«Седьмые врата»

Седьмые врата

Там, где река изгибалась на север, росла ива. Корни, похожие на змей, цеплялись за берег, ветви склонялись к темной, стылой воде и чертили дорожки по течению.

Пахло осенью, холодом и пустотой, и еще кровью — совсем слабо.

Хэнт осмотрелся, прежде чем спешиться, положил руку на рукоять меча — прикосновение к Соколу отдалось привычным щекотным покалыванием — и достал глейфы. Он всегда начертал их на маленьких щепах, потому что на воздухе как-то не получалось.

Конь всхрапнул, беспокойно переступил на месте и повел ушами. Высоко — там, где смыкались над головой деревья, — мелькнул росчерк черного крыла.

До того было тихо, неестественно тихо, будто вода и темная жирная земля, проступавшая проплешинами сквозь мокрую палую листву, засасывали звуки.

Ворон сел на ветку совсем рядом с Хэнтом и покосился черным, похожим на бусину, глазом. Неприятный у него был взгляд, неуютный — слишком умный для птицы, слишком осмысленный.

Подпалить бы тебе перья, тварь. Чтобы не шпионил по лесам.

Ворон смотрел, склонив голову, и будто бы усмехался. Мерзко так, понимающе. Хотя, конечно, усмехаться он не мог, в отличие от того, кто его подослал.

Хэнт бросил на землю щепку с глейфом защиты, подождал, пока поверх листьев не проступит красноватое свечение знака, и принялся спускаться к реке. Коня он привязывать не стал, тот чуял себя в безопасности и все равно никуда бы не ушел.

Тело обнаружилось чуть ниже по течению. Поджарый мужик в черных доспехах Псов был разорван надвое. Верхняя половина лежала почти под самой ивой, а нижняя чуть дальше. Кровавая полоса на мокрых листьях казалась неестественно яркой. Будто ленту кинули. Такие бросали благородные дамы и чародейки своим рыцарям на городских турнирах. Раньше, пока правил старый король, а не Принц-Предатель, и пока чародеек еще не начали истреблять, как зверей.

Ворон громко каркнул, хрипло и протяжно, снова перелетел поближе, чуть на плечо не уселся.

— Летел бы ты отсюда, — тихо посоветовал ему Хэнт, — пока шею не свернули.

Пернатая тварь осмотрела его с сомнением, разве что не рассмеялась в голос, и осталась на ветке.

Снова все смолкло, и воздух, казалось, звенел. Тишина была гнетущей, тревожной. Обманчивой.