«И был день, и была пища»

Владимир Свержин.

И был день, и была пища...

Творить жизнь - и значит творить беспокойство.

Бернард Шоу.

Мелкая серая пичуга весело раскачивалась на тонкой ветке у него над головой, оглашая заросли заливистыми трелями. Тень листвы скользила по его лбу, то предоставляя светилу щекотать глаза, то вновь укрывая лицо от назойливого вторжения. "Как мудро все же устроен мир, - не поднимая век, думал он, - эта птица, эта зелень, это журчание ручья неподалеку... И она... Это надо же, я и подумать не мог, что такое можно сделать из моего собственного ребра! Впрочем, та, что из глины, тоже была хороша. И все же эта..." Он прислушался: откуда-то неподалеку доносился её смех. "Опять, небось, ангелы слетелись. Чего это они все к ней слетаются? Может, потому, что у неё крыльев нет?"

Его ленивые размышления были прерваны навязчивым, ещё более навязчивым, чем полуденная дрема, жужжанием. Мелкое крылатое существо опустилось на щеку и, быстро суча лапками, начало двигаться к носу. Он поморщился и лениво отмахнулся. Существо взлетело, недовольно жужжа, и начало описывать круги над головой. "И все же мудрость Его порой для меня темна. Вот, скажем, эта тварь, зачем она нужна? Как, кстати мы её вчера назвали? - он напрягся, пытаясь вспомнить. - Нет, не помню. Вон тот рыжий, с гривой - лев. Тот большой, серый, у которого клыки вперед торчат - слон. Птаха над головой - соловей... Как же мы обозвали эту жужжащую мелочь? Нет, не вспомню... Надо бы спросить у Евы". Он ещё раз взмахнул в воздухе рукой, отгоняя виновницу своего пробуждения и сел, ища глазами спутницу жизни.

Она стояла у дерева, увешанного ярко-красными плодами. Огромный питон, обвившись вокруг ствола, положил голову в развилку ветвей и, посверкивая опаловыми глазами, что-то бойко вещал удивленно слушавшей его девушке. "Гм... А вчера вроде змеи не разговаривали." Он поднялся и сделал шаг, направляясь к ней. В этот самый миг змей раскрыл пасть и, сорвав с ветки яркий плод, мягко опустился к её рукам.