«О возвращениях»

Л. Кощеев

О возвращениях

Это была не любовь, а нечто гораздо более серьезное - совсем другое, недоступное поэтам. Любовь возникает из случайности или совпадения, и потому её неотступно сопровождает чарующая необязательность. Даже самая жаркая страсть всегда помнит, что она обязана своим появлением какой-нибудь сущей безделице, и потому она никогда не настаивает на своем существовании, уходя столь же легко, столь же случайно, как и пришла. Влюбленный может принести цветы сегодня, может завтра, а может не принести вообще - это его дело, от которого ничто в мире не зависит. В мире побегов и измен случайность имеет иной знак, будучи возможной - и наиболее вероятной! - причиной провала. Рождаясь в силу свинцовой необходимости, побеги больше всего ненавидят случайности, всячески пытаясь изгнать их из своего мира. Только постороннему (причем весьма наивному!) взгляду кажется, что бывают случайные связи, а побеги случаются из сиюминутного порыва или по досадному недосмотру - на самом деле это ткань жизни рвется под неудержимым напором, который прокладывает путь по малейшим трещинам. Потому побеги неотвратимы и неостановимы, их невозможно выбросить из жизни или заставить довольствоваться малым. Чем дальше, тем больше побег приобретает внутреннюю инерцию, уже не зависящую от породивших его причин: упрямая подготовка и яростный бег не могут закончиться просто так, ничем, и каждая преодоленная преграда на пути становится дополнительной причиной преодолеть следующую. Она это чувствовала, хотя и не ведала и десятой доли пути, который он прошел для встречи с ней. Hо она чувствовала, как запорошены пылью его волосы, и это ощущение пугало её. Пылкое соблазнение напоминало, скорее, методичный инструктаж ("А вечером мы возьмем шампанского и поднимемся в номер. Hами овладеет страсть. Безумная страсть - да, так будет точнее"), и она сдалась этому каменному шагу без боя и кокетства - впервые в жизни! Организованный им праздник был несокрушимо прекрасен, он сам безукоризненно очарователен - но когда они наконец очутились совсем одни, им вдруг овладело тоскливое ощущение того, что вот сейчас-то его хитроумная конструкция и обвалится. Он вдруг предался восхищенному созерцанию площади за окном, призывая её разделить эту радость, и тогда ей, немало досадуя, пришлось самой решить, какую радость они будут делить. В другой раз ухудшение погоды вызвало в нём ярость, едва ли не первобытную: ему опять показалось, что всё проиграно; и она, без труда доказав ему обратное, внутренне содрогнулась,