«Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ)»

Часть 1. Белый Орёл

Снега за ночь намело под самые окна. Дверь я открывал с трудом, шипя сквозь сцепленные зубы. Ветер хотя и поутих, но мои яростные попытки выбраться наружу, равно как и впущенный в натопленный дом морозный воздух, разбудили старших детей. Из-под тёплых шкур показались две заспанные мордахи; мерное сопение утихло, рты приоткрылись, в то время как тёмные – материнское наследие! – глаза двойняшек вперили свои подозрительные взгляды в меня.

– Отец? – шёпотом позвал старший из них, светлый Никанор. – Ты куда? Помочь?

Его брат-близнец, темноволосый Назар, помощь предлагать не спешил, растирая подмёрзшие ладони, лишь подобрался под шкурами, окидывая дом ещё сонным взглядом. В потухшем очаге прогоревших дров не оказалось; закончились они и за каменной кладкой, куда их обыкновенно приносили на ночь. Увидев это, Назар тихо вздохнул, понимая, что и горячего завтрака ждать не приходится.

– Помоги, – решился я, поглядывая на зашевелившегося Илиана. – Всё равно вставать пора.

Никанор вскочил, ни единым мускулом на лице не выдав того, что вставать-то на самом деле страх как не хотелось, накинул поверх плотной рубахи меховую телогрейку, метнулся к столу – умыться в серебряной миске. За ним нехотя выполз Назар – не терпел, когда брат отлучался даже на несколько шагов – покорно ополоснул лицо холодной водой, тотчас наспех утираясь вышитым матерью полотенцем.

– Олан спит ещё? – шёпотом поинтересовался Илиан, высунув лохматую голову из-под одеяла.

Я кивнул, невольно бросив взгляд наверх: там, сразу за лестницей, на широком супружеском ложе свернулся клубочком мой самый младший, четвёртый сын. И ему едва исполнился год.

Целый год боли и пустоты.

– Ты с ним плохо спал, да? – понимающий Никанор проследил за моим взглядом, вздохнул. – Может, кормилицу позвать? Я мигом обернусь! Вот только дверь откопаем…

– Не нужно, – осадил первенца я. – Олан от груди ещё в полгода отлучен. Не выдержала Тьяра больше… Да и нянчиться с ним никто, кроме нас, не будет.

– Вот если б тётка приехала… – размечтался Илиан, но умолк тотчас, под моим враз потяжелевшим взглядом.

– Умойся, – грубее, чем хотел, бросил сыну я. – Да вставай на утреннюю молитву. Видишь, братья уже лучину зажгли.