«Я тогда тебя забуду»

Я тогда тебя забуду

Сейчас, на склоне лет, я иду навстречу своему детству. Картины его невольно всплывают в моем сознании и все больше волнуют. Я знаю, прошлое ушло безвозвратно, и вижу, что расстаюсь с ним, не всегда понимая, что приносит с собой новая жизнь.

Моя внучка, десятилетняя Юлия, солистка хора имени Локтева, когда я делаю ей замечание, насмешливо говорит:

— Деда, не возникай.

Я не могу сообразить, что это за глагол.

Внук, семилетний Егор, пока ни в чем не проявивший себя, звонит мне по телефону, соскучившись по матери, которая уехала за рубеж в служебную командировку, и просит:

— Дедушка, соедини меня, пожалуйста, с мамой. Она в Будапеште. Папа не может соединить. Мне без нее очень скучно.

Другой внук, десятилетний Сергей, играет в шахматы, не глядя на доску, и постоянно обыгрывает меня. Когда я прячу фигуру в карман, надеясь на то, что он не заметит, он вежливо упрекает:

— Дедушка, ты опять ведешь себя некорректно.

Третий внук, тринадцатилетний Максим, ученик седьмого класса, спрашивает строго:

— Дедушка, когда взяли Берлин, почему вы пустили туда американцев, англичан и французов? Разве не вы его взяли?!

«Что это за дети! — думаю я. — Разве мы такими были в их возрасте!» И невольно возникает вопрос: не покажется ли им все, чем мы когда-то жили, что было нам дорого и за что боролись, не столь интересным и важным, как это было на самом деле?!

Я люблю ребят, пришедших на смену нам. Они вызывают в моей душе восторг, преклонение и надежды. И мне хочется рассказать им о том, как мы жили, чтобы еще раз подтвердить известную истину: всегда и везде что-то было — и радость и горе и смех и слезы, и любовь и ненависть.

МЕЖДУ ЗЕМЛЕЙ И НЕБОМ

Бабка Парашкева, моя бабушка по отцу, рассказывала не однажды, что родился я в поле, во время ржаной страды. Естественно, не было рядом ни врача, ни медицинской сестры.

«Были кругом мужики и бабы, — как-то вспоминала она о моем рождении, — дак ведь от них что проку. Одна надёжа на бога да вот на эти самые, — бабушка протягивала ко мне жилистые, узловатые старые руки. — Вот этими самыми я приняла только у Серафимы, у матери твоей, шесть младенцев до тебя. Ты был седьмой, потому и счастливый. И после тебя троих. Все живы были. Последних двух матерь твоя в больнице принесла, так те померли».