«Ведуньин Двор»

– Недоброе затеяли.

Над звенящим летним лугом, над клевером и лютиками, васильками и медвянкой, над зелёным густым разнотравьем раздались негромкие, исполненные тревоги слова.

– Недоброе затеяли.

Сухая, сморщенная старуха застыла, опираясь на клюку. Седые волосы перехвачены на лбу кожаным ремешком, а на него чего только не нанизано! Мелкие речные камушки с сотворёнными самой природой отверстиями, какие-то костяные брелоки, кусочки янтаря, потемневший от времени серебряный кругляш с медвежьей головой…

Из-под ног вниз, в лесистую долину, где вилась широкая река, уходило радостное и многоцветное буйство лета, когда всё растёт, тянется к солнцу, зеленеет. Когда жужжат пчёлы, торопясь к улью, когда люди, свалив сенокос, переводят дух, совсем чуть-чуть, потому что ещё немного – и уже жатва.

Старуха была суха, но держалась прямо. Клюка поднималась выше головы, нависает тяжёлый крюк, словно клюв хищной птицы. Да, точно! – вот и янтарные глаза блеснули в коричневом отполированном дереве.

Рядом со старухой, облачённой в коричневый же плащ до самых пят, застыли двое ребятишек лет восьми-девяти. Оба в домотканых рубахах и таких же портах, волосы у девочки убраны под платок, у паренька, как и у старухи, стянуты на лбу. Рубахи с косым воротом расшиты мелким алым крестиком – солнце, деревья, странные звери навроде медведей, вставших на дыбы.

У паренька очень светлые волосы, выгоревшие вдобавок на солнце. У девочки – напротив, из-под платка кое-где выбивались прядки цвета воронова крыла.

Далеко-далеко внизу скользила река, извиваясь среди крутых берегов, огибая тянущиеся на юг отроги гор.

И там копошились похожие на муравьёв человеческие фигурки. Копошились, суетились вокруг невиданных огромных машин, что способны двигаться сами, словно Емелина печка из сказки. Их народ уже видал. Сперва-то, конечно, опешили, но привыкли, и быстро. Магия и не такое может, решили поначалу; но ведуньи с ведунами только покачали головами: не магия тут, другое совсем.