«Ангел западного окна»

Густав Майринк

Ангел западного окна

Санкт-Петербург

С каким странным чувством держишь в своих руках­ вещи, принадлежавшие мертвецу, — перевязанный бечевкой, запечатанный сверток... Кажется, будто тончайшие нити, незримые, легкие, как паутина, протянулись от него в неведомое темное царство.

Тщательно затянутые узлы, аккуратная обертка­ из синей бумаги — все без слов говорит о твердой це­леустремленности в мыслях и делах человека, почув­ствовавшего приближение смерти. Он собрал, сложил в определенном порядке, перевязал письма и бумаги, шкатулки, наполненные тем, что некогда было так важно, а ныне умерло, тем, что хранило воспоми­нания, ныне поблекшие; занимаясь этим архивом, мельком думая о своем будущем наследнике, в сущности, чужом, далеком человеке, обо мне, он понимал, что уже уйдет, претерпев неизбежное, к тому времени, когда связка его бумаг, брошенная скитать­ся в мире живых людей, попадет в руки незнакомого родствен­ника.

Пакет запечатан тяжелыми сургучными печатями­ с гербом моего кузена Джона Роджера, гербом моих предков по материнской линии. Мои тетки и кузины, любившие посудачить о Джоне Роджере, единственном племяннике моей матери, неизменно упоминали: он — «последний в фамилии», и эти слова, во всяком случае мне так кажется, стали чем-то вроде пышного титула, которым дополнялось необычное — английское — имя; старушки — помню их тонкие, увядшие губы — выговаривали его старательно, со странной, чуточку смешной гордостью и были по­следними, благодаря кому все еще звучало, вернее, кряхтело и кашляло имя угасшего рода.

Родовое древо... в моей фантазии известная из ге­ральдики метафора оживает, древо пускает буйные­ побе­ги: причудливо изогнувшиеся ветви тянутся в далекие края и страны. Произрастало наше родовое древо в землях Шотландии, затем пышно цвело в Англии — кровные узы связывают наш род с одной из древнейших фамилий Уэльса. Мощные корни дали отростки в Швеции и даже Америке, а уже в недавнее время — в Австрии и Германии... Все ветви от­мерли, ствол — в Англии — высох. Лишь у нас, на юге Авст­рии, оставался последний живой отросток, мой двою­родный брат Джон Роджер. И вот, последний отросток загублен... Англией!