«Автомат Хорнека»

Карл Ханс Штробль

«Автомат Хорнека»

Karl Hans Strobl

«Der Automat von Horneck» (1904)

— Видите ли, — начал мой друг, — довольно несправедливо высмеивать наше время за всеобщую усталость и раздражительность.

Ведь если взглянуть с другой стороны, в нем уже столько передового и прогрессивного, что небольшая деградация была бы даже полезна. Не следует насмехаться над эксцентричностью декаданса. Куда лучше попытаться постичь его. Ибо он дарит нам фантастические сны, которые скрашивают нашу обыденную действительность. К тому же декаданс — всего лишь временное явление. Вспомните, к примеру, романтизм конца восемнадцатого века. Это то же самое.

Сквозь покров целого столетия еще можно ощутить в глубине души восторженный трепет неведения, который как бы противостоит спокойствию наших дней просвещения. Были времена разбойничьих романов и баллад о рыцарях. Еще во времена сиятельного Иосифа II люди уже искали романтической мрачности Средневековья. Далекое прошлое притягивало людей сильнее, чем время почтенного бюргерства.

И я выражаюсь сейчас отнюдь не метафорически. Знавал я многих благородных господ, которые заново отстраивали свои старые имения и там предавались сомнительному атавизму. Как раз здесь неподалеку есть один замок, которому тоже посчастливилось возродиться. Правда, новая жизнь продлилась недолго. Сейчас Хорнек снова в руинах. А ведь в первый год возрождения казалось, что времена рыцарства возвращаются.

В семейных документах, грамотах и хрониках, сохранившихся у одного священника, я прочел одну довольно странную историю. И поскольку я знаю, вы любите странные истории, я вам ее поведаю.

Человека, который год своей жизни в замке Хорнек грезил о возвращении стародавних времен, звали граф Иоганн фон Ройтерсган. Он был настоящим баловнем венского общества. Его атлетическое телосложение и блистательный острый ум приносили ему победы и на поле боя, и на охоте, и в любви. Свои успехи он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, что придавало его облику оттенок благородного достоинства. Времена становились неспокойными. Казалось, что ужас революции, вовсю бушевавшей во Франции, шипящей змеей проползал во все страны, и Вена начала жить словно в последний день. Все чувства выплескивались до полного истощения. Люди закружились в безумном танце вечного поиска наслаждений.