«Самый красивый»

Евгения СЕРГИЕНКО

САМЫЙ КРАСИВЫЙ

Мое сердце Анатолий Паньков завоевал тем древним и верным оружием, которым со времен Адама пользуются все мужчины: он сказал мне комплимент.

Я собиралась на работу и, подогревая завтрак, металась из комнаты в кухню и обратно, а Анатолий стоял в коридоре нашей густо-обитаемой квартиры, и глаза его, два блестящих, неповторимо голубых шарика, катались по кругу, провожая и встречая мой пестрый халат.

- Ты кр-ласивая, - громко и неопровержимо заявил он, и, возможно, оттого, что звуки "р" и "л" цеплялись друг за друга, эти слова прозвучали чарующей музыкой.

Но даже один на один женщине недостаточно голословного заявления, она добивается подтверждения истины, и я спросила:

- Кто тебе об этом сказал?

- Папа, - выпалил мой сосед, продолжая водить голубыми шариками.

- Неправда, - уличила я его во лжи. - Признайся, ты сам сочинил?

- Сам, - не замедлило чистосердечное признание.

К небесным глазам Анатолия прилагались круглые розовые щеки, выпуклый невозмутимо-чистый лоб и красные пухлые губы, которые в данный момент обсасывали палец.

Я присела перед собеседником, упиваясь его нежным и открытым взором.

- Толюня, ты прелесть, - сказала я.

- Я?

- Ты, Толюня.

- Я один?

- Ты единственный.

В ответ на мои слова темный угол за приоткрытой кухонной дверью отозвался горьким и обиженным ревом. Взгляд Толюни потяжелел, две белесые черточки над глазами сдвинулись к переносью. С осуждением и грустью взирал на меня мой молодой сосед. Оказывается, мы в коридоре были не одни. Свидетельницей нашего объяснения была сестра Толюни Лика.

- Ликочка, не плачь, ты тоже прелесть! - поторопилась успокоить я.

Глаза Толюни вновь обрели небесную безмятежность.