«О молодых»

Л. Кощеев. О молодых

О МОЛОДЫХ

О молодых, несмотря на их наличие, у нас вспоминают редко. Они где-то там то ли учатся, то ли лоботрясничают; наркотики, распутство, громкая музыка на их совести. К слову «молодежь» лучше всего рифмуется "не задушишь, не убьешь"; и не понять, чего в этом больше — гордости или сожаления. Единственное отрадное исключение — пора выпускных балов, когда настороженность и неодобрение взрослых неестественно сменяются на горячую любовь. "Какие у этих ребят светлые лица! как они смело смотрят в большую жизнь, как стремятся занять в ней достойное место!" Выпускные костюмы и банты, одетые в последний раз, избавляют от грехов и пороков. Пьяные шатания и отвратительно неумелые поцелуи на скамейках сходят за юношескую восторженность и романтичность. "Женщина, вы шляпу забыли…" Обратная сторона этой вседозволенности — обязанность выслушивать наказы взрослых, которые в этом плане оттяжничают до беспамятства. У автора этих строк соблазн двойной — с момента его собственного выпуска минуло ровно десять лет. Тянет "подвести первые итоги", заняться глубокомысленными сравнениями и опять же «наказами». Hа память тут же приходят смутные воспоминания, десятки примет ушедшего унылого быта: директорский запрет на кроссовки ("еще бы кеды надели!"), с трудом добытая бутылка водки, томление в школьном здании до пяти утра (никого не выпускали). И просто феноменальное отсутствие эмоций. Hе было ни грусти, ни радостного предвкушения; а сам «бал» был всего-лишь вялым закосом под описанные в книгах балы тридцатых и шестидесятых. Hо мы не оставляли в школьных стенах ничего дорогого, а "большая жизнь" впереди также не сулила никаких соблазнов. Будущее казалось простым и ясным; настолько ясным, что какие-то мечты и иллюзии были просто невозможны. Hо мы, сами того не зная, выходили на лед, который начинал хрустеть и подламываться. Мы гордились золотыми медалями, грамотами и прекрасными характеристиками и тащились вперед, закрыв глаза. Мы не были в состоянии заглянуть хотя бы на год вперед, хотя бы предположить, что нечто может измениться — да и кто тогда это мог? Hо незнакомая всем нам Аннушка уже разливала подсолнечное масло. Впрочем, первый год прошел достаточно спокойно, в лекциях, студенческой самодеятельности и обреченном ожидании армии. А оттуда вернулись уже в совсем другую страну. Которая потом становилась «другой» чуть ли не каждый год. И мы спешно забывали прошлое — сначала грамоты пионерских штабов, а потом и институтские дипломы; и всякий р