«Работа горя»

Вера Полозкова Работа горя

© Вера Полозкова, 2020

© Издательство «Лайвбук», оформление, 2020

© Юлия Маноцкова, макет и оформление, 2020

«– что ты мне привезла…»

«мне снится, что мы любовники: мускулы под кожей…»

«решишься – знай: душа одноэтажна…»

«прятаться от перемен во флоренции…»

«то, что заставляет покрыться патиной бронзу, медь…»

«нет, мой сын, надо мной не всегда шёл снег…»

«а на третий год меня выпустят…»

«знаешь, если искать врага – обретаешь его в любом…»

«гроза рыщет в небе…»

волшебнику, на день рождения

««Тут соло, про тебя второй куплет»…»

«загадал, когда вырасту, стать никем…»

«завтра придёт, с невесомой девочкой, при костюме…»

и вот проснулись они и узрели что наги

и что зря встают пацанам поперёк дороги.

«а на первый взгляд, мёртвые берега: ни геолога, ни ночлега…»

ване алексееву

«сутулые, в темноте…»

«вскинуться на конечном контроле…»

что рассказал шанкар своему другу раджу, когда вернулся домой

иннокентию всеволодовичу

«край у нас широк, изобилен…»

саше гаврилову

«кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости…»

«я был тоже юн здесь. тогда люты…»

тате кеплер

колыбельная для ф.а

«начинаешь скулить, как пёс, безъязыкий нечеловек…»

«сойди и погляди, непогрешим…»

«словно гибкое дерево, по утрам…»

«вы, торговцы святым с колёс…»

«да-да, родная, если и делить…»

«на бронной, у большого клёна…»

«а мы жили тогда легко: серебро и мёд…»

««в юности любил умирать, представлял по себе воронку…»

владимиру фомичёву

«дед владимир…»

«как собаки рычат и песок поднимают, ссорясь…»

«смерть приходит в перчатках, фартучке…»

«чернильная, воззрившаяся дико…»

саше гаврилову

«я разве конрад пирс, сатирик, дьявол, царь…»

«всё это лишь морская соль…»

«чем душа занята…»

«многовато мы пили для настоящей борьбы с режимом…»

«дебора питерс всегда была женщина волевая…»

«но всякая гордыня терпит крах…»

косте бузину

«книга набирается, будто чан с дождевой водой…»

«лучше всего анита умеет лгать…»

«хрусталь и жемчуг от морозов…»

саше маноцкову

«покуда волшебства не опроверг…»

«давай, заканчивай меня…»

«ты, говоришь, писатель? так напиши…»

«старая гвардия, вечная отрада моих очей…»

«утреннее воркованье ребёнка с резиновою акулой…»

«гляди, гляди: плохая мать…»

«садись поближе и глаза прикрой…»

«выбери себе одну…»

«любит старая душа…»

«старуха и разбитое корыто…»

«связь мерцает. контакт искрит…»

«перевитое таблами пенье юное…»

«нельзя столько помнить, они говорят, а надо жить налегке…»

«как тонкий фульгурит…»

открытки из венеции

I. джудекка

мариолине дориа де дзулиани

II. фондамента нани

III. риальто

«ну как ты там? включи видеочат…»

кэзу, на сорок дней

«кровь состояла из лета, бунта, хохота и огня. жизнь рвала…»

«дожди стояли много дней…»

«такая, на секунду, слепота…»

антону носику

«уснуть глубже города, глубже бессилия…»

«скажи ночной кассирше в билле…»

саше гаврилову

тринадцатая годовщина беслана

«это сердце болит? оно разве так болит…»

саше гаврилову

«это то, что пишется, пытку для…»

«ступень или печать на кирпиче…»

«хоть мы, как царства, снесены…»

«гляди на море впрок и сколько нужно плачь…»

«стало быть, нас развеяли в индии…»

«ну, вот теперь иди…»

«ох, велеречивец, вы нравитесь мне…»

«когда мы были молоды, состояли из ярости и воды…»

«как моё тело терпит пока…»

«где солнце будто ку…»

«чтоб кто-нибудь и их на свете развлекал…»

тате кеплер

«а пришлют из небесного ведомства…»

«или вот фарух в пиццерии в начале улицы…»

мише чевеге

«кто не умеет пить, тот в ночь…»

письма из гокарны 2019

«садись у озера и говори ему…»

«приведи мне хоть дьявола самого…»

«вот дым в луче выписывает петли…»

«в волосы две нити тишины…»

«в песке до самых глаз…»

«спи, спи, это всего лишь я…»

«архангел уриил и меч его…»

саше гаврилову

«здесь каждый персонаж: кликуша, манекен…»

«кури не целую, а то…»

«но только не «люблю и жду»…»

«твой внутренний пират, избытый не вполне…»

жене фёдорову

«гроза пришла, и город опустел…»

нине соловьёвой

«большое спасибо, мальчики, но дальше не по пути. вас…»

«теперь не город, но театр теней…»

«выкипят и смиренные, и сражавшиеся с собой…»

«эй, разжалованные демоны, выбирайтесь-ка из колодца…»

«мои дети пришли, небесные певуны…»

«покуда отключён…»

«и я был чёрный плащ, а стал печальный поц…»

«значит, если шмели – купцы, то астры для них шатры…»

«как тут уснёшь, покуда лодка…»

«на бога в нём…»

лене людевиг

Слова после слов

У долгой жизни рядом с литературой не очень много выгод и преимуществ, но есть одно огромное счастье. Ты видишь, как рождаются любимые книги, иначе, чем нормальный читатель. Ему они падают в подол готовым упругим младенцем с полным набором внешних свойств красоты и органов внутреннего смысла. Ты видишь стихотворение за стихотворением, ощущаешь, как робко формируются циклы, растерянно следишь за тем, какой болью и каким трудом, каким несчетным временем даётся каждое из них автору. Это как будто бы медицинское вооруженное зрение, что-то вроде постоянного ультразвукового наблюдения насквозь.

Я впервые прочитал эту книгу в файле с тем названием, которое Вера к ней придумала много лет назад: «Высокое разрешение». Я её именно такой знал давно и ждал её, заранее представляя, как эти два слова отлично подходят к поэтической манере Полозковой, щедрой на узнаваемые детали и экзотические зарисовки, которые можно разглядывать, приближая и удаляя, словно фотографии в журнале с их высоким разрешением, high resolution, и которые только потому существуют, только потому работают, что в каждом из них есть высокое разрешение, разрешение свыше и чуть свысока: поэту разрешение быть, читателю разрешение присвоить эти слова, повторять как свои. И эти три высоких разрешения существуют в двух словах заголовка на равных, просвечивая друг сквозь друга, поворачиваясь то так, то этак.

Потом я дочитал и написал Вере: «Спасибо. Это отличная книга. Только у нее название от другой книги. Потому что эта – не про высокое разрешение жизни, а про то, что „все люди, что меня любили, / поумирали“, а те, что не поумирали, так уж лучше бы померли». Так появилось последнее и заглавное стихотворение книги «Работа горя» и её новое название.

Отдельно интересно, что под названием «Высокое разрешение» вышел диск – на котором тексты этой книги зазвучали ещё раньше, чем вышли на бумаге. Для многих читателей (именно читателей) сам факт того, что звучащий стих тиражируется раньше, чем его отпечаток на бумаге, может оказаться странным. Обычно наши любимые строки приходят к нам в молчании, отпечатанные в книгах или чернеющие на мерцающих экранах. Но тут всё не совсем так: если вдруг вы дочитали уже до этого места, а диск пока не слушали, попробуйте сравнить, что меняется от того, что голос автора помещает стихи в пространство без границ и пределов, где музыка не сливается с внутренним ритмом стихотворения, а просто отделяет от слушающего весь мир, укутывает и отдаляет его, чтобы у нас не было шанса скользить по ним, одновременно думая про что-то другое и поглядывая вовне. На диске Вера возвращает стихи обратно – куда-то туда, где они были у Гомера, жужжащего тихо на лире, куда-то туда, где они зародились и откуда мы их зачем-то выцепили сюда, в нашу великую сушь.

Читатель, воспитанный книгами, – всегда немножко Маугли: человеческий детёныш, воспитанный волками. Мы сворачиваем своё переживание стихов во внутреннюю тишину, хотя их место – в живом звучании голоса. «Работа горя» писалась примерно семь лет, про которые с Верой интересно и непросто разговаривать. За это время родилось трое детей (Господи, сказал бы мне кто ещё недавно про многодетную мать Полозкову, я бы, кажется, уважительно покрутил у виска: всякая бывает небывальщина, но тут уж из крупного калибра), сложился и распался первый брак, приключилась невероятная в своей бессмыслице и значительности гостравля поэта Полозковой за недостаточную почтительность к одному из коллег (Господи, скажи мне кто, что Жириновский будет в Думе орать с трибуны про Полозкову, я бы даже пальцем вертеть не стал, просто предложил проспаться). «Работа горя» вместила в себя гражданское раздражение, отчаяние от самоубийства друга, утрату старших товарищей, сравнимую со смертью отца, болезненные и необходимые поступки и жизненные выборы. Пересборку себя, полную пересборку. Для поэта этот болезненно насыщенный кусок жизни, какого многим читателям хватило бы лет на двадцать, конечно, некоторым образом, источник особенного, болезненного вдохновения. Поэты Серебряного века упивались легендой о медном быке Фаларида, в котором запирали живьем человека, разводили под брюхом костёр и через сложную систему гулких труб его крики становились сладостной музыкой, изливавшейся изо рта быка. Вот, дескать, так и поэт: он сам себе костёр, бык, жертва и музыка. Мне кажется, этот образ и нам стоит держать в голове. Всякий раз, когда мы, читатели, радуемся точно сказанному поэтическому слову, которое так точно выражает наши чувства, мы могли бы задуматься, чего это слово стоило. Может быть, мы сами его потому не могли сказать, что даже и при меньшем внешнем давлении мы замолкаем, теряем дар речи – а у поэта этот дар остаётся и, как знать, не делает ли каждую боль больнее.

Но в этом опыте боли и взросления кроется и ещё одна опасность. Поэт, тем более поэт с такой бесчисленной и страстной читательской аудиторией, как Вера, – заложник своих уже сказанных слов. Нам нравится, мы хотим ещё! Избалованные сериалами, в которые можно нырнуть навсегда и длить бесконечно переживание одного-и-того-же, мы и от поэта требуем чего-то в этой манере. Как он смел сделаться другим? Почему говорит другое? Эта книга полна текстов, обращенных к себе самой, но вложенных в уста внешнего наблюдателя: «гляди, гляди: плохая мать / и скверная жена / умеет смерти лишь внимать / быть с призраком нежна», «вы, торговцы святым с колес, / устроители тайных месс, / продавцы ритуальных слёз, / сочинители чёрных пьес», «ничего личного, встань, паши, ломовая лошадь», «мама, почему слова твои соль и пепел? / голос можжевельник и куркума? / почему ты других исцеляешь лучше, /чем умеешь вылечиться сама?» – мы слышим, как в голове поэта звучат все эти стыдящие и недоверчивые голоса, требовательные и безжалостные.

Эти голоса стыдят за несовершенство, а ещё того жарче – за взросление, за несчастие, за дерзость быть живой и чувствовать боль.

И ещё: внутри этой книги Вера выясняет отношения с важной для неё темой побега в рай. «Письма из Гокарны», получившее мгновенную славу и зачитанное вслух «Что рассказал Шанкар своему другу Раджу, когда вернулся домой», венецианский цикл (Джудекка – Фондамента Нани – Риальто), так же, как Индийский цикл из «Осточерчения», перенесены в то удивительное пространство, где «ни тоске, ни смерти / не бывать», как пишется в тексте «Где пески текут» (тоже «Осточерчение»). Если старательно приглядеться к этому ино-пространству, в котором отчуждение от обыденности, человеческой боли и от себя самой позволяет проговаривать самое сложное и мучительное, то мы заметим, что на той же туристической лёгкости, оплодотворяющей притчевое иносказание, построен и цикл «Короткий метр».

Кажется, это пространство по ходу развития книги теряет свою волшебную силу: в нём всё ещё улыбаются улыбками бессмертных, но они больше не исцеляют от всего подряд.

Остаются только стихи, да и им автор в сердцах бросает: «я вас опекала, прятала, непуганые пока, от низкого, неопрятного внимания дурака; смотрела, как, многоочитая, вас слушает темнота; я правила, перечитывала, я в вас была заперта», «теперь полежите в ящичке, бессовестные мои, а я осмотрю дымящиеся руины своей семьи. депрессию подлечу свою, детей схожу развлеку, и что-то, глядишь, почувствую, и, может быть, не тоску».

Если вы дочитали до этого места, то, верю, вы сперва прочли всю эту книгу – страшную, живую, радостную, желчную. А потом прочитали, как её читал я взглядом очень пристрастным и избыточно информированным. Быть может, ваше прочтение с моим не совпало ни в чём (о, эти ночи, проведенные за спорами о значении двух слов в одной строчке!), не удивлюсь, если так.

Единственное, что можно с этим сделать – пуститься снова в перечитывание. Оно мудрее и терпеливее первого чтения. Верю, что ваш перечитыватель не только со мной, но и с вашим первочитателем не совпадёт и не согласится. И это тоже нормально. Закрывайте последнюю страницу, открывайте первую и давайте ещё раз.