«Аромат гниющих лилий [СИ]»

София Серебрянская

АРОМАТ ГНИЮЩИХ ЛИЛИЙ

Последнее, что запомнил Армин — бешеный взгляд женской особи и огромную руку, перехватившую трос.

А потом врезались в грудь и ноги ремни, и резко мотнуло в сторону, перевернуло вверх ногами. Даже не страшно — нет сил бояться, когда в ушах свистит ветер, и с невероятной скоростью приближается широкий карниз, тянущийся по краю крыши. Не страшно — только мозг машинально просчитывает траекторию неудачного полёта. Чуть выше — врежешься головой, снесёт половину черепа. Чуть ниже — сломаешь шею. Да даже если чудом минешь опасный участок — размажет, переломает все кости… Но вместо карниза — сжимающаяся обжигающе горячая ладонь, треск ломающихся костей. Боль. Запоздалый страх — настолько сильный, что лучше бы и вправду сразу размазало.

Пальцы сжимаются. Что там так треснуло — рёбра, рука?.. Перед глазами — перевёрнутый мир. Как же это нелепо — умирать, повиснув вниз головой.

Из пасти женщины-титана пахнет кипящей кровью. И гнилью.

Распахнутая пасть приближается. Кровь приливает к голове, стучит в висках. Перевёрнутый мир окрашивается в мелькающие чёрно-фиолетовые круги. Уже ничего не видно, ничего не ясно. Мелькают только отдельные куски воспоминаний.

Челюсти с хрустом смыкаются. Слышен чей-то крик.

Стальная хватка отчего-то ослабевает. Мелькают этажи — пятый, четвёртый, третий…

Удар об землю. Мысли вышибло вместе с дыханием. Слабый, сдавленный, будто говорящего тошнит, голос сквозь чёрно-фиолетовую пелену:

— Армин! О, Господи…

Потолок с низко нависшими деревянными балками. Свет в окне. Острый цветочный запах — настолько острый, что начинает подташнивать. Чёрно-фиолетовая тень всё ещё пляшет перед глазами, путается в солнечных лучах. Слабые отголоски слов — как сквозь толщу воды:

— … Невозможно восстановить. Необходима операция, иначе не избежать заражения…

Пытаешься подать голос, но чёрно-фиолетовая тень вновь накрывает с головой, топит свет внутри. Давит в зародыше любую попытку хотя бы пошевелиться, садится на грудь и пьёт дыхание — до самого дна, оставляя лишь жалкий хрип.

И, наконец, отпускает.