«Сказки и несказки»

Михаил Осоргин

СКАЗКИ И НЕСКАЗКИ

Эту сборную книжечку я посвящаю тебе, маленькая девочка Туся, моя названая дочь и неизменная героиня. Как и ты — эти сказки и несказки родились на чужбине; как и в тебе — в них детское смешано с недетским. Я писал их не для тебя — в то время земля еще не целовала твоих ножек; но собрал я их для тебя, чтобы обещаньем прочесть тебе эту книжку на мягком диване заманить тебя сюда, в Россию, из далекой прекрасной странны, где мы грелись в лучах чужого солнца.

МОИ СКАЗКИ

(предисловие)

Их имя было — Сказки.

Их мать звали далекой Грезой, их отцом был слабый Человек.

Он родились весной на лепестках первых цветов, в каплях росы, в журчаньи ручейков, в лучах солнца. Это были крохотные существа в забавных нарядах. Одни из них были всегда веселы, задорны, непоседливы; другие мечтательны, задумчивы; но все были одинаково молоды, любили весну, хотели жить, верили в счастье и умели мечтать.

Их отец увидел их впервые на полевых цветах, которые он сорвал по дороге и принес в свою комнату. В этой комнате было темно, сыро и неуютно. Сюда не заходил никто, кроме слабого Человека. Окна были закрыты наглухо, и весенний воздух напрасно старался проникнуть сюда через забитые ватой щели. Только мать Сказок, далекая Греза, заглядывала сюда изредка; но слабый Человек не любил и боялся ее; он хотел жить и умереть одиноким.

Когда он внес в комнату букет полевых цветов, поставил его в воду и сел в кресло, он сразу увидал, что случилось что то важное, что все кругом изменилось, просветлело. Его бумаги и книги, — скучные, толстые книги, — пожелтели, свернулись и съежились. Из щелей окна вывалилась вата, и окно распахнулось само собою. Повеяло свежестью; на темных обоях солнце черкнуло яркую полосу, воздух задрожал от шума бесчисленных крылышек. Он понял, что уже не он здесь хозяин, что теперь здесь самовольничают крошечные созданья, дети его и далекой Грезы. Он принес их с поля, притаившихся в лепестках цветов.

Их было множество, целые рои, целые тучи! Яркие, красные, зеленые, золотые, белые, всех цветов радуги, они вились вокруг его лица, слегка задевая его крылышками, и пели, и шумели, и жужжали. Они шуршали в его бумагах, устроили хор на его плече, щекотали его усы душистым колоском. Слабый Человек хотел сердиться — и улыбался.

На плече его пели: