Аэлрэ Шеллар Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2
ГЛАВА 1. Дворцовые тайны
У нас всех есть один якорь, с которого, если сам не захочешь, никогда не сорвешься: чувство долга.
Тургенев И. С.
В окно светило яркое солнце, пели птицы, мягко шелестела листва. А безбрежное синее небо казалось таким близким, что хотелось взлететь. Хотя иршасы не летают — это точно известно. Рин зевнула, лениво потягиваясь и щурясь. За те несколько дней, что она провела в целительском покое, тело полностью восстановило силы и начало осваиваться с теми дарами, что достались после вынесения справедливого приговора.
Приговора. Рин передернула плечами, вздохнув. Ши, ты же знал, знал, что так получится, но смолчал. И отец знал, наверняка, но ни словом не обмолвился раньше. После вынесения приговора все изменилось. Тогда она не приходила в себя двое суток, а когда пришла — поняла, что стала ощущать окружающих совершенно по-другому. Она их чувствовала — недовольство, зависть и усталость, обиды и злость — все это маячило на заднем фоне, не давая сосредоточиться. Но, самое главное, она ощущала… как же это назвать? Степень их прегрешений? Замаранности? Правду говорят — во многих знаниях многие печали.
Она не услышала — ощутила всей кожей, что в комнате кто-то есть. Не враг и не чужак — в глубине души тлела теплая искорка узнавания. Родство. И родство довольно близкое. И, что самое главное — родство не только по крови, но и по духу. Даже дар не протестовал — тихо урчал, словно пушистый комочек тилле, свернувшись внутри и не выпуская шипов. Темный дар признавал этого незнакомца и даже благоволил ему, считая своим. Он не хотел его судить. Или не желала судить она? Они вместе?
— Кто ты? — сорвалось с губ раньше, чем Рин успела полностью просчитать варианты, — Я ощущаю тебя, поэтому выйди, если тебе не приказано обратное.
— Нет… не приказано, хотя мне удивительно, что вы меня ощутили, — словно шелест трав и невыразимый холод ночи. Ее укутало вязкое покрывало тьмы — настолько сильна она была в соткавшемся из воздуха незнакомце.
Рин подняла голову — и с трудом сдержала крик, до боли сжимая зубы. Не такое она думала увидеть, не это представляла, слушая истории Ис-Тайше о темных фэйри. Изначально, при рождении, магия лесного народа была нейтральна к миру — и лишь в день совершеннолетия решалось, на чью сторону ступит тот или иной представитель дивного народа. Повелитель — древнейший фэйри (да и фэйри ли в полном смысле этого слова?) сочетал в себе обе силы первородной стихии. Да, только так. Сама суть стихии была им подвластна, а вовсе не то, что называли магией другие народы. Свет и тьма в них не были равны добру и злу — ведь сами лесные духи были воплощением стихии, у них не было таких понятий. Но темные были почти неуправляемы и, часто, если их инициация происходила во время трагических событий или была связана с кровью, насилием и болью, они утрачивали рассудок. Иногда — навсегда, чаще — на время, но, выйдя из кровавой вакханалии, тут же клали свою голову под железный топор. Потому что массовых и жестоких убийств Повелитель не прощал никому. Даже… даже…
Из горла вырвался всхлип — нет, даже не всхлип, а полузадушенный стон. Он понял, все понял, мигом изменившись в лице, резко отвернувшись, но это уже не могло бы прогнать увиденную картину.
Высокий, тонкокостный, высший фэйри. Длинные, чуть заостренные уши и резкие черты хищного лица. Острые когти и крылья — изломанные, изрезанные крылья, свисающие позади плащом. Мощная кровавая аура, пропахшая болью и безумием и глаза… да, под мороком у него были глаза, но дар Палача, смешанный с даром Слышащей, помогал смотреть в суть — прямо в пустые глазницы. Его силы были также искажены и искалечены, как и он сам. Щит наследника. Темный фэйри, которого не убили, но изгнали, лишив зрения и большей части сил.
— Не думал, что подставлюсь… — чужой голос звучал глухо и устало. Как будто каждое мгновение жизни было для него нестерпимой пыткой. Впрочем, так и было… Трудно вообразить, какую боль он испытывает, и отчего еще не сорвался вновь.
— Потому что я не зверь. Да, я помню, то, что творил, и не испытываю никакого сожаления. И все же я изменился… Теперь мой долг и мое служение сильнее безумия моей сути.
Он оправдывается? Перед ней? Рин чувствовала — ждет криков и ужаса. Ждет, что его относительно спокойную жизнь сломают снова. А еще… прищурилась, опираясь рукой о мягкую перину огромной кровати. Фэйри стоял прямо в лучах восходящего солнца, в кружащемся вокруг него облаке сверкающих пылинок, — словно его окутывал ореол светлой силы. Тьма на свету. Свет во тьме. Золотоволосый мужчина с глазами убийцы — теми глазами, что смотрел морок. Это он. Он был в том видении… и оно никогда не должно сбыться — задохнувшись от пугающей боли сердце, поняла Рин.
— Простите мою невежливость, темный дан, — поклонилась, как смогла, — могу я узнать ваше имя? Мое, полагаю, вы уже знаете. Ведь это вы охраняли меня в Академии и переносили к отцу.
— Просто Эрайш? — да, она тоже умеет многозначительно молчать.
Не скажет, ни за что не скажет, да и не время сейчас. Ничего, она подождет.
— Простите мое неуемное любопытство. Позвольте?
Он удивился. Так удивился, что шагнул к постели, позволил до себя дотронуться. Сейчас, когда от силы буквально распирает, она сможет… вот так вот, немножко… коснуться и облегчить боль, укутать своим даром. Знаю, знаю, что жестокий убийца не станет светочем мудрости и доброты, но ты не человек. Не мне тебя судить. Даже обладая моим даром, не мне, не стану.
Они больше не разговаривали — мужчина только передал записку от ал-шаэ, в которой тот просил не выходить из покоев без его позволения и охраны, и обещал к обеду зайти и рассказать обо всем произошедшем.
Эрайш… «дыхание тьмы». Ему подходит.
— Спасибо, — показалось, или темный и правда поблагодарил, растаяв в воздухе без предупреждения.
Пожалуйста. Тысячу раз пожалуйста. Только живи… Не хотела же вспоминать. Рин упрямо стряхнула слезы. Прошлое к прошлому, его не изменишь и не вернешь, а сейчас, в настоящем, надо выяснить, чем окончилась несостоявшаяся казнь, что узнали от Кио после снятия клятвы, попробовать его навестить и обязательно извиниться перед отцом.
И, конечно, совсем неплохо поесть и поговорить с Лэйри…
Рин спустила ноги с постели, с удовольствием зарываясь пальцами в ворсистый ковер. В Академию б такие покои — и оттуда можно было бы не уезжать. Хотя и их домик стал уже настоящим гнездышком, грех жаловаться. О чем только не подумаешь, стараясь не вспоминать чужие сильные руки и жаркий поцелуй. И — другое лицо. Искаженное болью и ненавистью. Такие разные, и такие похожие — не зря они встретились.
Да, в этой комнате хотелось остаться. Она думала, что не любит роскошь, что она ей неприятна… видимо, она просто никогда не сталкивалась с тем, что роскошь бывает не яркой, кричащей, вульгарной, как путана, а строгой, изящной, лаконичной, словно седой дир с тростью. Дом был там — в жаркой южной стране, под палящим солнцем, маленькое семейное гнездышко. Но дом — это не только милые сердцу стены. Ей хотелось остаться не в каком-то месте — а с нелюдем. С дорогим сердцу, нелюдем. И, все же, дворец потрясал. Внизу, как и наверху — бесконечность неба с летающего острова. Летящие внизу птицы и далекие точки и линии — столица.
«Вы же слышали наш разговор?»
Серьга в ухе нагрелась, ловя солнечные блики.
«Не надо на «вы», дочь. Я не отказываюсь от своих слов. Но карри Илшиарден зря так резко на это отреагировал…»
«Я ведь не об этом», — подумала, стараясь делать это как можно тише. Еще не хватало, чтобы императорские менталисты заинтересовались.
«Я понял», — вздох — негромкий, почти неуловимый. И привкус горечи на губах. Его? Ее? — «но что ты хочешь от меня, змейка? Я не волен…»
«И поэтому он не живет, а существует, горя в огне своей ненависти и безумия столько лет?»
«Жалостливая. Ты ведь знаешь, что он сотворил».
«Да, я видела», — Рин невольно вздрогнула, чуть не уронив чисто выглаженный новенький комплект формы на пол. Едва ли она смогла бы такое забыть… — «но знаешь, я не могу его осуждать. Я чувствую родство наших душ. Кто знает, как я поступлю в том или ином случае? И кто гарантирует, что я не залью однажды этот мир кровью во имя той справедливости, которую вижу именно я? Не могу его осуждать… это невозможно, когда видишь кровоточащую от боли душу, которую предали».
«Ты становишься взрослее… Тяжело?» — в голосе фэйри, отбросившего шутовской тон, звучала неизбывная грусть. — «Ты просишь, но понимаешь ли, о чем просишь?»
«Я понимаю, что это не тут случай, когда одним можно пожертвовать», — наверное, прозвучало резко, но она и не старалась. Слишком свежи были воспоминания и яркими новые шрамы.
Ответ собеседника был едва слышен, но она все поняла. Услышала. Приняла к сведению. Что ж, еще не все потеряно.
Спустя некоторое время, плотный завтрак, недочитанную книгу по политике Империи в период ее становления и небольшую разминку за ней все-таки зашли.
Ал-шаэ был спокоен и почти равнодушен — по закрытому маской лицу ничего не прочесть, длинный хвост тихо шуршал по отполированным плитам пола, не выдавая настроения своего владельца.
Посмотрел задумчиво, словно оценивающе, кивнул своим мыслям и только заметил:
— Вы зря не приняли истинную форму, дана, как бы не пропагандировалось равенство всех рас, иршасы — элита. И пребывать во дворце юной девушке в таком виде я бы не рекомендовал.
— Благодарю за заботу, сиятельнейший Шаэ, — и почему захотелось зашипеть в ответ? — но одежды иршасов у меня с собой нет, а разгуливать в истинной форме голой — это все же дурной тон. Я лишь хотела узнать, что с Киораном, и могу ли я вернуться к занятиям в Академии.
Из слов доставивших завтрак слуг стало ясно, что проспала она не много не мало почти четыре дня… Слишком много. Все еще слишком слабая.
Тяжелый взгляд буквально вдавил землю, заставляя покорно склониться.
— К дару Киорану вас не пустят. Ему необходимо еще как минимум пару недель, чтобы прийти в себя после заключения и восстановить силы — после этого он будет обязан выполнить свою клятву и пройти посвящение, — по губам змея проскользнула усмешка — или показалось, — древний играет в интересные игры, дана Дейирин, но помните, что вы в них пока лишь пешка.
Ни слова о том, что будет с Кио дальше. Состояние друга явно тяжелое, но спорить тут бесполезно… вопросов миллион, только ясно, что сейчас на них не ответят…
— Вас ждет отец, дана. Он вернулся через день после суда, и… Илшиарден очень беспокоился…
И все. Небо не рухнуло на землю, но все остальные вопросы вдруг стали так неважны… Сердце забилось быстро-быстро, ладони вспотели. Рин нервно дернула кончик косы, перекинув ее на грудь. Почему для нее так важно мнение отца? Почему с тех пор, как они поругались, на душе так тяжело? У нее не лучший характер на свете, она плохо умеет идти на компромиссы и почти не умеет прощать… Она совсем не девочка-цветочек, какой порой кажется при первом знакомстве. А еще… очень трудно снова научиться доверять. И верить, что тебя не предадут и не бросят.
— Он никогда не предаст, Дейирин, — пальцы наследника были прохладными, чешуя оказалась неожиданно не жесткой — гибкой и приятной на ощупь, когти чуть царапнули щеку при прикосновении. Слишком неожиданном, но не неприятном. — Ты даже не представляешь, насколько важна для него. Настолько, что если ты вдруг вздумаешь причинить боль моему другу — уже нарочно — или бросить его — я безо всякого стеснения промою тебе мозги и ты станешь идеальной любящей дочерью. И он ни о чем не догадается, уж поверь мне, — шепот обжег кожу, пальцы прочертили дорожку, скользнув на мгновение по губам.
Почему она все время забывает, что перед ней менталист? Причем высшего уровня, способный считать не только поверхностные мысли, но и познать саму суть и душу другого человека? И почему ей все еще не страшно? И вместо гнева и ярости от такого предложения она чувствует лишь глубокую искреннюю признательность за то, что у ее отца есть такой друг. Слишком тяжел этот дар, слишком многие его ненавидят…
— Благодарю, мой Ш-шаэ, — добавила уже искренне, сбиваясь на шипение и машинально прикладывая руку к сердцу.
Он скользнул чуть в сторону, отодвигаясь и освобождая проход, и этим вызывая легкую вспышку разочарования. Зачем врать себе? Слишком это дело накладное… Но беспокойство от встречи с отцом, азарт, желание его увидеть и извиниться за свой глупый поступок соединились в гремучий клубок, не дающий вздохнуть. Наследник прекрасно понял ее состояние, и, может быть еще и поэтому, просто создал портал.
Кажется, лишь миг, — легкое движение пальцами, но она видела, как вскипает воздух, идя кругами, как открывается пространство, пробивая невидимые коридоры. Какая колоссальная сила и умение нужны для настолько легкого манипулирования портальной магией. Естественного, как дыхание.
Дворец оказался весьма впечатляющ… и у отца были здесь собственные апартаменты, обставленные в строгой серебристо-черной гамме. Похоже, такое сочетание карри отнюдь не тяготило. Комнат было несколько — вышли они вроде бы в гостиной, еще была проходная — у входа в покои, кабинет, огромная библиотека, небольшой зал для тренировок и, видимо, спальня. Отец находился в кабинете. Здесь было обставлено под истинную форму, змеиную, поэтому ноги невольно скользили по полу, а мебель казалась по-настоящему массивной и огромной, как тот высокий стул с витой ножкой, вокруг которого отец обвился хвостом, что-то увлеченно выписывая на бумаге.
Миг. Сердце выпрыгивает из груди, лезут клыки, прокусывая губу. Шелест хвоста. Поворот. Родное лицо. Безумно уставшее, с кругами под глазами, во взгляде — настороженное беспокойство и страх. Страх за нее. Колебания просто осыпаются пеплом, недоверчивость разлетается осколками. Здесь и сейчас — они одна кровь, одна семья.
Несчастная форма не выдерживает натиска чувств и с треском разрывается, падая на пол. Иршасса проворнее человека — и она кидается к сидящему мужчине, выдавая восторженный счастливый свист, смешанный со смущенным шипением. Крепкие когти стискивают, прижимая. Крепко-крепко — не отпустишь?
Рука беспорядочно лохматит косу, зарываясь в волосы.
— Малышшш-ка…
— Иннэ. Прос-сти. — обвиться хвостом к хвосту, прижаться. Почувствовать хоть на миг себя беззащитной. — Люблю тебя…
— Рин-э, девочка моя, с-сердце мое, — длинный раздвоенный язык облизывает лицо, золотые глаза смотрят с беспокойством.
Он действительно переживал за нее. Он по-настоящему любил ее, хотя знал всего несколько месяцев. Стол под натиском двух нехрупких иршасов угрожающе хрустнул. Мужчина нехотя выбрался из-за него, снова крепко обнимая — обвивая сильным хвостом, прижимая к себе так, что она впервые в жизни действительно захотела ощутить себя… хрупкой? Защищенной? Нужной?
— Отец… папа… просссти меня. За то, что подвела и чуть не устроила безобразную драку в Академии. За то, что вызвала фэйри. Я знаю, что тебе неприятно видеть его рядом со мной… — серьги и кулон она «выключила» еще при выходе из комнаты. Как бы она ни была благодарна Ис-Тайши и как бы ни была к нему привязана — это время только для нее и отца.
Ладонь ласково погладила по голове — как ребенка.
— Милая, — тихий вдох, — в нас слишком силен инстинкт собственника, а женщин не так уж много. Особенно, если это женщина — твоя дочь. Ты позвала в ту рию, когда тебе было плохо, не меня, а его — и… — ему было трудно подбирать слова. Чуть скрипнула чешуя, хвост прижал сильнее, стискивая, — это очень тяжело — подумать, что ты не нужен, — он признался в собственной слабости. Открылся ей. Редкий шаг для иршаса, редкий даже по отношению к семье.
Просто нельзя ответить меньшим. Рин ткнулась носом отцу в плечо, вдохнула глубоко терпкий запах, пробуя языком воздух. Она тоже хотела бы защитить его — от боли разочарования, от одиночества, от выматывающего дара и опасностей, которые подразумевала эта должность. Но… долг есть долг.
— Ты самое дорогое существо в мире для меня, отец. Сейчас я просто не понимаю, как жила без тебя все эти годы. Как и зачем? Никто и никогда в моем сердце тебя не заменит, — ладонь легла на тунику, под которой мерно билось сердце. — Просто, может быть я всегда мечтала о большой семье… да, политика. Я понимаю, правда. Для вас он опасный и могущественный чужак, но поверь, Ис-Тайше не причинит вреда Империи, для него в этом нет смысла. И…есть еще кое-что, после чего он мне будет сильно обязан. Не могу пока рассказать, но все будет в порядке, правда, — хотела бы она сама быть в этом также уверена, — я для него теперь — тоже семья. И ты. Мне кажется, вам стоит встретиться…
Он слушал внимательно и не перебивал. Не пытался выставить ее недальновидной дурочкой, не навязывал свое мнение, не то, что…
— Хорошо, — смешок над самым ухом и задумчивое шипение, — я подумаю над этим предлож-шением. Я тоже повел себя недостойно, а я… умею признавать свои ошибки.
— Еще бы ты признал, что тебе надо обратиться к эстади тан Ши, — вот понимала, что лезет сейчас не в свое дело, но и промолчать не могла. С другой стороны — если это не ее дело — то что ее?
Пальцы коснулись ошейника, обожглись о ледяную поверхность, коснулись обожженной кожи под ним. Как ты это терпишь? Как же тебе больно…
Отдернула руку прежде, чем он сам отшатнулся.
— Мне больно смотреть, как ты себя мучаешь… Неужели дело только в гордости?
Устроилась поудобнее, улыбнувшись краешком губ, — уж больно уютно выглядел кабинет — пара высоких шкафов из дерева, в углу у низкой кушетки (видимо, чтобы с хвостом было удобнее забираться) — столик для закусок и, конечно, оружие. Несколько великолепной работы клинков — и обычных, прямых, и къяршей. В кабинете повисла напряженная тишина, и только теперь она сообразила, что наследник, доставив ее сюда, тактично исчез. Сердце невольно потеплело от благодарности.
Отец ответил тогда, когда он уже думала, что он все-таки отмолчится.
— Дело не только и не столько в гордости, дочь, — голос звучал устало, но безо всякого упрека, — с-сколько в том, что я бы не желал участвовать в этих божественных играх…
— Так, выходит у тебя нет покровителя? — Неожиданно. И очень странно, честно говоря, но, с другой стороны, вполне понятно.
— Нет. От меня откасс-сались в свое время. Более того, — взгляд змея напротив налился недоброй чернотой, — меня с-советовали убрать. Но император не желал терять такой дар, а, против его мощи, дарованной Великим Змеем, потуги остальных жрецов бесполезны.
В этот день они, казалось, старались выговориться за предыдущие недели молчаливой обиды. Карри Илшиарден… нет, отец, раскрылся с совершенно другой стороны. Сейчас он разговаривал с ней, как с равной, что не могло не льстить. Не пытался управлять и манипулировать, лукавить и недоговаривать. Они говорили о нем, его детстве и семье. Илшиарден был не единственным ребенком, но остальные были девочками, к тому же, не унаследовавшими магического дара. В патриархальном обществе тех времен у них не было ни шанса построить иную жизнь, кроме как укрепить силу рода своими браками. Из троих сестер одна умерла много лет назад, другая посвятила себя служению богине Арашассе — младшей дочери Великого Змея и покровительнице плодородия — после одной весьма неприятной истории, о которой отец предпочел умолчать, а третья оказалась вполне счастлива в браке, но жила довольно далеко — на востоке Империи, у границы княжеств тэрро, существ с полуоборотом, обладающих звериными чертами в человеческом облике и славящихся магией своих шаманов.
— Ришэнна будет рада тебе, — мужчина улыбнулся одними глазами, но на сердце потеплело, — она обязательно приедет на официальное представление, когда оно состоится.
Может, другая бы на ее месте взялась пересчитывать собственные недостатки, но одно важное правило, увы, на собственных ошибках, Рин вынесла твердо — не стоит себя принижать. Ни себя, ни свои способности. Не стоит думать о том, что подумают другие, а уж тем более продумывать их реакцию за них самих. Отец гордился ей. Ис-Тайше одобрял ее действия. Даже наследник, казалось, теперь относился к ней чуточку по-другому. Или этого просто так сильно желалось? Так к чему думать о мнении одногруппников и аристократов во дворце? Да, стоит быть честной, — до настоящей знатной иршассы ей пока далеко, но… она постарается, сможет. И не будет думать о том, почему так рвется вперед и чье одобрение так страстно хочет увидеть и услышать.
Они говорили обо всем… пока в какой-то момент вдруг не закружилась голова и не перехватило дыхание. И в этот момент она вспомнила о том, о чем, в общем-то, забывать совсем не следовало. Радовало лишь то, что, судя по всему, забыла она об этом отнюдь не по собственному желанию. Вот же пронырливый трау. Аш тарасах. Ишхкар карк.
А ведь она собиралась поговорить о даре Эргрэ с отцом еще до их ссоры. А он отчего-то решил помешать… Или — мысль мелькнула, кольнула тревогой и уже не пожелала уходить. Или дело в том, что на нем стоял настолько сильный запрет рассказывать о произошедшем, что он не контролировал свои действия в этот момент. Тогда все было еще хуже.
Искры целительской магии, проскочившие у самого лица, вывели из раздумий, заставляя встрепенуться. Она подняла голову, сталкиваясь с обеспокоенным взглядом Судьи, вздрогнула, увидев, что напротив стоит замерший наследник. Судьба, не иначе. Неимоверным усилием воли Рин привела себя в чувство. Не тушеваться. Не мямлить. Не бояться. Иначе ее слова могут не принять всерьез. Не хотелось бы, конечно, говорить об этом при ал-шаэ — она ничего не знает об отношениях внутри императорской семьи, и, скорее всего, даже если бы попыталась расспросить, отец бы промолчать. Уж что-что, а молчать карриарш умел виртуозно.
Вдох. Выдох. Молчание стало почти звенящим. Кажется, даже пыль в воздухе кружится медленно. Змей забери, какие глупости лезут в голову.
— Прошу прощения за беспокойство, сиятельнейшие даны, но мне срочно необходимо рассказать вам кое-что важное…
Усталость брала свое, слабо смешиваясь с капелькой возмущения. Хотя следовало бы ожидать, что так и будет. Нет-нет, ей поверили. И выставили прочь, даже не делая вид, что усылают под благовидным предлогом. Впрочем, это было понятно, объяснимо и предсказуемо. Нескоро еще она сможет дорасти до таких секретов, да и… надо ли? Нет-нет да и мучили сомнения. Чем дальше, тем страшнее. Право слово, что стоило в самом деле ей стать архивариусом? И никогда, никогда не иметь ничего общего с государственными тайнами, заговорами, аристократами. Никогда не узнать своего отца и обязанностей Судьи и Палача. Никогда не узнать чуточку ближе одного из могущественнейших существ Льяш-Таэ, наследника Нильяра.
Страх и малодушие — вот, что тянет обычно назад, пробуждая отчаянье. Невозможно совсем не бояться — но можно и нужно брать свои страхи под контроль. И она сможет, справится. Слишком уж завораживает новый мир, притягивают новые возможности и интригуют знакомства.
Рин была даже благодарна наследному змею за наложенный ментально запрет.
— Информация, которую Вы случайно узнали, благодаря своему дару… Вы же понимаете, что она не должна никуда уйти, и мне нужны гарантии. Желательно, абсолютные.
— Мы не можем предъявить Ее императорскому величеству никаких обвинений, даже в неверности. Она позаботилась о своем абсолютном алиби, а на трау скорее всего стоит сложный запрет на передачу информации, он может сойти с ума, если попытаться ее извлечь, — отец, — Императрица позаботилась о том, чтобы улик против нее не было. Этот случай не первый и не последний, увы, но от таких обвинений легко откреститься. Иллюзия, метаморфы, галлюцинация или сложные чары… Мало ли, кто желала опорочить ее доброе имя, — прозвучало с издевкой.
Стоило бы возмутиться, что он ей не верит на слово, да только слишком многое ей уже рассказали и частные учителя, нанятые отцом, и старые дневники его семьи, которыми карри снабдил дочь. Близкие и дальние родственники, мужчины и женщины, замужние, вдовые, активно участвующие в политике и удалившиеся от двора… На этих страницах, казалось, вставала вся история не только Империи, но и самого клана Золотых иршасов, когда-то занимающих высокое положение у себя на родине. История эта была написана кровью, насилием и предательством. Кровью и чужой, и своей. Иршасы — хитрый и воинственный народ, со своими строгими законами чести и морали, но и здесь порой находятся отступники.
— Вы наложите запрет своей силой? Хорошо, я согласна.
Еще мгновение назад бывшие серебряными, теперь его глаза пылают расплавленным золотом. Узкая щель зрачка кажется почти невидимой, а в этом море так легко утонуть навсегда, растворяясь в яростном потоке чужих, обычно сдерживаемых чувств.
— Приятно, что вы понимаете ситуацию, дана Дейирин, оч-шень приятно, — раздвоенный язык мелькает в воздухе, вызывая, почему-то странное томление, а отнюдь не страх. Глупые мысли. Глупый поцелуй, — расслабьтесь…
Скорее, она напряглась — не из страха — хотелось спрятать самое сокровенное, хоть это попытка и была глупой, их опыт не сравнить. Золотые глаза совсем близко, чужое прохладное дыхание щекочет щеку… а потом весь мир вспыхивает огнем. Совсем не больно. Хочется, чтобы это не заканчивалось быстро.
Краем глаза поймала едва заметную, будто примерещившуюся усмешку сопровождающего. Эрайш, Щит наследника, искаженная душа. Эрайш… Коридоры двора — с высокими потолками, мерцающими витражами, занавесями и статуями казались другим миром. Здесь иршасы все обустраивали под себя, не считаясь с удобством других рас. Слишком редко другим дозволялось попасть сюда — во внутренний дворец, где были жилые покои императорской семьи и их приближенных. Будь она человеком — посчитала бы, что жители этого места страдают гигантоманией. На двух ногах тут неуютно — скользят по отполированному до блеска полу, режет глаза свет, пугают шорохи. К счастью, полный комплект традиционной одежды ей был предоставлен, и, сейчас, вслушиваясь в тихий шелест хвоста, ловко скользя между, казалось бы, безучастно замершими воинами в полной броне, Рин впервые почувствовала, что иршассой ей быть нравится гораздо больше, чем человеком. Хотя она им и не была, но… так привыкла к этой мысли. Извечное женское искушение — почувствовать себя слабой, беспомощной, но защищенной. Не решать проблемы самой, а точно знать, что их решат за тебя. Увы, это были только мечты. Даже Кио не понял бы ее, если она бы бежала к нему после каждой стычки с аристократичными гордецами. Кио. Сердце защемило на мгновение, так, что даже красота дворца потеряла всякое значение. Как же он там? Когда к нему пустят или отпустят его? И — беспокойство, наконец, обрело материальное воплощение — посвящать его темному Эскайру придется ей. А ведь, насколько помнилось прочитанное жреческое уложение, для первых посвящений будет необходим храм… И надо еще и Лэйри успокоить, хотя она уже наверняка знает, что казнь не состоялась, но подробности подруге не помешают. Надо надеяться, что она продержится до ее прихода — кем-кем, а слабой лесной девой кровная сестра не была и не будет никогда, как бы некоторые не мечтали.
Она скорее почувствовала, чем услышала, как умиротворенное молчание сопровождающего сменилось напряжением, слившимся с предупреждающим шипением. Почти как у настоящего иршаса. Впрочем, темный фэйри был куда опаснее — и впервые за время общения с ним по коже пробежали мурашки, накрывая нехорошим предчувствием.
От высокой, затянутой в темные одежды фигуры повеяло такой ненавистью, что стало страшно. До крика, до прикушенной клыками губы. Но боялась она не его — боялась того, что вызвало у Щита такую реакцию. Ладонь сама собой легла на его локоть, словно стремясь успокоить.
— Дан Эрайш? Что? — только и спросила, заслужив пристальный взгляд (хороша иллюзия.) мерцающих болотных глаз.
— Скорее кто, — выдохнул, распрямляясь. Высокий — даже сейчас выше нее, уж он-то явно не чувствовал никакого неудобства, находясь в змеином царстве на двух ногах, худощавый, очень сильный и смертельно опасный — как нацеленный клинок. Где ал-шаэ его нашел и почему тот так привязан к нему? Настолько, что Хаос так и не поработил его разум, несмотря на всю сжигающую душу ненависть.
— Постарайтесь изобразить из себя глухонемую дурочку и не реагировать на любые оскорбления. К нам идет императрица, и она не должна знать, кто вы такая, дана Дейирин. И даже малейшего подозрения возникнуть не должно.
Рин чуть на хвост не села, и за собственный испуг не было стыдно. Почти. Слишком много она уже слышала об этой женщине. Много — но ничего хорошего. Якобы истинная пара императора, но тот не доводит до сведения жены многих важных секретов. Расчетливая интриганка, обожающая власть и не желающая с ней расставаться. Жена, неверная своему мужу, своей паре, и как-то связанная со зреющим заговором. Притвориться дурочкой? Да хоть тараканом — лишь бы это дало еще одну отсрочку от огласки. Огласки, после которой будет открыта охота — за ее даром, за ее телом, за ее магической силой и родовым наследием. Еще немного времени, чтобы стать сильнее. Как же хорошо, что во время вынесения приговора на ней был полог рассеивания, созданный ал-шаэ Нильяром. Никто, кроме императора и самого наследника, пока не раскрыл ее инкогнито.
Перед глазами встало лицо их преподавательницы по этикету — застывшей в своем возрасте, вечно затянутой в траур иршассе. «Запомните только одно — говорила она — в любой ситуации вы не должны терять достоинства. Вы должны помнить — везде и всегда, кто вы есть. Забыть это и унизиться — значит, уничтожить свою суть».
Впервые Рин осознала самую основу этих слов. Странно — она должна была чувствовать себя здесь неуютно в роскошных интерьерах огромного дворца, но если это чувство и было, то быстро растаяло. Также, как испуг и сожаление по поводу вынесенного приговора.
Еще после первого оборота она стала замечать, как сильно изменился эмоциональный фон. С одной стороны, чуть более приглушенный, с другой — прочие эмоции, напротив, вспыхивали чрезмерно ярко. А плохое и неприятное быстро забывалось, позволяя переключаться с одного на другое. Кио говорил, что это особенность всех иршасов — учитывая их натуру и долгую жизнь, иначе можно и совсем ума лишиться.
— Сиятельнейшая, — глухой, непривычно леденящий голос фэйри резанул по ушам.
Улыбаться и молчать. Это же просто, да? Склонилась, свертывая хвост в знак почтения, которого не испытывала. Если от императора исходила мощь, буквально придавливающая к земле, то сила императрицы по сравнению с мужем и сыном едва теплилась. Зато интуиция буквально кричала о том, что холеная красивая иршасса, одетая в роскошную тунику и полупрозрачный пояс-юбку очень опасна. Ядовитая, мстительная, злопамятная.
Полные губы дернулись в пренебрежительной улыбке. Взметнулись длинные ресницы, зазвенели браслеты на руках. Дамы ее свиты шипяще засмеялись, о чем-то тихо переговариваясь.
— Наш верный и неподкупный Страж-ш-шшш… Я, как и всегда, рада васс-с видеть. Ведь вы охраняете нашего возлюбленного сына и наследника, и охраняете успешш-но, — фальшь. Она пропитывала каждое слово, каждое движение. Все чешуйки на хвосте встали дыбом от желания поскорее убраться прочь. И, глупо отрицать, — пренебрежительный взгляд хвостатых аристократок задел сильнее, чем она думала.
— Я рад служить моему господину и защищать его. На то и нужен Щит. Я лишь делаю то, что должно, ведь, как вы верно заметили, сейчас, как ни прискорбно, трудно найти неподкупных.
— И поэтому ваша жизнь и служение воистину бесценно, — шипение гадины, которой болезненно наступили на хвост. Эти двое явно знают, о чем говорят, — что за милое дитя с вами? Чьего она Рода?
Мужчина вдруг неуловимо изменился. В нем появилась какая-то презрительная надменность, смешанная со снисходительностью. Цепкие когти ухватили плечо.
— Позвольте представить вам диру Дейирин Атран, она адептка архивного отделения в Академии вассалов императора Шеллариона. Девушка пришла проведать своего друга дана Киорана, но к нему никого не пускают, и мне велено проводить госпожу вниз, в город.
Каждое слово било наотмашь презрением. Злым, пронизывающим, так, что несложно было вообразить себе что-то совершенно непотребное, вроде «содержанки» и «нищенки», которая, словно собачка, обеспокоенная потерей своей кормушки, бежит проверить состояние хозяина. От незаслуженной обиды сжало горло, так, что пришлось глубоко вдохнуть. Ведь она понимала, зачем фэйри это говорил. Но осознание того, как о ней будут многие думать… оно пришло в полной мере только сейчас, вызывая страстное желание выпустить когти и покромсать кого-то къяршем.
Полный смирения поклон. Гадина, чтоб тебе век хвостом подвалы полировать.
— Это такая честь, Ваше Величество.
Никогда бы этой чести в глаза не видеть.
Она ощутила всей чешуей, как женщина напротив расслабилась, одарила презрительно-доброжелательной улыбкой. Протянула руку — ее следовало коснуться лбом, а хотелось покусать. Сказала что-то приличествующее случаю и проползла дальше, зорко глядя по сторонам.
Облегченный выдох за спиной, наверное, показался.
Разговаривать с даном Эрайшем не хотелось, он такого желания не проявлял тем более, не считая нужным чего-то объяснять. Это не его проблемы — ее. И ее обида и боль, ее восприятие происходящего.
Кио должен был вернуться не так скоро, как хотелось — все зависело от темпов выздоровления. Передавать письма было запрещено.
Уже внизу, в городе, узнала, что ее отсутствие объяснили внеплановой практикой. Входя в свою комнату в домике общежития, почувствовала, что впервые за последнюю неделю разжалась какая-то струна, натянутая внутри до дрожи. Обняла шагнувшую навстречу осунувшуюся и бледную Лэйри с кругами под глазами. И, только расплакавшись, крепко обнимая сестру, почувствовала, что страшное ощущение боли и потери отступило.
ЧАСТЬ 2. Интерлюдия 1. О новом преступлении и думах повелителя фэйри
Где слабый ненавидит — сильный уничтожает.
Грин А. С.
Тихое, полуденное время. Мертвый итор, когда под ярко сверкающим солнцем никто предпочитает не появляться. Зимой одно из пяти светил этого мира могло быть довольно опасным. К счастью, лишь в небольшой промежуток времени с полудня до двух иторов. У иршасов облучение светила вызывало лишь отток магических сил и головокружение, но иногда лучше не рисковать.
Самое тихое время города. Самое спокойное. Никто не хотел рисковать своей шкурой, зная, что для многих других рас облучение может быть смертельным. Наследник зевнул, обнажая длинные хищные клыки, которые тут же прижались плотно к небу. Мало кто знал, насколько обманчиво такое вот показательно-ленивое поведение ал-шаэ.
Негромкое шипение, шуршание хвостов, лишенные мимики лица. И опаска, смешанная со страхом — в чувствах. Все как обычно, все, как всегда. Ну разве что за вычетом тех умников, что умудрились приобрести подпольные ментальные щиты, экранирующие от считывания. Надо будет поручить это дело Иршарру, хотя Эрайш и будет снова недовольно шипеть. Нильяр медленно шевельнул хвостом и улыбнулся, не размыкая губ. Ближайшие придворные осторожно попятились в разные стороны, но, как ни странно, не от него. Просто подошли Илшиарден с Эрайшем. Приветственный наклон головы, кивок и улыбка — уже настоящая, глазами.
— Развлекаеш-шься?
Из соседнего зала донеслась бодрая музыка, под которую большинство присутствующих расползлось потанцевать.
— Так заметно? Пытался, пока вас не было, — по голосу говорящего не понять, забавляет ли его происходящее или наоборот — раздражает.
— Змеюшник… прелестное место. Как я люблю эти скромные опущенные взгляды милых дам, натачивающих мысленного когти и клыки и откапывающих в полупрозрачных нарядах флакончик с ядом или приворотным… — мшисто-зеленые глаза Эрайша блеснули злым весельем.
— Ну что вы, шианнэ Ръятэ, — карриар выглядел осунувшимся и уставшим, но глаза блестели даже, наверное, слишком весело. Словно за этим пытались что-то скрыть, — не обижайте наших милых дам.
— Они сами обидят кого хочешь. Вон та, — кивок в сторону довольно молодой иршассы с золотисто-фиалковым отливом чешуи. Тоже ментальный маг, но довольно слабый — женщины иршасов в принципе были более слабыми магами, чем мужчины, — прелестнейшая особа всего пару дней назад со всех сторон продемонстрировала мне… свои выдающиеся данные, — улыбочка Щита стала по — настоящему неприятной, — она так страстно мечтала познакомиться поближе с наследником, но, отчего-то, решила начать знакомство с моей постели. Даже не могу сказать — с чего бы.
— И что? — голос ал-шаэ Нильяра был по прежнему равнодушным, только хвост с силой хлестнул по полу, чуть не выбив камень.
— Просто дура, мечтающая о славе, известности и власти, о которой имеет сама слишком слабое представление. За ней никто не стоит.
— Еще не ус-стал от своих подвигов? — Илшиарден покачал головой. В глазах иршаса, где-то на дне, промелькнули грусть и беспокойство. Нарочито беззаботное поведение фэйри… волновало.
— Служу моему ал-шаэ, — издевательский поклон. Любил Раш эпатировать благодарную публику…
— Хватит, — одно негромкое слово — и оба побратима замерли, тут же выпрямившись и замолчав.
Спустя пару рий наследник едва уловимо качнул головой.
«Идемте, нас ждут. Похоже, появились недобрые, хоть и долгожданные вести, мои даны».
Подчиняясь ментальному приказы оба его собеседника мгновенно затерялись в толпе, чтобы спустя некоторое время оказаться в совершенно другом месте — одном из уютно обставленных и абсолютно изолированных от внешнего мира кабинетов ИСБ. Молодой иршасс с серебристой чешуей и выделяющимися золотыми полосами на хребте тут же активно зашуршал хвостом, склоняясь в поклоне покорности и признания власти — он низко опустил голову, подставляя вошедшим незащищенную шею.
— Всс-тань. Хватит. Тебе больше нет нужды унижаться… брат мой.
Нильяр шэ Льяшэсс отстранил недовольного Эрайша и подполз к съежившемуся иршассу, подавая руку. — Ты достаточно искупил свою вину за покушение на мою жизнь, сделанное по глупости и неосмотрительному подчинению чужой воле.
Короткий рваный вздох в ответ был едва слышен. Илшиарден прищурился, осторожно выпуская силу, но та лишь сыто заурчала, стремясь свернуться темным клубком у сердца. Младший брат Яра полностью искупил вину за покушение на жизнь своего брата и наследника, которое произошло так давно по меркам других рас, и о котором не знал почти никто, кроме принцев, Щита и самого карриарша. И, конечно же, тех, кто юношу на это сподвиг. Одурманенный зельями, туманящими разум, Иршарр — тогда еще совсем юнец, вздорный, порывистый и ревнующий внимание отца и раздаваемые им привилегии к старшему брату, позволил яду чужих речей отравить свой разум. И, вроде бы чужие, эти мысли вдруг быстро стали его собственными, а тот, кто играл с ним в детстве в свободное от государственных забот время, — стал врагом.
Они бы не сумели его остановить… но за миг до того, как вонзить кинжал в спину доверчиво обнимающего его старшего брата, младший принц смог очнуться от дурмана. Или, быть может, ему помогла клятва. Та самая клятва, о которой не знает никто, кроме императора, его детей и Судьи, ее фиксирующего. Даже императрица, к счастью, не знает. Младшие дети клянутся подчиняться во всем наследнику престола, отказываясь от малейших притязаний на него за себя и своих потомков, они не имеют права и не могут причинить вред наследнику. Иршарр чуть было не стал исключением, и, если бы о случившемся узнал император… Илшиарден не питал иллюзий — Шелларион бы уничтожил угрозу. Даже если этой угрозой является его собственный сын. Или, быть может, особенно из-за этого? Но они скрыли происходящее. Увы, даже такому прирожденному менталисту, как Нильяр, не удалось найти в памяти брата ничего, чтобы свидетельствовало против императрицы напрямую. Исполнителей ее воли найти смогли, но эти концы были мастерски обрублены — каждый был мертв, а его мозг и душа — уничтожены так, что никакому некроманту не допросить.
Младший встал, настороженно кося глазами на нехорошо ухмыляющегося Эрайша — еще помнил, как тот его отделал чуть не до смерти.
— Мой ал-шаэ. Даны. Новое убийс-ство, — хвост щелкнул по полу в воцарившейся тишине, — на этот раз квартал трау. Мы опоздали… ненамного, но опоздали, ритуал уже был завершен, но… мы успели заметить того, кто его проводил, прежде, чем он скрылся в портале, — Иршарр шэ Льяшэсс тронул воздух раздвоенным языком, выдыхая. Когти нервно теребили наруч.
Да что он там такое увидел?
— Это был иршасс. Но… его магия была мертвой, на нем не было ни знаков рода, ни меток Клана. И чешуя… она была черной, как смоль.
Эрайш смотрел задумчиво, но явно непонимающе, последние слова ему, так же, как Илшиардену, ничего не сказали. А вот Нильяр понял, что так смутило его брата. Вот только… давно этого не было, очень давно. На его памяти — никогда, так же, как и на памяти его отца. Остались только древние и жуткие легенды, как предупреждение потомкам.
Наследник прикрыл глаза, чувствуя, как сжимает голову налобный наруч, и пульсирует боль в висках. Все гораздо серьезнее, чем он думал…
— Похоже, мертва у него не только магия. Он сам — живой мертвец. И мертвец, жаждущий вернуться к жизни и отомстить. А вот кому и за что — это хороший вопрос. Боюсь, нам необходимо вмешательство сил, превосходящих наши с-собственные, — хвост свернулся кольцами, распрямившись — это вам не заговор, — клыки ощерились в усмешке, — а посему повелеваю связаться с повелителем народа холмов Ис-Тайше — голос иршаса прозвучал глухо и устало. Он не смотрел в сторону Раша — не было смысла извиняться, да и не за что, все равно тот не признается, — это будет на тебе, Илш. У меня будет еще задача к твоей дочери, но время терпит. Очень кстати очнулся древний, хотя и не думал, что скажу подобное… — когти побарабанили по столу.
— Идемте. Илш, ты остаешься. Раш, Ир — со мной. Пора, пожалуй, осмотреть место преступления прежде, чем сотрутся все следы…
При выходе из портала в лицо дохнуло смертью. Сладковатый запах, пока едва уловимый, мешался с солоноватым запахом крови. Нильяр на несколько мгновений полностью закрылся ментальными щитами, позволяя себе передохнуть от вспыхнувшего в голове пожара. Слишком много здесь разлито боли и отчаянья, настолько, что оглушает даже его. Особенно, его. Словно тот, кто здесь был, осознавал в полной мере уровень способностей наследника Императора, хоть этого и не могло быть.
Выдохнул, сквозь стиснутые зубы, искоса наблюдая, как неприметные нелюди под руководством брата ставят полог невидимости, отрезая место преступления от остального мира. Сосредоточенный Эрайш обследовал место, откуда преступник исчез — да, его народу всегда проще давались порталы.
Изломанная, изрезанная фигура жертвы лежала на алтаре. Когти коснулись шеи — погибший еще не успел остыть. И руны — нанесенные руны здесь были куда виднее, чем на прошлых телах, сейчас убийца не успел затереть следы.
— Обратите внимания вот на это… — Иршарр подполз незаметно. Было видно, что брат нервничает, как и всегда, когда им приходилось общаться с того злополучного дня.
Неожиданно даже для себя Нильяр протянул руку, касаясь в ритуальном жесте покровительства и прощения щеки младшего, чувствуя, как греется под ладонью чешуя от того, как тот смутился и изумился.
— Чтобыло, то было. Я ведь давно сказал. Я все еще твой брат, Иррэ, и простил тебя, потому что твое искупление вины было искренним и полным, но если подобное случится еще раз — ты умрешь. Пока же ты рядом со мной — тебе не о чем беспокоиться. Ты меня понимаеш-шшь? — вертикальный зрачок расширился, пульсируя.
Молодой иршасс замер, чувствуя, как его укутывают, словно в одеяло, в чувства брата. Всегда закрытый, непредсказуемый и холодный — сейчас он был открыт перед ним. Он доверился тому, кто предал его — и это было настолько бесценно, что Иршарр сбросил все щиты, открывая свой разум полностью. Все мысли, чувства, страхи и ощущения.
Казалось, это длилось вечность, хотя не прошло и нескольких тари. А потом братья резко разорвали зрительный контакт. Будто ничего и не было.
— Так что ты хотел показать мне? — Нильяр перекинул волосы, уложенные в толстую белую косу на грудь, чтобы их не испачкать.
— Смотри, — тон младшего стал деловитым и сухим, змей подобрался, полностью сосредоточившись, — во-первых, раньше жертвами чаще всего были женщины. Сложно говорить о мести, или зацикленности, они были разного возраста и социального положения, но ни одна не была аристократкой. Этот убийца очень осторожен, он не желал дать даже призрачных зацепок охранкам знатных родов.
— Женщ-щины… более сильный источник энергии, — Нильяр кивнул, продолжая осматривать тело и считывать ментальный след.
— Первые тела были буквально истерзаны — просто из прихоти, — один из охранников шумно сглотнул, заработав неодобрительный взгляд Эрайша, — но последние два — нет. Что это может значить?
На мгновение повисла вязкая тишина, прерываемая только сухими почти неслышными командами боевиков, магов-аналитиков и проклятийников из отдела по особо тяжким преступлениям. Предположения были, но… трудно предсказать поведение того, кто находился на самом дне пропасти отчаянья, испив эту чашу до дна. Нильяр даже почти не удивился, услышав негромкий голос своего Щита, только сдвинул защиту плотнее. Не хочу знать, каким путем ты пришел к своим истинам, брат мой…
— Возможно то, что-тот, кто это сделал, начал приходить в себя. И если первые убийства были совершены тем, кто стал почти зверем, то после чужая энергия заставила его очнуться. И она, и что-то еще… Обычно, в таких случаях помогают воспоминания о чем-то дорогом. Или о ком-то, — тонкие бледные губы исказила злая усмешка.
О ком вспоминал ты, посвященный Хаоса? И как долго сможешь удержаться на этой грани? Смогу ли я тебя удержать?
Но Нильяр шэр Льяшэсс ничего это не сказал, лишь посмотрел внимательно, долго, и едва уловимо склонил голову. На улице было уже довольно прохладно, и пришлось плотнее закутаться в плащ. Он не любил такую сумрачную погоду, когда сереющее небо заполнено облаками и туманной дымкой, скрывающей очертания светил.
— Хочешь сказать, теперь он проводит ритуалы в здравом уме?
— Едва ли того, кто почти всем хвостом в могиле, можно назвать нормальным существом, — Эрайш за этот день сказал слов больше, чем за предыдущие недели, и явно предпочел бы теперь отмолчаться, — но жертва не страдала, если можно так выразиться.
— Да, он их усыпляет, — откликнулся Иршарр, чуть ли не нюхая изгвазданный ворот разорванной рубашки.
— Какой… сердобольный…
— Более чем. Все его жертвы — преступники или преступницы… и их прегрешения куда серьезнее, чем украденный браслет или кусок мяса.
Мертвец, вернувшийся из-за грани потому, что его жажда мести настолько велика. Мертвец, желающий с помощью древней кровной ворожбы вернуть себе жизнь. Мечтающий, скорее всего, отомстить. Могущественный и несомненно древний иршасс, так прекрасно осведомленный о некоторых особенностях императорской семьи…
Ал-шаэ оскалился, смотря на вихревые воронки в сереющем небе. Охота обещала быть интересной… тем более, что по другую сторону головоломки был заговор против правящего рода, и ему было очень любопытно, не связан ли таинственный убийца с заговорщиками.
Волшебные пустоши Кейджукайнен
Длинные острые когти почти ласково погладили по истерзанной коже, вот только принять этот жест за прощение Повелителя мог только самоубийца. Впрочем, любой, кто шел против власти Ис-тайше уже был самоубийцей, только в своей гордыне не осознавал этого.
Мужчина вздохнул, качнув головой. Сверкнули ровные заостренные зубы. Давящая, огромная аура обрушилась на скованных холодным железом бывших рыцарей, так, что они едва слышно застонали, униженно ползая по полу.
Повелитель брезгливо отер руки мягкой зеленой тканью, которая тут же осыпалась пеплом, впитываясь в землю.
— Больше они мне не нужны, — прозвучал приговор, — вы знаете, что делать, рыцари мои.
Ни крики, ни мольбы не могли поколебать того, кто когда-то во имя сохранения покоя своего народа не пощадил даже собственного сына. Он помнил его, ничуть не осуждал и по-прежнему любил, но позволить вернуться не мог, так же, как не мог оставить в живых и других пробуждающихся хаотиков. Слишком много вреда фэйри-отщепенцы могли нанести Пустошам. И пусть порядок сути любого фэйри противен, но и Бездну звать в гости не стоит.
— Мы выявили всех, и сейчас отслеживаем их связи, — трава у ног шелестнула, принося эхо чужого послания, и Ис-тайше довольно усмехнулся.
Длинные когти приласкали выглянувшего из зарослей зверька — небольшого перепуганного кролика, чье тельце сотрясала крупная дрожь. Но, почувствовав знакомую силу, зверь тут же успокоился, позволяя взять себя на руки.
— Продолжайте, — приказал, не отвлекаясь от нежданной находки, — зеленые глаза сверкнули ярко и безумно, и вслед понеслось — только, когда выйдете на цель, не с-с-смейте трогать наших милых заговорщиков… Столько веселья впереди, — лесной повелитель присел, выпуская кролика на волю и подпихивая под хвост в другую сторону, — я тоже хочу поучаствовать, даааа… С приходом малышки Слышащей не соскучишься.
По зеленому покрывалу леса, лентам искристо-голубых рек, волшебным пустошам, покрытым цветущим фиолетовым ковром, сияющим озерам и густым заросшим паркам — всюду несся, звеня серебристыми колокольчиками, задорный смех.
И никто не видел холода в глазах великого фэйри, давно смешавшегося со стылой тоской по несбывшемуся. Но сейчас ему тоже было к чему стремиться и что защищать.
ГЛАВА 2. Нападение
— Вы в нем немного утонули.
- Это верно, — сказала я, думая не о пальто.
«Смутная улыбка» Франсуаза Саган
Вставать сегодня утром, учитывая серое от туч небо и льющий стеной проливной дождь особенно не хотелось. Увы, за прогулы без веской на то причины (как то тяжелая болезнь или серьезное ранение) могло достаться изрядно, от выговора с занесением в личное дело инара до исключения из Академии (если таковых выговоров накопилось много). Военное отделение — не гражданское. Если пришел учиться — будь добр исполнять свой долг, ведь никто тебя сюда поступать не заставлял.
— Сегодня у нас новое занятие, — Лэйри даже зевать умудрялась до предела изящно, прикрываясь ладошкой.
Зеленые глаза фэйри загадочно мерцали, и она находилась в приподнятом настроении. Еще бы. Кио недавно перевели в госпиталь Академии, и теперь подруга регулярно по вечерам выкраивала время для того, чтобы его навестить. Впрочем, Рин не отставала, но предпочитала дать этим двоим возможность побыть наедине. Слишком уж красноречивые взгляды они кидали друг на друга, когда думали, что их никто не видит. Пусть… пусть Кио пока поправится и поймет, что они его любят и никогда не оставят одного. Она не лезла в душу, не расспрашивала о том, что с ним было в тюрьме и чем закончились последние допросы. В собственной гордости мужчины бывают чрезмерно щепетильны, да и не стоит бередить недавние раны. Хватало сплетен и грязи даже у них на курсе, от которых хотелось не вызывать на запрещенную дуэль, а по — уличному вмазать со всей дури сплетникам по лицу, чтобы думали, что говорят и о ком. Пусть Первый Советник и отрекся от Киорана, но тот все еще оставался аристократом и частью клана Льяшэсс.
— Да, в расписании стоят «Основы манипулирования нитями мироздания». Немного заумно, но, наверное, имеются в виду те нити, что пронизывают нашу магическую суть, да ведь?
Рин зевнула не менее заманчиво, пытаясь нашарить с закрытыми глазами расческу, которая упорно ускользала. А ведь надо еще выкроить время и обязательно навестить в пансионе их найденыша Арнэша. Они уже были там несколько раз, убедились, что ко всем детям — коих было там совсем немного воспитатели находят индивидуальный подход и воспитывают хоть и в строгости, но с заботой, искренне привязываясь к одаренным малышам, пусть и не все из них были иршасами.
— Думаю, да, хотя для нас мир представляется немного по-другому. Пока не попадем на пару, не узнаем. Одно ясно — на нашем факультете не бывает бесполезных предметов, — усмехнулась подруга, поправляя форму и вплетая новую ленту в золотую косу.
Свежа и прекрасна. Рин покачала головой, смотря на собственное осунувшееся лицо. То ли видения, то ли ее собственные страхи и желания, то ли происходящие вокруг события выматывали каждодневным ощущением приближающейся беды.
С того злополучного суда прошло уже больше двух змейцев — так здесь называли здесь месяцы. И, к счастью, никто так и не узнал, кто был тем вторым Судьей, что вынес приговор Киорану. Как ни странно, даже мнения по поводу того, был ли то мужчина или женщина — разнились. Официально больше родственников, подходящих под подобную должность у карриарша Илшиардена Найритина не было…
Зимние экзамены она сдала на отлично — все, включая боевые специализации, как будто после того суда что-то перегорело — страх, или, быть может, желание отличиться. Киорану было позволено перенести экзамены до того момента, как он полностью выздоровеет, но хитрый змей все равно умудрился каким-то чудным образом убедить преподавателей и сдать большую часть теоретических предметов после того, как он смог вставать и ходить по палате. Ему официально были принесены извинения императорского дома за халатность тех, кто проводил дознание, но пересуды уже не заткнешь. К счастью, обывателям было, что обсудить, а в Академии после зимней сессии студентам было совсем не до того, лишь трепались отдельные языки, только вот за клевету теперь наказание было куда строже. С каждым днем столица все больше переходила на военное положение.
Пустые мысли… все пустое. Все, чтобы только заполнить ту пустоту, что с каждым днем все сильнее ширилась в сердце, настолько большую, что Рин теперь почти постоянно носила ментальный щит — пусть все еще хрупкий, но не позволяющий теперь просто так, без подготовки, ощутить ее настроение и понять мысли. Все лишь потому, что в сердце свил свое гнездо иршас с ледяными серебряными глазами. Почему и как это случилось? Она и сама не могла бы точно сказать… С той последней встречи они виделись всего пару раз, да и то мельком — видно, что наследник был слишком озабочен всем происходящим, ей и с отцом-то удалось повидаться всего пару раз.
Сегодня, впрочем, был слишком серьезный день, чтобы отвлекаться по пустякам… Первая новая пара после коротких дней празднеств в честь Зимнего перелома, а потом… потом ей придется провести посвящение Справедливости для Киорана и Лэйри.
Рин тряхнула косой, старательно взбадривая себя, поскольку под подозрительным взглядом сестры стало уже почти неуютно, и махнула рукой, призывая отправляться на занятия. Снега в здешних краях благодаря погодным магам, как и холода, почти не было, на улицу можно было выйти в теплом плаще. При легком морозце никого не удивит излишне яркий румянец на щеках, который не удалось удержать — слишком уж ярко вставали перед глазами сны последних ночей.
Хотелось бы верить в то, что это видения, посланные миром, а не разыгравшиеся девичьи желания… Огромная тахта посреди комнаты возвышается на помосте, раскиданные во все стороны узорчатые подушки, скомканные простыни, на которых сплетаются, на этот раз в человеческих ипостасях, два тела, пепел волос мужчины мешается багряно-алой волной его женщины. Когти стискивают сильно, но бережно, жесткие губы дарят поцелуи — и похожие и не похожие на тот, единственный — такие, от которых плавится от возбуждения тело, а с губ срываются стоны. Раздвоенный язык ласкает грудь, колено раздвигает ноги, заставляя инстинктивно вздрогнуть, затаить дыхание, слыша тихий смешок над ухом. Его волосы щекочут кожу, только усиливая возбуждение, этих прикосновений становится слишком мало. Она приподнимает голову, протягивая дрожащую руку к его лицу, поддевает пальцами края легко поддающейся теперь маски. Сейчас… сейчас она, наконец, увидит его лицо… шелковые завязки падают, ткань ползет вниз и… она просыпается. С гулко стучащим сердцем, горящими от такого непотребства щеками, абсолютно шальными глазами и горечью на душе.
В жизни он на нее и не посмотрит, стоит быть реалисткой. Слишком они разные, между ними пропасть — его знаний, опыта, интересов, властной натуры, общественного мнения, проклятого дара. Он может вывернуть ее память наизнанку, узнать самые сокровенные желания, но пугает не это. Что он в ней может найти? Она лишь его будущий вассал и Судья… Пока всего лишь инар Академии. Только что делать с тем, что сердце уже сделало свой выбор? Иршассы не сдаются.
Самое главное теперь — узнать, какой у них может быть вектор совпадения, но как это сделать, как рассчитать без ведома второй половины? Слишком амбициозные планы, в которые обязательно придется посвятить друзей.
«Умница, змейка… Моей жрице должно доставаться все самое лучшее. Сегодня будет сложный день, но если ты проживешь его достойно, тебе понравится награда», — шелестнуло и исчезло.
Тан Ши действовал в своем духе. Судя по тому, что за это время он стал появляться гораздо чаще, просвящая свою маленькую жрицу по поводу обрядов, обязанностей и прав жрецов, древних верований, особенностей своих храмов и прочих весьма полезных вещей — он действительно окреп, хоть немного. Впрочем, окреп — не значит еще выиграл войну. Две попытки отравления в столовой забываться не хотели. Счастье, что ее охраняла еще и сила фэйри, не то неизвестно, чем бы все это закончилось. Явных следов так и не нашли, а о большем ей дознаватели и декан дан Шасс так и не сказали. За исключением таких вот неприятностей — слишком мирные змейцы, слишком спокойные. Будто затишье перед ураганом.
Впрочем, неожиданная поддержка придала сил и уверенности. Сможет, справится, выстоит. И, возможно, станет достойной… По крайней мере, утешало то, что после последнего скандала с нерожденным ребенком у наследника пассий больше замечено не было. Если он как-то и расслаблялся, то постоянной дамы не имел, что не могло не радовать. Совсем она помешалась. Работа, Рин. Учеба зовет, инар.
— Я уж думала, что ты уснула на ходу, — выразительно фыркнула сестра, прищуриваясь, — давай, садись.
Как и всегда, за первый стол. Впрочем, столы здесь длинные, наверняка еще кто-нибудь да присоединиться, эта пара — только для их факультета, здесь чужаков не будет и можно говориться о своих знаниях и умениях боле-менее спокойно.
Тетрадь легла на стол, зачарованное перо, сумка — на крючок сбоку. Знать бы, где песочком дорожку усыпать… Зала еще не была заполнена до конца, когда она вошла. Высокая иршасса с волосами белыми, точно недавно выпавший снег, а взглядом таким холодным, что можно было бы заморозить всех учащихся. Это потом Рин поймет, что первое впечатление зачастую обманчиво, а за холодом внешним зачастую прячется внутренняя уязвимость и боль, а сейчас… сердце сжалось, застучало где-то в груди. Возможно, новое видение вызвал именно внезапный испуг. Кто уже скажет, как оно было на самом деле?
Осунувшееся заплаканное лицо и тусклая чешуя. Запавшие глаза. У нее взгляд иршассы, которая больше не хочет жить. Да и зачем, если все, кого она любила, в могиле? И обожаемый муж, и маленький сын? Женщина вздохнула, с силой проводя руками по лицу, пытаясь скрыть свою слабость.
С тихим шорохом разъезжается ткань у входа, пропуская крупного змея, чья чешуя отливает чистейший золотом. Сейчас император не в маске, но даже теперь видение скрадывает черты лица. Здесь он кажется моложе, но… гораздо более уставшим. Надломленным. Раздавленным. Он не говорит ни слова — только крепко стискивает змейку в своих объятьях, прерывисто дыша, словно он задыхается от невозможности что-то сказать… или заплакать? Тишина и крепкие объятия покинутых существ. Только в его взгляде на эту иршассу видится нечто большее, чем дружеское участие — это боль мужчины, вынужденного скрыть сейчас свои чувства и поддержать чужую женщину.
— Прости меня, Заардана, если сможешь, хоть когда-нибудь… Я готоффф-ф ф-фыплатить любую виру тебе.
Хвост сворачивается за спиной мощными кольцами — и тут же разворачивается, выдавая душевный раздрай своего хозяина.
— Полно, Шен, — ее голос звучит равнодушно и устало, — ты не виновен в смерти Ллиотарена, и мы оба это знаем. Прости уже сам себя, наконец.
— Он был такой же частью моей души, — страшно и странно видеть этого каменно-спокойного и величественного змея таким уязвимым и почти больным, — мой кровный брат и твой муж.
Он не говорит о том, что могло бы быть, если бы не бегство из дома, не его глупая женитьба, не смерть того, кто остался их защищать по ту сторону портала. Какие слова можно сказать дорогой женщине, которая никогда не станет твоей? Той, что потеряла свою истинную пару и ребенка?3ec623
Мужчина медленно, почти нежно проводит когтями по волосам застывшей иршассы, незаметно приглушая своей силой ее боль. Он будет осторожен и внимателен к ней, он сделает все, чтобы она пережила это горе. Пусть время их не лечит, но, быть может, Великий Змей будет более справедлив к своим детям спустя несколько веков?
Он бы отдал ей, за нее — и душу, и жизнь. Если император Шелларион и любил когда-то свою императрицу, то это чувство давно ушло, оставив лишь брезгливую усталость. Он терпел ту, что была рядом с ним, скованный правилами и догмами своей расы — но и только. Его сердце билось теперь только ради одной иршассы. Лишь одно радовало Шеллариона Райши Льяш-таэ — его сын и наследник, его первенец… нисколько не походил на супругу — словно и вовсе не был их сыном, хотя он доподлинно знал, что такое невозможно, да проверки это только подтверждали.
— Иди, Шен, поддержи Нильяра, да и госпожа Эйнара, говорят, снова в тягости. Видимо, у тебя скоро появится тот, о ком придется позаботится…
— Я никогда тебя не оставлю, душа моя… — сказал ли он это вслух? Или, может, им обоим — и Рин, и этой женщине — хотелось услышать эти слова?
Видение рассыпалось осколками, заставляя пошатнуться, задохнуться от боли в сердце. Голова привычно закружилась, и она покачнулась, тут же привлекая к себе внимание вошедшей преподавательницы. Даны Заарданы, иршассы, которую когда-то любил император Шелларион. Щеки вопреки общей слабости пылали от смущения — как будто подглядывала в щелку чужой спальни — и интересно, и до жути неприлично. Вопрос лишь в том, любит ли он ее до сих пор? В свете того, что уже известно об императрице… ал-шаэ едва ли прав, считая, что его отец доверяет матери.
— Дана Атран? Вы плохо себя чувствуете?
Иршасса подползла ближе, обхватывая голову Рин ладонями, не давая отшатнуться. Похоже, среди преподавателей ее теперь знали все. Или почти все… Возможно, Заардане сообщил о ней кто-то другой…
— Похоже, вы перенапряглись снова, не удержав дар. Слишком много переживаете, давая волю своим чувствам, — ледяная женщина словно насквозь просветила чуть светящимися голубым светом глазами. Несмотря на первое впечатление некой заторможенности, действовала она довольно быстро, но как — то… величаво. Каждый жест, каждое движение было исполнено чувство собственного достоинства.
Вот из кого бы получилась великолепная императрица…
— Простите, дана Мастер, моя вина, иногда у меня все еще не выходит контролировать дар, — потупилась, опуская глаза.
Только бы она не сопоставила свое появление с всплеском дара, не спросила о видении… Лучше уж лишний раз извиниться, тем более, что дана была совершенно права — лишние эмоции зачастую мешали Рин сосредоточиться на главном.
— Что ж… ладно. Пожалуй, сейчас вам стоит посетить корпус целителей. Если сильных нарушений вашей магструктуры найдено не будет, то возвращайтесь на занятие, но не геройствуйте излишне. Идите. Вещи пока можете оставить здесь, — и кивнула прохладно, возвращаясь на своей место у широкого каменного выступа в центре аудитории.
Пришлось тихо шепнуть Лэйри, чтобы потом, если что, отнесла вещи, и отправиться к целителям, хотя она сейчас и сама могла бы сказать, что ничего серьезного не произошло — слабость уже начала отступать.
Путь отсюда к целителям лежал через старый корпус, где сейчас уже занятия практически не проводили, его должны были вот-вот закрыть на ремонт. В высокие витражные окна крытой галереи заглядывало нежно-сиреневое солнце — дело приближалось к весне, зимы в Империи были короткими, тем более, в столице, иршасы не любили холодную погоду. Темные от времени, уже поистесавшиеся камни, тишина и грохот собственных шагов, сейчас кажущийся почти оглушительным.
Неожиданно сердце кольнула игла тревоги — впереди замаячил темный коридор, проходящий по полуразрушенному этажу. Глупо это — никогда она не боялась темноты, да и не существует она для иршасов — чуть перестроить зрение — и вот уже светло, как днем, только в черно-белых тонах. Только почему — то ноги шагали все медленней и медленней, а горло сжало от нахлынувшего предчувствия беды. Рин невольно оперлась о стенку, пытаясь вдохнуть спертый воздух — как назло, время занятий, здесь никого нет, и появятся студенты еще не скоро.
Внезапный шорох за спиной заставил подпрыгнуть, оскалиться, нащупывая лихорадочно оружие — и тут же стыдливо замереть, вытягиваясь в струнку.
— Декан дан Шасс. Инар Атран. Следую в целительское крыло по рекомендации даны Нориш.
Так неожиданно вынырнувший из темноты декан казался чем-то недовольным, и на приветствие лишь коротко кивнул.
— Что заставило вас остановиться, инар Атран? Быть может, вы подвержены страху темноты? А, возможно, ожидаете, когда на вас выпрыгнет… большая мышш-шь? — последние слова были произнесены с протяжным присвистом.
— Никак нет, дан.
— Тогда чего же вы застыли? — не уловить в прохладном голосе издевки, да только как иначе интерпретировать столь внезапную вспышку преподавательской иронии?
— Любовалась открывающимся с галереи видом на двор и лес, дан декан.
Не признаваться же, право слово, в собственной слабости и глупых предчувствиях? Долгие годы спустя она вспоминала тот день, и не знала, как бы повернулась ее судьбы, чтобы в ней изменилось, если бы тогда она рассказала о своих страхах Рияну дан Шассу? И в лучшую ли сторону? Только все равно прошлого не изменить, и, вслед за махнувшим рукой дан Шассом, Рин вошла в коридор.
Она полагала, что в компании декана глупые страхи и тревоги уйдут, но не тут-то было. Сердце сжималось все сильнее, стуча где — то в горле. Приходилось с силой стискивать зубы, царапая клыками губы, чтобы не закричать, не заставить себя броситься прочь. Куда в такие моменты исчезают мудрые наставники?
Коридор внезапно разветвился, и, вместо обычного для инаров правого, декан ушел влево, туда, где был спуск в полуподвальный этаж. Словно на ниточке, как привязанная, она последовала за ним. Облезшая со стен краска, неприятный резкий запах, тусклый свет вдалеке — там, где коридор вливался, словно река, в небольшую полукруглую залу, где возвышался давно пересохший фонтан в виде скульптуры девы-воительницы с давно отбитой рукой. Мужчина замер, словно задумавшись, и шагнул вперед, прямо к рассохшемуся бортику, из которого уж вывалилось несколько камней.
Голову сдавило, словно обручем. Дар черной змеей обжег изнутри, заставляя дернуться вперед, когда помещение расцветилось ослепительно голубым огнем с ярко-белыми искрами-шарами. Боевое смертельное заклинание…
Интересно, какой оно классификации? Рин не отдавала отчета себе в происходящем, чувствовала лишь, что вымерзла изнутри от страха, казалось, прошли иторы, хотя едва минула рия…
Сияющая сеть-ловушка сжалась вокруг мужчины, не давая ему и шагу ступить, когда внезапно рядом с ним возникла словно соткавшаяся из тьмы фигура, разрывая когтями гшархову клетку и отшвыривая тихо стонущего сквозь зубы дана прочь…
ГЛАВА 3. Щит наследника
В черном небе слова начертаны —
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшно нам ложе смертное…
Марина Цветаева
Миг до того, как сомкнется бездна. В этот момент она казалась себе самой трусливой дрянью на свете. Если замрет, спрячется сейчас, чтобы попытаться выжить… смысла в такой жизни уже не будет. Какой она воин, какой вассал, если бежит с первого же поля боя? Это кажется, что мыслей много и текут они медленно — чтобы принять решение иногда хватает одного вздоха.
Особенно, когда там умирает твой кровный брат. Обращение произошло быстро. Раз — хвост отшвыривает декана на всякий случай еще дальше от эпицентра. Здесь не может быть малого расстояния. Два — мощное змеиное тело взвивается в прыжке, бросаясь к замершему защитнику. Мерцающий зеленью и первозданным ломаным хаосом, его щит прогибается, но выдерживает первый удар чужой магии. Она встает рядом, спиной к спине, прикрывая его с тыла, так, чтобы они теперь оба перекрывали дорогу к декану — и в тот же миг из пальцев и ладоней вырываются жгуты колючих стеблей, они ткут полог над ними один за другим, сочатся ядом мерцающие шипы и удушающе пахнет розами. Мертвыми черными розами на длинных стеблях. Проклятые белые искры взрываются за мгновение до того, как их щиты смыкаются, но основной удар приходится на фэйри — его явно считают куда более серьезным противником, вся эта атака и рассчитана на него, быстрая и смертоносная. Их вечность уместилась в несколько тари…
Сила удара была настолько мощной, что смятые щиты буквально швырнули их друг на друга — и на некстати подвернувшийся бортик фонтана.
Огненная вспышка боли в груди. На миг она, наверное, потеряла сознание, но почти сразу же очнулась. Вдалеке истошным набатом гудела магсистема Академии, на этот раз сработавшая преступно поздно. Она ждала, замерев и пытаясь не шевелиться, ждала добивающего удара, злого смеха, словно в дурном романе, но ничего не было. Кто бы ни напал на них здесь — он исчез так же быстро, как и появился.
Память вернулась как-то разом, заставляя резко пошевелиться. Движение отдалось во всем теле, вызывая знакомую боль в груди и руках. Она не стала смотреть — все и так вокруг было в крови, словно здесь была бойня. Хотя, почему словно? Рин боялась оглянуться, боялась безумно посмотреть в глаза тому, кого, кажется, так и не успела спасти. Но что, древняя тьма, он здесь делал?
В руки себя взяла, дура. Морок слетел, обнажая изуродованную сущность фэйри. Распростертый на каменном полу, придавленный куском плиты, он казался дивной хрупкой птицей, которую настиг жестокий охотник. Пальцы, дрожа, коснулись прохладной щеки. Впадины глаз смотрели пусто и равнодушно.
— Нет, нет… Раш-танэ… — братик — это вовсе не слезы, кровавые слезы. Не верю, что судьбу нельзя изменить.
— Не плачь… глупая… смелая змейка… — фэйри скривил губы, закашлявшись. Любое движение явно причиняло ему нестерпимую боль, — теперь выхода нет. Не хотел… но придется.
Она ничего не могла понять. Может, сошел окончательно с ума от боли? Успеет ли эта змеева подмога, когда так нужна? Не обернуться, не посмотреть, как там декан, хотя, кажется, она слышала его выкрик, когда их накрыло. В него не должно было успеть прилететь хоть что — то серьезное.
Рука фейри была ледяной — так, что даже обжигала. Легла на лоб, не давая вырваться и протестовать.
— Передаю суть своей силы и свой ранг защитника… А теперь… повторяй… — шепот перешел в отчаянный хрип, а она лишь смотрела, как завороженная, не чувствуя ни боли, ни страха, и губы сами произносили за умирающим слова древнего наречия.
— Aе еst tеllе dаrаnе, Nilyаr Shеllаryоn shе Lyаshеss…
— Я буду твоим Щитом, Нильяр Шелларион шэ Льяшэсс.
— Un ееk tаnnе.
— Отныне и навеки…
Едва заметная темно-зеленая, искристая дымка просочилась под кожу, дезориентируя. Ее лоб коснулся лба фэйри. Донесся едва заметный шорох и горячечный шепот:
— Накроет чуть позже…
И он затих. Но пока еще, к счастью, был жив, хоть и тяжело ранен. Впоследствии Верховная жрица Справедливости не раз и не два с ужасом вспоминала тот день, видя его в своих кошмарах. Каждое существо в мире в определенный момент открывает для себя и в себе неведомые доселе пределы. В это проклятое утро предел брать предстояло ей одной — ради двух обескровленных тяжелораненых мужчин, каждый из которых занимал слишком важное место в ее сердце.
Замерла, замерзла изнутри. Собственная боль как будто притихла, отступая на задний план. Удобно, что так много крови… мелькнула и пропала мысль где-то на периферии.
Можно звать иногда без слов.
Ис-тайше откликнулся, словно ждал этого момента. Хотя, почти наверняка ждал, потому что и знал, и видел то, что здесь только что произошло.
«Вы обещали», — только и смогла прошептать.
«Да», — мощная сила приподняла и укутала ее сознание, легонько отстраняя от управления собственным телом, глядя на этот мир сквозь ее разум и тело светящимися ядовитым мхом глазами.
Она видела все, будто стоя в стороне. Вот ее собственная окровавленная ладонь ложится на грудь Эрайша, вот его тело обвивает мощным змеиным хвостом, крепко прижимая к себе.
— Я дарую тебе мое прощение, отступник. Все сотворенное тобой ты своей собственной кровью омыл и искупил…
Смертельно раненый вдруг распахнул широко пустые глазница, повел головой — слепо и беспомощно. Никогда и ни у кого она не видела такой ярости, ненависти и боли, как отразилась в этот миг на лице младшего фэйри.
— Глупая девчонка. Жалостливая дура. Кто просил тебя. Мне не нужно… не нужно прощение того, кто меня предал… отец, — слово зазвенело, покатилось прочь, рассыпаясь на осколки и обнажая чужие, так и не зажившие раны. Те, которых она боялась сильнее всего.
И в этот момент они разделились. Ее сознание вернулось в тело, которое отшвырнуло прочь, прямо к лежащему все еще без движения иршасу, а призрачный силуэт Повелителя холмов наполнился силой, облекаясь плотью, и вот уже он сам склоняется над умирающим сыном. Тем самым старшим и единственным сыном, которого когда — то он приказал ослепить и лишил большей части его магической сути, но так и не нашел в себе сил уничтожить.
— Эраньяш… — когти-пальцы тронули свалявшиеся окровавленные волосы — почти нежно, почти любя. По застывшему маской вечному лицу было невозможно ничего прочесть, — ты мало изменился, мой гордый сын, ты так и не смог понять моего поступка, ослепленный своей силой. И все же я дам тебе второй шанс. Слишком уж сильно за тебя просили те, кому ты стал дорог.
Зелень проросла сквозь камни, устилая пол плащом, скрывая кровь и раны на теле.
— Я дарую тебе право и долг стать главой ветви Хаоса. Тебе дано пятьдесят лет на то, чтобы найти и привести под свою руку своих сумасшедших сородичей и направлять их жажду крови и убийства так, чтобы не пострадали невинные. Если справишься — я верну тебе всю твою силу и зрение. Если нет — я вас уничтожу…
Рин сжала зубы, понимая, что больше не имеет права вмешиваться. Справедливый приговор, но все равно жестокий. Впрочем, у зеленого господина иное мерило поступков.
— Ты меня понял? — негромкое вроде, не несущее в себе угрозы слово, но застывший мужчина вздрогнул, кривя в муке губы, кивнул почти поспешно, выталкивая из себя:
— Да, Повелитель…
И затих, теряя сознание. Алая коса свилась змеей, сверкнули под лучом солнца стальные стрекозиные крылья Владыки. Ис-Тайше наклонился, целуя раненного в лоб, и от его поцелуя разбегалась зелеными искрами магия древнего фэйри, оседая на истощенном теле.
Он обернулся, чуть хмуря тонкие брови. Мелькнули острые зубы.
— Мой долг закрыт перед тобой, змейка, но в помощи по — прежнему не откажу. Иди уже к своему принцу, я дал ему капельку силы, — сказал — и истаял, будто и не было.
Мозг, все еще пребывая в ступоре, с трудом осознавал, что именно сейчас сказали. Рин обернулась почти машинально, склоняясь над раненным, заученными движениями, превозмогая боль, наложила диагностическое заклинание. И, только когда пришел отклик, говорящий о том, что мужчина отделался рассеченным виском и сильнейшим магическим опустошением, подняла на него глаза. Сердце замерло на миг, а в груди стало нестерпимо больно.
Чужая личина сползала клочьями, изредка чуть мерцая — у потерявшего сознания иршаса не было возможности ее больше поддерживать. Под маской ставшего уже привычным, строго и требовательного, но всегда готового их поддержать преподавателя скрывалась совсем иная… бархатно-синяя, словно звездное небо, с серебряными прожилками, маска наследника. Даже потеряв сознание, ал-шаэ не обратился, только зашипел, скаля клыки, когда она коснулась его лба, убирая слипшиеся волосы.
Перед глазами все плыло. Риян дан Шасс на самом деле — ал шаэ Нильяр шэ Льяшэсс. Теперь становились понятными и частые отлучки, и беспрекословное повиновение отца и мастеров Академии. Тех, кто, видимо, знал. Но едва ли таких много. Она не имеет права рассказывать… придется придумать, что же говорить, в ответ на многочисленные вопросы.
Пальцы дрожат. Почему? Так устала. Внутри свернулся тугой ком тревоги и ужаса, так и не вылившийся наружу. Несколько когтей обломаны. Кружится голова, и хочется лечь и уснуть, не видя ни крови ни грязи. Только прохладное жесткое тело под пальцами дарит ощущение реальности. Руки и хвост в крови, но, каковы повреждения — так и не скажешь. Эрайшу гораздо хуже, но подойти к нему уже совсем нет сил, Повелитель ведь выполнил свое обещание…
Голова клонилась вниз, и она не смогла сопротивляться — легла, уткнувшись в грудь наследника щекой. Сознание двоилось, но она никак не могла себя отпустить, словно какая нужда жила внутри, заставляя выжидать. Ей надо… надо… чтобы он открыл глаза. И завершил связь.
Грязная ладонь легла наследнику на голову, невольно зарываясь в неожиданно мягкие волосы.
— Очнитесь, господин. Умоляю… позвольте мне завершить связь и отпустите меня, — Рин уже едва ли соображала, что говорила, слова рождались сами, понуждаемые той древней силой, которая их связала.
Казалось, что если он не откроет глаза, не вернется, то и смысла жить больше нет. Зачем? Да и разве можно жить, когда тебе вырвали сердце?
Прерывистое дыхание. Стон фэйри у фонтана. Топот ног вдалеке — да, сюда, порталом не пройдешь, если не хочешь, чтобы все это здание сложилось прямо тебе на голову. Этот хрип-всхлип из груди — ее? Рин облизала губы, чувствуя, как голова клонится к плечу замершего мужчины, с трудом разлепила глаза и вздрогнула, напоровшись, как на клинок, на острый взгляд темнеющих глаз, в которых серебро сплавлялось с лиловой волной.
— Отныне и навеки я буду вашим Щитом, мой господин. От бед и напастей, от зла и навета, от оружия и магии, и пусть моя честь, моя душа и моя сила будут в том порукой.
И снова легко срываются с языка слова, как будто это самое правильное, что могло бы случиться на свете. В потемневших до лилового шторма глазах ничего не прочесть, но вот ал-шаэ чуть хмурит белые брови. Поблекший уродливый шрам совсем близко, его край выходит из-под маски, но это давно уже не имеет для нее значение.
Боль в груди становится все ощутимее, когда данэ Нильяр молчит в ответ на клятву, только смотрит, отрывисто выдыхая.
Магия жалит, заставляя сцепить зубы, но в этот момент чужая рука хватает за волосы, прижимая ртом к бьющейся на чужой руке вене.
— Принимаю, мой Щит. Пей. Это залог моей тебе клятвы и верности, которая не может быть не обоюдной.
Клыки прорезаются в тот же миг, и она погружает их в ставшую податливой плоть, ощущая, как течет по губам чужая магия, чужая сила, спаивая их воедино. Так близко, так страшно… Сознание, жизнь и душа — больше ничто ей не принадлежало.
Наверное, она не смогла бы оторваться от этого божественного источника энергии, если бы не раздавшийся в голове строгий приказ:
«Смотри на меня, шианнэ. Подними голову и посмотри мне в глаза, мой Щит».
Она не могла не повиноваться. Такой он — пугающе властный, даже раненный и ослабленный — не мог не вызывать глубочайшего уважения, смешанного с куда более затейливыми чувствами.
Она подняла голову, зализав раздвоенным языком раны от клыков, — впрочем, регенерация у иршасов всегда была отменная, — и утонула снова в чужих глазах. В этот миг не осталось ее и его — они были едины. Ее ужас, его уверенность, ее тревога и его непробиваемое спокойствие, их общий страх за Эрайша, его холодная ненависть к нападавшему, которого он успел достать ментально, но не сумел задержать, потому что у того был какой-то древний и дорогой амулет от ментального воздействия…
Он читал ее, как раскрытую книгу, но старался не причинять боли, баюкая утомленное сознание в неожиданно теплых «руках» своего дара. На миг их тела укутала вспышка ярчайшей маги, смешивая серебро с чернотой, что лианами вилась по слабо мерцающему щиту, и все исчезло.
Веки отяжелели, голова упала на грудь щурившегося иршаса, когда послышался короткий приказ: «спи».
И Рин только успела подумать, что до этого дня никто и никогда не смотрел на нее так, как ал-шаэ Нильяр шэ Льяшэсс. Этот взгляд пугал и завораживал, и, больше всего на свете, его хотелось разгадать.
Что ей снилось, Рин не помнила, но, ничего тревожного. Напротив — во сне было тепло и светло, и, впервые за долгое время, исчез проклятый страх и чувство предопределенности. Словно кто — то укрыл от всех бед.
Она зевнула, потягиваясь. Тело было наполнено приятной истомой — ни следа усталости и боли. Над головой виднелся потолок, украшенный дивными узорами: изумрудно-зелеными, искристо-белыми, солнечно-золотыми, темно-синими. Упорядоченный хаос… Хаотичный порядок. Четко отражает суть…
По телу невольно прошла дрожь — сейчас Рин снова была в человеческом виде. Она помнила, что произошло, но эти воспоминания казались поблекшими, отошедшими на второй план, смягчая переживания. Так болит и ноет душа за то, что уже вроде бы прошло давно, но пока еще никак не может забыться.
— Спасибо тебе, — шепнула и испугалась собственных слов и мыслей.
Он ведь читал ее. Полностью. Ее так не знали мать и отец, ни одно существо в мире, кроме, быть может, темноглазого тана Ши, как узнал за несколько рий царственный иршас. Мог ли он не увидеть то, что она так отчаянно скрывала?
По губам скользнула горькая улыбка. Едва ли. Чтобы не увидеть любовь, заглянув другому в душу, став с ним единым целым, надо быть круглым идиотом, к которым ал-шаэ Нильяр никак не относился. Впрочем, потерзаться она не успела — объект терзаний появился сам, вполз, чуть звеня крупными браслетами на руках. Верхняя часть хвоста была закрыта толстым поясом, туловище — темной туникой, на которую была накинута верхняя рубашка с длинными рукавами и разрезами вдоль них.
Она и хотела бы — но взгляд отвести не смогла. Мужчина подполз к самой кровати. Чуть склонил голову на бок, меряя, как обычно, бесстрастным взглядом.
— Ты спасла нам с Эрайшем жизнь, шианнэ. Я этого никогда не забуду.
И на миг из-под маски, из-под бесстрастного холода выглянуло что — то живое, обжигающее жаром расплавленного серебра. Теперь, когда он смотрел на нее, во взгляде наследника больше не было снисходительности, словно к несмышленому ребенку. Ни издевки, ни насмешки, ни хоть какой-то реакции на то, что он все-таки знает. Что ж, это лучше, чем ничего. Благодарность смутила.
— Я сделала, то, что должна была, мой Шаэ.
— А вы действительно похожи… — обронил вдруг задумчиво, — кто бы мог подумать… Лечиссс-сь. Отдыхай. Прихходи в с-себя, — шелестнул голос, — обо всех важных делах мы поговорим позже.
И снова эта странная задумчивость на бесстрастном лице. Увы, слабость не позволяла толком проанализировать происходящее.
— И да, тут кое-кто очень хотел тебя видеть.
Чужая ладонь касается щеки, и невольно она жмурится, стремясь продлить эту странную, нехитрую ласку. Наверное, это и есть безумие — цепляться за любые отголоски, за подобие заботы, и знать, что большего тебе не светит. Рин приоткрыла глаза, когда чужая ладонь исчезла. Нильяр смотрел все также задумчиво и бесстрастно, только в серебряных глазах играли странные блики.
Дверь распахнулась почти бесшумно, спасая от неловкого молчания и смущения. Рин сама не заметила, как чуть не подскочила при виде посетителя, захлебнувшись несказанными словами и чувствуя, как губы разъезжаются в улыбке.
Он похудел, и волосы так и не отросли еще до конца, хотя их и напитывали магией. Построжел — в темных глазах поселился холод, сейчас, впрочем, растаявший. Форма Академии дополнилась двумя эполетами, свидетельствующими о лейтенантском звании, а брошь в виде летучей мыши на груди — о том, что этот молодой иршас является представителем СБ наследника.
Перевела сияющий взгляд на замершего наследника.
— Спасибо вам. Спасибо, спасибо…
Просто не было других слов, зато эмоции били через край. Да и как можно на чем-то сосредоточиться, когда оживает отмершая половинка души, наполняя тебя вновь эмоциями и знакомой теплотой?
Показалось, или по четко очерченным губам скользнула усмешка?
— Выздоравливайте, моя шианэ.
Наследник кивнул склонившемуся Киорану и быстро скользнул к двери. Снова сбегает.
Брат успел перехватить ее взгляд — вот брови взметнулись вверх, уголки губ дернулись, опускаясь. Он почувствовал, понял.
Свернул хвост кольцами возле кровати, взял за руку, помолчав.
— И давно, Рин-э?
— Я и сама не поняла, знаешь. Я ведь им всегда восхищалась, как увидела. И им, и даном Шассом. Слишком уж они выделяются из толпы. Откуда мне знать, когда восхищение переросло в увлечение, а потом и… Я не знаю, как это назвать, Кио. Только, когда его нет рядом, болит душа. Понимаешь?
— Более чем… шианэ, значит?
— Молчи. Я и так все знаю, но теперь такими клятвами опутан, что, хоть пытай до смерти и после смерти, — ничего не узнают. Уж об этом наследник позаботился в первую очередь. И это было главным требованием императора. Больше я вольно или невольно предать никого не смогу, — в голосе — боль, как и в глазах.
Она потянулась, дернула за короткий хвост, заставляя склониться, и крепко обняла, поглаживая теплую чешую на хвосте. Это был очень интимный жест — но и доверие между ними давно уже стало безусловным. Киоран был очень красивым молодым магом. В будущем — наверняка перспективным. Ал-шаэ его не бросит, это уже было понятно. И пусть шепотки еще будут слышны какое — то время, но скоро всем придется смириться. Да, пятно на репутации серьезно, но Киоран не из тех, кто легко сдается. В общем — был бы не муж, а клад. А ничего не екает, просто спокойно и тепло рядом.
Бедный мой. Но этого она никогда не скажет.
Пальцы перебирают короткие волосы, пока Кио послушно сопит, положив голову рядом на подушку.
— Тяжело тебе будет, шианэ. Но то, что ты сделала, произвело огромное впечатление и на самого наследника, и на Его Величество, и на карри Илшиардена. Последний, впрочем, скорее в бешенстве и в панике. Знаешь, он очень сильно тебя любит — твой отец. Тебе повезло.
— А тебе повезло в том, что этот ублюдок, именуемый твоим отцом, от тебя отказался. Знаешь, — впервые она говорит о том, что обдумывалось долгими ночами, открыто, здесь, в личном крыле наследника, их никто не прослушает, — ведь я уверена, что он замазан в происходящем по самую маковку. Но, в отличие от императрицы, гораздо более осторожен. Мне до сих пор дико от мысли, что я обсуждаю вот так вот первых лиц государства, что они должны были стоять на его страже, а вместо это разрушают, рвясь к власти…
— Это пройдет. Ты просто еще мало разбираешься в придворных течениях, — кривая усмешка.
Тихо-тихо. Только шуршит чешуя по полу и слышен звук дыхания. Длинные пальцы, увенчанные острыми когтями, сжимаются в кулаки и разжимаются, хотя на малоподвижном лице почти ничего не прочесть.
Он, кажется, старательно уводит разговор в сторону от ее отношения к наследнику. Осуждает?
— Конечно, нет, — тело невольно вздрагивает от неожиданного ответа. Наверное, в ее глазах сейчас легко прочесть напряжение и испуг, потому что мгновение спустя ее легко щелкают по носу, — как я могу тебя осуждать, глупая? У тебя на лице все написано, потому что сейчас ты в человеческом облике. Кстати, тренируйся. Никто не должен знать о твоих чувствах. Сама понимаешь, что-тогда случится, ты ведь не дурочка. А я не осуждаю. Ты, по крайней мере, выбрала себе достойную кандидатуру. Как ни странно, но среди наших дам ал-шаэ Нильяр несмотря на все свое положение и привлекательную в целом внешность не пользуется большим спросом.
— Его боятся, — ответил на незаданный вопрос, — наследник — сильнейший менталист. Как ты понимаешь, открывать свою душу другому здесь не принято. Но тебе, похоже, все равно. Знаешь… — брат придвинулся, прикусывая губу клыками. Посмотрел тревожно, внимательно и кивнул сам себе — словно нашел то, что искал, — мне кажется, что ты бы стала отличной аллэ-шаэ. Не проверяла, наверняка, вектор совпадения?
Вопрос ошеломил даже больше, чем эта неприкрытая поддержка.
— Откуда бы? А что, решил мне помочь?
— Почему бы и нет. В этом точно нет ничего особо противозаконного, вектора его силы я тебе достану, но не уверен, что мы сможем сами произвести столь сложные расчеты.
— Хм… — апатия медленно отступала под натиском мыслей, — похоже, я знаю, к кому мы сможем обратиться…
О серьезных вещах они в тот день не говорили, зачем? Нильяр ясно дал понять, что до тех пор, пока она окончательно не поправится, пока безумная связь Щита не прирастет так, чтобы перестать угрожать их общему здоровью и спокойствию, он никуда ее не выпустит и ничего не расскажет. Как оказалось, императорский целитель запретил ее волновать слишком сильно — поэтому даже отца не пустили, чувствовалось, что сейчас обычно сдержанный Илшиарден был готов рассказать всем участвующим в произошедшем покушении много нового и ценного об их умственных способностях и осторожности.
Впрочем, Рин это было пока только на руку… Хотелось немного отдохнуть, забыться хоть на время.
Как же радовала эта способность иршасов — быстро переключаться с одного на другое, убирая на задворки памяти все самое плохое. Не то можно и умом так скоро тронуться.
ГЛАВА 4. Невеста наследника
Мне кажется, что у любви правдивой
Чем меньше слов, тем больше будет чувства.
Уильям Шекспир «Сон в летнюю ночь»
Время бежало, летело так, что порой становилось страшно. Из-за постельного режима посещать занятия не было никакой возможности, что, впрочем, не стало проблемой. Приходил и Киоран, полностью перешедший в Академии на индивидуальное обучение (все же наследник перестраховался, защищая своего нового вассала от чужой злобы), и Лэйри. Спустя несколько дней зашел даже отец, правда, о произошедшем он молчал, только интересовался ее самочувствием и передавал пожелания выздоровления от матери.
Мать. Об этой проблеме хотелось подумать в следующем веке. Слишком страшно, слишком неоднозначно. Может, когда Илшиарден заходил, ей только показалось? Ну не могла же она настолько низко пасть, при всей своей гордости и самолюбии? Или могла? От этих мыслей нещадно болела голова — какое уж тут отсутствие стресса. Самая страшная боль — отнюдь не физическая. С детства маленькая Рин уже не питала иллюзий по отношению к своей родительнице. Да, мать воспитывала ее, уделяла ей много внимания, хоть и была строга и порой равнодушна. И, наверное, она смогла бы ей это простить, если бы позже случайно не узнала правду — она была лишь ключиком, ниточкой к своему отцу. Анайлиса прекрасно знала, кем был ее возлюбленный. Возможно, она и встретилась ему на пути далеко не случайно. Мать всегда была слишком амбициозной и мечтала далеко не о провинциальной жизни в стране, где жизнь и честь женщины не стоили и медной монеты, а Дейирин должна была вернуть ей исчезнувшего любовника.
Почему она бросилась искать ее? Она и сама не могла бы точно сказать. Годами вдалбливаемая привычка подчиняться, боязнь остаться одной, беспокойство за единственного близкого человека, надежда, что теперь-то уж мать отнесется к ней иначе. А теперь… иллюзии исчезли, но они больше не были нужны. У нее было два великолепных отца, чудесные друзья, замечательные преподаватели и любимые братья. Даже слишком много, наверное. Ах, да… потерла шрам на ладони. И ее непредсказуемый бог, конечно.
«Грустишь, малышка-жрица?»
Вскрикнула, чуть не упав с кровати. Нельзя же так пугать. Ведь он так давно уже не появлялся…
«Прости», — темная фигура собралась из клочков теней, чуть мерцая, уплотнилась, вспыхнула, выступая из тьмы — и вот уже на ее постели сидит высокий мужчина с волосами цвета воронового крыла.
Угловатое лицо с мраморно-белой кожей, острые скулы, яркие глаза, в которые невозможно смотреть — сразу кружится голова. Тан Эскайр был укутан в тени с ног до головы — они стелились вокруг, скользили между длинных хищных пальцев, укутывали покрывалами.
Несмотря на утомленной вид, древний выглядел вполне довольным и, быть может, чуть менее безумным, чем раньше.
— Ну, не обольщайся, — он чуть подпрыгнул, садясь прямо на воздух, — мое безумие всегда со мной, девочка, таким я был создан, а предательство лишь усилило мои худшие черты. Но тобой я доволен, змейка, моя сила растет, благодаря твоей отваге. Я не пришел раньше, потому что был занят — спасал наши с тобой жизни. Жрецы и мои братишки с сестрами слишком недовольны тем, что такой кусок власти уплывает прямо из-под носа, знаешь ли, — лукая усмешка, — особенно, после того, как некий Киоран Льяшэсс отдал мне свою верность, да…
Прищурился почти мечтательно, став в этот момент больше всего похожим на большую черную змеюку, что поймала в свои сети несколько аппетитных кроликов, опередив конкурентов.
— Какое… интересное сравнение. — глухой смешок. Похоже, мысли читал беззастенчиво.
Рин вспомнила, как уговорила отца и ал-шаэ не откладывать посвящение Кио — слишком уж опасно тому было оставаться без покровителя, да и Лэи давно дала свое согласие последовать за названой сестрой и тем, к кому давно была неравнодушна. Вроде бы и просто все оказалось — несколько слов, ритуальный обмен кровью из особой чаши и принесенные клятвы — однако, говорили, что после этого в столице целый день бушевали стихии. Обстановка накалялась со всех сторон, хотя, согласно древнему договору между императорской семьей, их покровителем Великим Змеем и другими богами этого мира, те не имели права вмешиваться напрямую в политическую и общественную жизнь Империи, чтобы не покачнуть чаши весов равновесия. Но бывает прекрасно обычно именно на словах…
— Время почти на исходе, — Эскайр тан-Ши словно озвучил ее мрачные мысли, — только тебе решать, кем стать и как поступить. Ты уже не камешек в колесе, змейка Рин. Скоро многим из вас предстоит проверить прочность клятв и уз…
— Время до чего? — наверное, она не хотела бы знать. Сжало горло.
— До очередной схватки за власть, конечно, — на бледных губах расцвела довольно мерзкая улыбка. Длинные пальцы коснулись ее волос, и по телу прокатилась волна жара от той силы, что излучал Древний. То ли возбуждение, то ли… — и я бы посоветовал тебе найти того, кто всегда был готов защитить императора, и помочь ему.
Гибкие пальцы вдруг впились в плечи с невиданной силой, почти причиняя боль. Он наклонился над ней, окутывая прохладным дыханием, которое отдавало тленом. В воронках глаз сиял чистейший хаос, заставляя беспомощно задохнуться. Тонкие губы приблизились к лицу, и Рин вздрогнула, невольно распахивая глаза еще шире, когда ее губы обжег поцелуй. В нем не было ни желания, ни страсти, ни тепла — божество ставило свое клеймо, выпивало ее, отдавая взамен частичку себя, без которой она уже не могла бы жить, даже если бы захотела. Тело укутала слабость, оно онемело, безвольно откинувшись на постели, удерживаемое лишь чужими руками.
— Приведи ко мне Стража, моя жрица. Это тебе мой приказ, приведешь — и я подарю тебе то, чего ты так хочешь. — тихий шепот над ухом и холод, разливающийся по телу. Как будто сама смерть явилась, укутывая в свой саван.
— Когда — то я выполнял и такую функцию, моя Ринээ-э, — протянул, продолжая крепко удерживать подле себя. Как ни странно, чужое прикосновение, несмотря на ледяную кожу, не было противным, но пустота внутри рождала боль, и болью отзывался мороз, бегущий по жилам вместо крови, — я ведь Каратель, песчаная лисичка…
«Что? Что ты со мной делаешь? Больно»… — судорогой сжало сердце, заставляя стиснуть зубы.
— Это скоро пройдет, — широкая ладонь коснулась волос, пальцы зарылись в растрепавшуюся прическу, перебирая их — на бледном лице мелькнула видимая тень удовольствия, — я ведь должен быть уверен, лисичка, что ты меня не предашь, — неожиданно грубо и резко стиснул другой рукой подбородок, заставляя смотреть прямо себе в глаза. Безумен, он совершенно безумен и так боится остаться один… Она должна была возмущаться и бояться, но… не было ничего. Разве что легкая горечь обиды на сердце.
Рин понимала. Но понять и принять — это совершенно разные вещи.
Глупо было надеяться, что для одержимого местью древнего пленника она нечто большее, чем удобное орудие для его дел. И уж тем более боги никогда не считаются со смертными. Холодно… так холодно, что закрываются глаза. Интересно, что с ней станет, как только лед доберется до сердца?
— Тебе не кажется, что ты торопишшш-шься, Ши? — злое шипение. Всплеск силы — настолько невообразимый, что в какой-то момент она сознание помутилось, впрочем, это прошло быстро.
Так, лежа практически уткнувшись лицом в плотную темную ткань, было почти невозможно увидеть вошедшего. Впрочем, в этот момент ее довольно бережно повернули, позволяя посмотреть. Лучше бы не видела. В дверях стоял император.
Шаэ Шелларион замер в дверях, чуть приподнявшись на роскошном золотом хвосте. Потрясающий иршас — во всех смыслах этого слова. Нильяр очень походил на отца и статью, и повадкой. Темные губы вошедшего зло скривились, блеснули бриллиантовые когти. И — нет, наверняка показалось — будто вокруг фигуры императора обернулась еще одна тень — тень змея, причем настолько огромного, что большая часть его туловища терялась где-то под сводами потолка, а глаза блестели яростным огнем.
И в этот момент глаза императора вспыхнули тем же ярко-золотым светом, заставив затаиться, судорожно прикрывая глаза.
— Ты переходишь все границы, Эскайр. Ты забыл, кто здес-с-ссь закон?
Змей обрел плотность и краски, сжимая в тисках тело иршаса, но мужчина не дрогнул. Зато ей было страшно до крика. Тьма песков, где же Нильяр, когда тут такое творится?
— Ты забыл, как позволил меня практически уничтожить, Шъяраншасс. Ты, кто клялся, что твой народ никогда не причинит мне вреда. Ты, кто давал обещание когда-то нашей Матери. Ты… — когти сжались на ее плечах и тут же отпустили, погладив, словно извиняясь за то, что причинили боль.
Тан Ши не повысил голос, и от того обвинения, выдвинутые бесцветно-спокойным тоном, какой можно было часто услышать от ал-шаэ, казались еще более страшными.
Огромный змей замер, сверля их нечитаемым взглядом. Император вдруг потер виски, словно очнувшись и резко хлестнул хвостом по полу.
— Эти расс-сговоры вам стоит вести не при нас, — мужчина был зол, но тщательно это скрывал, — я бы посоветовал вам удалиться из покоев наследника и реш-шать ваши разногласия в другом месте. Я понимаю ваше возмущение, господин мой Шъяраншасс, — короткий уважительный поклон, — но Слышащей жизненно необходим покой. Осс-собенно, когда ваш уважаемый брат так неосмотрительно поспешил связать ее с собой окончательно, даже не дождавшись того момента, когда кровь жрицы прольется на его главный алтарь.
Мгновение напряжения. Глаза в глаза. Мужчины больше не смотрят на нее — только друг на друга. И покровитель неожиданно сдается первым. Легкое прикосновение губами к виску и почти сожалеющий взгляд. Ладонь задерживается на щеке чуть дольше, словно в попытке извиниться — и он резко поднимается с постели, шагая к Змею. Великому Змею, тому самому, единственному и легендарному, если она хоть что-нибудь понимает. А император Шелларион шагает к ней. Так близко, что даже не верится. Могла ли она когда-нибудь мечтать о подобном обществе? Сейчас хотелось от него скрыться и, чем дальше, тем лучше.
В этот момент лед божественного касания добирается до сердца, сковывая его незримым панцирем. Она хотела закричать — и не могла даже вдохнуть. Пожалуйста, боги, нет. Это что, злая шутка? Ужас сковывал разум, заставляя метаться, когда на лоб легла тяжелая ладонь и ей тихо приказали.
— С-ссспи, детеныш-шшш. Потом поговорим.
И мир померк.
После этого сумасшедшего дня она проспала еще ровно пять. Пять дней почти комы, пока тело усваивало переданную богом магию, активируя способности жриц и закрепляя все нити и связи. Тан Ши ее после этого так и не беспокоил, и только во снах иногда слышался шипящий голос, который пел ей странные песни на незнакомых языках, и виделись руки, что гладили по пламенеющим волосам. Зато, проснувшись, она чувствовала себя лучше, чем до ранения. Мир стал как будто более объемным, раздвинулись границы, позволяя слышать и видеть то, что раньше было ей не под силу. А еще — теперь она отчетливо ощущала ал-шаэ Нильяра, если тот не пытался от нее закрыться. Наследник уставал, был недоволен ходом расследования и чего-то сильно опасался. К ней он приходил редко — но всегда оставался надолго, иногда молча сидя за большим столом у окна и занимаясь своими делами, когда она не могла встать, а порой садясь рядом и рассказывая — о магии Щита и негласных дворцовых правилах, о древних (для нее) войнах и современном положении. Рассказчиком Нильяр был великолепным, но держал себя так, что-только их связь говорила о том, что он способен испытывать хоть какие-то эмоции.
Она не хотела отчаиваться — понимала, что слишком легко наследник может ее прочитать, слишком просто ему теперь догадаться о ее чувствах. Если раньше Рин радовалась мысли, что сможет хоть как-то ему помочь, то теперь ужасалась, понимая, что не выдержит непрерывного пребывания рядом с этим иршасом. Прочь бы уйти, и чем дальше, тем лучше. Никогда раньше не думала, что любовь способна причинить такую боль, любовь безответная и неразделенная. Радовало лишь то, что Эрайш шел но поправку. Конечно, до полного выздоровления фэйри было еще далеко, но можно было твердо сказать, что он не только не умрет, но и не останется калекой… Куда уж большего желать. Старые раны изгнанника не могли излечить никакие целители, да и к потерявшему иллюзию фэйри никого, кроме личного императорского целителя, не пускали, насколько она поняла. Ни к чему кому-то знать о его природе. Ни о реакции наследника на сущность своего бывшего Щита, ни о каких-либо планах императора по этому поводу Рин не было известно ровным счетом ничего.
Отец приходил несколько раз, но ни о чем серьезном они не разговаривали — чувствовалось, что старший Судья был настолько вымотан, что еле стоял на ногах. Докучать ему своими мелкими проблемами казалось почти кощунством. Впрочем, находясь в гостевых покоях наследника, она вообще старалась ни с кем не разговаривать ни о чем серьезном — даже с часто навещавшими ее Лэйри и Кио. Друзья выглядели умиротворенными и в последний раз держались за руки, старательно пытаясь скрыть резко потеплевшие отношения. Что ж, за них Рин была рада. Кио заслужил рядом ту, которая будет любить его без оглядки на род и произнесенную клевету.
Ей же оставались учебники, книги и медитации, позволяющие успокоить вышедшую из-под контроля магию и начать постепенное изучение новых способностей, даруемых Щиту благодаря ритуалу.
Жизнь сделала виток и вошла в очередную колею, когда неожиданное событие выбило из полусонного анабиоза, заставляя вспомнить о том, кто она есть, и о том, что вне ее тихого угла происходит слишком много опасных событий.
В тот день сон сморил как-то слишком резко и быстро — то ли переутомилась, тренируя новые способности и выполняя задания из Академии, то ли дождливая погода под окном способствовала дреме, но случилось то, что случилось. Рин даже не заметила, когда обычный сон перешел грань и стал Видением…
Темный особняк с разбитыми стеклами. Дождь идет, медленными нотками стучат капли по лужам, забираются ручейки сквозь пробитую крышу, танцуют вокруг полуразрушенных колонн, увитых поблекшей зеленью. Он не в силах оживить это место, оно давно отжило свое, и теперь держится на чистом упрямстве.
По сгнившим доскам и облупившейся краске.
По былому величию в огромных пустынных залах и маленьких комнатушках прислуги.
По глухо забитым окнам на первом этаже.
И снаружи, и на душе.
Только в подвал дождь не проникал. Он ненавидел проклятую слякоть. В такие дни его трясло, несмотря на полную невозможность испытывать холод или жару. Такой же дождь шел в тот день, когда его убивали, и он лежал, беспомощный, медленно умирая под ставшими ненавистными небесами. Когти со скрежетом скользнули по стене, оставляя вдоль нее огромные борозды. Данное состояние имело и некоторые положительные стороны — например, он стал гораздо сильнее. Злая усмешка перекривила лицо. Впрочем, учитывая все отрицательное, положительное уже и не важно.
Пустота и вечная боль внутри, и неистребимая, проклятая потребность почувствовать себя живым. В первые годы и даже века после пробуждения он был слишком безумен, чтобы осознавать происходящее. Память стала возвращаться потом, позднее, принеся с собой очередную вспышку безудержной ярости. Кто знает, чтобы сталось с ним, если бы не одна-единственная ниточка, что тянула туда, вперед, к живым? Даже две нити. И одна из них, благодаря чужой боли и вине, стала целым канатом, за который так удобно цепляться утопающему. Но и она бы не спасла, слишком пропитанная горечью и ядом чужой тоски, если бы не теплота второй, что позволяла изредка сорвать покрывало безумия и взглянуть правде в глаза. Он монстр, и монстр опасный для всех живых, потому что у него больше нет ни принципов, ни чести. Только жажда отомстить и ожить — почувствовать еще хоть раз ладонью теплоту солнечных лучей и коснуться ЕЕ.
Пусть он безумен, но она примет его любым… Он верил в это. Лишь изредка, набравшись сил после очередного ритуала, он позволял себе приблизиться к ее особняку, прячущемуся в тени чужих дворцов, и благодарил всех богов, что она не переехала туда, на воздушные острова, куда ему путь был пока закрыт — слишком опасно.
Хвост с силой ударил по камням, высекая искры. Вспышки неконтролируемой ярости случались теперь реже, но совсем предотвратить их не получалось. Никак. Когти вошли в собственную руку, но замерший иршас даже не шевельнулся. Длинные, покрытые чешуей пальцы вошли в рану, коснувшись омертвевшей кожи с исследовательским интересом. Кровь не шла, как и всегда — лишь странная бледная субстанция, застывшая теперь в его жилах.
Смех — горький, безумный, безудержный сорвался под купол залы, скрываясь в вышине.
— Никто меня не осс-становит… больш-ше никто…
Черная чешуя тускло блеснула в свете холодного голубоватого пламени светильников, и иршас обернулся, глядя, казалось, прямо на Рин. У него были глаза Киорана — глубокие, темные, с синей искоркой в глубине. Только совершенно мертвые.
В ту ночь она думала, уснуть так и не сможет, как только вырвалась из сна, тяжело дыша и обливаясь потом. Спросонья еще и обратилась, чуть не посшибав хвостом все, что стояло поблизости. Из горла вырвался тихий хрип. Судорожно втянула воздух ноздрями, стремясь унять мечущееся сердце, в котором засела игла боли, когда на плечи легли чужие руки, заставляя не вздрогнуть, а успокоиться. Она знала, что этот иршас не причинит ей вреда.
— Что произошло, шианэ Рин-э? — обращение прозвучало непривычно, почти мягко.
Резко обернулась, но лицо замершего напротив наследника было по-прежнему бесстрастным.
— Сон. Вернее, видение, — выдохнула, невольно прижавшись щекой к его ладоням. Мужчина застыл, а потом неожиданно придавил ее хвост собственным — во дворце Нильяр пребывал в истинном виде.
— И что же мир тебе показал? Что тебя так напугало и шокировало? — не так давно они все-таки перешли на «ты», когда рядом больше никого не было. Как выразился ал-шаэ — он к этикету был абсолютно равнодушен, но положение обязывало.
Кончик чужого хвоста скорее бессознательно поглаживал ее собственный, стремясь успокоить. Это всего лишь ночная слабость, неужели она не может позволить себе так мало? Рин откинулась на грудь ал-шаэ Нильяра, чувствуя, как отступает слабость — их связь позволяла восполнять энергию за счет друг друга.
— Это я должна вас охранять, — слабо усмехнулась.
— И будешь, мой Щит, — голос наследника прозвучал неожиданно жестко, — когда закончишь обучение в Академии и принесешь присягу. Несмотря на все твои особенности и нашу связь, которую не имеет смысла отрицать, ты еще слишком юна, чтобы пытаться сейчас нести такую ответственность.
Надо понимать, что возражать бесполезно. От такого тона слетела вся расслабленность, заставив напрячься в этих полуобъятиях. Рин попыталась отстраниться, но не смогла даже пошевелиться — настолько стальными казались сейчас объятия ал-шаэ. Пришло осознания того, что мужчина, будучи иршасом, полностью обнажен, а на ней осталась лишь легкая ночная туника, едва ли что-то скрывающая. Щеки припекало так, что, казалось, на них можно воду кипятить. Вот же идиотина.
Золото, присыпанное пеплом… красивый окрас чешуи, и темнота не помеха его разглядеть. Сейчас он казался почти горячим, от прикосновения к покрытой пластинами чешуи груди разбегались ручейки жара по венам, рождая легкую улыбку. Пальцы невольно коснулись более прохладных чешуек хвоста — чувствительность ладоней иршасов превышала человеческую во много раз. Как приятно… Гладкая и неожиданно гибкая, сейчас чешуя совсем не казалась жесткой. Пальцы коснулись хвоста снова, когда ее руку бережно, но непреклонно отстранили.
Больше всего на свете Нильяр сейчас походил на змею, приготовившуюся к броску за самой желанной добычей. Мужчина подался чуть вперед, почти касаясь ее волос. Черты его лица утратили любые эмоции, резко заострившись. Крылья тонкого носа подрагивали, втягивая воздух, а объятья стали почти удушающими. Наверное, именно поэтому особенно остро резанул спокойный голос, выцветший и лишенный любого проявления эмоций.
— Так что ты увидела, шианнэ?
Захотелось зашипеть. Громко и желательно нецензурно. Этот мужчина, даже находясь рядом оставался столь далеким, как звезда в небе. Даже ужас, испытанный от видения, поблек, вытесненный вспышкой иных эмоций.
Вдох. Выдох. Ты сильная, Рин. Ты выдержишь. Ты должна, и забудь всякие «хочу-не хочу». Не девочка уже, чтобы в сказки верить. Грело уже то, что в тоне ал-шаэ больше не было снисходительного пренебрежения, которое так часто перепадало всем остальным, за исключением его близких.
Рассказ не отнял много времени, но лишь об одном она отчего-то умолчала. Знала, что он не станет полностью ее читать, и так не нашла в себе силы рассказать о таких родных глазах на чужом, изможденном лице.
— Значит, он жаждет мести и воскрешения… Что ж, все, как мы и предполагали. Куда интереснее, что у нашего мертвеца, оказывается, есть дорогое ему существо… — мужчина задумался, продолжая рассеянно поглаживать ее хвостом, от чего перехватывало дыхание и хотелось коснуться губами мерцающей в полутьме чешуи.
— Ты говорила, что ему уже много веков, и большую часть времени он себя не осознавал?
— Да, так и есть, — вспоминать было тяжело и… больно. Ей было жалко, до дрожи, до стона это безумное существо. Слишком уж он напомнил…
— Да, я тоже подумал об Эраньяше.
— Он поправится? Как он? — осторожное.
— Неплохо. Думаю, скоро ты сможешь его навестить. Раш спрашивал о тебе, — в голосе промелькнуло тепло, адресованное, увы, не ей. Да и вообще, наверное, показалось. — А его не жалей, не стоит. Он убийца и предстанет перед Судом, причем судом не только Верховного Судьи, но и императора, и, возможно, даже жрецов. Слишком беспрецедентный случай. Дом в твоем видении я посмотрел, но зацепок у нас по нему нет. Все слишком смазано и непонятно. Но, зная его цели, мы, по крайней мере, можем помешать ему получить желаемую добычу.
Аш арзал, змейство. Он так близко, что разум мутиться, а надо бы высчитать желанные коэффициенты. Если они несовместимы, то и рассчитывать не на что, Нильяр слишком практичен, да и опасно это и безрассудно.
Но она так и не успела — словно проклятье какое-то. Мужчина потянулся лениво — и разжал руки, выпуская. Только чужой хвост на мгновение прижал ее сильнее, вызывая сладкую странную дрожь — и тут же отпустил.
— Ложись спать, Дейирин. Завтра будет тяжелый день. В третьем иторе после полудня жду в своем кабинете. По сути, ты уже здорова, и нам пора, наконец, решить, что предпринять.
И прежде, чем она успела или сумела хоть что-то ответить, ал-шаэ также неслышно и быстро исчез. Змей вредный. Коснулась плеч, которые щекотали выбившиеся из косы белоснежные пряди. Это уже больше, чем просто симпатия и привязанность, и вырвать ее из души невозможно. Только заледенеть навеки для любых чувств.
Остаток ночи она проспала крепко и без сновидений.
Утром на столике возле кровати она нашла припечатанный жреческой темной печатью пергамент с несколькими строками, дороже которых в этот момент не существовало. Так же, как и подчеркнутой размашисто заветной цифры — 99, 6 %. Ее бог сдержал свой обещание.
Девяносто девять с половиной процентов… Даже чуть больше. Это же… это невероятно. Рин подскочила резко с постели, закружившись в каком-то безудержном вихре, пальцы бережно прижимали заветный пергамент. Она запнулась о ножку столика, и в голове, опьяненной долгожданной новостью, прояснилось. Змей. И к чему весь этот базар? Хорошо, конечно, что их совместимость так высока, да только на одной совместимости далеко не уедешь… Пусть даже по терминологии иршасов они и есть та самая «истинная пара». Кто знает, сколько таких еще есть? Да и не была она никогда сведуща во всех этих женских штучках, чтобы сообразить, как поступить, чтобы наследник смотрел только на нее. Что-то подсказывало — с ним бы все это и не прошло. Этот мужчина обратит внимание только тогда, когда захочет сам, а, учитывая скандал в начале года… Интересно, про эту девицу и младенца хоть что-то удалось разузнать?
За этими мыслями собиралась она быстро, но неторопливо. Завтрак, как и обычно в эти дни, появился в специально отведенной под это нише в соседней комнате. В окно лился розовато-фиалковый свет нового дня, лучики скользили по лицу, перепрыгивая на маленький столик и блестящего темного дерева и солидный каменный стул на одной ножке — в истинном виде на нем было очень удобно сидеть, обвившись вокруг хвостом, что она сейчас и сделала.
В этот раз за ней заполз отец — Илшиарден был непривычно серьезен, даже, пожалуй, чересчур. А еще напряжен — словно ждал неприятностей, что заставляло напрячься самой. Необходимая встреча в узком кругу, похоже, плавно превращалась в нечто куда более значимое.
— Порталом отведешь? — спросила, чтобы хоть что-то сказать, разрушить затянувшуюся паузу.
— Пожалуй. Не стоит тебе показываться прямо сейчас во дворце. Еще успеешь.
Карри сосредоточенно кивнул, очерчивая когтями в воздухе портал и подавая ей руку. Хвост легко скользнул по плитам, перенося вперед, в зависший полукруг, мерцающий зловеще-багряным светом.
Их уже ждали — и связь, натянувшись, зазвенела, заставляя губы разъехаться в глупой улыбке, которую, впрочем, она поспешила убрать. Кроме наследника — увы, без привычно замершей неподалеку фигуры Эрайша, здесь находился еще один иршас, тоже в маске — только более простой, серебряной, почти без узоров.
— Иршарр Льяш-Таэ, — младший ненаследный принц коротко склонил голову, скручивая хвостом приветственный знак. Заостренные уши шевельнулись, словно стремясь что-то уловить — темные волосы младшего были затянуты в тугую воинскую косу.
— Дейирин Илшиарден Найритин, наследница карриарша Илшиардена, — негромкий голос ал-шаэ Нильяра прозвучал почти оглушительно.
Вот оно что…
Она поклонилась в ответ вызубренным движением — и тут же скользнула вперед, вставая за спиной ал-шаэ. Рин и сама не поняла — как это получилось. Просто показалось самой естественной вещью на свете. Наверное, для Нильяра в какой-то степени тоже — по крайней мере, он даже не дернулся, оставляя ее за спиной, зато шаэ Иршарр заметно напрягся.
— Простите, мой Шаэ, — Рин смутилась, осознавая, что до настоящего Щита ей еще очень далеко, — это получилось не нарочно.
Серебряные глаза посмотрели задумчиво-одобрительно.
— Понимаю. Оставайтесь, где расположились, шианнэ Дейирин, но присаживайтесь.
Отец наблюдал за их обменом любезностями с каменным спокойствием, только взгляд был слишком острый — словно Илшиарден не мог понять — нравится ему то, что он сейчас видит, или же нет.
— Итак. Для начала небольшая проверка, господа, — голос шелестнул тихо, но остро, словно клинок вышел из ножен.
Нильяр замер, чуть дрогнули каменно-спокойные черты лица, слабо засветилась чешуя. Показалось, что по комнате пронесся ветерок. Илшиарден чуть поморщился — этого не было видно, но отчего-то возникло именно такое ощущение, а младший иршас потер висок. Сама же Рин не почувствовала ровным счетом ничего — как будто чужой дар обогнул ее по широкой дуге.
— Что ж. Теперь нас больше никто не сможет подслуш-шать, — длинный раздвоенный язык насмешливо мелькнул в воздухе, — Иршарр, шианнэ не только дочь Илшиардена и носительница его дара, но и мой Щит.
Отчего-то его собеседник побледнел, едва не отшатнувшись.
— А как же Эрайш? Неужели действительно смертельно ранен? Я-то полагал, что это ваши игры, брат, — он говорил быстро, словно куда-то спешил или не мог больше молчать.
Хвост Шаэ медленно, почти лениво шевельнулся, свиваясь кольцами, но Иршарр мгновенно затих, смотря каким-то затравленным взглядом. Что-то было между ними… слишком давнее, но так и не забытое, да только лезть в эти отношения Рин не решилась бы за все блага мира. 17f3563
— Хватит, Ир, — негромкое, — Эрайш жив, но действительно был практически смертельно ранен, и восстанавливаться ему придется долго. Полагая, что погибнет, он передал контракт Щита единственному оказавшемуся рядом существу. Я не скажу, что рад произошедшему, — закончил сухо, — Дейирин только осваивается в нашем обществе, да и без этого дара у нее слишком много проблем. Ситуация такова, — наследник оперся рукой о стол, а затем свился в клубок, опираясь руками на хвост. Взгляд серебряных глаз потяжелел, — что если я сейчас хотя бы намекну, что дана Найритин является моим Щитом, то ее уничтожат, я не стану никого тешить иллюзиями, что заговорщикам это не удастся, если уж, не смотря на всю нашу скрытность, они узнали об Эрайше.
Веселая перспектива.
— Что ты предлагаешь? — отец чуть склонил голову. О его напряжении говорили лишь стиснутые в кулаки пальцы, да то, насколько резко он перешел на неформальный тон — значит, обращался сейчас именно к другу, а не к господину.
— У меня есть выход, но, на самом деле, только один, — ал-шаэ медленно распрямился, буквально пригвождая взглядом к земле. Он воспользовался своим даром — даже Рин теперь почувствовала, хотя их связь и позволяла этого избежать, — шианнэ Дейирин должна официально стать моей избранницей.
Иршарр Льяш-Таэ, как самый впечатлительный, сел себе на хвост, чуть не разломав стол. Отец лишь задумчиво качнул головой.
— В этом случае она получит покровительство моего Дома и сможет без подозрений находиться рядом со мной большую часть времени, — невозмутимо продолжил змей, словно и не обращая внимания на реакцию собеседников. Только ноздри носа широко раздулись, и небольшие тонкие гребни на спине задергались, то скрываясь, то раскрываясь, — но для этого должно быть официально объявлено и о принадлежности моей Избранницы к древнейшему Роду.
Сердце застучало бешено, разгоняя кровь по жилам, заставляя задыхаться от нахлынувших чувств — радость, боль, счастье, горечь, нежность, обожание, терпкая любовь. Рин знала — он все это ощущал. Не было ни сил, ни возможности держать щиты. Показалось — или что-то скатилось по щеке? Наверное, соринка в глаз попала.
Она не могла поверить услышанному. Не могла понять и осознать. Он предлагает ей стать… его невестой?
ГЛАВА 5. Покушение
Жребий всегда падает на того, кто его не ждет.
Стефан Цвейг
— Полагаешь, быть твоей невестой безопаснее, чем быть твоим Щитом? — отец смотрел все также пристально — словно не обнаружил все еще того, что искал, но и не нашел того, что его бы не удовлетворило.
— До некоторой степени, — Нильяр казался абсолютно сосредоточенным на новой задаче.
Трудно быть объективной, когда предмет любви тебя игнорирует, даже делая предложение, будто она бессловесная кукла. Конечно, Рин имела представление о том, как жили жены и дочери иршасов… В основном, они до сих пор, в отличие от представительниц слабого пола других рас и народов Империи, сидели в закрытых домах младших кланов и редко появлялись «на людях», разве что в императорском дворце, тоже, по сути, являющимся закрытой от внешнего мира резиденцией, иршассы вели более свободный образ жизни, но, в целом, их роль и занятия оставались чисто женскими. Мало кто стремился выбрать мужскую профессию — да и зачем? Женщин у змеев было не так уж и много, и они весьма ценились.
Только вот Рин понимала, что если снова уступит, промолчит сейчас, то так и останется на вторых ролях. Может, и женой, и избранницей, но никак не равной или той, в ком будут видеть почти равноценного партнера. Слишком огромна пропасть между ними… Да, она любила Нильяра шэ Льяшэсса — глупо было это отрицать, но лучше отказаться от него, чем потерять саму себя навсегда.
— Позвольте мне решать, мой Шаэ, отец, — поклон — но короткий, почти на грани вежливости. Хвост шелестнул, свернулся в клубок, распрямляясь, признак ее недовольства, — степень опасности, безусловно, удручает, но это моя жизнь и только мое решение. Щит и неве-сс-ста, прос-стите, изсс-бранница, — от волнения она сбилась на шипение — это разные, слишком раз-сные вещи.
Карри только чуть склонил голову. В глубоких темных глазах отца на мгновение промелькнули искры одобрения, в то время, как наследник, казалось, был изумлен фактом того, что на его предложение-приказ еще не ответили безоговорочным согласием. А, быть может, ей это только казалось от злости и обиды.
— Я понимаю, что пока, как Щит, еще мало что из с-себя представляю. Вернее сказать — практически ничего. Я только начала постигать свою магию, да и, как у жрицы, у меня достаточно обязанностей, — пальцы невольно коснулись знака, оставленного Справедливостью, — я все ещ-ще привыкаю жить с-среди ирша-сс-сов, да и все происходящее сейчас в Империи… пугает, — передернула плечами, сглотнув. К чему врать?
Нильяр хотел, кажется, что-то сказать, но она не выдержала, вскинула руку, останавливая. Пусть грубая ошибка, но…
— Простите. Если я не скажу сейчас, то не скажу никогда, — про третьего участника встречи все благополучно забыли, если, конечно, он все еще был здесь. Да и отец словно уполз куда-то в угол. Казалось, что их только двое — она и наследник императора. Да и говорила Рин только для него, — я осознаю, что нас разделяет почти пропасть — лет, образования, опыта. Вы едва ли можете воспринимать меня иначе, как ребенка, затесавшегося ненароком в ваши планы, как ценный ресурс, — да, грубо, но сдерживаться она устала. Сама не заметила, как поднялась на хвосте, раскачиваясь, как злая гадюка, которой на хвост наступили. Впрочем, не кричала и голоса не повысила — темперамент иршасов и правила этикета сыграли свою роль, — но я живая. Из плоти и крови. Я чувствую. Я стараюсь учиться, стараюсь соответствовать своему… происхождению. Раньше у меня не было такого права, но сейчас, — вдохнула, набираясь храбрости, — я осознаю, что любые подозрения от меня необходимо отвести, иначе это ударит не только по нам. Пусть считают, что Щит утрачен. Но и быть слепой фигурой в вашей игре не согласна. У меня очень много вопросов, Нильяр, — и не заметила, как назвала по имени, — и я хочу услышать на них правдивые ответы. Это не любопытство, а необходимость выживания. Если я стану вашей избранницей — то никогда не стану такой, как ваши даны. Вы… должны это понимать.
Она говорила, не замечая больше ничего вокруг — только эти глаза, хаос побери, расплавленные озера, от которых взгляда не отвести. Как глупо — смотреть в глаза сильнейшему менталисту… Да только и так больше ничего своего не осталось. Она не может заставить полюбить себя или хотя бы уважать, но, даже несмотря на то, что эти узы связали их крепче, чем любая любовь, помыкать собой, как бессловесной куклой, она не позволит.
Наверное, он прочел все это. Все — и даже в сотни раз больше. Бледные губы чуть дрогнули.
— Удиви меня, моя змейка. Моя шианнэ. Каждый раз, когда ты сможешь меня удивить, я буду давать тебя ответ на один или несколько твоих вопросов. Три ответа ты уже заработала, но спросишь позже, наедине… — чужой голос обволакивал, заставлял задыхаться от странных желаний, теряться, не в силах сбросить наваждение.
Он не говорил вслух — только мысленно. Он не коснулся ее и пальцем, но… так хотелось крепких объятий и сильных рук, в которых хотя бы ненадолго можно почувствовать себя в безопасности. Впрочем, наваждение она сбросила быстро — лишь вспышка недовольных черных нитей внутри — и оно осыпалось пеплом, заставив иршаса неуловимо поморщиться.
— Я жду твой ответ, Рин-э, — заметил уже вслух, чуть склонив голову. Голос наследника звучал тихо, бесстрастно и словно равнодушно, как и всегда. Толстая белая коса хлестнула по пояснице. Вот бы в эту роскошь руки запустить. — но, чтобы все было по правилам…
Он задумался на мгновение, не обращая внимания на двух невольных зрителей. Длинный золотой хвост с пепельными вставками занял большую часть пространства у массивного стола. Ал-шаэ Нильяр вдруг свернул его снова кольцами и низко склонился, уперевшись руками в пол. Рин онемела, замерла, не в силах поверить.
— Примешь ли ты, Дейирин Илшиарден Найритин Льяшэсс меня, Нильяра, Шаэ Льяш-Таэ, своим Избранником и господином до тех пор, пока вечны на небе звезды и свиваются кольца Великого Змея?
Самая уважительная по отношению к женщине форма намерения о браке или, как говорили в других мирах — помолвки. Руки дрожат. Хвост чешется от волнения, а клыки чуть не прокусывают губу. Не так, наверное, она это представляла, но судьба любит шутить. Мечтала? Получай.
— Я принимаю тебя, Нильяр Шелларион шэ Льяшесс, ал-шаэ Империи. Пока вечны звезды и солнце, ветер и воздух, тьма и хаос, что будут меня судить пред моим господином. Я принимаю тебя навеки.
Она наклонилась, едва заметно, почти трепеща, касаясь губами белоснежной макушки, обхватывая руками жесткие сильные плечи и заставляя его подняться, чтобы мгновение спустя оказаться в тех самых желанных объятьях.
Губы обжег поцелуй — властный, требовательный, и вместе с тем легкий-легкий, едва обозначающий чужие намерения. Но даже в таком было легко забыться. Может, потому, что ей был важен не столько сам поцелуй, столько то, кто именно ее целует. Иначе и смысла не было…
— А меня, с-сстало быть, с-спросить не хотите? — тихое, но недовольное.
Отец сверкнул глазами на ал-шаэ, но тот лишь покачал головой, продолжая крепко удерживать Рин в своих объятьях. Это было… приятно.
— А ты сначала разберись с собой, Илшиарден, — в голосе Нильяра отчетливо звякнула сталь, и карри вдруг понурился, отступил.
Рин дернулась, не в силах видеть разом поникшего отца. Она, наверное, почти понимала, в чем дело — проклятый ошейник все еще был на нем. Из-за его же собственного феноменального упрямства. Не стоит же ожидать, что ее безумный бог сам снимет ошейник с шеи строптивого потомка. Даже у богов есть свои правила и законы, а Эскайр и так и нарушил уже порядочно…
Что именно было в прошлом Илшиардена, что он так отчаянно сопротивлялся всякой мысли о божественной власти над собой? Кроме, разумеется, того, что жрецы питали к нему с его юности весьма трепетные, почти «убийственные» чувства».
— Не нужно. Он сам понимает, что виноват передо мной, сам себе делает хуже, но остановиться никак не может, — Нильяр сверкнул глазами и отвернулся, отпуская ее из объятий. На миг стало неуютно.
— Отец, но ты… — она не могла не спросить.
— Я не против, — пепельная грива волос слегка качнулась, — я даже рад. Прости, девочка моя, слишком сильно я за тебя боюсь, но Нильяр единственный, наверное, кому бы доверил без опаски. Но реш-шать было только тебе.
Он так посмотрел, что стало понятно — знает. Скоро ее чувства, похоже, станут вообще всеобщим достоянием. Необходимо срочно взять себя в руки, нельзя во дворце распускаться.
Тихо кивнул своим мыслям младший шаэ. Пронзительно засвистела за окном какая-то птаха. Вот так буднично почти и в ее собственной жизни, и в жизни Империи Судьба сделала крутой поворот. Невеста наследника, подумать только… Никаким императрицам ее отсюда не выгнать, нет. Свой бой она больше не проиграет.
Зал блестел, сиял, переливался огнями. Свисали живые зеленые гирлянды, выращенные магами жизни. Колонны были увиты чудесными искристо-серебристыми цветами, испускавшими слабое сияние, на балконе в глубине зала наигрывал легкую мелодию оркестр, а в небольших нишах, закрытых легкими занавесями, слуги накрывали столы.
День образования Империи Льяш-Таэ праздновали с размахом. Именно сегодня должно было состояться награждение тех, кто за это время сумел отличиться на своем поприще и чьи заслуги были безусловно признаны императором. День ее награждения за спасение жизни наследника престола — хотя Рин до сих пор считала, что она не сделала ничего особенного — если бы не Эрайш, их всех бы уже хоронили в закрытых гробах. Раш… сегодня он тоже впервые будет присутствовать здесь, естественно, уже не в качестве Щита и без иллюзии, как представитель нового народа, фэйри хаоса и тьмы. Как странно — исчезла иллюзия — и те, кто плохо его знал, уже никогда бы не подумали, что резкий, дикий и буквально источающий магию незнакомец — бывший слуга наследника. Хотя, какой слуга… Друг и брат — вот вернее.
Рин сдержала дрожь, хотя хвост продолжал нервно барабанить по камням пола, высекая искры. Выдохнула сквозь клыки. Сегодня объявят о ее родстве с карриаршем Илшиарденом и об их помолвке… И сегодня она, наконец, сможет получить ответы на некоторые вопросы. Она поправила заплетенную в сложную прическу и украшенные лентами в цветах рода волосы. До сих пор трудно привыкнуть к почти полному отсутствию одежды ниже талии — только широкие пояса, да полы длинного верхнего камзола, сделанного из легкой струящейся ткани.
Трон в центре зала, сделанный в виде гигантского змея, изготовившегося к прыжку, внушал почтение. Вообще обстановка для не-иршасов была довольно монументальной, что уж говорить. С верхней галереи, где она сейчас расположилась, было все отлично видно, зато не было заметно ее самой. Гости уже пребывали, расходясь потихоньку по залу, здесь собрались все наиболее знатные роды Империи.
«Волнуешься? Правильно делаешь, шустрая моя жрица. Ал-шаэ тебе не простят, слишком сладким куском был холостой и бездетный принц, даже после этой нелепой провокации с мертвым ребенком…»
Коготь распорол бархатную ткань обивки у подлокотника кресла.
— Га… Господин, нельзя ж-ше так пугать. — возмутилась, стискивая клыки.
Божество только рассмеялось в ответ, впрочем, не появляясь.
«Извини за ту нелепую сцену… но мне действительно жизненно необходимо то, что я просил, змейка», — тихий выдох.
Да она и не сердилась… разве можно сердиться на бога? Пусть иногда странный и жестокий, пусть шутки его злые, но он действительно справедлив. Какой была бы она, потеряв все из-за предательства тех, кому доверяла? Пропади на тысячи лет из жизни?
Он понял. Наверное, снова прочитал ее мысли, но холодная волна силы благодарно обняла, укутывая облаком.
«Сейчас временный вооруженный нейтралитет. Верховный змеище — тот, кого ты видела тогда в комнате, — накрутил хвосты моим родственничкам глубоконеуважаемым, но, увы, это ненадолго. Я все еще слаб, но в том не твоя вина, ты делаешь больше, чем я мог предполагать, в отличие от…»
Злость. Почти ярость, подсознательное желание искалечить — не ее.
«Ты же его не?..» — мысленно говорить проще.
«Нет. Но твой отец нарывается. К сожалению, он нужен мне живым, строптивый мальчишка. Будь осторожна сегодня, маленькая жрица, цветы порой полны яда, как и чужие речи».
Прежде, чем она успела ответить, ощущение чужого присутствия исчезло. Заинтриговал и испарился. Очень… божественно.
— Эскайр тан Ши был здесь? — прохладно-сдержанный, как и всегда, голос, отозвался волной тепла в теле.
— Ал-шаэ… — сбилась, смутившись и вспомни их уговор — обращаться в неофициальной обстановке по имени, — Нильяр. Да. Но он не появлялся, только связывался. Неужели все это почувствовали?
Наследник был совершенен. Темно-фиолетовый камзол, широкие крылья рукавов, хищный профиль лица, скрытого под маской. И кончик виднеющегося шрама. Если раньше она чувствовала эту ауру опасности вокруг него, осознавала, что от менталиста трудно что-либо скрыть, то теперь возникло лишь счастье и непередаваемое чувство защищенности. Словно половинки души срослись, наконец. Связь пугала иногда по — настоящему.
— Теперь всегда так будет? — спросила невольно. — А с Эрайшем тоже так было?
— Возможно… — наследник неуловимо поморщился, — несколько по-другому. Все же в том, что девушка, есть свои особенности. Чем крепче чувства, на основе которых зиждется связь, тем она будет прочнее. Сейчас мне приходится самому глушить большую ее часть…
— Но, — она не успела окончить фразу.
— Ты не готова, и сама это прекрасно понимаешь. Если бы было возможно все изменить, я бы никогда не сделал тебя своим щитом, Дейирин.
В горле встал ком. Умом понимаешь, что он не сказал ничего обидного — Нильяр полностью прав, это не ее место, не женская работа, да и слишком молода она — не вытянет. Какой прок от Щита, если ее саму в пору защищать? Обуза, да и только. Сколько лет пройдет прежде, чем она научится, и дадут ли ей эти годы? Империя на пороге восстания, императрица — враг в самом сердце дворца, боги готовы ее уничтожить, да и мать что-то песок баламутит в последнее время…
И это если забыть о таинственном убийце, со слишком знакомыми глазами, которого надо во чтобы то ни стало привести к дану Эскайру. Богам не отказывают, да и это в ее интересах. Надо поговорить с Нильяром. Обязательно. Он обещал ответы на вопросы, но ей и без того есть, что сказать. Слишком уж все призрачно и зыбко вокруг, особенно — доверие к чужакам.
— Я понимаю, — смогла выдохнуть сквозь клыки. Тело иршаса небогато мимикой, и краснеть-бледнеть не приучено, к счастью.
Бессмысленно. Он сразу почувствовал. Менталист, одним словом. Иногда даже ей становилось немного неуютно — не потому, что боялась, нет — потому, что было стыдно за свои слабости. Рядом с ним хотелось быть достойной. Неожиданно прохладные чешуйчатые ладони легли на талию, чужой хвост обвил ее собственный, сжимая крепко, но бережно. Сердце забилось — быстро-быстро. В таких объятьях хочется стоять вечность — как мало нужно безнадежно влюбленному змею.
— Забудь эти упаднические мысли, змеюшка, — как он ее назвал? — запомни, я поступаю только так, как хочу сам, а не так, как диктуют мне обстоятельства. Если бы я не хотел — то не стал бы держать тебя подле себя, поверь мне, — вот что он сейчас имеет в виду?
Прохладное дыхание щекочет нежную чешую на шее. Длинные когти лениво поглаживают руки, рождая теплую дрожь.
— Нам пора. Вернее, пора тебе. Скоро все гости соберутся, а после подойдет и император, — приятная тяжесть с хвоста исчезла. Ал-шаэ отстранился, и словно испарилась та странная, будоражащая душу нежность из его глаз. — Иди — негромко приказал, коснувшись ладонью щеки. Раздвоенный язык затрепетал в воздухе, — и никогда в себе не сомневайся.
Что ж. Нильяр совершенно прав — настала пора спуститься в зал, к тому же, там она без поддержки не останется. И Кио, и Лэи тоже были в числе приглашенных, не говоря уж об отце. О матери Илшиарден так пока и не объявлял, за что, признаться, Рин была ему благодарна. Смутная тревога от некоторых несоответствий не давала покоя.
Отец был где-то тут, к слову, неподалеку — она уже научилась различать знакомую прохладную силу Палача, а вот смотреть, как липнут иршассы всех расцветок и возрастов к Нильяру было неприятно, и не сказать, чтобы так уж неожиданно.
— Хвост в узел завяжу… Отправлю в змеиный пансион для юных дурочек… Чешуйкой своей клянусь, так и сделаю, — прошипела раздраженно.
И все же было видно — наследника побаиваются. На самом деле не так уж и много народа попыталось его остановить или заговорить — у страха глаза велики. Напротив, большинство предпочитало держаться подальше, даже глаз на него не поднимать — будто это могло защитить от поверхностного проникновения менталиста.
— Ш-шш-то такая преле-сстная дана делает в одиночесс-стве? По-зс-свольте ли помочь? — шипение рядом чуть не заставило поперхнуться — только выучка помогла взять себя руки и обернуться, изящно поклонившись и осторожно свивая хвост кольцами.
Когти сжались. Сердце гулко забухало в груди. Перед ней стоял Каэльшэн шэ Раон, глава рода Раон и отец Киорана, первый советник императора и, для нее — один из первых подозреваемых. Змей по случаю праздника приоделся в строгие холодные тона, которые шли к темно-зеленой чешуе, разбавленной золотом императорского клана.
— Дан-э советник, это боль-шшая чес-сть для меня, — примерно такая же, как и лицезреть императрицу.
Растянула губы в улыбке, откидывая уложенные алые косы. А у нее золота на чешуе куда больше, чем у советника. Интересно, когда он начнет задавать неудобные вопросы? Как же скрыться с его глаз у всех на виду? Рано, слишком рано. И спина вдруг вся зачесалась от чужого недоброго взгляда — не советник, нет — постаралась окинуть зал из-под ресниц, будто кокетничая, — слишком много народу. Слишком тесно стоят, но, кажется, смотрит не иршас. Похоже, что из той большой группы иных рас, явившихся на праздник, но вот кто? Высокий надменный трау? Точно не вампиры, те пришли с князем Асайюрэ и демонстрировали редкостное единодушие, активно, но негромко обсуждая какие-то свои дела. Каэрхи? Но высокие смуглолицые и хвостатые воины стоят слишком далеко, возле самого трона. Остальные расы представлены не столь многочисленно и просто теряются в толпе. А чувство тревоги все усиливается…
Советник пытается подхватить под руку, вешая на уши какую-то несусветную чушь. Это что же, он пытается приударить? За ней? Появившаяся после обручения на спине и руках татуировка обожгла, к счастью, не проявляясь.
— Думаю, вам стоит перестать оказывать знаки внимания чужой избраннице, ил-карш Раон, — в глухом низком шипении звучало столько ненависти, что, на месте советника, Рин бы ходила с оглядкой. Никогда она еще не видела Киорана в таком состоянии, да он пошел на прямое нарушение этикета у всех на виду, да еще и ткнул советника более низким титулом — ведь ил-карши подчиняются карриаршам.
— Дир Киоран… — от сладостного яда в одном звуке имени просто зубы свело. Бедного брата перекосило от злости — кому же приятно, когда тебя равняют с мелкими дворянчиками, с людьми?
— Дан Киоран шэр Найритин. Неумение разбираться в окружении может дорогого стоить, господин советник, — Рин очень сильно захотелось зашипеть, подпрыгнуть и завизжать от радости за брата — действительно брата. Отец ввел его в свой род, как приемного сына без права наследования, умно. Хотя идея наверняка принадлежит наследнику, без него Судья бы на такое решился.
Иршасы ожесточенно зашипели друг на другу, быстро переходя на древний язык, который все еще давался Рин не настолько хорошо, как бы хотелось, и она потихоньку двинулась в сторону накрытых в нишах столов, во рту пересохло. Что-то такое исходило от советника… непередаваемо мерзкое, хотя внешне иршас производил весьма благопристойное впечатление, разве что был излишне надменен. Но гнилую суть трудно скрыть…
Ухватить удалось как раз последний бокал с легкой шипучей жидкостью — насколько она помнила — это было что-то вполне безобидное и безалкогольное. С удовольствием глотнула, поразившись странному вяжущему привкусу жидкости, и облизнулась. Спину обжег знакомый ненавидящий взгляд, на этот раз — не один.
И в этот момент запели трубы, возвещая о появлении императорской семьи, но она и так это бы поняла — родная нить, связавшая навеки с Нильяром, натянулась, дернувшись — и зазвенела, обжигая теплом. Сразу стало спокойно — словно это змей стоял, обвивая ее хвостом. Жаль… еще не хватало Эрайша. Как-то там фэйри, справился ли со своей тьмой и запертым хаосом? Сможет ли она уговорить Нильяра позволить ей навестить бывшего Щита и кровного брата?
Почему-то хотелось смеяться и кружилась голова — было легко-легко. Интересно, будет очень смешно, если она сейчас выставит хвост прямо на дорожку, чтобы эти важные змеи споткнулись? Странные мысли. Рин тихо фыркнула, но устояла на месте, дурнота отступила. Сердце кольнуло от странного несоответствия, мысли разбегались, и она никак не могла понять — что же не так?
Императорская чета, наследник и младший принц в масках проследовали к тронам, но Иршарр встал позади брата с правой стороны, а появившийся миг спустя Судья — с левой. За троном императора также замерли двое стражей, в одном из которых Рин с изумлением узнала Эргрэ. Он? Но как?..
Слаженный шелест хвостов и поклоны представителей других рас. Объявление императора. Дружный гул голосов, перемежающийся шипением и шелестом чешуи. Все слилось в одну нескончаемую сцену, вызывая лишь вспышки головной боли и смеха, смешанного с поднимающейся волной агрессии.
Вот объявляют о вручении ежегодных наград. Вот вызывают на сцену знатных иршассов и представителей других рас. А вот… ее? Правда ее? Дейирин поспешно ползет, тихо хихикая себе под нос и ловя на себе странные взгляды. Она еле держит себя в руках, еще смутно сознавая, что может сейчас сделать нечто непоправимое. Связь Щита дрожит, накаляясь до предела, когда она склоняется перед тронами, принимая заслуженную награду за спасение жизни наследника — наруч, украшенный гравировкой «за верность».
Взгляд алых глаз императора придавливает к земле, становится вдруг тяжело дышать, и мир вокруг плывет, но отчего, отчего никто этого не замечает, а она лишь едва шевелит губами, благодаря за оказанную честь, но не может даже закричать? Словно кукла на ниточках. В груди все сжимает болью. Убить? Нет, опозориться. Оскорбить императора так, чтобы пойти на плаху, так, чтобы проклятый Палач не подкопался. Разве это ее мысли? Тело сотрясает невидимая дрожь, душа сгорает от ненависти, сознание бьется, как в клетке, но даже ее бог молчит — их связь словно отрезало.
Отец встает — он собирается сделать долгожданное объявление, и ее на миг отпускает, но она не успела, не смогла — контроль снова полон.
— Я хочу объявить о том, что у меня отныне есть наследник. Наследница — моего имени, моей крови, моего титула и моего Дара, — карри Илшиарден походит на величественную статую — так он смотрит на собравшуюся у возвышения толпу, — моя драгоценная дочь, дана Дейирин Илшиарден Найритин. Я приз-с-снаю ее перед вс-семи вами, — хвост отца обвивает ее хвост, он касается ее руки и, наверное, в этот момент чувствует неладное — все же за прошедшее время они стали очень близки.
Взгляд золотых глаз тяжелеет, отец чуть скашивает раскосые глаза — они почти у всех иршасов именно такого разреза — и, кажется, собирается уже что-то спросить, как с губ против воли в ответ на его речь срывается смешок.
Конечно, ей нужно смеяться. Жизненно необходимо. Эти пафосные иршасы просто смешны, а уж Палач… Сердце обливается кровью, в то время, как на лице появляется глуповато-насмешливое выражение — с мимикой змеев это нужно еще постараться, но помогает выразить нужные чувства хвост. Она уже открывает рот, чтобы высказать все, что думает об этом балагане, когда рядом — прямо за ней — распахивается, зияя тьмой, портал. В защищенном божественной магией месте, практически в сердце дворца императора — портал хаоса. Холодная ладонь зажимает ей рот, не давая произнести непоправимое.
Да, Рин видит, как в ужасе отшатываются придворные иршасы всех расцветок, как ощетиниваются боевой ипостасью каэрхи и вампиры, как активируют заклятья Стражи, но сама угрозы не чувствует — только облегчение от знакомой ледяной магии пришедшего на помощь. Черно-серебряные жгуты чужой силы не ранят — ласково обнимают, закутывая в себя, как в одеяло, и последнее, что она и видит — это перекошенное от ярости искалеченное безглазое лицо с черными узорами божественной воли Повелителя фэйри на нем.
— Братик… Раш…
Хвост подгибается, и она оседает на руки замершего фэйри. Как же так… снова. Снова в самый не подходящий момент.
ЧАСТЬ 2. Интерлюдия 2. О неудачном покушении, гневе императорских особ и божественных планах
Земля все время уходит из-под ног.
Треск закрывающегося портала и мучительная тишина, резко схлопнувшаяся от пронзительного крика императрицы, сопровождающегося звоном ее многочисленных браслетов, ожерелий и прочих украшений:
— Взять его. Убийца.
Эрайш Ръятэ медленно повернулся, чуть наклонив голову в бок — как хищная птица, — и иршасса прикусила язык, замерев с широко распахнутыми от страха глазами. В пустых глазницах плескалась тьма, чистая и безумная. Этот мужчина ничем не напоминал блеклую тень, погибшего Щита. Высокий — одного роста с императором и наследником в их истинной ипостаси — с бледно-серебристой кожей, длинными острыми когтями на руках и копной распущенных, чуть шевелящихся на невидимом ветру змеев-волос неожиданного яркого, багрово-золотого оттенка, в котором уже мешались черные пряди. Тонкие губы сжались в одну нить, когда он медленно и осторожно передал тело потерявшей сознание Дейирин ее отцу. Илшиарден на мгновение замер — словно не вполне понимал, чего от него хотят, но, уже спустя миг, бережно прижал дочь к себе и, безмолвно обменявшись взглядами с наследником, исчез.
Императрица пришла в себя скоро, гневно щуря глаза.
— Мой супруг… вы не желаете остановить это бесчинство или объяснить нашим гостям, отчего сорван праздник? — прозвучало тихо, вкрадчиво, почти беззащитно. — Отчего этот явившийся из ниоткуда убийца разгуливает на свободе?
Но, чтобы ни хотел ответить император, он просто не успел.
Нильяр шэ Льяшэсс медленно развернул хвост во всю длину, чуть свешивая его с пьедестала. Так же медленно свернул и — ударил об пол со всей силы, высекая крошку чешуей. Ал-шаэ оскалился, не меняя выражения лица, только лишившийся любых эмоций голос звучал страшнее всего.
— Я объясню вам, матушка. Но не теперь. Не стоит волновать ваш-шшш ум неж-шенскими делами, — гребни раскрылись, тут же свертываясь, когда тяжелый взгляд упал на зал. Никто не пошевелился. — Благодарю, Иршарр. Фэйри — я в вечном долгу, — в серебряных глазах не мелькнуло ни эмоции, но фэйри-хаосит лишь чуть дернул свернутым крылом. Все верно. Не стоит здесь называть имен, те, кому нужно, и так все знают.
Он лучше многих видел, в какой ярости наследник и каких усилий ему стоит не сорваться. Просто ярость — она бывает разной. Кто-то побуянит, покричит, пар выпустит, а кто-то — как Нильяр, промолчит, но потом отомстит так, что кровью умоешься. Императрица еще не знала, что ее приговор близок, очень близок. Терпение наследника было на исходе.
— Уведите Ее Величество, здесь становится слишком опасно, — император впервые за все время отдал приказ, игнорируя, тихое шипение супруги. Четверо охранников тут же организовали «коробочку», в которую и заключили царственную особу — им также выдали специальный амулет перемещения.
Шаэ Шелларион повернул голову в сторону сына, и Нильяр замер, склоняясь. Старший иршас скользнул к нему, коснулся кончиком хвоста опущенной голову, заставляя посмотреть себе в глаза.
— Много эмоций. Так много, как я не видел у тебя за всю прошедшую шш-шизнь, с-сын. Что ш-ше, я тебя понимаю. Эрайш-шшш, — император поднял взгляд на застывшего фэйри — тот не ожидал, что его узнают, — ты вс-сегда был ему верной опорой. Но, темный, — от золотого змея прянула сила, пригибая к полу, — по — ссмеешь с-сорваться в моей стране — лишишься головы. Это ясно? — хищный прищур заалевших глаз. Выдвинувшиеся ядовитые клыки.
— Предельно, мой император. Но дозволите сейчас разобраться? — темный не отвел взгляда, но склонил голову, выражая свое уважение.
— Дозволяю, — короткое, и фэйри легко спрыгивает в замерший в силках чужой магии времени зал. Он, как ищейка — прекрасно чувствует, куда именно нужно идти и кого искать, слишком свежа и ярка здесь магия подчинения, слишком близка к его собственной силе, и отчетливо сплетается она с силой знакомой змейки.
Брат… давно гончая хаоса не слышал этого слова. Только от Нильяра, но сдержанный принц не часто баловал его проявлением эмоций, хоть и был привязан по-настоящему. Ничего, ата, родственные связи порой действительно очень полезны. Благодаря силе отца он быстро восстановился. Так хотелось растерзать, разорвать противников на части, упиваясь их страданиями, их ужасом и страхом, но — нельзя. Он поклялся сдержаться. Да и потерять навеки шанс возвыситься для таких, как он, — не хотелось бы. Трудно представить, как Дейирин смогла уговорить на это Ис-Тайше. Действительно, чудо.
Знакомый вяжущий привкус магии на зубах — вот они, двое, один в одежде жреца бога войны, другая — женщина из родственной им расы альвов. Тоже служительница богини. А еще отсвет этой магии на двух молоденьких каэрхах… Интересно… Значит, божественные игры, а не заговорщики? С одной стороны, это предсказуемо и в чем-то даже лучше…
Нильяр молча смотрел в глаза отца. Их связывали странные и непростые отношения. Впрочем, иначе и быть не могло. Вот только что будет, когда император узнает правду о происхождении своего старшего сына? Он и сам пока не знал ее до конца…
— Сын. Слишком много проблем — вертикальный зрачок сузился, пульсируя, — с этим я разберусь, но то, что никто из нас до последнего ничего не почуял… — император недобро оскалился. Кого-то ждали крупные неприятности, — иди и помоги своей избраннице, а взамен вызови мне Илшиардена. Эргрэ, — золотая тень трау мгновенно возникла рядом с господином, — иди в святилище Великого З-смея и выс-сови жрецов, немедленно.
— Слушаюсь, мой император. — страж мгновенно исчез, растворившись.
Наследник приподнялся на хвосте.
— Она стоит всего, что будет? — внимательный, пронизывающий взгляд. Императору невозможно солгать. Чаще всего, по крайней мере.
— И даже большего. Я так решил, мой император. — Спокойный и прохладный ответ. — Но по — с-свольте мне ос-статься. Здес-сь я нужнее.
— Что ж, — Шеларрион задумался, повернув голову в зал, где Эрайш, Айнире и Иршарр с несколькими гвардейцами и безопасниками, уже деловито шныряли между застывших гостей, отбирая свои жертвы, — оставайся. Твой дар будет весьма полезен при допросе. Кажется, я позволил жрецам и их богам считать, что они имеют право диктовать мне свою волю, — император лениво потянулся, облизнувшись раздвоенным языком, — теперь поиграем…
Император уже соскользнул вниз, чтобы присоединиться к своим подчиненным. Процедура была, в целом, отработана, — для застывших в безвременье не пройдет и секунды, как они очнутся, чтобы продолжить празднество, и никто не решится задавать вопросы, куда же делась императорская чета — за всех придется говорить теперь Иршару. А вот жрецов, посмевших использовать запретное зелье подавление воли, ждет допрос, а после — смерть. Не самая гуманная и быстрая — для этого приговора даже не понадобится сила Судьи и Палача.
Вот только… слишком уж точно все рассчитано. Жрецы просто никак не могли знать таких подробностей, вот заблокировать канал связи и отрезать юную иршассу от ее бога — да. Но знать столько мелких деталей о ее характере… Предатель где-то близко. Слишком близко. А, значит, он что-то упустил. Нильяр сжал кулак, бездумно посмотрев на блеснувшие когти. Лед в глазах наследника не обещал преступникам ничего хорошего. Одно утешает — хотя бы в этом покушении императрица не замазана — а, значит, еще ничего не знает о новой роли Дейирин. И не узнает. До самого своего конца…
С-ссссс-сссс…
Нильяр молча смотрел на задыхающегося жреца. Ему не было нужны применять какие-то особы пытки, чтобы узнать все необходимо. Общение с разозленным менталистом — пытка сама по себе, его не зря так боялись.
На губы иршаса наползла усмешка — в этом теле выражения лица было почти незаметно, непонятно для людей. Но страх жреца ласкал нервы, заставляя пробовать воздух раздвоенным языком — от этого человечек забавно бледнел, хрипел и пытался совершить отнюдь не красящие его действия, чему наследник мешал — еще только вони тут не хватало. В чем-то его ненавистники были правы — Нильяр презирал людей, да и к большинству других рас относился без особой теплоты, уважая лишь их отдельных представителей — и силу. Не тупую безумную силу, но изощренный ум, магию, волю, целеустремленность.
Сколь не был безумен Эрайш, он был существом с несгибаемой силой воли, он стремился к тому, чтобы обрести контроль над собой и своими способностями, он желал создать собственную расу. За одно это Яр готов был простить ему все прочие грехи. Именно из-за этих качеств он преклонялся перед своим отцом и императором, замечая, впрочем, его ошибки, именно благодаря им, он приблизил к себе Илшиардена — и только потом оценил его безусловную верность. Илш… надо с ним что-то делать, своим упрямством он ставит их всех под удар…
Впрочем, он отвлекся.
Серебряные глаза пепельно-золотого иршаса лишились вертикального зрачка, превращаясь в сплошное море серебра — жрец закричал тоненьким голос, пытаясь ухватиться скованными руками за голову.
— Кто подлил экстракт подчинения в вино даны Дейирин? — тихое шипение вызвало у пленника полубезумную гримасу, он задергался, пытаясь сбросить контроль из последних сил.
Глупец. Он бы и так все узнал, но хочется послушать, так сказать, из первых уст. Мерно качнулся хвост, вводя жертву в транс. Вспыхнула, дрожа, серебристая нить ментальной магии, протянувшись усиками к чужому разуму.
— Отвечай.
— Элдара… нам приказали… работать вместе. Девчонка была слишком опасна, слишком быстро начала набирать влияния и давать силы древнему безумцу, ее нужно было убрать, но так, чтобы никто ничего не заподозрил.
Красиво. Еще десяток рий — и следов зелья было бы не найти, тем оно так опасно.
— Вы не могли так много узнать сами о ее привычках и о том, что она там будет. Кто вам помогал?
Жрец бессмысленно покачал головой, смотря остекленевшими глазами.
— Ну? — холодное.
— Зарг и Ардай… те каэрхи. Они не поняли, не знали, что она такое… Они еще, кха… — человек закашлялся кровью, плохо. У него не так уж много времени, уже нет смысла беречь его мозг, его божество и так оборвало нить жизни. Попавшийся жрец — ненужный жрец.
Нильяр одним рывком оказался напротив безумца, заглянул ему в глаза, беря под полный контроль разум, взламывая наложенные щиты. Не из главных жрецов, но и не мелкая сошка, такую не жалко пустить в расход, а значит, он может и не знать всего, даже наверняка.
Каэрхи-предатели. Немыслимо, хотя их и завлекли обманом, недоговаривая самого главного. О том, что змейка Палач, близнецы не знали. Сумасшествие… они пытались предупредить, но их бог-покровитель держал их на коротком поводке. И промелькнуло там кое-что еще, кое-что очень нехорошее. Судя по всему, далеко не все боги поддержали идею заговора — многим и в новом мире жилось весьма неплохо и против древнего они ничего не имели. Но вот предатели и отступники, боящиеся мести… о да, им было, что терять. Похоже, нашелся некто еще. Некто, почти равный им по силе, но обладающий куда более опасными способностями — чистейшей энергией хаоса. Именно эта сила не давала каэрхам говорить и контролировала их.
И этот хаос был куда сильнее той силы, которая владела когда-то Эрайшем. Раш смог взять себя в руки, пусть и не конца, но тот… тот, кто мелькнул в отдаленных уголках мыслей жреца, даже не пытался себя контролировать — он был этой силой напоен, она была в нем с рождения. И он желал получить куда большую.
Опасность прошлась по чешуе наждаком, ударила по нервам. Казалось — ей неоткуда здесь взяться, жрец уже практически мертв, но… Нильяр взвился вверх, к потолку, цепляясь хвостом за малейшие выступы — чуял — к двери нельзя. Прикрыл глаза, возводя щит. Щит… да, щита ему сейчас не хватало, в том безумном огненном вихре с отблесками хаоса, что расцвел, вырываясь из тела мертвеца внизу. Связь с Дейирин ас Илшиарден сейчас скорее ослабляла, чем помогала, но оборвать ее было бы немыслимо. Но нападать на менталиста? В его собственном доме? Напичкав тело фанатика взрывной магией и вплетя туда силу хаоса? Тот, кто это сделал, был сумасшедшим. И очень, очень опасным противником. Нильяр выдохнул, прикрывая глаза. Щит — это последний рубеж обороны. Он легко справится и без него. Просто… привык полагаться на Эрайша.
Выдох. Мерцают силовые нити. Да, магия разума здесь бесполезна, но это лишь основная его магия. Ал-шаэ засвистел-зашипел от удовольствия, чувствуя, как бежит кровь по венам. Давно не попадалось на свете ничего столь захватывающего.
Удар. Удар. Поворот. Схватка с достойным противником, пусть даже вот так, опосредованно, будоражит кровь. Слишком редко кто-либо осмеливается бросить ему вызов. Предатели — иное, они достойны лишь кары, но здесь…
Золотой свет ауры вспыхивает невыразимо ярко, а по чешуе ползет пепел. Пепельные полосы, что появились после первого покушения, когда императрица попыталась его убить, даровали защиту.
— Fаеrеs-ssss.
Вспышка. Серая стена укутывает разрастающийся взрыв, отделяя его от дворца. Несколько ударов сердца — и все стихает. Внизу остается лишь пепел, толстый серый слой пепла, устилающий камеры. На стенах — трещины, но хаос не проник во дворец, Нильяр это чувствовал.
Тяжело опустился на хвост, прижимаясь лбом к стене и переводя дыхание, стиснул клыки — даже наедине с собой он не должен проявлять слабость. Именно поэтому он выбрал Дейирин. За стойкость и силу духа, за то, что эта змейка никогда не сдавалась — боялась, ошибалась, но шла вперед. И не побоялась ради него поставить на кон свою жизнь, не сбежала, бросившись Эрайшу на помощь. Действительно похожа на своего отца. Такая же беззаветно верная. Девиз ей подходит.
Иршас чуть выдохнул и шагнул в портал, поспешно связываясь с отцом.
«Мужчина был ловушкой, ходячая взрывчатка, да еще и с магией хаоса. Я подозревал, но последнее стало неожиданностью.»
Молчание — тяжелое, сосредоточенное, отрывистый выдох.
«Ты в порядке?»
«Да, отец. От него остался только пепел, что с женщиной?»
«Ее допрашивает Айнире, но она чиста — никаких ловушек, но и не знает почти ничего. Упертая фанатичка».
«Вот как. Что ж, разберемся, мой император. Шианнэ Дейирин под присмотром?»
Невидимая усмешка, смешанная с успокаивающим шипением.
«С ней ее друзья, Илшиарден сейчас занят, но, как только закончите допросы, можешь идти. Нет нужды брать всю работу на себя сейчас».
«Слушаюсь, мой император».
Что же, придется поторопиться. В ловкости императорских целителей Нильяр не сомневался, но желание проследить становилось почти маниакальным. Если холодный разум еще сомневался, то сам иршас, его магия и его суть уже все решили. Разуму трудно устоять против души…
Змей зевнул, показывая ядовитые клыки, связался мысленно с ближайшими подчиненными, приказывая все убрать в камере, и пополз в допросную. Все же пока стоило поберечься — слишком опасной и непредсказуемой была магия хаоситов.
Башня Круга Мастеров. Магистр Эо шэ Дарш
В башне было тихо и пустынно — она не предназначалась для проживания, а те времена, когда собирался еще полный Круг, уже давно прошли. Сейчас здесь не хватало многих… Огромный зал с вытянутым столом и высокими креслами-тронами был пуст, как и большая часть огромных комнат, отнесенных под библиотеки, хранилища артефактов, оружия, зелий, под лаборатории магов и многое другое. Только дальнее окно на северной стороне Башни ярко светилось — один из Мастеров никогда не покидал места своего обитания хотя бы потому, что очень сильно хотел жить.
Магистр Эо шэ Дарш сидел у окна, молча глядя слепыми глазами вперед в сторону дворца и других летучих островов. Угроза была уже ясной, ощутимой, объемной.
— Несчастный глупец, одержимый собственной силой, что же они с тобой сделали… — шевельнулись сухие губы.
Тонкая рука теребила покров, не решаясь его скинуть даже наедине с собой — слишком опасно. Если хоть кто-то узнает… Даже Илшиардену не доверил он этой тайны. Он… Глухой смешок. Какой идиот придумал, что время лечит? Сердце болит также, как и много тысяч лет назад, когда ее бога предали и заточили. О, если бы только она могла стать его последней Жрицей. Но проклятые ограничения, наложенные на таких, как она, что были посвящены Вечному Ничто, не давали возможности стать жрицей одной из богинь. Тогда ее имя звучало совсем по — другому, да и была молодая прорицательница древней расы вечно юной красавицей, а не изуродованным обрубком былой славы.
Почему вдруг вспомнилось это сегодня? Быть может, потому, что уже который месяц по городу идут нехорошие слухи? Давно погибший мальчик восстал, преданный тоже рвется к жизни — и Эо была последней, кто его бы в этом обвинил. Жаль немного жертв, но что делать, если на другой стороне твоя жизнь и разум? Да и начинал он древний ритуал едва ли будучи в своем уме. А, может, так странно потому, что ходят слухи о новом Палаче? Магистр беззвучно усмехнулась, перекатывая яблоко в пальцах. Подбросила вверх, швырнув маленьких кинжал, выхваченный из волос — рассеченное надвое яблоко упало на колени. Она не видела в полном смысле этого слова — как видят другие, но, тем не менее, и не была слепа, как считали.
Просто прорицатели видят иначе. За все надо платить. Тогда, многие тысячелетия назад, она этого не понимала, и поступила глупо. Поверила сплетням. Отступилась. Полно, Эо, не прячься за этими изящными формулировками. Ты предала. Своего возлюбленного, бога — пусть и не своего. И из-за чего? Из пустой глупой ревности. Какими же жестокими и бездушными бывают смертные. Вой — не вой, прошлого не вернешь. Она сторицей за свою глупость заплатила — смертью своего так и не рожденного сына, пытками, преследованиями, веками мучений, когда от нее прежней уже вовсе ничего не осталось. Но покоя боги и нелюди ей не давали- слишком огромен был страх перед древним богом и всеми, кто с ним соприкасался. Это сейчас воспоминания многих поблекли, да и у змейки слишком сильные защитники, и то — жизнь ее висит на волоске. Илшиарден, гордый упрямец… Иногда Эо его ненавидела за то, что он мог бы вернуть Айра Ши, но отказывался верить, предпочитая собственную независимость.
Нет, она понимала его. И не могла осудить. Каждый заплатит за свои проступки сам. В срок. И она тоже, наверное, еще долго будет расплачиваться по счетам. Самое горькое — то, что она лишена возможности чуять силу древнего, да и в видениях своих богов она видеть не может. Только доживать столько, сколько отпущено, скрываясь под мороком мужчины — впрочем, не так-то и много пришлось менять, слишком многое в ней изменилось.
Шум ветра отвлекал от тяжелых мыслей, также, как и барабанящие по стеклу капли первого весеннего дождя.
Ветер, звезды.
Мир опрокинут мой,
Пополам разрезан — из раны сочатся сны.
Крик — бессильный, отчаянный и немой,
Вздох последний — все мы обречены…
Право, песня выходит дрянная, да и голосок такой, что пьяниц только пугать. Искры магии вьются в воздухе в невидимом танце. В храмы ей путь заказан, не узнать, о чем шепчутся жрецы, да и последние змейцы она была в отъезде по поручению императора, лишь недавно вернувшись в столицу.
— Остались нам лишь долг и честь, — собственный голос звучал хрипло и ломко в гнетущей тишине.
Слова присяги звучали насмешкой. Много переменится… жаль императора, жаль Илши, сколько всего им предстоит вынести. Предательство ранит больнее всего. Эо тихо засмеялась, слыша, как в смехе звучит безумие — оно, как родную, давно обнимала за плечи, давай силы жить поле всего, что было в прошлом.
Чужое присутствие было, как кинжал под ребра — слишком больно, слишком сильно, слишком остро. Ледяная ладонь ласково ухватила за шею, приподнимая в воздухе. Да, теперь она видела.
Знакомое черное пятно, жалящее своими прикосновениями, еще не достигшее своего былого величия, но уже и не ослабленное.
— Айри, — тонких бледных губ касается сумасшедшая улыбка, и она тянет руку, желая коснуться.
Чужая мощь обрушивается на голову, подминая под себя, врываясь в ее разум жестко и безжалостно, без малейшей подготовки, считывая, кажется, всю жизнь, начиная с момента рождения. Раньше она бы не выдержала — умерла от режущей сознание боли или осталась идиоткой. Но разум безумцев куда гибче, а к боли ей давно не привыкать.
Она отдалась ей, растворилась ей, распахнула сознание навстречу, уже сама жадно впитывая обрывки того, что ей ненароком предложили. Девочка все-таки вызвала его из небытия… И уже чуть не поплатилась за это. Айр был зол и расстроен — насколько он был способен испытывать эти чувства — все же он изрядно привязывался к своим жрицам. Эо и сама не знала, сколько это длилось, когда миг — и ее резко отпустили, тут же перехватив за талию и прижимая к чужому телу. Чужие губы обожгли холодом, сминая жадно ее, он обвился вокруг, как всегда любил, прижимая руками, царапая когтями, лизнув раздвоенным языком.
— Ты сама виновата, алата. Не бросила бы меня и…
— И что? — горькое — у меня было время подумать, жизнь моя. Выбирая между некоторыми сведениями, храмовыми ценностями и своим ребенком, прости, я выбрала его.
— Это не помогло, — жесткое. Да, он все еще зол и зол сильно, но она слишком хорошо знала древнего бога.
За ненавистью была печаль и скорбь. Дети у богов — редкость.
— Зачем ты пришел ко мне? — Эо слепо протянула руку, очерчивая резкие скулы, четкую линию губ, касаясь ладонью щеки, зарываясь пальцами в темные волосы. Как же мешала сейчас проклятая слепота, не давая увидеть его полностью, целиком, а не безликое очертание силы.
Эскайр что-то тихо прошипел себе под нос — и ее ноги вдруг оторвались от земли. Эо прижимали — почти бережно, сильно, не давая и шанса выбраться. Шершавый раздвоенный язык слизал ее слезы.
— Я не могу ненавидеть тебя сильнее, чем люблю, илийская колдунья… видеть, через что тебе пришлось пойти, видеть твои страдания, когда я сам уже хотел вынести иной приговор — это невыносимо, — голос звучал глухо.
— Никто не приговорит меня сильнее, чем я сама, Айр. Я уже давно не та маленькая наивная девочка, которая думала, что весь мир готов расстелиться у ее ног, не та тщеславная пустышка, польщенная твоим вниманием. Я не знаю, что ты нашел во мне тогда, мой бог, но я сама готова отдать тебе свою жизнь, если теперь это тебе поможет.
Тени в комнате стали гуще. Высокий мужчина, почти растворившийся в тенях, держал на руках маленькую худую фигурку, закутанную в плащ.
— Хочу, чтобы вернулись твои чудесные волосы, — острые зубы, касаются уха, скользя по шее, вдруг учащается дыхание.
Она и не думала, что вернется это сладкое, давно забытое чувство — желание.
— Мне кажется — ты морок, а скоро очнусь, снова борясь с желанием спрыгнуть с башни.
— Мне нужно, чтобы ты помогла мне… нам всем… достойно сыграть эту партию. Восстание вот-вот начнется. Мне нужен храм и…
Тихий шепот. Согласный смешок.
— Мне нужны они оба — и твой строптивый ученик, и тот, второй…
— А взамен я…
Ладонь ложится на губы бога.
— Не говори того, о чем пожалеешь, судьба моя. Я сделаю то, о чем ты просишь. Но цену ты видишь.
Обжигающая, злая улыбка.
— Для меня не существует той цены, которую я не смог бы заплатить за истинную справедливость.
Да, пути бога не сравнимы с человеческими… И потому его Справедливость еще страшнее.
Он не отпускал — не хотел, перебирая ее короткие волосы, присыпанные инеем многолетних страданий.
— Я не хотел быть жестоким к моим любимым созданиям, — бескровные губы шевельнулись. Он уткнулся носом в плечо Эо, укутывая ее темным плащом, сотканным из теней, — но Илшиарден меня вынуждает, глупый, непокорный мальчишка. Моя маленькая жрица, — голос божества смягчился настолько, что, не знай Эо его, подумала бы, что говорит о возлюбленной, — еще слишком юна, оба ее дара все еще развиваются… она не видит будущее так четко, как вижу я. Пусть мне известна более всего судьба моих созданий. Я вижу кровь, Эо. Я вижу смерть на плитах императорского дворца. И все из-за одного мальчишки.
— Он бы с тобой не согласился. Он горд, Айр. Также, как и ты — в этом вы похожи, мужчины. За что ему уважать тебя, преклоняться перед тобой, ежели он тебя даже не знает? — возразила мягко.
Башня тихо, мерно загудело от воронки силы.
— Иногда это лишь вопрос веры, — чужой голос звучал жутко, в нем слышался могильный перезвон. Нет, ей не отговорить бога отмщения, не защитить своего глупого ученика. Она ведь предупреждала… столько раз. Илши никогда не любил прислушиваться к своему сердцу, к интуиции, предпочитая лишь холодную логику, — я накажу его так, что вовеки заречется мне перечить.
Она и сама на птичьих правах. Айр мог помиловать, а мог и уничтожить. Даже любя. Особенно — любя. Но к этой девочке, Дейирин, он относится по-особенному — это видно. Чем детеныш иршасов смог его так зацепить? Возможно, у Илши и есть еще шанс, если дочь его вымолит. Эо промолчала, тихо вздохнув.
— За это я особенно ценил тебя — ты никогда не пыталась мной манипулировать, понимая, что это бесполезно, — тихий смешок. Обжигающе ледяной, тягучий поцелуй. (1bd23)
Ее буквально завернуло в покрывало чужой силы, спеленало, как ребенка несмышленого.
— Спи, судьба моя. Тебе стоит хоть немного исцелиться — услышала, уплывая в навеянный сон.
Силен. Даже спустя тысячи лет…
ГЛАВА 6. Разговоры по душам
Для остановки нет причин,
Иду, скользя.
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Владимир Высоцкий
Рин потерла глаза, стараясь доказать самой себе, что она еще вовсе не хочет спать.
Строчки из проклятого учебника безжалостно расплывались перед глазами, смысл смешался в голове. Наверное, она просто перезанималась.
«Что лучше — вечное удовольствие или коробка конфет?»
На первый взгляд — задача бредовее не придумаешь, да только не было в Академии бессмысленных заданий. Так, соберись, соберись. Виски ныли. С того момента, как она чуть не уничтожила собственную репутацию, карьеру и имя своего отца прошло уже несколько недель. Больнее всего оказалось то, что в деле были замешаны Зарг и Ардай — те самые братья-каэрхи, с которыми они когда-то весьма неплохо общались. Утешало лишь одно — масштабов преступления каэрхи не представляли, да выдали известную им информацию преступникам только из-за давления их бога — с меткой посвящения не шутят.
Казалось бы — все очевидно. Даже Нильяр поверил. Но только… не могли они столько знать о ней — просто не могли. Такое не знают посторонние люди-нелюди. Лэи, Кио — да, но их бедных и так перетряхнули, впрочем, с их же полнейшего согласия. Не могли они никому рассказать такие подробности о ее привычках и вкусах. Но кто был еще ближе? Сердце мучительно сжималось от неприятных догадок. Ее выходили после такой порции зелья только чудом — и только благодаря тому, что помог через дочь Ис-Тайше, передав травы для лесного отвара, а покровитель тан Ши влил свою силу, не жалея.
Отец не отходил от нее с вечера, ночуя в той же комнате, днем же обязательно появлялись либо друзья, либо Эрайш — так радостно было видеть его полным сил, либо… Нильяр. Наследник приходил не так часто, как бы хотелось, но, при его тотальной занятости, даже пара-тройка иторов в день — это безумно много. Они говорили — впервые за время знакомства — обо всем на свете. Нильяр действительно был великолепным преподавателем. Настолько, что, даже по выздоровлению Рин свободно и быстро влилась в жизнь Академии, почти полностью нагнав свой курс. Конечно, первые дни было не до занятий, но тогда он просто молча сидел рядом с постелью, свив хвост кольцами, и держал ее ладонь в своей. Подавал воды и лекарства. Стирал пот со лба. Протирал чешую на хвосте. Она и не думала, что можно любить кого-то сильнее. Сам же ал-шаэ был сдержан на эмоции и выглядел очень усталым. Впрочем, кое-что о расследовании он ей все же рассказал. К счастью, императорским аналитикам и СБ удалось повернуть произошедшее себе на пользу, так, что на юную невесту наследника, дочь Верховного Судьи, готовы были едва ли не молиться. В свете этого как-то быстро и просто приняли истину о том, что теперь в Пантеоне появилось еще одно божество — суровое, но справедливое.
Увы, были и минусы произошедшего — головная боль накатывала временами так же, как и дурнота, но целители обещали, что это последствие отравления должно со временем сойти на нет. Знать бы еще — когда именно. И без охраны ее больше не выпускали. Теперь она была обязана жить во дворце, лишь в сопровождении направляясь на занятия в Академию. Ощущение, что тебя посадили в клетку, было неприятно, но Рин понимала, что происходящее — не шутки. Ничего, перемелется. Справится. По крайней мере, Нильяр не обязывал ее целый день находиться во дворце, лишь настоятельно попросил всегда уведомлять о своих отлучках и не уходить без сопровождения.
Перстень на руке загудел, затуманившись, на поверхности появилось лицо Нильяра — жених, по возможности, старался пока что не использовать свою силу рядом с ней, пользуясь артефактами.
— Ясного вечера, Дейирин. Я могу зайти?
— Конечно, — улыбнулась в ответ, чувствуя, как суматошно забилось сердце, — я жду.
Миг — и у двери распахнулся портал. Золотисто-пепельный иршас проскользнул в него. Задумчиво посмотрел на нее раскосыми глазами, а потом подполз к письменному столу, у которого она сидела, обвился золотым хвостом вокруг, заглянув прямо в глаза.
— Как ты себя чувствуеш-шшь, ш-шиа?
Рин невольно улыбнулась, откинулась назад, касаясь его плеча — в своих покоях она предпочитала быть в человеческой форме. В объятьях огромного змея человеческая фигурка казалась совсем крохотной. Но слабость часто бывает обманчива.
— Неплохо. Вы… ты же знаешь, что я стараюсь соблюдать все предписания, выданные целителями. А утомление инара перед маячащими первыми зачетами — думаю, хоть ты это и подзабыл, но ощущение должно быть знакомо, — легонько поддразнила.
Усмехнулся уголками губ. Кончик хвоста закачался, затрещал, выражая удовлетворение от встречи, вот только в глазах осталось напряжение.
Тихо выдохнула.
— В чем дело, Нильяр? — пришлось приложить усилие, чтобы назвать избранника по имени. — Что происходит?
— Все же удивительно, насколько полно ты чувствуеш-шь, — произнес тот тихо, уткнувшись носом ей в волосы. Вдохнул, лениво перебирая когтями винные пряди. — Проблемы, Рин-э. И проблемы серьезные. Мы давно к этому готовились, но бунты редко бывают уместны, — холодный жесткий огонь в глазах.
Рин встала, осторожно высвобождаясь из захвата хвоста — лишь потому, что ей это позволили. Сердце притаилось где-то в горле, суматошно колотясь, по ладоням поползли черные полосы рвущегося дара, похолодели ладони. Она помнила свои видения. И страшно было до полного онемения. Увы, пощечину самой себе не отвесишь. Зажмурилась, мотнув головой. Наследник не сводил с нее взгляда, наблюдая, как хищник за убегающей в бессмысленной попытке жертвой.
— Значит, все же бунт? Война? — голос дрогнул.
— Ну, до войны дело не дойдет, — ледяное шипение, полное предупреждения, — да и бунта пока как такового нет, но все к этому идет. Нашим заговорщикам надоело ждать, да и наличие у меня избранницы, а у твоего отца — наследницы, их отнюдь не устроило.
Он это говорит так спокойно и равнодушно, словно ему вовсе плевать — и только гребни несколько раз судорожно дернулись, выдавая, что ал-шаэ не так спокоен, как бы ему хотелось.
— Что же тогда будет?
Одуряюще красивый. Восхитительный. Совершенный, как и всегда. Интересно, помешательство на будущем муже можно считать болезнью? Посмотрит ли он на нее когда-нибудь хоть вполовину с таким же интересом? Наверное, она смотрела слишком пристально, потому что Нильяр внезапно замолчал. Сощурился — и в змеиных глазах вдруг мелькнул неприкрытый голод. Хотела ли остаться более уязвимой, оставаясь при нем в человеческом теле? Бросок иршаса был почти не заметен. Миг — и ее обвивают — вполне бережно, но крепко, кольца хвоста, и чуть трется об одежду чешуя. Его дыхание сбивается, расширяется вертикальный зрачок, и она ощущает жар, идущий от обычно прохладного тела. Этот поцелуй совсем не походит на тот, первый. Нет растерянности и неуверенности, лишь, возможно, самую малость. Он пьет ее, ее чувства и эмоции, ее восхищение, восторг, привязанность, уважение и любовь, но отдает взамен теплую уверенность в завтрашнем дне. В его защите. В том, что она никогда больше не будет одна… Клыки царапают кожу — и она кусается в ответ, вызывая приглушенный стон, отдающийся дрожью в теле. Когти царапают спину, в голове становится пусто и жарко. Надо было остаться иршассой… Теперь синяки еще будут — мелькает и пропадает.
Слишком сильно. Слишком безумно. Столько страсти под вечно непроницаемой маской. Ее отстраняют, пожалуй, слишком резко.
— Не сейчас, шиа, — тихий свист и шипение сквозь зубы.
Хвост аккуратно опускает на пол, а ненаглядный иршас оказывается на противоположном конце комнаты, сжимая кулаки так, что ранит себя когтями. Раззадорила жениха, Рин? Ой, молодец. Только она и сама едва дыхание переводит, а ведь не время совсем. Но значит ли это, что она желанна, и это не просто жажда женского тела?
— Прости, — виноватое.
Потрогала искусанные губы. Придется наложить косметические чары. Или… Родная магия отзывается легко — больше нет никакой боли — миг, и она свертывает хвост с алыми чешуйками кольцами, в обмен получая недобрый взгляд.
Ох… тихий шепот нужного заклинания — и на ней уже есть иллюзия одежды. Что-то сегодня весь день кувырком. В присутствии Нильяра она совсем голову теряет, а так ведь нельзя.
— Я так и понял, что ты не хотела, — в серебристых омутах пляшут смешинки или мерещится? Как же хочется сорвать маску и, наконец, увидеть дорогое лицо.
Жаль, приходится ждать свадьбы — таков уж закон.
— Увы, сейчас у нас есть более важные дела, — Нильяр отвернулся к окну, замерев. Только хвост шелестел, чуть двигаясь по полу, — как бы нам обоим не хотелось иного, моя шаэ.
Шаэ — дорогая. Но много ли это для него значит? Сердце грело, что теперь он не отмалчивался о своих планах, стараясь делиться многим. Как и сейчас. Она значила для него уже достаточно много. Возможно ли, что он сможет полюбить? Впрочем, что есть любовь? Она слишком разная. Иногда дела говорят гораздо больше слов.
— Так что ты хотел мне рассказать? — села на хвост, положив согнутые руки на него же — удобно. До сих пор удивительно, насколько гибкое это тело.
Вокруг зазмеилась, вспыхивая, дополнительная защита. На окно упала тяжелая штора. Все настолько серьезно? Немой вопрос. Тяжелый ответ.
— Более чем, моя Рин-э. Когда в деле замешана императрица, первый советник и сущность, погруженная в хаос, иначе и быть не может.
И снова царапает это несоответствие. Он ни разу не назвал Эйнару матерью — только императрицей — насмешливо-презрительно. Хотя того же Иршарра называл часто братом, да и о дане Сиаллиа упоминал с приязнью. Промолчать?
— Почему ты никогда не называешь ее по имени, Нильяр? Я понимаю, что, возможно, лезу не в свое дело. Но я слишком прочно уже с вами связана. Может, ответишь?
— Я знал, что ты когда-нибудь спросишь об этом, умненькая змейка, — когти полосуют ни в чем не повинный подоконник.
Он из камня, между прочем, а трещины такие, как будто деревянный.
— Об этом знает Эрайш. И подозревает Илшиарден. И больше никто. Но, думаю, скоро правда выплывет наружу. Я бы и сам не отказался от подробностей… — мертвый взгляд и злая улыбка. — Императрица никогда не была моей матерью, Рин-э. Да, она дала мне свою кровь с помощью древнего запретного обряда, но я знаю точно — меня родила другая иршасса. Более того, — когти резко разжались. Голос стал совершенно бесцветным, знакомо-ледяным, — императрица никогда не была истинной парой для моего отца, — значит, император хотя бы его отец. Это уже утешает, а то что-то от подобного поворота даже стены комнаты покачнулись, — она обманывала всех не годами — сотнями лет. И мне самому бы очень хотелось узнать — каким образом… — от свистящего шепота хотелось закрыть глаза и исчезнуть.
— Как… — облизнула губы. Голос плохо слышался, — как ты об этом узнал?
— Когда она попыталась меня убить, — злой смешок, — Эрайш тогда спас меня, он же и открыл глаза на правду.
— Но, — она запуталась, слишком… все это было чересчур, — почему ты тогда молчишь? Почему не расскажешь императору?
— Незаконнорожденный не имеет права быть наследником. И я не знаю, захочет ли отец скрыть этот факт.
Змеючник на выползе. Да как же так можно, с собственным сыном?
— Но у меня скоро будет достаточно компромата и на императрицу, и на ее любовника-советника, и на прочих участников этого действа. Они зря думают, ч-шшто могут игратьс-со мной в эти игры.
Удар хвостом по полу. Высеченная крошка. Ненависть в серебряных глазах. Она могла сделать только одно — и молча скользнула к нему, не боясь, что разозленный змей причинит боль. Обняла крепко, прижимаясь к его груди.
— Я буду с тобой. Кем бы ты ни был. Чтобы ни сделал. Всегда. Не только потому, что я твой Щит и твоя избранница, Нильяр. Помни об этом. Я… — нет, не хватит сил пока сказать. — Только почему ты доверяешь настолько мне? Ведь Эскайр тан-Ши, хм… он же божество Справедливости, — сказала, лишь бы замять неловкую паузу.
Взгляд Нильяра был нечитаемым, но притиснули ее со всей силы, обвивая хвостом так крепко, как будто хотели в него завернуть с ног до головы.
— Уж поверь, древний Ши умеет трактовать справедливость в нужную ему сторону, — о, в этом она уже как раз не сомневалась, — а ему гораздо выгоднее сделать тебя императрицей, душа моя.
И снова отпустил, отползая — будто и не сказал ничего особенного.
Ссссс. С-слов нет. Иршасс-сс…
Прищурилась, собираясь ответить, когда от двери вдруг раздалось тихое:
— Интерес-сно, когда ты с-собирался рас-сказать эти интерес-сные факты мне, мой друг? — Последнее слов было подчеркнуто резко, нарочито.
В дверях стоял отец, за ним — усмехающийся Эрайш, явно не чувствующий себя виноватым за вторжение. Все же зараза он темная, ехидная. Потрясение от слов Нильяра так и не прошло — можно было и не надеяться. Страшно. Если это вершина айсберга — что еще он скрывает? Да и рассказал ли ей нареченный все?
В комнате повисла напряженная тишина.
Она не выдержала тогда — оставила мужчинам мужские разборки, удалившись, ради разнообразия, в библиотеку. Настоящее сокровище дворца, а, главное, закрытое от посторонних. Ни рядовые иршасы, ни охрана, ни прислуга или даже высшая аристократия без дозволения императора или же наследника сюда не допускались. Впрочем, императрица тоже могла выдать подобное дозволение… Как ни странно, таковое было. Об этом Рин совершенно случайно узнала на пятый день изучения рас иных миров и обычаев иршасов. Она как раз нашла небольшой уютный закуток между стеллажами у стены, полностью закрытый от посторонних глаз, да и находящийся почти в самом углу одного из залов, отведенного под книгохранилище. Шепот, шелест и щелканье хвостов, тихий смех — все это заставило придремавшую девушку вскинуться, щурясь, и моментально обратиться в человеческую форму. Так удобнее прятаться.
Шебуршение продолжилось, а затем раздался чуть раздраженный голос с капризной ноткой:
— Раон, я слишком подставляюсь, выдавая тебе уже пятое разрешение за последние две недели. Скажи на милос-сть, что тебе здесь могло понадобится?
Императрица. Мама… ох, то есть Палач побери. Тан Эскайр, да кто угодно. Если она ее здесь обнаружит…
— Эйнара, изволь перестать истерить. Причина из-за складывающейся ситуации вполне убедительна, да к тому же еще и правдива. Нам необходимо понять, кто проводит ритуалы и зачем. Ирринар настоятельно просил нас это сделать, — спокойный, даже ленивый ответ. И весьма фамильярный. Голос красивый — низкий, глубокий, но с ледяными шипящими нотками, от которых не по себе. Слишком много превосходства.
Стой-ка. Раон. Возможно, она ошибается, и в Империи множество Раонов, могущих столь странно и непозволительно общаться с первой даной, но, что-то подсказывает, что дан всего один. Отец Киорана. Первый советник Императора, и похоже, действительно один из лидеров заговорщиков. Причем с императрицей ведет себя вольно, даже как-то снисходительно. Тан Ши сохрани, только бы не нашли. Она даже дышать почти перестала, вслушиваясь в отдаляющийся шорох — иршасам, к счастью, требовался другой зал. По ритуалам? Значит, советника беспокоит тот, кто так сильно нужен ее богу… вот оно как. Что ж, это лишний повод сделать все, чтобы доставить претендента в ледяные объятия гостеприимного Эскайра. Главное, самой не стать очередной жертвой на пути к чужому возрождению.
С каждым видением о нем, что приходили в последнее время так часто, к ее тайному ужасу и удивлению уходила брезгливость и отвращение. Он выживал, как мог. Жестоко, подло, отвратительно. Но за любой проступок ответственность несет не одно существо. Тот, кто сделал несчастного таким, должен заплатить двойную цену.
Рин мотнула головой, возвращаясь к настоящему — тогда ей повезло не попасться. Отец, похоже, серьезно рассорился с наследником, насколько это было вообще возможно. Нильяр услал его из дворца под каким-то совершенно глупым предлогом. Она… была рада. Пусть лучше будет подальше от всего этого сумасшествия, насколько это возможно для иршаса его ранга. Ведь есть еще Эскайр, есть другие враги. От сведений, которыми (пусть и в меньшей мере) делился Нильяр, голова шла кругом, но сейчас Рин волновало другое. Кирино. Любые сведения о кирино. Потому что такой, как Дейирин Атран, ох, нет, уже Найритин, не должно было существовать. Иршасы были несовместимы с другими расами вплоть до гибели матерей при рождении ребенка-полукровки. Это было давно и строжайше запрещено — но никто — ни словом, ни намеком ей об этом не обмолвился. Каким же образом мать ее родила? Старая книга почти рассыпалась в руках, покрытая толстым слоем пыли — похоже, ее не касались сотни лет. Да и кому здесь были нужны сведения по расам, с которыми не сталкивались тысячелетия? Похоже, эта книга была привезена еще из родного мира иршасов.
Строчки расплывались перед глазами, шарсар, тем более, такой устаревший, был трудным для понимания языком, но все же… Виски сцепило болью, закололо сердце. Кирино были по сути духами, человеческая оболочка являлась обманкой, пустышкой. Они могли надевать ее для удобства общения с другими расами, хоть и не любили, но… никак не могли забеременеть и родить ребенка. Она не могла быть дочерью кирино Анайлисы. Но, тем не менее, она совершенно точно была дочерью иршаса Илшиардена. Горло сдавило, закружилась голова. Дар обжег изнутри, заставляя задохнуться от полузабытого чувства ненависти и отвращения. К ситуации. К самой себе. К тому, что ей придется это как-то рассказать… объяснить… И нужны ли будут уже ее объяснения Нильяру и отцу? Сила давила, разрывала изнутри, она была не в силах справиться со своими чувствами, с безумным страхом потерять все, что стало ей так дорого.
Теперь ты знаешь, почему никогда не была ей интересна. С тобой возились, как с породистым нужным жеребцом — с определенной целью. Кирино зачем-то очень сильно был нужен иршас. Настолько, что она откуда-то добыла ему ребенка, в котором текла какая-то часть крови кирино.
Новый приступ боли. Тихое шипение, сорвавшееся с губ. Хвост метнулся, сбивая неловко небольшой боковой стеллаж. Желание исчезнуть отсюда стало настолько жгуче-невыносимым, что сила выплеснулась сама — ревущим потоком — и она провалилась в мерцающую вопреки всем законам арку портала.
ГЛАВА 7. Мертвые розы
Всей правды лучше и не знать
Так легче жить и умирать
В сад гордых роз любви моей
Пришла зима, снег и метель
И демон шепчет мне во мгле
Что верности нет на земле
Тех, кто забыл про Божий Суд
Проклятья мертвых роз найдут.
Проклятье мертвых роз — Unrеаl
Приземление вышло неожиданно мягким — прямо в центр огромной кушетки на небольших ножках. Рин мигом утонула хвостом в подушках и накидках — впрочем, все они смотрелись удивительно органично, будучи сделаны в одной сине-янтарной гамме. Она это отметила как-то мимолетом, чувствуя, как выплескивается из тела сила, извиваясь черными угрожающими кнутами. Змейство, да где же это она? Как же это… как прекратить, не навредить, когда сердце разрывается от боли?
Вдох. Тихий, мерный. Из горла вырывается хрип вперемешку с шипением. Картина, висящая на соседней стене, с грохотом падает на пол. Теперь ее еще и стыд захлестывает. Несколько подушек рассыпаются прахом.
— Нет… — всхлип на грани слышимости.
Хвост молотит от бессилия, сбивая все вокруг в ком.
Колебание воздуха. Миг — и сильные, жесткие руки ловят ее, крепко, но не больно фиксируя. Мощный тяжелый хвост придавливает, не давая пошевелиться. Прямо на нее смотрят хищные алые глаза с золотыми звездочками. Теплое дыхание императора щекочет шею. На нем только легкая домашняя туника темных тонов, перехваченная поясом, волосы чуть мокрые — словно только из купальни.
Боль мешает думать, не дает сосредоточиться, мешаясь с испугом. Это конец. Ее легко, как пушинку, приподнимают, чужая сила обволакивает, унимая боль, закутывает, утихомиривает бушующую магию. Ее голова — на чужом плече. Длинные пальцы с острейшими когтями расплетают волосы, перебирая. Это какой-то абсурд.
— Тише, ши-аннэ, тише, змейка, — голос императора лишает воли, не дает противится, лучше любого успокоительного настоя.
— С этим меня еще никто не сравнивал…
Больше император Шелларион ничего не сказал, а у нее и говорить-то сил не было. Так и полулежала в объятьях всемогущего змея, постепенно уплывая в сон. Этот сон был совершенно чудесен, потому что там ее обнимал Нильяр, завертывая в кольца своего хвоста. Впервые с его лица слетела бесстрастная маска — пусть хоть немного, хоть чуть. Наследник выглядел встревоженным и расстроенным. А еще — безумно уставшим. Бедный. Слишком много дел, наверное, и не прилег.
Ох. Иршас обернулся, сверкнув глазами и стало боязно.
— Глупая девчонка. Чуть себя не угробила. — почти злое.
Странный сон. Как будто он уже все знает. Ее лицо обхватывают шершавыми ладонями, заглядывают в глаза, а потом — целуют. Крепко, собственнически, до головокружения, словно наказывая этим поцелуем.
Интересно, это ничего, что она свалилась на императора? Даже во сне охватывает липкий страх, и Нильяр, как будто в реальности, отпускает, обнимая уже бережно, сажает ее на хвост.
— Отец не сердится на тебя, а вот я — очень даже. Если еще и выяснится, что повод был пустячный…
Ох, зря он это сказал. Все ее сознание, всю сущность вновь затопила боль. От предательства родного человека. От того, что все ее опасения, до этого казавшиеся смешными, сбывались, от…
Наверное, она кричала и плакала. Чужая ладонь легла на лоб, обжигая жаром, и это странный сон закончился, оставив ее посреди пустоты и уютной темноты.
Там ее гладил по голове Эскайр тан Ши, поглаживая чешую длинной щеткой — словно натирал до блеска.
Она отчего-то четко помнила, что случилось до того, но вся боль и отчаянье были словно припорошены пеплом. Тан Ши, будто поняв, что Рин очнулась, резко вскинул голову. Теперь она могла его разглядеть, четко, без покрывала тьмы, впервые за время знакомства. Очень бледный — но не как мертвец, его кожа будто отливала каким-то перламутровым оттенком, с длинными темными волосами, иссине-черными, как вороново крыло, и такими же бесконечно-черными провалами глаз без белка и зрачка. Наверное, она должна была испугаться его мощи, но эта сила не давила — ласкала ее в своих прохладных кольцах. Спокойно и тихо… как дома. Хотя, почему как?
Тан Ши коснулся ее макушки, потрепав, словно малыша. Она ощущала его приязнь и смешливую теплоту — для нее одной.
— Мой долг — заботиться о душевном спокойствии моей жрицы. Я не стану стирать твою память, ты должна помнить все, что узнала, это важно. Но знай одно — никто тебя не разлучит с твоим принцем, змейка. Твоя кровь почти идеальна чиста, ты даже не полукровка, у тебя есть любящий отец и дорогие тебе друзья. Предательство — всегда больно, но согласись, лучше узнать сейчас, чем тогда, когда будет поздно?
Горло сдавило вновь, но Рин кивнула, соглашаясь. Он прав.
— И поэтому прекращай жалеть себя и распускать сопли, — резкое, — ничего непоправимого еще не случилось, вопреки всем чужим стараниям. Будь достойной своего звания, моя жрица.
Темные глаза нехорошо блеснули. В них жило то же безумие, что она видела в пустых глазницах Эрайша, та же жажда мести, смешавшаяся сейчас с искренней привязанностью к ней. Эту связь она ощутила неожиданно так полно и остро, что горло сжало. Встань, тряпка.
Она встала на колени, коснувшись лбом клубящейся тьмы — где здесь стены, где пол — было непонятно.
— Моя преданность всегда будет принадлежать вам, также, как и наследнику Нильяру, мой бог.
— И кого бы из нас ты выбрала? — насмешливое.
Как будто он говорит сейчас не о служении, а о чем-то ином. Или просто над ней смеется. И что сказать? Она облизала пересохшие губы, натолкнувшись на чужой пристальный взгляд, и чуть не рассмеялась от нахлынувшего облегчения. В нем не было ни страсти, ни даже простого интереса к ней, как к женщине, — только лукавая подначка. Но это не значит, что ответить легко. Теперь она, пожалуй, как никто, понимала глупых братцев-каэрхов. Надо будет обязательно попросить об их помиловании у Яра… потому что никому бы она не пожелал попасть между молотом и наковальней — между клятвой служения своему богу, замешанной на ее крови и уже нерушимых узах, и неменее жесткой клятвы и искренней приязни, связывающей ее с наследником.
— Я… — закашлялась, — мне лишь остается надеяться, что вы никогда не поставите меня перед таким выбором, мой бог, — только и смогла выдохнуть.
Молчание — тяжелое, тягучее. Тонкие ленты тьмы хлыстами обвиваются вокруг нее, обездвиживая. Чужие горящие глаза совсем рядом.
— А если поставит он?
— Я никогда не предам вас, господин мой тан Ши. Лучше принять смерть, чем предать.
Тоска. Сожаление. Насмешка.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
Как можно успокоить того, кого предавали? Не один раз, не два?
— Моя душа и так уже ваша, — в самый подходящий момент всплыли данные ей знания о жрицах, — мне осталось пройти последнее посвящение в вашем Храме и тогда уже я ни слова не смогу рассказать о вас. Ваши жрицы всегда были вам безусловно преданны. Я не могу убедить вас… да что там, я понимаю, что, случись такое, наверняка не выдержу пыток. Но если вы желаете, чтобы я молчала — я дам любой Обет.
Вопрос доверия… сложнее трудно найти. С чего всемогущему божеству доверять малолетней жрице? Одной из многих… Хлысты тьмы сжали, причиняя физическую боль, как будто бы это был и не сон. Заставили задохнуться, прокусывая губы клыками. Серебристо-голубые капли крови на покрывале тьмы. Сбившееся дыхание. Чужое лицо оказывается слишком близко, ледяная тьма дара растворяется в теле, заставляя сердце сжиматься еще сильнее, сбиваться дыхание. От восторга? От чужой мощи? От странной жажды? Укус почти невесом и неощутим — чужие клыки прошивают кожу на предплечье и резко выходят из раны. Боли больше нет — только ползет по коже онемение.
— Я поставил тебе свою метку, маленькая жрица. Она перенесет тебя при смертельной опасности в мой храм… скоро он откроется, — странная, нехорошая улыбка, словно он вспомнил нечто весьма занимательное, — я верю тебе. Надеюсь, твой избранник понимает, что ему всю жизнь придется делиться, — голос звучит прохладно, но во тьме глаз сверкают азартные искры.
Ему весело наблюдать за чужими трудностями. Было ли обидно? Нет. Теперь она окончательно поняла и приняла их странную связь. Он был частью ее, она — навсегда принадлежала ему, но и Эскайр тан Ши имел обязанности перед своей жрицей. Поймет ли это Нильяр? Смешно сказать, разве сможет ее согреть его ревность или же, напротив, его равнодушие?
Больше Рин не успела подумать ни о чем — просто провалилась в глубокий сон, на этот раз — без сновидений.
День был погожий, солнечный — без единого облачка, экзамены еще не скоро, с друзьями увиделись, только почему-то в горло еда не лезла. Казалось бы, чего печалиться? Нильяр ей ни словом, ни жестом о странном сне с истерикой не напомнил. Впрочем, в последние несколько дней они почти не виделись — только по ночам она чувствовала, как в дрему вползает чей-то золотисто-пепельный хвост, с силой прижимая ее к разгоряченному телу, как обвивают, щекоча, руки с длинными когтями, гладит кожу снегопад волос, но сил проснуться не находилось. Рин понимала — наследник хотел максимально укрепить связь со своим Щитом, напитать ее, дать им привыкнуть друг другу — ведь по сути, не так уж много их пока связывало. И не сказать, не объяснить, что он уже и так ей под сердце вошел, в душу проник и свернулся наглым холодным хвостом. Радовало лишь одно — соперниц не было и не предвиделось.
В тот день у них состоялся весьма занимательный разговор с императором Шелларионом, позволивший, наверное, по-новому взглянуть на расстановку сил в императорском семействе. Иршас приполз, когда она только-только встала, смерил задумчивым взглядом, щурясь.
— Дейирин Илшиарден Ашаэр… с тобой в последнее время много проблем. Но я рад, что мой сын наконец встретил правильную женщину, — алые глаза сощурились, словно видя ее насквозь, — да и твоя сила, пусть и сырая, впечатляет.
Вытянулась в струнку, щелкнув хвостом и склонив голову. Только потом вспомнила, что приветствие императорской семьи — это не парад на плацу. Смутилась, исправилась, вызывая беззлобное шипение.
Император стоял вполоборота — и казался таким же равнодушным и холодным, как и его сын. Правильная женщина. Наверное, он знает, о чем говорит. Ведь он не верит своей супруге, чтобы там не думал Нильяр.
— Я знаю, почему ты с-сорвалась, — звякнули браслет на руках змея.
Рин стиснула зубы, зажмурившись. Конечно, книги она наверняка оставила в беспорядке, ему не составила труда найти все и понять, что произошло. И хвала Эскайру, если это понял только император. Идиотка, Рин-э…
— Я еще не поблагодарила вас за помощь, мой Шаэ. Я в долгу. — поклон. Руки сложены, хвост изгибается в фигуре почтения.
— Полно, — взмах. Но чужой взгляд так и прожигает, — ты дочь Илшиардена, это бесспорно. Уж поверь, я проверяю любого, кто оказывается так близко рядом с моим сыном. Он… привязался к тебе, ты в него влюблена. Меня радует такой расклад. Привязанностью такого рода легче управлять, легче довериться друг другу, — цинично, расчетливо. А что она хотела? Радостного крика «добро пожаловать в семью.»? Так он рад. Сам же сказал, з-змей. — Полагаю, что ты создана с помощью генетического материала своего отца и магии кирино, поэтому, в некотором смысле, она действительно может считаться твоей матерью по магии. Хаос дает невообразимые возможности, но и спрашивает, — острый взгляд, — соответственно.
Искусственная кукла для чужих махинаций… наверное, Нильяр и Эскайр все же применяли этой ночью какую-то иную сильную магию, потому что ей удалось остаться почти спокойной — только на дне души шевельнулась усталость.
Неожиданно она поймала странный, пугающе теплый взгляд императора. Миг — и ее крепко обняли, целуя в лоб.
— Дети не в ответе за грехи своих родителей. У вас всегда есть шанс натворить собственных дел. Не думай об этом, дитя. И не печалься. Теперь за тобой и я тоже. А то, как ты появилась на свет, не имеет ни малейшего значения. Не думай, что мой сын будет считать иначе.
И на сердце потеплело. Два слова от того, от кого меньше всего ожидала их услышать…
— Спасибо, — на грани слышимости. И легкая усмешка в ответ.
Было ясно, что император никогда не допустит брака матери…нет, Анайлисы и отца, чтобы там мать не воображала о своих интриганских способностях. Впрочем, поняв это, Рин испытала только всплеск удовлетворения. Илшиарден… Судья, Палач, Отец. Он стал слишком дорогим и близким. Пусть найдет себе ту, что его оценит, что действительно будет любить. Но только как ему открыть глаза, не причиняя боли? Не возненавидит ли он после ее саму, как отражение обманщицы-матери?
Напоследок император Шелларион лишь намекнул, что знает — их с наследником связывает нечто сильнее и важнее помолвки. Наказал отлично учиться и быть как можно внимательней — и уполз, довольный, как змей. Хм… Вот уж чьей избранницей она бы никогда не мечтала стать.
Рин очнулась от хлопка по плечу — это Кио привлек внимание.
— Очнись, мечтательница, уже свадьбу планируешь? — беззлобно поддел.
Только глаза оставались печальными. Сколько еще у него тайн? Кио ведь рассказал далеко не все… Слишком упорно он отмалчивался в ответ на вопрос, с чего началась их вражда с советником. Что могло произойти, что он предпочел использовать и уничтожить собственного сына? Мысль крутилась в голове, казалось, разгадка где-то совсем рядом, вот-вот, еще немного — и она все осознает, вспомнит, поймет. Ведь она уже почти поняла, но потом… забыла. Но, когда догадка уже, казалось, смогла оформиться, ее отвлек резкий свист. Кио мигом оказался рядом, хватая за руку, а другой — заставляя пригнуться. Лэйри упала рядом. Рин даже не успела спросить в чем же дело, когда впереди мелькнула знакомо-ненавистная шевелюра. Только один-единственный иршас умудрился заработать себе от благодарных инаров несмываемо ярко-зеленую шевелюру. Тарой, давний недруг — еще со времен поступления. Давно же они не сталкивались… И он, похоже в компании. Только почему они прячутся? Разве может что-то угрожать здесь, в парке Академии, где любые драки между адептами строго запрещены?
Сынок карри вел себя на удивление тихо, да и скользил почти крадучись, как и двое его сообщников. Похоже, что они шли к той самой лазейке, через которую когда-то она сама убегала из Академии… Уже хотела было подняться, когда раздался снова резкий гулкий звук, от которого, казалось, дрогнула земля. Подруга кусала губы, что-то тихо шепча в траву, которая чуть колыхалась в ответ, будто отвечая. От прижавшегося к боку Киорана шел холод — некромант что-то магичил.
Ей не хотелось задавать вопросов, не хотелось знать ответа. Особенно, после найденного на паре у ее места информационного кристалла.
Слишком похоже на очередную не самую умную ловушку. Она протянула руку, сканируя — уж диагностические чары мастера отца и Нильяра его научили творить одними из первых. Нет, на первых взгляд он не опасен — не взрывающийся снаряд, не высасывающий магию или накладывающий проклятье артефакт… Но на сердце было неспокойно. Может, оставить?
За соседним столом уже с шумом размещалась компания инаров с потока архивного дела и Рин, решившись, спрятала кристалл в карман. Она займется этим позже.
В обед как раз удалось отлучиться, благо, их с Лэи домик был записан по — прежнему за ними, хотя Лэи (не иначе Нильяр все же поговорил с Повелителем) также разместили во дворце. Что ж, хватит мяться, пора. Рин коснулась пальцем матовой грани кристалла, активируя его вызубренной формулой. Та затуманилась, задрожала, выпуская тонкие нити магии, и те сжались, образую линзу, в которую проецировалось изображение. Чье-то воспоминание.
— Так больше невозможно, Раш, она позорит нас обоих своим поведением. — холодный голос с едва заметкой ноткой недовольства она узнала сразу же. В сердце что-то екнуло. В воспоминание попал край золотого хвоста, выглядывающего из-под двери.
— Ты же знаешь, если она вобьет себе что-то в голову, то не отступится, — собеседника Нильяра едва ли можно было узнать по голосу, да и на линзе его видно не было, но обращение было легко узнаваемо, — может, для него так будет и лучше?
— Но не для меня. Сейчас… слишком напряженная обстановка, чтобы давать волю настолько бессмысленным чувствам. Поговори с ней, — требует наследник, — это начинает мешать нашим планам.
Тихий стук, шорох. Движение вбок. Даже не понять, где именно происходит разговор.
— Попробуй ее удержи, — надменный и чуточку раздраженный ответ фэйри, — я не стану ей приказывать.
— Не заставляй меня идти на крайние меры…
Щелчок. Громкие шаги где-то вдалеке, которые вспугнули наблюдателя — и все исчезает.
Интересно, во что же хотят, чтобы она поверила? Почему-то мир перед глазами предательски расплывается.
Задавить гордость и… не верить. Она не будет верить, пока сама не встретиться с Нильяром и они не выяснят, что за подлец снова пытался вмешаться в эту игру. Пусть все так похоже, но она не настолько поглупела от своей любви, чтобы довериться врагу. А уж то, что-тот, кто ей этот кристалл подсунул, не друг — очевидно. Жаль, все так закрутилось, что не успела рассказать друзьям. Но кристалл был при ней — не стоит такими вещами разбрасываться.
Земля снова тряслась, но Кио уже тянул их вперед, почти таща прикрывшую глаза и тихо шепчущую фэйри на себе куда в самую глубь парка. Она даже и не знала, что сквозь эти заросли ведет вперед едва заметная, но явно используемая тропинка. Все чувства будто разом оглохли, мир дрожал, воплощая самый страшный кошмар из ее видений. Он давал ей услышать, прочувствовать его нужду и боль от происходящего. Она так задумалась, что даже не обратила внимания, когда они остановились. Только все чувства разом словно кипятком ошпарили — такой концентрированной ненависти она не ощущала нигде и никогда, разве что…
Некромант замер, тяжело дыша и поддерживая резко побледневшую подругу. Да, они тоже чувствуют… Они стояли в нише из густых зарослей, где на маленьком пяточке высилась странная беседка, увитая мертвыми черными розами. Та самая беседка из ее первого видения, которое послал мир еще в стране фэйри. Увядший букет и печально высохшая, потрескавшаяся чаша. У каменного надгробия горит негасимый огонь. Шаг, второй.
— Стой, — хриплое от Кио, — не надо.
Но она уже вошла внутрь. Собственный дар, ощетинившись, выглянул наружу. Наверное, черные извивающиеся нити на теле смотрелись дико, но сейчас Рин было все равно. Она хотела увидеть. Наконец-то увидеть это имя, высеченное четкими буквами в камне.
«Ллиотарену Ишардану шэр Нориш. Брату моей души. Навеки».
И высеченный же в камне портрет, с которого глядели те самые, безумно знакомые глаза. Глаза Киорана, глаза сумасшедшего убийцы из ее видений.
Она даже не смогла закричать — из горла вырвался только тихий хрип. Когти, вылезшие на руках, ранили кожу, но она ничего не чувствовала. Все было безумно просто. Все было невероятно сложно. Ответ был прямо перед носом. Черные розы хищно шевелились, будто готовые в любой момент впиться в живую плоть.
Мертвые розы чужой скорби и ненависти. Она ведь читала о втором кровном брате императора… О том, что он погиб, прикрывая отступление своего клана, погиб рядом с порталом в этот мир, но по ту сторону. О том, что никто, естественно, не видел его тела, она узнала от Нильяра — как-то у них зашел об этом разговор, но наследник весьма резко завершил эту тему — было видно — она ему неприятна. Не потому ли, что он знал об этом алтаре поклонения для мертвеца? Наверняка такой могущественный менталист не мог не почувствовать силы ненависти, которая окружила это место. Но не стал ничего делать — не смог пойти против отца.
Нет, это существо умерло не своей смертью от ран… пальцы коснулись камня, стебли хлестнули по руке, раня кожу.
Так легче жить — не зная всей правды. Легко ли умирать, зная, что тебя предали?
Клятые боги. Когда нужно, мир не желал подкидывать ни капли знаний. Или дело было в том, что смерть произошла не здесь и мир просто не мог ее «показать»? Но как же он смог стать личем? Живым мертвецом, обладающим разумом и жаждой крови, одержимым желанием воскреснуть? Но разве важен ответ сейчас?
Кровь впиталась в могильную плиту, словно ее и не было. Показалось, что портрет древнего иршаса на миг оскалил ядовитые клыки, презрительно щурясь. Кожу продрал озноб, и все же… Она не была уверена до конца, но, похоже, дан Ллиотарен имеет некоторое влияние над этим местом. Узнает ли он о том, что здесь происходит?
Рин обратилась, свертывая хвост клубком — еле уместилась в беседке.
— С-зови, Кио. Иди сюда и с-зови его.
Собственный дар колол холодными искрами. Эта душа нуждалась больше в помощи Палача, а не Судьи. Но вовсе не для окончательного развоплощения, нет. Не зря тан Эскайр с такой одержимостью жаждал встречи с кровником императора. Рин и сама не заметила, не поняла, когда ужасные жертвы вдруг отошли на второй план. Когда она по-другому стала воспринимать их страшного противника? И почему? Это было не колдовство, нет. Может, потому, что невозможно не изменить своего отношения к тому, с кем сливаешься душой, чью боль чувствуешь, как свою собственную. Это самое дикое. Он… стал ей дорог.
Рин не слышала, что тихо шипел Кио, оставшись за пределами беседки, но уловила печальные отголоски песни трав. Лэи все поняла и почувствовала, ее дорогая сестра и душа. Шелестел в кронах ветер, шептали цветы, склоняясь к земле, дрожали литаврами листья. Было ли им также больно?
— Возвращайся, сын Змеиного бога, забытый и преданный, утративший чувства и разум. Возвращайся, потому что тебя есть, кому ждать, есть, ради кого жить. Кровью твоей и силой своей призываю тебя, услышь меня. Пусть судьба сама сведет нас…
Грохот. Отблески кровавого зарева в небе. Переплетенные ладони друзей. И истошно пульсирующий амулет связи. Рин поспешно выползла из беседки, чуть в сторонку, впрочем, стараясь не высовываться и перемещаться, как настоящая змея.
— Рин-э, — голос Нильяра был каким-то надорванным. Снова промелькнули живые яркие чувства, — немедленно идите в деканат, найдите любого стража Академии и вызовите Айнире.
Воздух перестал казаться пряным, застревая в легких. Она подозревала, но…
— Что случилось, Яр? — сама не заметила, как впервые осмелилась назвать его по придуманному кратком имени, но, казалось, наследник этого даже не заметил.
Его голос снова звучал спокойно и сосредоточенно, только шипение продирало до когтей.
— То, чего мы и ожидали. Восстание в столице и основных городах Империи. Заговорщики неплохо подготовились. Академия скоро будет осаждена, без сомнения, связь работает последние иторы, и потому… Рин-э, я приказываю, не смей покидать Академию. Это — самое безопасное место, особенно, ваш, особый корпус. К твоим друзьям это также относится. Не с-смей никому верить, кроме Айнире — даже если мать родная придет к воротам.
Горькая улыбка сама собой тронула губы.
— Особенно, если она придет, — тихо подтвердила чужие подозрения.
— Значит, сама поняла? — показалось, или в равнодушном голосе промелькнуло сочувствие? — Береги себя, Рин-э. Береги для меня. Ты еще не в том состоянии, чтобы рваться в открытую схватку, змейка…
Амулет затрещал, зашипел и — позорно сдох. Связь заглушили.
Тихое «и ты» Рин уже произносила в пустоту. Худшие видения сбылись, началась война. Прямо здесь, рядом, за стеной. Мысль обожгла, заставив задрожать и резко прийти в чувство. Кио и Лэи стояли рядом, смотря хмуро, но понимающе. Киоран лишь только выдавил из себя нехотя под перекрестьем взглядов:
— Нет смысла заводить сейчас рассказ. Просто после очередного покушения на мою жизнь в детстве я стал… как будто кое-что вспоминать. Словно из другой жизни, где я был младше, чем сейчас, но у меня были любящие отец и мать. Я не помню, как умер тот ребенок, не знаю, переродилась ли так моя душа, но после этого я стал чувствовать окружающих меня куда лучше и осознал, что на руках Советника слишком много крови, что его злоба и жажда власти перекрывает все вокруг и нет практически никого, к кому бы он испытывал хоть какие-то теплые чувства. Но это все не так важно. Вам не каш-шется, — молодой иршас приподнялся на хвосте, взволнованно качнувшись, что нам стоит поспешить?
Только вот отправились они совсем не туда, куда приказал наследник. Нет, за эти несколько слов, за «береги себя» она бы ему душу отдала и выполнила любой приказ. Но безопасность других была превыше всего. Слишком уж странно вел себя Тарой с дружками.
Что ж, она оказалась права, к своему великому сожалению. Атаковать пришлось сразу, признаться, тело среагировало быстрее, чем она сама поняла, что делает. Натаскивали их хорошо… Вот из горла вырывается дикое шипение, когда Рин видит, как трое подлецов подкладывают под небольшой пролом магические бомбы — распакованные свертки. И как только добыли, как пронесли? Конечно, им надо успеть убраться из зоны поражения самим — потому и медлят. Вот один остается — два разворачиваются.
Их лица вдруг искажаются до неузнаваемости, тела изламываются, выгибаюсь в немыслимо-тошнотворных позах. Рядом ругается заковыристо фэйри, сбросив полностью человеческую личину. Красавица с острыми ушками превращается в зеленую гибкую деву, чей стан обвивают лианы, а длинные когти — почти в локоть длиной разрезают воздух. Полный острых клыков рот подменыша раскрывается в беззвучном крике ярости и ненависти. Фэйри ненавидят чистый первозданный хаос, слишком близко он к ним, к их природе. Слишком легко забыться и шагнуть за предел, упиваясь силой и вседозволенностью, а потом — сорваться в безумие. Тела тех, кто еще недавно был иршасами, поднимаются, дергаясь, как чужие марионетки. Сквозь них прорастают нити гнили, выступая уродливыми наростами.
Рин бы с радостью ушла в спасительное объятие обморока, да только прятаться здесь некуда.
— Мой тот, что остался у стены, — звенит голос Лэйри. Окрасившиеся зеленью волосы вьются-льнут змеями.
— Мой правый, — усмехается Киоран. В ладонях некроманта уже танцуют две черных плети, окруженные зеленоватыми огоньками. — Рин, остался последний. Не бей убогого слишком сильно, у него и так мозги плесенью проросли, — смешок. Но глаза мага смерти серьезные, холодные.
Рин прикрывает глаза, вновь призывая дар. Чешуя темнеет, заставляя тихо зашипеть, дернувшись — тепло тает под натиском леденящего холода. Это не иршасы и не живые существа. Это монстры. Плакать она будет позже, когда они останутся в живых, когда она вернется к Нильяру и все закончится.
— Суд мой да будет скор и справедлив. Веди меня, тан Ши, свою жрицу, — шепчут губы посвящение. Ладонь сжимает проявившийся фамильный клинок.
Ничто больше не имеет значения, кроме победы. Если стену разрушат, погибнут многие. Они просто не успеют сейчас никого позвать, а связь заглушена — на то и расчет. Дыхание замедлилось — транс помогал настроиться на бой. Все мысли пробежали в голове долю мгновения, а руки уже плели атакующий узор. Кажется, кое-что избранник забыл сообщить. Например, о том, что среди мятежников оказался хаосит, похоже, что чистокровный, и способный заражать своим хаосом других.
Противник просто смешон — медленный, неповоротливый увалень. Но почему он не падает от удара? Почему не течет чужая кровь? Удар, поворот, скольжение, дикий крик и шипение где-то на периферии. Бок обжигает болью, но дар холодит и успокаивает, не давая выпасть из транса. Она укутывает им клинок, смотря в пустые мертвые глаза предателя. Падали и смерть такая же. Оплетенный силой справедливости клинок входит в тело, как в масло. Разворот. Вытащить.
И содрогаться в мучительных спазмах тошноты, видя, как рассыпается прахом повергнутое тело.
Ее крепко обнимают за плечи, заставляя уткнуться носом в пропахшую кровью и потом тунику. Она не плачет, нет — тело просто содрогается в беззвучном крике. Может, потому, что в прошлый раз все было, как в тумане, а сейчас она убивала осознанно?
— Все хорошо, малышка, ата…
Лэи молча садится рядом, возвращаясь в образ милой девушки с зелеными глазами. Как бы то ни было — они вместе.
ЧАСТЬ 2. Интерлюдия 3. О том, как вредно игнорировать божественные приказы, и планах императора
Прям и жесток твой главный бог,
Только шагающего впрок он и простит.
Моему Хагену — Доно
Тишина — и только мерно капает вода где-то рядом, совсем близко. Кружится, раскалываясь, голова. Как он здесь оказался? Илшиарден медленно приоткрыл глаза, вернее, попытался — словно два полновесных щитка на них навесили. Тело не слушалось — хуже того, оно почти не ощущалось, а мысли текли непривычно вяло. Не было ни паники, ни беспокойства — только вялое отупение и равнодушие. Слишком страшное. Слишком неестественное. Как же…
Алые волосы, горящие на солнце. Солнечная улыбка и тревога в темнеющих глазах. «Отец.». Кровь быстрее пробежала по венам, впрыскивая дозу адреналина, голова отозвалась новой вспышкой боли, но… он вспомнил то, что желал забыть.
Этот вечер был обычный — такой, каких было тысяча и до того, текучка только лишь сменилась более важными проблемами — теперь маньяк-убийца уступил место хаоситу. Нет, и первого искали, но вот второй… эта проблема уже угрожающая самим устоям империи. И никак не вырваться домой, в карриарш, где ждет его подруга и невеста. Хотя в последнее время Илшиарден все чаще ловил себя на дикой мысли, что, когда он вдали от нее, то часто о ней забывает, а, когда рядом — то будто одержим, готовый целовать землю у ног прекрасной Лиссы, а в голове — туман. Илшиарден не был идиотом, никогда. Страсть могла затуманить рассудок, он мог обманываться бесконечно долго — но не вечно. Он и любил, и чувствовал свою дочь, но вот с Анайлисой… что-то здесь было не так, и от этого сердце иршаса болезненно сжималось, заставляя скрипеть клыками.
Илшиарден отложил очередной отчет в сторону, потирая виски. Вместо своей прямой обязанности он был вынужден заниматься поиском заговорщиков. Что ж — дар направлял, подсказывал — и за это брал непомерную плату, ведь, в отличие от Рин, его не защищал бог. При мысли о настойчивости древнего Судья тихо зашипел под нос, свивая хвост кольцами. Давление он ненавидел — слишком велик и так был его долг перед страной, не много ли он уже отдал, раздавая себя, не оставляя себе для себя ни капли? Нельзя, надо гнать прочь подобные мысли, они слишком мешают контролю над даром. Как-то справится с этим Дейирин? Такая ноша женщине… такая немыслимая ответственность для хрупкой дочери, для будущей императрицы.
— Ты совсем вымотал себя, Илш, — негромкий напевный голос почти вводит в транс. В кабинете пахнет грозой, ветром и травами.
Только от одного существа, кроме сумасшедшего фэйри, так пахло. От второй ненормальной. Уголки губ невольно дернулись, обнажая ядовитые клыки.
— Я вижу, как ты рад меня видеть.
Вошедшая присела бесцеремонно на край стола, тряхнув волосами. Косы расплелись в миг, рассыпаясь, расползаясь лианами цвета весенней травы. Лукаво блеснули большие блестящие глаза, прикрываясь ресницами. Качнулась призывно грудь в глубоком вырезе слишком откровенного полуохотничьего костюма. Инстанши, сестра изгнанника, была великолепна, как и всегда. И не отказывалась от своей безумной идеи его завоевать.
— У меня много дел-с-ссс, — прошипел раздраженно, щелкнув кончиков хвоста по тянущейся к нему руке.
— Все такой же недотрога, — хрустальный смех, от которого что-то екает в груди, вдруг резко обрывается. Женщина напротив сбрасывает маску роковой соблазнительницы и смотрит тревожно и внимательно… на его шею. — Снова воспаление? Илш, но…
— Хватит. — злое и резкое. Ее обиженно прикушенная губа и уже нескрываемая тревога в глазах.
— Ты праф-ффф, мой друг. Дей-сствительно хватит, — Голос Нильяра за спиной оказывается полной неожиданностью. Откуда он здесь? Как быстро он появился?
Он не успевает сказать ни слова, когда понимает, что не может двинуться. Тело онемело, не подчиняясь приказам. Он попытался дернуться, обернуться, чувствуя, как холодеет от непонимания и обиды сердце, когда видит склонившегося над собой кровного брата. Нильяр поддерживает, не давая упасть и осторожно укладывая на пол, но лицо его — как пустая маска. Словно он сам себя проклял на бесчувствие. И это — страшнее всего, ведь обычно он всегда мог уловить чувства своего господина.
— Вы уверены, что мы… правильно действуем, мой ал-шаэ? — казалось, что голос беззаботной и язвительной фэйри сейчас дрожит.
Что они задумали? Сжало горло. Глаза застилает ярость, хочется взвиться, ударить, причинить не меньшую боль предателям. Он уже едва ли осознает — что происходит и зачем, только скалится бездумно, рвясь из пут. Как сквозь туман доносятся голоса.
— Нет, я был прав. Ошейник лишь частично блокирует чужую силу, что попала в него, проклятье влияет на разум, смешавшись с чужими чарами, — мои худшие опасения сбылись. Если бы он принял защиту древнего… надеюсь, еще не поздно.
Его голова лежит на чьих-то коленях. Внутри все кипит от ярости, но внешне он — словно труп. Даже ресницы не дрогнули.
— Он… поможет? — снова пауза. Тяжелое дыхание за спиной.
Кажется, с него стащили одежду.
— Рисуй круг, Инстанши Ръятэ, а рассуждения о моральном аспекте наших поступков оставь мне, — ледяной голос наследника. — Пора отдать, наконец, Эскайру тан Ши его желанную жертву. — И тихий шепот, настолько незаметный, что, видимо, чудится. — Надеюсь, ты сможешь когда-нибудь меня простить, брат мой. А нет… что ж… главное, чтобы ты жил.
Дальше все смешивается в одно — гул магии, леденящий холод чужой силы и жар ошейника, что сталкиваются в нем, ледяные объятья, жалящие каждую рию, боль и темнота.
Из горла вырвался слабый стон. Ощущения, хоть и частично, возвращались. Он был в человеческом облике, по — прежнему обнаженный и обездвиженный, только голова была кристально чистой и ясной, несмотря на общую вялость и смертельную усталость, придавливающую грузом. Шею предупреждающе обожгло, но на этот раз пелена безумия не захлестнула, только холод еще сильнее сковал тело, вырывая стон.
Мысли снова путались и сбивались. Уже много лет… много лет он не испытывал такую сумасшедшую гамму эмоций. Боль, страх, гнев, отчаянье, накатывающий ужас, тоска — все мешалось в гремучей смеси, лишая возможности нормально мыслить.
— Ты жалок и смешон, Илшиарден, — холод добирается до сердца, сжимая его в своих тисках, он по-прежнему ничего не видит, только уши чуть дергаются, улавливая звук чужих шагов.
Впрочем, этот голос он и так бы узнал из тысячи других. И эту силу, не дающую вздохнуть. Упрек резанул по сердцу сильнее, чем он хотел бы. Иршас ненавидел это ощущение беспомощности. На лоб легла чужая ладонь, словно клеймя.
— Ну почему словно? — карриарш будто увидел наяву чужую злую усмешку.
Тьма вокруг стала удушающей. Прикосновения острых когтей к горлу, там, где горел ошейник, чужая ненависть и ярость — словно извне, рычание, шипение — его? Он смог стерпеть, когда искусал губы до крови, — из горла вырывались бессильные стоны, кажется, щеки были мокрыми. Позор. Но в этот момент он не думал — ему не давали потерять сознание, уплыть в желанное небытие, нет. Только лед и тьма прикосновений древнего бога и чуждая сила проклятья, что разъедала тело. В какой момент последние силы стали его покидать? Исчезли, поблекли воспоминания и обида, ушла злость, даже сила, привычная с детства, перестала ощущаться. Он смотрел, как сквозь корку льда, больше не желая ничего.
— Я не давал тебе приказа уйти. — злой окрик.
Жалящие жгуты собственной силы.
— Ах ты так, упрямый поганец.
Пространство вокруг задрожало от мощного потока тьмы, вырывая тихий вскрик. Чужие когти пробили грудь, входя прямо в сердце. Глаза лежащего на каменном алтаре иршаса распахнулись, полные беспроглядной тьмы. В этот миг только сила древнего божества поддерживала жизнь в угасающем теле, не давал уйти душе. Эскайр тан Ши, склонившийся над телом своего потенциального жреца, прищурился, склонив голову. Что ж… ему все равно нужна была аватара, так почему бы не он? Достойная награда и блестящее наказание.
Тьма сорвалась с длинных когтей бога, окутала едва бьющееся сердце иршаса, пропитывая его целиком, обвивая темными лозами. Он резко выдернул когти, прикосновением заживляя рану. Миг. Другой. Тишина в огромной стылом помещении, в которой так отчетливо слышно, как медленно-медленно стучит чужое сердце. Равновесие…
Древний поморщился, стирая капли крови из носа. Как же он еще позорно слаб. Впрочем, малышка Рин и ее младшие подчиненные не так уж плохо потрудились. А он скоро станет сильнее, стоит только аватаре встать на ноги. Осталось лишь последнее. Возможно, Илшиарден его никогда не простит за этот шаг, никогда не поймет… Но это и его проклятье, и его награда, и его возможность все еще жить и дышать. Он посмотрел на мертвенно-бледное лицо подопечного. Он и так укутан обязательствами и клятвами. Главное — яд проклятья и чужого очарования уничтожен. А, значит, покусившуюся на его собственность отступницу ждет суровая кара. Древний облизнулся почти мечтательно, на этот раз беря в руки остро-отточенный ритуальный клинок.
Алтарь заброшенного храма засветился.
— Жертва принесена, плата назначена, прими же, сила моя, в место сие Хранителя и Жреца, плоть от плоти моей, часть души моей, сердце магии моей.
Острое лезвие вырезало узоры на беззащитно откинутой шее, но крови не было — она испарялась раньше, чем успевала стечь. Тихий речитатив. Волны магии. Узор, заключивший шею и грудь лежащего в ловушку светящихся линий.
— Отныне и навеки он слуга и сосуд мой, мой Карающий Меч и мой Щит, таково мое слово. Иссэ.
Вспышка. Грохот. Море силы, вливающееся в него от обновленного храма и полностью принадлежащего ему существа. Губы растягиваются в безумной, радостной улыбке. Эскайр легко касается руки лежащего на алтаре иршаса, приводя его в себя. Тот жмурится, вздрагивая, шипит сквозь клыки и… покоряется, ощущая жреческую печать. Иршасы падки на мощь и силу, а сейчас он пропитан божественной энергией с ног до головы. На губах Верховного Судья расцветает жестокая усмешка, смешанная со смутной тревогой. К счастью для себя, инициированный жрец сейчас едва ли полностью осознает происходящее, но это даст после силы пережить осознание того, что с ним сотворили. И кто сотворил. Похмелье будет тяжелым.
Да, он тоже чувствует, как колеблются и дрожат нити. В Империи началась война…
— Что ж, мой жрец, поиграем?
В воздух взвилось согласное шипение.
Императорский дворец. Император Льяш-Таэ Шелларион
Огромный змей свился кольцами в чаше-троне, едва заметно поглаживая когтями лепестки. Гребни раскрылись на полную мощность, собираю информацию со всей столицы. Пусть он не был таким сильным менталистом, как его сын и наследник, но император обладал другими талантами. Он все еще оставался самым сильным магом Империи, будучи жрецом и аватарой своего бога, хотя… Мир заколебался, дрогнул.
Расцвела сверхновая — ослепительно-черная, заставившая на миг опешить и тихо зашипеть.
— А ты не теряеш-шь зря времени, древний, благо, Ярр тебе попус-стительствует…
Он давно ждал, когда заговорщики сами сделают последний шаг в уготованную себе пропасть. Шелларион не желал терпеть обмана и предательства более, его и так обманывали слишком долго. А он терпел и закрывал глаза, все надеясь на то, что те, кто когда-то были родными, одумаются. Больше иршас ждать был не намерен, да и … он устал быть один.
В зал скользнули неслышно тени, склонившись. Два иршаса и три каэрха. Еще двое каэрхов, пониже ростом и явно младше, были в подчиняющих ошейниках. Мальчишки, влипшие в игры богов. Что ж, он даст им шанс исправиться и выкупить свою жизнь, тем более, что дочь Илшиардена так отчаянно за них молила.
— Что прикажете, Повелитель? — заговорил старший каэрх. — У нас все готово.
— Эргрэ усыпить, слишком опутали его чужие заклятья, он достойно держался, я сам разберусь после, Первый, — негромко приказал иршас, чуть шевельнув хвостом.
Мальчишки, замерев, как марионетки с обрезанными ниточками упали на колени, касаясь лбом пола.
— Вы двое, — острый коготь поманил ближе, — ф-фф город. Найдите карринэ Дейирин и охраняйте ее ценой собственной жизни. Это яс-сно? — меж клыков мелькнул раздвоенный язык, заставляя младших вассалов свернуться клубочком, поскуливая от вдавливающей в пол силы. — Если с-с избранницей моего с-сына что-то случится…
Договаривать император не стал.
— Они искупят, Владыка, — тихо произнес Первый, смотря на мальчишек с болезненной виной и тоской. Страшно видеть своих детей такими — униженными, раздавленными, предавшими, пусть и не по своей воле.
Когда оба младших, подчиняясь приказу, удалились, император обернулся к оставшимся теням. Тяжелый взгляд золотисто-алых глаз с вертикальным зрачком невольно смягчился при виде коленопреклоненного вассала.
— Они искупят, Валиар. И они вернутся к тебе свободными, я обещаю. Чтобы обо мне не думали, мне действительно невозможно солгать. Никто не накажет их сильнее, чем они сами. И исс-купление это нужно скорее им, чем мне.
Каэрх ничего сказал в ответ — лишь склонился еще ниже, прижав руку к сердцу.
Текли рии молчания. Светильники почти потухли, едва тлели, оставляя тени-светлячки, но присутствующим и не нужен был свет. Где-то далеко, если сильно напрячься, можно было уловить едва слышный шум. Еще мгновение дыхания. Мерцающий изумрудом круг портала, который невозможно заблокировать. В него просачивается, извиваясь жгутами, безумная сила, сжатая лишь тисками чужой воли. На каменные плиты опускается босая ступня.
— Ты звал, золотой змей, и я пришел отдать старый долг, — звенит, переливаясь, голос пришедшего. Растекаются алые косы-змейки по груди, щурятся кошачьи глаза Повелителя фэйри.
— Ты один? Ш-шссссс… — иршас резко поднимает с трона и скользит вперед, едва поводя мощным хвостом.
Оскал, в котором блестят острые зубы. Злой блеск в глазах.
— Меня и одного вам хватит. Мои дети в городе давно готовы.
— Что ж, — ответная усмешка и чуть склоненная в знак уважения голова, — благодарю. Не чаял, что придеш-шшь, лес-с-сной бог.
— У меня здесь есть и личные интересы, — тоска в глубине бездонных глаз.
Шелларион видел совсем недавно эти «интересы» в компании своего сына, а еще один «интерес» находился в Академии с дочерью Судьи. Интересы в двойном экземпляре устроили засаду упрямому, как настоящий осел, а не змей, Илшиардену. Следовало тому соглашаться раньше, с богами, как и с магией безумия, не играют. Впрочем, здесь Император был почти спокоен. Древний Справедливость не такой идиот, чтобы уничтожить потенциальное сокровище для своей силы и влияния, пусть даже такое непокорное. В том и смысл. Что интересного в бездушных куклах, повинующихся одному слову?
— Они ф-фф порядке. Ты ведь с-сам отказался.
— Не время об этом. Нам надо обезвредить источник Хаоса и твоего Советника. Сможешь, император? — фэйри спросил без насмешки, смотря серьезно и задумчиво блестящими мшистыми глазами.
— Смогу, — горькое, — ты же не думаешь, что я настолько слеп, как полагают многие? Я знаю почти все, что мне нужно знать, хотя действительно обманывался слишком долго. Но тебе не кажется, Ис, что лучше начать с моей дражайшей супруги? — хоть и не хочется, а надо. Не то, чтобы на эту мерзавку у него хвост не поднялся, но все же, все же…
Ответил удивил и встревожил сильнее, чем бы хотелось.
— Нет. Ее судьба уже определена, и не тобой. Эта иршасса была обречена в тот момент, когда переступила через все кровные клятвы и пошла на обман. Ты ведь знаешь, что она не твоя истинная пара, но приворот все-таки подействовал и действует до сих пор, хоть и слабо. Ничего, сейчас и уйдут остатки.
— Вот как…
Приворот лучше всего спадает с гибелью приворожившего. Что ж. Жестоко, но заслуженно. И камень с души, хоть и не признается сам — не ему выносить приговор. А кому?
— Скоро узнаешь, увидишь. И боль потери сотрется счастьем приобретения.
— Снова загадки городиш-шь, — иршас недовольно зашипел, чуть шевеля когтями — плел собственный портал. На этих этажах остаются те, кто не может себя защитить, и сюда открытой дороги никому более не будет.
— Они все имеют разгадки.
— Конеш-шно. И это ос-собенно радует в тот миг, когда тебя будут убиф-фать, — насмешливое шипение в ответ, сменившееся холодным приказом. — Пора.
Через мгновение кроме оставленных на дежурстве Стражей в зале больше никого не было, да и сам дворец изрядно опустел. Убийцы, шедшие по следу императора, лишь попались в грамотно расставленные ловушки, найдя свою смерть. Все заговорщики на территории воздушных островов были обезврежены быстро и тихо — без малейшего шума и суеты. Вот только это уже не могло остановить ожесточенную схватку внизу. Судьба Империи решалась на улицах охваченного огнями города.
ГЛАВА 8. Мятеж
Царит повсюду хаос и раздор.
Страну бросает в жар и лихорадит.
Но кровью заговорщики заплатят
За этот гнев, за вашу скорбь, за свой позор.
Есть только долг, а остальное — вздор.
Не позже, чем сегодня на закате
Сторицей заговорщики заплатят
За этот гнев, за вашу скорбь, за свой позор.
мюзикл Волки Мибу
Город горел — разбитые витрины, улицы, обычные шумные, веселые, празднично одетые, были пусты, словно вымерли навеки. Мусор, мертвые дела, развороченные доски, вспучившаяся от магических схваток мостовая. Страшно. Безумно. Отвратительно. Рин прикрыла глаза, морщась. Они ушли из Академии, но не сказать, чтобы совесть от этого поступка совсем не мучила. Так было надо — она ощущала эта совершенно точно. Будет ли это оправданием для Нильяра? Как он сам, где?
По поводу отца она вопросами не задавалась — инициацию божественного аватара жрице трудно не почувствовать. Бедный отец… Смог ли он понять и пережить это унижение, осознать, что сейчас это единственное, что спасло его рассудок и душу? Как-то сложатся его отношения с ал-шаэ теперь… Кио дернул за рукав, отрывая от собственных тяжелых мыслей и молча указал направо, в небольшой переулок, могущий вывести к главной площади окольными путями. Рука нащупала фамильный клинок на поясе — успокаивает. Так же, как и струящийся вокруг облаком Дар. Смысла скрывать свою силу Рин не видела — кому надо — почуют все равно, а кто нет — тот и не поймет, что видит, даже если увидит. Они приняли человеческий облик — все трое — сейчас так было проще и вводило противников в заблуждение хотя бы на время.
В груди все оледенело еще после первой схватки в Академии. Хорошо лишь одно — что друзья не бросили, поддержали ее безумство, простимулированное настоятельной просьбой божественного Эскайра. «Ты должны найти того, кто мне нужен, змейка, и скорее. Время уходит…» — безапелляционно заявил бог, пообещав, что для них все сложится удачно. Вот только — насколько? Невольно ускорила шаг, ежась — в голове царила пустота. Окрасившиеся в багряно-алый цвет ритуальные одежды жрицы развевались от быстрой ходьбы, переросшей в бег. На алом не видно крови. Если жрецы одеваются в алое — значит, мир готов утонуть в безумстве карающих клинков.
Тихий шорох не стал неожиданностью. Киоран тут же ощетинился странными бледно-зелеными огоньками, пляшущими вокруг жадным голодным облаком, а Лэйри задумчиво облизнула длинные когти, сверкая светящимися глазами, так, что напугала бы сейчас самого отъявленного маньяка. Рин замерла, вслушиваясь в то, что шептал мир вокруг, стиснула зубы, ощущая его стоны от заклятий и шрамы от чужих смертей. И ощутила совсем рядом — буквально над ними — две знакомые до боли ауры, искореженные виной и затаенной болью. Подняла руку, останавливая друзей.
— Не надо, это свои.
Киоран не успел договорить — сверху спрыгнули, цепляясь хвостами за трубы, а когтями за стены, близнецы-каэрхи. Как сильно они изменились с последней встречи. Нет знакомых нахальных искорок во взгляде, нет бравады и выгорело тепло. Только пепел… их клятв и надежд на лучшее. Присмотрелась — да, с ошейниками покорности надежды и впрямь немного, но они живы, а это главное. Пока жив — все еще можно изменить. Значит, Яр их выпросил, послушал все-таки ее. Приятно.
Рин не колебалась не минуты, не дала никому вставить и слова — поклонилась, приложив руку к сердцу, а затем — ко лбу, в ритуальном жесте прощения.
— Все что было — забудем. За все свои проступки вы и так сполна заплатили, пусть и совершили их не по собственной воле. Я на вас зла не держу, а вот дружбу нашу помню. И Кио с Лэи, — заметила с нажимом, глядя на друзей, — тоже. Не по доброте душевной, а потому, что я вас ощущаю и читаю. И ваши искренность и признание вины делает вам честь.
— Спасибо, жрица… — глухое от Зарга.
Ардай промолчал, криво улыбнулся, безмолвно коснувшись горла. Рин прикрыла глаза, стискивая зубы. Не пожалели… они же совсем мальчишки еще. Впрочем, и Кио ведь не пожалели. Для иршасов братья были преступниками, давно выросшими для того, чтобы их было возможно судить. Рин шагнула впереди, чувствуя, как, несмотря на всю трагичность происходящего, впервые с начала года отпускает внутри противный комок на грани сознания — и крепко обняла опешившего Ардая, шепнув прямо в дернувшееся заостренное ухо:
— Я помогу, клянусь силой Жрицы, — воздух пронзил силуэт черной розы, растаяв.
Расставила пошире вторую руку, подманивая второго опешившего каэрха:
— Иди сюда, Зарг, я не кусаюсь, правда. Сейчас, по крайней мере.
Хвостатый помялся, хмуро смотря на тихо сопящего Рин в макушку брата, и шагнул к ним обоим, крепко обнимая — и руками, и хвостом. Кио и Лэи решили не отставать — приткнулись с боков. Дикая ситуация — вокруг смерть и разруха, а они стоят посреди обшарпанного переулка, нос к носу — а у кого и к хвосту — и наслаждаются долгожданным теплом. Как будто бы вернулась назад потерянная частичка души. С этим, Яру тоже придется смириться, друзей она никогда больше не бросит.
«Я помогу. Всем, чем смогу. И не смейтесь, мой бог, прошу. Всем нужна капелька тепла. Они достойны второго шанса. Жизни, без клейма отступников, без изгнания из клана».
Через пол итора они впятером пробирались мимо Судной Площади, стараясь не сосредотачиваться на жутких криках ярости, грохоте и воплях о помощи. Что можно сделать впятером против толпы? Время. Нужно время и капелька покоя, чтобы сообразить, как лучше поступить дальше. Этим они и занялись, устроив совет под обгоревшим навесом, который стоял так удачно, прикрывая этот угол от чужих взглядов.
— Что вы вообще тут делаете, когда сказали сидеть в Академии? — хмуро поинтересовался Зарг. За обоих близнецов предпочитал говорить именно он.
И что ответить? Все же всеми тайнами Рин готова была с ними поделиться, да и просто не время.
— Мы ищем кое-кого, — вместо нее ответила Лэйри. Фэйри постоянно осматривалась, явно неуютно чувствуя себя за стенами Академии в каменном лабиринте, — Рин настоятельно попросили эту существо найти.
Шшшшш. Оч-чень понятно. Ладно, чего уж теперь ломаться… Дейирин прикрыла глаза, сосредоточившись. Пусть ее ментальный дар пока не велик, но уж рассказать нужное так, чтобы больше никто не подслушал — на это ее хватит. Через десяток рий братья были в курсе общей ситуации, приказа тан Ши и стычки с хаоситами в Академии. Только об одном она умолчала — о том, что у ожившего мертвеца были глаза Киорана. Или у Кио его глаза? Но неожиданно Киоран сам заговорил об этом, когда осторожными перебежками они двинулись к юго-восточной окраине столицы — там, где было замечено последнее жертвоприношение.
— Я должен рассказать еще кое о чем, — они спрятались за стеной, пережидая, пока пробежит взбесившая толпа, вооруженная кто чем. Вдалеке отчетливо грохнуло и запахло гарью и дымом, — после поступления в Академию твой отец, Рин, привел меня кое к кому. К Мастеру, своему учителю, — теперь уже к негромкому голосу змея прислушались все, — кроме обещанной помощи он… произнес пророчество. Вот оно. Тогда я многого не понял, но теперь… «Мальчик с чужой душой, древняя кровь, мертвая кровь, можешь спасти, а можешь погубить. Ненависти яд до дна разъедает, но она же и спасет. Кровь короны, не родная, но ближе нет, боль такая, что смерть не заберет. Не твоя вина и война не твоя. Шанс есть всегда, как и спасение. Беспамятство твое — благо, не буди воспоминания.» — произнес без выражения. Глаза брата потемнели, он тихо шипел сквозь зубы, не в силах не сдержаться, но Рин и сама чуть на хвост не села от изумления (и неважно, что в этой ипостаси хвоста нет), впитывая ставшие такими понятными теперь строки.
По голове словно кувалдой дали. А вот близнецы были все еще в недоумении — слишком многое бы пришлось им рассказать, чтобы обрисовать все произошедшее.
— Он говорил о дане Ллиотарене, кровном брате императора, этот Мастер. Тот, кто погиб много тысячелетий назад, защищая своего господина и брата, каким-то образом вернулся живым мертвецом и жаждет мести. Именно он «древняя и мертвая кровь», «кровь короны». Вот только… Кио, почему «мальчик с чужой душой»? — у нее уже было подозрение, еще тогда, когда увидела изображение на могильной плите, но… слишком уж дико и неправдоподобно это звучало.
— Думаю потому, что в теле сына Советника Раона очнулась действительно чужая душа, — тихо заметил некромант, оскаливаясь, — у меня действительно почти нет воспоминаний о прошлом, но на свое совершеннолетие я проснулся с четким осознание того, что Советник — вовсе не мой отец, а мой первейший враг и … мой убийца. Смазанные тени воспоминаний о том, что «раньше» было по-другому. Была другая семья, — Лэи крепко обняла жениха, прижавшись всем тело и даря молчаливую поддержку, — где меня любили по-настоящему. Неясные образы, которые затмевала боль потери. Не знаю, почему я в это поверил, но стал с тех пор пристально следить за Советником, узнавая о нем много неприятных фактов, пока меня не поймали, — кривая усмешка, — и не привязали клятвами о неразглашении и подчинении.
— То есть ты полагаешь… — Рин помолчала, стараясь привыкнуть в новой мысли и утрясти в голове то, что утрясаться не желало, — что дан Ллиотарен, погибший и восставший кровник императора — твой отец? Но твое незнание этого факта было благом по мнению Мастером?
Рядом беззвучно ругались каэрхи. Киоран уже хотел было что-то ответить, но не успел, вмиг трансформируясь. Крупный черно-золотой иршас махнул хвостом, сметая остатки навеса прочь и зашипел. По его когтям пробежали черно-зеленые искры, а в руке сверкнул жезл, подаренный ему самим богом Справедливости и отмщения.
— Поссс-сздно болтать. Нас-сс, похош-ше, на-шли. Бегом фф рас-ссные ссстороны.
Искристая тьма выплеснулась из жезла, из кончиков пальцев некроманта, прянула, потянуло мертвящим, пробирающим до костей холодом. Каэрхи мигом подхватили Рин под руки, потащив вперед, не давая даже оглянуться толком на звуки боя. Рин была так ошарашена, что просто не сразу пришла в себя, но вот когда очнулась… Обратиться в иршассу, давая хвостом по чьим-то наглым лапам. Приказ — это, конечно, отлично, но не повод бросать друзей.
— Не злись, глупая. — Ардай и сам обратился к боевой трансформе, тут же облекаясь в жесткий панцирь темно-синей брони, пластинами облегавшей тело. На голове взвились два загнутых внушительных рога.
— Киоран и Лэйрили такие же воины, как мы. Киоран, быть может, во много раз более умел, ведь он старше, чем кажется. Сейчас наше дело — вырваться их рук хаоситов и найти этого сумасшедшего, о котором вы твердите.
Крошево каменной пыли под рукой привело в чувство. Когти царапнули поверхность, рассекая.
— Вы правы, уходим.
Вот только далеко им уйти не дали.
Мир померк всего на мгновение, но перед глазами все покачнулось, зашаталось, расплылось, не желая собираться. Рядом зло зарычал Зарг, не в силах поддержать брата. Что еще за мерзость? Ноги подогнулись, безвольное тело стало оседать на камни. Вот так просто. Сквозь все навешанные защиты, сквозь ядовитую магию Судей.
— Смотри-ка, какие нам интересные птички попались. О, а эти еще и сопротивляются.
— Знакомые песики в ошейниках, — неприятный смех на грани сознания.
Они… о близнецах? Сознание мутнело, а дыхание прерывалось, как будто вместо воздуха она вдыхала чистейший яд. Не было боли — только лед, сковывающий горло и спускающийся вниз по телу.
— Зарг уходи… — отчаянный шепот.
Вспышки магии, чьи-то невнятные крики — все сливается в один чернеющий ком. Она уже не может вспомнить, зачем она здесь, кто она вообще такая и почему никак не закроет глаза, проваливаясь в темноту.
— Яд подействовал так, как нам и говорили, — раздался резкий скрежещущий голос прямо над головой, — сейчас птичка вырубится, и прежде, чем отдавать ее заказчикам, мы успеем неплохо позабавиться.
— Но… Нам же запретили, — неуверенное.
Чьи-то руки касаются тела, которое она не ощущает вовсе — словно стала деревянной неваляшкой.
— Ты смотри, какие, м… — скабрезный хохот прорывается сквозь темную пелену бессознательного состояния.
Отчего-то невыразимо стыдно и больно, и кажется, что кто-то близкий и бесконечно дорогой окажется преданным, если эти твари в человеческом обличье продолжат.
— А как с этим у змеюк-то? — судя по легкому акценту — имперский язык для говорившего не является родным.
— Не волнуйся, скоро превратится в человека, эта штука не только мозгов последних лишит, но и магию всю высосет, верно говорю, клиент особо подтвердил, — негромко-насмешливое.
Что-то не так… деревянную неваляшку вертят и трогают, а она бьется внутри, словно в клетке, не в силах осознать себя и понять, что происходит, когда разум и душу прошивает безумная боль, раздирая на части.
— Я кому сказал очнуться. Немедленно, жрица. — Жуткий крик, полный такой ярости, что хочется заткнуть уши, свертываясь клубочком.
Эскайр тан Ши в таком бешенстве, что замирает душа, когда на нее обрушивается поток божественной силы, пропитывая каждую клеточку, что-то безвозвратно меняя, пронизывая насквозь, переворачивая все снова и снова. Она кричит — беззвучно, чувствуя себя распятой птицей, но, в то же время, кроме боли приходит безумное облегчение — Рин помнит. Воспоминания возвращаются резко, ошеломляя и заставляя мысленно рычать от ярости. Кто-то слишком хорошо знал, кого искать, как искать и каким образом ловить. Сомнений в предательстве не осталось.
— Прости, мой…
— Молчи, — недовольное.
Тьма укутывает собой, даря облегчение после исполнения божественного приказа. Кое-кто не учел одного — магия жриц — это не только дар и дополнительная сила. Нельзя не подчиниться прямому приказу своего бога, подкрепленному силой и властью. Особенно, если ты — Первая.
— Спасибо… тан Ши.
— Беспечный змееныш.
Тело все еще не повиновалось, вызывая нешуточное беспокойство и за себя, и за каэрхов. Не хотелось эгоистично терять то ощущение близости и заполненности, которое дарили ей все они, теперь, когда не приходилось больше выбирать между друзьями и долгом.
— Ты издеваешься, змейка? — темнота недовольно фыркнула, погладив плетями черных нитей, — ты ко мне всех сирых и убогих решила пристроить в жрецы? Нет, — резкое, — эти двое ничем не заслужили такую привилегию.
— Но я могу принять их в аколиты. Прислужники, помощники. Ошейники снимешь сама — они будут более не во власти императора.
— Я даже ничего не попросила, — несмотря на трагичность ситуации, стало вдруг смешно.
Все-таки он… чудесный. Пусть жестокий и упрямый, но по-настоящему справедливый, ее бог…
— Мне очень лестно… — мурлыкнула тьма вокруг, — но за сим вынужден попрощаться. Дальше сама справишься.
И глаза вдруг стали видеть серые разрушенные улицы, остроносый профиль шагающего рядом с тем, кто тащил ее, бандита и… лича. Он выскользнул из горящего переулка легко и быстро — огромный иршас с черной чешуей и боевыми наростами. Узкие губы, так похожие на губы Кио были чуть раздвинуты, обнажая две пары клыков с ядом на кончиках. В его руках не было оружия — только тьма, вившаяся жгутами и ластящаяся, как любимая подруга. Вот откуда у Кио дар… тоже «по наследству». Рин даже не успела испугаться, когда лич ударил так и не успевших ничего сообразить похитителей. Просто упала на землю, больно ударившись о выщербленные камни мостовой, когда двое живых существ обратились прахом в один миг.
Тело обдало холодом, но он был не страшным — напротив, живым и бодрящим. Возможно, она уже успела перехватить безуминку божественного Айра, но губы разъехались в улыбке. Нашелся, змей. В этот момент Рин и не вспомнила, что это существо приносило кровавые жертвы, лишь бы вернуть себе горячую живую кровь. Главное — она выполнит наказ бога. Наверное, так и подсаживаются на это ощущение силы, на безграничное ощущение чужого одобрения и снисходительной приязни, смешанной со странной нежностью. Кто-то бы назвал это ощущение влюбленностью… Возможно, в какой-то степени, это так и было, но… это лишь образ и мечта. Она любила его за то, что он просто существовал в ее жизни, за то, что могла ему помочь. А Нильяр Льяш-Таэ был тем, с кем рядом хотелось быть любимой и любящей женщиной.
Впрочем, сейчас все это пустое.
Холодная ладонь оцарапала чешуйками, но она уже смогла с собой справиться, извернула хвост, опираясь на предложенную руку.
— Сумеречного дня, данэ шэр Нориш-шшшш.
Жесткое лицо черного иршаса никак не показала его реакции на узнавание, но казавшиеся пустыми глаза вспыхнули неожиданно ярко. Вдалеке грохнуло, сердце сжалось от тревоги за друзей и за отца с Яром, но Рин твердо продолжила:
— У меня есть предложение к вам от моего бога, Эскайра тан Ши, вестника мести и справедливости. И я была бы очень благодарна, если бы вы его выслушали, господин. Прошу простить мою поспешность и невежливость — дана Дейирин Илшиарден Найритин, — сложить ладони лодочкой и вытянуть перед собой в знак признательности и благодарности.
Насколько он все еще безумен? Способен ли он вообще на переговоры? Глупо, наверное, так безоговорочно верить Эскайру, который одержим местью и является не меньшим безумцем, чем этот иршас. Но кто она такая, чтобы их судить? Смешно. Вынести приговор — да, но осудить их в мыслях? К чему? Здесь нет невинных и невиновных, но мера вины бывает разной.
— Ты не бежишь от меня с криками. Ты понимаешь, кто я… дочь Илшиардена? — черный хвост придавил ее собственный, не давая сбежать, но она не пыталась — дурман только-только начал проходить. — Никогда бы не подумал, что он заведет ребенка таким образом… — взгляд холодных пустых глаз ощупал с ног до головы.
Рин вздрогнула, прищурившись. Он действительно видел? Похоже, не шутил.
— Я выслушаю тебя и твоего потерянного бога, змеечка. Шшшшш… — недовольное, — но пойдеш-шшь со мной?
Он не казался удивленным — словно ждал чего-то такого. Опасный, смертельно опасный — почти как император.
— Да. Если вы, данэ, поможете мне забрать в безопасное место моих друзей. — Стоит ли говорить? Промолчать? — Я не ставлю условия, — извиняюще склонила голову, сама чуть склоняясь, — я лишь прошу. Ведь вы знаете цену дружбе.
Странный взгляд в ответ — пустота ушла, обнажая неприкрытую ничем боль и ненависть. И тоску.
— Я-то з-с-снаю…
— Там есть кое-кто, — решилась, — я не хочу, чтобы… вы должны сами увидеть. Помогите, прошу. Я знаю, как вернуть вас к жизни. — вот и выложила, как на духу.
Резкий поворот. Он настолько стремителен, что почти ничего не успела заметить, как оказалась в кольцах чужого хвоста.
— Бош-шественные ш-штучки, — мрачное. Я с-снаю, ш-шрица, что от меня потребуют в ответ.
— Думаете, свобода не стоит жизни? Разве можно сказать, что вы свободны сейчас?
Они не теряли времени — усадив ее в кольца хвоста огромный змей легко скользил вперед, туда, где она оставила близнецов. Не передать облегчения, когда она увидела склонившегося над ними Киорана, чьи ладони сейчас мерцали сиреневыми отблесками.
Вот он почувствовал их — а, может, уже дано был готов к появлению — обернулся. Замер. Иссине-темная чешуя мешалась с золотыми полосами. Кончик чешуйчатого хвоста мелко-мелко дрожал, а заостренные уши, чуть выглядывающие из-под волос, прижались к голове.
Ни шороха, ни шепота, ни дыхания. Казалось, война осталась где-то далеко, за запертой дверью, а здесь — только они двое, прошедшие через смерть и встретившиеся вновь. Кио не сказал, но она прочла по губам, единственным дрогнувшим на бесстрастном лице:
Ллиотарен даже не смотрел в ее сторону, пока Рин тихо сползала по направлению к братьям. Только мерцающая вокруг мертвеца тьма выдавала его шок от встречи.
— Это бред, — тихое, — не верю…
— Как умилительно. Сейчас-с расплачусс-сь, — ядовитое. В проломе между домами на соседнюю улицу появилась одетая в полный боевой доспех иршасса с тиарой на голове. Императрица и двадцать воинов сопровождения.
Что же сегодня им так везет… Рин едва успела прикрыть слабо шевелящихся каэрхов куполом отрицания, отражающим магию, как, увы, без дальнейших разговоров, мятежники напали. Надо отдать должное — оба некроманта пришли в себя за долю мгновения, становясь рядом друг с другом. Упираясь спинами в стену дома, легче сражаться.
Не было времени на размышления, — ее собственная сила выплеснулась черными ядовитыми жгутами, жаля попавших под удар шипами. Не иначе, Эскайр ее сюда привел… Как кстати, сдохнет, как и нужно. Кого-кого, но коронованную стервь было не жалко, хотя, стоит надеяться, что император потом не казнит их за превышение полномочий. Особенно, своего восставшего из мертвых друга. Страха не было — только азарт и страсть. Сражение захватило полностью — то чувство единение с силой тех, кто сражался рядом, с подкрадывающейся с крыши Лэйри, выпускающей лианы, с атакующими некромантами, с огрызающимися короткими проклятьями каэрхами. Сомнений не было вовсе — она знала — они победят. Удар, поворот, ликующее шипение. Хотелось добраться до предательницы самой, но — не успевала. Судя по всему, Ллиотарен слишком жаждал с ней поквитаться лично.
Если смотреть со стороны, то это — страшно. Все происходит в молчании, которое нарушает лишь стон клинков, свист летающих заклинаний и проклятий, шелест чешуи. Никто не издает ни вскрика — ни раненные, ни уже умирающие. Как будто любой звук — это признание твоего поражения. Как будто по звуку смерть будет способна вмиг найти свою жертву. Безумие битвы затягивает и, чтобы не провалиться в него окончательно, Рин цепляется, как за соломинку, за тепло связи в своем сердце.
Я твой Щит. Я помню об этом, мой ал-шаэ.
Обвивающие ее канатами жгуты ластящейся Силы. Да, я твой Меч, мой бог. Как я могу это забыть?
Удар, удар, поворот. Когтями по лицу и рукоятью къярша в челюсть. Откуда она взяла оружие? Похоже, призвала, хотя оно ей сейчас и не нужно. Сейчас ее ведет воля мстительного бога и собственное чувство справедливости. Сегодня Древний вволю напьется силы, пусть, пусть набирается ее скорее. В этой безмолвной схватке будет… нет, не один победитель, но тот, что в меньшинстве сейчас. Никто не даст глупой жертве, что, сама не ведая, явилась на расправу, сбежать. Тварь, предавшая уже не единожды, должна умереть, чтобы жил другой, чтобы он воскрес. Такова воля тан Ши, таков его приговор, но выносить его на этот раз будет не она — будущему Хранителю Храма нужнее.
Никогда. Шипение, хлесткий удар, ликующий клич братьев. Не стоит. Лязг кинжала и облако тьмы осушает двух последних иршасов. Недооценивать. Черный змей все-таки добирается до добычи, сжимая ее в удушающих кольцах. Силу дружбы, способную вытянуть из самого черного отчаянья. Силу любви, прошедшей сквозь века. Силу единения связанных сердец.
Капля крови с клинка медленно стекает вниз, на разбитую, растоптанную землю. Дыхание вырывается холодным облачком, кружится голова. Она бы упала, но брезгливость сильнее — в этом месте невозможно более оставаться. Сквозь шум в ушах Рин слышит, как Ллиотарен что-то зло шипит в лицо императрице.
Доносится только «шлюха» и непереводимые обороты шарсара. Аж заслушаться можно — текут ленивые, усталые мысли. Она чувствует себя опустошенной, на сердце холодно и тоскливо, а еще — тревожное предчувствие не проходит, вгрызаясь в сердце все сильнее. Не здесь он должна быть. Неожиданно Ллиотарен оборачивается — холодные глаза мертвеца ощупывают с ног до головы, и он резко бросает:
— Иди к нему. Иди сейчас, пока еще не поздно, Щит.
— Что? — он все знает…
Из центра столицы явственно тянет дымом и виднеются языки пламени — там бушует сошедшая с ума толпа.
— Что вы знаете? — резко спрашивает Киоран, подползая поближе — он бережет левую руку, да и все они оказались потрепаны — кроме, разве что, все того же Ллиотарена. Кажется, Кио никак не может определиться с тем, как ему относиться к тому, что он — сын легендарного иршаса и, в то время, сумасшедшего убийцы, чьи руки по локоть в крови жертв.
— Ничего, — с легкой усмешкой шипят в ответ, лениво дернув хвостов с замотанной в него пленницей, — ваш бог тоже сейчас сражается, разве вы не слышите?
Рин прикусывает губу клыками. Как же тонко он чувствует окружающий мир, если ощущает божественную энергию без подготовки? Действительно, прирожденный Хранитель.
— И вы поможете ему? — спрашивает, глядя прямо в чужие пустые глаза.
Кривая усмешка. Едва заметное движение головой.
— Да, жрица. Это мое искупление и мой долг. Да и эта тварь послужит прекрасным источником питания для меня и твоего бога. А что будет, то будет. За свои прегрешения перед Шелларионом я отвечу сам.
Ответит, тут сомнений нет. Но только император никогда, ни за какие сокровища мира, ни во имя каких бы то ни было норм и законов не отправит своего кровного брата на плаху. Двойная мораль? Может быть, в какой-то мере. Но и она бы сделала для любого своего близкого то же самое. Тем более, что безумие иршаса отступало, скоро его сознание полностью будет ему подвластно. Убитые… их не вернуть, но радует лишь то, что, ведомый каким-то особым чутьем, он никогда не лишал жизни невинных. На совести всех жертв были тяжкие преступления.
— А любовница, — скривилась, но спросить было необходимо, — Нильяра?
— Какая любовница? Фсссс-ссс, — змей выглядел раздраженным и удивленным, — сссс… — смейка, мне нет досс-ступа на осс-строва. Я с-слышал… — злая улыбка, — думаеш-шь, я — способен на убийс-ство беременной женщины, какой бы гадиной она ни была?
Рин смотрела прямо — она не осуждает его, но и не знает настолько хорошо, чтобы судить о поступках.
— Вопрос снят. Нет. Ответ устроит? — сухое.
— Да, — так же коротко. Во взгляде нет вызова и извинений — только молчаливое принятие.
С остальным они разобрались быстро. Братья стащили трупы в одну кучу, а Лэйри стоило попросить землю, как тела тут же рассыпались трухой, впитываясь в нее. Теперь о месте схватки почти ничего не напоминало. Ллиотарен ушел около пятнадцати рий назад, забрав с собой усыпленную жертву — портал перед ним открылся неожиданно для остальных, хотя Рин о таком варианте событий подозревала. Эскайр позаботился, чтобы будущий источник его могущества доставили к месту его силы. Киоран отправился с ним. Да, друг разрывался и не хотел уходить и оставлять их в такой сложный момент, но… там он был нужнее. И помощь в проведении ритуала, и помощь после — ведь живой Ллиотарен будет слабее новорожденного ужика.
Сама Рин с ними пойти не могла — ее тянула связь с Нильяром, а тревога сменилась страхом, ядом разливающимся по венам. Они что-то не учли, где-то просчитались… Да, императрица обезврежена, да, она умна и хитра, но не стоит забывать о том, что по силе она из всех заговорщиков самая слабая. Есть ли шанс выбраться из более хитроумных ловушек и сможет ли в этом помочь хоть как-то она?
— Рин, — сидящая на ее хвосте подруга легонько сжала ладонью плечо, потянувшись, — успокойся. Перестань так себя накручивать, наследник, он… очень сильный маг.
— Я знаю, — дыхание перехватило, слова застряли в горле, — но если с ним что-то случится… это будет моя вина, понимаешь? Я должна его защищать, даже если я слабее, я его Щит.
— Он бы меньше всего на свете хотел, чтобы ты пострадала, ты пока не их категории, — сердито оборвала фэйри, щуря глаза.
Каэрхи в спор не вмешивались, просто держась рядом. Они были на полпути к северо-западной окраине столицы, куда ее вела пусть и притупленная, но четкая нить связи с ал-шаэ.
В этот момент все и случилось — как и все беды, тоже внезапно. Просто вмиг вспыхнула болью, дрожа, их связь, она пошатнулась, не упав только благодаря подскочившим братьям. Лэйри тут же спрыгнула, хватая за руку. Но все это было неважно, сейчас их не было рядом, да и ее здесь не было. Сознание упало в обжигающий котел чужих эмоций, в котором злость и отчаянье боролись с безумной болью, пронизывающей с ног до головы. Не сразу Рин смогла понять, что это эмоции Нильяра, что она сейчас в его сознании — полностью открытом и корчащимся в агонии.
Это стало ударом. Он всегда казался неуязвимым, непробиваемо спокойным. Что произошло? Где-то там, на плитах переулка с закопченными стенами ее тело сводило от невидимой боли, а здесь она пыталась не раствориться в нем, не потерять себя, но и его не потерять.
— Яяяяяр, — шипение, рык, стон.
Чужое яркое ошеломление. Сейчас он вовсе не казался таким бесстрастным, хотя действительно мешанина чужих эмоций быстро приходила в порядок, упорядочивалась, успокаивалась, как по мановению руки. Вряд ли кто еще так смог бы. Чужая невидимая рука подхватила ее сознание, собираясь вышвырнуть без разговоров, но она увидела достаточно, чтобы остаться. Чтобы ни случилось.
— Либо мы выживем оба, либо… мне не нужна жизнь без тебя, Яр. Можеш-шь считать меня сентиментальной влюбленной дурой, но я лучше сдохну сейчас рядом, если не смогу помочь, чем всю жизнь буду существовать с дырой вместо сердца.
Такое же холодное спокойствие, как и всегда, но, поздно, милый. Она уже ощутила его эмоции Она уже испытала его любовь, пусть он сам не смог бы дать названия тому вороху чувств, которые к ней испытывал.
— Ты слишком слаба, — наконец, откликнулся устало иршас, — даже я не мог бы предположить настолько изощренной ловушки, настроенной на твою кровь. Ведь мы уже смешивали кровь, и несколько капель позволили на миг пробить мою защиту. Илшиардена… — пауза на долю мгновения — здесь сейчас нет, как и Эрайша — его отвлекли теперь, а потом будет уже поздно, паразит уничтожит мое сознание с моей же помощью, — голос Нильяра звучал приглушенно, но совершенно спокойно. Как будто бы это не он сейчас умирал из-за их связи.
Рин слышала о таких проклятьях — вот только не было идиотов их применять — за одного такого подселенного паразита проклинающий платил большей частью своей души, угасая затем долго и мучительно вслед за своей жертвой. Мысленно стиснула зубы. Это только ее змей и никакой смерти она его не отдаст.
— Скажи только одно. Без всяких но, без скидок на мою слабость и отсутствие опыта — есть ли для меня шанс тебе помочь?
Ее тело там, на руках друзей, обмякло, тяжело дыша. Его тело корчилось на камнях, оставляя борозды когтями, в окружении его гвардии. Молчание было таким долгим, что, казалось, избранник не ответит. Проклятье, упрямая змеюка. Не пытать же его? Видимо, Нильяр слышал все ее мысли свободно — раздался ответный хмык и бесцветное:
— Да, можешь.
— Ну? — клещами, что ли, вытаскивать, по чешуйке, чтобы признался?
— Ты должна… — голос ослабел, прервался на тари, но тут же снова окреп, — открыться мне. Полностью, — отрывисто прошипел, стискивая зубы, — открыть мне свою душу, свое сознание, свою силу. Так, чтобы она сплелась воедино с моей. Так давно уш-ше не делают… — мучительное молчание, словно он на что-то решался. Видно было, что просить ал-шаэ не привык и не желал ни от кого зависеть даже на пороге смерти, гордец, — это мучительно. Мы будем друг у друга как на ладони, мы увидим даже то, что давно забыли сами, понимаеш-шь? Ни единой тайны, ни одного шанса на то, что мы хоть что-то сможем друг от друга скрыть. Нас больше не будет по отдельности… никогда. Разлука больш-ше, чем на несколько дней, обернется мукой, а умрет один, в тот же итор уйдет и другой… Ты понимаеш-шь, на шш-што себя обрекаеш-шь?
Звучит страшно. Но только не тогда, когда рядом с тобой умирает единственное существо. Если у жизни любимого змея есть цена — что ж, никакая не будет слишком большой. Лишь бы жил дальше, а она заплатит по любым счетам.
«Я помогу», — внезапно откликнулся в разуме Нильяра чужой голос, пробирая до дрожи. Он весь, казалось, состоял из ледяного шипения.
«Твой бог немного занят, девочка, но я ему задолжал, да и не могу оставить своего Посвященного в таком состоянии. Пусть будет так, я сумею немного облегчить крепость ваших уз, если ты согласишшшш-шься…»
Шелест невидимой чешуи. Высверк колдовских изумрудно-зеленых змеиных глаз с вертикальным зрачком. Черноту сознания словно укутало огромным хвостом, отгораживая от внешнего мира, позволяя немного расслабиться им обоим, передохнуть. Вопреки всем законам Шъяраншасс, Великий Змей иршасов, пришел на помощь, когда его ожидали меньше всего.
— Ты никогда не просил у меня ничего, даже в самые худш-шие дни, — шипение было почти нежным. Возникло ощущение, что Нильяр впервые успокоился, чудовищное напряжение внутри него исчезло, — поэтому теперь я с-сам помогу тебе. Ты долго ещ-ще долш-шшен прош-шшить, нас-следник.
Невидимое тяжелое дыхание, ледяное касание собственной силы и тихая молчаливая мольба где-то «веселящемуся» Эскайру. Помоги. Я слишком много прошу у тебя, наверное, и слишком часто. Но ведь и отдать готова не меньше. Он — вся моя жизнь. Помоги…
Чем дольше ждешь, тем больше страха, лучше уж поскорее развязать этот проклятый узел.
— Давайте… Я готова, — только голос чуть подрагивает, но внутри сомнений в правильности происходящего нет.
— Хорош-шшооо…
И — ответом — далекое эхо, окутывающее знакомой прохладой дара.
— Давай, змейка…
Она отпустила себя. Мысленно раскрылась, распахнула каналы, выпуская бурлящую и царапающуюся магию наружу. Обняла измученное сознание Нильяра, чувствуя в ответ такие же крепкие невесомые объятья ментального поля. Забери. Я здесь, я твоя, и вся моя магия — тоже. А дальше… они словно рухнули в кипящий океан, который мотал нещадно, тряс, как криво сбитый плот, обжигал кожу, накрывал с головой, так, что было просто не вырваться. Может, она бы не выдержала этой муки, сдалась, она уже почти забыла, что и зачем происходит здесь, да и кто она, и кто тот, кто так бережно и сильно ее к себе прижимает.
Волны спаивали их воедино, заставляя врастать друг в друга, не давая разъединиться ни на миг, заставляя задыхаться от невозможности почувствовать второго еще ближе, так, чтобы не осталось «я», а только «мы». Наверное, если бы она могла, то кричала бы — но в иллюзорном мире это было невозможно. Побывав здесь, прежним уже никогда не остаться…
Снова рывок, словно кто-то перемалывает сознание на части. Полет — в невесомости — где крепко сжимают невидимые руки, а чужое сознание ласкает, успокаивая знакомой ледяной прохладой. И тишина. Бездна ушла, заставляя тихо выдохнуть и скользнуть в знакомую тьму. Для них все закончилось…
ЧАСТЬ 2. Интерлюдия 4. Высший Суд
Истина настигает лжецов и лжесвидетелей.
Гераклит Эфесский
Море крови и огня — вот во что превратился еще недавно величественный и прекрасный город. Огромный змей, похожий на полумифических драконов, обозревал пылающую площадь с неба, зависнув над крышами. Вторая, или, если считать человекообразную, третья ипостась иршасов императорского рода, представляла собой именно летающего змея, обладающего, кроме всего прочего, ледяным или огненным дыханием. Многие об этом, кажется, позабыли.
Шелларион выпустил из ноздрей струйку пара, зорко поглядывая по сторонам. На сердце было тяжело, но на то он и император — он не имеет права исчезнуть с поля боя. Даже если в опасности была жизнь его единственного и любимого наследника. Не то, чтобы он ненавидел своих младших детей, но личность их матери, увы, наложила на его отношение к ним слишком большой отпечаток. Он был предвзят, и этого не мог отрицать. Когда-нибудь это сгладится, забудется… но так близки, как с Яром, они с младшими не будут никогда. А ему… — скрип зубами вышел оглушительный, так, что целая ватага обезумевших попадала на колени, сдаваясь, — еще предстоит узнать, каким образом и откуда эта тварь добыла ему старшего сына. Того — кто — он чувствовал, был рожден от его истинной пары. Этим он и обманулся когда-то, женившись на ней. Слепой дурак.
— Почти все закончено, — рядом возник Повелитель фэйри, скалясь и сверкая безумными ярко-зелеными глазами, — полагаю, что дальше вы справитесь сами.
Посмотрел внимательнее и, словно что-то поняв, усмехнулся уголком губ:
— С ними все будет в порядке. Боги их не отпустят так просто, Шелри.
— Сссс. Не с-смей меня так нас-сывать.
— Тебя, кстати, там еще сюрприз ждет, неожиданный. Надеюсь, ты морально готов встретиться со старым другом, который избавил тебя от необходимости выносить приговор собственной супруге.
Сказал — и исчез в тот же миг, как сквозь землю провалился. Только аромат скошенных трав, висящий в воздухе, напоминал, что Ис-Тайше здесь был. Вот уж кто змей. Миг — и из воронки золотистого вихря вместо парящего дракона выступил мужчина в летящих черно-золотых одеждах. На голове сверкнул камнями венец. Только пальцы чуть дрогнули, да губы сжались в тонкую линию. Старый друг… неужели Нильяр был прав?
— Еще как прав, — сегодня императору не давали остаться наедине с самим собой, но этому вестнику он не хотел бы отказывать в разговоре.
Эскайр тан Ши, вернувшийся и — судя по всему — неплохо набравшийся сил за последнее время бог справедливости. Тьма из-под капюшона расступилась, показывая худое скуластое лицо, темные провалы глаз, точеные брови. Изменчивый, пропитанный своей безумной силой насквозь, что он принесет в его мир?
— Слишком много мыслей, иршас, — губы скривила пакостная усмешка, — все будет тихо — и очень долго, я изрядно проредил ряды жаждущих моей смерти, да и просто излишне мечтающих о власти.
— Будто ты о ней не мечтаешь, древний.
— Я вполне скромен в своих запросах и на чужое не покушаюсь, — спокойно, — с вашими детками все в порядке, жизнь нашего Палача я сохранил, от проблем с женой избавил…
— Очень интересно. — золотисто-алые глаза ярко вспыхнули, охрана поспешно отвернулась, не желая быть свидетелями императорского гнева. — И каким же, позвольте, образом?
Впрочем, он и сам почувствовал уже ответ на этот вопрос — просто не заметил в горячке боя, как оборвалась и без того истончившаяся чужими изменами и предательствами брачная связь. Его жена была мертва, а он не чувствовал от этого ничего, кроме облегчения.
— Он должен был убить ее сам, Шелларион. Иначе твоему брату было не вернуться к жизни, император. Не береди прошлое, не спрашивай у него о том, что происходило в моем Храме. Я получил Хранителя, ты — утерянную часть души. Я вижу в твоем сердце страх и любовь, борющуюся с решимостью уступить. Ты еще не привык к мысли о том, что он жив, а уже готов отдать брату его женщину. Поверь, лучше спросить ее саму — эта женщина не простит, если примешь решения за вас двоих, — насмешливый фырк, — вот уж никогда бы не подумал, что буду оказывать моральную поддержку…
— Почему? — вдруг сам не ожидая от себя задал от мучающий его вопрос. — Почему все вышло так легко? Да, счет идет на тысячи пострадавших. Но — это по всей огромной Империи. Жестоко звучит, но ведь и правда… легко. Почему они действовали так?..
— Резко? Неподготовленно? — любезно подсказали вкрадчивым голосом.
— Да, — устало, — как будто они не понимали, что творят. Я ожидал куда более изящной игры.
— А они уже толком и не понимали, — усмешка выглядела злой, — не стоит играть с теми силами, с которыми ты справиться не в силах. Они мнили себя кукловодами, начав эту партию, но сами не заметили, как стали куклами.
— И кто же дергал их за ниточки? — не праздный вопрос.
— Вы все правильно поняли, Император, — тан Ши отвернулся, вглядываясь в горизонт, — их вел Хаос. Но он не только жесток и беспощаден. Хаос лишен разума. А потому разума постепенно лишаются все те, кем он управляет. Ваши… наши куколки оказались слабы. А вам в этом очередной раз повезло.
Повезло… сердце на мгновение заныло, как старая незаживающая рана. Ведь когда-то все было иначе…
Эскайр уже давно исчез, а Шелларион, отдавая приказы и контролируя оцепление столицы, рассылая отряды на подавление очагов возгорания и поиск избежавших наказание главарей все думал о том, что ему рассказал древний бог. История ужасала — и восхищала беспринципностью, наглостью и хитроумием жены. Эрайна все просчитала — уроженка нищающего рода иршасов, она не могла бы и в том мире рассчитывать на сколь-нибудь выгодную партию, но амбиций и хитроумия ей было уже тогда не занимать. Что ж… тогда она действительно привлекла его внимание. Используя истинное женское колдовство и чары вскружила голову так, что он даже не посмотрел сам их совместимость — поверил ей на слово, влюбленный дурак. Вот только расчетливая иршасса прекрасно понимала — стоит родиться слабому ребенку — и муж тут же все поймет.
Судьба как будто благоволила ей… Император потер костяшками виски, тихо шипя от сдерживаемой ненависти. Женщиной эту тварь язык не поворачивался назвать. Юная провинциалочка из дальней провинции попала на прием к тогдашнему карриаршу Шеллариону чудом — вместе с компанией своей более успешной и знатной подруги. Он уже и не помнил ни ее, ни чувств, которые она у него тогда вызвала, а вот Эйна оказалась более наблюдательной — и рискнула проверить совместимость мужа и чужачки. Наверное, тот момент стал переломным. Девяносто семь процентов. У него могла бы быть очень счастливая семья… Но не случилось. Опоенная дурочка легла к нему в постель под личиной его супруги, а уж о его невменяемом состоянии супруга позаботилась… И как «внезапно» и быстро та забеременела. Подкупленный целитель говорил то, что было нужно ей, Раон, уже тогда ставший ее любовником, сглаживал острые углы, заговаривая зубы Шеллариону. Девочка родила ребенка и в тот же день умерла — карри не нужны конкурентки.
Инсценированные роды, специально тогда, когда его не было во дворце, «рождение» Нильяра… Теперь ясно, почему она так его ненавидела, почему Яр так долго молчал — точно он ничего не знал, но подозревал наверняка многое. У сына придется вымаливать прощение… А Раон… При мысли о пойманном советнике на губах расцвела кровожадная усмешка.
Улов и в самом деле был горячим в этот раз, вот только… ни в одном из заговорщиков не было столько силы Хаоса, сколько хранилось в брошенных неоднократно снарядах и заклятьях. Кто их снабдил таким источником и где он? Хотя… Айр Ши упомянул в разговоре что-то вроде того, что его жрец со всем разобрался. Интересно, что нового ему расскажет Илшиарден?
Горевать было некогда — и иршас, как делал всегда, загнал тоску в дальний угол сознания. Не время и не место. Скорбь по убитым не вернет их к жизни. А вот осознание своих собственных ошибок поможет двигаться вперед.
Смотреть в глаза бывшему другу и бывшему брату по крови было невыносимо тяжело. Чего так не хватало ему, что он предал? Власти — это было совершенно ясно. Вот только разве мало власти он ему когда-то дал…
— Не буду спрашивать «за что», — Шелларион коснулся раздвоенным языком щеки связанного в человеческой форме советника, занося на кожу свой яд, — и «почему» тоже не буду. Я понимаю, Раон. Но я предупреждал тебя когда-то — я не прощаю предательства и не даю вторых шансс-сов…
Огромный золотой иршас обхватил хвостом пленника, чуть придавливая. В ответ раздался хрип и ненавидящий взгляд.
— Ты был слепым дураком, не видящим дальше собственного носа. Таким наивным когда-то… Просто грех не восс-спользоваться. Власть — она в наш-шей крови, Шелрии-и, — протянул мужчина, тут же получив кончиком хвоста по лицу.
— Не смей меня так называть, выродок, — голос императора был в этот момент так же спокоен, как и голос его старшего сына. Но лед, что обжигал в нем, не давал воспротивиться приказу.
Раон закашлялся, смеясь.
— Все такой же рес-ский… Вся влас-сть доставалась тебе просто так, без усилий, все самые красивые иршассы готовы были ес-сть из твоих рук, а ты в начале был равнодушен, а потом все пожирал глазами женушку нашего второго братца… это было довольно с-сабавно, знаешь? — тихое шипение-смех переросло в надрывный кашель. — А Эйна… Эйна смотрела только на тебя, даже когда была с-со мной… А тебе было просто плевать на нее, Шел.
— Твоя Эйна больше всего на свете любила власть, поэтому она смотрела на того, кто ею обладал в большей степени…
Ненависть растаяла, оставляя горький привкус на кубах и ощущение безумной усталости. Кровную связь не разорвать так легко, как бы им обоим хотелось. Сможет ли он поднять руку и убить? Сможет ли осудить?
— Не нуш-шшно.
Плиты дрогнули, когда из ниоткуда на них ступил невысокий подросток с глазами змеи, не имеющими белка. Шъяраншесс. Давно его бог не приходил в такой форме. Шелларион чуть приподнял брови, склонив голову.
— Иди. Я с-сабираю его с с-собой… — в холодной улыбке Великого Змея было предвкушение, от которого стыла в жилах кровь.
— Ты имееш-шь что-то против? — нехорошая улыбка. Длинный раздвоенный язык мелькает между острых клыков. Прищуренные глаза — и бесплотная фигура огромного змея, обвивающего фигуру подростка. Сейчас этот змей пристально смотрел на императора, недовольно шипя.
— Нет, не теперь.
Иногда отвернуться и уйти — сложнее всего. Возможно, потому, что кровная связь не исчезает по волшебству, не умирает даже от предательства. Он видел ужас в глазах Раона, но не остановился, лишь распустил кольца хвоста, стряхивая пленника на землю, и пополз прочь — надо было отдать приказы теням, а Раон… что ж… он сам выбрал свою судьбу, возможно, когда-нибудь у них будет шанс встретиться, если тот выживет, но не теперь.
Именно в тот миг, когда он собирался отдать приказ возвращаться во дворец, совсем рядом, несмотря на все усилия магов, распахнулся черный круг чужого портала, откуда появился тот, кого Шел уже никогда не чаял увидеть. Черно-золотая чешуя, словно покрытая инеем. Браслеты на запястьях, отмеченные знаком Эскайра, темная туника с защитными рунами… Шелларион пригляделся, не веря своим глазам — в груди черного Хранителя пульсировал в такт сердцу кусочек древнего алтаря. Так вот, как Справедливость вернул его к жизни.
Глаза в глаза — так, что и не отвести. Безумный убийца. Их спаситель. Хранитель древнего бога. Половинка его души. Супруг иршассы, которую он — после стольких лет — все-таки смог добиться. Кто он теперь? Откровенно говоря, ему было наплевать. Шелларион скользнул вперед, касаясь хвостом хвоста замершего друга.
— Сумеречного дня, брат мой, — блеснули ало-золотые глаза, — я так тебя шш-шдал…
Илшиарден зло зашипел, черные нити напряглись, удерживая рвущееся отродье Хаоса. Вот он — тот, из-за кого императрица и Советник пошли на мятеж. Вот, кто должен был занять престол после смерти императорской семьи. Вернее, однозначно после смерти Нильяра, да и младшего, наверняка, тоже. Дочь императрица, возможно, пощадила бы… Ярость только росла из-за ощущения непоправимости произошедшего. Разоренный, разрушенный город, тысячи убитых жителей самых разных рас. Огромные экономические убытки и возросшая реальность политической угрозы извне. И все же… этот гнойный прорыв был во благо, вскрывая все тайны, все скелеты в шкафах, все тщательно запрятанные секреты. Самое время уничтожить ненадежных сейчас, пока все не стало еще хуже…
Мальчишка, корчащийся в сетях его магии, вызывал зубовный скрежет. К счастью, он вовсе не был похож на императрицу — видимо, внешностью пошел в тварь Хаоса, которую та призвала, чтобы зачать долгожданного будущего Императора. Хотелось растоптать, сжать чуть крепче — чтобы рассыпался в прах у его ног, но… почему-то он ничего из этого не сделал. Быть может, потому, что дар говорил ему — этому существу он права вынести смертный приговор не имеет.
— Что же ты медлишь, Палач? — яростный крик больше походит на полузадушенный писк.
Бывают те, кто творит зло ради собственной выгоды и ради самого зла. А бывают те, в ком это заложено от природы, кто просто не знает и не понимает, что может быть по-другому.
— Я не буду выносить тебе приговор, маленькое отродье хаоса, — почти мирно заметил иршас, смотря, как впиваются черные нити дара в сероватую кожу этого странного существа.
Серая кожа, сероватые, какие-то бесцветные волосы — и только глаза — огромные, бордово-алые, в которых пылает огонь Бездны. Лучше думать о нем, несостоявшемся принце, чем о проклятой кирино, которая поиграла с его душой и телом, чуть не разорвав в клочья. Сумасшедшее отродье Хаоса — она действовала с точным расчетом. Была ли Анайлиса в самом деле безумна?
— Не думай о ней, — Эранъяш появился внезапно, как и всегда. Сверкнул наведенными гламуром искусственными глазами, накладывая поверх клетки из черных нитей свою. Потянуло ветром, лесной хвоей и тьмой.
Мальчишка в клетке — ему от силы было лет пятьдесят, только-только первое совершеннолетие справил, — зло зарычал, но перестал бросаться на прутья.
— Не думать? Отчего?
— Может, от того, что это мерзавка тебя не стоит? Как и твоих мыслей о ней? — Инстанши появилась следом за братом. Виноватой от того, что отправила его в холодные объятья Эскайра, младшая фэйри не выглядела, только на дне раскосых глаз жил вызов.
— О ком же мне думать? О тебе? — насмешка, в которой слишком большая доля правды. Разве он мог не замечать ее внимания? Ее чувств?
— Можешь и обо мне. Или, по крайней мере, о своей дочери. А о падшей кирино мы с братом позаботились. Ведь она установила ловушку на наследника, в которой чуть не погиб и сам Нильяр, и Дейирин.
Ошеломление. Страх. Изумление. Ярость.
— Когда? — воздух затрещал от бушующего дара, а оба фэйри поморщились.
— Около итора назад. Уже все в порядке, — голос Инши налился силой, зазвенел, как мелодия ручья, проливаясь прохладой на раны и успокаивая.
Да, слишком много всего произошло… Вливание чужой магии, снятие проклятья, сила Хранителя Храма и жреца… не много ли для него одного? Сейчас, очнувшись разом от дурмана, он понимал — мать его дочери едва ли была способна испытывать к нему что-то, кроме страсти. Он должен был стать ее игрушкой, марионеткой, привороженной раз и навсегда. Да и полно, мать ли она для его Рин? Что-то вертелось на краешке сознания о том, что духи не способны иметь детей, но сейчас это было уже не так важно. Исчезло все, что когда-то привязывало его к этой… кирино. Женщиной назвать ее язык не поворачивался. Правда в том, что и у него нет и не было настоящих к ней чувств, к счастью, иначе безумие было бы неминуемо. Яр… если бы не Яр, не император, не Инши, что гончей ходит рядом — ничего бы не было. И его бы не было вовсе. За одно лишь он ей был благодарен — каким бы способ отступница не зачала его дочь, Дейирин была его и только его…
Тайши… Хотелось бросить все и торопиться к ней, но он не имел на это права, утешая себя тем, что друзья бы не стали лгать. Да и он чувствовал — нити связей с Рин хоть были изрядно потрепаны, но не порвались, не рассыпались в прах, а, напротив, постепенно восстанавливались.
Илшиарден тихо вздохнул, чуть пробуя раздвоенным языком воздух.
— Так что вы с ней с-сделали? — качнулся вперед, обвивая хвостом ретивую фэйри.
Та только усмехнулась, ласково проводя пальцами по тонкой чешуе на лице. Это вызывало странную и сильную дрожь во всем теле. Такую, что закружилась голова и судорожно застучал кончик хвоста. Клыки так и зачесались при виде подставленной нежной шеи — не из желания пустить кровь, но укусить… пометить, поставить свое клеймо… Такого безумного желания с ним еще не бывало никогда — словно сама душа рвалась вперед. Неужели снова приворот?
— Она больше никого не побеспокоит, Илш. Приказом императора тебе и твоей дочери запрещено что-либо рассказывать о ее участи. Остальные о кирино и вовсе ничего не знают, — алые губы шевелились, говоря что-то еще, а он снова терял связь с реальностью, как мальчишка.
Может, он успел бы натворить глупостей — все же стоит признать, от событий, идущих одно за другим, у кого угодно голова бы пошла кругом — да только помешали. Они появились из черного марева вдвоем, рука об руку. Ладонь Эскайра тан-Ши крепко обнимала талию невысокой худенькой женщины, слепой и покрытой шрамами. Но этого не замечалось… только гордая осанка королевы, аура знакомой силы, насмешливая теплая улыбка и роскошная грива серебристо-седых волос.
— Птенчик Илш, — обычно скорбно сжатые губы дернулись в попытке улыбнуться, — я знала, что ты меня узнаешь, милый.
Тонкая ладошка потрепала, куда достала — по груди, но иршас поспешно склонился, свивая хвост. Как ни крути, именно мастер — мужчина она или женщина — была ему и за отца, и за мать. Фэйри вывернулась, отстранившись, и хмуря тонкие губы.
— Теперь все правильно, Илш, не бойся, — улыбнулась по-женски мягко, — длинные ловкие пальцы зарылись в шелковую гриву волос, растрепывая ее окончательно, но Судья только счастливо прижмурился, подставляясь, как кот.
— Совместимость 99.9 %, — ухмыльнулся, показывая острые иглы зубов, Эскайр.
— Что? — он сначала просто не понял. Слишком много всего, слишком резко.
Теплая ладонь легла на плечо, как-то разом успокаивая. Ответа, в общем-то, уже не требовалось.
— Но почему же раньше я ничего такого не ощущал?
— Потому что был недоделанным, — жестко отрезал Справедливость. Черные глаза впились, выворачивая душу снова, заставляя вспомнить произошедшее на алтаре, — до тех пор, пока ты не объединился окончательно со своей сущностью и даром и не принял меня, у тебя не было шанса обрести истинную пару, как и у твоей дочери. Но вам повезло. Все-таки повезло.
Инстанши уже обвивалась вокруг него лозой, тянясь к губам, а божество со своей спутницей рассыпались искрами, исчезая.
Горячие желанные губы коснулись его, раскрываясь и впуская змеиный язык, но не покоряясь, а начиная извечную борьбу мужчины и женщины.
— Будьте счастливы, детки… — прозвенело в воздухе.
— Береги мою дочь, — тихо шепнула примятая трава и склоненные деревья.
ГЛАВА 9. Любовь наследника
Брак — это долгий разговор, прерываемый спорами.
Роберт Л. Стивенсон
Рин зевнула во все клыки, привычно нащупывая рукой рядом лежащее тело и закидывая на него ногу — для пущей уверенности, что никуда больше не денется, не сбежит, не растает. С того дня, как Нильяр чуть не погиб, прошло чуть больше двух недель — при этом, что обидно, несмотря на куда большие повреждения, Яр восстанавливался гораздо быстрее и уже пытался ползать, несмотря на все предписания целителей, змеюка вредная и безрассудная. Но возвращался всегда сюда, в одну постель на двоих, не пытаясь сбежать. Им теперь вообще было трудно расстаться — да и хотелось ли? Ей — однозначно нет. Может, для кого-то ощущать любимого всегда — это пытка, для Рин — наслаждение. От нее он с трудом может укрыться (а сейчас и вовсе не может) своими плотными щитами из ментальной сущности. Нет — тут никуда не денешься — узнаешь о будущем супруге даже больше, чем хотелось бы.
В этот момент ужасно зачесался нос, а потом… накатило безумное возбуждение, смешанное с сожалением, жар пополз по телу, скапливаясь внизу живота, заставляя приоткрыть губы, облизывая их языком, срывая тихий стон. Как хочется взять это тело, впиться губами в желанные губы, обвить хвостом, стискивая в объятьях, заласкать, расцарапать, заклеймить. Подмять под себя, оборачивая в чешую, прокусить нежную кожу до крови, идя, как она задыхается от страсти в его объятьях…
Она… что? Вот ты себя и выдал, подлый хвост. Ой, что-то не о том она думает, учитывая, как близко к ней чужое тело, как упирается кое-что в живот, намекая о нескромных желаниях своего владельца. При этом дыхание даже не сбилось… ссссссс. С-смей. Подушка сама легла в руку и коварно опустилась прямо на лоб сладко спящему и грезящему нескромными желаниями Нильяру.
— Подъее-оом, Яр. Я все чувствую. Если мы не поженимся в ближайшие несколько дней… — Рин задохнулась, глядя на жадно блестящие, осматривающие ее с ног до головы глаза. И куда это мы под сорочку-то смотрим, а? А ведь приличная одежда… была, пока кое-кто ее во сне не поцарапал когтями.
В нахальных серебряных глазах — ни тени смущения. Наконец-то она могла увидеть его без маски — да и какие маски между теми, кто сплел души воедино? Нильяр был красив — не слащавой приторной красотой, как некоторые альвы или вампиры, а той, первозданной, дикой и необузданной мощью. Резкими твердыми чертами лица. Чуть раскосыми глазами со змеиным зрачком. Тонкими бледными губами. Нет, она необъективна, наверное. Просто она не видит за ним других, да они и не нужны.
— Еще одна мыс-сль, душ-ша моя, и мы сс-ссс тобой уш-ше никуда не уйдем сегодня, — только вот это шипение в речи его и выдавало с головой.
— Яр, ты, — смущения сдержать не удалось — залилась румянцем, — хоть поспи пока в отдельной спальне, а?
— Ты полагаешь, что я не способен держать себя в руках? — ох уж эти высокомерно вздернутые брови.
Пальцы сами потянулись погладить тонкий, уже заживший шрам на лице. До конца он так и не сошел. Ал-шаэ прикрыл глаза, тихо выдыхая, но позволил себя касаться.
— Боюсь, сама не сдержусь, — призналась честно.
— Тогда организуем заключение союза завтра, — ответил невозмутимо невозможный иршас, резко подымаясь с кровати, — но для этого сегодня придется хорошо поработать…
Подошел, наклонившись, коснулся ладонью щеки, а потом, перенеся ее на затылок, жестко зафиксировал голову, не давая шевельнуться. Раздвоенный язык пролез в ворот рубашки, нагло играя с кожей, заставляя судорожно втягивать в себя воздух. Пальцы медленно поглаживали живот, вызывая странные мурашки по всему телу, она уже почти задыхалась, когда Нильяр, наконец, поцеловал — сейчас в этом поцелуе было мало нежности, но ей и не хотелось. Власть. Сила. Жажда. Страсть. Ей не нужно было слов, чтобы видеть, что на дне его глаз живет только она, также, как и в душе.
Поцелуй изменился вдруг — стал тягучим, почти ласковым, словно он старался выпить ее целиком, захватить полностью, душу и сердце, будто они и так ему не принадлежали.
— Мне пора, — отстранился с легким сожалением, накидывая легкий плащ, — оденусь у себя. А ты… — нет, внешне ничего не изменилось, но она всей кожей ощущала его страсть, его теплую нежность, — иди, готовься, Рин-э. Думаю, твоя сестра по крови с радостью поможет. С Илшиарденом я сам поговорю, но, думаю, вместе с твоей предполагаемой мачехой мы с ним справимся.
И исчез, оставляя ее в весьма растрепанных чувствах, если не сказать сильнее. Губы сами разъехались в предательской улыбке. Вот так дела… на мгновенье сердце кольнула уже привычная боль. Нет, она не могла бы упрекнуть отца в том, что он, наконец, после стольких мучений обрел свое нежданное коварное счастье. Сестра Эраньяша была ей искренне симпатична — умная, целеустремленная, настойчивая, преданная, любящая — все эти бесконечно долгие годы — за двоих. У нее было все то, чего не было у той, которая ее создала. Анайлиса… вспоминать не хотелось. Конечно, ей рассказали — пришлось. Наверное, она просто перегорела, а может, была действительно не слишком хорошей дочерью. Но, когда самые страшные подозрения подтвердились — просто вздохнула спокойно. Мать перестала для нее существовать еще в тот момент, когда начала предавать и лгать. Сейчас… можно было просто спокойно вздохнуть.
Тогда она замолчала — на весь день. Нильяр не трогал — он слишком хорошо ее чувствовал, оставил их наедине с отцом — заново пережить горе. Привыкнуть снова друг к другу. Не оттолкнуть, довериться. Сколько ему досталось?
— Вот ты где. — ее ощутимо дернули за растрепанные огненные локоны, заставляя недовольно зафырчать.
Лэйри молча обняла, лукаво улыбаясь.
— Смотрю, кто-то очень доволен, а, Рин? Настолько, что и к полудню все в ночной рубашке по комнате бегаешь, болящая?
Подруга нагло издевалась, изволила, так сказать, шутить.
— Давай шустрее, у нас с тобой сегодня хлопот не оберешься, потому что где это видано — императорская свадьба — да за один день. Впрочем…. — хихикнула, тут же прошествовав к шкафу в смежной комнате, — хорошо, что твой избранник такой предусмотрительный. А то бы…
— Та-аак. А ну давай рассказывай, милая. — Рин прищурилась от солнца, оборачиваясь. Вот так и знала, что Яр рассказал далеко не все. Несмотря на всю внешнюю открытость, значит, умудрялся ставить барьеры, ууух, ссссс…
— А чего говорить-то? Твой драгоценный иршас начал подготовку еще до начала мятежа, он в любом случае собирался поторопиться с браком, а то уведут еще такую красоту хвостатую из-под носа. — Лэи замерла на мгновение, отложила в сторону подготовленное платье — и крепко обняла. — Не вспоминай ее, ладно? И ни о чем плохом больше не думай, прошло все. Лучше думай о том, что, возможно, после вашей не за горами будет еще не одна свадьба…
— Ты? — неужели Кио подсуетился, наконец?
Фэйри улыбнулась светло и счастливо, рассыпался смех бубенцами-колокольчиками.
— Да. Ты же знаешь — ему отдали и титул бывшего советника Раона, и все его состояние. Вернее, все это перешло к нашему новому советнику, карри Ллиотарену, но Кио его полноправный наследник, — острые зубы хищно блеснули. Лэйри, как и Рин, была полностью на стороне императора в этом вопросе.
Наверное, кому-то это покажется диким и жестоким — оправдать монстра, убившего столько жертв жестоко и безжалостно. Но, во-первых, эти жертвы далеко не были невиновны, а, во-вторых, Ллиотарен все свои прегрешения давно уже искупил сполна. Единственное, что осталось напоминанием об ужасном прошлом — одна ночь в месяц, в которую он становился таким, каким был — живым мертвецом. У магии любого бога есть свои правила и ограничения, и даже древнейший из них был обязан создавать противовес своим дарам. Впрочем, разве это не мелочь по сравнению с тем, что теперь он мог жить, дышать и любить? Да, любить… он обрел свою потерянную семью, пусть и в несколько измененном составе.
— А когда будет свадьбе Его Величества Шеллариона, к слову? — голос Эрайша донесся из гостиной, и Рин, тихо шипя, быстро влезла в приготовленное платье. Очередная «няня» на день прибыла. Ну ни минуты покоя. Это все в наказание за самовольную отлучку в город во время мятежа…
Иршас сказал — иршас сделал. Изменять свои позиция Его Императорское высочество не привык.
— Точной даты пока не назначено, — откликнулась, поправляя вырез чуть более глубокий, чем ей было привычно и выходя в небольшой коридор, ведущий в гостиной зале, — вы же знаете, Эрайш, до этого в Империи не было такого прецедента, как тройственные союзы. Необходимо как-то законодательно закрепить этот факт, да и объяснить, кто такой карри Ллиотарен и откуда он взялся — тоже.
А убийства и ритуалы, как никогда было удобно свалить на пропавшего без вести советника Раона… судьба, не иначе.
— Не сомневаюсь, что с этим справится служба Нильяра, — неприятно усмехнулся фэйри, оборачиваясь и слегка склоняя голову, а после — касаясь легко ладонью ее щеки.
Таков был ритуал приветствия, который изгнанник перенял от иршасов.
— Вы сегодня прекрасны. Смотрю, желанная добыча идет вам на пользу, — сверкнул наведенными мороком изумрудными очами фэйри.
— Смотрю, вы уже успешно сцедили яд, дан Эрайш, и с вами можно разговаривать без опаски оказаться укушенной, — парировала в ответ.
— Не устаю на вас любоваться, — Лэйри тряхнула золотой косой, в лукавых глазах сестры прыгали искорки смеха. Да Рин и сама уже не могла представить — и как только раньше жила без их перепалок?
Правда, ближе к ночи Эрайша было лучше не трогать — Хаос брал верх и фэйри, лишенный привычного якоря в виде наследника, становился совершенно невыносимым. Пусть она и смогла заменить в этом плане Яра, но ее сил не хватало на то, чтобы утихомирить силу, бурлящую в чужой душе — слишком уж много ее было. Да темный фэйри всегда останется таковым, но пожалеть его — язык не повернется. Может, придет время — и он все же вернет себе глаза и былое могущество, а пока Эрайш потихоньку начинал собирать под свою руку тех несчастных, кого еще не перемололо правосудие Ис-Тайше.
— Коброчки, не нацедите мне элитную порцию? — сестренка нарывалась…
— Думаю, нам пора. Если вы готовы, даны, — холодное лицо немного смягчилось, — обеих сестер Эрайш Ръятэ обожал всеми остатками своей души. И ей тоже доставалась частичка его тепла — что грело и заставляло гордиться.
— Возвращаюсь к вопросу о свадьбе императора, — Рин задумчиво шевельнула хвостом, скользнув вперед, к дверям, — учитывая, что медовый месяц они, кажется, вместе с Ллиотареном и Заарданой устроили себе еще до свадьбы, полагаю, она не за горами.
— Этого можно было ожидать…
— Похоже, такого ожидать могли только вы, — покачала головой Рин, — все ожидали грандиозного скандала, даже после скормленной народу байки о вернувшемся из ловушки в другом мире Ллиотарене…
— Смерть меняет, — задумчивое.
— Да. Заставляет понять, что именно для тебя важнее — любовь и семья — или собственнические замашки.
— У вас все же немного иная психология, — откликнулся Эрайш, пропуская вперед, в портал.
И… завертелось. Больше о грустном они не вспоминали — завтрак, прогулка, примерки, согласование торжества, которое должно было пройти в двух Храмах — Великого Змея и божества Справедливости, списки гостей, снова наряды. В какой-то момент фэйри, зло рыча, удалился на отдых, не выдержав девичьего натиска, а его сменили князь Айнире и Киоран. Стало еще веселее.
Иногда на периферии сознания мелькали мысли Нильяра, занятого примерно тем же, но несколько с другой стороны — законодательной и как глава по безопасности. Иногда теплый клубок эмоций внутри урчал от счастья, а чужая магия начинала ласково поглаживать, успокаивать, отдавая свое тепло и поддержку. Казалось, все было прекрасно, и этот день мог бы стать одним из самых счастливых в ее жизни.
В этот модный салон они зашли уже напоследок, уставшие и порядок заморенные забегом по самым элитным модным местам столицы. Чего здесь только не было. Тканевые маски и полумаски, фарфоровое хрупкое произведение искусство, инкрустированное драгоценными камнями, флаконы с духами, броши, изящные заколки для волос и масса всяких приятных мелочей. Ну, наверное, приятных… Рин, признаться, терялась. Куда лучше ей было бы зайти в лавку оружейника, чем в это девичье царства роскоши, изящества и воздушности.
Это не ее и никогда не было ее, так какой смысл пытаться сделать из себя то, чем ты в действительности не являешься? Живи — и дай спокойно жить другим, не стоит дергать змея за хвост — он и укусить может. Последние мысли относились к настойчивости местного персонала, назойливо пытающегося предложить им свои услуги, и забрызгавшим все вокруг отвратительно-сладким ароматом, от которого мутилось в голове. Мужчины сюда не пошли — остались на улице, решив забрести, судя по любопытствующим взглядам, как раз в сторону пресловутых лавок с оружием. Лэйри отошла куда-то в сторону воздушных шелковых разноцветных шарфов в углу лавки, когда Рин кто-то тронул за плечо.
— Мне так жаль… — тихое. На нее смотрели потускневшие голубые глаза молодой альвы, — мне так жаль вас…
Что еще за?
Она была на последней стадии истощения, тонкие жилки буквально просвечивали сквозь кожу. Руки были сложены на огромном животе, который был виден даже под той хламидой, которую она, видимо, называла платьем. В носу щипало, глаза слезились, горло першило. Наверное, она устала быть со всеми доброй, а, может, набралась подозрительности от Нильяра?
— Они все твари, понимаете? — глаза альвы лихорадочно блестели, щеки украсил нездоровый румянец, — они, эти чешуйчатые твари пришли нас убивать. Нас. Нас всех — женщин. Это чудовище, — он коснулась рукой живота — оно меня убивает. Ваше чудовище. Бегите от них прочь, пока не поздно?
Почему она все еще стоит и слушает этот бред? Беременная свихнувшаяся альва… Вот только… неужели она беременна от иршаса? Но как? Не в плане процесса зачатия змееныша, а скорее в плане того, что… это же запрещено. Это же строго карается законом, вплоть до смертной казни — зачать ребенка с женщиной иной расы, незамужней, да еще и со столь малой — наверняка — совместимостью.
— Я хотела денег. Положения в обществе. Думала — узнает — жениться. А он обманул, гадина чешуйчатая.
Из хорошенького ротика исторгались ругательства, а Рин поняла, что все сочувствие к сей… даме… испарилось так же быстро, как и появилось. Денег хотела? Титула? А получит дыру в земле. Жаль дуру, но что здесь вообще можно сделать? Она не целитель, у нее… обратная специальность. Да и в остальных дарах не было ничего, что могло бы ей помочь. Умения жрицы, быть может, но… Дар уже предупреждающе колол пальцы — с трудом удавалось его удержать. Нет, ей она не сможет вынести оправдательный приговор даже ради ребенка, да и лечили жрицы Справедливости, в основном, только себя и своих сестер, и братьев по оружию.
— Почему не обратились в любую из государственных больниц?
Она и так знала — почему. Там бы потребовали либо состава преступления, либо… помочь ей, скорее всего, на позднем сроке уже были бы бессильны.
— Ты уходи отсюда, беги прочь, они все проклятые, говорю, проклятые, их всех уничтожат. — сумасшедшая натужно хрипела, скалы мелкие зубы, как ее вообще сюда пустили?
Рин уже хотела уйти прочь, вызвав наряд стражи, когда почувствовала, что в спину упирается что-то острое.
— Давай, девочка, давай, тварь маленькая, веди меня к самому главному, — лихорадочный шепот, — иначе я наделаю кучу дырочек в твоем чудном тельце.
Вздохнула, прикрывая глаза и ощущая тревогу своего шаэ на другом конце связи. Нет, милый, здесь я справлюсь сама, уж поверь. Кроме брезгливого опустошения чувств не осталось. Змееныша жаль, но у него еще есть шанс родиться. Что ж за твари то бывают на земле… Чешуя мгновенно проступила на теле, закрывая спину, ноги перетекли в длинный хвост, отливающий на закате алым. Подсечка, уход, поворот. Ножик рассек ткань туники — и то чуть. Ох и достанется ей от учителей за неуклюжесть. Ни злости, ни азарта не было. Теперь она все лучше понимала Нильяра — бесконечно устанешь, сойдешь с ума пропускать каждую такую ситуацию сквозь себя. Остается только отгородиться. Хвост аккуратно спеленал безумную, стараясь не давить на живот.
— А у нас оказывается в центре столицы небезопасно… что-то внутренняя стража расслабилась во время мятежа, — от этих крадущихся ноток в голосе потеплело на сердце.
Рин обернулась, улыбнувшись князю во все клыки.
— Редко, когда меня так радостно встречают, — Айнире усмехнулся, чуть шелестнул валиками крыльев, нехорошо смотря на извивающуюся в коконе хвоста альву.
— Чего стазис то не наложили? — спросил почти миролюбиво.
— Она беременна, — Рин покачала головой, только надеясь, что Кио внял ее мысленной тираде и утащит отсюда Лэйри. Несмотря на всю боевитость, фэйри здесь не место. Не умеет она сражаться с мирным населением, особенно, глубоко беременным, — похоже, любовница одного из заговорщиков. Он хотел красивую куклу, а она оказалась до безобразия глупой и амбициозной…
— Решила на ребенка его поймать? — вампир тихо выругался, вызывая стражу. — Прости, что испортили тебе такой день, тайши. Я займусь ей, не переживай.
Уже через несколько ударов сердца в помещение, оттеснив попискивающих продавщиц, вошли двое вампиров, коротко поклонились князю, подошли поближе к зависшему хвосту… Рин чуть шею себе не свернула от любопытства, смотря, как один из воинов взял в ладони лицо альвийки, смотря прямо ей в глаза. Миг, другой — и женщина обмякла.
— Отпускай, — шепнули на ухо, — она пойдет с ними добровольно.
Так и было. Только внутри теперь вместо утреннего умиротворения царила смутная тревога. Как же она сама-то? А если правда? А если ее крови иршасов недостаточно, как и их совершенной совместимости? Умирать не хотелось — даже ради драгоценного ребенка. Может, потому, что она пока смутно его себе представляла.
— Тише, девочка моя, тише. Ну вот, испугалась… — крылья обняли ее, позволяя нежиться в мягком кожистом тепле, вызывая счастливую детскую улыбку.
Нет, Рин чувствовала, что князь воздействовал на ее сознания, но не противилась — пусть лучше успокоит, чем она будет мучить себя и других.
— С тобой все будет в порядке, девочка, когда придет твое время. А придет оно еще нескоро — для рождения детей ты чересчур молода, так что твои маленькие глупые мыслишки и беспокойство — забудь. Предначертанный каждому путь… мы сами его и строим, моя алэ-шаэ. Сейчас я открою портал, ты пойдешь домой и поспишь. А проснешься — и все сгладится, забудется…
Противостоять вампирским чарам было очень сложно, но она все же сумела разлепить губы и спросить:
— Ребенка… спасут?
— Несомненно, — твердый, спокойный ответ, — такими вещами я лгать вам не стану. — Идите.
И подтолкнул в сияющий портал, где уже ждала теплая постель, в которую посреди сладкого сна прибыл, нарушая все обещания, и второй участник предстоящего завтра действа. Обвился вокруг нее, крепко обнимая и прижимая к себе, и она уснула совсем крепко. На душу вернулось спокойствие и умиротворение, а мерзкая сцена забылась, истаяв. Вот уж кого бы целителем… мозгоправом, не иначе.
А следующий день встретил снова жаркими объятьями, упирающимися в нее частями тела и легкими укусами-поцелуями.
— Итаннэ, — «душа моя». От обращения сердце сладко заныло, а по губам расплылась счастливая улыбка. От вчерашнего осадка после тяжелого столкновения и собственного страха и тени не осталось, — я решил удовлетворить твою просьбу по поводу братьев-каэрхов, знаешь, — негромкое.
Просто… не то, чтобы Рин была против, но это определенно не то, с чего начинают утро перед свадьбой, нет? Впрочем, у них вечно все… хвостом вперед. Но ей и так все нравится. Стоит по-настоящему ждать, чтобы судьба преподнесла тебе самый драгоценный подарок.
— Яр? — Рин пыталась найти подвох в словах хитроумного избранника — и не находила. Тот был абсолютно серьезен. Хотя с чувством юмор у ал-шаэ действительно было не очень… хорошо.
— Я сделаю их твоими телохранителями, связав дополнительными клятвами на крови. Вижу, что вы и так уже все связаны между собой, но… не помешает, — отрезал коротко.
Того и гляди расшипится с утра пораньше, как растревоженная гадюка.
— Как скажешь, сердце мое, — сказала ласково, чувствуя, как по эмоциям ударило чужим удовлетворением. Приятно ему. Не такой уж ты камень, милый.
Раздвоенный язык мягко скользнул по щеке, вызывая дрожь. Тело как-то сразу превратилось в тягучее желе, растекаясь по подушкам, дыханием вырывалось часто-часто, изредка сбиваясь. Кружилась голова и припекали щеки, пока чужие когти ласково и осторожно рисовали узоры на животе, нагло пробравшись под рубашку. Серебряные глаза потемнели, Нильяр больше не казался бесстрастным, хотя лицо оставалось практически спокойным. Но разве обманешь чувства? Бьющееся под рукой чужое сердце? Прерывистый вздох сквозь зубы, проступающая чешуя, сильные жесткие руки, фиксирующие тело и не дающие сдвинуться с места…
Неизвестно, до чего бы они дошли, если бы не раздался гулкий звон, ввинчивающийся в уши — кто-то стоял у двери во внешние покои. Миг — и приятная тяжесть исчезла, уступая место утренней прохладе и легкому разочарованию.
— Пожалуй, я зря остался. Несколько переоценил собственные силы, — голос мага звучал ровно, но вот пылающие ртутным серебром глаза выдавали, как и та буря чувств, что на мгновение прорвалась по связи. — Я пойду к себе, итаннэ. Рин-э, — длинный хвост скользнул по полу, обвил ноги, притягивая ее к наследнику.
Губы ожег жесткий поцелуй — чужая рука зафиксировала голову, не давая отстраниться, он снова все контролировал — но, в то же время, Рин знала — захоти она — все будет по-другому. Да, Нильяр мог быть и равнодушным, и властным, и жестоким. Да, у них не будет все просто — а у кого бывает? Но она всегда будет знать, насколько дорога ему. Интересно все же, за что ей такое счастье?
— Мы уже, кажется, об этом говорили. Прекрати недооценивать себя, Рин-э.
И отпустил, подпихивая к кровати.
— Иди, я пришлю к тебе всех сочувствующих…
Яр просто не понимал, как близок в этот момент к тому, чтобы быть побитым подушками.
— Я хотел сказать — твоих друзей, — по связи долетели отголоски веселья. Так, значит там, где-то и чувство юмора закопано?
Все, уполз. Поганец хвостатый. На мгновение охватил привычный мандраж — пусть сегодняшние церемонии и не для широкой публики, но завтра…
Все так закрутилось, завертелось в вихре прическа-туники-платья для человеческой формы, традиционные накидки для формы иршаса, заколки-украшения-проверка церемониала. Нелегкое это дело — выходить замуж за наследника Империи. И огромная ответственность. Уже тогда, когда она ползла в окружении близких и родных рядом с отцом к Храму Великого Змея, накатило на миг снова — разве она достойна? Этого невероятного иршаса, этого высокого положения, всего того счастья, о котором год назад она и мечтать бы не смела?3ec623
«Ну, полно. Предлагаешь мне еще лекарем душ поработать, а, маленькая жрица? Откуда столько неуверенности в себе, после всего произошедшего?» — Эскайр тан-Ши, как и всегда, вовремя.
«Я боюсь, — поделилась тихо, в реальности сжимая руку отца, — что мне все это снится, понимаете? Я бы ничего не смогла без их поддержки, без вашей помощи.»
«Так помни об этом. Одно существо мало может и еще меньше значит само по себе. Забудь обо всем и радуйся сегодня, Первая.»
Чужое присутствие исчезло также быстро, как и появилось, но на душе потеплело. Ей больше не было страшно — только немного волнительно от окружающего торжества. Вскинула гордо голову, улыбаясь, поймала одобрительную улыбку отца, рядом с которым — неподалеку — вилась его фэйри, кивнула Киорану и Лэйри, идущим впереди — по традиции в Храм надо было идти пешком, а не переноситься порталом. К счастью, величественное здание располагалось здесь же, наверху, неподалеку от дворца, в отличие от Храма Господина — туда их перенесет Илшиарден, как Хранитель, хотя сама она и так могла бы перенестись в любой момент.
Высокие стены из голубоватого мрамора с прожилками. Сияющая сегодня высь неба, сердце где-то в груди стук-стук-стук. Он близко, Рин чувствовала, уже ей самой хотелось бросить спутников и бежать — туда, внутрь. Хвост заметался из стороны в сторону, но тут же замер. Еще немного бы потерпеть…
Внутри храма было тихо — даже удивительно. Никаких придворных, вообще никого, кроме стоящих впереди, у алтаря, императора, Яра и его брата. Дана Сиаллиа не могла оставить на столь длительное время свой пост в другой стране, но заранее прислала поздравление, тепло и искренне радуясь счастью старшего брата и своей протеже.
Вспыхнули факелы в виде змей на стенах. На мгновение воздух вспыхнул иссине-зеленым, а Рин ничего этого почти не замечала — только не могла оторвать взгляда от огромного золотисто-пепельного иршаса, гипнотизирующего ее полыхающими серебряными глазами. Она сама не поняла, как уже поравнялась с ним, и отец, извернув хвост в форме благодарения, передал ее руку наследнику.
Прохладная чешуя. Она кажется слишком маленькой, наверное, на его фоне.
«Любят не за что-то, знаешь? Я искал такую, как ты.»
Возраст и опыт — дело наживное. Их кровь смешивалась на алтаре, его поцелуй носил привкус той самой крови, его руки обвивали ее так крепко, что перехватывало дыхание, в воздухе гремели клятвы, император смотрел глазами Великого Змея, а она слышала только тихий шепот:
«Больше никто не причинит тебе вреда. Больше никто, никогда тебя у меня не отнимет».
— Я люблю тебя, — шептала, глядя в темнеющие глаза мужа.
Не говори, раз ты такой упрямый. Ей хватит силы его чувств, потому что их невозможно понять как-то иначе.
— Отныне и навеки вы двое — едины и неразделимы. Нильяр и Дейирин, иршас и иршасса, воин и жрица, менталист и Судья, наследник и дочь карриарша. Да будет так. — голос императора взлетает под своды, на мгновение их накрывает тень со светящимися желтыми глазами, тень огромного змея, и в ту же секунду руки обдает жаром.
Он спускается от локтя вниз, к запястью, оборачиваясь золотисто-черными лентами-змеями, сплетающими хвосты. Брачные браслеты, символы из союза, их чувств, слияния их сил.
Друзья и родственники тихо ликуют, день еще не закончен — предстоит церемония в храме Справедливости, а завтра — представление народу, но это сейчас ни капельки не заботит.
— Я знал, что ты будешь со мной, — твердые руки обнимают плечи, — я рад, душа моя.
— Ты мой. Это все, чего я желала, — Рин кладет голову ему на плечо, жадно вдыхая ставшим родным запах.
Хорошо. Тепло. Спокойно. Разве она думала хоть когда-то в своей бывшей такой унылой жизни, что можно обрести все, сделав всего один шаг через портал? Семья — вон стоит отец, обнимая Инши, друзья — Зарг и Ардай, Кио и Лэйри — лукаво поглядывают на нее, даже Эрайш здесь, хотя в чужом храме ему явно неуютно. Император пока один — все-таки к появлению его семейной ячейки всех надо еще подготовить, но с ним рядом младший сын, Иршарр. В кое-то веки и этот иршас выглядит умиротворенным. А она?
Солнце вспыхнуло, рассыпаясь у алтаря брызгами золотых искр. Супруг скользнул раздвоенным языком по плечу — благо, платье позволяло — вызываю знакомую сладкую дрожь. Уже сегодня…
Над Империей, вопреки всем законам природы, сияли радуги, а леса пели свою, особую песню. Песню счастья.
Все побеждает любовь, покоримся ж и мы ее власти.
Вергилий М. Публий
В огромной спальне на заваленном подушками помосте поначалу было тихо. Только изредка высовывался то золотисто-пепельный, то золотисто-алый хвост, свивался с соседом и шныркал под покрывало.
Да, в спальне царственной пары было пока что тихо… ненадолго. Пока не открылась еще одна дверка, ведущая в соседние апартаменты, и оттуда не высунулась маленькая головка, пробуя воздух раздвоенным языком.
— Пс-ссс, Ис-стар, родители спят.
Тут же рядом возникла и вторая, принадлежащая очаровательной миниатюрной змейки лет пятнадцати на вид. Она кивнула близнецу, фыркнула, что-то тихо зашипев и поправляя растрепавшиеся волосы, и поманила брата за собой. В кое-то веке бессменные няньки близнецов отвлеклись ненадолго, обманутые коварной иллюзией, и те сбежали. Не то, чтобы они хотели напакостить данам Заргу и Ардаю, но… тут уж сам Справедливость велел. Ведь отец обещал. Ведь мама клялась. Как только они смогут доказать свою самостоятельность — их, наконец, по-настоящему начнут обучать магии. Вот они и решили эту самую самостоятельность доказать…
Дверь, не пропускающая никого постороннего, послушно поддалась двум неугомонным хулиганам, а родители так и не проснулись — умаялись наверное — хихи — ночью. Грозились же сделать им еще то ли братика, то ли сестричку.
Хорошо, оба деда с семьями сейчас во дворце отсутствовали, иначе бы сбежать в попытке добраться самостоятельно до школы Арренойс, берущей на обучение иршасов младшего возраста, обернулась бы неудачей, как и все предыдущие. И оба хулигана даже и не подумали оглянуться, не услышали, не заметили, что в родительской спальне стало подозрительно тихо — ни шороха, ни шелеста чешуи, ни дыхания. Только две пары глаз внимательно смотрели им вслед.
— Думаеш-шь, стоит отпустить?
Рин обернулась, одаривая супруга недовольным взглядом, на что Нильяр только усмехнулся краешком губ, лизнув тут же отвлекшуюся жену раздвоенным языком за ушком, что вызвало сбившееся дыхание и расширяющиеся зрачки.
— Думаю, что им пора научиться нести ответственность за с-свои поступки, тайш-шшши.
Правая рука настойчиво погладила чувствительный кончик хвоста Рин, а левая — снова нагло заползла под одеяло, лаская грудь и вырывая прерывистый полвздох-полустон.
— Да, тайшш-ши? — ох уж это невинное шипение.
— Яр, они еще маленькие. Им нельзя вниз, Яр.
— Милая, — супруг невозмутимо покачал головой, — кто сказал, что я позволю им сейчас попасть в школу? За ними следят, и твои каэрхи, и прочая охрана. Пусть вниз спустятся, посмотрят на город, растеряются… Они сами поймут, что не готовы… пока. А через лет пять-десять уже можно будет их отправлять и самих, вполне.
— Воспитываешь, значит? — вышло ворчливо, но уж больно сильно Рин переживала за своих первых змеенышей, хотя и выносить, и родить их оказалось на удивление легко — если бы еще куча народа не носилась с ней, как с хрустальным яйцом, всю беременность, стараясь едва ли не накормить с ложечки.
— А как же…
Нильяр улыбнулся глазами и снова потянулся к ней. Как она только могла когда-то считать этого иршаса холодным, равнодушным и неприступным? Ее часть души, ее половинка. Со временем чувства стали только сильнее, вызывая в душе бурю восторга и восхищения, смешанного со страстью и исступленной нежностью. Сколько лет уже прошло с их свадьбы, сколько всего произошло — а чувства отнюдь не стали меньше.
Ни единого раза она не пожалела, что сплела свою душу и судьбу с судьбой ее ал-шаэ, что, плавясь в любимых серебристых глазах, забывала себя, забывала обо всем на свете, чувствуя себя единственной и желанной.
Нильяр по-прежнему не торопился принимать окончательно бразды правления, к тому же, у императора Шеллариона, можно сказать, началась вторая молодость. Как же хорошо, что милосердная судьба дала и этому змею, и измученному годами не-жизни Ллиотарену, и их любимой иршассе шанс быть вместе — навеки, без недопониманий и обид. Не так уж давно императорская семья пополнилась еще одним очаровательным змеенышем — Аланаш завоевал безусловную любовь всей своей непростой родни, хотя пока, по большему счету, предпочитал лежать у матери на руках и иногда вяло кусаться, шипя и сворачиваясь клубочком.
— Рин-ээээ, кто дал тебе право отвлекаться в наш-шей постели? — судя по опасному прищуру в чужих глазах — сейчас ей злостно отомстят.
— Да-да, чешуйчатый мой, я вся… — Рин улыбнулась, прикусывая клыком губу и сплетая хвост с хвостом мужа, чувствуя, как ее окутывает чужое возбуждение и восхищение, обожание за гранью любви… — твоя, — закончила, оплетая шею супруга руками.
Из горла вырвалось удовлетворенное шипение — супруг сегодня не был мягок и нежен, но это именно то, что они хотели — наконец, расслабиться в отсутствие вездесущих поганцев. Мир утонул в вихре страсти, тело плавилось от чужих прикосновений, а душа пела.
В этот момент она не вспоминала о тех трудностях и препятствиях, обо всем хорошем и плохом, что случилось за эти годы…
Не забыла императорская чета и о еще одном своем приемыше — том самом, первом и нежданном, маленьком иршасе Арнэше, которого Рин и Кио когда-то спасли во Впадине. Как ни печально, отца малыша найти не удалось — он был полукровкой от матери-иршассы, которую изгнал собственный клан за связь с человеком. Вернуть малыша в клан не было возможности, иршасы действовали жестоко, но вполне законно, зато наследник мог его вести в свой Род, без права наследования титулов, что он чуть позже, когда змееныш подрос, и сделал по просьбе избранницы. Сейчас Арнэш уже сам был женат и служил в Службе безопасности, показывая недюженные таланты в области сыска.
Впадину-тюрьму полностью реорганизовали — да и как могло быть иначе, если, при ближайшем рассмотрении, после восстания обнаружилось множество злоупотреблений, за которые, впрочем, все виновные получили вполне заслуженное наказание. Теперь посадить в это место невинного не осталось практически никакой возможности, и это было правильно. Арнэш и его команда сами внимательно за этим следили.
Кио и Лэйри поженились, заключив союз по обычаям иршасов — Ли не вернулась домой, осуждая жесткую позицию отца в отношении обретенного брата. Кио не только стал капитаном личной гвардии Дейирин, но и одним из Верховных жрецов Эскайра. Упорное божество за эти годы приобрело себе весьма много последователей, впечатленных его ролью в подавлении прошедшего восстания и отступлением других богов.
Пантеон действительно изрядно поредел — Великий Змей «дал добро» на месть, чем Эскайр и его возлюбленная Эо не замедлили заняться, мстя за века разлуки и унижения. Теперь в пантеоне появилась новая богиня, не менее мстительная и прекрасная.
Что же еще стоит вспомнить? Повелитель фэйри удалился назад в свою вотчину, и, хотя друзья были против, Рин продолжала поддерживать отношения с нелюдем, который, когда-то, одним из первых приютил ее и обогрел, даруя уверенность в себе, да и заключенные кровные узы не рвутся так просто.
Тень императора, Эргрэ, все также служил своему Повелителю, полностью оправившись от заклятий, наложенных погибшей императрицей на его разум. Поговаривают, что одна из фрейлин новой императрицы весьма явно оказывает ему знаки внимания, и никого не тревожит, что они являются представителями разных рас — ведь совместимость у будущей пары больше 90 %.
Князь Крови Айнире Асайюрэ все также совмещал преподавательскую должность с патрулированием границ, и иногда — и с путешествием по мирам, ведь, не связанный все еще семейными узами, вампир оставался свободен в своих желаниях и мечтах.
Илшиарден… Палач, Хранитель и отец. Спустя несколько десятков лет он все же женился на своей фэйри, на этот раз — действительно по любви, а не по привороту. Он продолжал не менее сильно любить и свою дочь, да и по роду службы они часто общались, как по делам, так и просто так, иногда выезжая куда-нибудь семьями, подальше от государственных дел.
Эрайш… брат ее сердца. Вот за кого болела душа, но тут, увы, никто не в силах был ему помочь, кроме него самого. Темный фэйри собирал под свое крыло других отверженных, основав, с позволения наследника и императора, независимое государство. Оно не имело четких границ и, как и Леса Повелителя, было раскидано по всей стране небольшими областями. Контролировал и карал своих подданных новый Повелитель жестко, он знал — второго шанса просто не будет, но, похоже, пока ему все удавалось. Приступы безумия становились реже, а то и вовсе сходили на нет… К тому же, говорят, одна гадалка нагадала Темному, что однажды и он встретит свою суженную, которая сумеет приручить его дикую магию и преумножить силы. Что ж, кто знает… может, когда-нибудь случится и это.
А пока… надо жить, надо любить, надо верить. Это и есть настоящее счастье.
Комментарии к книге «Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2», Мария Вельская
Всего 0 комментариев