«Зов»

Стефан Грабинский

«Зов»

Stefan Grabiński

«Wezwanie» (1920)

Опять зарделось седьмое по счёту утро — кровавым факелом погибели и мора разгорался день седьмой…

Ведь уже шесть дней и ночей полыхал над городом Гнев Божий… И окаменел от отчаяния мир, оцепенел от страха зверь, обезумели люди.

Да, Аллах свирепствовал, да, Аллах мстил — Он велик, Он свят, Он — палач!

И снова наступило утро. Ясное, душное, наполненное жаром солнца — как и в день первый… и во второй… и… о, Аллах, будь ты проклят!

И дэвы[1] эпидемии начали неистовствовать снова. Швыряли по городу яд, красные тюрбаны, волокли по улицам заражённые саваны — и умирали люди, и подыхал зверь. И устрашились дэвы и хотели бежать. Такой богатый был урожай. Но Аллах сразил их и направил своей могучей десницей. Поэтому они и вернулись… И снова безумствовала зараза…

А небо было ясным, клубничного цвета, как полыхающие зноем, жгучие глаза гурии[2]… А солнце пышело жаром и лихорадкой, прожигало кожу, ошпаривало внутренности — ведь пересохли колодцы, испарилась вода и лишь в венах глухо пульсировала кровь…

Ведь это было то время, когда солнце стоит в зените. От адского зноя поблёкло небо, раскалились добела городские стены, лихорадка тлела в воздухе.

Подступила невыносимая жажда, сухая, как самум[3], огненно-рыжий сын пустыни, и настал конец… разверзлась геенна преступления и безумия…

Матери высасывали кровь из надрезанных детских вен и с истекающими сукровицей губами с отчаянной похотью отдавались прохожим. Любострастные старцы с диким блеском в глазах бросались на молодых, невинных девушек и с невероятной, сатанинской силой овладевали ими. В пыли дорог, в грязи трактов металась развращённая от боли, безнаказанная похоть, в титанических клубах извивалась прокажённая Ашторет[4]…

Иногда, словно из морского водоворота, потрескавшиеся, размозжённые останки втянутого корабля, из бешеного переплетения тел выныривали иссиня-стальные трупы и распластывались на земле; они уже были тихими, окоченелыми и холодными…

Могильщики в чёрных, смоляных епанчах[5] захватывали их железным багром и волокли к братской могиле. Однажды крюк соскочил, глубоко впиваясь во чрево чумной грузинки — они заметили это и вытащили железо: с острия кровавыми лоскутами свисали останки недоношенного плода…