«Погружение»

Михаил Халецкий Погружение

Посвящается моим родителям, Алексею и Наталье.

Спасибо, что привили мне любовь к книгам.

Не могу поверить, что делюсь с вами всем, что случилось за ту мартовскую неделю. Мне не приходится ничего приукрашивать – все происходило в точности так, как я описываю.

В то же время я не уверен, что могу полностью положиться на надежность собственного разума – прочитав эту рукопись, вы поймете, почему. Тем не менее я записывал все так детально, как только мог.

Перед вами – все, что я пережил в те роковые семь суток. Так начнем!

Глава 1 Понедельник

Вы любите книги про личную эффективность?

Я – очень. Обожаю узнавать про новые вариации всяческих GTD-систем[1]. Какие только методики я на себя не примерял: и технику Pomodoro[2] (начиная с дефолтных и заканчивая полуторачасовыми блоками); и мини-дедлайны; и осознанность; и драконовскую систему, по которой нужно вкалывать ежесекундно, не расслабляясь… Затем маятник качнулся в другую сторону – я стал больше себе позволять, наслаждаться каждым моментом.

В итоге мой подход эволюционировал до точки эквилибриума: я осознал, что истина где-то посередине. Надо не забывать как про активность, так и про периодическую необходимость продохнуть, подышать, насладиться моментом – carpe diem, вот это все. А уж с чашкой любимого кофе наслаждаться моментом как никогда просто. Впрочем, сначала его нужно заварить.

Я сладко потягиваюсь, похрустев суставами, отбрасываю одеяло и выбираюсь из кровати. Слегка пошатываясь, топаю до ванной и умываюсь холодной водой. Из зеркала на меня смотрит сонный парень двадцати пяти лет. Смотрит – и уходит на кухню.

Кипяток с характерным бульканьем заливается в большую белую чашку с надписью «MY OWN BEST BOSS». Подхватываю ее за ручку и отправляюсь в комнату – к ноутбуку. Период безумно активной работы оставим на потом. Сейчас же пора взяться за просмотр одного из свеженьких TED-talks. Та-а-к, что там сегодня на главной?

Выбор пал на старину Тони Роббинса – этот двухметровый верзила с суперскоростной речью умудряется так замотивировать на новые свершения, что уже сам себя не узнаешь. Кстати, любопытно: если бы он приехал выступать к нам в Россию, то сыпал бы со сцены банальными истинами или же вложился бы в оригинальную программу? Наверное, я никогда этого не узнаю.

Перед тем как сесть за просмотр, надо сделать один звонок.

Боже мой, как давно я не видел Катю! Как давно она не приезжала. Нет, все-таки отношения на расстоянии – штука непростая. Надо было отговорить ее от этого универа. Ведь и у нас в городе – даром что всего пятьсот тысяч человек жителей – тоже есть сносные медицинские училища. Так нет же, Москву ей подавай.

Отношения на расстоянии, подумать только!

Гудок, другой.

– С добрым утром, солнце. Проспался-таки?

– Ха-ха, очень смешно.

– Ты время видел? Так всю жизнь проспишь, соня.

Слышу ее нежное обращение и не могу злиться.

– Ладно, ладно, буду учиться вставать пораньше… Ну как ты там? Готовишься? Вчера не засиделась?

Мы созванивались ночью, и она еще планировала зубрить.

– Ну до двух просидела. Строение мозга, сегодня обещали тест.

– Вот и отлично, – призадумываюсь на секунду и представляю, как она сидит сейчас на кровати в общаге. – Скажи, у тебя точно не получится пораньше приехать?

– О-ох, родной, как бы я этого хотела… Но, боюсь, никак. Помнишь, мы обсуждали, что на втором курсе должно быть получше? Так нет же, они еще больше нас нагружают! Я сама жутко недовольна, но…

Сейчас она скажет: «Представь, если бы твой врач учился так же, как ты».

– Представь если бы твой врач учился так же, как ты.

– Да-да-да, помню я эту твою присказку.

– Как скажешь. Я тебя очень люблю.

– И я тебя. Слушай, мне пора собираться.

– Э-эм, конечно-конечно. Понимаю… Целую.

– И я тебя. Пока.

Никогда, за все три года наших отношений не было, чтобы она взяла и прервала разговор из-за учебы.

Можно подумать, будто я преувеличиваю, но как-то раз во время нашего разговора Катю чуть не сбили на перекрестке. Тогда я сурово отчитал ее за невнимательность, но она все равно настаивала на своем. И даже после той опасной ситуации она все равно всегда общалась со мной подолгу и практически никогда не клала трубку. А тут…

Видать, и вправду сильно нагрузили по учебе. Ну ничего, она у меня сильная.

Справится.

А меня ждет исполин, который сам себя уже разбудил.

Разобравшись с Тони, я продолжаю серфить сеть и натыкаюсь на статью об осознанных сновидениях. Волнующая тема. Пускай некоторые не видят снов вообще, я отношусь к тем, у кого это получается – и довольно часто. Быстро пробежав текст глазами и отметив пару интересных идей, я отправляю статью в закладки, чтобы вернуться к ней позже. Глянув на часы, понимаю: пора выезжать.

Выхожу в гостиную. Шагаю к большому окну, чтобы оценить погоду. Приложения в телефоне – это отлично, но тело не обманешь: лучше уж потратить чуть больше времени, открыть окошко и кожей почувствовать легкий ветерок или солнце. Мне повезло: вот уже который день на улице тепло.

Возвращаюсь в комнату, надеваю джинсы и синюю рубашку. Проверяю все окна, обуваюсь. Выхожу из квартиры, поспешно сбегаю по ступенькам с третьего на первый и, широко распахнув подъездную дверь, ныряю в мир. Потратив несколько секунд на то, чтобы дать глазам свыкнуться с ярким весенним солнцем, и немного пожмурившись, направляюсь в сторону остановки.

Покидаю двор, перехожу маленькую дорогу. Справа – ЗАГС.

Может, именно в нем нам с Катей суждено?..

Ан нет, помню, сколько цыган вьется возле этого ЗАГСа… Пожалуй, мы выберем место покрасивее. И все равно надо будет просить товарищей, чтоб держали оцепление вокруг молодых – так, на всякий.

На остановке – почти никого. Утренняя давка давно закончилась, а до вечерней еще далеко. На привычном месте, дожидаясь будто бы именно меня, стоит желтая «газель». Согнувшись в три погибели и пробравшись внутрь, передаю деньги за проезд и устраиваюсь в дальней части салона, чтобы ничто не отвлекало от чтения.

К слову о чтении… Самое время дочитать ту статью из закладок. Открываю текст, начинаю вникать. Автор попытался разобраться в теме осознанных сновидений. Все, что происходит у нас в мозгу во время сна – моя тема. Хлебом не корми – дай посудачить про быстрые и медленные фазы, влияние недосыпа на здоровье, достаточное количество часов… Но все равно мои познания и в четверть не так глубоки, как у старого моего друга Жени – кстати, надо бы с ним пересечься на днях, давно не виделись. Может, и расспрошу его заодно, стоит ли вообще заморачиваться по теме осознанных, подумать только, сновидений…

А чего я, собственно, мнусь?

Сегодня понедельник. Подходящий день, чтобы стартануть какой-то новый проект, попробовать что-нибудь новое со своим телом и разумом. В данном случае – разумом. Самым ценным, что есть у человека.

Та-а-ак-с, а что за инфа у нас есть в статье? «Бла-бла-бла, вы сможете сделать то, чего никогда раньше не делали, побывать там, где не можете побывать в реальной жизни, пообщаться с теми людьми…»

Маленькая мартышка в моей голове лихорадочно бьет лапкой по металлическому звонку – а над ней гигантскими неоновыми буквами сияет: «BINGO!»

Прогуляться по Карловому мосту с Кафкой. Проплыть на «Снарке» с Джеком Лондоном. Покутить в грязных московских барах с Есениным. Пообщаться о литературной критике с Эдгаром По…

Да, пожалуй с Аллановича и начну.

А. Я не говорил?..

Вот уже несколько лет я жуть как проникся ЖЗЛ-ами писателей. Возможно, та любовь к литературе, которую во мне с детства воспитывали родители-интеллигенты, наконец нашла воплощение. Есть и другой вариант: сейчас интернет пестрит цитатами Бродского, Есенина, Кафки – и, быть может, мне просто хочется быть на волне и знать чуточку больше, чем все остальные?.. Не знаю. Так или иначе, мне интересны их жизни. Время от времени я захожу в книжный, набираю себе по несколько томиков каждого из авторов и с упоением растворяюсь как и в их произведениях, так и в их биографиях. Ну как, растворяюсь… На самом деле просто окуна…

Да что такое! Опять остановку проехал. Тоже мне, мечтатель хренов. Эдак и опоздать недолго.

– На «Заводе» остановочку, будьте добры.

Выбираюсь из маршрутки, ускоряюсь и почти вприпрыжку несусь к офисному центру. На энном этаже безликого серого куба – частная школа английского, в которой я добросовестно тружусь уже пару лет. Урок совсем скоро, путь – близкий, поэтому буду краток.

Я – ленивая задница. Единственное, в чем я проявляю хоть какую-то последовательность – так это в регулярности, с которой мои попытки изучить того или иного писателя терпят крах. Я не могу полностью разобраться с биографией ни одного автора…

Несусь, как студент на лекцию – даже неловко.

…С библиографией то же самое: только-только начинаю скрести ноготком по творчеству одного, как тут же переключаюсь на другого. А потом жутко из-за этого расстраиваюсь…

Я у порога крутой лестницы. Взбегаю по ступенькам, перепрыгивая через одну.

…Так, может, вот он? Мой шанс? Если статья не врет, то… Мы не ищем легких путей!..

– Здравствуйте, Тамара Ивановна! – бросаю женщине, спрятавшейся за плексигласовой перегородкой, и прохожу турникет.

– И тебе не хворать.

Если хоть одно рабочее утро пройдет без этой ее фразочки, я, наверное, правда, тут же слягу.

Уверенно двигаюсь к лифту.

…Да, надо как минимум попробовать. И что характерно – в статье речь идет об общении с теми людьми, о которых вы будто бы что-то уже знаете. Никаких вам переселений душ, чакр и всего в этом роде – голая психология.

Мой этаж. Выхожу из лифта, поворачиваю за угол – вот и кабинеты нашей школы.

«English breaks», – как вам?

…Решено. Попробую. Сегодня же.

А сейчас – самое время для клиентуры.

Надо сказать, что работа с людьми для меня – удовольствие.

Я – преподаватель английского.

Школа – одна из лучших в городе. И это не копирайтерские банальности или пресловутая солидарность. Я успел пообщаться с учениками конкурентов, и все они признавали, что «English breaks» – the best of the best of the best. Хотя нет ничего трудного в том, чтобы обставить школу, где ученика заставляют в качестве домашнего задания переводить Диккенса. Переводить. Диккенса. Нет, ну что за бред? Зачем вынуждать людей, которые пришли учиться разговаривать на английском, переводить с этого языка такие объемы?

А ведь ученики-то были ответственные – ночами не спали, все думали: «Вот он! Мой путь к овладению языком! Еще чуть-чуть – и заговорю!» Да ничего подобного. С таким подходом – разве что чуть лучше начнете понимать по-английски… Да и то не факт. А уж говорить точно не научитесь.

Система-то по-другому работает.

Как в The Elder Scrolls. Играли? Когда был популярен Morrowind, я еще пешком под стол ходил, но вот вышел Oblivion – и я не только наигрался всласть, но и вынес оттуда простейший прием, смоделированный разработчиками с реальной жизни. И уж в ней-то он срабатывает с поразительной безукоризненностью.

Какой именно прием?

Приведу пример из игрового мира Oblivion: вы – главный герой – хотите научиться стрельбе из лука. Что для этого нужно? Стрелять. Из лука. Не кастовать файерболы. Не махать двуручной булавой. А стрелять из лука. И с каждым, скажем, пятидесятым выстрелом ваш навык будет повышаться на один пункт. А если хотя бы половина выпущенных стрел будет реально поражать врагов – так и того быстрее.

Так же и с английским. Хотите научиться на нем разговаривать? Начните на нем разговаривать.

При этом количество людей (раньше – друзей и знакомых, теперь – учеников на пробных занятиях), которые будто под копирку повторяют один за другим: «Вы знаете, Марк, я – как та собака: все понимаю, но не говорю» – просто огромно. А ведь для первого шага достаточно чуть-чуть пообщаться. Обменяться простейшими фразами – и все будет.

Этим мы с «сестрами» – о них чуть позже – и займемся.

Вы можете подумать: с чего это я пустился в столь пространные рассуждения, когда еще несколько минут назад боялся опоздать на урок, стремглав несся к офису и обещал быть кратким?

Все просто: я успел как раз вовремя, поприветствовал сидящую за длинным серым столом группу учеников (несколько человек, все больше подростки) и тут же выдал заранее распечатанный тест по очередному юниту. Вот они и сидят, пишут. Покусывают ручки, трут лбы – думают. У одного так вообще кончик языка время от времени наружу выглядывает – так старается, бедолага. Сегодня у нас модальный глагол can и несколько других конструкций. Пускай строчат помаленьку. При этом они знают: время – на вес золота, дополнительных секунд я не дам. Ни единой. Я просто не понимаю преподавателей, которые позволяют ученикам засиживаться подолгу – нет стимула мощнее, чем ограничение по времени. А потому я только рад дать им возможность разогнать мозги до максимума.

Так, на чем я там остановился?

Ах да, Oblivion! Прекрасное было время. А какие задания «Темное братство» выдавало! Помню, спускаюсь я к ним в святилище…

После группы Elementary и пары индивидуальных занятий я закрываю кабинет и иду в нашу импровизированную учительскую. По-хорошему, это всего-навсего небольшой уголок, состоящий из шкафа с учебниками и расходниками и полукруглой стойки, где хранятся наши отчетные листы и печенье на перекус.

Неровным почерком заполняю поля с именами, датой и длительностью занятий. Расписываюсь в каждой строке. Собираю вещи, накидываю куртку, запираю учительскую и выхожу из здания.

Перед тем как сделать первый шаг вниз по ступенькам, прикрываю глаза, слегка приподнимаю подбородок и глубоко вдыхаю. Свежесть весеннего вечера набивает мой мозг эндорфинами и сводит с ума. Ради таких моментов хочется жить.

Что сделает этот миг еще лучше? Эмоциональная подсветка соул-треками из «Awesome mix vol.1». Здесь, кстати, еще один бонус для всех, кто занимается английским: ты можешь подпевать любимым исполнителям – в конце концов, ты же и вправду знаешь, о чем они поют.

«YES, I LIKE PINA COLADAS! AND GET CAUGHT IN THE RAIN!»

Такое чувство, будто каждая клеточка тела звенит, поет, ликует. С таким саундтреком ты не идешь по жизни – ты буквально летишь. Удача вновь на моей стороне: стоит подойти к дороге, как рядом тормозит нужная маршрутка.

– Мам, пап, я дома, – заявляю с порога.

– Сынок, проходи ужинать! – откликается мама из кухни.

– Иду-иду.

Семейная идиллия, не находите? Как реклама с обложки. За тем лишь исключением, что мне, оболтусу, уже двадцать пять. Но так-то идиллия. На самом деле она и есть. У меня хорошие отношения с родителями, и мне однозначно с ними безумно повезло. Когда в подростковом возрасте я бушевал максимализмом, они смиренно терпели мои выкрутасы и по-доброму успокаивали, если приходилось. Помогли с выбором вуза… И по-прежнему, вот, кормят. И кров дают. По-прежнему.

Только не смотрите на меня косо: мы откладываем. Большая часть на первый взнос уже есть, осталось только дособрать оставшееся и определиться с банком. Ну это потом, потом.

Поужинав сочными сардельками с толченой картошечкой, я отправляюсь в свою комнату. Только переступив ее порог, я разворачиваюсь на пятках и закрываю дверь.

Время работы над осознанными сновидениями.

Но прежде надо созвониться с Катей.

«Би-и-ип. Би-и-ип. Би-и-ип».

Хм. Наверное, принимает душ. Или телефон разрядился.

Я возвращаюсь к своему развлечению на вечер. Но пока я готовлюсь, пока штудирую дополнительные статьи и видео на ютубе, пока перечитываю в сотый раз По, ничего не меняется: Катя трубку не берет. Надеюсь, у нее все в порядке.

Ладно, надо попробовать лечь пораньше. Главное – я и в кровать беру сборник рассказов, читаю парочку перед сном. В очередной раз трясусь за героя «Колодца и маятника», угодившего в лапы испанской инквизиции. Позволяю сердцу-обличителю сдать полиции нас обоих (и меня, и персонажа). Ну и немного зависаю в Википедии. Как я успел убедиться на собственном опыте, впечатления, которые мозг получает перед сном, зачастую особенно ярко всплывают во время сновидений.

Итак. Согласно статье, шаг первый – сконцентрировать на чем-то взгляд. Однако мне концентрироваться особо не на чем: я в лучших традициях минимализма избавился почти от всего в комнате. Кроме просторной кровати-полуторки, стоящей в углу рядом с окном, и двери напротив него, видно только шкаф с одеждой, рабочий стол с погасшим монитором да вертикальную полку с книгами – от пола до потолка.

Шаг номер два: включить воображение на полную. Что ж, я представляю то одну, то другую сцену как из биографии По, так и из реалий Америки первой половины XIX в. Однако, хотя я относительно спокоен, то тут, то там небесную гладь сознания разрезают мысли-стрижи: я думаю об удачно подъехавшей маршрутке, о заботливых родителях, понятливых учениках, о том, какой прекрасный сегодня выдался вечер. Единственное, что омрачило этот на удивление приятный понедельник – я так и не смог созвониться с Катей. Сильно омрачило. А ведь если я сейчас засну – как она там? А вдруг она не сможет до меня дозвониться?

Но разволноваться всерьез мне не удается: не проходит и нескольких минут, как я проваливаюсь во мрак.

Глава 2 Понедельник, ночь

Тяжелая тьма обрушилась на меня резко. Я поднимаюсь с трудом, что странно: тела я не ощущаю. Я – лишь дух.

…И покоя мне нет никакого.

Но где я? Помещение очень темное. Потолок низкий. Пахнет сыростью, повсюду коробки. Что за ними – непонятно, непроглядный мрак, еще плотнее, чем тот, что меня окружает. Наконец я вижу небольшой сгусток света. Непонятно, откуда он берется. Как из воздуха. Миную его, вылетаю наружу.

Я на корабле.

Парусник с высоченными мачтами и трепещущими полотнищами парусов. По странному наитию вдруг понимаю, что нахожусь здесь добровольно – в какой-то момент я сам решил, что так будет лучше. По спирали набираю высоту и бросаю взгляд на воду, по которой идет корабль – но волн как будто и нет. Более того: нет воды. Судно просто движется сквозь туман и по нему. Резко пикирую от мачт вниз. Пытаюсь найти хоть какие-то призраки жизни на палубе, на корме, у руля, в трюме. Везде пусто. И в то же время… За спиной то и дело возникают тени, но повернешься – и они, мигнув расплывчатым силуэтом, не дав себя рассмотреть, исчезают.

Продолжаю обследовать помещения. Все сильнее ощущение, будто что-то не дает мне рассмотреть корабль целиком. Причина кажется гротескно абсурдной: корабль изначально нарисован очень грубыми, общими мазками. В нем нет… детализации?… Он так же расплывчат, как и испаряющиеся тени. Даже сырости в действительности нет. Я вообще уже не уверен, что и правда нахожусь на паруснике: обстановка слишком абстрактна.

Вдруг начинается движение. В этот момент я нахожусь где-то на верхушках мачт. Корабль ускоряется. Как и раньше, я скорее понимаю это, чем ощущаю. Не органы чувств подсказывают мне, а наитие.

Вдали, в бездне тьмы, чернеет воронка. Корабль несется прямо на нее, и вот я уже слышу рев воды. Стоп, какой воды, если мы плыли по туману? Но нет, все верно: по обе стороны от корабля колыхаются свинцовые волны. Наше судно продолжает держать курс на воронку. Оно несется к ниспадающему в бездну водовороту. На лицо летят холодные капли. Что-то будет. Не могу понять что. Тревоги нет, как нет и радости. Просто знаю: там что-то произойдет.

Корабль летит все быстрее и наконец проваливается в воронку. Та схлопывается в ту же секунду, а я остаюсь ни с чем.

И вдруг кто-то словно включает свет.

Теперь я понимаю, где нахожусь – на небесах. Не-бе-сах. Клубы воздуха, которые я раньше принял за туман, – на самом деле облака. Именно так они и выглядят, когда пролетаешь над ними.

Буквально в двух метрах от меня плотный облачный покров разверзается – и из него медленно вылетает очаровательное создание. Мне неведомо ее имя, но я знаю: она мне нужна. Без нее я – никто. Мы связаны так, что стоит разойтись – и натянутой струной загудит цепь судьбы. Она любит меня. Мы должны быть вместе.

Вместе. Вместе.

Она касается моей руки. Глаза ее закрыты, а голова опущена. Пригибаюсь, чтобы взглянуть ей в лицо снизу вверх, но порыв ветра закрывает его прядью волос.

Набираюсь смелости, дотрагиваюсь ладонью до ее подбородка и подаюсь ближе.

Она послушно вскидывает голову – и резко поднимает веки. За ними лишь мрак и пустота. Мне нельзя посмотреть в ее настоящие глаза. Пока нельзя.

Глава 3 Вторник

– Сынок! Просыпайся! Завтрак остынет!

Слова дребезжат где-то далеко.

– Сегодня вторник! – не унимается ма. – У тебя по вторникам занятия раньше!

– Да встаю, встаю! – раздраженно мычу я.

Пора разлеплять глаза. В теле – легкая ломота. А вообще где эффект-то? Ничего особенного я не почувствовал. Ну вот огромный водоворот. Облака. Корабль, что плыл-плыл, а потом упал в воронку. И наконец, девушка. Лица не вспомнить, как ни старайся… Да и ладно.

Не знаю, что там они должны были дать мне, эти осознанные сновидения, да только ничего конкретного и проникновенного я не получил.

Окей, будем пробовать еще.

Но прежде – позвонить Кате. И почему она вчера вовремя не ответила? Протягиваю руку к подоконнику, где вчера оставил мобильный. О, смотрите-ка, аж пять пропущенных. Ну я ее сейчас отчитаю. Не успеваю набрать номер, как вижу на экране «Входящий от: Катенька».

– Ой, прости, я сначала над одним предметом работала, потом к психологии готовилась, потом еще. А потом пришла Лизка, мы с ней еще посидели – ее парень бросил, я никак не могла ее успокоить, а потом…

Я слушаю ее и думаю: как же это у нее так получается, а? Знает, знает меня как облупленного. И уже выучила, что самый верный путь к моему сердцу, когда я обиделся, – взять и признать свою ошибку. Но для виду все равно пожурить надо.

– Катя, ну как же ты так. Заставила меня волноваться. Я все звонил и звонил… Ладно. Обещаешь больше так не делать?

– Торжественно клянусь!..

Я сразу представляю, как она приподнимает правую руку; как вздергивает подбородок, из-за чего каштановые кудри слегка колышутся. Как же я по ней соскучился… Она что-то еще говорит, а я растворяюсь в собственных грезах.

– …Ты меня прощаешь? – слышу я ее финальную фразу.

– Да как тебя не простить.

– Вот и славно! Как ты там?

– Неплохо, в общем-то. – Лежа на спине, беру телефон в левую руку, а правую вытягиваю. Кручу раскрытой ладонью – старая привычка танцора-народника. Старая, да приятная – мышцы отзываются на экспресс-растяжку приятной болью. – Вчера вот попробовал новую тему – осознанные сновидения. Слышала про такое?

– Да, бывало как-то. Кажется, Костик недавно…

Тут она резко осекается.

– Кто-кто? – переспрашиваю я. Образ девушки из сновидения вновь всплывает в голове, и я на секунду задумываюсь, рассказывать ли о ней Кате.

– К-костик, одногруппник мой. Нас несколько девчонок сидело перед парой, так он и упоминал, кажется, несколько месяцев назад об этом. Я тогда еще подумала: «Обязательно Марку рассказать надо, он ведь любит всякие штуки про сны», но как-то забыла.

– А-а-а, понятно. – Я сажусь в кровати. – А я вчера на одну статью наткнулся с инструкциями и решил не откладывать… Но вот прошла первая ночь – и пока особых результатов нет. Разве что устал. После сна устал, представляешь? Ладно, расскажу, если получится что-то толковое.

– Обязательно расскажешь!

– Еще как… – Снова ложусь на спину. – Ладно, пойду я собираться, а то сегодня на занятия надо бы пораньше.

– Давай! Уже совсем скоро увидимся. Целую!

– И я тебя! Пока.

Положив телефон обратно на подоконник, я начинаю растягивать вторую руку и думаю: люблю я все-таки ее. Вот люблю, и все тут.

Ненавижу опаздывать.

А именно это сейчас и происходит. Снова. Вот почему, почему у меня никогда не хватает силы воли с вечера: вовремя лечь спать, с утра поднять себя с постели, а потом не трещать подолгу с родней?

Но хуже всего то, что опаздываю я к одной из самых спорных моих учениц – Виктории. Эта серьезная особа очень переживает, если я вдруг задерживаюсь – не потому, что со мной могло что-то случиться, а потому, что тратится ее драгоценное время. Впрочем, кто учителя ужинает…

Ничего, нормально. Выбегаю на улицу. Добравшись до остановки осознаю, что лимит удачливости был, был да весь вышел, причем еще вчера: ни «газелек», ни «пежо» подходящего маршрута я не вижу. И ладно бы дело было только в этом – на остановке еще и толпа народу. И что-то мне подсказывает – им всем со мной по пути.

Представьте себе шарик. Он лежит в вашей правой ладони. Резина, из которой он сделан, настолько плотная, что несмотря на небольшой размер вы четко ощущаете его массу. А теперь вы зажимаете этот шарик между указательным и большим пальцем и начинаете со всех сил давить, давить, давить… Такой шарик – это я сейчас, пока иду нервным шагом от остановки к работе.

С одной стороны, на меня давит ответственность за то, что я реально сильно опаздываю на урок: двадцать пять минут – не шутки. Перенести занятие возможности нет. Кстати, мне только что стало понятно, откуда столько народу на остановке – еще не закончился утренний час-пик. И да, хотя я отправил Виктории развернутое сообщение, она ответила одним словом: «Жду». А уж я точно не жду ничего хорошего.

С другой стороны, меня здорово вывела из себя езда в переполненной маршрутке – сравнение с резиновым шариком никогда не было уместнее.

Добегаю до офиса, проношусь через главные двери, мчу по коридору. И молюсь, чтобы ученица не слишком негодовала. Резко торможу у нужной двери, делаю глубокий вдох и захожу в кабинет, залитый утренним солнцем.

– Здра-а-а-а-авствуйте, Виктория! – Улыбаюсь я во все тридцать два, на ходу снимая куртку.

– Хэ… Хэллоу!

Похоже, не так уж она и расстроена. А что, может статься, она и сама опоздала. Извиняюсь, обещаю, что больше не повторится, и решаю обсудить тему, которая нынче мне особенно интересна.

– Виктория, а что вы знаете про осознанные сновидения? – интересуюсь я на английском.

По ее лицу пробегает целая стайка эмоций: удивленно вскинутые брови, затем – легкая улыбка, потом – насупленность, в конце – качание головой.

– Марк, айм…

– Нет-нет, не надо, я в вас верю, вы справитесь!

Но что-то ни в какую.

– Хорошо, давайте начнем издалека, – говорю я.

Почему-то не могу избавиться от одышки, что овладела мной еще у двери в кабинет. А сердце, сердце-то колотится! Вновь делаю глубокий вдох – и обращаюсь к ученице с вопросом полегче:

– Сколько часов в день вы спите?

– Оу, ай слип… слип ай… эбаут севен. Ор эйт. Й-йес. – Финальное «йес» она произносит не только с присущей жесткостью в «й», но и с утвердительным кивком.

– Хорошо! Скажите, а мягкая ли у вас кровать?..

Закончил. Пообещал в следующий раз начать пораньше. Проводил до двери и помахал на прощание рукой.

Теперь на очереди – «сестры».

Милейшие дамы: одна постарше – крепенькая крашеная блондинка, трудится в должности зам. директора на окологазовом предприятии. Зовут Людмила. Вторая – Оксана, помоложе, работает в банке, начальником отделения. Более разбитная; иной раз может и матерное словечко – даром, что на английском, – ввернуть в разговор. «Сестры» пришли ко мне на уровень Beginner – курс для самых-самых начинающих. И вот мы с ними планомерно, уже где-то с полгода, занимаемся.

Прогресс, надо признать, слабоватый. И тут же проявляется двойственность и, я бы сказал, парадоксальность результатов: Людмила старательно выполняет все домашние задания, выписывает новые слова, даже, в качестве бонуса, слушает в машине аудиотреки к курсу. Да только язык ей дается плохо.

А вот Оксане все дается легче – но она ничего не делает. От слова «вообще». Практически на каждом занятии обещает мне начать работать более ответственно, да никак.

– Что ж, дамы, давайте начинать. Есть вопросы по домашнему заданию?..

Так, вроде все прошло нормально. Даже успели немного посмеяться над свежим анекдотом о ком-то из политической элиты.

К слову об элите. Может сложиться впечатление, будто я в школе совсем один, однако это не так. Сегодня двух других работающих по найму преподавателей не было, зато пришла наша начальница, Наталья Андреевна.

Про эту даму стоит рассказать отдельно. Как и у любого человека, отмеченного предпринимательской жилкой, инициативная сила, смешиваясь с исполнительностью и профессионализмом, бьет из нее ключом. Она успела закончить местный лингвистический вуз – я подозревал, что с отличием, но она особо не распространялась, – переехать в Германию на несколько лет, влюбиться в немецкий язык, разочароваться в нем, вернуться в родные пенаты и на накопленные с родителями средства (но больше – на заработанные в Германии) открыть собственную школу «English breaks».

Как и любого прогрессивного предпринимателя, Наталью Андреевну должны были посещать мысли об открытии филиалов по франшизе своей школы, но эту мысль она в себе подавила. Все-таки школа языка – не кофе-ларек, который можно поставить где хочешь. Вопрос как минимум в кадрах, которые обучаются не год и не два. С другой стороны, мне грех жаловаться, меня-то взяли без педагогического образования – за красивые, так сказать, фразовые глаголы. Я хоть учился, но закончить-то не закончил.

От размышлений меня отвлекает знакомый голос.

– Марк! Нам надо поговорить.

У меня внутри все напрягается – настолько силен контраст между необычно суровым тоном Натальи Андреевны и моим расслабленным настроем от хорошо проведенного урока.

– Можешь заменить завтра Анечку? Она приболела, а Инженеру своему не хочет занятие отменять.

Да что ж такое-то. Неужели мой эмоциональный маячок дал сбой? Странно.

– Да-да, Наталья, конечно, как скажете. А во сколько он?

– Um zwölf Uhr.

– Сэй уо-от? – нараспев спрашиваю я. Ох и любит же начальница все эти немецкие прихваты. Да я и сам, хоть и не особо немецким владею, большой любитель обсуждения всяких лингвистических штук.

– В полдень, говорю.

– Хорошо! И никого переносить не придется: просто приду чуть пораньше.

– Вот и замечательно, – бросает она и принимается вызывать такси. Она спешит по делам в другой конец города.

Дела. У Натальи Андреевны всегда дела.

Начальница уезжает, а я выхожу в коридор перекинуться парой слов с дамой-администратором, сидящей на входе в офис. Тут же беру себе зерновой мокачино из кофейного аппарата и вскоре удаляюсь в один из кабинетов проверять вчерашние тесты группы Elementary. С ними на днях новое занятие – в среду, кажется. Или в четверг. Надо будет проверить расписание.

За кофе проверка идет бодро. Не успеваю моргнуть, как приходит последний ученик-индивидуал на Upper-Intermediate. Уже к семи я окончательно свободен.

Спустя час я оказался дома. Все больше из-за пробок, но был у моего затянувшегося пути еще один виновник – книжный магазин.

Есть за мной грешок: заскочив в книжный, я физически не могу оттуда выйти. Засасывает как в черную дыру, назад не вытянуть – ну никак, даже клещами. И, само собой, нельзя выйти без покупок. Так и в этот раз.

Прекрасно, просто прекрасно. Сама прогулка по городу с новыми книгами греет сердце, как практически ничто иное. Да-а, ты, быть может, отдаешь себе отчет в том, что за чтение примешься очень нескоро, однако все равно получаешь удовольствие от самого факта.

В этот раз моему настроению подыграла еще и погода. Хотя прямо над головой застыло огромное, почти черное облако поразительной плотности, достаточно было устремить взгляд вдаль – и в небольшой прорези между высотками виднелся проблеск. К нему медленно двигалось рыжее заходящее солнце. Небо там было еще голубым и так прекрасно контрастировало со сгустившейся надо мной грязно-серой массой, что не оставалось сомнений: «Ночь пройдет, наступит утро… ясное». А если приплюсовать сюда радость от книжных покупок, то на моем лице наверняка играла улыбка. Не удивлюсь, если прохожие принимали меня за «деревенского дурачка»: идет себе, лыбу давит. Весь мир ему нипочем, и ни одна проблема не может его покоробить.

Похоже, родители уже вернулись с работы… Хм, странно. Обычно они приходят позже. Разуваюсь, кладу книги на столик в прихожей и слышу из кухни неясные перешептывания. Вдруг разговор резко прерывается – тишина, как будто я спугнул собственных родителей. Прохожу в кухню.

– Мам, пап, о чем общались?

– Ой, да так, ни о чем особенном. Ужинать будешь? Я котлеток нажарила…

Как бы велик ни был голод, понимаю, что надо докопаться до истины – уж больно заговорщически они переглядываются, но, кажется, по-доброму. И даже улыбаются… Поинтересуюсь, пожалуй. И спровоцирую их на исповедь:

– Да ладно, признавайтесь уже. А то вдруг переживать начну…

– Ох, Марк, все тебе надо знать. – Мама, стоящая у плиты, опять переглядывается с папой. Глаза у того блестят. – В общем, дело такое: мы ЕДЕМ В ОТПУСК!

Мама еле сдерживает радость и бросается обнять отца. Тот, слегка подавшись в ее сторону, получает чмок в щеку и еще один – прямо в пышные усищи. За этот moustache я иногда зову его «Фридрих Аркадьевич».

– Да-а, сынок. Решили вот отдохнуть. Билеты взяли. В Европу. Надо же и мир посмотреть, – будто бы извиняясь объясняет отец.

В конце концов, мне удается выяснить следующее: родители отбывают уже завтра и до последнего ждали – хотели сделать мне сюрприз. Ну и плюс было непонятно с визой, удастся им в этот автобусный тур по Европе попасть или нет. К счастью, визу дали, и поедут они как раз на неделю.

– Пап, мам, ну отлично же! Очень за вас рад. – А про себя думаю: а раньше не могли бы сказать? Мне бы жуть, как хотелось вырваться из города. Попутешествовать. Поболтать с местными – ученики, часто выезжающие за границу, рассказывают, что в Европе чуть ли не каждый второй сносно балакает на инглише. Обидно, что не попадаю… Но виду не подаю. – Очень, очень рад. А пойдемте к компьютеру – посмотрим в интернете, что стоит посмотреть в городах, которые вы будете проезжать…

Незаметно подкралось время ложиться спать. Я по-прежнему во всем следую статье. Не забыл и про дневник – по указке автора еще утром я старательно перенес туда все детали сна о корабле. И про то, чтобы держать в руках свой «Артефакт» – эта штука должна помочь мне в сновидениях. Кошелек всегда при мне, а в нем среди монет есть особенно ценная – ее привез из Нью-Йорка один мой ученик. Смешно вспоминать, но я чуть не расцеловал его за магнитик, пару газет и вот эту монетку.

Монета – четвертак. Двадцать пять центов прямиком из Штатов, в которые я так силюсь и жажду попасть, да все никак.

Четвертаки бывают разные. Аж пятьдесят вариантов – по числу штатов. Мой ученик честно признался, что особо не выискивал монету со, скажем, Статуей Свободы (из штата Нью-Йорк) или с техасской звездой. Мне достался четвертак из малоизвестного штата Мэриленд, расположенного на правом берегу – немногим ниже Нью-Йорка.

На монетке – ветки белого дуба, надпись «The Old Line State» и купол парламента Мэриленда. Именно ее я буду использовать, чтобы проверить, нахожусь я в реальности или все-таки брожу по глубинам осознанных сновидений.

Только что осознал: я ведь давно не связывался с Катей! Звоню, в этот раз – по скайпу. У них интернет там, в общежитии, с перебоями, поэтому не всегда удается урвать нормальную связь, чтобы пообщаться по-нормальному. На той стороне подняли трубку, но без видео: и в итоге я лишь смотрел на свое уставшее лицо. Как вдруг:

– Привет, Марк! Как ты там? – интересуется Катя. На фоне какой-то шум, но я не могу понять, какой.

– Привет, солнце. Слушай, нормально. А ты не включишь видео? Хочу на тебя посмотреть.

– Ой, ты знаешь, у нас здесь связь такая себе… Давай лучше голосом?

– Окей. – Пока он говорила, шум прояснился: кажется, я различаю отзвуки баса и разговоры людей. Но они где-то далеко, будто их и нет вовсе. – Ка-ать?

– А что это у тебя за разговоры на фоне?

– Разгов… А-а, ты об этом. Это Люда, моя одногруппница. Опять кучу народа у себя собрала. И ты прикинь: она не в соседней комнате, а через одну – и все равно слышно! Представляешь?

– М-да уж, даст она вам поспать сегодня…

– И не говори. – Катя делает паузу и, будто делая над собой усилие, спрашивает: – Как ты там, Марк?

– Да нормально вроде все. Сегодня вот вспоминал наш с тобой поход в тот бар, как его, с морским таким названием…

– Ты про «BARенцев»?

– Точно, он.

– Я помню. – В ее речи зазвучали нотки меланхолии. – Ты повел меня туда на нашем первом свидании.

– Тоже вспоминаешь? То-то же. А знаешь, я ведь от того вечера не ждал ничего особенного: ну привел девушку в бар. Думал, посидим, выпьем по бокалу пива, перекусим бургерами и разойдемся. А в итоге…

– … в итоге мы ушли глубоко за полночь. И ты пешком проводил меня до дома через весь город.

– Так и было. И не зря: какое в ту ночь было небо! Мы шли, а у нас над головами купол черный, как нефть – и весь в звездах. Помню, я еще удивился: вроде не за городом, а световое загрязнение совсем не мешает.

– Да. Я тоже это помню. Ты еще показывал мне созвездия: обеих Медведиц, Пояс Ориона и Кассиопею.

– Ну да, просто это все, которые я помнил из детства – вдобавок их очень просто найти. – Мои губы сами по себе растягиваются в улыбке. – А потом мы стояли у твоего подъезда. И целовались, долго-долго. Наконец, тебе надо было идти. Я еще немного постоял под окнами, помахал тебе в окно, когда ты выглянула, и двинул домой – как раз начало светать. Ты помнишь?

– Помню, Марк. Конечно, помню. Классный был вечер. – Катя держит паузу. Паузу длиной в вечность. Но вот она заговаривает вновь, ее тон неуловимо меняется и на фоне будто снова включились бэкграунд-басы и притушенная речь. – Знаешь, мне нужно идти. Ты там поосторожней со своими сновидениями! Обнимаю, крепко-крепко.

– И я тебя, Катя. – Говорю я белому чату, что появляется по окончанию звонка. – И я тебя.

Разговор завершен, и я со спокойной душой выполняю все задания из статьи. Еще несколько раз озвучиваю аффирмацию «я не сплю» перед самым сном.

Постелив кровать, забираюсь под одеяло. Телефон вместе с монеткой Мэриленда – рядом, на подоконнике.

Обновляю будильник, чтобы тот меня разбудил ровно через пять часов. Надеюсь, все получится.

Удачи мне. Осознанной сновиденческой удачи.

Глава 4 Вторник, ночь

Он пялится на меня.

Несмотря на потертости, глаза-провалы и косой силуэт, для своих лет он выглядит сносно, даже более-менее дружелюбно. Но вместе с тем – он пялится на меня. Он, этот грузный серый особняк.

Я внимательней всматриваюсь в двухэтажного незнакомца. Строгие очертания, аккуратные угловые башенки, широкая лестница, ведущая к массивной входной двери, и два огромных окна по бокам – как раз они и создали жутковатый эффект слежки.

Однако помимо гнетущего «взгляда» есть в здании и нечто сверхъестественное: оно словно состоит из множества серых осколков, которые, замерев на несколько секунд, разбегаются, вращаются и собираются вновь. Разошлись, покрутились, собрались. Разошлись, покрутились, собрались. И еще цикл. И еще, и еще… Внезапный минорный аккорд обрывает трансформацию. Здание вновь становится цельным – но я все равно воспринимаю его как что-то вроде расплывшейся проекции.

Делаю несколько шагов по крыльцу и, подобно Христу из двадцатой главы Евангелия от Иоанна, не прохожу, но бесплотно пролетаю сквозь дверь. Кажется, так обычно и бывает в снах.

Оглядываюсь, рассматривая мрачное убранство дома. Это непросто, ведь сознание продолжают беспокоить странные эффекты: теперь кажется, что стены постоянно меняются, текстуры плывут. Вдали виднеется стенной шкаф с древними фолиантами за стеклянными створками. И все в постоянном движении, изменении… Завороженный неопределенностью, я размеренно вышагиваю по первому этажу.

А вот и длинный коридор. Двери – много дверей; все на равном расстоянии друг от друга. Дергаю одну ручку, пытаюсь открыть – ничего. Другую – то же самое. Внутри пробуждается чувство ненужности, я мечусь, не зная, куда себя деть. И вот, после прогулок по первому этажу и бесплодных попыток войти хоть куда-то, я возвращаюсь к главной двери и обнаруживаю, что она исчезла.

Подхожу к тому месту, где стоял несколько минут назад, но вижу лишь кусок стены, испещренный непостоянством узоров.

Я оборачиваюсь и наблюдаю шикарное зрелище: огромная, широченная лестница на второй этаж. Там, наверху, она ветвится вправо и влево. Но звук, который привлек мое внимание… Откуда он? А вот же они, осколки ваз, прежде стоявших на столиках по бокам от первой ступени. Похоже, кто-то разом разбил их – только так можно объяснить синхронные звуки падения… Но, погодите: что же это? Вазы еще летят! Они еще не упали!

Я в смятении делаю несколько шагов. Вазы полузастыли-полулетят навстречу судьбе. В миг, когда они уже должны соприкоснуться с полом, вазы начинают мелко вибрировать и, подобно солдатам, вернувшимся на посты, летят назад, к столикам.

Перестав удивляться происходящему в особняке, я ступаю на лестницу. И передо мной появляется она – девушка из предыдущего сна.

Удивительна моя первая мысль: если бы я не описал незнакомку в журнале сновидений – хотя бы в общих чертах, – я бы ее точно забыл. Но я описал. А значит, помню. Помню эти роскошные вороные волосы. Закрытые глаза. И странный ореол.

Моя бестелесная фигура замерла в оцепенении. Я не знаю, что делать. Мне нужно к ней. Но едва я заношу ногу над ступенью, как девушка распадается на двух: одна в красном, вторая в синем. И они уходят в противоположных направлениях.

Мое тело слегка приподнимается, и я, летя за той, что в синем, сливаюсь с бесконечной судьбой.

Глава 5 Среда

«Та-та-та-да-а-а!» – ревет будильник на телефоне, вырывая меня из сна, порожденного, казалось бы, эпизодом из первой «Матрицы». Да и чувствую я себя сейчас так же, как Нео, очнувшийся в одной из миллионов капсул – даром, что без штекера в затылке и слизи по всему телу.

Не хочется даже высовываться из кровати – голова раскалывается. А судя по виду из окна, погода меняется. От вчерашнего солнца не осталось и следа; небо затянуто облаками.

В комнату входит мама и напоминает, что в четверг они с отцом уезжают отдыхать. В голове проносится картина: родители, лежа на пляжных шезлонгах, чокаются коктейлями и улыбаются жаркому солнцу – а я растянулся на кровати и так страдаю от головных болей, что мечтаю поскорей умереть.

Мама выходит. Сажусь, но пока не встаю. Кажется, могу и завалиться на бок, будто пьяный. Хоть не тошнит! Но вот вопрос: почему мне так плохо?..

Странные дела с этими осознанными сновидениями: в статье написано, что я должен осознавать свое пребывание во сне. Так и есть. Но в то же время осознаю я и другое: во сне нет никакого Марка. Я будто становлюсь другим. Неким незнакомцем со своими мыслями, страхами и желаниями. Более того: во сне у меня нет своих воспоминаний. Я не знаю этого человека, но чувствую, что он – это я.

Звонит телефон. Это Женя.

– Ну что там, Марк? Идем сегодня тусить?

– Не, Жень, давай-ка без меня.

– Э-э-э, погоди-ка. В смысле «без меня»? Ты же сам предлагал…

– Может и предлагал. Сорри, сегодня никак.

– Ясно. Прокидываешь, значит, старого друга. Ну ладно, бывай.

Короткие гудки.

Женя не обидчивый. Женя поймет.

Не могу отделаться от чувства, что я что-то забыл. Ну ладно. Топаю до кухни, нахожу записку на холодильнике. Ровный мамин почерк: «Уехали папе за одеждой. Суп в холодильнике. Будем к вечеру».

Достаю кастрюлю, ставлю на плиту. И тут же убираю обратно – потому что вспоминаю про замену, которую обещал Наталье Андреевне.

Черт, совсем опаздываю. И не хочу сегодня работать.

Тут вспоминаются слова одной из моих коллег. В какой-то из первых рабочих дней, когда я врывался на каждое занятие со свойственной всем неофитам энергией, она сказала: «Знаешь, Марк, настанет день, когда то, что тебя сейчас так увлекает, станет поперек горла – и преподавание будет не в радость».

Кажется, она что-то говорила про серость… Смеюсь. Говорят, что у девчонок, которые начинают работать вместе, синхронизируются менструальные циклы – похоже, и у меня настрой попал в унисон с серым небом, затянутым серым декадентным полотном. Но хватит тормозить, надо двигаться.

Спускаюсь по лестнице, выхожу из дома. Черт, как-то я легко оделся для такой холодной погоды. Вспомнил, как мама, выходя из дома раньше меня, обязательно звонила и говорила: «Маркушенька, на улице холодно! Оденься потеплее». Что ж, в этот раз ей немного не до меня.

Силюсь убедить себя в том, что освежающий холод меня взбодрит. Да и вообще, «надо мыслить позитивно». Бреду до остановки. Почти сразу понимаю, что бодрости не прибавляется. Голова гудит. Надо было отменить занятие. Вряд ли я нормально предстану перед тем инженером, мегапозитивным парнем, у которого к тому же высокий уровень языка.

Забираюсь в маршрутку. Заплатив и нахохлившись на сидении, оглядываю публику. Вы любите рассматривать людей в общественном транспорте? Вот у меня, например, очень долгое время в голове была мысль: а что, если бы сняли отечественный аналог сериала «LOST», да только о людях, которые вдруг ни с того ни с сего оказались вне времени, или на фантастическом острове, или типа того. Да только все они были бы объединены одной маршруткой. И там чтоб мама с маленьким сыночком. Грозный лысый бугай. Две, а то и три бабки. Парочка студенток. Случайный делец средней руки. И чтоб у всех – свои секреты.

Смотри-ка, Марк, а ты уже оттаиваешь! Может, еще и по поводу сна порефлексируешь? Хм, вот интересно, может ли мое изменившееся состояние быть как-то связано с тем, что я начал практиковать ОС?

Не уверен, но наверняка знаю одно: я совершенно точно стал погружаться лучше и глубже. Вещи, которые мне сегодня померещились, не отличались идеальной четкостью, но я крепче слился со своим сновиденческим «эго»… Хоть и ощущаю себя кем-то еще. Будто надел по ошибке чужое пальто: смотришься в зеркало – и не узнаешь самого себя.

Жажда поскроллить ленту мгновенно одерживает победу над психологической рефлексией. Залипаю в телефон, просматриваю новости. В паблике «Типичный Литератор» выложили статью про По. Во, как раз моя тема. Почитаем.

«“Ворон” мог и не быть стихотворением. Сами посмотрите на темы, которые в нем поднимаются: полночь; томная дремота; неназванный старый том; состояние, в котором человек вот-вот отойдет ко сну. Эти мотивы По не раз использовал в своих рассказах. Взять и отрицание сверхъестественного посетителя – да это самая настоящая “Лигейя”! Или это мог бы быть Родерик Ашер. А то обстоятельство, что Ворон сводит с ума несчастного? Точно так же персонажи эдгаровской прозы терпят психологический крах из-за таких вещей, как черные коты или громкий стук (казалось бы мертвого) сердца. А в случае “Ворона” дополнительный эффект достигается как раз за счет того, что помещены эти темы в поэзию. И в итоге мы имеем стихотворение с запоминающимся ритмом, с понятными рефренами, но при этом без ужаса, который можно назвать отвратительным. Это поэма, которую может прочесть и оценить по достоинству что взрослый, что ребенок».

Про повторяющиеся мотивы автор верно подметил. Впрочем, говорят, По повторно использовал сюжеты еще и потому, что пытался заработать денег не только работой редактором в разных журналах, но и как раз писательством. А деньги были еще как нужны: надо ведь позаботиться о Вирджинии, любви всей его жизни…

Кстати о любви – совсем с Катей забыл списаться.

«С добрым, любимая! Как ты там?»

Ответ приходит практически мгновенно: «Привет. У меня все хорошо:) На учебе. Почему не позвонил?» Я пишу: «Сорри, совсем забегался, на урок опаздываю. Созвонимся чуть позже?» Она отвечает: «Как знаешь: P Я дальше лекцию слушать». И немного погодя: «Люблю тебя». «И я тебя», – отправляю я ей.

Текст про По и этот разговор немного привели мысли в порядок: на душе легчает. Как вдруг – еще одна смс-ка. От Натальи Андреевны. Ох, ну и схлопочу же я сейчас…

«Марк, ты помнишь про урок с Сергеем в 11?»

Только я заношу большие пальцы над цифровой клавиатурой, чтобы расплыться в, честно говоря, мало что значащих извинениях, как вдруг… Одиннадцать! Боже ты мой! На часах же еще только 09:45. Я и правда забыл, да только в свою пользу.

«Конечно помню, – пишу в ответ я. – Даже приеду пораньше, чтобы не опоздать».

И про себя думаю: «Отлично, отлично». Зарядившись надеждой, даже расправляю плечи – все как говорила женщина из TED-выступления про связь между осанкой и уверенностью в себе. Жаль, соседи по маршрутке не оценили мой ход: один уже недовольно кряхтит, а другая одарила прожигающим взглядом.

– Hi there! – приветствую я ученика.

– Hello! How are you? – уверенно отвечает Сергей. Голос у него слегка высокий, но, надо сказать, ничуть не писклявый.

Урок проходит хорошо. Сергей – ученик выдающийся. Его ждет большое будущее в английском языке, хотя, казалось бы, куда уже выше. Откуда результат? Врожденные способности плюс исправное выполнение домашних заданий. Вот и сейчас он сдал эссе о влиянии интернета на современные аспекты жизни людей, а я пообещал передать текст моей коллеге, которая ведет у Сергея постоянно.

По нему видно, что человек любит то, что изучает. Он даже уже начал подрабатывать переводом видеоигр для одной вполне себе известной компании. Парень определенно кайфует от всего, что связано с языками: не прочь почитать книги на английском, периодически посматривает фильмы и сериалы в оригинале. Метод из Oblivion в действии – и результат не заставил себя долго ждать.

Надо будет обсудить с коллегой возможности Сергея: может, стоит усложнить ему уроки? Не только давать задания из более продвинутых курсов, но и чаще устраивать тренировки на время?.. Чтобы, например, он пересказывал главные события вчерашнего дня, причем строго за минуту и ни секундой больше? Подобное ограничение прекрасно повышает навык говорения – проверено на себе! В конце этого урока я и так дам ему задание побольше, чем обычно задает моя коллега. Все потому, что Сергей – из учеников «с особенными потребностями». Но не в том смысле, что он «альтернативно одаренный» (ну и странный все-таки термин), а в том, что к нему нужен особый подход. И его-то мы парню и обеспечим.

Помню свои занятия в педе. Как и любая другая филологическая группа, наша состояла в основном из девушек. Не раз и не два ловил я их взгляды – и если бы восхищенные! О нет, там было удивление, сменявшееся злобой. А как иначе: ведь в лучших традициях teacher’s pet (так на английском зовется любимчик учителя) я то и дело просил у преподавателей побольше домашки. Например, когда они задумывались «Хм-м, а сколько бы минут подкаста вам сегодня задать?..», я частенько ворчал, что трех минут мало – а потом удивлялся, почему одногруппницы не хотят со мной обедать. Ну и ладно. Зато за расшифровкой новостных подкастов BBC (адрес bbc.co.uk/podcasts помню до сих пор!) я провел немало приятных часов.

В конце урока с умничкой Сергеем рекомендую ему тот самый сайт с подкастами, даю домашку и прощаюсь. На очереди – Юля.

Юля – девочка непростая. И дело не только в том, что родители позволили ей покраситься в ярко-лиловый в столь юном, по-хорошему – детском возрасте. И не в том, что Юля очень способная и выполняет домашку. Нет-нет. Она непростая потому, что мне иногда кажется: в ее голове заключен разум взрослой женщины.

Серьезно, ей никак не может быть десять! Разве что по свидетельству о рождении или по внешнему виду можно было бы так решить, но никак не по ее речи. От какой еще десятилетней особы можно услышать рассуждения о политических перестановках в стране? Или о роли того или иного философа в развитии крупнейших европейских держав? Вот и я думаю, что ни от какой. А с Юлей вы запросто побеседуете что о «политических» сидельцах, что о Пражской весне 1968-го.

И вот она сидит передо мной, эта взрослая женщина в теле ребенка. Из колонок льется речь с британским акцентом, Юля усердно вписывает пропущенные слова в предложения. Даже в этом ученическом действии сквозит утонченная статность – ни дать ни взять светская львица. Трек заканчивается, и Юля веским, деловитым тоном, столь несвойственным девочкам ее возраста, обращается ко мне.

– Mark, I’m ready, – информирует она меня о своей готовности, и мне трудно не заметить грустную музыкальность ее голоса.

После занятия за Юлей приходит отец – бледный и, как обычно, одетый в черное. На его лице всегда маска легкой грусти, но сегодня он особенно печален. Юля, вежливо поздоровавшись и кивнув, спрашивает:

– Папа, а можно мне кофе? – Это звучит так, будто Юля с отцом на равных.

– Юлечка, даже не знаю, там же столько кофеина…

– Вы знаете, Юля сегодня так хорошо поработала на занятии, – пытаюсь помочь девочке я.

– Ну хорошо, держи. Сдачу оставь себе.

Юля улыбается, сжимает в кулаке купюру и уверенно идет к автомату. Он несколько поодаль от учебных кабинетов, и, дабы сгладить возникшее между мной и Юлиным папой неловкое молчание, я бормочу что-то банальное, про погоду, как вдруг…

– Вы знаете, – вздыхает он. – А ведь Юленька так похожа на маму.

От того, с каким сожалением он смотрит на дочь, мне становится грустно и не по себе. Вспоминаю: после одного из первых занятий, приметив, что Юлю всегда приводит папа, я имел неловкость поинтересоваться, где же работает мать ребенка. Отец Юли ответил, что нигде. Мне хватило одного взгляда на его помрачневшее лицо, чтобы не лезть больше с глупыми расспросами.

А то, как сам папа смотрит на дочку… Прямо сейчас она стоит в стороне, лакает кофе из пластикового стаканчика и глядит в окно, а он глядит на нее не столько с любовью, сколько со странным отторжением, будто девочка эта – и не его вовсе; но не в том смысле, что от другого мужчины – а в том, что не от этого мира.

Я вам даже скажу еще одну вещь. Стороннему наблюдателю, который не знал бы о нежнейших отношениях между отцом и дочерью, эта вещь могла бы показаться еще более странной. Дело в том, что иногда папа смотрит на Юлю так, будто… будто узнает в ней человека, вернувшегося из мертвых.

Юля возвращается радостная, даже капельку больше похожая на ребенка. Подойдя к нам, опрокидывает стаканчик финальным залпом и выбрасывает в урну. Я прощаюсь и возвращаюсь в главный кабинет – можно сказать «учительскую».

Хм, странно. Опять я совсем один. Что же, сегодня больше никто из преподавателей не придет? Та-ак, ладно посмотрим расписание… И правда. Занятий нет ни у Натальи Андреевны, ни у двух других преподавательниц, ни у меня. Замечательно же! Перспектива поскорее вернуться домой несказанно радует. Но перед этим надо выполнить еще одну типично преподавательскую обязанность.

Настал мой черед дойти до кофейного аппарата: взять «зерновой» мокачино и вернуться в кабинет. «Топливо» набрано, пора трудиться – проверять тесты учеников. Я располагаюсь у большого овального стола, разложив на нем распечатки с правильными ответами: не важно, какого уровня работы я проверяю, рядом всегда лежат «ключи» на всякий случай.

Так-так-так, где у нас первая работа? И? Что же это? Батюшки, ну по классике же парень пошел! «He have two dogs». Нельзя же так писать, третье ведь лицо единственное число в Present Simple. HAS, разумеется.

…Внезапная мысль: к чему мне снился особняк? Странный он, будто в викторианской Англии. И это неопределенное ощущение, что он мне подозрительно знаком, будто я его уже видел. Или, что еще более странно… Будто я уже кому-то о нем рассказывал, кому-то его описывал…

Так, ну а в этом упражнении? «There are a flower in the vase». На ум прискакало бессмертное картменовское «How do I reach this kids??» И обязательно чтобы с его фирменной интонацией. «Ну что ты будешь делать с этими детьми!» – думаю я по-доброму. Ладно, на следующем занятии как раз и начинаем с разбора ошибок в тесте. Пусть раз и навсегда уже запомнят: в конструкции There is // There are, что указывает на наличие чего-то где-то, для одного предмета (a flower же!) ставим THERE IS, а для нескольких – THERE ARE.

…И то, как я себя чувствовал в этом сне… Вот с чем мне нужно разобраться. Кажется, я и испытывал ощущение, что у меня все в порядке и я контролирую ситуацию – наверное, помогло точное следование инструкциям из статьи. Но вот, что подозрительно – одновременно я ощущал, будто это и не мои воспоминания вовсе. Будто мне снится чужой сон…

Смотрим следующую работу. Ага, все те же ошибки, но есть и парочка новеньких. Вот здесь, скажем. Ну кто так слова расставляет? Ну и с чего вы взяли, что ответом на «Who did that?» будет «No, she wasn’t»?.. Да-а, надо будет еще разок прогнать Past Simple с ребятами…

…Но это странное недомогание поутру… Я же читал про возможные побочные эффекты от осознанных сновидений, но не помню, чтобы там упоминалось столь скверное самочувствие…

Еще ошибка, с can. Тоже проходили, совсем недавно. И практиковали этот модальный глагол. В задании просят общий вопрос, значит пишем «Can he go…»

…Ну а что до внутренностей дома? А та девушка? Кажется, в этот раз я смог рассмотреть ее чуточку лучше… Такие черные волосы. Острые черты лица… Нет, точности не было, все как в тумане. И глаза. Совсем не видно глаз. Они за каким-то маревом. И сейчас, когда я вспоминаю тот сон, из глубин подсознания приходит образ, которого – я точно помню! – в самом сне не было: девушка еще одна, не разделилась надвое, и она, сомкнув веки, то кладет ладони на лицо, то убирает их. То кладет, то убирает. И все же, те два цвета, алый и синий: что бы они значили?..

М-да, ошибок и впрямь много: эх, иногда так и хочется крикнуть голосом Картмана «HOW DO U REACH THESE KEEEAHDS?!»

И тем не менее передо мной стоит важный вопрос: возвращаться ли в миры сновидений? Надо ли рисковать еще раз? И вообще, не забыл ли я, для чего все начал? Цель-то была получше узнать Эдгара По. Понять, что он за человек. Вспомнить – как мне казалось, без особых трудов – его биографию, воссоздать в памяти то, как именно он выглядел, его манеры, интонации, черты. А там, чем черт не шутит, может, даже выпить с ним… Но только чутка. Иначе может случиться непоправимое, и – о ужас! – великий Эдгар По кинется на меня с кулаками. А нам ведь такие проблемы не нужны, верно? Даром, что они будут лишь во сне.

Все, настроились. План такой: допроверить оставшиеся работы, а затем встретиться с Женей, моим давним, немного консервативным другом. Я нагрубил ему с утра и отменил встречу, хотя сам же до этого его и пригласил… Надеюсь, он не успел занять вечер чем-то еще. Сяду с ним, расскажу, как у меня дела с осознанными сновидениями. Глядишь, он даст дельный совет или просто поддержит. К тому же мы давно не виделись, а, что ни говори, дружба – это растение, требующее постоянной подпитки.

Потом поеду прямо домой, читать биографию По и, возможно, готовиться к вечернему сеансу. Может, удастся повидаться с Эдгаром? Пускай он будет совсем уж юнцом? Или же попытаться повстречать кого повзрослее? Ладно посмотрим. Я еще не уверен, удастся ли избавиться от кораблей, облаков да непонятных домов и сконструировать собственный сон. Во всяком случае, поработав с фактами из биографии, я постараюсь перенестись в то место, которое интересно мне.

Сидя в уютном полумраке кафе и задумчиво помешивая только что поданный капучино, я всматривался в лица немногочисленных посетителей и вспоминал, сколько всего мы с Женьком пережили, как в школьные годы, так и после.

Взять, к примеру, двух девушек в дальнем углу кафе, ближе к барной стойке. Я гляжу на них, и передо мной оживает тот славный день, когда я наконец-то набрался смелости и позвал девчонку из школы – парой лет младше или всего на один класс, уже и не упомнишь – в кино. Звали ее Ксюша. И все бы хорошо, но рядом с ней у меня натурально дрожали коленки, да к тому же мысли путались так, что жуть. Вот я и ляпнул, не хочет ли она пойти с подругой. Кажется, я употребил термин «дабл-дейт». Двойное свидание.

Ксюша ответила: да, мол, подруга точно будет рада. Вот и пошли. Боже, как же я тогда был влюблен. В те недели, месяцы, что я лютейшим образом сох по Ксюше, она казалась мне воплощением грации и красоты. Я даже брался за стихосложение, в лучших традициях втюренных подростков слагал вирши с пассажами вроде «длинноногая Афродита». Писал я тогдашний, а стыдно мне сегодняшнему.

Итак, настал день свидания. Мы вчетвером встретились у кинотеатра. Я выдал Женьку и девчонкам билеты. Зашли, заняли места. И началась самая настоящая пытка: в лучших традициях гипертрофированного джентльменства я ждал хоть каких-то знаков от Ксю, но напрочь их не видел – а без знаков продвигать свою армию на ее позиции мне казалось как-то не комильфо. И так все два часа занудного исторического фильма. Вышли, немного погуляли по городу вчетвером… И разошлись по домам. Так у меня с Ксюшей ничего и не вышло. А Женя позже не раз и не два делил со мной бокал, выслушивая мои стенания.

Или вот еще: за соседним столиком что-то лихорадочно строчит в телефоне суровый мужик в костюме. Лысина блестит, что твои ролексы. Этот блеск наполированной маковки напоминает мне еще один случай – как Женек, поддержав очередное мое увлечение, чуть не получил за это люлей.

Тогда в насилии – даром, что так и не состоявшемся – оказались виноваты… барабанная дробь… Компьютерные игры! Как так? Объясняю.

Увлекся я как-то игрулиной про граффити, Marc Ecko’s Getting up: Contest Under pressure. Бегаешь по городу, лазаешь по стройкам, расписываешь виртуальные стены, иногда бьешься с не менее виртуальными противниками. Эта видеоигра стала для меня лазейкой в мир граффити: я купил несколько баллончиков, начал пробовать трафареты. Самое смешное, что из-за собственной лютой неуклюжести в плане рисования – все верно, рисовать у меня не получалось с самого детства и не получается до сих пор – я факапился по страшному. А Женек мне пытался помочь, как мог: то фильм тематический со мной посмотрит, то пойдет на вылазку – «побомбить».

И вот представьте.

Выходной день. Мы топаем вдоль высокого бетонного забора, покрашенного в розовый. За ним виднеются трубы завода. Хотим пройти подальше, чтобы набомбить набросок с одного граффити-форума, где я пропадал в свое время. Идем мы по этой слегка возвышающейся дорожке. Слева – овраг с кустами, за которым стелится блестящий металл рельсов. Справа – та самая розовая стена, которой предстоит пострадать.

Делюсь каким-то странными переживаниями с Женьком – и тут оборачиваюсь и вижу: сзади нас идут четыре хлопца. Опасной такой наружности. Ну гопари, типичные. И кепочки и костюмчики – все при них. Говорю об этом Жене. Оцениваю, почти не поворачиваясь, насколько они далеко и какова их скорость. Он ищет глазами что-то, чем можно ударить. Идем дальше. Размышляем, насколько сильно огребем.

– Да нет, мы ж уже пару месяцев как в спортзал ходим, а у них только один на вид крупный, остальные – хлюпики.

– Ой, да нет, их же аж четверо, раскидают нас как пить дать.

– Да какой-то там, я же говорю, зал!

– Нет, нам точно конец. А если у них вдруг ножи?

– Да, ножи – это во всех смыслах железный (или все-таки стальной?) аргумент. А давай через овраг, к путям и дальше? Они, даже если попытаются срезать, догнать нас не успеют.

– Да, давай. Готов?

– Ага… Раз, два, три. БЕЖИМ!

– Здарова, дружище! – Я встаю из-за стола навстречу Жене.

– Ну здравствуй, братец.

Крепкое рукопожатие. Уважаю мужиков, у которых крепкое рукопожатие.

– Представляешь, а я как раз нашу с тобой юность вспоминал.

– Да ладно! – говорит Женя и вешает пальто на стойку рядом. – Поди, тот случай, когда в соседнем дворе Жанка Елистратова мне…

– Какой там! Бери веселее. Помнишь, как я в свое время по граффити тащился?

– Ну помню.

– А как убегали от кучки гопарей, помнишь?

– Гоп… А-а-а, помню, конечно! Ох и поржали мы тогда знатно: особенно когда продрались сквозь кусты, добежали до рельс, глядь назад – а парни те удивленно так на нас поглядывают. А мы ка-ак давай ржать. И правда: у страха глаза велики…

Я выжидающе всматриваюсь в его крупноватые черты. На секунду за серьезным лицом, которое жизнь успела украсить первыми морщинами, я вижу не Евгения Степаныча – кажется, только так к нему в фирме по продаже недвижимости и обращаются, – а моего близкого друга Женька, который старше меня на три года и всегда был мне верным советчиком.

Что ж, пора рассказать ему о своих экспериментах.

Я обрисовываю картину: как наткнулся на статью, как следовал инструкциям – и какие у меня начались проблемы.

Женя внимательно слушает. Наконец, отхлебнув чаю, он с явным усилием говорит:

– Марк, – тон резкий, почти приказной. – Забудь об этом.

Возможно, мне сразу стоило насторожиться, ведь он мрачнел с каждым моим словом, а в особенности – с каждой деталью ночных путешествий. Женя начал напрягаться и как-то меняться в лице, а когда я пожаловался на самочувствие, стало ясно, что мой друг едва сдерживается. Как он успел так быстро рассвирепеть?

– Марк, забудь об этом, – повторяет он.

– Ээээ, не понял?..

– Я тебе говорю, забудь! Не надо тебе это. Никаких больше осознанных сновидений. За-будь. Говоришь, тебе интересен Эдгар По?

– Так почитай еще о его жизни, хоть в статьях, хоть в книжках. Наверняка не все успел осилить. Подпишись на тематические группы. Документалки посмотри…

– Но ведь я уже…

– Так ты еще посмотри! Пересматривай и перечитывай, если тебя так прет его личность. Сам попробуй что-нибудь накатать. Но пообещай, пообещай мне, что с осознанкой, – он произносит это слово как «осозна́нкой», – заигрывать больше не будешь!

– Дружище, да чего ты взъерепенился?

– Чего, чего… Гнилое это дело, вот чего.

– Сам пробовал.

– Июль позапрошлого лета помнишь?..

Я молчу. Да, черт возьми, я помню. Женя тогда на какое-то время как сквозь землю провалился. А потом выяснилось – все больше окольными путями, чуть ли не через слухи, ведь сам мой друг наотрез отказывался об этом говорить, – что Женя чуть не покончил с собой, но, оказавшись на краю, остановился. С тех пор он и проникся авраамическими религиями и копает в эту сторону: то Коран изучает, то Тору, то Новый Завет.

Но надо же: я и не подозревал, что те проблемы в его жизни были связаны с экспериментами по осознанным сновидениям.

– Жень, я понимаю, это непростая для тебя тема, – говорю я. Друг немигающим взглядом уставился в окно, за которым сгущаются сумерки. – Но, может, все-таки расскажешь, что тогда приключилось?

Женя медлит, будто борясь с собой. Сильно-сильно трет глаза – наверняка до «фейерверков». И отвечает:

– Нет, дружище, не могу. Я не могу и не хочу об этом рассказывать.

– Нет, – резко обрывает он. – И не проси.

Он молчит какое-то время, сцепив пальцы в замок – сильно, очень сильно, до побелевших костяшек.

– Рассказать ничего не могу, но могу попросить: пожалуйста, не лезь в осознанные сновидения. Ничем хорошим для тебя это не обернется.

Я лишь пожимаю плечами:

– Как скажешь, дружище! Рассказывай, как работа?

Женя принимается делиться, с каждой секундой оттаивая все больше, а я про себя думаю: «Женя мне чего-то не договаривает, чего-то важного, о чем он боится рассказать. Что ж, потом выясню. Обязательно выясню».

По дороге домой, когда вечерняя прохлада уже прокрадывается под мою легкую куртку, а ароматы засыпающего города и расцветающих дерев добираются до носа, я думаю о Женьке. У меня перед глазами снова встает его лицо – лицо человека, который прошел через что-то очень непростое, но напрочь отказывается делиться.

Ну как «напрочь»… Чуть позже он чуть-чуть разговорился – и сболтнул, что мои эксперименты могут быть опасны для психики. Даже намекнул, что меня после них могут упрятать за решетку! Такие дела.

Беру в руки телефон и понимаю, что уже несколько часов не общался с любимой.

Снова они.

По-прежнему пары? Странно. Но ничего, еще обязательно сегодня созвонимся.

Хм-м, чем бы таким себя занять? Делаю несколько шагов к главному входу в четырехэтажный торговый центр.

Название? «Бон-Бон».

– Ну надо же, – хмыкаю я себе под нос и захожу внутрь.

Люди с сумками и пакетами снуют туда-сюда. До конца недели далеко, но рабочий день уже финишировал, так что пора закупаться. Алкоголь в списке покупок поди у каждого второго. Еще несколько лет назад обратил внимание: а ведь частенько у людей в очереди есть хотя бы одна алкогольная позиция среди купленного. Все ли пьяницы? Вряд ли. Все ли так выглядят? Тем более нет. Но очень уж много народу хоть что-то спиртосодержащее, да закидывает себе в корзину.

По коридору ТЦ, как по подсвеченному софитами подиуму, ко мне движется девушка в черной кожаной куртке слегка не по размеру. Волосы – в небрежном пучке, и лицо такое же непонятно-небрежное. Но взгляд так и горит бойкостью. Ладно, можно и поговорить.

– Здравствуйте! – улыбается небрежная особа во все тридцать два, – а у нас новый квест-рум открылся! Приходите!

– Да вы что… – нехотя отвечаю я. – И что же там оригинального?

– Ох, вы знаете, много, много чего! У нас вообще средневековье все, рыцари, дамы… А еще, а еще! Да, мне вот босс говорил, я сама пока не проходила, в общем, вы начинаете прикованными к стене! И зама… замир… Замурованными, да!

Ничего себе! Хоть отказывайся от эксперимента – По уже проник в мою жизнь! Вот уже и квесты делают точь-в-точь по рассказу «Бочонок амонтильядо». В той истории персонаж имел неосторожность перейти дорогу одному крайне мстительному господину. Да и «Черный кот» без схожей сцены не обошелся…

– Спасибо, зайду как-нибудь, – киваю я, забрав флаер, и иду в сторону выхода. Как знал: меня будто ударили под дых. Колени подкосились, шатает… На свежий воздух, скорее!

Нечаянно толкнув плечом входившую посетительницу и услышав: «Эй, поосторожнее можно?! Совсем оборзели…» – выбираюсь наружу. Чуть не спотыкаюсь, но добираюсь до стены и опираюсь на нее нетвердой рукой. Глубокий вздох. Еще один. Интересные дела со мной творятся…

Когда дрожь в руках спускается с уровня «двухмесячный запой» на «ой, две чашки эспрессо мне много», я достаю телефон и проглядываю вызовы. От Кати – ни одного. Зато несколько от матери: пока я бродил по торговому центру, экран где-то насобирал пропущенных плюс сообщение: «Марк, едь домой; нам скоро выезжать».

Я вызываю такси и еду прощаться.

Настроена маман как всегда – на боевой режим отважного путешественника. И не важно, если что-то не взяли: отдых-то вот он! Папа наоборот, спокоен и рассудителен – проверяет, пускай и медленно, чтобы ничего не забыли.

Я выслушиваю родительские инструкции по дому и в своей типичной учительской манере наказываю отправить смс-ку, как доберутся до аэропорта, а потом как прилетят. Наконец, обнимаю их на прощание, щелкаю замком – и приваливаюсь затылком к двери.

Бон вояж, родители!

В квартире я остался один.

Включаю компьютер. Перечитываю статью о механике погружения и листаю дневник с записями ночных похождений. Пораскинув мозгами, понимаю, что копал я решительно не туда – просто отдавался течению. А ведь мне стоило заняться прямо-таки конструированием, разработкой сновидения…

Значит, если точнее следовать методу, то и результаты будут ближе к ожидаемым?.. Возможно. Тогда сегодня попробую. Но прежде, чем готовиться, надо вызвонить Катю, а то я не общался с ней уже целую вечность.

Набираю. Гудок. Второй, третий. По-прежнему нет ответа. В груди завязался неприятный узелок. Открываю ВК, проверяю: да, действительно, не заходила с самого утра.

Нет, ну это уже ни в какие ворота. Как-то совсем не по-человечески. Неужели она не скучает? Неужели не может понять, что я сам по ней жутко скучаю, что мне ее не хватает? Ладно, не буду торопиться с выводами. Все-таки у нее непростая учеба. И все же. Что ж, если так и не выйдет на связь – надо будет отписаться кому-нибудь из ее новых подру… Стоп. А ведь она и не рассказывала мне в последнее время ни о ком из подруг. Странно, обычно трещит о них без умолку…

Ладно, разберемся. Скоро полночь, так что самое время подготовиться ко сну.

Читаю в сети статьи на отвлеченные темы. Некоторое время ржу над шутехами из паблика «Лентач» – нет, ну там действительно иной раз ТАКОЕ выдают, что можно проорать в голос. Кстати интересно, когда их уже закроют?.. Быть может, у админов подвязки какие в госорганах есть? Такое крупное сообщество, такие вещи пишет, а все никто за ними не приходит… Вроде как. Даже и подпись у одного из администраторов – мол, с повестками в прокуратуру – это к нему. Ну да ладно.

Залипаю в интернете еще немножко. Смотрю ролик от Veritasium про приобретенную беспомощность: в ходе ужасных экспериментов над собаками ученые обнаружили новый рефлекс – когда несколько раз у пса не получалось добраться до еды, со временем он забрасывал всякие попытки. Хотя в этот раз у него уже все могло получиться, более того, он мог разжиться лакомством куда легче, чем раньше. Однако из-за проявившегося феномена приобретенной беспомощности путь был закрыт.

Ладно, хватит прокрастинировать. Неужели книжки по саморазвитию меня ничему не научили?..

Пора подготовиться к третьей ночи. В этот раз надо овладеть своим сном. Хочу по-настоящему пообщаться с Эдгаром По, хочу узнать его лучше.

Знаю, что поможет: надо полистать биографию! Нет, речь не о том, чтобы наполнить сознание астральными проекциями и прочей безумной мутью – вовсе нет. Скорее я ищу нужные образы. Чтобы впоследствии, когда мозг начнет категоризировать впечатления и полезет в ящичек с надписью «Самые свежие воспоминания», он обнаружил там мысли о Бостонце.

Подхожу к полке, выбираю среди разномастных книг томик из серии «ЖЗЛ». Я вообще люблю вот какой подход: открыть на случайной странице и сходу врезаться в текст.

Вот здесь, например, интересно.

Эдгару восемнадцать. Он практически без гроша в кармане, голодает, его могут выселить в любую минуту. Под угрозой этого он собирает всю волю и, обратившись к своему сверстнику, договаривается о печати своего сборника. Название – «Тамерлан и другие истории». И вот он публикуется… Да только тексты остаются незамеченными. Ни одного критического отзыва, ни одной похвалы, никакого шквала лестных эпитетов в адрес его поэтического наработок – ни-че-го.

Однако, по мнению биографа, По не сильно расстроился – дескать, он с самых юных лет и так мечтал издать стихи. И отчим По, Дж. Аллан, как-то приходил к одному из учителей Эдгара и показывал: вот какие вещи уже успел мой приемный сынуля написать. Это оказался сборник стихов про девчонок Ричмонда. Что ж, юный По, в этой истории со стихами, обращенными к девчонкам, я тебя отлично понимаю! А став чуть постарше и опубликовав свой первый сборник, ты, похоже, именно в тот момент понял, что стал писателем.

А как вошел в профессию я? О-о, вот он, дух ностальгии. Не считая практики в педе, первое серьезное занятие – в той самой частной школе, где я работаю до сих пор, – у меня было заменой. Ученица, брюнетка лет двадцати, уровень Elementary. Как сейчас помню: специально ради одного-единственного урока я приехал в офис. Причем приехал пораньше, чтобы заранее изучить материалы. Это сейчас я готов кусками декламировать что книгу для ученика, что книгу для учителя, но в тот раз было сложнее. Нервничал, переживал. Даже пару раз оговорился. Еще момент: из-за всех этих нервов я чуть было не сказал вслух глупую шутку про «Знаете, а вы у меня первая…». Впрочем, добавочка «Ан-нет, до этого у меня было с 7-м “Б”…» прозвучала бы еще хуже. Хорошо, что промолчал!

О фидбэке я не спросил, а она и не сказала. Однако после того как мы с ней попрощались, а я, собрав учебники, пошел складывать их в учительский шкаф, на меня накатило: как и По за две сотни лет до меня, я понял, что обрел свою профессию.

А вот еще факт о По, и еще… Когда мои глаза уже слипаются, внезапно дребезжит телефон. Катя!

– Родной, любимый, прости, прости меня, пожалуйста, совсем одурела со всем этим, меня позвали отдохнуть, Лизка, а я ей и отказать не смогла…

И снова я ее прощаю. И снова мы говорим, говорим, говорим. О том, как она нынешняя отличается от прежней студентки, что переехала в новый город. О том, как я приезжал к ней в последний раз. Как мы гуляли по парку, и я грел ее руку в своей. Вскоре от ностальгии переходим к актуальной повестке: после того как я рассказал ей о подвижках в экспериментах со сном, она почти так же, как и Женя, просит меня прекратить. Потом, сдавшись под моими контратаками: «Но ведь я еще больше проникнусь По!», переходит к просьбам быть осторожней. Прощаемся.

После разговора я забираюсь в постель, принимаю рекомендованную методикой «позу покойника» – и закрываю глаза.

Как жаль, что заботу Кати, которой все же было больше, чем обычно, я не воспринял за тревожный звоночек. Зря.

Глава 6 Среда, ночь

Меня подхватывает вихрь событий и тащит сквозь размытые фразы и обрывки лиц. Позже: зелень газона, недостроенная ротонда и атмосфера академических знаний. Раньше: няни обступили маленького мальчика, облаченного в по-взрослому скроенный черный сюртук; силюсь разглядеть лицо, но тщетно – детская мордашка смазана. Позже: молодой человек сидит на пустынной полоске песка; обхватив руками голову, он судорожно повторяет: «Да или нет? Да или нет?».

Сильно раньше. Зеваки на торговой площади стоят на цыпочках и пытаются разглядеть, что же происходит за забором: а там одетые поприличней люди смотрят на сцену, по которой расхаживают актеры в странных костюмах. Гул сходит на нет, начинает играть импровизированный оркестр, и актеры дают представление. Говорят по-английски, определенно американцы, но со странным выговором: что же это? Ах да, они имитируют британский акцент… Похоже, ставят «Ромео и Джульетту». Вот же они, главные герои. Хм, какие интересные черты у Джульетты – что-то мне подсказывает, что эта талантливая дама как-то связана с малышом в кругу нянек. И вот еще: она в положении. Интересно, беременность не мешает ей играть?.. Та же интуиция шепчет мне: виноваты или стесненные средства, или же азарт, но она и после родов сразу на подмостки вернется. Полагаю, и дитя будет отмечено печатью таланта…

Сильно позже. Просторная комната, заставленная печатным оборудованием. Главный источник света – два решетчатых окна напротив большого пресса. Рядом с ним стоят двое мужчин. Один сильно моложе, и у него горят глаза. Чтобы лучше расслышать, о чем именно они увлеченно беседуют, я делаю шаг вперед и весь обращаюсь в слух, в привычной манере поворачивая голову к разговору. Кажется, речь о какой-то публикации. Как вдруг тот, кто помоложе, говорит:

– Pray tell, what on earth are you doing here?

Не знаю, что ответить, но смотрю ему прямо в глаза. Он упирает руки в боки и смотрит на меня с недоумением. Вдруг его глаза вспыхивают пульсирующим белым светом. Он резко срывается с места и несется на меня…

Маховик событий поворачивается в последний раз.

Позже. Красивый зал на две сотни персон. Перед аудиторией стоит человек. У него воинская выправка – «erect and well», проносится у меня в голове. Не в пример героям «Людей в черном», он и правда одет в темное. Брюки и сюртук, равно как и пальто со шляпой, висящие поодаль, видали и лучшие дни, однако есть в человеке что-то такое, что не позволяет критиковать его одежду – пускай на любом другом мужчине она и выглядела бы жалкой.

– Dear Sirs and Madams! You know, as I was writing the «Raven» poe-… a-hem…

Вдруг он заходится кашлем, да еще каким: резким, рваным, с судорогами. Кашель становится все громче и громче, начинает давить мне на барабанные перепонки, и вот уже каждая моя мышца зажата от напряжения. Сам выступающий упал на колени, дергается. Внезапно волосы, подобно снопу вороньих перьев откидываются назад – он смотрит на меня, а изо рта, из его бездонного рта начинает течь отвратительная черная жижа.

Я в ужасе пячусь, нечаянно задеваю вазу – откуда она за мной?! – и слышу, как она разбивается. Поворачиваюсь к аудитории, мне стыдно, я хочу попросить прощения, но запинаюсь на полуслове.

Передо мной сидят все те же зрители, только теперь все как один с идеальной осанкой. Изменилось и еще кое-что: из разверзнутых ртов текут ручьи грязной жижи.

Глава 7 Четверг

Протираю глаза и ворочаюсь в кровати. Чувствую себя неважно, но уж точно не так паршиво, как вчера с утра. Погода тоже лучше: за окном солнечно. Пару минут я просто лежу и наслаждаюсь уголком голубого неба, который виден с постели.

Но вот что удивительно: похоже, вместо зрительных галлюцинаций у меня начались обонятельные – иначе как объяснить запахи свежесваренного кофе и чего-то канцерогенного, но невероятного вкусного?..

Секунду спустя я убеждаюсь в материальности завтрака, но не в том, что не трезв умом: в комнату с большим подносом в руках входит Катя.

– С добрым утром, соня. Как спалось?

– К-катя?..

– М-марк?.. – смешно передразнивает она. – Судя по твоему лицу, у меня получился неплохой сюрприз.

Она подходит к кровати, ставит поднос на тумбочку и целует меня в лоб. Кажется, после ночных похождений у меня жар: моя кожа по сравнению с ее губами горячее градусов на сто.

– Но… как? – Я по-прежнему не верю своим глазам. – Когда ты приехала?

– За ночь обернулась. – Пока Катя рассказывает, я двигаюсь ближе к стене, освобождая место на кровати. – Двумя экспрессами: один до Москвы, второй сюда.

Мне остается лишь молча радоваться. Слов нет – я слишком рад снова видеть любимую. Она принесла мне завтрак, садится на мою кровать. И особенно я рад видеть ее сейчас, когда столько всего произошло из-за этих осознанных сновидений.

– Катя, у меня для тебя такая история припас…

– Тсс-тсс-тсс, – говорит она и прикладывает указательный палец к моим губам. Разрыв в температурах наших тел начинает меня всерьез беспокоить: сколько же у меня? 41,5?.. – Марк, прежде чем ты начнешь, я должна сказать, ради чего я на самом деле приехала.

– Ради чего же?

– Ради вот этого.

Ее глаза вспыхивают красным. Она поднимает вторую руку, и – «Боже, какие же ледяные у нее кончики пальцев!» – только и успеваю подумать я. Она с усилием запихивает обе ладони мне в рот, вонзает ногти в язык и вырывает мне челюсть.

Финальный образ настолько отвратителен, что я просыпаюсь от собственного крика. Машинально ощупываю подбородок – на месте. Но на месте и острая боль: такое чувство, что по челюстной кости пустили раскаленный провод. Хочется… нет, не кричать. Но как минимум выть. Ну вот примерно как ветер за окном. Неуклюже встаю с кровати и дивлюсь кронам деревьев, шатающихся из стороны в сторону. От безмятежного солнечного денечка из сна не осталось и следа: тучи словно вторят моему самочувствию и сгущаются все сильнее.

О диковинных совпадениях поразмышлять я еще успею, а сейчас надо позвонить Кате. Вдруг с ней что-то стряслось? Набираю ее один раз, второй. Без ответа. Отправляю сообщение – «Набери, как сможешь!» – и падаю обратно на кровать: челюсть прихватило так, что приходится прижимать к ней руку и тихонечко скулить.

Собравшись с силами иду на кухню, искать в аптечке обезболивающее. Нахожу, выпиваю и надеюсь на улучшение. Оно не приходит. Жалею себя и сквозь боль пытаюсь прокрутить в голове сцены из последнего сна.

С чего я вдруг стал так активно взаимодействовать с окружением в мире снов? И почему произошел такой скачок? В мануале по упражнениям говорилось, что нужно как минимум несколько недель, чтобы научиться по-настоящему погружаться. А ведь когда я прочел это обещание, подумал, что автор опечатался, что речь наверняка о месяцах… А тут такой быстрый результат – даром что еще и страдаю.

Может, мой мозг какой-то особенный? Ну да, конечно, Марк. Это именно твои уникальные нейроны установили особенно мощные связи. Как же! Разбежался…

Боль все не проходит. Челюсть ноет так сильно, хоть на стену лезь – будто ее и в самом деле выдрали с корнем. Но надо признаться, тут уж сказались моя лень и страх ребят с зубными бормашинами, ведь дырка в нижнем правом коренном зубе дала о себе знать еще несколько месяцев назад. Но тогда она не предъявляла никаких бандитских требований, не кричала и даже не шептала ничего – просто скинула с себя старую пломбу, поставленную в бесплатной клинике, и заявила: «Аз есмъ». Пожалуй, не начни она сейчас болеть, я бы так и проходил с дыренью до самой смерти.

Слышали про ступени «отрицание», «гнев», «торг», «депрессия», «принятие»? Вот прямо сейчас слабое нытье, успевшее перерасти в лютую боль, дало мне такого пинка под зад, что все этапы я не прошел – пробежал за считаные секунды.

Но мало того: решив прощупать кончиком языка образовавшуюся полость, я ощутил, как язык скользит вдоль полдюжины дырок – и когда они только успели образоваться?! Черт подери, да у меня полрта рассыпалось…

Беру телефон. Набираю номер. Договариваюсь о походе к дантисту уже на сегодня. Кажется, Вселенная начала ко мне благоволить, ведь обычно к врачу с говорящей фамилией Зубков нужно записываться за несколько недель, но как раз на сегодня один из пациентов отменил запись.

Что ж, пора пойти навстречу своим страхам.

Запах хлорки. Запах боли…

Ходить к зубному я ненавижу с детства – с тех самых пор, как мама, пообещав простую проверку, привела меня к стоматологу. «Марк, открывай ротик, не бойся. Доктор ваткой с лекарством зубик протрет, и все». Я доверчиваю кивал, открывал рот, чувствовал во рту горечь от насквозь промокшей ваты, как вдруг – блик кусачек, хруст зуба и боль. А еще – глубокая обида за обман. И даже повзрослев, я иной раз сомневаюсь: «Ну неужели нельзя было по-другому?..»

– Марк… Рудницкий? – окликает меня немолодая администраторша.

– Это я. – Встаю с неудобного стула в приемной.

– Проходите, доктор вас ждет.

Захожу в кабинет. Располагаюсь в кресле. Мужчина – сильный, уверенный крепыш. В углу снежно-белой комнаты стоит черный музыкальный центр, из которого льется олдовый зарубежный рок. Зубков тем временем расспрашивает о симптомах.

– Ну-у-у… Там вы… Это самое… Увидите все сами… – неуклюже объясняю я. – А вообще зубы в нижней челюсти… Они… Они посыпались…

Он сосредоточенно слушает меня, кивает, готовится к осмотру. Под мерное «ж-ж-ж-ж» вместе с креслом я начинаю принимать более горизонтальное положение. Перчатки. Лампа. Врачебная маска. Крохотное зеркальце на металлической палочке. Жужжание кресла только-только оборвалось, а доктор уже наготове.

– Открываем рот, – говорит он. – Та-а-ак, что тут у нас? Ну да, у вас есть кариес, милейший. Но ничего серьезного. Вижу, чуть осталось утреннего завтрака. Но в целом зубы в порядке. Ни крупных дырок, ни стесанных кусков. В общем, не считая легко налета, у вас идеальная ротовая полость. А, вижу, еще брекеты носили. А по зубам, которые якобы посыпались… Может, это все вам приснилось?..

Выхожу. Со стороны, наверное, глупое зрелище. Ведь стоило мне заспорить, – «Но я же чувствовал! Чувствовал!» – как во взгляде дантиста появилась опаска, явно давшая понять: «Молчи, Марк. Лучше молчи. Не то примут за сумасшедшего».

Вот только… что мне теперь делать? Куда обратиться? Сходить к другому врачу? Нет, не пойдет. Уже хотя бы потому, что я сейчас сам трогаю зубы языком – и о чудо! Кажется, все на месте. Но ведь я был абсолютно, безапелляционно уверен в том, что у меня моляры с премолярами порассыпались… А выходит, что нет.

Пускай с зубами я разобрался, и пускай боль в челюсти тоже сошла на нет, однако общее самочувствие ни к черту. Мне отвратительно плохо. Голова гудит, все вокруг кружится. Обессиленный, я делаю несколько шагов до лавочки во дворе и оседаю на ней полупустым мешком. Глотаю прихваченную из дома таблетку обезболивающего, пишу в учительский чат, прошу меня сегодня заменить и пытаюсь обмозговать произошедшее.

Нехило так по мне вдарили эти сновидения! Кажется, я начинаю понимать, отчего Женя так упрашивал меня перестать экспериментировать – вот только что толку? Похоже, эта штука прочно пустила корни в глубины моего сознания. Шутка ли: сначала гиперреалистичный сон с Катей – до сих пор помню запах кофе! – а потом еще и шершавая поверхность покрошившихся зубов.

Что ж, в каждой второй книге по саморазвитию меня учили писать чеклисты с пунктами. Вот сейчас этим и займусь. Короткий будет список, но важный:

Пункт 1: Забудь про осознанные сновидения.

Пункт 2: Найди психотерапевта.

У меня не так-то много в жизни было ситуаций, когда я всерьез задумывался о помощи профессиональных психологов или психотерапевтов. Но сегодня – как раз один из таких случаев. Конечно, я мог бы вспомнить ситуации из детства, когда вел себя неоднозначно, но я вас уверяю: ни одна, решительно ни одна из них не давала достаточных оснований, чтобы всерьез засомневаться в моем психическом состоянии.

Ну окей, был момент, когда одноклассники чуть не закидали меня своими наездами, но это было более чем оправдано. Давайте расскажу.

10-й класс. Родной «Лицей № 4». Новые преподаватели, новый принцип формирования групп – предметы, на которые ученики ориентировались. Так вот я очень хотел выделиться и принялся писать пасквили, шутехи про учителей. И не было ни одного одноклассника, кому бы не понравилось – даже заучка Эмма оглушительно прыснула, услышав одну из особо грубых шуток.

В какой-то момент я даже возомнил себя поэтом – бунтарем в духе Есенина. А какой поэт без опубликованных текстов? В итоге собрал с половины класса денег на печать сборника стихотворных издевок. И вроде план был отличный, и с типографией я договорился… Вот только в последний момент на меня что-то нашло, и я решил заменить дерзкие шутейки на более-менее забавные истории о том, как меня бросали. В итоге однокашники, недоуменно листавшие мою плотную «книгу», получили совсем не то, за что заплатили. А я получил не то, чего ожидал: не восхищение, а презрение, лишь презрение с их стороны.

Хм, занятно: а ведь у По во времена Вести-Пойнта была почти в точности такая же история! Шутки про преподавателей, признание однокашников, сбор с них денег, и последующее разочарование в финальном продукте. Я ведь буквально пару месяцев назад читал о той ситуации в жизни молодого Эдгара – почему же в тот момент мне не пришло в голову провести аналогию со своим отрочеством?.. Странно, но неудивительно: наверное, моя голова была параллельно занята чем-то другим. И все же: совпадение так совпадение.

Встаю со скамьи и начинаю расхаживать взад-вперед, держась за голову. Не помогает, состояние по-прежнему хуже некуда. Более того, к нему примешалась одна особенная разновидность жажды.

Мне захотелось выпить. Пива, вина, чего покрепче – не важно. Но с чего вдруг? От алкоголизма я вроде раньше не страдал, программу «12 шагов» не проходил. Может, дело в погоде? Декадентский настрой матушки-природы всякого мужчину побуждает на саморазрушение? Будто в подтверждение моих слов об асфальт начинают биться первые крупные капли. Приходит сообщение от родителей: добрались благополучно, в номере уже разместились. Что ж, можно за них порадоваться: хоть у кого-то в этом мире все в порядке.

Глаз цепляется за небольшой прямоугольный предмет, лежащий на лавочке. Надо же! Книга. Но ведь когда я подходил присесть, ее не было… Наверное, я ее просто не приметил. Когда голова раскалывается на триллион осколков, какое уж тут внимание.

Протягиваю руку, беру черный томик. Погодите-ка. Это что, розыгрыш?

Кто мог оставить здесь сборник рассказов По?.. Оглядываюсь по сторонам, но двор пуст, ни души, лишь редкие капли стучат по листве надо мной.

Открываю книгу на середине, выхватываю несколько пассажей. Строки плывут; кажется, что-то про Лигейю. Боже, я уже не знаю, что страшнее: когда мне снятся биографические сценки из жизни По, как то театральное выступление его беременной матери, или если мне вдруг начнут сниться сны, связанные с его произведениями.

Снова пробегаюсь по тексту, не понимая ни строчки. Только собираюсь захлопнуть книгу, как звонит телефон – Катя. Снова извиняется, что не взяла трубку. Рассказать про утренний инцидент я отчего-то не решаюсь, лишь говорю, что сильно скучаю, и обещаю созвониться позднее. Только заканчиваю разговор, как звонит Наталья Андреевна:

– Марк, срочно приезжай в офис.

– Никаких «но»! – уверенно заявляет начальница. – Я видела твое сообщение в учительском чате. Не волнуйся, не преподавать тебя зову, а кое-что передать: думаю, тебе понравится.

– Принял, буду.

Я захлопываю книгу, оставляю ее на лавке, вызываю такси и еду в офис.

Зубная боль не вернулась, но состояние по-прежнему скверное. По знакомым коридорам – прямо в нашу учительскую.

– А, Марк, вот и ты, – Наталья Андреевна приветственно улыбается.

– Всем привет, – отвечаю я.

Под «всеми», помимо начальницы, имею ввиду новенькую девочку Лену, пришедшую к нам всего пару недель назад, и Аню. О, про Аню я еще расскажу.

Наталья Андреевна сидит на дальнем конце стола, мы сгрудились на противоположном – поближе к двери. Кажется, все трое готовы принять удар. Хоть по телефону и прозвучала фраза о чем-то приятном, Наталья Андреевна иной раз так уходит в иронизирование, что не поймешь, шутит она или говорит серьезно. Быть может все плохо? Задержат зарплату? Переезд в офис на край города? Или меня за опоздания публично отчитают, чтобы другим неповадно было…

– Сегодня вы получите по шесть тысяч, – торжественно объявляет Наталья Андреевна. – Наличными.

В ответ тишина. А в моей черепной коробке голосит мама Кайла Брофловски из «Южного парка» с ее типичным «Wat-WAT-WAAAT?!?!?»

– Наталья Андреевна, вы серьезно? – Лена озвучивает наши мысли.

– Но… по какому случаю?

– Будете много знать…

– Хорошо-хорошо! Ротик на замок, – спешно соглашается Лена, на словах и поведении которой, видимо, начало сказываться впечатляющее количество рабочих часов с группами детсадовцев. Тут уж волей-неволей на чайлд-токе заговоришь.

– Да ладно, шучу я, шучу!

И Наталья Андреевна начала пояснять: дескать, от правительства пришел грант, на который она подавала еще несколько месяцев назад. Это могла постараться внучка одного из депутатов – взяла да и попросила дедушку поощрить школу, где ей так нравится заниматься. На нашу частную(!) школу пришло двадцать четыре тысячи рублей, и предполагалось раздать это преподавателям.

Итак, у меня на руках шесть тысяч. Приятная такая весенняя премия! Тут уж сам бог велел отметить это дело. «Что, посреди дня?..» – еле слышно бормочет совесть. «Да хоть бы и так!» – резко отвечает какая-то новая часть меня.

Я тактично жду, пока Наталья Андреевна закончит свою речь. Теперь она говорит о некоей общей идее нашей школы: директор вообще много времени тратит на такие вещи. Я говорил, что она планирует расширяться? Интересно, а вдруг она и меня отправит новую школу открывать? Интересно, в какой город? Может, в Воронеж к Платонову? Или в Рязань к Есенину? Ха-ха, вот было бы забавно отправиться куда-то еще дальше. Я был бы только рад.

Но биографии пока подождут. Ибо я ощущаю, что в магазин меня тянет как магнитом – pun, разумеется, intended. Прощание с коллегами, путь до ближайшего супермаркета с красно-белой вывеской. Алкогольный отдел, касса, лавка под деревом в ближайшем дворе. И вот я уже не могу налакаться и чувствую, как с каждым глотком «темного» разбитость в теле сменяется задором и энергией. Жалею, что прихватил всего бутылку!

Я. Хочу. Еще.

Тут на ум приходят слова, услышанные много лет назад в каком-то фильме, который крутили по телевизору: «Когда человек пьет с кем-то, это отдых. Когда один – это алкоголизм». Что ж, резонно. Решаю набрать Костяна.

Костян, еще один мой друг, – отличный парень. К своим двадцати трем он добился не слишком многого, но все равно верит, что сможет подняться, найти себя. Это человек, который может говорить и говорить без умолку. Мне с ним комфортно, я готов его всегда с радостью выслушать. Ну и он меня, в принципе, тоже. Да, пожалуй, когда как получается – иногда я больше говорю, а иногда – он.

Хотя я уже описал его в общих чертах, добавлю деталь: Костян – бездушный ублюдок. Но нет, не в том смысле, что он не помогает людям или типа того. Просто Костян – рыжий. Как Рон Уизли. Как героиня мультика «Храброе Сердце». Как воплощение всех рыжих, которых ненавидит Эрик Картман. Как тот парень с двойной фамилией из «Иванушек». Ну, в общем, вы поняли. А еще он – слегка полненький. Не толстый, но так, вес чувствуется, размер попца и боков – тоже. А лицо белое-белое. Рыжий белокожий пухляш. Пожалуй, это и вправду будет самая лаконичная и меткая характеристика для Костяна. Родители у него чем-то там занимаются. Фанатеет от сериалов. Иногда читает, но не сильно. И у него вроде все в порядке с английским.

Звоню ему, говорю: «Так и так, приезжай, у меня тут привалила бонусная часть на зарплату. Встречаемся в “Лондоне”. Окей. Без вопросов, всегда рад».

Такси, кулстори от водилы о том, какими денжищами тот ворочал в девяностые. А вот и «столица Великобритании»: выхожу из машины; шагаю ко входу с неоновой вывеской под британский флаг, тяну на себя тяжелую, отливающую металлической синевой дверь и захожу внутрь.

Боже мой! Сколько же дам. Каких кадров только нет. Особенно мое любимое блюдо – дамы, которые ищут. О! Одна так и искрится идеями, о чем же поболтать с несчастным барменом, – придумывает заранее, только-только двигаясь к барной стойке. Усаживается – и уже успевает посетовать на свою жизнь. «Ой, я вот только-только от своего жениха… Такой день тяжелый!» О чем ты? Какой жених?! Тетка, тебе лет сорок. Он что, повелся на тебя? Каким образом-то? Ладно, я – осудителен. Но фраза про тяжелый день – еще бы! Таская такую-то тушу…

Что? Как? Почему, почему я это говорю? Неужели потому, что выпил? Нет же. Всякий раз, когда я хоть немного выпиваю, а даже если и много – я умудряюсь держать себя в руках. У меня это с первых вписок. Напиваюсь – и давай вести разговоры на всякие философско-космические темы.

Приезжает Костя, присоединяется ко мне, расположившемуся за ламберсексуальным столом из свежеспиленного (а как же иначе!) дерева. Заказываем пиво и закуски, рассказываем, у кого как идут дела.

Как вдруг я веду себя совершенно неожиданным образом: начинаю указывать другу, что он капитально облажался.

– Sí, – отвечает он мне на испанском и вгрызается в куриное крылышко.

– Костян, кончай сидеть в луже.

– Э-э-э, чего?

– Нельзя, ну нельзя столько плавать в луже из… – меня так и подмывает выбрать словечко пожестче, но я себя сдерживаю – … из ничего. Ты ничем не занимаешься всерьез. Сам себя кормишь «завтраками», но ситуация не меняется от слова «совсем»! У тебя постоянно какие-то попытки вроде как – разобраться со своей жизнью, но это по большей части просто сетование. Ты очень, очень зависишь от мнения кого-то там – родителей, что ли? Пора бы вырываться, бро! Пора перестать быть слюнтяем.

Пока Костя смотрит на меня с удивлением, я слежу за собственными ощущениями: черт как же приятно быть прямолинейным! И почему я раньше не позволял себе быть настолько резким в суждениях?.. Вот уж что освобождает, так освобождает.

– Ух ты, это было неожиданно. Что, плохой день на работе? – Вот в этом весь Костя: с него как с гуся вода. Я только что выстрелил в него одной из самых грубых тирад в своей жизни, а он и бровью не повел.

Из колонок доносится какой-то очередной никчемный британский хитяра. Чувствую, как побаливает голова, но я не обращаю внимания на эти злосчастные, откуда взявшиеся эффекты и попросту периодически облизываю пересохшие губы.

– Так, ладно, прости, Костя, что-то я завелся. – Чувствую, мне надо успокоиться и поговорить с любимой. – Отойду на минутку, надо позвонить.

– Давай-давай. Можешь не торопиться: мне тут одна дамочка так глазами стреляет…

Выхожу на свежий воздух и набираю номер Кати. Тишина. Так странно. Всю эту неделю, неделю, когда она мне особенно нужна, мне так тяжело до нее дозвониться. Понятное дело, во время подготовки к важным событиям, когда необходима вся мощь концентрации, себя приходится по максимуму ограничивать… но ведь не до такой же степени, честное слово!

Вернувшись внутрь, я вижу, что к нам подсели уже две какие-то особы, и в ту же секунду ощущаю присутствие двух пресловутых волков – черного и белого. История известная, да вы и без меня наверняка ее знаете: какого волка ты кормишь, тот и преуспеет.

Тут вот какая ситуация: мой черный, злобный волк уже насытился. И походу сейчас речь не об измене… а о помощи белому, потому что я не хочу смиренно молчать. Здесь у нас другое противопоставление: не добрый мальчик Марк, который попросит девочек отсесть, чтобы дяди пообщались, ВЕРСУС похотливый развратник Марк, готовый трахнуть более сексуальную из незнакомок. Нет, теперь противостояние между Марком, который готов молчать и Марком, который… готов отстаивать свою позицию, несмотря ни на что.

Как разминающийся перед рингом боксер наклоняет голову вправо-влево, так и я хрущу шейными позвонками, заказываю на баре еще «жидкого хлеба» и иду знакомиться с внезапными соседками по столу.

Спустя двадцать минут обнаруживаю себя в роли чрезмерно болтливого лектора.

– …так вот, «общество». Смысл этого слова подвергся в последние годы жестким изменениям. Если раньше мы действительно подразумевали множество людей, взаимодействующих на благо некой устойчивой структуры, результат которой – лечение, образование, поддержание правопорядка на улицах и во дворах, то теперь это чатики в Телеграме. Комментарии на форумах. Картиночки в Инстаграме. И все вместе – во Вконтакте. И самое страшное, что это новое общество вызывает зависимость похлеще героиновой.

Делаю глоток пива, поглядываю на Костю и девушек – вроде им интересно.

– Боже, да о каких проверках работ моих учеников может идти речь, если после проверки почти каждого упражнения моя рука неотвратимо тянется к ромбобразной хромовской кнопочке «Новая вкладка», а вслед за этим переводит клавиатуру на английский язык и вводит в поисковую строку заветные v… k… и жмет ENTER. Про FoMO слышали? Расшифровывается как Fear of missing out – страх что-то упустить. Вы постоянно находитесь в таком состоянии, будто вот остальные смогут принять участие в некоем крутом движе, получат нереального уровня эспириенс от какой-то картиночки, музыки и т. п., а вот вы – нет… И от этого вам так страшно. Ссыкотно. И вы перестает делать полезные дела. Вместо этого вы либо уподобляетесь мне, нажимая «Новая вкладка» и далее по списку, либо… Вы все равно уподобляетесь мне и просто нажимаете на уже присутствующую в вашем…

– Марк, Марк! Ну ты разогнался, конечно.

– А что, собсна, такое? – с вызовом вопрошаю я.

– Да ничего, ничего… – извиняется Костян с характерным защитным жестом: ладони кверху, привет Деграс-Тайсону.

– Вот и не перебивай. Так на чем я?.. Ах да… Вы поймите, девчонки. Пойми и ты, Костян. Зависимость ваша… Она нового рода. И в то же время – совсем старого. Точно так же, как могли пару сотен лет назад подсесть на опиум богачи, потому что у них были бы деньги на тогдашнюю наркоту, точно так же и мы сейчас подсаживаемся на иглу социальных сетей. Вы не подумайте… это – не проповедь… Или не исповедь?

– Или и то и другое сразу? – Поднимает брови одна из девушек.

– Может и так… А-а-а, ладно. Сбился с мысли.

Я перестаю размахивать стаканом, который за минут до этого успел схватить со стола, и делаю знатный глоток. Одна из девушек, та которая блондинка, все смотрит на меня: взгляд несколько зачарованный, губы – приоткрыты. «Попалась. Бедняжка», – думаю я про себя. Сколько раз я уже видел во взгляде девушек вот такой восторг, стоило мне начать выдавать мысли, копившиеся в голове месяцами, если не годами. Таки прав был народ в «Теории большого взрыва»: smart is the new sexy.

Костян подзывает бармена, идет ва-банк и заказывает всем по две стопки б-52. Не успеваю моргнуть, а шоты уже на столе. Поднимаем их, и я говорю:

– Только чур всем смотреть в глаза!

– Это еще почему?

– А это мне начальница рассказывала, про Германию. У немцев такое поверье: когда чокаешься, надо всем за столом посмотреть в глаза. И плевать, если что-то из бокалов расплескается, главное – смотреть.

– А если нет?

– А если нет – то семь лет плохого секса.

Все переглядываются.

– Так во-от почему у меня проблемы в постели, – шутит Костя. Все смеются, чокаются – переглядываясь, разумеется, – и я продолжаю свою тираду. Эта меня брюнетка успела задеть…

– И ведь самое страшное, что никакого спасения не может быть, если только вы не исправитесь. Если только вы не покаетесь и не начнете заниматься чем-то полезным или наоборот, деструктивным. Но таким, что вам действительно близко. Может, даже и лучше, если деструктивным.

– И что же это должно быть?.. – спрашивает брюнетка. – Алкоголь?.

– Секс? – с придыханием выдает блондинка, и я понимаю, что испытываю к ней нечто большее, чем просто симпатию.

Хочу взять ее и… опустошить ей разум. Чтобы вообще все, что только там хранилось, любые наброски первых взимосвязанных представлений об этом мире взять, свернуть и выпотрошить к чертям собачьим.

Но, похоже, не сегодня – на меня накатывает жуткая головная боль. Аж перед глазами все плывет. В итоге вынужденно прощаюсь с ребятами и, не без удовольствия заметив сожаление в глазах блондинки, уезжаю домой.

Еду домой на такси и по пути рассеянно просматриваю, что там у меня в телефоне. От любимой опять никаких известий.

Мысли скачут на другое. М-да уж. Ну и сурово же я обошелся с Костяном. Чем он провинился-то? И почему я на него сагрился? Даже нет, сагрился – мало того, что не русское совсем слово, так еще и не точно подходящее конкретно к этому случаю… Скорее, я начал методично докапываться до его точки зрения. Припомнил ему вроде бы старые обиды, начал отстаивать свою правду… Какое дикое поведение, совсем на меня не похожее.

Закрываю глаза с надеждой на то, что впервые за последние несколько дней мне не приснится ничего. Потом захожу в интернет, читаю на форумах, да на том же мэйл. ру, что может помочь новопассит. Наконец – захожу в аптеку, в обмен на купюры получаю спасительный флакон. Но как насчет другой спасительной жидкости? У меня, как говорят в народе, «трубы горят» – как-то же надо их потушить?..

Снова вспоминается фраза «если человек пьет один…», и своим появлением она подпитывает червя сомнения, что шевелится у меня глубоко внутри: пить одному – плохо? Интересно, а кто-то еще из товарищей моих пьет один? Может вот они – доказательства того, что я превращаюсь в алкоголика… Да ну, глупости. Когда такое было, чтобы из-за одного приятного вечера человек резко превращался в алкаша?

Проблем с покупкой набора из шести маленьких бутылочек «Бада» не возникло. Теперь мне предстоит пройти еще несколько дворов пешком. По странному стечению обстоятельств все магазины в районе моего дома – лучшее место, чтобы купить пиво, – почему-то закрыты на ремонт.

Помимо дворов, меня ждет еще перекресток. И вот я выхожу из лабиринта однообразных хрущевок, и дорога уже близ…

Какого черта?

Я же спокойно шел, никого не трогал, minded my own business. А тут вдруг, откуда ни возьмись… Я даже не понял, что это было. Я как будто вдруг услышал легкий шорох. Или шепот. Знаете, как в фильмах ужасов: моменты, когда у каких-нибудь ясновидящих, или экстрасенсов, или у тех, кто устраивает сеансы с духами – кажется, таких чуваков называют медиумами… так вот, представляете: начинается спиритический сеанс.

Эта серая тень, размером с небольшой порванный баннер, стремительно пролетела мимо. Она появилась из ниоткуда, пронеслось – страшное лицо, череп… морда, не лицо, морда нечеловеческая – и исчезла так же быстро, как и появилось. И все – с мягким шепчущим шуршанием. Загробное звучание… У меня по спине пробежали мурашки.

Да что же такое со мной творится?

Что, наигрался со своими снами, умник? Ну и читал бы ты дальше про свои REM’ы и прочую хрень. Листал бы журнальчики, вымахивался познаниями о сне даже и на английском! Ученики же любят послушать, как ты перед ними трындишь. Так нет же, черт тебя дери. Решил влезть в собственную голову. И все ради чего? Чтобы ПОНЯТЬ ПИСАТЕЛЯ? Чего там понимать-то?

Это ты кому будешь рассказывать про понимание-то, умник ты чертов? На улице – холод уже, считай, собачий, а у тебя испарина на лбу – на, вытри, вытри ее еще раз! Пот не сходит с лица! Ты будто километры пробежал или в зале полчаса прозанимался – насколько вспотел. А на кончиках пальцев откуда пот выступил?

Ну что ты, ПОНЯЛ писателя? Да еще и алкотрип этот…

А может, может, из-за него все? Да-а-а, точно! Я что-то такое припоминаю… Несколько раз же натыкался на статьи про алкоголь. Там не только было про борьбу с похмельем, но еще и про то… Про то, когда бывает белая горячка! И когда, спрашивается? Вовсе не у тех, кто прям вот много и часто пьет. Как раз таки белая горячка с проявлениями галлюцинаций частенько проявляется у НОВЫХ адептов зеленого змия – тех, кто раньше не пил, не пил, и вдруг БАЦ – сразу нажрался.

Впрочем, если и начались у меня легкие глюки, так сегодняшнее распитие с Костяном того стоило – я чуть не забыл поделиться частью беседы, которая успела у нас состояться до прихода девушек.

Сколько раз, ну так, в среднем, скажем, за месяц вы слышите о людях, которые ставят рекорды?

Они показывают безумную выносливость, умудряясь пробегать полу-, фул-, и УЛЬТРАмарафоны, а потом еще и пишут книжки о том, как пробежать ультрамарафон. Не представляю, насколько же сверхчеловеком нужно быть, чтобы пробежать такую штуку. Что еще? Они находят в себе силы трудиться не покладая рук. Они стоят за прилавком по двенадцать часов кряду. Они придумывают новые схемы работы для кого-то еще – нет, ну, правда, должны же быть загнанные менеджеры?

Словом, примеров в собственной жизни вы, если захотите, сможете найти сколько угодно.

Это может быть писатель, который строчит до отвратительной одури однообразные графоманские романы.

Или копирайтер, который точно так же озадачен созданием хорошего текста. Он работает под музыку, она его мотивирует, да, дает нужный заряд, который, казалось бы, не иссякает. Да, ну да. Только изредка кофеек подливайте – и все будет ок. И на темы любые такой чувак писать сможет, он просто строчит и строчит, строчит и строчит – и все в порядке.

А какие еще рекорды возможны? Это может быть ваша мать. Да, у всех разные мамы, но вам, скорее всего, с мамой повезло. Вряд ли вы опасный маргинальный элемент. Вас хорошо воспитали, о вас заботились, и выходит, родители ваши пробежали ТАКОЙ ультрамарафон, что даже самые крутые бегуны планеты в плане трудоспособности могут им позавидовать… Так?

И вот еще хорошая тема для отдельного исследования – насколько трудиться для кого-то еще может быть легче, интереснее. И насколько круче идет работа, когда ты заботишься о сыне/дочке, а не о себе.

Например, милиционер, который силится позаботиться о семье и берет доп. смены? Или мать-одиночка, которой нужно и дальше растить сына и как-то выживать, и поэтому она, трудясь не кем-нибудь, а медсестрой за копейки, умудряется откладывать на одежду, еду, коммунальные расходы и прочее и прочее.

Вот такие люди и совершают подвиги кажд… You really DID think I was going to make it through this route, didn’t you? Вот только нет, так идти – не вариант, потому что даже возвышение типичного рабочего, который либо для себя, либо на благо семьи трудится, тоже стало заезженной темой.

Кумиры современной молодежи – это нереальные супермены, у которых есть ВЫСШАЯ ЦЕЛЬ.

Возможно, всякий сторонник слов «дисциплина» и «мотивация», теорий «достигательств» в целом может создать модель, согласно которой следует соблюдать баланс – между постоянной дисциплиной и выработкой привычек. Ты работаешь, работаешь, вырабатываешь в себе некую бесконечно полезную привычку, а потом, изредка, когда сил на дисциплинарные сдвиги почему-то перестает хватать, – нет ничего страшного в том, чтобы воспользоваться инъекцией из мотивационных книжек, видосов, речей друзей и всего прочего.

Однако, однако, однако…

Подвожу итог мысли, всматриваюсь в Костю.

– Мне кажется, помимо модели дисциплина+мотивация, можно предложить кое-что еще.

Я отпил пиво, еще несколько секунд попялился на товарища и протянул:

– Да ла-адно. И что же?

– Найти себя.

– Я не шучу.

– Окей, поясни.

И тут Костя начал пояснять.

– Ты уже меня извини, Марк, очень может быть, что я только-только начинаю во всей это штуке разбираться… Но, по-моему, куда важнее найти собственное призвание. Люди, которые занимаются трудными вещами, вроде ментов, медсестер и прочего, бывают разными. Некоторые работают на этих работах просто потому, что не смогли найти ничего лучше, или потому что у них в семье так заведено – трудится в больнице или в ментовке. Но есть же и другие. И они проникаются тем, чем занимаются.

Даже скажу так, отдельно – они любят свое дело и всякий раз возвращаются к любимому занятию, как к целительному источнику. Можно даже набросать красивую метафоричную зарисовку: наш Герой вымотался. Его одежда – лохмотья, он сам – понурив плечи, опустив голову, то и дело почесывая мозолистые, почерневшие от труда руки, бредет. У него совсем нет сил, и тут рядом открывается портал, который вырвался из его собственной груди потоком синего цвета, по форме – что твоя змея.

Наш уставший, постаревший, седой, весь в лохмотьях герой вступает в этот портал.

Или это могут быть тяжеленные ворота – как хочешь, так и будет, можем любую метафору выбрать.

«…Он проходит внутрь. Там небольшой удивительный сад. Наверное, где-то прячутся феи или нимфы. Под ногами все устлано мягкой травой, насыщенно-зеленой и очень густой. Наш герой – босой, ноги его – грязные, и, ступая по этому зеленому настилу, он ощущает блаженство. Но это только начало. Он видит в самом центре сада прекраснейший пруд со светящейся водой. Она светится совсем чуть-чуть, не как-то нереально… Он чувствует: ему туда. И идет.

С каждым шагов лохмотья превращаются в кристаллизованный песок и слетают с героя, уносимые легким дуновением ветра.

И вот, он стоит у самой кромки, совсем нагой. Плечи все так же сгорблены, голова разве что совсем чуть-чуть поднята. Мы видим то, чего не видели раньше из-за лохмотьев – у него на теле шрамы и ожоги, и со стороны кажется, что выглядит он жалко.

Рядом слышится пение птиц, а за ним – поднебесная музыка, нежнейшее фортепиано. Или просто классика, или – неоклассика. Но мелодия такая завораживающая, что у тебя самого, у любого человека рядом, душа бы не выдержала, и он бы расплакался прямо на месте.

Блестит. В уголке глаза у героя что-то блестит. Большая, яркая капля медленно скатывается по щеке и с подбородка падает в воду.

Возможно, именно тут музыка начинает играть по-настоящему. Но как это возможно? А вот так – все возможно этом месте. Наш герой делает шаг вниз по ступенькам. Чем ниже, тем плотнее слой воды.

Наш герой идет все глубже и глубже, его тело полностью омывается живительными водами. В конце концов… герой исчезает в глубине.

А назад он выходит иным. Обновленным.

Он знает, что это ощущение – самое ценное во Вселенной. Мало того, его еще и ждет новехонькая одежда. У каждого она своя. У кого-то «латы» ОМОНовца, у кого-то и вправду рыцарские доспехи, или рубашка продавца «Связного», или наряд профессора, или еще что-то.

Вот только обновленная одежда, если говорить откровенно, – не самая важная перемена. Ведь наш герой молодеет, в нем проступают юношеские черты, внешние и внутренние. Не слишком юноша, чтобы творить идиотичные безумства… но и экспериментировать он не боится. А за всем этим – самое, самое главное.

Герою становится четко понятно, что нужно делать. И с этим знанием он выходит за тяжелые, высоченные дубовые ворота. Затем лишь, чтобы менять мир. Работать. И однажды возвратиться сюда вновь».

Когда Костя закончил, я уже прямо не знал, что и думать. Я услышал то, что перевернуло мое сознание.

Да, пожалуй, столь удачные метафоры и меткие аналогии встречаются до ужаса редко. Так что да, это очень и очень ценно, что я сегодня посидел с Костей, а потом еще и с дамами выговорился.

Ну а сейчас я стою на остановке, к которой вызвал мотор – а он все не едет. От нечего делать рассматриваю номера проезжающих мимо маршруток. Мир, несмотря на относительную свежесть вокруг, давит, давит нестерпимо. Я на секунду закрываю глаза, вспоминая, насколько прекрасно все было в понедельник, и задумываюсь: и какого же черта я не понимал всю опасность надвигающихся проблем?

Открываю глаза и вижу, что у меня перед лицом – чье-то еще лицо.

Мужик непонятного вида. На нем черная шляпа, черное же пальто и шарф. Он коренастый, но не столько из-за низкого роста его, сколько из-за шарфа, перематывающего фейс, я не могу разглядеть по-нормальному его черт. Какое странное зрелище… Вижу: у него черный пакетик в руке. Оттуда выглядывают три красных розы, а с другого края – как будто какая-то тяжелая бутылка.

Я продолжаю пялиться на него. Рассматриваю лицо и силюсь вспомнить, откуда же мне может быть знаком этот образ.

– Па-а-аре-е-ень, – нараспев произносит мужчина.

– Что такое? – резковато бросаю я.

– Отгадаешь загадку – машина приедет.

– Повторяю: отгадаешь загадку – машина приедет.

Что за бред?.. А вот что точно НЕ бред – я этого мужика уже где-то видел. Или где-то слышал про такой наряд… Может, это дикая смесь образов? Теперь ни в чем я не могу быть уверен наверняка.

– Две ноги – но не взрослый. Крылья – но не ангел. Клюв – не попугай. Черный – но не уголь.

– Черный, но не… Эх, если бы еще упоминания того бюста были… да, пожалуй, это… Это ВОРОН.

– Ты прав. Смотри. – Незнакомец поворачивается к дороге и показывает на синий «Логан». Машина там и стояла все это время? Или только подъехала?

Я гляжу в ту сторону мельком, всего одну лишнюю секунду, а когда поворачиваюсь к своему собеседнику, – того уже и след простыл.

По дороге домой я вспоминаю, какие у нас задушевные разговоры были с Катей. Как мы планировали будущее. Как мы поженимся. Как все устроим. Какие будут поездки за границу. Как мы будем развлекаться в отелях; гулять по улочкам старинных столиц… И все это – прахом. А потом я падаю в воспоминания.

Как она, желая меня спровоцировать, рассказывала о своих бывших. И как мне приходилось сдерживать недовольство – мне тогда казалось это жутким, ни с чем не сравнимым проявлением слабости. Иногда я перебарывал себя: не просто молчал, но рассказывал истории из собственной жизни. Например, о том, как сдружился с мамой одного из одноклассников… Вы можете представить, какой взрыв смеха это вызвало у Кати? Даже не-ет. Не так. Начала она по-другому: она посмотрела на меня искоса, заигрывающим взглядом. И прежде, чем я успел ей хоть что-то объяснить…

– I’m a mother lover, you’re a mother lover, we should f**k each other’s mothers.

А дальше пошел шквал шуточек про маму Стифлера, плюс Катя уточнила, не была ли эта тетка училкой – как раз в то время прокатилась волна историй о том, как американские училки совращали учеников.

Но я-то знал, что, когда закончу, Кате резко станет несмешно. И я продолжил. Вспомнил, какие шутки ходили в классе; как сам тот парень, Боря (имя-то какое!), чувак до жути флегматичный, и тот подняпрягся, надувая свои пухлые губы: он не был особо полным, но губы – что у негра. Он меня как-то раз отозвал в сторону и начал расспрашивать, что у нас с его мамой.

А мы с той дамой… Нет, не было ни близости, ничего.

Я так понимаю, у нее могли быть какие-то поползновения, но у меня – исключительно возвышенные чувства. Мы много общались, например, на тему английского – она как раз его неплохо знала. Да, она была приятной внешности, но я это тогда, как ни странно, воспринимал исключительно как некую ауру, особое обаяние, не более. Никакой пошлятины. И встречались мы не так часто, раз-два в месяц. В кафе, бывало.

Слушая, Катя шутила, прикалывалась и никак не могла остановиться.

Как вдруг – перестала, поняв, насколько тускл и печален мой тон. Видимо, что-то в голосе самом надломилось. Она подошла и обняла меня.

Я продолжил. Продолжил про нее… Рассказал, как проявились первые признаки болезни: когда мы сидели в кафе, у нее вдруг кашель начался, сильный, сильный кашель. Парой дней позже она сходила провериться в частную клинику. Результат был неутешительный – туберкулез.

Дальше – лечение. Лучшие врачи, каких только можно было сыскать в нашем городе. Самые эффективные лекарства. Все без толку.

Несколько месяцев – и ее не стало.

Я, как последний дурак, отдалился от нее в те последние месяцы. Я пришел лишь однажды, мы чуть-чуть поговорили, и она сама, сама сказала мне: «Не надо. Не приходи…». Черт, ну почему я был таким дебилом – и послушал ее. Для меня это урок на всю жизнь. Не надо прислушиваться, что говорит тебе разум при общении с девушкой. Слушай сердце, лишь оно одно скажет правду.

На словах, что я даже на похороны не решился прийти, Катя обняла меня крепче и вытерла мои слезы. Та женщина… она действительно оставила на мне отпечаток.

Кажется, я поймал сумерки.

Я хочу сохранить в своем разуме ту секунду – и кусочек неба, видимый из моего окна, если сидеть за компьютером и смотреть в сторону кухни. Этот кусочек неба такой… темно-серый, а местами синий. Между ним и мной – ветви деревьев, но недостаточно густые, чтобы помешать смотреть.

К этому моменту я уже вернулся в пустую квартиру и, выпивая одну бутылку за другой, залипал в соцсетях на гравюры Доре. И вот сейчас – пойманные сумерки. Я выключаю компьютер, чтобы мне был лучше виден этот вечер. Все это – лишь игра света с нашей планетой. Лучи солнца доходят до атмосферы, пронизывают ее, и в течение дня мы видим небо в разных цветах.

Чуть правее – дом. Он темно-серый, уже почти черный. В сравнении с ним кусочек неба кажется нежно-голубым. В доме горят несколько окон. Одно вижу точно. В ярко-желтом, даже скорее оранжевом прямоугольнике – расплывчатая фигура. Интересно, этот человек следит за мной, когда я днем вдруг забываю задернуть шторы? Или когда нарочно их не задвигаю, чтобы было больше света в комнате… Я не знаю. Но это ощущение – уникальное. Пойманные сумерки.

Но вот проходит несколько минут. Я уже успел отвлечься на сиюминутные глупости. И в мозг въедается: «Проверь! Проверь еще раз!» Я бросаю взгляд на окно – и там уже ничего не вид… нет, погодите-ка. Что-то есть. Выключаю монитор и по-прежнему вижу тот кусочек неба. Он там. Чуть менее яркий, чуть меньше нежного в нем и чуть больше серого. Однако я все равно могу в нем что-то разглядеть. Возможно, прямо здесь и умрет проникновенная метафора, какая-то хорошая метафора.

Чтобы в бездне отвратительного обнаружить то, что там сокрыто ценного, светлого… в бездну надо взглянуть.

Невозможно отыскать в бездне свет, не заглянув в нее.

Вот так я заметил сумерки. Я поймал их. Я спас в своем разуме тот крохотный кусочек, сохранил его навечно для самого себя. Обняв его в своем сознании, как укутанного в пеленки первенца, я забираюсь в кровать и медленно засыпаю.

Глава 8 Четверг, ночь

Вспышка! Кажется, я только-только сомкнул глаза, а уже после яркого блика начинается мой ночной киносеанс.

Вижу очаровательную девушку, играющую на фортепиано. Вдруг ее плечи болезненно содрогаются – ладони задевают клавиши, и вместо мелодии звучит резкий минорный пассаж. Плечи девушки содрогаются второй, третий раз. Я поднимаюсь со стула и бегу к ней, от умиротворения, навеянного игрой, не осталось и следа. Девушка держит платок в руке. На белоснежной ткани видны ярко-алые капли.

Вспышка! Комната с очень простым убранством. На сельскую дорогу выходят два окна, между ними – стол, за которым сидит мужчина и что-то пишет. Делаю несколько шагов к нему и обхожу с правой стороны. На плече сидит кошка. Catterina, полагаю я. Рядом видны титульный лист труда и чашка кофе.

Вспышка! Январь 1847 —откуда-то я знаю точно. Вирджиния, возлюбленная По, умирает. По одной из зарисовок я помню девушку, которую никак не могли согреть… Вирджиния, бедная Вирджиния. Он держит ее за руку, всматривается ей в глаза. На ней – не одеяло, а старая шинель По, еще с военных времен. И сверху спит кошка.

Вспышка! Я стою, ноги на ширине плеч. Откуда-то налетает порыв ветра. Гляжу вниз. В потрескавшемся асфальте – огромная щель. Мое тело растекается в комок слизи и, провалившись в ту брешь, я проваливаюсь сам в себя.

Глава 9 Пятница

Просыпаюсь. Черт, ну почему так нестерпимо болит голова. За окном – непроглядная темень. Да, я догадывался, что мои маленькие эксперименты добром не кончаться. Но я и представить не мог, что все будет настолько плохо.

Это даже не похоже на похмелье, скорее… капитальная усталость. Причем столь всеобъемлющая, что копилась будто годами. Правда, когда во мне просыпается маленький любитель пожалеть себя, мозг ненароком берет и рисует картинки китайских фермеров, что в 50-х миллионами умирали от голода. Или когда ребятам в XIX веке во Франции приходилось так на фабриках ткацких вкалывать (причем с самого детства), что любые твои проблемы, горести и тяготы – это ерунда, такое, знаешь, проходящее. Так вот. Сейчас я так разбит, что просто ничего, кажется, не сможет помочь.

– Дружище, ты неважно выглядишь.

– Да, да, знаю.

– Ты нормально спал сегодня?

Черт, не в бровь, а в глаз. Леха всегда знает, как подбодрить. Мы сидим в кафешке неподалеку от остановки, той, что ближе всего к моему дому. Здесь подают сносный кофе. За окном довольно унылая картина, а когда я смотрю в глаза друга, даже сфокусироваться на них у меня получается не сразу – так беспокоит мигрень.

– Так-то со мной все в порядке…

– Точно? А ощущение такое, будто по тебе КамАЗ проехался.

Леха вообще любит простые, понятные аналогии. Он из числа заботливых. С ним мы познакомились несколько лет назад, в универе. Он, хотя был на пару курсов и, соответственно, лет младше, всегда старался меня поддержать. Правда, мне это не сильно нужно было в плане учебы, а вот пооткровенничать – в самый раз. Он всегда мог дать новую перспективу, и ему можно было доверять секреты. Но в этот раз почему-то не получается. Я почти физически пытаюсь схватить себя за горло, но не могу ни пожаловаться Лехе ни на что, ни описать свое состояние.

Чего уж там – я силюсь улыбаться всякий раз, когда вижу своих товарищей. А сегодня, идя под серым небом навстречу Алексею, я даже не смог выдавить ни слова. Понятное дело, что звонить Костяну я не стал – он бы не понял… Даже скорее нет, не так – он бы просто не поднял трубку, ибо, насколько я помню, напился еще больше моего. Женьку звонить тоже боязно, навряд ли мне удастся с этим справится. И попытки дозвониться до Кати снова пошли прахом, и сообщения ей во ВК тоже остались непрочитанными. М-да, только этой проблемы еще не хватало… Я уже потерялся в том, отчего именно мне больнее всего. От плохого самочувствия в целом, от того, что я не могу нормально спать, от подозрительных ситуаций или от отвратительной погодки? Все, ВСЕ в этом мире стало каким-то жутким.

– Эээ, братец! – чуть громче, чем стоило бы, выдает Леха. – Да у тебя же футболка наизнанку надета. Бит будешь!

– Черт, и правда. Пойду переоденусь.

По пути к туалету (черт, да где же дверь? А, вот она…) в голове ускоренно крутятся мысли – почему так плохо? Что с Катей, почему она меня так усиленно игнорит? И, наконец, ЧТО ДЕЛАТЬ? Вот он, главный вопрос для меня.

Закрыв дверь, оглядываюсь и наблюдаю довольно чистую уборную. Странно, такое хипстотное местечко, и при этом классический туалет. Перевожу взгляд с сияющего унитаза на неброскую серую плитку на стене, потом – на раковину и на зеркало.

Что, правда? Я и правда так выгляжу?

На меня глядит незнакомец: печальное, до одури уставшее лицо, гигантские синяки под глазами, впалые щеки. Да уж какой тут КАМАЗ? Скорее бронебойный поезд. Поезда. Штуки четыре, не меньше, да один за другим шли, собаки.

Я подношу подушечки пальцев к лицу и медленно провожу ими по коже, закрыв глаза…

Что, что происходит? Почему я снова слышу этот крик? И это ужасное серое лицо в непонятной серой дымке! Что это такое! Откуда это?

Я не понимаю, не могу понять. Еще раз бросаю взгляд в зеркало, на себя. Боже, да мне же конец, если я не попытаюсь все исправить. Идет уже пятница, пятый день.

Ладно, Марк, хватит горевать о собственном состоянии. Оно такое, какое есть. И пока не похоже, чтобы я мог его хоть чем-то вразумительным исправить. Хотя… Вчера вечером мне очень помогло немного алкоголя… Нет, нельзя, надо быть сильным.

Я возвращаюсь к столику, за которым сидит Леха.

– Марк, слушай, так зачем ты меня позвал? Расскажи хоть, что с тобой. Откуда такой вид? И почему не можешь поговорить со мной по-человечески?..

– Я плохо сплю. Или наоборот – слишком хорошо.

– В смысле? – Тут Леха боязливо осматривается по сторонам и наклоняется ко мне ближе, через стол. – На наркоту подсел?

– Нет, хуже. На осознанные сновидения.

Точно так же, как и Жене за несколько дней до этого – когда мое состояние в целом было сносным, – я пересказываю Лехе все, что произошло, стараюсь ничего не утаивать. Леха только периодически почесывает коротко стриженную голову. Он глядит с недоумением и даже, наверное, недоверием.

Но слушает.

Я все говорю и говорю. Рассказываю даже о том, как ко мне девочка пришла, ученица. Юля. Теперь, когда я пытаюсь разобраться, что за девчонка такая… В меня будто насильно всунули воспоминания о ней, такие фрагментарные. И да, я прекрасно знаю, мне уже успел объяснить кто-то из товарищей-скептиков, что надо по-другому относиться к своему разуму. Мол, всякий раз, когда мы пытаемся что-то вспомнить, мозг лишь восстанавливает картину, а не воспроизводит ее в точности. Но…

Я замолкаю. Леха будто ждет чего-то еще, все смотрит на меня. Ах да, я же не рассказал про то, как мне приснилось реальное утро. И это – самое страшное, пожалуй; после этого Леха… костенеет будто. И пытается придумать, как бы мне помочь.

– Слушай, а если тебе попробовать обратное?

– Что – «обратное»?

– Ну, отказаться от осознанных сновидений и вернуться к старым.

– Говорю же! – в нетерпении выпаливаю я. – Я же тебе и говорю: я пробовал, я уже не пользуюсь этим методом, все, я отказался от него, как только окончательно осознал, насколько он вреден… Но мои сны продолжают быть осознанными. И что мне с этим делать – ума не приложу.

Мы с ним мозгуем еще немного. Я все пью и пью этот капучино из широченной чашки, но мне никак не становится лучше. И тут маленький звоночек внутри подсказывает, таким тихим-тихим голоском.

«Ты пьешь, да не то. Пьешь, да не то. Пьешьдането».

Я задумываюсь над тем, что мне реально могло бы помочь. Леха разглагольствует, изыскивает какие-то идеи, что-то там пытается вспомнить про сон – тоже мне, все теперь знатоками стали… Нет. Я и сам прекрасно понимаю, что действительно может меня спасти.

Так, всего несколько капель. Что в этом плохого? Взять – и бахнуть. Чуть-чуть. Тем более, что деньги при мне… Вроде есть. Ан-нет. Погодите-ка. И правда: карман пуст – кошелек дома оставил. Обращаюсь к Лехе:

– Угостишь?

– Чем это?

– Ну а чем обычно просят угостить?

– Эээ, – в недоумении запинается Леха, – Марк, что с тобой?

– Бокалом пива угостишь? У меня деньги есть, но я с собой только мелочь взял.

– Какое тебе пиво? Ты время видел?! Еще и 10 нет!

– Я знаю. Но мне… мне… мне нужно.

– Нет погоди, вот тебе предлагаю – зайди в интернет и поищи – как перестать видеть…

Я не выдерживаю и с размаху бью по столу ладонью. Еще раз! ХЛОП! Еще раз! ХЛОП!

– Ты дашь мне денег или нет? Сколько раз я тебе помогал? – вспыхиваю я. – Ты только вспомни все те разы… – Тут мне не хватает дыхания, и я обессиленно валюсь обратно на плетеный стул, запускаю обе ладони в волосы.

Леха молча встает, достает из кошелька деньги.

А вот тут я срываюсь и все-таки беру. Я смотрю, как он кладет пятисотку на стол, с нажимом так кладет.

Разворачивается. И уходит.

Да, да, да, скорее бы. Неужели я наконец-то выпью? Так приятно даже думать о том, как этот прохладный напиток начнет литься мне в рот, как первые легкие, чересчур прохладные капли потекут по гортани.

Итак, что же это будет?

Какое пиво выбрать? Умелые маркетологи приняли решение за меня, причем еще задолго до того, как я сам получил возможность хотя бы подумать. Я вижу «Бад». Набор из шести бутылочек. Шесть солдат моей алко-армии.

Хватаю алкоголь и топаю в сторону ближайшего двора. Ищу место потише. Трясущимися руками достаю из белого магазинного пакета пак с бутылками, вырываю из упаковки первую, открываю, жадно прижимаясь губами к прохладному горлышку и опрокидываю содержимое внутрь.

Хорошо-о. Наверное, как-то так и выглядит рай. Или ощущается. Звуки стали приятнее. Небо вроде и не такое серое. Разумеется, это не какие-то ЛСД-подобные ощущения, которые напрямую врываются в мой мозг, не-е-ет. Тут дело в отношении. Все, что ни происходит – лишь в нашей голове…

Бабка появилась как будто из ниоткуда.

– А ну пшел отседова!

Мне так хорошо после первой, что я уже успел открыть вторую и почти не обращаю внимания на это злобное низкорослое создание в синем платке.

– Пошел, я сказала! – кряхтит старушенция. – А то рассядутся тут. Наркоманы. Ты бы хоть за собой последил! А то выглядишь, как дохлая смерть!

– Ну ладно, ладно, уже ухожу.

Подивившись на удивительно архитипичную бабку (ну какой из меня наркоман, право слово?), нехотя поднимаюсь с плохо покрашенной лавки. Кладу початый пак в пакет, залпом допиваю пиво, улыбаюсь бабке на прощание и отправляюсь в сторону остановки.

А зачем мне, собственно, домой? Могу ведь преспокойно пойти куда-то еще. Да, вот он, этот тихий, спокойный двор. Сейчас день-деньской, и максимум, кто может шнырять в подъезды и обратно, – это мамочки с детьми. Но они, кажется, молчаливые создания – что первые, что вторые. Особо не домахаются. Я раскладываюсь как раз на одной из лавочек и выпиваю одно за другим пивасы.

Что ни глоток – то дополнительные баллы в полоске «удовольствие от жизни».

Пиво потихоньку начинает давать в голову. Видимо, отношение к жизни и алкогольные эффекты напрямую взаимосвязаны, ничего уже тут не попишешь.

Удобно располагаюсь на очередной лавочке, расставив ноги и заботливо положив «солдат» рядом с собой, начинаю отправлять их в бой – неравный бой с трезвостью. Они проливают свою желтую кровь, чтобы я мог жить и наслаждаться жизнью…

… уже где-то на финальном «солдате» я осознаю: ссоры бессмысленны. Литература вечна. Вот так просто! И тут же отправляюсь в «English breaks», ведь у меня там есть сегодня уроки.

Добравшись до офиса я примечаю, что что-то будто бы изменилось. Как-то иначе он воспринимается: может, чуть более обветшалым; может, просто давно не мыли окна. Или это столь мрачная погода дает о себе знать? Я вглядываюсь в окна здания, которые почему-то, несмотря на постепенно сгущающиеся сумерки, остаются зазывающе черными. Незнакомое наваждение находит на меня. Я уже порядком успел выпить и буквально ощутить, как алкоголь просочился и в печень, да и в весь организм в целом… я понимаю, что ничего не понимаю. Хех. Надо же, дружище Марк. У тебя даже откуда-то еще берутся силы шутить.

Пройдя внутрь, я на секунду задерживаюсь, слегка покачнувшись. Вглядываюсь в лицо администраторши, дышу на ладонь и прохожу дальше, проигнорировав то, с каким удивлением она подняла брови.

Поднимаюсь на лифте. Бреду мимо нескольких учеников, которые уселись на стульях в коридоре, и силюсь поскорее зайти в кабинет. Черт, дверь. Дверь не поддается… Ан нет, наконец-то. Поддалась с третьего раза. Захожу внутрь.

Итак, я пришел в школу. Пьяный. Точно так же… как кто-то еще из известных мне людей заявлялся на работу пьяный, а потом оказывалось… Что-то еще.

Я сталкиваюсь с одной из коллег и высказываю ей что-то за ее НАМЕК – всего лишь намек! – на претензию о том, что я пьян. В ответ я говорю:

– Анечка, ну и когда признаемся?

– А все в том же, родная. В том, что у тебя нет ни капли педагогических способностей, – выдаю я и нагло хмыкаю.

Вот я и набрался смелость ей высказать все, что о ней думаю… Так ей! Нечего было тогда хамить мне, молодому преподавателю, который только-только пришел в новый коллектив.

Конфликт начался еще в мои первые рабочие дни. Меня взяли в эту школу вообще довольно рано, я уже рассказывал о том, что заменял одну из учительниц. Но то было так – лишь пробные занятия. Потребовалось еще несколько недель, прежде чем я действительно подсобрал студентов. Пришел я не в самый, что называется, сезон, и наша начальница приняла волевое решение – передать нескольких учеников и одну группу от Ани – ко мне. Отнять у нее.

Конечно, во время собеседований я успел выяснить, что Аня – не такая уж надежная преподавательница. Ненадежная не в профессиональном плане – она была на пару лет старше меня и тоже прекрасно владела языком. Однако у нее было какое-то свое маленькое дело, которое она планировала открывать.

И вот тот самый первый раз, когда мы встретились. В учительской были и другие преподаватели, мы то о чем-то переговаривались, то молчали. Аня заехала, чтобы какие-то там документы передать Наталье Андреевне.

Аня ворвалась в кабинет так стремительно, будто сначала вошла она, а только потом открылась дверь. Пронеслась мимо меня, сидевшего к этой самой двери спиной, бросила фразу, на минуточку: «Ну что тебе, кресло задницу не жмет?». Впоследствии я выяснил, что в этом удобном кресле она сама частенько проверяла работы. Что характерно, всех остальных Аня поприветствовала МИЛЕЙШИМ ОБРАЗОМ, пощебетала с двумя другими преподавательницами, они миленько расспросили ее об отпуске в Доминикане – и на этом все.

Вот такое вот знакомство, которое максимально точно показало: Аня – редкая стерва, твердолобая, за словом в карман не полезет и не станет держать ненависть, злость, обиду в себе. Просто выскажется. А что там подумают окружающие, как они отнесутся к ситуации – ей плевать.

При этом Аня прекрасно следит за собой, одевается с иголочки и очень любит собак. Просто обожает этих животных. Правда, когда я попытался подъехать к ней с этой стороны – нет, ничего у меня не получилось. Хотя, когда мы вдруг находимся вместе в учительской, она ну очень любит рассказывать как про своих песиков, так и просто про свою жизнь. Изредка, казалось бы, больше для вида интересуется и жизнью других – но и то лишь, чтобы перевести тему на себя, на свою такую важную персону.

В конце концов, мы кое-как пришли к перемирию. Но и после этого тоже были проблемы. Например, еще одна ситуация, когда ей, видите ли, из соседнего помещения из-за якобы слишком тонких стенок было слышно, когда я говорю с учениками. Причем моим ученикам – не громко, а ей – громко. И она имела наглость зайти ко мне в кабинет. Во время моего урока.

И заявить: «Марк, я ненавижу, когда ты так громко говоришь. Меня это бесит, перестань» – и все с таким в конце характерным кивком головы. Затем она ушла, в буквальном смысле громко хлопнув дверью.

Вот после того случая я действительно обозлился. Но настоящая проблема случилась позже.

В тот вечер все было по-старому. Опять пересеклись в общей комнате. Надо признать, что к тому моменту отношения более-менее сгладились – я выяснил, что на рожон лучше не лезть, а она за несколько месяцев вроде как набрала себе другие группы и индивидуалов.

– Ну да-а-а, если хочешь, я еще могу записать свои выражения… Или нет, знаешь что? Лучше пускай их запишешь ТЫ.

– Что ты сказал?

– Я говорю, можешь выражения мои записывать. Ученикам своим озвучишь, может паблик даже заведешь…

На первый взгляд, реакция была совершенно необоснованной, но если хоть немножко разобраться… человеку все это действительно жутко не понравилось.

Аня сорвалась на мне. После чего она перестала, натурально в эти несколько минут, перестала со мной разговаривать. И это – отвратительно. Потому что она взяла и в ту же секунду полностью перевела все внимание на девчонок. Как будто… Как будто ничего не было. И как будто я – пустое место.

Боже, как же мне было отвратительно от этого. Я чувствовал себя выдавленным из этой прослойки социума. Да, звучит громогласно, но на душе у меня осталось ощущение, будто действительно так и есть.

И вот теперь – это. Мой прямой наезд на Аню. Образцовая эскалация конфликта, продиктованная тем, что я внутри несколько… изменился.

Аня стоит огорошенная, не произносит и слова. Вдруг открывается дверь и в кабинет заходит начальница Наталья Андреевна. Даже я сам ощущаю, как сильно – даже стоя на месте! – шатаюсь из стороны в сторону. Не помогает и нетрезвый взгляд.

– Марк. Это что такое? Как ты посмел явиться в школу в таком виде?

Радость от того, что я дал отпор Ане, постепенно улетучивается. М-да, явиться на работу пьяным это такое себе. Но внезапно другой звук, отличный от голоса начальницы, обращает на себя мое внимание. Звук этот доносится откуда-то сверху.

Ву-у-ум, ву-у-ум, ву-у-ум.

Ву-у-ум, ву-у-ум, ву-у-ум.

Как будто, что-то огромное проносится там, надо мной.

Я поднимаю голову и вижу, что потолка-то и нет. Вместо привычных флуоресцентных ламп – пышные серые облака. Они особо уплотняются по краям. Вжих-вжих. Что за звук-то? Я всматриваюсь и вижу, как вдалеке качается нечто невнятное. Вправо, влево, Вправо, влево.

– Марк! Я вообще-то с тобой разговариваю. Ты вообще слушаешь?

– Да-да, конечно, Наталья Андреевна, – только и бормочу я.

А маятник раскачивается у меня над головой все сильней. Он ускоряется, и все сильнее приближается ко мне. Острое лезвие уже так близко, что я чувствую аромат стали.

И вот, я понимаю, что сейчас меня прикончат.

Ву-у-ум, ву-у-ум, ву-у-ум.

Ву-у-ум, ву-у-ум, ву-у-ум.

Маятник проносится так близко к моей голове… а я и шага ступить не могу, все парализовало, мышцы рук сжимаются в судорогах. Меня потряхивает, но с места я по-прежнему не в состоянии сдвинуться.

ВУ-У-УМ, ВУ-У-УМ, ВУ-У-УМ.

Боже, я сейчас умру. Острый маятник уже так близко к моей голове, что еще чуть-чуть – и раскроит мой череп. Горло сжалось в спазме. Сжимаются скулы. Теперь ведь свело и их! Как больно горлу.

Что ни взмах – то ледяной ветерок от стального лезвия. Ближе. Ближе.

Наконец, я вскрикиваю и падаю на пол.

Прихожу в себя на стуле. Голова раскалывается так, что хочется лезть на стену.

– Сколько я пробыл в отключке?

– Минут пять, – говорит начальница.

Мы с ней в учительской одни. Он протягивает мне стакан воды и говорит:

– В твоем нынешнем состоянии тебя это, может и не волнует, но группу твою я на сегодня отпустила. Предложила было Ане, но она наотрез отказалась и ушла домой.

– Пф-ф, тоже мне, «Мисс компетентность»… – Вспоминаю жуткий образ, что толкнул меня в обморок. – А потолок? Вы видели, что случилось с потолком?!

– С потолком?.. – Наталья Андреевна недоверчиво смотрим на самые обычные лампы над нами, потом смотрит на меня. – Это ж сколько ты выпил…

– Марк, тебе надо хорошенько подумать над своим поведением. И над своей… – она подбирает подходящее слово, – зависимостью. Если какие-то трудности в семье, так ты подойди, я готова тебя выслушать и помочь. А если по работе проблемы, так тем более. Вообще, ты ведь у нас добротный преподаватель – ты мне сам недавно рассказывал про Артема…

Ах да, Артем. Одно из по-настоящему приятных для меня воспоминаний – мой преподавательский триумф. Да, в памяти уже всплывал мой первый урок – то, как в ту самую секунду я почувствовал себя другим человеком… Обновленным. Переродившимся. «Более лучшим», как сказала бы одна девочка из Иваново.

Этот пример из моей преподавательской практики неизменно наполняет сердце радостью. Результат стоил всех усилий. Дело было так.

Артем ленился. Такой подход спустя рукава – когда ты прогуливаешь, позволяешь себе не выполнять домашние задания да еще особо не работаешь на занятиях, – еще более-менее простителен при индивидуальных встречах с учителем. Но когда это происходит в группе, страдают другие ученики, которые и без того пришли более скиллованными, чем ты. Они в общем-то попали с тобой в группу, потому что максимальная дифференциация в условиях нашего небольшого городка и не столь огромного вала желающих заниматься невозможна. The bottom line is «у остальных уровень повыше, чем у тебя».

При этом они более мотивированы. И приходят на занятия регулярно. И выполняют все задания. И как думаешь, что может произойти? Ты будешь безнадежно отставать. Потому что ты, скорее всего, ни хрена не гений и не готов тратить время на занятия дома. А значит – все. Разрыв между тобой и группой будет увеличиваться. И ты неизбежно начнешь ощущать это, и агриться, или просто париться, все сильнее и сильнее, по одной простой причине: у всех получается, а у тебя – нет. Все уже выучили правила, а ты – нет. И у тебя бугурт. И надо что-то делать. Смышленым, правильным ребятам понятно, что – собрать волю в кулак и пойти на ранее незнакомый шаг – дикий фап на книги по английскому и обстоятельное изучение языка. Так вот. В какой-то момент ты приходишь на занятие, и тебе совсем плохо, потому что остальные уже далеко впереди, а ты даже на некоторые вопросы учителя отвечаешь с ошибками. У тебя обнаруживаются фундаментальные провалы в познаниях.

Артем подошел ко мне как раз после одного из таких занятий. Задержался, когда все ушли, и сказал:

– Марк, мне нужно с вами поговорить. – Он немного виновато уставился в пол. Ну-ну, дылда двадцатилетний.

– Конечно, слушаю.

– М – Марк, вы понимаете, тут такая ситуация, – начал он, и я подумал, что он скажет что-то про задержку оплаты, но ошибся. – Мы с друзьями собираемся в Америку ехать, ну там, еще поднакопить нужно, вот по воркэндтревел. Но я не знаю, получится ли у меня. Я вроде стараюсь, занимаюсь, но так зашиваюсь, так зашиваюсь! У меня и универ еще идет, и работы две, еще и английским стараюсь, но если я поеду, это будет, будет так…

– Work and Travel – это здорово! У меня самого несколько знакомых летало…

– Так я вот о чем…

«Странно, ты ведь вроде не понимаешь, о чем сказать, зачем перебиваешь?» Но, подумав так, я пустил эту ситуацию на самотек.

– Марк, как вы думаете, у меня есть возможность преуспеть? В смысле, я смогу понять английский язык? Я смогу заговорить? А то я смотрю на других в группе, у них вроде и прогресс есть, а у меня – все нет, нет…

– Та-а-ак, Артем, я понял, – начал я медленно растягивать слова, чтобы дать себе время на раздумье. – Да, у тебя точно получится. И переехать ты точно сможешь. И да, подозреваю, если вдруг вопрос встанет еще и с деньгами… Я верю, что и с этим ты справишься тоже. Однако… надо заниматься. Надо забыть о том, что на тебя могут криво, косо смотреть другие – даже скорее не позабыть, а ЗАБИТЬ. Просто наплевать, они там могут про тебя сказать. Поставь себе цель и идти к ней. Вот у тебя, например, произношение очень неплохое… При этом грамматика, честно скажу, хромает. Она чуть ли не на таком же уровне, как и когда ты пришел к нам.

– Да я и сам понимаю…

– Вот, понимаешь. Но что ты уже делаешь, чтобы… нет, не так. Что ты БУДЕШЬ делать? Давай с тобой обдумаем?

– Нуу, вот вы все время говорите, больше разговорной практики…

– Но у меня раньше, да и сейчас вот прямо как-то особо и сил не было чтобы еще и общаться с кем-то по скайпу, после того как приду домой.

– Понимаю…

– Ведь я так устаю на этих работах, да еще и задания, и я понимаю, что не выполняя их…

– Да, наверное, реально давит. Слушай, я представляю, что в твоих условиях дополнительные занятия по скайпу, бесплатно даже, с человеком, которому так же, как и тебе нужна разговорная практика, – это очень, очень трудная задача. Даже, пожалуй, невыполнимая. Но слушай… А что если представить, ну так, на минутку всего, что ты можешь справиться. Как бы ты это сделал?

– Ну, не знаю. Наверно, мог бы чуть раньше приходить с работы… – медленно проговорил Артем. – Или постараться меньше пропускать ваших, Марк, занятий, чтобы быть более подготовленным в целом.

– Хорошо, хорошо, продолжай…

– А еще, наверное, надо начать слушать подкасты, как вы все время советуете. И, там, и то приложение, с тигром которое, поставить, что ли…

– Верно! Верно все говоришь. Ну так как считаешь? Вот теперь, когда у тебя есть четко обозначенная цель – ничего себе! Поездка в Штаты! И, собственно, понимание того, как к этой цели прийти – через регулярные и упорные занятия, и, наверное, и отказаться от каких-то вещей придется, но это уже потом можно разобрать. Как ты считаешь… У тебя получится?

И еще из интересного – на протяжении всей нашей беседы я периодически проявлял симптомы подбуханности; немного нетвердо стоял на ногах; отошел к окну; смотрел в сторону, чтобы на него не пахнуло перегаром.

Без геройства. Без излишних псевдогеройских, идиотически недомотивирующих движений Артем улыбнулся, блеснул засветившимися уверенностью глазами, сказал: «Спасибо, Марк», пожал мне руку и вышел.

Потом у него все получилось – и это один из тех случаев, когда мне отрадно называть себя «учитель».

От карамельных воспоминаний, от этой приторной поддержки в духе «Клуба анонимных алкоголиков» меня вдруг начинает тошнить.

– Наталья, Наташа! Наташенька! – Наталья Андреевна слышит такое фамильярное обращение, и ее брови взлетают вверх. – Кончай мне мозги компостировать! Без тебя разберусь, как мне жить и как мне учить. И вообще, Наташ. Знаешь присказку? «Не учи ученого – съешь дерьма печеного».

– Что-о-о? Что ты сейчас сказал?

– Что слышала.

Смутно осознавая последствия своей грубости, кое-как встаю, забираю куртку и выхожу из офиса.

Цепкий вечерний воздух немного приводит меня в чувство. Не сказать, будто я заново родился, но мне определенно лучше. Я решаю пройтись пешком. Много-много, сильно-сильно пройтись пешком. Вот так пройтись, что стереть ноги в кровь. Нет, этого мало, надо больше стереть – чтоб до костей. Нет, и этого мало будет. Тогда так: чтоб и ботинки, и эпителий, и мышцы, и связки – все стерлось в пыль, в прах, а остались бы только кости мои, и на них я продолжил бы путь.

Что характерно, я осознаю – подобные мысли и раньше сидели в моей голове, но как-то все больше скрытыми, а теперь ринулись наружу. И я все более яркими образами рисую себе окружение мое, рисую все, что происходит.

Правду. Людям нужна правда. А почему бы мне с ними этой правдой не поделиться, как думаете?

Дорога, дом. Ненависть к себе и ко всему миру. Кровать. Сон, успокаивающий в своей тревожности.

Глава 10 Пятница, ночь

Там, где мне предстоит открыть глаза, царят знакомые ароматы, алкогольные. Но есть и кое-что еще: музыка. Странный мотив. Фортепиано, которое, возможно, играет само. Сидя за столиком, открываю глаза, щурюсь и гляжу на источник дерьмовой музыки: о да, это бездарный парниша бряцает по клавишам, как настоящий клоун. Вдруг затылком ощущаю, что за мной кто-то стоит. Поворачиваюсь – и вижу афроамериканца в белой рубашке и черном жилете. Он обеспокоенно смотрит на меня.

– Мистер? Вы уже проснулись? – видимо, взгляд у меня совсем заплывший.

Черт, да что ж такое-то! В предыдущие разы все проходило так гладко. А теперь началось черт-те что. Ладно, справимся. Я откидываюсь на спинке стула, выпрямляюсь и потягиваюсь, слышу приятное похрустывание костей. Кручу головой. Похрустывание раздается ближе, в области шеи.

Воу! Что это на мне? Что за странный камзол? И, э-э, какого черта?! С хрена ли этот чувак ко мне обращается? Он что… меня видит? Забавно. Чтобы допереть, насколько это странное обстоятельство, мне надо было подразмяться. Без паники, Марк. Все не так страшно. Судя по опыту других апологетов осознанных сновидений, участие значит, ты просто перешел на следующую ступеньку. Все хорошо, не волнуйся.

Негр смотрит вопрошающе. Наверное, надо что-то ответить. Показать, что со мной все окей. Хм, интересно, он приметит акцент?

– Да, все хорошо, я просто немного устал.

– Хорошо, мистер. – И как будто вспомнив, что надо выполнять свои обязанности официанта, он добавляет: – Вам что-нибудь принести?

– Нет-нет, спасибо. Не надо. I’m good.

Он уходит, а я не могу не подивиться в очередной раз особенностям английской речи. «I’m good» – не «Я хороший», а «Мне и так хорошо». Лингвистические раздумья ласточкой пролетают в моем мозгу и уступают месту детальному рассматриванию обстановки.

Похоже на салун. По сравнению с нашим XXI веком больше всего в глаза бросается грязь. Еще бы: никаких вам санитарных норм, пожарных осторожностей и прочих приблуд цивилизации. Только дерево, только хардкор. Зато какое дерево!

Небольшие круглые столы в центре, и я – как раз за одним из них. За соседними тоже сидят люди, в основном, мужчины и одному повезло – у него сразу две дамочки. Размалеванные губы и тонны белил не позволяют усомниться – шлюхи.

Да еще так видно, так видно четко… Say, what? А ведь и вправду четко видно. Так-так-так, где там моя ачивка спеца по осознанным сновидениям? Я не только взаимодействую с миром теперь – я даже мелкие детали разглядываю! До этого такая четкость лишь у Эдгара была – а теперь, гляди, даже у второ… третьестепенных персон.

Погружательная мышца прокачена основательно, я считаю. Того и гляди все станет настолько реалистичным, что перестану различать, когда сплю, а когда бодрствую.

Это Бостон. 1829. Грязные улицы. Колесницы. До рождения Лондона – полвека. Все мрачное. У мужчин – котелки. И вот слегка ссутулившийся мистер с короткими усиками пересекает Уан-стрит. В его походке – что-то солдатское. Он очень худ, как будто недоедает. Я слежу за молодым человеком. У него копна волос? О нет, он не похож на привычного нам Эдгара По. Пока что он юн. Но – деятелен.

Он выходит из дома, проходит улицу, запруженную экипажами, и заходит в то самое кафе, где расположился я. Бренчит колокольчик.

Дальше мне видится череда увлекательных, но таких странных картин.

Как будто в той памятной игре про джедаев – Jedi Academy, что ли. У меня есть возможность выбрать. Я застыл во всемирном Эфире. Я невесом и сверхплотен одновременно. Я смотрю по сторонам – и вижу лишь бесконечный космос с прекрасными созвездиями; цвет их такой глубокий.

Точь-в-точь как на снимках, что публикует NASA.

И вот я вишу в пустом пространстве, которое, как мы помним, не такое уж и пустое. Я вижу три входа. Три портала. Я могу выбрать любой, какой захочу. При этом я понимаю, что мое путешествие не закончится, не прекратятся ночные погружения до того самого момента, пока я что-то не пойму.

Нужно выбирать. Три портала плавно покачиваются передо мной, как на невидимых волнах. Окна обращены ко мне, влекут переливчатым нутром, в каждом – свое, уникальное. В первом – порт. Какой-то город, вроде бы Америка XIX века, что-то до безумия знакомое. Все это я где-то уже видел… Или кто-то из моих знакомых там мог побывать… Как будто очень крупный город – и вдалеке виднеется корма приближающегося корабля.

Во втором окне уже другое – интерьер здания, чья-то то ли квартира, то ли… нет. Это дом. Но не могу нормально разобрать: мешают легкая рябь в центре и сильные помехи по краям окна.

Наконец, третье окно – пронзительно темное, непонятное, будто какой-то закуток…

Я решаю начать со среднего портала.

Я оказываюсь в комнате с довольно скромным убранством. Я знаю: главное, на что мне нужно обратить внимание, – два окна и стол между ними. За столом, на таком же простецком стуле, как и все в этой комнате, сидит человек. У него черные волосы, он сильно сгорбился. Я стою ровно, спокойно, не предпринимаю пока никаких действий. Кажется, он совсем меня не замечает – так погрузился в работу.

Тут, как по мановению волшебной палочки, я начинаю видеть все, что снаружи, за пределами окна. Этот сад, эти деревья, эту зеленую поляну… Я также вижу солнце – и оно ускоряется. Знаете, как в некоторых играх вы можете просто прилечь, и вам покажут в ускоренном режиме смену дня и ночи? Так вот, здесь – то же самое. Время, этот привычный старикан-хронос, несется, то обжигая сетчатку светом, то успокаивая тьмой. День и ночь сменяют друг друга в бешеном темпе, и все быстрее и быстрее пишет что-то человек за столом.

Я понимаю: у него страшное горе. Он не может успокоится. Он скучает по чему-то, ему чего-то не хватает… Нет. Не так. Ему кого-то не хватает. Ему очень и очень одиноко.

Я почти просыпаюсь… Но тут меня будто хватает огромная рука и несет, несет в непонятное место. Состоит оно как будто из осколков, из граней. Из граней, от которых я хочу отвернуться, но не могу.

В эти гранях я вижу девушку ужасно измученного вида. Ей плохо, она больна. Комната, в которой она лежит, – крохотная, с простым убранством, но невероятно чистая. Рядом с девушкой – он, человек в черном сюртуке.

Его лицо печально, он еле сдерживает слезы, глядя на возлюбленную и держа ее за руку. Девушка накрыта тонким одеялом… нет, всего лишь старым поношенным сюртуком. Рядом еще женщина в летах и кошка, мирно дремлющая на животе у спящей девушки. Я не хочу здесь быть. Мне здесь не место. Они шепчутся, а мне – мне так не хочется вступать в разговор. Я ощущаю себя таким живым. Но как приятно, что мне дали шанс увидеть… нет… я больше не из того…

Кто. Кто вы такой?

Кто я такой? Кто-то слишком настоящий, слишком материальный, чтобы вторгаться в их мир. Я вздрагиваю – и тут же вздрагивает картинка. А потом мое сознание будто перепрыгивает в сознание этого мужчины, что держит девушку за руку.

Он постоянно шепчет ей: «Вирджиния, моя Вирджиния, дорогая моя, любимая». А еще – раскачивается вперед-назад и каждые полминуты то поднимает взгляд на больную, то отводит глаза. И вот так я еще несколько раз перепрыгиваю из своего сознания в сознание этого мужчины.

Смотрю на нее его глазами. Испытываю бесконечную скорбь. Она накатывает на меня огромным цунами…

Меня будто с силой бьют в живот. Я улетаю прочь из комнаты, из дома, из мира, снова в бескрайний живой космос.

Все исчезает.

Я заглянул в прошлое. Я частично выполнил предначертанное. Мне пора возвращаться. Но куда? И пора ли? В этом новом месте, которое меня приняло, я ощущаю себя все лучше.

А видя те сменяющиеся картинки, я… словно все больше срастаюсь с этим великим человеком. Мы сливаемся в единое целое.

Может быть, мое место – ЗДЕСЬ?

Пускай последствия отвратительны – ха, так забавно, что я осознаю свои чувства даже во сне, – однако, кажется, теперь я даже более адекватен, чем когда-либо. Так вот. Эти образы… Я посмотрел за этот раз несколько сцен. Я чувствую…

…Что я просыпаюсь.

Глава 11 Суббота

Боже, как же мне хорошо… было. И как отвратно сейчас.

Ненавижу себя. Я хочу себя убить. Голова перестала раскалываться – вместо этого миллиарды крохотных лезвий выросли внутри черепа и вонзились прямо в мозг. Но нет, этого мало. Теперь они еще и заработали на маленьких моторчиках и буравят, и буравят…

А это еще что? Почему у меня еще и какое-то пятно перед глазами? Большое, яркое такое? Самая настоящая мигрень, черт ее дери… Как прекрасно я чувствовал себя там. Может, там и в самом деле мое место? Мне было так хорошо, и я помню каждую деталь ночного путешествия. Мне даже не приходится как-то напрягаться, чтобы воссоздать все в памяти.

Выводы. Я очень люблю делать выводы, да только у меня никак не получается. Точнее, не получалось до последнего времени. КАК ЖЕ БОЛЬНО! Черт, еще один приступ. И это беловатое пятно прямо перед глазами… Оно застилает мне обзор.

Терпя боль, я сижу и тупо пялюсь в стену. Наверное, так себя чувствуют люди, которым провели лоботомию ржавым лобзиком. Кажется, я начинаю понимать, откуда эта боль, замешанная на смертельной усталости: когда у меня начинаются осознанные сновидения, я будто и не сплю совсем. Мой мозг не отдыхает.

Ну все. Приехали. Клиника. У меня серьезные психические – и физиологические, выходит, тоже – проблемы. Но я мог бы вылечиться. Я мог бы вернуться туда, в мир, который стал мне уже таким близким. Который, несмотря ни на что, несмотря на факт, что я перестал практиковать осознанные сновидения, все равно каждую чертову ночь вторгается в мое сознание страшными, тревожными, безумными картинами.

Но мне в нем хорошо. Легче дышать, легче двигаться, легче… существовать. Может, мне стоит проводить там больше времени? Или наоборот, надо бороться?

Лежа в кровати, я пытаюсь приступить к прокручиванию в памяти всех событий прошедших пяти дней… А в комнате странно темно.

Впрочем, это я отклонился от мыслей, которые пытаются бороться хоть за какое-то, пускай и до безумия слабое существование в моем мозгу. Мозгу покалеченном, увядающем… Черт, как же хорошо я себя чувствовал во сне. Может вернуться туда, начав спа… Да ни хрена подобного. Сон не идет, как ни проси.

Кажется, я настолько отчаялся, что готов начать произносить заклинания… Знай я хоть одно рабочее. Но интернет в предыдущие дни ничем не помог, и вряд ли за считаные часы – ну ладно, десятки часов – ситуация сколько-нибудь изменилась.

Нет. Туда я не отправлюсь, и рассчитывать мне только на свои собственные силы.

Так, сегодня суббота. У меня вроде был один ученик, но Наталья Андреевна…

– Ничего себе, – только и выдавливаю я на одном выдохе.

Понимание того, каких дров я вчера наломал, на секунду врезается в мозг, и я даже подскакиваю на кровати. Кровь мигом приливает к голове еще интенсивней, отчего черепная коробка взрывается болью.

Но есть и другая, еще более странная вещь: будто, разобравшись с собственными суждениями, я уже не особо напрягаюсь по поводу этого вопроса. Он кажется мне не стоящим слишком большого внимания. Вместе с тем мелькает мысль, что я даже СЛИШКОМ правильно повел себя с коллегами. Да и вообще, кто они такие? Я – талантливейший пи… преподаватель и могу говорить все, что вздумается. Это мое святое право.

Ладно, в школу я сегодня не попадаю, это точно. Закрыт мне вход на занятия с учениками. Да там особо-то никого и не было. Внимание, вопрос: а что мне делать с Катериной? И какого черта мы так давно не общались? Вот ведь странное чувство – я сам о ней, бывает, забываю. Может, это какой-то плохой знак? Боже мой. А вдруг с ней что-то случилось?

Я звоню ей, потом пытаюсь связаться через подруг – ноль внимания. Да, я знаю, что в последние недели и даже в эту конкретно мы реже отношения поддерживаем, но почему же мне так трудно ее, кхм, выследить, что ли? Неужели с ней что-то страшное? Попала под машину? Или ее маршрутка разбилась? Да-а, наслышан я о том, как эти водилы гоняют… Но нет. Хочу верить, что с ней все хорошо.

Вот вам, пожалуйста: я опять не могу с ней связаться. Я решительно не понимаю, на самом-то деле, почему она сама не звонит. Очень надеюсь, что дело все больше в том, что у нее НЕ какие-то страшные проблемы, а просто… ну вот не может.

И тут я открываю ВК. И среди кипы дожидающихся меня сообщений вижу одно от незнакомого человека. Профиль – анонимный. Кто бы стал такой создавать? Зачем ему странная аватарка с глупой лягушкой на фоне? Грустная такая, реально sad frog. Ну да ладно. Может, мем какой?

Но все это я успеваю подметить за мгновение, пока вглядываюсь в превью сообщения, – а потом открываю его. Там нет текста. Только фотография.

Катя. Моя, родная, любимая.

Сердце срывается вниз и летит, летит, летит в бездонный колодец.

Да просто Катя на фото не одна. Не с подружкой. Не с мамой. И не с преподавателем. А сосется с каким-то парнем. В клубе. По внешнему виду, одежде, прическе я точно понимаю, что передо мной – Катя. И что фото сделано не когда-нибудь, а совсем недавно. Я помню как менялась ее фигура, как она выглядела раньше, да и кофта… черт, да ведь эту кофту мы покупали вместе.

«Охренеть», – только и могу выбить на клавиатуре я.

«Спасибо», – само сообщение мой информатор увидит так.

Мои волнения, надежды, тревоги – все прахом. Благодаря простому осознанию: меня предали.

Как? Как она могла так поступить?! Мы же старались, строили планы, думали о том, в каком месяце поженимся – правда, я так и не сделал предложение… Может, предложение и спасло бы? Может, еще не поздно все исправить?

Да, да, наверное. Я слишком поспешно ставлю на ней крест, ну, наверняка еще какие-то варианты есть, наверняка… А вдруг это фотошоп? Вдруг меня мои же глаза подводят?

А может, это кто-то из недоброжелателей решил подставить Катю, испортить наши с ней отношения?

Я захожу быстрее на ее профиль и вижу срепощенные из Инстаграма во ВК фотки. Вот она. В этом же наряде. И клуб этот же. В том городе, где она сейчас учится. А там, кажется, где-то подальше еще есть… Что-то.

Черная желчь наполняет сердце. Ненависть, злоба и горечь. Ну уж нет. Походу, любые попытки оправдать мою родную – и ее, ее я называл «родная» – да, эти попытки напрасны. Она была для меня всем, и вот как в итоге со мной обошлась.

Но все равно очень, очень тяжело поверить. Как же я мог быть так слеп? И почему на душе так погано? Ну, понятно, почему – предали меня. Ах, как занятно, что я так быстро могу брать и анализировать собственные ощущения. Нет, я не хочу сейчас ничего анализировать, я лишь хочу забыть о ней! Не хочу ни помнить, ни знать ее больше. Ну ладно. Я ей устрою. Она у меня будет знать. Я до нее дозвонюсь.

Беру телефон и начинаю набирать. Ответа нет. Только долгие гудки, снова, как в последние несколько дней.

Небольшая ремарка: в ответ от анонима пришел только подмигивающий смайлик. И плевать. Ничего не хочу знать, важно только… из-за чего? Ну почему она так со мной поступила? И спасибо, правда спасибо этому информатору – иначе бы я так и пребывал в неведении… Интересно, это ж сколько она меня так обманывала?..

Я звоню снова, еще раз, и снова, и еще. По-прежнему без ответа. После пятнадцати пропущенных я забиваю и принимаюсь писать во ВК.

Я выплескиваю всю душу в том сообщении. Море слов, злая исповедь, полная желчи и ненависти. Я желаю им прекрасно проводить время и дальше: ей и этому ублюдку… Хотя парень ведь ни в чем особо не виноват… Но она! Как ОНА могла? Ужасно, просто ужасно.

Я заканчиваю свое гневное сообщение. И потом льются еще несколько, коротких таких… в каждом – небольшая мечта, которую мы с Катей обсуждали, которыми так нежно делились. Мы давали друг другу зарок, что все это у нас обязательно будет – и поездка в Венецию, и домик маленький… А ее слова о том, сколько она хочет от меня детей? Как она брала меня за руку, как подставляла щеку для поцелуя, как обещала быть со мной навсегда?..

И вот тут меня окончательно накрывает.

Я выплеснул гнев, а голова, которая так и не успела пройти после пробуждения, начинает раскалываться еще сильнее. На те минуты, что я пребывал в слепой агонии обозленного, брошенного и униженного окончательно, боль будто бы исчезла, но, как оказалось, лишь ушла на второй план.

У меня нет ни малейшего желания анализировать Катины поступки, но я все равно задумываюсь над тем, как она вела себя в последнее время. Я точно так же не желаю открывать ее профиль во ВК, видеть счастливые совместные фото, где мы улыбаемся, радуясь возможностям и перспективам. Она наплевала на меня. Растоптала и выкинула в грязь. И даже не так важно, что кто-то еще все их действо видел или что кто-то еще увидит эти фото – теперь-то, понятное дело, между нами все кончено. Так?… Она изменила. Не хочу даже думать, насколько далеко это могло зайти.

Сколько она могла ворковать со мной… в то время как ей делал приятно новый бойфренд?

Все, хватит. Уберите. Спасите меня от этого мира. Я хочу обратно, в осознанные снови… сновидения, там так хорошо. Я хожу в тех временах, я наблюдаю за судьбой, пускай такой непростой, но мне там самое место. Что называется, I belong there.

У меня наконец достает сил подняться от компа и подойти к окну. Вижу все тот же типичный российский двор, все те же качели, да только теперь на всем лежит маска уныния. Да и погода продолжает досаждать: к обычному печальному антуражу тяжелых свинцовых туч еще и ветерок успел добавиться – это видно по слегка покачивающимся деревьям. Интересно, а если выйти, он наверное сильно будет ощущаться? А вот сейчас и проверим.

Надо проветриться.

Итак, Катя меня бросила.

«Она у меня сильная»! «Справится»! Ну и дурак же я! Зла на себя не хватает.

Прямо как на том меме с оленем: «Я верю, что он просто друг».

Мне не следовало так поступать. Хотя теперь я вроде и чувствую спокойствие от совершенного… но вместе с тем есть и ощущение еще большей разбитости.

Она только что позвонила. Ничего отрицать не стала – видимо, ее достаточно впечатлил тот факт, что я видел фотографию. Признала, что ошиблась, но… она не рыдала, не умоляла. То есть она просила прощения… но не умоляла, ей было скорее… просто жаль. Хоть по телефону и теряется немного эмоциональная сторона разговора, я все же сумел понять Катин посыл: «Да, грустно, что так получилось».

Я выслушал ее. Я выслушивал ее, но опять-таки, не особо долго… И тут я взорвался.

Все, что я высказал в сообщении, показалось детским лепетом. Я не стеснялся в выражениях, я рвал и метал – и все это по отношению к той, на ком еще несколько часов (часов!) назад хотел жениться. Она разбила мне сердце. Кажется, теперь я понимаю, что это значит.

Она сказала несколько фраз в ответ, и… и я повесил трубку. Я не мог позволить повесить трубку ей. Она перезвонила, но я не стал брать.

Все это – во дворах, под пронизывающим холодом. В десятке дворов, потому что я не могу стоять на месте во время таких разборок. И с каждым шагом моего нервозного хода, с каждым словом унизительного разговора, с каждой секундой моей растоптанной жизни я все больше ощущал, насколько мне хуже и лучше одновременно.

С одной стороны, я испытывал облегчение от того, что высказал ей все по максимуму. С другой – мне стало еще больнее, еще отвратительнее. Мерзко. Погано.

Наверное, где-то в глубине души я еще верил, что… Ну а вдруг. Вдруг она объяснится. Выдумает что-то про… сестру-близнеца. Про безумно похожую девушку, и про то, как она вчера натолкнулась на парочку, которая была с ними в том же клубе, и про то, как… Про то, как она планировала мне рассказать про эту занятную ситуацию: «Представляешь, Марк! Пришли мы в клуб – а там девушка, как две капли воды на меня похожая, да еще и с парнем».

Вот на что я в душе надеялся.

Ну а она только подтвердила, что измена была. А простить такое – невозможно.

…И вот я снова к этому возвращаюсь. Ведь мне казалось, что с Катей у нас все серьезно. Что любые проблемы, даже вот эти отношения на расстоянии… Мне казалось, что все это – не про нас. Но я больше не могу об этом думать. Всего несколько десятков минут – и меня выворачивает наизнанку. К головной боли, которая на первых порах отступила и дала поглавенствовать ненависти к моей девушке… бывшей… примешалась слабость, а теперь еще и странная боль в горле, не похожая на простудную. Меня будто бы что-то пожирает изнутри, но не болезнь вроде ангины или еще чего-то подобного…

И в этот раз, несмотря на боль или благодаря ей я все четче и четче понимаю, какое лекарство мне поможет.

У меня впереди вся жизнь. И возможность взять и справиться с этой проклятой субботой.

Я могу заняться чем угодно.

Да, наверное, я бы очень многое отдал, чтобы повернуть часы вспять. Совсем как Принц Персии мог отсыпать свои Пески Времени и не упасть на саблю очередного среднеполигонального противника или увернуться от летящего в него топора… Но у меня нет такой возможности. У меня лишь треснувший разум, пошатнувшееся здоровье… да еще своим телом. А горло так и просит чего-то в него влить.

Я направляюсь в сторону бара.

Чем хорошо жить при капитализме? Разнообразие! Если в СССР в субботу утром вы разве что могли бы выпить пивка, то теперь, когда я пробираюсь по улицам и борюсь с не шибко сильным ветром, вариантов у меня не то чтобы мало.

Да, была пара баров поблизости, но ведь… я могу и по-другому поступить. Плюс что-то с наличкой не совсем в порядке. Где бы взять денег? Ведь раньше-то они у меня водились, а в последние дни просыпались, будто песок того же Принца сквозь пальцы.

Черт, ну и что ж такое я теперь из себя представляю? Жалкое зрелище, ничего не скажешь: рассудок помутнел, здоровье пошатнулось, денег нет. И не забудьте еще об одном очаровательнейшем обстоятельстве: мне изменила девушка, с которой я планировал связать свою жизнь.

Ладно, Марк, не падай духом. Ты справишься. Бывало и похуже… да, настолько плохо, пожалуй, не было. Но ведь проблемы финансового характера и до этого случались. Не всегда все было в порядке, как и сейчас. Ну да, впроголодь тоже не жили, но чтобы накопить денег на отдых для родителей, отдых, который они давно, еще с десяток лет назад заслужили, пришлось немного поэкономить.

Ну а теперь… Я думаю отправиться в бар, где был до этого. Вид, название… все немного подрасплылось. Не уверен, что у меня хватит сил добраться туда: накатил из ниоткуда страшный приступ мигрени, опять пятна светлые перед глазами плывут. Но я даже… я будто… я будто отмел любые предположения, что медицина может мне помочь. Я почему-то думаю, что ее возможности до безумия ограничены.

И вот я в баре. Я напиваюсь и заплетающимся языком пытаюсь рассказать, откуда у меня взялось такое редкое имя – Марк.

Что? Голоса? Какие голоса? Почему мне вдруг показалось, что кто-то пытается со мной заговорить? Впрочем, забавно. А еще у меня откуда-то чувство, что скоро это все должно закончиться. Так или иначе.

Разглядываю бармена. Я могу запросто проанализировать всю его подноготную. Я смотрю на форму его черепа, оцениваю высоту лба, оттопыренность ушей и ширину челюсти – и вот мне становится ясно, что человек он сдержанный, не слишком злой, но и не первый добряк. Он неуемен в еде, что подтверждается жировым надременным валиком. А рядом с ним еще девушки, и по ним тоже я мог бы посудить…

– Парень, – обращаются ко мне. – А ты в курсе, что у тебя куртка наизнанку?..

Что же действительно творится с моим телом? Прямо сейчас я попытаюсь разложить собственные никчемные ощущения по полочкам. Наверное, это не пойдет для последних дней… я на пределе, я уже еле держусь.

Поехали. Во-первых, горло: его странно режет, больно говорить. Но дело не совсем в том, что я не могу разговаривать по-нормальному, то есть, это не обычные взрывающие заводы противопехотных ежей. Я ощущаю и приступы колкой боли по всему телу. Она как будто хочет меня удержать, не дать мне нормально двигаться.

Просто подумайте про острую, как самурайская катана, боль, не позволяющую вам нормально глотать, ведь больно. Вот точно такие же ощущения армией монголоидных захватчиков аннигилировали одну за другим все части моего бренного тельца.

И ломота в костях… Да, про такое состояние говорят: ЛОМОТА В КОСТЯХ. Но одного короткого выражения здесь решительно мало, меня будто выворачивает. И тянет в кровать, посидеть, полежать, как того мудреца из китайской поговорки.

Ну и, конечно, самое жуткое – это ощущение в мозгу. Мой разум будто затуманен. Мое сознание вынули из мозга… Или даже нет, не так. Будто мой мозг вдруг оказался в крайне плотной субстанции, совсем как из «Мглы».

Да, вот совсем как в фильме. И постоянно вырубающее состояние. От него не отделаться. Изредка, когда ты немного отвлекаешься, ощущение словно покидает тебя… но на самом деле нет! Тебе лишь мерещится, что тебя оно покинуло, хотя на самом деле оно сидит глубоко внутри и только ждет, как бы вернуться.

И вот моя суббота продолжается. Разрываемый на части тоской по Кате, головной болью и ломотой во всем теле, я, однако, почему-то не ощущаю апатии. Мне все равно хочется что-то делать, и я бреду, бреду. Бреду и бреду себе дальше.

А что это за мужчина, которого я снова встречаю? Мне так знакомо его одеяние. Черная шляпа, черное пальто и даже шарф – странно, совсем не по погоде одет. В руке – пакет. Я его где-то определенно видел, но не могу понять, где.

Откуда-то понимаю, что у этого странного персонажа есть особая черта – верность вечным идеалам. На ум сама собой приходит история, которая развернулась у меня с одним другом. Сейчас то, что мы с ним сделали, мне кажется пустой тратой времени, но тогда виделось чем-то удивительным.

– А вот представь, что случилось бы, если бы все христианами стали? Это же было бы так чудесно!

– Чего? Ты же у нас атеист… вроде как. – Володя знакомо свел брови и недоверчиво на меня посмотрел.

– Так-то да, но это же не значит, что у меня нет права на небольшой эксперимент. Ну такой, мысленного характера.

Мы сидели у Володи в машине. Кофе из «Макдонольдса» на пару с подогревом передних сидений согревали наши тела со всех сторон – и руки, и мягкие места. За окном лютовал предновогодний мороз, а я все делился своими соображениями с Володей – юристом, с которым познакомился в книжном.

– Ну смотри: берем меня, человека, который не шибко-то верун.

– Блин, Марк, ну ты же знаешь, как я ненавижу это сло…

– Ладно, ладно, сорян, забыл совсем, берем меня, неверующего человека, – поспешил исправить положение я. – И, предположим, вот я иду такой по улице. И вижу человека, который, как мне кажется… ну, хороший. И мне прям… вот хочется подойти его и обнять. По-доброму, по-дружески.

Володя сделал глоток и нараспев вопросительно протянул:

– Ну-у-у…? И что?

– А то, что у меня нет права так поступить. Если я в наших нынешних реалиях просто выйду на улицу и первому незнакомцу, что пришелся мне по душе, попытаюсь устроить флешмоб FREEHUGS – меня могут превратно понять. Того и гляди, прилетит мне в морду за обнимашки.

– Ну хорошо, а христиане-то тут при чем? – недоумевал мой товарищ.

– А при том, дружище, что судя по тому, что я видел в общении знакомых баптистов, эти люди куда дружелюбнее внутри своей общины. Так почему бы не взять и не перенести правила этой самой религиозной общины – и нет, только не подумай, что я про какие-то сектантские настроения, – так вот, почему бы не перенести христианскую ЛЮБОВЬ К БЛИЖНЕМУ в наш мир… Это же будет прекрасно! Ты сможешь по первому зову сердца подойти к человеку, который тебе кажется добрым, которому ты хочешь показать уважение, и … – последнее я произнес медленно, для атмосферности – …преспокойно обнять его.

– Просто обнять?

– Просто обнять. Ну там, еще сказать что он классный.

– Странные у тебя желания, Марк…

– Да нет же! Нормальные вполне, чего ты. Тем более, что лично для меня вся эта ситуация не ограничится одними лишь обнимашками. Что куда важнее – у меня будет право завести с человеком разговор, я буду знать, что он не скажет мне «Давай до свидания». А я буду знать это точно, ведь христиане как минимум друг друга уважают. В итоге, я сам начну жить в мире куда более дружелюбном по отношению к моей персоне.

Володя закинул в рот парочку картофелин фри.

– Да-а, Марк, я знал, к чему ты клонишь.

– К чему же? – Я на взлете чувств надеялся, что друг меня наконец-то понял.

– Как ты его ни сдерживаешь, как ни стараешься спрятать… Твой эгоизм все равно наружу лезет.

– Того. Вот опять ты все про себя и про себя. Все только про ТВОЮ персону, нет бы сказать, что будет лучше для всех, так нет же, ты в первую очередь о себе заботишься, чтобы тебе получше стало. Это все часы, которые ты на Айн Рэнд[3] потратил, в тебе говорят. Это все сами рэндовские идеалы – тьфу, как подумаю о них, аж тошно. Как она там зовется? Разумный эгоизм? Так вот все оттуда же?

– Не-е-ет, погоди-погоди. Во-первых, я не уверен, что сказал именно «к моей персоне».

– Говорю, ты так и сказал…

– Ну а во-вторых, я имел-то ввиду совсем другое! Я-то задумывался обо всей планете разом. Чтобы всем сразу стало лучше, легче, приятнее. Чтобы все сразу могли начать жизнь в обществе, где на одну проблему стало бы меньше. Ведь разве это не прекрасно – создать царство взаимопонимания и уважения, в котором все любили бы друг друга?

– Фух, ну ладно, все-таки верные вещи ты говоришь.

Володя приоткрыл окно, впустил немного свежего воздуха и закрыл снова. Пока я думал, отчитывать его или нет за такую самовольность в моей машине (Хоть спросить мог бы! Ради приличия, блин), Володя продолжил:

– Да, было бы прекрасно, чтобы люди с добрыми намерениями начали чаще выпускать эти намерения наружу и творить благие дела. Да только невозможно это в отрыве…

– В отрыве от чего?

– От самого христианства. – Увидев теперь уже на моем лице хмурое удивление, он продолжил. – Да, признаю. И без Господа в сердце можно делать хорошие вещи. Мы с тобой пару раз ездили, помогали бездомным – значит, что-то в тебе такое говорило, не знаю, совесть ли, но что-то ТОЧНО говорило.

Я ухмыльнулся. А ведь было и вправду славно. Надо как-нибудь повторить. Но спонтанно на самом-то деле вышло… Я не успел закончить мысль про спонтанность и не успел выдать ее другу. Володя вдруг сказал очень просто:

– А давай отложим теорию. Возьмем и… сделаем что-то хорошее.

– Э-э-эм, давай.

– Сегодня вечером, в шесть. Как раз Новый год скоро. Поможем кому-нибудь накануне. Я тебя заберу из офиса.

– Сегодня как раз двадцать пятое…

– Да хоть сто девятое! Не важно. Я вот православный, но есть и католики, и протестанты. И пускай. Давай просто возьмем и сделаем что-нибудь хорошее сегодня. Ты со мной или как?

Долго раздумывать мне не пришлось.

– С тобой, дружище. Просто сделаем людям приятно – как мы и говорили. Сначала в магазин – можем в «Луч», – а потом уже на вокзал. Там наверняка найдем, кому помочь.

И мы нашли. Пускай это был всего один человек, но все же. Охранники вокзала называют ее Ленка-Капустка – из-за непропорционально большой головы, похожей на качан. Они окликнули ее, она встала с металлических сидений, на которых спала, и вышла к нам с Володей. Не найдя нужных слов, мы просто промямлили что-то нерешительное и передали ей белый пакет со свежим хлебом, молочными сосисками, грушами и чем-то еще. Она поблагодарила. Мы осмелели и расспросили ее о жизни. Перебирая грязными пальцами ручки пакета, она рассказывала о суровой доле: ночует на вокзале; перебивается с хлеба на воду; готова работать, но единственное, куда ее взяли – перебирать лук на рынке. Закончив свой короткий рассказ, она еще раз сказала нам «спасибо» и ушла обратно к лежбищу – перебирать гостинцы.

В тот вечер мы с Володей сделали доброе дело.

«Доброе» дело, «недоброе» дело – какая разница? Вспомнится, тоже… У меня кошки скребут на душе, а я тут о том, как когда-то какой-то бомжихе купил еды. Кто бы меня сейчас пожалел?

А вообще – здравая идея, про «пожалели». Надо бы пересечься с кем-то из друзей. Вопрос в том, кто же это будет? Женя? Или Костя? Тот же Володя? Не, последний отпадает – мы с ним в последние месяцы совсем не поддерживаем отношения. Так что только в исключительном случае… У Кости вроде на сегодня планы какие-то были, он упоминал их вскользь в «Лондоне». Так что остается Женя – тем более, у него самого была та темная история с осознанными сновидениями… Вот и надо бы его расспросить. С пристрастием.

Да-а, Жене вроде бы интересно мое самочувствие, и он так сильно, прям так сильно беспокоился, предостерегая меня от осознанных сновидений, однако же… Однако он не написал. Не позвонил. Не справился о моем самочувствии. Неужто подумал, что я струсил, забоялся практиковаться? Не думаю, что это прям возможно… Да и в любом случае, если я начну изливать ему душу и просить помочь, Женя, – а я уж знаю его характер – не станет посылать меня лесом. Вначале, конечно, посетует, поругается. А потом пойдет с максимально левой стороны (Черт, я начинают путать своих друзей: или деловой – это все-таки у нас Костян?) и попытается сходу придумать план действий. Да, план. Мне определенно нужен план действий, и мой близкий друг просто обязан мне с этим помочь.

Вж-ж-ж-ж-ж-ж-ж!

Что там за углом? Ноги сами заворачивают за дом и несут меня в дворик, окруженный пятиэтажками. Тут много деревьев, а в целом ничего необычного – типичный двор. Вот только посередине что-то не то… Оно, это нечто, не вписывается в городскую реальность. Скульптура… Горгулья, одновременно прекрасная и отвратительная. Горгулья держит на руках прекрасную деву.

Как, черт возьми, эта скульптура могла оказаться в захолустном дворе? Быть может, кто-то из крупных… ох, даже не представляю… бизнесмен, живущий здесь, временно ее так разместил? Или она не понравилась его новой подружке, и она эту скульптуру выбросила? Первый пункт – нет, бизнесмен нашел бы, где еще такую штуку поставить – невзирая на ее размеры. У них же коттеджи, дачи, имения. А второй пункт… Ну неужели хоть кому-то эта статуя может не понравиться? О боже, как же прекрасно. Как живая.

Помню, смотрел я как-то документалку про Рим. Ведущий рассказывал о новых достижениях в историографии и вышагивал по итальянской столице. И там показывали фонтан на одной из центральных площадей. Примерно такую скульптуру я вижу и здесь, но… куда реалистичней. Скульптор создал живую иллюзию: крик! Оглушительный, жуткий крик изрыгает это мерзкое создание; защитник, который не хочет, чтобы с девушкой что-то случилось. Горгулья кричит на невидимого врага.

Да, ведь чудовище почти прижимает эту девушку к себе…

Я оглядываюсь по сторонам и вдруг осознаю, что мигрень прошла. При этом… нет звуков. Из этого закоулка вселенской материи кто-то гигантским вакуумным пылесосом вытянул все звуки. Их просто нет.

– Эй. Эхехехей! – выдаю я нараспев.

Хм, вот это звук есть. Но в остальном – тишина, почему-то полнейшая тишина: ни хлопающих ставен, ни рева автомобилей, безмолвное небо… Что еще страннее – даже ветер, который только что колыхал деревья, не свистит в ушах.

Только я начинаю удивляться собственной идее о том, что кто-то мог действительно ВЫСОСАТЬ все звуки пылесосом, как вдруг слышу странный глухой треск. Я успел немного отойти от горгульи с девушкой и теперь рассматриваю один из углов двора, но тут звук этот… Я понимаю, что звук этот…

Он раздается из-за моей спины.

Медленно поворачиваюсь. И не могу поверить глазам.

Горгулья все такая же, как и была, а девушка слегка побледнела, но успела обрести новый цвет. Горгулья будто бы сглатывает; ей нужно прочистить свое мерзкое, покрытое чешуйками горло. И тут она открывает пасть.

И издает самый мерзкий крик из всех, что мне доводилось слышать.

И при этом смотрит на меня.

Не спуская с меня хищного взгляда, тварь аккуратно опускает девушку на землю и расправляет крылья. Продолжая истошно кричать, горгулья несется на меня – скорее гигантскими прыжками, чем шагами, совсем как велоцирапторы из «Парка Юрского Периода».

Я пытаюсь дернуться, сорваться с места, но куда там: ноги словно вросли в землю. А что еще страшнее, сейчас я даже крикнуть не в состоянии.

Интересно… я быстро умру?

И еще одна зыбкая мысль: а какова моя роль в этой монументальной метафоре? Я – тварь? Или – я девушка? Или что? Непонятно.

И тут меня смывает волна озарения.

Оказывается, в аду мокро.

Морщусь от ударов холодных капель. Дождь? В аду бывает дождь? С огромным трудом разлепив веки – и то не до конца, – я осматриваюсь. Все тот же двор. Я – на лавочке, по центру. Статуи больше нет. Тварь и девушка исчезли, на их месте – что-то отдаленно похожее на детскую песочницу… А дождь – пока не ливень, но его вполне хватает, чтобы крупными каплями падать мне на волосы и на лицо. И на нос. Особенно много капель почему-то достается моему носу.

Видимо, мозг и вправду начал немного меня подводить. Он путается в картинах реальности, проецирует фантомы. А если я прямо сейчас куда-нибудь не спрячусь, меня, очень может быть, еще и тело начнет подводить. Хотя куда уж сильнее.

Я выбираюсь из злополучного двора и отправляюсь в кофейню неподалеку. Их специализация – свежайшие булочки, кексы и пирожные, но кофе там тоже подают, а если есть бонус в виде закуски – то почему бы и нет, верно?

Зайдя внутрь, выстаиваю в очереди, пытаясь разглядывать остальных посетителей. Ну, занятно же посмотреть, чем люди заняты по жизни, кем работают. Все почти одинаковые, как на подбор, женщины за сорок, с прическами короткими и цветастыми – как оперение у волнистых попугайчиков. А вот мамочка с ребенком лет шести, но маленький мальчик ведет себя тихо и проблем не вызывает, как, впрочем, и интереса. Скучно.

Сажусь за столик со своим ирландским кофе и кексом. Набираю Женю, он вроде как раз неподалеку трудится. Вдруг сможет выскочить ненадолго?

– Здорово, Марк.

– Я в вашей кофейне, неподалеку. Можешь подойти?

– А что, что-то срочное?

– Да. И, боюсь, настолько, что мы теперь не скоро сможем увидеться… – Я подавляю желание добавить: «а может, и никогда». Зачем нагнетать? – Ну так как, придешь?

– Лады, скоро буду.

Он приходит. Мы общаемся. Я рассказываю о резком ухудшении ситуации. Как я и предполагал, Женя злится. Называет меня всеми нехорошими словами, какие только может придумать, даже немного наезжает. В какой-то момент чуть ли не картинно хочет встать и уйти, но не делает этого.

Да, все-таки не так уж и плохо я его знаю.

– Пресвятой Тимофей! – выпаливаю я.

– Что-что, прости? Нет у нас такого святого.

– У вас, может, и нет, а у вот у Пола Темпла…

– Кого-кого?

– Пола Темпла, главного героя серии радиодрам от BBC, точно был такая же фразочка. И я, чтобы матом поменьше ругаться, теперь стараюсь ее вкрутить по случаю… и без.

– Оу. Ну понятно, понятно… А скажи-ка, братец…

И начинается допрос с еще большим пристрастием – вот только в роли следователя у нас Евгений. Я же – жертва, смиренно хлебающая кофе по-ирландски и последовательно излагающая детали произошедшего. Рассказывая, я совсем забываю о горе с Катей. А потом резко вспоминаю. Еле хватает сил, чтобы это озвучить.

– Катя меня кинула, бро. А я… А ведь я хотел с ней состариться. Чтобы мы, уже в старости, брали в поезд термос с горячим чаем, разливали по чашкам и были довольны одним лишь обществом друг друга…

На рассказе про Катю меня по-настоящему прорывает. Я сетую, бешусь, озвучиваю все, что только могу: какая она у меня красавица, как я ее любил… и, что самое странное, люблю даже после такого отвратительного предательства. Но вслух не говорю, лишь продолжаю описывать розовые замки, что так чудно рисовались в моей голове. В какой-то момент, в чем-то увлекшись рассказом о наших отношениях, Женя говорит:

– Ох, Марк, тебе бы книжки писать.

Даже этот комплимент, который раньше наверняка бы заставил меня широко улыбнуться, теперь вызывает лишь желчь – хоть я понимаю, что друг старается меня поддержать так, как может.

– Ага, спасибо, – стискиваю зубы.

М-да, наверное, он мне льстит. А может, и нет. И мне все-таки хоть немного, но приятно такое слышать. Сейчас, когда я чувствую себя раздавленным куском говна, у которого и сил-то совсем нет.

Потихоньку заканчиваю свой рассказ. Женя понимающе выслушивает, кивает. И, наконец, произносит.

– «Стиралка».

Я недоуменно на него пялюсь.

– Марк, тебе нужна «стиралка». Это лучший рецепт от расставаний – вот увидишь! Я в одном сериале подсмотрел… Сейчас оформлю.

Он идет до барной стойки (это одна из тех кофеен, где еще и наливают), что-то шепчет на ухо бармену; тот показывает жестом «окей» и буквально через несколько минут приносит к нам за столик шесть шотов с плотной темноватой жидкостью. Я наклоняюсь, принюхиваюсь – и безошибочно узнаю этот травяной аромат.

– «Ягермайстер»?

– Пей. Я угощаю.

Марка дважды просить не надо. Бах! – и сладковатый ликер у меня внутри.

– Как ее звали?

– Давай еще.

Залпом вливаю в себя еще один шот.

– Как ее звали?

– Е-ка-те-ри-на, – одарив друга пренебрежительным взглядом произношу я.

Третий и четвертый ныряют вслед за предшественниками.

– Как ее звали?

– Жень, – обращаюсь я к товарищу и сам понимаю, как на душе становится легче, а мышцы лица расслабляются, прокладывая путь улыбке. – Если ты думаешь, что меня и правда сейчас хватанет амнезия, то я в этом сильно…

– Сомневается он… Знаешь, судя по твоим недавним событиям в твоей жизни, все может быть. А еще: разве ты не понял, что это скорее чтобы тебя порадовать? – И подмигивает.

Я лишь улыбаюсь в ответ. Кисло, но все же улыбаюсь – ведь он прав, и мне правда немного легче, и пускай это не от того, что я забыл-таки Катино имя, а от С2H5OH в организме.

Женя привычным жестом трет щетину. И дает неожиданный совет, после которого то слабое подобие улыбки, что заиграла на моем лице, сходит на нет.

– Марк, а может… Стоит ее простить?

– «Простить»? – повторяю я, не веря своим ушам. – «Простить»?! Нет уж. Не в этот раз.

«Не в этот раз». У меня уже было одно болезненное расставание… и я не буду повторять ошибок. Тогда меня бросили. Я простил. А мне наплевали в душу. В этот раз все хуже, мне куда больней. Наверное, я думал, что настолько же хреново быть не может. А вот, поди ж ты.

«Не в этот раз». Женя тактично молчит, подливая масла в огонь и не напоминая мне детали того случая. Тогда я не отдавал себе отчета в собственном поведении и постоянно надоедал той девушке – какая ирония, ее тоже звали Катя – звонками и сообщениями. И в тот период, когда стоило бы держать себя в руках и не унижаться, я сначала снес все совместные фотки из своего профиля в Инстаграме, а потом, как последний дурак, выложил несколько – решил, что если она увидит это – то вернется. Наверное, это лишь послужило импульсом для вагонетки безразличия, что без тормозов, но с визгом неслась вниз по склону тотального равнодушия.

«Не в этот раз». В тот раз фотки, разумеется, не помогли. Помогло время, да и то зря: мы сошлись лишь затем, чтобы вновь расстаться.

Точно ли у меня получится избежать такого при нынешнем разрыве? У меня нет ответа. Зато есть вопрос, тоже вплотную связанный с моим душевным здоровьем.

– И все же… Дружище, ты мне поможешь с осознанными сновидениями?..

Женя нервозно постукивает пальцами по столу. Он понимает, что я имею в виду под этой фразой.

– Так и быть. Расскажу, что со мной тогда случилось. Но с одним условием.

– Обещай, что выполнишь мою просьбу.

– Блин, ты еще не понял? Да я САМ уже хочу, чтобы это все поскорее закончилось, но я не могу прекра…

– Нет-нет, – спешно перебивает он меня, – я не о том. Обещай, что ты последуешь моему совету.

– Окей, братец. – С нетерпением поддакиваю я. – Давай, вываливай. Ты теперь моя последняя надежда.

– Ну хорошо… Вот как все было.

И Женя начал рассказывать: как подобно мне заинтересовался осознанными сновидениями; как начал их практиковать; и как у него начались галлюцинации: он видел давно умершего родственника – бабушку. Он почему-то решил, что вернуться в мир детства, когда он приезжал к ней в деревню, кушал по утрам блины и слушал ее сказки, будет отличным вариантом для тестового погружения. Но вот незадача, эта бабушка и вправду начала приходить к нему в виде галлюцинаций, причем с каждым днем все более пугающих. Что ни день, то ее тело, представавшее перед Женей то в магазинах, то в офисе, то на улице, разлагалось все больше. Время шло, и в конце концов бодрую старушку, почти точь-в-точь как он помнил из детства, сменил труп со скошенной челюстью, вонючими струпьями, и червями в глазницах.

Тут трудно не сойти с ума.

Но хуже всего была музыка – если ее можно было так назвать. Женя описывал ее не иначе как «симфонический оркестр под управлением Аида» – казалось, что «струны для загробных скрипок сделаны из жил несчастных, попавших в ад».

Так вот: все более устрашающий образ покойной; тревожные звуки, порожденные чем-то не из этого мира – все это, сопровождаемое острыми болями и психологическим напряжением, загнало Женю в тяжелую депрессию.

В какой-то момент ему стало настолько плохо, что он задумался: «А не свести ли счеты с жизнью?..» Он уже начал продумывать варианты, и звуки неземных духовых инструментов, что до этого звучали редко, заиграли чаще – и громче.

Отговорить Женю было некому: странное заболевание, порожденное осознанными сновидениями отвадило его от всех друзей и знакомых. И вот он выбрал день в календаре – двадцать третье ноября. Накануне, в пятницу двадцать второго, он отправился до аптеки – купить препараты для… «дела». У самого входа произошло странное: выходивший подросток в алом худи сильно толкнул Женю плечом, а потом, не сбавляя шага, обернулся и бросил короткое: «Найди платок». Женя не успел ничего сообразить, а парень уже как сквозь землю провалился. Но эта фраза, не имевшая, казалось бы, особого смысла, оказалась спасительной. Пораскинув мозгами, он «соединил точки» и вспомнил, почему же бабушкин образ был «почти точь-в-точь» – не хватало платка, простого цветастого платка, который она проносила всю жизнь.

Не заходя в аптеку, он пулей ринулся домой, достал с антресоли коробку с надписью «память о бабушке Вере» и, среди пожелтевших фотографий и футляров для очков, нашел тот самый платок. Женя понял, что делать дальше.

Когда в ночь, которая могла стать финальной, он ложился спать, он держал платок рядом. И когда мрачные сновидения, которые вот уже много дней были нескончаемым потоком кошмаров, закрутились с особой силой, он извлек из памяти бабушкин платок – и с его помощью, находясь в сновидении, вырвался из порочного круга.

Проснувшись на следующее утро он наконец-то почувствовал себя живым. Труп бабушки перестал следовать за ним по пятам; аудиогаллюцинации тоже исчезли; и он навсегда зарекся экспериментировать с осознанными сновидениями.

– Так что, Марк, вот тебе моя просьба: найди себе артефакт. И не расставайся с ним.

Женя заканчивает разговор, крепко жмет руку на прощанье и уезжает по работе – дела, дела.

«Ладно, разберемся…» – хочу успокоить себя я. Но получается с трудом.

Я вываливаюсь на воздух. По прежнему завывает ветер, похолодало. Но когда успело свечереть? Я покачиваюсь из стороны в сторону, как на каком-то… шарнире? Или это ветер такие вещи с моим телом выделывает?

Не хочу больше галлюцинаций. Не хочу, чтобы от головной боли звенело в ушах. Я устал. И мне страшно спать. Я и сам начал подозревать, что могу окончательно сойти с ума, а Женин рассказ только укрепил мои опасения.

Да, я знаю: мне не нужно сегодня спать. Я. Запрещаю. Себе. Сегодня. Спать. Ведь если я смогу продержаться хотя бы ночь без сна – разве это не значит, что я дам отпор монстру, который решил поработить меня?

Ну, может, и не значит. Но я не мог быть уверен в том, что у меня не получится. Надо дать себе еще один шанс… Не-е-ет, даже не так. Надо сделать хоть что-то. Да, я буду бороться. И сегодня я не усну.

У нас в городе ведь есть, чем занять себя на ночь, верно?.. Попытаюсь прободрствовать, отправившись… Например, в кино. Или в театр? Ну что же за глупая идея – в театре со мной точно что-то приключиться. Там тяжело не заснуть вообще, по умолчанию, а уж в моем состоянии – и подавно!

Я продолжаю бродить по городу. Вечер все-таки наступил слишком рано. Воркующие парочки проходят мимо; я смотрю на них, а мысли синхронно, шеренгами, маршируют в сторону военобъекта «Катя». Как она там сейчас? Не стоит ли мне позвонить, попробовать поговорить с ней? Нет, может получиться еще хуже: она окончательно поставит точку в наших отношениях, а не я. Это меня растоптало бы окончательно.

Хех, вот ведь умора: а что если те парочки – лишь пародия на реальность? Ну, дамы, которые на людях демонстративно обнимают якобы суженых, – такие показушно влюбленные, а на самом деле только дай им возможность понежится с другим мужиком, да покрупнее – и они обязательно сделают это.

Хочется несколько капель спиртного, ну совсем чуть-чуть. А у меня нет бабла.

Вспоминаю: был еще один товарищ, который мог бы прикатить на своем авто, поддержать меня. Возможно, самое время обратиться к Егору. Он хоть не станет стращать меня страшными историями.

Наверное, кого-то могло с ума свести мое постоянное упоминание разных друзей, однако ведь человек определяется своим кругом общения: «Скажи мне, кто твой…» – вот это все.

Егор – из преуспевших, крайне активно подходит к вопросу заработка, не теряет времени даром. Он бородатый, скромный, и любит броские рубашки «в огурец». У него некое IT-предприятие, но что именно они там делают, я у Егора так и не поинтересовался – мне больше филология с лингвистикой по душе. Плюс недавно открыл еще и кальянную. Предприниматель, черт его дери…

Интересно, вот в нынешней ситуации, когда я – разбитая размазня без денег, что мне делать, а? Может, задуматься о смене рода деятельности?.. Не-е-ет, куда там: я же пропаду без своего английского. Да и без книг я никуда. Так что давай, Марк – начинай доить своих друзей.

Вызваниваю Егора. Он сначала не отвечает, и я начинаю уже продумывать альтернативный вариант развития событий, как проходит всего полминуты, и друг перезванивает: «Приеду. Называй адрес».

Нет сил стоять. Я сажусь на лавочку в небольшом парке, буквально в десяти минутах ходьбы от кафе. Тут, кстати, есть нормальные статуи; я прошел мимо, но те не ожили. Странно.

Пялюсь на мрачные деревья. Погода тоже смурная: тучи бродят, вот-вот пойдет дождь, а народу как-то подозрительно много. И откуда они все набежали?..

О чем я думаю все это время? Память тоже меня подводит. Я с удивительной точностью помню практически все происшествия недели, и злосчастные сны, которые сделали из меня развалину… но при этом я не в состоянии воссоздать идеи, наполнявшие мою черепную коробку буквально считанные минуты назад? О чем же я размышлял?..

Ах да. О том, что По не самый удачный писатель для осознанных сновидений. Выбери я кого-то еще, у меня было бы больше простора для позитива. Впрочем, если бы это был Джек Лондон, туча алкоголя точно так же носилась бы вокруг, а еще я бы вдруг мог отправиться по морям или занялся бы строительством корабля…

Но вот приезжает мой друг на своей роскошной «бэхе». Паркуется. Только-только выбравшись из своего авто, красуется шикарной бородой – я же красуюсь тем, что уже пьяненький, после «ягера» да бонусной пары бутылочек холодного пива, деньги на которые я наскреб чуть ранее.

Егор зовет к себе в кальянную, я соглашаюсь. Внутри темного помещения играет попса неужели опять британская? Точно… но сейчас мне это параллельно, просто хочется сесть на мягкий диван и расслабиться. Садимся в кабинку в дальнем углу, закрываем шторы. Егору приносят чай, мне – бокал нефильтрованного. Я снова делюсь впечатлениями от недели. В отличие от предыдущих слушателей, Егор вообще ничему не удивляется. Поначалу я удивляюсь, даже сержусь, но потом понимаю: за его мудрыми, добрыми глазами, как и у других моих товарищей, идет постоянная работа мозга, прикидка, как именно нужно действовать.

Борюсь со стыдом за то, что непрезентабельно выгляжу. Что если кто-нибудь заметит мой пообносившийся сюртук?..

Наконец Егор поднимает указательный палец и говорит:

– Марк! Я знаю. Я должен тебя кое с кем познакомить… – Не отрывая от меня взгляда, он начинает кому-то звонить. – Да, Аллочка, это я. Сижу тут у тебя в «Хрустальном шаре», а передо мной – Марк. Поверь мне на слово, ты хочешь с ним познакомиться. Я тебя когда-нибудь обманывал? Вот и я о чем. Все, приезжай поскорее, ждем.

Когда в зал заходит невысокая брюнетка лет сорока, я сразу понимаю, что передо мной та, о ком говорил мой друг. От нее идет флер утонченной женственности, а широкая улыбка подталкивает к тому, чтобы ей довериться. Алла, это успешная дама, у которой вроде как все есть, но которая по-прежнему не нашла свою вторую половинку, буквально подплывает к нам.

Егор встает, чтобы поприветствовать подругу.

– Ты как всегда на высоте, – произносит он и обнимает ее. – Алла, это Марк. Марк, это Алла. У меня отчего-то стойкое ощущение, что вы подружитесь.

– «Марк»… Какое необычное имя. Приятно познакомиться, – говорит она и протягивает мне изящную ладонь с черным маникюром. Я ее пожимаю.

– Ладно, вы тут развлекайтесь, а я пойду, – заявляет Егор и уже тише, наклонившись к моему уху, добавляет: – Она о тебе позаботится, дружище.

Я понимаю, к чему все идет. В Алле… В Алле откуда-то желание провести со мной время. И теперь какая-то часть меня понимает: мы с ней отныне друзья.

У нее пристальный, глубокий взгляд. Я рассказываю ей все то, что и своим товарищам… и про ситуацию с Катей тоже. Когда она слышит, что мы расстались, начинает расспрашивать. По тону – а еще по вопросам и мимике – я понимаю: да, она будто бы этого ждала. Более того, у нее в глазах на несколько секунд будто бы возникает торжествующий огонек.

Алла начинает расспрашивать, какие у меня отношения с алкоголем, но я говорю так, никакого особого пристрастия.

В сумраке уже сгустившейся ночи она чуть ближе, чем нужно, наклоняется к моему лицу, будто поцеловать хочет – я инстинктивно отворачиваюсь, но Алла успевает фыркнуть и заметить: «Ха. Кофеек с ликером. Знаем-знаем». Оказывается, было время, когда и Алла и сама себе устраивала регулярные возлияния, но довольно быстро справилась со своими проблемами, и не в последнюю очередь благодаря помощи своих друзей.

– Знаешь, Марк, меня в свое время поддержали хорошие люди. Они мне очень помогли. Помогли избавиться от зависимости.

– Но как же, – пытаюсь спорить я. – У меня нет никакой зависимости! Посмотри! Все же в порядке. Не говори глупостей, пожалуйста, у меня все более, чем хорошо.

– Конечно, как скажешь, – успокаивает она меня.

Но собственные ощущения не дают мне покоя. С одной стороны, мне все хуже, потому что я понимаю: «ягера» с пивом мне оказалось мало. С другой стороны, мне вроде бы хорошо: я понимаю, что я не один.

Я умоляю ее провести со мной эту ночь – избыточно пошлая шутка, от которой она заливается смехом, – чуть громче, чем нужно.

Егор уехал, предварительно обеспечив нам дисконт на кальяны и, что важнее, напитки. О да, здесь есть бар – и Алла готова меня угостить.

Пока она по чуть-чуть делится деталями своей собственной жизни, меня точно так же по чуть-чуть, начинают терзать внутренние распри: жаль, я не познакомился с ней раньше. Не стоило доводить себя до чуть ли не обморочного состояния этими бесконечными снами… Ну конечно. И я ее перебиваю:

– Знаешь, Алла, надо было раньше с тобой связаться.

Мне же наплевать, что она говорит, верно? Она проглотит. Этим можно воспользоваться, почему бы и нет. Я уже не тот, кем был раньше. Не настолько тих и спокоен. Меня будто кто-то научил, будто человек, чьи мысли и видения периодически наполняют мое сознание, отравил меня своей прямотой.

– Ладно, ладно, хорошо, как скажешь… Вот только, поделись со мной, Марк.

– Да? – Я только что сделал глоток отвратительно терпкого виски и тяну руку к бутылке колы, чтобы поскорее разбавить это пойло.

– Расскажи, как ты понял, что она с тобой – ну, все?

Мне очень больно делиться такими вещами, но я рассказываю. А потом опять прошу ее помочь мне не спать. И слышу, в каких объемах она в свое время потребляла бодрящие напитки. А пила она их много, очень много.

– Ну что, Алла, – интересуюсь я. – Готова тряхнуть стариной?

Только произношу фразу, как меня бросает в ужас: ко мне ползет змея. Ее серебристая кожа отсвечивает на полу; я инстинктивно дергаюсь и пытаюсь залезть повыше по подушкам дивана – вверх, вверх! – но в итоге просто упираюсь в угол. А она все ползет на меня, и, вот сейчас…

– Марк, что с тобой?

Я смотрю на обеспокоенное лицо моей новой подруги, потом снова на змею. И понимаю, что это был провод. Да, серебристого цвета, но все-таки провод, напрочь лишенный ядовитых зубов. Пристыженный, спускаюсь вниз и сажусь рядом с Аллой. Они продолжает глазеть на меня с небольшим подозрением, но во взгляде ее, кажется, проснулся еще больший интерес: будто я – диковинный сувенир, который она привезла из экзотической страны, и про который будет с удовольствием рассказывать друзьям.

Немного успокоившись – пара «белых русских», щедро оплаченных Аллой, прекрасно в этом помогают – я отодвигаю шторы и принимаюсь разглядывать других посетителей кальянной. Внимание падает на белобрысого полноватого парня, сидящего в противоположном углу.

Я представляю, как камера невидимого оператора крутится вокруг него, и даю свою антропологическую характеристику: сам начинаю вещать, обращаясь, естественно, к Алле:

– Дамы и господа! Представляю вашему вниманию новый вид человекоподобных обезьян – Homo Incommodus, «Неприятный человек».

И далее я силюсь дать описание всему отталкивающему, что есть в таких личностях. Я верю: есть люди, которые ничего вам не сделали… да только сам вид их, поведение, любой жест внушают такое нереальное отвращение, что вы едва можете сдержаться, чтобы не ударить этого паскудного червя в лицо. Я серьезно. Ну ладно. Может, немножко преувеличиваю. Но вот вы сами задумайтесь: откуда такие выродки на нашей планете? Не надо спорить, что выродки – только педофилы, насильники, маньяки и прочие.

Нет, я вполне отдают себе отчет в том, что это – просто противные личности.

Я бы попытался дать верное описание таким горлумам, но это не просто. Ну хорошо, пухловатые губки. Круглое лицо. Почему-то блондин он у меня в представлении – этот неприятный человек. Из теории коммуникаций вы еще, может, знаете, что, когда вы общаетесь, иногда наблюдаете несоответствие между поведением и словами собеседника, ваш мозг на это подсознательно реагирует. Вы, сами того не подозревая, примечаете: человек хочет над вами провести если не эксперимент, то как минимум обмануть.

Это обычно бизнесмен. Свое рекламное агентство или лейбл какой-нибудь. Они везде, в каждой бочке затычка. Такие способные. У них ОБЯЗАТЕЛЬНО будет наемный работник – ну да, фрилансер никчемный. Вот только, начав делиться успехами своей ВЕБ, господипрости, СТУДИИ, он по-любому забудет упомянуть, что это – всего лишь фрилансер из ближнего зарубежья.

Ненавижу таких людей. Возможно, их основная проблема в том, что они пытаются показаться лучше, чем на самом деле. А еще они, как правило, не нравятся не только вам. Бывает, вы обижаетесь на ноунейма, а всем остальным он видится белым и пушистым.

Но когда речь заходит о таких вот Неприятных Людях, ситуация меняется – они ненавистны практически всем, кто с ними работает. И в какой-то момент практически все осознают, насколько же эти личности никчемны.

Еще можно рассказать о том, что такие ребята могут нагреть. Пообещают одну сумму в конце месяца, а потом расплатятся втрое меньшей. При этом сладко разливаться о перспективах и прочем говне они тоже могут долго. Да только все зря, зря, зря. Одним словом – не тратьте свое время на таких людей. Просто избегайте их. Ничего хорошего от общения с такими тварями – да они и выглядят страшными… Вестимо, получиться не может по определению.

Выслушав, Алла отвечает:

– Марк, прости, я ошиблась. Ты не жиголо, как я думала раньше. Ты – маргинально-циничный жиголоид, который управляет целой армией таких же – и все они у тебя в голове.

– Хех, – ухмыляюсь я. – Ну и пусть. Зато я отличаюсь от серой массы.

Возможно, мне не стоило ей об этом говорить… Может, вместо детального выкладывания всех, буквально до последней, деталей моего положения, мне следовало просто немного пообщаться с Аллой и попросить ее мне налить. Но от алкоголя мой и без того болтливый преподавательский язык развязывается пуще прежнего – и я вываливаю ей все. И снова вижу удивление, тотальное такое, в моменты, когда привожу избыточно точные детали ночных трипов.

Я говорю и говорю, а она все слушает и задает вопросы. Задает вопросы и слушает. Черт, уж не Акинатор ли она, на самом деле? Иль другой какой сервис… прям так сразу и не скажешь. Правда.

Разговор длится подозрительно долго. А потом меня начинает снова накрывать, ведь мы не просто покуриваем кальян – мы еще в подсвеченном фиолетовыми огнями зале. И да, мы к тому же продолжаем пить. Мы перешли на виски – и оба с удовольствием делаем глоток за глотком. И, кажется, здешний односолодовый неплох.

Мы продолжаем общаться. Я борюсь с собой, стараясь не перескакивать через каждые несколько минут на мысли о том, как же мне не хватает моей родной. Все кажется таким сюрреалистичным, я пытаюсь подавить желание набрать номер моей родной Катеньки…

Бывшей родной.

Боже, как же отвратительно это звучит: бывшей родной.

Поэтому я стараюсь отвести диалог немного в сторону.

– Алла, мне кажется, несмотря на все мои стенания и бесконечные жалобы, есть еще одна вещь…

– Вещь? Какая вещь? – уточняет дама, для которой сегодня я – лишь содержанка. Любимая, но содержанка.

– Вселенная. Космология. Вот, звезды, представляешь!..

– Так вот ты к чему клонишь, Марк. Твоя любимая тема?

– Да… Да. Да! – почти торжественно восклицаю я под конец. И понимаю, что она вдруг стала мне очень близка.

И я пускаюсь в пространные рассуждения. Детально, в форме монолога повествую о важности всего и вся, о том, какие открытия были сделаны… но нет, не в последнее время. Мне почему-то видится, что это один из важнейших, если не самый важный разговор в моей жизни, что сама идея, которую в принципе неплохо бы куда-нибудь перенести, она и вправду будет отличаться высочайшей ценностью…

«ЭВРИКА!» – кричу я.

Я понял! Все куда проще, чем все мы думали!

Я окрылен, я понимаю, что только я один смог, я понял, я разобрался. Ну да, ну и что с того, что я – всего лишь литер… Что я всего лишь учитель литературы. Мне могут быть подвластны такие вещи, которые не понимал до этого еще никто! Я расскажу об этом всему миру! И про математические формулы, что стоят за всем!

Самое главное – Вселенная… нет, главное – это гравитация и электричество. Вот из этих двух сил природы и появилась когда-то вся наша бесконечная в каком-то из смыслов Вселенная.

Вместе с тем, она характеризуется одним крайне занимательным свойством: она то расширяется до бесконечности, то схлопывается.

Вот, вот я только что наконец это понял!

И нееет, не надо это отметать как бредни сумасшедшего! Я ведь все-таки старался!

И тут в моем сознании вспыхивает странная картина: будто я стою на сцене, передо мной – аудитория, полупустая, но народ все-таки есть. Я смотрю перед собой и вижу на столе какие-то непонятные записки. И все это так четко!

У меня… я почему-то также знаю, что не смогу создать из записанного ничего убедительного. Мне видится, что меня не поймут. Но нет же! Я ведь разбираюсь в языке. Я могу создать произведение, такое, как они там называются, вроде как нон-фикшн, которое сможет перевернуть историю, сможет перевернуть целый мир!..

Но вот я уже снова в обиталище дыма. Черт, да сколько мы здесь уже сидим?

Ну а дальше… дальше я задумываюсь, что делать с Аллой. Она вдруг стала подозрительно привлекательной. Все это время бокал вискаря уходил за бокалом, и она, надо признать, действительно становилась сексуальнее… Хотя, если быть откровенным, это действие скорее было мгновенного характера. Вот вроде бы я и не замечал ее возросшей привлекательности, а тут вдруг БАЦ – и она та еще красотка.

Я поднимаю руки к лицу и провожу подушечками пальцев по векам. Возможно, я стал слишком часто это делать, но ничего не попишешь. А иногда моя рука тянется к карману, проверить ту монетку, что привез ученик из Америки.

Наше общение с Аллой подзатянулось. Мы уже слишком долго сидим, без особого эффекта – разве что я немного забыл Катю. А черт… Она сделала мне больно, но вот поди ж ты, уже не так все плохо с ней, да?

Хорошо хоть есть человек, готовый меня понять.

Подискутировав о том, куда мы с Аллой именно должны отправиться, я решаю особо не ломаться, и мы… Тут же мы вдруг, как из ничего, вдруг оказываемся на расположенной буквально в двух шагах от торгового центра площади. Еще одно медленное, считай заторможенное мигание глаз – и я уже в такси, мы едем. К ней? Я ведь не стану делать глупостей, верно? Не за чем мне это. Ни к чему.

Тут я вдруг, из ниоткуда, начинаю предполагать, что Кате, по-хорошему, было бы правильно попытаться свести меня с кем-то еще – ну, раз она посмела уйти из моей жизни таким вот отвратительным образом; раз все испортила, она должна была… Должна была меня как-то успокоить. Но нет, такого не случилось, и я безумно разочарован. Ну почему она меня не свела с какой-нибудь своей подругой?! Так нечестно, так не по правилам. Она должна была свести. Должна была. Откуда я это знаю? Не могу сказать. Скорее, просто я так чувствую.

Потом я опять начал затирать что-то про космос, про вселенную, насколько она бесконечна…

Мы едем, бежим, несемся куда-то. Вот Алла притащила меня на чью-то вечеринку. Я дышу, пытаюсь, не могу надышаться. Там странные люди, я не понимаю, чего они от меня хотят. Потом Алла затягивает меня в клуб потанцевать. Но вот мы уже укрылись в круглосуточной кофейне, и я что-то пытаюсь у нее узнать. Странная череда событий, которые, как мне сейчас начинает казаться, не вяжутся ни с чем в моей прежней жизни. Я как будто… обновился?

Правда, теперь боль из головы распространилась на шею, каждое движение причиняет адские мучения. А мы уже снова в машине, я вижу мигающие огни ночного города, замечаю одно за другим знакомые места, а потом проваливаюсь куда-то.

Я понимаю, что не сплю. Просто в легкой полудреме.

Запах корицы, мягкий желтый свет, на полу ковер с длинным ворсом. На нем так приятно… Голос Аллы объясняет, что прямо сейчас надо бы выдохнуть, что мы пришли домой. И что скоро будем ложиться.

– Но ведь, обещала, ты обещала…

– Что, что я обещала?

– Мне нельзя снова, будет очень плохо…

– Чего тебе нельзя, родной?

– Мне нельзя спать.

И вот я уже внутри, сижу в каком-то кресле. Комната похожа на… округлую залу, не иначе. Тут столько разных украшений: и ковры, и странные вазы, напоминающие египетские. Я будто снова попал в наваждение, растворился в пространстве. Внимание переключается на огромную кровать рядом с вычурным мозаичным окном. На этом богатом, буквально царском ложе мирно – и почему-то по-прежнему в одежде – посапывает Алла. Наверное, это не самое верное слово, которое я мог бы подобрать… Но оно ей подходит.

С ней что-то происходит. С ее телом, раскинувшимся на простынях. Они кажутся кроваво-алыми из-за лунного света, бьющего сквозь красные витражи.

Сбросив с себя паутину дремы, я встаю из кресла и делаю несколько шагов к кровати. Я ведь пил… Меня должно немного шатать? Но нет, ноги на удивление твердые, и я ступаю аккуратно, очень аккуратно.

Шаг. Перекатываю вес с пятки на носок. И еще шаг. И еще.

Все это время я пытаюсь разглядеть, что же не так с Аллой. Приближаюсь, уже почти могу дотронуться до ее лица – но что с ним? Она больше не брюнетка лет сорока, она не такая худая, какой я ее помню; лицо совсем иное, она изменилась, она похожа на… мою Катю.

Я усиленно тру правой рукой глаза, а когда открываю их, передо мной снова Алла. Ее красивые губы приоткрыты. Забавно. Если бы мне не было так плевать на все прямо сейчас, я бы даже задумался, не прикоснуться ли к ним…

Но нет, сейчас нельзя все это продолжать. Я разворачиваюсь и возвращаюсь в кресло. Располагаюсь поудобней. Оно большое, мягкое, из коричневой кожи. Странно, что не скрипит. Когда я был помоложе и бывал в гостях, мне всегда казалось – вот как же круто, что такая мебель есть у остальных… А у меня ее нет.

Мысли почему-то перескакивают на другое.

Одно из самых страшных откровений, которые могли бы на меня свалиться, – что я усыновленный. Ну не отвратительно ли узнать это, когда тебе уже за двадцать, ты любишь и ценишь родителей, а потом выясняешь, что вот такое предательство случилось. И не можешь наверняка теперь сказать, доверяешь ли хоть кому-то в этой жизни – черт, да и сможешь ли в дальнейшем довериться. М-да уж. Мало того, что девушка меня оставила, так если я теперь прознаю, что родители мои…

Да, я созванивался недавно с ними, у них все хорошо. Сходили в театр, на представление какое-то. Мама сказала, что ей особенно понравилась Офелия. Или все-таки Джульетта?

И вот, вроде бы такие родные мои родители, но неизвестно, чего от них ожидать…

Но нет, это там. А здесь, в этой реальности, Алла вдруг начала двигаться, томно, будто зовя меня. Она действительно меня окликнула?.. Нужно срочно разобраться. Но я также чувствую, что запросто могу спугнуть что-то важное; одно лишь неосторожное обращение – и в точности как в прошлый раз проблеск близкой мне личины слетит с нее! Нет, такого позволить я не могу.

Я встаю. Перед тем, как сдвинуться с места, щурю глаза, присматриваюсь. Странно. Невероятно. Алла трясет головой, медленно так, из стороны в сторону. Она будто сопротивляется неким силам, которые кружат рядом и хотят ее утащить; она трясется; она хочет вырваться. Ей не нравится… Не нравится, когда ее телом пытается завладеть кто-то иной.

Я подхожу, вглядываюсь, но вижу лишь как она трясет головой. А когда она успела переодеться? Она будто надела пижаму – да такую просторную, что больше похоже на погребальный саван? Когда?..

Подхожу ближе, все еще всматриваясь. От каждого движения головы в воздухе почему-то остаются темные следы. И вдруг – голова останавливается. Я снова узнаю мою Катеньку.

Она смотрит на меня испуганно, на лице – буря эмоций: ужас, сомнение, непонимание, злость. У меня – шторм чувств внутри: какого черта она здесь забыла? И как я по ней соскучился… Неужели все, что сегодня было, все, что я узнал, – сон? Пускай она побудет со мной. Еще разочек. Пожалуйста, ну еще всего один раз, пускай она мне привычно покажет язык, пускай наклонит голову к плечу и улыбнется, игриво улыбнется. Но она лишь странно, ломко изгибается, вздрагивает и падает ниц.

От темных частиц вокруг ее головы не осталось и следа. Передо мной – все та же Алла. Она спокойно лежит на боку, а ее губы все так же приоткрыты.

Это повторяется еще не единожды. Всякий раз, впав в небольшое забытье, я замечаю изменения, подхожу к постели, но там меня ждет лишь разочарование. Катя, едва мелькнув, превращается в Аллу.

В какую-то секунду вихрь вдруг проносится по комнате, неуловимо меняя ее. Будто все оттенки становятся другими. Светает?..

Собрав последние силы и отогнав сонливость, я встаю. Все повторяется, снова и снова. На секунду – нет, даже на долю секунды! – передо мной возникает незнакомка из осознанных сновидений; та, чей лик я упорно не мог увидеть. Стоит сделать шаг вперед – я надеюсь, что вновь появится моя Катя, – как призрак рассыпается в облачко и исчезает. Пытаясь не придавать всему этому слишком много значения, я бросаюсь к кровати, к телу – хватаю за плечи и не понимаю, почему не могу разглядеть лицо за упавшими волосами.

Трясущимися пальцами я отвожу локоны в сторону.

И вижу ее.

Она открывает глаза и отчетливо произносит:

– Я здесь.

Глава 12 Суббота, ночь

Г-где я? Здесь так промозгло… Не из-за дождя, а из-за особой, насквозь пропитанной сыростью и горем атмосферы. Мы… Да, мы на кладбище.

Я смотрю на людей в отдалении.

Вот один, постарше, распоряжается насчет гроба. Еще один – с импровизированным катафалком.

Вот дама, она держит в руках куски белой ткани. Зачем они ей? Как интересно за всем этим наблюдать… и я будто бы слышу что-то поверх событий.

Я шагаю по аллее. Здесь мало деревьев, зато они высокие. Я вижу больше людей; всего около десяти человек. Они сгрудились возле свежей могилы. Как быстро все произошло…

Я прохожу дальше. Так холодно! Обхватываю плечи руками и сильно-сильно тру, стараясь согреться. Тем временем действие вновь проскакивает вперед, но даже не в стиле перемотки, а будто кто-то просто взял и вырезал кусок пленки.

Люди уже положили тело в простой гроб и успели закрыть крышкой. Я продолжаю смотреть со стороны. Похоронная процессия не в курсе, кто я, но никому это и не интересно. Все хотят поскорее справиться с делом, упавшим на них в октябре.

Мужчина, одетый как священник, вроде собирается сказать погребальную речь, как вдруг осекается на полуслове. Может, он изначально не собирался ее говорить, потому что народу недостаточно. Снова заговорив, он обводит взглядом присутствующих и задерживается на мне.

– А это еще кто?

Видимо, меня наконец заметили. Пока остальные участники выходят из легкого оцепенения, картина вдруг меняется…

Я в помещении. Здесь висит большой флаг и, очевидно, проводятся заседания какого-то общества. Немногочисленные участники расхаживают очень важно и гордо. Пытаюсь вглядеться в название под флагом… «Сыны Умеренности»? Да, пожалуй, что они.

И в чем же они умеренны? Надо подумать…

Тут они видят меня. Кажется, они удивлены. Вроде как у них ведется отчетность, они хотят, чтобы я представился.

Но я не в состоянии ничего ответить; как воды в рот набрал. И вдруг – вот нелепица! – один из участников, который только что говорил, что им не хватает членов, на возражения регистратора заявляет:

– Все нормально, он мой знакомый. Напился парень, с кем не бывает! Вот вступит в наши ряды – и все будет в порядке.

Дальше он обращается ко мне:

– Ну, давай, вспоминай. Ты же Гилбрейт, так?

Двусмысленно мотнув головой, я делаю шаг назад. Тут оказывается, что одного согласия мало – нужно еще внести два доллара. Шарю по карманам моего странного темно-оливкового сюртука и признаюсь: «I don’t have any cash». Они дивятся моему акценту, и кто-то отвечает:

– Дружище, я бы за тебя заплатил, но ты, кажется, не из тех, кто точно вернет деньги.

И… меня выпроваживают. В дверях я сталкиваюсь с мужчиной. Он усатый и в черном камзоле, застегнут на все пуговки.

Эдгар По идет записываться в «Сыны Умеренности» – не уверен, что тайное, но все-таки общество для тех, кто хочет отказаться от алкоголя.

Я моргаю, и вихрь снова забирает меня.

И я оказываюсь…

…В новой ситуации. Стою за деревьями. Тот же мужчина, невысокий и черноусый, шаг за шагом приближается к парадному входу красивого белого дома. Подойдя, он стоит некоторое время в нерешительности, что странно, учитывая напор, с которым он двигался к двери. Затем он поднимает руку заправским – солдатским? – жестом и стучит.

Открывает служанка. Она выслушивает господина, который что-то вещает про интерес к некой даме … И тут спускается эта дама. Через большие окна особняка мне видно, как она сходит по лестнице, хотя я по-прежнему боязливо выглядываю из-за большого дуба.

Дальше я наблюдаю презанятный диалог. Судите сами: ведь сначала По говорит о том, что не уверен, вспомнит ли его дама. Та отвечает, что да, что он ее… одноклассник, или можно сказать однокашник – на случай, если это слово подходит чуть больше. После этого По, не теряясь, предлагает ей руку и сердце, а она сначала все воспринимает как шутку. Но наконец она понимает, что он серьезно. И она в приятном шоке.

А теперь я вижу, что По собирается еще в одно место – его ждет дама, которой нужна небольшая помощь в, кхм, редактуре.

Здесь картина снова меняется.

Какое интересное раздвоение: я слышу и вижу вещи, которые происходили с По, как если бы ему самому вдруг приснилась его собственная жизнь!

Моему взору предстают самые настоящие… путешествия его души. Его наследия. Мета-По, что ли.

Не только то, каким он был до рождения – путешествие по всем вещам, которым было суждено повлиять на его сознание. Не только его жизнь в нескольких городах восточного побережья США и не только влияние, которое возымело его творчество на людей, что жили позже и живут сейчас. Я будто бы смотрю на взаимосвязи между всеми этими вещами.

Неужели я только-только начинаю это осознавать? Немыслимо. Как будто кто-то вел меня…

Ну конечно же! Меня водили по разными элементами жизни. Своей же жизни.

Бостонца. Ну как я могу им не быть? Вот же монета американская в моих руках. Что если… если и вправду меня всю эту неделю бросало из одного мира в другой, если я действительно бывал даже в неких временах, далеких от того, когда жил сам великий По – столь близкий мне поэт?.. Сколько всего я успел посмотреть. Его детство, и отрочество, и служба в армии… Вспомни же сам, Марк! Вспомни!

Как по наитию, меня забрасывает во время, когда о нем чуть не забыли. Но нет, прекрасно все про него помнят. Даже про экранизации его фильмов можно поговорить.

Что еще? Я вижу, как ученые спорят о том, что, оказывается, его биография была запятнана! И кто бы мог это сделать? Посмотрите сами, это был Грисуолд.

Я вижу, как почти сразу после смерти По – нет, не почти, а именно СРАЗУ! – тот самый Грисуолд принимается трудиться над его жизнеописанием. Как он собирает максимально полное собрание сочинений и выставляет По редкостным пьяницей и хамом. Но что еще хуже – я вижу, как этот Грисуолд сидит, размышляет, ищет слова. И как он пытается подделать письма самого По.

А затем я вижу достопочтенного поэта Лонгфелло – который… который понимал. Вот он ведет беседы с одним из коллег, говорит о том, что с сожалением относился к поэту. Но тут же я перемещаюсь в другое время… и все выглядит иным. Я вижу уже самого По – еще безусого. Он с большим жаром пишет слова, унижающе некоего человека. Но кого? Да это самого Лонгфелло. Да, По действительно неприятно о нем отзывался, что уж тут поделать.

Такое чувство, что мне суждено во всем этом разобраться. Вот сейчас, когда осталось совсем немного, я должен понять, как именно Эдгар По скончался! Как его попытались уничтожить! Но как сделать это? Неужели получится? О нет, сомнений в душе моей излишек. Их бросить прочь уж стоит мне.

Неужели же мне не хватит сведений? Я должен понять, как именно все разворачивалось в тот самый день.

Глава 13 Воскресенье

Утром я просыпаюсь в том месте, где не должен был. Вообще очень плох сам факт того, что мне пришлось проснуться, ведь я не собирался засыпать. Вроде и кофе я заправлялся, и настрой нужный имел – но не хватило.

Впрочем, кого я обманываю: я проиграл еще когда потянул ко рту трубку кальяна и сделал первую затяжку. К тому же продолжил пить, как не в себя. Какого еще результата стоило ожидать?

Осматриваюсь. Первое, что бросается в глаза, – я вижу не ту комнату, которую наблюдал ночью. То есть она вроде бы та самая, но не совсем: кровать куда меньше; а я не на мягком кресле, оказывается, спал, а на убогом стульчике, привалившись спиной к стене. Любопытно, это каким-то образом успело повлиять на мои сновидения? Даже не знаю…

И никаких красных витражей, обычные окна.

Поднимаюсь – ноги дрожат. Нетвердо подхожу к подоконнику. Привычный вид: унылые реалии нашего городка. Вон там дымится сигарета заводской трубы, вот проезжая часть чуть ли не под самыми окнами, а чуть поодаль зеленеет парк.

Я отворачиваюсь и снова бросаю взгляд на полуторную кровать – она точно не царская, не как была во сне. И она пуста, видны только смятые простыни. Куда делась Алла? На кухне, наверное.

Я выхожу в коридор. Никак не могу понять, где какая комната. Справа – точно дверь на выход. Прохожу чуть вперед – и тут еще одна комната, но пустая, нежилая. Пустота нарушается разве что редкими, эпизодично разбросанными по полу коробками.

Несколько секунд тупо пялюсь на них и выхожу.

Если следующие две двери оказываются стандартным разнесенным санузлом, то за третьей наконец то, что нужно, – вот же она, Алла. Сидит нога на ногу, в одной руке телефон, в другой – надкушенный круассан.

Поворачивает ко мне голову, поправляет халат и говорит, совсем чуть-чуть издевательски:

– С добрым утром, красавица!

– Ха-ха, – натужно покрякиваю я, – очень смешно.

– Нет, ну а что. Ты продрых очень даже неплохо…

– Ты почему, лучше расскажи, не разбудила меня сразу же? И почему вообще дала заснуть? Ты же обе…

– Извини-извини, – торопливо перебивает меня она. – Я сама старалась не вырубаться, как вдруг на секунду прикрыла глаза… и все, уже сплю.

Тут она одаривает меня одним из своих типичных взглядов – вариант с поворотом головы. Мелькает мысль: на каком количестве молодых людей женщины отрабатывают, полируют свои приемчики, жесты и прочее, прежде чем попадают в наши руки, дабы приемчики эти продемонстрировать?

Близость, красота. Надо бы позвонить Ка…

Все мое сознание словно собирается в один сверкающий сосуд с тончайшими стенками. Сосуд этот мигом пролетает огромное расстояние глубочайшего колодца и разбивается о черное, шероховатое дно.

Я еле сдерживаю слезы, когда перед глазами оживает все, что приключилось у нас с Катей: то, как она не отвечала, и, конечно, сообщение от незнакомца. И то, как я не поверил, и как надеялся, и как говорил с ней, как отчитал ее и как… опять надеялся, что все это – сон.

Но нет. Это было ужасной, мерзкой явью. И с этой явью надо что-то делать.

Но сначала – завтрак.

Покушав, и распрощавшись с Аллой – и не забыв взять у нее немного денег в долг, – я выхожу из подъезда многоэтажки и пытаюсь определить, где нахожусь. Как оказалось, на город я смотрел не с какого-нибудь этажа, а с одного из верхних и поэтому не совсем верно оценил ситуацию.

В частности, остановка. Она не так уж и далеко, но это меня не спасает.

После того, как я поел, у меня внезапно обострилось состояние ненависти к себе, и к Кате, и главное, к собственному телу. Это состояние будто бы взялось совершенно из ниоткуда, и если бы даже очень хотел, я не смог бы его грамотно описать – настолько оно было новым даже для меня, для человека, который вот уже с неделю изнемогает от диковинных недугов.

Я делаю несколько шагов к дереву и тут же ощущаю подступающую к горлу кислоту. Она разъедает мою слизистую, снизу вверх. Очищающий спазм. Еще один. Третьим сливаю остатки. Сплевываю, вытираю рукавом рот.

Может, это как-то связано с таблетками от головы, что я взял у Аллы? Она отошла тогда, а я в приступе непонятно чего принялся шарить по кухне. Нашел аптечку, нашел таблетки с самым странным названием, отсыпал несколько и забросил в себя. И теперь вот они из меня вышли, а с ними и весь завтрак.

И самое странное, я не мог и сам уже разобраться: кто руководил мной? Что за позыв? Действительно ли я просто не рассчитал дозу? Просто боялся слишком уж напугать Аллу, потому и не попросил таблетки у нее? Ну, куда уж там, она еще и не дала бы и потом принялась бы, наверное, меня контролировать, за мной следить, дабы я не натворил чего-нибудь.

Фух, ладно. Я прочистился, и теперь понятно еще одно – ничто мне не помогло. Состояние только ухудшилось.

Кажется, у меня было некое подобие шкалы отсчета – и теперь я остановился примерно на десяти. Опять перед глазами яркие пятна, невообразимо разрывается голова. Будто кто-то ржавой ложкой ворочает мозги, а потом скребется, скребется прямиком о внутреннюю поверхность черепа.

Я, конечно, пытался поделиться с Аллой, но особого эффекта это не принесло. У меня не хватало слов, будто бы сам язык человеческий меня подводил.

Должно быть, сильная физическая боль – одна из тех вещей, которые мы не в состоянии в полной мере разделить с близкими.

Помню, я как-то был в гостях, и при мне маленькую девочку укусила оса. Девочка разревелась и в жестоком порыве, который иногда характерен для детей, в попытке показать, насколько ей больно, взяла и ущипнула маму за руку изо всех сил.

Не уверен, что это сильно помогло поделиться болью, но девочка хотя бы попыталась. Стало ли ей хоть чуть-чуть легче, вот вопрос. С тем же успехом она могла щипать что угодно, хоть резину, хоть одежду…М-да, если только девочке по умолчанию не нравится издеваться над другими.

Я кое-как добираюсь до маршрутки под проливным дождем. Благо, зонт есть – я предусмотрительно взял его у Аллы. И да, у зонта все шансы вернуться к хозяйке – в отличие от денег.

Дом встречает меня ожидаемым холодом. Отопление ребята из ЖКХ успели отключить еще пару недель назад.

А еще дом встречает меня пустотой.

Мне хватило ума зайти в магазин: купить продуктов и немного тех самых напитков. Снова было чувство, будто бутылки меня звали. Как и прежде, я подходил к полкам, водил по ним глазами, выискивал что-то, а потом… брал что покрепче. В этот раз, благодаря финансам, одолженным у Аллы, мне удалось не ограничиваться пивом: компанию ему составил литр недорогого виски.

Вернувшись, я расставляю бутылки на столе. Несколько минут, во внезапном оцепенении, перемещаю их то так, то этак. А потом открываю виски, разбавляю немного колой, беру «коктейль» с собой в комнату и начинаю пить.

Поначалу я твержу, что вовсе не упиваюсь – так, подслащаю горечь утраты. И я пью, и пью, и пью, и все никак не могу понять, что хватит, не могу остановиться.

Быть может, потому, что мне нужен другой человек, который скажет «стоп»?

Думаю, что таким человеком вполне могла стать Катя, – и чуть не плачу. Катя. Кстати, как она? Над бы проведать. Захожу во ВК, лезу на ее страницу. Статуса в отношениях больше нет. Хоть «В активном поиске» не поставила, и на том спасибо. Надо бы и мне убрать, ведь теперь у меня просто «есть подруга»… Чертова социальная сеть напоминает мне о том, чего я безвозвратно лишился.

А может, все-таки можно что-то исправить?

Я начинаю писать Кате. Одно сообщение следует за другим. Я набираю текст слегка трясущимися пальцами, и пишу, и пишу, и пишу. Меня на секунду посещает мысль о том, что это плохая идея, но я отмахиваюсь от нее, как от надоедливого комара в жаркий день, и продолжаю. И снова претензии, злость, обида. Все это – с кучей ошибок, но такое живое, прямо изнутри.

Поначалу сообщения висят непрочитанными несмотря на то, что она онлайн. Потом Катя решается и открывает их.

Она отвечает. Она снова со мной заговаривает, и мне это кажется настоящей победой, возможностью как-то взять и спасти себя. Не-ет, не так. Спасти нас.

Но все тщетно. Она четко дает понять, что все кончено… Я опять остаюсь ни с чем. Опять не могу понять, как так может быть.

Хочется плакать. И я плачу. Добиваю бутылку «Лоусона».

Вырубаю свет. Забираюсь в кровать.

И засыпаю, не думая ни о чем.

Глава 14 Воскресенье, ночь

– Ты постой пока, я сейчас – говорит мне кто-то голосом низким, как пароходный гудок.

Титаническим усилием разлепляю веки. Кто я? Где я? Ничего не могу понять. Стою, прислонившись, у входа в какой-то бар. Сырость, холод, странные вывески. Мне холодно. На мне какая-то непонятная рабочая одежда, будто не моя… Я вроде вспоминаю, как меня куда-то ведут… но откуда эта престранная соломенная шляпа? И… я не вижу сюртук! Где, где мой любимый черный сюртук?..

Незнакомые мужчины бродят вокруг… Да где я вообще? Какой это город?

Я переношу вес на обе нетвердые, распухшие от чего-то ноги и делаю несколько неуклюжих шагов.

Обращаюсь к мужику в бакенбардах. Он стоит у входа. Пытаюсь с ним как-то изъясниться, но рот предательски издает лишь нечленораздельные звуки. Но я продолжаю пытаться, пускай и через силу: голова идет кругом, самочувствие отвратительное… Тело болит, будто меня мутузили несколько часов кряду, не оставив живого места… Странно. Осмотрев руки, я не нахожу следов побоев – но, все равно больно.

Я не выдерживаю и падаю наземь, еле успев подставить одно колено. Едва не падаю дальше, как мне хватает крепкая рука, а ее обладатель грубит уже знакомым пароходным басом:

– Ну, и куда ты поперся? – И продолжает, уже шепотом. – У нас еще три захода…

Меня, потерянного и потерявшегося, растерянного и растерявшегося, что марионетку заводят внутрь, показывают, где расписаться, а потом уводят. Сажают в телегу к паре других мужчин таких же дезориентированных, как я. Нас отвозят поодаль, переодевают в другие одежды, и велят ждать. Что мы и делаем, пускай время тянется бесконечно долго. После чего телега возвращается, и Пароход, насколько я могу понять, заводит нас одного за другим в это Важное здание, где у нас есть ровно одна цель – поставить роспись в нужном месте… Я потерял счет времени и счет раз, сколько меня переодевали и заводили.

В конце концов я валюсь окончательно. А потом – лечу. Осколки сознания подсказывают: это Пароход поднял меня своими мощными ручищами и несет прочь от Важного здания. Вот он кладет меня, прислоняет спиной к чему-то спиной.

– Как тебя там звали? – Он хлопает себя по карманам. – Эдгар?

Я смотрю на него и уже вот-вот отключаюсь.

– Это тебе за работу, дружок, – произносит Пароход и, достав откуда-то грязную полупустую бутылку, засовывает ее мне в руку. Последнее, что я вижу – это его массивная спина, удаляющаяся в сторону повозки.

Я снова лечу. Думается мне, то вихрь бумаг, что были исписаны мною за годы работы со словом. С легким шелестом он поднимет меня все выше и выше. У него особенный запах – от него пахнет… Погодите, не может быть. От него пахнет кровью? А, вот оно как. Это просто мясник стоит рядом, а какие два господина несут меня в коляску. Я слышу, как мужчины советуются о том, куда меня доставить, и останавливаются на Вашингтонской больнице. О нет, неужели, неужели это правда? Неужели меня действительно отправят туда лишь потому, что мои местные родственники не захотели взять надо мной шефство? Родственники… По! Вот, кто я. Вот, моя фамилия. А если я не нужен своей же родне – так и пускай.

Не успев собрать мозаику мыслей, я вновь теряю сознание.

Прихожу в себя в палате. Стены давно не крашены, кое-где проглядывают кирпичи. И если в предыдущем сне были лишь очень странные отрывки, то тут – нет. Моя голова забита непонятно чем, но это мое тело. Полностью, на двести процентов. Если в последние разы у меня еще не было четкого понимания, как именно управляться с ним, то теперь я наконец получил полный контроль – и мне почему-то кажется, что даже больше. Правда… я не могу двинуться, и ясности однозначно не хватает.

Мысли клубятся серым туманом. Осматриваю руки – мои пальцы стали короче. Где я? Что я?

Не вымолвить ни слова. Лишь беспомощно качаю головой. Тело не просто свинцовое – меня будто обложили тяжеленными мешками. У меня нет абсолютно никаких сил. Затхлое помещение больничной палаты. Почему здесь так грязно? Я не заслужил такого обращения.

И почему, почему они так странно на меня смотрят?

Идет второй день. Я по-прежнему не могу разговаривать, а если и пытаюсь, выходит нелепо и бессвязно. Руки дергаются, не желают меня слушаться. Кое-как, жестами объясняю врачу – пожилому мужчине лет шестидесяти, – что мне нужно зеркало. Он обещает раздобыть.

Его нет уже три часа. А мне так не терпится понять, что же я такое.

Я не трогаю свое лицо, но такое чувство, что к нему прижаты ладони и тянут вниз, вниз, вниз. Это не так, вот они, мои ладони: пудовыми гирями лежат на одеяле, и выше, чем на пару сантиметров мне их не поднять.

И, конечно, боль. Мне больно. Мне очень-очень больно.

Я прошу медсестру меня спасти. Она все понимает. Я откуда-то знаю, что она – сочувствующая. Она сидит рядом со мной почти весь день. Рассказывает что-то из своей жизни, а я даже кивнуть по-нормальному не могу, не то чтобы поддержать беседу.

Вот она берет мою ладонь и принимается ее медленно, заботливо поглаживать.

– Тише, тише, dear. Everything is going to be alright.

Я верю, что все и правда будет в порядке. Она уходит и обещает вернуться ближе к часу ночи, когда все будут спать. Хорошо еще, что мне повезло и помимо меня в палате никого нет. Или все-таки кто-то еще есть?

Вдруг вспоминаю, как мысленно издевался над какой-то пожилой дамой, увиденной случайно на улице много лет назад: у нее были сильно опущены уголки рта, она выглядела заунывно несчастной. А теперь невероятно несчастен я сам.

Медсестра возвращается ближе к ночи. Приносит жестяную кружку, полную почти до краев. Немного стушевавшись и посматривая в сторону прикрытой двери (видимо, на случай, если кто-то будет идти), она протягивает мне стакан и говорит «Пейте! Пейте быстрее!».

Глупая, как же я выпью, если едва пальцем могу пошевелить. Однако же я приподнимаю правую ладонь. Она видит мою немощность и медленно, чтобы не разлить, подносит стакан к моему рту. От жидкости плохо пахнет, и я морщусь, недовольно кряхчу, ворочу лицо. Но она крепко хватает меня за подбородок, приоткрывает мой рот и без лишних усилий вливает пойло мне в горло.

Не в силах сопротивляться, я проглатываю горькую смесь.

Закрываю глаза. Мрак.

В эти секунды я пытаюсь бороться, но мое сознание успело срастись с чьим-то еще: я более не понимаю, где заканчиваюсь я, а где начинается тот, другой. Мой единственный шанс на спасение – повести себя правильно. Очнуться, причем очнуться мне нужно не в палате, – в реальности, в которой я и говорить-то толком не могу, – а в моем родном российском городке.

Но самое главное, я понимаю: мне есть, ради чего жить. И я знаю, что смогу справиться с трудностями – и все благодаря друзьям.

В сознании всплывает картина, как мы общаемся. И там же – нет, мне по началу не хочется, чтобы она там была, но я все-таки вижу – Катя. Она вроде бы и далеко, и я понимаю, что мы больше не вместе, но… признаю это. Понимаю. И, кажется, даже прощаю.

Прощаю родителей, на которых подсознательно злился эти последние дни за то, что они не взяли меня с собой в путешествие. Пускай. Хорошо, что поехали. Они сами отдохнули, это главное.

Я вообще слишком много злился, много на кого беспричинно злился. Я излишне критиковал себя и других. И как же много я ленился, как мало совершал.

И снова я вижу в своем затуманенном, больном сознании посиделки с друзьями. Но, кажется, сейчас меня опять утянет в чужой мир, и я опять окажусь в обшарпанной больнице… Но нет. Я не хочу. Дайте мне побыть с друзьями.

Я вижу, как мы все вместе сидели в каком-то баре и душевно общались. Те славные времена, когда я еще не грубил почем зря своим товарищам и не выклянчивал у них деньги. Кажется, мы спорили о кино.

– Да нет же, именно Рейнольдс и будет там сниматься.

– А я тебе говорю, нет! Он так плох был в предыдущих фильмах – ты вспомни, каким говном получился «Зеленый Фонарь». Рейнольдс просто не может быть!

– Ну конечно он, Рейнольдс! Он же как раз и в «Росомахе» появлялся… Кажись!

– Нет! Не Рейнольдс!

– Рейнольдс!

– НЕТ, НЕ РЕЙНОЛЬДС!

Я слушаю спор друзей, которые куда больше моего увлекаются кино, и, вспомнив имя актера, в попытке их передразнить начинаю сам громко вещать:

– РЕЙНОЛЬДС, РЕЙНОЛЬДС! РЕЙНОЛЬДС!

Я кричу, все кричу, и вот я вроде уже пробудился, но имя по-прежнему звенит у меня в ушах. Странно. Доктор снова подошел, как будто он меня слышит.

Но я больше не могу ничего сказать. Доктор стоит, почти не двигаясь. И, как в замедленной съемке, уголки рта, что только-только расплылись в улыбке облегчения, опускаются.

За тем, как врач медленно разворачивается, я наблюдаю сквозь смыкающиеся веки. В страну беспамятства я отправляюсь в последний раз.

И вот я открываю глаза, а рядом – женщина. Кажется, я вовремя пробудился: она как раз присела, чтобы…

– Ой, а кто это у нас проснулся? Радость-то какая. Ничего, дорогой, лежи, не вставай. Я тебе почитаю.

Она раскрывает потрепанный томик на месте, заложенном закладкой, и принимается мне читать. Так странно, слова на английском, но их смысл – какой-то мой, родной. Я понимаю эти строки, как будто мне их уже читали…

«Пусть ничто не тревожит ваши сердца. Верьте в Бога и верьте в Меня.

В доме Моего Отца много комнат, и если бы это было не так, то разве Я сказал бы вам: «Я иду приготовить место для вас»?

И если сейчас Я пойду и приготовлю вам место, то после вернусь и возьму вас к Себе, чтобы и вы были там, где Я.

Вы знаете путь туда, куда Я иду».

Так забавно… Я ведь даже не сам читал, а только слушал – и уже успел так сильно устать. Слова уже воспринимались однообразным гулом, бормотанием, они для меня будто ничего не значат. А на глаза упали свинцовые капли. Веки сомкнулись навечно.

Едва способный двигаться, я запускаю руку под одеяло, ищу карман брюк. Что там? Из последних сил, сквозь грубую ткань штанины нащупываю кругляшок. И все, на что хватает моих утекающих сил, – зажать монетку в кулаке.

Перед тем как провалиться в бездну небытия, я слышу отзвук той фразы, что прочла вслух сиделка.

«Вы знаете путь туда, куда Я иду».

В окно бьет яркий солнечный свет. На удивление быстро поднявшись – у меня чувство, что в последний раз с такой легкостью с постели я вставал не меньше века назад, – я дохожу до окна и отодвигаю занавеску. Стоит светлый апрельский день. Приоткрыв окно, я глубоко вдыхаю запах весны – и губы сами расходятся в широкой улыбке.

Сварганиваю завтрак, завариваю кофе. И начинаю обзвон. Сообщаю родителям, что у меня по-прежнему все хорошо – я ведь изначально не планировал их мучить россказнями о своем самочувствии. Пока я говорю с ними, в сердце у меня почти нет прежней горечи. Слушаю немного об их впечатлениях от поездки, признаюсь, что очень жду их возвращения и просмотра фотографий. Папа с мамой признаются, что будут только рады. Папа. С мамой.

Звоню друзьям.

Что Женя, что Костян воспринимают новость о моем выздоровлении как нельзя открыто и добродушно. Ну разумеется Женя успевает посетовать на то, сколько времени я потратил зря, что мне стоило сразу его послушать и не лезть в эксперименты с осознанными сновидениями, но я принимаю его слова не как издевательство, а как дружескую заботу. Костян просто рад за меня – и на его расспросы о том, когда пойдем отмечать, я уклончиво отвечаю: «Да как-нибудь потом…». Да, хватит с меня алкогольных приключений. Хотя бы на пару недель. Пишу к тому же Леше и Егору, благодарю и их.

Не забываю и про проблемную коллегу Аню. Пишу ей объемное сообщение, в котором описываю то, как вижу наш конфликт, попутно подчеркивая ее сильные стороны и извиняясь за свое дурное поведение – как давнишнее, так и недавнее, – и с легким сердцем жму Enter.

Последний разговор – самый непродолжительный. И он дается, как ни странно мне в этом себе признаться, легче остальных. Я говорю, что буду скучать. Я извиняюсь за то, какими словами успел назвать ее по телефону в день расставания. Я говорю, что она сделала мне очень больно. На прощанье я желаю ей удачи и кладу трубку. Да, Катя поступила некрасиво. Но отныне и впредь я буду осознанней выбирать, как и на что мне реагировать.

Тут с улицы доносятся голоса пары девчонок:

– Ну, а чо? Чо он-то?

– Прикинь, он мне стихи читал. Есенина, что ли. Про розы, блин!

Ухмыльнувшись тому, что, по всей видимости пришла-таки весна, я закрываю окно от греха подальше от таких вот криков. Снова дохожу до кухни, наливаю еще кофе – в этот раз самую большую кружку, какую можно найти в доме.

Дохожу до компьютера, включаю его и без лишнего промедления открываю почту, где меня ждут выполненные упражнения группы Elementary. Распечатываю. И принимаюсь за проверку.

Но прежде чем погрузиться в манифест моей обновленной эффективности, я ставлю локти на стол, сцепляю ладони в замок в благодарственном жесте и шепчу:

– Спасибо, Эдгар. Спасибо.

Благодарности

Спасибо моей жене Соне за помощь с первым вариантом рукописи и за то, что не боялась говорить все так, как есть. Спасибо Диме Лагутину, талантливому автору и близкому другу, который помог с редактурой первых глав.

Спасибо Крису Бейти, основателю движения NaNoWriMo (National Novel Writing Month). Вооружившись его книгой «Литературный марафон», я за месяц написал черновик в 50 тысяч слов, а потом три года оттягивал редактуру. Опыт был ценный, но больше роман за месяц я писать не буду – слишком много правок.

Спасибо редактору АСТ-Мейнстрим Екатерине Гришиной. Она облагородила мой чумазый черновик, и тот факт, что мне довелось с ней поработать – большая удача.

Спасибо ребятам из «Moderat», чьи альбомы «II» и «III» я слушал, пока работал над черновиком.

Спасибо книгам «Edgar Allan Poe: The Fever Called Living» Пола Коллинса (Paul Collins) и «Эдгар По. Сумрачный гений» Андрея Танасейчука – из них я почерпнул основную часть биографического материала.

И спасибо тебе, дорогой читатель. Надеюсь, что скоро увидимся вновь.

Getting Things Done, GTD (в переводе с англ. – «доведение дел до завершения») – методика повышения личной эффективности и одноименная книга бизнес-тренера Дэвида Аллена.

Метод «Помидора» – техника управления временем, которая предполагает разбиение задач на 25-минутные периоды («помидоры») с короткими перерывами.

Айн Рэнд (1905–1982) – писательница и философ. Известна романами «Источник» и «Атлант расправил плечи». Создательница объективизма. Рэнд превозносила разум как единственный источник приобретения знаний и отвергала веру и религию. Поддерживала рациональный и этический эгоизм и отвергала альтруизм.