«Имя мое Трифон»

Житие Великомученика Трифона

Святой мученик Трифон

Языческий Рим, поработивший плодородное Средиземноморье, стратегически важные части Азии и Африки, к середине третьего века по Рождеству Христову пресытился в роскоши и самодовольстве. Теперь его занимало только одно — борьба за власть в самой Империи, разлагающейся день ото дня все больше и глубже.

Победителей в этой борьбе не было. Богатства перераспределялись, расточаясь в противоборствах, и один правитель, выдвинутый своими сторонниками, казнил предшественника лишь для того, чтобы погибнуть от меча следующего. Фактическим правителем гордых римлян был обнаженный меч, в страхе державший всех и каждого из своих “свободных” сограждан — от раба до престолонаследника...

Вот и на сей раз воинские восстания изрядно потрясли устои. Вышло так, что одновременно были провозглашены сразу три императора, и это в тот час, когда еще жив Максимин, правивший Римом последние годы и отнюдь не объявлявший преемника. Калиф на час... Что ж, чему быть — того не минуешь. Гордиан знал свою судьбу. Он был уже немолод, и прозрение пришло с болезнью дочери. Небо вынесло свой приговор, едва его, вопреки сенату, вознесли на имперский престол. Объявив соправителем своего сына, Гордиана Второго, он тем самым вписал в историю и его имя. И теперь им обоим придется расплачиваться за эту строку в римских хрониках, расплачиваться кровью — чужой и своей... Жуткий бред его девочки, ее безумные поступки — явные предвестники конца триумфа.

Он призвал слуг и повелел привести к нему старого лекаря, специально приставленного к болящей и дежурившего возле нее в последнюю ночь. Лекарь явился осунувшийся лицом и с трясущимися руками, которые он подобострастно простер к Гордиану.

— Что там? — спросил император, отводя глаза от никчемного существа, очевидно, сломленного обстоятельствами.— Как она?

— Мой повелитель... Мне трудно говорить, я боюсь прогневать тебя и впасть в немилость,— старик неуклюже бухнулся на колени и заплакал.