«Пиндар, Вакхилид. Оды, фрагменты»

Пиндар, Вакхилид Оды, фрагменты

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПИНДАРА[1]

(1) Пиндар, поэт, был фиванец из Киноскефал (это деревня в фиванской земле), сын Даифанта[2]; впрочем, иные называют его отца Пагондом, а иные ведут его от Скопелина, иные же утверждают, что Скопелин приходился ему дядею и был флейтистом, у которого Пиндар и учился его искусству. Матери же его имя было Клеодика или, как иные пишут, Кледика.

(2) В детстве своем Пиндар, как о том сообщают Хамелеонт и Истр[3], охотился на Геликоне и от большой усталости заснул, и пока он спал, к устам его прилетели пчелы[4] и сделали там свои соты. А иные говорят, будто это во сне ему привиделось, что рот его полон меда и воска, и оттого-то он обратился к стихотворству.

(3) Учился он, говорят, в Афинах, то ли у Агафокла, то ли у Аполлодора[5]; и будто бы этот последний, отъезжая с хором на чужую сторону, доверил свое училище подростку Пиндару, и тот так хорошо управился, что сделался помощником учителя. А потом, когда он поименовал Афины «оплотом Эллады»[6], то фиванцы наложили на него пеню в тысячу драхм, но афиняне за него их выплатили,

(4) Был он не только поэт, дивно одаренный, но и человек, любезный богам. Так, бога Пана видели между Кифероном и Геликоном, певшего Пиндаров пеан, и за это Пиндар сложил названному богу песню с благодарением за такую честь; начало же той песне — «О Пан, блюдущий Аркадию, хранитель святых оград…» Равным образом и Деметра, явившись в сновидении, упрекнула его, что из всех богов он ей одной не воспел славу; и он сложил ей песню, начало которой такое: «Державная утвердительница уставов…»[7]

(5) Павсаний, царь лакедемонян, сожигая Фивы, на доме его написал: «Крова Пиндара-поэта пусть никто не смеет жечь!» — и дом его один остался невредим[8], а ныне в нем заседают фиванские старейшины. Равным образом и в Дельфах[9] пророк перед тем, как запирать храм, ежедневно возглашает: «Пиндар-песнопевец да явится к божией трапезе!»

(6) Родился он в день Пифийского праздника, как сам о том говорит: «Пятилетний праздник[10], бычий скотогон, когда в первый раз я уснул, запеленутый любимец…» А через паломников, отправлявшихся к Аммону[11], Пиндар, говорят, испросил себе того, что лучше всего для человека[12], и после этого в тот же год скончался.

(7) По времени он совпадает с Симонидом, но как младший со старшим: у обоих есть упоминания о делах друг друга. В самом деле, Симонид писал о Саламинской битве, а Пиндар упоминает царствование [Ксеркса][13]. И оба они вместе были при Гиероне, тиране Сиракуз.

(8) Женат он был на Мегаклее, дочери Лисифея и Каллины; от нее он имел сына Даифанта, для которого написал песнь на дафнефории[14], и двух дочерей, Протомаху и Евметиду.

(9) Написал он семнадцать книг: гимны, пеаны, дифирамбов две книги, просодиев две книги, парфениев две книги, да еще третью с так называемыми отдельными парфениями[15], гипорхем две книги, энкомий, френа и эпиникиев четыре книги.

(10) На смерть его есть такая эпиграмма:

Изречения Пиндара

Пиндар-песнопевец, когда его спросили, что острее пилы, ответил: «клевета».

Случившись в Дельфах и будучи спрошен, что у него есть для жертвы Аполлону, он сказал: «пеан».

Когда его спросили, почему Симонид поехал в Сицилию к тирану, а он не желает, Пиндар ответил: «потому что хочу жить для себя, а не для другого».

Когда его спросили, почему он не выдает дочь за человека благополучного, он ответил: «надобен муж, который не только благополучен, но и впредь будет благополучен».

Когда его спросили, почему он песни пишет, а петь не умеет, он ответил: «ведь и корабельных дел мастера умеют кормило сделать, а не умеют им править».

О природоиспытателях говорил он, что они срывают незрелые плоды мудрости.

ОЛИМПИЙСКИЕ ПЕСНИ[17]

1. <«Пелоп»> ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ и коню его Ференику на победу в скачке.[18] Год — 476.

2. <«Острова Блаженных»> ФЕРОНУ АКРАГАНТСКОМУ, сыну Энесидама, на победу в колесничном беге.[29] Год — 476.

3. <«Геракл Гиперборейский»> ФЕРОНУ АКРАГАНТСКОМУ на праздник Феоксений в честь Диоскуров.[46] Год — 476.

4. <«Эргин»> ПСАВМИЮ КАМАРИНСКОМУ на победу в колесничном беге, чтобы петь в Олимпии.[55] Год — 452.

5. («Камарина») ПСАВМИЮ КАМАРИНСКОМУ на победу в состязании на мулах, чтобы петь в Камарине.[59]

6. <«Иам»> АГЕСИЮ СИРАКУЗСКОМУ, сыну Сострата из рода Иамидов и вознице его Финтию на победу в состязании на мулах, чтобы петь в Стимфале.[66] Послана с Энеем, учителем хора. Год — 472 или 468.

7. <«Родос»> ДИАГОРУ РОДОССКОМУ, потомку Тлеполема, на победу в кулачном бою.[81] Год — 464.

8. <«Эак»> АЛКИМЕДОНТУ ЭГИНСКОМУ, сыну Ифиона из рода Блепсиадов, брату Тимосфена, ученику Мелесия, на победу в борьбе среди мальчиков.[99] Год —460.

9. <«Потоп»> ЭФАРМОСТУ ОПУНТСКОМУ, брату Лампромаха, на победу в борьбе, чтобы петь в Опунте на празднике в честь Аянта Локрийского.[110] Год — 466.

10. <«Первая Олимпиада»> АГЕСИДАМУ ИЗ ЛОКРОВ ЭПИЗЕФИРСКИХ, ученику Ила, на ту же победу обещанная песня, чтобы петь на родине.[123] Год — 474.

11. АГЕСИДАМУ ИЗ ЛОКРОВ ЭПИЗЕФИРСКИХ, на победу в кулачном бою среди мальчиков, обещающая песня, чтобы петь в Олимпии.[138] Год — 476.

12. («Удача») ЭРГОТЕЛУ ГИМЕРСКОМУ, РОДОМ ИЗ КНОССА, на победу в дальнем беге,[139] Год — 470.

13. («Беллерофонт») КСЕНОФОНТУ КОРИНФСКОМУ из рода Олигетидов, на победу в беге и в пятиборье.[142] Год — 464.

14. («Хариты») АСОПИХУ ОРХОМЕНСКОМУ на победу в беге среди мальчиков.[165] Год — 488.

ПИФИЙСКИЕ ПЕСНИ[167]

1. <«Этна»> ГИЕРОНУ ЭТНЕЙСКОМУ, отцу Диномена, правителя Этны, на победу в колесничном беге.[168] Год — 470.

2. <«Иксион»> ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ, сыну Диномена, на победу в колесничном беге,[184] Год — 475 (?)

3. <«Асклепий»> ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ утешение в болезни.[199] Год — 474 (?)

4. <«Аргонавты»> АРКЕСИЛАЮ КИРЕНСКОМУ на победу в колесничном беге песня заступническая за Дамофила.[212] Год — 462.

5. <«Батт»> АРКЕСИЛАЮ КИРЕНСКОМУ и его вознице Карроту, сыну Алексибия, на победу в колесничном беге, чтобы петь на Карнейском празднике.[247] Год — 462.

6. <«Антилох»> КСЕНОКРАТУ АКРАГАНТСКОМУ, брату Ферона, отцу Фрасибула, из рода Эмменидов, на победу в колесничном беге.[258] Год — 460.

7. <«Афины»> МЕГАКЛУ АФИНСКОМУ, из рода Алкмеонидов, изгнаннику, на победу в колесничном беге.[262] Год — 486.

8. <«Алкмеон»> АРИСТОМЕНУ ЭГИНСКОМУ, сыну Ксенарха из рода Мидилидов, на победу в борьбе.[264] Год — 446.

9. <«Кирена»> ТЕЛЕСИКРАТУ КИРЕНСКОМУ, сыну Карнеада, на победу в беге при оружии.[276] Год — 474.

10. <«Персей Гиперборейский»> ГИППОКЛУ ПЕЛИННЕЙСКОМУ, СЫНУ ФРИКИЯ, на победу в двойном беге среди мальчиков, по просьбе Форака Фессалийского из рода Алевадов.[291] Год — 498.

11. <«Орест»> ФРАСИДЕЮ ФИВАНСКОМУ на победу в беге на стадий среди мальчиков, чтобы петь в Фивах, в святилище Исмения.[296] Год — 474.

12. <«Горгона»> МИДАСУ АКРАГАНТСКОМУ, победителю на флейте,[307] Год — 490.

НЕМЕЙСКИЕ ПЕСНИ[313]

1. <«Геракл-младенец»> ХРОМИЮ ЭТНЕЙСКОМУ, сыну Агесидама, на победу в конном беге.[314] Год — 476 (?)

2. ТИМОДЕМУ АХАРНСКОМУ с Саламина, на победу в разноборье.[323] Время — до 480 или после 464?

3. <«Ахилл»> АРИСТОКЛИДУ ЭГИНСКОМУ, сыну Аристофана, на победу в разноборье, чтобы петь на Феарийском празднике в Эгине.[328] Год — около 475.

4. <«Эакиды»> ТИМАСАРХУ ЭГИНСКОМУ из рода Феандридов, ученику Мелесия, на победу в борьбе среди мальчиков.[344]

5. <«Пелей»> ПИФЕЮ ЭГИНСКОМУ, сыну Лампона, племяннику Евфимена, сына Фемистия, ученику Менандра Афинского, на победу в разноборье.[363] Время — 480-е годы.

6. <«Вассиды»> АЛКИМИДУ ЭГИНСКОМУ, из рода Вассидов, внуку Праксидаманта, правнуку Соклида, ученику Мелесия, на победу в борьбе среди мальчиков.[377] Время — 450-е гг.?

7. <«Неоптолем»> СОГЕНУ ЭГИНСКОМУ, сыну Феариона, из рода Евксенидов, на победу в пятиборье среди мальчиков.[388]

8. <«Аянт»> ДИНИЮ ЭГИНСКОМУ, сыну Мегаса, из рода Хариадов, на победу в беге.[407] Год — 459 (?)

9. <«Адраст»> ХРОМИЮ ЭТНЕЙСКОМУ на победу в колесничном беге, в Сикионе.[418] Год — 474 (?)

10. <«Диоскуры»> ФЕЭЮ АРГОССКОМУ, сыну Гилия, на победу в борьбе в Аргосе, на празднике Геры.[429] Время — 460-е гг. (?)

11. АРИСТАГОРУ ТЕНЕДОССКОМУ на его избрание пританом.[446] Год — около 446.

ИСТМИЙСКИЕ ПЕСНИ[453]

1. <«Иолай и Кастор»> ГЕРОДОТУ ФИВАНСКОМУ, сыну Асоподора-изгнанника, на победу в колесничном беге, — песня, для которой поэт оторвался от пеана кеосцам.[454] Год — около 458.

2. КСЕНОКРАТУ АКРАГАНТСКОМУ сыну Энесидама, и вознице его Никомаху, на победу в колесничном беге, песнь посмертная для Фрасибула, сына Ксенократа, посланная через Никасиппа.[465] Год — около 470.

3. МЕЛИССУ ФИВАНСКОМУ, из рода Клеонимидов На немейскую победу в колесничном беге — вступление к последующей песне.[473] Год — около 474—473.

4. <«Геракл»> МЕЛИССУ ФИВАНСКОМУ, сыну Телесия, ученику Орсея, на истмийскую победу в разноборье — продолжение предыдущей песни.

5. <«Эгина»> ФИЛАКИДУ ЭГИНСКОМУ, сыну Лампона, брату Пифея, на победу в разноборье.[488] Год — 479—478.

6. <«Теламон»> ФИЛАКИДУ ЭГИНСКОМУ, сыну Лампона, брату Пифея, племяннику Евфимена на победу в разноборье.[495] Год — 484 или 480.

7. <«Фивы»> СТРЕПСИАДУ ФИВАНСКОМУ, племяннику Стрепсиада, павшего в бою, на победу в разноборье.[507] Год — 454 (?)

8. <«Свадьба Фетиды»> КЛЕАНДРУ ЭГИНСКОМУ, двоюродному брату Никокла, на победу в разноборье среди мальчиков.[514] Год — 478

ОТРЫВКИ[525]

I. ЭПИНИКИИ

1. ДЕВЯТАЯ ИСТМИЙСКАЯ ПЕСНЬ[526] [Адресат неизвестен.]

2—3. КАСМИЛУ РОДОССКОМУ,[527] на победу в кулачном бою

«…А об Агамеде и Трофонии Пиндар рассказывает, будто когда они выстроили дельфийский храм и просили у Аполлона вознаграждения, то бог вещал, что воздаст им на седьмой день, и призвал их вволю насытиться. Они повиновались, и вот на седьмую ночь оба они скончались во сне».[528]

4. МИДИЮ ЭГИНСКОМУ[529]

5. ИЗ НЕИЗВЕСТНОГО ЭПИНИКИЯ.[530] [О Нереидах:]

29—35. ГИМН ЗЕВСУ ДЛЯ ФИВАНЦЕВ[531]

31. «Пиндар говорит, будто сами боги на пиру у Зевса, когда тот спросил, не нужно ли им чего, умоляли, чтобы он создал себе таких богов, которые бы великие эти дела и всякое его устроение украшали словом и напевом».

36. ГИМН К АММОНУ[532]

37. ГИМН К ПЕРСЕФОНЕ[533]

38—41. ГИМН К УДАЧЕ

42—43. ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ГИМНОВ

51. ГИМН АПОЛЛОНУ ПТОЙСКОМУ[535]

III. ПЕАНЫ[536]

52а. Пеан 1. ФИВАНЦАМ НА ПРАЗДНИК ИСМЕНИЙ[537]

52b. Пеан 2. АБДЕРИТАМ[538]

52d. Пеан 4. КЕОСЦАМ В ЧЕСТЬ ДЕЛОСА[539]

52е. Пеан 5. АФИНЯНАМ В ЧЕСТЬ ДЕЛОСА[540]

52f. Пеан 6. ДЕЛЬФИЙЦАМ НА ПРАЗДНИК ФЕОКСЕНИЙ[541]

52h. Пеан 7b. [ПАЛЛЕЯНАМ?] В ЧЕСТЬ ДЕЛОСА[542]

52i. Пеан 8. ФИВАНЦАМ НА ПИФИЙСКИЙ ПРАЗДНИК[543]

52b. Пеан 9. ФИВАНЦАМ НА ПРАЗДНИК ИСМЕНИЯ[544]

52m. Пеан 12. НАКСОСЦАМ В ЧЕСТЬ ДЕЛОСА (?)[545]

54—55. [К АПОЛЛОНУ ДЕЛЬФИЙСКОМУ?][546]

54. «[Этот камень в Дельфах] называют пупом земли: Пиндар говорит, что это на него слетелись два орла, пущенные Зевсом с запада земли и с востока».

55. «Пиндар говорит, будто Аполлон одолел Пифона силою, и Земля за это хотела низвергнуть его в Тартар».

57. ЗЕВСУ ДОДОНСКОМУ[547]

ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ПЕАНОВ[548]

IV. ДИФИРАМБЫ

70b = 79, ДИФИРАМБ ФИВАНЦАМ.[549] «Нисхождение Геракла, или Кербер»

71. ВТОРОЙ ДИФИРАМБ ФИВАНЦАМ[550]

«В гипорхемах Пиндар пишет, что дифирамб был изобретен на Наксосе, а в I книге дифирамбов — что в Фивах».

72—74. ДИФИРАМБ ОБ ОРИОНЕ[551]

«Гирия в Фиваиде… где родился Орион, как о том говорит Пиндар в дифирамбах».

75. ДИФИРАМБ АФИНЯНАМ[552]

76—77. ВТОРОЙ ДИФИРАМБ АФИНЯНАМ[553]

ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ДИФИРАМБОВ

V. ПРОСОДИИ

91—93. ПРОСОДИЙ О ТИФОНЕ[559]

«Пиндар в своих просодиях представил, будто боги, гонимые Тифоном, принимали вид не человека, а иных животных, и что влюбленный Зевс становился то быком, то орлом, то лебедем…»

VI. ПАРФЕНИИ

94а. ПАРФЕНИИ ЭОЛАДУ ФИВАНСКОМУ[560]

94b. ПАРФЕНИИ ФИВАНЦАМ НА ПРАЗДНИК ДАФНЕФОРИЙ[561]

94с = 116, 117. ВТОРОЙ ПАРФЕНИЙ НА ПРАЗДНИК ДАФНЕФОРИЙ[562]

95—99. ПАРФЕНИЙ ПАНУ[563]

104. ИЗ НЕИЗВЕСТНОГО ПАРФЕНИЯ[565]

«Пиндар в “отдельных парфениях” говорит, что мужчины в любви молятся Солнцу, а женщины Луне».

104b. ПАРФЕНИЙ АПОЛЛОНУ ГАЛАКСИЙСКОМУ[566]

VII. ГИПОРХЕМЫ

105—106. ГИПОРХЕМА ГИЕРОНУ[567]

107ab—108. ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ГИПОРХЕМ

109—110. ГИПОРХЕМА ФИВАНЦАМ[570]

ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ГИПОРХЕМ

VIII. ЭНКОМИИ

118—119. ЭНКОМИЙ ФЕРОНУ АКРАГАНТСКОМУ[573]

120—121. ЭНКОМИЙ АЛЕКСАНДРУ, СЫНУ АМИНТЫ[574]

122. ЭНКОМИЙ КСЕНОФОНТУ КОРИНФСКОМУ[575]

123. ЭНКОМИЙ ФЕОКСЕНУ ТЕНЕДОССКОМУ[576]

124. ЭНКОМИЙ ФРАСИБУЛУ АКРАГАНТСКОМУ[577]

125—126. ЭНКОМИЙ ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ[578] [О струнном барбитоне.]

ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ ЭНКОМИЕВ[579]

X. ИЗ РАЗНЫХ КНИГ

[О БОГАХ.]

[О ГЕРОЯХ]

[О ЛЮДЯХ И О СЕБЕ]

[О ГОРОДАХ И СТРАНАХ]

[О ДУШЕ И НРАВАХ]

[О ЖИВОТНЫХ]

Песнь 1, истмийская, <«Тельхины»>. АРГЕЮ КЕОССКОМУ, сыну Панфеида, на победу в кулачной борьбе (или всеборье) среди мальчиков, чтобы петь на Кеосе.[639] Год — ок. 456.

Песнь 2, истмийская. АРГЕЮ КЕОССКОМУ, на ту же победу, чтобы петь в Коринфе.[644]

Песнь 3, олимпийская, <«Крез»>. ГИЕРОНУ СИРАКУ3СКОМУ, сыну Диномена, на победу в колесничном беге.[648] Год — 468.

Песнь 4, пифийская. ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ, сыну Диномена, на победу в колесничном беге.[661] Год — 470.

Песнь 5, олимпийская, <«Мелеагр»>. ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ, сыну Диномена, на победу в конном беге.[666] Год — 476.

Песнь 6, олимпийская. ЛАХОНУ КЕОССКОМУ, сыну Аристомена, на победу в беге среди мальчиков, чтобы петь перед домом победителя.[679] Год — 452.

Песнь 7, олимпийская. ЛАХОНУ КЕОССКОМУ, на ту же победу.[681] Год — 462.

Песнь 8. [Липариону Кеосскому?][682]

Песнь 9, немейская, <«Асопиды»>. АВТОМЕДУ ФЛИУНТСКОМУ, сыну Тимоксена, на победу в пятиборье.[684]

Песнь 10, истмийская. АГЛАЮ АФИНСКОМУ, на победу в беге. Писана по заказу его тестя.[693]

Песнь 11, пифийская, <«Претиды»>. АЛЕКСИДАМУ МЕТАПОНТСКОМУ, сыну Фаиска, на победу в борьбе среди мальчиков.[700]

Песнь 12, немейская. ТИСИЮ ЭГИНСКОМУ, на победу в борьбе.[712]

Песнь 13, немейская, <«Эакиды»>. ПИФЕЮ ЭГИНСКОМУ, сыну Лампона, ученику Менандра, на победу в разноборье среди мальчиков или юношей.[716] Год — ок. 485—481.

Песнь 14, петрейская. КЛЕОПТОЛЕМУ ФЕССАЛИЙСКОМУ, сыну Пирриха, на победу в колесничном беге.[724]

Песнь 14b. АРИСТОТЕЛЮ ФЕССАЛИЙСКОМУ, сыну Агафокла, на победу в колесничном беге.[725]

Песнь 15. АНТЕНОРИДЫ, или посольство о выдаче Елены.[727]

Песнь 16, для дельфийцев. ГЕРАКЛ[732]

Песнь 17, для кеосского хора на делосском празднестве. ЮНОШИ, ИЛИ ФЕСЕЙ.[736] Год — до 470.

Песнь 18, для афинян. ФЕСЕЙ.[748] Год — до 470..

Песнь 19, для афинян. ИО.[756]

Песнь 20, для лакедемонян. ИДАС[760]

Песнь 21. (КАССАНДРА?)[761]

Песнь 26. (ПАСИФАЯ?)[762]

Песнь 27. (ХИРОН?)[763]

I. ЭПИНИКИИ[764]

III. ПЕАНЫ

4. АПОЛЛОНУ ПИФАЭЙСКОМУ (ДЛЯ АСИНЯН) [«Вакхилид говорит будто Геракл придя к дому Кеика...»][765]

IV. ДИФИРАМБЫ

6. Не ищи следов, когда рядом сам медведь[767]

7. С таким повествованием согласен и Вакхилид в дифирамбах: эллины послали на Лемнос за Филоктетом тогда, когда получили предсказание Гелена, что без Гераклова лука им не взять Илиона.[768]

8. Оплакивающие держат копья острием не вверх, а вниз, потому что на похоронах у древних все делалось наоборот: так, они и щиты поворачивали, чтобы изображения на щитах не осквернялись видом мертвого тела; такой обычай был у аркадян, по словам Вакхилида в дифирамбах.

9. Вакхилид говорит о Лаокоонте с женой и о змеях, которые приплыли с островов Калидньт и обернулись людьми.

10. Зевс увидел Европу, дочь Финика, когда она с нимфами собирала на лугу цветы, влюбился в нее, сошел на землю и обратился в быка, дышащего шафраном. Обманутая Европа забралась к нему на спину, и он унес ее за море на Крит, а там соединился с ней. После этого он дал ее в жены Астериону, царю критян. Забеременев, она родила трех сыновей: Миноса, Радаманфа и Сарпедона. Так говорится у Гесиода и Вакхилида.[769]

V. ПРОСОДИИ

VI. ГИПОРХЕМЫ

VII. ЛЮБОВНЫЕ ПЕСНИ

VIII. ЭНКОМИИ

20a. [НЕИЗВЕСТНОМУ.][776]

20b. АЛЕКСАНДРУ, сыну Аминта, македонскому царю.[777]

20c. ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ.[778]

20d [НЕИЗВЕСТНОМУ.]

21. [К ДИОСКУРАМ][779]

IX. ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ КНИГ

X. ЭПИГРАММЫ[790]

СПОРНОЕ[791]

64. <НЕСС>

ПЕРСЫ[792]

ДОПОЛНЕНИЯ

ОДЫ ПИНДАРА И ВАКХИЛИДА В ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПОЭТОВ ХVIII-XX вв.[806]

Аноним (вторая половина XVIII в.) ОЛИМПИЙСКАЯ ВТОРАЯ[807] Ферону Агригентянину, одержавшему в дроме колесницею

Г. Р. Державин (1743—1816) ОЛИМПИЧЕСКАЯ ПЕРВАЯ ПЕСНЬ[808]

В. И. Водовозов (1825—1886) ТРЕТЬЯ ОЛИМПИЙСКАЯ ОДА[809]

В. И. Иванов (1866—1949) ПЕРВАЯ ПИФИЙСКАЯ ОДА[810]

В. И. Иванов (1866—1949) Фесей[811]

И. Ф. Анненский (1856—1909) Фесей[812]

М. Е. Грабарь-Пассек (1893—1975) ПЕРВАЯ ИСТМИЙСКАЯ ОДА[813]

ПРИЛОЖЕНИЯ

M. Л. Гаспаров. ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ ХОРОВАЯ ЛИРИКА

Филологи давно привыкли делить историю греческой классической литературы на четыре эпохи: VIII в. до н. э. — это эпос, VII — VI вв. — лирика, V в. — драма, IV в. — проза. Эпос — это Гомер; лирика — Пиндар и Анакреонт; драма — Эсхил, Софокл, Еврипид и Аристофан; проза — Платон и Демосфен. Имена остальных писателей теряются: они или второстепенны, или — и это чаще всего — произведения их не дошли до нас, и мы можем судить о них лишь по скудным отрывкам и по отзывам античных ценителей.

В этом ряду представителей великой литературы представительство, выпавшее Пиндару, было особенно трудным. Древнегреческая лирика имела две разновидности: монодическую лирику и хоровую лирику. Монодическую олицетворял Анакреонт, хоровую — Пиндар. И та и другая были пением под музыку; но в монодической лирике пел сам поэт, в одиночку и от собственного лица, а в хоровой лирике пел хор, то ли от лица поэта, то ли от лица самого хора, то ли от лица всех сограждан, выставивших этот хор. Темы монодической лирики были простые и понятные — вино, любовь, вражда, уходящая молодость; предметом хоровой лирики были славословия былым богам, отклики на забытые события, размышления о высоком и отвлеченном смысле жизни и судьбы. Формой монодической лирики были короткие складные строчки, легкие для восприятия и подражания; формой хоровой лирики — громоздкие периоды, в которых уловить стихотворный ритм было настолько трудно, что в течение столетий их читали не как стихи поэтическую прозу. И даже когда Пиндар и Анакреонт перестали быть единственными именами, представляющими для пас греческую лирику, когда филология научилась по отрывкам восстанавливать облики тех поэтов, чьи произведения не сохранились, то положение не изменилось. За спиной Анакреонта обрисовались фигуры Сапфо, Алкея, Архилоха, и в каждой из них европейский читатель видел что-то близкое и понятное ему. А за спиной Пиндара встали тени Симонида, Стесихора, Алкмана, еще более загадочные и непонятные, чем сам Пиндар.

Причина этого проста. Читатель нового времени твердо привык считать, что из всех родов литературы лирика — это самое непосредственное выражение личности, ее мыслей и чувств, и привык представлять себе эту личность по собственному образу и подобию: «человек — всегда человек». Монодическая лирика давала ему такую возможность подставлять под слова древнего поэта свой собственный жизненный опыт; хорическая лирика — нет. Она неприятно напоминала ему, что люди, которые могли петь, слушать и переживать душою стихи Пиндара, были не так уж всхожи на него, как ему хотелось бы, и что для того, чтобы понять этих людей, мало одного доброго желания, нужно еще и умственное усилие. Человек — всегда человек, но общество, в котором он живет, — это меняющееся общество, и понять личность, минуя общество, нельзя. Монодическая лирика была голосом личности, и позволяла читателю нового времени обольщаться иллюзией, что он слышит и понимает самого Анакреонта пли саму Сапфо. Хоровая лирика была голосом общества и требовала от читателя понимать и представлять себе всю эпоху, все общество, всю культуру тех давних времен. А картина эта была далекой и непривычной.

К началу VII в. Греция была уже лет триста как заселена тем народом, который называл себя эллинами, с тремя его главными племенами — дорянами на юге, эолянами на севере, ионянами на востоке. Начало этого заселения помнилось уже смутно и отодвигалось в легендарную древность. Гористая, лесистая, каменистая Греция была освоена вся: каждая долина и каждый островок, где можно было чем-то жить, были заняты маленькими общинами, цепко держащимися каждая за свою землю и готовыми к отпору на любое покушение. Заселение кончилось — начиналось тяжкое и мучительное перенаселение. Избыток его оттекал в колонии — сперва на малоазиатский берег Эгейского моря, в Эолиду и Ионию, потом еще дальше — на запад, в Сицилию и южную Италию, на север, во Фракию и Причерноморье, на юг, в ливийскую Кирену. Но это не спасало от трудностей. Внутри общин стремительно обострялись отношения между власть имущей знатью и живущим трудами рук своих народом; между общинами быстро выделялись агрессоры и гегемоны, нужно было либо подчиняться им, либо обороняться перед ними. При малейшем кризисе в стране вскипали гражданские смуты и междоусобные войны. Все это требовало совсем особенных форм общественной организации.

Именно в это время и в этих условиях в Греции складывается такой тип государственного строя, который стал в ней господствующим на многие века, — город-государство, полис. Это небольшая община, в ^несколько тысяч полноправных граждан, у нее свой клочок земли в какой-нибудь долине и свой городок со стенами и храмами, господствующий над этой долиной. Все граждане здесь на счету, все организованы в дружеские и соседские кружки, а из них складываются четыре-пять «фил» («колен»), из которых и состоит полис. Частная, семейная, личная жизнь отодвинута на второй план: каждый помнит, что такая жизнь возможна лишь в том случае, если общество гарантирует каждому гражданину защиту от внутреннего притеснителя, а каждый гражданин обществу — защиту от внешнего врага. Это как бы военный лагерь, где каждый знает свое место в строю; в таких государствах, как Спарта, это более заметно, в таких как Афины — менее, но ощущение это — повсюду. Понятно, что такой строй может держаться только постоянной заботой об общественном равновесии. Оно воплощено в законах полиса, а надежность этих законов засвидетельствована и разумом и верой. Разумом — потому что составление этих законов приписывается лучшим умам настоящего и прошлого, признанным «мудрецам» — историческим или легендарным. Верой — потому что законы эти санкционированы божеством, и у каждого полиса, филы, кружка есть свой бог-покровитель, которого граждане чтут, чествуют, радуют жертвоприношениями, шествиями и играми и который за это не оставляет город своим благоволением. Вся жизнь греческого полиса пронизана цепью регулярных и экстраординарных религиозных праздников, и все они — всенародные: в маленькой общине это достижимо. Это — школа сплоченности: ведь только сплоченностью держится полис, и в военное время эта сплоченность проявляется перед лицом врага, а в мирное — перед лицом бога.

Здесь и начинается та потребность в песне, которая породила хоровую лирику. Каждое жертвоприношение, каждое шествие, каждый обряд для грека должен был сопровождаться пением и пляской — это красиво, а божеству угодна красота. Поводов для обрядовой песни было так много, что сами греки не умели последовательно их систематизировать. Песни в честь богов вообще назывались «гимнами», в честь Аполлона (но и не только в честь Аполлона) — «пеанами», в честь Диониса — «дифирамбами». Если гимн пелся во время шествия, он назывался «просодии», если он сопровождался пляской, он назывался «гипорхема». В зависимости от состава хора выделялись «отрочьи песни» и «девичьи песни», «парфении» — последние, конечно, только в дорийских и эолийских общинах, где девушки не жили затворницами, как у ионян. Наконец, не только общегосударственные празднества сопровождались обрядовыми песнями: когда гражданин женился, на свадьбе пели «гименей», когда гражданин умирал, на похоронах пели «френ». Более того: когда гражданин собирался на обычную пирушку вскладчину с друзьями и соседями, то и такая пирушка находилась под покровительством полисной религии: дружба, объединяющая людей в застолье, была как бы залогом верности, связывающей их в бою, и недаром у спартанцев застолья допускались только общие и только повзводные. Поэтому когда на пирушке пелись хвалебные песни, «энкомии», в честь гостеприимного хозяина, или застольные песни, «сколии» над осушаемыми чашами, или любовные песни в честь красивых мальчиков (любовь старших воинов к младшим воинам тоже крепила единство и сплоченность защитников полиса), то и эти песни не были частным делом поющих и не обходились без поминания богов и героев.

Конечно, все это было не ново: обрядовые песни, как и трудовые, пелись у греков, как и у всех народов мира, с незапамятных времен — свидетельства о них есть у Гомера, намеки у Гесиода. Можно не сомневаться, что уже на этой фольклорной стадии здесь сложилась трехчастная структура, определяющая жанр гимна: часть «призывательная», с именованием божества и развернутым описанием его; часть «повествовательная» е изложением какого-либо мифа о нем; часть «просительная», с молитвою о помощи. Но в новых условиях этого безымянного наследия было уже недостаточно. Во-первых, изменилась общественная функция этих гимнов: в прежнюю, дополисную эпоху они обслуживали родовые и племенные культы, в новую, полисную эпоху они должны были обслуживать государственные культы, а это меняло самые поводы для призывания и просьб к богам. Во-вторых, изменился литературный контекст этих гимнов: в прежнюю эпоху они совмещали в себе еще не разделившиеся лирику и эпос, в новую эпоху рядом с ними существует выделившийся и оформившийся героический эпос, и он даже начинает наступление на традиционный гимнический материал — складываются первые «гомеровы гимны» в гексаметрах, не для хора, а для речитатива, и не для религиозного обряда, а для светского, чисто художественного удовольствия слушателей. В-третьих, наконец, изменились музыкальные средства этих гимнов: в греческой музыке VIII в. произошла целая революция — рядом с исконными струнными инструментами культа Аполлона утвердились духовые, пришедшие из Азии вместе с культом Диониса и принесшие с собой новые выразительные возможности.

Музыка и поэзия в ранней Греции были связаны гораздо тесней, чем когда-либо в позднейшее время. Ведущей в этом содружестве заведомо была поэзия («мелодия и ритм — лишь приварок к слову», — писали теоретики). Пение было только унисонным, исполнение и аккомпанемент не размывали, а усиливали внятность слова. Ритм музыки задавался ритмом стиха, естественными долготами и краткостями его слогов; мелодия вторила естественной интонации фразы, чутко передавая в ней и полутоны, и четверти тонов; первенствующим в их сочетании был ритм («ритм возбуждает слух, мелодия услаждает», — писали позднейшие теоретики). Строй музыки предпочитался простейший, диатонический; из трех употребительнейших ладов минорный считался (наперекор нашему нынешнему ощущению) высоким и строгим и потому исконно греческим, «дорийским», а два мажорных — мягко-жалостным и буйно-страстным и потому заемными, «лидийским» и «фригийским». Греческая лира («кифара», «форминга»), первоначально лишь четырехструнная, без резонатора, без смычка, с одним бряцалом-плектром, своими негромкими, небогатыми в отрывистыми звуками вполне соответствовала этим скромным музыкальным идеалам. Азиатская флейта (собственно, дудка, обычно двойная, в которую дули с конца) давала звук более сильный, гибкий и свободный и вводила в соблазн оторвать музыку от слова, предоставить ей опасную волю. Греки знали и лиру и флейту издавна, но ощущали первую как «свое», вторую как «чужое»: они охотно вспоминали миф о том, как фригийский сатир Марсий был казнен Аполлоном за то, что посмел на флейте соперничать с его кифарой, и еще Платон будет без колебаний изгонять флейту из своего идеального государства. Игра на флейте и на кифаре называлась «авлетика» и «кифаристика», пение под флейту и под кифару — «авлодия» и «кифародия», общего названия для духового и струнного искусства в языке так и не сложилось.

VIII в. до н. э. был веком стремительного распространения авлетики. Это была музыка без слов, опасная своей возбуждающей иррациональностью; в то же время она уже осознавала свои средства, развивала свои специфические лады, вырабатывала твердые формы построения музыкального произведения — «авлетического нома». Для греков эти преобразования воплотились в полулегендарной фигуре фригийского флейтиста Олимпа, сына Марсия (едва ли не того Марсия, который соперничал с Аполлоном): ему приписывалось сочинение номов уже не только для Дионисова, во и для Аполлонова культа — некоторые из них надолго остались в употреблении, один из них, «многоголовый ном», упоминается у Пиндара (Пиф. 12). Греческая обрядовая лирика встала перед необходимостью реформы: нужно было так переработать архаические примитивные формы гимнов, чтобы они могли принять на вооружение новую музыку, не подчинившись ей, а подчинив ее себе — восстановив приоритет разумного слова перед внеразумным звуком. Это сделала великая музыкально-поэтическая реформа первой трети VII в. до н. э., и с нее начинается счет семи литературных поколений, составляющих историю греческой хоровой лирики.

Местом реформы, породившей классическую хоровую лирику, была дорийская Спарта — самый сильный и самый организованный из греческих полисов. Совершителями реформы были музыканты и поэты, работавшие в Спарте, но происходившие из других, более развитых греческих общин, — в частности, из малоазиатской Эолиды, соседствующей с Фригией, родиной флейты. Спарта VII в. еще нимало не была тем казарменно-аскетическим государством, каким она стала впоследствии: празднества ее славились по всей Греции и отовсюду привлекали людей искусства. Время реформы известно с предельной точностью, возможной для этих еще неясных времен: «первое установление» — 676/673 гг. до н. э. учреждение вседорийского праздника Аполлона Карнейского, и главный деятель этого события — Терпандр, поэт-кифаред с эолийского Лесбоса; «второе установление» — 665 г. до н. э., учреждение спартанского праздника Гимнопедий («пляска нагих юношей»); главный деятель этого события — Фалет, поэт-кифаред с дорийского Крита. Эти два «установления» различала сама античная традиция (трактат «О музыке», сохранившийся под именем Плутарха): первому «установителю», Терпандру, приписывалось создание «кифародического нома», т.е. превращение нома, из композиции чисто музыкальной в словесную, певшуюся соло под аккомпанемент кифары; второму, Фалету — создание первых пеанов и гипорхем, т.е. превращение нома из сольного произведения в хоровое. Современником Терпандра и Фалета был третий музыкант, Клон, которому приписывалось создание «авлодического нома» — словесной композиции, певшейся под аккомпанемент флейты; это знаменовало окончательную победу слова над звуком. Таковы были самые общие очертания совершившихся событий; подробности же их, конечно, растворяются в легендах.

Легенды эти тоже показательны: все они подчеркивают в деятельности первых лириков заботу о порядке, уставе, норме. Само слово «ном» характерным образом означает «устав», «закон». Терпандр будто бы был призван оракулом спасти Спарту от общественного бедствия — гражданских раздоров: он стал играть на кифаре во время пиров и этим водворил в городе спокойствие и мир. Точно так же Фалет будто бы спас Спарту от стихийного бедствия — своей игрой он будто бы отвратил от города пуму. Терпандру приписывалось «изобретение» не только богослужебных номов, но и застольных сколиев — грекам хотелось чтобы в общественном и в частном быту «устроителем» музыки был один я тот же человек. С именем Терпандра связывалось и усовершенствование кифары происшедшее в начале VII в.: число струн было увеличено с 4 до 7 (и это количество надолго стало каноническим), вошел в употребление резонатор (обычно из щита черепахи; «черепаха» стала метонимическим названием кифары), явилась укрупненная и утяжеленная разновидность кифары — барбитон: все это давало кифаре возможность успешно соперничать с флейтой при аккомпанементе хоровому пению. Из стихов Терпандра и Фалета потомкам запомнились лишь немногие строки — например, знаменитый зачин гимна к Зевсу, ради величавости написанный одними лишь долгими слогами (и переведенный В. И. Ивановым одними лишь ударными слогами):

Можно подозревать, что творчество первых лириков в основном и сводилось к таким зачинам и концовкам, разрабатывающим обрамляющую, «призывательную» часть гимна; в центральной же части пелся еще старый, иногда гексаметрический текст, положенный на новую музыку («исполнив в желательной форме обращение к богам, переходили тотчас к стихам Гомера или прочих поэтов, что явствует из прелюдий Терпандра», — говорит псевдо-Плутарх). Полное освоение гимнического материала было еще впереди.

Как первое поколение греческой хоровой лирики определяется именем Терпандра, так второе — именем Алкмана. Время его — около 630 г. до н. э. В эту пору рядом с хоровой лирикой уже выделились и оформились основные жанры монодической лирики, в которых певец или декламатор говорил не от лица общества, а от своего лица, обращаясь к обществу: перед согражданами — о делах общественных (в элегии), перед товарищами по дружескому кружку — о делах содружества (в лесбосской песне), перед друзьями, врагами и свидетелями — о делах личных (в ямбе). Элегик Тиртей, воспевавший воинские уставы Спарты, и зачинатель ямба Архилох, которого потомки считали вторым после Гомера создателем греческой поэзии, были современниками Алкмана. Их опыт сказался и на творчестве Алкмана: он легко говорит в стихах о себе, шутит и над своей склонностью хорошо поесть, и над старческой любовью к красивым спартанским девушкам, для которых он пишет свои хоры. Если Терпандр сделал хоровую лирику голосом города, то Алкман внес в нее голос человека, и этим создал то равновесие, которое нужно было для свободного развития жанра.

Алкман был грек из лидийских Сард, но работал он в Спарте: спрос в Спарте на услуги поэтов и музыкантов из восточной Греции по-прежнему был велик. Он считался основоположником и лучшим мастером Жанра парфениев — «девичьих песен», исполнявшихся соревнующимися хорами в шествиях на женских праздниках. Один из таких парфениев сохранился в папирусном отрывке почти целиком. Он начинается двумя скомканно рассказанными микологическими эпизодами — расправой Геракла с нечестивыми Гиппокоонтидами и расправой Зевса с нечестивыми Гигантами — и вразумляющим выводом: «хорошо, кого минует божий гнев». Затем почти с полуслова Алкман переходит к описанию происходящего праздника к похвале девушкам-запевалам своего хора и хора соперниц: здесь он в своей стихии — имена, комплименты, намеки, шутки сыплются без конца:

Перед нами — «поэзия на случай» в самом чистом своем виде: гимн, который мог быть спет только один раз. Именно такая живая, обновляющаяся, отзывчивая хоровая лирика нужна была полису на смену прежним, традиционным, из века в век певшимся песням. Но в этой гибкости была опасность недолговечности: такие стихи сохраняли интерес лишь местный и преходящий, а потом становились непонятны и забывались. Такова была и судьба Алкмана: слава его была велика, в Спарте он был погребен рядом с могилами Елены и древних героев, но вне Спарты о нем мало кто помнил, жанр парфениев умолк вместе с ним на сто с лишним дет, и только много спустя александрийский интерес к спартанским древностям извлек его из забвения и отвел ему место в каноне лирических поэтов. Терпандр разработал богослужебную часть гимна, Алкман — личную часть гимна; чтобы гимн сохранил долговременный интерес, нужно было разработать его повествовательную, мифологическую часть, оторванную у него когда-то эпосом и не дававшуюся Алкману. Это было достигнуто в следующем, третьем литературном поколении.

Третье поколение — это поколение Стесихора и Ариона. Время их — около 600 г. до н. э. Это пора полного расцвета архаической греческой культуры — «век семи мудрецов» — законодателей, среди которых были, как известно, и поэт-публицист Солон, и «первый философ» Фалес Милетский. Правда, Спарта, только что пережившая опасное восстание илотов, перешла на постоянное военное положение и навсегда закрыла двери для поэзии и музыки; но центр дорийской культуры перемещается в Коринф, ко двору тиранна Периандра (тоже одного из семи мудрецов), и как семьдесят лет назад с Лесбоса в Спарту ехал Терпандр, так теперь с Лесбоса в Коринф таким же реформатором приезжает Арион. Возвышается и прочно укрепляется в роли духовного руководителя Греции дельфийский храм Аполлона: здесь удается, наконец, нормализовать сложные отношения между культом Аполлона и культом Диониса, и теперь они распространяются по Греции, поддерживая друг друга. Одним из проявлении этого было включение дионисической флейты в программу дельфийских музыкальных состязаний (с 586 г.) — музыкальный кризис, с которого началась история хоровой лирики, можно считать исчерпанным, пеаны и дифирамбы поются теперь в одних и тех же храмах кифара и флейта мирно сосуществуют друг с другом, первая аккомпанирует хору, когда он поет стоя, вторая — когда он движется в шествии или в пляске. На восточной окраине греческого мира достигает расцвета монодическая лирика в лице знаменитых лесбосцев Алкея и Сапфо, на западной — хоровая в лице сицилийца Стесихора — поэта, само прозвище которого означает «устроитель хора».

Из всех потерь, которые так болезненно чувствуются при восстановлении истории греческой лирики, потеря сочинений Стесихора — самая тяжелая. От него сохранилось лишь несколько десятков фрагментов, самое большее — по нескольку строк; а он написал 26 книг стихов, больше, чем все остальные ранние лирики вместе взятые. Известны заглавия его произведений: «Разрушение Илиона», «Возвращения из-под Трои», «Елена», «Орестея», «Эрифила», «Герионида», «Кербер», «Скилла», «Дафнис», «Калика», «Радина» и др. Это были большие вещи — одна «Орестея» занимала две книги. По заглавиям видно, что главным в них была повествовательная часть — пространный пересказ мифа (иногда малоизвестного, как в любовных историях «Дафниса» и «Калики»). Роль Стесихора в истории греческой мифологии огромна — это с трудом восстановимое промежуточное звено в эволюции мифов между Гомером и аттическими трагиками, именно здесь происходило переосмысление древних сюжетов в свете новой морали. Один из эпизодов такого переосмысления сохранился в легенде: Стесихор сочинил песнь о бегстве Елены с Парисом и за это был наказан слепотой, а потом сочинил «палинодию» («повторную песнь») о том, что Парис похитил не Елену, а лишь призрак ее, настоящая же Елена была унесена в Египет и там пережидала троянскую войну, — и после этого прозрел. (У Пиндара можно вспомнить подобную «палинодию» о Неоптолеме в пеане 6 и Нем. 7, и неоднократные переосмысления таких мифов, как о Пелопе в Ол. 1 или др.). Уже Симонид называл Стесихора и Гомера рядом, и слава «гомеричнейшего из лириков» закрепилась за Симонидом навсегда. Можно лишь удивляться, как удавалось Стесихору вместить эпический материал в лирический жанр и стиль; сохранившиеся фрагменты ничего об этом не говорят, трудно даже решить, к какому из лирических жанров относились его огромные песнопения, — вероятнее всего, к пеанам. Стесихор был родом из южной Италии, жил и работал в сицилийской Гимере; в этих западных греческих поселениях гомеровский эпос был менее популярен, чем в материковой и, тем более, малоазиатской Греции, так что мифологические поэмы Стесихора, исполняемые хорами на Аполлоновых праздниках, могли играть здесь ту же роль, что и эпические рецитации рапсодов, и драматические представления позднейших Афин. А для разработки повествовательной части хоровой лирики опыт Стесихора имел значение, которое трудно переоценить.

Что сделал Стесихор для пеана, то Арион сделал для дифирамба; но если от Стесихора остались хотя бы отдельные строки, то от Ариона не сохранилось ни слова. Невразумительная справка позднего биографа говорит: «считается, что он первый открыл трагический образ речи, выставил хор петь дифирамбы, дал песням хора названия и ввел сатиров, говорящих стихами». По-видимому, это значит, что Арион первый сделал из экстатического Дионисова дифирамба упорядоченную хоровую песню высокого («трагического») стиля на различные мифологические сюжеты (с «названиями» как у Стесихора), а в память о дионисическом происхождении жанра каким-то образом ввел в него сатиров — из такого дифирамба выросла потом аттическая трагедия. Певец Аполлона, упорядочивающий песню Диониса, — таким сохранило образ Ариона предание, таким предстает он в знаменитой легенде о том, как его спас среди моря священный Аполлонов дельфин.

Итак, три поколения поэтов в три приема разработали все три элемента гимнической хоровой лирики. Естественно было бы ожидать, что следующее, Четвертое поколение пожнет плоды — наступит полный и всесторонний расцвет этого жанра. Но этого не случилось, Четвертое поколение наступило и дало своего поэта — Ивика; но наступило оно с опозданием, около 540 г., поэта дало явно менее значительного, чем предшествующие и последующие, а жанр, в котором писал этот поэт, был непохож на все, что мы видели до сих пор;

Представить себе такую песню исполняемой хором на всенародном празднестве вряд ли возможно. Это не гимн, это энкомий — песня в честь хозяина пира: до сих пор этот жанр почти не разрабатывался лириками, теперь он выступает на первый план. На смену песням для государства приходят песни для отдельных лиц — Друзей и покровителей поэта. У Ивика таким покровителем и героем его любви был Поликрат сын Поликрата, знаменитого самосского тиранна, героя легенды о перстне счастья. И вику и самому в молодости народ предлагал стать тиранном в его родном италийском Реши, но он отказался и предпочел быть нег тиранном, а поэтом тираннов. Он стал странствующим певцом, и о безвестной смерти его было сложено поэтическое предание, по которому Шиллер написал балладу «Ивиковы журавли».

Таким переменам были свои причины. Около середины VI в. обрывается распространение греческой колонизации: наступление Персии запирает Грецию е востока (546 г. — это падение Креза в Сардах, поэтически описанное потом Вакхилидом), наступление Карфагена — с запада. В стране разом обостряются все внутренние противоречия, в дорийских городах узду власти затягивает аристократическая олигархия, в ионийских городах — демагогическая тиранния; современниками Ивика были элегик Феогнид, самый откровенный певец сословной борьбы во всей греческой поэзии, и философ Пифагор, отчаянно пытавшийся сплотить аристократию вокруг математических истин и мистических Заповедей. Праздничная поэзия гимнов, пеанов, просодиев и гипорхем была уже бессильна служить единению полиса. Растет ощущение, что пора хоровой лирики миновала, что настало время подведения итогов: младший современник Ивика Лас Гермионский, работавший при афинском тиранне Писистрате, пишет первое известное по упоминаниям теоретическое сочинение о музыке. «Ему же приписывалось сочинение «асигматической песни» — оды без единого звука «с»: эксперименты такого рода обычны лишь тогда, когда живой расцвет поэтической формы уже позади. Намек на эту оду мелькает в одном месте у Пиндара (фр. 70b), и на этом основании в потомстве сложилось предание, что Пиндар был учеником Ласа.

Обновить хоровую лирику, вернуть ей ее место в полисной культуре могла лишь полная переориентация — от песен, обращенных к богам, к песням, обращенным к людям. Греческой поэзии посчастливилось: поэт, который сделал такую перестройку, нашелся. Это был главный деятель следующего, пятого поколения греческих лириков — Симонид Кеосский (556—468); расцвет его приходится около 510—500 гг., сверстниками его были такие мыслители, как Гераклит и Парменид, первые поэты аттической трагедии Феспид и Фриних, первый крупный ионийский прозаик Гекатей — люди уже нового цикла греческой культуры.

Симонид сумел с замечательной чуткостью нащупать то место, где поэзия во славу человека и поэзия во славу государства смыкались, где событие личной жизни воспеваемого приобретало государственное значение. Он стал творцом двух новых жанров хоровой лирики: «эпиникия» — песни в честь победы на состязаниях, и «френа» — плача о смерти именитого гражданина. До него френы обходились старыми фольклорными формами, а эпиникии вообще не существовали. Это был отклик на новую форму общественной и религиозной жизни Греции — всеэллинские состязания, справляемые периодически, в праздничной обстановке «божьего перемирия», питающие не только чувство местного полисного патриотизма, но и межполисного всенародного единства. Такие празднества по инициативе дельфийского оракула распространились по Греции именно в VI в.: в 586 г. были учреждены Пифийские игры, в 582 Истмийские, в 573 Немейские, вместе с ними оживились и старые Олимпийские. Победа гражданина на таких играх считалась общегражданским торжеством, и песня ему была песней его городу; точно так же и смерть знатного гражданина была общей потерей, и плач о нем собирал не только родню и друзей, но и всех сограждан. Оба повода — и самый славный, и самый скорбный час человеческой жизни — были как нельзя более удобны для размышлений на моральные темы: о том, что в жизни все непрочно и переменчиво, что человек не должен полагаться на себя и превозноситься душой, и что чувство меры — превыше всего; а такая мораль лучше всего служила интересам полисного гражданского равновесия. Этот моралистический элемент стал четвертым в составе хорической оды и отлично скрепил в ней исконные три — религиозный, повествовательный, личный. Конечно, это не было новостью, греческая поэзия любила морализм еще с гесиодовских времен; но из всех ранних лириков греческие антологисты собирали нравственные сентенции единицами, а из одного Симонида — десятками. Конечно, это не было откровениями глубокой мудрости, такая философия умеренности и здравого смысла всегда колебалась на грани банальности; но недаром именно к Симониду обратился в своей нравственной диалектике Платон, сохранивший в «Протагоре» характернейший фрагмент симонидовой морали:

Эта спокойная всеприемлющая ясность, мягкость и доброжелательность Симонида навсегда осталась в благодарной памяти греческих читателей. Величавая страстность Пиндара не заслонила ее: Симонид был человечнее («в сострадании он превосходит даже Пиндара: тот поражает великолепием, этот обращается к чувствам», — писал через пятьсот лет Дионисий Галикарнасский). Счастливо сохранившимся образом этого свойства симонидовой поэзии дошла до нас его «жалоба Данаи», брошенной в море с младенцем Персеем, — один из самых по-современному звучащих отрывков во всей греческой поэзии:

Большинство сохранившихся фрагментов Симонида, по-видимому, осталось от френов (в том числе и эта жалоба) и эпиникиев (эпиникии его были собраны александрийскими учеными в несколько книг по видам побед: борцам, бегунам, колесничникам и т. д.), значительно меньше — от традиционных гимнов, пеанов, дифирамбов, энкомиев; большой известностью пользовались его элегии гражданского содержания и стихотворные надписи («эпиграммы»), приписывались ему даже трагедии. Первую славу он снискал, работая в Афинах при меценатствующих тираннах Писистратидах; после падения тиранний уехал в Фессалию под покровительство краннонских Скопадов; некоторое время странствовал по Греции, оставляя по себе память острыми изречениями и высокими гонорарами, которые он брал за эпиникии; потом вновь вернулся в Афины, примирившись с демократическим режимом и даже сочинив надпись для памятника тиранноборцам. Вершиной его успеха были годы греко-персидских войн: друг Фемистокла и Павсания, он сумел найти поэтические слова для выражения всеэллинского патриотизма, так трудно дававшегося полисной Греции и так картинно запомнившегося потомству, э ему принадлежит знаменитая эпитафия спартанцам павшим при Фермопилах, — «Путник, весть передай согражданам в Лакедемоне: их приказаньям верны здесь мы в могиле лежим», — и не менее знаменитый френ о них же, отрывок которого сохранился:

Симонид умер в глубокой старости, окруженный почетом, при дворе тиранна Гиерона Сиракузского. Преобразованную им хоровую лирику он оставил в наследство поэтам следующего, шестого поколения, расцвет которого приходится на 470—460 гг. Это и были Пиндар и Вакхилид — лирики, чье творчество известно нам лучше всего. Двух более несхожих поэтов-сверстников трудно вообразить: уже в античности они сопоставлялись по привычной схеме — как аккуратный талант и беспорядочный гений. «Кем бы ты предпочел быть из лириков — Вакхилидом или Пиндаром? а из трагиков — Ионом Хиосским или великим Софоклом? — спрашивает анонимный автор трактата I в. н. э. «О возвышенном». — Конечно, Вакхилид и Ион не допускают ни единой ошибки в гладком своем чистописании, а Пиндар и Софокл, катясь, как пожар, все сожигающий на пути, то и дело непонятно меркнут и неудачно спотыкаются, — но кто, будучи в здравом уме, не отдаст всего Иона за одного Софоклова «Эдипа»?» Так считали все, — только не современники. Для них законным наследником и продолжателем Симонида был именно Вакхилид.

Вакхилид Кеосский был родным племянником Симонида, учился у него, ездил с ним в Сицилию, а потом, по-видимому, мирно работал на родном Кеосе; есть неясное свидетельство, что ему пришлось побывать в изгнании в Пелопоннесе, но никаких следов в творчестве это не оставило. Самые ранние его фрагменты относятся к 480-м годам, самая поздняя датируемая ода — к 452 г. От Симонида он воспринял все лучшее в его манере: ясность мысли, плавность фразы, легкость слога; рассказ его мифов связен, мораль его обильных сентенций спокойна и мягка. Но и только. Симонид-человек, умный собеседник великих мира сего; Симонид-гражданин, глашатай победы над персидским нашествием; Симонид-искатель, радующийся новизне и разнообразию своих поэтических форм, — все это не нашло отклика в Вакхилиде. Анекдотов о нем не рассказывали, великие события в его стихах не отражались, из всех лирических жанров он по-настоящему разрабатывает только эпиникий и дифирамб. Вакхилид — не открыватель нового, не преобразователь старого: он только продолжатель, довершитель, гармонизатор. Он безличен: если в стихах Симонида мастер творил мастерство, то здесь мастерство растворяет в себе мастера. Своей системой художественных средств он может выразить все, но что именно выражать, ему безразлично. Это не порок, а достоинство: греки высоко ценили именно такое искусство, опирающееся на хорошую школу, уверенно и надежное. Когда Гиерон Сиракузский одержал свою последнюю олимпийскую победу, оду о ней он заказал не Пиндару, а Вакхилиду, потому что он знал, чего можно ждать от Вакхилида, а чего можно ждать от Пиндара — не знал никто.

Пиндар появляется в этом ясном мире поздней хоровой лирики как чужак, как человек вне традиций. Он пришел из Беотии — области богатой, но отсталой в культурном движении VII — VI вв. не участвовавшей. Здесь была своя лирическая школа, по очень замкнутая и архаичная, ее поэты пользовались местным диалектом и разрабатывали местные мифы; характерно что среди них были женщины — самая талантливая из них, Коринна из Танагры, едва не попала в александрийский канон великих лириков. Но Пиндар не стал продолжателем местной школы: легенда изображает его антагонистом Коринны в состязаниях перед беотийскими слушателями, терпящими от нее поражения. Музыкальное образование он получил в Афинах, новом центре самых передовых художественных тенденций, где свежи были следы деятельности Ласа и Симонида; но он не пошел и за ними — легенда изображает его соперником Симонида и Вакхилида при сиракузском дворе и видит намеки на это соперничество даже в самых невинных пиндаровых словах. В арсенал хоровой лирики он пришел на готовое и чувствовал себя здесь не законным наследником, а экспроприатором, все перестраивающим и перекраивающим по собственному усмотрению. Отсюда постоянное напряженное усилие, постоянное ощущение дерзания и риска, присутствующее в его песнях: если Вакхилид каждую новую песню начинает спокойно и легко, как продолжение предыдущей, то для Пиндара каждая песня — это отдельная задача, требующая отдельного решения, и каждую он берет с бою, как впервые в жизни. Конечно, набор своих приемов и привычек у него есть, но общее чувство непредсказуемости его лирических путей не покидает читателя — как современного, так и античного. Античного читателя, привыкшего к порядку и норме, это смущало больше, чем современного; и он оправдывал Пиндара двумя соображениями: во-первых, это «поэт дарования», а не «поэт науки», и такому законы не писаны, а во-вторых, это поэт «высокого стиля», в котором главное достоинство — «мощь», и все остальные качества отступают перед ней —

В древнегреческой системе ценностей было понятие, очень точно выражающее художественный — и не только художественный — идеал Пиндара: χαιρός, «верный момент» («...А знать свой час — превыше всего» — Пиф. 9, 78). Это та точка, в которой индивидуальные целенаправленные усилия счастливо совпадают с непознаваемой волей судьбы: только такое совпадение и приносит успех как поэту в песне, так и борцу на состязании, оно всегда неповторимо и всегда рискованно. Люди более спокойные и вдумчивые предпочитали этому понятию другое, смежное, μέτρον, «верная мера», в котором человеческая воля встречается не с таинственной судьбой, а с разумным законом событии; но Пиндару и его публике первое понятие было ближе. Оно отвечало их недавнему душевному опыту: только что Греции пришлось сразиться с могучей Персией, и, вопреки всякому ожиданию, она вышла победительницей; ум мог искать атому причину в любых «законах» божеских или человеческих, но сердце чувствовало что, прежде всего это было счастье, мгновение, χαιρός! Греко-персидские войны всколыхнули в стране и нарождающуюся (пока еще весьма умеренную) демократию, и военно-аристократическую олигархию, для которой всякая война тоже была «своим часом»; первая нашла свой голос в поэзии ионян Симонида и Вакхилида, вторая — в поэзии Пиндара для его дорийских заказчиков из Сицилии и Эгины.

Но еще не успел наступить этот раскол — и стилистический, и идеологический — между двумя направлениями, пиндаровским и вакхилидовским, как в греческой хоровой лирике почувствовались признаки перемен, еще более важных, — перемен, означавших конец всего классического периода ее истории. Обстановка, в которой лирика жила и служила городу-государству, была в век Перикла уже не та, что в век Солона. В развитом полисе V в. до н. э. находятся иные, более действенные формы организации общественного сознания, чем обряд и сопровождающие его песнопения: прежде всего, это политическое красноречие. Лирика перестает быть осмыслением полисного единства и остается лишь его украшением. Граждане все меньше чувствуют себя участниками лирического обряда, все больше — сторонними зрителями. Песни Симонида были таковы, что им мог подпевать каждый присутствующий — хотя бы в душе; песни нового времени становятся таковы, что присутствовать при них можно только в немом любовании. И поэты делают все, чтобы поразить души слушателей именно таким чувством; а вместе с поэтами и еще больше, чем поэты, — музыканты. Как когда-то начало, так и теперь конец классической лирики начинается с перемен в смежном искусстве — музыке.

Толчок, который дала духовая музыка развитию струнной музыки, не пропал даром. На протяжении VI — V вв. техника лирной игры непрерывно совершенствуется, из простого инструмента извлекаются все более сложные звуковые эффекты. Даже сам инструмент стремится усовершенствоваться: музыкант за музыкантом пытается прибавить к семиструнной лире одну, две, три, четыре новых струны, вызывая смятение и отпор традиционалистов. Искусство пения уже не поспевает за искусством музыки: не музыка теперь помогает восприятию слов, а слова мешают восприятию музыки. За практикой следует теория: в середине V в. знаменитый музыкант Дамон, учитель и советник Перикла, разрабатывает учение о непосредственном, без помощи слов, воздействии музыкальных мелодий на душу человека; и, конечно, кифареды и кифаристы тотчас спешат проверить эту теорию на практике. Музыка в лирике становится главным, поэзия — второстепенным: она или стушевывается до скромной подтекстовки, или, наоборот, напрягается до такой изысканности и вычурности, которая давала возможность проявиться всему богатству средств новой музыки. Опыт Пиндара при этом, конечно, был неоценим («если сравнить дифирамбический стиль Пиндара и Филоксена. то характеры в них будут разные, а стиль один и тот же», — пишет позднейший теоретик Филодем). Главным поприщем экспериментов в новом направлении становится жанр дифирамба: гимны писались по заказу и поневоле были более традиционно, дифирамбы сочинялись добровольно для ежегодных состязаний хоров в Афинах и могли живее откликаться на запросы публики. Но подобрать хоры, способные освоить нарастающую сложность песенной манеры становилось все труднее, — и вот рядом с поздним лирическим жанром, хоровым дифирамбом, вновь оживает самый рай ими лирический жанр, сольный ном. История лирики, начавшаяся сольными номами Терпандра, заканчивается сольными номами Тимофея.

Все подробности этой эволюции скрыты от нас, но истории греческой музыки наши материалы ничтожно скудны. Деятельность седьмого и восьмом поколений хоровой лирики (расцвет их — около 430 и около 390 гг. до н. э.) для нас сливается. Главными именами седьмого поколения были Меланиппид с Мелоса и Фриний с Лесбоса, оба работавшие в Афинах; когда в «Воспоминаниях» Ксенофонта (1,4,3) Сократ просит собеседника перечислить лучших мастеров во всех искусствах, тот перечисляет: «в эпосе Гомер, в трагедии Софокл, и скульптуре Поликлет, в живописи Зевксид, а в дифирамбе Меланиппид». Главными именами восьмого поколения были ученик Меланиппида Филоксен Киферский (ок. 435—380) и ученик Фриния Тимофей Милетский (ок. 450—360). Филоксен работал преимущественно в жанре дифирамба, Тимофей — в жанре нома; впрочем, эти жанры уже сближались, Филоксен смущал современников тем, что вводил в дифирамб сольные партии, и не менее вероятно, что Тимофей вводил в ном хоровые. Филоксен запомнился потомкам как один из самых веселых и остроумных людей своего времени: он жил при дворе сурового тиранна Дионисия Сиракузского (который сам был поэтом-любителем, только неудачливым), и его дифирамб «Киклоп» о любви чудовищного великана к нежной нимфе, а нимфы к пастуху пользовался особенным успехом не только из-за изящной гротескности этих образов, но и из-за того, что в них видели изображение соперничества Филоксена с Дионисием в любви к придворной флейтистке. Тимофей же запомнился только как борец за новое искусство, вызывающий и травимый: это у него будто бы спартанские судьи ножом отрезали две лишние струны на кифаре, и он покончил бы самоубийством, если бы его не отговорил его старший товарищ великий трагик-новатор Еврипид. Это ему принадлежали дерзкие стихи:

От Тимофея сохранился большой папирусный отрывок нома «Персы» (ок. 400 г.), с которого, по преданию, началось его признание и слава; он тоже кончается самоутверждением: что Терпандр сделал для старой музыки, то он, Тимофей, сделал для новой, — говорит поэт. Отрывок был найден в 1902 г. и напряженной вычурностью своего стиля поразил даже ко всему готовых филологов: редко кто из них, комментируя находку, избегал сакраментального слова «декадентство»; особенно раздражали такие непривычности, как натуралистически ломаная речь в устах перса перед греком, такие метафоры, как «сосновые ладейные ноги» — весла, «мраморные дети ртов» — зубы, такие сравнения, как «было море в трупах, как небо в звездах...» В то же время в выразительности и темпераменте отказать этим стихам было невозможно. Нетрудно было представить, что тексты этой реформированной лирики могли через двести лет стать предметом школьного обучения (как о том свидетельствует Полибий: IV, 20), а музыка ее — лечь в основу всей музыкальной «массовой культуры» наступающего эллинизма.

Александрийские филологи III в. не случайно в своей систематизации литературного наследия прошлого провели четкую черту именно после поколения Пиндара и Вакхилида: по сю сторону ее продолжался живой литературный процесс, по ту сторону оставалась отодвинувшаяся в былое классика. Из великих поэтов хоровой лирики, чьи стихи удалось собрать были отобраны шесть самых громких имен — приблизительно по одному на поколение, — к ним добавили три крупнейших имени поэтов монодической лирики; так составился «канон» девяти лирических поэтов, в чьих образах закрепилась для потомства целая эпоха греческой литературы. Всех их благодарно перечисляет безымянная эпиграмма «Палатинской антологии» (IX, 184, пер. Л. Блуменау):

M. Л. Гаспаров. ПОЭЗИЯ ПИНДАРА

Пиндар — самый греческий из греческих поэтов. Именно поэтому европейский читатель всегда чувствовал его столь далеким. Никогда он не был таким живым собеседником новоевропейской культуры, каковы бывали Гомер или Софокл. У него пытались учиться создатели патетической лирики барокко и предромантизма, но уроки эти ограничились заимствованием внешних приемов. В XIX в. Пиндар всецело отошел в ведение узких специалистов из классических филологов и по существу остается в этом положении до наших дней. Начиная с конца XIX в., когда Европа вновь открыла для себя красоту греческой архаики, Пиндара стали понимать лучше. Но широко читаемым автором он так и не стал. Даже профессиональные филологи обращаются к нему неохотно.

Может быть, одна из неосознаваемых причин такого отношения — естественное недоумение современного человека при первой встрече с основным жанром поэзии Пиндара, с эпиникиями: почему такой громоздкий фейерверк высоких образов и мыслей пускается в ход по такой случайной причине, как победа такого-то жокея или боксера на спортивных состязаниях? Вольтер писал (ода 17): «Восстань из гроба, божественный Пиндар, ты, прославивший в былые дни лошадей достойнейших мещан из Коринфа или из Мегары, ты, обладавший несравненным даром без конца говорить, ничего не сказав, ты, умевший отмерять стихи, не понятные никому, но подлежащие неукоснительному восторгу…». Авторы современных учебников греческой литературы из уважения к предмету стараются не цитировать этих строк, однако часто кажется, что недоумение такого рода знакомо им так же, как и Вольтеру.

Причина этого недоумения в том, что греческие состязательные игры обычно представляются человеком наших дней не совсем правильно. В обширной литературе о них (особенно в популярной) часто упускается из виду самая главная их функция и сущность. В них подчеркивают сходство с теперешними спортивными соревнованиями; а гораздо важнее было бы подчеркнуть их сходство с такими явлениями, как выборы по жребию должностных лиц в греческих демократических государствах, как суд божий в средневековых обычаях, как судебный поединок или дуэль. Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще — того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа — лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости; спортивные состязания — лишь испытание, проверка (έλεγχος) обладания этой божественной милостью. Именно поэтому Пиндар всегда прославляет не победу, а победителя; для описания доблести своего героя, его рода и города он не жалеет слов, а описанию спортивной борьбы, доставившей ему победу, обычно не уделяет ни малейшего внимания. Гомер в XXIII книге «Илиады» подробно описывал состязания над могилой Патрокла, Софокл в «Электре» — дельфийские колесничные бега, даже Вакхилид в своих изящных эпиникиях находит место для выразительных слов о коне Гиерона; но Пиндар к этим подробностям тактики и техники был так же равнодушен, как афинский гражданин к тому, какими камешками или бобами производилась жеребьевка в члены Совета пятисот.

Фантастический почет, который воздавался в Греции олимпийским, пифийским и прочим победителям, стремление городов и партий в любой борьбе иметь их на своей стороне, — все это объяснялось именно тем, что в них чтили не искусных спортсменов, а любимцев богов. Спортивное мастерство оставалось личным достоянием атлета, но милость богов распространялась по смежности на его родичей и сограждан. Идя на войну, граждане рады были иметь в своих рядах олимпийского победителя не потому, что он мог в бою убить на несколько вражеских бойцов больше, чем другие, а потому, что его присутствие сулило всему войску благоволение Зевса Олимпийского. Исход состязаний позволял судить, чье дело боги считают правым, чье нет. Греки времен Пиндара шли на состязания с таким же чувством и интересом, с каким шли к оракулу. Не случайно цветущая пора греческой агонистики и пора высшего авторитета дельфийского оракула так совпадают. Кроме четырех общегреческих состязаний — Олимпийских, Пифийских, Немейских, Истмийских, — у Пиндара упоминается около 30 состязаний областных и местных; в Фивах, Эгине, Афинах, Мегаре, Аргосе, Тегее, Онхесте, Кирене и др. Сетью этих игр была покрыта вся Греция, результаты этих игр складывались в сложную и пеструю картину внимания богов к людским делам. И современники Пиндара напряженно вглядывались в эту картину, потому что это было для них средством разобраться и ориентироваться во всей обстановке настоящего момента.

Эта напряженная заинтересованность в переживаемом мгновении — самая характерная черта той историко-культурной эпохи, закат которой застал Пиндар.

Предшествующая эпоха, время эпического творчества, этой заинтересованности не имела. Мир эпоса — это мир прошлого, изображаемый с ностальгическим восхищением во всех своих мельчайших подробностях. В этом мире все начала и концы уже определены, все причинно-следственные цепи событий уже выявлены и реализованы в целой системе сбывшихся предсказаний. Этот мир пронизан заданностью: Ахилл знает ожидающее его будущее с самого начала «Илиады», и никакой его поступок ничего не сможет изменить в этом будущем. Это относится к героям, к тем, чьи судьбы для поэта и слушателя выделяются из общего потока сменяющихся событий. Для остальных людей существует только этот общий поток, однообразный, раз навсегда заданный круговорот событий: «Листьям в древесных дубравах подобны сыны человеков…» («Илиада», XXI. 464). Простому человеку представляется лишь вписывать свои поступки в этот круговорот; как это делается, ему может объяснить поэт новой эпохи, поэт эпоса, уже опустившегося до его социального уровня, — Гесиод.

Но эпоха социального переворота VII— лежит в неизвестном будущем, создавало здесь атмосферу тревожной ответственности, неведомую предшествующей эпохе. Эпос смотрел на свой мир как бы издали, разом воспринимая его как целое, и ему легко было видеть, как все совершающиеся в этом мире поступки ложатся в систему этого целого, ничего в ней не меняя. Лирика смотрела на мир как бы «изблизи», взгляд ее охватывал лишь отдельные аспекты этого мира, целое ускользало из виду, и казалось, что каждый новый совершающийся поступок преобразует всю структуру этого целого. Эпический мир в его заданности был утвержден раз навсегда — новый мир в его изменчивости подлежал утверждению ежеминутно вновь и вновь. Это утверждение и взяла на себя лирика — в первую очередь хоровая лирика.

Жанры хоровой лирики делились на две группы: в честь богов (гимны, пеаны, дифирамбы, просодии, парфении) и в честь людей (гипорхемы, энкомии, френы, эпиникии). Именно в такой последовательности они располагались в александрийском издании сочинений Пиндара; но сохранились из них только эпиникии. Можно думать, что это не случайно. Лирика в честь богов говорила прежде всего о том, что в мире вечно, лирика в честь людей — о том, что в мире изменчиво; последнее было практически важнее для Пиндара с его современниками и нравственно содержательнее для читателей александрийской и позднейших эпох. Каждый эпиникии был ответом на одну задачу, поставленную действительностью: вот совершилось новое событие — победа такого-то атлета в беге или в кулачном бою; как включить это новое событие в систему прежних событий, как показать, что оно хоть и меняет, но не отменяет то, что было в мире до него? Чтобы решить эту задачу, лирический поэт должен был сместиться с точки зрения «изблизи» на точку «издали», охватить взглядом мировое целое в более широкой перспективе и найти в этой перспективе место для нового события. В этом и заключалось то утверждение меняющегося мира, глашатаем которого была лирика.

Очень важно подчеркнуть, что речь здесь идет именно об утверждении и никогда — о протесте. Для Пиндара все, что есть, — право уже потому, что оно есть. «Неприятие мира», столь обычное в новоевропейской цивилизации со времен средневекового христианства и до наших дней, у Пиндара немыслимо. Все, что есть, то заслуженно и истинно. Мерило всякого достоинства — успех. Центральное понятие пиндаровской системы ценностей — αρετή — это не только нравственное качество, «доблесть», это и поступок, его раскрывающий, «подвиг», это и исход такого поступка, «успех». Каждого героя-победителя Пиндар прославляет во всю силу своей поэзии; но если бы в решающем бою победил его соперник, Пиндар с такой же страстностью прославил бы соперника. Для Пиндара существует только доблесть торжествующая; доблесть, выражающаяся, например, в стойком перенесении невзгод, для него — не доблесть. Это потому, что только успех есть знак воли богов, и только воля богов есть сила, которой держится мир. Слагаемые успехи Пиндар перечисляет несколько раз: во-первых, это «порода» (γένος) предков победителя, во-вторых, это его собственные усилия — траты (δαπάνα) и труд (πόνος), и только в-третьих — это воля богов, даровавшая ему победу (δαίμων). Но фактически первые из этих элементов также сводятся к последнему: «порода» есть не что иное как ряд актов божественной милости по отношению к предкам победителя, «траты» есть результат богатства, тоже ниспосланного богами (о неправедной наживе у Пиндара не возникает и мысли), а «труд» без милости богов никому не в прок (Ол. 9, 100—104.)

Утвердить новое событие, включив его в систему мирового уклада, — это значило: выявить в прошлом такой ряд событий, продолжением которого оказывается новое событие. При этом «прошлое» для Пиндара — конечно, прошлое мифологическое: вечность откристаллизовывалась в сознании его эпохи именно в мифологических образах. А «ряд событий» для Пиндара — конечно, не причинно-следственный ряд: его дорационалистическая эпоха мыслит не причинами и следствиями, а прецедентами и аналогиями. Такие прецеденты и аналогии могут быть двух родов — или метафорические, по сходству, или метонимические, по смежности. «Зевс когда-то подарил победу старику Эргину на Лемносских состязаниях аргонавтов — что же удивительного, что теперь в Олимпии он подарил победу седому Псавмию Камаринскому (герою Ол. 4)?» — вот образец метафорического ряда. «Зевс когда-то благословлял подвиги прежних отпрысков Эгины — Эака, Теламона, Пелея, Аянта, Ахилла, Неоптолема, — что же удивительного, что теперь он подарил победу такому эгинскому атлету, как Алкимедонт (Ол. 8) или Аристоклид (Нем. 3), или Тимасарх (Нем. 4), или Пифей (Нем. 5), или Соген (Нем. 6) и т. д.?» — вот образец метонимического ряда.

Метонимические ассоциации, по смежности, были более легкими для поэта и более доступными для слушателей: они могли исходить от места состязаний (так введены олимпийские мифы о Пелопе и Геракле в Ол. 1, 3, 10), от рода победителя (миф о Диоскурах в Нем. 10), но чаще всего — от родины победителя и ее мифологического прошлого: здесь всегда возможно было начать с эффектно-беглого обзора многих местных мифов, чтобы потом остановиться на каком-нибудь одном (так Пиндар говорит об Аргосе в Нем. 10, о Фивах в Истм. 7; одним из первых произведений Пиндара был гимн Фивам, начинавшийся: «Воспеть ли нам Исмена…, или Мелию…, или Кадма…, или спартов…, или Фиву…, или Геракла…, или Диониса…, или Гармонию…?» — на что, по преданию, Коринна сказала поэту: «Сей, Пиндар, не мешком, а горстью!»). Метафорические ассоциации вызывали больше трудностей. Так, эффектная ода Гиерону, Пиф. 1, построена на двух метафорах, одна из них — явная: больной, но могучий Гиерон уподобляется больному, но роковому для врага Филоктету; другая — скрытая: победы Гиерона над варварами-карфагенянами уподобляются победе Зевса над гигантом Тифоном. Можно полагать, что такая же скрытая ассоциация лежит и в основе оды Нем. 1 в честь Хромия, полководца Гиерона: миф о Геракле, укротителе чудовищ, также должен напомнить об укрощении варварства эллинством, однако уже античным комментаторам эта ассоциация была неясна, и они упрекали Пиндара в том, что миф притянут им насильно. Несмотря на такие сложности, Пиндар явно старался всюду, где можно, подкреплять метонимическую связь события с мифом метафорической связью и наоборот. Так, Ол. 2 начинается метафорической ассоциацией — тревоги Ферона Акрагантского уподобляются бедствиям фиванских царевен Семелы и Ино, за которые они впоследствии были сторицей вознаграждены; но затем эта метафорическая ассоциация оборачивается метонимической — из того же фиванского царского дома выходит внук Эдипа Ферсандр, потомком которого оказывается Ферон. Так, Ол. 6 начинается мифом об Амфиарае, введенным по сходству: герой оды, как и Амфиарай, является и прорицателем и воином одновременно — а продолжается мифом об Иаме, введенным по смежности: Иам — предок героя. Мы мало знаем о героях Пиндара и об обстоятельствах их побед, поэтому метафорические уподобления часто для нас не совсем понятны: почему, например, в Пиф. 9 оба мифа о прошлом Кирены — это мифы о сватовстве? (античные комментаторы простодушно заключали из этого, что адресат оды, Телесикрат, сам в то время собирался жениться); или почему, например, в Ол. 7 все три мифа о прошлом Родоса — это мифы о неприятностях, которые, однако же, все имеют благополучный исход?

Подбор мифов, к которым обращается таким образом Пиндар от воспеваемого им события, сравнительно неширок: и о Геракле, и об Ахилле, и об эгинских Эакидах он говорит по многу раз, а к иным мифам не обращается ни разу. Отчасти это объясняется внешними причинами: если четверть всех эпиникиев посвящена эгинским атлетам, то трудно было не повторяться, вспоминая эгинских героев от Эака до Неоптолема; но отчасти этому были и более общие основания. Почти все мифы, используемые Пиндаром, — это мифы о героях и их подвигах, причем такие, в которых герой непосредственно соприкасается с миром богов: рождается от бога (Геракл, Асклепий, Ахилл), борется и трудится вместе с богами (Геракл, Эак), любим богом (Пелоп, Кирена), следует вещаниям бога (Иам, Беллерофонт); пирует с богами (Пелей, Кадм), восходит на небо (Геракл) или попадает на острова Блаженных (Ахилл). Мир героев важен Пиндару как промежуточное звено между миром людей и миром богов: здесь совершаются такие же события, как в мире людей, но божественное руководство этими событиями, божественное провозвестие в начале и воздаяние в конце здесь видимы воочию и могут служить уроком и примером людям. Таким образом, миф Пиндара — это славословие, ободрение, а то и предостережение (Тантал, Иксион, Беллерофонт) адресату песни. Применительно к этой цели Пиндар достаточно свободно варьирует свой материал: мифы, чернящие богов, он упоминает лишь затем, чтобы отвергнуть (съедание Пелопа в Ол. 1, богоборство Геракла в Ол. 9), а мифы, чернящие героев, — лишь затем, чтобы тактично замолчать (убийство Фока в Нем. 5, дерзость Беллерофонта в Ол. 13; смерть Неоптолема он описывает с осуждением в пеане 6 и с похвалой в Нем. 7). Связь между героями и богами образует, так сказать, «перспективу вверх» в одах Пиндара; ее дополняет «перспектива вдаль» — преемственность во времени мифологических поколений, и иногда «перспектива вширь» — развернутость их действий в пространстве: так, упоминание об Эакидах в Ол. 8 намечает историческую перспективу героического мира от Эака до Неоптолема, а в Нем. 4 — его географическую перспективу от Фтии до Кипра. Так словно в трех измерениях раскрывается та мифологическая система мира, в которую вписывает Пиндар каждое воспеваемое им событие. Читателю нового времени обилие упоминаемых Пиндаром мифов кажется ненужной пестротой, но сам Пиндар и его слушатели чувствовали противоположное: чем больше разнообразных мифов сгруппировано вокруг очередной победы такого-то атлета, тем крепче встроена эта победа в мир закономерного и вечного.

Изложение мифов у Пиндара определяется новой функцией мифа в оде. В эпосе рассказывался миф ради мифа, последовательно и связно, со всей подробностью ностальгической, Erzählungslust попутные мифы вставлялись в рассказ в более сжатом, но столь же связном виде. В лирике миф рассказывался ради конкретного современного события, в нем интересны не все подробности, а только те, которые ассоциируются с событием, и попутные мифы не подчинены главному, а равноправны с ним. Поэтому Пиндар отбрасывает фабульную связность и равномерность повествования, он показывает мифы как бы мгновенными вспышками, выхватывая из них нужные моменты и эпизоды, а остальное предоставляя додумывать и дочувствовать слушателю. Активное соучастие слушателя — важнейший элемент лирической структуры: эпический поэт как бы предполагал, что слушатель знает только то, что ему сейчас сообщается, лирический поэт предполагает, что слушатель уже знает и многое другое, и что достаточно мимолетного намека, чтобы в сознании слушателя встали все мифологические ассоциации, необходимые поэту. Этот расчет на соучастие слушателя необычайно расширяет поле действия лирического рассказа — правда, за счет того, что окраины этого поля оставляются более или менее смутными, так как ассоциации, возникающие в сознании разных слушателей, могут быть разными. Это тоже одна из причин, затрудняющих восприятие стихов Пиндара современным читателем. Зато поэт, оставив проходные эпизоды на домысливание слушателю, может целиком сосредоточиться на моментах самых выразительных и ярких. Не процесс событий, а мгновенные сцены запоминаются в рассказе Пиндара: Аполлон, входящий в огонь над телом Корониды (Пиф. 3), ночные молитвы Пелопа и Иама (Ол. 1, Ол. 6), младенец Иам в цветах (Ол. 6), Эак с двумя богами перед змеем на троянской стене (Ол. 8), Геракл на Теламоновом пиру (Истм. 6); а все, что лежит между такими сценами, сообщается в придаточных предложениях, беглым перечнем, похожим на конспект. Самый подробный мифический рассказ у Пиндара — это история аргонавтов в огромной оде Пиф. 4 (вероятно, по ее образцу мы должны представлять себе несохранившиеся композиции чиноначальника мифологической лирики — Стесихора); но и здесь Пиндар словно нарочно разрушает связность повествования: рассказ начинается пророчеством Медеи на Лемносе, последнем (по Пиндару) этапе странствия аргонавтов — пророчество это гласит об основании Кирены, родины воспеваемого победителя, и в него вставлен эпизод одного из предыдущих этапов странствия, встреча с Тритоном — Еврипилом; затем неожиданным эпическим зачином «А каким началом началось их плавание?» — поэт переходит к описанию истории аргонавтов с самой завязки мифа — но и в этом описании фактически выделены лишь четыре сцены, «Ясон на площади», «Ясон перед Пелием», «отплытие», и «пахота»; а затем, на самом напряженном месте (руно и дракон), Пиндар демонстративно обрывает повествование и в нескольких скомканных строчках лишь бегло осведомляет о дальнейшем пути аргонавтов вплоть до Лемноса; конец рассказа смыкается, таким образом, с его началом. Такие кругообразные замыкания у Пиндара неоднократны: возвращая слушателя к исходному пункту, они тем самым напоминают, что миф в оде — не самоцель, а лишь звено в цепи образов, служащих осмыслению воспеваемой победы.

Миф — главное средство утверждения события в оде; поэтому чаще всего он занимает главную, серединную часть оды. В таком случае ода приобретает трехчастное симметричное строение: экспозиция с констатацией события, миф с его осмыслением и воззвание к богам с молитвой, чтобы такое осмысление оказалось верным и прочным. Экспозиция включала похвалу играм, атлету, его родичам, его городу; здесь обычно перечислялись прежние победы героя и его родичей, а если победитель был мальчиком, сюда же добавлялась похвала его тренеру. Мифологическая часть образно объясняла, что одержанная победа не случайна, а представляет собой закономерное выражение давно известной милости богов к носителям подобной доблести или к обитателям данного города. Заключительная часть призывала богов не отказывать в этой милости и впредь. Впрочем, начальная и конечная часть легко могли меняться отдельными мотивами: в конец переходили те или иные славословия из начальной части; а начало украшалось воззванием к божеству по образцу конечной части. Кроме того, каждая часть свободно допускала отступления любого рода (у Пиндара чаще всего — о себе и о поэзии). Сочленения между разнородными мотивами обычно заполнялись сентенциями общего содержания и наставительного характера; Пиндар был непревзойденным мастером чеканки таких сентенций. У него они варьируют по большей части две основные темы: «добрая порода все превозмогает» и «судьба изменчива, и завтрашний день не верен»; эти припевы лейтмотивом проходят по всем его одам. А иногда поэт отказывался от таких связок и нарочно бравировал резкостью композиционных переходов, обращаясь к самому себе: «Повороти кормило!»… (Пиф. 10), «Далеко унесло мою ладью…» (Пиф. 11) и т. п. Отдельные разделы оды могли сильно разбухать или сильно сжиматься в зависимости от наличия материала (и от прямых требований заказчика, платившего за оды), но общая симметрия построения сохранилась почти всегда. Она была осознанной и почти канонизированной: прообраз всей хоровой лирики, «терпандровский ном», по домыслам греческих грамматиков, состоял из семи, по-видимому, концентрических частей: «зачин», «послезачинье», «поворот», «сердцевина», «противоповорот», «печать», «заключение». Представим себе в «сердцевине» — миф, в «зачине» и «заключении» — хвалы и мольбы, в «печати» — слова поэта о себе самом, в «повороте» и «противоповороте» — связующие моралистические размышления, — и перед нами будет почти точная схема строения пиндаровской оды. Следить за пропорциями помогала метрика: почти все оды Пиндара написаны повторяющими друг друга строфическими триадами (числом от 1 до 13), а каждая триада состоит из строфы, антистрофы и эпода; это двухстепенное членение хорошо улавливается слухом. Изредка Пиндар строил оды так, чтобы тематическое и строфическое членение в них совпадали и подчеркивали друг друга (Ол. 13), но гораздо чаще, наоборот, обыгрывал несовпадение этих членений, резко выделявшее большие тирады, перехлестывавшие из строфы в строфу.

Вслед за средствами композиции для утверждения события в оде использовались средства стиля. Каждое событие — это мгновение, перелившееся из области будущего, где все неведомо и зыбко, в область прошлого, где все закончено и неизменно; и поэзия первая призвана остановить это мгновение, придав ему требуемую завершенность и определенность. Для этого она должна обратить событие из неуловимого в ощутимое. И Пиндар делает все, чтобы представить изображаемое ощутимым, вещественным: зримым, слышимым, осязаемым. Зрение требует яркости: и мы видим, что любимые эпитеты Пиндара — «золотой», «сияющий», «сверкающий», «блещущий», «пышущий», «светлый», «лучезарный», «осиянный», «палящий» и т. д. Слух требует звучности: и мы видим, что у Пиндара все окружает «слава», «молва», «хвала», «песня», «напев», «весть», все здесь «знаменитое», «ведомое», «прославленное». Вкус требует сладости — и вот каждая радость становится у него «сладкой», «медовой», «медвяной». Осязание требует чувственной дани и для себя — и вот для обозначения всего, что достигло высшего расцвета, Пиндар употребляет слово «άωτος» «руно», «шерстистый пух» — слово, редко поддающееся точному переводу. Часто чувства меняются своим достоянием — и тогда мы читаем про «блеск ног» бегуна (Ол. 13, 36), «чашу, вздыбленную золотом» (Истм. 10), «вспыхивающий крик» (Ол. 10, 72), «белый гнев» (Пиф. 4, 109), а листва, венчающая победителя, оказывается то «золотой», то «багряной» (Нем. 1, 17; 11, 28). Переносные выражения, которыми пользуется Пиндар, только усиливают эту конкретность, вещественность, осязаемость его мира. И слова и дела у него «ткутся», как ткань, или «выплетаются», как венок. Этна у него — «лоб многоплодной земли» (Пиф. 1, 30), род Эмменидов — «зеница Сицилии» (Ол. 2, 10), дожди — «дети туч» (Ол. 11, 3), извинение — «дочь позднего ума» (Пиф. 5, 27), Асклепий «плотник безболья» (Пиф. 3, 6), соты — «долбленый пчелиный труд» (Пиф. 6, 54), робкий человек «при матери варит бестревожную жизнь» (Пиф. 4, 186), у смелого «подошва под божественной пятой» (Ол. 6, 8), а вместо того, чтобы выразительно сказать «передо мною благодарный предмет, о который можно хорошо отточить мою песню», поэт говорит еще выразительнее: «певучий оселок на языке у меня» (Ол. 6, 82). Среди этих образов даже такие общеупотребительные метафоры, любимые Пиндаром, как «буря невзгод» или «путь мысли» (по суху — в колеснице или по морю — в ладье с якорем и кормилом) кажутся ощутимыми и наглядными.

Для Пиндара «быть» значит «быть заметным»: чем ярче, громче, осязаемей тот герой, предмет или подвиг, о котором гласит поэт, тем с бо́льшим правом можно сказать, что он — «цветущий», «прекрасный», «добрый», «обильный», «могучий», «мощный». Охарактеризованные таким образом люди, герои и боги почти теряют способность к действию, к движению: они существуют, излучая вокруг себя свою славу и силу, и этого достаточно. Фразы Пиндара — это бурное нагромождение определений, толстые слои прилагательных и причастий вокруг каждого существительного, и между ними почти теряются скудные глаголы действия. Этим рисуется статический мир вечных ценностей, а бесконечное плетение неожиданных придаточных предложений есть лишь средство прихотливого движения взгляда поэта по такому миру.

Так завершается в оде Пиндара увековечение мгновения, причисление нового события к лику прежних. Совершитель этой канонизации — поэт. Если событие не нашло своего поэта, оно забывается, т. е. перестает существовать: «счастье былого — сон: люди беспамятны… ко всему, что не влажено в струи славословий» (Истм. 7, 16—σοφός, «мудрец» (с оттенком: «умелец»). Обычно истина выявляется только во времени, в долгом ряде событий («бегущие дни — надежнейшие свидетели», Ол. 1, 28—«бог — Время единый выводит пытанную истину», Ол. 10, 53—«предсказывающему назад»: как пророк раскрывает в событии перспективу будущего, так поэт — перспективу прошлого, как пророк гадает об истине по огню или по птичьему полету, так поэт — по исходу атлетических состязаний. И если пророка вдохновляет к вещанию божество, то и поэта осеняют его божества — Музы, дарящие ему прозрение, и Хариты, украшающие это прозрение радостью. Таким образом, поэт — любимец богов не в меньшей степени, чем атлет, которого он воспевает; поэтому так часто Пиндар уподобляет себя самого атлету или борцу, готовому к дальнему прыжку, к метанию дрота, к стрельбе из лука (Ном. 5, Ол. 1, 9, 13 и др.); поэтому вообще он так часто говорит в одах о себе и слагаемой им песне — он сознает, что имеет на это право. Высший апофеоз поэзии у Пиндара — это 1 Пифийская ода с ее восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен.

Такова система художественных средств, из которых слагается поэзия Пиндара. Легко видеть, что все сказанное относится не только к Пиндару — это характерные черты всего греческого мироощущения или, во всяком случае, архаического греческого мироощущения. Но сама напряженность этого мироощущения, постоянная патетическая взвинченность, настойчивое стремление объять необъятное — это уже особенность поэзии Пиндара. Его старшим современником в хоровой лирике был Симонид, младшим — Вакхилид — оба они пользуются тем же арсеналом лирических средств, но пиндаровской могучей громоздкости и напряженности здесь нет, а есть изящество и тонкость. Они не утверждают мировой порядок — они украшают мировой порядок, уже утвержденный. Сама страстность притязаний Пиндара на высшее право поэта осмыслять и утверждать действительность означает, что речь идет не о чем-то само собой подразумевающемся, что это право уже оспаривается.

Так оно и было. Пиндар работал в ту эпоху, когда аристократическая идеология, глашатаем которой он был, начинала колебаться и отступать под напором новой идеологии, уже рождавшей своих поэтов. Пиндар верил в мир непротиворечивый и неизменный, а его сверстники Гераклит и Эсхил уже видели противоречия, царящие в мире, и развитие — следствие этих противоречий. Для Пиндара смена событий в мире определялась мгновенной волей богов — для новых людей она определялась вечным мировым законом. У Пиндара толкователем и провидцем сущего выступает поэт, в своем вдохновении охватывающий ряды конкретных аналогичных событий, — в V в. таким толкователем становится философ, умом постигающий отвлеченный закон, лежащий за событиями. Лирика перестает быть орудием утверждения действительности и становится лишь средством ее украшения, высоким развлечением, важной забавой. Для Пиндара это было неприемлемо, и он боролся за традиционный взгляд на мир и традиционное место поэта-лирика в этом мире.

Эта борьба была безуспешна. Противоречивость мира не была для Пиндара и его современников философской абстракцией — она раскрывалась на каждом шагу в стремительной смене событий конца VI — первой половины V в. Перед лицом этих противоречий пиндаровское восприятие мира оказывалось несостоятельным. Лирический поэт видел в представшем ему событии торжество такого-то начала и всем пафосом своего искусства доказывал закономерность этого торжества, а следующее событие оборачивалось торжеством противоположного начала, и поэт с той же убежденностью и тем же пафосом доказывал и его закономерность. Для Пиндара, представлявшего себе мир прерывной цепью мгновенных откровений, в этом не было никакой непоследовательности. Для каждого города, делавшего ему заказ на оду, он писал с такой отдачей, словно сам был гражданином этого города: «я» поэта и «я» хора в его песнях часто неотличимы. Такая позиция для Пиндара программна: «Будь подобен умом коже наскального морского зверя (т. е. осьминога): со всяким городом умей жить, хвали от души представшее тебе, думай нынче одно, нынче другое» (фр. 43, слова Амфиарая). Со своей «точки зрения вечности» Пиндар не видел противоречий между городами в Греции и между партиями в городах — победа афинского атлета или победа эгинского атлета говорили ему одно и то же: «побеждает лучший». Победа одного уравновешивается победой другого, и общая гармония остается непоколебленной; напротив, всякая попытка нарушить равновесие, придать преувеличенное значение отдельной победе обречена на крушение в смене взлетов и падений превратной судьбы. Достаточно предостеречь победителя, чтобы он не слишком превозносился в счастье, и помолиться богам, чтобы они, жалуя новых героев, не оставляли милостью и прежних, — и все мировые противоречия будут разрешены. Таково убеждение Пиндара; наивность и несостоятельность этого взгляда в общественных условиях V в. все больше и больше раскрывалась ему на собственном жизненном опыте.

Пиндар родился в Фивах в 518 г. (менее вероятная дата — 522 г.) и умер в 438 г. Его поэтическое творчество охватывает более 50 лет. И начало и конец этой творческой полосы отмечены для Пиндара тяжелыми потрясениями: в начале это греко-персидские войны, в конце — военная экспансия Афин.

В год похода Ксеркса Пиндар уже пользовался известностью как лирический поэт, ему заказывали оды и фессалийские Алевады (Пиф. 10), и афинский изгнанник Мегакл (Пиф. 7), и состязатели из Великой Греции (Пиф. 6 и 12); но, как кажется, в эти годы Пиндар больше писал не эпиникии, а гимны богам, сохранившиеся лишь в малых отрывках. Когда Дельфы и Фивы встали на сторону Ксеркса, для Пиндара это был саморазумеющийся акт: сила и успех Ксеркса казались несомненными, стало быть, милость богов была на его стороне. Но все обернулось иначе: Ксеркс был разбит, Фивы оказались тяжко скомпрометированы своей «изменой» и чудом избежали угрозы разорения. Тревожная и напряженная ода Истм. 8 («Некий бог отвел Танталову глыбу от наших глав…», «Подножного держись, ибо коварно нависло над людьми и кружит им жизненную тропу Время…») осталась памятником переживаний Пиндара: это самый непосредственный его отклик на большие события современности. Отголоски этого кризиса слышны в стихах Пиндара и позже: оды Истм. 1 и 3—

Разрядкой этого кризиса было для Пиндара приглашение в Сицилию в 476 г. на празднование олимпийских и пифийских побед Гиерона Сиракузского и Ферона Акрагантского. Здесь, в самом блестящем политическом центре Греции, где все культурные тенденции, близкие Пиндару, выступали обнаженней и ярче, поэт окончательно выработал свою манеру, отточил до совершенства свой стиль: оды сицилийского цикла считались высшим достижением Пиндара и были помещены на первом месте в собрании его эпиникиев (Ол. 1—

По возвращении из Сицилии для Пиндара настала полоса самых устойчивых успехов — 475— и его публикой возникают редкие, но характерные недоразумения. Около 474 г. Афины заказывают Пиндару дифирамб, и он сочиняет его так блестяще, что соотечественники-фиванцы обвинили поэта в измене и наказали штрафом; афиняне выплатили этот штраф. В другой раз, сочиняя для Дельф пеан 6, Пиндар, чтобы прославить величие Аполлона, нелестно отозвался о мифологическом враге Аполлона — Эакиде Неоптолеме; Эгина, где Эакиды были местными героями, оскорбилась, и Пиндару пришлось в очередной оде для эгинян (Нем. 7) оправдываться перед ними и пересказывать миф о Неоптолеме по-новому. Пиндаровское всеприятие и всеутверждение действительности явно оказывалось слишком широким и высоким для его заказчиков.

В поздних одах Пиндара чем дальше, тем настойчивее чувствуется увещевание к сближению и миру. Эпизод с дифирамбом Афинам, исконным врагам Фив, — лишь самый яркий пример этому. В одах для эгинских атлетов он подчеркнуто хвалит их афинского тренера Мелесия (Нем. 6, Ол. 8, впервые еще в Нем. 5); в Истм. 7 мифом о дорийском переселении, а в Истм. 1 сближением мифов о Касторе и об Иолае он прославляет традиционную близость Спарты и Фив; в Нем. 10 миф о Диоскурах вплетен так, чтобы подчеркнуть древнюю дружбу Спарты и Аргоса в противоположность их нынешней вражде; в Нем. 11 узы родства протягиваются между Фивами, Спартой и далеким Тенедосом; в Нем. 8 с восторгом описывается, как эгинский Эак соединял дружбою даже Афины и Спарту. Это — последняя попытка воззвать к традициям панэллинского аристократического единения. Конечно, такая попытка была безнадежна. В те самые годы, когда писались эти произведения, Афины изгоняют Кимона и переходят к наступательной политике: в 458 г. разоряют дорогую Пиндару Эгину, в 457 г. при Энофитах наносят удар власти Фив над Беотией. Для Пиндара это должно было быть таким же потрясением, как когда-то поражение Ксеркса. Творчество его иссякает. Пиндар еще дожил до коронейского реванша 447 г. Последняя из его сохранившихся од, Пиф. 8 с ее хвалою Тишине, звучит как вздох облегчения после Коронеи, и упоминания о судьбе заносчивых Порфириона и Тифона кажутся предостережением Афинам. Но в этой же оде читаются знаменитые слова о роде человеческом: «Однодневки, что — мы? что не мы? Сон тени — человек»; а другая ода того же времени, Нем. 11, откликается на это: кто и прекрасен и силен, «пусть помнит: он в смертное тело одет, и концом концов будет земля, которая его покроет». Таких мрачных нот в прежнем творчестве Пиндара еще не бывало. Он пережил свой век: через немногие годы после своей смерти он уже был чем-то безнадежно устарелым для афинской театральной публики (Афиней, I. 3a, и XIV. 638a) и в то же время — героем легенд самого архаического склада — о том, как в лесу встретили Пана, певшего пеан Пиндара, или как Персефона заказала ему посмертный гимн (Павсаний, IX. 23). С такой двойственной славой дошли стихи Пиндара до александрийских ученых, чтобы окончательно стать из предмета живого восприятия — предметом филологического исследования.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

518 г. до н.э. Родился Пиндар в Кииоскефалах. Около того же времени родился Вакхилид на Кеосе. Τиранния Писистратидов в Афинах; Симонид и Лас работают при их дворе.

510 Падение Писистратидов в Афинах.

506 Война и примирение между Афинами и Фивами. Пиндар приезжает учиться в Афины.

499 Ионийское восстание — начало греко-персидских войн. Первая трагедия Эсхила. Около того же времени Гераклит в Эфесе пишет книгу «О природе».

498 Пиф.10 — первая датируемая ода Пиндара.

496 Родился Софокл

494 Подавление персами ионийского восстания. Гиппократ — тиран в Геле, Анаксилай — тиранн в Регии.

490 Первый поход персов па Грецию, битва при Марафоне. Гелон — тиранн в Геле. Пиф. 6

и 12 — первые оды Пиндара в честь сицилийцев.

488 Ол. 14. Фероп — тиранн в Акраганте, союзник Гелопа.

486 Остракизм Мегакла Афинского. Пиф. 7, ему посвященная; около этого же времени — Нем. 2, тоже для афинянина.

485 Гелон овладевает Сиракузами.

480-е гг. Нем.5 и Вакх. 13 в честь Пифея Эгииского. Вскоре после этого времени — Истм.5 и 6 в честь той же эгинской семьи Псалихидов; начало прочной связи Пиндара с Эгиной. Эгина — в войне с Афинами.

481 Персидские послы в Греции. Коринфский конгресс примиряет Афины и Эгину.

480 Поход Ксеркса против Греции (Фивы — на его стороне); битва при Саламине. Поход карфагенян против Сицилии; битва при Гимере, победа Гиерона, Гелона и Ферона. Родился Еврипид.

479 Битва при Платеѳ; изгнание персидских войск из Греции.

478 Наступательпая война против персов. Основание афинского морского союза. Стихи Симонида в честь героев греко-персидских войн. Гиерон сменяет Гелона у власти в Сиракузах. Истм.8.

477 Конфликт Гиерона с Анаксилаем из-за Локров Эпизефирских.

476 Олимпийские победы Гиерона в конном беге, Ферона — в колесничном беге. Ол.1,2,3,11, Нем.1, Вакх.5 в честь сиракузских побед. Пиндар, Симопид, Вакхилид в Сиракузах. Конфликт между Гиероном и Феропом из-за Полизала; Симонид устраивает их примирение. Основание Этны Гиероном.

475 Возвращение Пипдара в Фивы.

474 Миф.10, Ол.10, Ол.З (?). Около этого же времени — дифирамб Пиндара афинянам (фр.75). Победа Гиерона над этрусками при Кумах.

472 Ол.6(?). Смерть Ферона; Гисрон подчиняет себе Акрагант. Осуждение и смерть Павсания в Спарте.

471 Осуждение и изгнание Фемистокла из Афин.

470 Пифийская победа Гиерона в колесничном беге; оды Пиф.1, Вакх.4. Для других сицилийских победителей — Ол.12 и Истм.2 (?).

469 Родился Сократ.

468 Олимпийская победа Гиерона в колесничном беге; ода Вакх.З. ІІиф.2 (?). Первая победа Софокла в драматических состязапиях. В Сицилии умер Симонид.

460-е гг. Полигнот в Афинах расписывает Пестрый Портик; в Олимпии строится храм Зевса.

466 Смерть Гиерона; падение тираннии в сицилийских городах. Ол.9.

Ок.465 Неудачи афинян во Фракии, натиск фракийцев, пеан 2 для абдеритов.

464 Ол.7 и 13. Землетрясение в Спарте и восстание илотов.

463, 9 апреля Солнечное затмение; пеан 9 для Фив.

462 Демократическая реформа ареопага в Афинах.

461 Изгнание Кимона из Афин, разрыв Афин со Спартой.

462—461 Пиф. 4-5 в» честь Аркесилая Киренского.

458 Война Афин против Эгины, осада Эгины. «Орестея» Эсхила.

457 Битва при Танагре, перемирие Афин со Спартой. Битва при Энофитах, Беотия и Фокида лод властью Афин, капитуляция Эгины.

456 Смерть Эсхила в Сицилии.

454 Истм.7 (?)

452 Ол.4; Вакх. 6—7 — последняя датируемая ода Вакхилида.

451—449 Мир Спарты с Аргосом, перемирие Спарты с Афинами, мир Афин с Персией.

447 Восстание в Беотии против афинской власти, победа над афинянами при Коронее. Начало строительства Парфенона в Афинах.

446 Восстание в Евбсе и Мегарах против Афин; 30-летний мир и отказ Афин от сухопутных

завоеваний. Пиф.8, Нем.11 (?) — последние датируемые оды Пиндара.

441 Первая победа Еврипида в драматических состязаниях. Около этого времени — деятельность музыканта Дамона в Афинах.

438 Завершение Парфенона. Фидий едет в Олимпию работать над статуей Зевса. Смерть Пиндара в Аргосе,

О ПЕРЕВОДЕ

Это издание — первый на русском языке полный стихотворный перевод Пиндара и первый полный перевод Вакхилида. Стихотворная форма, принятая переводчиком, нетрадиционна для русской поэзии и для практики русского стихотворного перевода в частности. Поэтому она требует нескольких предварительных слов в свое оправдание.

Русские поэты и филологи неоднократно обращались к переводу Пиндара, но ни один из существующих опытов не получил безоговорочного признания даже среди специалистов. Тем труднее оказалось приискать убедительную форму для нового перевода. Здесь для переводчика представлялись три возможности.

Во-первых — перевод традиционными русскими силлабо-тоническими стихами, может быть, даже с рифмой. Так перевел две оды Пиндара Державин (одна — «Вестник Европы», 1803, другая напечатана посмертно), одну — Мерзляков («Подражания и переводы», 1826, ч. 2), три — Водовозов («Переводы в стихах и оригинальные стихотворения», 1888, впервые — 1858 и 1865), так перевел все олимпийские и пифийские оды П. Голенищев-Кутузов («Творения Пиндара», 1804). Такой перевод дает наибольшее ощущение «художественности» и наименьшую возможность точности. Он легко читается; однако стилистические и образные ассоциации русских стихотворных размеров настолько прочны и устойчивы, что в подобных переводах они полностью подавляют своеобразие оригинала. Поэтому практика таких переводов — по крайней мере, с античных языков — в русской поэзии давно и разумно оставлена.

Во-вторых — перевод прозой. Так в свое время сделал единственный русский перевод всех четырех книг Пиндара И. Мартынов («Пиндар», ч. 1—2, 1827); так перевел девять од В. Майков («Журнал министерства нар. просвещения», 1892, № 8—10; 1893, № 1, 4, 11, 12; 1896, № 6; 1898, № 5). Такой перевод дает наибольшую точность и наименьшую художественность; он сообщает, о чем писал поэт, но не может дать читателю почувствовать, почему эти стихи считаются прекрасными, а поэт — великим. В русской практике такие переводы обычно имели лишь вспомогательное значение как пособие для чтения греческого подлинника.

В-третьих — так называемый перевод размером подлинника (т. е. силлабо-тоническая имитация метрического стиха). Так В. Иванов перевел 1-ю Пифийскую оду («Журнал министерства нар. просвещения», 1899, № 8, перепечатано в хрестоматии Ф. Зелинского «Древнегреческая литература эпохи независимости», 1921, ч. 2); так (с некоторым упрощением метра) М. Е. Грабарь-Пассек перевела 1-ю Пифийскую и 1-ю Истмийскую оды («Хрестоматия по античной литературе» под ред. Н. Ф. Дератани, т. 1, 1939 и позднейшие переиздания). Такой перевод господствует в советской переводческой практике, и достоинства его общепризнаны: он в наибольшей степени может донести до читателя поэтическое своеобразие подлинника. Однако, по-видимому, «размер подлинника» Пиндара оказался слишком сложен для такого перевода. Даже перевод В. Иванова, при всей его замечательной стилистической выразительности, ощущается громоздким и малопонятным. Можно надеяться, что будущие переводчики, соединив поэтический и филологический талант, достигнут наибольших удач именно на этом пути; но покамест этого не произошло.

Поэтому вместо трех «законных» способов перевода Пиндара здесь был избран четвертый — перевод свободным стихом. Такая практика перевода давно знакома европейской традиции; именно на переводах Пиндара и подражаниях Пиндару в значительной мере вырабатывался стих в европейской (прежде всего немецкой) поэзии XVIII в.; именно так в сравнительно недавнее время перевел Пиндара Ф. Дорнзейф на немецкий язык, а Р. Лэттимор на английский. О том, что опыты такого рода сейчас представляют особенный интерес и для русской переводческой практики, составителю уже приходилось писать (см. «Иностранная литература», 1972, № 2, с. 209—210). Свободный стих — это стих без метра и рифмы, отличающийся от прозы только членением на строки; он представляет собой наиболее гибкий способ уловить и оформить естественный ритм насыщенной содержанием речи. Такой перевод, как кажется, способен соединить лучшие качества трех видов перевода, перечисленных выше, — хотя, конечно, равным образом способен соединить и худшие их качества.

Каждый перевод жертвует одними приметами подлинника ради сохранения других. Предлагаемый перевод намеренно отказывается от передачи строфического строения од Пиндара и Вакхилида, их сложного метра, изощренного языка, вычурного стиля, стараясь зато передать как можно точнее их образный строй, чувственную окраску понятий, сентенциозную выразительность идей. Конечно, точность не означает буквальности. Свободный стих такого перевода местами может показаться подстрочником, но это не подстрочник: расположение слов и частей фразы следует здесь не греческому песенному, а русскому декламационному строю речи. Думается, что такого рода самоограничение сохраняет и выделяет в тексте именно то, что важнее всего для первого знакомства современного русского читателя с Пиндаром. Послужить этому знакомству и тем проложить дорогу для дальнейших, более совершенных переводов величайшего греческого лирика — главная задача этой работы.

Перевод сделан по последним научным изданиям, указываемым ниже. Заглавия од построены так, чтобы облегчить их чтение; переводчик позволил себе (по образцу некоторых старинных изданий) добавить к заглавиям од подзаголовки с указанием на их мифологические сюжеты (в угловых скобках). На левом поле отмечено членение текста на строфы, антистрофы и эподы, на правом — нумерация стихов подлинника. Примечания к такому сложному тексту, как греческая хоровая лирика, всегда грозят непомерно разрастись; мы старались ограничиваться лишь наиболее необходимым для непосредственного понимания текста. Широко известные имена и сюжеты греческой мифологии, как правило, не поясняются; для облегчения понимания их связи к примечаниям приложены родословные таблицы упоминаемых Пиндаром героев. Почти все географические названия, упоминаемые в одах, вынесены на приложенные карты.

Перевод всех од и крупнейших фрагментов Пиндара, помещаемый здесь, впервые был напечатан в журнале «Вестник древней истории», 1972, № 2—1974, № 3, и для настоящего издания исправлен и доработан. Перевод большинства фрагментов Пиндара и всего Вакхилида и Тимофея печатается впервые. Покойной М. Е. Грабарь-Пассек и Н. С. Гринбауму, внимательно проверившим перевод, помогая своими ценнейшими советами и указаниями, переводчик обязан самой глубокой благодарностью. Т. В. Васильевой, без которой этот перевод не был бы предпринят, посвящает он свою работу.

Примечания

Это «Жизнеописание» с приложенными к нему «Изречениями» сохранилось в начале лучшей комментированной рукописи Олимпийских од («амброзианской»). Она дает хорошее представление о среднем уровне работы античных филологов-комментаторов. Несколько других, более пространных вариантов биографии (один из них — стихотворный) повторяют в основном все те же факты.

Киноскефалы (частое в Греции местное название) — деревня к северо-западу от Фив. Из двух вариантов имени отца «Даифант» есть несомненный домысел комментаторов: так звали сына Пиндара (§ 8), а внука в Греции обычно называли по деду.

Хамелеонт Гераклейский (ок. 300 до н. э.) и Истр Киренский (ок. 200 до н. э.) — авторы исторических и историко-культурных сочинений, до нас не дошедших.

К устам его прилетели пчелы… — популярная легенда, основанная на материализации метафоры «медовая речь» (действительно частой у Пиндара); такая же легенда рассказывалась о Платоне, а в средине века и о Вергилии.

Аполлодор — лицо неизвестное; Агафокл известен также как учитель Дамона, крупнейшего музыкального теоретика V в., наставника и советника Перикла. В других вариантах биографии учителем Пиндара называется также Лас Гермионский; но он, как кажется, покинул Афины еще до приезда Пиндара.

«Оплотом Эллады» — см. фр. 76.

Сложил… песню — песня Пану, фр. 95, и Деметре, фр. 37. У Павсания (IX.23.3—4) последняя легенда передана еще более живописно: «во сне пред ним предстала Персефона и заявила, что она одна из всех богов еще не воспета Пиндаром, но скоро он и для нее составит песню, когда явится к ней. В самом деле, не прошло и десяти дней, как он умер; но была в Фивах у него старая родственница, очень сведущая в песнопениях, и вот Пиндар явился ей во сне и пропел гимн Персефоне, а она, проснувшись, тотчас записала все, что слышала во сне из той песни».

Павсаний осаждал Фивы в 479 г. после победы при Платее, но не брал и не жег города; это — удвоение гораздо более популярной легенды о том, что Александр Македонский в 335 г., взяв и разорив Фивы, распорядился сохранить дом потомков Пиндара (может быть, в память об энкомии поэта его прапрапрадеду Александру I, фр. 120—121).Мифологический прообраз этого сюжета — рассказ о том, как при взятии Трои греки пощадили дом сочувствовавшего им Антенора.

В Дельфах… — т. е. Пиндар считался «почетным членом» дельфийской жреческой коллегии; ср. у Павсания (IX.23.3): «когда Пиндар уже прославился по всей Элладе, пифия еще более возвысила его имя, повелев дельфийцам от всех начатков, приносимых Аполлону, уделять равную часть Пиндару».

«Пятилетний праздник…» — фр. 193.

…к Аммону — ср. фр. 36.

…что лучше всего… — популярный сюжет, перенесенный на Пиндара, по-видимому, из истории воспетых им Аполлоновых зодчих Агамеда и Трофония (фр. 2—3, ср. пеан 8).

…о саламинской битве — т. е. перекликался с пиндаровской Истм. 5; царствование [Ксеркса] — текст испорчен (в рукописи — «Кадма»), восстановления все гадательны.

…песнь на дафнефории — фр. 94с; из этого парфения, по-видимому, и извлекли комментаторы все сведения об именах Пиндаровых родственников.

…отдельными парфениями — т. е., по-видимому, предназначенными не для ежегодных праздников, а для внеурочных случаев. «Отдельными эпиникиями» иногда называются последние, «не-немейские» эпиникии Немейской книги.

…из аргивской земли — «по-видимому, он ушел туда на пелопоннеские состязания», толкует это свидетельство другой биограф. Третья биография (в словаре «Суда») предлагает иную версию: «испросив у бога для себя того, что самое лучшее, он умер в театре, склонясь на колени своего любимца Феоксена, 55 лет от роду», — такая же смерть приписывалась и Фалесу Милетскому.

Олимпийские состязания были древнейшими и славнейшими из четырех общеэллинских игр. Считалось, что впервые их установил Пелоп после победы над Эномаем (отсюда сюжет Ол. 1), а повторно — Геракл после победы над Авгием и Молионидами (отсюда сюжет Ол. 10). В историческое время олимпийские игры регулярно справлялись с VII в., а списки победителей были известны даже с 776 г. Игры устраивались каждый четвертый год, в первое или второе полнолуние после летнего солнцестояния (июль — август); на время праздника по Греции объявлялось всеобщее священное перемирие. Местом праздника была Олимпия в Элиде, в области древнего города Писы (разрушенного в 572 г.). Это был священный участок («альтис») Зевса Олимпийского, расположенный между холмом Кронием и рекой Алфеем (чтобы сказать «в Олимпии», Пиндар обычно говорит «в Писе», «под Кронием» или «над Алфеем»). В альтисе находились большой храм Зевса (при Пиндаре он был заново отстроен, а вскоре после его смерти украшен знаменитой скульптурой Фидия), священная гробница Пелопа, алтарь Зевса (где прорицали жрецы из рода Иамидов, Ол. 6), шесть двойных алтарей двенадцати богов (по преданию, поставленные Гераклом) и другие священные постройки. За оградой, вдоль Алфея, находились стадион и ипподром для состязаний. Хозяевами и судьями были жители Элиды. Праздник продолжался семь дней: первый и последний день были посвящены торжественным обрядам, остальные — состязаниям. При Пиндаре состязания были следующие: простой бег (на стадий, ок. 185 м), двойной бег, дальний бег, бег в оружии, борьба, кулачный бой, разноборье [Правильнее «всеборье». В смысле, можно все. — Halgar Fenrirsson.] («панкратий» — сочетание борьбы и кулачного боя), пятиборье («пентатл» — бег, прыжок, метание диска, метание дрота и борьба), конские скачки и колесничные скачки; кроме того — бег, борьба и кулачный бой для мальчиков. Древнейшим и важнейшим состязанием считался простой бег, почетнейшим — колесничные скачки. Кроме этих 10 состязаний, при Пиндаре одно время устраивались колесничные скачки на мулах (с 496 до 436 до н. э., см. Ол. 5 и 6) и конские скачки с бегом наездников (с 492 до 448). Наградой победителю был оливковый венок; олива срезалась в священной роще, разросшейся, по преданию, от ветки, принесенной Гераклом от Аполлона Гиперборейского (Ол. 3).

Ода писана во время поездки в Сицилию. Самая ранняя из од в честь Гиерона: ст. 8 еще не обнаруживает вражды к соперникам-поэтам. В александрийской традиции поставлена первой среди Олимпийских од, так как прославляет величие Олимпийских игр и первого их основателя — Пелопа. Пелоп чтился в Олимпии как местный герой: на восточном фронтоне большого Олимпийского храма находилась знаменитая скульптурная группа, изображающая Пелопа и Эномая перед их состязанием, поставленная лет через 15 после оды Пиндара. В оде — отчетливый симметричный план с мифом посередине (причем миф двупланный: положительный образ Пелопа оттенен отрицательным образом Тантала): игры и победитель — Пелоп-любимец — Тантал — Пелоп влюбленный — игры и победитель. «Прекраснейшая из всех песен на свете», — называет ее Лукиан («Сон», 7), вторя общему суждению.

Ст. 1. …вода — знаменитое начало этой оды интриговало еще античных читателей. Проще и вернее всего толковал его Аристотель («Риторика», I.7): «обилие лучше скудости, потому что от него больше пользы; оттого и сказано — “Лучше всего на свете вода”». Однако схолиасты напоминают и о философии Фалеса Милетского, учившего, что все вещества происходят из воды, и о мифологии Гомера, в которой началом всего был Океан («Илиада», XIV, 246).

Ст. 19. Ференик («Победоносец») — имя коня, уже приносившего Гиерону в 482 и 478 гг. победу на Пифийских скачках.

Ст. 28. Но нет… — самый развернутый образец критики традиционных мифов у Пиндара. Обычная версия этого архаического мифа гласила, что Тантал, желая испытать всеведение богов, изрубил на куски своего сына Пелопа, сварил в котле и подал к пиру, и Деметра, отвлеченная мыслями о потерянной Персефоне, даже съела кусок плеча; но остальные боги (по Вакхилиду, фр. 42 — Рея), возмутившись, вновь оживили Пелопа в котле, съеденное плечо заменили ему слоновой костью, а Тантала предали наказанию. Пиндар предлагает морализированный вариант мифа, заменяя котел — купелью, в которой мойра Клото омывает новорожденного Пелопа; слоновую кость — природной белизной его плеча, прельстившей Посидона; а казнь Тантала объясняет только его попыткой украсть бессмертие для смертных.

Ст. 46. Ганимеда… — по Илиаде (V.265; II.232) Ганимед жил до Пелопа, но по «Малой Илиаде» кикликов — после Пелопа (схолии). [По родословным Ганимед старше Пелопа на одно поколение, так что разброс лет на двадцать в любую сторону вполне возможен — Halgar Fenrirsson.]

Ст. 61. Четвертым к трем… — неясное место: схолиасты считают, что имеются в виду или четыре великих преступника в аиде — Сизиф, Титий, Иксион и Тантал, — или четыре казни — голод, жажда, страх нависшего камня и бессмертие (возможны и другие комбинации). У Гомера («Одиссея», XI.582—592) не упоминается нависший камень, у Пиндара — голод и жажда.

Ст. 63. Для сверстных себе… — т. е. не для Пелопа, который, таким образом, невинен в грехе отца.

Ст. 81. …тринадцать женихов… — могилы их показывались как достопримечательность близ Олимпии, их перечисляет Павсаний (VI.21, 10—11), следуя Гесиоду, как и Пиндар. Ср. фр. 135.

Ст. 90. …с неутомимыми крыльями… — так были изображены кони Пелопа на знаменитом «ларце Кипсела», хранившемся в Олимпии (Павсаний, V.17.7). Для пиндаровского облагораживания мифов характерно умолчание о том, как Пиндар подкупил Миртила, возницу Эномая, погубить хозяина, а потом погубил самого Миртила.

Ст. 92. Он почиет… — курган Пелопион в олимпийском альтисе, описываемый Павсанием (V.13); там ежегодно приносили в жертву черного барана.

Ст. 113. …колесницу… — мечта Гиерона о колесничной победе в Олимпии (которая считалась самой почетной) исполнилась в 468 г.

Ферон Акрагантский, союзник Гиерона, правил Акрагантом в 487—472 гг.; дочь его была замужем за Гелоном Сиракузским, а после смерти Гелона (478) вышла по завещанию за его брата Полизала; третий брат, Гиерон, изгнал Полизала, тот искал помощи у Ферона (намек на это — в ст. 6?), грозила война, очень опасная для Акраганта и для всего греческого господства в Сицилии; но в 476 г. при посредничестве только что прибывшего в Сицилию Симонида Кеосского был заключен мир (Диодор, XIII.86). Это совпало с олимпийскими победами Гиерона и Ферона на скачках 476 г., что было сочтено завершением бед и добрым знаком будущего; символом этого и выступают в оде Пиндара Острова Блаженных (уже античные комментаторы видели в рассуждениях Пиндара о превратностях судьбы и конечной удаче намек на политические события). Эта тема Островов Блаженных и метампсихоза — явный отголосок популярного в греческой Италии пифагорейства, в целом скорее чуждого Пиндару. План оды симметричен: город и победитель — превратности судьбы — доблесть Ферона — конечная награда — город и победитель.

Ст. 1. …владычицы лиры… — «ибо сперва песни сочиняются, а потом уже лира к ним подлаживается» (схолиаст). Эффектное начало этой оды воспроизведено Горацием в его знаменитой оде I.

Ст. 12. От первин победы… — см. Ол. 10.

Ст. 19. …Времени, которое всему отец.— Частая в позднейшей греческой словесности игра созвучием «Кронос» (отец богов) и «хронос» (время).

Ст. 24. …дочерях Кадма… — страдалицами были все четверо: Семела, погибшая в огне, Ино, погибшая в море, Автоноя, потерявшая своего сына Актеона, и Агава, сама убившая своего сына Пенфея, — но упомянуты лишь две первые как получившие за это посмертное воздаяние.

Ст. 28. …любит ее Паллада… — как местная богиня Акраганта?

Ст. 38. …сын Лаия — Эдип; характерно, что благочестивый Пиндар упоминает о пророчестве Аполлона и умалчивает о кровосмесительном браке Эдипа.

Ст. 43. Ферсандр — сын Полиника и Аргеи, дочери Адраста, участник похода эпигонов и Троянской войны, считался предком основателей Гелы и Акраганта, к которым возводил свой род Ферон. Таким образом, фиванец Пиндар прослеживает фиванское происхождение Ферона до самых мифологических истоков (родоначальник — Кадм; его праправнук — Эдип; его внук — Ферсандр; его внук Автесион, переселившийся в Спарту; его сын Фер, переселившийся на Феру; его внук Телемах, переселившийся на Родос и оттуда в новооснованную Гелу; его внук, тоже Телемах, участник основания Акраганта в 581 г. и свержения Фаларида в 554 г.; его внук Эммен, правнук Энесидам и праправнук Ферон).

Ст. 49. …с братом — Ксенократ, брат Ферона, герой од Пиф. 6 и Ист. 2 на те самые победы, о которых идет речь.

Ст. 58 сл. — Здесь и в перекликающихся с этим местом фр. 129—133 — самое раннее в греческой литературе выражение учения о переселении душ. Пиндар представляет себе загробный мир трехчастным: это как бы ад («муки, на которые не подъемлется взор», ст. 67), рай (Острова Блаженных) и между ними чистилище, где души ведут «беструдную жизнь» (ст. 62), но для искупления грехов (как земных, так и совершенных уже в чистилище) периодически возвращаются на землю; если три таких искупления выдержаны беспорочно, то в последнем земном пребывании они становятся «святыми героями» (фр. 133), а после него обретают вечное счастье на Островах Блаженных.

Ст. 70. Крон (супруг Реи) как царь Островов Блаженных упоминается уже у Гесиода, «Труды и дни», 167—173;

Ст. 75. Радаманф — в «Одиссее», IV.563.

Ст. 79. Пелей… Кадм — они приняты на Острова Блаженных как зятья богов; Ахилл, потомок Пелея — за свои подвиги; и Ферона, потомка Кадма (намекает Пиндар), ожидает такая же судьба.

Ст. 81—82. Гектор, Кикн (сын Посидона, убитый при высадке греков на Троянском берегу), эфиоп (Мемнон, союзник Приама) — герои догомеровского, гомеровского и послегомеровского периода Троянской войны.

Ст. 85. Понимающим… — т. е. посвященным в мистерии.

Ст. 87. Как вороны… — схолиасты видят здесь намек на Симонида (находившегося в 476 г. в Сицилии) и Вакхилида (приславшего свою оду 5 с Кеоса), у которых Пиндар перехватил заказ на оду Ферону; Верролл предположил здесь намек на сицилийских риторов Корака (чье имя значит «ворон») и Тисия, авторов первого греческого (несохранившегося) учебника риторики, чье новое искусство прозаического панегирика грозило соперничать с традиционным искусством поэтов. Впрочем, доблесть поэта и зависть как ее тень — общее место в лирике (ср. Нем. 3.80 и 5.21 об орле и галках), и реальные прототипы здесь необязательны.

Ст. 93. Сто лет… — от основания Акраганта в 581 г.

Феоксении — архаический праздник угощения богов: статуи богов снимались с подножий, укладывались на подушки, украшались венками (ст. 6), и перед ними ставилось угощение. В Акраганте главными божествами, почитаемыми на этом празднике, были Диоскуры-Гостеприимцы (ст. 1), культ которых пришел сюда с первыми дорийскими поселенцами. Почему праздник победы Ферона был приурочен именно к этому дню, неизвестно. План симметричный, с мифом в центре (миф — местный, олимпийский, сохраняющий память о приходе греков на Балканский полуостров с задунайского Севера; ср. Пиф. 10). Концовка перекликается с знаменитым началом Ол. 1, связывая, таким образом, Ферона и Гиерона.

Ст. 6. …дорийскою поступью… — дорийским был музыкальный напев этой песни. По-видимому, она пелась в шествии к храму Диоскуров, и поэтому к лире, аккомпанементу гимна, прибавлялись флейты, аккомпанемент марша.

Ст. 12. этолиец — элидяне, из которых выбирались олимпийские судьи («элланодики»), считались колонистами этолийцев.

Ст. 13. Истр — Дунай («тенистый» как текущий на дальнем севере).

Ст. 17. Умолив их словами разума… — т. е. «а не отняв силой», как, по-видимому, было в допиндаровской версии мифа.

Ст. 21. Пятилетних… игр… — греки считали промежутки времени, засчитывая оба крайних года, поэтому олимпийский цикл назывался у них не «четырехлетием», а «пятилетием». Об учреждении Олимпийских игр см. Ол. 10; «полный блеск луны» — полнолуние.

Ст. 30. Тайгета — плеяда, дочь Атланта; Артемида (Ортосия) обратила ее в лань, чтобы спасти от домогательств Зевса, и в благодарность она посвятила Артемиде такую же лань с «писанным обетом» — надписью на ошейнике: «Тайгета посвящает Артемиде» (схолиаст). Самки оленя южных пород — безрогие, но северных («гиперборейских») — рогатые.

Ст. 37. …Им он вверил… — Диоскуры как покровители олимпийских состязаний не упоминаются более нигде.

Ст. 38. Эммениды — род Ферона, по имени его деда.

Дата указана схолиями; по некоторые ученые полагают, что комментаторы спутали победы, упоминаемые в этой и следующей песне, и допускают даты 460 или 456 г. Камарина в южной Сицилии, основанная в 599 и дважды разрушенная сиракузянами в 553 и 484 гг., была снова отстроена жителями соседней Гелы в 461—460 гг.; песня Пиндара — ободрение первому успеху новоотстроенного города. Адресат ближе неизвестен. Композиция линейная, без симметрии.

Ст. 1. Не твои ли Оры… — т. е. со сменой времен года (Оры) вновь наступает срок Олимпийских игр. Три Оры были изображены Фидием на троне его статуи Зевса Олимпийского (Павсаний, V.11.7).

Ст. 13. …к его мольбам — о дальнейших победах.

Ст. 19. Сын Климена — аргонавт Эргин, внук Посидона; на лемносских играх, устроенных аргонавтами в память Фоанта, где вручала награды Гипсипила (ср. о них также Пиф. 4.253—254), он вышел победителем, одолев в беге при оружии самих Бореадов. По свидетельству схолиаста, имя его вошло в пословицу, поэтому оно и не названо Пиндаром.

Принадлежность этой песни Пиндару сомнительна; схолии свидетельствуют, что в основном тексте ее не было, но в комментарии Дидима она была включена. Большинство ученых отрицает авторство Пиндара, но признает, что во всяком случае автор — близкий к нему по времени и по стилю подражатель. Адресат — тот же, что и в предыдущей песне; состязания в колесничном беге на мулах устраивались на Олимпийских играх в 496—436 гг., но списки победителей не сохранились, и точная дата оды неизвестна. Композиция симметричная по трем триадам (герой — город — герой) с поочередными обращениями к нимфе Камарине, Афине Палладе и Зевсу.

Ст. 1. …дочь Океана — нимфа Камарина, покровительница города.

Ст. 6. Шесть двойных алтарей двенадцати богам (Зевс и Посидон, Гера и Афина, Гермес и Аполлон, Хариты и Дионис, Артемида и Алфей, Кронос и Рея) были поставлены в Олимпии, по преданию, Гераклом, но лишь немногие из участников состязания приносили жертвы на всех шести, и лишь редкие, подобно Псавмию, участвовали в трех видах состязаний сразу, чтобы в одном из них выйти победителем.

Ст. 6. Пятидневными ристаниями — двусмысленность в подлиннике: по-видимому, имеется в виду пятый (последний) день состязаний, посвященный скачкам.

Ст. 10. Паллада — Афина изображалась на монетах Камарины, культ ее был перенесен сюда из Гелы и, далее, из Родоса.

Ст. 13. …орошает народ… — т. е. река Гиппарис доставляла в город лес для построек или глину для приготовления черепиц (толкования схолиастов).

Ст. 18. Ида — традиционное название горы, посвященной Зевсу; такая пещера была в Олимпии, как и на Крите и в Фригии.

Точная дата неизвестна, так как списки победителей на мулах не сохранились. Видный жреческий род Иамидов, происхождение которого описывается в оде, занимался гаданием по огню при алтаре Зевса в Олимпии; к этому роду принадлежал и Агесий, по матери аркадянин из Стимфала, по отцу сиракузянин (судя по ст. 6, предки его переселились в Сицилию при самом основании города); отсюда — заключительная метафора, в которой две родины уподоблены двум якорям (на носу и на корме) греческого корабля. Запасная родина не помогла Агесию: он погиб около 466 г. в смутах при падении Фрасибула, сына Гиерона. По совмещению атлетических и прорицательских дарований Пиндар сближает своего героя с Амфиараем, по происхождению — с Иамом, по гражданству — с Гиероном; это соответствует симметричной трехчастной композиции с мифом посредине (миф, в свою очередь, явственно членится на три части: предки Иама — рождение Иама — судьба Иама). Начало и конец отбиты обращениями — к Музам и Финтию, к Метопе и Энею. Источники мифа неизвестны; по-видимому, это были местные родовые предания.

Ст. 6. победоносец … блюститель … сооснователь … — первое определение относится к самому Агесию, второе и третье к его предкам. Агесий как сиракузянин не мог быть постоянным гадателем в Олимпии, но как Иамид мог советоваться с оракулом без помощи жрецов.

Ст. 15. над семью кострами… — для семи войск, а не для семи вождей (аккуратно уточняет комментатор; ср. Нем., 9.24): Адраст остался жив, Амфиарай исчез под землей, Полинику в погребении было отказано. «Семь костров» называлось урочище под Фивами, хотя, по афинской традиции, вожди были погребены в Элевсине. Источником Пиндара здесь была циклическая поэма «Фиваида».

Ст. 26. Питана — нимфа притока Еврота, по имени которой называлась одна из четырех общин Спарты. Пиндар делает ее матерью Евадны ради того, чтобы связать Иамидов со Спартой: как раз в это время жрец и воин Тисамен из рода Иамидов был (вопреки всем традициям) принят в число спартанских граждан, потому что оракул обещал пять побед тем, за кого он будет сражаться (Геродот, IX.35).

Ст. 30. …с синими кудрями («иоплокамон», т. е. черными «с фиалковым отливом») — первый намек на этимологию имени Иама (см. ниже, примеч. к ст. 47).

Ст. 34. Элатид — Эпит, сын Элата и брат Стимфала (эпонима родины Агесия), правил на севере Аркадии, близ Киллены (отсюда покровительство Эрмия — Гермеса Килленского, ст. 79); по Павсанию, VIII.16.2, там показывали и могилу Эпита). Точное местоположение Фесаны на Алфее неизвестно.

Ст. 40. …кувшин — т. е. притворившись, что идет за водою.

Ст. 47. Змеи, исчадья Земли, были спутниками многих пророков, от Мелампа до Аполлония Тианского; мед — обычный в мифах знак посвящения в пророки и поэты; яд («иос»), как ниже фиалки или ноготки («мои») — этимологизация имени Иама. От этого образа фиалок — исключительное в греческой поэзии нагнетание цветовых эпитетов.

Ст. 66. Сугубое сокровище… — во-первых, безотлагательно: дар пророчества по вдохновению; во-вторых, после утверждения алтаря Зевса — дар пророчества по огню.

Ст. 82. Певучий оселок… — т. е. родство Фив и Стимфала — повод отточить язык для песни.

Ст. 84. …моей матери — нимфы Фивы; отец ее — река Асоп, мать — Метопа, нимфа источника (или озера) близ Стимфала.

Ст. 87. Геру — по-видимому, торжество победы Агесия совпало с праздником Геры в его доме (ср. Ол. 3 — с праздником Диоскуров и Пиф. 5 — с праздником Аполлона Карнейского). О стимфальском культе Геры-девственницы, царицы и вдовы, упоминает Павсаний (VIII.22.2). Эней, который должен был учить хор Агесия в отсутствие Пиндара (как Никасипп в Истм. 2), сам мог быть стимфальцем — это имя было преимущественно аркадским.

Ст. 90. …«беотийская свинья»… — популярная пословица: беотийцы считались тупицами (ср. фр. 83). Впрочем, эта брань звучала мягче, чем в нынешнем языке: Фокилид в своей шутливой классификации жен говорит: «…Ту, что от буйной свиньи, не назвать ни плохой, ни хорошей…»

Ст. 96. Чтущий Деметру… — Гиерон был жрецом культа Деметры и Персефоны в Сиракузах и Зевса в новооснованной Этне.

Ст. 100. Хороши два якоря… — «кораблю на одном якоре, а жизни на одной надежде не выстоять»: пословица, упоминаемая Стобеем.

Одна из самых знаменитых од Пиндара; в родосском храме Афины Линдской текст ее был записан золотыми буквами (схолиаст). Диагор из рода Эратидов в родосском Иалисе — один из славнейших греческих атлетов, победитель на всех четырех больших играх; это о нем рассказывали, что когда два его сына, тоже олимпийские победители, пронесли отца на руках через ликующую толпу, один спартанец крикнул: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти» (Цицерон, «Тускуланские беседы», I.46.111; Павсаний, VI.7.1—7). Симметричный план с очень развитой мифологической частью: три мифа — о Тлеполеме-убийце, о рождении Афины и золотом дожде, о возникновении Родоса — уводят мифологическую перспективу все дальше вглубь времени. Вступительная и заключительная триады отчленены, средние, мифологические — сочленены между собой.

Ст. 14. Рода, т. е. «Роза» — нимфа-эпоним Родоса, дочь Посидона и Афродиты. Отсюда красивый образ, исчезающий в переводе: остров, поднимающийся из моря к Гелиосу, подобен цветку, раскрывающемуся навстречу солнцу.

Ст. 17. …угодному Правде… — т. е. должностному лицу.

Ст. 18. …о трех городах… — см. ст. 75; о них и их царе Тлеполеме упоминает уже Гомер, «Илиада», II.653—670.

Ст. 19. …под бивнем… Азии — перед Книдским полуостровом.

Ст. 24. …отчая… материнская… — Тлеполем был сыном Геракла и Астидамии (по «Илиаде» — Астиохи), дочери долопского царя Аминтора, убитого Гераклом. По историкам VI—V вв., заселение Родоса Гераклидами было позже.

Ст. 27. Ликимния… — Алкмена была дочерью Электриона от жены его Лисидики, Ликимний — сыном от наложницы Мидеи; по Аполлодору (II.8.2), тлеполемово убийство было невольным, но Пиндар подчеркивает грех, чтобы подчеркнуть прощение.

Ст. 33. От лернейского берега… — от Аргоса к Родосу.

Ст. 38. Афина — описание ее рождения сделано Пиндаром по Гесиоду («Феогония», 924 сл.) и Стесихору; вскоре после этой оды Фидий изобразил эту сцену на восточном фронтоне Парфенона.

Ст. 41. …первыми воздвигнуть… — Афина должна была покровительствовать тем, кто первыми принесет ей жертвы; из-за оплошности Гелиадов первым оказался Кекроп из Аттики.

Ст. 48. Для беспламенных жертв… — безогненные жертвы Афине Линдской на Родосе приносились еще в классическую эпоху (схолиаст).

Ст. 52. Подобные живым… — по представлениям мифографов, на Родосе до прихода эллинов жили два племени полубогов, темные тельхины и светлые Гелиады; создание чудесных автоматов (ср. автоматы Гефеста — «Илиада», XVIII.418 — и Дедала) приписывалось обычно первым, но Пиндар из благочестия предпочитает приписывать их вторым (чтобы оно было «безобманно», ст. 53).

Ст. 64. Доле — Лахесе, одной из мойр (Долей), богине жребия.

Ст. 83. Аргосская медь — щит, награда на состязаниях в честь Геры; выделки (треножники) были наградою в аркадском Никое, чаши — в Фивах на играх в честь Иолая. Далее перечисляются другие местные состязания.

Ст. 86. …каменная скрижаль… — на ней вырезались имена победителей.

Ст. 87. Атабирий — гора на Родосе.

Ст. 92. Каллианактовы севы — этот предок Диагора ближе неизвестен.

Ст. 96. Традиционный мотив здесь звучит как отклик на начинавшиеся междоусобные раздоры: Родос был членом Афинского союза, Афины поддерживали в нем демократию против Эратидов; вскоре после этой оды сын Диагора Дорией (тоже победитель четырех игр) должен был бежать с Родоса — впоследствии он погиб, воюя против Афин. Дальнейшая судьба Диагора неизвестна.

Ода писана, когда Эгина стояла на пороге роковой войны с Афинами, поэтому прославление Мелесия, тренера из знатного афинского рода (ср. Нем. 4 и 6), обставлено оговорками. Композиция симметричная, центральный миф об Эаке и змеях (по схолиасту, до Пиндара он в литературе не встречался) развернут слабо; он введен потому, что род Блепсиадов возводил себя к Эаку и через него к Зевсу (ст. 16).

Ст. 1. Ты, Олимпия — олицетворенная Олимпия (дочь Аркада, жена Писа) изображалась на монетах, но у писателей более нигде не упоминается.

Ст. 3. Вещатели — Иамиды (ср. примеч. к Ол. 6); разумеется, их предсказания бывали определенны, только когда шансы атлета казались бесспорными.

Ст. 16. Зевсу — Родителю — каждый человек при рождении получал от судьбы божество-покровителя, и счастлив тот (говорит Пиндар), у кого этот покровитель — Зевс.

Ст. 21. …спасительная Правда… — имеется в виду организация суда, важная в таком торговом городе, как Эгина, отсюда и содержание следующих строк. Не случайно, что Эак, герой дальнейшего мифа, стал символом праведного судьи.

Ст. 45. Пасть Пергаму… первых и четвертых. — Пали змеи, выплывшие против участков стен, воздвигнутых богами, устоял змей против стены, воздвигнутой Эаком; это и было знамением. «Первые» потомки Эака — Пелей и Теламон, взявшие Трою при Лаомедонте, «четвертый» (считая Эака) — Неоптолем, убивший Приама. По другому схолиасту, павшие змеи — это эакиды Ахилл и Аянт, а победоносный — Неоптолем.

Ст. 47. К Истру… — Истр (Дунай в стране гипербореев, см. Пиф. 10) и Ксанф (в Ликии) — места, посвященные Аполлону, земля амазонок — на востоке Малой Азии.

Ст. 51. В Эаков край… — на Эгину.

Ст. 65. Тридцатую победу — т. е. ученики Мелесия одержали уже 30 побед, отсюда — «юбилейное» внимание заслугам тренера (Мецгер).

Ст. 68. Четверо… — Алкимедонт боролся «эфедром», нечетным бойцом, по жребию вступавший в состязание не с первого круга схваток, а с одного из следующих и поэтому имевший возможность экономить силы; возможны разные комбинации, при которых эфедр борется с четырьмя. [«эфедр» — букв. «сидячий», т.е. ему, борясь с уставшим соперником, можно победить не вставая. — Halgar Fenrirsson.]

Ст. 81. Ифион — отец Алкимедонта, Каллимах — по-видимому, его дядя; оба они уже умерли, но дед его (ст. 70) еще был жив.

Эфармост из глухой Локриды Опунтской, как и Диагор, был победителем всех четырех игр; его олимпийская победа относится к 468 г., но Пиндар опоздал со своей песней и сложил ее уже после того, как в 466 г. Эфармост одержал еще одну победу на Пифийских играх (ст. 10 «к Пифону», ст. 17 «при Касталии»). Заказчиком песни был, по-видимому, родственник Эфармоста Лампромах, опунтский проксен («гостеприимец») фиванцев, тоже атлет. Композиция симметричная, с тремя мифами в центре: о Геракле, о потопе и о Патрокле (первый связан с хвалой герою — или поэту? — второй — городу и предкам, третий — другу — Лампромаху).

Ст. 1. Архилохова песнь… — если для атлета-победителя ко времени заключительного шествия не была еще сочинена особая победная песня, то ему пели сочиненный когда-то Архилохом короткий гимн Гераклу со звукоподражательным припевом: «тенелла, тенелла, тенелла, слава победителю!»

Ст. 15. Матери Правды и дочери Благозаконности… — генеалогия по Гесиоду, «Феогония», 901. «Благозаконность» была лозунгом аристократии, «равнозаконность» — демократии.

Ст. 20. Мог ли Геракл… — контаминация мифов о походе Геракла против пилосского Нелея, сына Посидона («Илиада», XI.690; Аполлодор, II.7.3; ср. ниже, фр. 171), о споре Геракла с Аполлоном за дельфийский треножник (Аполлодор, II.6.2; до Пиндара — только в изображениях на вазах, но не у поэтов) и о спуске Геракла в аид. Перевод по толкованию Фарнелла; другие понимают это место: «да, Геракл бился с тремя богами, но за него был четвертый бог — Зевс».

Ст. 41. Город Протогении, дочери Девкалиона и Пирры — Опунт, близ которого показывали гробницу Пирры (Страбон, IX.4.2). Это — первое в греческой литературе изложение всемирно распространенного мифа о потопе; по греческому его варианту, Девкалион и Пирра, спасшиеся на Парнасе, после потопа создали новое людское племя из камней (этимологизация: λαοί «люди», λαες «камни», ст. 46). Последовательность поколений, по Пиндару, такова: Девкалион — Протогения — Опунт (I) — Локр и безымянная возлюбленная Зевса (Плутарх, «Греческие вопросы», 15, называет ее Кафией, схолиаст к Пиндару — Протогенией II) — Опунт (II), воспитанник Локра.

Ст. 48. …старое вино и новые песни — гомеровская мысль («Одиссея», I.351 «…а людям меж песен приятней Та, которая новой слывет между теми, кто слышит»; причем у Гомера имеется в виду песня о падении Трои как о недавнем событии). Схолиаст уверяет, что у Пиндара это отклик на колкость в песне Симонида (фр. 75 Бергк):

Опунтские мифы, действительно, пересказывались в поэзии редко.

Ст. 56. Япетов сын — Девкалион, лучший из Кроновых сынов — Зевс, отец Опунта II.

Ст. 64. …по отцу его матери — греческий обычай называть внука по деду, здесь — Опунта II по Опунту I.

Ст. 70. …на Тевфрантских полях — в битве с Телефом Мисийским, при первом плавании к Трое. Менетий, отец Патрокла, тоже был местным опунтским героем.

Ст. 84. …двое одолели… — на Истмийских играх Лампромах и Эфармост одержали когда-то в один день победы в разных состязаниях. Далее перечисляются Немейские игры и семь местных игр.

Ст. 90. …о серебре… — на Марафонских играх в честь Геракла наградой была серебряная чаша.

Ст. 97. Целенье от … ветра… — на зимних Пелленских играх в честь Гермеса наградой был шерстяной плащ.

Ст. 98. Иолаев курган… — игры в честь Иолая — в Фивах (Истм. 1.16), в честь Деметры — в Элевсине (Ол. 13.110).

Пиндар долго заставил себя ждать с обещанной песней, поэтому начальная и конечная ее часть заняты, главным образом, самооправданием (поздняя песня дорога человеку, как поздний сын отцу, и т. д.). К центральному мифу о повторном, после Пелопа, учреждении Олимпийских игр Гераклом — ср. Павсаний, V.7—8. Сухой перечень малознаменитых победителей указывает на использование какого-то исторического или документального источника.

Ст. 10. …каменья… — ассоциация с камешками, которыми пользовались для расчета и для суда.

Ст. 15. Кикн — сын Ареса, покровителя Локров, помогавшего ему в бою (не путать с Кикном, сыном Посидона, упоминаемым в Ол. 2.90 и Истм. 5.39); Геракл с ним бился на своем пути за золотыми яблоками, но Зевс разнял их брошенною молнией (Аполлодор, II.5.11, вариант II.7.7), — эту лестную для Кикна версию обработал в свое время Стесихор, писавший для локрийцев.

Ст. 20. …своего Ила… — по предположению схолиастов, Агесидам почти уже проиграл бой, но его криком ободрил Ил, его тренер. Роль тренера при атлете сравнивается с ролью Ахилла, дающего советы выходящему на бои Патроклу в «Илиаде», XVI.39 сл.

Ст. 22. Зевсовы заветы — уставы Олимпийских игр.

Ст. 26. Ктеат и Еврит — сыновья Посидона и Молионы, жены Актора, союзники эпейского (элидского) царя Авгия («Илиада», XI.709), напавшие на Геракла, когда тот шел воевать с Авгием, отказавшим ему в награде за очистку стойл. Миф рационализирован — Геракл выступает не как единоборец, а как предводитель войска (ср. упреки античных ученых поэтам у Афинея, XII.512е); ср. далее ручательство в исторической истинности предлагаемого отчета о состязаниях (ст. 55—59).

Ст. 46—48. Альтис — название священного участка в Олимпии; Алфею, как сказано, был посвящен один из 12 алтарей высших богов, что для местного речного бога было редкой честью.

Ст. 50. …при Эномае — т. е. при первом учреждении игр Пелопом.

Ст. 59. Пятилетиям торжеств — см. прим. к Ол. 3.21.

Ст. 62. Силой рук… — в древней научной традиции считалось, что первая Олимпиада с бегом на стадий была устроена в 776 г., борьба вошла в программу с 708, кулачный бой с 688, колесничный бог с 680 г. (Павсаний, V.8.6—7); но Пиндар возводит все это к мифическим временам.

Ст. 64. Ликимний — брат Алкмены, упоминаемый в Ол. 7 (Мидея здесь — городок в Арголиде); Эхем — будущий убийца Гилла в схватке при переселении Гераклидов в Пелопоннес (Павсаний, VIII.5.1); остальные ближе неизвестны.

Ст. 71.…камнем… — вместо позднейшего бронзового диска.

Ст. 78. Древнему следуя почину… — ср. Нем. 2.1 и прим.; Зевс (Дий) назван здесь как бог победы.

Ст. 86. …над славной Диркеей — т. е. в Пиндаровых Фивах.

Ст. 88. …В изнанке его детства — в старости.

Короткая, наспех сочиненная песня: Пиндар в 476 г. был отвлечен сицилийскими заказами. Запоздалым выполнением данного обещания является предыдущая песня.

Эрготел — один из дорийских эмигрантов, в поисках счастья стекавшихся в Сицилию в конце VI — начале V в. Изгнанный из критского Кносса, он поселился в Гимере, заново организованной в это время Фероном и пережившей за немного лет две тираннии и несколько мятежей (отсюда тема изменчивой Удачи). Пиндар утешает его, что, оставшись в Кноссе, он не стяжал бы своих атлетических побед. Олимпийская победа Эрготела — 472 г., вторая пифийская (ст. 18) — 470 г., отсюда датировка; потом он одержал еще одну олимпийскую (468 г.) и две немейских победы — статую его с этим перечнем видел в Олимпии еще Павсаний, VI.4.7.

Ст. 14. Боевой петух изображался на монетах Гимеры. Это первое в греческой литературе упоминание о петушиных боях, входивших в моду именно в это время (в Афинах — при Фемистокле: Элиан, «Пестрые рассказы», II.29).

Ст. 18. …горячие заводи нимф… — теплые источники в Гимере, пробитые, по мифу, для Геракла после его Герионова подвига, существуют до сих пор.

Двойная победа на олимпийских состязаниях была событием исключительным; Афиней (XIII.32) сообщает, что за эту победу Ксенофонт по обету посвятил Афродите целую партию гетер-иеродул, и Пиндар воспел это в энкомии (фр. 122). Симметричная композиция с четким триадическим членением; миф о Беллерофонте в 3+4 триадах — самое раннее свидетельство о сногадании в Греции. — Сквозная тема оды — изобретательность коринфян.

Ст. 1. Трижды победный… — две победы Ксенофонта и одна — его отца Фессала (ст. 35).

Ст. 6. Благозаконность… (см. прим. к Ол. 9.15) — перечисляются три Оры (Евномия, Эйрена и Дика; последняя, в свою очередь — мать Гесихии — Тишины, см. Пиф. 8.1), дочери Фемиды-Справедливости; общая их статуя стояла в Олимпии (Павсаний, V.17.1). Может быть, стих «Опека людского добра…» подал идею известной статуи Кефисодота (IV в.), изображающей Эйрену-Мир с Плутосом-Богатством на руках.

Ст. 10. …Спесь… родительницу Пресыщения — такая же генеалогия в оракуле, цитируемом Геродотом, VIII.77, обычно же — наоборот (Солон, фр. 6, Феогнид, 153).

Ст. 14. Алет — потомок Геракла, завоевавший Коринф при дорийском переселении, изгнав оттуда потомков Сизифа.

Ст. 19. Дифирамб — имеется в виду деятельность Ариона при дворе Периандра Коринфского (впрочем, во фр. 71 открытие дифирамба приписано Фивам, а в фр. 115 Наксосу, т. е. местам рождения и свадьбы Диониса); бычья гоньба — неясна (процессия к жертвеннику?)

Ст. 20. Конской узде… — имеется в виду Беллерофонт. Храм Афины Уздательницы находился в Коринфе (Павсаний, II.4.5).

Ст. 21. Пернатого царя — акротерий над обоими фронтонами, по-гречески αετος «орел»; что коринфяне первые начали украшать фронтоны скульптурами, упоминает Плиний (XXXV.43).

Ст. 37. Под той же луной… — т. е. в один месяц Фессал одержал двойную победу на Пифийских и тройную на Панафинейских играх; быстроногий день — день состязаний в беге.

Ст. 40. У Геллотии — праздник Афины-Геллотии («Приобретательницы», характерное имя для торгового города) в Коринфе.

Ст. 41. …меж двух морей — на Истмийских играх; Птеодор — дед Ксенофонта, отец Фессала; Эритим и Терпсий — по-видимому, братья Фессала (или, по схолиям — Терпсий брат, а Эритим племянник).

Ст. 43. …на львином лугу… — в Немее.

Ст. 49. В общем море на необщем челне — т. е. «прославляя Коринф через прославление Ксенофонта» (Гильдерслив).

Ст. 52—59. Сизифом… Медеей… с двух сторон… — любопытно, что все три примера подобраны такие, которые могли бы быть истолкованы и не к чести Коринфа. Впрочем, миф о Медее-детоубийце оформился позже; в Коринфе она чтилась как отвратительница болезней. У дарданских стен на стороне греков сражался коринфянин Евхенор («Илиада», XIII.663 сл.), на стороне троянцев — внук коринфянина Беллерофонта (у Пиндара он неточно назван сыном) Главк.

Ст. 61. Величаясь… — описывается встреча Главка с Диомедом в «Илиаде», VI.119—236, при которой Главк и рассказывает Диомеду нижеследующую историю Беллерофонта. Пирена — источник в Коринфе.

Ст. 69. Отец-Укротитель — Посидон, как «небесный отец» Беллерофонта (и Фесея, ср. Вакхилид, 17) и покровитель конного спорта; но быки («крепконогие жертвы», ст. 80) обычно приносились ему в жертву черные.

Ст. 74. Пророк Керанид — Полиид, сын Керана, потомок Мелампа.

Ст. 83. Афина-Всадница — культ в Олимпии, аналогичный культу Афины-Уздательницы в Коринфе.

Ст. 88. Сыпал он стрелы… — победа над ратницами-амазонками, ликийскими дикарями Солимами и чудовищем Химерой — три подвига Беллерофонта, перечисляемые в «Илиаде», VI.179—186.

Ст. 91. Смолкаю… — ради коринфского самолюбия; см. подробнее Истм. 7.44—46.

Ст. 99. …с двух сторон — от Истма и от Немеи.

Ст. 106. Шесть побед… — этот перечень 12 состязаний в разных местах Греции близко напоминает аналогичный в Ол. 7.83 сл. (ода, написанная в том же году).

Ст. 109. Затворенная роща Эакидов — на Эгине.

Маленькая ода нетриадического строения, одно из ранних произведений Пиндара. Орхомен был древнейшим в Греции центром почитания Харит, богинь жизненной силы, а потом — радости и славы (Павсаний, IX.35; имена их, означающие «Благомыслящая», «Цветущая» и «Сияющая» — известны были и другие, установились у Гесиода, «Феогония», 907 сл.). Пиндар предпочитает призывать в одах не Муз, а Харит, потому что они покровительствуют не только песне, но и музыке и пляске, объединяемым лирикой.

Ст. 11. Близ… Аполлона Пифийского — ср. известие Павсания (IX.35.3) и псевдо-Плутарха («О музыке») о древней делосской статуе Аполлона, держащего на ладони трех Харит с лирой, флейтой и свирелью в руках.

Пифийские состязания справлялись в Дельфах при храме Аполлона, который был важнейшим религиозным центром Греции. В древнейшие времена это было место, посвященное подземным, «хтоническим» божествам; считалось, что Аполлон здесь убил змея Пифона, рожденного Землей, а потом, примирившись с Землей, учредил здесь прорицалище (также называемое «Пифон») и памятные игры (ср. фр. 55). За власть над этим местом шла долгая борьба между окрестными общинами; наконец, в начале VI в. Дельфы были взяты под совместный контроль «амфиктионией» — религиозным объединением 12 греческих племен, и с 582 г. до н. э. празднование Пифийских игр становится регулярным. Игры справлялись каждый четвертый год (через два года после каждых очередных олимпийских игр), приблизительно в августе месяце, в обстановке священного перемирия. Дельфы находились на крутом южном склоне горы Парнас, посвященной Аполлону, где бил священный источник Касталия; здесь стоял храм Аполлона, окруженный «сокровищницами» с приношениями богу от различных городов; храм, стоявший при Пиндаре, был построен после пожара 548 г. за счет афинских Алкмеонидов (Пиф. 7), а о более древних храмах на этом месте рассказывались фантастические предания (пеан 8). Состязания устраивались ниже, у подножья Парнаса, в долине, где стоял городок Хриса (говоря о Пифийских состязаниях, Пиндар обычно выражается «у Пифона», «у Касталии» или «в долине Хрисы»). Игры продолжались несколько дней, приблизительно по той же программе, что и в Олимпии; но, кроме обычных спортивных состязаний, в круг их входили и музыкальные состязания, посвященные Аполлону, — на кифаре и флейте. Наградой победителю был венок из листьев лавра — священного дерева Аполлона.

Около 474 г. Гиерон, чтобы упрочить однородность созданной им державы, выселил обитателей прибрежных ионийских городов Накса и Катаны у подножья Этны в глубь Сицилии, а опустевшую Катану, стратегически важный порт к северу от Сиракуз, заново заселил дорийскими поселенцами и организовал как новый город под названием «Этна». Правителем города был назначен молодой Диномен, сын Гиерона, под опекой его полководца Хромия (адресата од Нем. 1 и 9). Чтобы придать вес новому городу, Гиерон приказал в 470 г. на Пифийских играх после своей победы объявить о себе не как о «Гиероне Сиракузском», а как о «Гиероне Этнейском». Этой победе и посвящена ода Пиндара; ей же посвятил маленькую оду 4 Вакхилид. Гиерон прославляется как усмиритель варварства и утвердитель порядка и гармонии; отсюда вступительные образы оды — лира как символ гармонии и Тифон под Этной как символ хаоса. Этна в начале 470-х гг. после долгого перерыва вновь начала проявлять вулканическую деятельность и была предметом живого внимания в Греции. В остальной части оды обычных мифологических мотивов нет, чередуются лишь похвалы новому городу, Гиерону и Диномену.

Ст. 6. Орел, посвященный Зевсу,— традиционный образ греческой мифологии; но на скипетре Зевса он впервые появляется только здесь и, несколько позднее, на статуе Фидия.

Ст. 15. Тифон — рассказ о нем восходит к Гесиоду, «Феогония», 820—869; ср. фр. 91—93, где Пиндар возвращается к этой теме.

Ст. 16. киликийской… пропастью — у Гомера «ложем Тифона» названа загадочная земля «Аримов»; в историческое время ее по созвучию с названием «арамеи» отождествляли с Киликией или Сирией.

Ст. 17. …Сицилия и холмы над Кумами — т. е. Тифон простерт под землей от Этны до Везувия.

Ст. 20—27. Снежная Этна… в черной листве — не «вечно снежная», а «где в любое время года может идти снег»; гора Этна поросла сосновыми и лиственничными лесами.

Ст. 33. Плавателю… — т. е. пифийская победа подобна попутному ветру для новооснованного города.

Ст. 46. …от муки… — по объяснению схолиастов, Гиерон страдал камнями в почках; отсюда сравнение его с больным Филоктетом («сыном Пеанта», ст. 53), наследником Гераклова лука, без которого греки не могли взять Трою. В Сиракузах стояла статуя хромого Филоктета работы знаменитого Пифагора Регийского.

Ст. 50. Шел он на битву.., — о какой войне идет речь, неясно (против этрусков в 474 г.? против Фрасидея Акрагантского, наследника Ферона, в 472 г.?), но несомненно и воспоминание о посольстве афинян и спартанцев к Гиерону в 480 г. с просьбой о помощи против Ксеркса.

Ст. 61—64. Гераклидами… Эгимия — образцом при новоосновании Этны была Спарта с ее филами Памфилов, Гиллеев и Диманов и с ее культом Диоскуров; от Панда к Амиклам — путь переселения дорян (Амиклы упомянуты едва ли не ради Эгидов, возможных предков Пиндара); Эгимий — царь Дориды, союзник Гераклидов, отец Памфила и Димана, усыновивший Гераклида Гилла.

Ст. 68. Амен — река близ Этны.

Ст. 71. И финикиец, и тирренский клич… — победы над карфагенянами при Гимере в 480 и над этрусками при Кумах в 474 гг. Олицетворение боевого клича у Пиндара — также в фр. 78.

Ст. 77. Битва перед Кифероном — победа при Платее над персами в 479 г. под начальством Павсания Спартанского.

Ст. 78. Сыны Диномена (Старшего) — Гелон (победитель при Гимере), Гиерон (адресат оды) и Полизал.

Ст. 85. Хорошего держись…— неясно, обращены ли заключительные поучения оды к Гиерону или (скорее) к молодому Диномену.

Ст. 94—96. Крез, царь эллинизированной Лидии (560—546) и Фаларид, (570—554) тиранн Акраганта, низвергнутый прапрадедом Ферона, — недавние, но уже ставшие нарицательными образцы хорошего и дурного владыки: Крез был популярен в Греции как чтитель Аполлона (ср. Вакхилид, 3), Фаларид — одиозен из-за своей попытки ввести по финикийскому образцу человеческие жертвоприношения (через сожжение в медной статуе быка).

Одна из самых загадочных Пиндаровых од. Собственно, это не эпиникий, а сопроводительное послание при эпиникии на какую-то конную победу Гиерона («Касторова песня эолийских струн», обещаемая в ст. 69) — может быть, при Пиф. 1 (однако она — не на эолийский, а на дорийский, дактило-энитритический напев; может быть, поэт переменил замысел?). Уже в античности высказывались предположения, что в число «Пифийских» эта ода попала по недоразумению (Каллимах); в таком случае, победа Гиерона могла быть одержана и на меньших, местных играх (в Сиракузах? в Фивах?). Баура полагает, что ода написана после того, как Гиерон одержал олимпийскую победу 408 г., но эпиникий наказал не Пиндару, а Вакхилиду. Главную часть оды (триады 1—3) составляет панегирик обычного трехчастного строения, а заключительную (триада 4) — энергичная самозащита против неизвестных завистников и обманщиков, клевещущих на него перед Гиероном — «Радаманфом». Имеются ли здесь в виду соперники-поэты (Вакхилид как подражатель — «обезьяна»?) или придворные интриганы (Гиерон славился организованным штатом тайных соглядатаев — Аристотель, «Политика», V, 11), — сказать невозможно. С этой же темой перекликается и центральный миф о вероломстве и наказании Иксиона.

Ст. 1. Многоградные Сиракузы — имеются в виду пять частей Сиракуз: остров Ортигия, город Ахрадипа и предместья Тиха, Неаполь и Эпиполы.

Ст. 6. …речной Артемиды… — Алфейской, почитавшейся у двух Алфеев по обеим сторонам Ионийского моря (см. прим. к Нем. 1, 2). На Ортигии, где стоял ее храм, находился конный двор Гиерона.

Ст. 12. Бога с трезубцем — Посидона, покровителя конного спорта.

Ст. 16. Кинир — богоугодный царь-жрец кипрских мифов, названный в противоположность нечестивому Иксиону (ср. упоминание Креза и Фаларида в Пиф. 1, 94—96),

Ст. 18. Локры — город на южной оконечности Италии, северный аванпост владений Гиерона; Гиерон утвердился здесь около 477 г., отбив город у своего соперника, тирана Анаксилая Регийского.

Ст. 21. Иксион убил своего тестя Демонея, был очищен Зевсом, но ответил ему неблагодарностью. Это одно из первых упоминаний о нем в литературе: среди загробных страдальцев в XI книге «Одиссеи» его нет. Трагедия Эсхила о нем не сохранилась.

Ст. 25 …при благосклонных Кронидах…— при Зевсе и Гере.

Ст. 34. Но всякая мера — по мерщику! — вариант популярного изречения Питтака, одного из «семи мудрецов»: «берись за то, что по плечу!» (схолии к Эсхилу, «Прометей», 879; ср. эпиграмму Каллимаха в «Палатинской антологии», VII, 89).

Ст. 40. …четыре спицы…— казнь Иксиона символична: он распят на колесе, как приворотная птица-вертишейка при любовном чародействе (см. прим. к Пиф. 4, 214).

Ст. 44. Кентавром — Пиндар различает гиппокентавров (тех, кого обычно называют кентаврами) и их отца, чудовище Кентавра.

Ст. 49. Бог… — судьба Иксиона показывает, что нет на свете прочного счастья, и поэтому люди не должны друг другу завидовать.

Ст. 64. Издали знаю… — Архилох жил почти за два века до Пиндара; «злоязычие» и описание своих бедствий представлялось древним главным содержанием его стихов.

Ст. 72. Обезьяна, а затем лиса (ст. 77), виляющая собака (ст. 82), волк (ст. 85), упирающийся осел (ст. 95) — неожиданный для Пиндара набор иносказаний басенного происхождения, которыми он изображает своих врагов и себя.

Ст. 87. Пред царем… — это одна из первых в греческой литературе формулировок трех видов правления — монархического, аристократического и демократического.

Дата — после основания Этны (ст. 69), но, по-видимому, до Пифийской победы 470 г. В сборник Пифийских од стихотворение включено только из-за упоминания Гиеронова коня Ференика, победителя на Пифийских скачках. В действительности это вообще не эпиникий, а послание к Гиерону с утешением в болезни. Вступительный миф о Корониде и Асклепии задает такую же предостерегающую ноту, как миф об Иксионе в предыдущей оде. Поэт противопоставляет мнимое бессмертие от врача и подлинное бессмертие от поэта.

Ст. 1. Хирон — этот кентавр (в отличие от других — символ не стихийного буйства, а стихийной мудрости) упоминается как врачеватель уже в «Илиаде», IV, 219 и XI, 832, окончательно же его образ сложился в поэме (несохранившейся) «Заветы Хирона», приписывавшейся Гесиоду, земляку Пиндара.

Ст. 8. …дочь… Флегия — фессалийская царевна Коронида, погибшая за то, что она вышла замуж за смертного аркадца Исхия, не успев родить Аполлону зачатого от него сына (ср. иное отношение к этой теме в мифах о двух близнецах от бога и от смертного — например, Геракле и Ификле, Поллуксе и Касторе, см. Нем. 10, 80—81).

Ст. 28. Локсий («вещающий иносказательно») — прозвище Аполлона. Внял вернейшему из общников… — сюжет Пиндара взят из поэмы «Эои» (каталог героинь, приписывавшийся Гесиоду), но у Гесиода (фр. 123) Аполлону сообщает об этом ворон, Пиндар же благоговейно подчеркивает собственное всеведение бога.

Ст. 33. …единокровную сестру свою… — Артемида считалась виновницей внезапной смерти женщин, Аполлон — мужчин. Лакерия — город, Бебиада — озеро в фессалийской Магнесии.

Ст. 57 …меж этим и тем… — между Асклепием и исцеленным им героем (по разным версиям, это был Ипполит, Капаней и т. п.— мифографы перечисляют до 10 вариантов).

Ст. 67. …по Фебу или по Фебову отцу… — т. е. или Асклепия, сына Аполлона, или самого Аполлона-Пеана, сына Зевса.

Ст. 69. Аретуса — священный источник близ Сиракуз, о котором см. прим. к Нем. 1,1.

Ст. 74. Кирра — дельфийский порт, обычно упоминаемый Пиндаром метонимически вместо Дельф. Ференик — см, прим. к Ол. 1, 69.

Ст. 79. К Матери… у моего порога — античные биографы и схолиасты подтверждают, что Пиндар поставил близ своего дома святилище Великой Матери (ср. фр. 95): «Однажды в горах Пиндар давал урок флейтисту Олимпиху, который сочинял песню, как вдруг они увидели, что с неба падает большой огненный камень; и Пиндар, увидев, догадался, что это к ногам их упал каменный образ Матери Богов. После этого он воздвиг перед своим домом изваяние Матери Богов и Пана. А когда горожане послали вопросить бога об этом знамении, тот повелел им воздвигнуть кумир Матери Богов, и тогда-то они, изумившись, что Пиндар словно заранее знал об этом вещании, стали сами приносить перед нею жертвы».

Ст. 81. …древнее слово… — схолиасты ссылаются иа «Илиаду», XXIV, 527—532: «Две глубокие урны лежат перед прахом Зевеса, Полны даров — счастливых одна и несчастных другая…» и т. д. (пер. Н. И. Гнедича).

Ст. 80. …на кручах — на горе Пелионе Пелей брал в жены Фетиду, родившую ему Ахилла, а в Фивах — Кадм Гармонию (дочь Афродиты и Ареса, т. е. тоже богиню), родившую ему четырех дочерей, см. Ол. 2, 25.

Ст. 89. Фиона — другое имя Семелы, дочери Кадма.

Аркесилай IV, последний наследственный царь Кирены, пришел к власти незадолго до написания этой оды; при воцарении его возникли смуты, подробности которых не вполне ясны, и вождь оппозиции Дамофил должен был бежать в Грецию, где Пиндар принял его в Фивах. В 462 г. колесница Аркесилая одержала победу в Пифийских состязаниях, и шурин царя Каррот (представлявший его в Греции) заказал победную песню Пиндару; поэт воспользовался этим, чтобы выступить в роли примирителя. В реальном плане мотив заключения дружбы выступает лишь в конце оды; в мифологическом плане он выдвинут в начало оды, где дружбу заключают ливийский бог Тритон-Еврипил и греческий предок царя Аркесилая Евфам, и в середину оды, где этому отвечает величавое доброжелательство традиционных врагов — Ясона и Пелия. Соответственно этому вся эпическая часть оды строится на теме возврата — Ясона в Иолк, Фрикса на родину, аргонавтов в Грецию, Евфамидов в Ливию.

Ст. 3. …пифийской скале… — «пуп земли», камень, чтимый в Дельфах; Зевс послал двух орлов с двух краев земли, и они встретились над этим местом, показав, что здесь центр земного круга (ср. фр. 54).

Ст. 6. Батт — первооснователь греческих колоний в Киренаике ок. 630 г. до н. э., первый царь династии Баттиадов, к которой принадлежал Аркесилай; подробнее о нем см. Пиф. 5. Он считался «в семнадцатом колене» (ст. 9) потомком аргонавта Енфама: 17 поколений (из обычного расчета 3 поколения на столетие) как раз заполняют промежуток между 630 г. и 1200 г. (легендарная датировка плавания аргонавтов — «за одно поколение до троянской войны»). Священный остров Батта (ст. 7) — Фера; см. прим. к ст. 22.

Ст. 14. Дочь Эпафа, сына Зевса и Ио, основателя Мемфиса — Ливия, олицетворение Африки.

Ст. 15. Корень городов — Кирена. Была метрополией четырех других городов ливийского Пятиградья: Аполлонии, Геспериды, Тевхиры и Барки.

Ст. 22. Бог в смертном образе — Тритон, бог этих мост, явившийся в образе Еврипила, сына Посидона (и, стало быть, брата Евфама). По Пиндару, на возвратном пути из Колхиды греки плыли на юг по круговому Океану, а потом 12 дней несли на себе корабль через пустыню, чтобы попасть в Средиземное море близ озера Тритониды в Ливии. Здесь Евфам получил в дар ком ливийской земли; но, проплывая далее на север мимо Феры, аргонавты потеряли эту землю, уронив ее в море (по Аполлонию Родосскому, IV, 1747—1756, они бросили ее в море нарочно, и она-то и стала островом Ферой); поэтому Фера стала промежуточным местом при выселении потомков Евфама в Ливию.

Ст. 44. Тенар — южный мыс Пелопоннеса, посвященный Посидону; считалось, что здесь находится спуск в аид, откуда Геракл вывел Кербера. Смысл фразы: тогда бы ахейцы, потомки Евфама, вытесненные дорянами из Пелопоннеса, сразу переселились бы в Ливию.

Ст. 50. От… чужеземных жен… — лемносских женщин. По всем другим вариантам мифа, аргонавты останавливались на Лемносе по пути в Колхиду, но Пиндар перемещает этот эпизод в рассказ об их возвратном пути от Ливии мимо Феры к Иолку (ниже ст. 252).

Ст. 52. …подоблачных равнин — т. е. плодородной (орошаемой дождями) Ливии.

Ст. 56 …нильский Кронион — Зевс Аммон, ср. фр. 36.

Ст. 59—60. …сын Полимнеста — Батт; он пришел к пифии («дельфийской пчеле», ср. фр. 158), чтобы спросить, как ему исцелиться от заикания, а получил предсказание об основании Кирены. В Кирене, встретясь с африканскими львами, Батт от потрясения вновь обрел дар слова. См. ниже, Пиф. 5.

Ст. 68. …восьмая поросль — т. е. Пиндар считает переселенцев на Фору четвертым, Батта семнадцатым и Аркесилая двадцать пятым поколением после Евфама. Обзор истории Баттиадов в Кирене дает Геродот в IV книге «Истории».

Ст. 71. Эолидов — сыновьями Эола были: Крефей, отец Эсона и дед Ясона; Салмоней, отец Тиро и дед Пелия; и Афамант, отец Фрикса и Геллы.

Ст. 74. Пуп матери-Земли — Дельфы.

Ст. 77. Будь он свой, будь он чужой. — Ясон одновременно и «свой» и «чужой» согражданам, он принадлежит и миру дикой природы, и миру людской культуры: на нем две одежды, он обут на одну только ногу, а наставник его — кентавр Хирон.

Ст. 79—82. Богоборцы От и Эфиалът (см. фр. 162—163), чтившиеся как герои на Наксосе, и посягнувший на Латону Титий упоминаются рядом уже в «Одиссее», XI, 580.

Ст. 103. Харикло — жена Хирона, Филира — мать его, дочерей его звали Окирроя и Эндеида (последняя — жена Эака).

Ст. 125. …оба Эсоновы брата — Ферет (эпоним Фер, где текла речка Гиперон) — отец Адмета, Амифаон Пилосский — отец Мелампа.

Ст. 138. Каменный — фессалийское прозвище Посидона, рассекшего перед рекой Пенеем горы для выхода к морю.

Ст. 142. Телица — Энарея, жена Эола (архаическая метафора).

Ст. 160. …Фрикс повелел… — грех того, что Фрикс умер на чужбине, лежал на всем его роде и должен был быть искуплен подвигом: по-видимому, представлялось, что Арго должен привезти останки Фрикса, а с ними — и его душу. Схолиаст указывает, что мотив веления Фрикса Пиндар вводит в сюжет впервые — несомненно для того, чтобы подчеркнуть религиозный смысл подвига.

Ст. 171. …встали с ним… — из аргонавтов перечисляются только сыновья богов: Диоскуры, Геракл, два потомка Посидона (Евфам с Тенара, Периклимен из Пилоса), два сына Гермеса, Орфей (ср. фр. 139, где отцом его назван не Аполлон) и фракийские Бореады. Орфей среди аргонавтов назван у Пиндара впервые; может быть, его источником была несохранившаяся поэма «Ясоново плавание», приписывавшаяся критскому пророку Эпимениду. Впоследствии, как известно, в орфической традиции Орфей стал едва ли не центральной фигурой мифа об аргонавтах.

Ст. 206. …жертвенника — поставленного Фриксом; находка этого места и появление быков на жертвеннике были добрым знаком для дальнейшего плавания.

Ст. 215. Вертишейка — птица, посвященная Афродите и служившая для любовного приворота: ее распинали на колесе с четырьмя спицами и вращали с заклинаниями (Феокрит, II).

Ст. 219. Зов (Пейфо, «Убеждение») — женское божество, спутник Афродиты.

Ст. 240. Зеленою листвою одели его… — «филлоболия», осыпание листьями: так чествовали победителей-атлетов.

Ст. 253. …спор тел… за ткань — состязания аргонавтов на лемносских играх, о которых см. Ол. 4, 19 сл.; наградою служил плащ.

Ст. 258. Каллиста («Прекраснейшая») — древнее название Форы.

Ст. 262. Познай же Эдипову мудрость…— т. е. «пойми мое иносказание».

Ст. 263. Если мощному дубу… — т. е. Дамофил и в изгнании останется крепок и благороден, как дуб крепок и в очаге и в столбе.

Ст. 277. Гомерово слово — «Илиада», XV, 207: «Благо, когда возвеститель исполнен советов разумных». Песня Пиндара — «дельный вестник» правого дела Дамофила.

Ст. 287. Двусмысленность (кто кому раб?), как в подлиннике.

Ст. 289. «Горше нет…» — по-видимому, пословица; ср. Геродот, IX, 16.

Ст. 290. Зевс милует и титанов — мотив, до Пиндара не встречающийся, но в V в., по-видимому, уже распространенный: ср. освобожденных титанов в «Прометее» Эсхила.

Ст. 294. …над истоком Аполлона — источник Кира в Кирене упоминается киренянином Каллимахом в гимне Аполлону, 88.

Ода на ту же победу, что и предыдущая, но написанная более традиционно-просто, с трехчастным строением. Вместо мифа в центральной части рассказывается историческая легенда о колонизации Ливии Баттом (см. Пиф. 4, примеч. 6, 59, 65). Повод к исполнению оды — возврат Каррота из Греции (по-видимому, совпавший с Карпейским праздником в честь Аполлона в конце августа), отсюда — столь пространная похвала Карроту, сопровождаемая даже подробностями о ходе скачек (крушение 40 колесниц было редким событием на состязаниях). Необычно подробное описание города Кирены давало повод предполагать, что Пиндар бывал там лично, но это маловероятно.

Ст. 10. После бурь…— имеются в виду смуты при воцарении Аркесилая. — Схолиаст подтверждает, что в Кирене был храм Кастора, бога-конника и покровителя моряков в бурю.

Ст. 28. Повинная — олицетворенное понятие Πρόφασις; отец ее, олицетворенный Поздний Ум,— знакомый мифологии Эпиметей, брат Прометея («Переднего Ума»). Виломовиц видит здесь отголосок стиха Ивика, ставшего пословицей (Зенобий, 2, 45):

Ст. 38. Крисейский холм находился при въезде в долину, где происходили Пифийские состязания.

Ст. 39—42. И ныне та снасть… — Аркесилай посвятил богу свою победившую колесницу (как Гиерон это сделал в Олимпии — Павсаний, VI, 9, 4); она могла быть поставлена в сокровищнице критян потому, что Батт, по некоторым версиям, был сын критской царевны (Геродот, IV, 154—155), но возле какого архаического «кумира» — неизвестно.

Ст. 58. …львов… — поэтизация легенды, о которой см. прим. к Пиф. 4, 59; подробнее см. Павсаний, X, 15, 6. Пиндар представляет, что Аполлон, отправляя Батта в Кирену, дал ему магическое слово против львов.

Ст. 69. …отпрыски Геракла и Эгимия — доряне-Гераклиды, выступившие на завоевание Пелопоннеса с благословения пифии.

Ст. 73. Эгиды — фиванский род (Истм. 7, 13—15), участвовавший в переселении дорян, а потом (уже после Батта) в колонизации Феры и Кирены. На основании этого места считается, что Пиндар возводил к нему свою генеалогию; однако не исключено, что слова эти произносятся от лица киренского хора (ср. 78 «мы величаем…») и к поэту отношения не имеют.

Ст. 82. Антенориды — потомки троянца Антенора, друга греков, после падения Трои явившиеся в Ливию вместе с Менелаем и Еленою, и, по преданию, владевшие этими местами до прихода Батта; их именем назывался холм близ Кирены.

Ст. 86. Лучший из совершителей — этимологический смысл настоящего имени Батта — «Аристотель»; прозвище же «Батт» по-гречески означало «заика», а по-ливийски (будто бы) «царь». Ср. ст. 44.

Ст. 124. …в Олимпии — Аркесилай, действительно, победил в Олимпии в 460 г., два года спустя, но ода была заказана им не Пиндару.

Одна из ранних песен Пиндара (может быть, писанная даже без заказа: заказную песню, как кажется, написал Симонид). Пиндару здесь 28 лет, и так же молод настоящий адресат песни — Фрасибул, друг Пиндара (ср. Истм. 2). По предположению комментаторов (необязательному) Фрасибул сам был возницею на состязаниях, и за этот риск поэт уподобляет его Антилоху, сыну Нестора, отдавшему жизнь за своего отца (эпизод киклической «Эфиопиды», построенный по мотивам «Илиады», VIII, 80 сл.). Ферон, который в это время еще не был тиранном, упоминается лишь мимоходом в ст. 46.

Ст. 1. Вспахивая пашню Харит… — этот характерный пиндаровский образ вызывает дальше образ обретаемого «клада песен» (ст. 5), а затем — дельфийских сокровищниц («многого золота Аполлоновых дубрав», ст. 9); подобные храмовые постройки могли и в самом деле служить хранилищами текста эпиникиев в пиндаровские «добиблиотечные» времена.

Ст. 10. Ни буревые ливни… — первое появление в европейской поэзии мотива будущего Горациева «Памятника» (III, 30) и подражаний ему.

Ст. 22. …сирому без отца — речь идет об Ахилле, отданном отцом на воспитание кентавру Хирону. Пиндар опять ссылается на «Заветы Хирона» (фр. 170 сл.: чтить, во-первых, богов, во-вторых, родителей, в-третьих, чужестранцев и странников).

Мегакл Младший, сын Гиппократа, племянник законодателя Клисфена, был изгнан из Афин остракизмом в 487 г. во время кампании против Алкмеонидов, обвиненных после Марафона в персофильстве. Пиндар славит род Алкмеонидов (особо упоминая о том, как они во время своею прежнего изгнания отстроили дельфийский храм после пожара 548 г. — обещав поставить фасад из известняка, они поставили его из мрамора, что произвело неизгладимое впечатление на современников, ср. Геродот, V, 62), и сочувствует ему в постигших его гонениях.

Ст. 14. …та, олимпийская…— по-видимому, победа Алкмеона, родоначальника Алкмеонидов, в 592 г.

Последняя по времени из сохранившихся од; написана в обстановке только что вспыхнувшей новой войны между Афинами и Спартой, когда мятежи против Афин в Мегарах и на Евбее оживили надежды на освобождение и на Эгине. К Афинам обращены предостережения гордецам в начале (судьба Порфириона и Тифона) и в конце оды. План симметричный, трехчастный; это единственная из эгинских од Пиндара, в которой миф посвящен не Эакидам.

Ст. 13. Порфирион — один из гигантов, посягнувший на Геру и пораженный Зевсом и Аполлоном.

Ст. 16. …киликийский Тифон — см. прим. к Пиф. 1, 15—16.

Ст. 36. …за братьями матери — из этих двух дядей героя Феогнет, победитель 476 г., известен статуей, упоминаемой у Павсания (VI, 9, 1), и эпиграммой Симонида («Палатинская антология», XVI, 2).

Ст. 39. Оикловым сыном — Амфиарай, сын Оикла, поглощенный землей в бою Семерых против Фив, представлен зрителем подвигов своего сына Алкмеона (на щите которого было изображение вещего змея) в походе Эпигонов. Источник Пиндара — по-видимому, киклические поэмы «Эпигоны» и «Алкмеонида».

Ст. 55. Абантовым поприщам — Абант, сын Линкея и Гипермнестры, царь Аргоса, откуда вышел в поход Семерых Адраст и потерял под Фивами своего сына Эгиалея.

Ст. 58. Сосед и… страж — точный смысл неясен (может быть, Пиндар хранил свое богатство в ближайшем храме Алкмеона?). Пророчество, возвещенное Алкмеоном Пиндару (по словам поэта) на пути в Дельфы, не названо: может быть, оно относилось к победе Аристомена. Не исключено даже, что слова эти сказаны не от лица поэта, а от лица эгинского хора (так схолиаст: «при доме Аристомена было святилище Алкмеона, в нем Аристомен гадал перед выходом на состязание и одержал победу»).

Ст. 65. …на празднествах твоих — Дельфиний, эгинский праздник в честь Аполлона и Артемиды.

Ст. 68. Опусти доброхотный взор… — текст двусмыслен; возможен также перевод: «Дай мне всегда в согласии с тобой останавливать взгляд на каждом подвиге…»

Ст. 80. Геры твоей земли… — т. е. на эгинском празднике Геры.

Ст. 81. На четверо тел… — по-видимому, Аристомен боролся как эфедр (ср. прим. к Ол. 8, 68).

Ст. 96. Сон тени…— и сном и тенью называется человек и у других греческих поэтов, но такое сочетание уникально.

Самая ранняя из трех од Пиндара, написанных для Кирены, особенно насыщенная местной ливийской тематикой: в начале — миф о браке Аполлона и нимфы Кирены, в конце — миф о браке Алексидама (предка Телесикрата) и дочери Антея, царя ливийской Ирасы, известного противника Геракла (Истм. 4, 51—55) — в Кирене он, по-видимому, почитался как древний местный герой. Первый миф опирается на гесиодические «Эои», второй на местные ливийские сказания. Композиционную середину занимает похвала Фивам: может быть, ода пелась в Фивах (о возвращении Каррота в Кирену говорится лишь в будущем времени, ст. 73—75).

Ст. 7. …третий корень — т. е. один из трех материков.

Ст. 14. Третьего в роду…— отец Кирены, царь лапифов — Гипсей, дед — Пеней, прадед — Океан.

Ст. 43. …к притворному слову… — рудиментарный мотив: в гесиодовском источнике, по-видимому, действительно, Аполлон не был всеведущ и спрашивал совета у Хирона. (Ср. такое же переосмысление мифа о Корониде в Пиф. 3.)

Ст. 53. Зевсов сад — к Зевсу Аммону в Ливию.

Ст. 55. …люд с островов — колонисты, которые придут с Баттом с острова Феры (см. Пиф. 4 и 5).

Ст. 61. Земля — мать Креусы, жены Пенея и матери Гипсея; Времена (Оры) следят за ростом младенца (?).

Ст. 64—65. Агрей и Номий — эпитеты Аполлона, Аристей — эпитет Зевса; под последним именем этот ливийский герой остался в мифологической традиции и был воспет в IV книге «Георгик» Вергилия. В Кирене он почитался особенно: считалось, что он открыл лекарственное употребление местного растения силь-ия, ставшего главным предметом киренской торговли.

Ст. 80. Иолай — имеется в виду миф о битве афинян и омолодившегося (или воскресшего из мертвых) Иолая в защиту Гераклидов против Еврисфея; могила Иолая и Амфитриона чтилась в Фивах, и при ней справлялись игры, не раз упоминаемые Пиндаром; но почему здесь Пиндар напоминает именно этот миф, неясно: все попытки объяснить натянутый переход через ст. 78 («должное время», «должная мера» — центральное понятие греческого мировоззрения) к Фивам и Иолаю — неудовлетворительны. Схолиасты полагали, что Телесикрат когда-то одержал на Иолаях свою первую (?) победу.

Ст. 83. Гость кадмейских спартов (т. е. потомков первых обитателей Фив, выросших из зубов дракона, посеянных Кадмом) — Амфитрион был из аргосского царского рода, но в изгнании нашел приют в Фивах.

Ст. 92. …этот город — или Фивы (тогда Пиндар имеет в виду какие-то свои несохранившиеся эпиникии фиванским атлетам, отличившимся на местных состязаниях в Эгине и «на Нисейском склоне» в Мегарах), или Кирена (и тогда имеются в виду прежние победы Телесикрата). «Враг»-завистник — в обоих случаях фигура неясная.

Ст. 95. Морской старец — Нерей; источник сентенции неизвестен.

Ст. 99. …одоления твои — на местных киренских играх.

Ст. 112. …для сорока восьми дочерей — из 50 Данаид не участвовали в состязании Гипермнестра, оставшаяся за Линкеем, и Амимона, взятая Посидоном.

Ст. 123. Сыпали листья — обряд «филлоболии», см. прим. к Пиф. 4, 240.

Самая ранняя из сохранившихся од Пиндара. Герой ее, Гиппокл из Пелинны (в центральной Фессалии), сын двукратного олимпийского победителя и сам впоследствии двукратный олимпийский победитель, одержал на играх 498 г. целых две победы — в беге и в двойном беге, но Пиндар упоминает только одну: вторая, вероятно, была отмечена чьей-нибудь другой одой. Заказчик оды Форак — впоследствии деятель персофильской партии в Фессалии, упоминаемый Геродотом (IX, 1 и 58). Композиция симметричная: похвала Гиппократу и отцу его — миф — похвала Гиппоклу и Фораку. Миф разработан Пиндаром впервые в известных нам памятниках: Персей воспет как общий предок фессалийских и спартанских Гераклидов, гиперборейцы — по связи их с культом Аполлона. В стране гиперборейцев, по дельфийским представлениям, Аполлон проводил зимние месяцы, и через Фессалию проходил путь, по которому периодически доставлялись на Делос приношения «от гиперборейцев» (Геродот, IV, 33). Впрочем, уже схолиастам связь мифа с композицией оды казалась натянутой.

Ст. 13. Дважды победный… — т. е. в оружном беге на Олимпийских играх и в простом беге на Пифийских.

Ст. 47. Островитянам — на Сериф к Полидекту, посягавшему на мать Персея.

Ст. 55. Эфирейцы — здесь: фессалийцы (чаще — коринфяне).

Ст. 69. Достойных братьев — Алевадов из Ларисы: Форака, Еврипила и Фрасидея.

В списках пифийских победителей упоминались две победы некоего Фрасидея Фиванского: в 474 и в 454 гг., но вряд ли это было одно и то же лицо. Большинство исследователей относят эту оду к победе 474 г., но полной уверенности в этом нет. Успехи победителя и его предков на состязаниях были немногочисленны (ст. 14), поэтому основная мысль оды — «средняя доля лучше высшей» (ст. 50—54), «лучше быть не первым в государстве (как Агамемнон), а первым в состязаниях и в дружбе (как Иолай и Диоскуры)». Мысли такого рода появляются в греческой лирике еще у Архилоха, а поколение спустя после Пиндара звучат в «Ипполите» Еврипида (ст. 1013—1020). В этой оде, однако, они казались натянутыми еще античным комментатором.

Ст. 1. Дочери Кадма — как и в Ол. 2, 24—31, из четверых здесь перечисляются только две обожествленных («белая богиня» — Левкофея, божественное имя Ино) и к ним присоединяется Алкмена как мать обожествленного сына.

Ст. 4. …храм — святилище Аполлона Исмения близ Фив на месте любви Аполлона и нимфы Мелии, родившей ему Исмения и Тенора (ср. пеан 9). Золотые треножники, упоминаемые Пиндаром, видел здесь еще Павсаний (IX, 10, 2—6).

Ст. 15. …на тех тучных пажитях — в долине Крисы, древнем владении фокидского царя Строфия, отца Пилада.

Ст. 18. Арсиноя — имя кормилицы Ореста нетрадиционно (у Стесихора она звалась Лаодамией, у Эсхила — безымянна).

Ст. 32. Амиклы — дорийский религиозный центр близ Спарты; могилу Агамемнона («сына Атрея») показывали здесь еще при Павсании. Стесихор также изображал убийство Агамемнона случившимся в Спарте; но и предшествующий эпос (несколько упоминаний в «Одиссее») и позднейшая трагедия переносили его в Аргос.

Ст. 43. …вещую деву — Кассандру.

Ст. 47. Настигли они — в действительности не «они», а только отец.

Ст. 49. В голом беге — в простом беге, в противоположность оружному.

Ст. 53. Жребий самовластья противен мне…— Виламовиц видел здесь ответ Пиндара на упреки сограждан в дружбе с тираннами Сицилии, откуда он вернулся за год до сочинения этой оды (ср. рассуждения о злоречии выше, в ст. 28—30).

Ст. 60—64. Иолай, и Касторова мощь…— устойчивая ассоциация имен Иолая и Кастора перекликается с ассоциацией имен Ореста и Пилада в начале оды, скрепляя связь Фив и Дельф со Спартой (в Ферапнах близ Спарты было знаменитое святилище Диоскуров — Павсаний, III, 20, 1). О «переменной» посмертной доле Кастора и Полидевка см. Нем. 10.

Мидас одерживал победы на музыкальных состязаниях в Дельфах в 490 и 486 гг.; так как в оде говорятся только об одной, то это — первая. Музыкальный термин «многоглавый напев» (что это значит, в точности неизвестно) упоминается и псевдо-Плутархом («О музыке», 7), приписывающим его изобретение Олимпу, ученику Марсия; Пиндар предпочитает приписывать его самой Афине, изобретательнице флейты.

Ст. 1. Богиня блеска — олицетворение города Акраганта с его культом Афины.

Ст. 11—13. …третью из сестер… породу Форка — дочерями чудовища Форка были три Греи и три Горгоны; первых Персей ослепил, из вторых казнил Медузу.

Ст. 14. …Полидекту пир его — знаменитый «каменный пир», на котором Персей обратил в камень Полидекта, царя Серифа, с его свитой за то, что тот домогался брака с Данаей.

Ст. 21. Евриала — сестра Медузы, одна из трех Горгон.

Ст. 27. …города Харит — беотийского Орхомена (см. Ол. 14), близ которого на Кефисе рос лучший в Греции тростник для флейт; здесь, по Пиндару, и создала Афина свою флейту.

Немейские состязания праздновались на лугу в узкой долине речки Немеи, где проходила дорога с юга на север, ведущая из Аргоса в Сикион и Коринф. Долина была посвящена Зевсу; сохранились остатки храма Зевса и стадиона, но они относятся к послепиндаровскому времени. Здесь, по преданию, Геракл в своем первом подвиге одолел немейского льва, и некоторые сказания возводили начало игр к этому событию. Но более общепринято мнение, что основание игр относится к походу Семерых против Фив: когда войско проходило через Немейскую долину, вожди встретили здесь лемносскую царицу — пленницу Гипсипилу, кормилицу Офельта, сына местного царя; она рассказала им долгую историю своих бедствий и пошла к источнику за водою для воинов, а тем временем младенца укусила змея, и он погиб; в память о нем и устроили вожди первые Немейские игры. Этот миф упоминает Вакхилид (песнь 9), но Пиндар, кажется, к нему равнодушен. В историческое время Немейская долина принадлежала городку Клеонам, за власть над которым спорили Сикион и Аргос; в 573 г. до н. э. Клеоны освободились от господства Сикиона и по этому случаю «возобновили» древний праздник, основанный аргивянами. Благодаря аргосскому влиянию, праздник стал общегреческим, отмеченным священным перемирием; судьями были сначала клеоняне, а с 460 г. аргивяне. Справлялся он каждые два года (во второй и четвертый год олимпийского четырехлетнего цикла), приблизительно в июле; программа состязаний была та же, что на Олимпийских и Пифийских играх, но с выделением не двух, а трех возрастов (взрослые, юноши, мальчики). Наградой служил в древнейшие времена масличный венок, а при Пиндаре венок из сельдерея, который считался траурным растением. Из четырех общегреческих состязаний Немейские были в наименьшем почете, поэтому в собрании Пиндара Немейские оды первоначально занимали не третье, а четвертое место, и к концу их были приложены три «отдельные» оды (9-11) в честь победителей местных состязаний. Списки Немейских победителей не сохранились (как сохранились списки олимпийских и пифийских), поэтому точные даты большинства Немейских од неустановимы.

Адресат оды Хромий — старый полководец Гелона и Гиерона, муж сестры последнего, впоследствии — опекун его сына Диномена в роли правителя новооснованной Этны. Ода датируется 476 г. только на основании буквального смысла строфы 2 — о личном присутствии Пиндара в Сицилии. От традиционного зачина — сперва о городе, потом о герое — Пиндар прямо переходит к мифу, за что его укоряли в несвязности еще древние комментаторы; но смысл мифа ясен — Хромий уподобляется Гераклу как смиритель враждебных сил (с не вполне ясным для нас намеком «и в малом подвиге видна великая судьба»). Композиция асимметрична: заключительной части нет (ср. Нем. 10).

Ст. 1. Вздох державный Алфея… — имеется в виду миф (упоминаемый еще Ивиком) о том, что элидский поток Алфей, гонясь за Аретусой, нимфой Артемиды, пересек Ионийское море и, вынырнув из-под земли, настиг ее в Сицилии близ сиракузского острова Ортигии, места почитания Артемиды. «И, говорят, в Ортигии находились конюшни Гиероновы и Хромиевы», — простодушно добавляет схолиаст.

Ст. 17. С олив Олимпии — прежде всего имеется в виду, конечно, олимпийская победа Гиерона 476 г.

Ст. 34. …древний сказ — до Пиндара миф о Геракле-младенце в литературе не встречается (даже, кажется, в киклической поэме Писандра о Геракле, которой часто пользовался Пиндар), но одновременно с Пиндаром встречается на аттических вазах, а после Пиндара — на славившейся картине Зевксида.

Ст. 36. …в шафрановой пелене — шафран, подобно пурпуру, считался цветом царей и знати (ср. о Ясоне, Пиф., 4, 232).

Ст. 40. …царица богов — та же версия у Феокрита, 24, следовавшего здесь Пиндару; но по Ферекиду (Аполлодор, II, 4, 8), это сам Амфитрион хотел проверить, который сын — его, который — Зевса.

Ст. 60. …ближнего своего — в буквальном смысле слова: дома Амфитриона и Тиресия показывали в Фивах по соседству (Павсаний, IX, 11 и 16).

Ст. 65. …из людей на кривой дороге гордыни — имеются в виду Бусирис и Антей (схолиаст).

Ст. 70. …воздаяния — любопытно, что на муки и самосожжение Геракла у Пиндара нигде намеков нет.

Тимодем Ахарнский, по словам схолиаста, впоследствии одержал победу и в Олимпии, но так как в списках победителей 480—464 гг. его нет, то, по-видимому, победа была одержана раньше (484?), а немейская ода Пиндара написана еще раньше. Короткое стихотворение (не триадами, а цепью однородных строф), в котором центральная мифологическая часть сжата до двух неразвернутых образов.

Ст. 1. Гомериды…. — рапсоды (буквально «сшиватели», «сочленители песен»), исполнявшие поэмы Гомера, начинали свои выступления «запевом» в честь бога (необязательно Зевса); такие запевы легли в основу дошедших до нас «гомеровых гимнов».

Ст. 12. Орион — образ небесного охотника — Ориона, движущегося по небу вслед за Плеядами (они — «горные» как дочери Атланта, титана-горы) одновременно означает: «за немейской победой последуют другие» и «за подвигами предков последуют подвиги Тимодема». Беотийскому герою Ориону Пиндар посвятил дифирамб — см. фр. 74.

Ст. 14. …возвестил Аянт — «Илиада», VII, 189—199. Почему Тимодем выступает и как ахарнянин и как саламинянин, удивлялись еще древние схолиасты; по-видимому, он был из ахарнской семьи, имевшей надел на Саламине. Пиндар пользуется этим, чтобы через Аянта связать героя со своей любимой Эгиной.

Ст. 19—23. …Парнаса… — перечисляются игры: Пифийские, Истмийские, местные аттические, Немейские.

Адресат оды ближе неизвестен. Песня написана не тотчас после победы Аристоклида, а позже, к ее годовщине (ст. 2 и 80). Дата определяется лишь приблизительно — по сходству отдельных выражений с сицилийскими одами 476 г. План симметричный (песня — герой — миф: предки Ахилла, юность Ахилла, зрелость Ахилла — герой — песня). Культ Аполлона Феарийского (ст. 70) на Эгине неизвестен, но засвидетельствован Павсанием (II, 31, 6) для противолежащего Трезена. Из 11 од, посвященных Пиндаром эгинским атлетам, шесть относятся к Немейским и три к Истмийским: видно, что эгиняне чаще преуспевали на «малых», чем на «больших» общегреческих играх, и чаще в борьбе и кулачном бою, чем в конных состязаниях, непривычных для маленького острова.

Ст. 4. Асоп — бог беотийской реки, считавшийся отцом нимфы острова Эгины, на Эгине реки Асоп (название, нередкое в Греции) не было. Поэтому Фарнелл предлагает понимать: «здесь, над водой Асопа» — тогда это значит, что юноши, присланные Аристоклидом за песней Пиндара, нетерпеливо ждут ее в Фивах.

Ст. 12. Любезный труд — т. е. труд песни ожидает юношей.

Ст. 22. Геракловы столбы — у Пиндара (здесь, в Ол. 3, 44 и Истм. 4, 12) это понятие упоминается впервые в греческой литературе; ср. «Гадир» в Нем. 4, 69.

Ст. 33. Копье — знаменитое копье, сделанное Пелею кентавром Хироном и перешедшее потом к Ахиллу, упоминается в «Илиаде», XVI, 140—144.

Ст. 34. …взял он Иолк — Пелей отбил Иолк у Акаста, сына Пелия и мужа Астидамии-Ипполиты, упоминаемой в Нем. 4 и 5; «без войск», т. е. мирно — облагораживание кровавого мифа (Аполлодор, III, 13, 7).

Ст. 36 …с Иолаем — Иолай (упомянутый ради связи эгинских мифов с фиванскими, родными Пиндару) назван метонимически вместо Геракла, чтобы не затенять Теламона великим соратником.

Ст. 43. Филира — мать Хирона. У Гомера о воспитании Ахилла у кентавра еще ничего не говорится.

Ст. 50. Артемида и …Афина — как богини охоты и войны.

Ст. 57. Нереева дочь — Фетида.

Ст. 63 .. …родич Гелена — Приам, отец Гелена, и Тифон, отец Мемнона, были братья; но почему из Приамидов назван именно прорицатель Гелен, неясно.

Ст. 70. Феарийскую святыню — в Эгине при святилище Аполлона Феарийского находился гимнасий, где тренировался Аристоклид (схолиаст).

Ст. 74. А четвертая добродетель — намек на сентенцию Гесиода (фр. 220): «Юным — дело, зрелым — совет, а старцам — молитва»; ср. позднее сложившийся канон четырех эллинских добродетелей — мужество, разумение, справедливость и (четвертая!) «здравомыслие», т. е. чувство меры.

Ст. 77. Меда и белого молока — сладкое питье, распространенное у греков; с ним сравнивается песня, начатая запевом в честь Муз, которым возлияния вином не делались.

Ст. 82. …крикливые галки — ср. Ол. 2, 88 и примеч.

Ст. 84. …от Мегар и от Эпидавра — места прежних побед Аристоклида.

Адресат ближе неизвестен; по-видимому, после детских состязаний он уже не одерживал побед. Любопытно, что и отец его Тимокрит, и дальний предок Евфан, и весь род Феандридов (ст. 77) упоминаются как певцы и музыканты. Дата неизвестна и лишь условно принимается по «времени процветания Эгины»; впрочем, упоминание тренера Мелесия (ср. Ол. 8 и Нем. 6) указывает скорее на 460-е годы, чем на 470-е. Композиция трехчастная: хвала победителю (с мифологическим отступлением) — хвала его родине (через мифических ее героев) — хвала его роду.

Ст. 12. …справедливости — ср. Ол. 8, 26 и примеч.

Ст. 17. …в Клеонах — т. е. на Немейских играх (см. выше, с. 435).

Ст. 20. …у Амфитрионова святого кургана — общая гробница Амфитриона и Иолая у Претовых ворот в Фивах, место празднеств (см. Пиф. 9, 80 и примеч.).

Ст. 22. Как друг к друзьям — о союзе Фив с Эгиною (родственных по нимфам-эпонимам, дочерям Асопа) см. Истм. 7, 17; ср. Геродот, V, 80).

Ст. 24. К добру Геракла — храм Геракла в Фивах у Электриных ворот, рядом с домом Амфитриона (Пиф. 9, Павсаний, IX, 11, 1—7).

Ст. 27. …меропы — жители Коса, которых Геракл сокрушил «как ударом молнии» (ср. фр. 33а); Алкионей — гигант, пытавшийся похитить у Геракла быков Гериона.

Ст. 32. …кто действует, тот и претерпевает. — Схолиаст заключает из этих слов, что победа далась Тимасарху не без урона.

Ст. 35. …праздник новолуния — в какой эгинский праздник пелась песня Пиндара, неизвестно.

Ст. 37. …укрепись пред искушениями — по-видимому, обращение к самому себе: «в своем отступлении о Геракле мы зашли слишком далеко, но выплывем, назло врагу». Враг этот, по домыслу схолиаста, — Симонид, «который любил пользоваться дальними отступлениями».

Ст. 48—50. Кипр, Саламин, Евксинский остров (Черного моря), Фтия — Баура отмечает, что это не только мифологические, но и политические реалии: в 480—477 гг. во всех этих местах сражался эгинский флот.

Ст. 49. На Евксинском блистательном острове — схолиаст: «На Евксинском Понте есть так называемый Белый остров, на который, говорят, унесла Фетида тело Ахилла; там показывают и беговую дорогу этого героя». Остров этот отождествлялся с нын. Змеиным островом против устья Дуная; Ахилл представлялся там живущим в браке с Еленой и в соседстве с другими блаженными героями. «Владыкою Скифии» назван Ахилл уже у Алкмана.

Ст. 56. …гемонянам — Пиндар представляет древних жителей Иолка и Фтии «пеласгами», а новых, пришедших с Пелеем, — «ахейцами» (одним из племен которых были фессалийцы-«гемоняне»).

Ст. 60. Пелиев сын — Акаст (см. Нем. 5): поверив наговорам Ипполиты, но не желая нарушить неприкосновенность гостя, он похитил у него меч («Дедалов», т. е. искусной работы: кователем меча был сам Гефест) и оставил Пелея на охоте на растерзание кентаврам.

Ст. 61. Огню… львам… — превращения Фетиды, уклоняющейся от брака с Нелеем (первый намек на них — «Илиада», XVIII, 429—434).

Ст. 69. Гадир (н. Кадис за Гибралтаром) — Геркулесовы столпы.

Ст. 87. Состязаясь для бога… колеблющего… три зубца — т. е. на Истме.

Ст. 91. …всему свои сверстники — т. е. Евфан не воспел ни Калликла, ни Мелесия только потому, что не дожил до них.

Ст. 80. Берегущий мощь — для похвалы тренеру Пиндар использует образ борца-эфедра, со свежими силами ожидающего противника.

Первая из трех песен 480-х годов, посвященных эгинскому роду атлетов Псалихидов (ср. Истм. 5—6, где упоминается и Пифей). На эту же победу Пифея написал свою 13 оду Вакхилид. Отец Пифея Лампой, может быть, тождественен с упоминаемым у Геродота, IX, 78 Лампоном, сыном Пифея, сражавшимся при Платее. Композиция — традиционная, симметричная, трехчастная.

Ст. 1. Я не ваятель…— по легенде, сообщаемой схолиастом, Пиндар потребовал за эту оду 3 тысячи драхм — цену бронзовой статуи; Пифей сперва отказался, но потом согласился, поняв, что песня принесет ему больше славы.

Ст. 7. Потомок Зевса — Эак, Крона (?) — Эвдеида, мать Пелея и Теламона; Нереиды — Псамафея, мать Фока, и потом Фетида, мать Ахилла.

Ст. 10. …эллинского бога — культ Зевса Эллинского в Эгине, учрежденный после молитвы Эакидов, о которой см. прим. к пеану 6, 126.

Ст. 11. …сказать о страшном — Пелей и Теламон из зависти убили своего брата Фока, после этого Пелей бежал с Эгины во Фтию, а Теламон на Саламин. Могила Фока чтилась на Эгине возле храма Эака.

Ст. 22. Музы на Пелионе…— при свадьбе Пелея и Фетиды.

Ст. 25. Начав свой запев от Зевса — ср. Нем. 2, 1.

Ст. 27. Мужа своего…— Акаста, сына Пелия.

Ст. 33. …родитель-гостеприимец — Зевс-Ксений, покровитель чужеземцев и гостеприимцев; характерно, что Пелеем руководят не нравственные, а религиозные соображения.

Ст. 37. Посидон был женат на другой Нереиде, Амфитрите. Эги в Ахайе — одна из обителей Посидона («Илиада», VIII, 103). Истм — место состязаний в его честь; может быть, Пифей готовился к выступлению на Истме.

Ст. 41. Евфимен — брат жены Лампона, дядя Пифея, победитель на местных эгинских играх.

Ст. 44. …месяц, любимый Аполлоном…— дельфиний, весенний месяц эгинского календаря, время состязаний в честь Аполлона и Артемиды (Пиф. 8, 65).

Ст. 46. Под сенью Нисейского гребня — в Мегарах.

Ст. 60. Фемистий — двукратный победитель на эпидаврских играх в честь Асклепия, упоминается также в Истм. 6, 65.

Точная дата неустановима; только имя тренера Мелесия указывает, по-видимому, на 460-е гг. Ода без мифологической части, почти вся занятая перечнем побед рода Бассидов. Так как в ряду представителей этого рода (Агесимах — Соклид — Праксидамант — Феон, упоминаемый схолиастами, — Алкимид; в каком родстве с ними стоят борцы старших поколений Каллий и Креонтид и младшего — Политимид, остается неясным) слава побед доставалась не каждому поколению, а через одно (отсюда образ поля под паром в ст. 10, ср. Нем. 11), то, вероятно, такое содержание оды было навязано Пиндару заказчиками. Из 25 побед (ст. 65) Пиндар перечисляет 13: одну Алкимида, девять Праксидаманта, одну Каллия, две — Креонтида.

Ст. 2. …от единой матери — от Геи-Земли (Гесиод, «Феогония», 106).

Ст. 2. …медное небо — гомеровский эпитет (напр., «Илиада», XVII, 425 и «Одиссея», XI, 42).

Ст. 8. Мощный дух… сила естества — у поэтов и у атлетов.

Ст. 17. Праксидамант — он был первым эгинянином («Эакидом»), победившим в Олимпии в 544 г., и одним из первых, поставивших там себе статую — еще не бронзовую, а деревянную (Павсаний, VI, 18, 7).

Ст. 23. Трое их было… — имеются в виду или Агесимах, Праксидам и Алкимид (промежуточные поколения не в счет), или три сына Соклида, одним из которых был Праксидам (схолиаст).

Ст. 34—41. Каллий одержал победу на Пифийских, Креонтид — на Истмийских состязаниях.

Ст. 42. Львиная листва — из Немей; соседний Флиунт назван «огигийским», т. е. древним, от имени легендарного догреческого царя.

Ст. 60. Мемнону… — здесь, как и в Нем. 3, Истм. 5 и 8, из подвигов Ахилла выбрана победа над Мемноном потому, что Мемнон был сыном смертного и богини.

Ст. 57. Двойное бремя — двойную хвалу прошлому и настоящему (Алкимиду и его предкам? Бассидам и Эакидам?): от более дальней хвалы поэт возвращается к более близкой.

Ст. 62. …жребий и лишил… — жребий дал им слишком сильных противников в Олимпии.

Одна из самых сложных од Пиндара. Дата ее неустановима: схолиаст дает невозможную дату — 547 или 527, которую исследователи исправляют на 487 или 467; немецкая традиция (Виламовиц) предпочитает более раннюю дату, английская (Баура) — более позднюю. Оде предшествовал 6-й пеан, написанный для Дельф; он попутно касался мифа о гибели Неоптолема, посягнувшего на дельфийского Аполлона и за это позорно убитого в споре за жертвенное мясо: согласно пеану, это было ему карой за убийство старого Приама. Эгиняне, для которых Неоптолем был одним из местных героев-Эакидов, были недовольны такой трактовкой. Пиндару пришлось написать палинодию, согласно которой гибель Неоптолема была лишь исполнением древнего пророчества, что одному из Эакидов суждено покоиться в святых Дельфах, и вставить эту палинодию в очередную свою оду для эгинского атлета — в Нем. 7. Отсюда — очень сложное переплетенье тем в оде. Герою ее, Согену, посвящен зачин и конец, да еще в центре оды посвящена хвала его отцу Феариону, а во второй половине оды — обещание прославить Согена еще пышнее. Вся же первая половина оды развивает тему: «посмертная слава — превыше всего; иногда она не заслуженна — как у Одиссея, иногда же заслуженна — как у Неоптолема, погребенного в Дельфах; Гомер напрасно превознес Одиссея, я же по заслугам превознес Неоптолема, и меня не в чем винить»; и в финале Пиндар отмахивается от этих упреков уже с совершенным презрением.

Ст. 1. Илифия — обращение к Илифии, богине рождения (удивлявшее уже схолиастов) едва ли не подсказано мальчишеским возрастом и именем Согена (что значит «рожденный здоровым»). Схолиаст сообщает, что это была первая победа эгинян в Немее среди мальчиков, поэтому ода о ней была важным заказом.

Ст. 17. Умный пловец… — логика: «истинная награда доблести — слава в потомстве; богатство же не стоит риска, ибо не преодолевает смерть. Правда, слава тоже иногда бывает незаслуженной, как у Одиссея…» и т. д.

Ст. 21. А виною тому сладкое слово… — ср. Ол. 1, 30—33 о Харите.

Ст. 25. Гневаясь за доспех… — Аянт и Одиссей спорили за Гефестов доспех, оставшийся после убитого Ахилла, и суд войска счел достойнейшим Одиссея; Аянт не перенес обиды и покончил самоубийством. Пиндар вставляет в оду хвалу Аянту в угоду эгинскому мифологическому патриотизму.

Ст. 31, 33. …честь — тому… — т. е. Неоптолему.

Ст. 31. …и на бесславного и на славного. — Вариант перевода: «и на ждущего и на не ждущего».

Ст. 36. Эфира (здесь) — город в Эпире («молосской земле»), цари которого считали себя потомками Неоптолема.

Ст. 41. С первинами троянских добыч… — т. е. приход Неоптолема в Дельфы мотивирован благочестивыми причинами, а не кощунственным желанием потребовать Аполлона к ответу за гибель Ахилла (как утверждала враждебная версия, восходящая к киклической поэме «Возвращения») или ограбить его храм (рационализированный вариант той же версии у историка-мифографа VI в. Ферекида, на которого ссылается Страбон).

Ст. 48. …многожертвенных шествий — на Пифийских играх. Гробница Неоптолема находилась налево при выходе из дельфийского храма (Павсаний, X, 24, 6); блюстителем правды он назван как потомок справедливца Эака. Впрочем, настоящим почетом в Дельфах он стал пользоваться только в III в. до н. э., когда возникла легенда, что он помог греческому войску отвратить наступавших на Дельфы галлов.

Ст. 63. Пресыщают… — реминисценция из «Илиады», XIII, 636.

Ст. 64. Ахейцу от Ионийской соли… — т. е. «даже молосский эпирот, земляк Неоптолема, не упрекнет меня за то, что я нарушил долг гостя, дурно отозвавшись о предке хозяина» (намек, что Неоптолем, собственно, не эгинянин, и обиды эгинян неуместны).

Ст. 71. Не ступал я за черту… — черта, дальше которой нельзя разбегаться при размахе.

Ст. 73. Дрот… отстраняющий от борьбы… — если бросок дрота (4-е состязание пятиборья) был так удачен, что почти обеспечивал атлету победу, то его противник мог сразу признать себя побежденным и отказаться от 5-го состязания — борьбы.

Ст. 79. Лилейный цветок — коралл: считалось, что под водой он бел, и лишь на воздухе красен.

Ст. 86. …братьев — Эак и Геракл были братьями по Зевсу.

Ст. 93. Стиснутых божьими святилищами… — дом Феариона находился между двумя святилищами Геракла-гигантоборца.

Ст. 96. Владеющего Герой… — т, е. Зевса и Афину.

Ст. 103 «Коринф, сын Зевса…» — пословица, имеющая смысл «сказка про белого бычка» (ср. Платон, «Евфидем», 292е). Коринфяне уговаривали мегарян не восставать против них, «не то восстенает Коринф, сын Зевса»; мегаряне выгнали коринфских послов камнями, но те и убегая, твердили: «Коринф, сын Зевса…» (схолиаст).

Дата оды предположительна: по тону ее можно думать, что Эгина уже находится под угрозой (со стороны «завидующих ей» Афин), но еще не воюет. Отсюда — напоминание об Аянте Саламинском, общем герое Афин и Эгины, и о древнем Эаке, будто бы радевшем об общих интересах Афин и Спарты (ст. 11—12). Герой оды ближе неизвестен; вместе с ним восхваляется его уже умерший отец. План трехчастный: хвала Юности и Эгине — осуждение зависти и миф об Аянте — хвала правдивому песенному слову.

Ст. 6—7. Витая вокруг ложа… царем Эноны… — ср. конец пеана 6 и Истм.

Ст. 8. Энона — древнее название Эгины.

Ст. 12. …в Афинах… в Спарте… — по-видимому, имеется в виду тот же миф о том, как Эак по просьбе всех эллинов отмолил от Эллады великую засуху, о котором см. примеч. к пеану 6, 126 (ср. Нем. 5, 10). Посольства к Эаку были изображены на ограде главного храма Эака на Эгине (Павсаний, II, 29, 7) — едва ли не под влиянием оды Пиндара (Виламовиц).

Ст. 15. Лидийская митра — песнь в «лидийском ладе», считавшемся повышенно эмоциональным.

Ст. 16. Диния и Мегаса… — отец и сын одержали по две победы (ст. 47—48) — в простом или двойном беге, из метафор Пиндара неясно.

Ст. 18. Кинир, отец Адониса — не более, чем традиционный образ счастливца (ср. Пиф. 2), упомянутый здесь для контраста с несчастным Аянтом. О Кинире рассказывали и то, что он находился в кровосмесительной связи со своей дочерью Миррой (Овидий. «Метаморфозы», X); может быть, Пиндар намекает на эту «клевету», чтобы оборвать речь о Кинире и перейти к Аянту.

Ст. 23. Брошенный на клинок… — см. примеч. к Нем. 7, 24. Известная трагедия Софокла «Аянт» была представлена в Афинах как раз в эти годы.

Ст. 26. …тайными голосами… — анахронизм: тайное голосование — черта новых, демократических порядков, враждебных Пиндару.

Ст. 30. В схватке ли над Ахиллом… — эта схватка упомянута в «Одиссее», V, 309—310 как труднейшая из Одиссеевых битв.

Ст. 50. И еще до вражды Адраста… — т. е. «услаждающие душу эпиникии пелись и до того, как Адраст в походе Семерых против Фив учредил Немейские игры, ставшие поводом для нынешнего эпиникия».

9, 10 и 11 песни не имеют отношения к Немейским состязаниям и присоединены к сборнику эпиникиев как приложение. Эта ода в честь Хромия (героя Нем. 1) воспевает его победу на Сикионских играх в честь Аполлона, учрежденных в действительности тиранном Клисфеном, а по мифу — Адрастом, когда он спасался в Сикионе от Амфиарая. Отсюда — центральный миф оды; метонимически бегство Адраста связало с учреждением Сикионских игр, метафорически поход Адраста на Фивы связан с угрозой от карфагенян («финикийских копий», ст. 28) сицилийским грекам. Композиция трехчастная, симметричная (первая часть в честь Хромия укорочена, последняя удлинена). Монострофическое (не триадическое) построение указывает, что ода должна была петься при шествии. Датировка приблизительна: во всяком случае, ода относится к первым годам по возвращении Пиндара из Сицилии.

Ст. 4. …матери и близнецов… — Латоны и Аполлона с Артемидой.

Ст. 8. Асоп — река близ Флиунта и Сикиона, одноименная с беотийским Асопом (ср. Нем. 3, 3).

Ст. 12. Свежестью торжеств… — Три части состязаний, учрежденных Адрастом: жертвоприношения, гимнастические игры и скачки.

Ст. 13. Амфиараевых умыслов — Амфиарай сверг в Аргосе Талая, отца Адраста, и изгнал его сыновей; но Адраст с помощью коринфского царя Полиба заключил мир и скрепил его, выдав свою сестру Эрифилу за Амфиарая (Оиклида). Древние комментаторы видели здесь намек на распри Гиерона и Ферона Акрагантского, находившихся в таком же свойстве, как Адраст и Амфиарай.

Ст. 16. …укротительницу мужей… — Эрифила по просьбе Адраста уговорила мужа пойти в роковой поход против Фив.

Ст. 19. Не казали им птицы… — мотив, подробно разработанный потом Стацием в «Фиваиде», III, 459 сл.

Ст. 24. Семь костров… — см. Ол. 6, 15 и примеч.

Ст. 28. Периклимен — фиванский герой, сын Посидона и Хлориды, дочери Тиресия.

Ст. 40 При Гелоре отец Гиерона Гиппократ, тиран Гелы (откуда родом был Хромий) одержал когда-то решающую победу над сиракузянами. Реин брод — Ионийское море (ср. Эсхил. «Прометей», 837); вариант чтения — «Ареев», т. е. битвенный брод.

Ст. 43. …на ближнем море… — намек на сражение при Кумах в 474 г.?

Ода на победу в местном аргосском состязании в честь Геры; интересна тем, что композиция ее не трехчастная, а двухчастная: миф о Диоскурах, покровителях игр (связанный с адресатом оды через его мифического предка Памфая) составляет вторую ее половину, а первая строится по привычной симметрической схеме «город — герой — город». Дата неизвестна; скорее всего, относится к 460-м годам, когда в Аргосе держалась олигархия, сумевшая подчинить соседние Микены и Тиринф (поэтому среди аргосских героев перечисляются и Амфитрион, родившийся в Микенах, и Прет, правивший в Тиринфе и известный по мифу о Беллерофонте (ст. 12 и 41).

Ст. 1. Зачин оды напоминает знаменитый гимн молодого Пиндара (фр. 29—30) и Истм. 7.

Ст. 6. Гипермнестра, единственная из 50 данаид, отказавшаяся убить своего мужа Линкея, была героиней трилогии Эсхила, поставленной в Афинах как раз около этого времени.

Ст. 7. Диомед, с помощью Афины сражавшийся под Троей даже против Афродиты и Ареса, чтился как бог во многих греческих колониях в Италии; схолиаст свидетельствует, что об этом писал еще Ивик.

Ст. 9. Оиклид — Амфиарай, ср. Нем. 9, 24—26; «грозная туча войны» — гомеровское выражение о Гекторе («Илиада», XVII, 243).

Ст. 12. …в Линкее и в Адрастовом отце… — могилы Линкея (мужа Гипермнестры) и Талая на аргосской площади упоминаются Павсанием, II, 21, 2.

Ст. 22. …медный спор… — наградой на аргосских играх Геры были медные щиты.

Ст. 25. …воинство — вместо «толпа» — обычная у Пиндара метафора.

Ст. 28. …морские ворота — Истмийские, Адрастов чин — Немейские игры.

Ст. 29. Сердце его жаждет… — герой мечтает одержать победу и в Олимпии.

Ст. 30. …оливковый дар… — кувшины с оливковым маслом, награда на панафинейских состязаниях; Пиндар видит в этом предвестие венка из оливковых листьев, награды на олимпийских состязаниях.

Ст. 39. Фрасикл и Антий — эти «предки матери» Феэя ближе неизвестны.

Ст. 42—48 Перечисляются победы на играх Истмийских, Немейских (о «Клеонских мужах» ср. Нем. 4, 17), сикионских (о серебряных наградах ср. Нем. 9, 52), ахейских (о плащах, которыми награждали в Пеллене, ср. Ол. 9, 97), аркадских (в честь Зевса в Ликее, Афины в Тегее, Персефоны в Клиторе).

Ст. 52. Широкой в плясках — Кастор и Полидевк считались изобретателями военной пляски «пиррихи», распространенной в Спарте.

Ст. 60. …гневаясь на быков… — Диоскуры вместе со своими двоюродными братьями Идасом и Линкеем, сыновьями мессенского царя Афарея, похитили стадо быков; Афариды при дележе попытались забрать всю добычу себе; за это Диоскуры захватили их собственное стадо, те погнались за победителями и убили Кастора, хотя и погибли сами. Пиндар намеренно скрадывает мотивы, чернящие поведение Диоскуров, особенно — Полидевка, сына Зевса. Источник Пиндара — киклические «Киприи» (в гесиодовской традиции сыновьями Зевса являются оба Диоскура, и отбивают они у Афаридов не быков, а невест, дочерей Левкиппа).

Ст. 65. …сын Леды — собственно, «сын Зевса», ибо сыновьями Леды были и зачатый от Зевса Полидевк, и зачатый от Тиндара Кастор.

Ст. 90. Разомкнул очи и уста… — тонко подмеченная последовательность: пробудившийся человек сперва осматривается, потом начинает говорить (В. Крист).

Песня вообще не является эпиникием, а скорее — сколием: (так ее и обозначал Дидим); победы героя перечисляются, но все они — на местных состязаниях. Герой — брат того Феоксена, на чьих руках, по преданию, умер Пиндар (фр. 123, отсюда — предположительно поздняя датировка); Пиндару он близок по двойному родству — по отцу со Спартой (родиной Эгидов), по матери с Фивами. Коллегия пританов в Тенедосе обладала верховной властью в государстве в течение года.

Ст. 1. Реина дочь — обращение к пританейской Гестии как хранительнице государственного очага. Поэтому ей «первой из всех богов» (ст. 6) приносили жертвы новоизбранные должностные лица.

Ст. 9. На пирах… — должностные лица текущего года обедали в пританее на государственный счет.

Ст. 28. …пятилетнее торжество, заповеданное Гераклом… — Олимпийские игры (см. Ол. 10).

Ст. 35. …привел к Тенедосу… — эпизод колонизации эгейских островов после выселения ахейцев от натиска дорян в Эолиду; впрочем, Страбон (XIII, 1, 3) приписывает это не Оресту, а его сыну Пенфилу.

Ст. 36. Меланипп — один из защитников Фив от похода Семерых, бившийся с Тидеем.

Ст. 37. Древние доблести… — тема, сходная с Нем. 6, 8—10; ею логически объединяется вся ода: «жизнь переменчива, и ни отец героя не должен упорствовать в своем величии, ни сам герой в своей вынужденной скромности».

Истмийские состязания праздновались на Истмийском перешейке, западнее Коринфа, к югу от самого узкого места перешейка, где в пору греко-персидских войн строилась оборонительная стена, а сейчас прорыт Коринфский канал. Перешеек был под покровительством Посидона, почитавшегося в Коринфе; на его священном участке близ стадиона находились большой храм Посидона и маленький — Палемона. По преданию, здесь бросилась в море царица Ино, дочь Кадма, с младенцем Меликертом на руках, преследуемая своим безумным мужем Афамантом, и в море она стала богиней Левкофеей, а Меликерт богом Палемоном; в память об этом будто бы и были впервые учреждены Истмийские игры. (По другой легенде, их учредили Посидон и Гелиос, примирившись после спора за власть над перешейком; по третьей — Фесей, очистив окрестные места от разбойников на своем пути из Трезена в Афины.) В историческое время игры были «возобновлены» в начале VI в. коринфским тираном Периандром, одним из «семи мудрецов»; списки победителей велись с 582 г. (до нас они не дошли, поэтому точные даты Истмийских од обычно неизвестны). Игры устраивались каждый второй год (совпадая и с олимпийскими, и с пифийскими датами), но приходились не на лето, а на весну (апрель — май). Хозяевами и судьями были коринфяне, привилегированным положением на играх пользовались афиняне. Круг состязаний был обычный; как и в Немее, различались три возраста — взрослые, юноши, мальчики; как и в Немее, наградою в эпоху Пиндара был венок из сельдерея. В собрании эпиникиев Пиндара Истмийские оды занимали сперва (по важности игр) третье место, но потом переместились на четвертое, последнее, и потому сохранились не полностью: известны только восемь од, начало девятой и несколько мелких отрывков, вошедших в следующий раздел настоящего издания.

Асоподор, командовавший при Платее фиванской конницей в персидском войске, упоминается Геродотом, IX.69. По-видимому, это и был отец пиндаровского героя, вынужденный после войны бежать в Орхомен; таким образом, победа его сына на состязаниях была до некоторой степени реабилитацией запятнанного рода. Поэтому речь об Асоподоре выдвинута в центр пиндаровской оды, и пятичастное построение ее несколько необычно: славословие родине — миф (Иолай и Кастор введены как покровители колесничников) — Асоподор — славословие поэзии — и, наконец, славословие герою с его прошлыми и будущими победами. Для сочинения этой оды своему земляку Пиндар оторвался от пеана 4 для кеосцев в честь Делоса, над которым в это время работал. Дата — предположительная, по времени союза Фив со Спартой перед битвой при Танагре (символ этого союза — сочетание имен Кастора и Иолая).

Ст. 1. Фива… — ср. фр. 195. Предполагалось, что имеется в виду действительная статуя нимфы Фивы, но это маловероятно.

Ст. 10. …Кадмову полку шесть венков… — т. е. шесть побед на этих истмийских играх досталось фиванцам.

Ст. 15. Не чужими руками… — обычно владелец колесницы не сам правил, а нанимал профессионального возницу; исключения (здесь, по-видимому, просто по бедности Геродота) были так редки, что оговариваются особо.

Ст. 24. Щитоносный грохот — т. е. бег в оружии; здесь это такой же анахронизм, как и в Ол. 10 (хотя далее Пиндар и обращает внимание на перемены в истории пятиборья).

Ст. 29. Над берегом Диркеи… — в Фивах (городе спартов, см. примеч. к Пиф. 9.83), над берегом Еврота — в Спарте (о Ферапне см. примеч. к Пиф. 11.60—64).

Ст. 33. Онхест — над Копаидским озером в Беотии, центр местного культа Посидона; как и миф о Касторе и Иолае, он упомянут здесь для подкрепления мысли о единстве фиванского и дорийского племени, ср. Истм. 4.20.

Ст. 37. Крушение — по-видимому, аллегория судьбы Асоподора; впрочем, Фарнелл допускает и прямое значение — морское крушение, в котором Асоподор потерял все имущество.

Ст. 54. Близкому богу… — Посидону Онхестскому; в Фивах был храм Посидона-Конопаса (схолиаст).

Ст. 55—59 Перечень игр, где побеждал Геродот: онхестские Посидонии, фиванские игры в честь Иолая и Геракла («сынов Амфитриона», ст. 55), орхоменские Миниеи, элевсинские в честь Деметры, евбейские в честь Посидона и в честь Артемиды, фтийские в память героя троянской войны Протесилая.

Ст. 65. …избранной листвой… — пожелание пифийских и олимпийских побед.

Ксенократ, брат Ферона, адресат Пиф. 6, незадолго до смерти хотел устроить родовой праздник с песнями в честь прежних своих побед, и Пиндару была заказана такая песня в честь первой победы Ксенократа, Истмийской, воспетой в свое время Симонидом (известным своими высокими гонорарами). Ксенократ умер, не дожив до праздника, но Пиндар оду написал и отправил ее своему другу Фрасибулу, Ксенократову сыну, которому в Пиф. 6 были посвящены такие горячие слова. Отсюда — слова «не безвестное я пою», отсюда и эффектная апология и древнего и своего собственного бескорыстия (а может быть, наоборот, намек на ожидаемый от Фрасибула гонорар) в начале оды. Таким образом, по существу это не столько эпиникий, сколько дружеское послание, — поэтому обычной композиции с мифом в центре здесь нет, а вместо нее — последовательные похвалы Ксенократу, Никомаху и Фрасибулу.

Ст. 10. Слову аргосца — пословица, приписывавшаяся некоему Аристодему, современнику «семи мудрецов»; в стихах она впервые появляется у Алкея (фр. 101):

Ст. 19. …В пышных Афинах… — на Панафинейских играх, которые из местных игр ближе всего подходили по значительности к всеэллинским. Сыны Эрехфея — афиняне.

Ст. 24. Зевсов мир — перемирие на время Олимпийских игр; какое отношение к нему имел Никомах, неизвестно.

Ст. 29. …бессмертную честь… — победа Ферона в Олимпии в 476 г. (Ол.2—3).

Ст. 42. …до Фасиса… до нильских берегов — т. е. до крайнего севера и до крайнего юга, — выражение, близкое к пословице. Ср. Пиф. 1.91.

Ст. 45. Ни об этой песне моей — в подлиннике буквально «песнях моих»: может быть, одновременно с этой одой был послан энкомий Фрасибулу, от которого сохранился фр. 124?

Ст. 47. Никасипп — учитель пения, с голоса перенявший песнь Пиндара и везущий ее сицилийскому хору; ср. роль Энея в Ол.6.

Мелисс Фиванский одержал победу на Истмийских играх и заказал Пиндару оду о ней (Истм. 4); а пока ода писалась, он успел одержать еще одну победу, на Немейских играх, и Пиндару пришлось сделать к своей оде добавку (Истм. 3), написанную тем же размером строфы и композиционно сливающуюся с ней; одна из двух древнейших рукописей и за нею некоторые издатели представляют эти две оды как одну целую. Основная мысль оды — та же, что и в Истм. 1: победа Мелисса возвращает славу его роду, потерявшему четверых своих членов в войне на стороне Ксеркса. Отсюда и приблизительная датировка. Композиция — симметричная, пятичленная; похвала роду — миф об Аянте — похвала герою — миф о Геракле — похвала празднику; каждая мифологическая вставка связана с предыдущим куском. Любопытно, что миф о гибели Аянта здесь приводится в похвалу Гомеру и силе поэзии, тогда как в Нем. 7 — наоборот, в порицание.

3, Ст. 11. …в логе… льва — т. е. в Немее.

Ст. 7. …сверстный Лабдакидам — жена Клеонима — родоначальника была из фиванского царского рода Лабдакидов (Лабдак — дед Эдипа).

Ст. 18. …превратно время… — т. е. нужно обновлять славу рода песнями о новых победах.

4, Ст. 20. Πотрясатель суши — Посидон Онхестский и Истмийский.

Ст. 27. …песенную листву — ср. Пиф. 9.124 об обряде «филлоболии».

Ст. 38. Но Гомер его почтил… — самоубийство Аянта описывалось в «Эфиопиде» Арктина, но подвиги — в «Илиаде» Гомера.

Ст. 48. Навзничь отражающую… — «лисий» прием, дозволенный в разноборье, но не в простой борьбе.

Ст. 49. Статью он не выдался… — редкая у Пиндара внешняя характеристика героя с помощью образов могучего охотника Ориона и коренастого Геракла (Пиндар один так прямо говорит о его невысоком росте).

Ст. 52. Посидонов храм — черепами убитых им пришельцев Антей покрывал храм своего отца Посидона; миф введен с расчетом, чтобы показать «гуманизацию» культа Посидона, бога Истмийских игр.

Ст. 56. … и седое море… корабельщикам — намек на «Геракловы столпы».

Ст. 60. …у Электриных ворот в Фивах справлялся не раз упоминаемый Пиндаром праздник в честь Геракла и Иолая.

Ст. 64. Павшим… сынам от Мегары… — этим Пиндар отстраняет неприятный ему вариант мифа о Геракле — безумце и детоубийце (излагавшийся уже у кикликов, Стесихора и Ферекида, а после Пиндара — в трагедии Еврипида).

Ст. 69. Миртами — мирты были наградой на Иолаевых играх (схолиаст).

Ст. 70—74. …победу явил… — т. е., поучившись у Орсея, Мелисс стал побеждать и взрослых.

Герой оды — из того же эгинского рода Псалихидов, которому посвящены Нем. 5 и Истм. 6; родословные отношения упоминаемых лиц см. в примеч. к Нем. 5. Ода примечательна упоминанием о недавнем событии — о битве при Саламине, в которой эгиняне играли столь важную роль. План трехчастный, симметричный: хвала играм — хвала Эгине (в ее прошлом — Эакиды — и в настоящем — Саламин) — хвала победителям.

Ст. 1. Фия — одна из Титанид («Феогения», 60—64), мать Солнца, Луны и Зари.

Ст. 30. …сынам Инея — Тидею и Мелеагру; культ Тидея засвидетельствован в греческой Италии, Мелеагра — более не упоминается.

Ст. 39. Кто убил Кикна?.. — четыре подвига, совершенные Ахиллом, приписываются «Эакидам» в совокупности, отсюда заключение — «родина им — Эгина» и т. д. Греки перед Саламинской битвой поставили свой стан под покровительство Эакидов: «совершив молебствие всем богам, они призвали из Саламина на помощь Аянта и Теламона, а за Эаком и прочими Эакидами отправили корабль на Эгину» (Геродот, VIII.64).

Ст. 61. …молчание! — неожиданный обрыв мысли объясняется тем, что в персидской войне эгиняне сражались за греков, а соотечественники Пиндара — за персов.

Ст. 53. …в милом меду — мед был средством консервирования съестных припасов; так песня должна сохранить память о победе.

Ст. 54—55. Кто выйдет на бой, изведав породу Клеоника?..- вариант перевода: «пусть всяк идет на бой по примеру потомков Клеоника!..»

Это вторая из песен, посвященных Пиндаром эгинскому семейству Лампона из рода Псалихидов (ср. более раннюю Нем. 5 для Филакидова брата и более позднюю Истм. 5 для того же Филакида); отсюда слова «повторную чашу…» в начале оды. Отец Лампон уподобляется здесь Теламону, прославивший его сын — Аянту, а сам поэт — Гераклу. Симметричная трехчленная композиция: адресат — миф — адресат.

Ст. 1. Ср. зачин позднейшей Ол. 7. Пир обычно начинался тремя возлияниями — Зевсу Олимпийскому, Земле и героям, и Зевсу-Спасителю. Отсюда мысль: «о если бы за немейской и истмийской победами последовала бы олимпийская!»

Ст. 23. Нильский исток (родина Мемнона, убитого Ахиллом) и гиперборейский край — символы крайнего юга и севера, ср. Истм. 2.41—42.

Ст. 31. …полонил Пергам — поход Геракла и Теламона против Лаомедонтовой Трои был изображен на восточном фронтоне знаменитого эгинского храма (построенного при жизни Пиндара, но уже после Саламинской битвы и этой оды).

Ст. 33. О меропах и Алкионее, «похитителе быков» см. Нем. 4.28—30 и примеч.

Ст. 47. …шкура вкруг меня — каменная шкура немейского льва.

Ст. 50. Орел — популярная этимология имени «Аянт» от слова «айетос», «орел».

Ст. 59. …по-аргосски — Аргос славился дорийским немногословием так же, как и Лакония.

Ст. 60. …три победы, — истмийская Филакида (Истм. 6), немейская Пифея (Нем. 5) и истмийская или немейская — Евфимена (между упоминанием о нем в Нем. 5.41 и нашей одой).

Ст. 67. Гесиодова слова — «Труды и дни», 412; «богатство дается стараньем». Ср., впрочем, Нем. 3.74 и примеч.

Ст. 70. Меры искатель…— тоже реминисценция из Гесиода, «Труды и дни», 694: «Меру во всем соблюдай, и дела свои вовремя делай». Этот культ «меры» — сквозная черта всей греческой культуры от дельфийских изречений до этики Аристотеля.

Ст. 73. наксосский камень — наксосские оселки упоминаются и Плинием.

Стрепсиад Старший, по-видимому, погиб в бою при Энофитах в 457 г.; отсюда предположительная датировка оды. Композиция — без обычного центрального мифа, вместо него — начало с беглым перечнем местных фиванских мифов (ср. ранний гимн Фивам, фр. 29—30: старый Пиндар возвращается к приемам своей молодости), затем — похвала герою, похвала его предку и заключительная молитва. Упоминание о судьбе Беллерофонта в конце оды — может быть, предостережение заносчивым в своей победе Афинам.

Ст. 1. …Деметры, гремящей в медь — Деметра Скорбящая, беотийский культ, в котором засвидетельствовано употребление кимвалов (заимствованное из смежных культов Матери Богов или Диониса).

Ст. 6—7. …В …золотом дожде к Амфитрионову дому — редкая контаминация мифов об Алкмене и Данае.

Ст. 12—13. Выселки Дориды… от твоих Эгидов — опять упоминание о предках Пиндара (?), фиванском племени Эгидов, примкнувших к дорянам в их завоевании Пелопоннеса — ср. Пиф. 5.72—76.

Ст. 31. Сын Диодота — Стрепсиад Старший.

Ст. 32. Ты недаром хвалил… — перечисляются герои, павшие в бою, где их противникам помогали сами боги; о Мелеагре впоследствии рассказывали иначе (ср. Вакх. 5.142), но в древнейших эпических версиях («Илиада», IX.550 сл.) он погибал в битве.

Ст. 37. …земледержец — Посидон Истмийский, давший победу Стрепсиаду Младшему.

Ода написана вскоре после «великих бед» персидского нашествия и, как и Истм. 5, стремится вновь скрепить дружбу между про персидскими Фивами и антиперсидской Эгиной; отсюда поучения во 2-й строфе и напоминание о мифическом родстве Фив и Эгины. Симметричное трехчастное построение с очень развернутой центральной мифологической частью (предки Пелея — брак Пелея — потомок Пелея). Род победителя, по-видимому, не отличался в атлетике, поэтому среди прежних победителей упоминается только Никокл.

Ст. 2. …юные — обращение к хору мальчиков, сопровождающих победителя до дверей его дома.

Ст. 16. Две сестры-близнецы — Фива и Эгина, дочери Асопа; статую Зевса с Эгиной, Фивой и другими дочерями Асопа у подножия видел еще Павсаний, V.22.6. Как политический мотив для сближения Фив с Эгиной (против общего соседа — Афин) это родство подчеркивалось еще в 480-х гг. (Геродот, V.80).

Ст. 21. Энопия, как и Энона — прежнее название Эгины.

Ст. 24. Решителя распрей меж бессмертными — такая честь приписывается Эаку только здесь (но ср. мифы о том, как распри Ареса с Посидоном и Аполлона с Эринниями решались перед афинским ареопагом).

Ст. 27. Спорили о ложе… — иная версия, чем в Нем. 5.37, где Посидон выступает лишь как родич-покровитель Фетиды.

Ст. 32 «Суждено…» — этого пророчества Фемиды о Фетиде Гомер еще не знает; может быть, Пиндар ввел этот мотив первым, и от него он перешел в эсхиловскую трилогию о Прометее.

Ст. 43. Листья ссор — образ не случайный — голосование листьями было в ходу в народных собраниях, и в Сиракузах играло такую же роль, как голосование черепками (остракизм) в Афинах.

Ст. 46. кивком — знаменитый по «Илиаде», I.528—530 клятвенный знак.

Ст. 57. Геликонские девы — Музы, оплакивающие Ахилла: мотив из «Одиссеи», XXIV.60—62.

Ст. 67. Алкафоев спор — местные игры в Мегаре, где когда-то правил царь этого имени.

Кроме 45 эпиникиев, сохранившихся полностью, многие произведения Пиндара известны по отрывкам. Преимущественно это цитаты (не всегда точные и не всегда с точными указаниями на источник) и ссылки у позднейших античных писателей; в XX в. к ним прибавился ряд ценных папирусных находок, среди них — большие отрывки из пиндаровских пеанов. Собирать эти фрагменты начали еще филологи XVI—XVII вв.; общепринятая нумерация их установилась в издании Т. Бергка (1878), и ее стараются держаться и современные издатели, хотя позднейшие пересмотры пиндаровского текста и заставили многие номера исключить, а многие вставить дополнительно. Нами переведены все отрывки, дающие сколько-нибудь законченный смысл; опущены без оговорок лишь наиболее разрушенные папирусные фрагменты и цитаты из одного-двух изолированных слов (нередкие у грамматиков). Источники фрагментов указываются в примечаниях.

1. Девятая Истмийская песнь. Начало ее текста сохранилось в единственной (Лавренцианской, самой полной) рукописи Пиндара. Адресат ее явно опять эгинянин; но более о ее содержании ничего не известно. В сохранившемся начале речь идет о заселении Эгины дорянами; о Гилле и Эгимии см. Пиф. I, 62—65 и прим.

Схолии к Лукиану, «Разговоры мертвых», 3.

Плутарх. «Утешение к Аполлонию», 14. Ср. «Жизнеописание Пиндара», 6. Наиболее распространенная версия этого бродячего сюжета связывалась в греческой словесности с именами аргосских Клеобиса и Битона (Геродот, I, 31, в рассказе Солона Крезу).

Схолии к Истм. 5: Мидий был родственником Пифея, героя Нем. 5.

Аполлоний Дискол. «Синтаксис», II, 114. Речь идет об учреждении Истмийских игр в память Меликерта.

Пс.-Лукиан, «Похвала Демосфену», 19; 30. Климент Александрийский, «Строматы», I, 21, 107; 31. Элий Аристид, 45, 106; 32. Плутарх, «О пифийском оракуле», 6; 33. Плутарх, Платоновские вопросы», 8, 4, 3; 33а. Папирус, восстанавливаемый по указанию Квинтилиана, VIII, 6, 71 («Пиндар говорит, что Геракл в своем натиске на меропов, которые будто бы жили на острове Косе, был подобен не огню, не ветру, не морю, но молнии грозовой); 33b. Климент, «Строматы», 1, 21, 107; 33с. Пс.-Филон, «О нерушимости мира», 23; 33d. Страбон, X, 5, 2; 34—35. Гефестион, р. 51; 35а. Элий Аристид, II, р. 346 («…вот слово Пиндара, которое прекраснее, чем что-либо и кем-либо сказанное о Зевсе!»); 35b. Плутарх, «Утешение к Аполлонию», 28; 35с. Гелиодор у Присциана, III, р. 428. Гимн Зевсу — одно из ранних произведений Пиндара (критическое замечание Коринны о зачине его — см. с. 368); он пользовался широкой популярностью и открывал в собрании сочинений Пиндара книгу гимнов. Тема его — «Зевсов брак» (так называет его Элий Аристид, 45, 106);отсюда — фр. 30, содержащий скрытую полемику с Гесиодом, «Феогония», 886 сл., где первою супругой Зевса названа Метида, мать Афины (ср. фр. 34), и лишь второю — Фемида-Справедливость (а затем — Евринома, Деметра, Мнемосина, Латона и Гера); упоминаемые в нем «Времена» (Оры) — те, чьи имена перечисляются в начале оды 13. Фр. 33b—d — о Делосе (мифологическое название «Астерия», «Звезда», ср. пеаны 5 и 7b) и родах Латоны («дочери Кея») отнесены Б. Снеллем к гимну предположительно и в других изданиях печатаются среди просодиев. «Ничего сверх меры!» (фр. 35) — одно из изречений «семи мудрецов».

Схолии к Пиф. 9, 90. Под именем Аммона греки отождествляли своего Зевса с верховным богом египетских Фив. Может быть, гимн был написан для Кирены с ее сильными египетскими связями.

Жизнеописание Пиндара, 4; Павсаний, IX, 16, 1; 38. Элий Аристид, II, р. 334; 39. Павсаний, IV, 30, 6; 40. Плутарх, «О мужестве римлян», 4; 41. Павсаний, VII, 26, 8 (скорее пересказ, чем цитата); 42. Стобей, IV, 45, 1.

Афиней, XII, 7: цитируется как наставление Амфиарая сыну своему Амфилоху. Осьминог — традиционный символ изменчивости применительно к обстоятельствам (ср. Феогнид, 215).

Страбон, IX, 2, 33. Птой — гора в Беотии, Тенер — равнина у ее подножия, названная по имени Тенера, сына Аполлона и нимфы Мелии (ср. пеан 9), основавшего тут свое прорицалище. Первый отрывок приводится Страбоном в пример того, что «священными рощами» могут называться и безлесные участки.

Фрагменты их сохранились в основном в оксиринхском папирусном свитке (Рар. Ох. V, 841), опубликованном в 1908 г.; это было событием в изучении Пиндара.

О празднике Исмения см. прим. к Пиф. 11, Времена — Оры, дочери Фемиды, о которых см. прим. к Ол. 13.

Написан для ободрения жителей Абдеры в их борьбе против фракийцев (пеонийцев), подробности которой — например битва при Меланфилле (гора, упоминаемая Плинием), нам неизвестны. Начинается пеан воззванием к герою-эпониму, затем говорит Абдера (колония Теоса, который в свою очередь считался колонией Афин, — отсюда образ «мать коей матери» со свежей памятью о персидском погроме Аттики), затем следует хвала мужеству обдеритов [так — Halgar Fenrirsson], победа которых предсказывается (стр. 3) Гекатой, богиней луны; конец обращен к Аполлону и Абдеру. Фракийский натиск на Абдеру усилился после греко-персидских войн и был остановлен только после закрепления афинян на Фасосе ок. 465 г.; незадолго до этого, по-видимому, и написан пеан. Наяда Фрония, упоминаемая в ст. 1, — нимфа из Локриды, откуда был родом Абдер, спутник Геракла, растерзанный конями Диомеда Фракийского и ставший эпонимом города, построенного потом на этом месте. Дерен (ст. 5) — предместье Абдеры с храмом Аполлона.

От этого пеана отвлекся Пиндар около 458 г. для оды Истм. 1 (см. прим.). Великий кеосский поэт Симонид умер лет на десять раньше, и Пиндар чтит его память в ст. 24. Меламп (ст. 28), знаменитый пилосский прорицатель, был приглашен в Аргос, чтобы исцелить от безумия дочерей Прета (Вакх. 11); по общераспространенной версии (Павс., II, 18, 4), он принял за это удел в аргосском царстве, но Пиндар заставляет его отказаться. Евксантий (ст. 35) — древний кеосский царь, сын Миноса от местной царевны Дексионы (Дексифеи); см. примеч. к Вакхилиду, 1.

В начале отрывка речь идет об ионянах, из Аттики через Евбею расселяющихся по Кикладам вплоть до Делоса (Астерии — см. прим, к пеану 7b).

См. о нем прим. к Нем. 7. О празднике Феоксений («пир богов», на котором среди прочих возлежит и Эгина, ст. 60, 126) ср. примеч. к Ол. 3. В Дельфах этот праздник был учрежден в память о голоде, который когда-то отвратили от Греции своими молитвами дельфийцы (ст. 65); Пиндар связывает это с аналогичной легендой о культе Зевса Эллинского в Эгине (ст. 126), учрежденном после того, как по общей просьбе всех эллинов такую же засуху отмолили от Эллады Эак и его сыновья. Судя по концовке, пеан Пиндара был написан для эгинского хора, посланного на праздник Феоксений; но почему в начале говорится, что дельфийский праздник («медноустая Касталия», ст. 7: схолия уверяет, что Кастальский источник был украшен пастью медного льва) оскудел песнями, — непонятно. Аполлон воспет прежде всего как достойный противник эгинских героев-Эакидов и покровительствовавшей им Афины-Полиады (ст. 88); это он «в смертном лике Париса» (ст. 79) направил смертную стрелу в Ахилла, но не спас Трою от Неоптолема. Неоптолем погиб «в раздоре за должный дар» (ст. 117) — т. е. за долю мяса на пиру после жертвоприношения в Дельфах на такой же «божьей трапезе», какой был и праздник Феоксений.

Плохо сохранившиеся отрывки; речь идет о старшей сестре Латоны, Астерии, за отказ от любви Зевса превращенной в остров Ортигию-Делос (не путать с сиракузской Ортигией!). Ср. выше фр. 33cd и пеан 5. Интересна нота сомнения в мифе: «верить или нет?…».

Плохо сохранившийся и спорно восстанавливаемый текст. Первый из отрывков — описание медного дельфийского храма (по Павсанию, X, 5, 12 первый дельфийский храм был из лаврового дерева, второй — из воска, и Аполлон перенес его к себе в страну гипербореев, третий — из меди, и погиб от землетрясения и молнии; и, наконец, четвертый, построенный Трофонием и Агамедом, героями отр. 2—3, стоял до самого пожара 548 г., о котором см. прим. к Пиф. 7). Второй отрывок — вещание Кассандры перед Троянской войной, мотив, восходящий к киклическим «Киприям». Чаровательницы в ст. 9 — Сирены.

Написан по случаю солнечного затмения 30 апреля 463 г. Правильное понимание и предсказание затмений было знакомо греческим ученым со времен Фалеса Милетского, но Пиндар не знал или не желал знать этих объяснений. Первая часть пеана молит об отвращении бед, вторая посвящена Исмению (см. Пиф. 11) и его древнему прорицателю Тенеру (см. фр. 51), покровителям Фив («Кадмова люда и Зетова града»).

Отдельный папирусный отрывок (Рар. Ох. XV, 1972); принадлежность фрагмента Пиндару не вполне доказана.

Страбон, IX, 3, 6; 55. Схолии к Эсхилу, «Евмениды», 2.

Дион Хрисостом, 12, 81. Странно, что пеан обращается не к Аполлону, а к Зевсу, но Дион ссылается именно на пеан.

Стобей, II, 1, 8; 70. Схолии Аммония к «Илиаде», XXI, 195. Ср. упоминание Страбона, IX, 2, 18 о Черной реке в Беотии, поглощенной землею «и образовавшей там болото, где растет тростник, употребляемый для флейт».

Папирус (Рар. Ох. XIII, 1604); начальные строки, интриговавшие древних своей неясностью, цитируются также Дионисием Галикарнасским, Страбоном и Афинием (который напоминает — X, 82 — что обновитель дифирамба Лас Гермионский, считавшийся учителем Пиндара, написал одно или два стихотворения без буквы «с»). Может быть, Пиндар имеет в виду звук «ш» малоазийских языков (обозначавшийся буквой «сампи», впоследствии выпавшей из греческого алфавита) и тем самым предполагает малоазийское происхождение дифирамба (Дж. Хаксли)? Заглавие сохранилось в рукописи; переход от темы Матери богов, культ которой ассоциировался с культом Диониса — Бромия, к теме Геракла, по-видимому, совершался через тему Фив.

Схолии к Ол. 13, 25.

Большой Этимологик, 460, 35; 73. Страбон, IX, 2, 12; 74. Схолии к Нем. 7, 17. «Чужая жена» — Меропа, жена (или дочь) Энопиона, сына Диониса. Беотийский охотник Орион преследовал со своим псом нимф Плеяд (у Пиндара вместо них названа их мать Плейона), пока Зевс не превратил их в три созвездия, движущиеся по небу друг за другом, — Плеяд, Ориона и Большого Пса.

Дионисий Галикарнасский, «О соединении слов», 22. Цитируется как образец «строгого стиля» в лирике. Написано для весеннего праздника (ст. 14—17) — Больших Дионисий; дата — по-видимому, вскоре после победы над персами. В ст. 3 имеется в виду алтарь двенадцати богов посреди афинской агоры; в ст. 10 оба имени Диониса означают «шумный», но имя «Бромий» употребляется часто, а имя «Эрибой» — редкое.

Схолии к Аристофану, «Ахарняне», 637; 77. Плутарх, «О славе афинян», 7 (вслед за предыдущим фрагментом). Именно за этот дифирамб (по «Жизнеописанию», 3) Пиндар был оштрафован фиванцами.

Плутарх, «О славе афинян», 7 и др. По смежности цитирования не исключена возможность, что этот (очень популярный) отрывок относится к тому же дифирамбу, что и два предыдущих. Междометие «алала!» соответствовало современному «ура!»

Филодем, «О благочестии», 47а17; 81. Элий Аристид, II, р. 70 (ср. фр. 169 — к вопросу о справедливости похищения Гераклом быков Гериона).

Схолии к Пиф. 2. Берега Нила, конечно, пологи: любопытный недостаток географических сведений у Пиндара.

Схолии к Ол. 6, 152, 90 (см. прим. к этому месту). Снелль относит этот фрагмент к дифирамбу афинянам (фр. 75).

Схолии к Аристофану, «Всадники», 1264.

Порфирий, «О воздержании», III, 16 (с намеком на мифы об Европе, Ганимеде, Леде); 92—93. Страбон, XIII, 4, 6. Об «Аримах» см. прим. к Пиф, 1, 16.

Папирусный отрывок. Основная мысль: «человек смертен, бессмертие он получает лишь в ряду его потомков» (наиболее вероятный смысл антитезы ст. 14—15).

Папирусный отрывок из того же свитка. Дафнефории — фиванский праздник, справлявшийся каждые 8 лет (описание — у Прокла в «Хрестоматии», 26, под словом «Парфении»). Во главе шествия выступал мальчик, у которого оба родителя были в живых (здесь — Агасикл, ст. 50; его отец — Пагонд, будущий победитель при Делии в 424 г., а дед — Эолад, ст. 29, герой предыдущего парфения); за ним один из его родственников нес «копо», жезл с медными шариками на верхушке, увитый лавром, цветами и лентами (здесь — «сын Дамены», ст. 70); может быть, это тот же отец Агасикла Пагонд, в таком случае запевала хора — сестра Агасикла), затем следовал женский хор. Строфа 5 имеет в виду междоусобную борьбу в Фивах в пору афинской гегемонии 450-х гг. В ст. 59 упоминаются общебеотийские состязания в честь Посидона Онхестского и в честь Афины Итонии (чтившейся в Коронее).

Гефестион, 14, 2. Папирусная биография Пиндара (очень плохо сохранившаяся) указывает, что далее в этом парфении Пиндар называл по именам своего сына, жену и двух дочерей.

Схолии к Пиф. 3, 139; 96. Аристид, «Риторика», II, 24; 97. Схолии к Феокриту, I, 2 (текст испорчен из-за пиндаровской игры слов; может быть, следует читать «…цедишь свой мед»);

Элий Аристид, II, р. 331. См. «Жизнеописание», 4. Стихотворение входило в книгу «отдельных парфениев»; чем они отличались от обычных, в точности не известно.

Схолии к Феокриту, II, 10.

Плутарх, «О пифийском оракуле», 29; автор не назван, но принадлежность фрагмента Пиндару признана большинством ученых. Галаксий — место в Беотии, где «присутствие бога обнаруживалось в обилии надаиваемого молока» (Плутарх.).

Схолии к Пиф. 2, 27; схолии к Аристофану, «Птицы», 942. 106. Афиней, I, 50. Гипорхема Гиерону — популярное произведение, пародируемое Аристофаном в «Птицах», 926 сл. Схолиаст поясняет, будто Пиндар получил от Гиерона в подарок мулов и за это стихами попросил к ним еще и повозку. Реальное ядро этого анекдота восстановить невозможно. Связь двух отрывков (из которых второй явно ошибочно назван у Афинея эпиникием) не вполне достоверна. О скифах ср. фр. 203.

Плутарх, «Застольные вопросы», IX, 15, в рассуждении: «Что общего в поэзии и пляске?»: «поэт, прославившийся как первый искусник в гипорхемах и потому надежнейший свидетель, прямо говорит, что одна без другой не может…» и т. д. Так как имя поэта не названо, а незадолго перед этим упоминался Симонид, то эта цитата долго приписывалась ему; в XX в. ее стали включать в состав фрагментов Пиндара, но полной уверенности в авторе тут нет. Текст испорчен (в частности, потеряно подлежащее второго предложения). Дотий — равнина в «пеласгийской» Фессалии, где разводились лучшие кони, как в «амиклейской» Лаконии лучшие псы.

Пс.-Сократ, письмо 1, 7 + Климент, «Строматы», V, 14, 101. «Странное содержание для плясовой песни», — замечает Фарвелл.

Стобей, IV, 9, 3 и 16, 6; начальный стих стал пословицей (Диогениан, IV, 84). На фр. 110 ссылается Полибий (IV, 31), говоря, что Пиндар разделял проперсидскую позицию фиванцев.

Эротиан, глоссы к Гиппократу, р. 49 (часть продолжения сохранилась в папирусе, но не поддается связному восстановлению).

Афиней, XIV, 29.

Схолии к Ол. 2. Речь идет о заселении Акраганта родосскими дорянами.

Схолии к Нем. 7, 1; 121. Дионисий Галикарнасский, «О Демосфене», 26. Ода известному македонскому царю-филэллину (ок. 495—450/440 до н. э.), тезке троянского Париса («Дарданида»). Ср. Вакхилид, фр. 20b.

Афиней, XIII, 32 (из Хамелеонта). Ксенофонт, герой Ол. 13, дал обет за победу подарить в храм Афродиты сто гетер-иеродул (или пятьдесят, если эпитет в ст. 19 понимать как «сторукий, стоногий»); к жертвоприношению, освящающему этот дар, и написан энкомий, в котором Пиндар как бы извиняется за легкомысленность своей темы: храмовая проституция греческим общественным мнением скорее порицалась, чем поддерживалась.

Афиней, XIII, 76 (из Хамелеонта). Адресат — предмет старческой любви Пиндара, юный брат Аристагора Тенедосского, которому посвящена Нем. 11; по преданию, Пиндар скончался во время представлений в аргосском театре, опустив голову на колени этого Феоксена (словарь «Суда»).

Афиней, XI, 60. Адресат — друг юности Пиндара, сын Ксенократа, которому посвящены Пиф. 6 и Истм. 2. Этому энкомию подражал Вакхилид в фр. 20b. «Афинские чаши» (ст. 4) — знаменитая чернофигурная керамика, считавшаяся в Греции лучшей.

Афиней, XIV, 36 и XII, 5. Пектида — струнный инструмент с более высокими звуками, барбитон — с более низкими.

Афиней, XIII, 76; 128. Афиней, X, 30. «Плескать вино» — в известной игре в коттаб.

Плутарх, «Утешение к Аполлонию», 35 + «О завете “Живи незаметно”», 7. Перечисляются три возможные судьбы после смерти: первая, редчайшая — стать богом, как Геракл; вторая, для праведников — попасть на Острова Блаженных (фр. 129, ср. Ол. 2); третья, для грешников — в бездну Эреба (фр. 130).

Плутарх, «Утешение к Аполлонию», 35.

Платон, «Менон», 81b в рассуждении о бессмертии души и повторных ее земных воплощениях. Мысль близка к высказываниям Эмпедокла (в отрывках поэмы «Очищения») о том, что очистившиеся души при втором воплощении становятся царями и мудрецами, а при третьем богами (у Пиндара — героями).

Стобей, IV, 39, 6; 135. Схолии к Ол. I, 127; 136. Элий Аристид, 31, II, р. 215.

Климент, «Строматы», III, 17: на смерть Гиппократа Алкмеонида, посвященного в мистерии. Это единственный текст Пиндара, отделяющий в загробной участи посвященных от непосвященных; обычно отделяются просто благочестивые от нечестивых.

Схолии к псевдо-Еврипиду, «Рес», 895. Противопоставление пеанов и дифирамбов трем видам погребальных френов. Сын Эагра — Орфей; Иалем, по некоторым генеалогиям, был его братом.

Сильно разрушенный папирус. По Аполлодору, II, 5, 9, Геракл в своем походе против амазонок остановился на Паросе, и правившие там сыновья Миноса убили двух его спутников; Геракл наказал их смертью. На обратном пути от амазонок Геракл освободил от морского чудовища дочь троянского царя Лаомедонта, который за это обещал ему коней, полученных от самого Зевса в виде выкупа за Ганимеда. Лаомедонт не исполнил обещания и за это Геракл потом разорил Трою (см. Истм. 6). Пиндар имеет в виду, по-видимому, несколько иную последовательность событий.

Другой фрагмент того же папируса, подкрепляемый двумя цитатами Плутарха (= фр. 200, 235). По-видимому, это зачин стихотворения (дифирамба?); речь идет о Ксенократе из Эпизефирских Локров (земляке Агесидама, воспетого в Ол. 10—11), старшем современнике Пиндара, который вдобавок к ионийскому, лидийскому и прочим музыкальным ладам изобрел «локрийский лад», по свидетельству Афинея (624е), некоторое время пользовавшийся успехом.

Плутарх, «Об упадке оракулов», 30; 140d. Климент, «Строматы», V, 14, 129; 141. Дидим, «О Троице», III, 1; 143. Плутарх, «О суеверии», 6; 144. Схолии к Аристофану, «Всадники», 624; 146. Схолии к «Илиаде», XXIV, 100; 148. Афиней, I, 40.

Плутарх, «О надписи “Е” в Дельфах», 21; речь идет об Аполлоне, это — отрывок из пеана 16, найденного в папирусах, но слишком плохо сохранившегося для перевода.

Евстафий, комментарий к «Илиаде», 11, 40; 152. Оксфордские рукописи (Anecdota Oxoniensia, ed. Gramer), I, p. 285; 153. Плутарх, «Об Исиде и Осирисе», 35.

Афиней, V, 18. Благодушие (эвтимия) — характерное пиндаровское олицетворение одного из центральных понятий эллинской гармонической этики.

Павсаний, III, 25, 2. Речь идет о культе Силена в лаконской Пиррихе, близ мыса Малеи.

Схолии к Аристофану, «Облака», 223: комментируется слово «однодневка», которым у Аристофана ругается Сократ. Олимп, с которым бранится Силен, — легендарный музыкант, «изобретатель» монодической игры на флейте.

Дионисий Галикарнасский, «О старинных ораторах», 2; 160. Стобей, IV, 58, 2.

Схолии к Аристофану, «Мир», 153. По предположению Века, речь идет о казни титанов, по предположению Бергка — о керкопах, связанных Гераклом. Проказливые карлики керкопы напали на спящего Геракла; он связал их, взвалил на плечи, и они, свисая вниз головами, стали переговариваться: «было нам пророчество, что придет беда от Чернозадого («Мелампига»); теперь мне видно: это он и есть!» Геракл рассмеялся и отпустил их.

Оксфордские рукописи, I, р. 201 + Аполлоний Дискол, II, 148. Великаны От и Эфиальт — братья-богоборцы, рвавшиеся взойти на небо, взгромоздив «Оссу на Олимп, и Пелион на Оссу». По одному из мифов, Аполлон поразил их своими стрелами («Одиссея», XI, 305), по другому — Артемида в образе лани пробежала между ними, они метнули в нее копья и оба поразили друг друга (Аполлодор, I, 7, 4).

Афиней, IV, 41.

Схолии к Аполлонию Родосскому, II, 476. Здесь (а еще прямее — в псевдо-плутарховских «Естественноисторических вопросах») Пиндару приписывается следующий контекст этого фрагмента: «Харон Лампсакский в “Истории” пересказывает, что некий Ройк увидел однажды дуб, готовый свалиться наземь, и велел рабам подпереть его; и тогда ему явилась нимфа, которой предстояло умереть с этим деревом, возблагодарила его за свое спасение и сказала, чтобы он просил, чего желает. Он попросил ее разделить с ним ложе, и она обещала; а когда придет этому время, — сказала она, — известит его пчела. И вот однажды, когда он занят был игрою в шашки, подлетела к нему пчела, а он так громко вскрикнул, что нимфа разгневалась и ослепила его».

Афиней, XI, 51 + схолии к Аполлонию Родосскому, I, 57а. Описание кентавромахии; Кеней — царь лапифов, которому, предсказано было погибнуть не от железа.

Афиней, Х, 1. О прожорливости Геракла.

Схолии к Нем. 9, 35; Элий Аристид, II, р. 68. Широко популярный в древности текст, на который ссылается Платон в «Горгии», 484b (речь Калликла в защиту «права сильного»): «как-то так говорится в этом стихотворении, … что Герион коров и не продавал и не дарил, а Геракл все-таки их угнал, считая это природным своим правом, потому что и коровы и прочее добро слабейшего и худшего должно принадлежать лучшему и сильнейшему».

Страбон, III, 3, 7 (о гекатомбах).

Порфирий, в схолиях к «Илиаде», Х, 255. Ср. Аполлодор, II, 7, 3: Геракл убил Нелея и всех его сыновей, кроме Нестора, за то, что они отказали ему в очищении от греха прежнего убийства.

Схолии к Еврипиду, «Андромаха», 796.

Страбон, XII, 3, 9 — по поводу того, что жители тех малоазиатских мест, где когда-то жили амазонки, называют себя сирийцами. К этому же стихотворению относятся, вероятно, «отрывки» 174—176; «Пиндар рассказывает, будто храм (Аполлона в Дидимах) был воздвигнут амазонками во время войны с Фесеем» (Павсаний, VII, 2, 6); «…будто Фесей и Пирифой похитили амазонку Антиопу» (Павсаний, I, 2, 1); «…и от Антиопы у Фесея был сын Демофонт» (Плутарх, «Фесей», 28).

Схолии к Нем. 7, 116. Амифаониды — Биант и Меламп (см. Пиф. 4 и пеан 4).

Климент, «Строматы», I, 10, 49; 181. Схолии к Нем. 7, 89; 182. Элий Аристид, II, р. 283 («из речей об Эрифиле»).

Страбон, IX, 5, 5: о том, что у Пиндара Феникс назван вождем эпирских долопов в греческом войске под Троей, чего у Гомера не было.

Геродиан, II, 659, 26; 185 Этимологик Гуде р. 321, 55 (текст сомнителен); 187. Плутарх, «Застольные вопросы», II, 10.

Страбон, XIV, 1, 28 Пиндар упоминает о каком-то Полимнасте как о знаменитом музыканте. Ср. о нем пс.-Плутарх, «О музыке», 5.

Схолии к Аристофану, «Осы», 308. «Море Геллы» — Геллеспонт. Из дифирамба афинянам?

Схолии к Пиф. 8, 53. Из эпиникиев? Об эгинском роде Мидилидов ср. Пиф. 8.

Схолии к Пиф. 2, 128. Ср. Ол. 1, 17 и 105 о «дорийской лире» и «эолийском ладе».

Схолии к Пиф. 4, 4; 193. Жизнеописание Пиндара», 6. Пифийский праздник с обильными жертвоприношениями справлялся каждые четыре года, но греки причисляли и год предыдущего праздника. Речь идет о празднике 522 или 518 г.

Элий Аристид, II, р. 159. Из цитаты неясно, относятся ли начало и конец фрагмента к одному стихотворению или к двум.

Схолии к Пиф. 4, 25. Речь идет о статуе нимфы, эпонима города; ср. начало Истм. 1.

Схолии к Пиф. 2. Имеется в виду Кадмея, фиванский акрополь. Ср. фр. 204.

Хрисипп, фр. 180а. Цитата без имени автора, но приписываемая Пиндару всеми издателями.

Афиней, II, 15. Тильфосса — источник в южной Беотии, посвященный Аполлону; здесь умер и был похоронен вещий Тиресий.

Плутарх, «Ликург», 21. Аглая («Блистательная») — одна из Харит (ср. Ол. 14); Пиндар вспоминает «доликурговскую» пышность Спарты времен Алкмана.

Страбон, XVII, 1, 19. Мендес — город невдалеке от восточного (но не «крайнего») устья Нила, где священным животным почитался козел (по греческому представлению — Пан). Ср. фр. 82.

Схолии к Пиф. 4, 207. Об Амфиарае?

Зенобий, III, 23 и др. паремиографы. Объяснение пословицы «как скифу конь»: «так говорится о тех, кто тайно рад ухватить, а открыто лишь отпирается да отрекается».

Схолии к Пиф. 2 — вместе с фр. 196 приводится как пример эпитета «сверкающий» применительно к городу.

Стобей, «Эклоги», II, 1, 21; 206. Плутарх, «Никий», 1 (стих, ставший поговоркой со значением «посягать на непосильное»).

Плутарх, «Утешение Аполлонию», 6. Текст сомнителен; перевод по варианту, принятому Пюшем.

Стобей, «Эклоги», II, 1, 21. Ср. «Жизнеописание» и приложенные к нему «изречения» Пиндара.

Плутарх, «О подавлении гнева», 8; 211. Плутарх, «О поздней каре от богов», 19; 212. Плутарх, «О пользе от врагов», 10; 213. Максим Тирский, 12, 1 (ср. Платон, «Государство», II, 365b); 214. Платон, «Государство», I, 331а; 215. Папирус; 217. Климент, «Педагогик», III, 295; 219. Большой Этимологик, 178, 10.

Плутарх, «Застольные вопросы», VII, 5, 3. По контексту, речь идет о местной и привозной снеди для застолья.

Секст Эмпирик, «Пирроновы положения», I, 86. Этому отрывку подражал Гораций в знаменитом вступлении к своим одам (завершая перечень: «а мне отрадней всего лирная песня!»).

Схолии к Пиф. 4, 410; 224. Схолии к «Илиаде», XVII, 98; 225. Схолии к Ол. 2, 42; 226. Элий Аристид, II, р. 238; 227. Климент, «Строматы», IV, 7, 49; 228. Плутарх, «Заниматься ли старикам политикой», I, 229. Схолии к Ол. 8, 92; 230. Либаний, письмо 1218; 231. Схолии к Нем. 7, 87; 232. Плутарх, «Марцелл», 29; 233. Климент, «Педагогик», III, 12, 92.

Плутарх, «О спокойствии души», 13; 236. Схолии к «Одиссее», X, 240.

Элий Аристид, II, р. 159 («к одному из слушателей, который отвлекся и забыл, кто перед ним»).

Схолии к Пиф. 2, 31. Об острове Кирки?

Геродиан, «О фигурах», р. 100; 240. Схолии к Ол. 10, 62; 241. Афиней, VI, 53; 242. Схолии к Аристофану, «Мир», 250 (об Эгине).

Геродиан, «О фигурах», р. 100. О Фесее и Пирифое. По-видимому, из оды о том, как Фесей похитил в Спарте Елену, чтобы сделаться зятем Зевса (фр. 258 = Павсаний, I, 41, 5).

Большой Этимологик, 513, 20 (о нимфе); 245. Оксфордские рукописи, I, 95, 5; 246. Лесбонакт, «О фигурах», р. 44; 248. Плутарх, «О льстеце и друге», 27.

Дальнейшие фрагменты Пиндара, включаемые в издания, это лишь отдельные слова и приблизительные пересказы содержания. Пюш выделяет из них только одно место, фр. 292, из Платона, «Феотет», 173е:

«…разум же, пренебрегши всем этим как пустым и ничтожным, парит надо всем, как у Пиндара, меря просторы земли, спускаясь под землю и воспаряя выше небесных светил, всюду испытывая природу любой вещи в целом и не опускаясь до того, что находится близко» (пер. Т. В. Васильевой).

Аргей, адресат оды, упоминается в кеосской надписи со списком местных атлетов-победителей — после победы на Истме среди мальчиков он одержал еще победу в Немее среди юношей, но упоминаемые в оде его победы (ст. 158) — более ранние, местные. Начало папируса почти не сохранилось; ст. 1—2 дополнены из цитаты в комментариях к Каллимаху, ст. 13—14 — в схолиях к Пиндару. Поэтому мифологическая часть оды почти выпала, осталось только имя Дексифеи («богоприимицы»). Здесь пересказывался местный кеосский миф. На Косее правил Дамон, князь тельхинов, демонического племени колдунов («которые, по словам Вакхилида, произошли от Тартара и Немесиды, а по словам других, от Земли и Моря», — Цец, «Феогония», 81); Зевс решил поразить их за нечестие, но пощадить дочерей Дамона — Макело (ее имя частично сохранилось в фрагментах разрушенной части), Дексифею и др. В «медовом сне» (слова фрагмента ст. 50) девушкам повелено покинуть «прежний город» (ст. 52) в горной части Кеоса и искать нового места в бероговой низине, «на соленой грани» (ст. 54) под «лучами солнца» (ст. 55). Здесь они встречают Зевса и Аполлона в людском образе, обращаются к ним, «нежным лаская голосом» (ст. 76—77) и жалуясь на «двуострое лезвие» и «бедность» (ст. 79—80), а в ответ, по-видимому, получают предсказание, что род их не пресечется, так как Дексифея родит от Миноса сына Евксантия, который будет предком знатного рода на Кеосе (а также, по местным легендам, и в Милете). К этому роду принадлежала и семья Аргея (судя по ст. 161—162, сильно обедневшая). Сохранившаяся часть оды содержит конец мифа, хвалу победителю с его отцом и рассуждение о доблести. «Это исключительный пример эпиникия, кончающегося 25 стихами сплошь гномического содержания: Пиндар бы непременно ввел перед концовкой еще намек на победу» (Джебб).

Нерей — тесть Посидона как мужа Амфитриты.

Врата… острова Пелопа (Пелопоннеса) — Коринф на Истме.

Город — по-видимому, Корес на берегу Кеоса, основанный (?) дочерями («корами», девицами) царя Дамона.

Здоровье — «лучший дар человеку — дар здоровья…» упоминается в сколиях (8 по Бергку), а «самодовлеющее житье» — в рассуждениях Солона у Геродота, I.31.

Короткая песня для исполнения в Коринфе тотчас после одержанной Аргеем победы. Предыдущая, более длинная, сочинена была уже потом, для празднования победы на родине победителя. (По другому восстановлению первых строк — «пришла на священный Кеос» — это песня для встречи Аргея на кеосской пристани, что менее вероятно.)

О милом имени — двусмысленность: имеется в виду то ли имя победы, то ли имя победителя.

Остров Евксантия — Кеос (см. прим. к оде 1).

Семьюдесятью венками — 70 побед, одержанных кеосцами на Истме в прежние времена (судя по оде 6, ст. 7, кеосцы особенно охотно выступали на ближнем Истме).

Гиерону посвящены три оды Вакхилида (3—5) — 476, 470 и 468 гг.; в сборнике они расположены в обратной хронологической последовательности. Через год, в 467 г. Гиерон умер; заключительная часть оды Вакхилида звучит как утешение перед близящейся кончиной. Простой трехчастный план: похвала Гиерону — миф о Крезе — увещание Гиерону. Миф о событии не легендарном, а историческом (падение Сард в 546 г. было на памяти отцов Вакхилида и Пиндара) необычен в оде и введен как пример того, что боги не оставляют щедрых своих чтителей — таких, как Крез и Гиерон. В другом варианте, очищенном от сказочных мотивов, легенда о Крезе приводится у Геродота (I.86 сл.) и позднейших историков. Здесь Крез не сам сожигает себя, а попадает в плен к Киру, и тот велит его сжечь; и не Аполлон уносит его к гипорбореянам, а Кир милует и делает своим советником. Сохранилась краснофигурная амфора (ок. 500 г., Лувр) с изображением Креза на костре, в царском одеянии, со скипетром и чашей для жертвенного возлияния, т. е. по вакхилидовской версии. Можно предположить, что геродотова версия опирается на дельфийскую традицию (Аполлон помогает Крезу прорицаниями, но Крез неправильно их толкует), а вакхилидова — на делосскую.

Деметра и Кора — Гиерон был наследственным жрецом их сицилийского культа.

Блещущая Харита — этимологическое значение имени «Аглая».

Над ширью — редкий эпитет для Алфея (ср. Пиндар, Ол. 5.13 и Вакхилид, 5.98): зимой он широк, но летом, в пору состязаний, сильно пересыхает.

Треножники — Гиерон их жертвовал в Дельфы сначала совместно с Гелоном за победу при Гимере, а потом сам, за свои победы на состязаниях. Надписанные постаменты этих треножников раскопаны в Дельфах.

Зевсов суд назначал четвертому потомку лидийского царя Гига, убившего законного царя и захватившего власть, в расплату за этот грех; этим потомком и оказался Крез.

Алиатт — отец Креза, сильнейший из лидийских царей (ок. 617—560).

Пактол — золотоносная река близ Сард.

Мягко ступающий — признак азиатской изнеженности, которой особенно попрекали лидян.

Сын Ферета — Адмет, царь фессалийских Фер, у которого служил пастухом Аполлон, искупая грех убийства, и, прощаясь, оставил ему свои мудрые советы.

Пятьдесят лет — условно, в значении «очень долго».

…в правдивой той похвале… — неясное место; возможен перевод «и с истиною [твоих] прекрасных [дел]», т. е. прежде всего — побед в состязаниях.

Кеосского соловья — Вакхилид связывает в славе себя и адресата оды, как Пиндар в концовке Ол. 1; перечисление стихий в ст. 85—87 также напоминает знаменитый зачин Ол. 1.

Маленькая, срочно написанная ода такого же рода, как оды Аргею (2) и Лахону (6). На ту же победу написал знаменитую оду Пиф. 1 Пиндар.

…третий раз… — собственно, после прежних дельфийских побед Гиерона 482 и 478 гг.; по-видимому, он состязался и в 474 г., но не добился победы — из-за несправедливого судейства, как полагает Вакхилид в ст. 11—13.

Плохо сохранившееся и по-разному восстанавливаемое место; перевод следует толкованию К. Галлавотти — Г. Мелера: Урания («небесная») — Муза, «петух» ее — поэт (или — петух ее и Аполлона спутник, вдохновляющий поэта).

Приалфейские победы — в Олимпии, в 476 и 472 гг.

Всех благ… — т. е, вдобавок к мощи, богатству и воинской славе — еще и славу пифийской победы.

Ода на первую победу Гиерона в Олимпии — ту самую, которой Пиндар посвятил знаменитую Ол.1. Вакхилид посылает ее с Кеоса в Сиракузы. Гиерон уже страдал каменной болезнью; поэтому Вакхилид напоминает ему, что нет счастья без несчастья, и приводит в пример судьбу Мелеагра, погубленного матерью в цвете лет, и Геракла, которому тень Мелеагра предлагает брак с Деянирой, не зная, что брак этот будет роковым. Композиция обычная, трехчастная: похвала Гиерону (и его коню, и самому себе, славящему обоих) — миф о Геракле и Мелеагре (плавный рассказ, хорошо связанный с предыдущей частью и резко обрывающийся перед последующей) — и опять похвала Гиерону.

Верно его поймешь — ср. Ол. 1.103 (на ту же победу): оба поэта хвалят Гиерона как ценителя искусства.

Рыжим… крылом орел — имеется в виду «золотой или горный» орел с коричневыми перьями и золотым отливом вокруг шеи; ср. тот же образ у Пиндара в Ол. 2.95—97, в Нем. 5.20 и 3.80.

От… Победы и Ареса — от первой удачи в состязаниях, от второго — в недавней битве при Гимере.

Сыны Диномена названы вместе в честь только что состоявшегося примирения Гиерона с Полизалом.

Заря — олимпийские скачки начинались рано утром.

Рушитель… — имеются в виду взятие Гераклом Трои (при Лаомедонте), Пилоса («Илиада», XI.689) и Эхалии (перед смертью).

Пса — Кербер считался сыном дракона Пифона и полуженщины-полузмеи Эхидны («Феогония», 310), реже — Тартара и Земли.

…как листья в ветре… — знаменитый гомеровский образ («Илиада», II.468), перешедший и к Аполлонию (IV.210), и к Вергилию «Энеида», VI.309), и к Сенеке («Эдип», 600).

Порфаон — отец Инея, отца Мелеагра. Этолия делилась на восточную, калидонскую, принадлежавшую Инею, и западную, плевронскую, населенную куретами (ст. 125) с их царем Фестием; его дочерью была Алфея, мать Мелеагра, а сыновьями — Ификл и Афарей (ст. 127), убитые Мелеагром.

Головня — этот сказочный мотив отсутствует у Гомера и кикликов (Мелеагр гибнет в бою или от стрелы Аполлона), а входит в литературу только у Вакхилида и (почти одновременно) у афинского трагика Фриниха.

Каллиопа названа здесь как муза эпоса; впрочем, ее имя (как и имена Урании в одах 4, 6, 13 и Клио в 3, 11, 12) скорее всего, названо просто в значении «Муза».

Гесиод — в сохранившихся его произведениях такого высказывания нет; дальнее сходство можно усмотреть в «Феогонии», 81 сл., и более близкое у Феогнида, 169: «Кто богами почтен, того и хулители хвалят».

Короткая, спешно сочиненная песня, чтобы приветствовать победителя, не дожидаясь общего праздника его победы. Пелась «перед домом» (ст. 13) — то ли на Кеосе, то ли в Олимпии, где Лахон жил со спутниками. Начало оды обыгрывает этимологический смысл имени Лахона.

Урания — см. прим. к 5.176.

Обращение к олицетворенному дню олимпийских состязаний (50 лунных месяцев от игр до игр): вероятно, эта песня пелась в Олимпии, а предыдущая на Кеосе. Игры справлялись попеременно через 50 и 49 лунных месяцев, в третье или второе полнолуние после солнцестояния; начинались они в 11-й день месяца, а кончались в 16-й раздачей наград.

Папирусный столбец между этой и предыдущей одами разрушен; поэтому неясно, представляют ли они начало и конец одного большого произведения в честь мальчика Лахона (так считал Джебб) или же в пробеле начиналась новая ода, взрослому атлету, уже одержавшему много побед; последнее вероятнее. Если этот атлет тоже был с Кеоса, то его можно отождествить с Липарионом, сыном Липара, за которым в кеосском списке победителей значится больше всего побед (истмийских и немейских).

Этолийскою… оливою — см. прим. к Ол. 3.12.

Трехчастная ода обычного типа: похвала городу и победителю — миф — поучение. Флиунт — небольшой город недалеко от Немеи на реке Асопе (в Греции были и другие реки этого имени); дочерьми Асопа считались нимфы Эгина, прародительница Эакидов, Фива и Клеона, покровительницы одноименных городов, Пирена, нимфа источника близ Коринфа, и другие; им и посвящена мифологическая часть оды. Адресат ближе неизвестен.

Смысл: знаменитому человеку люди верят больше, чем безвестному.

…полубоги о красных щитах — Семеро против Фив (красные щиты упоминаются в греческой поэзии только здесь). Об Археморе и учреждении Немейских игр; см. выше, стр. 435.

Трехлетие — по греческому счету, промежуток между немейскими играми, справлявшимися каждые два года.

Автомед победил в трех видах пятиборья, но этого оказалось достаточно, чтобы стать первым.

С Нила приходил с помощью к Трое Мемнон, с Фермодонта — Пенфесилея с амазонками; и тот и другая погибли от Эакида (Асопида) — Ахилла.

…явил справедливость… — имеется в виду Эак.

…возлегает пред богами — т. е. бессмертна.

Деметра и Дионис особенно почитались в плодородном Флиунте.

Имя адресата испорчено в тексте, но легко восстанавливается. Судя по тому, что оду заказывал его родственник (ст. 9), отца его, по-видимому, уже не было в живых; а судя по отступлению в ст. 49—50, семья была небогатой. Датировка неустановима. Из-за краткости в оде нет мифа: после зачина следуют лишь части хвалебная и поучительная. Начало и конец сильно испорчены и восстанавливаются предположительно.

Пчела — обычное сравнение с поэтом: ср. Пиндар, Пиф. 10.53, а потом Гораций, IV.2.28, где он сравнивает себя с Пиндаром.

…нерукотворный… — чтение Джебба; Бласс и Снелль читают «подручный».

Энеидов — от имени афинского героя Энея, сына легендарного царя Пандиона, так называлась одна из 10 афинских фил.

По-видимому, Аглай участвовал подряд в трех видах бега: простом, двойном и дальнем (четверном?).

Перечисляются те же состязания, что и у Пиндара, Ол. 13.107—112.

Но зачем… — отрывистый переход (как у Пиндара, Нем. 7, 11 и др.) к несохранившейся заключительной части оды.

Адресат и год сочинения неизвестны. Ода двухчастная: похвала победителю — миф о Претидах; зачин обращен к богине Артемиде, конец сильно скомкан. Связь между хвалебной и мифологической частью образует тема Артемиды (как в оде 3 — тема Аполлона). Изложение мифа отклоняется от более обычной версии (Геродот, IX.34; Аполлодор, 1.9.12; Диодор, IV.68 и др.): по ней Прет не сам нашел и спас дочерей, а лишь с помощью гадателя Мелампа, который за это потребовал и получил часть Претова царства (Вакхилид мог отбросить этот мотив, чтобы усилить роль Артемиды).

Золотой Олимп — эпитет редкий, обычно прилагаемый лишь к земным дворцам.

Стикс (по-гречески — женского рода) — загробная река, дочь Океана, родившая Победу от титана Палланта; «правосуден» он потому, что клятва Стиксом считалась нерушимой.

…правосудие… — Вакхилид полагает, что олимпийские судьи оказались пристрастны.

…пажить телъчих стад — Италия (этимологизация ее названия).

Абантиад — Прет, сын Абанта, внук Гипермнестры и Линкея.

Киклопы — степы Тиринфа из исполинских каменных блоков упоминаются еще в «Илиаде», II.559, но с циклопами эти постройки связываются лишь позднее (у Гелланика и Ферекида).

Лус — река в северной Аркадии с храмом Артемиды на том месте, где она исцелила Претид: считалось, что вода его излечивала от пьянства.

Волоокая (т. е. с большими глазами) — обычный эпитет для Геры и необычный для Артемиды.

…цветами увенчанных — так как они шли в храм, когда их застигло безумие.

…ахейским мужам,… — Метапонт в Италии был основан (ок. 700 до н. э.) выходцами из пелопоннесской Ахайи, считавшими себя потомками гомеровских ахейцев.

Кас — река близ Метапонта, нын. Базиенто.

Ни дата, ни адресат не известны; два сохранившиеся отрывка не дают даже угадать композиции оды.

Окрестные состязания — то ли местные на Эгине и близ ее, то ли Пифийские, устраиваемые амфиктионами 12 окрестных государств.

Тридцать побед — общая сумма побед эгинян на разных соревнованиях.

«Горловина» Пелопоннеса — Истм.

Эта самая длинная ода Вакхилида посвящена тому же борцу и той же победе, что и ода Пиндара Нем. 5; см. об этой династии борцов примечания к этой оде. План симметричный, из 5 частей: похвала победителю — Эгине — Эакидам — опять Эгине — опять победителю; добавками служат зачин о начале Немейских игр (на месте подвига Геракла) и концовка о себе и Музах. Характерна для Вакхилида эпическая плавность в разработке мифа, столь непохожая на отрывистую картинность Пиндара.

Начало оды не сохранилось; в уцелевших стихах речь идет о борьбе Геракла с Немейским львом (зрителем этого, судя по вазописи, могла быть Афина или нимфа Немея).

Во всякой борьбе — т. е. и в спортивной и в военной.

…став на корабельной корме…— описывается «битва при кораблях» («Илиада», XIII), героем которой был Аянт.

Арес… и Аполлон — любопытное отклонение от Гомера: у него боги, в силу запрета Зевса, не принимают участия в битве при кораблях.

Синеглазые — традиционная роспись корабельного носа.

Культ «Евклеи и Eвномии» (последнее имя — одна из Ор, символизирующая «благозаконие») упоминается в одной афинской надписи.

Чтила не раз… — Афина «чтила» Менандра, даря победы его ученикам.

Адресат ближе не известен. Праздник в честь Посидона Петрейского («каменного») справлялся в Фессалии, близ Темпейской долины.

Адресат ближе не известен. Упоминание Кирры позволяет предположить, что воспевается пифийская победа; но это может быть и началом перечня прежних побед. Точно так же нет уверенности, что Агафокл (ст. 3) — отец победителя, а Лариса (ст. 10) — его родина.

Посреди дорог» часто ставились статуи богов, но обычно — Гермеса, а не Гестии.

Когда греки высадились перед Троей, они отправили в Трою послами Одиссея и Менелая с предложением выдать Елену и ее богатства без войны; но троянцы отказались. Этот эпизод «Киприй» и послужил содержанием дифирамба, дошедшего до нас с сильно поврежденным началом и резко обрубленным (может быть, неполным?) концом. В начальной части, по-видимому, излагалось отправление посольства и гостеприимство, оказанное ему Антенором, его женой Феано и их 50 сыновьями (в «Илиаде» упоминаются только 10 сыновей, но схолиаст к «Илиаде», XXIV. 496 уверяет, что Вакхилид насчитывал их 50 — может быть, потому, что хор в дифирамбе состоял именно из 50 человек). Рассказ ведется в эпическом стиле, с характерным «Молви, Муза…» (ст. 47).

Конец бедствий — ибо уже при высадке ахеян произошло два сражения, одно в пользу троянцев (в нем пал Протесилай), другое в пользу ахейцев.

Отпрыск Плисфена — у Гомера Агамемнон и Менелай сыновья Атрея (ср. ст. 6), у лириков сыном Атрея иногда называется Плисфен, а сыновьями Плисфена братья-цари.

Хариты названы как подательницы красноречия.

Правда (Дика) и Благозаконие (Евномия) — сестры-Оры, Справедливость (Фемида) — их мать.

Дифирамб пересказывает миф о смерти Геракла (ранее разработанный в циклической поэме «Взятие Эхалии», а позднее в «Трахинянках» Софокла). Дельфийский заказ объясняется тем, что в зимние месяцы Аполлон считался отлучившимся из храма на север (напр., к фракийскому Гебру, упоминаемому в ст. 5) и его место занимал Дионис, так что вместо пеанов пелись дифирамбы. В зачине поэт призывает Аполлона вернуться в Дельфы, затем резко переходит к мифу, а затем так же резко обрывает изложение.

Лебедь почитался священной птицей Аполлона.

Мыс — Кенейский на северо-западе Евбеи, место почитания Зевса Кенейского.

Ликорм — другое название Евена, реки, через которую перевозил Деяниру Несс.

Это по существу не столько дифирамб Дионису, сколько пеан Аполлону, писанный для кеосского хора на делосском празднике. Делос был связан с излагаемым мифом: на этом острове останавливался Фесей по пути с Крита и учредил там праздничный обряд, сохранившийся и в исторические времена. Почти одновременно с дифирамбом Вакхилида этот миф был изображен на фреске в афинском Фесейоне и на двух сохранившихся чашах, луврской (работы Евфрония) и болонской.

…юных ионян — так названы афинские юноши и девушки, отправляемые в жертву Минотавру.

Эрибея — будущая жена Теламона и мать Аянта.

Пандионов внук — Фесей как сын Эгея.

Ида — из нескольких гор этого имени имеется в виду критская.

Финикова дочь — Европа; Финик (по более распространенной версии — не отец, а брат Европы) — мифический прародитель финикиян.

Земным отцом Фесея считался Эгей, а божественным — Посидон (как для Геракла — Амфитрион и Зевс): дело в том, что первоначально «Эгей» было одним из прозвищ Посидона и лишь потом выделилось в самостоятельное лицо.

Зять Солнца (Гелиоса) — Минос как муж Пасифаи.

Молния с ясного неба («светлый эфир», ст. 73) как знак услышанной богом молитвы является еще в «Одиссее», XX. 114.

Амфитрита («стенающая вокруг земли») — образ, появляющийся только у лириков — в «Илиаде» ее нет, в «Одиссее» она — лишь расплывчатое олицетворение морской стихии, Гесиод упоминает ее как Нереиду, но еще не как жену Посидона.

О, в каких помыслах… — Минос надеялся, что Фесей уже утонул. Характерно, что о вынесенном из пучины Миносовом кольце Вакхилид не упоминает, чтобы не снижать божественности Фесея ролью исполнителя Миносовых приказаний.

…девы на светлых престолах — Нереиды.

Дифирамб, судя по теме и концовке, предназначался для афинян — может быть, для праздника Фаргелий (в конце мая), учрежденного самим Фесеем. Интересен как образец диалогического дифирамба, написанного уже в пору расцвета выросшей из него трагедии. Сюжет: Фесей, сын Эфры, выросший в Трезене, идет к своему земному отцу Эгею в Афины, очищая дорогу от разбоя и чудовищ.

«Привольно живущими» считались ионяне (в том числе и афиняне) в противоположность сурово живущим дорянам.

Креуса — имя матери Иона, прародителя ионян, сына Аполлона; Эгеева же мать обычно называется Пилией.

Перечисляются первые победы Фесея: над Синидом, разрывавшим пленников на куски, над Кроммионским кабаном между Коринфом и Мегарами, над Скироном, сбрасывавшим путников со скал (афиняне рассказывали о нем как о злодее, мегаряне — как о герое), над Керкионом, вызывавшим прохожих на кулачный бой, и над Прокоптом (или Прокрустом: первое имя означает «усекатель», второе «растягиватель»), сыном Полипемона, убивавшим людей на «прокрустовом ложе».

Посидон Литейский («разрешитель») — фессалийское прозвище этого бога.

Лаконская шапка — дорожная шляпа с широкими полями.

Фессалийский плащ (хламида) — короткий, удобный для верховой езды.

Лемносский огонь — вулканический: на Лемносе находилась, по мифам, одна из кузниц Гефеста.

Эта ода представляет собой дифирамб в точном смысле слова: начинается он с Ио, а кончается дальним ее потомком — самим Дионисом. Миф об Ио не упоминается в греческой поэзии до Эсхила («Просительницы», «Прометей») и Вакхилида; да и Вакхилид откровенно колеблется в выборе версии рассказа о спасении от многоглазого Аргуса.

Славная забота Кеоса — обращение поэта к самому себе и своему вдохновению.

Майин сын — Гермес.

Народ в льняных одеждах — египтяне.

Сюжет мифа об Идасе, сыне Афарея, повторяет сюжет мифа о Пелопе. Евен, царь этолийского Плеврона, заставлял всех, сватавшихся к его дочери Марпессе, состязаться с ним в колесничном беге, и обгоняемых убивал. Наконец, Идас, получивший колесницу и коней от самого Посидона, обогнал его и увез с собою Марпессу в Спарту, где девушки встретили их свадебной песнею — «Гименеем» (об этом речь в первых стихах отрывка); а Евен преследовал беглецов до реки Ликорм (ср. Вакх., 16, 34) и там, отчаявшись, убил своих коней и бросил в реку, которая с тех пор носит его имя. Другой миф об Идасе см. у Пиндара, Нем. 10, 60—72.

Отрывок сохранился на клочке папируса и в схолиях к Пиндару (Ол. 10, 83); Ф. Бласс предположил, что он относится к дифирамбу, перечисляющему греческие войска под Троей — например, в форме того пророчества Кассандры, которому подражал Гораций в оде I. 15 (по свидетельству Порфириона).

Пасифая, дочь Солнца, была женой Миноса. Минос в молитве попросил Посидона послать ему исполинского быка, чтобы принести его в жертву; бык явился, но Минос вместо жертвоприношения пустил его в свое стадо. За это боги наказали его, внушив Пасифае страсть к этому быку; она приказала Дедалу («сыну Евпалама») сделать полую статую телки и, скрывшись в ней, соединилась с быком; от этой связи родился Минотавр.

По-видимому, пророчество Хирона о его воспитаннике Ахилле; можно предположить, что вспоминает его Фетида или Пелей. От остальных стихов дифирамба сохранились лишь отрывки разрозненных слов

Стобей, ТТІ, 10, 14; 2. Папирус и схолии к Аполлонию Родосскому, III, 467; 3. Стобей, IV, 54, 1.

Ст. 21—25 — Афиней, V, 5; ст. 39—70 — папирус; ст. 61—80 — Стобей, IV, 13, 3; ст. 69—77 — Плутарх, «Нума», 20. Геракл победил парнасское племя дриопов и отвел его в Дельфы как свое приношение; Аполлон приказал ему поселить их в Арголиде, и Геракл основал для них город Асину (впоследствии разрушенную аргивянами), а пророк Меламп учредил в нем прорицалище. Слова Геракла, без зова являющегося на пир в дом трахинского своего друга Кеика (ст. 23—25), стали пословицей. Галики (ст. 49) — город невдалеке от Асины.

Климент, «Строматы», V, С8, 5. Ср. противоположное утверждение, что природный самобытный дар выше науки, у Пин дара, О л. 2, 86.

Пословица, встречающаяся в различных сборниках.

Схолии к Пиндару, Пиф. 1, 100; 8. Сервип, комментарий к «Энеиде», XI, 93; 9. Там же, к II, 201;

Схолии к «Илиаде», XII, 292.

Стобей, IV, 44, 16 и 46; 13. Там же, IV, 34, 24.

Стобей, III, 11, 19. Пробный камень — сланец, на котором растиралось золото. Уменье — прежде всего имеется в виду мастерство поэта.

Дионисий Галикарнасский, «О соединении слов», 25. Об Афине Итонии см. прим. к Пиндару, фр. 94Ь.

Гефестион, 14, 7.

Афиней, XV, 5. Описание сцены при застольной игре в коттаб: играющий плескал вино из своей маленькой чаши в большую металлическую, та от толчка задевала маленькую металлическую фигурку, раздавался звон, и по этому звону застольники гадали, кто кого любит или нет.

Гефестион, 7, 3. Примеры для объяснения разницы между двумя видами припева: эпифтегмой (когда текст припева связан со строфой, как здесь) и эфимнием (когда припев представляет собой бессвязную вставку, как «иэ, пеан» и т. п.)

Папирус. Обращение к отцу, медлящему выдавать замуж дочь; для примера напоминается миф о Евсне, Марпессе и женихе ее Идасе (ср. выше, дифирамб 20),

Папирус; ст. 6—46 сохранились также у Афинея, II, 10. Об Александре см. примеч. к Пиндару, фр. 120—121; ода Вакхилида, изображающая юношу среди юношей, относится, вероятно, к ранним годам его правления (до персидских войн). Образы и интонации стихотворения любопытным образом предвещают поэзию Горация. «Перо,., Музы» (ст. 4) — т. с. песню, летящую к Александру, как птица. «Египетское богатство» (ст, 15) — хлеб, ввозимый в неплодородную Грецию (и Македонию).

Папирус. Дата — после основапия Этны; упоминаемые победы Ференика на Пифийских и Олимпийских играх — 478 и 476 гг. 20d. Папирус. По-видимому, из утешительного стихотворения (к Гиеропу?), где перебирались мифологические примеры страданий — в том число нимфа Энона, жена Париса, покинутая им ради Елены, и Ниоба, наказанная за то, что тщеславилась многодетностью перед Латоното.

Афиней, XI, 101: «Беотийские чаши упоминает и Вакхилид там, где он обращается к Диоскурам, призывая их в гости...» — т. е. на государственное празднество с угощением в честь богов пли на домашнюю пирушку (как у Горация, I, 20). Беотийскиѳ чаши, емкие кубки с двумя ручками, считались простонародной

Климент, «Строматы», V, НО, 1.

Стобей, «Из физиков», I, 5, 3

Климент, «Строматы», VI, 14, 3

Климент, «Педагогик», III, 100, 2 (сильно испорченный текст)

Плутарх, «Нума», 4

Большой Этимологик, 296, 1

Афиней, I, 36.

Присциан, III, р. 428. Может быть, связано с фр. 14, где рель идет о пробирном камне?

Зиновий, IIί, 25 и др.

Большой Этимологик, 296, 1. 49 J

«Палатинская антология», VI, 313 и VI, 53. Эпиграммы Вакхилида в александрийское собрание не входили и сохранились случайно. Вторая из них — явно неподлинная («Зефиру святилищ никто не строил, а тем более — крестьянин, да еще по такой причине»,— Виламовиц). Карфея — городок на Кеосе.

Из 13 отрывков, принадлежность которых Вакхилиду возможна, но не доказана, мы вслед за Малером помещаем здесь лишь один крупный папирусный фрагмент: Баура приписывает его Пиндару, Снелль —- Вакхилиду. Это тот же сюжет, что и в дифирамбе «Геракл», но в другой (более ранней?) версии, не упоминающей отравленной крови Несса.

После стихотворений Пиндара и Вакхилида, это единственный сохранившийся достаточно большой памятник классической греческой лирики. Папирус начала I в. до н. э. («древнейшая сохранившаяся греческая книга») был найден в 1902 г. в довольно хорошем состоянии. Первое издание его выпустил в 1903 г. сам Виламовиц-Мёллендорф, и это было необычное издание: при тексте в нем вместо обычного комментария или перевода Виламовиц приложил им самим сочиненные схолии на греческом языке, отлично стилизованные в обычной манере схолиастов: «здесь поэт перифразою говорит то-то и то-то». Действительно, фантастическая вычурность стиля Тимофея делает его непонятным гораздо в большей степени, чем неполная сохранность текста; поэтому восполнения и толкования отдельных мест Тимофея чрезвычайно разноречивы. Перевод сделан по изданию Lyra Graeca, ed. and transl. by J.M. Edmonds, v. III, London — Cambridge (Mass.), 1940; отступления от текста Эдмондса в сторону рукописных чтений особо не оговариваются. Подробный анализ текста и предложенных первыми его комментаторами толкований и дополнений дал в свое время Д.П. Шестаков в содержательной статье «Персы Тимофея: вновь открытый памятник древнегреческой поэзии» («Ученые записки Казанского университета», 1904, № 12, с. 1—90), приложив свой перевод, сделанный ямбами; в Казани в это время учился студент-естественник В. В. Хлебников, будущий поэт-футурист, и в его позднейшем стиле, быть может, сохранились и отголоски этого (несомненно, читанного им) перевода: почти по-хлебниковски звучат, например, такие строки (26—31):

Начало нома не сохранилось. Сохранившаяся часть сама собой делится на семь частой: битва; плач тонущего перса, еще борющегося; плач выплывшего перса, уже отчаявшегося; плач гибнущего перса, ломаным языком; плач царя; победа; и заключение — апология своих, Тимофеевых преобразований в музыке.

Форкиада — море (по вычурной генеалогической ассоциации: олицетворением моря был Понт, сыном Понта считался Форк, Форкиады же, сестры Горгон, в обычных мифологических представлениях с морем никак не связывались).

Oneтленный Арес… — перечисляются метательные копья, свинцовые ядра, зажигательные и обычные стрелы.

…Амфитриты… меж мраморных крыл — т. е. море между каменных берегов.

Гермский долинник — близ Герма, реки в Малой Азии.

…канатное ярмо — знаменитый мост Ксеркса через Геллеспонт.

Ладейные ноги — весла.

дети ртов — зубы.

Тмол — горы в Лидии, близ исконных мест почитания Матери Богов — Кибелы-Реи.

Келены — город на юге Малой Азии. (у истоков Меандра — «Эллинские поэты»)

Сарды, Сузы, Агбатаны — столицы Лидии, Персии, Мидии.

Вменяя в бесчестье… — По преданию, спартанцы обрезали на кифаре у Тимофея струны, которые они сочли излишними против традиционных семи. — «Эллинские поэты».

Пестрозвучная черепаха — кифара (с ее резонатором из черепашьего щита), издающая разнообразные звуки.

…о двенадцати стенах — ионийский союз двенадцати городов. (возглавляемый Милетом — «Эллинские поэты»)

В этот раздел включены несколько переводов, цель которых — показать историю освоения форм греческой хоровой лирики русской поэзией:

Аноним (Пиндар, Ол. 2). Печ. по недавней публикации: И. М. Бадалич. Пять Пиндаровых песен в неизвестных русских переложениях XVIII в. «Известия АН СССР», серия литературы и языка, т. 32, № 1,1973, с. 58—70. Рукопись второй половины XVIII в.; публикатор допускает, что автор этих переводов — Павел Фонвизин, младший брат автора «Недоросля». Перевод сделан обычной для русского XVIII в. одической 10-стишной строфой; необычно для этого времепи обилие архаизмов и славянизмов в языке.

Г. Р. Державин (Пиндар, Ол. 1). Печ. по изд.: «Сочинения Державина, с объяснит. примеч. Я. Грота», т. 2. СПб., 1865, стр. 559. Перевод 1805 г., сделанный с немецкого перевода Ф. Гедике. Размер — вольно сочиненная триада из правильно повторяющихся дактилических строф.

В. И. Водовозов (Пиндар, Ол. 3). Печ. по изд.: «Переводы в стихах и оригинальные стихотворения В. И. Водовозова». СПб., 1888; впервые напечатано в 1858 г. Размер — вольные трехсложники в нетождественных строфах.

В. И. Иванов (Пиндар, Пиф. 1). Печ. по публикации в «Журнале министерства народного просвещения», 1899, № 7—8, отд. классической филологии, с. 48—56. Перевод размером подлинника. В предисловии переводчик так обосновывает свои приемы: «Перевод с греческого “размером подлинника” в строгом смысле, разумеется, невозможен. Арсис древнего стиха и русский ударяемый слог — не одно и то же. Еще важнее, быть может, что неударяемые слоги почти совершенно утрачивают колорит долготы и краткости. Русский спондей — только хорей: правда, и хорей русский, с неударяемым, но не непременно кратким вторым слогом… Но как наш язык не может отказаться от своего великолепного гексаметра, существенно обусловливающего для нас редкую между народами привилегию «слышать умолкнувший звук божественной эллинской речи»,— ни, в частности, от своего несовершенного, но незаменимого спондея, — так и ограничение наших метрических подражаний античной лирике воспроизведением порядка древних арсисов не должно отвращать нас от задачи такого воспроизведения… Ритмические силы нашего языка богаче поэтических форм, получивших в нем право гражданства. Что касается нашего опыта и его соответствия метру подлинника, то, помимо изложенных ограничений общего характера, должно поставить на вид две допущенные нами особенности. Во-первых, в несколько большей, сравнительно с подлинником, мере обособлены отдельные ритмические части, “κωλα”, нам казалось, что это обособление облегчает чтение непривычного нашему уху неожиданностию своих метрических переходов текста. Во-вторых, встречный толчок арсисов, конечного и начального, двух смежных метрических групп, сохраненный нами вообще (ср., например, 3-й стих эподов), — в каждом 2-м стихе (5-й строке) строф и антистроф был устранен как затруднительный при чтении (несмотря на свою вероятную музыкальность в пении), — вставкою одною лишнего краткого слога (вместо «начало торжеств внемлет», мы пишем: «начало веселий внемлет») — вольность, оправдываемая до некоторой степени вероятностию предположения, что в этом и подобных случаях два смежные арсиса разделялись некоторою малою музыкальною паузою. В остальном наш перевод верен древнему размеру; и если принципиальные противники нововведений в господствующем стихосложении найдут, что в той же мере перевод этот перестает быть стихотворным, то мы первые готовы предложить читателям смотреть на него как на опыт ритмической прозы. Элементы церковные и старонародные, допущенные в языке перевода, казались нам согласными с тоном и диалектом подлинника».

В. И. Иванов (Вакхилид, 18). Печ. по изд.: Ф. Ф. Зелинский. Древнегреческая литература эпохи независимости, ч. 2. П., 1918, с. 123—126. Перевод размером подлинника. Впервые опубликован в 1904 г.

И. Ф. Анненский (Вакхилид, 18). Печ. по изд.: «Греческая литература в избранных переводах», сост. В. О. Нилендер. М., 1939, с. 126—127. Перевод вольным размером, в традиции Державина и Водовозова. Реплики хора вложены в уста Медеи по произвольному предположению Анненского.

М. Е. Грабарь-Пассек (Пиндар, Истм. 1). Печ.по изд.: Я. Ф. Дератани. Хрестоматия по античной литературе, т. 1. М., 1939, с. 112—116. Перевод в той же традиции, но более приближенный к размеру подлинника.