«Не надо цветов Татьяне»

Борис НОСИК (Париж)

НЕ НАДО ЦВЕТОВ ТАТЬЯНЕ...

Поутру мне позвонили на хутор из Парижа, сказали, что умерла Татьяна Алексеевна Осоргина-Бакунина и что завтра будут ее хоронить, и вот я добирался - сперва из Шампани в Париж: потом из Парижа в Арпажон, где крематорий, и поскольку мысли мои были все время про нее, про Татьяну, и я вовсе не замечал на сей раз дороги по сторонам, путешествие получилось долгое и точно бы непрерывное. Я думал о том, что звонил я ей редко, непростительно редко, а в последнее время и она нечасто звонила (стала терять голос), но вот так вдруг сразу пусто стало в мире при этом вовсе не таком уж нежданном (92-ой год ей пошел, а в последнее время еще и рак горла...) известии, и так тянет где-то у сердца пустота, томит... Когда успела она занять место в моей жизни, где почти не появлялось с самого отъезда из России новых людей?.. Удивительный она была человек... Я поднялся на ступеньки крематория, кивнул всем, кого знал, и все, скосив глаза на букет, говорили мне вполголоса, доверительно: - Зачем цветы? Им не нужно цветов... Не положено. Как кому? Ну им... Ну, в общем, масонам... - А она? - спросил я и осекся, вспомнив, что, собственно, и на вопрос этот не положено отвечать, да и вообще, какой-то все абсурд - масоны, итальянцы, эсдеки, синдикалисты, буддисты - какая разница раз человек умер, близкий же человек... Я стоял растерянно со своим неуместным букетом, и какой-то обходительный мастер похоронных дел, видя нелепый мой вид, сразу спросил: "Вам, наверное, к русской даме... Это сюда..." Он толкнул дверь, пропуская меня, я вошел и сразу опустился на стул. Комнатка была тесная, крошечная, и в ней никого не было, кроме меня и Татьяны, лежавшей в гробу. Она прекрасно выглядела, над ней потрудились их мастера косметики (сразу вспомнилась бедная героиня "Незабвенной" Во, которую я некогда перевел в России), и была она, прибегая к выражению столь же точному, сколь и банальному, - "как живая". Она ничего не сказала, когда я вошел, но у меня было сильное подозрение, что она все слышит и вдобавок внимательно слушает, так что я почти сходу начал с ней говорить, как бывало, когда приходил к ней по четвергам в Тургеневскую библиотеку и она бывала свободной: стал рассказывать ей всякие байки, в которых я выглядел еще глупее и нелепее, чем на самом деле (такой уж у нас юмор, тем и отличен от французского или итальянского). Она ахала, принимая сперва все за чистую монету, потом, махнув рукой ("Да ну вас!"), рассказывала мне в сотый раз, какой шутник был Жаботинский, познакомивший