«Эверест»

Эверест Дарья Свирская

Читая романы, смотря ток-шоу и слушая рассказы подруг о ком-то из далеких знакомых, редко задумываешься о том, какие фортеля жизнь выкинет именно с тобой.

У каждого человека есть примерное видение своего будущего, некий, пусть даже нечеткий, жизненный план, но весь фокус в том, что жизни на это глубоко наплевать. И она, развлекаясь, подкидывает людям разной сложности задачки, прибавляя баллы одним, ставя на паузу других и обнуляя счета третьих.

Люди живут, о чем-то думают и мечтают, выводя на холсте размеренными мазками картину своего бытия, – так, как видят его они сами. Но мало кто может себе представить, что в эту картину вдруг самовольно и нагло вклинится чужая кисть, смешивая тщательно подобранные краски, искажая прорисованные детали, размывая мельчайшие подробности настоящего и незаметно ретушируя будущее.

Почти каждый из нас думает, что живет по собственному сценарию, наивно полагая, что так будет всегда. Но это ошибка. Самообман. Потому что есть неотвратимость, от нас не зависящая. И что это, – рок, судьба, высшие силы или игра невидимого кукловода, – знать не так уж и важно. Потому что сути это не меняет, а результат невозможно просчитать или подчинить некому алгоритму. Это как стихийное бедствие, – стремительное, разрушительное, неподвластное. И нельзя сказать с точностью, станет ли переживший его сильнее или сломается, не сумев устоять.

Пока я наносила штрихи, оформляя инсценировку собственного будущего, жизнь смотрела на меня с ухмылкой, перемешивая газовую сажу до жидкого состояния, чтобы одним теплым сентябрьским днем, не церемонясь, щедро выплеснуть ее на так долго создаваемую и так тщательно прорисовываемую мной картину.

Я отчетливо видела, как по мольберту стекает, собираясь в дорожки, липкая чернота, и, образуя жирные капли, падает на пол, порождая лужицу. А в ней, собираясь по крупицам, как робот из жидкого металла, проявляется маска, приобретающая черты моего врача, который по-медицински корректно подрубает мое спокойствие под самый корень, вынося неутешительный вердикт.

Ни одна черточка не дрогнула тогда на моем лице, хотя в груди разливался жар, грозя спалить мое сердце напалмом. Так со мной бывает всегда в минуты сильного волнения. Внутри все начинает гореть, грозя испепелить меня, если я не остыну, успокоившись.

Мужской голос что-то говорил и говорил, а я с трудом улавливала смысл. Его слова были лишь фоном моим ощущениям, не доходя до сознания, не проникая внутрь. Это как нестись на полной скорости в пропасть, чувствуя, что колеса автомобиля уже оторвались от земли, и он вошел в состояние свободного падения. До земли всего пара секунд, а в салоне в этот момент звучит музыка. Много ли внимания на нее обратит водитель? Не думаю, что запомнит слова. Хотя… кто знает…

В себя меня привело ощущение чужой руки на плече. Александр Семенович, в кабинете которого я все еще находилась, склонился надо мной, осторожно потряхивая:

- Валерия Викторовна, с вами все в порядке?

Я подняла глаза на его обеспокоенное лицо и, сморгнув пару раз, собралась:

- Да... Спасибо...

Жар начал рассеиваться, и возле сердца уже не было так невыносимо больно. Я сделала глубокий вдох и, наконец, взяла себя в руки.

- Вот необходимые направления, - продолжал доктор, выкладывая передо мной кипу бумажек. – В ваших интересах поскорее определиться с дальнейшими действиями.

- Да... Конечно... - Рассеянно произнесла я, и, вставая, рассеянно сгребла бумаги в кулак. – До свидания!

Словно во сне шла я по шикарному холлу частной клиники, лучшей в нашей области, где за несколько лет многочисленных посещений знала практически каждый угол. Но сейчас, с трудом ориентируясь в пространстве, словно сомнамбула, вяло доковыляла до стойки ресепшена, и, оплатив услуги, выплыла на тротуар шумного города.

Стояла теплая погода, мимо меня сновали люди, по дороге широким шумным потоком проносился транспорт, все куда-то спешили, а я словно застыла. Я пребывала в прострации, когда ощущаешь себя вроде бы со стороны, и в то же время в реальности, но не можешь избавиться от тумана в голове, который мешает видеть все четко, сосредоточиться, направить мысли в нужное русло.

Повернув наугад, пошла по улице, скользя расфокусированным взглядом по зданиям, деревьям, светофорам, не понимая, куда и зачем направляюсь. А сознание подкидывало яркие образы, которые, вспыхивая, напоминали мне, что жизнь, все же не била меня исподтишка.

Стоило признать, что сегодняшний день подкрадывался ко мне вовсе не незаметно, как всем известный пушистый зверь. И мне периодически посылались те самые «звоночки», которые я старательно фиксировала, не имея возможности хоть на что-то повлиять.

Вот перед глазами ярким пятном всплывает беседа с оперировавшим маму хирургом:

- У вас кроме мамы в семье еще у кого-то была онкология?

- Да. У бабушки. То же самое, что и у мамы.

- Не хочу вас пугать, но скорее всего у вас наследуется поломанный ген…

И следующей картинкой – я сижу в ослепительно белой комнате, положив руку на стол. Мою вену прокалывает игла и в вакуумную систему начинает сочиться бордовая жидкость. На пластиковую пробирку наклеивают штрих-код, а через пару недель приходит результат. С тех пор я знаю, что являюсь носителем гена, отвечающего за рак молочной железы, с какой-то там заумно звучащей мутацией.

Подумать только! Я - чертов мутант из американских комиксов! Это было бы смешно, если не было б так грустно.

Александр Семенович определил меня в группу повышенного риска, однако, разовьется ли болезнь, и когда это произойдет, ответить не смог. И не только он.

Я искала ответы на свои вопросы с упрямством азиатского осла, отыскивая все новых специалистов и выкладывая немалые суммы за их консультации. Но ни первый, ни третий, ни даже пятый так и не смогли спрогнозировать ни в процентном, ни в возрастном, ни во временном промежутке развитие конкретно у меня этой гадости. И тогда я вообще перестала понимать, для чего делалось то тестирование, если никакой другой информации помимо предрасположенности оно не содержало. А то, что предрасположенность есть, лично мне и так было ясно на примере моих родных.

Хотя, нет, вру...

Наверное, тогда я все еще надеялась на чудо.

Врач пояснил мне, что я могла заболеть или не заболеть. И самое паскудное во всем этом было оставаться в «подвешенном состоянии», не понимая, что можно предпринять для собственной безопасности. И как никогда раньше мне стали понятны мотивы всем известной голливудской звезды, решившейся, будучи здоровой, на удаление груди после получения анализов, подобных моим. Ибо жить, понимая, что являешься бомбой замедленного действия, не каждому под силу.

Не желая становиться безликой единицей в процентных соотношениях, выводимых врачом ради научного интереса, я вела здоровый образ жизни, вовремя обследовалась и принимала рекомендованные препараты. Но, как оказалось, этого было недостаточно. Иначе почему тогда в один прекрасный момент жизнь в образе моего доктора, ухмыляясь безумным оскалом, все же скрипуче проскрежетала на ухо: «добро пожаловать на карусель»?

Она решила сыграть со мной в игру, создав ситуацию, из которой я могла выйти множеством способов. Ну, или не выйти. Ведь карусель может и закружить до потери пульса, и сбросить с высоты в пыль, если не удержишься при крутом вираже, вверх тормашками.

Вот так в один миг мое существование разделилось на «до» и «после». Все, что было до сегодняшнего дня, вмиг обесценилось, показавшись мелким и неважным. А «после» было закрыто плотной пеленой неизвестности, и пробьюсь ли я за нее, было тем еще вопросом.

Именно эта неизвестность пугала сильнее всего. Даже сильнее опасности проиграть в борьбе с болезнью.

Все эти мысли, накладываясь друг на друга, варили в голове вязкую кашу. Я шагала по тротуару, не понимая, куда иду и зачем. А в виски набатом били молоточки, отсчитывая последние минуты моей прежде спокойной жизни.

Да уж, кому-то сверху было явно скучно смотреть на мое размеренное существование, – тихая семейная жизнь, муж, дети. И зачем-то нужно было все усложнить, ударив по лицу наотмашь, требуя раскрыть глаза и, наконец, проснуться. Но тогда я еще не понимала этого.

Понимала лишь одно, – что не сдамся, и буду держать удар, без страховки шагая в этот навязанный жизнью долбанный аттракцион.

Домой, как ни странно, не хотелось. Ноги принесли меня в какую-то кофейню, где я, усевшись за столиком у витрины, заказала чашку мокко с высокой шапкой взбитых сливок. Руки же в это время сами потянулись к телефону и набрали номер единственного человека, голос которого сейчас хотелось слышать.

- Да, дорогая? – Бодрячок с той стороны пространства создавал иллюзию присутствия, хотя я прекрасно знала, что на самом деле нас разделяли тысячи километров.

- Дусечка, у меня проблемы, - огорошила ее без приветствия и вступлений.

Я знала, что она могла быть жутко занята, но не хотела разрывать звонок для повторной попытки. Хорошо помня пословицу о том, что горе - не калач, пополам не разломишь, сейчас, в этот самый момент времени, переживала ее полнейший крах, потому что, деля свою беду пополам, я проговаривала ее вслух, признавала, принимала.

На той стороне трубки молчали. Потом я расслышала тяжелый вздох, и ее хорошо поставленный голос приказал успокоиться. Собственно, к этому времени я уже была спокойна как слон, но она, моя извечная соседка, одноклассница и подружка, а в одном флаконе и наимудрейшая женщина на планете, знала меня как никто.

Дуся будто не просто чувствовала, а видела собственными глазами, как под основательно возведенную стену моего внешнего спокойствия с нечеловеческой скоростью лезут корни страха, кроша и разрушая ее бетонное основание.

Я бы все поняла, сбрось она вызов, или положи трубку сразу же после моего сообщения. Работа в МИДе не предполагала отвлечение на личные звонки. Но, как я узнала позже, тогда она, прервав какое-то важное совещание ради минутного разговора со мной, сумела найти такие правильные и такие нужные мне слова.

Благодаря им, туман в голове благополучно рассеялся, а я, выйдя из кафе, подставила лицо теплому ветру, дав себе зарок не раскисать и не сдаваться без боя.

Домой совершенно не тянуло. Без детей там было пусто, но я, обычно хорошо переносящая одиночество, именно сейчас не хотела оставаться одна. Поэтому долго бродила по парку, присматриваясь к зелени травы, прислушиваясь к сиплой трескотне каких-то птиц, жадно вдыхая воздух.

В мозгах пульсировал проблесковый маячок красного цвета, а сопровождавший его звуковой сигнал кричал о том, что моя жизнь может закончиться очень скоро. Но ведь этого нет в планах ни у одного из нас – закончить земной путь в тридцать семь – не так ли?

Я осознавала, конечно, что рано или поздно каждый человек умрет. Так запрограммирован естественный процесс бытия. Но применительно к себе никогда не отмеряла года.

Сколько бы я хотела прожить? Семьдесят? Восемьдесят? Девяносто лет? Никогда не думала об этом. И вроде бы не страшно было поменять один мир на другой, да только теперь, при переходе от теории к практике, до странности сильно хотелось задержаться, ведь, оказывается, я столько всего не успела!

Какие глупые мысли в тот момент лезли мне в голову: я сожалела о том, что так и не научилась гонять на байке, не прошла по извилистым улочкам Праги, не смогла реализовать себя в профессии, так и не успела родить. Неужели мои тридцать семь лет пролетели никчемно?

Ну уж нет! Никчемной я свою жизнь назвать никак не могла: я вырастила двух прекрасных, пусть не биологически, но моих детей!

Я бесцельно бродила, стараясь выветрить из головы так некстати прилетавшие мысли и обрести прежнюю невозмутимость, после того как моя устоявшаяся жизнь стремительно теряла ясность очертаний. Как весь мир теряет очертания в наступающих сумерках, моем самом нелюбимом времени в сутках. Когда это уже не день, но еще и не ночь, а какое-то серое вязкое марево, в котором я отчетливо не вижу лиц прохожих и дорогу под ногами. У меня плохое зрение, но даже в линзах или очках в серой сгущающейся полутьме чувствую себя неуверенно. А сегодня именно в это время возвращаюсь домой. И именно в таком состоянии находится моя душа – в мутных осенних потемках.

Открываю ключом дверь и вхожу в полумрак просторной квартиры. Семь вечера, но она все еще пуста. Дети уже две недели как стали студентами престижных вузов, учатся и живут в столице. Муж как обычно пропадает на работе и вернется не раньше, чем через час.

Привыкнуть к отсутствию детей все еще непросто после того, как мы прожили под одной крышей столько лет. Да и им тоже, наверное, не так легко разлучаться, ведь они – двойняшки. Но сын выбрал международный менеджмент и теперь учится в институте бизнеса, а дочь поступила на факультет дизайна в институт современного искусства.

К отсутствию мужа я, напротив, давно уже привыкла. Потому что это было естественным состоянием нашей семьи – его безусловная и неограниченная преданность работе. И я смирилась. Только вот приняла ли?

Прошлепала босыми ногами по паркету в сторону детской и нажала кнопочку включения ноутбука. В скайп сразу же постучала Марина, поделившись последними новостями. Следом за ней отметился и Михаил.

Мишка и Маришка - так я называю детей - были первым радостным пятном в сегодняшнем дне. А потом меня набрала Дуся.

Я знаю ее столько, сколько помню себя. Наши родители были соседями, мы с ней попали в одну группу детского сада и в один класс. Ехать учиться в столицу тоже решили вместе. Поступали в один вуз, прожив большую часть студенчества в одной комнате, а потом мне пришлось вернуться домой, в то время как она осталась, построив головокружительную карьеру.

Беляева Евдокия Борисовна – женщина строгая и неприступная, и, наверное, только мне позволяется звать ее Дусей, Дуськой, Дульсинеей и иногда даже Дулей. Ну, может быть, еще Ваньке, с которым они женаты со времен студенчества и по сей день счастливы.

- Лерок, привет! Давай снова по порядку и с подробностями. – Ее подход к делу растягивает мои губы в улыбку, - эта деловая колбаса всегда так, без прелюдий, четко по делу.

Я пересказываю ей разговор с врачом, свои сомнения, перечисляю вопросы, оставшиеся без ответов, и свое огромное желание побыстрее закрыть этот вопрос с минимальными для себя потерями.

- Ты делала пункцию?

- Нет, Дусь, не далась.

- Понятно, Лер. Значит, слушай сюда: нос не вешать, собирать вещи и приезжать в Москву.

- Когда, Дусь, и зачем?

- Желательно побыстрее. Покажем тебя столичным специалистам и предъявим перечень озвученных тобой вопросов. Кто ответит, с тем и будем дальше общаться, дело я говорю?

- Конечно, дело, только… - застопорилась я.

- Только что? – Хмыкнула подруга, - рабовладелец твой не отпустит? Так ты в отпуске теперь, честно заслуженном, и имеешь полное право на отдых. А вопросы здоровья вообще обсуждаться не должны!

- Ты права, Дусь, права. Я приеду… - хочу сказать, что мне нужно обсудить все с мужем, и что постараюсь вырваться побыстрее, но она бесцеремонно меня перебивает:

- Конечно, приедешь, куда ж ты денешься! Электронный билет уже у тебя на почте, так что не тяни там со сборами, вылет завтра в пятнадцать ноль-ноль, а там Ваня встретит.

На глаза навернулись слезы. Поздним утром подруга узнала мои новости, а уже к вечеру у нее не только выработана стратегия, но и расписан план тактических действий. О, как же я ее люблю!!!

- Спасибо тебе, Дусечка, - говорю срывающимся голосом, пытаясь сдержатья и не зареветь. Но ее не проведешь, и она безошибочно угадывает перемену моего настроения:

- А ну отставить там, слышишь, Лер? Тоже мне, мокрица!

- Слышу. - И невольно улыбаюсь.

- Завтра увидимся, так что сильно не переживай, все хорошо будет!

- Да! – Соглашаюсь я, странным образом успокаиваясь.

Дуська, попрощавшись, отключается, а я вхожу в электронную почту и распечатываю присланный ею билет, в очередной раз поражаясь ее знанию меня. Она ведь фактически не оставила мне выбора: даже если Лёня будет недоволен, между нежеланием расстраивать его, уступив и никуда не поехав, и нежеланием допустить просрочку билета, я выберу второе.

Хлопоча на кухне, услышала звук закрывшейся двери. Пришел Леонид. Странно, сегодня я впервые задумалась о том, что он всегда открывал дверь самостоятельно. А мужья во всех знакомых мне семьях пользовались звонком. Чтобы открыли не они, а им, чтобы встретили, высказали приветствие, радость от встречи, обняли, поцеловали. У каждой семьи была своя церемония, а мой муж, судя по всему, придерживался иной точки зрения. Вернулся хозяин, в свой дом, зачем предупреждать о себе? Очевидно, он был уверен в том, что его ждут, и не нуждался в каком-то особенном ритуале.

Переодевшись и вымыв руки, он протопал на кухню, уверенный в том, что там его ожидает горячий ужин. Все так и было. Но вместо двух тарелок стояла одна. Мне есть не хотелось совершенно. Он же, коротко поприветствовав меня, спокойно расположился за столом и приступил к еде.

Меня почему-то покоробило это. Он не поинтересовался, как у меня дела, ела ли я, почему вообще накрыто только на одну персону. Приняв все как должное, он, поев, встал из-за стола, и, бросив короткое «спасибо», направился к телевизору.

Почему раньше я не заостряла внимание на подобных мелочах?

Отстраненное или откровенно угрюмое настроение Лёни я всегда старалась понять, «войдя в положение», сгладить, ведь у него непростая работа, на которой он так устает! Похоже, я списывала на усталость как его рассеянность в отношении меня, так и отсутствие интереса к моим делам (ага, какие могут быть дела у домохозяйки?). Однако в полном отсутствии интереса я упрекнуть его не могла: ему всегда было небезразлично, как я выгляжу и во что одеваюсь.

Он расслабленно полулежал на диване, небрежно перещелкивая каналы, я же стояла в проеме двери и смотрела на него новым взглядом. А в голове крутилось Дусино: «рабовладелец»!

И ведь раньше я не замечала (или не хотела замечать) очевидных вещей! Например, того, что должна была жить по определенным мужем правилам: всегда хорошо выглядеть, согласовывать с ним все свои действия, отчитываться о потраченных деньгах…

Многие его просьбы поначалу вызывали мое внутреннее неприятие, но я не хотела идти на конфликт и чаще всего уступала, со временем привыкнув. Однако, когда дело коснулось будущего детей, сумела отстоять свое мнение до конца.

Леонид хотел, чтобы образование они получали на месте, я же считала, что обучение в столичном вузе более перспективно. Дети тоже были на моей стороне, поэтому втроем мы его убедили, хотя муж и высказал мне потом много всего разного и местами обидного.

Потом, отойдя, он объяснил: хотел, чтобы дети продолжали жить с нами как можно дольше. Я поняла его и простила, зная, как сумасшедше он их любит, как заботится о них…

Я и сама бы очень этого хотела, но еще больше хотела, чтобы они имели больше возможностей, нашли себя, хотела дать им самое лучшее, - образование, работу, будущее.

Да, похоже, сегодняшний день определенно впишется в историю моей жизни как поворотный. Вон, сколько мыслей отправлено на пересмотр!

- Лёнь, - обратилась я к нему, подходя к дивану и присаживаясь рядом.

- М-м-м - промурчал он, даже не повернув головы в мою сторону. – Видимо, настроение было паршивое. И этим он тоже всегда удивлял меня: то ласковый и милый, то холодный, как неприступный айсберг.

- Я была у врача сегодня.

- Я в курсе, - все так же односложно ответил он, заставляя меня стиснуть зубы. Он молчал, явно ожидая от меня продолжения. Ну да, ведь я же обычно все рассказывала сама: что случилось, что купила, куда ходила. Но сейчас мне не хотелось перед ним отчитываться, ведь муж, знающий, по какой причине его жена пошла в клинику, спросил бы ее о результате визита либо по телефону, сразу после приема, либо едва переступив порог.

Что ж, раз ему не интересно, решаю сразу поставить перед фактом:

- Я уезжаю завтра…

- Куда это? – Насмешливо спросил он, приподняв бровь. Этот жест всегда действовал на меня безотказно: залюбовавшись его совершенным лицом, я иногда могла потерять нить разговора и согласиться со всем, что он скажет. Но не сегодня. Мой красавец-муж уже не действовал на меня как удав на кролика.

- В Москву. Мне нужна дополнительная консультация специалиста.

Леонид некоторое время молчал, всматриваясь в мое лицо. Не знаю, что уж он хотел там отыскать, но последующие его слова повергли в шок:

- Мы не можем себе этого позволить.

Он так и не услышал историю моего визита к доктору, не спросил, для чего нужна новая консультация, и почему именно в столице. Он переживал только за свои деньги!

Зарабатывал мой муж очень прилично, поскольку ни я, ни дети, ни в чем не нуждались. Но при этом жили мы весьма скромно, ведь я экономно вела хозяйство, не допуская излишних трат. Я догадывалась, что большая часть доходов Леонида откладывается, и на самом деле он мог позволить себе очень и очень многое, если б захотел.

- Евдокия прислала мне билет, и тебе не нужно ничего позволять, - успокоила я его, вспоминая, сколько денег сейчас хранится на моей карте.

После свадьбы Леонид настоял на том, чтобы я бросила работу и посвятила себя семье. Росли дети, требуя пристального ежеминутного внимания, и я согласилась. Он был единственным кормильцем и добытчиком, но уже с первых месяцев совместной жизни меня удивили некоторые вещи.

Например, мне еженедельно выдавалась на расходы определенная сумма, о трате которой я должна была отчитаться перед ним. Если я не укладывалась, он добавлял, но смотрел отчеты более пристально, выговаривая мне, что те или иные покупки были напрасными.

Сначала меня это очень напрягало, более того, я видела в этом нечто для себя унизительное, но потом привыкла, списав на его педантичность. Но годы шли, дети взрослели, а я все больше хотела иметь собственные средства, которые смогу потратить, куда и как пожелаю, без отчета о каждой паре колготок или бутылке шампуня.

Два года назад Миша помог найти удаленную работу – вести управленческий учет небольшой компании, составлять для нее аналитические справки, таблицы, отчеты. Все по моей специальности, ничего сложного, да еще и находясь дома. Также он помог мне открыть электронный счет и получить по почте пластиковую карту. О, с каким наслаждением я спускала в обществе детей свою первую зарплату, радуясь, что не напрасно караулила у подъезда почтальона несколько дней подряд!!!

Потом та компания привела еще одного клиента, и теперь я имела пускай небольшой, но стабильный заработок, который оседал на моей пластиковой карте, о которой я «забыла» сказать мужу.

- Так бы и сказала, что со своей подружкой хочешь встретиться, - пробормотал Леонид, и снова уставился в экран телевизора.

До сегодняшнего дня я бы обязательно обняла его, уверила, что это не так, и что мне нужно уехать действительно по делу. Убедила бы его в необходимости этого шага. Наверное, я бы к нему приласкалась, сказав, что уезжать от него мне совсем не хочется. А сейчас (даже странно!) я этого делать не желала. Да еще и взяла обида из-за его странной реакции на происходящее, хотя за годы совместного проживания я уже научилась ровно воспринимать перекосы в его настроении.

Что я ожидала от него? Не знаю. Может быть участия? Человеческого тепла? Сочувствия? Того, что он предложит помощь? Найдет выход из положения?

И сама не знаю, чего. Потому что мой муж по сей день был для меня непредсказуем. Потому что его настроение было для меня тайной за семью печатями.

Он мог быть милым и заботливым, а потом игнорировать меня по несколько дней. Романтический вечер и страстная ночь могли перетечь в день, расцвеченный вспышками его раздражительности. Он мог замечать все вокруг, расспрашивая в деталях, как я провела день, а потом неделями не проявлять к этой теме никакого интереса.

Сначала от таких эмоциональных качелей захватывало дух, побуждая желание покопаться в себе, понять, что послужило толчком к этим переменам. Не находя ответов, я интересовалась ими у него, еще более усугубляя ситуацию.

Лёня твердил, что мне показалось, что я себя накручиваю на ровном месте, что у меня ПМС, и нужно больше отдыхать, не заморачивая голову ерундой.

С течением времени я научилась не принимать на свой счет странные проявления его характера. Так и прошли наши годы, словно под контрастным душем, что, несомненно, очень закалило меня.

Сегодня у Лёни был один из дней спокойного периода с характерной обратной связью, похожей на безразличие. Именно поэтому мне совершенно не хотелось анализировать наш разговор.

Мне было серо и пусто. Даже тот факт, что Леониду свои деньги важнее моего здоровья, задел лишь самую малость.

Что бы изменили мои душевные терзания? В нем – ничего. А я сегодня и так достаточно перенервничала, и мысленно была уже там, со своими друзьями, которые, как оказалось, были мне намного ближе законного мужа, в браке с которым я провела целых 16 лет!

Москва встретила меня легким дождиком и огромным букетом мелких хризантем, похожих на ромашки с зеленой серединкой. А еще медвежьими Ванькиными объятиями и кружением меня, поджавшую ноги, прямо посреди зала прибытия.

Чмокнув в щеку, этот двухметровый шкаф в темно-сером костюме от Canali хорошо знакомым мне жестом убирает с глаз непослушную пепельно-русую прядь, и, прищурив глаза цвета некрепкого кофе, выносит вердикт:

- Хороша, чертовка!

На что я сквозь улыбку возмущаюсь:

- А где же «здрасьте»?

Ваня, сложив руки «по швам», стремительно превращается в букву «Г», а я, поддавшись панике от мысли, что у него скрутило живот, расслабляюсь, когда он принимает обычное положение, улыбаясь на все свои тридцать два.

Выдергивая из памяти информацию о том, где он недавно побывал, наконец, соображаю, в чем дело:

- Это по-японски, что ли?

- Шаришь, детка! – Скалится он. - Это тебе и «здрасьте», и «уважаю», и «прости, если что не так».

- Барин шутить изволит? – Язвительно осведомляюсь я.

- Не-а, оттачивает искусство одзиги, - ничуть не обижаясь, просвещает он и щелкает меня по носу. Не дожидаясь ответа, ловко подхватывает мой чемодан и направляется к выходу. Я семеню за ним, и даже пытаюсь наградить тумаком, но он ловко уворачивается, уверенным шагом подходя к белоснежному «гелику».

Я, как вкопанная, останавливаюсь перед этим шикарным автомобилем, и, кажется, забываю закрыть от удивления рот. Осторожно трогаю его рукой, как будто передо мной восьмое чудо света, и это самое прикосновение ниспошлет на меня благодать.

- Да ладно!!! – Перевожу я на него изумленный взгляд. - Ты шутишь!

Ванька откровенно ржет над моей реакцией, и кнопкой брелока разблокирует двери.

- Дашь порулить? – Спрашиваю я его с затаенной надеждой.

- Да, но не сегодня.

Я кричу: «Ура!!!» и аккуратно усаживаюсь на переднее сиденье, пока он укладывает мой багаж.

Всю дорогу он рассказывает мне последние столичные новости, травит анекдоты, от которых я ухахатываюсь, отвечает на вопросы, которыми я его засыпаю. По дороге заворачивает еще и в кондитерскую, передав мне невообразимо красивую коробку.

Так я и ехала букетом в руках и тортом на коленях «для моих девочек», под которыми, он, конечно же, подразумевал Дусю и Варю, - жену и дочь, и, надеюсь, что и меня, - друга, куму и названную сестру.

Поднявшись на лифте, мы не успели подойти к двери, как она распахнулась, и мне на шею бросилась крестница, а потом, схватив за руку, увлекла в недра огромной двухэтажной квартиры, где я ориентировалась не хуже самих хозяев. Один, а то и два раза в год я бываю у них в гостях, где меня в любое время дня и ночи ждет отдельная комната.

Варя бомбит вопросами: как добралась, как папа встретил, как ее закадычные друзья Мишка и Маришка, и еще десятки других «как». Повезло мне, что я уцепила за собой чемодан, и смогла совместить приятное с полезным – болтовню с Варюхой, разбор вещей и переодевание.

- А мама где? – Успеваю спросить во время короткой паузы.

- Задерживается сегодня. У нее очень важный проект, если все пойдет как надо, ее повысят. – Говорит она, раздуваясь от гордости.

- У твоей мамы не как надо не бывает, так что повысят! – Подтверждаю я, заставляя улыбаться эту не только красавицу – натуральную блондинку-сероглазку с точеной фигуркой, но и умницу, показывающую блестящие результаты по всем предметам в гимназии.

- Как учеба? – Интересуюсь я ее успехами в выпускном классе.

- Да как всегда, на «отлично», - небрежно бросает она, как будто я спросила о погоде за окном. А ведь у нее в запасе три иностранных языка, на которых она шпарит как по-писаному.

Дуся рассказывала, сколько времени ее дочь отдает учебе, как корпит над учебниками и пополнением словарей, и что она самостоятельно пошла на курсы МГУ для подготовки к последующему поступлению.

- Умничка! – Обнимаю ее и шепчу на ухо, какая она молодец, и как я горжусь ею.

- Держи презент! – Вручаю ей коробку любимых сладостей, которые умеют делать так, как она любит, только у нас.

- Спасибо, Лер! – Благодарит она меня и тащит на кухню.

Ваня уже там, но толку от него в этом помещении никакого. Максимум, на что он способен, - что-то разогреть, соорудить бутерброд или залить кипятком заварку. Поэтому берусь за дело, засучив рукава, а Варюха мне во всем помогает.

Пока мы с крестницей готовим ужин, Иван активно нас развлекает, что у него называется «моральной помощью». Мы с Варей дурачимся, хохочем, и даже разбиваем некстати подвернувшуюся под руку чашку, но зато какой результат!

Стол выше всяких похвал: печеная картошка, селедочка, грибочки, говядина по-строгановски и свежие овощи в Ваниной сервировке так и просятся на обложку кулинарного журнала. Ну хоть в чем-то пригодился!

Мы втроем стоим над столом, не заметив, как сзади на носочках подкрадывается Дуся, полюбопытствовать, над чем это мы тут коллективно зависли.

- Вот это красотища! – Резюмирует она, заставляя всех обернуться.

Я, ойкнув, обнимаю ее, Варюха присоединяется, а Иван терпеливо ждет, пока мы натискаемся, чтобы сгрести ее своими ручищами и держать, не отпуская, целую вечность. Когда он начинает ее целовать, Варя закатывает глаза, а я, тактично отвернувшись, интересуюсь:

- И часто у них так?

- Да постоянно!

- А мы, между прочим, все слышим! – Отзывается Иван и приглашает всех к столу.

- Решили по русской кухне сегодня пройтись? – То ли спрашивает, то ли утверждает Дуся.

- Как видишь, - отвечает Иван, отодвигая для жены стул.

- Ну, что ж, тогда… водочки? – Обращается она к Ивану.

- Это запросто! – Соглашается он и тащит из бара пузатую бутылку.

Ужин тянется неспешно за общими разговорами и расспросами о текущих делах, и, когда мы начинаем вспоминать своих однокашников, меня накрывает волна воспоминаний.

После школы мы с Дусей, с трудом уговорив родителей, приехали в Москву в вуз, где могли бы учиться вместе. Поступив, попросились у коменды жить в одной комнате общаги, и, несмотря на то, что были с разных факультетов, ин. яза и экономики, она пошла нам навстречу.

И начались студенческие будни, пестреющие редкими праздниками. Ну, как, редкими… Для некоторых праздники были чуть ли не ежедневно, но от приглашений на всякие спонтанные гулянки мы тактично отказывались.

Через месяц мы перезнакомились почти со всеми соседями, которые знали, что соли и сахара мы с удовольствием одолжим, а за деньгами на бухло или поддержкой пьяной компании стоит сходить в другое место.

На нашем этаже был холл, который негласно превращался в банкетный зал, дискотеку или избу-читальню в зависимости от нужд постояльцев. И почти в самом начале первого курса после сдачи первых зачетов этаж решил отметить международный день студента, с разрешением от коменды и танцами до утра.

Мы решили не отрываться от коллектива и заглянуть на огонек, пополнив стол для пожертвований на проведение вечеринки испеченным в четыре руки «наполеоном».

Именно там и произошла судьбоносная встреча. Дуся познакомилась с Иваном, а я – с Виталиком.

Ваня тоже учился на иностранных языках, но в параллельной группе, и, оказывается, с самого начала учебы заприметил Дусю. Виталик же был на курс старше и забрел сюда случайно, по приглашению какого-то знакомого. Так и родилась наша четверка, легко и непринужденно, тесно объединившая всех нас на незаметно пролетевшие три года.

Сначала мы просто дружили. Общались, ходили друг к другу в гости с этажа на этаж. Позже я узнала, что Виталик после знакомства с нами переселился в общагу из съемной квартиры и на время запрятал автомобиль в гараже. А все потому, что мы, как-то рассуждая о социальном статусе, высказали с Дусей мнение, что бедный богатому не товарищ.

Ванька тогда криво усмехнулся, а Виталик изменился в лице, но никак не прокомментировал. Я разгадала ту сцену позже, когда неугомонная «сорока» принесла на хвосте, что эти парни относятся к категории «мажоров», а мы с Дусей, оказывается, «серые мыши», «лимита» и «выскочки», которые непонятно как отгребли самые лакомые куски на потоке.

О, когда мы обо всем узнали, случился Армагеддон. Мы рвали и метали, сначала склоняя наших мальчиков вдоль и поперек между собой, а потом уже и при личных встречах. Только Ванька, насколько я поняла, догадался закрыть Дусе рот поцелуем, а вот Виталик, выслушав мои претензии, просто собрался и молча ушел.

Потом я здорово жалела, что поругалась с ним, особенно, наблюдая за счастьем ДусяВани. Но он вернулся спустя долгие-долгие, растянутые до бесконечности дни, чтобы объясниться:

- Пойми, Лера, я тот, кто есть. И не могу поменять родителей или заставить их разориться ради твоего спокойствия.

Но к тому времени я, измученная собственным самоедством, была полностью согласна с его доводами, в душе признавая собственную неправоту, и раскаиваясь.

Мы помирились. И солнце снова стало ярче, а воздух вкуснее.

У наших пар шло все как-то параллельно. Поцелуи, свидания, влюбленности. Виталик вытащил все же из гаража свою машину, проворчав, что это удобство и время, и вообще, телега на колесах, не более. Ничего себе, телега, подумала я, иномарка последней модели! И мы, естественно, оценили, почти каждые выходные выезжая на природу, знакомиться с окрестностями столицы, или на шашлыки на дачу к Виталику.

У Вани тоже имелся автомобиль. Но он, пытаясь отстоять перед родителям собственную независимость, не пользовался не только им. Он не принимал от них никакой помощи, подрабатывая вечерами на разгрузке вагонов, хорошо учился, чтобы получать стипендию, жил в общежитии, ведя жизнь обычного студента.

Все шло хорошо. Виталик с Иваном сдружились, и наша четверка была неразлучна. Ровно до того момента, как он решил познакомить меня со своей мамой.

Она невзлюбила меня с первого взгляда. Это я поняла на интуитивном уровне, ей ничего не нужно было озвучивать. А говорила она, надо сказать, только хорошие вещи. Все культурно и интеллигентно, только глазами своими как зыркнет, и, кажется, испепелит.

Видимо, не ко двору пришлась моя родословная. А может типаж не тот, - я так и не узнала. Только с тех пор Виталик стал меняться. Сначала забывал о моих просьбах, после стал слишком занят для встреч, а потом и вовсе уехал на три месяца на какие-то заграничные курсы.

Его мама сама нашла меня в общежитии. Без приветствия и вступлений, она перешла сразу к цели своего визита:

- Он у меня один. И отдавать его в руки какой-то выскочки без роду, без племени, я не собираюсь.

Понимая, что ее не переубедить, я не стала сдерживаться, выплеснув на нее свою обиду:

- А вы-то сами какого роду-племени? Дворяне? А даже если и так, что такое титул? Или его наличие гарантирует любовь к вашему сыну? И почему вы так пренебрежительно отзываетесь обо мне? Да, я из маленького города. И воспитывала меня одна мать. Ну и что? Это как-то влияет на мои человеческие качества? Или на мое отношение к Виталику?

Она, уставившись на меня, растянула губы в неестественно фальшивую улыбку и демонстративно захлопала в ладоши:

- Браво! Какой накал! Сколько эмоций! Только я тебя, милочка, насквозь вижу. И охмурить моего сына не дам. Тебе же зацепиться тут нужно. Прописку получить, мужа богатенького. Чтоб один раз напрячься, а потом всю жизнь пожинать плоды.

Годы спустя, уже будучи замужем за Леонидом, я часто вспоминала слова той фурии. Потому что она оказалась права – я вышла замуж на все готовое, а сама во многих вещах так и не состоялась.

А тогда я задохнулась от ее предвзятых предположений:

- По себе других не судят, - слышали такое? И, знаете, ваш сын лучше вас. Он, хотя бы, честнее. Не маскирует, в отличие от вас, свое ко мне отношение.

- Скоро у вас не будет никаких отношений, уж можешь мне поверить! – Процедила она и направилась к выходу, а я, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься от обиды, отчаянно бросила ей в спину:

- За что вы так со мной? Почему? Что я вам сделала?

На мгновение, когда она застыла на пороге, мне показалось, что сейчас я услышу ответ. Но нет. Она открыла дверь и вышла, оставив меня наедине со своими мыслями.

Прошло время, и Виталик вернулся ко мне во всех смыслах. Из-за границы и из периода похолодания. Он признался, что не хочет обижать ни меня, ни мать, но так не выходит. А его сердце хочет быть только со мной. Это признание было единственным за три наших совместных года, но я лелеяла его как святыню.

В конце третьего курса Ваня с Дусей поженились, а мы были у них на свадьбе свидетелями и собирались вчетвером смотаться в Чехию в их медовый месяц. Но мою радость омрачило сообщение из дома: бабушку прооперировали. И мне, наспех собравшись, пришлось ехать к ним.

Это были первые с поступления каникулы, что я полностью провела дома, и самые тяжелые в моей жизни. Бабушка требовала постоянного ухода, и мама бросила работу. Я помогала по мере сил и видела, как быстро тают ее скромные сбережения, понимая, что нужно искать какой-то выход.

Скрепя сердце, я убеждалась, что он только один: перевестись на заочное и устроиться на работу. А так как моя помощь была необходима здесь, то предстоит попрощаться еще и со столицей.

Почти все лето Виталик провел со мной. Он снял квартиру неподалеку, и в свободное от помощи маме и поисков работы время я спешила к нему, чтобы провести его вместе.

Я поделилась с ним своими планами, а он, внимательно выслушав, сказал, что я мыслю однобоко, и есть еще множество других решений.

- Например, каких? – Спросила я.

- Например, продолжить обучение.

- Ты не понимаешь, маме не на что будет жить.

- Но почему ты должна взваливать это на свои плечи? – Странный вопрос, мою голову он не посещал.

- Потому что это моя семья? – Задала я ему ответный.

Тогда он предложил нанять для бабушки сиделку, или присылать маме определенную ежемесячную сумму. Только принять этого я не смогла. Потому что это были не его личные деньги, а его семьи. И не было никаких гарантий, что у его предложения в один прекрасный момент не истечет срок действия.

В столицу мы ехали в тяжелых чувствах. Потому что я должна была решить вопрос с документами и выписаться из общаги, обрекая нас на расстояние и время вдали друг от друга.

На следующей сессии мы встретились снова, и радость была невообразимой. Мы ходили везде, как приклеенные, держась за ручку, словно в детском саду. И мой новый отъезд воспринимался очень болезненно, до совместных слез, которые не стыдно было не прятать, и его бега по перрону за вагоном уходящего поезда, в котором сидела я. Но в городе меня ждала работа, которую нельзя было потерять.

Очередного учебного периода я не могла дождаться, и отправилась в столицу раньше срока, решив устроить Виталику сюрприз. В нетерпеливом предвкушении встречи я пробралась в его комнату и стала ждать. Только, как оказалось, сюрприз ждал меня. И приятным вовсе не был.

Я сидела в полумраке, представляя, как он обрадуется нашей встрече, когда отворилась дверь, являя в полоске света моего Виталика в обнимку с какой-то белобрысой девицей. Она, прямо с порога повиснув на нем, попросила не включать свет, и полезла к нему с поцелуями. А он был совершенно не против, активно шаря руками по ее телу.

Решив, что видела достаточно, я выразительно прокашлялась, а они, отпрыгнув друг от друга, наконец-то щелкнули выключателем.

Наши глаза встретились, и я поняла, что не могу встать с этого проклятого стула, не могу пошевелиться, не то, что достойно продефилировать мимо них. Я приросла к своему месту, не отрывая глаз от уже не своего Виталика, и сотни раз мысленно спрашивала: «Почему???»

- Витас, кто это? – Растягивая слова протянула крашеная блондинка.

Что? «Витас»? Я не ослышалась? Только состояние шока позволило мне не фыркнуть и не засмеяться.

- Это моя невеста, - с небольшими паузами, твердо печатая слова, ответил Виталик, не отводя от меня глаз.

Невеста? Серьезно? Когда я успела ею стать? В какой театр абсурда попала?

- А я тогда кто? – Возмутилась эта кукла, хотя возмущаться по логике вещей положено было мне.

Все так же глядя на меня, он выплюнул:

- А ты – моя блядь…

Похоже, такого оборота она не ожидала. Да что там, его не ожидала даже я. Непривычно было слышать из уст Виталика мат, когда до этого в моем присутствии он ни разу не произнес ни единого грубого слова.

Наверное, нужно было вставать и уходить, но ноги были будто ватные, и совершенно мне не подчинялись.

Та девушка не выдержала первой. Отвесив ему пощечину, она пулей вылетела за дверь. А я, застыв как сфинкс перед пирамидой, не могла пошевелить ни единой конечностью.

Виталик медленно подошел ко мне. Опустился на колени, и, обняв за талию, устроил голову на моих ногах.

- Прости, - хрипло прошептал он. – Я виноват. Прости меня!

Но я сидела истуканом, не в силах ни двигаться, ни разговаривать. А когда он вышел за водой, чтобы привести меня в чувство, кое-как выбралась из комнаты, словила такси и уехала в первую попавшуюся гостиницу. Я не хотела, чтобы он меня искал, чтобы что-то объяснял, убеждал.

Тогда я в первый раз не хотела жить.

На следующий день, переговорив по телефону с куратором, я уехала, выпросив разрешение закрыть все «хвосты» позже, надеясь, что к тому времени соберу себя в кучу, а Виталик уже выпустится из института, и мы больше не пересечемся.

Но мы пересеклись, еще как! В Москве, после сдачи всех задолженностей, я шла в квартиру ДусяВани, которую они к тому времени снимали, и где я теперь останавливалась.

Я знала, что Ваня в пух и прах разругался с Виталиком, и, по слухам, даже набил ему морду, но подробностей Дуся мне и не сообщала, поскольку и сама перестала с ним контактировать. Предполагая, что, скорее всего, весь сыр-бор из-за нашего разрыва, поднимать эту тему не хотела.

Я шла по бульвару, рассматривая окружающий мир, и не заметила, откуда мне навстречу вынырнула эта парочка, - мой Виталик и та девица из общаги.

Глаза в глаза. Радость. Сумасшедший вихрь счастья от встречи, от того, что вижу его, уносится прочь, когда я опускаю взгляд ниже, на их сцепленные руки. А, подняв глаза вверх, натыкаюсь на пронзительно виноватый взгляд побитой собаки, который прошибает меня до основания. Потому что нельзя так смотреть. И сыграть нельзя, столько там всего понамешано! Одним только взглядом он как будто исповедывался мне во всех грехах, каялся и молил отпущения. Но мы уже разминулись, продолжая идти каждый своей дорогой.

Вечером я рассказала об этом за столом ДусяВане, озвучив свой главный вопрос:

- Одного понять не могу - его взгляда…

На что Иван, чертыхнувшись, вышел из кухни, а Дуся задала встречный вопрос:

- А колечко ты у той девушки на пальце не заметила?

- Нет. Какое колечко? – Спросила тогда, уже догадываясь, но еще на что-то надеясь.

- Это жена его, Лер. Ирина.

И тогда мне не захотелось жить во второй раз.

Потому что все мои надежды рухнули. На то, что он тогда сказал правду, и она для него ничего не значила. На то, что она была ошибкой. На то, что между нами еще что-то возможно…

Мои воспоминания прерывает осторожное Дусино покашливание. Она уже разрезала торт и деликатно интересуется, как там Лёня.

О, эти двое взаимно и бесповоротно невзлюбили друг друга, наверное, на подсознательном уровне, и, если б Леонид мог, он вычеркнул бы меня из ее жизни, а ее из моей. Но то, как переплелись эти самые жизни ко времени нашего с ним знакомства, не давало мужу ни единого шанса.

Ни разу он не был со мной у Дуси в гостях, разрешая при этом брать с собой детей. И никогда не приглашал их с Иваном к нам.

Как-то незаметно Ваня с Варей исчезли из-за стола, дав нам возможность «посплетничать». И мы действительно сплетничаем обо всех, кого знаем: Дуся рассказывает мне о наших однокурсниках, а я – о наших земляках.

Когда я, переполненная воспоминаниями, спрашиваю у нее о Виталике, она делится со мной всем, что ей известно: периодически встречает его на разных мероприятиях, он построил свой бизнес и, похоже, успешен. Все еще женат на Ирине, трое детей, в скандалах не замечен.

– Понятно. Значит, все сложилось…

Дусю ни капли не удивляет мой вопрос, она знает, что все давным-давно перегорело. Зато удивление, да еще и какое, выражаю я, когда ее пальчики с идеальным маникюром тянутся к бутылке и доверху наполняют наши стопочки.

Я вскидываю бровь: это так нехарактерно для нее, что сбивает меня с толку, а она, не моргнув глазом, поднимает рюмку и тостует одним единственным словом:

Я внутренне подбираюсь, но не спорю, и, когда мы опрокидываем в себя обжигающую горечь, подруга начинает:

- Ветровская! – По девичьей фамилии она обращается ко мне в исключительных случаях, и, похоже, сейчас один из таких. – Помнишь, я говорила тебе, что видела Лёню в Москве?

- Конечно, Дусь!

Это было лет восемь или десять назад. Леонид тогда был в командировке, но совершенно в другом городе, и я, ни на мгновение не усомнившись в подруге, доказывала ей, что она ошиблась, приняв за моего мужа другого мужчину. Тем более она видела его из окна проезжающего автомобиля, что еще более убеждало меня в том, что она обозналась.

- Так вот, Ветровская, - говорит она, снова разливая нам «горькую», но уже по половинке. - Не знаю, показалось ли тогда. Ты так убедила меня в невозможности этого, что я перестала верить собственным глазам. Только, знаешь, ведь я видела его снова.

- В смысле? - Уточняю, не до конца понимая серьезного настроя Дуси.

- В смысле: я видела в Москве твоего Леонида. – С расстановкой повторяет она.

- Когда? – Уточняю, думая в том, что у моего мужа в столице, очевидно, завелся двойник.

- Третьего сентября сего года, - уверенно говорит Беляева, а я лихорадочно соображаю, что в этот день как раз вернулась из Москвы после устройства детей по общагам и сразу из аэропорта поехала к маме, переночевав у нее, о чем заранее договорилась с Лёней. Поэтому точно знать, во сколько он вернулся, и ночевал ли, не могу. И сомнения как стая потревоженных летучих мышей устремляются в мою голову, пытая ультразвуком.

- Не может быть, - вырывается у меня, на что Дуся, выпив, даже не закусывает, роется в новеньком айфоне и протягивает его мне.

А там фотография, на которой есть дата и время съемки. И мужчина, очень похожий на моего мужа.

Хотя, кого я хочу обмануть? Это и есть мой муж.

Но не такой. Вернее, не такой, каким я его знаю.

Мужчина на фото более дерзкий, что ли. Вызывающий. Сексуальный. От него невозможно отвести глаз, как от идеальной глянцевой картинки, с которой на меня смотрит уверенный в собственной неотразимости красавец, прекрасно знающий, какое впечатление производит на представительниц слабого пола.

- Может! - Припечатывает Дуся, прерывая мои размышления.

- А где это? – Уточняю я, пытаясь определить по одежде и обстановке место съемки, но снова теряюсь, потому что одет этот Лёня вовсе не так, как дома, и тех вещей, что на нем (мне ли не знать!) точно нет в его гардеробе.

- На премьере «Осени», в столичном кинотеатре.

Узнав об этом, я окончательно убеждаюсь, что дело дрянь, и у меня нет слуховых или визуальных галлюцинаций. Потому что одна из странностей моего мужа – необъяснимая тяга к театру и кино такой силы, что на ту или иную премьеру он мог ехать за тридевять земель.

Значит, Дуся и в прошлый раз не ошиблась, - прошивает меня озарение. Но мысли потихоньку путаются, и где-то там, на периферии сознания, слабо мелькает догадка, что подруга подпоила меня намеренно, дабы я не устроила импульсивный скандал мужу или не занялась самоедством.

И вообще, я подумаю обо всем этом завтра…

Слишком уставшая, предлагаю окончить банкет, и мы выходим из-за стола нетвердой походкой, наблюдая в гостиной картину маслом: Иван в обнимку с Варей спят, сидя на диване. Неудивительно, ведь уже почти час ночи.

- Пошли спать, - говорит Дуся, - кстати, завтра у тебя прием в семнадцать ноль-ноль. Ты все документы взяла?

- Я подъеду и отвезу, так что ни о чем не волнуйся.

- Спасибо, моя хорошая!

- Спокойной ночи! – Желает мне она и направляется в гостиную разводить по комнатам своих сонь.

Проснувшись достаточно поздно из-за вчерашних посиделок, решила обойти квартиру в поисках жильцов, но она оказалась пуста. Все уже разошлись по своим делам, - учебе и работам.

Приведя в себя в порядок и колдуя над завтраком, я прокручивала подробности вчерашнего разговора с Дусей.

Леонид был заядлым театралом, и я, спокойно относившаяся к любому виду искусства, не понимала этого, но и не возражала, когда он срывался на очередную премьеру. Это была одна из немногих слабостей моего мужа, к которой я относилась снисходительно. А что? У других мужья ездят на рыбалку или в сауну в компании друзей, а то и просто крепко выпивают без всякого повода. А Лёня не пил, не курил, да и друзей у него особо не было. Так что против такого вида отдыха я ничего не имела против.

Но сегодня меня грызла непонятная тревога: почему он скрыл свое пребывание здесь? Почему, если был в столице в то же время, что и я, не связался со мной или детьми? Для чего было держать в тайне свое посещение «Осени», если он прекрасно знает, что я воспринимаю это спокойно?

Еще вчера я могла бы на эмоциях набрать его, потребовать объяснений. Но сегодня решила, что лучше сделать это при личной встрече, глядя в глаза.

Уже давно я научилась сдерживать свои порывы, потому что слишком яркое фонтанирование эмоций не нравилось моему мужу. И я старалась соответствовать его ожиданиям, научившись быть более сдержанной. В этом, несомненно, имелся «плюс», если бы не одно «но»: загоняя свои чувства все дальше и глубже, однажды я поняла, что вытащить их обратно становится все сложнее. И от этого порой становилось страшно, потому что не хотелось однажды превратиться в равнодушного ко всему, безэмоционального робота.

Как будто в продолжение моих мыслей телефон оживает, и бархатный с хрипотцой голос Леонида окутывает меня коконом сладкой ваты:

- Привет, дорогая!

- Привет! – Отвечаю я, прикидывая, что, судя по обращению, настроение у него хорошее.

- Как ты добралась, все ли в порядке?

- Да, все хорошо, Лёнь, спасибо.

- Лера… - Начинает он и становится на паузу, что для него нехарактерно. Видимо, собирается с мыслями, но я не пытаюсь облегчать ему задачу, поэтому тоже молчу.

- Прости меня, - говорит он так тихо, что я не уверена, не показалось ли мне.

Я не знаю, что сказать, считая глупым переспрашивать «за что?», ожидая покаяния.

Пауза затягивается, и Лёня, так и не дождавшись ответа, интересуется:

- Когда ты вернешься, Лер? Может, купить тебе билет? – О, как великодушно с его стороны, думаю я, но другая мысль ее обгоняет:

- Лёня! Что-то случилось?

- Нет, - быстро отвечает он, - почему ты так решила?

- Потому что ты очень редко извиняешься.

- Я думал, что ты останешься дома. – Удивляет он меня своим признанием. Он вообще слушал меня тем вечером? По-моему я все доступно ему изложила.

- У меня консультация сегодня в пять. – Напоминаю я ему о том, почему нахожусь здесь.

- Тебе, наверное, нужны деньги? – Снова удивляет меня муж.

- А сам ты как думаешь? – Задаю ему логичный вопрос, раздражаясь от того, что позавчера он не задавался мыслью, как я поеду в столицу и на что вернусь обратно. Похоже, он и вправду думал, что я блефовала.

- Думаю, что ты можешь дать мне реквизиты карты кого-то из своих друзей, и я перечислю необходимую сумму.

Вот так: они для него безымянные обезличенные люди, «друзья». И это меня очень обижает, потому что Дуся и Ваня – моя вторая семья, которая искренне любит меня и наших детей, а в ответ не удостаивается даже обращения по именам, пусть и заочно. Но Леонид упорно это игнорирует, сколько бы я до него не доносила. Поэтому озвучиваю ему непреложный факт:

- Не получится, Лёнь! Они с друзей денег не берут!

Снова в трубке зависает густое молчание, но лишь на несколько секунд, потому что я слышу мужские голоса, шум, обращение к мужу по имени-отчеству и, понимая, что он уже не один, слышу:

- Прости, не могу говорить, перезвоню позже!

Он отключается, а я щурюсь в экран, как будто он может помочь разгадать мне цель Лёниного звонка. Потому что я снова не могу понять его: позвонил, чтобы узнать, когда вернусь? Или попенять на то, что я, несмотря на его ожидания, все же уехала?

И это его «может деньги нужны»… Я тихо злюсь от понимания, что если мужчина хочет, то дает, безо всяких глупых вопросов и «если». А еще от того, что он спокойно принимает обеспечение друзьями моего перелета. Неужели его не коробит?

Не успев сделать глоток чая, слышу новую трель телефона, но это не он. Дуся.

- Лерок, я очень быстро. Ты где сейчас?

- На кухне у вас.

- Тогда хватай бумагуручку в навесном шкафу у стены и записывай, - твердит она скороговоркой, заставляя меня ускоряться.

Едва я успеваю достать искомое, как она уже диктует мне Ф.И.О. и адрес врача, напоминает захватить привезенные справки, и, извинившись, что не сможет подвезти, рекомендует проложить маршрут по мобильной карте, чтобы не заблудиться. Я уверяю ее, что прекрасно справлюсь, и она отключатся, управившись за двадцать три секунды.

«День извинений какой-то», - думаю я, и, расправившись с завтраком, решаю навестить детей.

Прикинув маршрут, решаю ехать к Мишане. Он и ко мне ближе, и к клинике. А Маришку проведаю завтра.

Подходя к зданию института, издалека замечаю группу студентов, в которой сын выделяется ростом и цветом волос. Они у него черные, как смоль, и до того живые и блестящие, будто он ежедневно использует салонный уход. Но это все гены, - Лёня тоже брюнет и тоже значительно выше среднего.

Направляясь к нему, желая сделать сюрприз, вижу, как он отделяется от сверстников и отходит в сторону. Ускоряюсь, чтобы не упустить его из виду, ведь между нами все еще приличное расстояние, но резко «жму на тормоза», увидев, кто спешит навстречу…

Первые секунды я воспринимаю это совершенно спокойно, - они дружат с детства, мало ли, договорились погулять после уроков…

Но, когда он кружит ее, заключив в объятия, а она, сцепив замком руки на его шее, приникает к губам отнюдь не дружеским поцелуем, я, честно говоря, впадаю в ступор. И резко приседаю, прячась за близлежащим кустом.

Из своего укрытия наблюдаю за тем, как они, взявшись за руки, о чем-то беседуют, а потом медленно направляются в мою сторону.

Ругая себя последними словами, не понимая, зачем нырнула в этот куст, я уже не могу обнаружить свое присутствие, ведь это будет выглядеть, как шпионаж. И в эпицентре этого форс-мажора отчаянно соображаю, как выйти из ситуации.

Выхватив из кармана мобильник, лихорадочно строчу сыну СМС:

Он остановившись, читает, и присылает ответ:

- В институте. Почему спрашиваешь?

- Хочу тебя увидеть. Уже рядом. Куда подойти?

- Я возле парадного входа. Жду. – Приходит ответ и я подглядываю, как он что-то говорит Варе, и они разворачиваются к учебному корпусу.

Выдохнув с облегчением, я аккуратно выбираюсь из своего убежища и медленно направляюсь к месту встречи, с сарказмом думая, что с сюрпризами у меня по жизни как-то не очень...

Миша ждет меня один. Как я и думала.

Радушно поприветствовав, он приглашает меня в небольшое кафе неподалеку, где мы болтаем, пока не приходит пора ехать в клинику.

Там меня уже ждали. Девушка на ресепшене завела на меня карту и проводила к двери кабинета. А я, стоя перед ней, робела открывать, как будто это был переход в другое измерение. «Вот он – пронеслось в голове, - момент истины».

Мимо прошла медсестра, и, оставив в кабинете карту, двинулась было к рецепции, а я так и не сдвинулась с места.

- Ну что же вы, входите! – Обратилась она ко мне, обернувшись, и мне пришлось, скрепя сердце, перешагнуть порог.

Я никогда не усаживалась без приглашения, поэтому оставила без внимания кожаные кресла, с любопытством озираясь по сторонам. И то, что в кабинете уже не одна, скорее ощутила, нежели увидела.

Обернувшись, убедилась в собственной правоте, увидев, как через отъехавшую в сторону смежную с кабинетом дверь входит мужчина в белом халате. И замерла, втянутая в его орбиту единым взглядом, темным, как сама ночь. Как будто со стороны, словно это не я воспринимаю происходящее.

Он будто загипнотизировал меня, иначе как объяснить свое состояние?

Все врачи, с которыми я имела дело до этого, были бесполыми существами, призванными творить добро и дарить людям здоровье. А сейчас я стояла перед брутальным мужчиной с сединой на висках, тяжелый взгляд которого исследовал покруче рентгена. Он, судя по всему, пытался составить обо мне свое мнение, а я, как кролик перед удавом, была обездвижена, пытаясь спастись от обрушившихся на меня волн его мужского начала.

Пригласив властным жестом садиться, он начал прием, во время которого я чуть ли не кожей ощущала перемены в его настроении. Как я поняла, Дуся потянула за какие-то ниточки, чтобы меня приняли именно сегодня. И это, видимо, не нравилось доктору. Скорее всего, он рассчитывал увидеть перед собой гламурное сокровище, которому для полного счастья не хватает пары силиконовых шариков. Но я лишь молча протянула ему ворох привезенных с собой бумажек.

Подробно ознакомившись с ними, он посмотрел на меня другими глазами.

Мы говорили долго, но, когда я вышла из кабинета, все в моей голове уложилось по полочкам, и я поняла, что прилетела не напрасно.

Вестибюль клиники нетерпеливыми шагами меряла Дуся:

- Ну наконец-то! Что там? Как? – Обеспокоенно заваливает вопросами подруга.

Вздернув большой палец кверху, я оплачиваю картой прием и, взяв ее под руку, направляю к выходу:

- Ты на машине?

- Естественно!

- Тогда погнали на кофе?

Молча едем в тишине буквально пару минут до ближайшей кафешки. А уже там я выкладываю подруге все как на духу: что пока не больна, но в любой момент из-за мутации могу загреметь в онкологию, что операция в моем случае была бы идеальным вариантом. А еще, что есть довольно серьезные риски, и, самое главное, что по квоте я в клинику не попадаю, а цена за услуги обойдется мне в шестизначную сумму. А денег таких у меня нет. И не знаю, есть ли у Лёни.

Дуся, внимательно выслушав, спокойно говорит, чтобы я сосредоточилась на основном, а деньги вообще не проблема, и они с Ванькой дадут мне на операцию необходимую сумму. Но я, ни капли в этом не сомневаясь, все же сомневаюсь в том, что смогу их взять. Потому что сумма не маленькая, не билет же на самолет, и я не знаю, как и чем смогу их вернуть.

- Ну ты и потрепала мне нервы, Ветровская! – Признается Дуся, жадно отпивая из чашки. Я думала, поседею!

- Чего так?

- Так он тебя больше пятидесяти минут держал, вместо отпущенных тридцати на пациента!

- Зато расставил все точки над «ё», - отвечаю я и мы, не сговариваясь, дарим друг другу улыбки облегчения.

- Что ты решила? – Как всегда хочет конкретики Беляева.

- А что тут решать? Нужно сдавать анализы, а потом вместе с ними сдаваться доктору.

- Это правильно, Лер! Только не затягивай, хорошо?

- Да, Дусь, завтра полечу домой, чтоб как раз-таки и не затягивать.

- Ну, что, тогда по коням? – Восклицает Дуся и направляется к машине.

По дороге я вспоминаю о сегодняшнем случае у института и делюсь с подругой информацией. Она задумчиво молчит, а потом притормаживает у кондитерской и выходит, на ходу доставая свой телефон. Вернувшись в машину, передает мне коробку и, подмигивая, сообщает:

- Вот сегодня все и проверим!

Проверкой оказывается совместное чаепитие. Оказывается, Дуся позвонила Варе и попросила пригласить к ним Мишку-Маришку, чтобы повидаться со мной, ведь завтра я уезжаю.

- А ты была права, у них чувства, - выдает мне подруга после того как молодежь расходится по комнатам, оставаясь на ночь, Мариша к Варе, Михаил – в свободную гостевую.

- И что будем делать? – Задаю ей встречный вопрос.

- Пока наблюдать. – Выносит вердикт подруга. – Не вмешиваться и делать вид, что мы не в курсе, раз они так тщательно «шифруются».

Мы перемещаемся с ней из-за большого стола к маленькому и включаем телевизор, на котором мелькает известное ток-шоу.

- Чтоб ты понимала, что такое сегодняшний врач, я озвучу тебе несколько фактов, - осторожно начинает подруга, и перечисляет заслуги известного профессионала Левина, описывая его профессиональный путь. Если уж Дуся знает все эти подробности, нетрудно догадаться, что попала я к одному из лучших, а она, наверняка приложила для этого немало усилий.

- Так что если он будет резким, несдержанным на слова или что-то не так скажет, терпи, он может себе позволить. Он мужик конкретный, и в этом его «фишка».

- Да, Дусенька, я все понимаю. И заметила. Просто не привыкла я… - Хочу развить эту тему, но Дуся перебивает, ухватив мою мысль на лету:

- Ты вообще ко многому не привыкла и от многого отвыкла. Так что будем теперь наверстывать!

Тихой сапой к нам подкрадывается Ванька и даже готовит всем по чашке чая, подавая который, все-таки тактично интересуется:

- Не помешаю?

- У меня нет от тебя секретов, - отвечает Дуся. Но Иван присаживается за стол только после того, как я дополняю:

- И у меня, брат!

Все мы в голос хохочем, вспоминая ту историю с «братом».

В начале второго курса, возвращаясь в сумерках в общагу, я заметила в подворотне четыре фигуры, одна из которых показалась мне смутно знакомой. «Наведя резкость» я поняла, что она Ванина, и, замедлив шаг, из природного любопытства решила понаблюдать, что происходит. Но, когда увидела, что трое окружили Ваньку, а потом пустили в ход кулаки, вскипела.

Я ринулась на них, плохо соображая, что делаю, ведь это были три здоровых бугая, но тогда было не до этого. Чувство самосохранения пропало напрочь, хорошо, хоть мозг не совсем отключился, и я умудрилась схватить очень кстати валявшийся на дороге дрын.

Вот так – с какой-то увесистой палкой наперевес, развевающимися волосами и громкими воплями я стала дубасить спины противника в пределах собственной видимости.

Естественно, меня скрутили. Вернее, скрутил. Самый здоровый из них, пока двое других фиксировали Ваньку. Он одной рукой играючи удерживал мое извивающееся тело, не оставляя ни единого шанса вырваться, а другой задрал подбородок вверх, чтобы, изучив мое лицо, спросить:

- Что, так сильно переживаешь за своего никчемного парня?

- Никчемные здесь вы, - ответила я с вызовом, - потому что трое на одного – это беспредел! И он мне не парень, понятно?

Тот громила присвистнул, а потом насмешливо бросил:

- А кто ж тогда?

- Брат он мне, понял, ничтожество?

Кажется, я слишком перегибала, но на адреналине, да еще в пылу недавней битвы, как никогда желала отстоять справедливость. И случилось невероятное: я почувствовала, как ослабла хватка моего мучителя, когда он скомандовал:

- Все! Харэ! Сваливаем!

Те двое отлепились от Ваньки, и все свалили в закат, а он сполз по стеночке и уселся прямо на бордюре. Я присела рядом, и он одной рукой обнял меня, потому что вторая оказалась сломанной. Так и сидели в молчании: большой парень с окровавленным лицом в разорванной рубахе и перепачканная пылью взлохмаченная хрупкая девушка.

- Так брат, говоришь? – Спросил через некоторое время Иван.

- Угу, - подтвердила я, устраивая голову у него на плече. А он притянул меня ближе и, пряча улыбку, выдохнул:

- Замётано!

В это время из воспоминаний нас выдергивают картинки телевизионной передачи, где в качестве эксперта выступает доктор Левин. В обычной одежде он смотрится еще более мощно, чем в халате: сплошная мужественность и харизма.

Какая-то наверняка известная личность сетует на то, что хочет прооперироваться в его клинике. Женщина имеет лишний вес и очень долго рассказывает о своем желании лечь на стол к известному хирургу за любые деньги. Он же слушает ее трели с нечитабельным выражением лица, а, когда ведущий просит его прокомментировать ситуацию, довольно резко отвечает:

- Жрать меньше надо!

Мы как завороженные смотрим сначала на экран, потом друг на друга, и я, в оцепенении произношу потрясенно:

Но она, похоже, тоже в шоке от такого поворота, поэтому ничего не отвечает.

Но Ваньку не проведешь. Он, оглядев нас, строго спрашивает:

- Кто это?

- Мой врач, - не отрывая глаз от экрана, шепотом произношу я.

- А ничё такой. Мне нравится!

И мы снова начинаем ржать.

Домой я летела в странных чувствах. Во-первых, мне нужно было окончательно принять для самой себя факт предстоящего достаточно непростого, сопровождаемого определенными рисками вмешательства в мое тело. Во-вторых, раздобыть денег. И, в-третьих, очень хотелось прояснить вопрос Лёниного пребывания в Москве.

По дороге домой я отправила мужу сообщение, а теперь готовилась к сегодняшнему вечеру.

Так странно: сегодня вместо предвкушения встречи у меня чистая механика: найти белье, которые нравится мужу, распрямить до идеальной ровности каждую прядь волос, придумать, какие блюда и напитки подать к ужину.

Одеваясь, чувствую себя не в своей тарелке, ведь сегодня я устраиваю романтик не по собственному желанию, а для антуража, потому что впервые преследую определенную цель и впервые собираюсь просить у него денег.

Когда хлопает дверь, я выплываю в коридор и обвиваю его шею руками, получая долгий чувственный поцелуй. Но тяну его сначала на кухню, где кормлю ужином, размышляя, как начать разговор о главном. Леонид начинает первым:

- Как столица? – Хотела бы я задать тот же вопрос ему, но еще не время.

- На месте, - отвечаю уклончиво, не зная, как лучше приступить к делу, нервно теребя подол платья. А потом скомкано от волнения рассказываю ему о поездке, о встрече с Мишаней, визите в клинику.

Леонид расслабленно слушает, как будто ему лень, и он делает мне одолжение. Только на словах о сыне в глазах мелькает неподдельный интерес, после чего он снова впадает в собственный вид меланхолии.

Я говорю и говорю, открывая перед ним боль собственной души, а, закончив, жду хоть какой-то реакции, но Леонид сидит молча. А потом вдребезги разбивает выстроенный мною и единственно логичный взгляд на ситуацию в целом.

- Послушай, чего ты от меня хочешь? – Спокойным, деловым тоном уточняет Леонид, так, будто обсуждает не здоровье женщины, с которой прожил 16 лет, а некую мелочь типа покупки бумаги для офиса.

Я потрясенно смотрю на него, словно вижу впервые. Муж при всех его особенностях всегда был отзывчивым человеком. Но сейчас его будто подменили. И я сомневаюсь, хочу ли достучаться до него…

- А, знаешь, Лёнь, наверное, уже ничего, - сказала, и поняла, что не хочу и не буду ничего у него просить. И стало как будто легче, словно с ног упали кандалы, удерживавшие меня рядом с ним, как на привязи. Я поняла вдруг, что уже не могу больше находиться в его тени. Что и сама, правда, пока не знаю как, смогу заработать. Вырваться из тотальной зависимости от него. И тогда он и слова мне сказать не сможет!

- Я думала, что хочу твоего участия, поддержки. А сейчас смотрю на тебя, и, правда, ничего не хочу.

От равнодушия близкого человека было горько. Остаться один на один со своей бедой всегда тяжело. Но и выпрашивать у него что бы то ни было я не собиралась.

Я почти встала со стула, собираясь уйти, когда Леонид схватил меня за запястье:

- Сядь! – Рыкнул он неожиданно властно, и дернул меня вниз, отчего я, потеряв равновесие, неуклюже плюхнулась обратно.

- Сколько стоит операция? – Спросил он, отбросив, словно шелуху, расслабленную лень. Пристально смотрит на меня, буравя взглядом, когда я озвучиваю оговоренную с доктором сумму.

Леонид улыбнулся какой-то странной ледяной улыбкой, не затронувшей глаз, и, смакуя каждое слово, произнес:

- Так, значит, твоя новая блажь – силиконовая грудь, которую ты решила получить за мой счет?

От удивления у меня, кажется, даже рот приоткрылся. Я не могла уложить в голове его слова, не могла поверить в услышанное, настолько дикой казалась эта ситуация, настолько циничными и унизительными для меня его слова.

Зато проснувшийся от долгой спячки внутренний наблюдатель заливисто хохотал.

- Мне странно слышать эти слова от тебя, Лёня, от человека, с которым прожила бок о бок столько лет. От человека, который давал обет быть рядом и в болезни, и в здравии. Ты говоришь сейчас так, будто я для тебя случайная встречная, которую ты знаешь без году неделя, и которая решила развести тебя на бабки, чтобы отдать дань гламурной моде.

- А разве это не так? – Кажется, искренне удивляется муж.

- Поверь, я бы много отдала, чтобы это было блажью, а не медицинскими показателями.

- По медицинским показателям оперируют тех, кто болен, - продолжает он гнуть свою линию. – А ты? Разве чем-то болеешь? Какие объективные причины для того, чтобы ложиться под нож, да еще и за такие деньги? – Очень эмоционально говорит Лёня, переходя на повышенный тон. Похоже, он действительно не понимает, или не хочет меня понять. Но и я уже не в силах сдерживаться и соблюдать спокойствие:

- В том-то и дело, Лёнь, что я не хочу доводить до возникновения болезни, только тебя, как я вижу, напрягает больше всего не мое здоровье, а перспектива расстаться с деньгами!

Он пытается мне что-то сказать, но я грубо перебиваю его, заканчивая мысль:

- Только, заметь, я ведь у тебя их даже не просила!

Не в силах больше находиться рядом с ним, покидаю кухню и запираюсь в детской, чтобы дать волю слезам от того, что самый близкий человек, как говорится, «оказался вдруг».

Но через пару часов, когда я, вволю наревевшись, сидела с пустой головой на диванчике и просто пялилась в окно, мое уединение было нарушено.

Леонид запросто зашел в детскую, которую я превратила в свое убежище, и, присев рядом со мной, молча обнял.

- Лера! Я не хочу, чтобы ты считала меня Кощеем, чахнущим над златом, - начинает он, изрядно меня удивив.

- А я не хочу, чтобы ты считал меня алчной любительницей наживы, которая хочет развести тебя на деньги! – Довольно эмоционально выговариваю я свою обиду.

- Ты права, - продолжает муж, - я откладываю часть зарплаты, и всегда откладывал. Потому что у меня есть давняя мечта – дом на побережье.

О как! Я замираю под его теплой надежной рукой, и, затаив дыхание, продолжаю слушать. А он рассказывает мне, что его делами занимается фирма, с которой заключен очень жесткий контракт. Если ежемесячно к ним не попадет определенная сумма, или Леонид досрочно решит разорвать с ними отношения, обещанных процентов не видать. Но тогда получится, что все было зря.

- Да, понимаю, странно звучит, и здоровье дороже, - продолжает он, - но, Лер, тебе же не припекает прямо завтра необходимость операции. Давай подождем до конца года, и я все тебе оплачу…

Я неверяще поворачиваюсь к нему, переживая в этот момент крах выстроенных в собственном сознании сожалений. Ведь я не могла так ошибаться! И он действительно не скупердяй и расчетливая сволочь! Это же Лёня, все тот же загадочный и близкий Лёня, с которым мы съели не один пуд соли, прожив бок о бок почти целую жизнь!!!

Мое сердце будто обернули в теплый плед, и оно начало оттаивать.

- Хорошо, Лёнь. Я, конечно же, могу подождать. – Три месяца не такой уж срок, подумала я, и, улыбнувшись своим мыслям, устроила голову у него на плече. В душе разливалось приятное тепло от того, что я не обманулась, от того, что впервые он посвятил меня в финансовые вопросы, на которые долгое время у нас было табу.

Муж гладил меня по голове, а я расслабилась и успокоилась, как подтаявший на солнце снеговик. Все ведь хорошо, чего это я?

Сейчас он как никогда был близок мне, потому что искренне поделился и посвятил в тщательно оберегаемую ранее тему.

Я узнала, что, оказывается, он всегда искал наименее рискованные способы вложения денег и, помимо контракта на управление финансами, сейчас имеет несколько коммерческих помещений, сдаваемых в аренду, прибыль от которых также вложена в инвестиционный фонд.

Я как специалист не могу не восхититься его деловой хваткой. И уверенно могу уважать его за то, что все это время мой муж не сидел на месте, основательно подойдя к обеспечению будущего семьи.

Когда он встает и протягивает мне руку, я беру ее без малейших колебаний, а он, рывком подняв меня с диванчика, подхватывает на руки, и, как в лучшие времена, несет в спальню.

Из сонной неги меня вырывает звонкая трель стационарного телефона. Им мы не пользовались уже очень-очень давно, а отказаться от него почему-то никак не решались. И вот он отработал свое существование – позвонил!

Чтобы ответить, мне приходится, сонно щурясь, шагать в кабинет мужа, который уже давным-давно ушел на работу.

На том конце провода оказалась медсестра участкового терапевта, которая оповестила меня, что Леониду необходимо пройти диспансеризацию. Как я поняла из ее слов, диспансеризация - это какой-то бесплатный, но добровольно-принудительный медосмотр для того чтобы следить за здоровьем населения.

На мои пояснения, что муж постоянно занят, медсестра попросила подойти меня за необходимыми направлениями.

Положив трубку, я замечаю на столе у мужа свои справки, которые, я точно помню, положила сверху на книжную полку, чтобы не бросались в глаза. Так у нас повелось еще с тех пор, как дети, будучи маленькими, испортили несколько важных бумажек.

Значит, искал. И подробно ознакомился с материалами.

Неужели поверил мне? Неужели понял, что мне это действительно необходимо?

От этих мыслей становится немного легче, но и неприятный осадочек все же присутствует. Что все-таки проверял, а не поверил на слово.

Через пару часов я, как законопослушный исполнительный гражданин и пациент, шагаю в поликлинику.

Участковая терапевт раньше жила в нашем доме в соседнем подъезде, и мы отлично знаем друг друга, поэтому я, заглянув в кабинет, без очереди и талона получаю приглашение войти. Она передает мне Лёнины бланки для сдачи анализов и направления к профильным специалистам, которых необходимо пройти всем ее пациентам с годом рождения как у него. А, когда я стою у двери, собираясь уходить, протягивает мне две медицинские карты – мою и мужа.

- Лера, мы переходим на электронные медицинские карты, а бумажные отдаем пациентам на хранение. Карту Леонида я должна отдать ему лично, но вы же жена…

- Конечно, я передам, спасибо!

Придя домой, я пристраиваю карты на узкой полочке, а, когда оборачиваюсь, чтобы взять их и отнести в кабинет, нечаянно задеваю локтем, и все валится на пол.

По природе я не любопытна – по карманам и телефонам никогда не шарю, клещами из человека информацию не вытаскиваю, придерживаясь мнения, - захочет, сам расскажет. Но что случилось со мной в тот момент, я объяснить не могла. Как будто кто-то или что-то дернуло меня полистать карту мужа.

Не зря говорят: «любопытство сгубило кошку». Так и меня оно подтолкнуло полистать страницы внутри картонной обложки. Сидя на корточках посреди прихожей, я пролистывала их, особенно не вчитываясь в смысл. До той поры, пока в глаза не бросился листок с рекомендациями:

Консультация и обследование уролога;

Консультация и обследование кардиолога;

Сдача спермограммы;

Забор и исследование крови, мочи;

Соблюдение полового покоя.

Что это? Не поняла?

Смотрю на дату – спустя два года после свадьбы. Тогда ему вырезали аппендицит. Но при чем здесь спермограмма и уролог?

Начиная более подробно рассматривать предыдущие и последующие после этой рекомендации страницы, натыкаюсь на слово «вазэктомия».

Уже заранее предчувствуя что-то очень нехорошее, дрожащими руками забиваю слово в поисковик, который равнодушно выдает: «Вазэктомия (лат. Vas - сосуд, проток + эктомия греч. ἐκτομή - вырезание, усечение) - хирургическая операция, при которой производится перевязка или удаление фрагмента семявыносящих протоков у мужчин. Эта операция приводит к стерильности (неспособности иметь потомство) при сохранении половых функций».

Перед глазами буквально меркнет свет, и я, кажется, теряю все ориентиры, связывающие меня с действительностью, падая на пятую точку прямо у входной двери.

Не помню, сколько это продолжается, теряю счет времени, позволяя жужжащему рою вопросов в моей голове сводить с ума своими: «как же так?» «почему?» «зачем?».

Но, когда в двери шевелится ключ, непонятным образом беру себя в руки, подбираюсь, и, выпрямившись в полный рост, готовлюсь встретить мужа.

- Добрый вечер! – Здоровается Леонид, но я, нацепив непроницаемую маску, протягиваю ему медицинскую карту:

- Я бы его добрым не назвала. Ты ничего не хочешь рассказать? – Слова даются с трудом, но я очень стараюсь, чтобы голос звучал уверенно. Пристально наблюдаю за Леонидом, замечая, что лишь на мгновение в его глазах мелькает растерянность, тут же сменяясь на абсолютно неуместное негодование:

- Ты рылась в моей карте? Откуда она у тебя?

- Это уже неважно, Лёнь, она попала ко мне в руки случайно. Объясни!

По реакции мужа я вижу, что он прекрасно знает, о чем я веду речь, но, видимо, тянет время, придумывая новую ложь.

- Просто. Скажи мне. Зачем? – Цежу я из себя слова, содрогаясь от внутренней тряски, желая услышать хоть какое-то подобие объяснений. Но Лёня стоит напротив, смотрит на меня и молчит. И, судя по виду, ни в чем не раскаивается.

Наверное, именно это заставляет меня сделать то, чего я от себя не ожидала: изо всех сил наотмашь хлестануть этой увесистой папкой его по лицу, и, бросив ему под ноги, развернувшись, уйти в детскую.

Он приходит ко мне около одиннадцати, присаживается напротив и начинает:

- Лера, прости меня! Я не хотел, чтобы так вышло.

- Когда не хотел, Лёнь? Когда делал себя бесплодным? Или когда скрыл это от меня? Или когда не разубеждал в том, что проблема, возможно, во мне?

- Я не хотел, чтобы ты узнала об этом.

- Как видишь, твое желание не исполнилось, - говорю с кривой улыбкой. – Смешно, да? Тайное действительно всегда становится явным!

- Я просто не хотел детей больше.

- Но почему прямо не сказал об этом? Почему принял решение за нас двоих?

- Ну, у нас же есть дети в количестве больше одного, говорит он, прикасаясь к моей руке.

«Твои дети», - отвечаю ему про себя. Вслух же язык не поворачивается сказать такое. Я очень люблю их, не каждая мать фанатеет так от собственных детей. Но моя нереализованная мечта побыть беременной, понять, что это такое – носить в животе девять месяцев маленькую жизнь, а потом подарить человечку целый мир, не исполнилась. А я очень хотела, чтобы это случилось со мной!

- Ты не просто скрыл это, Лёнь, ты ввел меня в заблуждение. Особенно когда я ходила по врачам, думая, что бесплодна. Ты не разубеждал меня в моих страхах. Ты не остановил меня, когда я принимала прописанные ими препараты, Лёнь. Это каким словом можно назвать?

- От препаратов не было вреда, там были витамины и иммуномодуляторы. Твоему здоровью ничто не угрожало. – Строит логическую цепочку муж, а я вырываю свою руку из его, и, поднявшись с места, начинаю нервно ходить по комнате:

- Ты отнял у меня мечту. Понимаешь? Ты не дал мне шанса стать матерью, Лёнь… Почему? Какое ты имел право решать за меня???

- Лера, ты стала прекрасной матерью, лучше и пожелать нельзя, - парирует мой муж, с упертостью осла продолжая гнуть свою линию. Но я настолько опустошена, что не могу больше. Выяснять отношения, доказывать, убеждать. Поэтому устало прошу:

- Уходи, Лёнь…

Он молча смотрит на меня какое-то время, а потом поднимается, скрываясь за дверью.

Вот так. Просто. Взял и ушел…

А на меня со следующего утра накатила апатия.

Каждый день до обеда я валялась в постели, не потрудившись умыться, причесаться и почистить зубы. Я брала ноутбук, ставила рядом с собой на кровати и ныряла в виртуал. Но не в игрушки, соцсети или форумы коллег по несчастью. Меня утянул литературный сайт, на котором были горы разнообразной литературы.

Я погрузилась в романы. В выдуманные чувства, в любовь и страсть, в те отношения, о которых можно только мечтать.

Я жила чувствами других, примеряя на себя чужие жизни, отчаянно желая подобного себе. Но все это было лишь в мечтах. А дома я еле-еле выбиралась в магазин через дорогу, готовила чуть ли не через силу, забросив даже уборку.

Но муж, казалось, ничего не замечал. Пока на столе был горячий ужин, а по углам не росли грибы, и не кружилась паутина, его, похоже, все устраивало.

Потом я перестала даже готовить. Я слышала, как вечерами Лёня приходил с работы и сам крутился на кухне, но продолжала отсиживаться в комнате. А он не заходил.

Случайно столкнувшись в квартире, мы, бывало, не перебрасывались и парой фраз, «привет-пока» - вот и все общение. Спала я в детской, читая до поздней ночи. А с утра снова читала. Это стало своеобразной отдушиной, но все отодвинутые дела и отсутствие тяги хоть к чему-либо были ненормальными.

Как ни странно, через пару недель я стала ощущать дискомфорт от того, что меня с каждым днем все больше засасывало это болото.

Где-то на периферии сознания я это понимала, но от моего понимания ничего не менялось. Так пролетел целый месяц, но новые дни календаря ничего нового в мою жизнь не привнесли. Я словно отгораживалась от всего и всех.

Редкие звонки детей и друзей выдергивали меня из отупения и бесконечных букв перед глазами. Но потом я снова возвращалась обратно.

Из этого беспросвета меня выдернула мама. Она пришла после звонка Дуси и дала мне волшебного пенделя, после которого я, кажется, собралась. И не только внутренне.

Мама воззвала к моему благоразумию, откровенно поделившись своей болью:

- Доча, неужели ты думаешь, что, будь у меня хоть малейший шанс не проходить через то, что я прошла, я бы не использовала его? Я бы воспользовалась им не глядя! А у тебя он есть. И ты не должна опускать руки из-за того, что у вас с мужем возникли разногласия. Подумай о себе сама, если больше некому!

Я рассеянно кивала, но, когда она ушла, все же крепко задумалась. Да так, что, раскрыв ноутбук, отыскала недалеко от клиники дешевую комнату в двушке у милой бабушки-хозяйки, оплатив с карты аренду на три месяца вперед.

Тем же вечером сообщила Лёне, что уезжаю в Москву на неопределенный срок. Вот так: вышла, сказала, и ушла. А утром собрала все вещи, что были моими, и погрузила в свою любимую машинку. Много места они не заняли - один рюкзак и два чемодана, - вот и все имущество.

Созвонившись с хозяйкой, обговорила примерное время заселения и, простившись с мамой, отправилась в путь.

Моя славная «мицубиси эклипс» досталась мне от бабушки. Перед смертью она позвала нас с мамой и дала четкие инструкции по поводу скопленных ею денег. Мне была завещана большая их часть с просьбой вложить в то, что принесет мне радость.

Так у меня и появилась любимая машинка, покупку которой я приурочила ко дню своего рождения. Мой расчет оказался верным: против подарка Леонид возразить ничего не мог, а права у меня давно уже были, я успела получить их, еще участь в институте.

Моя «клипса», как я назвала ее, здорово выручала. Походы по рынкам стали более продуктивными и короткими, а поездки в поликлинику, на развивающие занятия или пляж на собственном транспорте были сущим удовольствием. Лёня же, видя, как радуются дети, внес новую строку в расходы семейного бюджета. На «клипсу».

Я обожала водить. И за рулем чувствовала себя уверенно. Это было мое личное пространство, мой кайф, мой всплеск адреналина. Это были ни с чем не сравнимые ощущения – завораживающие и возбуждающие.

Вот и сейчас, плавно передвигаясь по трассе, я была целиком захвачена скоростью и звуком мотора, получая ни с чем не сравнимое удовольствие. Музыка, скорость, ветер, яркое голубое небо и манящие горизонты впереди придавали мне сил сделать то, на что я решилась.

А я решилась забрать вещи и уехать от мужа. Но не к друзьям под крылышко. А в свою новую самостоятельную жизнь, где мне придется обнулить все, что было до этого, и все начать сначала…

Но до этого начала была прожита целая, пусть маленькая, но жизнь…

Я работала в отделе социального обеспечения почти полгода, когда ко мне на прием пришел Леонид. Он оформлял пособие на детей как отец-одиночка, что, разумеется, стало предметом разговоров не только в отделе, но и во всем нашем учреждении. Все сотрудницы сочувствовали ему, восхищаясь тем, что он не бросил двойняшек, млея от одного его вида: еще бы, высокий широкоплечий брюнет с пронзительным взглядом не мог оставить равнодушной ни одну женщину. Не оставил и меня.

Я смотрела на него как на произведение искусства, картину или скульптуру. И подмечала, что он был прекрасен во всем: лицо, голос, манера общения… Я, при всем желании, не могла найти изъяна. Подкупали даже такие мелочи, как его грамотность в заполнении бланков и четкие ответы на вопросы, которые я как работник социальной службы должна была задавать. Но я никогда не примеряла его «для себя», не выказывала ему женского интереса, который тогда еще не зародился во мне.

Мои коллеги шушукались, а я невольно узнавала, что этот молодой мужчина - талантливый конструктор, который ради воспитания детей отказался от контракта с крупной международной компанией из-за того, что их мать лишили родительских прав. А теперь он работает на нашем городском заводе, но уже «навел порядок» и метит на повышение.

Когда в один из дней он попался мне навстречу и предложил подвезти после работы, я согласилась не сразу. Но он настойчиво приходил несколько дней подряд, ожидая меня за углом у старого клена. Ни мои специально подстроенные опоздания, ни отказы его не останавливали. И через неделю я сдалась.

В первый раз мы пили кофе в кафе и беседовали обо всем на свете. С ним оказалось легко, настолько, что я смогла расслабиться и не заметила, как согласилась на его ухаживания.

Ежедневно он подвозил меня после работы домой, искренне интересуясь моими делами и всем, что со мной связано, незаметно приучая к себе, приручая.

Он не пытался ко мне приставать, не делал каких-либо намеков, не просил телефон и не спрашивал о состоянии сердечных дел. Подкупало, что от него я не слышала ни одного некорректного намека в адрес женщин и тем более ни одного пошлого высказывания. Мы просто разговаривали. Как друзья. Только именно это и начало тяготить.

Я не понимала, для чего ему нужна, и много думала об этом. Ведь такой мужчина мог выбрать любую. Только почему-то его взгляд обратился на меня. Неужели он настолько одинок, что ему не с кем было просто поговорить?

Иногда хотелось выпутаться из этих непонятных встреч, потому что, в той неопределенности я не понимала, кто я ему, кто он мне, и куда все это приведет. Но, было решившись, я оставляла свои намерения, вновь попадая под его ненавязчивое обаяние, и вопрос снимался с повестки дня.

Вот так он привил мне привычку – ждать его появления, общаться с интересным собеседником, радоваться встрече.

Спустя какое-то время я стала чувствовать, что уже с нетерпением жду наших встреч, жду, когда он своим бархатным голосом спросит меня, как дела, не устала ли, посмотрит своими глубокими глазами, довезет до дома…

Я поняла, что стала зависима от этого, когда он однажды не явился. Тогда я, прождав под нашим кленом полчаса, отправилась домой восвояси. А дома дала волю чувствам, которые, столбиками аквалайзера меняли друг друга в хаотическом режиме от пика к пропасти, бросая меня то вверх, то вниз.

Сколько тогда было вопросов! «Где он?», «почему не приехал?», «наигрался?», «нашел новый объект?» и еще десятки похожих разъедали мой мозг, разбивали только-только налаженную после предательства Виталика жизнь.

Я знала, что Леонид был старше меня. Опытнее. И с трудом представляла, зачем молодому красивому успешному мужчине были нужны дружеские отношения, если по щелчку пальцев любая будет готова стать для него той, кем он пожелает.

Я слышала разговоры запавших на него девчонок, которые в подробностях описывали, что хотели бы сделать с этим красавчиком, и что хотели бы получить в ответ. Но Леонид никогда не велся на провокации. И пару раз я была даже свидетельницей того, как он довольно недвусмысленно отшивал особо рьяных поклонниц. И это вызывало уважение.

Я, узнавая его все больше, стала лелеять надежду на то, что смогу построить крепкие искренние отношения с достойным мужчиной. Надежду, которая сейчас давала трещину.

Он появился снова спустя неделю, когда я уже решила для себя, что эту ситуацию пора отпускать. Но в его планах этого не было. Наоборот, он сказал мне, что его намерения в отношении меня серьезные и попросил познакомить его с моими родными.

А за несколько дней до знакомства у нас случилась первая близость. В гостинице, что, с одной стороны, настораживало, но, с другой, было естественно, ведь он не мог привести меня в свой дом, где были дети.

Будучи достаточно корректным и сдержанным в жизни, в постели он оказался ураганом, и идеально подошел мне.

Мои родные были очарованы Леонидом. Мама, воспитавшая меня без отца, хотела для меня семейного счастья, рассуждая о том, что этот мужчина сможет мне его дать. А что, - серьезный, работящий, не курит, не пьет, детей воспитывает. Бабушка же, наоборот, не рассыпалась в комплиментах, и была более лаконичной: «Надо брать!»

Я не могла не восхищаться Леонидом как человеком, не оставившим детей, пожертвовавшим ради их воспитания крупным контрактом, и, возможно, даже карьерой. Он был именно таким в моих глазах, как описала его мама: надежным.

Я решила, что после ветреного Виталика такой человек мне и был нужен. Я хотела довериться ему – такому взрослому, состоявшемуся, ответственному.

А после знакомства с бабушкой и мамой Леонид перешел в отношении меня к активным действиям.

Иногда мне казалось, что все происходит слишком быстро, стремительно, но этот мужчина не давал мне опомниться, стирая крупицы сомнений долгими поцелуями и горячими прикосновениями. Теперь после работы мы ежедневно ездили на снятую им квартиру, где я растворялась под шквалом его искусных ласк.

В той же маленькой уютной квартирке и произошло чудо: Леонид сказал, что влюблен в меня, а я поняла, что мое сердце отдано этому настойчивому надежному мужчине.

Еще через месяц он по всем правилам попросил у мамы моей руки. Я не думала о замужестве, когда он впервые завел об этом разговор, мне хотелось просто наслаждаться тем, что происходит между нами. Но он начал работу в этом направлении, и спустя пару недель был очень убедителен, в постели выбив из меня обещание стать его женой.

После моего согласия пришла пора знакомиться с детьми…

Никогда не забуду, как эти тогда мало еще что понимающие крохи, бочком, прижавшись друг к другу и держась за руки, настороженно подходили ко мне. Маришка, чуть за спиной у брата, осматривала меня с любопытством, а он, маленький мужичок, продолжая держать сестренкину руку, посмотрел на меня с надеждой в глазах, и произнес вопросительно-утвердительное:

И все. Мое сердце с того самого дня осталось с ними.

Свадьба была скромной, но с платьем, фатой и букетом, все как полагается.

Мы заранее обговорили, что работу мне придется оставить, и я окунулась в новый и доселе неизвестный мне мир семейных будней, которые, несмотря на множество непростых ситуаций, меня не пугали.

Столько новых эмоций подарил мне статус замужней женщины! Интересные дни, не похожие один на другой, в которых мне нравилось наблюдать за развитием и проделками своих крох. И жаркие ночи с самым красивым мужчиной на свете, который помогал забыть дневную суету и почувствовать себя желанной и любимой. Этими ночами он стирал мои неуверенность и страхи, что я могу что-то сделать не так, с чем-то не справиться, что-то не успеть…

Несмотря на то, что малыши требовали постоянного внимания, я успевала сделать и всю домашнюю работу, уделяя внимание куче бытовых мелочей. Конечно, няня меня очень бы выручила, но, понимая, что муж – единственный кормилец в семье, даже не заикалась об этом.

Очень радовало, что малыши росли послушными и не доставляли много хлопот. Нет, как и все дети, они любили пошалить, разбрасывали вещи и капризничали. Но истерик и манипуляций с их стороны не было. Несмотря на то, что им только недавно исполнилось по годику, и говорить они еще толком не могли, я, разговаривая с ними, как со взрослыми, всегда могла договориться. Мы как-то быстро нашли общий язык и очень органично взаимодействовали.

Лёня уделял нам много времени, и я была счастлива. От того, что у меня есть семья, дети, красивый мужчина без вредных привычек, который нас обеспечивает. Дом у нас - полная чаша, о чем еще можно мечтать?

Но порой я мечтала о том, чтобы Леонид уделял своей работе чуть меньше времени…

Я понимала, что профессия занимала главенствующее место в жизни моего мужа. Зная, что он высококлассный специалист, я поддерживала его стремление сделать карьеру. И, когда однажды он пришел с работы растерянный, поделившись со мной своими сомнениями, стоит ли карабкаться вверх, встала на его сторону.

Тогда ему предложили длительную командировку на три месяца, после которой он смог бы претендовать на руководящую должность, и, естественно, я его поддержала.

Только с того дня, как он вернулся, кажется, и начались проблемы…

Пока его не было, я вымоталась до жути: малышня заболела, и мы пролежали пару недель в больнице. Потом они капризничали и плохо спали, и я стала превращаться в какого-то зомби, готового спать в любое время, в любом месте и в любом положении. Мама тогда помочь не могла, занятая бабушкой. Связь с Лёней почему-то была нестабильной, что тоже добавляло беспокойства.

Все дни слились для меня в какое-то бесконечно тянущееся серое марево, и я решила отвести малышей в частный детский сад, чтобы элементарно отоспаться. Ведь тогда еще я могла тратить деньги на что угодно по собственному усмотрению…

Когда Леонид вернулся, что-то неуловимо изменилось в нем, и я почувствовала это скорее на уровне интуиции, нежели визуально. Внешне он остался прежним – все тем же красавцем, которого хоть сегодня, хоть завтра отправляй на обложку модного журнала. А вот в душе… он как будто закрылся что ли… Я тогда сразу и понять не смогла за своей извечной круговертью.

Только именно тогда и начало проявляться то, что я потом назвала «странностями».

Выделение определенных сумм для ведения хозяйства, вылазки в театр, куда поначалу он приглашал и меня. Но я, предпочтя отдых зрелищам, оставалась дома. А он сам или с детьми один-два раза в месяц ходил на премьеры в нашем или соседних городах, давая мне возможность побыть в тишине и спокойствии.

Леонид как-то ненавязчиво привел меня к решению перекраситься в черный. И с тех пор светло-русая от природы я стала знойной брюнеткой. Но меня это радовало – цвет мне подошел, и я теперь не была «белой вороной» в черноволосом семействе.

А еще Леонид один-два раза в год водил меня в модные дорогие магазины, где после примерки выбирал одежду, в которой я должна была потом красоваться на его рабочих корпоративах.

На дорогие вещи для меня и мой внешний вид муж никогда не скупился, считая, что женщина – лицо мужчины. И демонстрировал меня своим сослуживцам, выставляя напоказ, словно новогоднюю елку в витрине магазина. Так мне казалось.

Я не любила всех этих пафосных сборищ, на которых взрослые дядьки мерились своими достижениями. Редко кто из них, за исключением Леонида, приходил с женой. В этом отношении наша пара также приковывала к себе внимание. Такими странными необычностью и постоянством.

Но, поскольку карьера пошла в гору, эти тусовки были частью установленной игры. Я не могла не радоваться за мужа, и, хотя и чувствовала себя крайне неуютно на этих встречах, считала, что несколько раз в год можно и потерпеть.

Леонид был эстетом. Ему нравились красивые вещи, красивые люди. Поэтому по его желанию я регулярно посещала косметолога, парикмахера и тренажерный зал, и это даже не обсуждалось. Духи и украшения муж тоже подбирал мастерски, почти всегда попадая «в десятку».

Могло ли мне чего-то не хватать? Нет!

Думала ли я, что в моей жизни какой-то непорядок? Тоже нет!

Мы жили без ссор и упреков, и, негласно разделив свои обязанности по отношению к семье и друг другу, не имели никаких взаимных претензий.

Особенно меня умиляло то, как Леонид возился с малышами. Он никогда не повышал на них голоса, был очень терпелив, много с ними разговаривал.

Сварить утром детям кашу? – Не вопрос! Иногда я, отсыпаясь на выходных, даже не слышала, что они уже давно на ногах, потому что мой покой всеми оберегался, за что я была очень благодарна своей семье.

Леонид водил детей на прогулки, читал им книжки, играл с ними. Вымыть детский горшок? - Без проблем! Искупать? – Да, пожалуйста!

Лёня всегда принимал настолько активное участие в воспитании детей, что я иногда даже удивлялась, встретив подобное в жизни. Конечно же, я хотела, чтобы у нас со временем появился еще один малыш, и однажды озвучила это Леониду.

Тогда он сказал, что мне будет тяжело с тремя, и нужно подождать, пока двойняшки немного подрастут, с чем я, конечно же, согласилась, млея от рассудительности своего мужа и его заботы обо мне. Да вот только, как оказалось, он прямиком отправился к доктору…

Дети росли, и меня все сильнее волновал вопрос моей «небиологичности». Я очень их любила, намереваясь воспитать этих крошек так, что они и не подумают, будто мама не настоящая. Но ведь были же какие-то люди, которые могли проговориться. В теории. И нужно ли и когда рассказать детям правду, или не стоит? Все чаще я задумывалась над этим, теряя покой.

Естественный вопрос, где их мама, на который я все же решилась, вызвал у Леонида очень странную реакцию. Он взял тогда меня за руку, подвел к стулу и усадил на него, а сам сел напротив, оседлав второй стул спинкой к себе.

- Давай проясним это раз и навсегда, - сказал он тогда. - У них есть мать. Она жива и здорова, но в силу обстоятельств не может заниматься их воспитанием. Будет ли она лезть в нашу жизнь? – Нет. Больше я не хочу возвращаться к этой теме. Никогда.

С тех пор я к этой теме не возвращалась, не понимая, что за обстоятельства такие могут быть, чтобы оставить этих шкодных крох, но кто я такая, чтобы кого-то осуждать! А Леониду, конечно же, виднее.

Тогда, помню, я еще спросила у него, что будет, если малыши узнают правду, на что мой муж ответил, что я хорошая мать, и нет никого, кто может хоть что-то сказать им. И я успокоилась, поняв, что сохранность этой тайны зависит только от нас, а сам Леонид ничего детям рассказывать не собирается.

Вот так, летя по автобану, я вспоминала свою с Лёней жизнь, не понимая, как мы пришли к тому, что имеем сейчас. Только от меня неумолимо ускользала какая-то навязчивая мысль, изворачиваясь так, что я никак не могла ее ухватить.

Я, может быть, и готова была понять, почему Леонид мог сделать с собой то, что сделал, если бы он не скрывал это столько лет. Если бы не поддерживал во мне желание стать матерью. Не ходил со мной по врачам. Не смотрел спокойно, как я принимала назначаемые ими лекарства...

Что-то не сходилось… Но что?

И, неужели мы стали друг другу безразличны лишь потому, что последняя связывающая нас ниточка – дети – порвалась? Или она всегда была единственной?

И, ведь нельзя сказать, что он бесчувственный чурбан, зажавший денег на операцию. Несмотря на свою мечту и немалую сумму, он готов мне ее предоставить…

Но его поведение дома в последние перед отъездом дни… Этого я никак не могла объяснить. Мы, словно по мановению волшебной палочки, превратились в чужих людей.

Как горько ощущать себя одинокой после того, как многие годы считала, что моя жизнь налажена, и меня ждет спокойная старость в окружении близких! Осознавать, что лучшие годы были отданы тому, кто забрал их, ничего не оставив взамен…

Почему-то сильно хотелось курить, хотя я, так толком и не научившись, бросила это занятие лет двадцать назад. Но решила не поддаваться слабости, продолжая без остановок двигаться дальше.

Вот так в своих воспоминаниях я и приехала в столицу, где, настроив навигатор, легко добралась до нужного адреса. Оставив машину во дворе, поднялась на второй этаж.

Дверь открыла маленькая сухонькая старушка с короткой пышной прической и помадой на губах.

- Здравствуйте, я – Лера, ваша постоялица.

- Входи, Лерочка, а я – Мария Ивановна.

Я внесла сумки, а она, проверив паспорт, показала мою комнату, где было все необходимое. Мариванна, как я сразу про себя стала называть ее, очень располагала к себе, но не была навязчивой. Она показала мне, где что находится в квартире, провела ликбез на тему «никого не приводить, ночевать не оставлять» и мы разошлись по комнатам. Она – смотреть сериал, я – раскладывать вещи.

Проснувшись утром, не сразу понимаю, где я. Но, окончательно вынырнув из сладкого сна, привожу мысли в порядок, и направляюсь в сторону ванной. Мариванна уже на ногах, и зовет меня завтракать.

Вчера я не потрудилась купить что-либо съестного, но старушка ставит передо мной высокую чашку чая, блинчики и варенье.

Мы очень легко находим общий язык, и я совсем не чувствую неловкости, поедая приготовленный ею завтрак, все же делая зарубку забить холодильник. Но с утра у меня очень важное дело, поэтому все остальное – потом…

И это дело – продажа моей «ласточки»…

Когда я привожу ее на авторынок, представляющий собой огромное поле, обнесенное забором, долго не могу никуда приткнуться. Все настолько забито машинами, что я начинаю сомневаться, что вообще найду свободное место, радуясь в душе, что, возможно, это послужит предлогом оставить свою «девочку» у себя. Но нет, - в конце длиннючего ряда, почти у самого забора я вижу окошко, куда с успехом притуляюсь, и, выйдя из машины, жду.

После отъезда из дома я уже не была уверена в выполнении Леонидом своего обещания. В любом случае, мне, человеку действия, невыносимо было ждать больше двух месяцев, находясь в неведении, его решения. Поэтому я предпочла не сидеть, сложа руки, а действовать…

Машин и людей на рынке было так много, что я начала сомневаться в успехе своего предприятия, в глубине души надеясь на то, что ничего не выйдет, и я не смогу упрекнуть себя в том, что, хотя бы, не попыталась…

Да не тут-то было…

Прямо передо мной останавливается жующий жвачку молодой парень, и, обойдя вокруг «клипсы», интересуется:

- Что, и крыша раскладывается?

- Покажи! - «Тыкает» мне он, вызывая жуткое раздражение, но я вспоминаю, для чего здесь, и молча выполняю его просьбу.

За 10 секунд моя «малышка» складывает крышу, превращаясь в кабриолет, и это бесплатное шоу привлекает множество прохожих, двое из которых целенаправленно направляются в мою сторону.

Это – парочка из молодой красивой девушки, как сейчас говорят, «модельной внешности» и мужчины постарше. Они о чем-то переговариваются в сторонке, а затем он подходит ко мне и интересуется ценой. Услышав сумму, предлагает подписать договор, даже не торгуясь.

Я удивилась тому, что он так легко согласился. Ведь, насколько я знаю, покупатели обычно не то, что под капот лазят, проводя тщательный осмотр, а чуть ли не в выхлопную трубу пытаются заглянуть, выискивая только им одним известные изъяны, и торгуются потом за каждую копейку! А тут так просто – «подпишем договор»…

Молодой со жвачкой пытался что-то сказать о порядке очередности, но после красноречивого взгляда мужчины молча ретировался.

Сидя в машине, мы заполнили бланки договора купли-продажи, пересчитали деньги, и я, в последний раз окинув взглядом родной и до боли знакомый салон, вышла оттуда уже не хозяйкой, а простым автолюбителем…

Модельная барби кинулась на шею этому мужчине, и что-то защебетала, а я молча прошла мимо них в сторону выхода, сдерживая слезы, заставляя себя не оборачиваться.

Моя палочка-выручалочка, моя связь с прошлым, моя радость теперь уже была не моя и мне не принадлежала. Я передала все права на нее чужим людям, хотя и не совсем по своей воле, но все-таки...

Снова захотелось курить, но я, сцепив зубы, словила такси, чтобы поскорее покинуть это место, и, продиктовав адрес клиники, направилась туда.

Я знала, что денег от продажи «клипсы» хватает лишь на половину операции, но все равно внесла часть оплаты, чтобы запустить последующий процесс…

А через час безо всякого предупреждения уже стояла перед дверями ДусяВани и давила на кнопку звонка.

Открыли мне не сразу. Я, уж было, подумав, что никого нет дома, прикидывала, что делать, - созваниваться с ними, ехать к Мариванне или подождать у порога. Достав телефон, рылась в контактах, когда услышала характерный щелчок.

До невозможности смущенная Варя стояла на пороге, удивленно уставившись на меня.

- Привет! – Подняла я глаза от телефона, - пустишь?

- Да, да, конечно, - неловко подвинулась она, пропуская меня в квартиру.

«Что это с ней?» - подумала я, пока не выцепила взглядом в прихожей обувь Мишани.

Его нигде не было видно. А Варя, явно не в своей тарелке, не знала, куда деть глаза, нервно теребя рукава свитера.

- Расслабься, Варь, - начала я, - я все знаю.

- Что – все? – Осторожно поинтересовалась девушка.

Она недоверчиво уставилась на меня, а потом в глазах промелькнуло что-то горькое, и я поспешила ее уверить:

- Ты не думай, не от сына.

- А откуда тогда? – С надеждой спросила она.

- Я видела вас, когда приходила к Мише в институт.

Девушка отвела глаза и залилась смущенным румянцем, а я задала вполне резонный вопрос:

- Только чего вы шифруетесь, не понимаю!

- Ну… - начинает Варя, а я ору на всю квартиру:

- Миша, выходи! – И поворачиваюсь к ней как ни в чем не бывало.

Варя предлагает кофе, чай, и пока занимается посудой, на кухню подтягивается сын.

- Привет, - чмокает меня в щеку и усаживается за стол. – Какими судьбами?

- Привет-привет, партизан. За вами соскучилась. А ты чего девочку одну отдуваться оставил? И что за тайны? Ну встречаетесь, так встречайтесь открыто, кому нужны эти шпионские игры?

Он молчит, а Варя поворачивается ко мне, и очень эмоционально объясняет:

- Ты не понимаешь, крестная! Мама с папой этого не одобрят! Я же еще школу не закончила, мне же поступать и учиться надо!

- Ну так не пойму, как одно с другим связано? Или Миша тебе в этом как-то препятствует?

- Нет, растерянно говорит она, а я продолжаю:

- И родителей своих ты лучше должна знать. Ты говорила с ними о том, что у тебя может кто-то появиться? Чисто гипотетически?

- Так почему такая уверенность, что они не одобрят? Ты ж у нас девчонка серьезная, голова на месте, в чем проблема?

Варя посмотрела на Мишу, потом на меня, и, опустив голову, тихо заметила:

- Мне Миша тоже примерно так все говорил…

- Только кто-то вбил себе в голову сказку про страшных родителей, - наконец подает голос мой сын, чем вызывает мою улыбку. Сидел же, не встревая, пока девочки «разбирались».

В этот момент в квартиру снова звонят, а у Вари в глазах снова какая-то непонятная паника.

- Иди, открывай, если твои, скажем, что я с Мишей в гости зашла.

- Спасибо! – Благодарит она и идет в коридор, а я бросаю ей в спину:

- А с родителями все-таки поговори!!!

По раздавшимся вскоре голосам я понимаю, что вернулся полный состав семьи.

- Вас сегодня по-любому бы застукали, - тихо говорю я Мише, на что он ухмыляется, но молчит.

Когда все входят в кухню, начинаются охи-ахи по поводу моего нежданного сваливания на голову, и я рассказываю, что сняла квартиру, чтобы какое-то время пожить здесь.

Все странно переглядываются, но никак не комментируют. А я мысленно даю себе затрещину за то, что не подумала удержать эту новость, ведь тут – Мишаня, у которого могут возникнуть ко мне вопросы.

Дуся и Ваня знают, что от своих проблем я тщательно оберегаю детей, поэтому не говорят при сыне ничего лишнего. Но он и сам понимает, что нам нужно пошептаться, поэтому тактично «откланивается».

Я выхожу проводить его в коридор, и, убедившись, что нас никто не слышит, тихо спрашиваю:

- Миш, у тебя к ней серьезно?

- Да, - отвечает он, не задумываясь, глядя мне прямо в глаза.

- Это хорошо… Потому что с ней по-другому нельзя. Ты же понимаешь?

- Ма, я все понимаю, - говорит он, подтверждая серьезность происходящего. – Это же часть нашей семьи, с которой нельзя поступать легкомысленно.

Мой сын высказал сейчас именно то, что убедило меня в осознанности и серьезности его отношения, поэтому испытываю огромное облегчение. Но промолчать о следующем все-таки не могу:

- Вот именно! А то сам знаешь, в случае чего Ванька тебе башку открутит, ну а я – все остальное…

Он снова ухмыляется, порывисто прижимает меня к себе и, попрощавшись, исчезает. А я, вернувшись обратно, замечаю, что Варя тоже нас покинула.

- Ну что, можем говорить открыто? – спрашиваю нашу компанию.

- Давай, жги, - разрешает Иван.

И я пересказываю им все последние события, начиная от появления дома и заканчивая сегодняшней продажей своей «клипсы».

- Сколько тебе за нее дали? – Интересуется Иван.

Я называю сумму, и говорю, что уже оставила ее в клинике. А Дуся сразу же включается:

- И сколько не хватает?

- Столько же.

- Вань, притащи ноут, будь другом, - обращается она к мужу, и, пока он уходит, быстро шепчет:

- Так ты и правда с Мишей пришла?

- Нет, Дусь, он у вас в гостях был. Я сказала, что все про них знаю, а Варя твоя боится вашего неодобрения и вроде как инициирует эти прятки.

- Поняла, работу проведем, - быстро говорит Дуся, с приближением Вани.

- Давай, - говорит она, протягивая руку.

- В смысле? – Не понимаю я.

- Реквизиты клиники давай, чего как маленькая?

- С одним условием, Дусь!

- Не поняла? – Вторит она мне.

- Я верну все до копейки. Иначе - без вариантов.

- Уговорила. Ваня – свидетель.

- Угу, - свидетельствует он, поедая бутерброд.

Я иду налить всем чаю, и, когда ставлю перед всеми чашки, Дуся сообщает мне:

- Чтобы ты не падала в обморок, сообщаю, что перевела сумму на счет клиники, и сумму тебе на карту на первое время. Да и мало ли, вдруг не хватит, или возникнут непредвиденные расходы…

Я, открыв было рот, тут же его закрываю, потому что совсем не подумала об этом.

- Ты ж все равно отдашь, так что успокойся, - предвосхищает мои протесты Ваня.

- Спасибо! Спасибо вам!!! – Смотрю, говоря это, то на одного, то на другого. – Что бы я без вас делала!!!

- Да ладно… - Смущается Иван…

- Поверь, это такие мелочи, - вторит ему Дуся. – Кстати!!! Мы же улетаем послезавтра! Ориентировочно на две недели, как ты, сама справишься?

- Конечно! – Уверяю их я, завтра анализы сдам, а там уже мне все расскажут…

- К твоей операции мы вернемся, так что ничего не бойся! И держи нас в курсе! – Просит Дуся, на что я торжественно обещаю быть на связи.

А Иван говорит, что со связью, как раз, и могут быть проблемы, потому что они будут на каких-то далеких островах, и что эта поездка очень важна для карьеры Дуси.

Я рассеянно слушаю, поэтому не улавливаю, на какие именно острова они летят, почему-то только сейчас начиная осознавать, что у меня с клиникой все решилось, и пути назад уже не будет.

Вечером, сидя в своей полупустой комнате, перебирая события сегодняшнего дня, не могу сдержать слез.

Я всегда считала, что у меня крепкая семья, что жизнь налажена, и что есть надежный тыл. Я все отдавала для своих близких, но с чем сама в итоге осталась?

С тем, что сижу одна в съемной комнате чужого города? С тем, что законный муж, единственный мужчина на протяжении последних шестнадцати лет, не посчитал меня достойной выносить и родить ему ребенка? С тем, что единственная любимая вещь, память о бабушке, моя радость, продана против моей воли, под давлением обстоятельств? И кто в этой ситуации помог мне? Муж? Нет! Только друзья…

О, как же тяжело признаваться в этом самой себе! А еще тяжелее остаться со своей бедой один на один. Не знать, что ждет меня дальше. И не видеть дальнейшего будущего…

Думала ли я, что в тридцать семь моя жизнь «обнулится»? И что предстоит строить ее заново, по кирпичику? Нет! В моем воображении всегда была тихая спокойная старость рядом с Леонидом, детьми и внуками. Купание в море, семейные обеды, уютные вечера в кругу семьи, и, может быть, даже собака…

А теперь эта картинка с треском рушилась, производя в моем сознании слом всего, во что я раньше верила…

Слезы лились все сильнее и сильнее, и я, закрыв лицо руками, сидела на кровати, когда в комнату осторожно заглянула Мариванна. Увидев мое состояние, она без слов тихо присела рядом и обняла за плечи. Я вздрогнула, почувствовав это, но она не отстранилась, а сидела так рядом со мной очень долго, пока я не успокоилась.

А потом отправила меня умываться и пить чай. И уже за чашкой чая, убедившись, видимо, в моей адекватности, велела:

- Рассказывай!

И я все рассказала. Как на духу. Путаясь, глотая слова и перескакивая с одного на другое. От рождения и до сегодняшнего дня. А она, внимательно слушая, гладила меня по рукам, приговаривая, что у меня все наладится, что это временные трудности, и их нужно просто пережить, что у меня прекрасные дети, а, что самое главное, преданные друзья, которые никогда не позволят мне упасть.

И каждое ее слово вливало в меня уверенность в правильности выбранного пути, в том, что у меня все будет хорошо.

- Спасибо вам, Мариванна! – Искренне говорю я, дав себе мысленного пинка за то, что снова прошла мимо магазина и уже в который раз обожрала старушку.

- Ой! – Делает она страшное лицо, всплескивая руками, и я даже озираюсь по сторонам, выясняя, чем вызвана эта реакция.

Непонимающе смотрю на нее, когда она тоном, не терпящим возражений, изрекает:

- Лерочка, и как же ты ходишь с такими неухоженными ногтями?

От сердца отлегло. Ногти??? Это самое последнее, о чем я сейчас думала. Но Мариванна была с этим категорически не согласна.

Притащив откуда-то настольную ламу, маникюрный набор и лак для ногтей, она очень профессионально принялась за дело, так что я диву давалась, а она меня просвещала:

- Руки – визитная карточка человека, а ногти - украшение рук. Руки и ногти должны быть аккуратными и приятными на ощупь…

- Спасибо вам, Мария Ивановна! Огромное спасибо! – Сказала я от души, крепко обнимая старушку после того, как она привела мои руки в порядок. На что она, засмущавшись, ответила:

- Все хорошо будет, вот увидишь. Утро вечера мудренее!

Утром в клинике подтвердили полную оплату и отправили меня в лабораторию, где одной манипуляцией набрали из меня крови на все тесты, что были нужны. Рассматривая свою руку под иглой лаборанта, я мысленно благодарила свою домохозяйку, которая-таки была права: внешний вид ногтей говорит об ухоженности женщины, ее отношении к себе, и даже стиле жизни!

На выходе уточнила, когда наступит «день икс», и получила ответ, что меня внесут в график после того, как проверят результаты анализов, ориентировочно все случится через две недели. Но бывают ситуации, когда появляется «окно», в связи с чем меня спросили, не буду ли я против, если это случится раньше.

Конечно, я была не против, чем раньше все произойдет, тем быстрее для меня закончится…

Из клиники направилась, наконец, в магазин, и закупилась на неделю вперед, с удовольствием забивая под завязку холодильник Мариванны и требуя с нее обещание без стеснения пользоваться всем, что нравится.

Вечером, как бы ни было это странно, позвонил Леонид.

- Добрый вечер!

- Как твои дела, Лера? Как устроилась?

- Сняла комнату, продала машину, оплатила операцию, - перечисляю последние факты своей биографии.

- Разве тебе хватило от продажи машины? – Удивляется Леонид.

- Нет, это была лишь половина. Вторую половину Евдокия добавила. – Не хочу при нем называть ее Дусей. Это только для близкого круга.

- Лера, наш разговор насчет денег в силе, и я от него не отказываюсь, - говорит Леонид, но почему-то сейчас я с трудом ему верю.

- Когда операция? – Задает он вопрос, который, как я думала, не задаст.

- Еще неизвестно, примерно через две недели.

- Ты уверена в выбранной клинике и во враче?

- Да! Тут очень хорошие специалисты. – Я зачем-то пересказываю ему все, что узнала из интернета о том месте, где вскоре окажусь, и о собственных впечатлениях, которые созвучны благодарным отзывам многочисленных пациенток. – Так что я справлюсь!

Он не перебивает меня, следующей фразой ставя в тупик:

- Лер… Мне звонил Михаил, интересовался, все ли между нами хорошо…

- Наверное, потому, что мы пересеклись с ним у Беляевых, и он узнал, что я живу на съемной квартире.

- И где были твои мозги, Лера? – Взрывается Леонид, - естественно, он задастся вопросом, почему ты остановилась не у них, а сняла жилье! И начнет думать, что у нас что-то не в порядке!

- И это говоришь мне ты? – Выплескиваю свои эмоции и я. – Тот, который последний месяц перед отъездом не замечал моего присутствия? Который спокойно принял мой отъезд? Который звонит спустя три дня? Ну давай, расскажи мне, что в твоем понимании значит «в порядке», а я внимательно послушаю!

- Ты снова рефлексируешь, Лера. – Говорит он гораздо спокойнее. - Вспомни, когда у тебя была эмоциональная буря, я всегда старался тихо ее переждать. В этот раз она у тебя просто затянулась во времени. К тому же я чувствовал свою вину…

Признаться, таких слов я от него не ожидала. И если посмотреть на ситуацию под таким углом, его глазами, в этом был смысл. Он ведь и правда никогда не шел на конфликт, всегда был спокоен, корректен по отношению ко мне, а если иногда я слишком бурно выражала эмоции, молча давал мне время остыть. Может быть, я и правда чего-то не поняла? И он прав в своей правде?

- Детям, если будут спрашивать, скажу, что приехала отдохнуть. А квартиру сняла, потому что Беляевы скоро уезжают в длительную командировку.

- Понял. Какие у тебя дальнейшие планы, Лер? Ты… вернешься?

- Лёнь, - называю я его по имени впервые за время разговора. – Первоочередная задача сейчас – пережить операцию и восстановиться. Об остальном я пока не думаю, - говорю ему честно, как есть, потому что, и правда, не знаю, как поступлю дальше.

- Надеюсь, ты примешь правильное решение.

- И я очень на это надеюсь…

В жизни каждого человека рано или поздно случается переломный момент. Точка невозврата. Тот самый пресловутый сказочный камень на развилке из трех дорог.

Он случился у меня сегодня, когда приятный голос медсестры из клиники спросил, готова ли я завтра лечь к ним.

Я не знала, готова ли. Но была свободна от любых дел, да и тянуть не хотела, ведь всем известная истина «ожидание смерти хуже самой смерти» в моем случае очень даже хорошо себя оправдывала.

Первый, кому я позвонила сообщить о назначенной операции, был Леонид.

Я много думала о нас после вчерашнего разговора, все еще сомневаясь, стоит ли рвать отношения, или у нас есть еще шанс.

Зная Лёню, я представляла, что он считал мой поступок выходкой, сумасбродством. Ведь я не стала дожидаться обещанной им помощи, а решила свою проблему самостоятельно, хотя оставалось подождать совсем немного.

С другой стороны, я не посчитала нужным объяснять ему, что после его многолетней лжи, уже не была ни в чем уверена. Даже в том, что он выполнит свое обещание. А после месяца его игнора мне трудно было убедить себя в том, что я хоть что-то для него значу.

Но сейчас, вспоминая все, что было хорошего между нами, я, дождавшись, когда закончатся гудки, взволнованно сообщаю:

- Лёня! Мне назначили операцию! – Быстро говорю ему, как будто боясь, что он оборвет разговор, сославшись на занятость, или я сама передумаю и отключусь.

Я не люблю просить, но сейчас готова и на это. Потому что внутренняя дрожь не дает мне покоя ни на секунду. Я не могу есть, отвлечься на что-то постороннее, не могу думать ни о чем, кроме того, что мне предстоит.

Сейчас я готова забыть все наши недомолвки и обидные слова, готова перечеркнуть его негативное отношение ко всему происходящему, и, наверное, даже понять и простить его поступок. Только бы приехал. Только бы не оставлял меня одну. Просто поддержал. Побыл рядом.

Но ему, похоже, подобная мысль даже в голову не приходит. И тогда я буквально молю его:

- Лёня… Приедь, сегодня или… завтра… Пожалуйста! Мне так страшно здесь одной!

- Лера, мы с тобой буквально вчера это обсуждали, - говорит мой муж, - ты же сама уверяла меня, что справишься, что ничего опасного в этом нет, и что доктор – большой профессионал.

Кажется, я действительно говорила ему все это, чтобы успокоить себя. Но, оказавшись перед неизбежным, поняла, что значительно переоценила свои силы.

- Да, обсуждали, - говорю еле слышно. – Только я не предполагала, что буду ТАК себя чувствовать. Мне было бы спокойнее, если б рядом был близкий человек.

- Валера, в клинике прекрасный персонал, может быть, тебе лучше обратиться к психологу? - Вот так, вроде и позаботился, но, в то же время отмахнулся, как от надоедливой мухи…

- Значит не приедешь… – С трудом выдавливаю из себя каждое слово, ненавидя за то, что унижаюсь перед ним, выпрашивая крохи заботы, но, загипнотизированная страхом, ничего не могу с собой поделать.

- Нет. – Четко и понятно говорит он. И вопрос «почему?» уже неуместен, как неуместно и дальнейшее вымаливание его милости.

Лёня принял решение и безапелляционно озвучил его, а слово он держать всегда умел. Поэтому я просто отключаюсь.

Смотрю на потухший экран, чувствуя жжение в глазах, и, с падением на телефон первой капли, отчетливо осознаю, что ни одна работа, ни один важный проект не остановит мужчину перед желанием помочь своей женщине. Значит, Лёня не желает. Упрямо гнет свою линию, не принимая мое решение, до конца оставляя меня самостоятельно разгребать последствия, как он считает, заваренной мною каши.

И, да, сейчас он бросил меня. Оставил в трудной жизненной ситуации одну. Кто он теперь? Дезертир? Предатель?

Он так и не перезвонил, а я набрала Дусю. Но абонент был недоступен. Ожидаемо. Она же предупреждала…

Ближе к вечеру от нее приходит СМС:

- Ты набирала. Что-то срочное?

Понимая, что она очень занята, иначе набрала бы, пишу ответ:

- Нет, все в порядке! Просто соскучилась)

Я передумала сообщать ей о переносе сроков. Потому что не могу срывать ее оттуда, где, может быть, решается будущее ее карьеры, прекрасно понимая, в чью пользу будет сделан выбор.

Я и так ей очень многим обязана и не могу позволить совсем уж сесть на ее красивые плечи и свесить ножки.

Наверное, раз все так складывается, мне нужно одной пройти этот путь. Поэтому даю себе установку: «соберись, тряпка!» и решительно вытираю слезы

На следующий день в клинике мне подробно рассказывают о том, что предстоит, и я рада этому, предпочитая не прятать голову в песок, а реально представлять развитие событий. Меня оставляют на ночь, потому что на следующий день утром все произойдет.

Когда я сижу в палате, ожидая последнего анализа на свертываемость крови, без которого на стол меня никто не положит, мой телефон оживает. Маришка.

Как всегда веселая тарахтушка, в чью речь нереально вклинить хоть слово, она заставляет меня отвлечься от своих бед. Я рада, что сейчас могу просто слушать ее звонкий голос, представляя, как она одной рукой держит трубку, а другой наматывает на палец шоколадный локон, выбившийся из хвостика.

Во время маленькой паузы дверь в палату открывается и громоподобным голосом женщина в белом халате вещает:

- Градова! На анализы!

И это так неожиданно, что я даже не успеваю прикрыть рукой динамик в телефоне.

- Мам… - выскакивает оттуда обеспокоенный Маришкин голос, - какие анализы? Ты где вообще? Что случилось?

Моя бойкая девочка сыплет вопросами, не дожидаясь ответа, требуя немедленно сообщить, где я сейчас нахожусь, а на мои отговорки и попытки отшутиться грозит попросить Мишку пробить меня по базе всех медицинских учреждений города. Я не знаю, возможно ли такое, или это просто шантаж из лучших побуждений, но говорю ей все как есть, сбрасывая с души мешок тревоги. В конце концов, она рано или поздно все равно об этом узнает…

Марина слушает внимательно и даже ни разу не перебивает, что удивительно, а потом интересуется, когда назначена операция. Я сообщаю ей, а она расстреливает меня в упор своим вопросом:

- Тебе наверное страшно, да, мам?

- Да, малышка, очень, - признаюсь я как на духу.

- А папа знает?

- И… Ничего…

Мы обе молчим, понимая очевидные вещи. Моя девочка уже выросла, и я не вижу смысла маскировать под правду удобный ответ.

- Мам, ты только не волнуйся, слышишь? Мы с Мишкой приедем завтра!

- Не нужно, Мариш. Спасибо, но не нужно. Я справлюсь. – Повторяю, как мантру, объясняя дочери все то же, что и Лёне в позавчерашнем телефонном разговоре.

- Хорошо! – Говорит она и отключается. А через пару часов вваливается в мою палату вместе с братом, соком и апельсинами. И как только узнала, где я, ведь я не называла ей адрес!

И я понимаю, что то был вовсе не шантаж…

Мы болтаем обо всяких пустяках очень долго, но, когда сын отлучается, дочь, не ходя вокруг да около, уточняет:

- Миша рассказал про съем квартиры. Вы с папой разъехались? Что между вами случилось?

Я только собираюсь подобрать слова, чтобы ответить, абсолютно не готовая к подобному повороту событий, как моя девочка задает следующую порцию вопросов:

- И почему ты живешь одна, а не у тети Дуси?

- Мариш, - начинаю я, - я хочу пожить одна, в этом нет ничего предосудительного. У супругов иногда бывают тяжелые времена, когда лучше пожить отдельно. А тетя Дуся с дядей Ваней уехали надолго, не хочу быть одна в пустой квартире.

- А сейчас ты не одна что ли?

- Нет, у меня прекрасная домохозяйка, Мария Ивановна.

- Мам, поверить не могу, что папа не здесь! – Искренне недоумевает моя девочка, и я не знаю, что ей сказать.

- Он обещал оплатить операцию, - осторожно говорю я.

- Так это вообще не должно обсуждаться! Это же естественно! – Импульсивно бросает она.

Я грустно улыбаюсь, отмечая, что даже ребенку очевидно, как все должно быть при нормальных семейных отношениях. А значит, у нас они не нормальные, и я права в своем решении пожить самостоятельно. Только не тянет меня обратно, и не ёкает в груди от Лёниных звонков. И, настаивай он на моем возвращении, теперь я уверена, что не захочу обратно…

Когда возвращается Миша, я обращаю внимание на то, что уже стемнело, и вызываю детям такси, отмечая, что внутренней дрожи больше нет.

Я думаю о том, что вот так, одним днем раскрыла детям свою тайну. Но они уже взрослые, и, надеюсь, смогут правильно понять меня…

Засыпаю с улыбкой. А утром спокойно и собранно прохожу все манипуляции по подготовке к операции. Последнее, что помню, сосредоточенный взгляд врача на своем лице…

А, вынырнув из наркозного сна, первым делом ощущаю, что мою руку обнимает чья-то ладонь.

Пытаюсь просканировать себя внутренними ощущениями: в голове не совсем ясно, во рту – пустыня, на груди – непонятная тяжесть и общая слабость разбитого долгой хворью человека…

Пытаюсь поднять руку, но, скосив глаза, вижу, что Мышь уверенно удерживает меня, сидя сбоку от кровати, а где-то на заднем фоне топчется Мишаня.

- Мам, не шевели рукой, там капельница…

Поднимая глаза, вижу провод, тянущийся от моей руки к стоящей за головой бутылке с прозрачной жидкостью.

- Как все прошло? – Выталкиваю потрескавшимися губами такие же надтреснутые звуки.

- За это не волнуйся, все прошло хорошо. Доктор позже обещал прийти и все рассказать.

- Муль, как ты? – Подходит ближе сын, беспокойно оглядывая меня. Я, наверное, бледная, как смерть, и растрепанная, как чучело.

- Норм, - выдавливаю, что покороче. – Пить!

Сын ловко подхватывает какую-то бутылку с «клювом» и слегка смачивает мне губы, поясняя, что пить пока запретили.

Растроганная тем, что дети крутятся вокруг меня, как наседки, пытаюсь включить «грозную маму», понимая, что я сейчас не в том положении, чтобы казаться страшной. Ну, если только в прямом смысле:

- Вы что, прогуливаете???

- Муль, - снова говорит сын. Он называл меня так с тех пор, как научился говорить, сокращенно от «мамуля», которое он очень долго не мог сказать полностью. Но, не смирившись в раннем возрасте со своим неумением, эту затею не бросал, продолжая пытаться, и заменяя это слово легкой версией. Так оно и осталось «визитной карточкой» нашего общения.

- Ты только не волнуйся. Мы отпросились, и на учебе этот день никак не отразится. Мы хотели быть здесь, понимаешь?

Я чувствую, как в глазах становится горячо против моей воли, потому что не ждала этого от них. Не ждала, что приедут вчера и сегодня. Не ждала, что будут находиться рядом, помогая все преодолеть. Не ждала, что сын скажет «хотели быть», а не «должны быть».

Сдержаться, понимая, какие же они у меня все-таки замечательные, не могу, и слезинка с правого глаза сползает по щеке.

- Ты плачешь? Тебе больно? Медсестру позвать? – Беспокоится Мышка.

А я улыбаюсь от уха до уха, и говорю, что все замечательно, потому что у меня самые лучшие дети на земле!

- И давно вы здесь? – Уточняю у дочери.

- Уже давно. Не ожидали, что операция будет идти так долго. Мы очень волновались, но доктор нас успокоил.

- Спасибо вам, мои хорошие!

Я прикрываю глаза, но они запрещают мне спать, все время наперебой что-то рассказывая про свои институты, общаги, группы, расписание занятий, преподавателей...

С их рассказами я переношусь в свою беззаботную юность, где вместе с Дусей мы ехали покорять Москву, полные уверенности в собственных силах. И теперь понимаю, что пришла и моя очередь…

Решение приходит внезапно, как озарение: ведь это же мегаполис! Город огромных возможностей! И что мешает мне, пусть и с запозданием, заняться любимым делом???

Когда приходит врач, дети уже собираются на выход. Я прошу их не беспокоиться о ежедневных посещениях, ведь у меня есть все необходимое, и достаточно будет просто звонить.

Доктор молча наблюдает за нашим прощанием, а потом рассказывает мне о том, как все прошло и что ждет меня дальше. Основной посыл – все хорошо, теперь главное – восстановиться.

Когда он собирается уходить, я, набравшись сил, говорю ему:

- Я хочу поблагодарить вас.

- Не стоит, это моя работа.

- Но не у каждого работа заключается в том, чтобы держать в руках чужие жизни…

Он, улыбаясь, уходит, а у меня начинается тяжелый период, в котором нужно терпеть боль и дренажные трубки, принимать лекарства, ходить на перевязки, а потом носить компрессионное белье и делать кучу вещей, которые в обычной жизни кажутся простыми и естественными, и перестают быть таковыми у меня сейчас. Например, поднять руки вверх, принять горячий душ и активно двигаться для меня сейчас из категории «очевидное-невероятное».

В конце месяца, почти перед самой выпиской, в палату врывается раскрасневшаяся Дуся, с порога пугая строчкой из популярной некогда песни:

- Я убью тебя, лодочник!

- За что? – Делаю я круглые глаза.

- За то, что не сказала.

- Дусь, все хорошо ведь, ну что об этом говорить? Как поездка твоя? И Ваньку куда дела?

- Да здесь он, Ванька, пойди, говорит, узнай, вдруг заходить нельзя. А поездка – лучше не бывает! У меня впереди новые горизонты!

- Это надо отметить! – Шучу я, но входящий Ванька, которому Дуся уже махнула в приоткрытую дверь, вполне серьезен.

- Когда выписка? – Спрашивает он.

- Значит, ждем у нас, отмечать двойную радость.

Двойную, как сказал Ванька, радость, мы отмечали у Беляевых всем составом. С детьми, тортом и чаем. И, когда молодежь пошла смотреть кинушку, я озвучила друзьям решение о поиске работы. Но Ваня спустил меня с небес на землю, объяснив, что с таким перерывом, как у меня, претендовать придется на что-то очень низко квалифицированное или слабо оплачиваемое.

Усевшись втроем вокруг ноутбука, начинаем мониторить рынок профессий, и, понимаем, что бухгалтером или экономистом устроиться не проблема, только зарплаты абсолютно не соответствуют моим ожиданиям. На эти деньги я сама концы с концами сведу, а вот накопить вряд ли получится…

Тогда Дуся предлагает рассмотреть другие позиции, и, методом мозгового штурма, мы приходим к тому, что мне необходимо пробоваться на вакансию «помощник руководителя». А для того, чтобы освежить память и получить сертификат, можно окончить курсы или посетить какой-нибудь семинар.

Иван тут же, не спрашивая, открывает новый документ и начинает что-то печатать. «Резюме», - читаю я, скосив глаза. Перевожу изумленный взгляд на Дусю, которая моча кивает головой, мол, все по плану.

Периодически он задает вопросы о моей трудовой деятельности, а я спохватываюсь:

- Но у меня же нет с собой документов! И диплом, и трудовая книжка остались дома!!!

Но мою панику спокойно гасят тем, что работодатели – не звери, и, если я им подойду, смогут подождать пару дней, пока я смотаюсь за документами. А самолеты летают ежедневно.

- Тут главное запустить процесс, - объясняет Иван, не отвлекаясь от составления резюме.

- Фотка есть? – Спрашивает, в пол оборота поворачиваясь ко мне.

- Зачем? – Удивляюсь я.

- Так создается более полное впечатление о кандидате, - поясняет Дуся, и я протягиваю ей свой телефон. Она ковыряется в галерее, а потом пересылает Ивану по блютузу несколько подходящих, на ее взгляд, фотографий.

Когда я держу в руках распечатанный лист с портретом серьезной, уверенной в себе женщины, удивляюсь, как можно было так обработать мое летнее фото, на полной версии которого я позировала в шортах и майке. Но, прочитав то, что Иван написал в резюме, понимаю, что любой работодатель просто обязан принять меня к себе в штат как можно скорее.

- А не слишком ли ты преувеличил мою офигенность? – Обращаюсь к Ваньке, который предлагает нам по бокалу вина за успех предпринятого мероприятия. Я вижу, как он доволен собой, и хвалю его на все лады, потому что и сама не смогла бы сделать лучше.

- Это Москва, детка, - говорит он мне с другого конца кухни, разливая вино, - тут чем круче, тем лучше!

- Кстати, надо бы заняться твоим гардеробом, - говорит, разглядывая мою одежду, Дуся. – Через пару дней позвоню.

Вечером, сидя в комнате у Мариванны, рассказываю ей свои последние новости, чувствуя, что это уже вошло в привычку, и мы за столь короткий срок стали почти родственницами. Старушка несколько раз навещала меня в больнице, а я уже несколько раз советовала ей дать объявление об услугах маникюра и начать зарабатывать на этом.

За все время моего пребывания в клинике и после Лёня звонил всего несколько раз с дежурными вопросами, на которые получал такие же дежурные ответы. А, когда я поделилась с ним решением устроиться тут на работу, он стал звонить и того реже.

Потратив час, нашла очень насыщенный недельный семинар недалеко от дома, и, оплатив его, записалась в группу, стартующую завтра.

Эта неделя вымотала меня очень сильно: море новой информации, интенсивность лекций и практических занятий с утра до позднего вечера, а потом – экзамен, который я сдала одной из лучших, получив заслуженный сертификат. Поэтому Дусин звонок с обещанием украсть меня на все выходные я встретила с огромной радостью.

В субботу она возила меня по магазинам, помогая определиться с необходимыми одеждой и обувью. То, что я привезла из дома, было качественное, но несколько иное, - либо вечернее, либо повседневное, а для офисной работы требовался другой стиль. И как хорошо, что Дуся в этом разбиралась, на корню зарубая неудачные, на ее взгляд, фасоны, цвета и силуэты.

Денег на карте еще хватало, поэтому я отмела любые поползновения подруги даже попытаться оплатить хоть один мой счет.

Но в воскресенье, когда мы отправились в шикарный салон, она не смогла удержаться, сделав мне поистине королевский подарок: смену имиджа.

Признаться, я и сама давно думала над этим, но извечная нехватка времени не позволяла мне заняться собой. Но Дуся, пошептавшись с мастером, велела перекрашивать и перестригать меня под какой-то свой, только ей одной известный образ. В итоге из кресла поднялась незнакомка.

Удлиненный боб, окрашивание волос в стиле «тигровый глаз» и дневной мейк превратили меня в поистине роскошную женщину.

Все эти события совпали с плановым посещением врача, на котором он спросил, как мои дела, и чем я собираюсь заниматься дальше.

Я поделилась с ним радостью – окончанием курсов, и тем, что сейчас нахожусь в активном поиске работы.

- Вам очень нужна работа? – Неожиданно для меня спрашивает он.

- Тогда я, возможно, могу вам помочь.

- Помочь? Но вы же меня совсем не знаете… - Произнесла я что-то бессвязное, чувствуя жуткое неудобство от его предложения.

- Поверьте, знаю.

У меня выгнулись брови от неожиданности, а доктор, как ни в чем ни бывало, продолжил:

- Я наблюдаю за десятками и даже сотнями пациентов, за тем, как они борются со своими недугами, как проходят послеоперационный период и реабилитацию. И уверен, что вы борец, и даже в одиночку можете выстоять перед лицом судьбы, особенно учитывая, что, кроме детей, у вас никого нет.

- Есть, - сказала я уверенно, – у меня есть друзья!

Он посмотрел на меня, ничего не ответив, уже набирая чей-то номер в своем телефоне. Я, решив было возразить, умолкла, когда он жестом попросил меня об этом.

- Алло, Татьяна Петровна! Узнала? Молодец! Да хорошо все у меня, звоню напомнить об ответной услуге.

С той стороны что-то говорят, а он внимательно слушает.

- Да, надо мне человечка пристроить. Да, женщину. Возраст? – Копается в моей карте и называет. - Хорошо, скажу.

- Завтра в два вам нужно явиться на предварительное собеседование с отделом кадров, - говорит он, протягивая мне бумажку с адресом. - Ну а дальше – все зависит от вас.

- Спасибо вам! – Благодарю его я, надеясь, что фирма, в которую он мня направил, все-таки примет меня на работу.

Из клиники мчусь к ДусяВане, выкладывая новость дня, после чего Иван, порывшись в телефоне, сообщает, что фирма солидная, а Дуся, прищурив глазки, невинно интересуется:

- И как ты собеседование проходить собралась, крошка?

Этот вопрос ставит меня в тупик. И последующие часа четыре, не меньше, Дуся вместе с Ваней гоняют меня вдоль и поперек, спрашивая столько, сколько я бы не рассказала и на исповеди. Они указывают мне на ошибки, объясняют, как и что нужно говорить, как держаться, как одеваться. Я впитываю все, словно губка, исправляя любой ответ по их замечаниям, и начиная сначала. А потом снова и снова отвечаю на старые новые вопросы, которыми они сыплют наперебой, порой все же загоняя меня в тупик. Но я, спрашивая совета, как лучше ответить, запоминаю, чтобы в следующий раз уже не повторять ошибок.

Результат меня радует: когда эти двое приступают к финальному собеседованию в два лица, больше похожему на допрос в гестапо, то не находят, к чему прицепиться.

Неделю назад уволил Диану – молоденькую крашеную блондинку с кукольной внешностью и огромными амбициями в отношении меня. Она выдержала около полугода, заступив на место Евгении, полностью устраивавшей меня в плане работы. Женя верой и правдой трудилась в компании, но личная жизнь перевесила остальные бонусы, и теперь она делает карьеру счастливой жены и матери.

Диана пришла после института, который окончила с красным дипломом, и после нескольких собеседований была зачислена в штат. Обязанности выполняла старательно, хотя иногда и косячила, в чем никогда не признавалась, и за что никогда не извинялась. А хлопала глазками, мило дула губки, наивно полагая, что я от умиления должен растечься лужицей у ее стройных ног.

Да, ноги, и вообще фигура у нее были что надо, и подчеркнуть свои природные данные она умела как никто. Одевалась всегда в соответствии с дресс-кодом, но чуть-чуть на грани, – то что-то прозрачное под пиджак, то юбка слегка короче, чем следует, то каблуки немного выше.

Когда я заметил, что она направила свое пристальное внимание на меня, стал откровенно забавляться. Делал вид, что нифига не понимаю, когда она становилась чуть ближе ко мне, принося документы или типа случайно наклонялась за упавшим карандашом, открывая вид на расстегнутое на пуговку ниже чем обычно декольте. Мне было интересно, что еще заготовлено в ее арсенале, и насколько далеко она готова пойти в своем желании заполучить босса.

А она пошла далеко. Однажды вечером после долгих выматывающих переговоров мы остались в офисе одни. Диана принесла две чашки кофе с коньяком и коробку шоколадных конфет, отметить удачную сделку. Наслаждаясь кофе, я откинулся на спинку дивана и на несколько секунд прикрыл глаза, провожая измотавший меня, но все же конструктивно прошедший день.

Скорее услышал и почувствовал, чем поначалу понял, что задумала моя секретарша. Она взобралась на диван, оседлав меня, и впилась поцелуем в мои губы. Неожиданно именно в этот момент и ожидаемо в принципе. Ну что ж, если женщина хочет…

Заняв позицию наблюдателя тогда, я позволял делать с собой все, что она задумала. Она же, дорвавшись до моего тела, лихорадочно целовала меня, раздевая с какой-то настойчивой одержимостью.

Не находя того отклика, на который она, очевидно, рассчитывала, немного растерялась, но задумку свою не оставила и довела-таки дело до логического завершения. Я же все это время так и продолжал сидеть, даже не сняв со спинки дивана свои распластанные руки…

Когда все закончилось, она как-то зло на меня посмотрела, и, собрав вещи, молча вышла за дверь. Я же, лениво натянув штаны, допил свой кофе и отправился домой. Ее в офисе уже не было.

Признаться, девчонка была неплоха, но я терпеть не мог манипуляций, уже тогда предполагая, по какому пути она направится дальше.

Как я и думал, после того случая она стала мелькать перед глазами гораздо чаще. Одеваться ярче. Оставаться позже. И подкараулила момент, когда я обсуждал кое-какие вопросы с начальником службы безопасности за стаканчиком вискаря. Время было глубоко нерабочее, а отношения наши больше, чем приятельские, так что порой такое случалось. И, когда я остался один, она явилась снова предложить себя.

- Что ты хочешь, Диана? – Спросил я ее тогда.

- Тебя. - Тупой ответ, это и так понятно.

- Диана, конкретнее. Что. Ты. Хочешь. От меня?

Она как-то подобралась и с небольшой заминкой все же выдала:

- Отношений.

- Диан, давай начистоту. Мне не нужны отношения. Но если устраивает только секс без обязательств, почему нет?

Она засияла как новогодняя елка, хотя, как по мне, я предложил ей вроде бы не кольцо на палец, и даже не отношения, а роль постельной грелки.

Она с готовностью подошла ближе, и я разложил ее тогда прямо на столе…

Потом у нас было еще несколько раз в офисе и командировках в гостиницах. Пригласить ее к себе домой мне даже и в голову не приходило, хотя с ее стороны начались намеки. Я тогда недвусмысленно осадил ее, напомнив о первоначальных договоренностях.

Спустя какое-то время она стала позволять себе опаздывать, потом – откровенно халтурить. Апофеозом стало требование повысить зарплату. Вместо этого ее ждал приказ на увольнение, получив который она устроила мне безобразную сцену, обвиняя во всех смертных грехах.

Я понял, что принял правильное решение, когда, придя на следующее утро в офис, не увидел ее на своем рабочем месте, почувствовав, что мне стало легче дышать. Но, проведя неделю без секретаря, решил, что позицию эту нужно заполнить, более того, расширить обязанности до помощника руководителя, чтобы самому сосредоточиться на наиболее важных вещах, скинув текучку на толкового специалиста.

Я вызвал тогда Петровну и обговорил с ней все нюансы новой должности, а также дал указание искать на нее человека. Две последующих претендентки, принятые на испытательный срок, не доработали даже до его окончания.

Первой надо было объяснять все по десять раз, а ее медлительность сводила с ума. У меня было впечатление, что даже кофе успевал остывать, пока она, плавно вышагивая, доносила его от кофе-машины до моего кабинета.

Вторая вроде была бойкая. Но с первого же дня принялась строить мне глазки и намекать на близкие отношения. И это тоже был не вариант.

От «пробников» мне стало еще дискомфортнее. Вроде бы настраиваешься на то, что вакансия закрыта и начинаешь срабатываться, как все рушится, словно карточный домик. И не хочется пускать табун случайных людей, открывая перед ними внутренний мир своего детища, тратить время на обучение, вводить в коллектив.

Распрощавшись с новенькими, я очень попросил Петровну собеседовать кандидатов тщательнее, но прошло уже больше месяца, а сотрудник все еще не был найден. И это раздражало.

- Петровна, ну ответь мне, в чем проблема? – Спрашивал я, стоя у окна в ее кабинете. - Неужели в целом мегаполисе нет нормального спеца на нашу должность?

- Романыч, у меня собеседование через 10 минут, ты приходи, посмотри, послушай, и сам все поймешь.

Именно так я и сделал. В тот день было назначено пяти кандидаткам.

Первая затруднилась ответить, что представляет собой должность помощника руководителя и какие обязанности предполагает.

Вторая пришла с немытой головой, в джинсах и пайте. Мы, переглянувшись с Петровной, отпустили ее насовсем минут через пять.

Третья от волнения запиналась и разве что не дрожала, все время поглядывая в мою сторону, что меня жутко бесило.

Четвертая вроде как справилась со всеми вопросами, но зависла на семейной теме. В итоге Петровна умело разговорила ее настолько, что та, даже не заметив, как на духу выложила: есть любимый человек, скоро свадьба. Жаль, такая нам тоже не подходит, – обучить всему и через полгода отпустить в декрет, – не вариант.

Пятая не скрывала недовольства тем, что ее долго продержали в ожидании собеседования, а ей ведь пришлось ехать через весь город, отпросившись с текущей работы. Ну и понятно, что она тоже «отвалилась».

Меня поразили претендентки, каждая из которых и вполовину не дотягивала до необходимого мне уровня. Если так тухло обстоит дело, неудивительно, что Петровна до сих пор никого мне не представила.

Когда ушла последняя, моя кадровичка, отпивая из стакана воду, устало заметила:

- Теперь ты сам все видел. Что скажешь?

- И часто ты их собеседуешь?

- Один-два раза в неделю с тех пор как открыли вакансию, от трех до пяти человек за раз.

- И что – вообще никто не запомнился?

- Есть несколько вариантов, которым я обещала перезвонить. Студентка-заочница, бывшая помощница Ольховского и тетка с огромным пробелом в трудовой карьере и большим желанием работать.

- Давай их всех завтра вместе посмотрим?

- Как скажете, Дмитрий Романович!

На следующий день студентка пыталась произвести впечатление, да так, что из кожи вон лезла, бывшая помощница Ольховского сидела «в короне», всячески подчеркивая собственную компетентность во всех вопросах и огромную значимость для компании. Третья, которую в прошлый раз Петровна назвала «теткой», таковой совершенно не являлась: рыжая, стройная, со вкусом одета, скорее даже «девушка», нежели «женщина» и, тем более, «тетка».

Разговаривала она спокойно: четко отвечала на поставленные вопросы, не прибавляла от себя лишнего, как будто сидела с подружкой за чашечкой кофе, а не находилась у потенциального работодателя на приеме. На меня даже ни разу не взглянула, - всеобщая байка о женском любопытстве с ней не работала.

Я невольно проникся ее настроением, а когда она все же посмотрела в мою сторону, изнутри меня что-то прошибло. Ее глаза цвета подтаявшего шоколада (и откуда взялась такая ассоциация?), такие выразительные, глубокие, и столько там всего, что сразу и не разобраться, поставили меня в тупик. Я все пытался разобрать, что же такое меня внезапно торкнуло, и врубился: она же посмотрела так, будто смеется надо мной! Надо мной!?! Точно!!! Я будто воочию увидел стадо пляшущих бесенят в ее радужке…

Задавшись вопросом, какого эта серьезная с виду барышня хохочет глазами, внешне не выдавая ни единого намека на улыбку, потерял нить разговора. А потом, поняв, что собеседование идет, а я продолжаю размышлять о ней уже пару минут, сидя, словно в вакууме, аж проморгался. Что за глюки? Я совсем сдурел?

Вслушиваясь в спокойный разговор, а больше в ее мелодичный голос, стал внимательнее присматриваться к ней: волосы собраны в аккуратную гульку на затылке, минимум макияжа, на пальчиках – блестящий прозрачный лак и никаких украшений. Мне это импонировало. А то насмотрелся когтей всех форм и модификаций и навешенных на пальцы шайб, всегда удивляясь, как с таким балластом можно печатать или заполнять документы.

Что-то я залип на ней, - подумал, сбрасывая морок, а она, очевидно, почувствовав столь пристальное внимание, снова зыркнула на меня, а там – снова черти, как будто все происходящее здесь для нее не жизненно необходимо, важно, а просто забава, не более.

Настроение начало портиться: да как она может не воспринимать всерьез то, что здесь происходит! И что смешного она во мне увидела? Я что – клоун? Или моя компания похожа на цирк???

И мне захотелось поставить ее в тупик. Озадачить, вызвать смятение, стереть из глаз этот задорный огонек, сделав серьезной...

Чего я только у нее не спрашивал, вспоминая самые каверзные из вопросов, которые в глубине души всегда считал дебильными, раньше ни с кем не используя: почему крышки люка круглые, какого цвета дверь в этом кабинете, с каким животным она себя ассоциирует…

Все это время она спокойно, без заминок отвечала, глядя на свои руки, а я перенесся в памяти в школьную юность, вспоминая, как, готовясь к экзаменам, исписывал запястья шпаргалками.

- Покажите руки! – Почему-то попросил я, вызывая всеобщее, кроме ее, недоумение. Она же протянула их вперед ладонями вверх, а затем, перевернув, подержала на весу несколько секунд и положила на колени. И я не заметил на них никаких посторонних следов.

Когда я спросил:

- Вы можете отжаться десять раз? – Она твердо ответила:

И я, бросая ей вызов, произнес:

- Ну, тогда отжимайтесь...

Она поймала мой взгляд, и, расстегивая единственную пуговицу своего короткого приталенного пиджака, встала со своего места.

Петровна кашлянула в кулак, намекая, что меня занесло. Я, где-то на периферии сознания, понимая, что она права, и стоит притормозить, тем не менее, не мог оторвать взгляда от рыжей, с любопытством наблюдая, что же она предпримет.

А она, визуально меня не отпуская, подошла к столу, за которым я сидел, и, опершись ладонями о столешницу, принялась отжиматься, ни на секунду не отводя от меня своих глаз.

Все в кабинете замерли с открытыми ртами. Да я и сам, понимая, что перегнул палку, и теперь, очевидно, сыщу репутацию сумасброда, самодура, да чего там, чудака на букву «м», останавливать ее не собирался.

Буквально на последних ее движениях я, опустив глаза, скользнул вниз по фигуре, и залип…

У рыжей была обычная с виду внешность. Но шаблон разрывало наличие силикона в груди. При движениях прямо у меня перед носом сквозь тонкую ткань блузки угадывались идеальные формы, которых в природе в ее возрасте просто не может быть, и которые при движении вверх-вниз были практически неподвижны. И эта ложбинка…

Странно только, подумал я, что «надули» ее всего до «двоечки». Обычно те, кто решается на подобный шаг, хотят себе формы попышнее, разве нет? И не ограничиваются только грудью. А у нее на лице следов вмешательств нет, губы явно свои, да и ботоксом, судя по всему, не злоупотребляет, судя по подвижной мимике...

Пройдя к своему месту, она села, скрестив ноги под стулом, продолжая удерживать ровную спину, а я снова поймал себя на мысли, что плюсую ей за то, что она не кладет ногу на ногу и держит осанку, словно королева.

Когда я попросил ее рассказать анекдот, Петровна смотрела на меня уже очень странно, но помалкивала. Две других забились по углам, словно мыши, а рыжая спокойненько выдала смешную нейтральную шутку.

Когда же я спросил:

- Продолжите ли вы работать на нас, если мы перестанем платить вам деньги? - Она, посмотрев мне в глаза, четко ответила:

И тут плюсик! Сказала правду, хотя работа у меня, судя по принятому ею вызову с отжиманиями, все же была ей необходима. Иначе послала бы меня и ушла.

Но она ни разу не вышла из себя, просто сидела и отбивала каждый мой вопрос как хороший теннисист подачу мячика. Четко, красиво и безошибочно.

Петровна снова закашлялась, и я, повернувшись на звук, увидел подаваемый ею сигнал, что пора закругляться. Оглядевшись по сторонам, заметил, что на меня удивленно поглядывали, не понимая, чего это я так разошелся. Петровна смотрела с недоумением, «первая» со страхом, «вторая» с удовлетворением, а «третья» вообще на меня не смотрела.

Я, поблагодарив всех, и сказав стандартные фразы о том, что мы свяжемся с успешным кандидатом, покинул переговорную, направившись в свой кабинет.

По дороге застопорился у кофе-машины, и, получив чашку кофе, пошел в свой кабинет.

Мне нравилось стоять у окна в пол, из которого просматривалось пространство перед центральным входом. Но, сделав первый глоток, я чуть не подавился, когда из белого гелика навстречу рыжей выпорхнул здоровый упакованный бугай, открывая перед ней дверцу пассажирского сиденья.

- Зачем же тебе работа, рыжая? Судя по всему ты неплохо устроена. Демонстрировать наряды? Или прогонять скуку? – Задаю вопросы, вспоминая, как она ржала надо мной. Или я совсем сдурел, и все это мне просто приснилось?

«Н-е-е-т, не приснилось! А, если так, я помогу тебе. Повеселимся вместе! Со мной скучно не будет, обещаю!» - Отправляю мысленный посыл ей, в предвкушении потирая руки.

Усмехнувшись своим мыслям, позвонил начбезу с просьбой прислать на электронку запись собеседования.

Вечером перед сном решаю просмотреть присланный файл, переведя его на экран плазмы.

Вот входит первая претендентка - студентка. Высокие каблуки, маленькое черное платье и ярко-красный пиджак. Садится на краешек стула, прячет руки под столом и начинает отвечать на вопросы Петровны. А уж она спрашивает все, что на ум придет, ведь я дал указание не миндальничать. К тому же своим присутствием являюсь дополнительным стрессовым фактором.

Сейчас, пересматривая все свежим взглядом, как будто со стороны, вижу то, чего не отметил для себя ранее, – девушка явно зажимается, она стеснительна, ей не хватает жизненного опыта. Как такая будет выходить из сложных ситуаций – непонятно. А я не хочу быть еще и нянькой.

Вторая – бывшая помощница Ольховского. Это мой конкурент, а его помощник, даже бывший, может оказаться засланным казачком. Она уверенной поступью входит, изящно опускается на стул, закидывая ногу на ногу. Сразу оценивает обстановку и выделяет главного в комнате. Отвечая, часто поглядывает на меня, видимо ожидая реакции с моей стороны. Но я молчу.

Сейчас, глядя на экран, замечаю, что в ней всего слишком. Слишком самоуверенна, слишком напориста, слишком тянет все на себя.

И вот входит третья. Одета четко, не подкопаешься, – юбка-карандаш чуть выше колена, короткий пиджак с закругленными нижними краями и глубоким вырезом, блузка, туфли на среднем каблуке. Подходит к столу, здоровается, и ждет, пока позволят сесть. Первые две – не дождались, устроились самостоятельно.

Петровна берет в руки ее резюме и читает:

- Градова Валерия Викторовна, вы претендуете на должность «помощник руководителя» в компанию «Максимум». Все верно?

- Расскажите о себе.

- Я окончила институт экономики и управления по специальности «финансы» и получила квалификацию экономиста. Свою трудовую деятельность начала сразу после окончания института. За это время получила опыт работы специалистом, а после длительного перерыва окончила курсы «помощник руководителя» и готова к работе в этой должности.

- Почему вы считаете, что можете претендовать на вакансию в нашей фирме?

- Меня интересует должность «помощник руководителя» в вашей компании. Считаю, что могу претендовать на нее, потому что: во-первых, мне нравится та работа, что вы предлагаете; во-вторых, я обладаю необходимыми для нее навыками, личными и профессиональными качествами. Имею сертификат личного помощника руководителя и огромное желание работать.

Что ж, рассказ исчерпывающий. Но Петровна расслабиться не дает:

- Почему вы считаете, что наша фирма нуждается именно в вас?

- Потому что я могу уделять вашей работе больше времени, чем любой из претендентов, 24 на 7. – Отмечаю, как ловко она выкручивается из этой ситуации, ввернув модную сейчас формулу «24 часа в сутки, 7 дней в неделю».

- Чем вы можете объяснить длительный перерыв в работе? – Это она для меня уточняет. Понял. Оценил.

- Могу объяснить тем, что занималась воспитанием детей, а в последние два года работала фрилансером, - спокойно отвечает она.

- В какой сфере вы были на фрилансе?

- Управленческий учет.

Все ее ответы слушал как будто в первый раз, поскольку на собеседовании мои собственные мысли заглушали голоса извне. Хотел бы я сейчас получить им подтверждение, но камера выставлена под таким углом, что рассмотреть это технически невозможно.

А на экране в беседу уже включаюсь я, и мы с Петровной приступаем к перекрестному допросу, выдержать который может не каждый. Но рыжая достойно его проходит…

Она вообще держится с достоинством. С грацией, я бы сказал, и с какой-то утраченной сейчас многими женственностью…

Проникшись просмотром, набираю Петровну:

- Татьян, нужно твое мнение по сегодняшней беседе с кандидатками!

- Что именно тебя интересует? – Осторожно спрашивает мой кадровик.

- Хочу услышать, какую из них ты будешь завтра оформлять на работу.

- Романыч, решение принимать тебе, - выдает мой дипломат, за что и ценю ее, помимо высоких профессиональных качеств и умения держать язык за зубами.

А вообще Петровна – мировая женщина – одна из немногих, с кем на фирме я на короткой ноге. И при этом она ничем и никогда не подчеркивает свое привилегированное положение, всегда на людях соблюдая субординацию.

- Татьян, первая – совсем девчонка, и подтирать ей сопли у меня желания нет, - озвучиваю свое впечатление. - По поводу второй могу сказать, что с ее управляемостью будут проблемы, а мое терпение не безгранично, и рано или поздно лопнет. Делаю паузу и слышу ее смешок в трубке, она явно понимает, о чем я, и солидарна со мной:

- Да, Дим, она ушла сегодня, уверенная в том, что должность именно в ее кармане.

- И она – со стороны Ольховского, хотя ни словом не обмолвилась об этом!

Петровна снова издает смешок, очевидно, вспоминая слишком амбициозную претендентку, о которой мой начбез вовремя успел шепнуть ей пару слов.

- Ну а третья, Дим? Что ты о ней думаешь?

- Во-первых, то, что она держалась молодцом, - отвешиваю я ей заочный комплимент, вспоминая ее смешливые глаза и яркие волосы.

- А во-вторых и третьих? – Интересуется Петровна.

- А это я хотел уже у тебя спросить, - перевожу стрелки. – Собственно, поэтому и позвонил, послушать твое мнение. У тебя же нюх на эти вещи. И ты ее не первый раз собеседуешь, может там где чего еще выплыло.

Петровна пересказывает мне подробности первого собеседования, и я, вообще-то еще до звонка все решивший, прошу ее:

- Тогда пригласи ее завтра ко мне в кабинет… Да, буду собеседовать лично!

В процессе разговора хожу по комнате от стены до стены, а, положив трубку, направляюсь к дивану, и, не глядя под ноги, в полумраке гостиной спотыкаюсь о провод HDMI, соединяющий ноут с плазмой. От этого ноут слетает с дивана на пол, а я, смачно матерясь, проверяю его работоспособность.

Слава богу, цел!

Утром следующего дня пью кофе у огромного окна своего кабинета и наблюдаю сверху как дракон из башни за своим королевством. Всегда прихожу раньше, чтобы ощутить, как мой офис наполняется людьми и начинает гудеть, словно улей.

Когда заинтересовываюсь серебристой ауди последней модели, притормозившей у входа, выгибая шею, чтобы лучше рассмотреть, кто это из наших смог позволить себе ездить на такой красавице, из нее выходит рыжая. Удерживая ее в фокусе внимания, не замечаю, что чашка на блюдце накреняется, и, соскользнув, валится на пол, ощутимо обжигая грудь пролившимся на сорочку кофе.

- Твою ж мать!!!

Рубашка испорчена, и я застегиваю наглухо пиджак, чтобы скрыть досадную неприятность, отмечая в уме, что нужно иметь на работе «запаску».

- Многостаночница, блин!

Настроение летит к чертям, поэтому, когда рыжая появляется в моем кабинете, задаю один единственный вопрос, рявкая, без «здрасьте» и «присаживайтесь»:

- Когда вы сможете приступить?

- На следующей неделе. – Спокойно отвечает она.

- Вот моя визитка, как будете готовы, набирайте меня лично, согласуем день выхода на работу.

Сегодня мне есть что отпраздновать, поэтому я с любимым коньяком Вани и обожаемыми Дусей сладостями вваливаюсь к ним, заранее предупредив, что с меня ужин. Помимо этого, я, конечно же, тащу мешок продуктов, чтобы приготовить им несколько любимых вкусняшек.

Когда все готово, мы усаживаемся за стол и начинаем делиться новостями.

Дела Дуси идут уверенно в гору, чем Иван несказанно гордится, хотя и сам достиг немалых высот, занимаясь любимым делом.

Моя работа у меня в кармане, осталось только смотаться домой за документами.

Услышав об этом, Дуся с Ваней переглядываются и предлагают отвезти меня на машине туда и обратно.

- Да вы что, ребят, туда же больше тысячи километров! Это неудобно! К тому же я взяла билет на самолет, завтра утром вылетаю.

Когда они спрашивают меня о вчерашнем собеседовании, а я пересказываю вопросы, на которые пришлось отвечать, у них вытягиваются лица.

- Ты серьезно? – Спрашивает Дуся.

- Ну, да! – Говорю, добавляя, что мне еще и отжиматься пришлось, хорошо, что всего десять раз, иначе я бы отказалась, ведь нагрузки еще нежелательны.

- Да ладно! – Удивляется Иван, с недоверием глядя на меня.

- Все это происходило в присутствии четырех человек, так что у меня есть свидетели! – Уверяю я, слыша, как звонит телефон, оставшийся на кухонном столе.

- Я думаю, что каким-то образом начальник узнал, что я по протекции, потому так и гонял меня, - делюсь своими мыслями с Иваном, на что он скептически хмыкает.

- И, знаешь, я очень благодарна за то, что вы устроили мне тогда «прогон» собеседования. На той фирме было что-то похожее, но до вашего уровня они явно не дотянули. Я все время сравнивала их с вами.

- И как? – Ухмыляется Ванька.

- Было весело. Но с фантазией, скажу тебе, у них не очень, вы вне конкуренции!

Дуся, которая отходила в это время за десертом, приносит мой надрывающийся все это время аппарат, на котором высвечивается «Эверест». Так я обозначила в списке контактов своего работодателя.

Я поворачиваю телефон экраном вниз, и мелодия, наконец-то, умолкает, а Дуся, присев поближе, шепотом интересуется:

- И кто это у нас?

- Мой непосредственный начальник.

- А чего не берешь?

- Вдруг он что-то переиграет, а у нас с ним уже все договорено.

- Ну да, ты права... А не слишком ли ты его романтично?

- Да нет, Дусь, наоборот, практично, чтоб не забывать.

- О чем? – Удивляется подруга.

- О том, что он - неприступная вершина…

- Ой, - всплеснула руками Дуся, - да брось ты, любую вершину можно покорить. Но только самым упертым и настойчивым. А у тебя этого добра не занимать!

- Мне не до этого сейчас, Дусь!

- Я прекрасно понимаю, но и крест на себе не ставь. Ты вон какая, – молодая, красивая, умная, мечта, а не женщина. И как никто достойна любви. Так что, поработаешь с ним, присмотришься, а там уже сама поймешь, Эверест он, или сопка таежная.

Мне становится весело от такой интерпретации, и я вспоминаю, как вбивала вчера цифры с его визитки в свой телефон, придумывая, как бы его обозвать.

Он произвел на меня впечатление закрытого сурового человека. Прямолинейного, жесткого и непреклонного. Далекого и недосягаемого, будто с другой планеты. И я не удивилась массиву хлынувших на меня заданий. Такой как он должен иметь все самое лучшее, поэтому и подвергает тщательной проверке каждую кандидатуру на роль доверенного лица. И хорошо, наверное, что меня тестировали больше, чем остальных. Это же к лучшему, значит, он увидел во мне потенциал, пригласив на работу.

Или… увидел нечто другое?

Ругая себя за крамольные мысли, я, вместе с тем, не могла отделаться от впечатления, что он преследовал какую-то цель, так тщательно допрашивая меня, что бросал мне некий вызов, заставив отжиматься, что искал мой взгляд, а, не находя его, пытался вывести из себя…

Конечно же, я опасалась, что сработаться с таким руководителем будет непросто, понимая, что он очень требовательный и властный. Но деваться было некуда, оклад обещали хороший, а я, к тому же, очень надеялась на свои природные спокойствие и неконфликтность, которые должны были прийти на подмогу в сложных ситуациях.

Задумавшись, я не заметила, как Дуся отошла ответить на телефонный звонок. Меня оттуда, можно сказать, выдернул голос Ивана, который, нагнувшись к моему уху, буквально мурлычет:

- Пойдем, покурим!

Зная, что он не курит, предполагаю, что он хочет обсудить что-то подальше от Дусиных ушей. И оказываюсь права: пока подруга отошла, он тянет меня на лоджию и прямо с порога, прикрыв дверь, заявляет:

- А ты в курсе, сестренка, что твой сын морочит голову нашей Варюхе?

- В курсе. – Говорю, глядя прямо ему в глаза. – Только он не морочит, Вань.

- Я узнала незадолго до операции. А как давно – не спрашивала.

- Не, я лично против его кандидатуры ничего не имею, - сбавляет он обороты, - но, сама знаешь, в случае чего не посмотрю, что он твой сын! – Говорит грозно и убедительно, а я обожаю эту его черту – всегда стоять на защите своей семьи.

- Знаю, Вань! – Выдерживаю его пристальный взгляд. – И уже сама его об этом предупредила. Но он серьезно настроен, понимаешь?

- Да какое серьезно, Лер, в их-то возрасте?

- А ты в каком возрасте Дусю встретил, напомнить?

- Так то ж я! – Оправдывается Ванька, теряя первоначальный настрой.

- А то – твоя дочь! Вся в тебя, и такая же упертая!

Он улыбается, и я понимаю, что «конфликт» исчерпан, он принял эту ситуацию, несмотря на свою настороженность, и не станет вставлять ребятам палки в колеса, что-то запрещать или на чем-то настаивать. И это не может не радовать, поскольку, положа руку на сердце, меня все это время тревожила мысль, что мои друзья по каким-то причинам не примут Михаила как достойного кандидата в женихи своей дочери.

Домой я летела с легким сердцем. Похоже, в моей жизни все налаживается: я здорова и полна сил, мои дети занимаются любимым делом, я нашла интересную работу и в течение года вне зависимости от решения мужа смогу вернуть друзьям долг…

Но от мыслей о муже взгрустнулось...

Он не звонил уже около десяти дней, а я, замотавшись в последнее время, не предупредила о своем возвращении, пусть и на сутки.

Войдя в квартиру, сразу же направилась в кабинет и без стеснения открыла ящик стола, где обычно муж хранил документы и куда я обычно никогда не заглядывала.

Пересматривая аккуратно сложенные папочки с рассортированными в них бумагами, я искала свои диплом и трудовую. Вскоре они нашлись, а я, решив, что загранпаспорт, пожалуй, тоже можно забрать, продолжила поиски, пока в глубине полки не мелькнул выбивающийся цветом и текстурой из общего массива бумаг красный конверт формата А4, который, не ищи я так тщательно, даже не заметила бы.

Заглянув в него, я наткнулась на женское фото…

Сердце пропустило удар, и я рывком захлопнула треугольный клапан...

Пальцы почему-то дрожали. А в голову долбануло едкое чувство дежавю, вымораживая внутренности, опустошая…

Обругав себя за странную реакцию и беспричинный страх, все же заставила свои руки вытащить оттуда огромную, на весь конверт, цветную фотографию, с которой на меня смотрела шикарная брюнетка с миндалевидными, умело подчеркнутыми глазами, пухлыми губами и длинными густыми волосами. Она была шикарна. А нанесенный макияж делал ее и без того яркую внешность просто ослепительной.

И я где-то уже видела ее…

Насмотревшись, отложила фото на стол, продолжив исследовать содержимое конверта, крутя в голове образ знакомой незнакомки. И, когда рассмотрела следующие фотографии, меня сковал ужас…

На первой эта женщина стояла рядом с моими малышами. Фото было сделано, скорее всего, еще до  появления меня в жизни Леонида, потому что такой одежды у детей я не помнила.

На второй она сидела перед двойняшками, которым было примерно годика по три-четыре, на корточках, а они с растерянными мордахами стояли в отдалении, явно не понимая, что от них требуется.

На третьей она же находилась рядом с моим мужем. Эта фотография была явно из недавних. Он стоял к ней вплотную и уверенно держал рукой за талию. Оба смотрели вперед горящими глазами и счастливо улыбались.

А на четвертой, черно-белой, Лёня, очевидно, восемнадцать лет назад, стоял за ее спиной, по-хозяйски собрав руки в замок на ее беременном животе.

И в этот момент я поняла все…

Даже то, почему ее фото показалось мне знакомым…

Эта женщина – мать Мишки и Маришки.

Она – та, за кем он ездит на протяжении всей нашей семейной жизни.

Она – известная на всю страну актриса Яна Райс…

Обхватив голову руками, первое время я сидела за столом с абсолютно пустой головой, переводя взгляд с одного на другое свидетельства моей иллюзорной семейной жизни. А перед глазами всю нарисованную мной картину семейного счастья сдирали по кусочку, ухватив за края, Лёня с Яной, чтобы на место очищенного от моих красок чистого листа поместить фотографии из конверта…

Актриса и ее преданный поклонник… Их дети… А… как же я? Какую роль сыграла в этом спектакле длиною в шестнадцать лет???

Рано, оказывается, думала я о предстоящей старости рядом с близким человеком. Потому что сейчас  жизнь для меня в очередной раз обнулилась. И мне как никогда стало понятно, что нужно начинать с чистого листа. С самого начала. Опять…

Неожиданно для самой себя я стала громко хохотать. Я смеялась над своей наивной дуростью, над тем, что на протяжении стольких лет ничего не замечала под собственным носом, над тем, как эти двое без зазрения совести пользовались мной…

Наверное, стоило поблагодарить Леонида за недавнюю пилюлю откровения, после которой у меня выработался иммунитет на его поступки. Иначе было бы тяжелее. Значительно тяжелее…

- Что ж, ты, Лёнечка, за птица такая? Что ж ты меня по кусочку без ножа режешь? Сколько еще секретов в твоем арсенале? – В голос задала я вопросы пустой комнате. И почему-то обрадовалась тому, что у меня на руках нет обратного билета. Потому что была намерена любыми путями выяснить все от начала и до конца.

Когда Лёня вернулся с работы, я поджидала его в кабинете, который был первой комнатой от коридора, и пройти мимо него было просто невозможно. Дверь была открыта, и, услышав его шаги, я включила настольную лампу, поприветствовав его:

- Ну, здравствуй, Лёня!

Он остановился в проеме, и, посмотрев на меня, сидящую в его любимом кресле за его рабочим столом, произнес:

- Здравствуй... Какой неожиданный сюрприз! Ты решила осчастливить меня своим появлением?

Раньше, я, наверное, попыталась бы сгладить недовольство мужа, а теперь была даже рада, что разговор принимает подобный оборот. Потому что это развязывало мне руки.

- Нет, Лёнь, вернулась, чтобы забрать документы. И, между прочим, нашла в твоем столе кое-что интересное. А именно – красный конверт.

Сделав шаг в кабинет, он увидел разложенные передо мной фотографии:

- Ты рылась в моих бумагах, - то ли спросил, то ли констатировал факт Лёня, едва бросив взгляд на стол. Очевидно, он прекрасно знал, что за снимки были передо мной. А я, то ли устало, то ли равнодушно, ответила:

- Не суть, Лёня. Ближе к делу.

И мой муж, то ли понимая, что отпираться бессмысленно, то ли, что, действительно, пришло время «вскрываться», начинает свой рассказ, от которого у меня мурашки бегут по всему телу. Потому что я не то, что не ожидала, а даже в страшном сне не смогла бы себе представить, что так можно поступить по отношению к близкому человеку. И самое странное в этом было то, что мой собственный муж сейчас описывал мне странную и долгую историю своей любви к другой женщине…

Совсем юным Леонид без памяти влюбился в Яну, с детства мечтавшую о сцене. Но, хотя чувства были взаимными она, тем не менее, отвергла, вопреки сложившимся стереотипам, предложение его руки и сердца, а также совместного проживания и семьи в принципе. Ее всегда манили признание, новые роли, блеск софитов, и связывать себя обязательствами она не хотела.

Она была талантливой целеустремленной девушкой, у которой была мечта – сцена.

Он был умным перспективным парнем, у которого была мечта стать конструктором.

Когда он встретил ее, он совершил ошибку, посчитав, что она выкинет из головы свое актерство и посвятит себя семье, особенно если появятся дети…

Они любили друг друга. Но были на расстоянии.

Он мечтал о ней, семье и совместных детях.

Она мечтала о сцене, славе и поклонниках.

На одной из вечеринок Леонид, подпоив Яну, воспользовался ее состоянием, намеренно сделав беременной. Она же, придя делать аборт, узнала, что это невозможно из-за каких-то ее индивидуальных противопоказаний.

Яна рвала и метала, возненавидев его за навязанное материнство. А он радовался, что скоро она успокоится, и станет матерью и женой, как он и хотел.

Только Яну он здорово недооценил. Она, будучи беременной, успешно прошла пробы в сериал и укатила на съемки. Вернувшись же, оттаяла и простила Лёню, поскольку без натурального беременного живота у нее не было бы шансов. Более того, именно там ее и заметили, предложив новые роли. А через неделю после родов она уже улетела сниматься в новом проекте.

Леонид в связи с этими событиями был вынужден отказаться от очень выгодного контракта в международной компании, и, взяв на себя воспитание детей, пожертвовал своей карьерой. Но он не считал это жертвой, поскольку винил себя за намеренно подстроенные события…

Он занимался детьми и ждал Яну со съемок. А она, пробыв дома меньше месяца, со слезами на глазах просила дать ей возможность продолжить карьеру. Актерство было ее воздухом, ее ждали новые предложения, ради которых она не могла посвятить себя семье.

Леонид предложил ей сделку: он воспитывает детей самостоятельно, лишь бы она не уходила из его жизни. А она, предвосхищая возможную шумиху вокруг своей персоны, официально оформила отказ от детей, чтобы ни один ушлый журналист не смог докопаться до сути. Скандалы были ей не нужны, тем более такого рода.

Лёня пообещал, что никогда и никому не расскажет о матери своих детей, а она пообещала, что он будет главным мужчиной в ее жизни…

Все это время я внимательно слушала, пытаясь понять Леонида. Но не могла, хоть убей. А на последних словах вообще не выдержала, перебив его проникновенный рассказ:

- Ты наивный, Лёнь, или глупый? Что значит для тебя быть главным мужчиной? Это как любимая жена в гареме? Или… как, Лёнь?

- Лера! – Говорит он с ноткой предупреждения в голосе, что меня здорово цепляет. Он защищает ее! Ее!!! Но стараюсь, чтобы эмоции не мешали, ведь сегодня я решила высказать все.

- Что «Лера», Лёнь? Объясни мне, дурочке, а то я не понимаю. Как ваша неземная любовь переживает наличие других мужиков и баб в ваших постелях? Ничего так? По нервам не бьет?

- Прости меня, Лера. Ты очень хороший человек. И я, правда, пытался. Хотел, чтобы у нас получилось. Не виделся с ней почти год, думал, что пройдет, что забуду, смирюсь. Но ничего не вышло.

- Это после той твоей командировки? – Уточняю, заранее зная ответ.

- Дети знают? – Задаю свой главный вопрос.

Я с облегчением выдыхаю. Если бы выяснилось, что еще и они участвуют в этом сговоре, то, наверное, сошла бы с ума.

- Они считают, что я поклонник актрисы, не более.

- А ты и есть ее самый преданный поклонник. Ждешь уже сколько? Восемнадцать? Девятнадцать лет? Только что мешает вам воссоединиться, ума не приложу!?!

- Ее карьера, - устало потирая лицо, говорит Леонид.

- Карьера или нежелание быть рядом с тобой? – Задаю резонный вопрос своему неглупому мужу, который, сам прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, тем не менее, до последнего оправдывает в своих и моих глазах эту женщину.

- Хорошо. Я поняла. Ты всегда любил, любишь и будешь любить ее. А я была нужна… прости… для чего?

- Детям нужна была мать, Лера… - Он поднимает на меня глаза, и я поражаюсь тому спокойствию, с которым он это произносит. Но мне нельзя сейчас анализировать свои эмоции, чтобы не расклеиться, и довести разговор до логического завершения.

- А теперь дети выросли, Лёнь. И что дальше?

- А дальше будет тихая счастливая старость в домике на побережье, - говорит он, глядя мне в глаза, и я понимаю, что сейчас он, наверное, впервые в жизни открыто говорит правду…

- Но не со мной, насколько я понимаю. Кстати, когда ваше счастливое воссоединение? И когда ты собирался вылить на меня все эти помои?

- Лера! – Возмущается Леонид. - Я не хотел, чтобы было вот так, хотел по-другому...

- И как же это, интересно?

- Со временем я сказал бы тебе, что встретил и полюбил другую… К тому же у нас в последнее время не ладилось…

На этих словах я окидываю его новым взглядом: а ведь передо мной великий циник и бездушный манипулятор, которому я, тем не менее, на протяжении стольких лет приписывала самые прекрасные человеческие качества.

- Да… Лёнечка… Ты, я смотрю, заранее подготовился. Припас интересную историю про какую-то там девушку… И если бы я не узнала все сейчас, то не узнала бы всей правды никогда, да, Лёнь? Только как все это не назови, а дело все равно дерьмо! И, знаешь, почему? Потому что ты использовал меня, Лёня!!! Не день, не месяц и не год. Ответь мне, зачем было так напрягаться? Жениться, изменять твоей дражайшей любимой женщине? – На этих словах он крепко сжимает челюсти, и становится видно, что даже любое упоминание о ней он воспринимает болезненно. Но это еще больше меня подначивает.

- Я уже отвечал на этот вопрос. – Четко высекает Леонид каждое слово. – Нужна была мать.

- А что же такая великая актриса с ролью матери не справилась? – Понимая, что нарываюсь, не могу удержать в себе. – Только ты меня не матерью сделал, а нянькой. Потому что мать – это навсегда, а я не нужна стала, как дети выросли! Только скажи, Лёнь, почему нельзя было сказать честно? Не допускаешь мысли, что я пошла бы к тебе работать? Без отношений? Просто на оклад?

- Няни имеют привычку выходить замуж, менять работодателей. Я хотел, чтобы у детей был пример полной семьи перед глазами, - отвечает он, как запрограммированный робот: четко, емко и понятно. И я понимаю, что он составил план, согласно которому действовал все это время, а я, так, всего лишь винтик, малая его часть…

- А не противно было с таким примером в одну кровать ложиться? – Спрашиваю его, с трудом скрывая горечь.

- Нет, ты же знаешь, что это не так. – Спокойно отвечает он.

Да, я знала… Секс у нас всегда был отменный. Качественный и взаимоудовлетворяющий.

- А если бы я тебе не подошла? – Спрашиваю, еще на что-то надеясь. Например, что все случилось спонтанно, что так сложились обстоятельства…

Но он, подняв на меня глаза, так же спокойно вещает:

- Я подстраховался, проверил заранее.

И это спокойная правда бьет меня наотмашь, так, что я забываю дышать. Да. Я действительно стала одним из пунктов в реализации его продуманного жизненного плана. И, выполнив отведенную мне функцию, была списана за ненадобностью.

Такая простая констатация факта пробрала до костей, обнажив лежащие на поверхности детали.

- Ты поэтому не хотел детей больше? – Бьет меня в этот миг догадка. - Потому что не от нее?

Он опускает голову и молчит, а я по его реакции понимаю, что права.

- Это мера измены у тебя такая извращенная? Типа жениться, спать с другой и даже жить под одной крышей можно, а детей рожать – нет???

Он ничего не отвечает, а я никак не могу успокоиться:

- Ловко же ты устроился, хочу я сказать!!! Превратил меня в служанку и няньку, а сам не мог дождаться, когда твоя драгоценная любовь вернется обратно?

- Ты раньше не жаловалась и никогда не работала. Я полностью обеспечивал тебя. – Подает голос этот человек, и мне становится смешно от того, что в момент, когда рушится моя жизнь, он вспоминает нечто совершенно другое.

- Ага, в пределах выданных сумм, и мне приходилось очень сильно крутиться, чтобы вложиться в эти расходы, экономить практически на всем. А ты даже на свой дом копил за мой счет!

- Ты справлялась, а если не хватало, я добавлял. – Говорит он, полностью игнорируя слова о доме.

- Ты добавлял только на новые платья, которые я одевала максимум пару раз в год, чтобы ты мог провести меня как живую куклу перед своими коллегами. Помахать мной как трофеем перед носом своих заплывших жиром начальников или деловых партнеров. Я всегда чувствовала этот пафос, наигранность и липкие взгляды, от которых потом по часу отмывалась в душе!!!

- Мне было необходимо присутствовать на некоторых встречах с женой… - Пытается оправдаться он. Но сейчас для меня это вообще не важно.

- Удобно, да Лёнь? Жить фактически на две семьи. Хотя какая там семья – ты же бегал за ней по всей стране, чтобы она осчастливила тебя своим вниманием на пару дней пару раз в год, кинув как собаке кость свое шикарное тело…

- Тебе не понять наших отношений! – На полном серьезе заявляет Леонид и я бы снова засмеялась, если б могла.

- Да куда уж мне! – Отзываюсь я. - Только как быть с нашими отношениями? Ты попользовался мной 16 лет, а теперь, когда воспитательная функция выполнена, я свободна? Супер, Лёнь! А ведь мне 37. И у меня ни кола, ни двора, ни работы…

Он внимательно смотрит на меня, и следующей фразой отправляет в нокаут:

- Сколько ты хочешь, Лер?

Я моргаю несколько раз, прежде чем обретаю возможность говорить. Неужели он и правда считает, что все в этой жизни можно измерить в денежных знаках?

Он продолжает смотреть в упор, и я не удивлюсь, если все это время он думает, будто я прокручиваю в уме цифры, стараясь не продешевить…

- Скажи мне, а во сколько ты оцениваешь мою молодость? Мое время, потраченное на тебя? Мое здоровье? И будем в расчете, не вопрос!

- Я же сказал, что оплачу твою операцию! – Говорит он, игнорируя остальные мои слова, а у меня как-то внезапно кончается запал, и я устало спрашиваю:

- Да разве ж в ней дело???

Мы сидим и молчим, а я понимаю, что больше ничего не хочу знать, мне нечего больше спрашивать, и не о чем говорить с этим знакомым незнакомцем. Мне все еще трудно было утрясти в голове все то, что случилось в этой комнате, все сказанные друг другу слова…

Когда я, спустя целую вечность, поднимаюсь, направляясь в коридор, он плетется следом за мной.

Я же, не обращая на него внимания, укладываю документы в сумочку и начинаю обуваться, а он, стоя у стены, спрашивает:

- Ты куда, Лер?

- Подальше из твоей жизни. Ты же этого хотел, не так ли?

Он молчит, и я выхожу, закрывая дверь за собой и своим прошлым…

На улице уже давно стемнело, и я бесцельно бреду по знакомым улицам своего любимого города, подставляя лицо теплому ветру. Сколько прошло времени, я не знаю, но, продрогнув, принимаю решение снять номер в гостинице, чтобы никого сейчас не грузить своими проблемами.

Через час, находясь в люксе колоритного отеля, который всегда нравился мне, я испытываю щемящее чувство дежавю. После предательства Виталика я тоже сбежала в гостиницу, как и сейчас. И, как тогда, сейчас мерзну, кутаясь в плащ, а, чтобы согреться, снимаю с кровати покрывало и заворачиваюсь в него.

Я всегда заглядывалась на этот отель с нотками восточного колорита, а сейчас, находясь в двухкомнатном номере с прекрасным панорамным видом, хожу по нему, подмечая красоту восточного стиля. Великолепная мебель с резьбой ручной работы, тканые ковры и салфетки, изящные бра, подушки с традиционной вышивкой, как ни странно, хорошо гармонируют с ультрасовременной душевой кабиной и плазмой над столом.

Решив избавиться от звенящей тишины, включаю телевизор, и, глядя в темное окно, невольно вслушиваюсь в слова: «Они знамениты, красивы, богаты. Масса поклонников и почитателей окружают этих известных женщин, а они говорят об одиночестве, ведь нет самого главного – семьи. Кто-то пожертвовал семейным счастьем ради славы и карьеры, а кто-то принципиально не выходит замуж, утверждая, что не создан для брака и рождения детей. Представляем звездных красавиц, которые никогда не были замужем»...

Горько усмехаюсь своим мыслям, но, услышав имя «Яна Райс» замираю на месте…

Надо ж такому случиться, что гостьей в этой передаче оказывается именно она именно сейчас!

Беру в руки пульт, чтобы прекратить все это, но в последний момент отбрасываю его на диван, решив посмотреть в глаза источнику своих бед, пусть и по ту сторону экрана. Ведь я никогда не интересовалась ею, а сейчас меня гложет нездоровый может быть для сложившейся ситуации интерес – кто же она такая на самом деле – несчастная женщина, которой пришлось пожертвовать ради своего гения семейным счастьем, или беспринципная стерва, не останавливающаяся ни перед чем в достижении собственной цели…

И то, что я вижу на экране, убеждает в том, что аплодисменты и овации были значительно важнее для нее, чем тягости материнской жизни.

Она пространно рассуждает о жестоком мире шоу-бизнеса, требующем от звезды полной отдачи, и делится со зрителями, что она полностью сосредоточена на карьере и личном развитии.

Но когда она начинает лить в уши аудитории то, что ей так и не удалось встретить человека, с которым бы у нее появилось желание стать матерью, у меня появляется большое желание, чтобы это услышал Леонид.

Хотя… о чем это я? Они, очевидно, давным-давно обо всем договорились... Даже о том, что она будет транслировать общественности.

Зрители в студии щедро ей аплодировали, а меня ее позиция вгоняла в ступор. Я не могла понять, неужели карьера и признание поклонников стоит детской любви и тепла. И уж тем более не могла понять, как можно стыдиться собственных детей, отгородившись от них забором лжи.

Когда ведущий задает вопрос о гипотетическом материнстве, ответ срывает все мои защитные механизмы:

- Возможно, быть матерью, не для меня. Ведь женщина не может иметь все. А я стараюсь сохранять спокойствие, принимая то, что имею, и не зацикливаться на том, чего у меня нет.

- Да что ты говоришь! – Комментирую я в голос и не могу сдержаться, запуская маленькой вазочкой с бутоньеркой в район экрана, приходя в себя лишь под звуки разбившегося фаянса.

Хорошо, хоть телек остался цел!

Выключаю его одним движением, и, оседая на пол, начинаю рыдать, не сразу услышав звонок мобильного.

Не хочу никого слышать сейчас, но на экране высвечивается «Дуся», поэтому, приведя голос в порядок, выдаю глухое:

- Ты где, Лерок?

- В гостинице.

- Адресочек дашь? Мы подъедем…

На автомате диктую название и номер, после чего слышу командное:

- Сиди там и никуда, поняла?

Киваю, как будто меня кто-то может увидеть, а через полчаса уже слышу стук в дверь. Наверное, в этот день я перестала удивляться, потому что совершенно спокойно реагирую на появление в моем номере Дуси и Вани, как будто перемещаться в пространстве и времени для них в порядке вещей.

Подруга с порога обнимает меня, с жизнеутверждающим: «Держись!», а Иван, чуть потоптавшись на пороге, бурчит, что пошел за ужином.

Я же, совершенно «сдувшись» в Дусиных объятиях, начинаю беспорядочно говорить сквозь слезы:

- Ты была права, Дусь, во всем права. – И начинаю снова рыдать.

Дуся заботливо подводит меня к дивану, усаживает и молча ждет, пока закончится истерика. Когда я сквозь всхлипы начинаю невпопад рассказывать ей подробности собственной казни:

- Он и правда, все время ездил к ней…Мотался за ней, как хвост…

Тут открывается дверь и входит Ванька с огромным подносом.

- А ничего у тебя тут, прикольненько, - говорит он, озираясь по сторонам.

- Я всегда хотела здесь побывать. Вот, мечты сбываются…

- И моя сегодня сбылась, - говорит он, пристраивая поднос на письменном столе и потирая сбитые костяшки.

- Дусенька, он во мне всегда видел ее, понимаешь? Он же просил меня выпрямлять волосы и красить их в черный цвет, покупал определенные духи и помады, наряжал меня в эти платья, каблуки…

Я ведь не была похожа на нее, но типаж был такой же – длинные волосы, цвет глаз, форма носа... Вот почему он настаивал на моей форме, питании, я должна была соответствовать, быть не хуже нее!!!

Неужели он всегда сравнивал нас, и я была всего лишь янозаменителем???

И тут меня как током бьет догадка – а ведь любимой его позой всегда была сзади, так неужели даже в постели он вместо меня трахал свою ненаглядную Яночку?

Открыв было рот от неожиданности подобной догадки, слышу:

- Вот сука! – Не выдерживает Иван и выходит из номера.

- Пиздюк! – Изрекает сотрудник МИДа, отчего мне становится смешно и я хоть на несколько секунд отвлекаюсь от своих мыслей.

Иван возвращается с бутылками и бокалами, начиная на наших глазах производить непонятные манипуляции. Сначала выливает из двухлитровой бутылки колы четверть в стакан, заполняя образовавшуюся пустоту бутылкой коньяка. Потом закручивает крышечку и аккуратно перемешивает, наполняя наши бокалы.

- Ты только не молчи, Лер, слышишь? Ты разговаривай, - просит он после первого бокала.

- Я думаю, как мне сказать детям, Вань? «Ваша мама сдала мне вас в аренду»?

- Слушай, а давай решать проблемы по мере их поступления, - предлагает Дуся, - сама-то что делать думаешь?

- А что тут думать? Жить дальше. На работу выходить, Мариванне печку подарить.

- Какую печку? – Удивляется Иван.

- То есть лампу. Она ж маникюр классно делает, пусть шеллак осваивает и клиенток берет. А то сидит на свою пенсию, киснет…

- Ну ты даешь, Ветровская! – Восхищается Дуся. – Это ж про тебя ту песню написали!

- «Нас бьют, мы летаем». Сама в полном ауте, а беспокоится о лампе для какой-то Мариванны…

- Классный бабулёныш, кстати, я вас познакомлю! – Говорю я и начинаю рассказывать им подробности жизни с неунывающей старушкой, которая теперь будет видеть меня гораздо чаще, чем раньше.

Потихоньку бутылка пустеет, мы переходим на подробности моего разговора с Леонидом, и я замечаю, что уже почти спокойна, чего нельзя сказать об Иване, который время от времени потирает тыльные стороны ладоней одну об другую.

Через пару часов мы с Дусей на автопилоте валимся на двуспальную кровать, а утром, поднявшись раньше всех, я нахожу Ваньку в гостиной на диване, к которому он приставил журнальный столик, чтобы разместить свои ноги, так как не поместился целиком. Там же лежит и ключ от его машины, взяв который без зазрения совести, я спускаюсь вниз.

Открыв багажник, вытаскиваю дорожную сумку и тащу в номер. Порывшись в ней, убеждаюсь, что вещей хватит на всех, и, прихватив Дусины джинсы и свитер, отправляюсь в душ.

Пока ребята дрыхнут, снова спускаюсь, и, заказав на всех завтрак, жду, пока его приготовят, чтобы отнести в номер.

А там натыкаюсь на маленький переполох: они уже проснулись, но явно не досчитались одного бойца, который сейчас в приказном порядке отправляет их по очереди в душ и за стол.

После завтрака я, обойдя сзади Ивана, наклоняюсь к его уху и, копируя его недавнюю манеру вызвать меня на разговор, мурлычу так, чтоб и Дусе было слышно:

- Ну, что, братишка, ничего мне сказать не хочешь?

- О чем это? – Делает испуганные глаза Иван, поворачиваясь ко мне.

- О том, как быстро вы тут оказались. И о том, обо что ты почесал свои кулаки.

Он переглядывается с Дусей, которая, понимая, что отпираться бессмысленно, дает «зеленый свет»:

- Да ладно, колись уже...

- А тебе сначала на первый вопрос ответить или на второй?

- Мне без разницы. Но на оба!

- Ну, в общем, об Лёню… - Смущенно говорит он и отводит глаза, а, пока изумление сковало мой комментаторский пыл, продолжает:

- Еще перед отъездом я обратился к частному детективу для того, чтобы он собрал досье на Леонида. Ну и совсем недавно получил его. Вот собственно и все.

- И? – Задаю однобуквенный вопрос.

- Что «и», Ветровская, - вспылила Дуся, что «и»??? Ты хоть понимаешь, с каким мудаком связалась? Да его четвертовать мало!!!

Ваня обнимает ее сзади за плечи:

- Успокойся, Дусь, - и обращается ко мне:

- Признаюсь, я ожидал, что будет что-то «нечисто». Но чтобы настолько… Меня трудно чем-либо удивить, но он переплюнул всех!

- Знала бы ты, что я пережила! – вступает в разговор Дуся. Чуть не поседела!!! – На этих словах Иван бросает на нее заинтересованный взгляд.

- А что? – Поворачивается она к нему, - на работе задерживаешься, меня не забираешь, по вечерам в кабинете запираешься. Чтобы на некоторые звонки ответить, выходишь из комнаты. Я уж думала: все, приплыли…

- И куда приплыли, моя хорошая? – Вкрадчиво спрашивает Иван, пристально глядя на свою жену.

- К другому берегу! – «Рубит с плеча» Дуся, подняв подбородок.

Мне смешно слушать супружескую перепалку, когда вот так в иносказательной шутливой форме они обсуждают возникшую недавно по моей косвенной вине проблему.

Наблюдая за ними, успеваю заметить, как в глазах Ивана мелькает нечто такое, что заставляет Дусю отвести взгляд… А я, пряча улыбку, понимаю, что примирение у них будет бурным. И кто-то даже будет наказан за то, что усомнился…

В последнее время в моей жизни явно чего-то не хватало. Все было налажено, ровно и… скучно.

Все шло своим чередом, и каждый день был так или иначе, с небольшими отклонениями, похож на предыдущий.

Даже работа – мое детище – не приносила прежнего удовлетворения. Кануло в лету время, когда приходилось рисковать, блефовать, уговаривать, покорять новые вершины, втискиваться в немыслимо сжатые сроки. Теперь же все стабильно, устойчиво и... предсказуемо.

Я чувствовал себя странно. Это было как мечтать о непокоренной вершине, когда готовишься, копишь силы, и однажды все-таки добираешься до пика. В пути обжигая легкие разреженным воздухом, ломая ногти и превозмогая себя. Уперто прешь вперед, когда другие теряются в пути, проверяешь себя на выдержку и выносливость, отказывая во многих вещах. Ради единственной цели - покорить.

Путь был интересным и ты многое понял о себе, доказал, чего стоишь, на что способен. Ты в наивысшей точке, празднуя победу, смотришь с вершины, понимая, что мечта осуществилась. Но что потом???

Покорять новую? Или спуститься к подножию, чтобы влезть сюда же с уперством барана еще раз? Но зачем, если себе уже все доказано?

Мне, несомненно, есть чем гордиться: с нуля созданная компания процветает и приносит хорошую прибыль, на меня работает штат сотрудников, я обеспечен и реализован в профессии.

Конечно, всегда есть куда расти, но нет уже того азарта, что присутствовал изначально, – заработать больше, решить еще одну невыполнимую задачу, подразнить конкурентов, нестись вперед все быстрее и дальше.

Нет того накала страстей, тех эмоций, что я когда-то испытывал. Все как будто притупилось, померкло. И внутренний огонь затаился, остыв до маленькой искорки.

Как сейчас помню, как же я носился с оформлением документов, собственноручно готовя каждую бумажку, и был горд, получив сертификат о государственной регистрации! Как искал производственное помещение, офис, сотрудников, придумывал должностные инструкции и впервые увольнял.

Это сейчас у меня крупное мебельное производство со своими магазинами и выставочным центром. А начиналось все в лихие девяностые с полуподвального офиса в спальном районе и производственного цеха в гаражном кооперативе, где я мог заменить любого, что в цеху, что в конторе.

Немногие прошли со мной этот путь плечом к плечу. Среди них – Татьяна Петровна, мой бессменный кадровик, ставший для меня уже то ли тетушкой, то ли крестной феей, что, впрочем, никак не отражается на рабочих моментах. И Лукас, начальник безопасности, который изначально нанимался на роль телохранителя. Ну и еще уборщица – «краснознаменная» баба Люба.

Мой ежедневный ритуал с утра – кофе с сигаретой, стоя на фоне панорамного окна кабинета в пентхаусе. Сегодня моросит мелкий дождь, вполне под серость в моей душе. Слежу за растворяющимся в воздухе сигаретным дымом и со спокойной отстраненностью понимаю, что когда-то и сам так же растаю, растворюсь в вечности. И вспомнит ли меня хоть кто-то?

Тушу окурок и усмехаюсь своим мыслям – а не все ли равно мне тогда уже будет?

Встряхиваю себя за шиворот и отправляюсь в спортзал потягать железо. Врубаю ненавязчивый музон и приступаю к тренировке, но голова, как ни странно, не пустеет. Напротив, вламываются мысли о том, ради чего были все мои телодвижения, если даже не с кем разделить серое дождливое утро…

Мои родители давно умерли, близких родственников не осталось, но, как ни странно, я никогда не задумывался о семье. В начале карьеры это было опасно, а потом – недосуг.

О, нет, что касается женщин, я вовсе не монах. Сколько их прошло через мою жизнь? Немало, хотя я не занимался подсчтетом. Поначалу меня волновали процессы ухаживания, свиданий, флирта… До определенного момента я запоминал почти каждую мелочь. Помнил имена и запахи. Свои ощущения от общения, которые, накапливаясь и обесцениваясь, слились в вереницу лиц, круговерть тел…

Заинтересованность, пьянящими пузырьками шампанского бьющая в голову, через некоторое время обычно испарялась, и все снова шло по накатанной до следующего знакомства. Которое, я надеялся, наконец, оставит след. Но увы…

Постепенно промежутки между «охотами» стали увеличиваться, что, впрочем, не отменяло странного послевкусия от них – сплошной вакуум, минуя сердце и голову.

Следуя определенному алгоритму действий, я всегда получал желаемый результат, ради которого все изначально и затевалось.

Пара-тройка комплиментов, букет, ресторан, кино, клуб, кафе, демонстрация машины – в любом порядке и с разной степенью регулярности – и женщина твоя. Отказала ли мне хоть одна? Нет. И я пользовался и пользовал. А когда стал чуточку состоятельнее, усилий прикладывать и вовсе не требовалось. Теперь искал и завлекал уже не я. Охотились, чтобы соблазнить уже меня.

Но эта игра для меня также была стандартной. Женщины были разными, а их уловки и манипуляции похожи как под копирку. От меня требовалось либо изображать не понимающего их намерений идиота, либо уточнять условия – «где» и «когда», но все чаще - «сколько».

Интересно было переходить на новый формат – любовниц и содержанок. Я вникал в этот процесс с исследовательским азартом, но после второй попытки врубился и в эту схему. Арендуй квартиру, кинь денег на карту, подари пару-тройку подарков и она в твоем распоряжении, как нанятый на работу персонал.

Но с персоналом принято соблюдать субординацию, взаимодействовать согласно установленным правилам, включая дисциплину…

Эти «нанятые» сотрудницы умели относиться к своему положению как к работе. Они прекрасно понимали, на что шли, и не позволяли впадать в иллюзию, что это будет продолжаться всегда. Они прекрасно владели актерским мастерством и психологией отношений, выполняя свою роль на «отлично». И это была всего лишь роль. Без эмоционального включения. Без чувств. Без души.

Но отношения «с чувствами и душой» провалились с еще большим треском.

У меня было несколько попыток совместного проживания с обычными женщинами. И, как правило, с собственным раздражением я справлялся плохо. Рано или поздно, но чаще рано меня начинало бесить все, начиная от чужих вещей в квартире до претензий «ты мне должен» и попыток навязать свои «хотелки». Истерики и вынос мозга, как правило, сводились к неполучению от меня чего-то из разряда чувств, эмоций, совместного будущего.

Расставшись с последней, я решил, что и это не для меня. Мне захотелось найти нечто иное, ломающее стереотипы и разрывающее шаблоны, что-то новое, чего у меня еще никогда не было. Мне нужна была некая сила, способная меня встряхнуть, вытащив из морока, в котором я застрял, заставить воспринимать мир по-другому.

Но тогда я еще не понимал, чего же именно хочу, не мог для себя сформулировать. А Лукас по пьяни сказал, что вот это самое, не сформулированное, называется очень просто: «любовь».

Это слово почему-то ассоциировалось у меня только с бабой Любой, в смысле, с ее именем. Я ржал и не мог остановиться, представляя нашу уборщицу в образе того светлого и чистого, что воспевают композиторы и поэты.

Верил ли я в нее? Однозначно нет. Я считал, что любовь – это обертка для секса, красивая и многослойная, необходимая исключительно женщинам, чтобы оборачивать, словно в вуаль, свое снисхождение, оправдывая допуск к телу красивым словом.

Я никогда не чувствовал ту самую любовь, и по большому счету считал, что не способен на это.

Я на собственном опыте знал, что у мальчиков есть инстинкт, гормоны, желание, а романтика и розовые сопли необходимы исключительно девочкам, чтобы всегда можно было сказать: «мы не такие, мы другие, возвышенные, белые и пушистые, леди, принцессы, королевы»…

Только что ж вы, такие, другие, выбираете мужиков побогаче? Пришиваете себе губы, волосы и сиськи, чтобы выглядеть ярче, завлечь, поймать на крючок, а потом, пристроив в тепле силиконовую жопу, рассуждать о высших материях?

У меня много семейных приятелей, имеющих на стороне как минимум одну, а то и две-три связи. И ни одной пары со стажем, хранящей друг другу верность или имеющей те самые чувства. Все упирается в товарно-денежные отношения: «баш на баш», «ты мне – я тебе»…

Так что, прекрасно отдавая себе отчет, что отношения, брак, секс, любовь, здоровое потомство могут быть с пятью разными женщинами, сам сейчас не имел ни одной. Возможно потому, что стал разборчивым сукиным сыном.

Взрослея, начинаешь рассматривать женщин не только как сексуальный объект, но и для того, чтобы поговорить. И даже на такую малость способны не многие. Усмехаюсь, вспоминая, как порой слышал такую ересь, что реально сомневался в психическом здоровье произносящих ее дам.

Терпеть не могу тупость ни в каком проявлении, наигранность, жеманство, и особенно включающийся в глазах счетчик.

Они всегда смотрят, в чем ты пришел и куда ее повел. Они считают. Сколько у тебя машин и квартир, нанятых сотрудников, статусных друзей. Они считают себя подарками, на самом деле являясь надутыми силиконовыми куклами с мировосприятием, ограниченным богатым мужиком. Они мнят себя крутыми психоаналитиками, начитавшись статей в женских журналах или посмотрев ролики псевдо экспертов отношений в интернете. А что представляют из себя на самом деле? Пустое место!

Вот и моя новая помощница, наверняка, из той же породы. Надулась силиконом и крутит богатыми мужиками, отработав пару-тройку приемчиков, в числе которых, и тот самый зацепивший меня взгляд.

Только она переоценила себя, если считает, что этого достаточно.

Посчитала, что может потешаться надо мной на собеседовании? Ну-ну… А теперь поржу я. На работе.

Я еле удержался, чтобы не потереть руки, предвкушая веселье. Кажется, я нашел себе новое развлечение, которое внесет разнообразие в мою жизнь. И, похоже, мое времяпровождение в офисе, занимающее большую часть суток, перестанет быть томным.

Теперь меня ждет развлечение, способное выдернуть из рутины. И все это подарит мне она, моя новая помощница, внешне спокойная, как скала, но с глазами, в которых отражаются шторм с ураганом и дикими всполохами негодования. С виду скромница, но поддерживающая отношения как минимум с двумя более чем обеспеченными поклонниками одновременно.

Посмотрим, как скоро сбросит она свою маску добропорядочности, показав нутро готовой на все ради собственных целей стервы.

И как минимум одна цель, которую удалось достичь, мне известна, – место моей помощницы. Но вопросы «для чего?» и «что у нее припасено на будущее?» создавали интригу, раззадоривая любопытство.

Во мне просыпался давно потухший азарт игрока, желающего сорвать покровы с мнимой тихони, выпустив на волю ее внутренний торнадо. Ну а потом уволить за несоответствие. А что? Зачем мне нужны психованные истерички?

Жаль, придется искать нового человека, вот только в то, что она окажется токовым специалистом, мне тоже верилось с трудом.

Надеюсь, что хотя бы в затеваемой мною игре она окажется достойным соперником…

Первый рабочий день не оправдал моих ожиданий.

Она не опоздала, была вежлива и понятлива, пока я вводил ее в курс дела, не задавала лишних вопросов, иногда делая пометки в блокноте. Держалась, несмотря на первый рабочий день, молодцом.

Представление в коллективе перенесла с достоинством королевы. В хорошем смысле слова. Держалась со всеми вежливо и доброжелательно, очаровав большую часть сотрудников. Несмотря на дорогие шмотки, была совершенно лишена пафоса и короны. Простая и естественная.

Я наблюдал, когда и где она ошибется, проявляя себя, но в том, как органично она держалась, не было ни капли наигранности.

Но было одно большое, ну просто огромное «но».

Из ее глаз исчез тот задорный огонь, который все это время не давал мне покоя. Из них вообще исчезли все до единой эмоции, как будто внутри не осталось ни чувств, ни жизни. Как будто кто-то выключил свет.

Она была подобием той себя, что я увидел на собеседовании. И меня это выбешивало.

Как? Она лишает меня возможности отыграться? Ведь сама же бросила вызов, разве нет? И я, решивший повеселиться на работе, чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь, оказался продинамлен? Или это новая тактика, которую я пока не «прощелкал»?

Через несколько дней я приказал ей являться к восьми, хотя у всех рабочий день начинался в девять. И что? Она без вопросов и пререканий пришла. Своими ногами.

Я как обычно курил у окна, когда увидел ее, идущую под зонтом. И это было странно. Куда же делись ее покровители?

- Валерия Викторовна, вы опоздали. – С порога начал я.

- Приношу свои извинения. В работе метро произошел какой-то сбой. – Что??? В метро? Серьезно?

Пока она снимала промокшее пальто и устанавливала у стола раскрытый зонт для просушки, я решил спуститься вниз.

- В следующий раз, чтобы не опаздывать, берите такси. И не оставляйте в приемной свой зонт, его не должны видеть посетители!

На следующий день я остановился недалеко от метро, чтобы лично удостовериться в ее лжи. Но, каково было мое удивление, когда я увидел ее фигурку, поднимающуюся из подземелья метрополитена на поверхность.

Дав по газам, очутился в офисе раньше, засев за документы, а, выйдя в приемную, и застав ее разговаривающей по телефону, зачем-то выговорил, что беседы на личные темы в рабочее время недопустимы. Она же, со словами: «да, конечно!» тут же убрала аппарат в сумочку и больше никогда мне с ним не попадалась. А я, бросив взгляд на часы, почему-то отметил, что до конца обеденного перерыва еще целых полчаса. И она имела полное право пользоваться своей мобилой. Да она вообще в принципе могла ею пользоваться. В любое время. Не тюремщик же я, в конце концов!

Сидя в кафе на противоположной стороне улицы, которое облюбовали мои и не только сотрудники для обеденного перерыва, отметил, что меня вытащило сюда чувство голода, заставившее отодвинуть все дела. Но еще ни разу я не видел здесь свою помощницу. Как не видел ее и питающейся хоть чем-нибудь на своем рабочем месте. А нагрянуть я мог в любое время. Она вообще хоть что-нибудь ест? И когда?

Вот же засада! Какое мне вообще до нее дело? Но мысли, особенно по вечерам, периодически возвращались к этой головоломке.

Она, похоже, была не той, кем я ее нарисовал в собственном воображении. Не похожей на тех, с кем мне обычно приходилось иметь дело.

Она хорошо справлялась со своими обязанностями, удивив меня однажды утром тем, что, войдя в мой кабинет, впервые обратилась по имени:

- Дмитрий Романович, - начала она, а я подвис от ее голоса, и от того, как звучало мое имя в ее исполнении.

- Разбирая бумаги, я наткнулась на два счета с недельным разбегом. Один из них подписан вами, второй – нет. Но второй значительно выгоднее, нежели первый. Я хотела уточнить, какой из них отправлять в бухгалтерию для оплаты.

Я протянул руку и, получив бумаги, положил их перед собой. Счета на один и тот же вид лака, но от разных поставщиков и по разным ценам. Причем, осуществив закупку по не подписанному счету, мы сэкономим значительную сумму…

- Нужно проверить готовность поставщика к сотрудничеству, - начал было я, немедленно получив ответ:

- Уже. Он готов поставить необходимую партию. Я созванивалась с ними час назад.

Неужели Диана напоследок решила напакостить? Иного объяснения нет. Но рыжая молодец, глазастая…

- Дмитрий Романович, - обратилась она ко мне снова, что заставило меня тотчас же посмотреть на нее. – У вас проводится мониторинг цен на закупаемые товары?

Черт! Если б я знал!

- У нас сложился круг постоянных поставщиков, с кем мы обычно сотрудничаем, - начал было я, понимая, насколько непрофессионально сейчас выгляжу.

- Понятно. Но до произведения оплаты целесообразно изучать рынок. Эволюционный процесс на нем не прекращается никогда, приходят новые поставщики, готовые проводить гибкую ценовую политику...

- Вот и займитесь этим вопросом! – Резче, чем хотел, ответил я, чувствуя, что и мне не мешало бы все перепроверить.

- Как скажете, - спокойно ответила она, и, развернувшись, покинула кабинет.

А я затребовал из бухгалтерии кучу бумаг, которые теперь требовали более пристального внимания…

Вот и дорасслаблялся ты, Морозов, скоро от своей меланхолии совсем на работу забьешь, и последние штаны дяде подаришь. А она, молодец, болеет за общее дело, хотя могла бы «ничего не заметить». Похоже, и тут я был не прав, предвзято считая ее посредственным сотрудником…

Даже мнение о ней как об охотнице за богатыми и успешными мужиками начало потихонечку меняться.

На работе она вела себя очень корректно. С начальниками других отделов и простыми работягами была вежливой и милой. Да и со мной всегда соблюдала субординацию, ни одного намека на подкат, флирт или кокетство.

На работу всегда приходила сама, но, может от того, что разругалась со своими ухажерами?

Хотя должно ли это меня волновать?

Но, черт возьми, волновало. Потому что это могло быть прямой или косвенной причиной смены ее настроения, из-за чего она превратилась в биоробота. Клона той себя, что я запомнил.

А ведь я еще тогда решил, что это будет только моя игрушка, и никто не имел права ее ломать.

Но сейчас она выглядела именно так: поломанной…

Три дня назад поступило новое вводное: теперь мой босс желали видеть меня по утрам для согласования текущих планов.

И вот я стою в его кабинете с блокнотом, записывая распоряжения на сегодняшний день.

- Мне нужен провод HDMI.

- Какой длины? – Задаю уточняющий вопрос, подумав, нафига он ему сдался.

- Метра три, думаю, хватит.

- И букет цветов.

- Сорт, цвет, размер, - снова уточняю я, приготовившись записывать.

- Флоксы. Цвет и размер на ваше усмотрение.

Пишу, чертыхаясь, что это за цветы такие? Как они вообще выглядят? Где я должна их искать? И почему именно флоксы? Не мелочился бы, уж сразу росянку дарил, которая мух жрет, - а что, - экзотика! Ну или кувшинок накосил бы, тоже оригинально!

- Что-то еще? – Не могу не спросить, перед тем как уйти. Да не тут то было!

- Да, упаковку презервативов.

Я впадаю в ступор. Вот чуяла, что надо было валить из кабинета, - нет же, спросила, на свою голову! И что вообще за борзота, сам что ли не в состоянии дойти до аптеки? Да и в поисках аптеки напрягаться не надо, их, кажется, сейчас в каждом магазине продают, - крутятся у меня мысли, пока я изо всех сил удерживаю невозмутимый вид.

- Какой марки они должны быть? Сколько и какого размера?

Произнося это ровным голосом, очень надеюсь, что не покраснею от смущения. Глаза впериваю в блокнот, ожидая его пояснений, чтобы сделать пометки. Пауза затягивается, и я все же поднимаю на него взгляд.

Он сидит в кресле, положив локти на стол и поставив руки «домиком» под подбородком. Его глаза пристально изучают меня. Наконец, глядя прямо в глаза, он называет марку, четко произнося: 6 штук, размер XXL.

Он вносит подробные уточнения и не отпускает взглядом, а у меня ржач подкатывает от желания съязвить, прокомментировать так, как он от меня не ждет.

Вот ведь ситуация – вслух сказать ничего не могу, а внутри диалоги с ним все горячее и горячее. И смущение тут с одной стороны, и желание поддеть его – с другой, ну и пару матерных слов отпустить – с третьей.

С огромным трудом держа себя в руках, записываю эту информацию в блокнот и уточняю:

- Это все?

- Да, можете быть свободны, - говорит он, продолжая наблюдать за мной, а я на деревянных ногах разворачиваюсь, и, стараясь не споткнуться, выхожу с ровной спиной из кабинета. Усаживаюсь за свой стол, а у меня руки подрагивают от сдерживаемого напряжения. И негодование захлестывает – вот же гад, презервативы ему подавай!

И если так дальше пойдет, может ему еще и свечку придется держать, ботинки шнуровать и носки гладить? Вот засада!

Прошло чуть больше недели, а в делах полный порядок после почти двухмесячного отсутствия человека на должности рыжей. Она уверенно разгребла завал, полностью вошла в курс дела и перезнакомилась почти со всеми ключевыми сотрудниками для дальнейшего взаимодействия.

Но за это время я ни разу так и не увидел ни единого проблеска эмоций в ее глазах. И это раздражало. Потому что лежачего не бьют, а мне хотелось вести игру с достойным соперником…

Сегодня в кабинете смотрел на нее и думал, когда же она выдаст хоть какую-то эмоцию. Всегда бесстрастная, выдержанная, ничем ее не смутить, ни идиотскими заданиями, ни ужасным настроением, ни странными придирками, что лезли из меня вопреки логике и здравому смыслу.

Вот и провод этот – она ведь не обязана искать его и покупать для меня. И дернул же черт сказать про презервативы! Это ж вообще за гранью, а она, хоть бы хны, уточняет название, количество, и, блядь, размер. Прояснил по всем пунктам, а она записывает так спокойненько, и уходит. Ничем ее не прошибешь! Профессионалка!

Как бы странно это ни звучало, но мой босс занял все внутреннее пространство, которое, как я считала, навсегда останется пустым.

Наверное, будь на его месте кто-то другой, я продолжала бы унывать и депрессировать. Но с ним это было попросту невозможно.

Я никогда не знала, что он выдаст мне в следующий момент: какую фразу, распоряжение или действие. И эта непредсказуемость все время держала в напряжении, отвлекая от собственных бед.

Я словно пробуждалась от затяжной хронической болезни, все еще не веря, что полностью здорова, всецело концентрируясь на тех задачах, что он передо мной ставил.

Прошло чуть больше недели, но Лёнин поступок уже не вытягивал душу. Он казался плохим сном, не более.

Я не зацикливалась на этом, и, как ни странно, не упала в яму депрессии, сожалея о загубленной жизни. Как не циклилась и на том, какой же он козел и сволочь.

Я просто жила. Была здорова, имела прекрасных детей и друзей. А сейчас еще и работу, которая занимала большую часть моей жизни. Она была очень интересной, несмотря на странности непосредственного руководителя.

Да, он бывал резок, иногда придирался, или даже откровенно чудил. Но тем самым он выдергивал меня из скорлупы, будоражил, встряхивал.

Я заметила, что внутренне всегда обращаюсь к нему и даже даю отпор, а не стою безропотной куклой, соглашаясь со всем, что он скажет. Но что будет, если я начну выражать свое мнение вслух?

Сегодня полдня ушло на поиск этих странных цветов. С проводом проблем не возникло, они продаются в каждом магазине бытовой техники. Ну а средства контрацепции так вообще на каждом углу. Только как все это вяжется между собой?

Презервативы, наверняка, для свидания, цветы тоже. А Провод? Связывать что ли кого-то будет? Проводом???

Странный он, этот мой босс, очень странный. Как будто недоволен мной, хотя зачем тогда взял на работу, если почувствовал внутренний диссонанс? Или тут что-то другое?

Но, что бы ни было, пусть! Главное, что эта работа выматывает меня настолько, что хватает времени лишь на дорогу домой и ужин. Я отрубаюсь «без задних ног» и крепко сплю до утра. А потом – снова на работу.

Выходные провела у Беляевых, где они, как под микроскопом меня рассматривали, двести раз уточняя, все ли в порядке. Но, видимо, мои ответы их устроили, потому как гиперопеку с меня сняли, милостиво позволив жить с Мариванной.

Кстати о ней: сегодня же ее день рождения, и моя хозяйка просила прийти по возможности пораньше. А я, воспользовавшись отсутствием босса, решилась на авантюру.

Написала ему записку и оставила на столе, пребывая в полной уверенности в том, что, позвони я ему, и попроси, он откажет. Может быть и зря я это сделала, но пускай не думает, что я бессловесное создание, не знающее собственных прав…

Флоксы решил прикупить по случаю дня рождения Петровны, услышав как-то, что она восторгалась этими редкими цветами. Понятия не имел, как они выглядят, и думал, что, раз они такие необычные, достать их рыжей будет не под силу, и это будет ее первый косяк.

Но, вернувшись, увидел на столе картину маслом: скрученный провод, в центре которого цветы и квадратная коробочка, перед которой стоит книжечкой белый листок.

Разворачиваю. Записка. А в ней каллиграфическим почерком выведено:

Дмитрий Романович!

Согласно Письма Минтруда от 29.10.2018 № 14-2/ООГ-8616, введение режима ненормированного рабочего дня не должно менять установленную продолжительность рабочего времени, а переработка не должна приводить к превращению ненормированного рабочего дня в удлиненный.

Увеличение рабочего времени для меня на час дает право претендовать на дополнительные выходные, что я и делаю сегодня, используя половину рабочего времени как дополнительный выходной.

Усмехаюсь от внезапно накрывшей радости: неужели «проснулась»?? Дерзить начала… Ну надо же!

И с мыслью о том, какой прекрасный день ждет меня завтра, с цветами, подготовленным заранее конвертиком и широкой улыбкой шагаю в кабинет Петровны.

Я давно хотела купить Мариванне лампу для шеллака, что и делаю с большим удовольствием по дороге домой. А еще беру коробку цветов и поздравляю ее от всей души, помогая накрывать на стол.

У нее есть какие-то дальние родственники, с которыми она изредка созванивается, но зато друзей – хоть отбавляй! Вот и сегодня приходят ее подружки, некоторые со своими «половинами», парочка соседок и даже какой-то поклонник.

Когда веселье в самом разгаре, меня просят сказать тост, и я искренне говорю о том, что рада знакомству с этой женщиной, рада тому, что у нас сложились такие отношения, и желаю ей, помимо здоровья, начать собственное дело. Конечно же, последняя фраза не остается без внимания, и я сообщаю всем присутствующим, насколько хорошо получается у Мариванны работать с ногтями.

Вечером, когда все разошлись, а мы с ней закончили уборку, она обращается ко мне:

- Лерочка, ну зачем ты им сказала? Ну какой из меня мастер?

- Высококлассный, Мариванна! И даже не отрицайте!

- Завтра ко мне Майечка на маникюр придет. Что, если у меня ничего не выйдет?

- Выйдет, даже не сомневайтесь! Не нужно бояться, Мариванна, ведь на обратной стороне страха – ваша мечта!

- Спасибо тебе, Лерочка! – Благодарит она меня, обнимая, и мы расходимся спать.

Спустившись к Петровне, застаю там Лукаса и еще пару сотрудниц. Но, раз они здесь, значит люди проверенные, Татьяне я в этом отношении доверяю.

Не то, чтобы я запрещал отмечать дни рождения на рабочем месте... Но только во время обеденного перерыва и чисто символически.

В прошлом был опыт затяжных гуляний, превращавших рабочие места в свинарник, и непрекращающихся после этого сплетен. Теперь мои сотрудники праздновали либо дома, либо в кафе. Но для «своих» я всегда готов был сделать исключение.

Время уже не рабочее, и офис почти пустой. Но меня ждут, расставив на столе разнообразные закуски. Я произношу речь и делаю Татьяне подарок, после чего в непринужденной обстановке мы сидим около часа, болтая обо всем, кроме работы. Но, когда мы с ней выходим покурить, я вспоминаю об одном поручении:

- Петровна, подготовь завтра приказ на премию.

- Не вопрос, Романыч, кому и сколько?

После озвучки она на какое-то время зависает. И я, зная ее столько лет, с удивлением поворачиваюсь, наблюдая, как она в полной тишине делает несколько глубоких затяжек, уставившись на огонек тлеющей сигареты.

- Тань, что-то не так? – Спрашиваю, не получив ни одного комментария на свою просьбу. А уж у нее-то шуток и прибауток на любое событие всегда хватает.

- Стесняюсь спросить, Романыч, за какие заслуги она заслужила твои милости.

Я, не показывая виду, поясняю ситуацию с поставщиками и наведение порядка в делах, отмечая столь странную реакцию Петровны. Никогда она не позволяла себе подобных вопросов, и уж тем более намеков на что-то непристойное. А моя личная жизнь так уж точно никогда не была объектом ее пристального внимания.

- Дим, - начинает она, и я весь превращаюсь в слух, нутром чуя, что сейчас узнаю нечто важное. – Мне проще было бы считать ее стервой, безмозглой курицей или некомпетентной лентяйкой. Только, похоже, она не такая. Сегодня мой день рождения, Дим, и мне можно все… Поэтому я скажу как на духу: она – первая, кого я приняла на работу по протекции…

Я молча смотрю на свою кадровичку, не находя слов для ответа. Это очень странная для меня реакция. Похожая на беспокойство, или, даже... страх. А ведь я никогда и ничего не боялся…

Внутри что-то сжимается тугой пружиной, и я совсем не уверен, что хоть что-то понимаю во всем, что связано с моей новой сотрудницей: где я был прав и не прав, где мои домыслы, а где правда жизни, и насколько они соответствуют действительности, а, главное, что же такое могло заставить моего проверенного кадровика нарушить ради нее свои принципы?

Домыслы о том, кто же мог так сильно за нее хлопотать, рвут выдержку в клочья:

- Кто он? – Спрашиваю, в полной уверенности, что прав.

- Левин Борис Николаевич.

- Это должно мне о чем-то говорить?

- Прости, Романыч, это хирург, который спас мою дочь, и я не смогла отказать, когда он обратился. Именно ему не смогла, понимаешь?

Все мое нутро заливает липким сиропом разочарования. Не в Петровне, а, как ни странно, в рыжей. Или, если быть точным, в том, что я в ней все же ошибся. Или не ошибся, если судить по первому впечатлению. Я думал, она одна на миллион. А получается, - одна из миллиона…Черт, хватит пить, мозги набекрень. Сам не понимаю, что за мысли долбят мозг…

- А к ней он каким боком? – Все же выдавливаю из себя, чтобы, получив ответ, забить последний гвоздь в крышку гроба внутреннего осознания своей правоты.

- Сказал, что пациентка его.

На этих словах мои шестеренки начинают крутиться в обратном направлении, отбрасывая на несколько лет назад, когда Петровна ходила сама не своя от переживаний. Тогда у ее единственной дочери обнаружили рак груди. Я же, выловив ее однажды в офисе, и учинив допрос с пристрастием, отправил во внеочередной отпуск и еле всунул конверт с деньгами, который она поначалу не хотела брать…

- И, что, он всем своим пациентам помогает? – Стоп! Тот самый доктор, что спас ее дочь? У рыжей что-то серьезное???

- Нет, только тем, у кого реальные диагнозы, и которые достойно переносят свою судьбу.

- Хорошо, Петровна, спасибо… - Говорю еле слышно, с трудом переваривая полученную информацию.

- И, это… Тань… Не переживай. Не ты ее приняла, а я. К тому же она прошла собеседование на общих основаниях, и даже не одно, так что все было по-честному.

- Спасибо, Дим! – Говорит она и, поежившись, зовет обратно в офис.

Но я, сказав, что подойду минут через десять, продолжаю стоять на улице у черного хода, напряженно размышляя. Из разговора с Петровной стали понятны две вещи: грудь рыжая, сделала, скорее всего, не из модных соображений. И «достойно перенесла свою судьбу». А это что еще значит? Головоломка, блин!

Так кто же ты такая, Валерия Градова??

Утром, пытаясь установить контактные линзы, упускаю одну из них в раковину. И надо же такому случиться, она благополучно уплывает в слив, смытая струей воды. Так что я стою перед выбором: идти в одной линзе или надеть очки.

Недолго сомневаясь, делаю выбор в пользу очков и отправляюсь на кухню готовить еду.

Я давным-давно привыкла питаться, подсчитывая калораж и Б-Ж-У. Это и позволяет мне поддерживать вес на определенном уровне, даже когда случаются пропуски занятий в зале, как это происходит сейчас из-за перенесенной операции и бесконечной работы.

Выходом из положения стали контейнеры с едой, которые я беру с собой на работу.

Сегодня я готовлю отварную брокколи с запеченным куриным филе, перепелиные яйца и салат из шпината и сельдерея, как раз на обед и один «перекус», которые я осуществляю на последнем этаже нашего здания, сидя на широченном подоконнике с видом на оживленную улицу.

Я открыла это место случайно, когда по ошибке нажала не на ту кнопку лифта. Выйдя и осмотревшись, попала на что-то вроде тех. этажа, где отсутствовало офисное пространство, и стала отлучаться сюда, чтобы побыть минут десять-пятнадцать в одиночестве и покое, а заодно и перекусить.

Подходя к офису, нервничаю: что будет мне за вчерашнее самоуправство? И, как назло, войдя в приемную, слышу из его кабинета:

- Валерия Викторовна, зайдите на пару минут!

Ну вот. Началось…

- Вместе с кофе!

Сижу в одном из кресел для посетителей, положив ноги на журнальный столик, и, куря, прислушиваюсь, как все громче цокают каблучки, приближая рыжую к моему кабинету.

Она входит с подносом, и, оценив обстановку, ставит его так, что чашка чуть не упирается мне в ботинок, вызывая внутреннюю усмешку. Но и это еще не все: бесцеремонно вытащив из моих пальцев сигарету, она подходит к окну, и, открыв его, выбрасывает окурок.

Я, зависнув на несколько секунд, пропускаю вопрос:

- Вы что-то хотели, Дмитрий Романович?

Но, когда она щелкает пальцами перед моим лицом, повторяя: «Вы что-то хотели?», - я быстренько собираюсь.

Снимая ноги со столика, достаю скрытую ими записку, и жестом указываю помощнице на противоположное кресло, усаживаться в которое она, похоже, не собирается.

Он вальяжно распластался в кресле, положив ноги на стол и куря сигарету, что очень меня возмутило. Хочешь поговорить – говори открыто, сделай выговор, накажи, но в рабочих рамках. А эти рисовки с сигаретами, ногами и презервативами уже начали напрягать.

Если он задумал какую-то игру, я смогу играть на равных. А поэтому вношу элемент неожиданности в нарисованную в его сознании картину, выбрасывая в окно недокуренную сигарету. А что? В общественном месте это запрещено законом. К тому же не люблю, когда мои вещи прованиваются табачным дымом.

Его взгляд едва не обжег, и я собираюсь быстренько уйти, спросив перед этим, чего звал. Но он сидит как истукан и смотрит на меня, будто видит впервые в жизни. Но, когда я щелкаю перед его лицом пальцами, задавая вопрос повторно, он, наконец-то, отмирает.

- Валерия Викторовна, а не много ли вы себе позволяете? - Слышу вопрос, прекрасно понимая, к чему именно он относится, но пытаюсь "включить дурочку".

- Накурено тут у вас, Дмитрий Романович…

Он же, держа двумя пальцами мою вчерашнюю записку, вертит ею в разные стороны:

- Я об этом, - говорит, красноречиво указывая глазами на белый листок в своих руках.

- Нет, не много, - отвечаю твердо, глядя ему прямо в глаза. - В том, чтобы я приходила на работу на час раньше, никакой необходимости нет. Это ваше личное желание. И моя добрая воля. Поэтому я вполне заслужила несколько дополнительных часов отдыха.

- Допустим… Но вы же понимаете, что эта писанина не имеет никакой юридической силы?

- Конечно! Как и ваше устное распоряжение о времени начала моего рабочего дня.

- Вы в курсе, что я могу применить к вам дисциплинарное взыскание? – Говорит он после некоторой заминки.

- Например?

- Выговор…

- А вы в курсе, что я могу написать заявление на увольнение?

Так, надо притормозить. Иначе мы сейчас до чего-то кардинально бесповоротного договоримся… Но если он думает, что я буду терпеть любые выходки, то сильно ошибается. Жаль, конечно, будет потерять хорошую работу, но если уж найдет коса на камень, выхода, похоже, не останется…

Пока я кручу все это в своей голове, он резко меняет тактику, оставляя меня буквально с раскрытым ртом. Принюхавшись к листочку, спрашивая:

- А почему не надушено?

Нет, он серьезно???

Я злюсь, и многозначительно смотрю на босса в надежде, что он обратит все в шутку. Но он, похоже, делать этого не собирается. И мне не остается ничего другого, как перестроиться по ходу разговора на его волну.

Я, наконец, плавно опускаюсь в кресло, и, медленно укладываю ногу на ногу. Уловив направление его взгляда, мысленно усмехаясь, отвечаю:

- Не посчитала нужным, Дмитрий Романович!

- А что так?

- Не пользуюсь парфюмом…

Ну наконец-то! Лед тронулся, как говорится, господа присяжные заседатели… Полыхнуло только что в ее глазах, да так, что, мама, не горюй…

Я наслаждался нашей пикировкой, впервые за многие годы испытывая целый ворох разнообразных эмоций, на которые она меня выводила.

Перед тем, как начать плести ей про выговор, я понял, что она сделала меня. Положила на лопатки логичными аргументами. Но я же не мог этого принять! Так что пришлось импровизировать.

Но, только представив, что, «перегнув палку», могу довести ее до увольнения, решил сменить тактику, параллельно получая внутренний сигнал о том, что не хочу ее потерять. Как сотрудника.

Но, когда она, опустившись в кресло напротив, положила ногу на ногу, слегка выгнувшись мне навстречу, я потерял нить разговора.

Ее бесконечно длинные, стройные и многообещающие ноги, обтянутые прозрачными колготками, я уверен, на ощупь были гладкими и приятными…

Звонок мобильного вернул в реальность, включая в рабочий процесс, а рыжая, как только я взял трубку, быстренько ретировалась.

Вот же ж!!!

Как хорошо, что ему кто-то позвонил, иначе, трудно сказать, куда бы могли завести нас эти странные разговоры.

Почти сразу он уехал, и можно было расслабиться, да только не получалось...

Меня почему-то не отпускал его взгляд, которым он полоснул по моим ногам, его запах, который я почувствовала, отнимая сигарету, и странный ток, который я ощутила, прикоснувшись к его пальцам.

А за полчаса до окончания рабочего дня меня вызвали в бухгалтерию, где под роспись выдали премию. Это было неожиданно приятно, к тому же, по моим ощущениям, заслуженно. Но в большей степени ликование внутри было связано с тем, что мой несносный начальник, как оказалось, вовсе не сухарь и не жмот. Он отметил меня. И признал это!

Уже несколько дней веду себя как паинька, чем вызываю ее напряженное ожидание. Но, усмехаясь про себя, продолжаю быть корректным и культурным руководителем.

В последнее время со мной происходят странные метаморфозы. Я словно очнулся от спячки, только сейчас начиная приходить в себя, замечая, какой, оказывается, вокруг меня интересный и яркий мир.

Сижу в кабинете, наслаждаясь тишиной и кратковременным покоем. Такое случается крайне редко, поэтому так ценю моменты без телефонного звона, голосов и гула оргтехники. Чтобы совсем покайфовать, закуриваю и приоткрываю окно, расположенное в метре от входной двери. Стою и слушаю тишину, которую прерывает голос рыжей из приемной.

Став невольным свидетелем разговора, уходить не спешу, с любопытством прислушиваясь к каждому слову.

- Да, мой родной, я тоже очень рада тебя слышать.

Родной? Да ну нафиг! Когда она успела, если все время на работе? И... разве я не запретил ей разговаривать на личные темы в рабочее время?

- Конечно, с удовольствием! Давай! В нашей кофейне, помнишь? Я буду там в районе одиннадцати-двенадцати, но точное время сказать не могу, только промежуток.

А это уже интересно. Она собирается встречаться с кем-то в рабочее время? Не слишком ли шоколадно устроилась?

- Договорились. Я тебя тоже. Целую. И тоже очень скучаю. Пока!

Ну нифига себе, тоже, целует, скучает. Да что за хрень? Она моя помощница, и ее время может быть занято только мной. И никем больше!

Тишина резко начинает напрягать. Сильнее, чем хотелось бы, захлопываю окно и прошу рыжую принести мне кофе.

Через несколько минут она появляется с чашкой в руке. Смотрю на нее: как всегда застегнута на все пуговицы, невозмутима, спокойна. Бесстрастное лицо, по которому хрен скажешь, что пять минут назад ворковала с любимым.

«Я тоже» ведь на «я тебя люблю» отвечают? Или на «я тебя хочу» - прошивает догадка, скручивая пружину ярости где-то за грудиной. Бля, похоже, она нашла замену своим поклонникам... Ладно, завтра посмотрю, что у нее там за клоун нарисовался!

Несколько дней прошли спокойно. Без поддевок, странностей и придирок. Он – сама вежливость и корректность. Но мне уже чего-то не хватало.

Я будто заряжалась от нашего странного и непонятно по какой причине возникшего противостояния, подпитываясь жизненной энергией. И внезапно все это пропало, лишая меня привычной порции адреналина.

Да только расслабляться было нельзя, ведь не понятно, чего можно ожидать от босса в следующий момент.

Сегодня мне нужно отнести несколько заказных писем на почту, о чем я сообщаю ему по селектору, получая спокойное:

- Да, конечно!

Еду за ней, держа в поле зрения, как долбанный Шерлок Холмс. Сзади периодически сигналят, но мне пох на всех. Мне надо знать, с кем рыжая встречается сегодня в кофейне. И, когда я, наконец, это вижу, моя челюсть падает на пол, в крошево разбивая зубы.

Это мальчишка. Юнец. Красивый, как модель из журнала, но не смазливый, не субтильный и не слащавый, а такой будущий брутал, которому в настоящем до этого звания не хватает всего-то опыта прожитых лет. Кстати, сколько ему? 18? 20? Не слишком ли юн для нее?

Занимаю столик за колонной, так, что она оказывается спиной ко мне. Но я могу наблюдать за парнем, стараясь это делать не слишком настырно, чтобы не привлечь внимание.

У него спокойный взгляд, умные глаза, не похож на альфонса. Но, блядь, когда его ладонь оказывается в ее руках, и она прислоняет ее к своей щеке, его взгляд становится таким настоящим, что меня передергивает. У него чувства к ней, это нельзя сыграть ни за какие деньги. Это в глазах, в жестах, в том, как он внимательно смотрит на ее лицо, внимая каждому слову, как подвигает стул, стараясь быть к ней ближе.

В два глотка я опустошаю чашку, принесенную только что официанткой, и заказываю еще. Я не могу оторваться от них, не понимая, что происходит, и что я вообще здесь делаю. Но жадно впитываю картину напротив, не двигаясь с места.

После второй выпитой уже в три глотка чашки кофе сердце начинает бегать быстрее. И потребленный кофеин, похоже, здесь абсолютно не при чем…

Проходит минут пятнадцать. Парень с сожалением смотрит на нее и, поцеловав в щеку, направляется к выходу. А она, поставив локти на стол, прячет в руках лицо, ссутулив плечи. Неужели плачет? Этот чудак обидел ее? Что он мог ей сказать? Может, бросил?

И я не знаю, кого хочу прибить в этот момент сильнее – ее или его. Решительно встаю из-за стола и подхожу к ней со спины. Кладу руки ей на плечи, и, наклоняясь к самому уху, вкрадчиво произношу:

- Валерия Викторовна, какая приятная встреча!

Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности, услышав у самого уха низкий, с бархатными интонациями, голос своего шефа. «Не может быть», - первая мысль, посещающая голову. Но, увы, может. Только как я могла его не заметить? Да и откуда он взялся???

- Что вы здесь делаете? – Задаю самый банальный и глупый вопрос из всех возможных, почему-то разволновавшись.

- Пью кофе, как, похоже, и вы…

- Да, действительно, - отвечаю довольно скептически, пытаясь успокоиться и предположить, что ему нужно. Вот только от рук, лежащих на моих плечах, идет странное тепло, совсем не способствующее моему успокоению, а, напротив, разгоняющее сердечный ритм.

А он, усаживаясь напротив, выразительно смотрит на вторую чашку:

- И, похоже, не одна… Вот как, оказывается, вы проводите рабочее время…

- Я без обеда сегодня и могу потратить полчаса на небольшой перекус. А одна или нет, вас не касается! – Вспылила, возмущенная его поведением, а еще больше тем, что приходится оправдываться...

- Меня касается все, что касается моих сотрудников, - получаю ответ вместе с пристальным взглядом, и, тушуясь, задыхаюсь от возмущения.

- Всех или только некоторых? – Задаю вопрос, который уж давно засел в моей голове. Ведь такого отношения как ко мне, с его стороны я ни к одному из сотрудников не замечала. Со всеми, кроме меня, он всегда в рамках делового этикета, вежлив и корректен. А со мной его настроение меняется со скоростью света…

Он все так же смотрит на меня, когда хлещет по нервам следующей фразой:

- Тех, которые пудрят мозги молоденьким мальчикам. Он хотя бы совершеннолетний?

- Что??? – Взрываюсь я окончательно. - Вы шпионите за мной???

Секундная заминка, во время которой он отводит глаза, выбивает из меня спокойствие и терпение. И я, наплевав на субординацию и правила хорошего тона, глядя ему в лицо, заявляю:

- Вас никоим образом не должна касаться моя личная жизнь. И кому я там пудрю мозги, мальчикам или девочкам, - не ваше дело! Есть претензии по работе – высказывайте, а остальное – держите при себе!!!

И, предвосхищая одну из возможных его фраз, продолжаю:

- И на репутации вашей фирмы мои пристрастия никак не отразятся!

Наступает звенящая тишина. И я понимаю, что говорила слишком эмоционально и громко, хотя не люблю привлекать к себе внимание в общественных местах, и уж, тем более, путем выяснения отношений. Но, оглянувшись по сторонам, замечаю, что зал полупустой, и никому из посетителей до меня нет дела.

Переведя дух, бросаю взгляд на босса, который уже встает из-за стола, и, резко отодвинув стул, без слов шагает на выход.

Что, и никакого последнего слова???

Хотел было отшвырнуть стул, но вовремя сдержался. Зато с дверью был уже не так осторожен. Хлопнул на выходе так, что стекло задребезжало.

Ушел, чтобы не наговорить лишнего, хотя, кажется, все же наговорил…

На сколько меня хватило быть «белым и пушистым»? Дня на три?

Закурив на ходу, сел в машину, не помня, куда вообще собирался ехать.

В башке клубится густой туман, сквозь который ярким пятном проступает ее лицо. Праведный гнев, мечущие молнии глаза и… обида. На что, блядь?

Да что ж это за баба такая, кишки на кулак наматывает и тянет. Хотя ничего особо и не делает. Только смотрит глазами своими, как будто в самую душу заглядывает…

Кстати о глазах! Она уже несколько дней ходит в очках. Почему? У нее плохое зрение? Я еще в первый раз как увидел, отметил, что мне нравится. Ей идет…

Вот. Снова она и о ней. Да сдалась она мне!!!

На производство поеду, чтоб не видеть ее и не слышать…

Несколько дней без шефа, и офис будто сошел с ума: всем нужно знать, где он и когда будет.

Я, по идее, должна иметь об этом представление, но ничего не могу ответить тем, кто о нем спрашивают.

Звонить ему не хочу принципиально, и, пускай выгляжу непрофессионально в глазах некоторых сотрудников, узнавать его местонахождение не собираюсь.

Но он в городе, это точно: свидетельство того, что он все же появлялся в офисе, сегодня лежит на моем столе в виде записки с указанием купить для него две белые рубашки.

Отправившись на время обеденного перерыва на тех этаж, нахожу новое место, расположенное за углом от предыдущего. Закончив обед, сижу с ногами на широком подоконнике, упираясь спиной в откос, и, склонив голову набок, наблюдаю за происходящим на улице. Задумавшись, не сразу понимаю, что на этаже уже не одна, улавливая обрывки фраз:

- Ты представляешь… перебирал… та не такая, эта не сякая, как будто не работницу искал, а кастинг устраивал…

- Месяца два точно! Ты бы видела, какими табунами тут ходили – на любой вкус и цвет!

- Так нашел же уже!

- В том-то и дело, только непонятно где. Ее особо никто не видел, появилась не пойми откуда, и сразу к работе приступила.

Понимая, что два неизвестных женских голоса ведут разговор обо мне, я вся превращаюсь в слух.

- И тут, бац, через неделю уже премия!

- Серьезно?

- Ну, да, приличная, между прочим! И не к зарплате приуроченная, а не пойми к чему, – посреди месяца. А она хоть бы для вида до конца месяца подождала, пришла, как ни в чем не бывало, и забрала.

- Ты посмотри, ничего не стесняется!

- А то! Уметь надо! Это мы сидим и пыхтим от зарплаты до зарплаты, а там все просто - через диван решается.

- Да, быстро девочка сориентировалась.

- Ага! С утра на работе раньше всех, явно он ее привозит.

- Уметь надо!

Договорив, сплетницы ушли, а мне до горечи стало обидно. Вот и посидела в тишине, отдохнула…

И, почему, спрашивается, я каждому должна доказывать, что уходила с работы часа на три позже остальных, потому что до меня длительное время никто не работал, а прихожу на час раньше. И что я честно заслужила то, что мне ставят в вину.

И с какого перепуга я должна стесняться забрать эти деньги? Потому что кто-то в меру своей распущенности считает, что этим я подтверждаю свои близкие отношения с боссом?

Это что же получается, значит, раз они сделали такие выводы, раньше это уже случалось? Или было в порядке вещей?

О, Боже, куда я попала!!! А может он и бесится от того, что наши отношения строятся исключительно в рабочих рамках? О, нет! Не хочу об этом думать!

Но, если так разобраться, не все ли равно мне должно быть? Ведь для всех хорошей не будешь. Только почему-то, вопреки логике, неприятно до слез…

Собравшись, направляюсь в кабинет, и, едва успев разместиться за столом, вижу проходящего через приемную шефа. Легок на помине!

- Добрый день, - бросает он, проходя мимо меня.

- Добрый, отвечаю, подняв голову от стола и встречаясь с ним глазами.

Он какой-то сосредоточенный и осунувшийся, не такой как обычно, - успеваю отметить я, понимая, что нужно скорее уходить, пока совсем не расклеилась, показав на людях свою слабость, или пока он не довел меня до окончательного срыва каким-нибудь дурацким замечанием.

На улице, подставив лицо ветру, немного успокаиваюсь и шагаю в гипермаркет. Выполнив его поручение, на выходе, задумавшись, не успеваю сориентироваться, когда на меня на всех парах прет огромный мужик.

Задевая своей тушей по касательной, он едва не сбивает меня с ног. Пытаясь повернуть голову, лицом я касаюсь его рукава и теряю очки, которые теперь валяются на полу.

- Смотри куда прешь, курица! – Бросает мне этот хам, и, наступив на оправу, превращает ее в крошево.

У меня нет слов, да и помогут ли они в том, что случилось? Я полностью дезориентирована, лишена четких очертаний мира и обижена ни за что ни про что каким-то быдлом, которое, как ни в чем ни бывало, уже ушло, даже не заметив того, что натворило.

В расплывчатых контурах окружающего мира я выхожу из магазина и опускаюсь на первую попавшуюся лавочку в скверике напротив.

На меня как-то наваливается все разом: извечные придирки шефа; сплетни, раздутые на ровном месте от людской зависти; отложенная из-за извечной занятости покупка линз; несправедливость того, что произошло со мной несколько минут назад; моя слабость и понимание того, что я, скорее всего, не найду сама дорогу обратно. У меня в кошельке не осталось денег даже на такси, и я понятия не имею, как, видя лишь общие очертания, смогу добраться домой.

Слезы одна за другой начинают сочиться из глаз, но я даже не пытаюсь себя успокоить. А, наревевшись, решительно вытаскиваю из сумки телефон.

- Дмитрий Романович…

Сегодня я увидел в ее глазах слезы…

Непролитые, готовые вот-вот сорваться…

Неужели из-за рубашек?

Но это же вроде нормальная просьба, нет? Тем более что одна рубашка уж точно была испорчена по ее косвенной вине…

Похоже, я ее довел. Доигрался, Карабас хренов, радуйся! Только радости почему-то нет. От слова «совсем».

Когда признаки жизни подает телефон, я впервые за несколько лет испытываю искреннее удивление, понимая, что она впервые звонит мне. Сама. А еще примешивается любопытство, поскольку я даже предположить не могу причину данного события.

- Дмитрий Романович, вы не могли бы прислать за мной машину к гипермаркету? - Спрашивает она без долгих вступлений.

- А что, вы не в состоянии донести пару рубашек? – Пытаюсь язвить, но, когда улавливаю растерянность в ее голосе, в момент подбираюсь, чтобы не упустить ни слова.

- Нет… Дело не в этом… Просто… Мои очки… Они разбились… И я не смогу… Сама добраться…

Вот же черт! Желание шутить резко пропадает. Я уточняю, где она сейчас, и еду.

Когда вижу хрупкую фигурку, одиноко сидящую на лавочке в холодном сквере, сердце сжимается от желания подойти и обнять, согреть своим теплом. И откуда это во мне?

Подхожу ближе и вижу, что в руках она комкает одноразовый бумажный платочек, а глаза у нее красные и опухшие. Все-таки ревела!

Из-за меня и моих идиотских поручений. Ну, что, я себе рубашку не мог купить? Нет же! Хотел, чтобы, выбирая, думала обо мне, прикасалась к вещи, которую я потом буду носить…

И, несмотря на это, она попросила о помощи. Кого? Меня! Мудака, который, похоже, довел ее до слез.

- Так, Лера Викторовна. – Начинаю, подходя к ней ближе. – Четко, ясно и по делу. Что приключилось?

Она коротко описывает ситуацию, после чего у меня начинают чесаться кулаки. Таких, как попавшийся на ее пути урод, надо наказывать, по-другому они не понимают… Жаль, поздно уже, не найду его… Да и ее одну сейчас оставлять нельзя…

Беру рыжую за руку, и, поднимая с лавочки, прикрепляю ее ладошку к своему локтю. Она держится за меня сначала неуверенно, но, споткнувшись, вцепляется мертвой хваткой, вызывая мою внутреннюю улыбку. И так, по старомодному, под ручку, мы начинаем идти в сторону машины.

Успокоившись и собравшись, я решаю позвонить шефу, посчитав, что он сильно мне задолжал. Ведь именно из-за его прихоти я оказалась в этой ситуации, к тому же, пусть хотя бы помощью компенсирует за мои потраченные нервы.

Я ожидала чего угодно: такси, офисную машину с водителем, кого-то из сотрудников, но не его лично. И, тем не менее, он явился сам. Собственной персоной.

Сорвал меня с лавочки, заставил взять под руку и довел до машины. А потом повез непонятно куда.

- Кажется, и офис, и мой дом в другой стороне, - говорю ему, пытаясь понять, куда мы направляемся.

- Совершенно верно. Ведь мы туда не едем.

- А куда мы едем?

- Уже приехали...

Мы останавливаемся у шикарного торгового центра, и он, несмотря на мои возражения, тащит меня в отдел оптики.

После недолгой примерки оправ я поворачиваюсь к нему, и, получив визуальное одобрение, оставляю ее себе. Надев, наконец, очки, чувствую себя значительно увереннее.

- Спасибо! – Благодарю его в машине. – Завтра я верну вам деньги.

Он резко нажимает на тормоз, заставляя меня выставить вперед руки и упереться в бардачок.

- Значит так, Валерия Викторовна! Чтобы я от вас про деньги ничего больше не слышал! Это ясно?

- Д-да, - на автомате говорю я, заикаясь от неожиданности.

- Считайте это компенсацией за форс-мажор, случившийся во время выполнения ваших должностных обязанностей. И… Лера… Простите меня.

- За что? – Почти шепчу я, пораженная тем, что мой шеф, оказывается, способен на это.

Он сидит сейчас вполоборота ко мне и смотрит прямо в глаза:

- За все неудобства, что я причинил. За тяжелое собеседование. И некорректные действия с моей стороны…

Когда я веду рыжую в бутик оптики, она неуверенно озирается по сторонам, но не отпускает моей руки. Она выглядит такой беззащитной, нуждаясь во мне и принимая мою помощь! А я думаю о том, что мне мало того, что это не в тягость, а даже приятно заботиться о ней.

Стоп! Заботиться??? Похоже на то…

Мне нравится наблюдать за ней, когда она примеряет одну оправу за другой, сразу же отказавшись от золотой и серебряной, которые, лишь взглянув на меня, предложила услужливая консультантша. Я усмехаюсь, подумав, что, будь на месте рыжей другая, без вариантов воспользовалась бы ситуацией, раскошелив меня как можно сильнее. Но моя помощница думает о собственном комфорте, выбирая стильную, практичную оправу, которая идет ей больше остальных.

Когда в машине она благодарит меня, внутри разливается приятное тепло, которое тут же выдувает ледяным сквозняком ее намерения вернуть мне деньги. Я, надеюсь, доходчиво, пресекаю это на корню, и, неожиданно для себя, извиняюсь. Спонтанно и неуклюже, но от души. А она смотрит на меня во все глаза, потрясенная и растерянная, так, что хочется сгрести ее в объятия и зацеловать.

Совсем сбрендил, Морозов? Да что с тобой такое???

- Куда вас отвезти? – Спрашиваю, чтобы разрядить обстановку, и, когда она уточняет, не против ли я, если она отправится домой, везу ее по указанному адресу.

В дороге она, отвернувшись к окну, задремала, и я, остановившись, нависаю над ней, аккуратно трогая за плечо, хотя очень хочу провести костяшками пальцев по ее щеке, чтобы убедиться, настолько ли она бархатная на ощупь, как кажется:

- Лера… Приехали…

Повернувшись на голос, она медленно открывает глаза и замирает, уставившись на мои губы. А мне в голову стреляет картинка, на которой я, запустив пальцы в ее роскошные волосы, притягиваю к себе для поцелуя. Пробую на вкус ее пухлые сладкие губы, мысли о которых включают цепную реакцию, отчего брюки начинают шевелиться…

Она несколько раз моргает и, открыв дверцу, покидает салон автомобиля. Я выхожу следом и провожаю до подъезда, у которого, мы, как два школьника, замираем, не понимая, что будет дальше. Она, испытывая явную неловкость, желает мне хорошего вечера и скрывается. А я стою еще какое-то время на улице, не понимая, почему она ничего не предприняла. Я же нравлюсь ей, в этом нет сомнений. Она так смотрела на меня в машине, что и слова были не нужны. Но почему не прикоснулась губами хотя бы к щеке? Ничего не сказала? Не пригласила в гости?

Теряешь квалификацию, Дмитрий Романыч!!!

К своему стыду я уснула в машине, а, когда почувствовала прикосновение к плечу и такое приятное на слух «Лера», вмиг вернулась в реальность, чтобы посмотреть, кому принадлежат этот завораживающий голос и нежные руки…

Кажется, я сошла с ума, или мне что-то приснилось: передо мной сидит мой несносный босс и смотрит так, будто я – самая желанная женщина на планете. Или у меня спросонья еще не включилась голова?

Смотрю на его губы, отмечая их мягкий изгиб, и, кажется, невольно облизываю свои, отчего его глаза темнеют, и мне становится страшно. Как можно быстрее я покидаю тесное пространство автомобиля и шагаю к подъезду. А он, следуя за мной, останавливается у двери, будто чего-то ждет.

Я, пожелав ему хорошего вечера, ныряю в подъезд, и несусь по лестнице так, будто за мной кто-то гонится, переводя дух только в спокойной тишине квартиры. Только почему меня весь вечер, и, кажется, даже во сне, не отпускает его взгляд, в котором явно читается... обида???

Хожу по кабинету как долбанная тень отца Гамлета и посматриваю на часы каждые полминуты. Секундная стрелка еле-еле движется, как будто к ней прикрутили гирьки, и это не кварц, а ходики. Не хватает еще морды кукушки, выглядывающей из дупла, для полноты воссоздания картины. Какой по счету круг я нарезаю? Пора бы успокоиться!

Бешусь от того, что рыжая сегодня опаздывает, хотя еще ни разу за ней такого не водилось. С чего бы?

Пробки? Нет, она планирует маршрут заранее.

Заболела? Но тогда, по идее, предупредила бы.

Проспала? От этой версии меня подколбашивает больше всего, ибо не хочу думать о причинах. Вернее, причине. Вот вообще не хочу даже мысли допускать о том, что она могла провести с кем-то ночь. Ну и соответственно устать. И проспать. Особенно после вчерашнего…

Да ну, нафиг, скорее всего, пробки.

Только какие пробки могут быть в метро???

Сдерживаю себя, чтобы не набрать ее номер, сжимая телефон в руке как какую-то икону, и отправляюсь гулять по этажам.

Еще рано, слишком рано для прихода сотрудников. Это я прихожу раньше всех. И ее заставил приходить, хотя она не обязана. Но на испытательном сроке сделаешь и не такое, если хочешь закрепиться. И она терпит. Все мои выходки и мой дурной характер, выполняя идиотские, порой, поручения вовремя и без лишних вопросов.

Хотя я прекрасно понимаю, что не из-за испытательного срока это все. Она ясно дала понять, что может уволиться в любой момент. Тогда почему все еще со мной?

И уже три четверти часа должна быть на месте!!!

Возвращаясь в кабинет, думаю, что не такой уж и дурной у меня характер. Сколько лет себя знаю, всегда умел держаться в рамках. В любых ситуациях. А тут, с ее появлением, что-то неконтролируемое прет из меня, хоть тресни. Может, это у нее аура такая?

Холодная ярость заливает до краев и, хлопнув дверью кабинета, спускаюсь вниз, к охране. А что? Побуду сегодня дворецким, а заодно и мотиватором для своих подчиненных. Чтоб не расслаблялись...

Потихоньку начинает стекаться народ. Идут по одному-двое-трое, кто серьезен, кто улыбается и болтает с коллегами. Увидев меня, не все могут сдержать эмоции в узде: кто удивлен, кто в недоумении, кто явно растерян. Меня приветствуют и расходятся по этажам, кабинетам и рабочим местам. А я продолжаю стоять, сверля глазами двери. Как чокнутый страж, действия которого лишены смысла, ибо охранять ему совершенно нечего.

Спустя десять минут после начала рабочего дня пришла пора возвращаться к себе, чтобы не раздувать ненужные домыслы. Но в этот момент в дверь впорхнула Касьянова из бухгалтерии, и, завидев меня, затараторила:

- Дмитрий Романович, простите за опоздание, я не виновата, дорогу перекрыли, говорят, автобус в остановку въехал, там столько людей пострадало, что даже вертолет для эвакуации раненых вызывали!

Рассеянно киваю и иду к лифту, посматривая на темный экран смартфона, а когда лифт останавливается на моем этаже, у меня, с его остановкой, кажется, в груди останавливается сердце. Проскользнувшее беспокойство набирает обороты, мелькает догадка, которую мозг отказывается проверять.

Меня бросает в жар, а затем резко в холод, когда калейдоскопом мелькают картинки, как рыжая при моем появлении неизменно поднимает глаза и желает доброго утра и удачного дня. Всегда собранная, неизменно пунктуальная, независимо от продолжительности предыдущего рабочего дня и капризов природы. Да, ее могло задержать разве что стихийное бедствие. Или чрезвычайное происшествие.

Твою ж мать!!!

Сбегаю, как ненормальный, по лестнице, врываюсь в бухгалтерию, буравя взглядом Касьянову:

- На какой остановке это случилось?

Она понимает сразу и, не ломая из себя идиотку, испуганно шепчет:

- На Крылова.

Блядь! Это место ее пересадки... Если не на метро… Когда-то она упоминала об этом.

Выхожу из бухгалтерии и пытаюсь набрать ее номер, но то ли сенсор не слушается, то ли пальцы дрожат, но несколько раз список контактов прокручивается мимо.

Звонок раздается неожиданно, а я стискиваю зубы, чтоб не послать отрывающего меня от важного дела абонента, но, едва взглянув на входящий, без промедления принимаю вызов. Потому что на экране высвечивается «Рыжая».

Едва успеваю поднести трубку к уху, как слышу:

- Дмитрий Романович, я не смогу сегодня выйти на работу, извините.

От звука ее голоса с плеч падает мешок беспокойства, но этот шепот, и то, как она говорит, останавливаясь на каждом слове, с придыханием, будто ей с трудом дается каждая буква, настолько нетипично, что я начинаю подозревать что-то нехорошее.

- Ты где? – Рычу в трубку, скрывая волнение, начинающее окутывать меня плотным туманом.

- На Крылова... Тут автобус… Начинает было она, а я уже направляюсь в сторону гаража, прерывая ее на полуслове:

- Я знаю, что произошло. Где конкретно ты находишься?

- Я в каком-то киоске, внутри, не могу выбраться, и меня никто не замечает.

- С тобой все в порядке?

- Не… совсем, - с заминкой говорит она, как будто стесняясь чего-то. А я, ускоряя шаг, стараюсь не материться, хотя наружу так и рвется негодование из-за того, что приходиться как клещами вытягивать из нее каждое слово.

- Что? – Рявкаю я, заведенный до предела, пролетая мимо водителя, который вытягивается по струнке и начинает семенить за мной следом.

- Нога... Болит… Очень... – Говорит как-то неуверенно, и как будто стонет в конце. Или мне показалось?

- Не отключайся, слышишь? Будь на связи, даже молча, я сейчас подъеду! Слышишь меня? – Почти проорав это, подлетаю к машине, и, стартанув с места на приличной скорости, так, что ее повело, выруливаю к злополучной остановке.

Ничего из ее слов не понял, кроме того, что у нее болит нога. Она ранена? Несусь так, будто за мной гонятся черти, и, как ни странно, препятствий в пути не встречаю, что помогает в рекордный срок попасть к месту назначения.

В этот момент в телефоне раздаются гудки. Связь прервалась. Но я почти на месте.

Перед глазами предстает зрелище не для слабонервных. Огромный автобус со смятым в гармошку носом впечатан в остановку, конструкция которой раскорежена в хлам. Она перевернута и разбита. Железные стойки каркаса вывернуты и частично вдавлены в стоящие за узким тротуаром бутики, в которых под напором этой неодолимой силы разбиты витрины, двери, сорваны вывески. Вокруг крошево стекла, жести и непонятного хлама.

Я на секунду цепенею, представив, что могло случиться с теми, кто оказался в самом эпицентре событий, выхватывая в толпе окровавленных людей. Кто-то сидит на корточках, кто-то прямо на земле, некоторые даже лежат.

Вокруг полно зевак, видна парочка неотложек, и даже бригада ДПС. Видимо, еще не все службы успели отреагировать. Что за бред там несла Касьянова о вертолете? Да уж, поистине, земля слухами полнится!

Периметр еще не оцеплен, что позволяет мне подойти ближе и просканировать лица и фигуры пострадавших.

Знакомой среди них нет. Я, было, с облегчением выдыхаю, но вспомнив ее слова о каком-то киоске, несусь туда.

При ударе автобусная остановка сломалась, накренилась и упала на бутики, стоящие за ней. Туда я и начинаю заглядывать, светя фонариком с телефона. Зимнее утро еще темное, и в помещениях трудно что-либо разглядеть, но я упорно прочесываю каждое. В третьем и последнем магазинчике замечаю лежащего на полу человека, и от этой картины на моем теле начинают шевелиться все волосы разом.

Это какой-то трэш: я вхожу в полутемное помещение сквозь дырку в витрине с торчащими кусками разбитого стекла и присматриваюсь. Это она. Ошибиться невозможно. Лежит, подложив под голову свою огромную сумку, и сжимает в кулаке ошметки одежды, пытаясь, видимо, остановить кровь, которая пропитала ткань и образовала под рукой приличную лужу.

От места ее лежбища тянутся следы, одежда испачкана, - она пыталась пробраться к выходу. Шла? Ползла? Но, очевидно, не сумела, и улеглась прямо тут, догадавшись, все-таки позвонить мне, чему я, безусловно, рад.

- Лер, ты слышишь меня?

Ноль реакции.

Опускаюсь на колени перед ней, прямо на осколки и мусор, вряд ли задумываясь об этом.

- Рыжая, открой глаза, это я, Дмитрий Романович. – Несу что попало, только бы расшевелить ее.

Она медленно поднимает веки и с трудом фокусирует на мне странный устало-мутный взгляд.

- Узнаешь меня? - Моргает и молчит.

- Умница, девочка. Все будет хорошо. Слышишь? Только глаза не закрывай! Поняла?

Подхватываю ее на руки вместе с сумкой, которая, по ощущениям, тяжелее, чем она сама. И чего туда можно напихать, спрашивается?

Аккуратно перешагиваю через острые зубы разбитой витрины, вынося рыжую из магазина, и иду как можно быстрее в сторону гудящей остановки, выискивая глазами машину скорой помощи. Моя ноша снова закрывает глаза.

- Лера Викторовна! – Говорю как можно строже, немедленно открывай глаза, иначе уволю!

Угроза возымела действие, чему я мысленно улыбаюсь, но сто шагов с ней на руках до «скорой» кажутся моей личной Голгофой.

- Эй, док! – Окликаю я человека в белом халате, курящего у неотложки. – Помоги!

Он, моментально выбросив окурок, открывает двери машины и вытаскивает каталку, на которую я укладываю свою помощницу. Сам же не могу сдвинуться с места, наблюдая, как врач, поместив ее внутрь неотложки, приступает к внешнему осмотру и, спустя несколько секунд, надев перчатки, начинает срезать с поврежденной ноги брюки.

Я успеваю заметить глубокий широкий порез на внешней стороне бедра перед тем, как захлопнувшаяся перед моим носом дверь отсекает меня от нее. Машина трогается с места и с включенной мигалкой уезжает. Но хрен вам я останусь в стороне! – Бегу за руль своего автомобиля и, стараясь не упустить «скорую» из виду, еду следом.

Ее забирают в смотровую, а я мечусь в коридоре как тигр в клетке, не в силах усидеть на месте.

Когда, спустя почти час, ко мне выходит доктор с ее телефоном в руках, я думал, поседею.

Выяснив, кто я, он протягивает мне ее телефон и сообщает, что рыжей необходима кровь, и, возможно, я смогу связаться с ее близкими, чтобы решить этот вопрос.

Пока я стою и пялюсь на белый кусок пластика, доктор выносит мне еще и сумку, напоминая, чтобы я не затягивал.

Это отрезвляет, заставив без промедления прошагать к машине, и, забросив ее сумку в багажник, сесть за руль.

Странное чувство – копаться в чужом телефоне, который даже не запаролен и не заблокирован отпечатком пальца…

Открыв список контактов, начинаю с начала, но там же и конец. Ее телефонная книжка до смешного скупая – всего пара страниц. Это, наверное, первый телефон в моей жизни, в списке которого не больше десяти номеров.

Каждая надпись мелькает перед глазами, не задевая мозг, я как будто не вижу, точнее, не воспринимаю, словно не знаю алфавита и не умею читать. Но, выхватив глазами «дочь», сразу же набираю.

Представившись, скупо описываю ситуацию и, спросив, где она находится, предлагаю подъехать. Но девушка, включившись в ситуацию, без лишних вопросов говорит, что на метро доберется быстрее, и это, с учетом маршрута и напряженности движения, действительно так.

Она появляется даже чуть раньше чем обещала, минут черед двадцать пять: буквально влетает на территорию больничного дворика, привлекая к себе внимание алым шарфом.

- Марина? – Уточняю я, выходя из машины.

- Да. А вы – Дмитрий Романович?

- Так точно. Пойдемте?

Она предупредила, что я узнаю ее по красному шарфу, а я правильно сделал, что уточнил: на рыжую эта девушка совершенно не похожа. Черты лица, цвет волос, рост, глаза… Нет, я никогда не сказал бы, что они родственницы. Однако характеры у них схожи: девчонка такая же деловая, конкретная и обязательная, как мать.

Провожу ее в лабораторию, откуда она, спустя минут десять, выходит в таком ошарашенном состоянии, что я не на шутку напрягаюсь.

- Не волнуйтесь, такое бывает, - слышу, как говорит ей вдогонку лаборант, а она, побледнев, опускается на кушетку в коридоре.

Закрыв глаза, сидит какое-то время молча, прислонившись затылком к стене. Но у нас нет столько времени, и я должен ее растормошить:

- Что случилось? – Спрашиваю, усаживаясь рядом.

- У нас не совпадает группа крови. – Медленно говорит девчонка, не открывая глаз и даже не поворачиваясь в мою сторону, таким тоном, будто на нее навалился неподъемный груз, будто она чем-то очень сильно расстроена…

- Это плохо, - констатирую я, и, увидев, как резко она открывает глаза, и вперивает их в меня, тут же исправляюсь:

- В смысле, для нее сейчас плохо. А для тебя – ничего страшного.

- Но этого просто не может быть!!! – Взрывается она, и я не могу понять, с чего, собственно, так переживать.

- Давай лучше думать, где кровь искать, - переключаю ее внимание к насущному вопросу, и она, кажется, сосредотачивается на нем.

Отойдя от меня в зону безопасной слышимости, она разговаривает с кем-то по телефону, а у меня в башке ни единой мысли, кроме как ехать по аптекам. Только я понятия не имею, продается ли там то, что нам нужно?

Через несколько минут Марина, подойдя ко мне, командует:

- Поехали!

Пока мы идем к машине, она держит в руках телефон, а, забравшись на пассажирское сиденье, получает смс, открыв которое, диктует адрес.

- Деньги есть? – Спрашивает, пока мы едем.

- Обижаешь, мелкая.

- Я – не мелкая, - осаживает она меня вполне серьезно, и тоном, не терпящим возражений, заявляет: «Я верну!».

Вот же, вся в мать!

Пока стоим на светофоре, она устраивается вполоборота ко мне и внимательно рассматривает, а, когда я ловлю ее на этом, не отводит глаз и, абсолютно не смущаясь, спрашивает:

- Как все случилось?

Я пересказываю все, что знаю, ощущая себя весьма странно. Под ее пристальным взглядом, ледяным молчанием и сосредоточенным выражением лица я начинаю понимать, как, должно быть, чувствуют себя соискатели на моих собеседованиях.

Остановившись по названному адресу, вижу через дорогу вывеску гематологического центра и с облегчением выдыхаю. Кажется, мы спасены!

Выходим из машины, и мелкая уверенно шагает вперед, снова набирая что-то в телефоне, а потом отвечает на звонок, отчитываясь о своем местонахождении, и благодарит за помощь.

Она уверенно заказывает все необходимое, мне остается лишь расплатиться и довезти ее до больницы, где она остается, поблагодарив за помощь теперь уже меня.

Но я не могу так просто уйти, поэтому вылавливаю доктора и подробно выспрашиваю о здоровье рыжей. Кажется, только теперь могу вздохнуть спокойно: жизнь моей помощницы вне опасности, она переведена в палату.

Хочу знать, что ей нужно, и врач упоминает о необходимых ей вещах и усиленном питании, чтобы восстановить кровопотерю. Звоню кадровичке, чтобы уточнить адрес, и запоминаю код подъезда и номер квартиры.

«Да уж, устроили вы нам сегодня веселое утро, Валерия Викторовна!» - Мысленно обращаюсь к ней, понимая, что только сейчас меня начинает отпускать напряжение.

Похоже, мне не мешало бы попросить у дока успокоительное…

Еду на работу, руки подрагивают на руле, а все мысли занимает утренняя картина аварии, неподвижное тело рыжей на полу киоска, лужа крови и бледное с закрытыми глазами лицо. А ведь она не жаловалась, не плакала, а, сжав зубы, терпела. Как и меня, придурка, со своими дебильными поручениями. Да и позвонила, похоже, не  сразу... Стойкий оловянный солдатик, блин.

В это время думаю, что мог бы спокойно оставить ее вещи дочери, свалив на эту деловую колбасу все заботы. Но усмехаюсь, словив себя на мысли, что на самом деле это очень хороший предлог сунуть свой нос в ее застегнутую на все пуговицы жизнь, в которой очень многое из того, что я надумал о Лере, не совпало с действительностью.

И я хочу разгадать этот ребус…

Тянусь за сигаретой, прикуриваю, и, откладывая в сторону зажигалку, цепляю взглядом свое испачканное пальто. Чтобы не было лишних вопросов, нужно переодеться, в связи с чем сворачиваю к дому.

Вызваниваю водилу, прошу на такси добраться ко мне и отсюда отвезти в офис. А за это время переодеваюсь, пью кофе и выкуриваю почти пол пачки сигарет.

Решив неотложные дела, еду к ней.

У подъезда мне бывать уже случалось. А теперь я уверенно набираю код и вхожу, чтобы зависнуть от неожиданности.

Обшарпанные стены, пропахшие странными запахами ступени, входная дверь с порезанным в нескольких местах дермантином, разбитое на лестничной площадке окно…

Она живет не в лучших условиях, а я и не догадывался…

У меня в руках ее сумка, в которой, наверняка, есть ключи. Но лезть туда как-то неловко.

Нажав на кнопку звонка, ожидаю тишину, но, как ни странно, слышу шаркающие шаги, и в проеме открывшейся двери наблюдаю древнюю старушенцию.

- Вы к кому? - Спрашивает она.

- К Валерии Викторовне, но ее сейчас нет.

- А откуда вы знаете?

- Я ее начальник, я все знаю. Мне нужно взять ее вещи, позволите пройти?

- А зачем вам ее вещи? - Подозрительно спрашивает старушка, и всплескивает руками, увидев у меня в руках огромную Лерину сумку.

- Меня зовут Дмитрий Романович, - я достаю права и показываю старушке. - Мы с вами так и не познакомились…

Она внимательно рассматривает документ, возвращает и представляется:

- Мария Ивановна. Лерочка снимает комнату в моей квартире.

- Очень приятно.

- Что с ней произошло? – Спрашивает она обеспокоенно.

- Вы слышали про сегодняшний случай на Кутузова?

- Ох, прижимает старушка руку ко рту, и смотрит на меня округлившимися от страха глазами. - Что с ней?

- У нее нога повреждена, кровопотеря, но сейчас состояние стабильное, угрозы для жизни нет.

- Слава Богу! – Выдыхает старушка и начинает суетиться:

- Ну что же мы в коридоре стоим? Вы проходите, могу предложить вам чай или кофе…

Она вызывает у меня невольную симпатию, – так переживает за мою помощницу, называет ее по имени, видно, что у них более теплые отношения, чем у постоялицы и хозяйки.

Разуваюсь и прохожу за Мариванной, по дороге отмечая идеальную чистоту и благоухание свежестью небольшой уютной квартирки.

Женщина сокрушается:

- И как же ее угораздило, ну надо же такое! А когда ее выпишут? Ой, как жаль, ухаживать за ней будет некому, я через два дня уезжаю к сестре в деревню на все праздники! – Говорит она, и я только сейчас понимаю, что через несколько дней Новый год. Совсем заработался, Морозов!

- Не волнуйтесь, мы обязательно что-то придумаем, а сейчас я могу войти в ее комнату и собрать необходимые вещи?

- Да, конечно, - подхватывается старушка и семенит к стеклянной двери, открывая ее передо мной:

- Проходите...

Я попадаю в личное пространство моей помощницы. И это вовсе не покои королевы и не будуар куртизанки, а довольно скромное, я бы сказал, аскетичное жилище.

Напротив двери огромное окно, широкий подоконник которого приспособлен под письменный стол. Там лежат какие-то бумаги, несколько баночек с кремами, зеркало на подставке и необычного аквамаринового цвета небольшой ноутбук.

Справа от окна платяной шкаф, слева – узкая деревянная кровать. И… все. Все, блядь! Спартанские условия!

Поначалу зависаю, не в силах сделать ни шагу. Но, видя недоумение Мариванны, все-таки переступаю порог.

Женщина, помявшись, тактично выходит, оставляя меня одного. А я сажусь на узкую кровать, и обхватив голову руками, долгое время смотрю в одну точку, пытаясь собраться с мыслями.

Признаться, я ожидал лицезреть как минимум двушку, в которой нет никаких хозяев, кроме нее одной… А она, вон как, словно бедная студентка, комнатку у бабушки снимает…

Что же такое могло произойти в жизни красивой умной женщины, чтобы она решилась покинуть город, в котором прожила большую часть жизни, снять скромное жилье и устроиться на работу после довольно длительного перерыва? Что же ты скрываешь, Лера Викторовна?

Сумка все еще стоит на полу, но я, движимый любопытством, одним движением вытряхиваю ее содержимое на кровать.

Оттуда вываливается прозрачно-невесомый шарфик, внушительного вида кошелек, больше похожий на клатч, блокнот с ручкой, какой-то дезодорант, помада, и два пластиковых контейнера. Это еще что такое?

Приподняв крышку первого, округляю глаза до размера блюдец. В нем еда. Еда!!! Что за хрень? Зачем???

Чувствую, без пояснений врубиться в это будет не так просто…

Отмерев, решаюсь, наконец, проникнуть в святая святых – ее платяной шкаф.

В котором не так уж и густо…

Вещи висят на плечиках и аккуратными стопочками лежат на полках.

Рассмотрев почти все, прикинул, что брюки на травмированную ногу натягивать будет больно, а юбки-карандаши сдавят рану, поэтому выбираю длинную клетчатую юбку и свитер в тон к ней, из обуви – пару сапог на низком ходу.

Когда вытаскиваю из шкафа свитер, мое внимание привлекает картонная коробка в глубине полки. Достав ее, замираю. Там белье… Но какое!!!

Во мне борются две противоположных сущности, одна из которых хочет отправить коробку на место, понимая, что ее содержимое слишком интимно для чужих глаз, другая же, движимая любопытством, хочет рассмотреть все как можно тщательнее.

Руки непонятным образом тянутся к картонке, выуживая оттуда первую попавшуюся вещицу. Это шоколадного цвета шелковые трусики, блестящие и приятные на ощупь, невероятно сексуальные. Вот, что, оказывается, скрывает твой строгий деловой стиль, моя непредсказуемая помощница!!!

Но это – только начало. Следом я достаю черное откровенное боди, белые стринги с немыслимым кружевом и камушками сзади, шортики с переплетением лент по бокам, корсеты на шнуровке, бюстье, пояс для чулок…

Не дойдя даже до середины, я впечатлен настолько, что моя фантазия немедленно довершает ее образы в каждой из вещиц. Я видел много чего на женщинах. Но таких изысканных вещей, со своей изюминкой в каждой, как будто под разное настроение, признаться, не помнил...

А у нее есть фантазия… И вкус…

На мгновение представляю, что она здесь, лежит в чем-то из этого рядом со мной, и я могу к ней прикоснуться, услышать ее учащенное дыхание, прильнуть губами к…

Немедленно запихиваю все обратно и, отправив коробку на место, зову хозяйку:

- Мария Ивановна! Вы могли бы подойти?

- Да, конечно! – Тут же отзывается она и входит в комнату.

- Я взял вещи из шкафа, чтобы отвезти в больницу, у вас найдется пакет?

- Конечно! – Суетится старушка и собирается выйти, но я останавливаю ее:

- Вы не подскажете… Почему у Валерии Викторовны в сумке… Лежала еда?

- Ой! – Всплескивает она руками, - хорошо, что вы заметили, а то испортилось бы все!!!

Она объясняет мне, что Лерочка ведет здоровый образ жизни и предпочитает брать еду с собой, ведь неизвестно, где ей придется быть во время обеда, и удастся ли найти место, где готовят вкусно и качественно. Я, если честно, понимаю мало, но киваю, пытаясь запомнить ее слова, чтобы потом провернуть в голове еще раз.

Забрав контейнеры, старушка уходит, чтобы принести мне пакет, куда я укладываю отобранные вещи и телефон. Уже в машине, движимый новым приступом любопытства, нахожу в списке контактов «рыжая» и жму на зеленую трубку.

Ее телефон оживает, а я, взглянув на экран, остаюсь буквально с раскрытым ртом. Я ожидал «начальник», «босс», «Дмитрий Романович» и даже «мудак», но «Эврест»!!!

Что бы это значило???

Стираю входящий и еду в больницу, чтобы передать через медсестру пакет. Спросив о возможности посещения, узнаю, что у нее дети.

Дети? Надо будет перечитать ее личное дело. Кажется, я снова что-то упустил…

Несколько дней назад я побывала в аду…

Утро не задалось с самого начала, - я никак не могла проснуться… Дав себе зарок поваляться после гонга будильника еще пять минут, вырубилась на все двадцать. Итог – все на ходу, на лету и как попало.

Решив спастись от опоздания, впрыгнула в подъезжающий автобус, не рискуя шагать до метро лишних десять минут. Но на «перевалочной станции» произошла катастрофа…

Я, мерзлявая от природы, в это зимнее утро все никак не могла согреться. И, ожидая на транзитной остановке следующий автобус, который доставит меня, наконец, на работу, не могла устоять на месте. Все время ходила кругами вокруг остановки, ссутулившись и обняв себя руками, как будто это как-то могло повлиять на мою терморегуляцию. Поэтому и не заметила того, что случилось…

Я находилась на узенькой дорожке между остановкой и магазинчиками, когда услышала странный гул, крики людей, а потом целую какофонию звуков, слившихся в один…

Что-то ломалось, скрежетало, кто-то ругался матом, кричал, а я не видела ничего. Но буквально через несколько секунд на моих глазах стали трескаться витрины магазинов, в которые впечатывались железные куски разорванной на части остановки.

Какая-то сила подняла меня и бросила вперед, и в то же мгновение я ощутила обжигающую боль в ноге…

Потом я помню, как, оглядываясь по сторонам, пыталась понять, где я, и что со мной. Я валялась в каком-то помещении, но как там оказалась, вспомнить не могла.

Зато помню, как удивилась, что не могу встать на ноги, сил почему-то не было… Как и желания идти на работу…

Хотелось спать. Но в полудрему отчетливо всверливалась мысль о необходимости предупредить начальника. Кажется, я нащупала в кармане телефон и, набрав его номер, что-то сказала. А потом с чистой совестью закрыла глаза…

А во сне мне явился Эверест, который говорил, что я нужна ему и нес на руках в новую жизнь, обещая, что все будет хорошо. И мне не хотелось просыпаться.

Хотелось смотреть этот сон бесконечно, ведь в нем я была необходима потрясающему мужчине, который смотрел на меня так, будто я воздух, которым он дышит…

В себя меня привели голоса детей. Они разговаривали очень эмоционально, но о чем, я понять не могла.

Открыв глаза, убедилась в собственной правоте. А они, заметив это, сели рядом, пересказывая подробности.

Буквально через несколько минут в палату вошла медсестра с пакетом, в котором оказались мои вещи. На странные переглядывания детей ничего ответить не могу, ибо сама не понимаю, кто мог прислать их. Но медсестра ничего не утаивая, очень подробно описывает внешность мужчины, принесшего пакет. Сомнений быть не может. Дима…

Дети снова переглядываются, и Маришка рассказывает, откуда все узнала, и какую роль в случившемся сыграли мой начальник и мой сын, который очень оперативно помог найти кровь для переливания.

Убедив их, что со мной уже все в порядке, отправляю детей по общагам, а сама набираю Дусю, чтобы из первых уст пояснить сложившуюся ситуацию.

А уже на следующий день моя дипломат приводит врачу массу железных аргументов о том, что дома мне, несомненно, будет лучше, чем в стационаре. Результатом становится его капитуляция, и транспортировка Иваном моего тела домой. В дороге пришлось сильно спорить, но я отстояла свое право жить с Мариванной...

А вечером меня ждал новый сюрприз…

Ко мне ввалились Мишка с Маришкой, и сын с порога потребовал разъяснений:

- Муль, объясни, зачем эта ненормальная потащила меня сдавать кровь?

- Когда? – Спрашиваю я, начиная догадываться, к чему все идет.

- Вчера, когда я пришел навестить тебя в больнице…

- А давай-ка мы у нее и спросим? – Пытаюсь оттянуть время, поворачиваясь к Маришке.

Но мою дочь так просто с толку не собьешь. Она превращается в детектива, который очень аргументировано начинает излагать свою версию событий:

- Раз у нас с Мишей группы крови совпадают, значит, мы родные брат и сестра.

Миша смотрит на нее и, пока она не видит, крутит у виска, усаживаясь на стул у моей кровати:

- В зеркало смотреть не пробовала? Совсем сдурела?

- Но у папы группа крови первая положительная. Я звонила и узнавала. Как и у тебя, мама. Это мне сказали в больнице. – После паузы она добавляет. – Когда моя кровь не подошла…

- А теперь, братец-кролик, - обращается она к оторопевшему Мишане, - вспомни-ка школьный курс биологии, и ответь, какая группа крови должна быть у детей, если у обоих родителей первая положительная???

Он, резко «сдувшись», и потеряв весь свой задор, обреченно констатирует:

- Первая… Положительная…

- А еще какая? - Не успокаивается дочь.

- А больше никакой. Только первая положительная, - говорит на автомате совершенно потерянный сын, впиваясь в меня растерянным взглядом. И я, кажется, впервые в жизни жалею, что они так хорошо учились, понимая, однако, что когда-нибудь, все же пришлось им обо всем рассказать…

- И это значит? – Подталкивает его к новому ответу Маришка, пока я смотрю на них, скованная страхом, не в силах вымолвить ни слова…

- Что мы… Приемные дети? – Выдает он первую, пришедшую в голову мысль, на эмоциях поднимаясь.

Теперь они, стоя рядом, смотрят на меня настороженно, интуитивно жмутся друг к другу, совсем как тогда, когда я увидела их в первый раз. Только теперь впереди стоит бойкая сестренка, а из-за ее плеча выглядывает обеспокоенный и растерянный брат…

Между нами повисает молчание, но я понимаю, что не имею права обманывать их, скрывая правду, как делал это столько лет со мной Леонид. Поэтому, приготовившись к самому худшему, говорю бесстрастным голосом, перечисляя только факты:

- Когда мы познакомились с вашим отцом, вы уже были у него. Вы - не приемные дети. Это я - приемная мать…

- Ч-ч-то??? – Вырывается у Маришки.

- Как это – «приемная мать»? – Вторит ей Михаил.

- Ну, в смысле, что я не рожала вас…

- Ну и что! – Тут же включается Мариша, аккуратно присаживаясь на край кровати у меня в ногах.

- Мам, поверить не могу! – Говорит Мишаня, подвигая стул к нам и снова усаживаясь на него. – Чудеса! А ты вообще собиралась рассказать нам об этом?

- Пока вы росли, Леонид не считал нужным посвящать вас в подробности. Вы считали нас своими родителями, мы считали и считаем вас своими детьми, что бы изменила эта правда?

- Или изменила? – С замершим сердцем задаю этот нелегкий вопрос.

- Нет, что ты! – Тут же говорит Мариша, и Михаил полностью с ней соглашается:

- С ума сошла? Ты - наша мама. Другой нам не надо, да Марин? - Обращается он к сестре.

- Не надо, - уверяет она, вызывая мой облегченный вздох. – Только хотелось бы знать, что случилось с той, что нас родила, - продолжает Мышь, и я делаю для себя две заметки. Во-первых, взыгравшую привычку дочери всегда докапываться до сути. И, во-вторых, то, что она не назвала ее матерью.

- Она, наверное, умерла? - Предполагает Миша.

- Нет, она жива, здорова, и прекрасно себя чувствует, - открываю я перед ними семейную тайну, решая, как обычно, идти до конца.

- И ты даже знаешь, кто она? – Зрит прямо «в корень» дочь.

- Я узнала об этом всего пару недель назад. До этого я знала лишь то, что она жива, и, со слов вашего отца, «нас никогда не потревожит».

- И… Кто она? – Задает Миша главный вопрос этого вечера.

- Яна Райс. – Говорю я четко, впиваясь в их ошарашенные лица.

Они сидят молча, и время будто бы замедляется, все больше и больше сковывая мое сердце ледяным обручем отчаяния… Я молчу, а они растерянно смотрят то друг на друга, то на меня, переваривая эту новость.

- Ну нифига себе! – первой оттаивает Мышка. – Только это ведь ничего не меняет, да, Мишань? – Обращается она к брату.

- Да! – Тут же уверенно произносит он, глядя мне прямо в глаза.

И я понимаю сейчас, что счастливее меня женщины на земле не найти. Мои «малыши» остались со мной, хотя больше всего на свете я боялась обратного.

- Ты чего, муль? – Подходит ко мне Миша, держа в руках непонятно откуда появившийся бумажный носовой платок, - перестань!

А я реву, как дура, совершенно не стесняясь своих слез, понимая, что если не успокоюсь сейчас, перейду в истерику, но сделать с собой ничего не могу. Пока Мариша зачем-то выходит из комнаты, мой молодой мужчина присаживается на корточки у кровати, и, обняв одной рукой, успокаивает:

- Ты думала, что если мы узнаем все, то бросим тебя?

Я, не в силах говорить, киваю.

- Глупая! Какая же ты глупая!!!

Я вытираю слезы, а Мыша в это время возвращается со стаканом воды.

- Ма, - говорит она деловым тоном, - все это, конечно, неожиданно, если мягко сказать… Но ты что, серьезно считаешь, что мы с братом поведемся на славу и деньги?

Я, подняв лицо, смотрю на дочь, собираясь с мыслями:

- Не на славу и деньги, Мариш, на зов крови…

- А где был ее зов крови все это время? – Взрывается моя импульсивная дочь. Мы же ничего о ней не знаем! И ни разу в жизни не видели!

- Видели, - говорю я, - есть несколько совместных фотографий…

- Стоп! – Включается сын. – Она - известная актриса. Папа – заядлый театрал… То есть… Они, что, поддерживают отношения?

- Всегда поддерживали, Миш, - говорю я, надеясь, что это не будет понято превратно. Но мои дети уже взрослые, и от них трудно что-либо скрыть. К тому же, когда они и сами уже до всего додумались.

Мариша гневно восклицает:

- Ты хочешь сказать, что он все время обманывал тебя? Ты поэтому уехала из дома?

- Уехала я для того, чтобы сделать операцию. А про всю эту ситуацию узнала недавно и случайно, когда вернулась домой за документами…

Долгое время мы сидим молча, переваривая каждый по-своему все то, что свалилось на нас троих. Мне очень жаль, что образ отца в их глазах мог пошатнуться, но, в то же время рада, что узнали они все от меня, а не от Лёни, который, намереваясь воссоединиться со своей «великой любовью» мог бы представить все так, как удобно ему, исказив факты.

Когда сумерки прокрадываются в нашу комнату, и детям пора уходить, напоследок они вливают в мою душу новую порцию радости:

- Мам, ничего не изменилось, слышишь, ты даже не думай!

- Муль, мы любим тебя, и никого другого нам не надо!!!

Следующий день снова был днем открытий.

Во-первых, Мариванна рассказала мне о визите босса, и, всячески его нахваливая, рекомендовала повнимательнее присмотреться.

Во-вторых, еще раз поблагодарила за подарок, который помогает ей теперь зарабатывать приличную прибавку к пенсии, занимаясь любимым делом. Оказывается, что, пока я в офисе, она делает на дому маникюр. А заработавшее «сарафанное радио» обеспечивает ей постоянный поток клиенток.

В-третьих, хозяйка поставила меня в известность о том, что скоро уезжает. Новый год на носу, и все праздники она собирается провести у дальних родственников.

И, в-четвертых, около пяти вечера раздается звонок, которого мы не ждем. А на пороге сначала квартиры, а потом и моей комнаты появляется Морозов. С какой-то пухлой папкой. И тортом…

Пока Мариванна суетится на кухне, он, поинтересовавшись моим самочувствием, вводит в курс дела, поясняя, чем мне придется заниматься в ближайшие несколько дней.

Но старушка отвлекает нас, и мы прерываемся, чтобы выпить по чашке ароматного чая со вкуснейшим тортом, а потом снова вернуться в мою комнату…

Босс сидит рядом, на кровати, и его запах щекочет мой нос. Он как будто искушает, напоминая, что так может пахнуть только желанный мужчина, способный подарить множество незабываемых мгновений…

Он что-то говорит, а я не могу сосредоточиться, в то время как он собран, серьезен и настроен на работу. Я же витаю в собственных мыслях, которые сейчас далеки от работы, так же как и мой Эверест от меня…

Только мне кажется, или он смотрит в мою сторону со странным блеском в глазах???

Когда кончик его языка скользит по губам, я припечатываюсь к этому зрелищу взглядом. Это вызывает странное томление и новые мысли, не посещавшие меня раньше.

Каковы его губы на вкус? Насколько горячо дыхание? Какие чувства я испытаю, если он меня поцелует???

О, Боже, кажется, он поймал в сачок мои мысли, и, рассматривая сквозь прозрачную сетку, решает, что же теперь с этим делать…

Хотя, может быть, это только кажется, что он что-то решает, а на самом деле все давно решено? И, когда он склоняется все ближе и ближе, я ощущаю себя так, будто оказалась в эпицентре стихии, понимая, что на меня в данный момент неотвратимо сходит лавина, и я не в силах изменить хоть что-нибудь…

Сердце хочет выпрыгнуть из груди. Глупое! Что же ты так разволновалось?

Не успокаивается. Вышло из под контроля, подчинившись инстинктам, заложенным когда-то природой…

Его губы теплые и мягкие…

Такие сладкие, такие желанные…

Касаются нежно, но уверенно, язык скользит по границе, сплетая дыхание с моим, все еще оставляя выбор – капитулировать или остаться неприступной.

Но я, не сомневаясь, впускаю его, желая ощутить все, что он может дать, закрывая глаза и отдаваясь на волю ощущениям…

О, Боже, кажется, у меня кружится голова, когда его язык начинает ласкать меня… Нежный и настойчивый, сладкий и горячий, властный и осторожный…

Он пробует меня на вкус, обнимая губами, и прижимает крепкими ладонями, оказавшимися у меня на спине…

А потом как по щелчку осторожность уступает место напору, жадной требовательности, сводящей с ума. И я отвечаю на это безумие, от которого перед глазами мелькают взрывы искрящих петард.

Это похоже на вспышку, столкновение наших энергий, зажженный фитиль. И, похоже, скоро раздастся взрыв…

То, что происходит со мной сейчас, - стихийное бедствие. Мне неподвластное. Неконтролируемое. Неотвратимое. И я не знаю, что теперь с этим делать. Наверное, поэтому сижу с закрытыми глазами, когда его поцелуй переходит в обычное прикосновение губ, а потом он костяшками пальцев начинает гладить меня по щеке, второй рукой массируя шею.

Он прижимается своим лбом к моему и, гладя меня по голове, тихо просит:

- Лера… Посмотри на меня…

О, как звучит мое имя в его шепоте…

Я готова слушать его снова и снова…

Сама понимаю, что поступаю, может быть, глупо, по-детски, но его просьба сейчас кажется невыполнимой. Поэтому сижу с закрытыми глазами. Как будто это мой первый поцелуй в жизни…

- А то снова начну целовать, - продолжает он, отчего мои глаза распахиваются, вызывая его рокочущий смех.

- Посмотри на меня, – тихо повторяет он, становясь серьезным.

Я с трудом поднимаю глаза, но то, что вижу в них, вызывает неверие и шок.

Свое отражение. Нежность. А еще восхищение. И голод. Гремучий коктейль для моей израненной души…

- Лера… Это было… прекрасно, - тихо говорит он, срывая меня в смущение, ведь подобные слова из уст мужчины мне никогда слышать не доводилось…

Но, как ни странно, я согласна с ним, ведь этот поцелуй – одно из прекрасных мгновений, случившихся в моей жизни.

Молчание затягивается, и мне становится неловко:

- У меня нет слов…

- Слова не нужны, - говорит он, и, обняв меня, стремительно выходит из комнаты. Я слышу, как он разыскивает Мариванну, и, попрощавшись с ней, уходит.

С тех пор он ежедневно привозит мне новую порцию документов, а я отдаю ему отработанные, понимая, что для этого можно было прислать водителя, посыльного, да кого угодно. Но неизменно он делает это сам.

А я жду его появления. Представляя, как увижу его на пороге комнаты, как он посмотрит на меня, что скажет.

Он больше не садится рядом со мной на кровать, используя стул, а, находясь в моей комнате, оставляет дверь открытой. Привозит мне фрукты, а Мариванне ее любимый шоколад. Разговаривает со мной о делах и событиях в офисе, а, получив от меня документы и пояснения, не спешит уходить.

Мариванна неизменно поит нас чаем и вовлекает в интересные дискуссии, заставляя порой до позднего вечера засиживаться в уютной кухне, незаметно исчезая.

Я теряю ощущение времени рядом с ним, а, поймав порой его случайные взгляды, хочу надеяться, что не являюсь случайным человеком в его жизни…

Со мной что-то происходит. Что-то хорошее и теплое, связанное с ним. А сегодняшний звонок Дуси заставляет меня понять, насколько я, поддавшись эмоциям, потерялась во времени:

- Привет инвалидам! Как жизнь?

- Твоими молитвами, Дульсинея!

- Настроение в норме, это хорошо! Ты в курсе, что послезавтра Новый год?

- Как послезавтра? – Я, и правда, совершенно потеряла счет времени, и почему-то считала, что до главного праздника еще, как минимум, неделя.

- А вот так. По календарю. И мы тебя ждем. Так что подтягивайся, и Магомета своего тащи.

- Ну, этого, горного, как ты его там в телефоне забила?

- А-а-а… «Эверест».

- Тьфу, - чертыхается Дуся, - его самого. Чет с памятью стало… В общем, и тебе веселее, и мы на него посмотрим.

- Знаю я ваше «посмотрим», Дусь, спугнете его, и где тогда работать?

- Да куда он денется, Лера? Все свои, какое пугаться?

- Дусь, мы – свои. А он… - Пока я пытаюсь подобрать слово, подруга перебивает меня:

- Он свой, Лер, раз спас тебе жизнь. Так что тут без вариантов. – И после этих слов меня накрывает прозрение. А, ведь он действительно меня спас! Только я даже не поблагодарила его. И ни разу не рассматривала случившееся с этой точки зрения. Наверное, и вправду была настолько не в себе, упустив столь важный момент.

- Ау, родная, что молчишь? – Вырывает меня из раздумий Дуся.

- Я буду, Дусь, может, приехать заранее, что-то помочь?

- Приезжай в любое время, как тебе удобно. Помощников нам хватает, так что за это не волнуйся. И не одна, поняла?

- Хорошо, постараюсь, - говорю ей, понимая, что и вправду, хочу, чтобы мой несносный начальник был рядом в самую волшебную ночь года.

Вечером, когда приезжает Дима, Мариванна сетует, что завтра уезжает, а «Лерочке нужно съездить в больницу снять швы», и она волнуется, смогу ли я сделать это самостоятельно. Я хочу было вмешаться, но, услышав заверения босса о том, что он отвезет меня, решаю промолчать.

На следующий день он появляется, как и договаривались, минута в минуту и сопровождает меня, как верный страж. А на обратном пути приглашает на прогулку, предотвращая возможные возражения:

- Я разговаривал с лечащим врачом. Он сказал, что восстанавливать двигательную активность уже можно. Без фанатизма, естественно. Ты… не устала?

- А мы на «ты»? – Тут же интересуюсь я.

- Ты против? – Стирает он возможные возражения с моей стороны, вызывая внутреннюю усмешку.

Остановив машину, он обходит ее, открывая передо мной пассажирскую дверь и помогает выбраться. Мы не спеша идем по аллее парка, вдыхая морозный воздух, и молчим, думая каждый о своем. Я ощущаю себя странно с этим мужчиной – он мой работодатель, руководитель, но за рамками деловых отношений – мой герой, вытащивший из беды, привлекательный мужчина, заставляющий сердце биться чаще. Интересно, что чувствует он? Что заставляет его со мной нянчиться?

Впереди квадратная кофейня из дерева и стекла, куда он мягко меня направляет.

Внутри – тепло, и одуряюще пахнет кофе. Он устраивает меня за столиком и через несколько минут приносит две чашки капучино и гору эклеров, на которые я положила глаз, как только вошла. А он наблюдательный!

Я с улыбкой благодарю Диму, поражаясь его внимательности к деталям, а он, улыбаясь в ответ, усаживается напротив.

- Дмитрий Романович… - Начинаю я через несколько минут, припоминая утренний разговор с Дусей.

- Дима, - поправляет он меня, заставляя закашляться от неожиданности.

Мне трудно, но я как будто через силу, все же произношу:

И это так странно, учитывая, что мысленно я неоднократно называла его по имени.

- М-м-м? – Мурлычет он, словно кот.

- Какие у вас…

- У тебя, - перебивает он на половине фразы.

- Планы на Новый год? – Продолжаю я, не обращая внимание на его поправку.

- У меня их нет, - говорит он, удивляя меня. В моем представлении его должны ждать как минимум в трех местах: на каком-нибудь корпоративчике, у родственников или в объятиях гламурной подружки.

- Тогда… Может быть вы рассмотрите… Возможность провести этот праздник в интересной компании? – Задаю я вопрос, спотыкаясь, и почему-то нервничая.

- В какой же, Лера? – Спрашивает он, пристально глядя на меня.

- В компании моих друзей.

- Вместе с тобой? – Уточняет он.

- Разумеется! – Выпаливаю я, отчего-то начиная злиться. Или мне просто неловко от возможности получить отказ?

- Буду рад, - просто отвечает он, и я удивляюсь, насколько просто и естественно все оборачивается.

Смотрю на него, пытаясь найти признаки подвоха, но ни одного не вижу: он смотрит прямо на меня, серьезно и внимательно.

- Говори время и адрес.

- Кого? – Не сразу врубаюсь я, завороженная блеском его глаз.

- Друзей своих. Или мне за тобой сначала заехать?

- Нет, не нужно. Приезжайте завтра к восьми по адресу…

Он вбивает местоположение Беляевых в телефон и снова меня поправляет:

- Приезжай, Лера. Ну сколько можно?

Допив кофе, идем к машине и он везет меня домой. Я знаю, что Мариванна уже уехала, и почему-то опасаюсь оставаться с ним наедине. Куча мыслей кишит в голове, когда он, открыв передо мной дверцу, подает руку и помогает выбраться из машины. Доведя до подъезда, спрашивает:

- Справишься?

Я, кивнув, сразу скрываюсь внутри, чтобы, лишь только войдя в квартиру, услышать телефонную трель:

- Ты уже на месте?

- Да, спасибо.

- Спокойной ночи, рыжая!

- Спокойной, Дима… - Говорю на автомате, и тут же нажимаю «отбой».

Еду домой и улыбаюсь, кажется, на все свои тридцать два. Почти целый день провел сегодня с рыжей, отказавшись от рабочего корпоратива. Но оно стоило того.

Визит к врачу и прогулка в парке, переход на «ты» и приглашение на Новый год к ее друзьям, – так много будоражащих событий разом со мной, кажется, не случалось за очень долгое время.

Я не верю во всякую там мистическую хрень, но, проанализировав детали, готов признать, что наша случайная встреча вовсе не была случайной, ведь я сразу, чуть ли не на уровне инстинктов определил, что она должна принадлежать только мне.

Почти весь день провел в ее компании, а по ощущениям будто час прошел. Рядом с ней время летит стремительно. Рядом с ней все время что-то происходит. И каждый день рядом с ней как новая жизнь.

Мне тепло с ней, комфортно, и, пожалуй, никогда еще в жизни я не чувствовал себя настолько живым…

Почти неделю навещал ее под предлогом производственной необходимости. Глупость, конечно, и она это понимала. Что никакой такой острой необходимости не было.

Но не понимал я. Почему меня тянуло туда, где она. Как ей, словно по щелчку пальцев, удалось сбить с меня шелуху приевшейся обыденности, вдохновив посмотреть на собственное существование под новым углом?

Сейчас я дышу полной грудью, вижу краски, слышу звуки. И это при том, что наши отношения застряли на уровне примерно-пионерских…

И для меня остается непонятным – почему?

Я нравлюсь ей, сомнений быть не может. И, по закону действия и противодействия, сила, с которой она притягивает меня, должна быть равна силе, с которой она притягивается ко мне. Или я туплю в физике?

Физически мы очень даже притягиваемся. Я бы сказал, что между нами происходит некое взаимодействие, которое на современном уровне науки сложно классифицировать.

Но почему она отказывается это принимать? Почему, откровенно меня разглядывая, не дает никакого намека на желание пойти дальше?

А то, что между нами все может быть прекрасно, я ни капли не сомневаюсь. И поцелуй был тому подтверждением, напомнив любимую древнекитайскую пословицу: «Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется».

Вот, мы, похоже, и встретились. С той, что отличается ото всех, с кем я общался раньше. И, может быть, впервые в жизни, женщина интересует меня не только в каком-то определенном плане. А вся. От макушки до пят. Снаружи и внутри.

И тот шквал ощущений, что я неизменно переживаю рядом с ней, что треплет меня от «минуса» до «плюса», в конце концов успокаиваясь и переключая на одну с ней волну, я не готов отпускать…

А раз не готов, пора переходить в «комсомольцы»…

Тридцать первое декабря. До назначенного времени три часа, а я уже на пороге: нужно заехать еще в пару мест и найти, куда пристроить машину в незнакомом дворе.

Когда я паркуюсь у элитного дома и выхожу с корзиной тюльпанов и авторским творением какого-то навороченного кондитера, рядом притормаживает та самая ауди, в которой на работу однажды приезжала рыжая. Из нее выходит ухоженная женщина в светлой шубе и направляется к тому же подъезду, что и я. Придержав перед ней дверь, удостаиваюсь вежливой улыбки, а в лифте не могу ответить на простой вопрос:

- Вам на какой?

Кое-как освободив одну руку путем перехватывания торта рукой с цветами, достаю из кармана мобилу, и, сверившись, отвечаю:

- Я не знаю, на какой мне этаж. Только номер квартиры. Мне в 1723-ю.

- Значит, на 14-й. – Она уверенно жмет на кнопку, и, когда лифт приходит в движение, добавляет:

- Это к нам.

Признаться, я удивлен. А незнакомка продолжает:

- Вы – Дмитрий?

- А я – Евдокия, подруга Леры. – Она подает мне руку, и мы обмениваемся рукопожатиями.

- Значит, вы хозяйка квартиры, в которую меня пригласили?

- Тогда это вам, - протягиваю цветы, вызывая ее искреннюю улыбку:

- Благодарю вас! Они прекрасны!

- Мне хотелось напомнить о весне, - с улыбкой отвечаю я, на что получаю подтверждение собственного настроения в ее словах:

- Вы не представляете, как надоели пасмурное небо и морозы. Тюльпаны как символы весны очень украсят наш праздник. Это то, что нужно!

Лифт останавливается, и Евдокия уверенно пересекает просторный холл, нажимая на кнопку звонка бронированной двери. А открывает ее… тот самый бугай, что был на «гелике».

Признаться, если б я пришел один, наверняка подумал бы, что меня ждет мордобой. Или спектакль под названием «любовь-ревность», в котором рыжая выступает в качестве режиссера. И, словно в подтверждение собственным мыслям, первая же фраза здоровяка заставляет напрячься:

- Что за мужика ты притащила в наш дом? Никуда тебя одну выпустить нельзя!

- А ты и не выпускай, любимый, - не моргнув глазом, воркует она, подтягиваясь на носочках к этому шкафу. Он же целует ее, не обращая на меня никакого внимания, и, помогая снять ей шубу, интересуется, как будто меня здесь нет:

- Так кто это, Дусь?

Она же, как ни в чем не бывало, становится между нами и представляет друг другу:

- Дмитрий, начальник и спаситель Леры.

- Иван, мой муж, а также друг и названный брат Леры.

Мы внимательно смотрим друг на друга, словно бойцы на ринге, и о чем он сейчас думает, можно только догадываться. Скорее всего, оценивает меня как вероятного ухажера сестры, пытаясь определить, достойный ли перед ним экземпляр.

Усмехнувшись, я первым подаю руку, не испытывая, как это ни странно, неудобства от довольно специфической встречи.

Он ощутимо сжимает мне ладонь, и кивает в направлении холла:

- Проходи. Располагайся.

Сразу на «ты». Неужто прошел «проверку»?

Заворачиваю за угол, но, вспомнив через несколько шагов о торте, оставшемся в прихожей, иду обратно, невольно улавливая приглушенные фразы:

- … и что это было, дорогой муж?

- Стрессовое собеседование, дорогая жена…

- Мстя за Валерку?

- Типа того…

М-да, теперь появляться из-за угла никак нельзя, и я снова разворачиваюсь, удаляясь как можно тише и дальше, ухмыляясь своим мыслям: у рыжей хороший тыл, сам бы с таким был спокоен. И, да, надо бы извиниться перед ней за то злосчастное собеседование, которое, похоже, впечатлило не только ее одну…

Наконец-то нахожу гостиную и осматриваюсь. У стены красиво наряженная ароматная сосна, посередине – массивный стол, на диване у окна за высокой спинкой три склоненные друг к другу макушки. Но кому они принадлежат - пока не понятно.

Сместив обзор в сторону, натыкаюсь на обнаженную спину, затянутую в черный блестящий люрекс, обтягивающий плавные изгибы, словно вторая кожа.

Женщина стоит у стола в полумраке кухни, и, освещаемая лишь подсветкой, тускло льющейся из-под навесных шкафчиков, что-то выкладывает на тарелку. Высокая прическа делает ее сзади неузнаваемой, скрывая в минимальном освещении реальный цвет волос.

Но по участившемуся пульсу я безошибочно определяю, кто она, не успев рассмотреть незнакомку как следует.

- Мариш! – Зовет она, и я окончательно убеждаюсь, что инстинкты меня не подводят. Как будто мой слух заточен на ее голос, глаза – на силуэт, а нос – на запах. И вся эта адреналиновая буря усиливается, стоит ей повернуться, убеждая, что вид спереди у рыжей еще более сногсшибательный, чем сзади…

Мы, забыв слова, сплетаемся взглядами и застывааем, словно видим друг друга впервые. Она бесподобна: словно светится изнутри, с блестящими глазами и яркими губами, на которых ни грамма косметики. Сколько там говорили ей лет? Тридцать семь? Чушь! Она выглядит как девчонка, ровесница дочери, которая, подходя, забирает из рук матери тарелку, возвращая нас в реальность.

- Привет, мелкая! – Поддеваю испортившую такой момент девушку, прекрасно помня, как ее это бесит. Зная, что она не спустит это мне с рук, осознанно нарываюсь на непредсказуемую реакцию, и не обманываюсь в своих ожиданиях. Она загорается как спичка, тут же бросая в ответ:

- Привет, дядя Дима! – Выделяет второе слово, вкладывая в интонацию сарказм, который меня совершенно не напрягает.

- Можно без «дядя», - успокаиваю я, отмечая удивленное лицо рыжей, молча наблюдающей за нашей перепалкой.

- Добрый вечер! – Обращаюсь я к ней, а она в ответ представляет мне мелкую:

- Марина, это Дмитрий Романович, мой начальник.

- Дмитрий Романович, моя дочь, Марина.

- Да знакомы уже, - фыркает она, и ставит, наконец, тарелку на стол.

- Пойдемте, представлю вам остальных. – О, мы снова на «вы»? Опять все насмарку!

Когда мы подходим к дивану, Марина сидит на нем рядом с молоденькой девушкой, а у стены, спиной ко мне, стоит молодой парень, что-то держа в руках.

- Варя, моя крестница и дочь Ивана и Евдокии, - представляет она ее, и я удостаиваюсь царственного кивка.

- Дмитрий, можно Дима, - говорю я, когда парень, повесив на стену часы, в которых, похоже, менял батарейку, оборачивается.

Это тот самый молодой человек, что сидел с рыжей в кофейне… Но кто он такой???

- Дмитрий Романович, познакомьтесь, мой сын Михаил…

- Михаил, это…

- Дмитрий, твой начальник, мы уже поняли, - перебивает он ее, подходя ближе, и протягивает мне руку.

Сын??? Брат Марины? И сколько же между ними разницы? Или ее нет?

Начинаю присматриваться внимательнее, понимая, что упустил. Ну, конечно же, они ведь очень похожи!!! Двойняшки или даже близнецы: те же черты лица, цвет волос, жесты… Только вот не в рыжую они. От слова «совсем»…

Когда в гостиную вплывают хозяева, устанавливая на столе корзину с цветами и торт, вокруг него начинается ажиотаж. Молодежь высказывает кучу восторгов и предположений, откуда он взялся и кто его автор. А еще пожелания, кому какой кусочек отпилить.

- Ну, я смотрю, все уже перезнакомились? – Резюмирует хозяин, и, смотря то на меня, то на Леру, добавляет:

- Надеюсь, никто не будет против, если все будут на «ты»?

- Нет, - сразу же отвечаю я.

- Нет, - наперебой соглашаются остальные, и в возникшем гомоне я не улавливаю голоса рыжей. Хотя уверен, после такого предупреждения «выкать» мне она не осмелится.

Иван приглашает всех за стол, и я попадаю в дружную, темпераментную, громкую «итальянскую» семью, где все на равных принимают участие в разговорах, обсуждениях, делятся своими мыслями, рассказывают последние новости, подтрунивают друг над другом. И в каждом слове, жесте, видны их любовь и уважение друг к другу. И то, что для меня в диковинку, для них в порядке вещей.

Внимательно наблюдая за всеми и наслаждаясь уютной семейной атмосферой, с удивлением становлюсь свидетелем разговора:

- Дядь Вань, теть Дусь, вот, никогда не поверю, будто вы ничего не знали! – Обращается к ним Марина.

- Да, мне тоже любопытно, - тут же подхватывает Михаил, после чего рыжая судорожно вздыхает и делает большой глоток вина.

Я весь превращаюсь в слух.

- А сами вы как считаете? – Вопросом на вопрос отвечает Иван.

- Ну, вы знакомы со студенчества, - начинает Марина, которой не дает продолжить Дуся, внося уточнение:

- С детства, я бы сказала…

- Ну, кто с детства, кто – со студенчества, - исправляется она:

- Соответственно, вы знали, что мама выходит замуж за мужчину с двумя детьми, - ошеломляет девушка мои слуховые анализаторы. Чего???

- А вы никого не стесняетесь? – Внезапно спрашивает рыжая, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

- Мам, да брось, все ж свои! – Отмахивается Марина, и душу заполняет приятное тепло. От того, что, меня, похоже, признали.

- И вы не были против? – Продолжает она.

- Мы всегда желали Лере только самого лучшего, - аккуратно отвечает Дуся, явно подбирая слова.

– Поэтому здесь Дмитрий Романович? – Неожиданно вопрошает девчонка, отчего не своей тарелке чувствую себя уже я. Вот же язва! Чего только добивается?

- Благодаря Дмитрию Романовичу, - говорит Евдокия стальным холодным голосом, - Лере вовремя оказали медицинскую помощь. Думаю, это оправдывает его присутствие здесь, не так ли, Марина?

- Да. Простите, - опускает голову мелкая, понимая, что переборщила. А Евдокия продолжает:

- И я уверена, что Дмитрий Романович также желает ей всего самого лучшего.

- Совершенно верно, - поддерживаю я.

- Именно поэтому вы устроили ей то сумасшедшее интервью? – Невинно интересуется она, вгоняя рыжую в краску:

- Марина! – Одергивает она дочь, которая смотрит на меня, ожидая ответа.

- Я готов принести извинения за собеседование, которое было не совсем стандартным в его обычном понимании. Валерии Викторовне за один раз пришлось пройти несколько тестов на стрессоустойчивость. И, хочу отметить, она прошла их блестяще. Единственная из соискателей, кому это удалось. Это подтверждает ее высокий профессиональный уровень, компетентность и полное право занимать свою должность.

Рыжая при этих словах вскидывает на меня заполошный взгляд, будто не верит в то, что слышит. Но я не унимаюсь:

- Ты простишь меня, Лера?

Понимаю, что оказался в некотором роде под давлением, но не собираюсь противиться, чувствуя, что поступаю правильно. К тому же и сам уже задумывался об этом шаге. Так чего тянуть?

- За что? – Тихо спрашивает она.

- За затянувшееся тестирование. И за не всегда корректные задания, которые тебе приходилось выполнять в процессе работы.

Она смотрит широко раскрытыми глазами, и я, словно нырнув в их омут, не замечаю ничего и никого вокруг. Возвращает обратно покашливание хозяйки, после которого, рыжая, похоже тоже приходит в себя:

- К-конечно…

- У каждого человека есть достоинства, за которые стоит прощать его недостатки, - резюмирует Иван, призывая поднять бокалы, а Лера, сделав глоток, обращается ко мне:

- Дмитрий, я появилась в вашей фирме не случайно, а по рекомендации. Думаю, вы должны об этом знать…

О, неужели мой правильный рыжик испытывает чувство вины?

За столом звенящая тишина. Теперь все внимательно слушают нас.

- Мне известно об этом, Лера. – Ее вопросительно поднятым бровям поясняю:

- Татьяна Петровна недавно сообщила мне. И это ни на что не влияет. Свое мнение о твоих профессиональных качествах я уже озвучил.

- Спасибо, - произносит она, и разговор уходит от нас, перемещаясь на успехи молодежи, их интересы и множество мелочей. Я и сам не замечаю, кому и как удается втянуть меня в обсуждение снега, лыж и мороза, но все это настолько естественно, будто я знаю всех сотню лет и являюсь своим для этой дружной компании. Стоит ли говорить, что Новый год мы встретили на высшем уровне?

В такси по дороге домой я очень много думаю.

О том, что семья, оказывается, может быть вот такой. И я был бы совсем не прочь стать ее частью…

И меня приняли в эту семью. Все. Безоговорочно. А это дорогого стоит.

Я, наконец, встретил женщину, не похожую на остальных, не такую, как те, с кем общался раньше. Как хорошо, что до меня это дошло, прорвавшись сквозь пелену собственных шаблонов, штампов и неоправданной в ее отношении предвзятости.

Вопреки моим представлениям, бугай на «гелике», которого я по своей тупости записал рыжей в любовники, оказался ее названным братом, красавица-ауди принадлежит подруге, а еще один надуманный молодой мачо – ее сын.

У нее, оказывается, двое приемных детей. Для меня это вообще из разряда «очевидное-невероятное». Но какие у них отношения!!! Не каждая родная мать сможет похвастаться такими безграничными любовью, доверием и заботой со стороны своих чад.

И, кажется, я впервые в жизни осознаю, что хочу быть главой большой дружной семьи, и даже знаю, с кем хочу ее создать…

Три дня в новом году слоняюсь по пустой квартире как неприкаянный, наверное, впервые так остро ощущая свое одиночество.

Мне всегда хватало самого себя, и не было нужды в чем-то большем. Однако всего несколько часов, проведенных в семье Леры, разрушили до основания мои устои. И теперь я думаю, что семья – это не так уж и плохо…

Мою маяту прерывает звонок, и старый товарищ, а по совместительству партнер по бизнесу, приглашает на праздники к себе, обсудить в неформальной обстановке несколько новых проектов.

Так у меня появляется повод выдернуть из новогодних каникул свою помощницу:

- Валерия Викторовна! Еще раз с Новым годом!

- Спасибо, Дмитрий Романович, и вас!

- Закажите два билета во Владивосток и будьте готовы сопровождать меня.

- Когда? Сколько дней? А обратные билеты? – Сразу же включается она, даже не вспоминая о продолжающихся выходных. Неужели тоже скучает по работе?

- Обратная дата пока не известна, билеты будем брать на месте в зависимости от того, за сколько управимся.

- Еще закажите два номера в гостинице и возьмите с собой несколько вечерних платьев.

- Хорошо, - без лишних уточнений соглашается она, а уже вечером отчитывается, что завтра в двадцать сорок пять мы вылетаем из Шереметьево.

- Несколько вечерних платьев? Он серьезно? Зачем?

Я и офисную одежду предполагала брать по минимуму, планируя таскать джинсы с начесом или лыжный комбинезон. Владивосток все-таки!!!

Но, погуглив прогноз погоды, очень удивилась: обещали всего-то минус одиннадцать, да и то – ночью. Не так уж и холодно. А у меня ассоциации с этим городом почему-то возникали исключительно как с краем земли и жуткими морозами.

Значит, платья взять, Дмитрий Романович?

Начинаю перебирать в памяти гардероб, и не нахожу ни одного достойного. Придется идти по магазинам…

А… это точно будет деловая поездка???

Мне пришлось ждать ее у стойки регистрации совсем недолго, и, разобравшись с багажом и посадочными талонами, мы двинулись в зону ожидания, где прекрасно провели время в уютной кафешке.

- Ну, что, пойдем? – Спросил ее, услышав объявление о посадке, не сразу врубившись в ответ:

- Давай подождем, пока очередь рассосется.

Какая очередь? Мы же премиальные пассажиры. Или…?

Действительно «или», понимаю я, когда мы направляемся прямиком к стойке регистрации эконом-класса.

Кажется, я никогда не летал им. Сначала никуда не приходилось, не было надобности, а потом, когда пришлось путешествовать много и часто, озвучивал лишь дату и пункт назначения, а исполнители по умолчанию всегда выбирали бизнес-класс. Не предполагал, что с рыжей все изменится настолько кардинально. Но я готов к экспериментам…

Нам достались два места у иллюминатора, и я был рад уже тому, что не оказался в ряду из четырех мест посередине лайнера.

Хоть с выбором мест угодила...

- Лера… - мягко обращаюсь к ней после того как мы устроились.

- Да? – Поворачивается она, чтобы лучше меня видеть.

- А почему «эконом»?

- Ну, потому, что тринадцать двести – лучше, чем сорок девять с половиной в «премиум-экономе», и еще лучше, чем девяносто восемь с хвостиком в «бизнесе». И это – на одно лицо!

Надо же! Никогда не задумывался о таком разбросе цен…

- А чем отличается «премиум»? - Продолжает она, - несколькими сантиметрами расстояния перед ногами и лишними килограммами багажа? А «бизнес»? Возможностью посидеть за шторкой на чуть более комфортабельном кресле и в первых рядах покинуть самолет?

Я никогда не задумывался об этом. И улавливаю рациональное зерно в ее словах.

- Только самолет для всех один и тот же! И платить за двоих двести тысяч вместо двадцати не вижу смысла! - Заканчивает она свою эмоциональную речь.

Не ожидал от нее такой отповеди. И невольно улыбаюсь искреннему желанию этой женщины сэкономить мои денежки.

- Что смешного? – Негодует она.

- А я разве смеюсь? – Своим вопросом, похоже, ставлю ее в тупик, и после паузы она уже значительно спокойнее продолжает:

- Улыбаетесь…

- Улыбаюсь, Лера. – Подтверждаю я. – И мы не в офисе сейчас. Хватит «выкать».

Она, закусив губу, отворачивается к иллюминатору, не удостаивая меня ответом, а после взлета надевает наушники и вперивается в мультимедийную систему, встроенную в спинку впереди стоящего кресла.

Что ж, я делаю то же самое, но особо не улавливаю смысл происходящего на экране. Больше меня занимают мысли, почему она игнорит меня. У нее нет причин для обиды, скорее, они могли бы появиться у меня из-за этих билетов…

Прерывают наш киносеанс бортпроводницы, начиная раздавать еду. А подкрепившись, мы почти одновременно вырубаемся, потратив на сон большую часть перелета.

Просыпаюсь от бьющего в глаза света, который включили в салоне после полумрака дежурного освещения, снова собираясь нас кормить. Открыв глаза, пытаюсь определить, что за шум до меня доносится, и что за приятный запах я ощущаю. А, найдя себя лежащей на плече Димы, не могу понять, как и когда там оказалась.

Подняв голову немного вверх, отмечаю его закрытые глаза и пытаюсь как можно незаметнее убрать свою руку с его груди, но не тут-то было! Не открывая глаз, он улыбается и перехватывает мою руку за запястье, укладывая обратно.

Сердце стучит как сумасшедшее, когда я чувствую тепло его сильного тела сквозь мягкую ткань, и его рука, лежащая поверх моей, начинает неторопливо ее поглаживать.

Это не разряд, не мурашки и даже не удар молнии. Это тепло, которое разливается глубоко внутри, отчего становится легко и невесомо, и хочется парить бестелесным облачком. Хочется смотреть на его улыбку, вдыхать его запах, и лежать на его плече целую вечность.

Но стюардесса, вторгаясь в нашу идиллию, предлагает еду и напитки, и Диме приходится открыть глаза, а мне поменять дислокацию…

Выход из самолета не занимает много времени, и, когда мы с рыжей шагаем по телескопическому трапу, я замечаю, как она щурится и зевает.

- Не выспалась?

- Сама не могу понять. Вроде бы всю ночь спала, а такое впечатление, что полчасика всего.

- А ты и не спала всю ночь, - «открываю» я ей глаза на очевидные вещи.

- Но перед приземлением пилот сообщал, что во Владивостоке полдень, - говорит она растерянно, все еще не понимая, в чем подвох.

- Совершенно верно, Лер! Только летели мы восемь с половиной часов, и в Москве сейчас начало шестого утра.

Она сосредоточенно о чем-то думает, но я облегчаю ей задачу:

- Часовые пояса. Плюс семь от Москвы, детка.

- А-а-а-а… - Выдыхает она, укладывая в своей голове сложившуюся картинку.

А в зале прибытия я сразу же выхватываю внушительную фигуру Ястреба, который встречает меня собственной персоной…

Ястребов Александр Семенович, или просто Ястреб, мой закадычный друг и в последние годы деловой партнер. Он из тех, к кому не страшно поворачиваться спиной, - четкий правильный мужик, что в жизни, что в бизнесе.

С Саней мы вместе служили в армии, а потом, в лихие девяностые приживались в столице и строили бизнесы, снимая одну квартиру на двоих.

Случилось так, что изначально мы не вошли в сферы интересов друг друга, – я связался с мебелью, а он – со строительством. Но, спустя время, у нас появились точки соприкосновения. А через несколько лет, он, открыв «дочку» во Владике, откуда был родом, окончательно обосновался там, периодически появляясь в Москве для контроля головного офиса.

Стабильно раз или даже два в году мы с ним пересекались и довольно часто созванивались. Это был старинный и проверенный временем товарищ, каких еще поискать.

Увидев меня, он подался вперед, и, сначала пожав руку, а затем сграбастав в крепких мужских объятиях, выразил наше общее настроение.

За душевным приветствием Ястреб не сразу понял, что я не один. И, узнав об этом, сильно удивился:

- Мороз, ты не предупредил меня… И я… это… Запланировал чисто мужскую компанию…

- Не парься, Ястреб, Валерия Викторовна в нее впишется.

Отвечаю ему, а сам быстренько прокручиваю сложившуюся ситуацию. Ястреб не предупреждал ни о чем таком: предполагалось, что мы пересечемся несколько раз для обсуждения общих вопросов. Остальное время я планировал посвятить рыжей. Поухаживать…

А тут – новые вводные. «Мужская компания» - значит, он потащит в свой охотничий домик, где будет находиться куча друзей-товарищей…

Да уж. Впервые не поняли друг друга…

Он не счел нужным о чем-то предупреждать, зная мое закоренелое холостяцтво, даже мысли не допуская, что приеду не один. А я, решив, что отделаюсь парой встреч, не представлял, что Ястреб приготовит обширную культурную программу, решив оттянуться с пацанами как в старые добрые времена.

И как быть?

Ехать в гостиницу – смертельно обидеть Ястреба. Везти туда Леру и оставлять одну – тоже не вариант. Остается – ехать к Ястребу вместе…

Вот засада! Потащил бы я Леру с собой, зная, что случится подобное? Не уверен… Наверное, слетал бы сам и, уладив дела, как можно быстрее вернулся. Ну, или, заручившись ее согласием, представил своей, чтобы исключить форс-мажоры. Кажется, они по нам плачут…

- А кто она? – Спрашивает очень тихо Ястреб, пока Лера высматривает наш багаж на ленте, вырывая меня из собственных размышлений.

- Моя помощница, - на автомате отвечаю я.

- А-а-а… - тянет он, скользя взглядом по рыжей. – И прям так официально? По имени-отчеству?

- Да, - отрезаю я, не желая вдаваться в какие-либо пояснения, момент неподходящий, особенно учитывая то, что рыжая уже направляется к нам.

- Александр, - тянет ей руку Ястреб.

- Очень приятно, Лера, - отвечает она, улыбаясь, и протягивает руку в ответ.

А у меня при виде их рукопожатия настроение начинает резко портиться, и я не уверен, хорошей ли идеей будет поездка в дом, полный дальневосточных мужиков.

Но она ведь будет со мной. Под присмотром…

Они воркуют, как старые знакомые, когда она увлекает его к ленте и пальчиком указывает на чемоданы, которые Ястреб играючи подхватывает и тащит к выходу.

А я плетусь сзади, чертыхаясь, костеря на чем свет стоит свои поломанные планы…

Александр садится за руль огромного джипа, в котором мы с Димой в качестве пассажиров располагаемся на заднем сиденье. Эверест далек и неприступен: я не могу определить, о чем он думает, отвернувшись к окну.

Когда я отправляю смс-ки о благополучном приземлении своим близким, Дима просит отменить бронь.

- Как отменить? А… где мы будем жить? – Ничего не понимая, интересуюсь я, пребывая в полной уверенности, что нас везут в гостиницу.

- Не волнуйтесь, Лерочка, вы будете жить в очень хороших условиях, - тут же включается водитель, ловя в зеркале мой беспокойный взгляд.

Мало что понимая, связываюсь со службой приема и, извиняясь, предупреждаю, что два номера у них останутся без постояльцев. Все это время я чувствую на себе пристальный взгляд Александра, который внимательно вслушивается в каждое слово и всю дорогу пытается развлечь меня в отличие от отстраненного молчаливого Димы. Да что с ним такое-то???

В домике кроме нас с Лерой еще четверо гостей, и я нюхом чую, что мне будет непросто.

Я не могу представить ее своей женщиной, ощущая, как изнутри пробивается бурлящий гейзер противоречивых эмоций. Но по собственной воле хочу пройти это испытание, чтобы уйти от старых стереотипов и стереть шаблонные представления, невольно переносимые на нее. Пора избавиться от необъективного отношения к ней, анализируя факты. Вот и увижу, поможет ли в моих планах рыжая, или, наоборот, убедит в иллюзорности предстоящих намерений.

Нас привезли в волшебное место. «Домик» оказался огромной резиденцией в окружении припорошенных снегом деревьев.

Хозяин, показав мне комнату, удалился, а я, разложив вещи, не смогла пойти против законов гостеприимства и пропустить приглашение к ужину.

Переодевшись в джинсы и пушистый свитер, спускаюсь вниз, попадая в общество шестерых мужчин, которые, судя по разговорам, прекрасно знают друг друга и встречаются в этом составе не в первый раз.

Буквально через час мне удается что называется «под шум волны» технично смыться в отведенные покои, где я могу, наконец, передохнуть.

Я несказанно рада, удостоверившись в том, что на двери присутствует замок, а в комнате есть ванная и туалет. Шикарные для меня условия.

Недолго думая, запираю дверь, и, приняв душ, укладываюсь спать.

Спустившаяся в столовую рыжая производит фурор, ломая всеобщий настрой на «чисто мужскую» компанию.

Никто из гостей не видел, когда мы приехали, а хитрый Ястреб не предупредил, что в нашем обществе появилась дама.

Он представляет ее, и каждый считает необходимым сказать что-то в ответ, задать вопрос или сделать комплимент.

Рыжая ведет себя вежливо и несколько отстраненно, ни с кем не заигрывает и не теряет голову от повышенного к себе интереса. Кажется, он тяготит ее, но она старается никого не обидеть, достаточно сдержанно принимая знаки внимания, никого не поощряя.

В какой-то момент я теряю ее из виду, тут же начиная осматриваться, считая всех по головам. Мужики на месте. Значит, ушла сама.

Подхожу к ее комнате и аккуратно поворачиваю ручку двери – закрыто. Молодец, сориентировалась правильно.

Когда спускаюсь, ловлю на себе пристальный взгляд Ястреба, который, впрочем, сразу же отворачивается…

Прекрасно выспавшись, в отличном настроении спускаюсь вниз. Не обнаружив никого ни по дороге, ни на первом этаже, думаю, что все куда-то уехали. Дом словно вымер.

Решив сварить кофе, направляюсь к плите, отмечая интересную планировку помещений. Вчера я не особо обращала внимание на интерьер, а сегодня отмечаю продуманность и необычность этого красивого дома.

Столовая, являясь продолжением кухни, плавно перетекает в гостиную, из которой можно выйти на застекленную террасу, являющуюся произведением искусства.

Стены и крыша ее прозрачные, и с любого угла можно наслаждаться белым снегом, покрывающим деревья и дорожки, и снежинками, спускающимися на обратную сторону потолка. Белые чехлы на ротанговых диванах и множество светлых подушек ассоциируются у меня с царством Снежной королевы, в котором я чувствую себя юной доверчивой Гердой.

Наслаждаясь красотой и покоем, утопаю в огромном мягком кресле с чашкой кофе в руках. Наверное, только ради этого момента стоило попасть сюда…

Разглядывая пейзаж за окном, не замечаю приближения хозяина. И, когда он подает голос, чуть было не проливаю кофе от неожиданности:

- Доброе утро, Лера!

- Доброе, Александр!

- Как вы себя чувствуете?

- Прекрасно! А вы?

- Думаю, не так хорошо, как хотелось бы.

- Мало сна или много выпивки? – Уточняю, скользнув по его помятому виду.

- И то, и другое, - усмехается он, располагаясь на диване напротив.

- Это легко исправить, - говорю на тон ниже, замечая, как он потирает виски.

- Похмеляться не буду, - сразу же предупреждает он, - у нас сегодня важные мероприятия.

- У нас? – Переспрашиваю я.

- Да, - говорит он в пространство, прикрывая глаза. - Лера, у нас на сегодня намечена рыбалка. Вы к этому как относитесь?

- Да, в общем-то, никак. Рыбачить не умею. К тому же не думаю, что это удачная идея. – Он открывает сначала один глаз, затем второй, и, уставившись на меня, ждет продолжения.

- Мне… сопровождать… вас, - говорю как можно корректнее.

- Умница, - улыбаясь, говорит он, - я предполагал, что вы, возможно, откажетесь, но оставлять гостей одних у нас не принято. Поэтому я предлагаю вам интересную экскурсию. Пока мы будем ловить рыбу, хороший гид покажет красоты наших мест. Соглашайтесь, не пожалеете!

- Спасибо! – От души благодарю его, не зная, что еще тут сказать. – Это так неожиданно! Конечно, я согласна!

- Вот и правильно, - говорит Ястреб, плавно переходя на «ты».

– Ты там какое-то лекарство обещала? – Напоминает он, - можешь побольше сделать, сейчас все начнут подтягиваться, выезд через час…

Поколдовав на кухне, сооружаю несколько коктейлей и приступаю к приготовлению легкого горячего завтрака на всю ораву. Хозяину явно не до этого, а бутерброды после вчерашнего зайдут не всем.

Пока греется сковорода, несу коктейль Ястребу, рядом с которым уже сидит довольно бодрый Дима. Думаю, ему детокс не понадобится.

Лера вчера ушла раньше всех и до утра не показывала носа. Мы же сидели бы и до рассвета, если б Ястреб не предупредил о предстоящей рыбалке.

Когда все разошлись, а я помогал ему с порядком, он, засовывая тарелки в посудомойку, как бы между прочим поинтересовался:

- Слышь, Дим, где ты откопал такое чудо? Готов перекупить за любые деньги…

- Мне и самому надо, - буркнул я, недовольный таким поворотом. – Да и не пойдет она…

Ястреб ничего не ответил, а, когда мы поднимались по лестнице, то ли себе, то ли мне сообщил:

- А я все же попробую…

Стоит ли говорить, что, когда, спускаясь, я увидел их, о чем-то беседующих, те слова поневоле сразу же всплыли в памяти.

Рыжая приготовила шикарный завтрак и несколько коктейлей от похмелья, чем окончательно сразила всех присутствующих. Даже хмурый обычно Ястреб, которого явно попустило после бокала той бурды, что она впихнула ему в руки, пришел в себя и чуть ли не мурчал довольным котярой.

Но смотреть на то, как все они распушили свои павлиньи хвосты, наперебой ее расхваливая и отпуская шутки-прибаутки и анекдоты, было выше моих сил.

С чашкой кофе я выхожу на террасу, и открыв окно, зажигаю сигарету.

- Так говоришь, помощница, Мороз? – Вырастает рядом Ястреб, щелкая зажигалкой.

- Пока да. Но у меня, как ты заметил, на нее планы.

- А она-то сама об этом знает? – Спрашивает он.

- Думаю, догадывается. – Затягиваюсь, вспоминая все наши моменты, что врезались в память.

- Что? Ты серьезно??? «Догадывается»??? – Он смотрит на меня так, будто видит впервые в жизни:

- Мороз, без обид, сколько тебя знаю, не припомню, чтоб тебя сдерживали тормоза с понравившейся бабой. Я видел тебя всяким, но «примерный пионер» - вообще не твое.

- Она - не «баба», Ястреб! – Меня почему-то коробит это слово применительно к Лере. - И по-другому с ней нельзя. Не пройдет здесь нахрапом. Да и сам не хочу. Она не на раз мне нужна, понимаешь?

Ястреб, чуть было не закашлявшись от только что сделанной затяжки, смотрит на меня в полнейшем изумлении. И должен признать, такое выражение лица у него я вижу впервые.

- Ну и влип же, ты, Димас! Не поверил бы в это чудо, братан, если б сам все собственными глазами не видел и собственными ушами не слышал. Но рад за тебя. Правда, рад. - Он хлопает меня по плечу:

- Она достойная женщина…

Завертевшись на кухне, слышу зычный голос хозяина, объявляющего сбор во дворе через пятнадцать минут. Все расходятся по комнатам за вещами, а я, решив предупредить Диму о своей культурной программе, заглядываю на террасу, с которой он, по моим ощущениям, не выходил.

Так и есть: сидит в самом углу, и заметить его сразу не получается. Когда же подхожу ближе, он одним движением притягивает меня к себе на колени и впивается в губы требовательным поцелуем.

- Дима… - шепчу я, отчего он снова начинает меня целовать.

- Ну, наконец-то, Лера. Думал, уже не услышу от тебя…

- Дима, нас могут увидеть…

- И пусть.

- Мне… неловко… – Говорю, а сама все больше зарываюсь пальцами в его волосы, лаская затылок.

От его запаха кружится голова, а его теплые мягкие губы творят что-то невообразимое. И я, теряя ощущение времени и пространства, сейчас солидарна с ним, – а не все ли равно, кто и что увидит, подумает или поймет.

Есть этот мужчина и прикосновения его губ, которые стирают разделяющие нас обстоятельства, открывая двери в новый для нас мир.

Мы как два дорвавшихся до чего-то запретного, и от того еще более желанного, подростка, пробуем друг на друге все виды поцелуев, что существуют в природе. Но этого все равно недостаточно мало.

Мне его мало…

Если он сейчас подхватит меня на руки и понесет по ступеням в его или мою комнату, я не буду сопротивляться…

Пока мы жадно целуемся, как будто между нами ничего подобного больше не случится, как будто это в последний раз, начинается что-то невообразимое: окна террасы начинают бомбить снежками и орать на все лады: «Дима! Димас! Димыч»

- Прости, рыжик, - говорит он, тяжело дыша, нехотя от меня отрываясь, - кажется, если мы сейчас не спустимся, эти придурки разнесут весь дом.

- Да… - Меня хватает только на это, прежде чем Дима, поднимаясь, все же берет меня на руки и тащит к выходу.

Я прижимаюсь к его груди, обнимая за шею, пряча лицо на его плече. Вдыхаю ставший родным запах и млею от близости его сильного тела.

Прислонив меня к стеночке в прихожей, он садится на корточки и обувает меня, а потом одевает меня в пуховик и шапку. Я настолько заворожена его действиями, что боюсь пошевелиться.

- Иди, - говорит он еле слышно, я выйду через минуту…

И я послушно спускаюсь с крыльца, где Александр, подводя к ожидающей меня машине, дает последние указания, отправляя меня с гидом в противоположную от всех остальных сторону.

Рыбалка удалась на славу, но мои мысли были совершенно в другом измерении. Настолько в другом, что, пропустив инструкции Ястреба мимо ушей, вступил-таки на тонкий лед и провалился в холодную воду.

Раскинув руки в стороны и зацепившись за кромку льда, чувствовал, как тяжелеет одежда, и жуткий холод в прямом смысле пробирает до костей…

Меня вытащили довольно быстро и помогли добраться до машины, где оказались запасные вещи, в которые я с удовольствием переоделся. Ястреб хотел отправить меня домой, но, отогревшись горячим чаем, я остался с ними.

Теперь он не отпускал меня ни на шаг, присматривая как за малым дитятей. А мужики наперебой хохмили, поздравляя с боевым крещением.

Вернулись мы довольно поздно, и, я, зная, что рыжая уже здесь, все никак не мог улучшить момент, чтобы пробраться в последнюю от лестницы комнату на втором этаже. Но, когда представилась возможность незаметно улизнуть, случился нежданчик: ее дверь была закрыта…

Долгая дорога и неугомонный экскурсовод измотали меня настолько, что, вернувшись, я, следуя утренним указаниям Александра, смогла лишь отчитаться перед ним о прибытии, поблагодарить за чудесный подарок, принесший множество ярких впечатлений, запереть входную дверь и подняться к себе.

Я устала так, что не стала спускаться даже в поисках съестного. А приняв душ и закрыв по привычке дверь, вырубилась, едва прикоснувшись головой к подушке.

Весь день был посвящен работе. Мы обсуждали множество моментов не только с Ястребом, но и друг с другом. И это было похоже на некую конференцию или форум, когда в кабинете хозяина собрались все гости и начали говорить непосредственно о делах.

Только теперь я понял задумку Сани, поразившись его чутью и деловой хватке. Состав гостей на праздники отнюдь не был случайным: каждый из нас был необходим следующему как звено цепи, и сейчас все до единого, вооружившись ноутбуками или айпедами, создали в кабинете Ястреба «кружки по интересам».

На достижение устных договоренностей, а затем составление и подписание договоров ушла уйма времени. И, когда Саня притащил в кабинет поднос бутербродов и чайник, я, отвлекшись от дел, вдруг понял, что не видел рыжую больше суток…

Украшением кабинета Ястреба были три панорамных окна, к которым он подошел с чашкой чая, и, поперхнувшись, долгим кашлем привлек к себе всеобщее внимание. А когда рядом встал Жека, добродушный здоровяк, самой большой радостью в жизни которого, кажется, была еда, и, позабыв о красной икре, присвистнул, мы подумали, что произошло нечто экстраординарное.

Каждый гуськом стал подтягиваться ближе, чтобы заглянуть в окно и лично посмотреть, что же там приключилось.

А там была Лера. И лепила снеговика…

Всеобщий ступор буквально через несколько минут сменяется оживлением, и мужики начинают резво сворачиваться, почти одновременно собирая вещи и отчаливая. Когда мы с Ястребом остаемся одни, он, не отрывая глаз от окна, спрашивает:

- Дим, а ты когда-нибудь лепил снеговика?

- Нет, Саня, только снежную бабу! – Мы, переглянувшись, ржем, а, спустя минуту, не сговариваясь, уже стоим в прихожей и торопливо одеваемся.

Проснувшись, я валяюсь в кровати, кажется, целую вечность. Но голод, все же, не тетка, и мне приходится спуститься вниз.

Дом тихий и пустой, а на кухне крутится толстяк Женя, который постоянно что-то ест.

- Доброе утро, Лерочка! – Радушно приветствует он меня.

- Доброе! – Улыбаюсь ему. – А где остальные?

- Попробуйте наш вчерашний улов, это очень вкусно! – Он осторожно ставит передо мной тарелку с жареной рыбой. – А все в кабинете, у нас сегодня рабочий день. Извините, мне пора, - он отставляет в сторону чашку, из которой пил, и удаляется куда-то вглубь дома.

Что ж, рабочий, так рабочий. Если бы я понадобилась, мне бы сообщили. А раз нет, буду отдыхать.

Корюшка оказывается выше всяких похвал, и я, наевшись, варю себе кофе, отправляясь смаковать его на террасу.

Наедине с собой в окружении этой красоты я намеренно усаживаюсь именно в то кресло, где вчера сидел Дима, а у него на коленях - я. Вспоминаю все, что происходило здесь между нами, и понимаю, что готова. Принять этого мужчину. Впустить в свою жизнь. Несмотря ни на что…

Задумчиво иду в гостиную и усаживаюсь перед телевизором, через несколько минут понимая, что не умею проводить время в праздности. Поэтому, перещелкнув на музыкальный канал, решаю прибрать на кухне, а, исследовав содержимое холодильника, сварить что-нибудь на первое.

Выбор падает на солянку, и пара часов проходит более-менее продуктивно. А потом я решаю выйти прогуляться…

Пару раз обхожу медленным шагом вокруг дома, прислушиваясь, как скрипит под ногами снег, как накрывает он толстым пушистым одеялом разлапистые ветки елей, как хорошо маскирует стоящую во дворе скамейку, которую я только что заметила…

Набрав в ладони белого холода, подбрасываю вверх, наблюдая, как он рассыпается мелкими крупинками, оставляя после себя туманную пыль. А потом, поддавшись порыву, начинаю лепить белый шар.

Когда накатанное основание уже находится под деревом, и я приступаю к следующему, на улице начинается странное движение. Из дома один за другим высыпают все его обитатели, и начинаются зимние забавы.

Я ищу глазами Диму, и, когда он улыбается мне, ощущаю, что не видела его целую вечность. На душе разливается мягкое тепло, которое я передаю ему в ответ через свою улыбку.

Мужское большинство делится на теоретиков и практиков. Пока одни приступают к делу, начиная месить снег, другие пространно и с долей сурового юмора рассуждают, как правильно это делать. Усердные исполнители на определенном этапе начинают бунт и устраивают с бездельниками бойню снежками, падая и валяясь в снегу, словно малые дети.

Я прошу запыхавшегося Александра помочь мне с оформлением снежного семейства, и он, пообещав исполнить «любой каприз», скрывается в доме.

- Не замерзла? – Спрашивает подошедший Дима.

- Немного, - улыбаюсь я его заботе.

В это время на него обрушивается шквал снежных шариков, отвлекая от меня.

А мне в это время выносят ведро, из которого я извлекаю три разноцветных шарфа, шапку и даже резиновые сапоги. А на дне обнаруживаю уголь, три морковки и две какие-то шайбы.

- Спасибо, - благодарю я его, - вы учли все детали!

- Да, я такой, - получаю ответ.

- Но кое-чего все-таки не хватает, - немного сбиваю я апломб хозяина.

- Чего же?

- Не вопрос, Лерочка, сейчас все будет!!!

Он отходит от меня, и его место через минуту занимает Дима. Он весь в снегу и я не могу сдержаться, чтобы не потянуться и не отряхнуть его.

- Лер, не нужно, сейчас эти демоны снова закидают…

- Но ты же весь промок…

- Промок я вчера, Лер, а сейчас – это так, пыль…

Я ничего не понимаю в его словах, а он не успевает пояснить из-за подходящего с ветками хозяина. Втроем мы занимаемся украшением тех чучел, что получились в результате коллективного труда, постепенно собирая вокруг себя всю честную компанию и множество восторженных подбодряшек.

У нас получилась снежная семья из снеговика-папы, снежной бабы-мамы и снеговичка-ребенка, стоящего головой вниз. И это настолько понравилось гостям, что они начинают их фотографировать и даже делать селфи со снежным семейством. А потом мы, не сговариваясь, идем в дом.

В образовавшемся столпотворении прихожей слышен Женин голос, который уже крутится на кухне:

- Ястреб, когда ты успел заказать еду с ресторана?

- Жека, о чем ты? Какой ресторан?

- У тебя на плите горячий хавчик…

Ничего не понимающий Александр стоит рядом со мной, и я, дернув его за рукав, привлекаю внимание, чтобы шепотом сказать:

- Это я похозяйничала... Простите…

- Правильно сделала, не извиняйся, - так же шепотом успокаивает он меня, и дает всем команду переодеться и быть в столовой через десять минут.

Спускаясь к назначенному времени, встречаю Диму, который сообщает:

- Наши дела здесь закончены. Завтра выдвигаемся домой.

- Нужно заказать билеты? – Уточняю я.

- Да, только ближе к вечеру. Я хочу показать тебе город перед отъездом.

- Хорошо, - говорю я, когда мы входим к остальным собравшимся.

Стол уже сервирован и главным его украшением является огромная супница, из который хозяин наполняет тарелки.

Мы засиживаемся за разговорами и съедаем все, что было. А ближе к восьми всем приспичивает сладкого…

Поздний обед плавно перетекает в ужин, но я не могу долго находиться за столом: голоса сливаются в непонятный гул, на фоне которого каждое движение глаз запускает режим отбойного молотка, долбящего голову. Кажется, меня начинает мутить, и нужно срочно ретироваться…

В комнате ложусь на кровать и, прикрывая веки, достаю телефон:

- Ястреб, говори тихо, аптечка есть?

- Поищу. Тебе от чего нужно?

- Голова как бубен, аж в глаза стреляет.

- Только ты по-тихому, не афишируй там…

Он скоро приходит с небольшим пакетиком, и высыпает его содержимое на кровать. Извиняясь, что мало, изучает аннотации и советует мне парочку таблеток и отдых.

Перекемарив около часа, я, как новенький, спускаюсь вниз. Все еще там в полном составе. Издалека улавливаю монотонный гул мужских голосов, в котором звонким колокольчиком выхватываю женский смех. Меня разбирает любопытство – что там вообще происходит?

Входя, наблюдаю картину: вокруг стола сидят мужики в разной степени измазанности мукой и крутят-вертят своими неповоротливыми пальцами кусочки теста.

Внутри расцветает веселье: это ж надо, эта скромняга, моя сдержанная мышь, верховодит пятью взрослыми состоявшимися мужиками, которые, заглядывая ей в рот, занимаются самодеятельностью, словно в пионерском лагере под строгим надзором пионервожатой.

Ястреб, заметив мое появление, поднимает брови в немом вопросе: «ты как?». Я молча киваю: «все норм». Он глазами зовет в компанию, но я устраиваюсь подальше от стола, решая понаблюдать.

Рыжая, отрезая кусок теста от колобка, спрятанного под миской, раскатывает его скалкой, и, ловко разрезав на ленточки, выкладывает на них джем. Мужики скручивают все это в конструкции типа улиток, а Жека собирает их со стола и аккуратно своими пальцами-сардельками укладывает на противень.

- Лерочка, почти мурлыкает он, - а спойте нам что-нибудь!

Я опешил. Неожиданная просьба. Но что ответит рыжая?

- У меня голоса нет, но спеть могу, - без кокетства, не ломаясь, отзывается она на просьбу Жеки.

- Только все мои любимые песни на украинском языке, - признается она.

Но просителя, это, похоже, не смущает:

- Так приобщите нас к украинской культуре, мы не против, да, мужики? – Обращается он ко всей компании.

Они же, занятые рукотворным творчеством, соглашаются, кто кивком, кто мычанием вроде «угу», не отрываясь от процесса, как будто это - самое интересное занятие в их жизни.

Я, как сторонний независимый наблюдатель, поражен: мужики, привыкшие управлять и командовать, являются сейчас мягким пластилином в руках этой малышки. А она смотрится в этой компании «своим парнем», естественно и органично, будто перезнакомилась с ними не пару дней, а лет двести назад. И у меня проскальзывает чувство, будто я снова вернулся в юность, когда все было легко и беззаботно, а с девчонками можно было еще просто дружить.

И тут она запела…

Сказать, что я впечатлен, значит, не сказать ничего.

Она не набивает цену, заставляя упрашивать. Начав петь, доказывает, что в этом не профи. Но звук, пусть и не идеальный, очаровывает. Его тембр, интонация, глубина завораживают. А все это, помноженное на мотив и слова, создают волшебный коктейль, от которого невозможно оторваться!

Она поет на через слово понятном языке. Про какого-то «птаха», «скрыпаля» и «кохання». Я с трудом улавливаю смысл, но проникаюсь мелодичностью и теми эмоциями, которые рыжая, сама того не осознавая, выдает каждым словом, каждым звуком. Она так проникновенно поет, что во мне растет уверенность: в этой песне для нее есть что-то личное…

Когда она заканчивает, воцаряется звенящая тишина.

Лера оглядывается, только сейчас заметив меня, и я лювлю в ее взгляде неуверенность и растерянность. Она сомневается в себе? Боится реакции публики? Или ей нужна именно моя оценка?

Все молчат, а я, чтобы разрядить обстановку и поддержать ее, начинаю аплодировать. Остальные присоединяются, и рыжая, похоже, успокаивается, посылая мне взгляд, полный благодарности.

А она умеет удивлять! Сколько же у нее еще скрытых талантов?

Жека, наконец-то, отмирает:

- Лерочка, вы замечательно поете! Только переведите нам, о чем была песня? Она очень красивая, но я, например, ничерта не понял!

На это его «Лерочка» у меня зарождается внутренний протест. С чего бы вдруг она стала ему «Лерочкой»? Распушил тут хвост, павлин северный!

Сижу, молчу как партизан, наблюдая, как будут развиваться события, внимательно подмечая детали. Так же, как и Ястреб, который не спускает с рыжей глаз, цепко и внимательно улавливая каждую подробность. Еще один наблюдатель, блин!

Она же, не замечая нашего пристального внимания, спокойно поясняет:

- Эта песня о девушке, которая полюбила молодого скрипача и понесла ему свое сердце. Но не знала, что его музыка была для другой.

- Вот скотина! – С чувством произносит Макс.

В ответ на это рыжая смеется, звонко, как серебряный колокольчик. Кажется, на этот звук реагируют все до единого. Подняв глаза от своих дел, уставляются на нее, кто с удивлением, кто с недоумением, кто с интересом.

- Лера, что вас так рассмешило? – Озвучивает Влад, наверное, общую мысль.

- Ваша реакция на перевод песни, - улыбаясь, поясняет она. - А как же мужская солидарность?

Первый противень печенья улетает меньше, чем за минуту. Второй – за пять. А над третьим все зависают.

Лера готовила его сама, стоя ко всем спиной. И мало кто ожидал, что придется есть… пальцы.

А выглядело то печенье именно так – отрубленная фаланга с ногтем в виде миндального орешка, да еще и покрашенного красным вареньем.

Вот и новые таланты… Затейница!

Не помню, кто предлагает спеть, а кто вспоминает о гитаре и просит Ястреба ее притащить, но посиделки превращаются в вечер бардовской песни, а меня снова начинает колбасить до ломоты в каждой мышце, и я уползаю в свою комнату, на этот раз до утра…

Утром за завтраком прощаюсь со всеми, и, пока Дима отправляется за нашими вещами, иду по приглашению Александра в его кабинет.

- Я хочу поблагодарить вас за прекрасную компанию, - начинает он с места в карьер. Странный он, мелькает мысль, то на «ты», то на «вы», но не заостряю на этом внимание, также выражая благодарность ему:

- А вам спасибо за гостеприимство. Мне было приятно находиться здесь. И очень понравилась экскурсия, которую вы для меня организовали.

Он, улыбаясь, удивляет:

- У меня есть еще один подарок для вас, Лера.

Александр протягивает раскрытую ладонь, на которой лежит небольшой прямоугольник. Поверить не могу!!! На нем фотография снеговиков, которые только вчера появились на свет и все еще стоят во дворе его дома! И это – не просто картинка, а… магнитик!!!

- Но… Как??? – Удивленно восклицаю я, двумя руками осторожно забирая с его ладони это чудо.

Поднимаю глаза, и, улыбаясь, сердечно благодарю:

- Спасибо вам, Александр!!! Это так здорово!

Он, вместо ответа, с любопытством рассматривает меня, и под этим взглядом я чувствую себя подопытным кроликом в исследовательской лаборатории. А потом он снова меня удивляет, делая стремительный шаг навстречу и прижимая к себе, обняв за плечи.

Он застает меня врасплох, но, кутаясь в тепло его порывистого объятия, исследователем выступаю уже я. Сканируя свои ощущения, воспринимаю этот жест исключительно по-дружески, безо всякого сексуального подтекста.

Только до боли знакомый голос за спиной, похоже, воспринимает это совершенно иначе:

- Валерия Викторовна, нам пора!

Спустив чемоданы на первый этаж, прощаюсь с мужиками, и, узнав, что Ястреб в кабинете, направляюсь туда.

Открыв двери, офигеваю: он обнимает мою Леру, а она не сопротивляется, стоит застывшей статуей как кролик перед удавом, держа руки по швам. Кажется только этот факт держит меня в узде. Прощаются, твою мать. Вернее, он…

- Валерия Викторовна, нам пора! – Обозначаю я свое присутствие, после чего Ястреб лениво отстраняется от Леры, а она, делая шаг назад, соглашается:

- Да, конечно… - И при этом не смотрит на меня…

Ястреб же чувствует себя совершенно спокойно, протягивая ей руку:

- До свидания, Лера!

- До свидания, - говорит она, пожимая ее, - и, спасибо еще раз. За все.

Обойдя меня по дуге, она покидает нас, заставляя задуматься, за что это она так благодарна Ястребу…

- Зашел попрощаться, - как можно беззаботнее говорю я.

- Жаль, что так быстро, - искренне отвечает Саня и, подходя, заключает меня в объятия. А я стою как истукан, с опущенными руками, точно так же как Лера минуту назад.

Похлопав меня пару раз по спине он отстраняется, протягивая руку для рукопожатия.

- Мне тоже жаль, - искренне говорю я. Атмосферу в доме хозяин создал чудесную. – Но дела не ждут. – И крепко жму его руку.

Когда я слышу официальный голос Димы, внутри все сковывает льдом. Как же, наверное, двусмысленно мы смотримся с Александром… Хотя мне не в чем себя упрекнуть, и, наверное, нужно донести это до Димы? Или все же нет?

Я сажусь на заднее сиденье ожидающего такси и вскоре он, погрузив вещи в багажник, присоединяется ко мне. Сел рядом… Это хороший знак…

Всю дорогу он молчит и задумчиво пялится в окно. Он так мило дуется, что хочется затискать его в обнимашках. Подбодрить. Успокоить. Но я делаю вид, что ничего не понимаю. Ведь вопрос доверия для меня очень важен. Научись доверять мне, Дима, потому что мне тоже сложно будет пересдавать этот предмет...

Всю дорогу перевариваю собственное настроение, анализируя причину и следствие. Я не ставлю под сомнение поведение Леры, с сожалением понимая, что не справился с собственными эмоциями. Хотя, должен признать, в остальных случаях у меня практически получалось…

Рыжая вдребезги разбила все мои стереотипы, наглядно убедив, что не подходит ни под один из них. И мне сейчас на многое нужно научиться смотреть под другим углом...

Закинув вещи в зал повышенной комфортности аэропорта, я повел ее гулять по городу. Наблюдая за тем, как она радуется зимнему солнцу, снегу, ледовым фигурам и обычной пешей прогулке, я поражался ее эмоциям. Изучая ее, я все время сравнивал эти сведения с тем, что знал о женщинах раньше. Но, то ли я не с теми женщинами общался, то ли она – действительно уникальный экземпляр, предугадать ее реакции на обычные слова или действия мне было сложно.

К обеду мы зашли в ресторан, но есть совершенно не хотелось, а в голове снова поселился странный шум. Поэтому я с энтузиазмом воспринял ее предложение направиться в сторону аэропорта. Когда мы туда добрались, меня стало потряхивать. Я забрался под горячий душ, после которого, вроде, попустило, но в самолете, чувствуя крайнюю разбитость, попросил не будить, проспав всю дорогу до дома.

Дима проспал всю дорогу, попросив не будить даже на перекусы, а после приземления взял два такси вместо одного, чтобы разъехаться в разные стороны…

Что бы это значило? Он все еще дуется на меня из-за поступка своего друга? Ревнует? Считает, что я должна была вести себя по-другому?

Оттуда мы летели на полчаса дольше, ведь вращение Земли никто не отменял, и, пока самолет был в воздухе, столица пыталась от нас «убежать». А новая смена часовых поясов, теперь уже в другую сторону, выбила из колеи: из Владика мы вылетали в шесть вечера, а домой вернулись к восьми, хотя по нормальному ходу времени должно было быть три утра.

Слишком уставшая, чтобы что-то додумывать, я с облегчением вхожу домой, где меня с горячим ужином ждет радушная Мариванна. Я оставила ей записку о тогда еще предстоящем отъезде, и теперь отвертеться от подробных расспросов, чувствую, не получится.

Так и выходит: почти до утра мне приходится развлекать ее рассказами о проведенном на Дальнем Востоке времени и внимательно слушать, как провела праздники она.

Добравшись до подушки почти под утро, проваливаюсь в тяжелый сон, из которого выныриваю с ощущением внутренней тревоги. С чего бы?

После обеда приезжаю на работу, с удивлением обнаруживая отсутствие шефа. Составив авансовый отчет, сдаю его в бухгалтерию, откуда решительно шагаю к Татьяне Петровне.

На вопрос, почему Димы нет на месте, она буркает что-то вроде «вы как помощник должны лучше знать», но я прошу ее набрать его номер.

- Не отвечает, - удивленно вскидывается она на меня.

И снова то самое нехорошее утреннее чувство напоминает о себе…

Я тут же извлекаю из кармана собственный смартфон и у нее на глазах набираю шефа.

Гудки пошли. Но ни после первого, пятого и даже десятого никто не отвечает…

Закусив губу, я, внутренне сжавшись, жду обратную связь. Но ничего не происходит, и телефон после какого-то очередного гудка умолкает. Но я уперто набираю еще раз, чтобы пережить повторение сцены. Петровна безотрывно смотрит на меня, но, когда я в третий раз безуспешно проделываю ту же операцию, пишет что-то на бумаге и передает мне.

- Тут его адрес. На всякий случай…

Я, судорожно сглотнув, благодарю ее, и выхожу, чтобы, забрав свои вещи, отправиться по буквам на листочке…

Прибыв на родную землю, понимаю, что отдых в самолете особо не спас. Ломота в теле, разбитость и слабость сигнализируют о какой-то гадости, что все же прицепилась ко мне. Поэтому, чтобы уберечь рыжую, беру нам разные машины.

Дома, едва переступив порог, бросаю у порога вещи, и, разувшись и сняв пальто, иду в спальню, чтобы, завернувшись в одеяло, как в кокон, прямо в одежде провалиться в сон.

Утро начинается с тяжелых век, туманной головы и вялой разбитости. Наверное, нужно сходить в аптеку и что-то купить. Эта мысль пляшет на периферии сознания, пока я снова не отключаюсь в спасительном сне, из которого меня выдергивает настойчивая трель.

Я не сразу понимаю, что это: будильник? Телевизор? Телефон?

Но, проморгавшись, все-таки врубаюсь: дверной звонок…

Я стою и трезвоню в двери. Уже четвертый раз подряд. И не была бы такой настойчивой, если б не знала наверняка, что он дома. Эту информацию подтвердил консъерж, пристально оглядывая меня, влетевшую в подъезд и с ходу потребовавшую от него отчет по Диминой квартире.

Когда в странно дрожащих пальцах недостает сил для того чтобы жать на кнопку дальше, всю меня, от макушки до пят пронизывает мысль: а ведь он может быть не один… Именно поэтому не отвечает на звонки – телефонные и дверные…

Это предположение наваливается словно из ниоткуда, как гром среди ясного неба, на мгновение парализуя, и я уже не чувствую себя столь уверенной. Сюда я спешила, подгоняемая беспокойством, а теперь даже не представляю, что делать дальше…

Щелчок замка и я открываю, опираясь рукой на дверной косяк.

Что она здесь делает?

Открывающаяся дверь для меня как откровение: что ждет меня за ней? Неужели, снова разочарование? Только смогу ли перенести его?

Окунувшись в озеро одолевающих меня сомнений, не сразу поднимаю глаза. Но, решившись на это, замираю: Дима стоит на пороге, прислонившись к стене, изможденный, неестественно бледный, в той же самой одежде, что был в самолете. Он, что, не переодевался со вчерашнего дня???

Его волосы в беспорядке, под глазами залегли тени, а впечатление в целом такое, будто он сейчас упадет мне под ноги, не пройдя и пары шагов…

- О, Боже, Дима, как ты себя чувствуешь? – Первое, что могу вымолвить я.

- Как будто по мне танк проехал, – сообщает он, не заостряя внимания на моем обращении.

- Ты вызывал врача? Принимал лекарства? – Засыпаю я его вопросами.

- Все в порядке, отлежусь и буду как новенький, - отвечает он, и, развернувшись, уходит вглубь квартиры.

Мне приходится разуться, и, прикрыв дверь, проследовать за ним, попав в огромную комнату холостяцкой квартиры, где все минималистично, дорого и как будто необжито, хотя я, кажется, слышала о том, что Дима уже не первый год здесь обитает.

Он лежит на кожаном диване в гостиной, просто упав на него и положив голову на подлокотник, закрыв глаза и отрешившись от всего мира. Я щупаю ладонью его лоб, - горячий.

- Дим… - Шепчу я, - кажется, у тебя температура. У тебя есть хотя бы градусник?

- Не уверен, - не разлепляя век отвечает он.

- Объясни, что у тебя болит, - решительно требую я, заставляя его поморщиться.

- Не беспокойся, что-то простудное. Переохладился во Владике. Через пару дней пройдет, – отчитывается он, усаживаясь на диване.

- А когда ты ел в последний раз? – Снова пытаю его я, вспоминая, что в самолете он не притронулся к еде, а до этого, кажется, ограничился лишь чашкой чая за завтраком.

- Лера, мне, конечно, приятна твоя забота, - через силу отвечает он, но иди-ка ты, лучше домой, чтоб не подцепить от меня какую-то гадость.

- Я пойду, Дим, но только не домой, а в аптеку. Где ключи?

- В ключнице, – на автомате отвечает он, и я отправляюсь на поиски. Оборачиваясь в проеме двери, бросаю:

- К моему возвращению, будь добр, переоденься и приведи себя в порядок!

Рыжая беспокоилась обо мне? Тревожилась? Переживала?

Видимо да, раз набросилась на меня с вопросами еще в коридоре, отбросив все эти «выканья» и вид, что мы чужие люди.

Меня не может не радовать этот факт, как не может не огорчать другой: какой мужик мечтает предстать перед своей женщиной доходящей развалиной?

Поэтому, прислушавшись к ее словам, собираю волю в кулак и отправляюсь в ванную.

Я возвращаюсь примерно минут через сорок. Именно столько потребовалось, чтобы купить лекарства и продукты, которые, я была уверена, у Димы отсутствовали.

Входя с двумя полными пакетами в кухню, встречаюсь с Димой, который, с волосами, мокрыми после душа, в трикотажных спортивных брюках и футболке с длинным рукавом, пристроился там на очередном диванчике.

Оставив пакеты на столе, мою руки и протягиваю ему градусник, который начинает пиликать через несколько секунд. У него тридцать восемь и восемь, и я немедленно выдаю лекарства, которые он послушно принимает.

- У тебя есть плед? – Спрашиваю, заметив, как он дрожит.

- Да, в спальне.

- А это где?

- Последняя дверь справа от коридора.

Его спальня так же минималистична, как и остальные комнаты: огромных размеров кровать, какие-то абстракции на стенах, ламинат, прикроватные тумбочки, шкаф. Хорошо, что плед лежит поверх покрывала, и мне не приходится нигде лазить в его поисках.

Набросив его на плечи Димы, я опустошаю пакеты и, начиная раскладывать купленное в холодильник, убеждаюсь в правильности своего решения: там практически пусто.

Я под его пристальным взглядом начинаю хозяйничать, открывая шкафчики и отыскивая необходимую мне посуду. Ставлю вариться куриный бульон и вкладываю ему в руку чашку чая с имбирем и корицей.

С приходом рыжей все начинает налаживаться: я чувствую себя значительно лучше, а в доме впервые за долгое время пахнет едой.

Я с интересом наблюдаю за ней из своего угла, кутаясь в плед и попивая ароматный напиток. Она сказала, что мне нужно обильное питье и соорудила какой-то хитроумный чай. Ее манипуляции вызвали ассоциации с барменом, держащем в голове рецепты тысячи коктейлей, и готовым в любое время дня и ночи приготовить любой из них.

Мне приятна и ее забота, и ее идея приготовить что-нибудь съестное. А готовит она очень даже на уровне, - чего стоили солянка и печенюшки в командировке! Да и поесть мне действительно не мешало бы. Интересно, чем она решила меня потчевать?

Куриным бульоном я все же не ограничилась, дополнив его по ходу пьесы самодельной лапшой. Получился такой вполне себе супчик, легкий и ароматный, Дима даже добавки попросил.

Я прописала ему постельный режим, поэтому после обеда мы отправились в спальню. Там он улегся, накрывшись пледом, а я устроилась рядом на кожаном офисном стуле, который прикатила из его кабинета.

Пока я искала кабинет, наткнулась еще на пару комнат, похожих на гостевые. Его квартира поразила мое воображение своими масштабами, тут вполне пригодился бы сказочный клубок, указывающий дорогу. Но у меня такого не было, и все методом проб и ошибок, а, точнее, открывания и закрывания дверей, приходилось находить самостоятельно.

Но, помимо огромного пространства, его квартира впечатлила своей минималистичностью. Все было на своих местах, необходимо и функционально. Но в то же время как-то обезличенно. Она больше была похожа на номер в хорошем отеле, чем на дом, который, как в пословице – моя крепость…

- Хочешь, я почитаю тебе?

- Не имеет значения. Главное - твой голос…

Я и сама не знаю, на чем остановить выбор, бездумно листая в телефоне странички поисковика, а Дима вносит предложение:

- Прочти мне что-нибудь из детства. Что-то, что запомнилось тебе больше остального…

После этих слов я уверенно отыскиваю «Барсучий нос», а потом «Михаил Матвеич» и «Голубая змейка», но на последних строках мой слушатель уже спит.

Я осторожно перемещаюсь на кровать, где, упершись в спинку, усаживаюсь поудобнее, чтобы скрасить время ковырянием в телефоне. Периодически прикладывая ладонь к его лбу, проверяю температуру, которая, снизившись до нормальной всего на пару часов, занимает прежние позиции. И я не уверена, что можно снова сбивать ее ударной дозой препаратов, ведь предыдущий прием был менее четырех часов назад.

Дима открывает глаза, но спрашивать, как он себя чувствует, даже не пытаюсь: красные глаза и тяжелое дыхание говорят сами за себя.

Я заставляю его выпить чашку чая с медом и малиной и, помогая снять футболку, обтираю его уксусным раствором. Уже довольно поздно, но о том, чтобы вернуться домой, я даже не думаю. Зная по болезням детей, что обязательным является наблюдение за пациентом, остаюсь.

И меня ждет варфоломеевская ночь.

Диму бросает то в жар, то в холод, а я то накидываю на него новые одеяла, то стираю пот со лба. Он то засыпает, то просыпается, а порой пребывает в пограничном между сном и явью состоянии и даже неосознанно стонет, чем пугает меня до глубины души.

Все это жутко мне не нравится. Я без конца меряю температуру, которая, дойдя уже до тридцати девяти, не хочет опускаться. И я не представляю, что еще можно предпринять.

На несколько часов он забывается тяжелым сном, и все это время я, как ООНовский наблюдатель, полулежу на кровати, держа его за руку, но, когда его большое горячее тело начинает подрагивать, сильнейший страх зажигает огненный шар внутри меня, грозя испепелить до основания.

Я аккуратно притрагиваюсь к его плечу, чтобы разбудить и спросить, что происходит. А когда он смотрит на меня, как будто не узнавая, лихорадочно начинаю выстраивать в голове план дальнейших действий.

Я укутываю его все новыми и новыми пледами, а он трусится, словно раненый зверь. Дрожь настолько сильная, что у него зуб на зуб не попадает, хотя он стоически пытается делать вид, что все в порядке.

- Дима, я вызываю «скорую», - ставлю его в известность, доставая телефон.

- Не надо! – Сквозь клацанье зубов протестует он. Но пережитый мною страх придает решимости.

Все то время, пока врач находится в пути, лихорадка не отпускает его, и я убеждаюсь в правильности принятого решения.

Приехавший доктор внимательно осматривает Диму, и я, стоя за порогом открытой двери, слышу, что причиной сильнейшего гриппа стало его невольное купание в зимней реке.

Диме предлагают госпитализацию, от которой он, конечно же, отказывается, и, после нескольких уколов и подробного инструктажа, мы снова остаемся одни. И место моей сегодняшней ночевки теперь предопределено.

Наконец-то он засыпает спокойным сном. У меня же, наоборот, после пережитого потрясения сна ни в одном глазу. Я устраиваюсь рядом с ним на кровати, каждые полчаса мониторя состояние пациента. И все протекает стабильно. Дима спит. Температура не поднимается. До трех часов утра...

Я замечаю, как его лоб покрывается испариной, и, решая, что, возможно, ему стало жарко, хочу убрать лишнее одеяло. Но, прикоснувшись ко лбу, чувствую… холод!

Аккуратно нащупав под одеялом его руку, трогаю пальцы: холодные. На ногах то же самое.

Да что же с ним такое! Не хватало мне еще трупного окоченения…

Да, Дмитрий Романыч, заставил ты меня сегодня понервничать… И, судя по всему, это еще не предел…

Разбудить? Но зачем? Не зарядку же с ним делать, чтобы разогреть. Да и эти скачки температуры – от максимума к минимуму… что за хитрая форма гриппа?

Или снова вызвать неотложку и сдать в больницу?

Думай, Лера, думай!!!

И тут в сознание врывается некогда просмотренный фильм о выживании в дикой природе, где двое путников грели друг друга телами…

Решив, что этот способ будет последним, и, если не справлюсь, лично сдам в лабораторию на опыты, раздеваюсь до нижнего белья и ныряю к нему под одеяло, накрывая своим телом, оплетая руками и ногами…

Аллилуйя! Минут через десять к этому хладнокровному начинает возвращаться тепло. Его кожа перестает пугать меня своей вампирской температурой и я, пролежав так около часа, и, убедившись, что он больше не собирается превращаться в кусок льда, не помню, как отрубаюсь, распростертая на его теле…

Я выныриваю в реальность внезапно: открываю глаза, читая свои ощущения, и вспоминая вчерашний день. Или сегодняшний?

В комнате полумрак: плотные шторы прикрыли окно, и понять, сколько времени, не представляется возможным. Я ощущаю свежий воздух. Очевидно, открыта форточка. Как очевидно и то, что в кровати я не один…

Скосив глаза, думаю, что еще сплю, или у меня какая-то странная галлюцинация: на моем плече разметались рыжие локоны, на моей талии ее рука, а на бедре - нога.

И, если просканировать ощущения дальше, одежды на ней минимальное количество.

Судя по реакции собственного организма, я уже выздоровел…

Вдыхаю ее запах, прислонившись к макушке, аккуратно отодвигаю прядь с лица, и прижимаю к себе как можно ближе.

Она делает глубокий вдох и пытается отодвинуться. Но я держу ее крепко.

Лера-Лера, неужели думаешь, что выпущу тебя, когда ты по собственной воле пришла в мою постель???

Мне снится сон. Такой легкий, воздушный и теплый, что хочется продлить его хотя бы еще немножко. Я словно парю в пушистом облаке, летая, будто на крыльях, а вокруг беззаботный покой и вселенское счастье. Мне так хорошо, как не было никогда в жизни. Я в полной гармонии с собой и окружающим миром, и хочется растянуть эти ощущения до бесконечности…

Чувствую на своем теле руки и губы. Они везде. Порхают как крылья бабочки, даря сладкую негу, погружая в легкую эйфорию…

Мне хочется купаться в этом блаженстве как можно дольше, не разбираясь, что это, сон или явь, но томный шепот у самого уха щекочет шею, медленно возвращая расплавленное сознание в реальность.

- Л-е-е-е-р-р-р-а-а-а-а…

О, Боже, как это сексуально...

Я все еще лежу с закрытыми глазами, но уже здесь. В Диминой жизни. В его квартире и его постели…

Но эти факты не пугают и не останавливают меня. Наоборот, я хочу расслабиться в его руках, и, дрейфуя на волнах нежности, томиться в предвкушении, ожидая чего-то волшебного…

И он не разочаровывает, процеловывая мое лицо: подбородок, лоб, скулы, уголки губ.

- Посмотри на меня, - шепчет он, - я знаю, ты не спишь, Лерррааа…

Я послушно поднимаю веки, чтобы встретить горящий взгляд. И к его болезни это не имеет никакого отношения. Как и жар тела, который я ощущаю слишком явно.

Все внутри меня переворачивается, когда он, ничего не предпринимая, просто лежит и смотрит мне в глаза, заглядывая, кажется, в самую душу.

Я распластана под ним, под его сильным телом, кожа к коже, и это нереальное ощущение единения будоражит меня, как и внушительная твердость, упирающаяся мне в бедро.

Я не могу насмотреться на этого мужчину: он, не скрывая желания, с растрепанными волосами возвышается надо мной, опираясь на локти. А потом переносит центр тяжести на одну руку, чтобы пальцами другой провести по моему лицу, и, зафиксировав его, припасть к губам в мучительно долгом сладком поцелуе.

Мои губы раскрываются навстречу, и мир вокруг исчезает. У меня вырывается невольный стон, который он собирает губами и, сделав навстречу мне движение бедрами, срывает меня в тихое помешательство.

Я медленно провожу стопой по его ноге, включая спусковой механизм дальнейшего безумия. Мы лихорадочно раздеваем друг друга, целуем, кусаем, изучаем. Я закрываю глаза, отдаваясь на волю чувств, которые закручивают воронкой зарождающегося торнадо низ живота.

Но этого мало. Мне мало. Он нужен весь, целиком. Везде…

Выгибаюсь навстречу, и поднимаю бедра в недвусмысленной просьбе, которую он выполняет с хриплым рыком, и по всему телу идет волна удовольствия, приводя в полнейший восторг.

Я не помню себя, теряясь в ощущениях. Таких ярких, что закрываю глаза, боясь ослепнуть. А он сводит с ума, двигаясь во мне медленно и нежно, заставляя терять голову, все сильнее вжимаясь в него…

Ближе уже невозможно, но я льну и льну к нему, сплетая нас в любовном экстазе. Не выдерживая нахлынувших чувств, хочу видеть его, но, едва открыв глаза, встречаю жгучую бездну, которая затягивает меня на свою орбиту, и я, подчиняясь, срываюсь в сумасшедший оргазм.

Не думал, что секс может быть таким…

Острым. Ошеломляющим. Всепоглощающим…

Первое проникновение в нее как полет в бескрайнее небо. Бархатное. Влажное. Обнимающее…

Она тянется ко мне, выгибаясь дугой, и меня бьет током от близости ее тела. Я и так как оголенный провод, но она увеличивает накал, вонзая в спину свои коготки, обнимает ногами, стараясь быть еще ближе, обволакивает своим неповторимым запахом.

На пике она открывает свои прекрасные глаза и выстанывает мое имя, а я взрываюсь так оглушительно и феерично, как никогда в своей жизни.

Я потрясен настолько, что первое время забываю даже дышать, снова и снова прокручивая в голове изысканный букет ощущений, полученных только что от нашего слияния. И это лучшая близость с женщиной, что была у меня в жизни…

Да. Именно близость, а никакой не секс.

Из размышлений вытаскивает ее тихий голос:

- М-м-м-м?

Она гладит мое плечо своей ладошкой:

- Все хорошо?

- Лучше не бывает. - Поворачиваюсь на бок, чтобы лучше ее видеть:

- Ты необыкновенная, Лера.

Она молчит, а я начинаю перебирать волосы, вдыхая уникальный аромат смородины с перцем. И хрен бы я догадался, из чего он, если б не вычитал основные ингредиенты состава на флаконе.

Она выглядит расслабленной и довольной, а я рад, что она не пытается сбежать и не испытывает неловкость, включая скромницу. Все, что случилось, настолько естественно и правильно, что по-другому и быть не могло. И она была великолепна.

- Вот ты и попалась, рыжая, - шепчу, проводя губами по щеке…

- Куда это? – Лениво интересуется она, устраиваясь поудобнее. Особенно радует, что она обнимает рукой мою шею, поглаживая волосы, и закидывает ногу мне на бедро.

- В мои сети.

- Ух, как серьезно, - парирует на полном расслабоне, поддерживая беседу. Очевидно, что она не придает моим словам того значения, что вкладываю в них я. Ну и пусть. Я все равно скажу:

- Серьезнее некуда, Лерочка. После того, что произошло между нами, я как порядочный человек должен на тебе жениться…

Я не заостряю внимание на Диминых словах, понимая, что в определенные моменты скажешь и не такое. Мы продолжаем поглаживать друг друга, молча лежа рядом, и незаметно проваливаемся в сон.

Когда я открываю глаза, телефон показывает полдень. Дима еще спит, а я аккуратно выбираюсь из постели и одеваюсь, чтобы услышать брошенное в спину:

- Далеко собралась?

- Мне… нужно домой…

Странный вопрос. Я и сама не знаю. Наверное, потому что я там живу?

Немного растерявшись, бросаю первое, что приходит в голову:

- Мне нужно переодеться.

Оборачиваюсь. А он, прикрытый простыней, спокойно сидит, прислонившись к спинке кровати, и разглядывает меня, милостиво позволяя:

- Хорошо. Только недолго.

- В смысле???

Я теряюсь в догадках, пытаясь понять, что у него на уме. Не думает же он, что получил меня в свое распоряжение на двадцать четыре часа в сутки?

- В том смысле, Лера, что теперь твой дом здесь.

Я смотрю на него круглыми глазами, ничего не понимая. Что??? Какой дом? О чем он?

- Так что возьми все самое необходимое и возвращайся, а через пару дней вместе подъедем и перевезем остальное.

Я стою и не знаю, что сказать, хотя обычно за словом в карман не лезу. А он, почувствовав мою растерянность, жестом приглашает присесть рядом.

Абсолютно с пустой головой сажусь.

Он гладит мою руку, а я, наконец, переварив услышанное, пытаюсь его образумить:

- Дима, никто не зовет женщину после первой ночи в совместное проживание…

- Лер, так то ж после первой ночи, а я зову после первого утра, - пытается он шутить без улыбки на лице, пристально меня рассматривая…

- Я… Не знаю… - Начинаю было, но Дима перебивает:

- А я знаю, Лера! Знаю!!! И зову не в совместное проживание, а в совместную жизнь. И не после первой ночи, как ты говоришь, а после того, как столько узнал о тебе. Ведь мы знакомы не первый день!

- Но все равно очень мало, – уже не с такой уверенностью возражаю я. - Недостаточно для того, чтобы… - Пытаюсь подобрать правильное слово, но он снова меня перебивает, притягивая ближе:

- Чтобы что, Лера? Чтобы понять, что ты мне нужна? Что я хочу видеть тебя рядом 24 часа в сутки? Чтобы ты была моей?

Его напор подавляет. И я не уверена, хочу ли сопротивляться дальше. Да и зачем? Не решила ли я, что хочу быть рядом с этим мужчиной? Решила. Только не думала, что дело примет такой оборот…

Пока я перебираю скачущие мысли, Дима не отступается:

- Почему ты сомневаешься? Я не нравлюсь тебе? Чушь! Ты не легла бы со мной в постель, будь это так. У тебя был неудачный опыт? Но он был у всех. Главное, не закрывать себе из-за этого дальнейший путь... Не бойся, Лера. Доверься себе…

Ух, искуситель!

Он подвигается ближе, заглядывая в глаза:

- Ты же этого хочешь… - Его глаза гипнотизируют, а руки гладят мои плечи.

- И я докажу тебе… - Ладони спускаются на спину, чтобы забраться под свитер.

- Могу начать прямо сейчас, и до тех пор, пока ты не согласишься… - Крепко прижимает к себе и начинает медленно целовать…

- Скажи «да», Лерррааа…

- М-м-м, - вырывается у меня, когда я титаническим усилием воли от него отстраняюсь. Он убирает руки с моего тела, складывая их поверх одеяла, и молчит.

- Мне нужно подумать, Дима, - говорю, поднимаясь с кровати, и иду на выход.

- Погоди, я провожу тебя, - слышу спиной и застываю на пороге, не оборачиваясь.

Он, натянув штаны, подходит ближе, и приглашает двигаться дальше, погладив меня по спине.

- Мне, наверное, нужно пойти на работу, - уточняю я на выходе из квартиры.

- К черту работу, я позвоню и все улажу…

Да, старик, все пошло не по плану…

А чего ты ждал? Что она от радости бросится на шею? Или, осчастливленная, припадет к твоим ногам, воздавая молитвы?

Учитывая первое подобное предложение в моей жизни, хотелось бы получить более позитивный ответ. Четкий и ясный. По крайней мере, она не сказала «нет»…

А над ее «я подумаю» можно работать, не так ли?

Выхожу из лифта в полном раздрае, не сразу замечая спешащего ко мне консьержа.

- Валерия Викторовна?

- Дмитрий Романович распорядился, чтобы вас доставили по назначению.

- Кто? – Все еще пребывая в смятении, переспрашиваю я.

- Водитель. Он отвезет вас, куда скажете. Пройдемте, - он мягко берет за локоть, направляя к выходу, где меня ожидает автомобиль.

- Спасибо, - это все, на что меня хватает перед тем, как старичок помогает усесться мне на пассажирское сиденье и закрывает дверь.

- Куда едем? – Оборачивается водитель.

Он хмыкнул, но все же завел двигатель, выезжая с охраняемой территории жилого комплекса.

Я смотрела в окно, а в голове было вязкое марево безмыслия. Я все хотела уцепиться за что-то, убегающее от меня, и никак не могла. Хотела сосредоточиться хотя бы на настоящем, и тоже не могла. Куда ехать? Что делать?

Из растопленного пластилина растерянности вытаскивает оповещение входящего смс:

Эверест: Жду тебя к вечеру. У меня есть как минимум сто аргументов, чтобы убедить тебя.

Я улыбаюсь, пряча телефон в карман, и наконец-то называю водителю адрес Мариванны. Но добраться по назначению не успеваю, потому что в пути мне звонит Дуся и говорит, что нужно встретиться.

- Можно прямо сейчас, ты на работе? Я подъеду.

- Нет, Дусь, не на работе…

Я прикрываю рукой динамик и после переговоров с водителем даю ему трубку, чтобы Дуся сориентировала его по месту моей доставки.

И это кафе просто обалденное…

Дуся, приехав раньше, уже сделала заказ, и я только теперь поняла, что зверски голодна.

- Как хорошо, что мы пересеклись именно сегодня, - уплетая салат, говорю Дусе. – У меня есть новость.

- У меня тоже, - отвечает подруга, в отличие от меня, вяло ковыряясь в тарелке.

- Слушаю, Дусь, - принимаясь за горячее, жду, что же это за новость, если ее нельзя обсудить по телефону.

- Сначала ты, - отставляя тарелку, твердо говорит она, и я заметно напрягаюсь, не зная, с чего начать.

А потом, соблюдая примерный ход событий, рассказываю ей о нашей с Димой поездке, о его болезни, и о том, что мне пришлось ухаживать за ним, даже оставшись на ночь.

Дуся слушает очень внимательно, без комментариев и лишних вопросов, а когда я заканчиваю, молчит.

- Что мне делать, Дусь? – Спрашиваю я, когда официант, забрав посуду, отходит от нашего столика.

Она по-прежнему молчит, а я, склонив голову, с какой-то обреченно говорю:

- Дусь, он меня замуж позвал…

- Серьезно? – Наконец-то подает голос моя подруга.

- Да, только для него это не серьезно, наверное. Ведь никого не зовут замуж после первой ночи.

- Так уже и ночь случилась? – Уточняет она, а я, почему-то в полном смущении подтверждаю:

- Лер, ну откуда ты знаешь, кого зовут, а кого нет? – Включается Дуся, высказывая свою точку зрения. - Тебе плевать должно быть на кого-то. И почему ты решила, что это несерьезно? Мужики, между прочим, такими словами даже в шутку не разбрасываются.

- Не знаю, Дусь, все так быстро случилось…

- Почему же быстро?

- Сколько мы знакомы? Три месяца? Это не быстро, по-твоему?

- И что? Понять, что человек тебе нужен можно за три минуты. Только тебя же не это смущает, да, подруга?

- Да, подруга… - Повторяю за ней механически. - Я не знаю, к чему это приведет, - признаюсь, как на духу, в своем самом большом страхе.

- И никто не знает, - горячо убеждает она меня. Не сопротивляйся, Лера. Просто иди. – Она кладет свою ладонь на мою. - Я думаю, вам по пути с ним.

- Спасибо, дорогая, - от души благодарю я, и, накрывая ее руку своей, чувствую, как тонкой струйкой выветриваются из меня мучительно душившие сомнения.

- А теперь к твоим новостям, - переключаюсь я, замечая в ее глазах сомнение. Она размышляет, стоит ли мне говорить то, о чем собиралась? Интересно…

- Я внимательно слушаю, - подгоняю ее, чтобы услышать:

- Со мной связывался Лёня. - Ну ничего себе новость!

- Спрашивал мои реквизиты, и сумму, которую необходимо перечислить… В общем, он перевел на меня деньги, которые тебе обещал. Так что ты можешь больше не напрягаться по этому вопросу.

- Не нужно было… - Выдавливаю я ошарашено.

- Нужно, Лера, нужно... И я рада, что он решал этот вопрос именно со мной. Твои красивые жесты никому не нужны. А он, если ничего не понял о своем козлячьем поступке, пусть хоть раскошелится. Тем более что рублем его бить намного приятнее. А знаешь, почему?

Я молчу, ожидая продолжения.

- Потому что он это лучше понимает, чем слова и поступки.

Да… Я не знала, что сказать. И не ожидала подобного поворота. А Дуся тем временем не прекращала монолог:

- Так что, подруга, ты больше никому ничего не должна, можешь этот груз с себя снять, а если твоя работа только ради долга затевалась, теперь ты полностью свободна.

- Ага, свободна. А жить на что? Нет, работу я не брошу, - тут же возражаю я, после чего подруга усмехается:

- Так сама ж сказала, что твоя гора предложила на нее взобраться и ножки свесить.

- Не совсем так, Дусь. Он предложил перебраться к нему.

- Что ему ответила?

- Я ничего не ответила, сказала, что мне нужно подумать.

- А он? Ветровская, - не выдерживает Дуся, - ну что я каждое слово из тебя клещами должна тянуть? Соберись и объясни толком!

И я воспроизвожу наш с Димой утренний разговор, понимая, что отлично помню лишь свои ощущения. Казалось бы, каждое слово, каждая интонация врезались в память, но, нет, сейчас многие фразы я повторить не могу. Что это? Эйфория? Помутнение рассудка? Альцгеймер?

Но Дусе с головой хватает услышанного:

- И долго ты собралась думать?

- Дуся, - раздражаюсь я, - ну как я могу ответить тебе на этот вопрос? Я же не великий прорицатель! Откуда ж я знаю?

- А я знаю, Лер, знаю тебя! – О, знакомая фраза, где-то я совсем недавно ее уже слышала. – Не становись страусом и перестань бояться! Хватит! Ты не находишь?

- То есть ты считаешь, что я должна к нему переехать?

- Почему «должна»? Нет, ты никому ничего не должна. Я считаю, что от этого никому не будет хуже. Как минимум. А вообще, я наблюдала за вами, и считаю, что все получится. Да и условия проживания у тебя значительно улучшатся.

Ее слова вызывают мой смешок, в который вклинивается сигнал входящего сообщения.

Эверест: Жду тебя в семь. Не опаздывай.

Прочитав, поворачиваю экран к Дусе, которая делает выражение лица «я же говорила» и жестом подзывает официанта.

- Переезжай, даже не думай. И не забывай, что самые лучшие мужья получаются из остепенившихся гуляк.

Закрывшаяся за ней дверь становится границей, которую, быть может, она не решится нарушать. Но я хочу оформить ей для начала вид на жительство, чтобы потом она не боялась сменить гражданство.

Звоню консьержу, Иван Николаичу, кажется, и, представившись, прошу организовать доставку своей гостьи «куда скажет». Он уверяет меня, что исполнит все в лучшем виде, ведь как раз сейчас свободен автомобиль, принадлежащий жилому комплексу, в котором я живу, подумаешь, счет на оплату их услуг будет немного выше.

Меня все еще подколбашивает и чувствуется слабость, но нужно брать себя в руки, и я перестилаю постельное и принимаю душ. Все это время голова и руки действуют отдельно друг от друга: я не могу перестать думать о той, что покинула меня. И, хочу надеяться, всего на несколько часов.

Пишу смс и включаю айпед, я же обещал ей сто аргументов...

Увидев идею реализации, начинаю искать все для этого необходимое, чтобы заказать доставку. А сам топаю в кабинет: помню, у меня хранилась там разноцветная офисная бумага.

Начав исполнять задуманное, я понял, что не все так просто, как представлялось вначале. Делал все без подсказок, не хотел подглядывать в интернет, чтобы быть банальным. И незаметно увлекся.

Звонок Ивана Николаевича предупредил, что ко мне посыльный. А я, глянув на время, отправил рыжей еще одно смс.

Я ни в чем не уверен, но хочу надеяться, что она все-таки придет. Не просто в мою холостяцкую берлогу, где всегда с момента ее заселения обитал я один, но и в мою жизнь.

Переделав, как Золушка, все дела, топаю на кухню, чтобы выпить чаю. Но ревизия съестного заставляет взгрустнуть, и я снова берусь за айпед.

Я отпускаю все – ситуацию, собственные опасения и плохие мысли.

Пусть идет все как идет думаю я, пока Дуся везет меня к Мариванне.

- О чем задумалась, подруга?

- О том, что ты права. – Она удивленно вскидывает брови, притормаживая у светофора. – Мне, действительно, пора перестать прятать голову в песок. Я не хочу загадывать, опасаться, бояться. Пусть все случится. Пора разрешить себе…

- Вот и правильно. Пусть ты будешь с ним месяц или год, но ты будешь счастлива. Будешь чувствовать эту жизнь. Только что-то мне подсказывает, что годом у вас не обойдется.

Я улыбаюсь ей и обнимаю на прощание, когда она останавливается у нужного подъезда.

- На связи, - бросает Дуся и отчаливает, а я с довольной улыбкой направляюсь домой.

Странно это, думаю я, разговор о Лёне получился сегодня раз в пять короче, чем о Диме. Да и что о нем говорить? Все уже сказано. И Дуся права, что содрала с него эти деньги: во-первых, он обещал, а, во-вторых, пусть это будет моральной компенсацией. С драной овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

На часах почти пять, и я, быстренько пересказав Мариванне последние события, переодеваюсь и собираю сумку. А она, также как и Дуся, одобряет мой поступок

И вот я снова перед его дверью. И в этот раз он открывает через несколько секунд, словно… ждал меня?

Он делает большой шаг ко мне и, взяв за руку, тянет в квартиру, чтобы вложить в нее невероятно красивый букет из каких-то сумасшедших цветов. Среди них особенно выделяются какие-то нежно-кремовые розы, фиолетовые колючки, зеленые зонтики и, кажется… хлопок?

Пока я рассматриваю эту красоту, Дима начинает наступление:

- Я обещал аргументы…

- Что-то такое припоминаю, - подыгрываю я ему.

- Вот они. - Вуаля – он достает откуда-то стеклянный прозрачный шар, напоминающий не то аквариум, не то вазу, наполненный разноцветными рулончиками, перевязанными лентой.

- Тяни, - снимает он крышку с этой банки, на которой написано: «100 причин, почему тебе нужно переехать ко мне», и я, поддавшись его настрою, достаю из середины шуршащих бумажек маленький сверток. Под пристальным взглядом Димы снимаю ленточку, и, развернув, читаю: «потому что вместе идти на работу веселее».

- Так себе причина, - комментирую я, удивляясь, что записочка написана его почерком. Неужели он сам сделал для меня этот сюрприз???

- Согласен. – Прожигает меня глазами неумолимый босс. - Тяни еще.

Вторая снова с почерком Димы гласит: «потому что я хочу быть с тобой как можно больше».

- Уже лучше, - озвучиваю я, а он, снова подвигая емкость, выстреливает:

- Потому что я хочу тебя в своей жизни, - читаю я, наконец, понимая, что он действительно привел сотню аргументов, которые благополучно лежат сейчас под прозрачным стеклом, ожидая своей участи. И все они написаны его рукой за то короткое время, что я отсутствовала.

- А это уже серьезный аргумент, - стараюсь задать шутливый тон, который Дима рубит на корню:

- Это правда, Лера. – Враз становится он серьезным. – Там еще много таких. Будешь читать все?

- Буду, Дима, но не сейчас…

Его лицо озаряет улыбка, но в глазах скользит настороженность, ведь он еще не задал мне свой главный вопрос.

Он помогает мне раздеться и ведет в кухню, где в мягком полумраке подсветки на столе расположились разнообразные блюда, шампанское и свечи. От увиденного захватывает дух: это настолько красиво, что на глаза наворачиваются слезы. Особенно при мысли, что все это он сделал только для меня: придумал и написал записочки, выбрал цветы, заказал ужин…

А я и не знала, что Дима, оказывается, может быть таким романтиком. И эти свечи… Я уверена, что не видела их в его квартире, которая представляет собой самое минималистичное место на Земле.

Он помогает мне усесться за стол и, открывая шампанское, приступает к главному:

- Что ты решила, Лера? Ты только на ужин, или…?

Мое «или» совпадает с глухим хлопком вылетевшей из бутылки пробки, а Дима, отставив напиток в сторону, присаживается на корточки у моего стула, и, целуя через платье в бедро, смотрит на меня сияющими глазами:

- Ты не пожалеешь, Лера.

- Только если не украдут мои вещи, - говорю, улыбаясь, и объясняю, что оставила сумку за дверью…

Мое выздоровление не за горами. А может быть оно уже наступило, и эта слабость связана совершенно с другим. А именно бессонными ночами, в которых мы как ненормальные не можем насытиться друг другом, занимаясь любовью, засыпая, просыпаясь и снова занимаясь любовью.

Начинаем дни мы ближе к обеду и снова ласкаемся, что совершенно не надоедает.

Мы редко покидаем постель и это мне нравится, Да только работу никто не отменял. И, когда Петровна звонит через несколько дней, понимаю, что медовый месяц, похоже, закончился…

Несколько дней эйфории, когда утро плавно сменяет ночь, незаметно перетекая в вечер, пролетают незаметно. У меня, наверное, впервые в жизни, нет неотложных дел, и наступило время, когда не нужно куда-то спешить, забивая голову круговертью нерешенных вопросов. Мне вообще ничего не нужно, кроме человека, который сейчас рядом.

Ритм моей вечно суматошной жизни кардинально поменялся, и эта неспешная нега, из которой никто и никуда не выдергивает, позволяет в полной мере насладиться каждым моментом рядом со своим мужчиной. И эти моменты сплошь состоят из ощущений, вспыхивая в памяти, стоит только закрыть глаза.

Дима идет на поправку. Но вместо того, чтобы набираться сил, он тратит их на меня. Беззастенчиво, часто и много. А любое мое возражение очень скоро снимается с повестки суток под напором его рук и губ.

Я убедилась, что он очень основательно подходит к любому процессу, чувствуя себя после его ласк разобранной по винтикам и собранной вновь. Неудивительно, что я восстанавливаюсь наиболее действенным и проверенным способом – сном.

Мы завтракаем в восемь, одиннадцать или два, смотря когда проснемся. А спим, словно впавшие в спячку звери, почти постоянно. Хотя среди ночи вполне можем проговорить несколько часов подряд.

Большую часть времени мы проводим в спальне, изредка делая вылазки в другие части квартиры. Я успела развернуть каждый рулончик-причину и убедиться, что мой Эверест занимался этим собственноручно. А еще узнать множество подробностей о нем.

Оказывается, он умеет и любит готовить, аккуратен в быту и не разбрасывает вещи, а еще совершенно не храпит. Мечта, а не мужчина!

Она похорошела еще больше, если такое вообще возможно, и теперь в ее глазах не вызов и негодование, а мягкий свет. Надеюсь, именно так блестят глаза счастливой женщины.

Когда увидел ее на пороге, сердце сделало кульбит от «все же пришла» до «пришла без вещей». А позже, когда она пояснила, что сумка за дверью, был новый кульбит от «она шутит» до «не может быть». Я бросился туда чуть ли не бегом, убедиться, что «может». И внес эту сумку, как символ своих надежд, словно драгоценность, удивившись, что она настолько мала.

Но Лера, кажется, зря привозила с собой одежду, ведь ничего кроме короткого халатика пока еще не надевала. Да и была ли у нее такая возможность? Конечно, нет.

Я как дракон утащил ее в свою высокую башню и запер в спальне, откуда не выпускаю уже несколько дней. Даже неудобно порой, зато как приятно! А что поделать, если руки сами тянутся к ней, и самое невинное касание вызывает полную боевую готовность?

Она пытается меня образумить, прилежно выполняя рекомендации врача, а я никогда не был примерным пациентом. Я чувствую себя превосходно, ощущая, как энергия внутри бурлит мощным гейзером, чего не могу сказать о ней. Моя женщина с непривычки расслабляется настолько, что восполняет потраченные силы сном. А я оберегаю ее сон как Цербер, любуясь, пока сон не начинает тянуть и меня в свое царство. Тогда я, не выпуская из рук свое сокровище, составляю ей компанию, и это настолько необычно, странно и будоражаще, что нельзя описать словами…

Когда Дима сообщил, что мы отправимся на работу, я не думала, что все произойдет именно так. Мы приезжаем незадолго до начала рабочего дня и, ни от кого не прячась, выходим из машины, на глазах основной массы сотрудников направляясь в свои кабинеты. Дима, помогая мне выбраться из авто, всячески подбадривает, а по пути даже берет за руку. Так и появляемся мы на пороге офиса: рука в руке, плечом к плечу.

- Ничего не бойся, я с тобой! – Шепчет он мне строчкой из песни, и я перестаю дергаться, полностью доверившись ему в этом вопросе.

Вчера я спросила, как вести себя в офисе, получив ответ: «Как обычно». Пока я пыталась так или иначе интерпретировать эти слова, получила вопрос:

- Лера! Что именно тебя смущает?

- То, что все будут судачить о нас.

- Ты думаешь, они сейчас этого не делают?

- Я не думаю, а точно знаю, что делают. – Говорю ему, вспоминая, как случайно напоролась на сплетниц.

- Вот видишь! Так какой тогда смысл переживать об этом? Мы подтвердим возможные домыслы, а когда все на виду и открыто, сплетники перескочат на новый объект. Ведь о том, что все и так знают, говорить не интересно.

- Но ты сказал вести себя как обычно… Я подумала… Наоборот…

- Ты думала, что я попрошу тебя все скрывать? – Киваю, а он обнимает меня и прикасается подушечкой пальца к моему носу.

- Глупышка! Я бы не смог скрывать отношения с такой шикарной женщиной, даже если бы по какой-то причине и хотел!

У меня отлегло от сердца, и я целую его в щеку за то, что рассеивает мои опасения, но нужно уточнить еще один нюанс:

- Дима, у меня есть просьба. Точнее, пожелание.

- Я весь – внимание. – Он трется щекой о мою щеку и разве что не мурлычет.

- В стенах офиса только рабочие отношения, обращение на «вы», субординация и все такое.

- Эх, весь кайф обломала! А я собирался сделать это на столе во время обеденного перерыва, - повергает меня в шок своими словами, но, когда я присматриваюсь внимательнее, замечаю, как тщательно он пытается спрятать смешинки в глазах и уголках губ.

- Шутка. – Не выдерживает он и выпускает на волю сдерживаемый смех. - Разумеется, только рабочие! Лер, я не любитель устраивать шоу на потеху публике. Личное – оно на то и личное.

Я с облегчением выдыхаю, отмечая, что насчет личного мы на одной волне. И обнимаю, пряча голову на его плече, понимая, что этот мужчина – что-то необыкновенное.

Хоть я и убеждал рыжую, что не любитель постановочных шоу, сегодня сознательно отправляю четкий посыл в массы: она со мной. Четче было бы только написать, что мы пара, на плакате и вывесить над центральным входом.

Я не совсем понимал волнения Леры по поводу того, что и кто там себе думает, и что говорит, списав на «женские приколы». Но, прочувствовав на своей шкуре прелести «сарафанного радио», решил, что ее опасения не были напрасными.

Сначала меня набрал Лукас, чтобы поздравить и коротко доложить обстановку в растревоженном как улей офисе. О нас не болтал только ленивый. И каждый, конечно же, если не «догадывался», то «знал», а уж о чем и что именно – вариантов были сотни. Я попросил не озвучивать все версии, и он, хмыкнув, вскоре отключился.

Потом позвонила Петровна с «ну, ты, Романыч, даешь!» и несколько приближенных с производства, а когда я зашел в бухгалтерию сверить оплаты, на меня стал пялиться весь состав как по команде.

- Что? – Не выдержал я, и все опустили головы, уставившись в компьютеры и бумажки на столах.

Не это ли имела в виду рыжая, выводя меня на вчерашние разговоры? Я не придал большого значения ее беспокойству, а сегодня в первый раз чувствовал себя неуютно. Но я переживу, толстокожий. А ей каково?

Хорошо, что впереди выходные, и все, надеюсь, уляжется. А сегодня с этим нужно заканчивать, да побыстрее.

Вернувшись в приемную, выдергиваю ничего не понимающую Леру с рабочего места и за руку тяну в смежную со своим кабинетом комнату.

- Побудь немного здесь, хорошо? – Спрашиваю-договариваюсь я. - Дверь можешь оставить открытой.

Лера кивает, а я не могу нарадоваться, что она не сыплет сейчас вопросами, на которые я, скорее всего, не смог бы ответить без раздражения.

Я, расхаживая по кабинету, обзваниваю руководителей всех отделов на экстренное совещание, а пока жду, приношу нам кофе и поясняю Лере, что после совещания наш с ней рабочий день будет окончен.

Ровно в назначенное время все собираются, и из докладов я понимаю, что за время моей болезни бизнес не сбился с намеченного курса. Все шло по плану и никакой «неотложки», требующей срочного вмешательства, не накопилось.

- На этом можно заканчивать. Вопросы есть?

Все молчат.

- Тогда я хочу сделать заявление: да! Я действительно встречаюсь с Валерией Викторовной и, да, это серьезно.

Снова тишина, лишь удивленные переглядывания за столом.

- Еще вопросы?

- Зачем вы нам это говорите? – Доносится голос «из зала».

- Чтобы вы от моего имени проговорили это каждый в своем отделе. И чтобы к понедельнику головы всех были заняты исключительно рабочими вопросами…

Он налетает на меня как коршун, хватает за руку и тащит в кабинет. А потом просит тихонько посидеть в смежной комнате. Сам собирает совещание. И сам оглашает новость о нас.

Изумленная поворотом событий, не сразу понимаю, что таким образом он защищает меня от любопытных глаз и злых языков. А своим распоряжением прикрыть всем рты до понедельника пресекает дальнейшее распространение слухов. И даже обещает принять меры к непонятливым.

И, кажется, он сказал, что у нас серьезно. Или мне показалось?

Но он сделал заявление перед всеми… Значит, нет…

- Прости меня, - первое, что говорю, входя к ней из пустого кабинета.

- За что? – Недоумевает Лера.

- За то, что тебе приходится через это пройти. Но иначе они никогда не успокоятся.

- Что, ты, Дим, - начинает она дрожащим голосом, и на ее щеке образуется мокрая дорожка. Это что еще такое?

Стирая слезинку, обнимаю Леру, а она разуверяет меня:

- Тебе не за что извиняться. Я, наоборот, хочу поблагодарить тебя за то, что тебе не все равно и за то, что ты сегодня сделал.

Я-то думал, что она расстроилась сейчас, приняв близко к сердцу реакцию офиса, а на самом деле растрогалась тем, что прикрыл ее, хотя поступил всего лишь так, как любой нормальный мужик на моем месте.

Как он и говорил, рабочий день завершается после совещания. Дима везет меня к Мариванне и после обеда, которым та нас потчует, остается поболтать с ней на кухне, пока я собираю вещи.

И он просит ее разрешение на мой переезд!!!

Кажется, все мы понимаем, что это лишь формальность, дань уважения пожилому человеку, ставшему родным. Но то, как сияет моя хозяйка и с каким важным видом благословляет нас, надо видеть.

- Очаровываешь Марию Ивановну? – Спрашиваю его в машине.

- В бизнесе это называют союзом, Лерочка, - с улыбкой поясняет он, - конкуренты объединяются и действуют уже не поодиночке, а совместно.

- То есть, теперь она тебе не конкурент?

- Как можно? – Смеется он. – Ты меня совсем прожженным циником видишь, у которого один бизнес на уме?

- Ну почему один бизнес… - Начинаю я, но он не дает договорить:

- Правильно, он у меня не один!

Улыбка от этой пикировки становится все шире, и я подкидываю очередную «шпильку»:

- Ну надо же, какие подробности! А я и не знала!

- Вот. – Подмигивает он, повернувшись ко мне, пока мы стоим на светофоре. – А если серьезно, Мария Ивановна очень милая, и я сразу заметил, что она привязана к тебе. Так что уважить старушку мне не трудно, а она будет спокойна за тебя.

Чувствуя, что он недоговаривает, с вопросом в глазах поворачиваюсь, а он берет мою ладонь, и, поднеся к губам, начинает покрывать поцелуями:

- И что это значит? – Спрашивает он.

- Что? – Глухо повторяю я, уже не понимая, к какой части разговора относится вопрос.

- Что теперь она будет беспокоиться о тебе меньше, а значит, больше твоего внимания достанется мне. – Ааа, все еще о Мариванне.

И снова он прав: моя хозяйка очень заполошная и порой может звонить несколько раз на дню, а теперь, убедившись, что я в надежных руках, успокоится.

- Какой вы продуманный мужчина, Дмитрий Романович! – Язвлю я, проникаясь тем, как легко и непринужденно он выстраивает в уме логические цепочки и приходит к правильным решениям. Издержки профессии, не иначе!

- Лера, давай сегодня махнем в ресторан! – Предлагаю ей на подъезде к дому. - У нас есть что отметить!

- Может быть в следующий раз, а то сегодня с чужим вниманием перебор… Давай лучше побудем сами, без посторонних? – Вносит она предложение, которое также мне очень нравится.

- Тогда заедем еще в одно место.

«Еще одно место» - супермаркет, где Дима предлагает брать с полки вкусняшки, чтобы дома под рукой было все, что мы любим.

Мы наполняем корзину по очереди: одно беру я, другое - он. Так я узнаю, что ему нравятся авокадо, пломбир и стейки, а он теперь в курсе моего неравнодушия к копченой колбасе.

Дима катит тележку медленно, но все время рядом, как будто между нами невидимая нить, и, отойди мы чуть дальше друг от друга, она, не выдержав натяжения, порвется.

Я касаюсь его будто невзначай, но это так важно и нужно мне, видеть не только глазами, но и кожей.

Он всегда отвечает: легким пожатием, многообещающим взглядом, а, когда мы оказываемся одни между полок с продуктами, крепко вжимает меня в свое тело и жадно целует, да так, что у меня чуть не подкашиваются колени.

Открыв багажник, размышляю, как донести его содержимое за раз, не привлекая Леру. В итоге отдаю ей ключи от машины и квартиры, а сам беру по пакету из магазина и лериной сумке в каждую руку. Она не возражает и предупредительно идет впереди, открывая передо мной двери. А, когда мы равняемся с консьержем, и он сообщает о конверте, который принес на мое имя посыльный.

С облегчением сгружаю все в коридоре, и мы совместно разбираем покупки, обсуждая, что приготовим на ужин. А, когда Лера спрашивает, где можно разложить свои вещи, уверенно веду ее в спальню, открывая вторую часть шкафа, которую успел освободить.

А потом мы делаем самые простые вещи в мире, - болтаем, готовим, накрываем на стол. И Лера зачем-то отлучается.

У меня уже все готово, и ужин на столе стынет, а ее все нет. Но несколько минут ожидания стоят того: она появляется в обтягивающем коктейльном платье с распущенными волосами и туфлях на высоком каблуке. Уверенно подходит ко мне и впивается в губы поцелуем:

- Ты хотел ресторан, Дима? Можешь представить, что мы там.

Он галантно отодвигает для меня стул, и начинается ужин. Мы знакомимся друг с другом снова, рассказывая всякие мелочи, доставая из глубин памяти милые сердцу воспоминания. Я любуюсь им. А он не отводит глаз от меня.

Мы в обыкновенной квартире обыкновенно едим после обыкновенной работы. Как обычная семья. Ну, подумаешь, надела платье, чтобы, создав антураж, порадовать своего мужчину. Только для меня все это намного больше, чем просто заурядный ужин. Внутри как угорелые носятся пузырьки счастья, и вовсе не от шампанского кружится голова.

Мы говорим, и ее голос обволакивает со всех сторон. Я вижу восхищенные глаза и неподдельный интерес к своей персоне.

В ответ пою соловьем, рассказывая, что мне нравится в ней, чем восхищаюсь. Говорю как на духу, как торкнула меня наша первая встреча, тот первый раз, когда я увидел ее глаза со смешными чертенятами. Не понимаю, откуда это во мне, но чувствую, что так правильно – передать, как очарован ею, как она мне нужна. Она внимает, затаив дыхание, и посылает счастливую обезоруживающую улыбку. И я напитываюсь этим счастьем, заряжаюсь, внезапно ярко осознавая, что счастлив. Благодаря ей.

Я получаю еще одно подтверждение того, что Дима романтик, когда он, включив в мобильном фортепианную мелодию, приглашает меня на танец. Разве я могу отказать?

За ужином он наговорил мне столько красивых слов. И я понимала, чувствовала, что это не пустой треп. Все идет от души, и это подкупает, записываясь в память, создает легкую эйфорию.

Он осторожно прижимает меня к себе, но держит крепко, уверенно ведя за собой.

- Где ты научился танцевать, Дима?

- В школе танцев.

Этот мужчина полон сюрпризов. Сколько я еще не знаю о нем!!!

Поднимаю голову вверх, чтобы лучше рассмотреть, а он с улыбкой интересуется:

- Удивлена?

Я улыбаюсь, но молчу, рассчитывая на продолжение, которое вскоре следует:

- Отвечаю на невысказанный вопрос: это было в далеком детстве. Но память тела, знаешь ли, даже без долгой практики может проявиться. Как, например, сейчас.

Зарываюсь руками в ее волосы и медленно целую во время импровизированного танца. Мне хочется чувствовать ее еще ближе, чем это было за столом, и идея возникает совершенно спонтанно.

Отрываюсь от нее с неохотой, но нам некуда спешить, ведь впереди целая ночь.

- Не знаю, чего мне хочется больше, - делюсь с ней новыми ощущениями, - закрыть тебя под замком, чтобы никто кроме меня не видел, или, наоборот, показать всему миру, чтобы все видели, как мне повезло.

- А давай сходим в театр? – Задаю вопрос, интуитивно улавливая, как резко и бесповоротно меняется ее настроение.

- Нет!!! – Как-то слишком поспешно, громко и нервно восклицает она.

Не успеваю додумать, почему такая странная реакция, но музыка заканчивается и она, чтобы не возвращаться за стол, предлагает сварить нам кофе.

Ну, нет, так нет, может, ей театр не нравится, - думаю я, продолжая прощупывать почву:

- Тогда, может быть, разрешишь пригласить тебя в кино?

- Может быть, и разрешу, - кокетливо отвечает она, переводя разговор:

- Дима, а что было в том конверте?

- Который нам в подъезде передали.

Я совершенно забыл об этом, но нахожу тот конверт и при ней вскрываю. Она с любопытством смотрит, как оттуда на стол выпадает пригласительный билет на две персоны на благотворительное мероприятие.

- Похоже, наш вечер на завтра занят. Валерия Викторовна, не окажете ли честь быть моей спутницей на этом мероприятии?

- С удовольствием, Дмитрий Романович! – Подыгрывает мне она с лукавой улыбкой, от которой внутри разливается приятное тепло, и это лучшее, что мне приходилось ощущать!

Как хорошо, что сегодняшнее мероприятие назначено на вечер, и мы смогли вволю выспаться после почти бессонной ночи. Дима был настойчиво нежен, снова и снова окуная в океан тягучей чувственности, а я, такая слабая в его руках, не имела ни сил, ни желания противиться этому. Забываясь ненадолго мимолетным сном, ощущаю вокруг его всего: объятия, дыхание, запах, и беззаботно улыбаюсь, чувствуя себя необыкновенной в кольце сильных рук этого мужчины.

Днем он ни на минуту не выпускает меня из поля зрения, и вышагивает чуть ли не по пятам, когда я готовлю еду, варю кофе и читаю новости в телефоне. Но, когда вечером снова направляется за мной в соседнюю комнату, где я собираюсь наводить красоту, безапелляционно закрываю дверь перед самым носом. А что? Мне нужно подготовиться к мероприятию, и мальчикам не стоит знать девчачьи секреты!

Хочу видеть ее постоянно. Дотрагиваться. Получать подтверждения, что моя.

Как маньяк хожу за ней по квартире, но к вечеру, очевидно, достаю столь назойливым вниманием настолько, что она захлопывает дверь, уединяясь в отдельной комнате.

Так, старик, спокойно…

Прохладный воздух лоджии прочищает мозги, и я, взглянув на часы, иду искать подходящий костюм. А, когда выхожу, одетый, и сталкиваюсь с ней, то в буквальном смысле теряю дар речи.

Я просто обалдеваю от ее вида. Высокая прическа, макияж, каблуки. И яркое длинное платье, подчеркивающее самую красивую на свете грудь, тонкую талию и хрупкие плечи… Она красива. Прекрасна. Нет, она божественна!

Во мне борются одновременно несколько желаний: стиснуть в объятиях и не помять этот шикарный наряд загребущими руками, зацеловать до поволоки в глазах и не испортить макияж, делающей ее похожей на модель с обложки журнала…

Но больше всего мне хочется медленно спустить с плеч эти лямки, потянуть до упора молнию на спине и помочь платью упасть к ее ногам. Что у нее под ним? Чулки? С поясом или без? Колготки?

Втягиваю воздух сквозь сжатые зубы, стараясь унять пульсацию в паху, и, сгребая со стола ключи от машины, подаю знак «на выход».

Увидев меня, он застыл, а в глазах таким восхищением полыхнуло, что я на секунду зажмурилась. Он молчал, только что говорить, если один взгляд вместо тысячи слов?

Молча, он помог мне одеться и усадил в машину, а я всю дорогу любовалась его профилем и руками, млея от мощной ауры, в которую, я уверена, вплетено множество цветов и оттенков.

Иногда он скашивал на меня глаза и даже поворачивался, но продолжал молчать, видя, что я безотрывно продолжаю смотреть на него. Но молчание не было в тягость. Сейчас я как никогда раньше была уверена в том, что у нас все сложится, все будет хорошо, и я никогда не пожалею о своем решении.

Припарковавшись, Дима помогает мне выбраться и оттопыривает локоть, на который я опираюсь ладошкой, чувствуя абсолютную защищенность от всего и всех. Мы чинно направляемся к центральному входу, когда я замечаю «гелик» Ванюхи.

- Айн момент, - останавливаюсь, доставая из клатча телефон, и набираю знакомый номер. Дима стоит рядом и никак не комментирует.

- Ванюх, а ты где сейчас? – Он называет адрес, а я подношу пригласительный ближе к глазам, чтобы сверить.

- Скажешь, тоже! С половиной себя. А что?

- Что-что, – машину твою увидела и проверяю, вот что!

- А ты тут какими судьбами?

- Сопровождаю Диму.

- Только я вас не вижу.

- Это потому что мы еще не вошли.

- Так давайте, подтягивайтесь, мы вас встретим. Вместе веселее будет! – Говорит Иван и кладет трубку.

- Они тоже здесь, - поясняю Диме.

- Это я уже понял, - наконец-то я слышу его голос, и мы продолжаем свой путь ко входу.

Благотворительный фонд, которому я начал помогать лет десять назад, занимался детьми-сиротами и детскими домами. Меня подкупала прозрачность их деятельности и ежеквартальная отчетность, которую они присылали своим спонсорам. А я с течением времени стал одним из них, попросив, чтобы эта информация не просочилась в прессу.

Хорошей традицией нашей фирмы стали ежегодные выезды всех сотрудников на территорию указанных учреждений для помощи с ремонтом, облагораживанием территории или совместной деятельности с воспитанниками. Так что я не был здесь случайным человеком. Как, в общем-то и любой из присутствующих.

Фонд, и правда, был серьезный, и кому попало приглашения не отправлял. Значит, друзья Леры тоже причастны к благим делам. Уважаю!

Они подходят со спины и тепло приветствуют нас, но, когда Иван отходит по делу, а меня отрывает от наших женщин распорядитель, тоже вынужден отойти.

Мы идем в другой конец зала и решаем насущные вопросы, а, когда разговор подходит к логическому завершению, меня обдает удушливым запахом каких-то приторных до тошноты духов, а на руке откровенно виснет блондинка в коротком обтягивающем платье.

- Дииима… Какая неожиданная встреча… - Тянет она томно, только хрен я поверю в случайность. Пытаюсь освободить локоть, но она как клешнями вцепилась. И я действовал бы более жестко, если б не опасался устроить скандал. Мое уважение к пригласившим, и моя репутация в их глазах не стоят выходки бывшей секретарши.

Рядом продолжает стоять распорядитель, но она, наплевав на правила приличия, прижимается всем телом и проводит рукой по предплечью:

- Нам нужно поговорить, Дима… Это… очень важно!

Еле сдерживая ярость от того, что должен держать себя в руках, чтобы не привлечь внимание, и не ответить ей так как мне хочется, извиняюсь перед собеседником и тяну ее в мини-переговорную, которая, как я помню, располагается за углом.

- У тебя ровно три минуты, - сообщаю ей, бросая взгляд на часы за закрывшейся дверью.

- Я… беременна, Дима… - Говорит трясущимися губами и для натуральности пускает слезу.

- Поздравляю. Это все, что ты хотела сказать? – Бешусь, что вынужден тратить время впустую. Но она быстро собирается:

- Нет, конечно же, нет! Как ты думаешь, кто отец?

- Понятия не имею, - хмуро отвечаю я, догадываясь, к чему она клонит, и снова смотрю на часы. Пятьдесят секунд.

- Ты, Дима! - Оглушает своими словами. Но я, уловив ход ее мыслей, уже копаюсь в памяти, сопоставляя детали.

- И что же тебя сподвигло?

- На… что? - Не понимает она.

- Сообщить мне радостную новость.

Диана, видимо, ожидала несколько другой реакции, и сейчас напряженно подыскивает ответ:

- Я была в отъезде, - не очень уверенно говорит она. А твой номер не отвечал…

- И чего же ты от меня хочешь?

- Как «чего»? Разумеется, чтоб ты взял на себя ответственность о ребенке…

Бросаю взгляд на часы. Полторы минуты. Примерно представляя, что услышу дальше, в других условиях потешил бы любопытство, продолжая развивать тему, чтобы убедиться в человеческой наглости и жадности. Но не сегодня. Не сейчас.

- Зачем тебе все это, Диана? – Спрашиваю ее, окидывая цепким взглядом стройную фигуру.

- Что «это»? – Лепечет она, раздражая все больше.

- Ложь. – Начинаю медленно подходить к ней, отмечая мелькнувшую в глазах панику. – Обман, - чеканю грозно, наступая на нее, и, считывая эмоции, убеждаюсь в собственной правоте все больше.

Она пятится назад, а, когда упирается спиной в стену, нависаю над ней грозным хищником, готовым наброситься на добычу и терзать до тех пор, пока не почувствую насыщения правдой.

- Послушай, Дима, - еле слышно говорит она, глядя на меня снизу вверх, как кролик на удава, но я не намерен больше терпеть этот фарс. Взглянув на часы, резко ее обрываю:

- Три минуты. Твое время вышло. И теперь ты послушаешь меня. Во-первых, на вопрос, почему ты так долго ждала, чтобы осчастливить меня вестью об отцовстве, я отвечу так: ты решила все спонтанно, возможно, даже сегодня, когда увидела меня здесь. Не так ли? - Спрашиваю, впиваясь взглядом в ее лицо. – Кстати, с кем ты пришла? Кого сопровождаешь?

Она съеживается, но молчит, как партизан, и тогда я продолжаю:

- Во-вторых, с момента нашего последнего контакта прошло как минимум четыре месяца, а этот срок должен был отразиться на фигуре.

Она отводит глаза, а я добиваю ее самым веским аргументом:

- А, в-третьих, я всегда предохранялся. И никакого «залета» случиться не могло. Так что, Диана, если ты и правда, беременна, в чем лично я сомневаюсь, то не от меня. Поэтому, советую либо сказать правду, либо сейчас же я наберу Лукаса, и ты уедешь отсюда вместе с ним и проведешь в его обществе столько времени, сколько будет необходимо для выяснения всех обстоятельств моего мнимого отцовства.

Не знаю, что подействовало на нее сильнее, мои аргументы или перспектива общения с безопасником, которого она почему-то всегда побаивалась, но она приняла правильное решение:

- Прости меня, Дима, сама не знаю, что на меня нашло. Как увидела тебя, перемкнуло… Не нужно Лукаса, никого не нужно, - скороговоркой выдает она, подтверждая одну за другой все мои догадки. – Пожалуйста, помоги… Я не могу найти работу. Нигде. И… Я в отчаянии…

Вот не хочу сейчас даже стебать фразами о том, что работать ей нужно в другой отрасли, или вообще сменить вид деятельности, хотя они и проносятся вереницей в моей голове.

- Знаешь, Диана, несмотря на наше нелицеприятное расставание, я не таил зла. Но то, что ты исполнила сегодня, перечеркнуло даже крохи уважения к тебе. На что ты рассчитывала? Неужели считала, что меня можно развести как последнего лоха? Если бы ты попросила помощи, я, может быть, и нашел бы способ пойти навстречу. Но после этой выходки держись от меня подальше. Поняла?

Она моргает несколько раз, прежде чем до нее доходят мои слова, и несколько раз кивает, соображая, что легко отделалась.

И в это время дверь открывается нараспашку, являя на пороге Ивана, который, за несколько мгновений оценив обстановку, бросает короткое: «Пойдем!», ставя точку в нашем с ней разговоре. И я, оставив в этой комнате прошлое прошлому, направляюсь за ним.

Мы разговариваем с Дусей, когда наши мужчины по очереди отходят, но невольно я скольжу взглядом по залу, отыскивая в толпе фигуру Димы. И дело вовсе не в контроле. Только сейчас я начинаю понимать, почему днем он ходил за мной по пятам. Ведь именно теперь, когда радиус его отдаления увеличился более чем на три метра, я чувствую острую необходимость в его присутствии. И ничем не могу это объяснить. Меня просто ломает от того, что рядом нет его запаха, прикосновения, взгляда. Нет его самого…

- Как я рада за тебя, Лера! – Шепотом говорит подруга, переводя внимание на себя.

- Ты о чем? – Интересуюсь, все еще скользя взглядом по залу.

- О том, что вы с Димой нашли друг друга! Вы так смотритесь рядом и так друг на друга смотрите, что лично для меня никаких доказательств больше не нужно!

- Доказательств чего? – Вяло спрашиваю я, медленно фокусируясь на ней.

- Того, что у вас любовь, - спокойно произносит Дуся, ввергая в диссонанс выстроенное мной видение наших с Димой отношений. Но, как только мои внутренности начинают наполняться шариками с веселящим газом, заставляя принять открывшуюся картину нашей взаимности, рассеянно блуждающий взгляд выхватывает за стеной чужих силуэтов тот самый, необходимый мне как воздух.

Он не один. Рядом – молодая красотка модельной внешности, слишком уверенно держащая его под локоть, чтобы быть случайной знакомой, слишком собственнически поглаживающая его плечо…

Воздух в легких кончается, а волшебные пузырьки радости вмиг покидают тело. Из меня словно выкачали всю легкость, а воздух, не имеющий цвета, веса и запаха, сжал всю меня серым удушливым коконом. И сейчас я в полной мере прочувствовала тяжесть неба, обрушенного на голову.

- Что с тобой, Лера? - Обеспокоенно спрашивает подруга, натыкаясь на мой застекленевший взгляд. Не добившись ответа, легко трясет меня за руку. И, снова не получив реакции на свои действия, оборачивается, чтобы увидеть то же, что и я.

- Нет, Лера! Перестань! Даже не думай, слышишь? – Моя всегда собранная подруга сейчас не может подобрать слова. А я, оглушенная пустотой, которая осталась у меня внутри после совместного ухода этой парочки, продолжаю пялиться в дальний угол, где они только что стояли. На что я надеюсь? Что появится галограмма, заметающая следы их ухода?

Краем глаза отмечаю, как Дуся что-то торопливо строчит в телефоне, но это не касается головы, в которой сейчас пусто. Я смаргиваю несколько раз и даже верчу головой, пытаясь сбросить этот морок, а потом иду в сторону выхода.

- Ты куда, Лер? – Слышу в спину голос подруги, к которой подошла компания из нескольких человек для решения какого-то вопроса.

- На улицу. Выйду, подышу…

Я ускоряю шаг, надеясь, что ноги, не разбирая дороги, несут меня в правильном направлении. Но не желая стоять у всех на виду, направляюсь к черному ходу. А перед глазами мутная пелена, скрывающая четкие контуры предметов. И горе внутри отбивает барабанную дробь.

Ускоряя шаг, не успеваю сориентироваться и притормозить, когда из-за поворота кто-то выходит навстречу, впечатываясь в грудь мужчины, который инстинктивно придерживает меня руками, спасая от возможного падения.

- Вишенка, это ты??? Ты что тут? Какими судьбами?

Не может быть! Не верю!!!

Так меня называл только один человек на свете. И это было очень-очень давно.

Медленно делаю шаг назад, чтобы лучше рассмотреть мужчину, а он не убирает рук с моей талии. Это действительно мой несостоявшийся жених: все те же живые глаза, теперь окруженные сеточкой морщин, задорная улыбка, но с привкусом грусти и та же густая шевелюра уже с проблесками благородной седины.

Следующее его действие предугадать не успеваю: он, резко притянув к себе, заключает в объятия, а меня полностью захлестывают эмоции, которые я безуспешно пыталась подавить после выхода из зала.

Сейчас мне так нужно тепло человеческого участия, что я не делаю ни единой попытки отстраниться, чувствуя, как жжет глаза, и сил бороться с подступающими слезами больше нет.

Только не те руки укрывают меня от всего мира, не те…

Я шумно втягиваю воздух, чувствуя, как горячие слезы медленно начинают прокладывать свой путь, но, когда Виталик успокаивающе гладит меня по спине, покачиваясь из стороны в сторону, шепча:    «т-щ-щ-щ-щ», как маленькому ребенку, я громко всхлипываю, сгребая в кулаки лацканы его пиджака.

Не думала, что возможно стать настолько уязвимой, расклеившись от увиденной сцены. Но, тем не менее, это так. Все, что связано с Димой, я воспринимаю сейчас слишком ярко и остро, наверное, именно поэтому теряю контроль...

Я же верю Диме! Но перед глазами ее руки на нем, их уединение и полный раздрай в душе, сердце и мыслях. Или дело вовсе не в вере, а в том, что она значительно моложе? Или, может быть в том, что он позволил себя куда-то увести, особо не сопротивляясь?

Я правильно сделала, что ушла. Но крепкий коктейль из досады, обиды и ревности ударил почему-то по ногам, став причиной неуклюжести, бросившей в объятия к Виталику. Только это неправильно. И я не хочу запутываться еще больше. Вот что он сейчас может подумать? Что я настолько впечатлена встречей с ним? А оно мне надо?

Шмыгнув носом, решаю выбираться, но знакомый голос пригвождает к месту, заставляя вжать голову в плечи:

- Я говорил тебе, чтоб ты никогда к ней больше не подходил? - Интонацией карающего демона вопрошает Иван.

- Так когда это было? – Абсолютно не смущается Виталик, и, достав из внутреннего кармана пиджака носовой платок, предает мне.

- Моя просьба не имеет срока давности, - продолжает Иван, и я с твердым намерением вмешаться, поворачиваюсь, чтобы увидеть стоящего рядом с ним Диму.

- Где Лера? – Первое, о чем спрашивает Иван за пределами переговорной.

- С Евдокией была, а что?

- А то, что ее нигде нет. Как ты ее упустил?

- Меня отвлекли.

- И кто, если не секрет?

- Фак, - вырывается у него, - надеюсь, Лера этого не видела!

Теперь и я готов повторить предыдущую фразу. А ведь он прав, Лера могла увидеть, как мы уходили вместе. И чем я, спрашивается, думал?

- Не могу этого исключить, - медленно проговариваю Ивану, который снова срывается:

- Ёпт! Вот от тебя не ожидал, веришь? Пошли искать, Дон Жуан, бля!

Мы напрасно наворачиваем несколько кругов по всем помещениям, пока я, уже весь на нервах, не вспоминаю о запасном выходе. Гораздо быстрее, чем это позволяют приличия, идем туда сквозь группы приглашенных, чтобы увидеть, как мою женщину обнимает какой-то мужик. Иван командным голосом велит ему отлипнуть, и я понимаю, что это какие-то старые счеты, еще более напрягаясь.

Этот гусь что-то передает Лере, а она, приняв, поворачивается в нашу сторону. И тут меня нахрен накрывает от вида ее слез. Этот хмырь посмел обидеть???

Делаю шаг вперед, сжимая кулаки, а она – шаг мне навстречу.

- Дима, познакомься, это – Виталий, мой давний знакомый. – Лицо гуся при этом вытягивается, но он быстро берет себя в руки, язвительно вопрошая:

- А это кто, муж что ли?

- Ага. Будущий.

Обернувшись, приклеиваюсь к полу. Думала, придется сдерживать Ивана, а с ним рядом Дима стоит, и всколыхнувшая его волна ярости вот-вот попрет через край.

Его глаза мечут молнии, а руки сжимаются в кулаки, но я без страха выступаю навстречу. И не для того, чтобы защитить Виталика, а потому, что не хочу скандала, а, тем более, драки.

Ничего лучше, чем представить того, с кем оказалась в компроментирующих обстоятельствах, не придумала, выделив для Димы, что он для меня никто. Только понял ли?

Виталик, же, похоже, нарывается на конфликт, с пренебрежением задавая бестактный вопрос. Хорошо, хоть Иван держит себя в руках. Но после ответа Димы боевой запал всех присутствующих сходит на нет. А мне становится так хорошо и спокойно, будто ничего и не было: истерики, слез, мрачных мыслей. Ругаю себя за несдержанность, но что было, то было.

Подхожу к Диме, и, заглядывая ему в лицо, беру за руки, обнимая сжатые кулаки:

- Пойдем домой?

Он как будто ищет что-то в моих глазах, и его кулаки разжимаются, накрывая мои ладони.

- Он тебя обидел? – Спрашивает, а меня затапливает нежное тепло.

- Нет, - уверенно говорю я.

И тут на помощь приходит Дуся, влетая на всех парах в наше пространство и разряжая обстановку своим щебетом:

- Еле вас нашла, пойдемте, скорее, там начинается аукцион!

Я беру Диму под руку, она – Ивана, и мы выходим в вестибюль.

- Мы – домой, - обращается Дима к Беляевым. Но те абсолютно не возражают.

- Выбрось эту гадость, - говорит Дима по дороге к машине, и я не сразу понимаю, о чем он: в моей руке все еще зажат платок Виталика. Я без сожаления бросаю его в ближайшую урну под довольную ухмылку своего мужчины, а он, усадив меня в автомобиль, не торопится трогаться с места…

- Ты плакала. – Утверждаю безапелляционно, чтобы у нее даже мысли не возникло выкрутиться. – И я не тронусь с места, пока не объяснишь, почему.

У меня все еще чешутся кулаки, и если причиной окажется тот хмырь, я вернусь, чтобы стереть с его хари победную улыбку, которой он светился рядом с моей женщиной. И вырвать с корнем руки, посягнувшие на чужое.

Она смотрит на сложенные на коленях ладони, мнется, явно подыскивая слова, и моя выдержка вот-вот готова дать сбой.

- Я… В общем, - начинает несколько раз, умолкая, а меня подбрасывает от нетерпения.

- … видела тебя с другой женщиной, Дима, - глаза в глаза, как на исповеди.

Первая реакция – облегчение: никто не причинил ей вреда, не обидел. Стоп! Но почему слезы?

- И? – Требую продолжения.

- И вы ушли с ней…

Она испытывающее смотрит на меня, но я все еще не до конца врубаюсь в ситуацию.

- Лера, ты же прекрасно понимаешь, что я и впредь могу встретить знакомых женщин. Но это совсем не повод для расстройства.

- Понимаю, Дима. Как понимаю и то, что это была не просто знакомая. А если ты скажешь, что вам нужно было решить какие-то вопросы, отвечу, что для этого не нужно уединяться. Достаточно было найти укромный уголок, оставаясь в зале, на виду у людей.

Она отворачивается к окну, а меня заполняет приятная эйфория от вкуса ее тщательно маскируемой ревности. Неужели лед тронулся, и ее сердце оттаяло?

Я тянусь к ней и заключаю лицо в ладони:

- Лера! У меня нет никого кроме тебя! И никто кроме тебя мне не нужен! – Ее глаза загораются надеждой.

- То, что ты видела сегодня, было нелепейшей попыткой загнать меня в ловушку. Но ничего не вышло. И не могло выйти. Понимаешь?

- Нет, - бесхитростно отвечает она.

- Та девушка – бывшая секретарша, случайно увидев меня, на ходу сочинила историю о якобы беременности и пыталась меня в этом убедить.

- Смотри на меня, Лера! – Приказываю ей, когда она пытается отвернуться. Пальцами провожу по холодным щекам:

- Все ее слова были ложью, от первого и до последнего слова. И больше нас с тобой никто не потревожит. Обещаю!

Внимательно наблюдаю за ней, убеждаясь, что она не ставит под сомнение мои слова. Скорее, решает, стоит ли ее возможных переживаний дальнейшее нахождение рядом. Но я намерен победить ее нерешительность: наклоняюсь ближе и начинаю трогать губами все, до чего могу дотянуться: щеки, глаза, нос, пока она не начинает улыбаться.

- Прости меня, рыжая, - шепчу ей перед тем, как нежно поцеловать в губы, а она, обнимая меня за шею, шепчет в ответ: «Прощаю…»

- Теперь твоя очередь, - перебирая локоны, обращаюсь к ней, нехотя отрываясь.

- Что ты хочешь знать? – Включается она. Обожаю эту ее черту: никогда не строит из себя дурочку, типа: «я не понимаю, о чем ты…».

- Что за мужик? Кто он? И как вы там оказались?

- Я очень расстроилась и решила выйти подышать свежим воздухом. Подальше от людей. Не заметила его, потому что смотрела под ноги, и случайно столкнулась. А он – бывший знакомый. Он – мое прошлое.

- А я? – Спрашиваю с замиранием сердца.

- А ты – мое будущее…

По возвращению с благотворительного вечера, который я не забуду, наверное, до конца своих дней, Дима переносит меня через порог, и, аккуратно установив, начинает раздевать.

Сначала прямо на пол спадает полушубок, сверху валится клатч. А потом и платье пышным облаком соскальзывает к ногам, оставляя меня в туфлях, чулках и белье.

- Весь вечер мечтал об этом, - хрипло признается Дима, торопливо избавляясь от пальто и обуви, и несет меня в спальню, где долго купает в нежности и ласке.

Мы ходим на работу и возвращаемся вместе, но, как это ни странно, почти ежесуточное нахождение рядом не напрягает.

Никаких разговоров и странных взглядов в свою сторону я не ощущаю, за что отдельно благодарю своего мужчину. Дома. Долго и сладостно, так, что на следующий день он начинает ворчать, что скоро начнет медитировать. А когда спрашиваю: «Зачем?», - поясняет:

- Чтобы еще раз вызвать в тебе чувство благодарности. Ну, или еще пару раз.

Я усмехаюсь, прекрасно представляя, что, раз он поставил себе такую задачу, непременно выполнит… Интересно, он и правда для этого будет связываться с космосом?

Иногда мы спорим по рабочим вопросам, порой расходимся во мнениях в быту, но это не является причинами для ссор. Слишком бережно мы относимся друг к другу, чтобы мелкие разногласия могли нам помешать.

Я знаю, что мой мужчина – человек слова, и однажды убеждаюсь в этом на практике. По дороге домой признаюсь, что очень хочу сладкого, и маршрут немедленно меняется. Он привозит меня в маленькое уютное кафе, судя по обстановке, жутко модное и дорогое. У него появилась привычка не давать мне в руки меню, а у меня – озвучить, чего бы мне хотелось, или положиться на его вкус. Вот и сейчас он делает заказ, поясняя:

- Когда попробуешь их самые вкусные вещи, сможешь определиться, что нравится тебе больше всего.

Я улыбаюсь, когда перед нами выставляют множество аппетитных сладостей и две чашки кофе, а он сидит напротив и поглаживает мою руку, снисходительно наблюдая за моими метаниями: какой десерт попробовать первым.

- Советую это, - подвигает, улыбаяс, ко мне блюдечко, с которого я загребаю ложкой добрую часть малюсенького пирожного.

- М-м-м-м, как вкусно! – Зажмуриваю от удовольствия глаза, а оставшуюся часть подношу ко рту Димы. Он, поедая, признается:

- Эти – мои любимые… - Не знала, что он сладкоежка.

Нашу идиллию прерывает цоконье каблучков подошедшей к столику девушки.

- Димаааа, - тянет она, - ты ли это?

Я смотрю на нее во все глаза, а он, лишь скользнув по незнакомке взглядом, поворачивается ко мне.

- Я. – Отвечает коротко, не давая повода развить беседу.

- Помнишь меня? Я – Надя.

- Нет, - односложно отвечает он, но девица не унимается:

- Мы встречались с тобой в клубе в прошлом году, - я насмешливо поднимаю брови, а он, поморщившись, отвечает:

- Не помню и не собираюсь вспоминать. К тому же сейчас я занят.

- Я могу подождать, когда освободишься, - не сдается прилипала, а я удивляюсь таким непробиваемым наглости и навязчивости.

- Я не освобожусь никогда. Иди отсюда! – Со сталью в голосе командным тоном говорит Дима, и эта кукла, похлопав глазами, чертыхаясь, уходит.

Он обещал, что нас больше никто не потревожит. И у меня больше не остается поводов для сомнений.

В последнее время прошлые грешки упрямо пытаются пролезть в новый и непривычный для меня мир, где счастье улыбается человеку, который никогда особо не задумывался об этом понятии в принципе. Человеку, который просто жил, как и многие, от одного дня к следующему, а потом – дальше. Человеку, у которого бывали взлеты и падения, радости и печали, но который понимал, что это и есть жизнь, и всегда гладкой она быть не может.

Я никогда не был подвержен самокопанию, выбрасывая из головы ненужные мысли, но сейчас, паря в небесах вольной птицей, упивался переполняющими меня легкостью и свободой. И это несмотря на присутствие женщины в моей жизни.

Даже не так. Я переживал все это только благодаря женщине. Самой невероятной из всех, что я знал.

Сам себе порой не верю, с каждым днем убеждаясь, что свободен в этих отношениях. И я не о вседозволенности или необязательности, а о внутреннем ощущении себя.

Мое время, привычки, мысли принадлежат мне. И я по собственной воле, а не в угоду кому-то делаю все то, что хочу делать. Все мои действия – результат собственного выбора, в котором я не ограничен рамками, условностями, поводками. Я дышу полной грудью, ощущаю тот самый «ветер в лицо» и не позволю ни одному недоразумению омрачить все это.

Странно. Раньше я бесился, считая Леру легкомысленной охотницей за мужиками, но тени именно из моего прошлого восстают одна за другой. И у нее намного больше причин считать меня несерьезным. Только это и правда в прошлом. Я твердо знаю, чего хочу, продолжая идти к своей цели.

Я словно в сказке. И как же она отличается от той, что была прежде! Но даже сравнивать не хочу, считая, что поставить Диму вровень с предыдущим мужчиной – кощунство.

Поступок Леонида перечеркнул все, что было хорошего между нами, и я больше не считаю его своим мужем. Жаль, что формальности невозможно уладить, опираясь лишь на силу желания.

На периферии сознания то и дело мелькает мысль: нужно найти адвоката, чтобы занялся моим разводом. Но она благополучно угасает в забвении, потушенная круговертью повседневных дел, среди которых немало приятных.

В пятницу Дима уезжает из офиса значительно раньше, и, целуя на прощание в щеку, сообщает, что меня отвезет водитель, а он будет ждать меня там.

Только дома в тот вечер кроме Димы оказались еще и Мишка с Маришкой, что одновременно удивило, умилило и порадовало меня.

Ужин в теплой семейной атмосфере прошел на «ура», мои дети тепло приняли Диму, и ни слова не сказали против наших отношений. Они прекрасно общались, а Мариша даже прекратила играть роль злобного ёжика.

Когда они уехали, я, помогая Диме убраться в кухне, выпытала, что ужин был заказан из ресторана, а с детьми договор о сюрпризе был заключен несколько дней назад.

Но на этом сюрпризы не кончились…

С наступлением весны Дима пригласил меня в ресторан. И, когда мы вошли, уверенно повел к большому круглому столу в уголке, за которым сидели все наши: полный состав Беляевых и дети.

Начинаю перебирать в уме всевозможные даты, которые могут быть приурочены к такому событию, но не нахожу ничего даже отдаленно похожего. А потом бьет током: может быть… Миша и Варя???

Пока официант наливает всем шампанское, безмолвно вопрошаю у подруги, в чем дело, но она пожимает плечами, оставляя меня в неведении. Ага, как же! Не знает она!!!

Когда от нашего стола отходит официант, Дима встает с бокалом в руке и, глядя только на меня, произносит:

- Спасибо всем за то, что пришли разделить мою радость.

О чем это он? Аааа, поняла. Наверное, о вчерашней сделке. Только странно, почему нервничает? Наверное, из-за толпы? Но у него хороший опыт выступлений перед аудиторией. Снова не понимаю…

- Лера, сегодня я хочу отметить твою красоту. Не только внешнюю, но и ту, что есть внутри тебя. Я очень дорожу нашими отношениями и хочу, чтобы они никогда не кончались.

- Я люблю тебя, Лера. И прошу стать моей женой.

Когда на его раскрытой ладони чудесным образом появляется обтянутая бархатом коробочка, я продолжаю сидеть как громом пораженная. Не могу ни пошевелиться, ни слова сказать в воцарившейся тишине под прицелом шести пар глаз. Просто смотрю на Диму, и, когда молчание затягивается, он открывает футляр, являя изящное колечко со сверкающим бриллиантом.

Сидящие за столом дружно рукоплещут. А я нахожу в себе силы встать, чтобы оказаться лицом к лицу во время своего признания:

- Я… Не могу, - говорю еле слышно в стихающих аплодисментах. Но эти слова, как мне кажется, слышны в каждом закоулке зала.

- Но… Почему??? – обескуражено вопрошает он.

- Потому что… Я… замужем, Дим...

Не понял, это что сейчас было? Она отказала мне?

Psdz! Приплыли…

- Я замужем, Дим, - крутится на репите в моей башке, пока мысленно пытаюсь ухватить непослушными пальцами заевшую пластинку и раскрошить хрупкий винил, навсегда стерев из памяти этот назойливый звук.

Она стоит напротив живой статуей поверженного ангела с искренним сожалением и глазах, а все вокруг почему-то начинают ржать. В голос, не стесняясь.

Я, блядь, точно, клоун!

Вот сколько раз заставлял себя полистать папку, что лежит в кабинете в верхнем ящике стола, ан, нет, мне ж все время не до этого. А когда руки особенно чесались просмотреть досье, собранное на нее Лукасом, сам себя одергивал. Не хотелось поглядывать в замочную скважину, вынюхивая секреты, которые, я уверен, есть у каждого. Ждал, что со временем сама о себе расскажет. Хотел от нее все узнать, а не выискивать в предоставленной информации щекотливые темы. Только времени нам как раз и не хватило. И я в очередной раз упустил важную деталь. А они все знали. И молчали. Но… Поему молчала она???

В полнейшем недоумении вглядываюсь в нее, выискивая признаки подвоха, но не нахожу ни единого. Она расстроена, и явно испытывает чувство вины. Стоит с потухшими глазами как жертва на заклании.

- Дядя Дима, - раздается сбоку голос малявки.

Поворачиваюсь на инстинктах, не особо соображая, оглушенный собственными мыслями.

- Это ненадолго! – Удивляет меня, вселяя надежду. Она же, по идее, должна быть на стороне отца, разве нет?

- Спасибо, - отзываюсь в ответ, собирая себя в кучу, и злобно поглядываю на парочку Беляевых, которые сидят и разве что глазами не хлопают, развлекаясь тем, как я буду выкручиваться. Знали ведь, по какому поводу их пригласил, и, взявшись за руки, наблюдают бесплатный концерт, такие все «белые и пушистые»: «а мы – что? Мы – ничего. Так, мимо проходили… Вот, сидим, кушаем…»

Только злиться на них не получается. Хоть убей! Но и отступать я, несмотря на препятствие, не намерен.

- Тогда будем считать, что сегодня наша помолвка. – Произношу во вновь наступившей тишине. - Ты примешь мое кольцо в знак согласия?

Ее глаза вновь загораются светом, что предназначен только мне, и я понимаю, что не все потеряно.

- С радостью, - улыбается она, заново запуская мне сердце.

Надевая кольцо ей на палец, я думал, что у меня случится инфаркт…

- Горько! - Неожиданно для всех произносит Иван, и Дима целует меня на глазах у всей честной компании, вызывая странное смущение. Но никто не заостряет на этом внимание, кроме меня, похоже, все рады за нас и воспринимают эту ситуацию абсолютно нормально.

Мы отдыхаем в теплом семейном кругу. И я прихожу в спокойное состояние после пережитой бури. Лишь до тех пор, пока столик перед нами не занимает разодетая парочка, лишь мельком взглянув на которую безошибочно угадываю Яну и Леонида.

Сегодня страх цепкими крючковатыми пальцами сковал мое сердце, когда я представила, что Дима, оскорбившись в своих чувствах, не поймет меня. Он сдавливал все сильнее, когда я думала, что он оскорбится, не даст возможности объясниться и уйдет из моей жизни. Тогда я поняла, что страшнее потери Димы в моей жизни ничего произойти не может.

А сейчас, когда напротив меня маячат лицо Яны и спина Лёни, я думаю, что страшнее могут быть только боль и разочарование моих детей.

Я судорожно сглатываю, не отрываясь от столика напротив, за которым, поглощенные друг другом мужчина и женщина не замечают ничего вокруг. Но это не о нашей компании, в которой все, кроме Димы, заметили, и выражают сейчас ту или иную степень негативных эмоций.

Дуся начинает поглаживать Ванину руку как раз в том месте, где она в прошлый раз была сбита о лицо моего мужа. А он, не желая портить сегодняшний вечер, сдерживается изо всех сил, играя желваками.

Варя сидит с круглыми глазами, понимая, что в любой момент может произойти все, что угодно.

Дети переглядываются, начиная о чем-то шептаться, а затем, извинившись, выходят из-за стола.

Я порываюсь было встать, но Дима удерживает меня, и, приобняв, спрашивает, в чем дело, и почему все так напряглись, на что Ваня произносит коронное:

- Пойдем, покурим…

Когда они выходят, я обхватываю голову руками:

- Дуся, ну как так-то??? Почему? Именно здесь и именно сейчас???

- Лерок, ты чего? Нормально все!!! Успокойся и не позволяй никому испортить твой праздник! Какой у тебя Дима молодец! – Заговаривает меня скупая на похвалы подруга.

Дима, действительно, молодец. Оказавшись сегодня в сложной для себя ситуации на виду у всех, он очень достойно нашел из нее выход. Без упреков и обвинений, выяснения отношений и лишних слов он проявил доверие ко мне, обнажив свои чувства. Не отказался от меня. Несмотря ни на что.

Только сейчас я думаю о другом, обеспокоенно оглядываясь по сторонам:

- Дусь, а где дети?

- Ну мало ли где, может, писают, может курят, ну что ты так всполошилась?

- Да не курят они у меня! – Нервно отвечаю ей, слишком поздно заметив, как они подходят к соседнему столику.

Это катастрофа…

У меня внутри все замирает, когда я слышу Маришкину полную сарказма фразу:

- Ну, здравствуйте, Леонид!

Он поднимает голову:

- Марина? Какими судьбами?

- Земля круглая, вот и встретились. Не ожидал?

- Ты как здесь? – Менее язвительно спрашивает Миша, и я слышу привычные для себя слова:

- Проездом. В командировке… - Сколько раз я принимала от него эту ложь!

- Но твоя работа вроде бы не связана с искусством, - подхватывает дочь, - поэтому можешь не рассказывать о рабочей встрече и деловом ужине.

Мишаня ухмыляется Маришкиным словам, а Яна то ли от напора дочери, то ли от недостатка внимания к собственной персоне возмущенно восклицает:

- Леонид, кто она такая? И по какому праву так разговаривает с тобой?

У меня сжимаются кулаки:

- Дуся, я сейчас этой лахудре все перья повыдергаю!

- Не кипятись, - она кладет свою руку поверх моей, жестом призывая остаться на месте. - Дай своим птенчикам право на собственную вендетту.

- Она, похоже, приняла Маришу за соперницу. Вот умора! – Комментирует Дуся, но мне не до смеха, потому что, повернув голову, я отмечаю, что наши мужчины возвращаются в зал. А Маришка в это время рубит четко, не скрывая ярости, так, что это слышат все присутствующие:

- А по тому праву, дорогая мамаша, что я дочь. Его – она показывает пальцем на Лёню, - и ваша. Представляете, какой нежданчик?

Яна во все глаза смотрит на мою девочку, но то, что она говорит, повергает меня в шок:

- Милочка, вы ошибаетесь! У меня не может быть такой невоспитанной дочери! И ошибаетесь вдвойне, потому что у меня вообще нет детей! – Отыгрывает до конца строки собственного портфолио, не замечая, как поникают плечи Маришки и как Мишаня, словно благородный рыцарь, делает в ее сторону шаг, обнимая за плечи.

В свое время я читала много книг и смотрела передачи, в которых приемные дети непременно стремились узнать своих родных мать или отца. Я чувствовала, что моим любознательным крохам, хоть они и не признавали вслух, это тоже было необходимо. И думала, что готова к любому исходу. Но, как оказалось, нет.

Я не была готова к тому, как резко от разочарования и боли потеряет боевой запал Маришка, для которой это больше защитный механизм, нежели черта характера, и как бросится к ней брат, подставляя свое плечо, давая ощущение заботы и поддержки.

- Вот же сука! – Не сдерживается Иван, и мы с Дусей как по команде укладываем на его руки свои ладони, каждая со своей стороны.

Дима быстро включается, не до конца понимая, что происходит, хотя я была уверена, что Ваня ему все разъяснил, но Варя что-то шепчет ему на ухо, после чего он крепко обнимает мои плечи.

- А знаете, это очень даже хорошо, - звенит негодованием и обидой голос сына. – То, что у вас нет детей. Потому что у нас с сестрой самая лучшая мама на свете, которой, папа, увы, недостоин.

Леонид, сгорбившись, запускает руки в волосы, опуская голову на согнутые в локтях руки, не пытаясь произнести хоть слово, но говорить им, похоже, больше не о чем.

- Счастливо оставаться! – Прощается сын и, уверенно разворачивая за собой сестренку, шагает к нам.

По моим щекам текут слезы, пока мои малыши преодолевают это расстояние, и я отчетливо вижу, как расстроена Марина и сосредоточен Михаил.

- Может, ему морду набить? – Обращается к Ване Дима. Странное желание, особенно, учитывая, что во время душещипательной сцены, Лёня сидел в основном молча.

- Думаю, ему с прошлого раза хватило, - отзывается Иван, на что Дима, осмотрев присутствующих, вносит предложение:

- А давайте, поменяем дислокацию?

Его инициатива принимается единогласно, и мы идем пешком в неизвестном направлении. Каждый думает о своем, разбившись на группы: я с Димой, Дуся с Ваней и молодежь. Вскоре, приметив живописный парк, сворачиваем туда, и, отыскав беседку у шашлычной, зависаем в ней до самого вечера. И это время за неспешными разговорами, приготовленным нашими мужчинами шашлыком и ароматным чаем врезается в память сильнее, чем пара мгновений в крутом ресторане.

А еще через пару недель, когда Дима уезжает на производство, в приемную входит… Ястреб.

- Лерочка, очень рад вас видеть! – С порога удивляет он, одаривая меня букетом длиннющих роз.

Принимая цветы из его рук, никак не могу взять в толк, как могла не учесть эту встречу, но, чем больше хмурюсь, тем больше он всматривается в меня своим цепким взглядом.

- Мой визит неформальный, - облегчает он мне задачу. – И связан непосредственно с вами. – Удивил, так удивил!

- Чем я могу вам помочь? – Спрашиваю официальным тоном, не понимая, что такого ему от меня нужно, чего нельзя было бы обсудить по телефону или видеосвязи.

Бросив взгляд на часы, он поясняет:

- Сейчас время обеда, я предлагаю обсудить все в кафе напротив.

- Хорошо, - соглашаюсь я, и, пристроив цветы и нацарапав Диме записку, выхожу с ним на улицу. Вот только он выбирает не то кафе, где собираются обычно наши сотрудники, а ресторан чуть дальше по улице, где и правда, редко можно встретить рядовых сотрудников. Чаще его использует руководство для деловых встреч.

- Здесь меньше народа, - говорит он, - не хочу, чтобы нам помешали…

Сделав заказ, он рассказывает, что находится по делам в столице, и я ставлю в уме зарубку, что тоже вхожу в список его «дел».

- Итак, - начинает он, когда нам подают салаты, - еще во время вашего приезда ко мне я имел разговор с Дмитрием Романовичем по поводу того, чтобы перекупить вас.

Я едва не закашливаюсь от этой формулировки, но чудесным образом сдерживаю себя.

- Мне необходим специалист вашего уровня.

А-а-а, вот он о чем, а я-то уж подумала…

- Неужели так сложно его найти? – Спрашиваю, удивляясь этой проблеме.

- Вы не представляете, насколько.

- Но я работаю сейчас, вы зря потратили время.

- Не зря, Лерочка. Мне хорошо известно, что вы работаете. Как известно и то, что Дмитрий ответил отказом.

Наблюдая за мной, он делает правильный вывод:

- Как я понимаю, данный вопрос он с вами не обсуждал.

Он прав, Дима не говорил мне ничего такого.

- Я прав? – «Дожимает» он.

Молча киваю, уставившись в стол.

Возникает пауза, во время которой в моей памяти проносится наше знакомство, его гостеприимный дом, сказочная атмосфера праздника и горы пушистого снега, а еще, когда он смотрит на меня, почему-то невольно вспоминается дружеское объятие «на дорожку».

Все это было чудесно, но… променять отношения на хороший оклад? Сменить обстановку, улетев на край Земли?

Если б я и была к этому готова, то намного раньше, в самом начале работы, когда Дима был злобным боссом, а не… любимым мужчиной.

Пораженная ослепившим меня откровением, поднимаю голову, а Ястреб, не теряя нити разговора, продолжает:

- Поэтому я хотел бы говорить с вами лично…

Смотрю ему в глаза. Но то, что в них отражается, не для него. В них - мое прозрение. В том, как я отношусь к Диме и как мне теперь все это до него донести. Ястреб замолкает, но пауза слишком коротка. Ее прерывает до боли знакомый голос:

- Не стоит, Сань.

Дима стоит за спиной Ястреба, положив руку ему на плечо.

Александр оборачивается, и они жмут друг другу руки, приветствуя. Ястреб жестом предлагает Диме сесть, но тот не двигается с места.

- Ты о чем сейчас? – Уточняет Ястреб.

- О том, что не стоит говорить с ней лично.

Я перевожу взгляд с одного на другого, но решаю не встревать, хотя и напрягаюсь, что обо мне говорят в третьем лице.

- А я все ж рискну, - не сдается мой спутник, вызывая ассоциации с дерущимися в песочнице малышами. Мальчики что-то решают между собой? Ну-ну…

- Она занята, Ястреб, - решительно говорит Дима.

- Занята? – Переспрашивает Александр, поворачиваясь ко мне всем корпусом.

Я тону в глазах Димы и понимаю, что сейчас от моего ответа зависит очень многое, если не все.

- Занята, - твердо отвечаю Ястребу, признавая и признаваясь.

Прошло пять лет, и помолвочное кольцо, подаренное в ресторане Димой, сменилось обручальным.

Примерно через месяц после помолвки я получила развод, а в начале лета мы сыграли свадьбу, куда пригласили кроме обычного состава нашей компании еще и маму с Марией Ивановной. Они быстро нашли общий язык и теперь подружки не разлей вода.

Праздновали (кто бы мог подумать!) в той же самой беседке у неприметной шашлычной в парке, но с размахом, как же без него!

- Это ж надо, как тебя штормит! – Подмигивая, шепчет за свадебным столом моя подруга.

- В смысле? – Уточняю я.

- Была Ветровская, потом – Градова, а теперь – Морозова. Весь спектр осадков, не находишь?

- Надеюсь провести в заморозке остаток жизни, - отвечаю ей, искренне желая, чтобы чувства, испытываемые мною сейчас, остались спустя годы в том же самом, неизменном виде.

Я все-таки призналась в любви своему мужчине, растрогав его до слез, мелькнувших в горящих глазах. А у меня в груди все перевернулось от открытия, ЧТО я для него значу.

В качестве свадебного подарка мой будущий муж подарил мне «клипсу» из последнего поколения выпуска, вызвав полнейший восторг и море благодарностей, парочка которых особенно пришлись ему по вкусу.

Дети подарили самостоятельно смонтированный видеоклип из красиво подобранных моментов, снятых на телефон, где присутствовали самые главные люди моей жизни, Иван – большую семейную копилку, а Дуся картину с изображением Эвереста, которая прекрасно вписалась в интерьер нашей спальни. Любуясь ею, я часто становлюсь задумчивой, вспоминая Димино прозвище. А он, угадывая мои ассоциации, допытывает:

- Любишь горы?

- Скажи: «люблю!»

- Скажи: «люблю Эверест».

И я повторяю, принимая его поцелуи и ласки, покоряя и покоряясь этой несносной громаде.

Дети окончили вузы и с удовольствием работают по полученным специальностям, строя карьеру. Маришка – на фирме Ивана, а Мишаня – у нас с Димой. Живут они недалеко от нас, в новостройке, решив поселиться в одном подъезде, но на разных этажах, взяв по ипотеке каждый.

С Лёней они общаются крайне редко, я же не общаюсь совсем. Слышала, что они с Яной поженились и живут в домике на берегу моря, о котором Лёня так долго мечтал. Надеюсь, все их жертвы были оправданы ради воссоединения спустя столько лет. Хотя, как по мне, это больше похоже на исполнение условий договора, который они заключили много лет назад…

С лица Маришки в последнее время не сходят улыбка и мечтательный взгляд, а допрос Вани с пристрастием подтвердил, что моя девочка встречается с «приличным молодым человеком», которого встретила на работе. Но раз так сказал Иван, сомневаться не приходится. Уж он-то изучил этого «приличного» вдоль и поперек.

Миша ждет не дождется, когда Варя закончит свой вуз, чтобы затащить ее в ЗАГС, так что скоро мы породнимся с Беляевыми. Они бы поженились раньше, но, оказывается, из этой истории тоже торчат Ванины уши. Он взял с Мишани слово, что его дочь до замужества должна получить диплом.

Мариванна, кто бы мог подумать, открыла мастерскую ногтевого сервиса и я часто заезжаю на чай теперь уже к ней на работу. Летом она ездит отдыхать на море к моей маме, а зимой приглашает ее к себе.

У нас с Димой мама тоже появляется несколько раз в год, но суета и шум столицы совсем не в ее вкусе, поэтому надолго она не задерживается.

Ястреб женился два года назад, и мы с Димой летали на свадьбу в город, который подарил нам незабываемые каникулы. Его жена – чудесная женщина, и теперь, кроме Беляевых, в нашем полку прибыло.

- Теперь мы – банда, - повторяет Дима, когда мы собираемся на праздники и дни рождения в новом составе. А еще говорит, что «С такими друзьями хоть в воду, хоть в огонь!»

Сегодня я очень волнуюсь, встречая Диму. Он впервые оставил меня одну, улетев открывать новый филиал в Северной столице, оставив в офисе за главную.

Мы ежедневно созванивались, но я не смогла сказать по телефону. И до сих пор не знаю, как это сделать…

Улизнув с работы пораньше, заезжаю по дороге на маникюр и укладку, а сейчас, переодевшись в легкое струящееся платье, сижу у накрытого стола, переваривая событие, повергшее несколько дней назад в приятный шок. Две полоски на тесте после подсчета пропущенных критических дней…

Мы с первых дней отношений не предохранялись, прекрасно отдавая себе отчет о последствиях. Но я не могла не уточнить, что это, – мужское желание полноты ощущений или осознанное принятие возможного результата.

Дима тогда удивил меня, заявив, что будет рад, если наша семья станет больше. Но с течением времени ничего не менялось. Мы сходили к врачам, уверившим нас в абсолютном здоровье, и решили не зацикливаться. Просто жили и любили друг друга. А теперь… Вот…

Трезвон колокольчика в дверь подхватывает с места, заставляя буквально бежать к двери. Мой мужчина оповещает о своем возвращении, желая, чтоб я встретила его, а я хочу показать, как соскучилась и ждала.

Всего несколько дней в разлуке растянулись для меня до нескольких лет. А за распахнутой дверью родные глаза, самые сильные на свете руки и колючая щетина, делающая его еще красивее и желанней. Он, торопливо переступая порог, сразу сжимает в объятиях, вдыхая запах волос:

- Я чуть не сдох без тебя, рыжая, больше никаких командировок. Или только вдвоем!

- Согласна, - выдыхаю ему в губы перед сладким поцелуем, которым мой мужчина показывает, как скучал без меня и как во мне нуждался.

Нежность хлещет через край, и у меня само собой вырывается:

- Теперь втроем, Дима…

Вмиг он становится каменной глыбой, сжимающей так, что оказывается трудно дышать. Я безуспешно пытаюсь выпутаться, а он как будто застыл, забывая шевелиться и даже дышать.

- Дима, - зову я его, снимая оцепенение.

Он, удерживая меня за плечи, отходит на расстояние вытянутых рук, и, заглядывая в лицо, глухо шепчет:

- Повтори…

О, Боже! В этих глазах отчаянная надежда, любовь и неверие.

- Скоро нас будет трое. Я беременна, Дим.

Он с каким-то мучительным стоном прижимает меня к себе. Настолько нежно и бережно, будто я – нечто бесценное. А, когда отрывается, чтобы снова поцеловать меня, я вижу в его глазах счастье.