«Мой большой греческий ремонт»

Артур Крупенин Мой большой греческий ремонт

Отзыв Андрея Макаревича на книгу:

«Очень живая, познавательная, а в некоторых ситуациях незаменимая книжка.

Написанная с улыбкой. Это я особенно ценю».

Я всегда был впечатлительной натурой, и вырванная из контекста фразочка Гёте «пусть каждый будет греком», еще в молодости засев занозой у меня в мозгу, с годами превратилась в навязчивую идею, а потом и вовсе обрела силу приказа, противиться которому стало решительно невозможно. А поскольку моя жена по уши влюбилась в сиртаки, бузуки и цацики еще до знакомства со мной, то, подчинившись обоюдному внутреннему императиву, мы долго-долго искали, где бы урвать персональный кусочек средиземноморского рая, пока не наткнулись на Эпидавр — невероятное сочетание природной красоты и рукотворного величия, примостившееся среди сосен и скал Саронического залива, где и сподобились приобрести вожделенную греческую дачу. Как это случилось и что происходило с нами впоследствии, в подробностях изложено ниже.

И хотя я понимаю, что в силу политических особенностей момента в нынешней России людей вроде меня, посматривающих в сторону дальнего зарубежья не с ура-патриотическим пренебрежением, а с искренним уважением и интересом, считают чуть ли не предателями Родины, ничего не могу с собой поделать — очень хочется поделиться наблюдениями о чужой, но ласковой земле и ее обитателях.

Кроме того, я очень надеюсь, что эта книга послужит не только путеводителем по Эпидавру и северо-востоку Пелопоннеса, но и учебным пособием для тех, кто подумывает о том, чтобы обзавестись собственным уголком в обласканной солнцем Греции или где-нибудь неподалеку.

I. В поисках Итаки

1. Завтрак в таверне

В то утро я и моя жена Кузя — это образованное от фамилии прозвище намертво прилипло к ней еще в школе — сидели на веранде таверны «Мурайо», потому и названной «причалом», что она, по сути, является его продолжением. Вместе с нами субботнюю трапезу делил голландец по имени Маринус, как и многие постоянно проживающие в городке иностранцы на досуге подвизавшийся риелтором. В случае с нами никакого барыша он, правда, так не получил, поскольку сделка, слава тебе господи, состоялась без посредников. Тем не менее, мы решили отблагодарить голландца за потраченное время привезенными из Москвы сувенирами и стряпней, которой заслуженно славится «Мурайо».

Напутствуя нас и торжественно принимая в ряды своих новых соседей, Маринус вдруг посерьезнел, обвел взглядом один из красивейших пейзажей, когда-либо созданных природой, и сказал:

— Эпидавр на первый взгляд представляется сущим раем. На самом деле это лишь иллюзия, в чем вам рано или поздно предстоит убедиться.

Мы с Кузей озабоченно переглянулись, но отступать было уже некуда.

Жизнь человека подобна странствиям Одиссея. Каждый из нас в постоянном стремлении к счастью и лучшей жизни ищет свою собственную Итаку. Кто-то ее находит, а кто-то — нет. Причем вектор поисков может многократно меняться самым кардинальным образом. Отчего это происходит? Ну, например, под впечатлением от встречи с ярким человеком.

Дело было на туристической выставке, в тот год проходившей в Экспоцентре на Красной Пресне. Так вышло, что хозяйка одного солидного турагентства, специализирующегося на Греции, узнала меня в толпе посетителей. Это случилось в ту короткую пору, когда меня, пускай и с некоторой натяжкой, можно было назвать популярным телеведущим.

Как понять, что ты популярен в народе? Очень просто. Это когда каждый второй прохожий тычет в тебя пальцем. Или когда незнакомая красотка на светской вечеринке после трехминутного трепа ни о чем неожиданно шепчет тебе на ухо: «Переспим»? Или когда дюжая торговка, бросив свой прилавок на произвол судьбы и энергично растолкав локтями покупателей, пробивается к тебе сквозь толпу только для того, чтобы потом заорать на весь рынок: «А в телевизоре-то он куда симпатичнее!»

Не стану вдаваться в рассуждения о природе телевизионной славы, лишь процитирую слова человека, понимающего в этом деле куда больше моего. Любезно согласившись стать гостем передачи, которую я тогда вел, Владимир Познер принялся объяснять собравшимся в студии зрителям, что если на экране регулярно демонстрировать лошадиный зад, то и он со временем неизбежно станет популярным. Для пущей доходчивости Познер в лицах разыграл забавную сценку:

— Смотрите-ка, это же тот самый зад!

— Тот самый? Не может быть!

— Говорю вам, это точно он!

Признаюсь, в какой-то момент я даже стал не на шутку опасаться, что, в очередной раз произнося слова «лошадиный зад», Познер со значением оглянется в мою сторону, но, слава богу, пронесло.

Уж не знаю, сам ли Владимир Владимирович придумал это образное сравнение или, в свою очередь, почерпнул у американского коллеги, когда был соведущим в мега-популярном ток-шоу «Познер и Донахью», но правда в этих словах, безусловно, есть.

Но бог с ней со славой, вернемся к туристической выставке. Лена — так звали хозяйку турагентства — по счастью или на беду, о чем судить вам, регулярно посматривала давно канувший в Лету телеканал ТВ-6, где я тогда трудился, так сказать, не покладая языка.

Скептически осмотрев пачку посвященных Италии рекламных проспектов у меня под мышкой, Лена нежно, но цепко подхватила меня под локоть. А продавец она, надо сказать, от Бога. Уже через три минуты я твердо знал, что ехать нужно не в Италию, а исключительно в Грецию, и не просто в Грецию, а на Крит, и жить мы будем не где-нибудь, а на ветряной мельнице, любуясь морскими видами под нежный шелест парусиновых крыльев. В общем, предложение было из тех, от которых, по меткому замечанию дона Карлеоне, невозможно отказаться.

То случайное знакомство потихоньку переросло в дружбу с Леной и Женей, ее партнером по турбизнесу и мужем по совместительству. И Лена, и Женя в свое время подолгу пожили в Греции, оба прекрасно знали, а самое главное, любили эту страну. Ребята прокладывали нам потрясающие по красоте маршруты, а вернувшись из очередного путешествия, мы делились с ними впечатлениями от поездки.

И вот в какой-то момент Лена с Женей стали размышлять, а не приобрести ли им недвижимость в Греции. Мало того, по расчетам Жени, получалось, что если купить в кредит недорогой дом в правильном месте и сразу сдать его в аренду, то он сам собой будет отбивать банковский процент. Красота да и только!

Эти застольные фантазии были так прекрасны, что какое-то время спустя нам с Кузей тоже до смерти захотелось обзавестись собственным уголком на берегу Средиземного моря.

О, сколько раз мы мечтали о том, как в одно прекрасное утро выйдем из дома, налегке отправимся в аэропорт, сядем в самолет и приземлимся за морем. А потом возьмем свободное такси и приедем… домой! Не в гостиницу, не в какие-то чужие апартаменты, а именно к себе домой. Туда, где все родное и знакомое, где каждая вещь знает свое место и где матрац с подушкой идеально подходят к нетривиальным обводам твоего тела. Что может быть прекраснее? А кроме того, дело ведь не только в том, чтобы завести греческую дачу, а в том, что к ней автоматически прилагаются неизведанные ощущения — новые запахи, новые вкусы, новый язык и новые люди.

По моему глубочайшему убеждению, ничто так не разнообразит наше существование, как жизнь на два разных мира. Ты будто проживаешь две жизни одновременно. Мне кажется, не столь важно дотянуть до ста лет, сколько как можно полнее и ярче прожить тот куда более скромный срок, что тебе отмерен. Вы не находите?

2. Биржевая рулетка

Прежде всего надо было определиться с местом, и к этому делу мы подошли фундаментально. Первым шагом стало детальное изучение особенностей климата в различных районах Греции, всяких там температурных чартов, карт с подробным описанием количества осадков и их распределением по сезонам.

Изыскания показали, что в плане погоды предпочтительны Кикладские острова, Крит, Аттика и восток Пелопоннеса. Первый этап состязаний выиграли острова, где зимой обычно чуть теплее, а летом чуть прохладнее, чем на континенте. Что ж, острова, так острова, тем более что мы уже успели проникнуться ко многим из них самыми нежными чувствами.

Поскольку в глубине души я смутно догадывался, что процедура поиска правильного места — самая приятная и необременительная часть грядущей эпопеи, то сделал все от меня зависящее, дабы не форсировать процесс. Да и положа руку на сердце, когда я почти десять лет назад приступил к системному поиску жилья и первым робким переговорам с риелторами, у нас и денег-то практически не было. Это обстоятельство, впрочем, вовсе не мешало мне регулярно таскаться по популярным в ту пору выставкам зарубежной недвижимости и, надувая щеки, с важным видом прицениваться к строительным объектам, представленным в запредельном для нас ценовом диапазоне.

Эта ни к чему не обязывающая суета, полная маниловских фантазий, в один прекрасный день была прервана неожиданным известием — нам удалось подзаработать! По правде говоря, заработать случилось не столько мне, сколько Кузе. Ее дела, в отличие от моих, резко пошли в гору, и каждая очередная покоренная ступенька служебной лестницы шаг за шагом возносила жену в верхние слои корпоративной стратосферы.

Как ни обидно, но даже новый уровень доходов все еще не позволял всерьез думать о покупке приличного дома. По правде говоря, у нас тогда не было не только денег, но и четкого понимания того, что же представляет собой это заезженное словосочетание — «дом мечты». Но русская душа, она же загадочная: уж если что себе втемяшит, то втемяшит.

Короче говоря, посовещавшись, мы решились на отчаянный шаг. Поняв, что заработать быстро и много можно, только многим рискнув, мы дали себе слово дождаться очередного экономического кризиса и попробовать на этом сыграть, благо уж чем-чем, а кризисами родная земля и щедра, и богата.

Кроме сумасшедшего плана, о котором я расскажу позднее, у нас, разумеется, был и план «б», а именно взять долгосрочную ссуду в банке. Ну, то есть на тот маловероятный случай, если очередной кризис по какой-то непонятной причине возьмет и запоздает.

Сразу скажу, во всем, что касается частотности кризисов и вероятности их наступления, моя жена разбирается самым доскональным образом. Она, между прочим, математик по образованию, окончила факультет экономической кибернетики и вообще существо чрезвычайно разумное и пугающе организованное.

В общем, сыпля непонятными словами и именами ученых, жена прочла мне краткую лекцию об экономических циклах Кондратьева, Жюгляра и кого-то там еще, а напоследок тожественно заверила, что долго ждать следующего кризиса не придется. Это обнадеживало.

Кузя как всегда оказалась права — ждать особо не пришлось, и очередной рыночный коллапс милостиво предоставил нам шанс сыграть с судьбой в рулетку. Нет, мы, конечно, не пошли в казино, как это сделали герои фильма «Беги, Лола, беги!», но в целом поступили очень похожим образом, вбухав все деньги в купленные по случаю чрезвычайно рисковые облигации.

Случилось так, что, покидая непредсказуемый российский рынок, перепуганные иностранные инвесторы пачками избавлялись от ценных бумаг, причем с очень большим дисконтом. Мы воспользовались этим обстоятельством и поставили на кон все, что у нас имелось на тот момент, до последней копейки. Ясное дело, в случае неудачи мы бы остались с голым задом, что в кризисную пору равносильно самоубийству. Сумасбродное решение, но мы понимали, что другого пути к вожделенному дому у моря у нас нет.

Стоит заметить, что моя жена, обычно не склонная к авантюрам, крамольную идею заработать на экономическом спаде взяла не с потолка, а позаимствовала у своего бывшего руководителя. Собрав коллектив в тревожные дни предыдущего кризиса, основной акционер одного из крупнейших банков, потирая руки и сияя от возбуждения и азарта, напутствовал встревоженных менеджеров корпорации словами:

— Коллеги! Случился кризис. Время зарабатывать!

Много раз пересказав эту назидательную историю друзьям, Кузя в какой-то момент искренне прониклась ее смыслом и даже превратила в некую путеводную мантру, которую мы затем поочередно повторяли в дни сомнений. А таких дней было много — ждать развязки затеянной нами биржевой авантюры пришлось мучительно долго.

Не забуду, как я просыпался посреди ночи и воспаленное воображение тут же подкидывало одну развязку событий хуже другой. А еще я понял, что люди, постоянно играющие на бирже, либо совсем не имеют в мозгу нервных окончаний, либо ставят на кон далеко не последнее.

Как ни странно, сумасшедший план сработал и наш капитал невероятным образом утроился. Вот это удача! Что дальше?

3. «Американская военщина»

Признаюсь, весть о том, что проект из стадии мечтаний внезапно переходит в стадию реализации, вызвала у меня легкий ступор. Одно дело застольный треп с друзьями и сладкие грезы о светлом будущем и совсем другое дело — нешуточная волокита с покупкой взаправдашней зарубежной недвижимости. Ну какая же в этом нега?

Однако делать нечего, надо так надо, тем более, что, дав нам чудесную возможность быстрого заработка, кризис вместе с ветром финансовых перемен попутно, как водится, принес и панические настроения: «Либо сейчас, либо никогда!».

Надо сказать, что география поисков к этому моменту значительно сузилась, и в итоге длительных размышлений мы нацелились на Крит, уже видя себя в мечтах хозяевами райского уголка где-нибудь на северо-западном побережье, давно облюбованном нами для этой цели. Забегая вперед скажу, что этим мечтам было не суждено осуществиться — путь к счастью преградила американская военщина.

Помните этот газетный штамп, которым в советское время было принято клеймить заокеанских милитаристов? Вы удивитесь и спросите: какое отношение имеет Пентагон к нам с Кузей? Оказывается, самое прямое. Дело в том, что в те далекие времена, о которых я пишу, — прошу прощения за то, что этот оборот нескромно отдает Плутархом, — значительная часть греческих островов считалась приграничной зоной, где действовал особый режим регистрации сделок с недвижимостью.

По большому счету все эти предосторожности были полной фикцией и безразмерные греческие границы ни на какой замок не запирали, что позднее наглядно доказали десятки тысяч мигрантов, беспрепятственно высадившихся на пляжах Коса и Лесбоса.

Тем не менее, порядок есть порядок, и иностранцу, желающему поселиться на приграничной территории, сначала вменялось в обязанность подать специальное прошение в греческое Министерство внутренних дел. Срок рассмотрения такого прошения составлял около года, а то и более.

По этой причине сделка по покупке недвижимости для гражданина страны, не являющейся членом ЕС, выглядела следующим образом. Собственнику приходилось минимум на год снимать лот с торгов без какой-либо гарантии на то, что разрешение от министерства будет получено и сделка состоится.

В качестве компенсации за упущенную прибыль хозяин недвижимости требовал от покупателя внести безотзывный депозит, размер которого определялся путем переговоров и по нашему опыту в среднем варьировался от двадцати до пятидесяти тысяч евро — большие деньги, рисковать которыми совсем не хотелось. Но без этого драконовского условия ни один продавец категорически не шел на сделку.

Узнав о депозите, мы пригорюнились, но рук не опустили. А тут я, на беду, напал сразу на два предложения, достойных внимания. Сначала мне встретился весьма добротно построенный готовый дом в деревеньке Колимбари. Дом стоял на скале и одновременно обозревал как заснеженные шапки гор, так и бесконечные пляжи, тянущиеся аж до самой Ханьи́ — одного из красивейших городов Греции, что, несмотря на расстояние в двадцать пять километров был виден из панорамных окон как на ладони.

Надо сказать, что деревенька Колимбари была нам хорошо знакома — местные рыбные таверны считаются лучшими в округе, а одна из них запала в душу особенно глубоко. Стоит заметить, греки не дураки поесть. Мы с Кузей — тоже. Поэтому не удивляйтесь обилию гастрономических отступлений, тем более что еще Эпикур подметил, что «вкусная еда есть источник и первооснова всякого блага».

Считая себя заядлым гастротуристом, я по привычке беру на карандаш все заведения, где был прилично накормлен. Эти заметки сами собой выстраиваются в умозрительный хит-парад, которым я подсознательно руководствуюсь, столкнувшись с проблемой выбора злачного места. Хотя в Греции такая проблема в общем-то не стоит. В то время как испанцы уверенно лидируют по числу баров на тысячу жителей, греки — чемпионы по числу ресторанов. Далеко не все из них достойны нашего внимания, но на некоторых я все же остановлюсь особо, а именно на уже упомянутой рыбной таверне в Колимбари.

После нескольких визитов в это заведение мы не только убедились в отменном качестве подаваемой рыбы, но и завязали приятельские отношения с местным шефом, а также с официантами, что, по нашему разумению, чрезвычайно важный момент в деле получения гарантированного удовольствия от трапезы.

Поощряя наши гастрономические изыскания, повар предлагал нам одно блюдо изысканнее другого, а оценив наши аппетиты, затеял шутливую игру, постоянно увеличивая размер порций. Дошло до того, что в какой-то момент рыбы на блюде было столько, что повару пришлось скрепить получившуюся пирамиду многочисленными зубочистками, дабы она не развалилась. Когда два официанта водрузили блюдо на стол, в таверне на минуту воцарилась мертвая тишина.

После некоторой паузы сидевшие за соседним столиком англичане попросили разрешения сфотографироваться с нами на фоне блюда. Мы любезно согласились. Как выяснилось позже, соседи разбились на два противоположных лагеря и принялись делать ставки на предмет того, осилим мы нашу рыбу или нет.

Когда нам ценой неимоверных усилий — в основном моих — удалось полностью извести рыбную пирамиду, англичане испросили разрешения на повторную фотосессию, в ходе которой мы позировали с пустым блюдом.

Во время съемки пожилой благообразный джентльмен, кисло улыбаясь в объектив, шепнул мне на ухо:

— Из-за вас я проспорил приятелю пять фунтов. М-да, недооценил.

А мы пьяные, счастливые и весьма гордые собой, выйдя из таверны и придерживая раздувшиеся животы, навзничь упали на песок, чтобы беззаботно пялиться в критское небо в тщетной надежде увидеть на нем хоть одно пятнышко — летом облака в тех местах большая редкость.

Но не будем отклоняться от темы недвижимости. Итак, после того как неподалеку от любимой таверны мне подвернулся приличный дом, я всерьез решил, что это знак свыше. Однако, как известно, лучшее враг хорошего. Очень скоро мне встретилась еще одна недвижимость мечты — чрезвычайно привлекательный и совсем недорогой участок на самой западной оконечности острова между Ки́ссамосом и Балосом — сорок соток, засаженных старыми оливами, террасами живописно спускались к морю.

Хозяин держал там позвякивающую колокольчиками многочисленную отару, что, несмотря на источаемый запах, в моих глазах только добавляло неги этому лоту. Кроме того, описанное мною волшебное место в придачу находилось на самом краю деревеньки с дивным названием «Трахилос», распалявшем мужское воображение.

Для того чтобы различать объекты недвижимости между собой, мы давали им имена. Очаровательный участок с отарой и продуктами ее жизнедеятельности мы, помнится, так и назвали — «Овечьи какашки». Эти сорок соток, утопающие в навозе и оливах, в итоге обошли в рейтинге дом в Колимбари и долгое время оставались безоговорочным лидером внутрисемейного тендера.

К этому моменту я уже успел осмотреть более ста объектов недвижимости и понимал, что в нашем ценовом диапазоне мы вряд ли найдем вариант лучше. В какой-то момент мне даже показалось, что, вторя знаменитому греку, я с полным правом могу воскликнуть: «Эврика!»

Тут я позволю себе небольшое отступление. Дело в том, что греческие власти уже который век подряд всячески отмахиваются от давно назревшей реформы языка, и орфографии в особенности, мотивируя это тем, что любые нововведения уведут современный новогреческий еще дальше от его древнегреческого предка и не позволят свободно воспринимать Софокла, Эсхила и, что немаловажно, новозаветные тексты.

Последнее опасение представляется мне совсем уж наивным, особенно в свете замечания пулицеровского лауреата Уистена Одена о том, что «мессу лучше всего слушать, не зная языка».

Между тем, по моему убеждению, языковая реформа грекам нужна позарез. Приведу лишь один пример. Только представьте: звук «и» в новогреческом записывается аж шестью разными способами! То есть правильно прочитать слово вы еще можете, а вот правильно написать — ни в жизни.

Как бы там ни было, а греческий народ уже давно приступил к самостийной модернизации родной речи. Так вышло, что в процессе языковой эволюции в известном каждому школьнику знаковом слове «эврика» отпала начальная гласная, дававшая ему трехсложную монументальность и торжественную певучесть. В итоге ставшее достоянием мировой поп-культуры восклицание Архимеда нынче усохло до невнятного «Ври́ка!», что, на мой взгляд, звучит куда менее пафосно.

Но я отвлекся и напрочь позабыл про «американскую военщину». А дело было вот как. Еще только приступая к поискам участка на западе Крита, я перво-наперво обратился к осевшему в Киссамосе риелтору-англичанину. Тот поначалу вел себя крайне приветливо, но, узнав, что я из России, тут же утратил всякий интерес. У меня в голове уже тогда промелькнула мысль о том, что этому ушлому парню, похоже, было известно что-то такое, чего не знал я. Но что именно?

Шло время, я снова раз за разом возвращался на запад Крита — мой рабочий график мелкого хозяйчика позволял выкраивать время на поездки — и находил один участок краше другого, пока не наткнулся на те самые «Овечьи какашки». Фотографии густо удобренных террас, живописно спускающихся к самому морю, привели Кузю в телячий, вернее сказать, ягнячий восторг. Она срочно взяла несколько дней за свой счет и вылетела ко мне в Ханью.

Тем временем по рекомендации знакомого шотландца я нанял юриста — без его участия никакая сделка по купле-продаже недвижимости по местным законам невозможна.

Симпатичная уроженка Ханьи с английским дипломом и лондонским выговором — в то время я совсем не разумел по-гречески — произвела самое благоприятное впечатление. Мы ударили по рукам и приступили к подготовке пресловутого прошения в Министерство внутренних дел.

Услыхав про безотзывный депозит, Христиана — так звали юриста — прониклась нашими опасениями и даже пообещала, что постарается по своим каналам выяснить, какова статистика отказов на подобные прошения, поступившие от граждан России.

Прошло несколько дней. Жена воссоединилась со мной в Ханье, осмотрела «какашки» и, придя в полное умиление от увиденного, одобрила грядущую сделку. Окрыленные, мы отправились оформлять покупку.

Приняв традиционные дары — водку, матрешку и всякую мелочь, — Христиана принялась вводить нас в курс дела. И хотя ей очень хотелось заработать положенные за оформление четырехзначные комиссионные, добрая женщина не посчитала возможным скрыть от клиента результаты своего неофициального расследования.

Согласно полученной информации, несколько россиян годом ранее подали запрос на покупку недвижимости в районе Ханьи, рискнув ради этого немалыми деньгами. Как вы думаете, скольким из них посчастливилось получить положительный ответ? Ни-ко-му!

Всем без исключения просителям было отказано, причем без объяснения причин. Такая же печальная статистика касалась граждан Украины и других стран СНГ, в то время как некая американская семья, тоже проживавшая за пределами ЕС, легко получила заветное разрешение на покупку. Счастливчики американцы, к нашей зависти, поселились совсем недалеко от города, на полуострове Акроти́ри, уже давно превращенном толпой обосновавшихся там англичан в подобие британского анклава.

Вы спросите, а какого рожна мы так вцепились в эту Ханью? Но я же сказал, что северо-запад Крита, на наш вкус, самая красивая часть острова. А потом, не забывайте про нечеловеческое обаяние «Овечьих какашек». За них-то уж точно стоило побороться.

В общем, когда стало ясно, что «против лома нет приема», мы решили более не искушать судьбу. Судя по всему, причина стопроцентного отказа заключалась в целом букете натовских военных баз, по непонятной причине расположившихся близ кишащей туристами Ханьи: авиабаза, учебно-тренировочная ракетная база и база ВМС США. И хотя никакого официального документа, запрещавшего гражданам СНГ селиться на западе Крита, мы не нашли, рискну предположить, что некий негласный стоп-лист, утвержденный НАТО, все же существовал, что в моих глазах не делает чести этой организации.

Заодно стала понятна причина внезапного охлаждения ко мне со стороны английского риелтора. По большому счету он был совершено прав и, видимо, откуда-то прознал о запретительных мерах по отношению к выходцам из стран бывшего Советского Союза.

Стало понятно и горячее желание продавцов-критян заполучить депозит, гарантирующий авансовую оплату независимо от того, будет ли получено разрешение на сделку от Министерства внутренних дел или нет. Сообразительные селяне сразу смекнули, что благодаря бюрократическим порядкам у них появился реальный шанс срубить деньжат по-быстрому, не утратив при этом права собственности. Вот ушлые местные продавцы и кинулись в объятия к россиянам с украинцами в поисках легкой наживы.

Немного жаль, конечно, что у нас тогда не получилось. Как я уже говорил, западная оконечность Крита невероятно хороша, и я знал, что буду скучать по этим местам.

Прощай, Фаласарна! Руины этого немыслимо древнего города подходят к самой воде, и многочисленные фрагменты античной керамики, тут и там картинно разбросанные по дну, непреодолимо манят дайверов и любителей археологии.

Прощай, Балос! Потрясающе красивый мыс с райской лагуной, еще, кажется, хранящей воспоминания о принце Чарльзе и Леди Ди, что беззаботно резвились здесь в свой медовый месяц, еще не ведая о печальных перипетиях, уготованных им судьбой.

Прощай, Элафони́си! В моем относительно широком вокабуляре не найти нужных, слов, способных верно описать непередаваемую игру морской воды и солнечных лучей. В этой невероятной бухте природа наподобие сот выдолбила в известняковом дне множество ванн самых разных размеров и глубины, отчего море, словно гигантский хамелеон, ежесекундно переливается всеми мыслимыми оттенками аквамарина.

Прощай, таверна «Тамам»! Несмотря на невзрачный вид заведения, стоящего рядом со старой гаванью Ханьи, здесь подают потрясающие блюда. Мне будет не хватать улиток с розмарином, нежной, несмотря на дурную славу, акулятины, ягненка в йогурте и прочей отменной снеди.

Не стоит думать, что я с восторгом нахваливаю эти места только потому, что не видал ничего другого. К описываемому моменту мы уже больше десяти лет колесили по Греции, покорили около тридцати крупных островов, не считая всякой мелочовки, а Крит не единожды объехали вдоль и поперек. То есть нам вроде как было с чем сравнивать.

Слава богу, первая неудача не заставила нас опустить руки, а только разохотила еще больше. К слову, несколькими годами спустя ограничения на покупку недвижимости россиянами на Крите и других приграничных территориях были полностью сняты. Впрочем, нас с Кузей эта новость взволновать уже не могла, ведь к тому моменту мы по уши влюбились в Эпидавр. Но не будем забегать вперед.

4. Негодяй Филимонов

После критского фиаско мы задвинули идею островной жизни и приступили к осмотру континентальной части Греции, остановив наш выбор на Пелопоннесе. Почему именно там? А где же еще?

Во-первых, сам Страбон, как никто подкованный в географии, восторженно называл Пелопоннес «акрополем Эллады». Во-вторых, вы только послушайте, как описывает в своем дневнике природу полуострова автор «Волхва» и «Женщины французского лейтенанта» Джон Фаулз: «Я переживал невероятное возбуждение, как если бы произошло чудо. Я действительно никогда в жизни не видел ничего прекраснее открывшейся предо мною картины — сочетание сияющего голубого неба, яркого солнца, скал, пихт и моря. И каждый из перечисленных элементов в отдельности был настолько безупречен, что захватывало дух». Аппетитно, не правда ли? Но это еще не все. Страстный эллинофил Фаулз настолько превозносит виды Пелопоннеса, что называет их самым красивым пейзажем в мире и даже сравнивает с «обнаженной женщиной, открывающей через пейзаж все свои тайны»! О как! В общем, не знаю, как Кузя, а я воспринял последнюю метафору очень даже близко к сердцу, тем более что в греческом языке название полуострова, не поверите, имеет женский род — о, моя прекрасная Пелопоннес!

Короче говоря, изучать эту красотку мы начали с Нафплиона — очаровательного города, с фантазией и любовью отстроенного венецианцами. На мой взгляд, из всех городов Греции с Нафплионом по красоте может соперничать разве что Ханья да Кёркира. Не случайно именно Нафплион стал первой столицей молодого государства сразу после освобождения от турецкого ига. И не случайно сюда в последние годы съезжаются все больше греческих дауншифтеров, уставших от суеты, духоты и перенаселенности Афин — самого некрасивого и депрессивного города страны, почти сплошь состоящего из мрачного, некрашеного бетона — ни дать ни взять «пятьдесят оттенков серого».

А тут еще так совпало, что мы впервые попали в Нафплион на Крещение и стали свидетелями того, как посетители таверны «Василис» в едином хмельном порыве полтора часа кряду хором распевали небесной красоты лирические песни под аккомпанемент заглянувших на огонек музыкантов. Ну как тут не влюбиться?

Впрочем, не обошлось и без некоторого разочарования. Клюнув на исключительно высокий рейтинг, основанный на отзывах постояльцев, оставленных на booking.com, мы забронировали симпатичное на вид жилье. На деле же гостиница оказалась жуткой ночлежкой, хуже которой я в жизни не встречал: по лестнице, ведущей к чердачной комнате, было страшно идти — вот-вот развалится, — кровать оказалась грубо сколоченным топчаном с матрацем, по толщине сравнимым с простыней, а завтрак состоял из неспелого мандарина и чашки какой-то несъедобной бурды. Да и последний ремонт здесь проводился, похоже, еще при турках.

Вместо того чтобы переехать, мы, наслаждаясь городом и не желая тратить время на поиски альтернативного жилья, скрепя сердце остались. Была, однако, в том и практическая польза — с тех пор мы категорически не доверяем отзывам постояльцев.

Как выяснилось, люди оценивали не комфорт или его полное отсутствие, а выдающуюся харизму хозяина. Этот обаятельный пройдоха, что прилежно заучил имена президентов и знаменитостей, а также основные составы футбольных сборных всех стран Европы и мира, находил время пообщаться с каждым гостем, артистично рассказать пару смешных историй, признаться в большой любви к стране, из которой тот прибыл, и невероятным образом создать иллюзорное ощущение комфорта в условиях полного отсутствия такового. Оказалось, что такая бизнес-модель, как ни удивительно, успешно работает.

Как-то раз, гуляя по Нафплиону, мы заглянули в агентство по торговле недвижимостью, где впервые услышали про Эпидавр. Это название — к слову, тоже женского рода, как и Пелопоннес, — ровным счетом ничего не говорило моему русскому уху, в то время как местные произносили его с этаким почтительным придыханием. Как выяснилось позже, для греков Эпидавр это что-то вроде Суздаля, Новгорода и Переславля-Залесского в одном флаконе. Отметив про себя, что надо будет обязательно посетить это место, мы на время про него забыли.

Эпидавр совершенно неожиданно вновь всплыл в разговоре с очередным риелтором по имени Брид, кажется, шотландкой. Обосновавшись в милейшем городке Толо близ Нафплиона, Брид, она же Бриджит, вместе с мужем-греком открыла свое агентство.

Первым делом спросив о бюджете, которым мы располагаем, и услышав ответ, Брид посмотрела на нас с искренним сожалением и сказала, что на квартирку мы рассчитывать еще можем, а вот на приличный дом — вряд ли, во всяком случае, не в красивом месте вроде Эпидавра. Опять этот загадочный Эпидавр?

К тому моменту я уже начал привыкать к отнюдь не джентльменской прямолинейности риелторов. К тому же в этой ремарке Брид, не больно-то тактичной по своей форме, по сути, не было ничего обидного. Шестым чувством поняв, что мы способны на большее, но из осторожности придерживаем коней, она попыталась нас раззадорить и, что самое смешное, ей это удалось. Мы признались, что теоретически готовы немного «приподняться». Брид расплылась в улыбке:

— Другой бюджет — другое дело. Будут деньги, будет и дом. Вот был у меня до вас клиент из России. Мистер Филимонов, не знаете такого?

— Не знаем, — ответили мы.

— Жаль. Солидный клиент. Водку привозил. Обалденную.

— Э-э… мы тоже в следующий раз захватим, — с готовностью пообещал я.

Брид одобрительно кивнула:

— Ну так вот, нашла я этому мистеру Филимонову шикарнейший дом. Только представьте, у этого парня теперь собственный спуск к воде. Отныне он, можно сказать, владелец частного пляжа.

— Ух ты! — выдохнули мы с Кузей, раскрыв рты. — А нам что-нибудь подобное подберете?

— Да я ради хорошего клиента в лепешку расшибусь. Но имейте в виду, такая недвижимость обойдется вам существенно дороже той суммы, которую вы мне назвали.

«Приподниматься» выше мы уже не могли — на то не было ни денег, ни желания. Мы договорились, что будем ждать от Брид предложений в рамках наших финансовых возможностей. На том и расстались. Из той памятной встречи мы вынесли целый ряд важных моментов. Во-первых, Брид снова упомянула Эпидавр, и мы еще раз пообещали себе съездить туда при первой же возможности. Во-вторых, категорично заявив, что этот самый Эпидавр абсолютно недосягаем для нас, шотландка разожгла во мне и Кузе нешуточную спортивную злость. Уж не специально ли? В-третьих, Брид ввела в наш лексикон новое выражение. Отныне, завидев дом с собственным спуском к морю, мы с завистью говорили друг другу:

— Глянь-ка, не иначе как Филимонов.

Постепенно это имя стало нарицательным, и всех владельцев недоступной нам элитной недвижимости мы собирательно окрестили Филимоновыми. Со временем каждого из таких счастливчиков, воплотивших в жизнь наши собственные мечты, — какая наглость! — мы стали звать не просто Филимонов, а «негодяй Филимонов». Почему «негодяй»? Из классовой ненависти, наверное.

5. Встреча с Эпидавром

В силу обстоятельств в Грецию нам удалось вернуться лишь девять месяцев спустя. Мы снова отправились на Пелопоннес и в пику Брид решили остановиться непосредственно в Эпидавре. Во-первых, как я уже упоминал, шотландка здорово нас раззадорила, практически приравняв к голодранцам. Во-вторых, я загодя нашел в интернете очень симпатичную гостиницу, расположенную в дачном поселке, который вплотную примыкает к Эпидавру, и на фотографиях выглядевшую как преддверье рая — имеется в виду не столько обстановка номеров, к слову, весьма уютных, сколько потрясный вид с балкона.

Предупрежденные Брид, мы не особо рассчитывали найти что-то доступное нашему карману непосредственно в городке и потому договорились, что она покажет нам несколько объектов неподалеку.

Погуглив Эпидавр накануне поездки, я нашел информацию о том, что там располагается так называемый Асклепи́он — святилище бога врачевания Асклепия, греческого аналога древнеримского Эскулапа и что это волшебное место, по мнению древних греков, оказывало мощное терапевтическое воздействие особенно на людей с психологическими проблемами. Живо обсудив эту ошеломительную новость, мы решили, что уж кому-кому, а нам будет полезно посетить этот чудесный уголок в надежде привести в порядок мозги.

Окрыленный, я погуглил Эпидавр еще немного и наткнулся на цитату из Генри Миллера. Оказывается, автор «Тропика Рака» был в полном восторге от здешних мест и утверждал что «Эпидавр — это чаша, из которой пьешь чистый дух: в ней небесная синева, и звезды, и крылатые создания, которые кружат, распевая песни». Уж не знаю, что именно выпивал Миллер и в каком количестве, когда писал эти строки, но звучало все это невероятно поэтично. Остро почувствовав, что мне тоже срочно необходимо испить «чистого духа», я принялся отсчитывать часы до взлета.

От афинского аэропорта до места ехать было чуть меньше двух часов. Сразу за Коринфом скоростную автостраду сменила извилистая и чрезвычайно живописная дорога-двухрядка. Надо сказать, что после островов, за редким исключением представляющих собой благородные камни, кое-где покрытые кустарниками, буйная растительность Пелопоннеса местами кажется дождевым лесом.

Хроматически, на мой вкус, нет и не может быть ничего прекраснее зелени деревьев, растущих прямо из красно-бурых скал, и синевы волн, плещущих под ними. И хотя описанное мною сочетание цветов отчего-то смахивает на перевернутый флаг Азербайджана, будем считать это простым совпадением.

Любопытно, что на указателях, стоявших вдоль дороги, конечный пункт нашего путешествия по-гречески поочередно именовался то как Древний Эпидавр, то как Старый. Согласитесь, это не одно и то же. А на указателе, расположенном на круговой развязке при въезде с автотрассы, первая часть названия была столько раз перемалевана с «Древний» на «Старый» и обратно, что стала абсолютно нечитаемой. Такое ощущение, что жители ежедневно переименовывают свой город в зависимости от того, с какой ноги встают.

Заинтересовавшись странным феноменом, я неоднократно расспрашивал на этот счет эпидаврийцев — так древние историки называли обитателей города — но так и не получил вразумительного ответа. Примерно половина респондентов отвечала, что почетное название Архе́а Эпи́даврос, то есть Древний Эпидавр, по праву принадлежит удаленному от моря Асклепиону, где лежат в руинах посвященные Асклепию храмы, античные лечебницы, знаменитый амфитеатр и куда толпами свозят туристов. А современный городок, стоящий на берегу, следует называть Палья Эпи́даврос или на худой конец Палеа Эпи́даврос, то есть Старый Эпидавр, что для моего уха звучит куда менее почетно.

Другая половина опрошенных возражала и настаивала на том, что это Асклепион был филиалом древнего города-порта, погребенного под современными улицами, а не наоборот.

Что же касается грекоязячной википедии, то в статье про Эпидавр говорится о том, что существует тенденция: традиционное название Палеа Эпидаврос в последнее время уступает место названию Археа Эпидаврос, однако происходит это спонтанно, поскольку никаких административных решений на сей счет принято не было.

Короче говоря, впредь облюбованный нами городок я для удобства буду называть просто Эпидавром. К слову, когда по окончании стройки я начал получать почтовую корреспонденцию, то обратил внимание на то, что мой адрес опять-таки с одинаковой частотой указывался то как Древний Эпидавр, то как Старый. В последнем названии мне почему-то упорно чудятся уничижительные нотки: старый это же вроде как поношенный или обветшалый, не так ли?

Кстати, совсем недалеко от Эпидавра находится городок под названием Новый Эпидавр. И хотя бухта, в которой он расположен, почти не уступает в красоте той, что приютила древнего тезку, особых восторгов этот новодел у меня не вызывает, равно как и у местных жителей, тысячелетиями предпочитавших селиться исключительно вблизи Асклепиона, видимо уповая на возможность в случае чего по-свойски обращаться к местным жрецам за неотложной медицинской помощью.

Гостиница Angelica Villas, где мы поселились, несмотря на демократичную цену, оказалась совершенно восхитительной. Слава богу, на этот раз заоблачный рейтинг booking.com оказался не дутым, а соответствовал действительности.

Прекрасные завтраки и живописные окрестности не обманули наших ожиданий, а вид из окна даже превзошел их. С вашего позволения, на завтраках остановлюсь подробней.

Греческий йогурт с домашним медом и прочие вкусности надлежало потреблять под открытым небом. Столы с мраморными столешницами стояли возле кишащего пчелами дерева, которое хозяйка так и называла bee tree.

Специфический аромат, источаемый этим растением, сводил с ума не только пчел, но и меня. Усыпанное мелкими желтыми цветами дерево невероятно реалистично воспроизводило густой запах несвежих портянок, чем навевало нешуточную ностальгию по утраченной молодости, проведенной на службе в советской армии.

Что интересно, пчелы при всем их количестве в интерактивные сношения с гостями категорически не вступали. Совсем другое дело кошки, числом не сильно уступавшие пчелам, — иной раз, под столом их крутились десятка два, а то и три.

Этот кошачий зоопарк порядком забавлял нас с Кузей. Вы представляете себе, как выглядит эгейская кошка? В отличие от российских пород, у эгейской совсем другие стати. Она мельче, стройнее и имеет специфический окрас. Встретить в Греции одноцветную кошку большая редкость — эгейская порода обычно окрашена в два, а то и три цвета: по белому фону разбросаны черные, рыжие, серые и прочие пятна. И, конечно, очень характерна морда — почти правильный треугольник, на котором выделяются глаза миндалевидной формы, переливающиеся всеми оттенками зеленого.

Помнится, я сразу же обратил внимание на то, что все кошки были на одно лицо, в смысле морду Тогда я не придал этому обстоятельству особого значения. Масштаб демографической кошачьей катастрофы и ее причины выяснились много позже и, как оказалось, были делом рук — по правде говоря, руки тут ни при чем, это просто идиома — маньяка-одиночки, историю которого я обязательно расскажу.

Интересно, что среди имен, которые греки дают кошкам и собакам, нередко встретишь Зевса, Геракла, а также прочих богов и героев. В то время как мы с вами, прикоснувшись к греческой мифологии, патетически устремляем взгляд в небо, грек в аналогичной ситуации может запросто глядеть под стол на какую-нибудь там Геру, хрумкающую рыбные кости.

Помимо завтраков с кошками нас чрезвычайно впечатлили окрестности: от милой церквушки, стоящей прямо у воды в дальнем углу дикой бухты, до симпатичного городка, как бы смотрящего на два моря благодаря полуострову, разрезающему его на две неравные части.

На перешейке, в самом начале этого полуострова, который местные отчего-то называют «Ниси́», то есть «остров», располагается уютный амфитеатр. В противовес Большому амфитеатру, тому, что стоит возле Асклепиона, здешний театр зовется Малым. Его мраморные скамьи смотрят прямо на лазурную гладь залива — редчайший случай для античных архитекторов, обычно упрятывавших подобные сооружения подальше от глаз, в глубину материка, видимо потакая меркантильным соображениям тогдашних антрепренеров, наперед знающих, что морские пираты вряд ли раскошелятся на входные билеты.

А еще меня, помнится, очень впечатлил погост опять-таки с видом на море, стоящий прямо на въезде в городок. Он был до того симпатичный, что я и сам бы с удовольствием забронировал местечко покомфортнее, если бы не ряд отягощающих обстоятельств.

Во-первых, неверующему на православное кладбище путь заказан. Во-вторых, процесс захоронения в Греции сильно смахивает на фильм ужасов. Можете верить, а можете нет, но по истечении трех лет останки выкапывают(!) и перекладывают в семейный склеп, а в могилу помещают следующего очередника. Вот такая добрая традиция. А теперь представьте, каково это получить мешок, громыхающий костями любимого человека! Впрочем, греки — люди с крепкими нервами, нам не чета.

В общем, подумал я, подумал и решил, что, когда придет время, я, вместо того чтобы отправиться на кладбище, предпочту развеяться. Например, над морем. Но и тут тоже не все так просто, поскольку, по настоянию Церкви, кремация в стране категорически запрещена. И куда в итоге податься бедному нехристю, совершено непонятно.

Еще одной местной достопримечательностью вполне можно посчитать и хозяйку Angelica Villas, которую, как не трудно догадаться, зовут Ангеликой. Эта невероятно энергичная женщина тянет на себе огромный воз гостиничного и всякого другого хозяйства, в то время как ее муж, как и положено настоящему греку, по большей части проводит время за просмотром спортивных трансляций, полулежа на огромном кожаном диване перед телевизором, установленным в холле. Или́ас невероятно страстный болельщик и смотрит все без разбору: бильярд, гольф, керлинг, чемпионаты по рыбной ловле нахлыстом и любые другие захватывающие состязания. Главное, чтобы там был победитель и проигравший.

Ангелика снисходительно смотрит на эту мужнину слабость, на что я не устаю указывать Кузе, разумеется, из дидактических соображений — моя жена, за редким исключением, практически не смотрит телевидение и всячески дает мне понять, что час, проведенный перед теликом, это час, выброшенный из жизни.

Справедливости ради стоит заметить, что я нынче тоже практически не смотрю телевидение, как таковое, зато с детства влюблен в кино и попросту не могу без него жить. Кузя категорически не понимает моей страсти и всячески над ней подтрунивает.

Однако же в те дни, когда начинаются трансляции турниров Большого шлема, все кардинально меняется. Забыв о лютой ненависти к ящику и отрешившись от происходящего вокруг, моя жена, словно загипнотизированный удавом кролик, способна четыре часа кряду пялиться в экран, наблюдая за скучнейшим матчем, лишь изредка и с большой неохотой отвлекаясь на удовлетворение базовых физиологических потребностей. Вот тут уж наступает мой черед исходить ядом издевательских комментариев, которые ей приходится безропотно сносить. А что вы хотели? Брак — это компромисс.

6. Инцидент с гусями

Почти сразу по приезде, едва осмотревшись, мы помчались на встречу с Брид, которая должна была показать нам кусок земли в деревеньке Колони́, минутах в двадцати езды от Эпидавра.

Участок, более чем аппетитно выглядевший на фото, в жизни оказался не менее живописным, если бы не одно маленькое «но» — в каких-то пятидесяти метрах от него обнаружилось небольшое поселение, сильно смахивающее на лагерь беженцев, состоящее из двух десятков убогих лачуг.

В ходе короткого допроса с пристрастием я вырвал у мужа Брид признание, что это цыганский табор. Вообще-то я большой поклонник цыганского пения и в юные годы с охапками цветов регулярно бегал на концерты неподражаемой Тани Филимоновой — не путать с упомянутым выше однофамильцем, заочно причисленным нами к «негодяям». Но одно дело — берущие за душу мелизмы и совсем другое — когда вплотную к твоему дому подступают обшарпанные хибары, густонаселенные людьми — как бы это помягче — без определенного рода занятий.

— А что же вы не предупредили нас об этом поселении заранее? — строго спросил я у Брид.

— А что тут такого? — изображая непонимание, переспросила шотландка. — Они же вроде как кочевники, разве не так?

— И что с того?

— Значит, рано или поздно перекочуют в другое место. Это лишь вопрос времени.

— Вы в этом уверены? — усомнился я.

— Абсолютно.

— И когда это случится?

Брид с очаровательной улыбкой пожала плечами:

— Я же не Дельфийский оракул. Но вы зря беспокоитесь, это отличное место. А главное, оно вам по деньгам. Так что погуляйте по окрестностями, оцените все «за» и «против» и после перезвоните. А сейчас, извините, нам пора возвращаться — в Толо ждет важный клиент.

Мне даже почудилось, что Брид сделала ударение на слово «важный», как бы невзначай намекая, чтобы мы не забывали о ее крылатой фразе, сказанной во время первой встречи: «Другой бюджет — другое дело». Судя по всему, в Толо шотландку уже ждал очередной «негодяй Филимонов».

Прислушавшись к совету, мы решили погулять по округе и подумать, ведь у участка был и существенный плюс: он почти вплотную подходил к берегу моря и при этом располагался на холме, что обеспечивало отличный обзор и панорамный вид на залив.

Побродив по окрестностям, мы так и не приняли никакого решения. С одной стороны, наверное, здорово каждый божий день засыпать под разудалую цыганочку, а с другой стороны, признаюсь, на душе было неспокойно. И, как оказалось, не зря.

Закончив обход, мы вернулись к машине, которую оставили рядом с табором. Тут выяснилось, что путь к автомобилю отрезала стая гусей. Зная о том, что гусь территориальное животное и к тому же совершенно бесстрашное — по телевидению как-то показали сюжет, в котором гусь прогнал со своей земли льва, — я подобрал хворостину и пошел в решительное наступление.

Гусей моя хворостина, похоже, совсем не смутила, зато она очень не понравилась обитателям табора. Словно из-под земли передо мною выросли четверо крепких мужичков, а один из них держал в руке увесистую палку, против которой моя хворостина смотрелась былинкой. Взвесив шансы, я предложил жене обойти препятствие окольным путем. По счастью, покинуть цыганскую деревню удалось живыми и невредимыми.

По дороге в Эпидавр я позвонил Брид и с легким сердцем отказался от участка, а в мыслях и от дальнейших услуг шотландки. Мы снова оказались в исходной точке.

7. Мария Каллас и арифметика по-гречески

К нашей радости, в Эпидавре нашлось свое собственное агентство недвижимости. Его хозяйка — крупногабаритная гречанка по имени Анастасия оказалась членом ККЕ — компартии Греции и убежденной коммунисткой, какими бывают только люди, не испытавшие на собственной шкуре всех прелестей жизни в государстве рабочих и крестьян. Из общения с местными у меня вообще сложилось впечатление, что марксизм-ленинизм пустил в Греции глубокие корни. Особенно ленинизм. Не зря же дружескую попойку, происходящую не в таверне, а у кого-то дома, греки до сих пор в шутку заговорщицки называют иностранным словом «йафка». Ничего не напоминает?

В общем, пришлось в срочном порядке провести краткую политинформацию. Анастасия, которую я в шутку прозвал «красным риелтором», слушала со слезами на глазах, от ужаса прикрывая руками рот. А я всего лишь честно рассказал о реальной системе распределения благ в СССР, социальных привилегиях для рядовых тружеников и прочих вещах, о которых она, усилиями советской и панкоммунистической пропаганды, имела весьма утопическое представление.

На корню разрушив все то, во что прежде верила наивная гречанка, я принялся расспрашивать Анастасию про местную недвижимость. К моему удивлению, несмотря на обилие толстых папок на стеллажах, обстановкой «красный риелтор» совершенно не владела. Я отнес это на счет ее коммунистических идеалов и извечной левацкой забавы разводить бумажную волокиту, вместо того чтобы делать дело. Тем не менее мы обменялись контактами и договорились созвониться в случае новостей.

Наслаждаясь пешими прогулками и купанием на пустынном пляже, но не забывая при этом о цели нашего приезда, мы как-то наудачу спросили хозяйку гостиницы, не продает ли кто-то дом или участок неподалеку.

Как я уже тогда смекнул, греки считают зазорным вывешивать таблички с надписью ΠΩΛΕΙΤΑΙ, что значит «Продается», а потому единственный путь добыть достоверную информацию — это опрос местных жителей. Ответ Ангелики прозвучал многообещающе:

— Мы с мужем в свое время построили и продали четыре дома. Один из них снова выставлен на продажу.

— А где он находится?

— Чуть выше гостиницы, вверх по склону.

А ведь мы там уже прогуливались, восторгаясь видом, открывающимся из небольшого кондоминиума. Неужели одна из вилл продается? Отчего мы так разволновались? Тому были свои причины. К этому моменту мы уже понимали, что купить отдельный участок нам не по силам. Дело в том, что, согласно местным порядкам, купив землю в городе или поселке, вы вправе использовать под строительство почти всю имеющуюся площадь. Но проблема в том, что так приглянувшаяся нам бухта стояла на отшибе, а по греческим законам строиться за пределами городской черты разрешено только при условии, что площадь участка не меньше сорока соток. Однако стоимость таких участков оказалось для нас совершенно непосильной. И этому тоже есть свое объяснение.

Как выяснилось, Эпидавр — весьма популярное у греков место отдыха творческой элиты. Что-то вроде Переделкина, только не сегодняшнего, а в советские годы. Родоначальницами моды на здешние дачи одновременно стали две самые известные гречанки в мире — оперная дива Мария Каллас и звезда экрана Мелина Меркури, каждая на свой лад.

Дело в том, что в Большом амфитеатре Эпидавра ежегодно проходит международный театральный фестиваль, репертуар которого поначалу состоял исключительно из классической греческой драмы. Однако с появлением в Греции оперной суперзвезды руководство фестиваля приняло решение о расширении жанровой палитры, и в самом начале шестидесятых Каллас спела тут в «Норме» Беллини, ознаменовав начало новой эры как в истории амфитеатра, так и в истории фестиваля. Затем Каллас спела в Эпидавре «Медею» Керубини, о чем наглядно свидетельствует доставшаяся мне по случаю почтовая марка, выпущенная в честь этого события.

Местные жители показывали нам дом, спрятавшийся за густой стеной сосен, где легендарная Каллас, про которую восторженные современники говорили «четыре голоса в одном горле», ежегодно отдыхала от сценических трудов. А меню одной из портовых таверн до сих пор украшает цитата, в которой дива признается в любви к Эпидавру и говорит, что это самое красивое место на земле.

Надо признать, Каллас очень много сделала для фестиваля — она дала ему статус. Чуть позже эстафету подхватила другая всемирно известная греческая актриса, звезда киноленты «Никогда по воскресеньям» Мелина Меркури — в конце семидесятых она сыграла тут в «Орестее».

По окончании актерской карьеры Меркури, став министром культуры, построила в Эпидавре дачу — скромных размеров домик у самой воды. В последующем практически все министры культуры Греции посчитали своим долгом отстроиться не где-нибудь, а в сердце всемирного театрального фестиваля, закрепив модный тренд.

После Каллас и Меркури целая куча звезд почли за честь выступить на местной сцене: Монсеррат Кабалье, Хосе Каррерас, Рудольф Нуриев, Изабелла Росселини, Хелен Миррен и многие, многие другие. К сожалению, по мере роста популярности эпидаврского фестиваля росла и стоимость недвижимости.

Кроме того, еще одной причиной высокой цены на землю стала непомерная жадность ее собственников. Я уже говорил о том, что для постройки дома за пределами городской черты необходим участок в сорок соток. При этом разрешенная площадь основания не превышает ста квадратных метров, а этажей в доме может быть не более двух. Но это по закону. Греческие девелоперы вместо одного дома общей площадью двести метров по обыкновению втыкают целых четыре дома аналогичной или даже большей площади, зарабатывая на последующей продаже вчетверо больше положенного.

Самое обидное, что проблемы с законом в итоге случаются не у прохиндея-девелопера, а у неосмотрительного покупателя, который, как правило, об этом до поры до времени не догадывается. Но беда в том, что в заповедных местах вроде Эпидавра практически вся предлагаемая недвижимость заведомо строится с такими нарушениями, и ничего поделать с этим нельзя. Вот и получается, что, продавая землю девелоперу, а заодно и любому другому, хозяин подспудно ориентируется на максимально возможную прибыль, какую теоретически возможно извлечь из его участка, если многократно наплевать на законы. Таким образом, обуреваемый жадностью продавец назначает цену, более или менее соответствующую не одному участку, а четырем. Вот такая арифметика по-гречески.

Однако, несмотря на строительный беспредел, мы все же решили осмотреть выставленный на продажу дом. А вдруг повезет? Вдруг окажется недорого?

8. Любовь с первого взгляда

В отсутствие хозяина недвижимость нам показывала Ангелика — у нее имелся запасной ключ. Это действительно оказался тот самый кондо, который мы разглядывали накануне. Четыре дома в ряд стояли немногим выше гостиницы, ровно настолько, чтобы она не портила вид. А вид с балконов открывался просто фантастический. Он был похож на вид из гостинцы, только еще лучше.

У меня перехватило дыхание. Взгляду, двигающемуся слева направо, сначала предстала лесистая гора, потом собственно городок, затем полуостров и, наконец, Саронический залив с дюжиной разбросанных по нему островов, самыми крупными из которых были Эгина и Салами́н.

Саламин? Мой бог! Это же здесь Фемистокл, решив исход всей войны, наголову разбил флот Ксеркса в знаменитом сражении, по свежим следам описанном самим Эсхилом, между прочим, участником той битвы. Перед глазами невесть откуда всплыла чудом сохранившаяся в памяти цветная иллюстрация из школьного учебника, изображающая эпохальную победу греков.

Пока я приходил в себя после ландшафтно-исторического шока, мой взгляд все скользил по заливу вправо, где потрясающую панораму продолжил величественный полуостров Мётана, с незапамятных времен служивший финикийцам военно-морской базой, а финальной точкой стала высоченная гора, замыкающая бухту. Вау!

Затем мы вернулись в гостиную. Помню, как, не в силах оторваться от пейзажа, я подумал, что отныне хочу быть, как «старик и море». Ну, тот, что у Хемингуэя, помните? Не сейчас, конечно, а когда состарюсь. И без лодки, а то меня смертельно укачивает даже в полный штиль. А в остальном хочу того же — чтоб был только я, вот это огромное окно и бесконечная синева за ним. Разумеется, придется включить в список и Кузю, но с условием, что она не станет перекрывать собою вид.

Я взглянул на жену. Стоя с открытым ртом, она, похоже, думала примерно о том же, застряв где-то на середине панорамы.

— И сколько же стоит это чудо? — затаив дыхание, спросил я.

Потрясенные как видом, так и объявленной Ангеликой ценой, как минимум вдвое превосходившей наши возможности, ни дому, ни качеству его постройки мы тогда особого внимания не уделили.

Да, по правде говоря, мы и не знали, на что нужно смотреть. Кроме квартиры у нас отродясь не водилось за душой иной недвижимости, не считая кузиного приданого в виде крохотной дачки, построенной ее родителями в одном из самых некрасивых уголков Подмосковья прямо на затопленном торфянике, за что жена ласково звала фамильную собственность «шесть соток на болоте». Помнится, в час нужды мы с трудом всучили ту развалюху по цене сильно подержанной шубы какому-то сумасшедшему энтузиасту осушения родных недр.

— Не хочешь посмотреть участки на противоположном от Нафплиона берегу залива? — спросил я после того, как мы вернулись в гостиницу и с бутылкой вина устроились на балконе.

— Знаешь, я больше ничего не хочу смотреть, — помолчав, сказала Кузя. — Я нашла все, что искала. А ты?

Я оглянулся вокруг, еще раз обвел взглядом фантастический вид на залив и понял, что моя жена абсолютно права. Сколько ни продолжай поиски, а красивее места мы все равно не найдем. Да и дело не в одной только красоте.

Как понять, что наткнулся на то самое место? Как отличить его от других? Очень просто. Точно так же, как отличаешь ото всех остальных женщину, в которую влюбился. Она единственная вызывает негу.

Вечером того же дня, сидя в таверне, на импровизированном военном совете мы постановили во что бы то ни стало побороться за Эпидавр, хотя по всему выходило что шапка была не по Сеньке. Почему мы не отступились? А вам знакомо выражение «закусить удила»? Именно это мы с Кузей и сделали, поскольку нам обоим до смерти захотелось стать частью этого райского места.

Опустошив пару графинов розового, мы решили, что ляжем костьми, но своего добьемся. Тогда мы еще не знали, сколь долгой и изнурительной окажется эта битва.

Вскоре нам посчастливилось найти еще одного грека, подвизавшегося на купле-продаже недвижимости. В отличие от «красного риелтора» он оказался куда более разбитным и даже показал нам целых три выставленных на продажу дома, не числящихся ни в одной базе данных. Как я уже говорил, у меня сложилось стойкое ощущение, что греки отчего-то стесняются самого факта, что приходится торговать родовой собственностью.

Эти дома, хотя и были по-своему интересны, тем не менее нам не подошли, поскольку либо были слишком малы, либо могли использоваться исключительно летом. Мы же решили, что дача должна быть приспособлена к круглогодичному проживанию и вмещать не только нас двоих, но и какое-то количество гостей. Да и цена, несмотря на вышеуказанные недостатки, казалась неподъемной.

Незадолго до нашего возвращения в Москву, когда мы уже потеряли всякую надежду, позвонила Анастасия и радостным голосом сообщила, что у нее для нас сюрприз — потрясающий дом, какие попадают на торги далеко не каждый год. Мы сочли это заявление грубой рекламой, но, как выяснилось позже, ошиблись. Однако все по порядку.

Как оказалось, речь шла о неухоженном с виду и небольшом по размеру доме при весьма обширном участке. Хозяйка, муж которой недавно умер, собралась съехаться с дочерью, живущей в Афинах, и только что выставила собственность на торги, да еще и в нашей бюджетной категории.

Уже первый беглый осмотр показал, что дом был построен из соплей и еще одного традиционно сопутствующего им ингредиента, столь же нетехнологичного. Но зато какой там был участок! Мама дорогая! Тридцать три сотки, засаженные оливковыми и цитрусовыми деревьями, тянулись с холма прямиком к берегу моря. Мало того, от дома, петляя между оливами, почти до самой кромки воды шла частная тропинка!

Чарующая мысль почувствовать себя «негодяями Филимоновыми» привела нас в неописуемый восторг. Да и стоимость казалась не столь астрономической по сравнению с остальными предложениями.

Сразу оговорюсь, цена была не то чтобы бросовой, а относительно доступной — нам все равно пришлось бы взять в банке ипотечный заем солидных размеров. Но в конце концов, переплывая бурную реку, вы же обычно выбираете себе ориентир несколько выше по течению, имея в виду, что вас неизбежно снесет, разве нет? Вот так и при покупке недвижимости.

Поскольку качество постройки было ниже всякой критики, мы подумали, что проще снести дом и построить новый, более просторный и надежный. Однако приглашенный для консультации специалист огорошил нас известием о том, что по закону мы не можем это сделать. Из-за того что дом и участок старые, а законы с тех пор изменились, площади в тридцать три сотки для строительства дома нынче недостаточно. Поэтому все, что нам позволено, это постепенно перебрать строение стенка за стенкой, не выходя за имеющиеся размеры.

Такой оборот нас сильно озадачил, но дал моральное право еще раз поторговаться с хозяйкой. В итоге нам удалось еще чуть-чуть приблизить мираж греческого счастья, выторговав приличную скидку. С этими цифрами уже можно было идти в банк, имея хорошие шансы на благоприятный исход переговоров.

9. Корочка на пироге

Сразу по приезде домой мы бросились собирать пакет документов, необходимый для получения банковского кредита. Буквально двумя неделями позднее, когда бумажная волокита находилась в самом разгаре, мне позвонила «красный риелтор» и сообщила, что цена, о которой мы договорились, более не устраивает хозяйку дома и что та дезавуировала выторгованную нами скидку.

Как выяснилось, отказ от достигнутых финансовых договоренностей для греков обычное дело. От этого, кстати, в свое время пострадал Генрих Шлиман. Хозяин холма, под которым скрывался ныне знаменитый на весь мир Кносский дворец, поначалу согласился на предложенную цену, но позднее прямо накануне сделки решил снова поднять стоимость. Будучи профессиональным коммерсантом, Шлиман не смог стерпеть такого вероломства и отказался от покупки, что позднее дало шанс более сговорчивому Эвансу, к слову, в отличие от немца совсем не искушенному в торговых делах, втридорога купить перспективный участок и стать первооткрывателем крито-минойского чуда. От аналогичного вероломства позднее пострадал и наш друг, также пытавшийся купить дом в Эпидавре, но всему свое время.

Кстати, у англичан на этот счет есть очень меткая пословица: promises are like pie crust, they are made to be broken. Речь о том, что обещания как корочка на пироге — хочешь не хочешь, а ее целостность приходится нарушать. Не знаю, как насчет Англии, а подход к финансовым договоренностям в Греции эта пословица отражает довольно точно.

Вернувшаяся к первоначальной отметке цена дома снова стала для нас непосильной. А тут еще грянула очередная волна кризиса, продажи недвижимости встали, и мы подумали, что если не пойдем на поводу у продавца, то, скорее всего, по весне сможем приобрести дом по более выгодной цене.

Это было трагической ошибкой. Уже через пару дней тридцать три сотки с оливами и собственной тропинкой к морю купил некий афинский инженер и, начхав на законы, снес утлое строение к чертовой матери, а на его месте возвел шикарную современную виллу.

О, если бы мы только знали, что проблему можно было решить так просто! Как же я клял собственную законопослушность! Как выяснилось, это весьма вредная черта, если живешь не в какой-нибудь там Германии или Швейцарии, а, к примеру, южнее или восточнее.

Как бы там ни было, а ничего подобного тому участку по соотношению цена-качество нам ни до, ни после этого случая даже близко не попалось. Мы еще года два продолжили упираться в ожидании подобного везения, но в итоге стало ясно, что два раза подряд в одни руки удача не выпадает и что за более скоромную недвижимость нам придется заплатить много дороже.

Понадобилось немало времени, прежде чем я смог смириться с неудачей, но делать было нечего. Народная мудрость «кто смел, тот и съел» получила самое что ни на есть наглядное подтверждение, а мы дали себе слово, что впредь будем думать и действовать быстрее.

Тот неудачный в смысле поисков жилья год оказался для меня весьма знаменательным. Сразу после фиаско с эпидаврским домом я взялся писать первую книгу. Как всегда движителем выступила Кузя. Будучи большой поклонницей детективов, она в какой-то момент принялась ныть:

— Столько книг кругом, а почитать нечего: одни и те же авторы, одни и те же сюжеты. Скукотища. А может, ты что-нибудь напишешь? У тебя же в загашнике, помнится, был какой-то детективный сценарий. Не хочешь сделать из него книжку?

И это нытье длилось довольно долго. Вы, кстати, когда-нибудь сталкивались с тем, что психологи называют эмоциональным насилием? Нет? Значит, вам крупно повезло. Так вот, по мнению ученых, в отличие от физического насилия, к которому более склонны мужчины, эмоциональное насилие — удел женщин. И я готов подписаться под каждой буквой этого тезиса, ибо Кузя — законченный эмоциональный насильник. Не стану вдаваться в подробности, просто поверьте мне на слово.

Короче, в какой-то момент я дал слабину:

— Книжку, говоришь?

— Ну да. Детектив. Представляешь, как мне будет приятно?

— Пойми, сценарий это одно, а книга — совсем другое.

— А ты попробуй, — не отставала от меня Кузя. — И потом, ты ведь уже проделал кучу работы, и эта куча почем зря пылится в столе.

— Послушай…

— Нет, это ты меня послушай. Ты целыми днями пишешь кучу заказной фигни, а родной жене, значит, сделать приятное не хочешь?

Это был классический удар ниже пояса — техника, которой моя прекрасная половина за годы нашего брака овладела прямо-таки блестяще. Хорошенько поразмыслив, я перестал упираться и решил, что и приятное жене не худо бы сделать, да и непринятый сценарий, о котором она вспомнила, по свежему прочтению показался мне вполне стоящей вещицей. Почему бы и нет?

И вот в свободное от основной работы время — мое агентство занималось организацией корпоративных событий — я без отрыва от производства уселся за письменный стол и приступил к первой главе.

Надо сказать, изложенная в сценарии идея практически не претерпела изменений. Я даже не стал менять рабочее названия Ave, Caesar! а только добавил к нему небольшое пояснение в виде подзаголовка.

Мне нравился прописанный в сценарии образ этакого парня с прибабахом — чудаковатого археолога, преподавателя университетской кафедры древней истории, который машинально отыскивает в далеком прошлом параллели любым событиям, разворачивающимся вокруг него: будь то кафедральные интриги, личная жизнь или практикумы со студентами.

Но страсть к истории не единственная «фишка» главного героя. В результате несчастного случая мой археолог приобретает невероятный дар — взяв в руки любую вещь и особым образом сосредоточившись, он способен видеть, слышать и чувствовать то, что видели, слышали и чувствовали люди, прикасавшиеся к этому предмету в прошлом.

Только представьте, какой это подарок для историка! А уж какой это простор для фантазии автора! В какой-то момент приходилось бить себя по рукам, дабы не переборщить с чертовщинкой, которой по большому счету в сценарии было совсем немного.

В общем, Кузя как всегда оказалась права, грех было не конвертировать эту изначально телевизионную историю в книгу. А вдруг издатели окажутся более сговорчивыми, чем киношники?

10. Однажды в Гаване

Взялся ли я писать только для того, чтобы потрафить жене? Боюсь, для ответа на этот вопрос мне понадобится очередное отступление. Начнем с того, что я всю сознательную жизнь пишу всякие там стишки да песенки. Класса этак с девятого. Последнее время, правда, эта преимущественно любовная лирика, видимо, в силу возраста пишется все реже, но тем не менее все-таки пишется.

Но одно дело стихи и совсем другое дело проза. Да и для молодого писателя я, прямо скажем, не так уж молод. Хотя как посмотреть. Даниэлю Дефо, например, уже стукнуло пятьдесят девять, когда он опубликовал свой первый роман, под названием «Робинзон Крузо». Неплохой дебют, согласитесь.

Не скрою, еще одним стимулом к началу литературной карьеры послужила наша идея фикс насчет покупки греческого дома. Ведь для того, чтобы жить посреди этой опьяняющей красоты — именно жить, а не изредка посещать в короткий отпускной сезон, — нужны средства. Другими словами, я всерьез задумался об удаленной работе, способной в перспективе обеспечить существование независимо от того, где ты находишься. Разумеется, я понимал, что шансы на успех невелики, ведь заработать на книгах может только популярный автор, но тем не менее решил попытать счастье.

Кроме того, в силу определенных обстоятельств я не мог рано или поздно не попробовать себя в роли писателя. Каких еще таких обстоятельств? Помните, я упоминал судьбоносное знакомство на туристической выставке, которое в итоге привело нас в Грецию? Были в моей жизни и другие встречи, окольной дорожкой приведшие меня к тому, чем я теперь занимаюсь.

Вы когда-нибудь заглядывали в микроскоп? Помню, я в детстве часами пялился в окуляр, изучая строение собственных волос или подглядывая за половой жизнью инфузорий. Родители как-то на день рождения подарили мне немецкий набор «Юный оптик», на основе которого можно было собрать либо подзорную трубу, либо микроскоп. Вдоволь наглядевшись на небо, я занялся микромиром.

Помню, как часами наблюдал за завораживающей картиной — мириады крохотных частиц, никогда не стоящих на месте, сталкиваясь между собой бесчисленное количество раз, сходились и снова разлетались в разные стороны, наглядно иллюстрируя упорядоченный хаос вселенной. Позже я узнал, что речь шла о так называемом броуновском движении. С годами я стал догадываться, что человеческая жизнь по сути то же самое броуновское движение. И наши траектории изменяются не сами по себе, а в результате столкновения с другими людьми, которые, в свою очередь, столкнувшись с нами, тоже меняют курс.

Дело было в Гаване, куда я в начале восьмидесятых был направлен в качестве переводчика. Мой тогдашний приятель Хосе Родригес Фео или попросту Пеле, с которым мы подружились, несмотря на почти сорокалетнюю разницу в возрасте, пригласил меня выпить кофе в заведении рядом с кинотеатром «Ла-Рампа». Оказалось, что Пеле не один, а с товарищем.

Незнакомец, которого безупречно воспитанный Пеле отчего-то не представил, — только озорно блеснул глазами — смешно грассировал и вообще говорил по-испански с забавным французским акцентом. Но при этом очень скоро стало ясно, что я с моим испанским — в ту пору недурным — ему и в подметки не гожусь. Незнакомец говорил медленно, казалось, с трудом подбирая слова, но зато каждое произнесенное им слово было очень точным, ярким и образным. «Надо же, шарашит как на родном, — подумал я. — И как шарашит, зараза!»

Помимо великолепного владения испанским, незнакомец оказался еще и весьма начитанным: сначала они с Пеле обсудили книгу Набокова, а затем перекинулись на Мелвилла, причем собеседник Пеле был с ним на равных. А быть на равных с колоссально эрудированным Пеле очень непросто, особенно если обсуждаешь Мелвилла. Начнем с того, что американская литература — его специализация. Будучи выходцем из семьи аристократов, Пеле, между прочим, изучал эту самую литературу не где-нибудь, а в Гарварде. К тому же Пеле написал монографию о Мелвилле и заслуженно слыл знатоком его творчества. Кроме того, он был прекрасным писателем, блестящим журналистом и весьма известным на Кубе издателем.

Это обстоятельство, однако, совсем не смутило незнакомца. Он не только не оробел в обществе маститого Пеле, но и самым наглым образом доминировал в разговоре. Каков нахал! Да что он себе позволяет, этот французишка? Помню, я в тот момент так и прозвал его про себя — El franchute.

Разговор с американской литературы постепенно перекинулся на аргентинскую. О, это мой шанс показать себя! Ну кто, скажите на милость, владеет темой лучше меня? Разве что Пеле, у которого и на этот счет имелся соответствующий диплом еще одного престижного университета. Но и мы, как говорится, не лыком шиты. А тут незнакомец и вовсе меня разозлил, отпустив нелестный комментарий в сторону Борхеса — одного из моих литературных кумиров. Такого стерпеть я не мог.

Надо сказать, что, как и положено юнцу, я в ту пору сильно переоценивал собственную эрудицию, коэффициент интеллекта и прочие качества. Как справедливо подметил Дарвин: «Невежество чаще рождает уверенность, нежели знание», а самоуверенности у молодого меня было не занимать. Любопытно, что, чуточку помудрев с годами, я пал классической жертвой так называемого эффекта Даннинга-Крюгера — это когда рост компетенции обратно пропорционален уверенности в себе, своих знаниях и силах.

К слову, эту странную закономерность подметили еще древние греки — вспомните Сократа и его «я знаю, что ничего не знаю». Впрочем, мудрость, если и снисходит на нас, то с большим опозданием, а тогда я, преисполненный молодецкого задора, с пылом кинулся доказывать французскому выскочке, как сильно он заблуждается насчет Борхеса.

Обладая в ту пору неплохой памятью, нынче почти полностью утраченной, я был способен слово в слово цитировать полюбившиеся мне места, а некоторые из рассказов знал практически наизусть.

Короче говоря, я с апломбом принялся декламировать любимые фрагменты из «Алефа» и «Вымышленных историй», тщетно взывая к литературной совести оппонента.

Куда там. Без особого интереса послушав мои разглагольствования, французишка спросил:

— А что, кроме Борхеса ты больше никого не читаешь?

— Почему же? Читаю, конечно.

— Ну и кого?

— Например, Сабато. А еще Кортасара.

— Это уже лучше. И что скажешь?

К моему стыду, в то время я еще не читал блистательную «Игру в классики», но был неплохо знаком с рассказами того же автора, многие из которых в моих глазах ничем не уступали борхесовским, о чем я и не преминул высокопарно заявить, попутно процитировав пару любимых мест. Так вышло, что в институтские годы я, по счастью, приобрел в букинистическом магазине на улице Качалова выпущенный в Буэнос-Айресе сборник новелл Кортасара, который зачитал до дыр.

Судя по выражению лица французишки, слушать дифирамбы в адрес Кортасара ему было куда приятнее, нежели про таланты Борхеса.

Войдя в раж и корча из себя заправского критика, я с умным видом принялся нести псевдоученый вздор насчет места Кортасара в латиноамериканской культуре и мировой литературе.

В разговор, давясь от смеха, — с чего бы это? — вступил Пеле:

— Начитанный парнишка, правда?

— Это я оценил, — улыбнувшись, сказал французишка, похлопал меня по плечу и спешно засобирался, сославшись на то, что состоит членом в каком-то фестивальном жюри, заседание которого вот-вот начнется. Уже через минуту-другую он покинул кафе.

— Артурито, признайся, ты ведь придуривался, верно? — справившись с душившим его смехом, спросил Пеле. — Ты же не мог его не узнать?

Пеле откинулся на спинку стула и, запрокинув голову, затрясся от хохота. Лишь в это мгновение я с ужасом осознал, что, как полный кретин, вместо того чтобы почтенно внимать одному из самых крупных интеллектуалов двадцатого века, я, надув щеки и практически не давая собеседнику раскрыть рта, рассказывал, что я думаю о Кортасаре самому Кортасару. Ну не козел ли?

Вы спросите, какого черта этот Пеле тратил свое драгоценное время на столь неблагодарный объект воспитания, как я? Не знаю. Мне кажется, у него был комплекс Пигмалиона и так и нереализованное желание передать мне часть своих бездонных знаний. А еще, думаю, Пеле подкупала моя искренняя, граничащая с сумасшествием любовь к латиноамериканской литературе. Именно поэтому он с упорством, достойным лучшего применения, щедро знакомил меня с моими кумирами, волею судеб приходившимися ему близкими друзьями или просто добрыми знакомыми — Гарсиа Маркесом, Варгасом Льосой, Отеро Сильвой и прочими столпами магического реализма и величайшими творцами своего времени.

И хотя эффект от тех незабываемых встреч оказался обратным — познакомившись с гением, раз и навсегда осознаешь собственную мелкотравчатость, — семена, которыми так настойчиво засевал мою метущуюся душу Пеле, несмотря на скудную почву и затяжную гибернацию, в конце концов каким-то чудом дали запоздалые всходы.

Надо сказать, что после того случая в кафе Пепе, памятуя о моей несообразительности, всякий раз предусмотрительно предупреждал о том, с кем именно мне предстоит познакомиться.

Напоследок замечу, что за все хорошее в жизни приходится платить и платить втридорога. Вот и те незабываемые встречи вышли мне боком. Представьте мое удивление, когда впоследствии выяснилось, что Пепе Фео, оказывается, числился в диссидентах, что весьма странно — я не припомню, чтоб мы с ним хоть раз обсуждали Фиделя или вообще говорили о политике.

Как бы там ни было, а вездесущие «комитеты защиты революции» — это что-то вроде общенациональной системы тотального стука кубинских граждан друг на друга — любезно предоставили сведения о моих знакомствах местным чекистам, а те, в свою очередь, поделились информацией с советскими коллегами. В итоге в диссиденты на всякий случай записали и меня.

И хотя Горбачев уже успел произнести слово «перестройка», незадачливого любителя магического реализма отправили на родину раньше срока, лишили желанной работы, сослали подальше от Москвы и на пять лет окружили неусыпным вниманием в виде не особо скрытной слежки, прослушивания разговоров, перлюстрации почты, регулярных доносов и многого другого, о чем сегодня и вспоминать противно. Впрочем, та самая трудная пятилетка в моей жизни заслуживает отдельной книги.

II. Дом наш!

11. Ирландское чудо

Пытаясь развеяться и позабыть о досадной неудаче с покупкой дома, мы поездили по другим странам, но все красоты мира так и не сумели затмить воспоминания об Эпидавре и о незабываемом ощущении благодати, которое снизошло там на нас обоих. Мы стали подумывать о возвращении.

Для начала в качестве разминки мы посетили еще с полдюжины греческих островов, после чего наконец посчитали процесс восстановления порванной сердечной мышцы законченным. В конце лета я связался с Ангеликой и забронировал полюбившийся нам номер.

Приехав, мы принялись выспрашивать у хозяйки о выставленной на продажу недвижимости по соседству. Оказалось, что кроме того дома, что она показывала нам двумя годами ранее, ничего нового так и не появилось. Но была и хорошая новость — хозяин существенно сбросил цену. Хм, неужели очередная волна экономического кризиса вновь обернется для нас удачей?

В ходе повторного осмотра, еще раз обозрев врезавшийся в память вид, мы наконец сосредоточились на доме. Выяснилось, что недвижимость у Ангелики первоначально приобрел некий ирландец — судя по бирке на ключе, фамилия владельца была Кейу, — однако из-за серьезной болезни кого-то из членов семьи дом вновь выставили на продажу.

Следующим покупателем стал нынешний владелец, тоже ирландец по имени Даниэль Форде. Как оказалось, ему же принадлежит еще один дом в этом кондоминиуме. А еще, как сообщила обожающая сплетни Ангелика, у Форде, с которым она была на короткой ноге и звала попросту Дэном, кроме двух домов в Эпидавре имелись три дома в Испании, два в Эмиратах, несколько в Ирландии и несколько где-то там еще.

— А чем занимается этот Дэн? — поинтересовался я.

— Он хозяин бара.

— Видимо, речь идет о какой-то разветвленной международной сети, верно? — уточнила Кузя.

— Нет, отчего же? У Дэна один-единственный бар.

— Как? Всего один? И где же он находится?

— В Корке, где живет семья Дэна.

На лице жены отразилось замешательство. Как я понял, она, как и положено профессиональному математику, грубо оценив совокупную стоимость принадлежащей Форде многомиллионной недвижимости, принялась подсчитывать в уме, сколько же пинт эля и бутылок виски нужно было выпить посетителям, чтобы принести бармену такое состояние.

Результаты этих вычислений привели к парадоксальному выводу: по сравнению с ирландцами нас — русских, абсолютно незаслуженно подозреваемых в чрезмерной любви к алкоголю, по всей справедливости следует причислить к трезвенникам.

Судите сами. Начнем с того, что даже в Москве с ее тринадцатью миллионами человек — и это не считая толпы мигрантов — хороший бармен на неплохой автомобиль и съемную хату еще заработает, а вот на десять вилл за рубежом навряд ли. А потом, в отличие от Москвы, население крохотного Корка составляет всего двести тысяч человек!

Последний аргумент заставил нас до крайности зауважать ирландцев вообще и жителей Корка в частности. Мы даже решили как-нибудь посетить этот город и обязательно зайти в принадлежащий Дэну бар, дабы своими глазами стать свидетелями происходящего там чуда.

Стоит ли удивляться тому, что в День святого Патрика все ирландцы до единого в порыве самоидентификации рядятся в зеленые одежды, являя миру истинное лицо нации — зеленых человечков, словно сошедших с иллюстрации из медицинской энциклопедии к статье, описывающей клинические проявления delirium tremens[1].

Осмотр дома произвел смешанное впечатление. Мраморные полы внутри и на балконах, а также общая планировка комнат в целом выглядели недурно, зато очень расстроили санузлы — их было намного больше, чем нужно, и все крохотные.

Размер санузлов в Греции — это отдельная тема. Даже в больших и просторных домах ванные и туалеты всегда невероятно тесные. Такое ощущение, что когда подходит время справить нужду, греков повально поражает боязнь открытых пространств, и потому адекватно откликнуться на зов природы возможно, только запершись в крохотной каморке.

А еще все кругом, похоже, страдают хроническим недержанием и оттого встраивают такое невероятное число туалетов, чтобы, когда припрет, до любого из них можно было добраться в один-два прыжка.

К слову, на число туалетов стоит попенять и местным властям, регулирующим сдачу недвижимости внаем и зачем-то на уровне закона требующим обустроить санузел при каждой спальне. А кому же не хочется подстраховаться и заранее подготовить дом к сдаче?

Кроме численности санузлов и их размеров, сильно смутил выбор ирландцами отделочных материалов. Думается, что даже если объявить всемирный конкурс с приличным призовым фондом на худший дизайн туалета, то ни один из соискателей, скорее всего, не перебил бы донельзя депрессивные, темно-бурые тона плитки с пятнистым узором. Причем эти пятна более чем реалистично имитировали потеки крови. В итоге ванные, туалеты и кухня смотрелись не просто убого, а здорово смахивали на съемочную площадку очередного сиквела «Техасской резни бензопилой». Впрочем, не зная, какую цену объявит хозяин, мы, наученные предыдущим опытом, не стали ни сильно вдаваться в детали, ни особо расстраиваться — а вдруг зря?

Наши сомнения попыталась развеять Ангелика:

— Этот дом построили мы с Илиасом. Как для себя делали. Качество постройки — лучше не придумаешь. А материалы! Да вы только взгляните на эти дверные ручки! Я их лично выбирала. Правда, классные?

— О, да! — выдавил я из вежливости, про себя рассудив, что замена ручек, сильно отдававших заводской общагой, — дело пустяшное.

Ангелика с гордостью обвела взглядом самолично возведенный объект:

— Тут всего и делов-то: отполировать полы и можно завозить мебель. И все, финиш!

Я почему-то в правоте этих слов сразу засомневался, но на всякий случай кивнул.

Во время телефонных переговоров Дэн почти вдвое сократил свои аппетиты по сравнению с предыдущей ценой, озвученной нам двумя годами ранее. Однако было все равно дороговато, и я честно сказал, что хоть нам и понравилось, цену мы по-прежнему осилить не можем, а потому осмотрим альтернативные предложения. А они действительно появились. Мы нашли очень красивую виллу рядом с морем, абсолютно не нуждающуюся в ремонте. Купил и живи. Одна беда — дом располагался в тридцати минутах езды от Эпидавра.

Помню, я долго пребывал в сомнениях. Полчаса езды? А как же хвалы Миллера здешним красотам и его проникновенные слова про то, что это «чаша, из которой пьешь чистый дух»? Что, если в том месте, где стоит понравившаяся нам вилла, «чистый дух» не наливают? Что, если туда не долетают и загадочные «крылатые создания, которые кружат, распевая песни», что тогда? Имелся и еще один недостаток: место оказалось куда более диким — всего одна таверна. Какой ужас, это же полное отсутствие гастрономической вариативности!

Тем не менее появление реальной альтернативы существенно укрепило нашу переговорную позицию. Набравшись наглости, я тут же перезвонил Дэну и потребовал еще большую скидку. К моему удивлению, ирландец не послал меня куда подальше, а пообещал подумать до завтра. Дело принимало интересный оборот.

Днем позже Дэн Форде позвонил сам и сообщил, что согласен на мои условия. Сразу после окончания разговора мы с Кузей не мешкая отправились в таверну и на радостях наклюкались, что неудивительно, ведь мы еще никогда не были так близки к тому, чтобы воплотить мечту, временами казавшуюся недостижимой.

12. Купить то, чего нет

Для оформления сделки нам срочно понадобился юрист, желательно честный и толковый, да еще говорящий по-английски. Понимая, что в живой природе искомое сочетание водится чрезвычайно редко, мы призадумались, но затем вспомнили о голландце Маринусе, том самом, что пытался подыскать для нас варианты жилья. Он уже купил дом, а значит, прошел тот же путь, что предстоит нам. Кто-то же ему помог?

Маринус любезно снабдил нас контактами своего юриста с офисом в Нафплионе и дал ему прекрасные рекомендации. Так мы познакомились с Костасом Хелиотисом.

Симпатичный, словоохотливый Хелиотис оказался для нас настоящей находкой. Отучившись на юриста в Мюнхене, Костас не то чтобы прямо-таки переродился в немца, но тем не менее позаимствовал у своих преподавателей некоторые весьма полезные черты. Начнем с того, что он исправно отвечал на электронные письма. К моменту встречи с Хелиотисом я уже имел солидный опыт переписки с греческими корреспондентами и привык к, мягко говоря, ненапряженному графику документооборота — ответ на письмо, посланное в понедельник, в лучшем случае приходил не раньше понедельника следующей недели. А этот парень отвечал в тот же день!

Вторым достоинством Хелиотиса была почти что немецкая пунктуальность. Верите или нет, но, назначая вам встречу, скажем, на десять ноль-ноль утра, греки на самом деле имеют в виду только одно — раньше этого времени приходить не имеет смысла. А вот вопрос, когда же все-таки стоит появиться, остается открытым, и всякий толкует его на свой лад.

Человек воспитанный и по местным меркам пунктуальный опоздает на полчаса-час или около того, среднестатистический грек задержится часа на два-три, а невежа не придет вовсе. Но что любопытно, никто из троих не позвонит и не предупредит о задержке или изменении планов.

Если подумать, то греки ведь не случайно в прошлом дали миру так много величайших мыслителей. Даже сегодня на бытовом уровне они на голову превосходят мудростью любую другую нацию. Судите сами: даже не особо продвинутый в фундаментальной науке маляр или сантехник, с которыми вы опрометчиво договорились о встрече в конкретный час, способны играючи взять в руки пространственно-временной континуум — вещь малопонятную даже для нобелевских лауреатов — и с дерзостью Эйнштейна отломать на фиг вторую половину конструкции. И нет проблем! А недоумки вроде нас только и могут, что извиняющимся тоном нести всякую ерунду про автомобильные пробки, сломавшийся будильник или застрявший лифт.

Только не подумайте, что я дурно отношусь к грекам. Я питаю к ним самые нежные чувства. И вообще, как говорил английский писатель Рекс Уорнер: «Если вы не любите греков, вы неспособны полюбить ничего другого».

И ради бога не обманывайтесь насчет того, что я тут, дескать, критикую местные обычаи. Наоборот, я с удовольствием под них подстраиваюсь, в этом-то весь смысл. Проживать не одну, а две жизни одновременно — план, о котором я упоминал в самом начале, — можно, только если ты полностью меняешь привычные модели поведения и целиком растворяешься в новой действительности, не пытаясь перестроить ее под себя.

Однако вернемся к достоинствам Хелиотиса. Кроме немецкого, он прекрасно владеет английским, что очень ценно. Не знаю, как вы, а я чувствую себя намного увереннее, если ясно и в подробностях понимаю то, что подписываю. А разобраться в греческих законах самостоятельно практически невозможно. Дело в том, что кроме чисто правовых моментов существует еще одна сложность: огромное количество юридических текстов написано на кафарёвусе — искусственном языке, основанном на древнегреческой грамматике, но включающем современную лексику. И хотя кафаревусу официально отменили еще в 1982 году, ею по инерции какое-то время еще продолжали пользоваться при составлении официальных документов. А потому в деле изучения законодательной базы лучше положиться на специально обученного человека.

И наконец, что немаловажно, Хелиотис по совместительству оказался еще и вице-мэром Нафплиона. Какой полезный человек!

Тщательно изучив документы продавца, юрист тут же нас огорошил:

— А вы знаете, что по бумагам, вы покупаете не отдельно стоящий дом, а два смежных таунхауса?

— Каких таких таунхауса? — обалдели мы. — Их же не существует!

А юрист невозмутимо продолжил:

— И вашу будущую недвижимость предстоит легализовать.

— Но как это можно сделать?

Словоохотливый Хелиотис на этот раз ответил со спартанской лаконичностью:

— За деньги.

— Снова платить?!

Поскольку вопрос был риторическим, юрист оставил его без ответа. Увидев, что мы здорово опечалились, Хелиотис попытался нас успокоить, рассказав, что и сам живет в четырехсотлетием доме, с кучей нелегальных переделок и не переживает по этому поводу. Еще бы, не знаю, как в Греции, а у нас на родине замглавы городской администрации, вроде Хелиотиса, и не то может себе позволить.

В телефонном разговоре я набросился на Дэна с вопросом, почему он не предупредил о том, что дом нелегален. Для ирландца новость про таунхаусы, похоже, тоже стала неожиданностью. Почему я не обратился с аналогичным вопросом к Илиасу с Ангеликой? Ну, хотя бы уже потому, что они из приличия должны были сами давно рассказать мне о реальном положении вещей.

Была, однако, у этой неприятной истории и полезная сторона: поняв, что в Греции мелкий, а местами и крупный обман столь же обычный инструмент делового общения в строительной сфере, как и у нас на родине, мы скорректировали подход и впредь все бумажки стали рассматривать, что называется, через лупу.

Кроме того, мы еще раз тщательно осмотрели нашу будущую недвижимость. Оказалось, что, несмотря на пятилетний возраст, в доме никто никогда не жил. Тогда мы еще не знали, что это очень вредно для коммуникаций и не только для них. Также мы обратили внимание на то, что одно окно было разбито, а остальные открывались и закрывались с большим трудом. Однако Ангелика успокоила нас, сообщив, что оконная мастерская находится прямо в поселке и мелкий ремонт обойдется нам в сущие копейки. Мы с готовностью ей поверили, тем более, что если ценой немалых усилий окна все же удавалось растворить, открывавшийся пейзаж мог запросто свести с ума куда менее чувствительную натуру, чем какой-нибудь там завзятый эллинофил вроде Миллера или Фаулза.

А еще мы повнимательнее пригляделись к домам соседей. Наш юрист был прав: при ближайшем рассмотрении оказалось, что в округе, судя по всему, не было ни одного сооружения, возведенного без каких-либо нарушений. К слову, законы в части строительства с тех пор существенно ужесточились, а в то время, когда мы только-только готовились к сделке, покупатель греческой недвижимости был абсолютно незащищен. Хотя, признаю, в одном окопе с Хелнотисом стало как-то поспокойнее.

13. Сделка

Договорившись об условиях сделки, мы улетели в Москву. Поскольку имеющихся у нас денег катастрофически не хватало, надо было срочно — пока ирландец не дай бог не передумал — получить добро от банка на внушительный заем, рассчитанный на пяти-, а то и семилетнее погашение. Помните, я в самом начале упомянул нашего друга Женю, из расчетов которого следовало, что если с умом сдать греческую недвижимость в аренду, она, как заведенная, будет всю жизнь работать на нас, с первого же дня принося деньги на погашение процентов по кредиту? Так вот, в реальной жизни все строго наоборот. Это нам самим отныне предстоит горбатиться чуть ли не до гробовой доски, оплачивая эту бесконечно долгую ипотеку.

Кредит удалось получить только под залог квартиры. Другими словами, случись что, у нас есть шансы остаться и без дачи, и без московского жилья — натурально на улице. Впрочем, нас и это не остановило.

Суету с ипотекой приходилось сочетать с беготней по клиентам и работой над книгой, которая уже подходила к концу. Вычитав законченный роман, я вручил рукопись Кузе и с трепетом стал ожидать ее рецензии. Рецензия оказалась положительной.

— А ну быстро пиши продолжение. Хочу знать, что будет дальше.

Как и велено, я сел выдумывать сиквел, а первую книгу амбициозно отправил в крупнейшее издательство, благо был шапочно знаком с одним из редакторов.

Что касается второй книги, то ее идея выросла не на пустом месте. Я как раз закончил читать Плиния-старшего и находился под впечатлением от его восторженных описаний шедевров античной живописи, ни один из которых до нас, к сожалению, не дошел. Вот я и подумал: а что, если одна из этих гениальных картин, упомянутых Плинием, дожила до наших дней? Только представьте, сколь ценной она бы оказалась!

Скажете, такое невозможно? Поспорю. В конце концов, ведь сохранились же благодаря сухому климату пустыни так называемые фаюмские портреты? А ведь их возраст вполне сравним с возрастом творений великих античных художников. Оставалось только прописать интригу, но когда у тебя в руках такая шикарная идея, все остальное — мелочи.

На ипотечные хлопоты ушел целый месяц. Наконец деньги были получены, и мы с ирландцем договорились о встрече в Эпидавре в середине октября.

Забегая вперед, скажу, что Дэн оказался опытным коммерсантом — он единственный из продавцов проинтуичил, что если не продать сейчас, то следующего шанса придется ждать несколько лет. В итоге все продавцы-греки момент упустили, а Дэн умудрился продать оба своих дома, а затем весьма выгодно скупить недвижимость у себя на родине, где по причине кризиса тех дней приобрел ее по бросовой цене. Получилось, что в результате гибкости Дэна выиграли и мы, и он сам — классический win-win.

Накануне сделки мы встретились с Дэном Форде и его женой-американкой в холле гостиницы Angelica Villas. Ирландец оказался весьма крупным мужчиной с донельзя мрачным лицом. Столкнись с таким ночью на безлюдной улице, невольно захочешь перейти на другую сторону. Я даже предположил, что секрет финансового успеха Дэна, возможно, кроется в том, что он здорово сэкономил на вышибалах.

Морально готовя нас к назначенной на утро сделке, Дэн предупредил, что будет «очень жестко себя вести по отношению к мистеру Хелиотису», и просил, чтобы мы не принимали это на свой счет.

Встревоженный и заинтригованный одновременно, я дурно спал в ту ночь. Буйное воображение одну за другой подсовывало мне в снах кровавые сцены насилия, в каждой из которых здоровяк Дэн Форде, приводя в исполнение свою угрозу, более чем «жестко» вел себя по отношению к Хелиотису, рост которого, кстати, вместе с каблуками метр шестьдесят, не больше.

Утром, охваченный нехорошими предчувствиями, я зашел в кабинет к Хелиотису с тяжелым сердцем. Окинув вице-мэра сочувственным взглядом, я занял место в кресле.

Поскольку Греция, как и вся Южная Европа, живет по принципу, метко подмеченному еще Джеймсом Брауном в песне This is a manfs world, мы с Дэном подсели к столу Хелиотиса, а женщины скромно устроились на диване поодаль. По большому счету на моем месте должна была сидеть Кузя, сделавшая много больше, для того чтобы эта сделка состоялась, и гораздо лучше понимающая в финансовых делах, но в Греции подобный расклад был бы воспринят как моветон и вызов общественным устоям.

Дэн Форде, похоже, приготовившись выполнить вчерашнее обещание, вплотную придвинулся к столу и угрожающе навис над хозяином кабинета.

— Мистер Хелиотис, — грозным голосом начал он, — я до сих пор так и не понял, как вы намереваетесь обеспечить оговоренный нами порядок расчетов?

Хелиотис, мгновенно сориентировавшись в ситуации, похлопал нависшего над ним ирландца по плечу и проникновенно шепнул ему на ухо:

— Все под контролем.

Примерно таким же тоном бригадир залётных шабашников на любой вопрос озабоченного заказчика отвечает стандартной фразой: «Не боись, хозяин». Как ни удивительно, но в случае с Дэном этот старый трюк прекрасно сработал. Ирландец тут же сдулся и впоследствии почти не задавал вопросов.

Подписав бумаги, мы уже через полчаса отправились в банк, где Хелиотис ловко разрулил все возникшие по ходу дела финансовые вопросы, сдержав слово, данное Форде. А мы с Кузей, вернувшись в Эпидавр, не заезжая в гостиницу, отправились в таверну отпраздновать эпохальное для нас событие — у нас появился греческий дом.

Кстати, уже давно пора упомянуть о злачных местах Эпидавра — некоторые здешние таверны чрезвычайно хороши. Начну с тех, что работают только в сезон и закрываются на зиму. Ближайшее к нашему дому заведение — до него десять минут пешком — называется «Калогерикон», что означает «Приют монахов». Как явствует из названия, здание, где расположилась таверна, в старину служило монашеским приютом. Сам же дом стоит у старой дороги, а столы, как водится у греков, разместились прямо в саду среди фруктовых деревьев.

Кухня заведения столь разительно отличается от привычного нам стандартного туристского набора, что вначале мы по наивности посчитали ее этаким гастрономическим фьюжном, приготовленным на основе греческих блюд.

При этом «фьюжн» показался нам чрезвычайно вкусным. Впоследствии выяснилось, как сильно мы заблуждались. Оказалось, что Панайота — хозяйка заведения, она же повариха — готовит исключительно по старинным рецептам пелопоннесской кухни, чураясь всякой туристской клюквы.

Поэтому бывают вечера, когда в этой таверне, несмотря на то что она отстоит от городка на два километра, не сыщешь ни одного свободного места. Еще бы, трудно представить себе нечто более прекрасное, чем изысканная Панайотина еда вкупе с россыпью звезд над головой, пением цикад и урчанием притаверничных кошек.

Любопытно, что хотя мы с Кузей давно поняли ошибку, допущенную при классификации этого ни на что не похожего заведения, мы тем не менее продолжаем по привычке называть таверну «Фьюжном» — для краткости.

Прислуживает посетителям степенный муж хозяйки, которого зовут Тасос. Изучив наши вкусы, он уже не тратит время на пустое перечисление того, что сегодня есть на кухне, а сразу несет то, что мы любим. Тасос вообще избегает как лишних слов, так и движений.

Между прочим, Панайота работает учительницей в начальной школе Эпидавра, и бывшие ученики в разгар сезона по очереди помогают ей накрывать столы и убирать посуду. А если заданный хозяйке вопрос требует развернутого ответа — к примеру, вы спросили ее о рецепте, — Панайота из поварихи на глазах преображается в училку. Одернув платье и упершись ладонями в стол, она мгновенно меняет тембр голоса и увеличивает его громкость, так, чтобы было слышно не только вам, но и всему остальному «классу».

А какие у Панайоты десерты! Лично я с ума схожу по йогурту, приправленному домашним вареньем из цедры бергамота. Это что-то с чем-то!

Публика в «Калогериконе» тоже весьма примечательная. В разгар театрального фестиваля артисты по окончании спектаклей бронируют тут столы, чтобы отпраздновать успешное окончание гастролей, предоставляя дачникам прекрасную возможность поглазеть на заезжих знаменитостей от популярных греческих артистов до мегазвезд Голливуда вроде Тома Хэнкса или Итана Хоука.

Ради бога не думайте, что я падок на великосветское общество — не для того мы забились в деревенскую глушь, — лишь замечу, что театральный фестиваль и связанный с ним бум культурных событий вносит приятное разнообразие в тихую жизнь нашего захолустья.

Да, чуть не забыл, у Панайоты всегда прекрасное вино. Я имею в виду в розлив. Ну вы же не станете в греческой таверне просить винную карту? Это будет уже не таверна, а черт-те что. В аутентичных заведениях принято заказывать вино исключительно графинами. По этому поводу вино не всегда соответствует уровню еды. Рецепт простой: по возможности избегать красного — с ним обмишулиться легче всего. То есть на Пелопоннесе, конечно, есть приличный красный виноград, например, ксиномавро, айорги́тико и некоторые другие сорта, но в тавернах отчего-то в качестве красного по грузинскому обычаю зачастую предлагаются напитки, еще не успевшие толком стать вином.

Зато ситуация с белым и розовым куда благоприятнее. Абсолютно лучшим пелопоннесским белым, причем с большим отрывом от конкурентов, я бы назвал мосхофи́леро. Исторически это эндемик полуострова, точнее, его северной части. Вот его-то и стоит заказать.

Начнем с цвета, что варьируется от желтого до зеленоватого и потрясающее смотрится в бокале, особенно в закатные часы. А букет! В зависимости от места сбора, в этом вине может присутствовать аромат розы, нотки апельсина, груши и даже земляники. Разумеется, мосхофи́леро мосхофилеру рознь, но в целом это беспроигрышный выбор. Почему это я вдруг так разволновался на винную тему? А дело в том, что из всех известных мне заведений лучшее разливное мосхофи́леро подают именно в «Калогериконе». Ясное дело, имя своего поставщика ни Тасос, ни Панайота не выдают.

14. Смотритель в придачу

Вас, верно, мучит вопрос, почему я ни словом не обмолвился о препонах, чинимых иностранцу греческой бюрократией на пути к вожделенному праву собственности? Прочитав книгу осевшего в Афинах англичанина под названием «Как выжить в условиях греческого бюрократизма», мы с Кузей загодя морально приготовились к суровым испытаниям, но на деле оказалось, что греческие чиновники в сравнении с их российскими коллегами — что малое дитя против разбойника с большой дороги. Смех на палочке да и только.

Все справки от государственных и прочих структур мы получили мгновенно и совершенно бесплатно, безо всяких там пресловутых «факелаки» — так греки называют взятку чиновнику. Дословно «факелаки» означает «конвертик», хотя, разумеется, способов дать на лапу великое множество.

Справедливости ради предположу, что относительное отсутствие бумажной волокиты в сделках с недвижимостью отчасти объясняется тем, что большую часть взаимодействия с госорганами в Греции, как и почти повсюду в Европе, берет на себя нанятый вами юрист.

Вдобавок к дому, купленному у ирландца, придавался еще и смотритель, также выполнявший обязанности садовника. Звали его Костас Параскевопулос. А надо сказать, что Костасов в Греции не меньше, чем в Бразилии донов Педро или в Испании парней по имени Пако — это уменьшительно-ласкательное от Франсиско.

У Хемингуэя есть рассказ, в котором один испанец, приехавший в Мадрид в поисках сына, опрометчиво поместил в столичной газете вот такое объявление: «Пако жду тебя в отеле Монтана вторник двенадцать все простил папа». В итоге папаше пришлось прибегнуть к помощи жандармов, чтобы разогнать собравшуюся у гостиницы многотысячную толпу.

Короче говоря, с Костасами в Греции та же фигня. Слава богу, у нашего смотрителя есть еще и фамилия. Если попытаться перевести ее на русский, получится что-то похожее на Пятницкий. Мы поначалу так и прозвали его промеж себя, но впоследствии с подачи Дефо остановились на хрестоматийном варианте Пятница. Как показал последующий опыт, в нашей греческой драме Пятнице была уготована одна из ведущих ролей.

Перед отъездом в Москву, обсуждая, кому поручить грядущий ремонт, и наивно полагая, что он будет кратковременным, мы подумали, что оплошности, совершенные строителями-селянами, может исправить только настоящий профи.

Поиски, как обычно, привели нас к Ангелике. Оказалось, что ее родная сестра Феофания, которую все звали Фани́, отучившись во Франции, где получила диплом дизайнера, собрала бригаду рабочих и выполняет заказы по обустройству жилья.

Собственно дизайнер был нам не нужен, ибо самая приятная часть греческой эпопеи как раз и заключалась в том, чтобы самим решить, как обиходить каждый квадратный метр, с наслаждением продумывая всякие мелочи. А вот для исполнения технической части были нужны рабочие руки, желательно произрастающие из правильного места, и знающий свое дело руководитель.

В отличие от России, в Греции найти полноценную бригаду, способную сделать ремонт под ключ, невероятно сложно. Тут, как, видимо, и везде в Европе, не существует специалистов широкого профиля. Другими словами, человек обычно обучается какой-то одной профессии, например ремеслу маляра или каменщика, и никакая сила во вселенной не заставит его освоить смежную специальность. И уж тем более никакой уважающий себя маляр даже в интересах бизнеса не станет на постоянной основе смыкаться с каким-нибудь там каменщиком в одну команду. Собрать их всех можно только одним способом — с помощью некоего прораба, приходящегося кому-то из рабочих другом, кому-то сватом, кому-то братом и так далее. В общем, мы вызвали Фани и показали ей наши ужасные санузлы, пребывая в твердой уверенности, что это наша единственная проблема.

Осмотрев ванные и туалеты, Фани подтвердила понимание стоящей перед ней задачи, но про цену отвечать отказалась, сославшись на необходимость все тщательно рассчитать, дабы не остаться внакладе. Нам такой подход показался разумным.

Месяца через два, ближе к Новому году я получил от Фани электронное письмо с указанием цены и сроков работ. И если сроки были вполне приемлемы, то цена неприятно поразила. Она была астрономической даже по московским меркам.

Одним из побочных эффектов глобализации стал следующий: греки, не долго думая, взяли и скопировали прейскуранты немецких да французских коллег, закрепив их в собственных профсоюзных расценках. И в отличие от таджикских, узбекских и прочих шабашников, ни на какие переговоры не идут. Мало того, как выяснилось, в отличие от той же Германии, Франции и России, в Греции не существует такого понятия, как гарантия на выполненные работы. Ну вот нету и все. Другими словами, если уже назавтра свежепокрашенная стена облупится, это ваша проблема, а маляр тут ни при чем.

Тем временем пришел ответ от редактора издательства, прочитавшего Ave, Caesar! Дословно он был следующим: «Это нужно печатать!»

О боже, моя книга понравилась! Такое известие просто нельзя было не отпраздновать, и мы устроили по этому поводу семейное торжество, как положено, сопровождавшееся обжорством и обильными возлияниями.

Щедро раздавая посулы будущего успеха, издательство предложило мне незамедлительно написать продолжение как непременное условие публикации первой части. Мне доходчиво объяснили, что даже появись сегодня новая Агата Кристи и напиши она всего одну книгу, никаких шансов достучаться до российского читателя у нее нет — нынче печатают только «серийных авторов». Ладно, подумал я, будет вам продолжение, тем более что я уже начал над ним работать.

Окрыленный этой иллюзорной востребованностью, я с удвоенной энергией засел за новую книгу, в то время все еще пребывающую на стадии плана. Почему я так медлил с началом? Дело в том, что составление плана — моя любимая часть писательской работы. Я называю это «плести интригу». В самом деле, нет ничего приятнее, чем чистое творчество, когда ты фонтанируешь идеями и образами, не отвлекаясь на тщательный подбор слов, логику мысли и другую малокреативную ерунду.

Это так же прекрасно, как, сидя у себя дома на любимом диване, а не где-нибудь в душной студии, сочинять новые мелодии и стихи, не зацикливаясь на последующей аранжировке, обработке записанных треков компрессорами да эквалайзерами и прочей рутине музыкального постпроизводства. Благодать, одним словом.

Тот Новый год выдался на редкость веселым и счастливым. По сложившейся традиции любимый праздник отмечали на даче у друзей. Звеня бокалами и треща хлопушками, мы с Кузей с улыбкой вспоминали о том, как ровно год назад, здесь же, заслышав бой курантов, оба, не сговариваясь, загадали одно и то же желание, а именно: «домик у моря». По правде говоря, это желание мы синхронно загадывали уже не один год подряд, но от этого его исполнение стало еще более приятным.

О, как чертовски здорово, захмелев от счастья и шампанского, предаваться грезам! Что принесет нам следующий год? Ведь с появлением долгожданной греческой дачи мечтать, кажется, уже больше не о чем. Всего-то и остается, что совсем чуть-чуть эту дачу подмарафетить. Но и тут мы, похоже, обойдемся малой кровью, поскольку дом, можно сказать, новый и в нем никто никогда не жил. А раз так, то это не ремонт, а плевое дело.

III. Год первый: Поэтажный план рая

15. Побочный эффект дружбы

В начале февраля я снова на неделю заселился в гостиницу к Ангелике, чтобы лично присутствовать при начале работ, которые, по заверениям Фани, должны были закончиться через месяц. Если бы я тогда знал, что наш ремонт на самом деле растянется больше чем на пять лет, то еще в день приезда, не раздумывая, уплыл бы как можно дальше в ледяное море в тайной надежде на то, что смерть от переохлаждения наступит быстрее, чем собственно утопление.

Еще не ведая масштаба грядущей трагедии и наивно веря в лучшее, я принялся надзирать за Фани, в свою очередь надзиравшей за рабочими. По плану, для начала предстояло сбить старую плитку. Вообще-то плитка была совершенно новая, — муха не сидела, — но, как я уже говорил, выглядела устрашающе, словно декорация к фильму ужасов, нарочно уделанная бутафорской кровью.

После того как санузлы обрели свой первозданный бетонный вид, наступил ответственный момент выбора нового отделочного материала. Поскольку мрамор в Греции в целом дешевле керамической плитки, я решил на нем и остановиться. Предварительно разузнав рыночные цены, я попросил Фани рекомендовать мне качественного и недорогого поставщика. В ответ та не только дала координаты, но и любезно согласилась сопроводить меня на одну из фабрик.

Просмотрев образцы мрамора, представленные в выставочном зале, я выбрал светло-серый для стен и бежевый с серыми прожилками для пола. Тут подошел сын хозяина фабрики, как оказалось, старый друг Фани. Они горячо расцеловались. Друг Фани? Хм, это может оказаться очень кстати. Есть шанс получить хорошую скидку.

Поскольку образцы не имели ценников, я сообщил нужное мне количество квадратных метров и попросил обсчитать заказ. Сумма меня обескуражила, она более чем вдвое превосходила предварительно разведанную мною рыночную цену. Может, я выбрал какой-то чрезвычайно редкий, а потому дорогой сорт мрамора? Непохоже, ведь ровно таким же материалом, который, как я уже знал, добывают здесь же на Пелопоннесе из недр горы Ди́дима, отделаны ванные комнаты в нескольких домах, которые мы осмотрели, прежде чем остановились на Эпидавре. Все остальное в тех домах, в отличие от плитки в санузлах, выглядело весьма бюджетно, из чего я заключил, что и мрамор, несмотря на свою природную красоту, тоже должен быть недорогим.

Я обратился за советом к Фани. Ее ответ меня удивил:

— Если вам говорят, что это столько стоит, значит, столько оно и стоит.

Странно как-то. Мы же в Греции, где по идее, как на базаре, все торгуемо. Почему же цены на мрамор являются исключением?

Поскольку от Фани, несмотря на близкое знакомство с хозяином, не было никакой пользы, я попытался торговаться сам. Однако продавец не желал уступать ни копейки. Поняв, что трачу время впустую, я вернул образцы и попрощался. Насупленная Фани последовала за мной.

А дальше началось самое интересное. Выйдя из ворот, я заметил, что на противоположной стороне дороги — метрах в пятидесяти, а то и меньше — стоит еще одна фабрика, только больше размером.

— А почему бы нам не попытать счастья напротив? — спросил я Фани.

— Это без меня, — неожиданно ответила она, села в машину и укатила, по виду очень недовольная тем, что оказала мне огромную любезность, а я, понимаете ли, закочевряжился почем зря. Чудно, однако.

Я перешел дорогу и попал в очередной выставочный зал. Образцов тут было намного больше, но я все равно остановился на так понравившихся мне местных сортах мрамора — бежевом и сером. И, о чудо, объявленная цена оказалась в два раза ниже!

— Можете еще немного скинуть?

— Пожалуйста.

— А еще чуть-чуть?

— Мм, ну хорошо.

Не веря своему счастью и сэкономив изрядную сумму, я сделал заказ и уже собирался уходить, но потом все же решил задать хозяину мучивший меня вопрос:

— Скажите, а почему цены конкурента напротив столь высоки по сравнению с вашими?

Мужчина пожал плечами, будто извиняясь за соседа:

— Пока отец не отошел от дел, все было нормально. А когда к рулю встал сын, все загнулось. Как вы уже заметили, коммерсант он неважнецкий. — И повеселев, добавил: — Зато мы теперь процветаем!

При следующей встрече я радостно сообщил Фани, что нашел мрамор по сходной цене, а заодно попенял ей на то, что это произошло не благодаря ее помощи, а, скорее, вопреки, и без обиняков спросил, почему она отказалась идти со мной на другую фабрику.

— Продавец, к которому я вас возила, мой одноклассник и друг, поэтому я никак не могла пойти с вами к его более дешевому конкуренту.

У меня отвисла челюсть.

— Так вы знали, что тот же самый мрамор в другом месте можно купить дешевле?

— Разумеется, — фыркнув, ответила Фани с интонацией, с которой у нас обычно говорят: «Чай не первый год замужем».

— Но почему вы не предупредили меня об этом?

— Я же сказала, это мой друг.

Я рассвирепел:

— Вы что, издеваетесь надо мной?

— Не понимаю, чего вы от меня хотите?

— Чтобы вы объяснили, почему вы поставили интересы друга выше интересов клиента? Вы что, собирались взять за мой счет откат?

Фани поначалу не поняла английского слова kickback, а греческого эквивалента я не знал. Наконец до нее дошло.

— Что-что? — взвизгнула она.

— Что значит «что-что?». А что еще мне остается думать?

— Да как вы смеете? Вы что, ненормальный? Вам же говорят, это мой друг. Дру-уг. Не могу же я его подвести.

— А меня, значит, можете?

— Мы же не друзья.

У меня снова отвалилась челюсть.

— Но я же плачу вам вознаграждение. И делаю это именно затем, чтобы вы играли в моей команде, а не в противоположной.

Фани снова фыркнула и с искренним возмущением скрестила руки на груди:

— Что же тут непонятного-то? Это же элементарно. Например, когда я делала ремонт в собственном доме, то купила мрамор не где-нибудь, а у этого моего одноклассника. Да, вышло втридорога, но что поделаешь? Есть какие-то вещи, через которые нельзя перешагнуть. Например, дружба. Ей-богу, странно, что до вас не доходят столь простые вещи.

До меня и в самом деле наконец дошло. Поостыв, я понял, что мы с Фани до этого жили в разных галактиках, но коли вышло так, что я приземлился на ее планете, а не наоборот, то и приспосабливаться придется мне, а не ей. Ну ничего, как-нибудь приноровимся, тем более что выбранное для посадки место оказалось нечеловечески красивым.

Мы вновь расстались до крайности недовольные друг другом. Однако аванс заплачен и уже частично истрачен, так что отступать некуда.

Вернувшись в гостиницу, я пытался искать правду у сестры Фани, но Ангелика, выслушав рассказ, не разделила моего возмущения:

— А чего ты хочешь? Они же одноклассники. Не обижать же человека!

«Вашу мать! А я что, не человек?» — захотелось гаркнуть мне, но я сдержался.

Второй по важности задачей после заказа мрамора было обустройство окна, расположенного прямо над ванной в санузле при спальне. Существующее окошко и окошком-то не назовешь. Размером с лист формата А4, оно, видимо, задумывалось архитектором как бойница на случай внезапной турецкой осады.

Крохотные размеры помещения еще более усугубляли ощущение тесноты. И тут мне в голову пришла светлая идея расширить это карликовое окошко. И не просто расширить, а сделать его огромным, во всю стену — бетонная конструкция это позволяла.

Не знаю, насколько хорошо и быстро греки строят, но ломают они невероятно качественно и проворно. Стену разворотили буквально за полчаса. Раздолбали и ушли, оставив меня наедине с ветром, дождем и запахом моря.

Устало присев на стульчак и обозрев с нашего косогора подернутый рябью залив, развернувшийся передо мной во всей красе, я с удовлетворением убедился в том, что по окончании ремонта смогу прочувствовать абсолютно те же ощущения, которые испытывает свободно парящая в небе чайка, с головокружительной высоты гадящая прямо в море. Вот оно счастье-то! Я словно крылья широко раскинул руки в стороны и что есть силы попытался… нет, не нагадить, конечно, — самые важные коммуникации, к сожалению, были отключены — а по-птичьи крикнуть что-то вроде: «фюить». Не поверите, у меня получилось!

Та первая неделя ремонта выдалась тяжелой. А тут еще ужасная, почти что московская холодрыга и дождь, который, не переставая, лил шесть дней кряду. Как такое возможно? Ведь все кругом во время летних отпусков заверяли меня, что зима на Пелопоннесе очень теплая, а иногда вообще бывает жарко, как летом.

— Так это аномалия? — в тайной надежде спрашивал я местных жителей.

— Однозначно, — уверенно отвечали те.

Дождь закончился лишь рано утром в день отъезда, когда я уже отправился в аэропорт. За те два часа, что я ехал до Афин, все мгновенно высохло, вышло солнышко, и температура с пяти градусов моментально поднялась до пятнадцати. А мне уезжать, вот невезуха!

16. Греческая Масленица

Московская круговерть захватила с головой, но, несмотря ни на что, мне удалось закончить вторую книгу. Поскольку главному герою на каждом шагу приходилось ломать голову над хитросплетением, казалось бы, неразрешимых загадок, роман получил название «Энигматист».

Первым читателем, естественно, стала Кузя. Ее отзыв чрезвычайно важен для меня. И не только потому, что мы семья и все такое, а еще и потому, что моя жена за свою жизнь прочитала не одну тонну детективов и прекрасно ориентируется в жанре. Отзыв снова оказался хвалебным, и это было верным поводом напомнить о себе издательству. Я послал туда рукопись и, выждав недели четыре, позвонил сам.

— Вторая книга очень хороша, — с воодушевлением сказала редактор. — Теперь осталось написать третью. Три книги — это уже серия. А вот если бы в запасе было хотя бы четыре-пять таких романов…

Признаюсь, тот разговор меня не просто расстроил, а прямо-таки вогнал в депрессию. Я почему-то вбил себе в голову, что две положительно оцененные книги и толковый план третьей непременно должны запустить мои детективы в печать, но снова ошибся.

Честно говоря, написать несколько книг в стол я совершено не способен. В этом смысле я писатель понарошку. Почему так? Мне думается, что большинство состоявшихся авторов по большому счету графоманы, в которых самым счастливым образом сочетаются литературный талант и неуемная жажда писать. Возьмите хотя бы такого мэтра, как Золя. Знаете, какой девиз был выгравирован у него на камине? Nulla dies sine linea[2]. А я не такой.

Насчет того, есть ли у меня талант, ничего сказать не могу, это дело читателя, а вот необоримой тяги весь день сидеть сиднем и кропать страницу за страницей у меня точно нету. Я знаю десятки, если не сотни куда более приятных способов времяпрепровождения.

В общем, новости меня сильно расстроили. И хотя я слышал, что первую книгу Джоан Роулинг о Гарри Поттере последовательно отвергли двенадцать издательств, а дебютный роман такого гиганта, как Джон Гришэм, в свое время отфутболили целых двадцать восемь раз, это знание меня не особенно утешило.

Признаюсь, в какой-то момент у меня опустились руки. Причем я удивительным образом утратил интерес не только к книгам, но и ко многим другим вещам: почти перестал писать музыку и стихи, стал реже видеться с друзьями и по большей части пребывал в дурном настроении. Дошло до того, что Кузя ненавязчиво предложила мне сходить к психологу.

Тетенька, которую я в рифму к ее фамилии прозвал про себя «доктор Депрессович», с ходу прописала мне прозак. Я, разумеется, слышал о «таблетках счастья», но никогда не думал, что докачусь до них сам. Впрочем, как сказал Софокл: «На свете все когда-то было в первый раз».

Сидя в заснеженной Москве, я рассматривал фотографии, которые в качестве отчета о проделанной работе присылала Фани. Судя по изображениям, рабочие быстренько сбили старую плитку со всех санузлов, но на этом работа застопорилась. Затем, в самом начале весны, буквально за пару дней до нашего прилета, я получил от Фани свежие фото, на которых стены санузлов мало по малу начали обрастать мрамором. Но вот что странно — цвет камня на глаз был здорово темнее, чем тот, что я собственноручно выбрал на фабрике. Может, камера подводит? Цвета на фотоснимках частенько выглядят не такими, как в жизни, правда же? Поскольку до возвращения в Эпидавр оставалось совсем немного времени, волноваться оснований не было. Приедем — разберемся.

Прилетев, мы обнаружили у входной двери дары от Пятницы — большую сетку лимонов с апельсинами. Остановлюсь на происхождении этих традиционных даров от нашего смотрителя, причитающихся каждому из его подшефных по приезде.

Дело в том, что Пятница присматривает за несколькими домами сразу. Когда приезжаем мы, он обирает сад соседей слева, а если они на месте, разорению подвергается сад соседей напротив и так далее. Понятное дело, что пока отсутствуем мы, а речь идет как минимум о десяти месяцах из двенадцати, все это время Пятница в качестве welcome food использует дары нашего собственного сада, и без того не шибко щедрого на урожай.

Поблагодарив смотрителя за презент, я кинулся обследовать наполовину выложенные мрамором санузлы. О, ужас! Вместо бело-серого тона, который я заказал, стены оказались покрыты темно-серым камнем.

Слава богу, владелец фабрики без звука согласился поменять мрамор и даже сделал это без доплаты. Грузовик примчался уже через три дня, и новая партия камня переливалась именно теми цветами и оттенками, которые я мечтал заполучить. В очередной раз сбив плитку, мастера вновь приступили к укладке.

Одного из плиточников звали Макис. Этот грузный ворчун в основном выполнял черновые работы и безостановочно костерил то геометрию стен и консистенцию клеевого раствора, то качество заточки режущего инструмента и излишнюю сноровистость напарника, то погоду за окном и политику премьер-министра.

Второй плиточник — подвижный, худощавый человек по имени Йоргос Перандонакис — был не в пример куда более улыбчивым и жизнерадостным. А еще Йоргос оказался настоящим перфекционистом. Даже когда я, глядя на его работу, считая ее законченной, говорил, что все отлично и можно двигаться дальше, Йоргос с улыбкой возражал:

— Отлично? Да. Но не идеально.

И продолжал выравнивать одному ему видимые микроны. Прежде чем приступить к укладке, Йоргос в сторонке подолгу занимался моделированием, выкладывая нечто вроде бесконечного пасьянса и проверяя, насколько хорошо отдельные фрагменты сочетаются друг с другом и какую картину они образуют в целом.

Благодаря такому высокохудожественному подходу наши санузлы в какой-то момент стали больше походить на арт-объекты, чем на отхожие места. Я даже опасался, что мой организм ни за что не осмелится облегчиться посреди этакого благолепия, что в итоге могло бы привести к серьезным проблемам со здоровьем. Впрочем, эти страхи мне удалось побороть довольно быстро. Ведь так устроены люди: чем красивее место, тем быстрее хочется там нагадить.

Окрыленный первыми результатами, глядя на ванные и туалеты, получившиеся донельзя роскошными, я про себя поблагодарил Фани и проникся уверенностью, что все остальные нанятые ею работники окажутся такими же супер-профессионалами, как Йоргос. Тогда ремонт оказался бы легкой прогулкой, и к этому, похоже, все шло.

Так вышло, что наш приезд пришелся на Масленицу, которую греки дословно называют Безмясицей, или Ао́бкриес. Надо сказать, это не исконно греческая придумка, а калька со слова «карнавал», предположительно происходящего от латинского carne vale, то есть «прощай, мясо!».

Несмотря на трагизм, заключенный в названии, мяса в эти дни верующие как раз таки едят до отвала. Готовясь к долгой и мучительной разлуке с «бифтеки» и «сувлаки», греки что есть силы стремятся создать стратегический запас этих продуктов в своем организме. Кроме повальной обжираловки праздники, понятное дело, сопровождаются карнавалами, самым крупным из которых считается тот, что проходит в городе Штры.

Не обошлось без шествия и в Эпидавре. Причем самым популярным карнавальным персонажем в ту пору стала Ангела Меркель. Греки дружно невзлюбили ее из-за того, что формально получалось так, что именно она стояла не только за введением болезненного режима жесткой экономии, но и за жутким ростом безработицы и нищеты.

Что правда, то правда, греков отчасти можно понять. На моих глазах одна за другой позакрывались мои самые любимые лавки, мастерские и много всего другого. И вот что странно — почти все, кого я перечислил, задолго до появления евро десятилетиями успешно вели свой бизнес, получая заслуженный доход. И вот на тебе! Эти люди уж точно не имели никакого отношения к тому, как их бездарное правительство распорядилось евротраншами, но их жизнь тем не менее полетела в тартарары. И таких было много, очень много. И с каждым днем их становилось все больше. Стоит ли удивляться, что этой толпе несчастных позарез хотелось найти виновника своих бед, на которого можно излить накопившийся гнев?

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что участники праздника не только массово рядились в костюм под названием «Меркель», но и использовали фигуру канцлера как основной мотив декора карнавальных повозок. Особо мне запомнилась одна, на которой стояла огромная кукла Меркель в образе этакого Приапа с эрегированным пенисом колоссальных пропорций.

Залихватски загнутый кверху фаллос, колом торчащий из-под юбки, размером не уступал самой фигуре и был покрашен в ядовито-розовый цвет. А еще кукла была снабжена скабрезной греческой поговоркой, текстуально схожей с нашим крылатым выражением «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует», только более забористой. Однако смысл этого изречения совсем другой. Речь идет о резкой по форме рекомендации не запускать пальцы в чужой кошелек.

Сразу оговорюсь, что совершенно не интересуюсь политикой. Тем не менее помню, что здорово обиделся тогда за госпожу Меркель, которую считал взвешенным политиком, достойным своего поста, и даже кинулся с пеной у рта защищать ее в застольных дискуссиях с греками. Четыре года спустя страсти, разыгравшиеся вокруг греческого референдума, заставили меня поменять точку зрения. Но я снова опережаю события.

17. Гений ущерба

Меняя плитку, мы решили также поменять всю сантехнику и радиаторы отопления в санузлах, поскольку то, что милостью бывшего хозяина было установлено ранее, выглядело, мягко говоря, непрезентабельно.

Так состоялось мое первое очное знакомство с греческим сантехником. Его звали Лазарь, прямо как того воскресшего библейского героя родом из Вифании. Наш, правда, был из Нафплиона, но не в этом суть.

В очередной раз забегая вперед, скажу, что если бы наш сантехнический Лазарь занемог, а потом бы, как его библейский тезка, и вовсе отдал богу душу, то появись у его смертного одра сам Христос, я бы применил все мое красноречие, дабы отговорить Спасителя понапрасну тратить время и силы. Я просто показал бы следы увечий, нанесенных сантехником моему дому и привет — вместо Лазаря воскресили бы кого-нибудь другого.

Собственно, поначалу, как говорится, ничто не предвещало. Лазарь и его помощники были вежливы, опрятно одеты и прекрасно экипированы. Они сносно справились с установкой новых раковин и принялись за унитазы. Вот тут-то я и заметил неладное.

Вместо того чтобы аккуратно привинтить унитаз к полу с помощью шурупов, для чего в его основании имелись специальные отверстия, Лазарь с подручными самым неряшливым образом посадили стульчак на цементное основание и этим ограничились. Основание тут же расползлось, мигом превратив туалет из задуманного Йоргосом арт-объекта в деревенский сортир.

— Что вы делаете? — возмутился я.

— Вам не нравится моя работа? — искренне изумился Лазарь.

— Это не работа, а г… вно! — вспылил я. — Вы что, сами не видите?

Сантехник поджал губы:

— Я в профессии много лет, и еще никто не был разочарован.

— Но почему вы использовали цемент, а не шурупы?

— Так лучше, — безапелляционно ответил Лазарь.

— Кому лучше?

— На цементе лучше держится.

— А вы видели, что в основании унитаза имеются четыре дырки?

— Ну, видел.

— Тогда почему вы их не использовали? — спросил я, теряя терпение. — Почему на цемент?

— Мы так всегда делаем. Пол обычно неровный, а цемент компенсирует эти неровности.

— Пол неровный, говорите? А ну-ка снимайте унитаз!

Пока сантехники отрывали не успевший намертво присохнуть унитаз, я сбегал за уровнем. Видя, как тщательно Йоргос клал плитку, я ни секунды не сомневался, что полы сделаны идеально. Так оно и оказалось.

Пристыженная бригада «ух» вымыла фаянс, отскоблила раствор от пола и установила унитаз на место. Наступил черед шурупов. Тут стало ясно, почему эти архаровцы так настаивали на цементе. Оказывается, местные сантехники совсем не используют специальный инструмент, предназначенный для работы по мрамору, при том, что половина санузлов в стране выложена этим материалом.

Вконец обалдевший, я стал свидетелем использования совершенно нового для меня ноу-хау. Оказалось, что в отсутствие специального сверла, которое без усилий проходит сквозь мраморную плитку сантиметровой толщины секунд за пять-десять, технология сверления выглядит следующим образом.

Для начала перфоратор переводится в режим дрели, в противном случае мрамор сразу же пойдет трещинами. Затем плитку пытаются просверлить… обычным сверлом по бетону. Если вы не знакомы с тонкостями ремонта, то поясню: такие сверла, в силу конструкции, имеют усиленный наконечник тупой формы, предназначенный исключительно для долбления. Как человек с опытом, замечу, что сверлить этим сверлом очень непростая задача. Для ее выполнения, как в том анекдоте про лампочку, требуется два, а еще лучше три человека.

Хитрость состоит в том, чтобы создать как можно большее давление, с тем чтобы компенсировать вышеописанную тупость во всех смыслах этого слова. Другими словами, пока покрасневший от натуги Лазарь сверлил мрамор, двое его подручных что есть силы упирались ему в спину. Но даже при такой дружной работе на каждую дырку уходило по несколько долгих минут.

Признаюсь, у меня в запасе имелись специальные сверла всех размеров, но я из вредности не стал предлагать свою помощь. И знаете, почему? Потому что точно такие же сверла для мрамора, что я припер из России, лежат на прилавках хозяйственных магазинов Нафплиона. Однако я ни разу не видел, чтобы ими пользовались.

Грекам вообще свойственно придерживаться традиций: мой дед и прадед так делали, вот и я буду и ничего другого слышать не хочу. С одной стороны, можно, конечно, над этим насмехаться, а с другой — есть повод порадоваться за людей. С таким подходом к сохранению привычных устоев этот народ никогда не растеряет свою невероятную самобытность, что мне очень даже импонирует.

Вы скажете, если этот парень такой умный и все знает, чего же он сам не засучил рукава и не взялся за мастерок и лопату? Дело в том, что я действительно способен разобраться с сантехникой, подвести электричество и все такое прочее. И единственная причина, по которой я этого не делаю, заключается в элементарном расчете. В свое время я самолично отремонтировал мою двухкомнатную квартиру, и вышло, к слову, неплохо. Однако закончив ремонт, подсчитав затраченное время и прикинув потенциально упущенную прибыль, я прослезился и дал себе слово впредь распоряжаться собственными ресурсами более обдуманно.

Осматривая очередной санузел перед установкой унитаза с тем, чтобы заранее показать Лазарю, что пол ровный и что вместо цемента необходимо использовать шурупы, я обнаружил несколько длинных, глубоких царапин на только что уложенном мраморе.

— Что это? — спросил я, указывая на царапины.

Лицо Лазаря мгновенно приняло обиженное выражение.

— А я откуда знаю?

Я позвал Фани и обратился к ней с тем же вопросом. Та — наглость второе счастье — сразу перешла в нападение:

— Может, вы сами и поцарапали?

С трудом удерживаясь от бранных слов и уже догадавшись о причине ущерба, я пригрозил в духе монтера Мечникова:

— Есть царапины — нет денег. Нет царапин — будет оплата.

— Но почему вы так уверены, что это наша вина? — продолжала возмущаться Фани.

Ни слова не говоря, я притащил стоявший в соседней комнате унитаз и поставил его рядом с царапинами, которые — удивительное дело — абсолютно точно соответствовали конфигурации его основания.

— Кто вчера примерял унитаз? — спросил я и поочередно обвел троих сантехников испытующим взглядом — ни дать ни взять инспектор Мегрэ.

Один из подручных Лазаря, не выдержав очной ставки, потупил голову:

— Это был я.

— А чего ж ты его тащил через всю комнату волоком, а не перенес точно на место?

— Уж больно тяжелый.

Посмотрев на паренька так, как ее древние сородичи, должно быть, смотрели на Эфиальта, указавшего персам обходной путь в тыл тремстам спартанцам во главе с царем Леонидом, Фани, всем видом изображая уязвленное самолюбие, пожала плечами:

— Ладно, раз так, вызову Йоргоса — он все отполирует.

— И сделает это за ваши деньги, — уточнил я.

После некоторого колебания она нехотя кивнула.

Монтаж оставшихся унитазов прошел без происшествий. Оставалось последнее — установить дверцу душевой кабины. Сама кабина была заранее сложена Йоргосом из мрамора, а дверь заказали аж в Италии, поскольку она должна была иметь некую конструктивную особенность, которую мы не нашли на местном рынке.

А еще заказанная дверь отличалась от всех остальных в каталоге совершенно необычным цветом и фактурой. Стекло было не просто непрозрачным, а художественно непрозрачным. Благодаря невероятно реалистичной патине и искусной сети трещинок, оно, казалось, было позаимствовано из какого-то столетнего буфета.

В общем, самое что ни на есть натуральное bello — ну вы понимаете, о чем я. Есть вещи, которые умеют делать одни только итальянцы. По этому поводу дверь стоила кучу денег, но, известное дело, за bello всегда приходится переплачивать. Короче говоря, мы с Кузей спали и видели, как будем омывать наши обнаженные телеса, по очереди подглядывая друг за другом сквозь романтичные разводы патины и благородные кракелюры.

Неприятности с дверью начались еще в магазине. Грек-киприот по имени Пандели́с, тот самый, что поставил нам всю остальную сантехнику, со скорбным видом сообщил, что произошло небольшое недоразумение. При ближайшем рассмотрении недоразумение оказалось не таким уж и маленьким: итальянцы здорово ошиблись, но слава богу, не размером, а цветом. После трехмесячного ожидания груза мы увидели, что присланная дверь была отделана самым обычным стеклом, прозрачным и до безобразия незатейливым.

Конечно, теоретически мы могли отправить дверь обратно на фабрику и, судя по темпам предыдущей посылки, примерно через полгода получить другую. Но будет ли и она соответствовать спецификации? Такой уверенности у нас уже не было. Ведь я лично дважды звонил на фабрику и просил итальянцев подтвердить детали заказа, но даже эта предосторожность не помогла. Возникали и другие сомнения. Смогу ли я вырваться в Эпидавр в обозримом будущем? Удастся ли найти к тому времени помощников для установки?

Погоревав и взвесив шансы, мы решили оставить все, как есть, и вызвали Фани сотоварищи. Лазарь с подручными дружно приступили к установке и довольно быстро справились с задачей.

— Вот полюбуйтесь! — показывая на дверь, сказал Лазарь, с тем чтобы мы оценили результаты его труда. А полюбоваться было на что. За исключением собственно стекла, вся алюминиевая рама, в которую была вставлена злосчастная дверь, оказалась покрыта свежими царапинами.

— Что это? — спросил я упавшим голосом.

— Так и было, — не моргнув глазом ответил Лазарь.

— Но я же лично осматривал дверь сегодня утром. Она была девственно-новой. Что происходит? — подняв голос, спросил я.

— Мы тут ни при чем, — настаивал Лазарь.

— Но никаких царапин не было, значит, это сделали вы.

— И чем же это? — с вызовом спросил Лазарь.

— Скорей всего вот этим, — еще больше распаляясь, указал я на наручные часы нашего сантехника, размером с хороший будильник, на массивном стальном браслете. — Вы, часом, не забыли снять их на время установки? Алюминий ведь чрезвычайно мягкий металл, или вы этого не знаете?

Любопытная штука, греки промеж собой совершенно привычны к спорам на повышенных тонах, но абсолютно не переносят, когда голос поднимает чужак вроде меня. В то время я уже знал об этой местной особенности, но поделать с собой ничего не смог. А тут еще на шум прибежала Кузя и тоже заверещала от гнева и обиды.

— А что вы хотите? — взорвалась в ответ Фани. — Когда делают ремонт, всегда наносят урон дому. Всегда! Это обычное дело. Или хотите сказать, что у вас на родине по-другому?

Я задумался, прежде чем ответить, но как ни напрягал память, так и не смог припомнить случая, чтобы кто-то из рабочих причинил ущерб моему жилищу.

— Представьте, по-другому.

— Как это? У вас там никто не ошибается? А может, у вас дома за ошибки отправляют в ГУЛАГ? — самым язвительным тоном спросил Лазарь.

Затрагивая тему ошибок, я снова должен сделать отступление. Представьте, когда в греческой школе вызванный к доске ученик делает ошибки в правописании, учитель никогда их не исправляет, дабы не унизить хрупкую юную душу. Все исправления делаются приватно, в отсутствие других учеников. В результате школьник вырастает совершенно безграмотным, но зато сохраняет достоинство и самоуважение. Даже и не знаю, что лучше.

Как бы там ни было, а дверь душевой кабины до сих пор стоит изуродованной, ну да бог с ней. А еще Лазарь напоследок умудрился расцарапать только что установленные крышки всех унитазов без исключения, поскольку раскладывал на них инструменты, предварительно ничего не подстелив.

В тот же день после того, как бригада уехала восвояси, я успокоения ради решил переслушать кое-что из уже пройденного мною лингафонного курса новогреческого. Заглянув в оглавление, я расхохотался. На мой смех прибежала Кузя. Я без слов показал ей название урока под номером сорок один, и она тоже схватилась за живот.

В корявом переводе с греческого на английский название урока дословно выглядело так: The plumber — damages to the house[3]. М-да, умей я читать между строк, сейчас так сильно не расстраивался бы. А еще текст был снабжен иллюстрацией, изображавшей человека с разводным ключом. И этот человек пугающе походил на Лазаря, призрак которого еще долго являлся мне в ночных кошмарах даже после окончания ремонта.

18. Одноразовые окна и грибок по металлу

Закончив туалетный этап, мы решили сбавить темп и сделать паузу, обусловленную отсутствием денег. А средств требовалось все больше и больше. Во время косметического ремонта санузлов выяснилось, что из-за того, что в доме никто не жил, водные коммуникации пришли в полную негодность. Дело в том, что по халатности предыдущих владельцев крышки всех коллекторов отчего-то были открыты, и потому внутрь беспрепятственно проникало ослепительное греческое солнце. Простояв несколько лет без воды, пластик, из которого сделан водопровод — другой материал в Греции не используется, — превратился в труху и подлежал полной замене. То же самое касалось труб отопления и части электрических коммуникаций. А это уже не совсем «косметика».

Кроме того, капитальной переделке подлежали и двери, а точнее, их нужно было перевесить. Строители словно нарочно устроили так, что каждая дверь открывалась таким образом, чтобы либо ударяться о другую дверь, либо съедать максимально возможный объем полезного пространства. Из одиннадцати дверей в переделке не нуждались только три — прямо злой рок какой-то.

Единственное, что согревало сердце, так это мысль о том, что перевеска дверей и установка окна в туалете, которое позволило бы наконец закрыть продуваемую всеми ветрами дыру размером в полстены, пробитую еще два месяца назад, станут последними операциями, которые по контракту должна выполнить бригада Фани. По счастью, договор с ней на этом заканчивался.

Но бог с ней с Фани, у нас и без нее забот хватало. Например, к нашему величайшему изумлению, установленные в доме окна оказались настолько низкого качества, что некоторые из них с полным правом можно было бы назвать одноразовыми.

Дело в том, что те два огромных окна гостиной, что смотрят на море, одновременно служат еще и дверями на балкон. Длина каждого окна под четыре метра, высота стеклопакета — от пола до потолка, отсюда и их солидный вес. Поэтому окна, как и прикрывающие их алюминиевые жалюзи, сделаны складными. Когда они закрыты, то никаких проблем не возникает, поскольку масса равномерно распределена по раме, одновременно служащей основанием.

Однако строители совсем не учли, что в случае, если капризные хозяева в какой-то момент устанут от кромешной темноты и захотят увидеть солнечный свет, а заодно и море — зачем бы им это? — то неизбежно придется сложить многостворчатые жалюзи и окна гармошкой. И каждая из этих тяжеленных гармошек висит лишь на трех хлипких алюминиевых петлях. Впрочем, «висит» это громко сказано. Провисев несколько часов в открытом положении, и жалюзи, и окна так деформировались, что ни в какую не хотели закрываться. Вот сюрприз, так сюрприз!

На ум самым издевательским образом пришло напутствие Ангелики перед сделкой: «Всего-то и делов: отполируете полы, и можно завозить мебель. И все, финиш». Ничего себе «финиш»! Хотя, если подумать, греческие классики же предупреждали посредством Еврипида: «Никогда не верь женщине, даже если она говорит правду».

Как бы там ни было, то, что поначалу казалось плевым делом, потихоньку превращалось в затяжную полномасштабную стройку, высасывающую из нас кучу денег. А учитывая, что, отказавшись от услуг Фани, я был вынужден взять обязанности прораба на себя, при том, что заниматься этим мог лишь наездами, наш ремонт грозил вылиться в грандиозный долгострой, что в итоге и произошло.

Были, однако, и хорошие новости. Пока шли работы наверху, мы успели по-быстрому отремонтировать гостевые комнаты, расположенные на нижнем этаже: покрасили стены, купили мебель, кровати, установили кондиционер и прочую бытовую технику, а также полностью оборудовали кухню. Это давало нам возможность в дальнейшем отказаться от гостиницы и в следующий раз впервые остановиться в собственном доме.

В ходе ремонта гостевого этажа выяснилось, что вся некогда хромированная сантехника, мебельная фурнитура, гвозди, шурупы и прочие металлические предметы поражены там каким-то загадочным грибком, способным расправиться с самым твердым материалом.

Оказывается, наш смотритель Пятница, ввиду отсутствия жильцов, использовал нижний этаж дома в качестве подсобки и хранил там всякие химикаты. Видимо, он и занес нам эту гадость. Очень скоро я с ужасом убедился в том, что все, к чему прикасается грибок, включая мой любимый инструмент немецкого производства, изготовленный из высококачественных сталей, превращается в труху.

Я облазал интернет в поисках противодействия, но нигде не нашел даже упоминания о подобной напасти. Ну не может же такого быть, чтобы неизвестный науке чудо-грибок в целом мире поразил один только наш дом? Только представьте, каким же невезучим нужно для этого быть! Хотя жизненный опыт подсказывает, что для нас с Кузей решительно нет ничего невозможного.

Спросите, как я в итоге справился с грибком? А никак. Он непобедим. Поэтому все, что мне остается, — это периодически менять фурнитуру да покупать новый инструмент. Впрочем, поскольку приобретать дорогие отвертки и гаечные ключи теперь не имеет смысла — все равно пропадут, — я могу существенно сэкономить, пользуясь дешевой «китайщиной», срок жизни которой что с грибком, что без грибка примерно одинаков.

Так вышло, что ремонт и оборудование гостевого этажа мы закончили аккурат в одиннадцать вечера накануне отъезда и воспользоваться получившейся красотой так и не успели. Но осознание того, что, вернувшись летом, мы будем спать в своей кровати, на своей подушке, опьяняло и окрыляло одновременно.

Радужные настроения усиливались еще и тем, что из-за отсутствия средств на продолжение ремонта летний отпуск мы в кои-то веки проведем так, как и положено дачникам: наслаждаясь морем и тавернами, а не ползая по дому с тряпкой или перфоратором в руках.

Сидя в самолете, всю обратную дорогу мы в красках представляли, сколь счастливо проведем время в наш следующий приезд. Дав себе слово привезти кофеварку, мы запланировали под это дело закупить вкуснейшие цукаты в шоколаде, что продаются в афинском аэропорту, и условились непременно заехать в кондитерскую, чтобы по возвращении было с чем дернуть кофейку с видом на «наше море». И не спешите обвинять нас в собственнических настроениях. Разве древние римляне, а вслед за ними и Муссолини не называли здешние воды: Mare Nostrum?[4]

В Москве, несмотря на обилие самых разных дел, я постарался сосредоточиться на книгах. Надо сказать, прозак постепенно сделал свое дело. Я вновь ощутил в себе решимость, если не сказать упрямство, а потому еще раз послал рукопись Ave, Caesar! в то же самое издательство, что уже однажды отфутболило меня под предлогом малого числа книг, но уже в другую редакцию и, набравшись терпения, принялся ждать.

Ответ пришел неожиданно быстро. Судя по всему, книга снова произвела впечатление: меня даже любезно — похоже, по ошибке — ознакомили с текстом рецензии. Она оказалась не просто хвалебной, а почти восторженной и заканчивалась категоричной рекомендацией: «Книга обладает высокой коммерческой ценностью. Рекомендуется к публикации». Мало того, в рецензии не было никаких упоминаний о пресловутой серийности!

Помню, как, обалдев от такого счастья, мы снова устроили пирушку в ознаменование долгожданного начала моей писательской карьеры. Я тогда по наивности снова вообразил, что дело в шляпе, еще не зная, что рецензент — это всего лишь первый, а зачастую единственный читатель книги, мнение которого в издательстве ровным счетом никого не интересует.

19. Правило Крупенина

В свободное время от литературных и прочих трудов, памятуя о завете Пифагора насчет того, что «для познания нравов какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык», я продолжал упорствовать, хотя, признаться, мои занятия греческим продвигались ни шатко ни валко. Я так и не удосужился прочитать ни одной приличной книжки за исключением пары детективов, переведенных с английского, да адаптированной учебной литературы.

А ведь я, между прочим, довольно бодро читаю и изъясняюсь на нескольких языках и по идее, благодаря этому опыту, должен был бы продвигаться в учебе достаточно быстро. Но не тут-то было. Все изученные мною языки относятся к одной и той же романо-германской группе, а потому обладают схожей внутриязыковой логикой, а также имеют множество лексических совпадений, что существенно облегчает жизнь.

С греческим же все по-другому. Этот язык в духе Иммануила Канта можно смело назвать вещью в себе. Он абсолютно герметичен в плане заимствований, его не сравнишь ни с каким другим уже хотя бы по причине полного отсутствия родственников.

А самое главное — мне не хватает стимула. Когда я изучал английский, было понятно, что я открываю для себя новую информационную вселенную. Уча испанский, я твердо знал, что распахиваю двери в библиотеку, набитую самыми лучшими книгами всех времен. Итальянский большинство моих сверстников зубрили исключительно благодаря обаянию Челентано и гению Феллини. А вот с греческим в плане мотивации все не так просто.

«Вот учу я его, учу, и что дальше?» — много раз спрашивал я сам себя. В таверне в принципе можно объясниться хоть по-английски, хоть жестами, тебя все одно поймут. Так какие возможности откроет передо мной новый язык? Наслаждаться стихами Кавафиса? Да, это, конечно, стимул, но только если ты такой же закоренелый фанат Кавафиса, как Бродский.

Вы возразите мне: дескать, кроме Кавафиса есть еще Сеферис, есть Элитис, между прочим, оба нобелевские лауреаты, это вам не хухры-мухры. Да, все так, но опять же речь идет о поэтах. Я обожаю поэзию и потому точно знаю, что для того, чтобы в полной мере оценить стихи, надо владеть языком как родным, и точка. Без вариантов. Но до этого с моей нынешней дырявой памятью еще очень далеко.

Кроме того, перечисленные авторы при всех их талантах — фигуры из далекого прошлого. Кавафис, так тот вообще родился на целое поколение раньше Маяковского. И писал он, понятное дело, языком своей эпохи. Что до Сефериса, то он тоже, на минуточку, старше Шолохова. Да и Элитис не сильно моложе.

Разумеется, вы можете со мной не согласиться, но сдается мне, что после той давнишней творческой бури, что устроила эта гениальная троица, в греческой литературе, пожалуй, за исключением какого-нибудь Казандзакиса с его Зорбой, наступила пауза, которая, по некоторым признакам, продолжается и поныне, что совсем неудивительно — по статистике греки на сегодня наименее читающий народ в Европе.

Мне встречались данные опроса, согласно которым лишь каждый четвертый грек осиливает хотя бы одну книгу в год. Готов поспорить, что даже эти печальные цифры, скорее всего, завышены. Стесняясь показаться невеждами, греки наверняка здорово привирают насчет того, что читают хоть что-нибудь. Увидеть на пляже грека с книгой — это все равно что увидеть дельфина, резвящегося в нашей бухте. Такое и в самом деле случается, но до обидного редко. По большей части взрослый народ валяется у моря с газетами да журналами, а малышня листает комиксы.

Почему я так уверен, что греки вводят в заблуждение тех, кто проводит опрос? А вы ознакомьтесь с результатами исследования, проведенного под эгидой компании «Дюрекс», производящей презервативы, и все поймете. Целью проекта было установить среднедушевое число половых контактов в неделю. Так вот, представьте, согласно опросу, греки занимаются любовью чаще самих бразильцев! Впрочем, спроси меня симпатичная женщина-исследователь о том, насколько я в этом смысле молодец, я не моргнув глазом назову двузначное число, хотя и не грек, заметьте.

Конечно, на книгах свет клином не сошелся, можно же смотреть греческое кино — я ведь страстный поклонник кинематографа. Честно скажу — пробовал, не зацепило. При том что среди греков немало одаренных актеров, на мой взгляд, почти все они безбожно переигрывают, то ли из-за южного темперамента, то ли в силу национальных традиций, не знаю. Артисты чрезмерно гримасничают, орут почем зря, брызжут слюной и жестикулируют куда больше, чем нужно. А с другой стороны, именно так ведет себя в разговоре среднестатистический грек, поэтому мои жалобы относительно актерского «пережима» можно расценить как вкусовщину.

Помимо кино, разумеется, есть еще богатая традициями греческая музыка. В отличие от иных греков, что навешивают на национальные мотивы презрительный ярлык «скиладико», что означает «собачий», огульно приравнивая жанр к собачьему вою, я к этой музыке всегда относился с большой симпатией. И главным залогом этого чувства было непонимание текста.

Как ни парадоксально, но по мере роста моих познаний в языке, любовь к греческим песням пошла на убыль. Сказать, что в греческих балладах музыка первична, а слова вторичны, значит сильно приукрасить действительность. Правда в том, что в огромном количестве божественно красивых на слух, а потому популярных греческих песен слова вообще никакой смысловой нагрузки не несут, поэтому к партии голоса тут нужно относиться как к еще одному музыкальному инструменту, не более.

Какие же стимулы мне остаются? Корпеть над учебниками только ради того, чтобы грамотно вести переговоры с работягами, не знающими никакого другого языка, кроме греческого? Ну, знаете ли, во-первых, это не стимул, а необходимость. Во-вторых, жизнь давно заставила меня довольно подробно освоить греческий ремонтно-строительный лексикон и навыки ведения торга. Поверьте, ни то ни другое не способствует покорению языковых вершин. Но это не всё, есть еще и в-третьих.

Дело в том, что язык, на котором изъясняются люди, занятые в сфере строительства и ремонта, существенно отличается от общегреческого. Как я выяснил на собственном опыте, это особый и, кстати говоря, малоизученный диалект. При том что на первый взгляд используются те же слова, что и в литературном языке, их смысл зачастую не совпадает, а иногда и прямо противоположен общепринятому значению.

Судите сами. Вот небольшой список выражений, дающий представление о том, насколько литературный новогреческий язык отличается от строительного диалекта. Очень надеюсь, что мои скромные изыскания могут впоследствии пригодиться как студентам вузов, так и всем желающим освоить скрытые языковые нюансы.

Теперь видите, что я нисколько не преувеличиваю? Греческий язык — что современный, что во времена Гомера — и в самом деле полон сюрпризов, о чем не уставал повторять патриарх классической филологии профессор Соболевский. Про него в этой связи даже ходил такой анекдот. Коллега спрашивает Соболевского, только что вернувшегося из Крыма:

— Так вы, Сергей Иванович, на юг ездили?

— Ездил, ездил

— И на пляже лежали?

— Лежал, лежал.

— Наверное, роман читали?

— Нет, греческий словарь. Знаете, куда увлекательней — гораздо больше неожиданностей.

Как бы там ни было, а в итоге длительных поисков я все же нашел, ради чего стоит упираться. Если рассматривать новогреческий как мостик, ведущий к классическому греческому языку, то все усилия и потраченное время, безусловно, оправданны. Чего не сделаешь ради того, чтобы оценить Геродота или Эсхила в оригинале.

В продолжение языковой темы хочу поделиться сделанным мною лингвистическим открытием. Я не раз слышал от людей, начинающих изучать новогреческий язык, жалобы на трудности в расстановке ударений. Это и в самом деле серьезная проблема. Вот вам практическая иллюстрация.

Представьте, что вы сидите в таверне или в кафе и что-нибудь читаете, например дневники Камю. В какой-то момент вы нечаянно наталкиваетесь на такие пронизанные экзистенциализмом строки, как: «После выпивки все наполняется смыслом, все достигает высшего накала».

Под впечатлением от прочитанного, а также из уважения к нобелевскому лауреату, вы, ясное дело, тут же зовете официанта и деликатно выспрашиваете, что имеется из крепких напитков. В итоге останавливаете выбор на местном бренди, к слову, весьма недурном. И вот тут-то выясняется, что то, что вы по наитию зовете метаксой, на самом деле, звучит как метакса.

Стаканчик бренди, естественно, вызывает приступ волчьего аппетита, и вы заказываете еду, что приводит к очередному открытию. Оказывается, так любимая вами запеканка, приготовленная на основе баклажанов, бараньего фарша, помидоров и соуса бешамель, называется не мусака, а мусака. О как!

Повторив бренди и поразмыслив, вы делаете наивное предположение о том, что ударения в греческом, наподобие французского, всегда падают на последний слог, и снова совершаете ошибку.

А между тем мне эмпирическим путем удалось вывести одно очень простое правило, позволяющее не только безошибочно отыскать ударный слог, но и сделать это играючи.

Вы когда-нибудь в детстве рубились с соседом по парте в «морской бой»? Если да, то все схватите на лету. Итак, пишем любое греческое слово, а сразу под ним рисуем аккуратные квадратики, соответствующие буквам. Причем согласные можно смело отбросить. Нарисовали? Теперь выбираем гласную, на которую тут же так и хочется поставить ударение, исходя из соображений благозвучия, свойственных русскому языку. Выбрали? Прекрасно. Смело зачеркивайте этот квадратик, поскольку в греческом ударение никогда в жизни не упадет на этот слог.

Другими словами мы, как это и происходит в игре в «морской бой», обнаружили пустую клетку. Давайте отбросим ее и перейдем к поискам вражеского линкора.

Нужно иметь в виду, что греческие слова обычно довольно длинные, так что расслабляться рано. А потому мы сосредоточиваемся и приступаем ко второй итерации — вновь выбираем в том же слове слог, на который согласно логике русского языка вы все еще могли бы поставить ударение, пускай и с меньшей охотой, чем в первый раз. Выбрали? Смело зачеркните и эту клеточку тоже.

Таким образом, рано или поздно методом исключения вы неизбежно придете к правильному варианту. Не без гордости сообщаю, что разработанная мною методика срабатывает в девяноста процентах случаев из ста.

Очень муторно и трудоемко, скажете вы? Что ж, не скрою, есть и более короткий способ, но он требует определенной сноровки. Для того чтобы правильно поставить ударение в греческом слове и при этом обойтись всего одной итерацией, надо обладать развитым воображением и языковым чутьем.

Итак, выберите слово и с ходу представьте себе слог, на который вы никогда в жизни не поставили бы ударение — даже под пытками! — настолько странно и непривычно для русского уха оно звучит. Определились? Скорее всего, ударение в греческом слове будет стоять именно там.

Благодаря этому нехитрому приему, который в честь его первооткрывателя мы нескромно назовем правилом Крупенина, вам отныне не составит труда грамотно изъясняться и, удивляя греков, говорить: оди́ссея вместо одиссе́я, ха́ризма вместо хари́зма, Аристоте́ль вместо Аристо́тель, Але́ксандр вместо Алекса́ндр, Фессалони́ки вместо Фессало́ники и так далее. Пользуйтесь на здоровье! Если возникнет желание поддержать автора правила материально, это всегда можно сделать через интернет-сайт .

20. О разновидностях пофигизма

Время до отпуска пролетело незаметно. Перед самым отъездом пришло радостное известие от Фани: рабочие перевесили все двери и наконец установили окно в ванной комнате. Ура! Сдержав данное самим себе обещание, мы упаковали любимую кофеварку и отправились в аэропорт.

Закупив сладости в Афинах и заехав по дороге в кондитерскую за пахлавой, мы часам к четырем уже были на месте, с нетерпением предвкушая вожделенную чашку кофе с видом на залив и приятное развлечение в Малом амфитеатре. По счастью, с нашим приездом совпало одно из самых интересных представлений в рамках театрального фестиваля, на которое нам удалось заранее заказать билеты, что не так просто, поскольку летом в Эпидавр из Афин съезжаются толпы греков и иностранных туристов с единственной целью попасть на спектакль.

В общем, приезжаем мы такие все из себя расфуфыренные, с кофеваркой и кучей планов, открываем входную дверь гостевого этажа — и ничего не понимаем.

Полы в доме по щиколотку залиты водой, кругом стоит невыносимая вонь, стены до самого потолка покрыты густым слоем черно-бурой плесени, вся мебель насквозь пропиталась влагой и тоже заплесневела. Никакой возможности спасти ее не было. Наши новые с иголочки интерьеры, в которых нам так и не удалось пожить, оказались безвозвратно испорченными.

Как же так? Ведь мы только-только закончили ремонт в вечер отъезда и ни одной секундочки не успели насладиться его результатами. Какая несправедливость!

Не помню, как долго мы оба пребывали в шоке, стоя по щиколотку в зловонной жиже, но в какой-то момент из этого состояния нас вывел смотритель. Пятница, как обычно, преподнес нам в дар фрукты, сворованные в саду у кого-то из соседей, заглянул в дом, цокнув языком, произнес зловещее слово «мукля» — так по-гречески называют плесень — и запричитал:

— Ой, беда-то какая! То-то я и гляжу, под вашей дверью образовалась лужа. Я еще подумал, к чему бы это?

Помню, от кровавой расправы над Пятницей я в тот миг удержался лишь благодаря внезапной мысли о том, что совсем не знаком с местным уголовным законодательством и даже не знаю, какое наказание светит мне в Греции за убийство человека или нанесение ему тяжких телесных повреждений.

Когда ко мне вернулся дар речи, я по-хорошему попросил «смотрителя» оставить нас одних, чтобы мы могли спокойно обсудить, что же делать дальше.

А ведь Пятница, заметьте, отнюдь не идиот. Его было бы правильнее назвать клиническим пофигистом. Я уважаю это неотъемлемое качество греческого характера и в глубине души считаю его современным продолжением античной мудрости. В то же время я уверен, что и тут необходимо соблюдать правильный баланс. Пофигизм, но без экстрима. Так сказать, без фанатизма.

Как-то мы отправились на пароме с острова Санторини на остров Крит. Я с наслаждением осматривал бесконечную синеву за бортом, пока не углядел на горизонте крохотную точку, ориентировочно движущуюся нам наперерез. Точка мало-помалу росла в размерах, и вскоре стало возможно разглядеть очертания гигантского судна, название которого было написано на борту дважды: сначала иероглифами, потом по-английски. Помню, там фигурировало слово «дракон».

Вид у корабля и в самом деле был пугающий из-за его невероятных размеров и яркого красно-бордового цвета. Устрашающий эффект не в последнюю очередь усиливало изображение желтого дракона, извивающегося вдоль борта.

Сближение продолжалось. По моим прикидкам, оба судна вскоре должны были сойтись в одной точке. Скоро это стало ясно не мне одному. Первыми засуетились туристы из Германии и Великобритании, обеспокоенные отсутствием маневра у какого-либо из кораблей, упрямо несущихся на всех парах навстречу друг другу. Греки же со свойственным им пофигизмом взирали на встревоженных иностранцев с выраженным чувством превосходства.

Когда стало понятно, что наш четырехпалубный паром смотрится крохотным карликом рядом с надвигающимся китайским колоссом, готовым вот-вот раздавить нас как щепку, от греческого пофигизма не осталось и следа. Первыми разохались местные дамы. А уж когда суровые греческие мужчины, проворно нацепив спасательные жилеты, с выражением ужаса на лице принялись истошно орать, тщетно пытаясь привлечь внимание, очевидно, глухого хозяина рубки: «Капетане, капетане!», стало ясно, что дело пахнет керосином.

Оба судна начали издавать длинные повторяющиеся гудки типа: «Дурак!» и «Сам дурак!», но замедлить сближение уже не могли.

Обернув целлофаном паспорта, кошельки, ключи от дома и поглубже рассовав все это по карманам, мы с Кузей встали с противоположной от неизбежного столкновения стороны и приготовились к удару.

Помню, что нас тогда очень успокаивало то обстоятельство, что стояла середина лета и температура воды достигала двадцати пяти градусов, а значит, в ожидании подмоги, можно будет продержаться на поверхности сколь угодно долго.

В итоге два корабля чудом разошлись. Расстояние между ними составило едва ли половину длины гигантского контейнеровоза. По морским меркам, думаю, это совсем чуть-чуть и уж точно много меньше положенного, не говоря уже о разумном.

Избежавшие напасти пассажиры еще долго стучали в дверь рубки, то ли для того, чтобы поблагодарить «капетаниоса» за спасение своих жизней, то ли чтобы линчевать его. Какова мораль? Говорю же: все хорошо в меру. Без фанатизма. Хотя как посмотреть. К примеру, вы знаете о том, что средняя продолжительность жизни греков наряду с испанцами, португальцами, итальянцами и французами, самая высокая в Европе? Есть мнение, что спасибо за это нужно сказать средиземноморской диете. Лично я с этой точкой зрения категорически не согласен. Больше чем уверен: корни южно-европейского долгожительства следует искать не в еде или климате, а в повальном пофигизме, так свойственном обитателям этого благословенного региона. Хотите жить долго и счастливо? Не берите ничего в голову, и точка.

Я, кстати, совсем забыл, что толком не описал Пятницу. У нашего смотрителя горделивая осанка и более чем благообразная внешность. Он вежлив и приветлив. Много лет прожив в Канаде, Пятница выучился прекрасному английскому. Благодаря хорошему слуху он говорит практически без акцента, за что его и привечают англичане и прочие иностранцы, за чьими домами он как бы присматривает.

Малость «присмотрев» за владениями своих клиентов, Пятница отправляется в городок, где по очереди заглядывает на огонек к друзьям. В иной день, если мне нужно зайти сразу в несколько мест, я сначала встречаю Костаса с рюмкой ципуро в руке, болтающим с хозяином химчистки, потом застаю его со стаканом узо за разговором с хозяином продуктовой лавки, затем все то же самое повторяется в булочной с той лишь разницей, что в стакане у Пятницы вместо узо плещется какой-то мутный первач. При этом пьяным его я никогда в жизни не видел.

«Какой милый дядя!» — скажете вы и отчасти будете правы. Пятница и в самом деле гений общения. Но есть в нем и кое-что, что портит всю картину. Начнем с того, что мне за всю мою долгую жизнь еще не приходилось встречать более нерадивого работника.

Вернувшись через несколько месяцев после покупки дома, мы убедились, что Пятница, исправно получая деньги все это время, даже не заходил к нам на участок.

Наученные этим опытом мы стали предупреждать смотрителя о грядущем приезде. Реакция на это оказалась своеобразной: накануне нашего прилета Пятница спиливал несколько огромных веток с пальм и стаскивал их на видное место, поближе к входной двери. Гениально, правда? Вроде как обозначил активность и при этом затратил на все про все три минуты — ветки на помойку все равно приходилось тащить мне.

Зато с тех пор мы четко усвоили, что если Пятница в соседском саду срезает ветку и оставляет ее так, чтобы она сразу бросилась в глаза, а еще лучше — перегородила проход к входной двери, значит, завтра жди хозяев.

Но самая отвратительная черта нашего смотрителя заключается в том, что, как вы уже, наверное, поняли из описания потопа и той роли, что мог сыграть в его предотвращении Пятница, но не сыграл, заключается в том, что ему абсолютно не свойственно радеть о чужом добре. А ведь это, на мой взгляд, и есть наиглавнейшая задача смотрителя.

Впрочем, виной тому может быть не столько леность Пятницы, сколько коварная семантика. В греческом, как, кстати, и в русском, слово «смотритель» образовано от глагола «смотреть», выражающего весьма пассивное действие.

Смотреть означает даже не сторожить, а всего лишь наблюдать, поэтому чего вы хотите? Совсем по-другому обстоит с английским словом caretaker, в корнях которого изначально заложена идея об активном радении. Но уж если моим соседям-англичанам за долгие годы общения так и не удалось повлиять на лингвистическое мировоззрение Пятницы, то я даже и пробовать не стану.

Любопытно, что, несмотря на все вышесказанное, смотритель исправно появляется в нашем кондоминиуме два раза в день, заливает подъездную дорогу машинным маслом, сочащимся изо всех дыр старенького микроавтобуса, чинно кормит бездомных кошек, придирчиво отбирает наиболее спелые фрукты и овощи в садах отсутствующих клиентов, после чего с чувством выполненного долга возвращается в городок. Однако, учитывая, что живем мы на отшибе, даже такое положение вещей удовлетворяет большинство дачников. Лучше худой глаз, чем вовсе никакого.

Хотя, если честно, я уже в день того потопа подумал, что применительно к Пятнице поговорка «с такими друзьями зачем нам враги?» может быть запросто переиначена в «с таким смотрителем зачем нам воры?». Последующие события показали, что я был недалек от истины.

21. Мать Тереза

Так случилось, что благодаря потопу мы сблизились с Мэри Мурати́ду. Она живет через два дома от нас. Хотя по паспорту имя нашей соседки и значится как Мария, все с детства зовут ее Мэри. Это довольно распространенная местная привычка: к примеру, другого нашего соседа по имени Яннис все поголовно на английский манер зовут Джоном, а его тезку сына — Джоном-младшим.[5]

Мэри невероятно активный человек. Если уж она приезжает на дачу, то вовсе не для отдыха, а только для того, чтобы затеять очередную перестройку или ремонт. С появлением соседки привычное затишье сменяется бурным движением: то автомашина Мэри ракетой просвистит туда-сюда, то она сама прошмыгнет мимо нашей калитки на своих двоих, то из Афин примчится бригада рабочих или грузовик со стройматериалами.

По признанию Мэри, она пенсионер, хотя по виду и не скажешь — столько в человеке энергии. Оно, впрочем, и неудивительно — наша соседка из бывших госслужащих, а они в Греции в предкризисную пору смогли, можно сказать, пожить при коммунизме. Причем я ни капельки не утрирую.

Только представьте: некоторые категории «слуг народа» имели право уйти на пенсию в сорок пять лет, а то и раньше! Какой-нибудь там обычный операционист — к слову, в Греции в окошках госбанков сидят не юные девушки, а вальяжные, холеные мужики — мог, практически еще будучи юношей, уйти на покой и наслаждаться пенсией размером в две тысячи евро. Худо ли?

Когда грянул кризис, все это счастье в одночасье разрушилось: пенсионный возраст существенно отодвинули, а размер пенсий упал почти втрое. Тем не менее обратно на рабочее место молодых пенсионеров загонять никто не стал. И это обстоятельство стало для нашего кондоминиума большой удачей, поскольку энергичная и полная сил Мэри, компенсируя нехватку самореализации, добровольно взяла на себя обязанности хуторского старосты.

А еще Мэри оказалась очень сердечным человеком. Несмотря на то что мы к моменту потопа были лишь шапочно знакомы, соседка, прознав про нашу беду, тут же понатащила всяких припасов, вина и вдобавок вручила ключи от своего гостевого этажа со словами:

— Жить у себя вы теперь какое-то время не сможете. Зачем вам тратиться на гостиницу, когда у меня полдома простаивает? Заселяйтесь хоть на все время отпуска и живите на здоровье!

Мы были одновременно и тронуты, и ошеломлены этой бескорыстной помощью, но в итоге постеснялись ее принять. Проведя ужасную ночь на совершенно необустроенном хозяйском этаже, надышавшись строительной пылью и спорами плесени, которые источал вонючий матрац, припертый нами из затопленной гостевой спальни, мы сдались и сняли комнату в Angelica villas.

Когда мы рассказали Ангелике о благородном предложении Мэри, та отреагировала весьма неожиданно:

— Говорите, одолжила ключи? Бесплатно? Хм, ничего удивительного, она же родом откуда-то с севера. Они там все с прибабахом.

Впоследствии, узнав Мэри поближе, мы поняли, что рядом с нами проживает ни больше ни меньше реинкарнация матери Терезы, не умеющая или, скорее всего, не желающая видеть границу между собственным благом и благом бездомных собак и кошек, больных или раненых птиц, оставшихся без крова соседей, а также всего остального человечества, нуждающегося в ее экстренной помощи. И хотя временами Мэри, можно сказать, насильно спасает тех, кто не особо жаждет спасения или вовсе не нуждается в таковом, сама ее постоянная жертвенная готовность и желание прийти на помощь меня искренне восхищают.

Надо сказать, что добросердечность за редкими исключениями, честно упомянутыми в моем рассказе, — неотъемлемая черта национального греческого характера.

Прослышав о нашем потопе и его страшных последствиях, сердобольная хозяйка «Фьюжна», бросив посетителей таверны на произвол судьбы, примчалась к нам со всякими вкусными дарами, не забыв среди прочего и про волшебное бергамотовое варенье, что порядком скрасило наше уныние.

Хозяева других забегаловок тоже проявили невероятную чуткость. Они за свой счет выставляли нам спиртное, справедливо полагая, что нет и не может быть лучшей помощи попавшему в беду русскому человеку.

Любопытно, что даже косвенно повинный в бедствии Пятница перед лицом общегородской скорби по поводу нашего несчастья тоже явил зачатки милосердия. На следующий день после потопа, еще не зная, что мы уже покорились судьбе и приняли решение переехать в гостиницу, он зашел к нам с очередными дарами, спертыми с соседских угодий, и, поглядев на наши замурзанные рожи, предложил:

— Поскольку вы остались без душа, можете помыться на гостевом этаже соседей.

— Спасибо, конечно, но как-то неудобно.

— Неудобно? Ну что вы, можете не беспокоиться. Англичане заявятся только через три месяца.

Мы поблагодарили, но отказались и вскоре совсем позабыли про это великодушное предложение. Оно всплывет в нашей памяти много позже при обстоятельствах, на которых я остановлюсь подробней, когда придет время.

22. Полезные знакомства

В полном соответствии с поговоркой «не было бы счастья…» потоп не только сблизил нас с самой Мэри, но и ее стараниями свел с другими замечательными людьми. Начну с Костаса Згуроса. На самом деле Згурос — это прозвище, а не фамилия. По-гречески это слово значит «кудрявый», и шевелюра Костаса, надо сказать, прозвищу вполне соответствует. Мы с Кузей про себя на русский манер зовем Згуроса Кудряшкой.

Кто такой Згурос? Это сантехник, и притом отменный. Но поскольку он живет в маленькой деревеньке близ Нового Эпидавра, мы бы о нем никогда не узнали, если бы не Мэри, попросившая его помочь ликвидировать последствия нашего потопа.

Кудряшка перфекционист не хуже мраморщика Йоргоса. Свою работу он делает так вдохновенно, а результат ее столь прекрасен, что позавидует иной художник. Созданные им произведения искусства — я тут нисколько не преувеличиваю — Згурос тщательно и весьма профессионально фотографирует, с тем чтобы с гордостью продемонстрировать клиентам. В его портмоне, в том месте, где персонажи американского кино обычно держат фотографии детей и возлюбленных, вместо всех этих мелодраматических соплей лежат снимки невероятно живописных сплетений разноцветных труб, высокохудожественных инсталляций из манометров и задвижек, а также прочих сантехнических красот. Да и рассматривать их, признаться, куда интереснее, чем неотличимые друг от друга физиономии чужих младенцев.

Между прочим, по-гречески название профессии Кудряшки звучит как «гидравликос», что я бы выспренне перевел как «властелин жидкостей». И действительно, подобно Посейдону, повелевающему морями, Згурос с легкостью укрощает самые разнообразные жидкости: содержимое унитаза, воду в душе, солярку в бойлерной, соляной раствор в фильтрах и бог знает, сколько всего еще.

А еще Згурос невероятный аккуратист. Если заглянуть в его фургон, то попадаешь в царство абсолютного порядка, где в сотнях ящиков и ящичков хранятся прокладки, заглушки, переходники и прочие детали на любой случай. Внутреннее убранство фургона своей стерильной чистотой больше смахивает на реанимобиль, чем на склад запчастей.

В общем, не сантехник, а мечта. Хотя тут, справедливости ради, все же придется сделать оговорку. Кудряшка, несомненно, гений своего дела и оттого, как все гении, парень с тараканами. Если он взялся за работу, то самым блестящим образом доведет ее до конца. Но все дело в том, что для того, чтобы закончить работу, ее сперва нужно начать. И вот с этим у нас большая проблема.

Нет такой силы на всей земле, которая бы заставила Кудряшку начать работу тогда, когда это нужно клиенту. Зато если вы, к примеру, приехав на две недели и, скажем, обнаружив неисправность в системе автополива, обрывали сантехнику телефон первые десять дней и лишь потом, отчаявшись, решили наплевать на все и разобраться с проблемой в следующий приезд, то будьте уверены, что Згурос появится у вас на пороге ровно за полчаса до вашего отъезда в аэропорт. У него замечательное чувство того, что офисный планктон на своем новоязе называет заморским словом «дедлайн». Короче говоря, если вам каким-то чудом удастся заманить Згуроса, краснеть за его работу не придется. Вопрос в том, как его отловить.

Поначалу я думал, что дело тут в невероятной занятости нашего сантехника и чрезмерном обилии клиентов. Но это предположение оказалось ошибочным. Даже в дни жесточайшего кризиса, когда коллеги Згуроса сидели практически без работы, он по-прежнему оставался неуловим и глух к просьбам срочно приехать. При этом рано или поздно он все-таки появлялся. Другое дело, что это нередко случалось уже после того, как надобность в его помощи полностью отпадала.

Что же касается случая с протечкой на нашем гостевом этаже, то в тот раз Згурос вопреки обыкновению примчался почти стразу. Осмотрев трубы и места их соединений, а также почерневшие от грибка стены, он несколько раз употребил уже знакомое мне отвратительное слово «мукля» и привычным жестом принялся чесать в своей курчавой голове.

— Артуре[6], я ничего не понимаю. По моим прикидкам, тебе на пол откуда-то вылилось полтонны горячей воды. А то и больше. Но откуда она взялась? Я осмотрел каждый сантиметр и нигде не нашел следов протечки. Странно все это.

Так и не разобравшись в причинах катастрофы, Кудряшка по моему настоянию поменял все трубы и установил новый коллектор. Закончив работу, он предостерег меня:

— Поскольку мне так и не удалось найти неисправность, существует большая вероятность того, что тебя снова может затопить. Поэтому, уезжая, на всякий случай отключай воду.

Практически одновременно с Кудряшкой в нашу жизнь вошел и его лучший друг, электрик Арги́рис Папулиас. Начнем с внешности — она очень колоритна. Представьте себе красавчика Жерара Филипа, в самом соку, во времена «Пармской обители». Представили? А теперь приделайте ему нос Жана Рено. Приделали? Тогда у вас получится весьма точный портрет нашего электрика.

В отличие от его друга Згуроса, Аргириса не нужно звать дважды. Он стремительно приезжает по первому зову, в мгновение ока делает свою работу и стремглав уезжает. Каждый приезд Аргириса и его бригады очень напоминает сцену из боевика, в которой хорошо подготовленные гангстеры успевают мигом ограбить банк и смыться еще до появления полиции.

Создается впечатление, что Аргирис все время пытается выполнить какой-то чемпионский норматив или установить рекорд скорости. Оно и неудивительно, наш электрик заядлый спортсмен. Начнем с того, что он регулярно играет в футбол и даже входит в состав местной сборной. Если по какой-то причине Аргириса не видно на футбольном поле, значит, его можно найти на местном теннисном корте или нарезающим бесконечные круги на беговой дорожке, опоясывающей стадион. Если же его нет ни тут ни там, будьте уверены, Аргирис в этот самый момент, сжав зубы и вцепившись в руль гоночного велосипеда, преодолевает очередной подъем на пути к горному перевалу.

Разумеется, невероятная скорость, с которой азартный Аргирис делает любую работу, неизбежно вступает в конфликт с ее качеством. Но вся прелесть в том, что устранение недоделок происходит столь же стремительно. Я едва успеваю позвонить Аргирису и попенять на результаты его труда, как он, улыбаясь улыбкой Жерара Филипа и почесывая нос Жана Рено, уже стоит у моей калитки. В считаные секунды завершив дело, он, все так же улыбаясь, уже машет мне на прощание с обратной стороны забора.

Как-то раз, заметив, что левая половина сдвоенного выключателя работает на включение движением вверх, а правая — движением вниз, он от души расхохотался:

— Ну и кто устроил тебе эту порнографию?

Я не ручаюсь за точность перевода, но помню, что смысл этого крылатого выражения работников отечественного сервиса Аргирис передал на удивление верно. Прочитав по выражению моего лица правильный ответ, он захохотал еще пуще и, разобрав выключатель быстрее, чем герой Юла Бриннера в «Великолепной семерке» сумел бы выхватить из кобуры свой кольт, тут же все исправил. Молния, а не человек. На такого решительно невозможно обидеться.

23. Розовые соседи

Осваиваясь и обживаясь, мы потихоньку продолжали знакомиться с людьми, живущими по соседству. Вы когда-нибудь задумывались о том, что, покупая дом, вы автоматически покупаете соседей? Причем последние могут оказаться как приятным бонусом, так и серьезным обременением. Важность этой темы прекрасно понимал еще Фемистокл. Если верить Плутарху, то, продавая свое поместье, древнегреческий стратег велел глашатаю объявить, что у него и сосед хороший. Летописец, правда, не уточнил, ускорила ли эта оголтелая рекламная кампания продажу недвижимости, но факт остается фактом: соседи важны ничуть не менее, чем вид или местоположение.

И в этом смысле нужно признать: насколько нам не повезло с качеством постройки нашего жилища, настолько же нам повезло с соседями. Начнем с четырех домов нашего кондоминиума. В самом дальнем из них живет уже знакомая вам Мэри с мужем Яннисом — человеком настолько занятым хлопотной юридической практикой, что мы видим его от силы пару раз в год.

Что касается ближайшего к нам дома, то тут живет весьма экстравагантная английская чета — Гилберт и Джудит Роузен, или попросту Гил и Джуди.

Свою цветочную фамилию хозяин воспринимает по-настоящему всерьез — я не помню случая, чтобы хоть один предмет одежды Гила не был розового цвета. Его дом с табличкой, на которой написано Villa Rosa, разумеется, тоже выкрашен ярко-розовым колером, а прилегающий к дому участок плотно засажен многочисленными разновидностями сами понимаете чего.

А еще Гил заядлый монархист: стены его эпидаврского дома увешены групповыми фотографиями королевских семей Европы — нынешними и затерявшимися в прошлом. Мой сосед без запинки способен назвать каждого из тех, кто изображен на снимках. Особую же ценность для хозяина представляют выставленные на видном месте именные подарки от ее величества Елизаветы II за его трудовые заслуги при дворе. Любовь Гила к королеве так сильна, что, оставив карьеру банкира в силу возраста, он устроился экскурсоводом в Виндзорский замок — летнюю резиденцию британских монархов и, похоже, получает от этой работы огромное удовольствие.

По моим представлениям, Гил самый что ни на есть настоящий джентльмен: он даже цветы в саду поливает, надев безупречно отглаженную сорочку, изящные кожаные лоферы и элегантные брюки, цветом идентичные дому.

Примечательна история жизни Гила: родился в Гонконге, его отец был начальником знаменитой гонконгской тюрьмы — весьма высокая должность в колониальной администрации. Получив образование дома, в Англии, Гил снова вернулся в Азию, где и проработал банкиром почти всю жизнь.

Помимо всего прочего, Гилу довелось быть казначеем султана Брунея — самого богатого на тот момент человека в мире. Как-то он рассказал историю о том, как однажды по ошибке списал деньги не со счета султана, а со счета его брата, чем сильно рассмешил обоих. Речь шла о сумме в двести миллионов долларов — и в самом деле обхохочешься.

В свободное от работы время Гил в молодости в качестве режиссера ставил любительские спектакли, о чем говорят выцветшие афиши, сохранившиеся с той поры. На одной из них — речь идет о пьесе Шекспира, уже не помню, какой именно, — значится имя Джуди, которая вместе с родителями долгое время жила в Джакарте и в один прекрасный день пришла на объявленный кастинг, благо уже имела сценический опыт.

Режиссеру до того приглянулась молоденькая актриса, что он не раздумывая предложил ей заглавную роль не только в постановке, но и в частной жизни.

Гила можно понять — висящий на стене портрет юной Джуди, сделанный в то время, завораживает так, что глаз не оторвать. Джуди Роузен — редкая красотка и по этой причине, несмотря на высшее образование, какое-то время работала стюардессой на круизных лайнерах, прежде чем вернулась к профессии учителя. Даже сегодня, хотя ей уже за шестьдесят, Джуди в купальнике выглядит так, что иные тридцатилетние могут позавидовать.

Роузены купили дом на пять или шесть лет раньше нас, но до сих пор, как и мы, бывают в нем наездами. Они ждут не дождутся пенсии, чтобы переселиться сюда навсегда. Любопытно, что англичане, во множестве оседающие в Греции, в отличие от граждан стран бывшего Советского Союза, по большей части покидают свою родину не по экономическим или политическим причинам, а исключительно в поисках благоприятных погодных условий. Ну, что-то вроде климатического убежища.

Не последнюю роль в решении о переезде играет и благолепие греческих пейзажей. По словам эмоциональной Джуди, всякий раз вернувшись в Эпидавр и выйдя на балкон, она что есть силы щиплет себя, чтобы убедиться, что видит окружающую красоту наяву, а не во сне, и в этом мы с ней очень похожи. К слову, и я, и Джуди уверены, что самая действенная талассотерапия — это когда ты просто смотришь из окна на море.

У Гила очень тонкое чувство юмора, и я обожаю слушать его бесконечные рассказы об азиатских приключениях. А еще в разговорах с Роузенами выяснилось, что с сантехником не повезло не только нам. Помнится, когда я за бутылкой вина в красках пересказал английским соседям туалетные злоключения, постигшие нас стараниями Лазаря, Гил начал так хохотать, что едва не упал со стула. Я поначалу самодовольно предположил, что причиной буйного веселья стало мое искусство рассказчика. Куда там. Вдоволь насмеявшись, Гил утер слезы, и едва сдерживая очередной приступ хохота, сказал:

— Считаете, вам попался плохой сантехник? Э-э, мои дорогие, это вы еще не видели Манолиса…

И, не в силах более сдерживаться, Гил снова зашелся смехом. А потом с тем же сдержанным достоинством, с которым оказавшиеся на соседних койках ветераны демонстрируют друг другу шрамы, полученные в былых сражениях, он показал нам многочисленные следы страшных увечий, нанесенных его дому извергом Манолисом.

Увиденное заставило меня содрогнуться. Особенно запомнилось то, насколько изуродованным оказался мраморный пол. Выяснилось, что дом наших соседей строился одновременно с двумя другими, и пресловутый Манолис выбрал его в качестве склада, где хранил несколько десятков унитазов и радиаторов. А поскольку аккуратно переносить тяжести с места на место в Греции считается дурным тоном, Манолис, в духе Лазаря и его подручных, многократно таскал все эти тяжести волоком из одного угла гостиной в другой. Впрочем, судя по состоянию мрамора, тяжелое сантехническое оборудование не только таскали, но и зачем-то много раз роняли с большой высоты.

Насмотревшись на эти ужасы, я с облегчением подумал, что отныне не только никогда не столкнусь с чем-то подобным, но даже не услышу зловещих имен Лазаря или Манолиса. О, каким же наивным идиотом я был!

24. Котики

Продолжу о соседях. Через дом от нас проживают Родней и Сьюзен, или попросту Род и Сью. Они носят фамилию Seal, и, хотя фамилии обычно не переводят, мы называем их «Котиками». Почему, например, не тюленями, ведь они по-английски обозначаются тем же словом, удивитесь вы? Ну, во-первых, начнем с того, что наши соседи совсем не похожи на тюленей: Род высокий худощавый джентльмен, а Сью так вообще бывшая бортпроводница British Airways, сохранившая фирменные модельные стати, несмотря на возраст. К слову, если судить по нашим соседям, то английские джентльмены женятся исключительно на стюардессах.

Но вернемся к ластоногим. Скажите же, «тюлень» звучит довольно обидно, почти как «фуфел», в то время как «котик» — это одно сплошное ми-ми-ми.

А еще, как и наши общие соседи Роузены, Котики, вопреки нравам захолустья, очень любят элегантно приодеться, даже, я бы сказал, попижонить.

Род — преуспевающий архитектор. Его дом выкрашен в строгий белый цвет, с которым приятно контрастируют серо-синие жалюзи — классическая гамма для Кикладских островов. Оно и неудивительно — недвижимость в Эпидавре не единственная греческая собственность Котиков.

Они владеют недвижимостью еще и на Крите. И хотя Крит это не совсем Киклады, приятные глазу сине-белые сочетания можно встретить там повсюду.

Что касается профессии Сью, то она, в точности как и Джуди, выйдя замуж и завязав с карьерой стюардессы, стала школьным учителем. А еще Сью очень недурно рисует. Ей, правда, далеко до другого нашего соседа — Ги, о котором я расскажу позже, но в целом ее работы смотрятся очень мило.

Как и Роузены, Котики, мягко говоря, не дураки выпить, что, собственно, и способствовало нашему стремительному сближению. Род — великолепный рассказчик, да и Сью тоже горазда сыпать забавными историями, ни одну из которых не хочется упускать, но тут вмешиваются проклятые национальные традиции. По английскому обычаю, в дружеской компании, как правило, нет общего разговора, в котором по очереди солирует кто-то один. Вместо этого всеми силами поддерживается перекрестный разговор по принципу «мальчик-девочка», что тоже не страшно, если бы не моя привычка одновременно следить за всеми застольными историями сразу. В итоге, упустив какую-нибудь побасенку, я, бывает, очень расстраиваюсь.

Меня очень впечатлила история про то, как через некоторое время после того, как они полностью оплатили стоимость дома, Илиас при встрече протянул Роду смятую бумажку, на которой карандашом было нацарапано «45 000».

— Что это? — спросил Род.

— Стоимость допуслуг.

— Каких еще таких услуг?

— Ну, вы же просили: тут калитку, здесь забор, там прочие мелочи. Вот и набежало.

— На сорок пять тысяч евро?

Род пришел в бешенство, но заплатил. Иностранцу выиграть в Греции у грека в суде — mission impossible.

Хорошо помню первую большую попойку с Котиками. Поскольку дом еще не был отремонтирован, а друзья уже загорелись желанием посетить наше греческое гнездышко, им приходилось останавливаться в гостинце или снимать один из домов неподалеку. И вот наши близкие друзья Ленка и Cepera, приехав на неделю, сняли гостевой этаж у Мэри, тот самый, что она задарма благородно предложила нам в тяжелую минуту.

Мы с Ленкой дружим уже тысячу лет, еще с института. Чтобы вы поняли, насколько она незаурядный человек, расскажу одну историю. Дело было в лихие девяностые. Ленкин муж Cepera, инженер-ракетостроитель по образованию, всегда умевший держать нос по ветру, в свое время стал одним из самых первых предпринимателей, а точнее кооператоров, и любит вспоминать о том, как проходил государственную регистрацию одновременно с самим Ходорковским.

Поскольку Cepera рано начал, он одним из первых стал жертвой организованной преступности. Рэкетиры принудили его выбирать между построенной им компанией и жизнью жены и дочери. Cepera, не раздумывая, выбрал второе, отдал свой бизнес и несколько последующих лет пребывал в глубокой депрессии.

Оставив неблагодарную стезю предпринимателя, он в какой-то момент был вынужден подрабатывать извозом. Когда денег не хватало, бомбилой становилась Ленка, причем она предпочитала работать в ночную смену. От ее тогдашних рассказов о некоторых из пассажиров у меня кровь леденела в жилах, а самой Ленке все было нипочем.

И вот как-то раз Cepera здорово припозднился. Мобильных еще не было, Ленка начала волноваться и даже вышла на балкон, дабы с девятого этажа высмотреть, не идет ли муж.

И тут — о, ужас! — она увидела, что внизу прямо под балконом лицом вниз лежит Cepera, а трое неизвестных избивают его ногами. А что, если это продолжение истории с рэкетирами? В такой ситуации любая другая женщина в панике позвонила бы в милицию. Но в том-то и дело, что Ленка и «любая другая женщина» — это два разных биологических вида. А потому Ленка, как была в домашних тапках, ссыпалась вниз по лестнице, пулей вылетела из подъезда и, одержимая яростью, набросилась на Серегиных обидчиков.

А надо сказать, что помимо природного бесстрашия, Ленка обладает целым рядом исключительных физических достоинств. Неспроста же она в юные годы стала одним из самых молодых игроков, которых когда-либо приглашали в сборную Российской Федерации по волейболу. Короче говоря, Ленка очень высокая и очень быстрая, с прекрасными рефлексами, что стало полной неожиданностью для трех уроженцев Кавказа, методично избивающих Серегу.

Собственно, тот, кому досталось первым, вообще ничего не понял — Ленка походя снесла его по инерции, на несколько ключевых мгновений выведя из борьбы. Второй же, оставив окровавленного Серегу в покое, успел развернуться и обозвать Ленку обидным словом. Зря он так.

Мигом пропустив удар мощной и бесконечно длинной Ленкиной ноги точно в пах, мужчина утратил не только боевой пыл, но и будущую способность к воспроизведению себе подобных мерзавцев.

Видя, как разворачиваются события, третий нападавший счел благоразумным отступить в ожидании подмоги. Воспользовавшись замешательством, Ленка подскочила к лежащему ничком Сереге и перевернула его на спину. Это был не Cepera!

Пробиваться обратно в подъезд дома Ленке снова пришлось с боем. Вот такая у меня подруга. Правда, красавица? Не зря по ней в институте вздыхала добрая половина нашей группы. Кстати, этот случай я упомянул не просто так. Он странным образом перекликается с одной историей, случившейся со мной в Эпидавре. Позже вы поймете, о чем я.

В отличие от меня, Ленка не забросила переводческое ремесло и превратилась в серьезного профессионала. Если сложить вместе все переведенные ею книги, получилась бы весьма обширная библиотека на любой вкус и возраст: от Гарольда Роббинса до Нила Геймана. А самое главное, Ленка очень веселый человек, с которым всегда легко и комфортно.

В общем, так вышло, что проживающие напротив Котики заприметили нашу расчудесную компашку и пригласили в гости, благо идти недалеко — из-за того, что въезды расположены под прямым углом друг к другу, расстояние между двумя калитками едва ли превышает десять метров.

Вечер получился прекрасным. В противовес скромной по русским меркам закуске, вина было море, а что еще нужно человеку, чтобы до основания разрушить коммуникативные барьеры, а образовавшийся в результате этого лом пустить на фундамент задушевного разговора? В результате мои друзья совершенно очаровали хозяев, да и мы с Кузей тоже, как могли, постарались не ударить в грязь лицом.

На следующее утро мы обнаружили засунутую в дверную щель почтовую открытку, подписанную соседями. Они, кстати, так и подписываются — Котики. Открытка содержала витиеватую благодарность за приятно проведенный вечер. Этот жест нас, помнится, очень тронул.

Что любопытно, практически каждая последующая попойка что с Котиками, что с Роузенами всегда выливалась в благодарственную открытку. Мы даже подумываем, не завести ли нам специальный альбом для хранения этих милых сувениров, имеющих притом и практическое значение. Представляете, как будет приятно когда-нибудь потом, годы спустя, одряхлев, сидя на лекарствах и начисто забыв про вино, сигареты и прочие радости жизни, полистать такой альбом, чтобы в деталях вспомнить, как молоды и как здоровы мы некогда были!

25. Десерт из асбеста и Евангелие от Иоанна

На следующий день после посиделок с Котиками мы с друзьями отправились отужинать в «Пётрино». Эта таверна расположена на отшибе, а потому в ней даже в сезон редко бывает много народа. В холодное время года посетители сидят внутри. А когда приходит жара, публика усаживается либо под навесом, увитым виноградом, либо в саду, где растут мандарины с апельсинами. Я обожаю после знойного дня усесться среди деревьев, сбросить обувь и елозить по траве босыми пятками, наслаждаясь прохладой вечерней росы.

Хозяина таверны зовут Афанасий. Он приехал с Крита, где многие годы подвизался в туристическом бизнесе и близко сдружился с одним из наших соотечественников, в те годы жившим в Греции, а ныне вернувшимся в Россию, по которому он теперь сильно скучает.

Жену Афанасия зовут Натаса. Вопреки имени, она чистокровная гречанка.

Натаса превосходно готовит, и я иногда расспрашиваю ее о рецептах. Впрочем, мои сомнительные знания греческого иногда приводят к комичным ситуациям.

Съев две порции моего любимого десерта и принявшись за третью, я вздумал выяснить способ его приготовления. Ленка, будучи знатным кулинаром, тоже заинтересовалась. Натаса сообщила, что важнейшим ингредиентом лакомства служит «азвёстис». Немного засомневавшись, я перевел это как «асбест», чем порядком подпортил аппетит и себе, и людям — кто же не знает о канцерогенных свойствах этого вещества. И только придя домой, я догадался заглянуть в словарь, где обнаружил, что словом «азвёстис» греки называют известь. От сердца сразу отлегло. Не то чтобы известь была здорово вкуснее или много питательнее асбеста, но хоть рака не будет.

И Натаса, и ее муж по-гречески радушны. Как-то закончив трапезу, Кузя захотела съесть мандарин. Рвать фрукты с дерева она постеснялась, поэтому подняла с земли более или менее свежий паданец. Увидев это, Афанасий притащил лестницу, подобрался к самым красивым плодам и, нарвав огромную сетку, вручил ее нам.

Мое любимое блюдо в этой таверне — свиная отбивная, фигурирующая в меню под названием «спесьяль». Помимо отменного мяса встречу с прекрасным дополняет фирменный соус, выложенный на салатном листе. Это тот случай, когда пальчики можно не только облизать, но и по неосторожности обгрызть.

А уж когда совершенно случайно выяснилось, что русским другом, по обществу которого так тоскует Афанасий, оказался тот самый Женя, что вместе с Леной некогда втянул нас в греческую авантюру, отношения стали почти что родственными.

С тех пор накануне каждого визита мы заранее звоним Натасе и рассказываем ей, чего бы такого вкусненького мы бы хотели съесть, а она затем разбивается в лепешку, только бы потрафить нашим желудкам. По этой причине большинство семейных праздников отмечаются именно здесь. У Афанасия в погребе всегда в избытке достойное вино, а уж про домашние наливки от Натаси я вообще молчу.

Утром, встав раньше обычного, мы отправились в дом к Мэри навестить друзей. Cepera все еще дрых, и мы устроились на улице. Ленка угостила нас кофе и какими-то фирменными сладостями, на которые она большая мастерица. Вскоре трапезу прервал голос Сереги, доносившийся из спальни:

— Лена, я проснулся. Поди погладь меня!

Услыхав призыв, Ленка послушно метнулась в спальню. Нас с Кузей настолько впечатлила эта умильная сцена, что мы тут же взяли Серегину реплику на вооружение и с тех пор поочередно используем по выходным, в зависимости от того, кто раньше проснется.

И снова о соседях. Прямо напротив нашего дома через дорогу лежат владения Фёклы Севастопулу. Она стала одной из самых первых афинских дачниц на нашем хуторе и в итоге переселилась сюда насовсем, лишь иногда проведывая свою столичную недвижимость.

В молодости Фёкла вышла замуж за бельгийца, а если быть точным, то за фламандца, и надолго укатила с ним в Бельгийское Конго. Когда дети подросли, семья вернулась в Бельгию. А после смерти мужа Фёкла переехала в Эпидавр — ее покойный супруг был большим поклонником этого места.

Вместе с Фёклой живет ее младший сын Ги Файён — прелюбопытнейшая личность, в которой чудесным образом сочетаются горячая греческая кровь и протестантская рассудительность.

В молодости Ги довольно долгое время проработал архитектором в сети клубных отелей Club Med, пока не влюбился в некую южноафриканскую красотку и, выполняя впитанную с молоком матери семейную программу, бросив все, отправился за ней в Африку.

Отношения с возлюбленной не заладились, поскольку ее религиозные родители в итоге настояли на том, чтобы она вышла замуж исключительно за человека той же веры. Несмотря на крушение матримониальных планов, Ги не стал возвращаться в Европу, а остался жить в ЮАР на целых пятнадцать лет.

Будучи прекрасным рисовальщиком, Ги зарабатывал на жизнь блистательными иллюстрациями к комиксам собственного сочинения, некоторые из которых мне довелось полистать. Его живопись и графика тоже невероятно хороши, особенно несколько жанровых сценок, списанных с натуры в каких-то давно исчезнувших с лица земли бантустанах.

Но самый большой восторг у меня вызывает сделанное углем изображение танцующей пары. Дело в том, что я немного коллекционер, оттого наше московское жилище по самое не балуй увешано современной живописью. И в этой коллекции имеется пара работ, посвященных танцу. Я всегда обожал танцевать сам и ничуть не меньше люблю наблюдать за танцующими. А поскольку Дега находится бесконечно далеко за пределами моих финансовых возможностей, мой выбор преимущественно сводится к российским дарованиям, благо их пруд пруди.

И вообще я уже давно смекнул, что если на оживленной улице Рима, Парижа или Вены среди откровенной туристской клюквы и мазни ты вдруг видишь по-настоящему классные работы, то, скорее всего, автором окажется выходец из СНГ. Чему-чему, а рисовать у нас учили превосходно. Ну а посетив знаменитую Венскую ярмарку современного искусства и вопреки изобилию экспонатов так и не обнаружив там ничего путного, я и вовсе уверился в правильности моего коллекционного патриотизма.

Тем не менее та работа Ги, о которой идет речь, абсолютно вне конкуренции и кроет не только мое чахлое собрание, но и все, что мне доводилось видеть, включая полотна признанных классиков. Фигуры танцоров столь естественны и необычны одновременно, что я могу смотреть на них часами.

Интересно, что Ги наклеил картон с рисунком прямо на стену в торце лестницы, ведущей на второй этаж дома, раз и навсегда перечеркнув любые поползновения Фёклы касательно будущего ремонта. Так что Лувр это полотно вряд ли увидит.

Поскольку я не владею ни французским, ни фламандским, мы с Ги обычно общаемся по-английски. Пятнадцатилетнее пребывание в ЮАР сделало свое дело: у моего соседа великолепный словарный запас, куда шире, чем в греческом, на котором он тоже прекрасно изъясняется. И эти мои разговоры с Ги — одно сплошное наслаждение.

«Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам», — учил Сократ, и эти его слова в полной мере относятся к моему другу Ги. Он приучил себя к чрезвычайной умеренности в одежде, пище и развлечениях, сводящихся по большей части к спортивным занятиям, научившись довольствоваться до смешного малым. Это дает Ги возможность не отвлекаться ни на что кроме работы в саду и все свободное время проводить в беспрестанных размышлениях.

Признаюсь, что, лишь познакомившись с моим соседом и пообщавшись с ним, я начал постепенно улавливать до этого недоступные моему пониманию бесчисленные смыслы, заложенные греческими философами в загадочное понятие «логос».

Его первой словарной дефиницией традиционно указывается «слово», но это лишь верхушка семантического айсберга. Только вдумайтесь, «логосу» в словаре соответствуют более тридцати основных гнезд, каждое из которых, в свою очередь, разветвляется еще на несколько, что в итоге составляет около сотни значений.

Я это к тому, что когда мы читаем первую строку Евангелия от Иоанна, а именно «В начале было слово», то вряд ли понимаем ее истинный смысл. По моему глубокому убеждению, во всем виноват святой Иероним. Работая над каноническим переводом Библии, он, похоже, взял да и ничтоже сумняшеся выбрал первое попавшееся на глаза словарное значение. Опусти Блаженный Иероним глаза чуть ниже, эта строка могла бы сегодня звучать как «в начале был космос», «в начале был разум» или «в начале была причина». А еще главный редактор Вульгаты при желании мог бы запросто заменить «слово» на «весть», «предсказание», «предание» или использовать десятки других альтернативных вариантов.

Однако, пообщавшись с Ги, я понял, что ни одна из этих версий не является правильной и припомнил, что читал у Толстого что-то на этот счет. Не поленившись, я нашел нужное место. Лев Николаевич уверял, что правильнее всего было бы сказать: «В начале было разумение» — вот вам еще одна версия непостижимого греческого слова. Тем не менее в своих размышлениях Толстой изначально отталкивался от следующего посыла: «В начале был логос». Вот оно! Лучше не скажешь, тем более что в качестве еще одного значения этого слова, поистине уникального в своей полисемии, в словаре фигурирует «разговор».

И в соответствии с воззрениями Ги, именно в разговоре, читай «логосе», и сотворяется мир. И этот мир, сотворенный «здесь и сейчас», затем неизбежно умирает, пока «там и тогда» все не повторится генезисом нового разговора.

Конечно, это весьма грубое и примитивное изложение куда более глубоких мыслей моего соседа, и он бы, наверное, сильно удивился, прочитав эти неуклюжие строки. Но, каюсь, я никогда не был силен в философии, и даже Ги, кажется, досконально познавший смысл того, что его древние высоколобые предшественники туманно окрестили «логос сперматикос», то бишь «логос осеменяющий», так и не сумел до конца меня «осеменить», как ни пытался это сделать. Уж больно неподатливым и малопригодным для этих целей материалом я оказался. Временами Ги очень напоминает мне кастанедовского дона Хуана, с той лишь разницей, что мексиканцу с учеником повезло куда больше.

26. Греческие танцы и человек-невидимка

Наискосок от нас на противоположной стороне дороги живет афинянин Элевтёриос Скли́ас с женой Стеллой. Хозяин, которого все зовут уменьшительным именем Лефтёрис, трудится в налоговой инспекции, где, похоже, занимает солидный пост. Судя по тому, с каким пиететом местные, обычно свысока смотрящие на дачников, относятся к моему соседу, он, должно быть, большая шишка. При этом Лефтерис — душа всей честной компании и невероятно хлебосольный хозяин. Раз в год на Пасху он устраивает настоящий пир, куда приглашает своих друзей и соседей. Нам с Кузей посчастливилось обзавестись «абонементом», и если мы оказываемся в эти дни в Эпидавре, то все неизбежно заканчивается тотальным обжорством за огромным столом, стоящим на улице вблизи двух циклопических жаровен — хозяин дома все делает с размахом.

Кроме того, Лефтерис завзятый плясун. Он знает движения всех без исключения народных танцев, и весьма лихо их отплясывает. Когда обессилевшие взрослые уже не в состоянии составить ему компанию, Лефтерис может часами танцевать с детьми, попутно обучая их премудростям национальной хореографии.

По этому поводу вместо Элефтериоса, что означает «Несущий свободу» и традиционно дополняет и без того звучное имя Зевса в качестве почетного эпитета, я в шутку зову соседа Мельпоменом, что переводится как «Ведущий хороводы». К слову, это тоже божественный эпитет, только он относится к Дионису, культ которого неразрывно связан с экстатическими плясками. Лефтерис в ответ довольно посмеивается. Но больше всего моему соседу-танцору льстит, когда я в качестве клакёра во время его сольных проходов подзуживаю толпу, чтобы та, хлопая в ладоши, скандировала: «Ну-ри-ев! Ну-ри-ев!» В такие моменты он весь лучится от счастья.

Кстати, вы хорошо представляете себе народные танцы Греции? На непросвещенный взгляд, их движения характерны для человека, охваченного глубокими сомнениями. Начнем с того, что исполнитель с первых же тактов не рвется вперед грудью, как в украинском гопаке, а беспорядочно пятится назад.

Сделав пару шагов влево, танцующий, вроде как догадавшись, что сделал что-то не то, слегка приседает от ужаса. Пытаясь спасти положение, человек начинает инстинктивно пятиться вправо. Однако после очередной пары шагов бедняга понимает, что в очередной раз накосячил, и в полном отчаянии снова разворачивается в противоположную сторону.

Что до хореографии, то она состоит исключительно из притопов и прихлопов. Шучу. В греческих танцах даже прихлопов нет, одни сплошные притопы. И как Лефтерис мгновенно отличает платаньотико с острова Самос и пиргусико с Хиоса от какого-нибудь там малоазийского зейбёкико, непонятно.

Судя по всему, народные танцы в Греции пользуются всемерной поддержкой государства и включены в школьную программу. Оттого по праздникам в каждом мало-мальски приличном городке вроде нашего возводится сцена, где подростки, разодетые в специально сшитые по такому случаю национальные костюмы, водят традиционные хороводы. Ну, я еще понимаю девочек — есть возможность покрасоваться в новом платье. А вот что влечет в танцевальный кружок мальчика, для меня загадка, ведь греческая хореография не оставляет парню абсолютно никаких шансов пообжиматься с одноклассницами.

Впрочем, наплевав на все вышесказанное, всякий раз, оказавшись в доброй компании и завидев, как греки начинают танцевать, я, предварительно опрокинув для храбрости стакан, с радостью к ним присоединяюсь.

Сомневаться в себе — моя вторая натура, поэтому пятиться назад и топтаться на месте у меня выходит очень естественно. И оттого на танцполе я смотрюсь вполне адекватно. Да и публика всегда одобрительно реагирует на мой порыв, что есть силы поддерживая иностранного участника. И знаете, что я вам скажу? Греческие танцы — это полный кайф!

А еще Лефтерис очень отзывчивый и сердечный человек. По этому поводу Фёкла рассказала мне трогательную историю. Вышло так, что, проверяя, не забыла ли она чего, Фёкла выложила содержимое сумочки на крышу своего автомобиля. Среди прочего там были водительские права и какие-то еще важные бумаги. Убедившись, что все, что нужно, на месте, Фёкла села за руль и, позабыв о добре, оставленном на крыше, отправилась в городок.

Добравшись до Эпидавра, Фёкла не сразу поняла свою оплошность и спохватилась, когда уже стало темнеть. Поняв, что документы утеряны, Фёкла сильно разволновалась. В таком состоянии ее заметил Лефтерис и подошел с вопросом, не нужно ли чем-то помочь.

Фёкла в полной растерянности, размахивая руками и стеная, долго рассказывала Лефтерису о своих злоключениях. Лефтерис внимательно выслушал ее, приобнял и повел к себе в дом, где без лишних слов предложил выпить кофе и чего покрепче. Когда через полчаса Фёкла немного успокоилась, Лефтерис мягко попросил ее повторить все то, что она до этого говорила, но только по-гречески.

Оказывается, разволновавшись, Фёкла незаметно для себя перешла на французский, а вежливый Лефтерис не подал виду, что ни бельмеса не понимает. К счастью, впоследствии содержимое сумочки в полной сохранности нашли прямо на дороге неподалеку. Интересно, что Ги в состоянии крайнего волнения тоже незаметно для себя переходит на французский. Это у них с Фёклой семейная черта.

Как ни странно это звучит, но среди наших соседей есть человек-невидимка. Речь идет о голландце по имени Том. Несмотря на то что он живет в двух шагах — между Лефтерисом и Фёклой, — самого голландца мы никогда не видели. Я имею в виду полностью. Обычно удается заметить только неясный силуэт в окне, руку, прикрывающую жалюзи или, наоборот, растворяющую створки, но не более. Отчасти это объясняется тем, что Том пользуется другой дорогой и заезжает к себе с противоположной от нас стороны. А возможно, голландец просто не желает показываться нам на глаза. Зато Фёкле и ее гостям он позволяет разглядывать себя во всех деталях.

По словам соседки, всякий раз, когда летом из Бельгии к ней в гости приезжают дети и внуки, Том тут как тут. Едва лишь молодые люди выйдут на балкон насладиться пейзажем, Том в чем мать родила принимается дефилировать к своему роскошному бассейну и обратно.

Фёкла по этому поводу жутко расстраивается, но думаю, зря. Помню, когда я был в возрасте Фёклиных внуков, то изучение анатомии человеческого тела не по учебнику, а вживую доставляло мне немалое удовольствие. Тому, правда, уже под семьдесят, и его обрюзгшее тело на греческую статую никак не тянет, но в конце концов Леонардо да Винчи тоже, бывалочи, приглашал сморщенных стариков-натурщиков, умудряясь и в них увидеть красоту.

А еще Том вздумал судиться с соседом, живущим ниже, тем самым Джоном, о котором я упоминал. Поводом послужило то, что несколько деревьев на участке Джона так подросли, что стали перекрывать Тому вид на море. Однако судиться с греками в Греции, как я уже заметил, дело заведомо пропащее. Процесс не без помощи Фёклы вскрыл сомнительный облико морале истца, и тяжба в итоге была им с треском проиграна.

Однако стоит признать, что наибольший вред хуторянам причиняет отнюдь не склонность Тома к сутяжничеству и даже не его оголтелый эксгибиционизм. Самое ужасное, что есть в этом голландце, — это его кот. Речь идет о хитрющем рыжем котяре, которого половина соседей, исходя из имени хозяина, зовет Томми, а вторая половина, в память о знаменитой диснеевской парочке, называет Джерри. Поэтому я для верности впредь буду звать его Томми-Джерри.

До знакомства с этим животным — замечу, что это слово здесь употреблено как ругательство, а не обозначение принадлежности к фауне — я не понимал смысл словосочетания «исчадие ада». Зато теперь я точно знаю, о чем идет речь.

Знаете, психологи считают, что социопатом человека делают причиненные в детстве травмы. Надо полагать, кошки в этом смысле не сильно отличаются от людей. Я не знаю, какой такой шок испытал в своей жизни кот Тома и что он там ужасного увидел в доме своего хозяина, но мозги у него определенно съехали набекрень. В итоге Томми-Джерри встал на гнусный путь сексуального насилия.

Представьте, в округе нету ни одной кошки, которую бы не обрюхатил этот негодяй — отсюда и невероятное физономическое сходство местного поголовья, подмеченное мною еще в гостинице у Ангелики.

Самое неприятное, что даже если какая-то кошка в данный момент и не расположена природой к продолжению рода, Томми-Джерри на это начхать. Я даже подозреваю, что далеко не все изнасилованные голландским маньяком жертвы — особи женского пола, впрочем, я ведь уже говорил, что этот кот настоящее исчадие ада. Неспроста же испанская инквизиция сжигала на кострах не только ведьм, но и в обязательном порядке их кошек.

27. Так ли хорошо уметь говорить «нет»?

В то время как мы вынашивали планы осенью вновь посетить Грецию, произошло событие, поначалу обещавшее стать судьбоносным. Мне позвонили и пригласили в издательство для обсуждения условий издания моих книг.

Проворочившись всю ночь в сладостных предчувствиях, утром я как на крыльях полетел на встречу с руководством редакции «мужской остросюжетной прозы». Признаться, мне раньше и в голову не приходило, что литературу можно делить по гендерному признаку. Даже обидно как-то. Ведь я отношу мои детективы к категории унисекс, и мне, как автору, чрезвычайно приятен интерес прекрасных дам к моим книгам.

Встреча началась на мажорной ноте: подтвердив готовность к сотрудничеству, завредакцией с ходу предложил солидный для начинающего автора тираж — семь тысяч экземпляров для каждой книги.

Пробуждение от сладких грез наступило в тот момент, когда я услыхал название серии, в которой по плану должен был выйти мой детективный цикл.

Я не сноб и отнюдь не чураюсь ни обложек, изготовленных из вторсырья, ни изображенных на них грудастых красоток, ни сопровождающих их мужиков с пудовыми кулаками и гигантскими пистолетами. Меня смущает другое. Чтобы в полной мере понять и оценить мои детективы, нужно обладать определенным словарным запасом и каким-никаким культурным фоном. Нет, не пугайтесь, по большому счету ничего такого заумного, просто русский язык должен быть для вас родным и, желательно, любимым.

В общем, я не на шутку испугался, что читатель предложенной мне серии, натолкнувшись, например, на слово «эсхатологический», возьмет да и швырнет в сердцах мои книги в печку. Взяв сутки на размышления, я отправился в магазин, где, пролистав с десяток книг, представленных в серии, только укрепился во мнении.

Как ни тяжело было это делать, но на следующее утро я позвонил в редакцию и отказался от лестного предложения крупнейшего в стране издательства. Жалею ли я об этом? Да, временами. Почему я так поступил? Хотел как лучше.

Надо сказать, мой отказ в издательстве восприняли спокойно и пообещали пробить персональную серию, но честно предупредили, что на это может уйти время.

Понимая, что ждать новостей придется долго, я послал рукопись во второе по размеру издательство, извечно соперничавшее с первым в количестве тиражей. Снова наступило время бесконечного ожидания.

В конце сентября — начале октября мы на недельку вырвались в Эпидавр. К этому времени жара уже спадает, но температура воды по-прежнему держится на летнем уровне. Сезон отпусков заканчивается, и в иные дни, выйдя на берег бухты протяженностью в несколько километров, ты оказываешься на пляже в полном одиночестве. Короче, одно сплошное счастье.

Продолжая жить в строительной пыли неотремонтиро-ванного хозяйского этажа, мы с наслаждением принялись строить планы весеннего этапа работ, причем не только внутренних. Оглядев четыре дома-близнеца нашего кондоминиума, различающихся только цветом, я предложил провести небольшой косметический тюнинг, с тем чтобы наше гнездышко хоть чем-то отличалось от соседских.

Зная меня, жена спросила:

— Небось, уже и идея есть?

— Имеется.

— Рассказывай.

Воспользовавшись интернетом, я во всей полноте продемонстрировал жене, какой шарм и индивидуальность придает дому такая простая вещь, как нарочито выступающие угловые камни кладки. По-русски эта штука зачастую называется рустом, что не совсем верно. В греческом специального термина для такого архитектурного элемента я не нашел, возможно, потому, что он там тоже практически не используется, а вот англичане исконно называют такие камни красивым словом quoins. Когда-то они служили для усиления стены, сейчас же используются сугубо в декоративных целях.

Помня о том, что мрамор в Греции стоит дешевле керамической плитки, мы прикинули, что можем без больших затрат сделать так, чтобы наш дом приобрел некоторое своеобразие. Согласитесь, пустячок, а приятно.

Я связался с мастером мраморных дел Йоргосом. Он одобрил мою идею и даже вызвался сам подобрать камень в мое отсутствие. Йоргос сразу сказал, что если сделать так, как поступают обычно, а именно обкладывают углы тонкой каменной плиткой, то будет смотреться не ахти. А вот если решиться на серьезный конструктив и, предварительно выбив в бетонной стене углубления, уложить в эти ниши объемистые мраморные блоки, то тогда мрамор и в самом деле будет смотреться не декоративной пришлепкой, а частью стены.

Быстро просчитав стоимость работ, Йоргос, как обычно, приятно удивил нас невысокой сметой. Мы ударили с ним по рукам и, довольные, уехали на полгода в Москву.

А еще мы с подачи нашего юриста договорились с маляром, который по весне взялся не только покрасить гостевой этаж влагостойкой краской на случай протечки, но и обещал переложить и как следует загерметизировать каменную отмостку вокруг дома, что, по его мнению, должно было обезопасить подземный этаж от грунтовых вод. Маляр был уверен, что причиной несчастья, погубившего все наше добро, стали грунтовые воды, проникнувшие в дом со стороны скалы, к которой он примыкает. Поскольку логика в этом предположении была, возражать я не стал. Мы договорились о цене и решили, что в следующем году с этого и начнем. А затем, переехав на гостевой, наконец приступим к хозяйским хоромам.

Вернувшись в Москву, мы застали ее под первым снегом. И хотя впереди нас ожидали пять месяцев сплошной сепии, сезонной депрессухи и пронизывающей стужи, само осознание того, что где-то за морями за нами навечно застолблен кусочек солнца и морской синевы, поднимало настроение и помогало легче переносить московскую зиму.

А Новый год в тот раз пах не только хвоей, но и надеждой на скорую литературную удачу. Еще бы, ведь издательство накануне поздравило меня с праздником в числе других своих авторов. А это ведь что-то да значит, не так ли?

IV. Год второй: А это точно рай?

28. Слепые прослушивания мрамора

В конце апреля, поздно вечером приехав в Эпидавр после многомесячного отсутствия, я открывал дверь со смесью страха и надежды в душе. Что ждет меня внутри?

Уф! Похоже, на этот раз удалось отбиться малой кровью. Из-за того, что жилище стояло герметично закрытым — а вентиляцию в греческих домах при строительстве почти никогда не предусматривают, и даже не спрашивайте почему, — на мраморных полах, по причине застоя влаги, тут и там образовались многочисленные светлые пятна — видимо, проступила соль.

Высолы? Но это же «тьфу» по сравнению с потопом. Вопреки ожиданиям, не найдя серьезных разрушений, я уснул почти счастливым, еще не зная, что главный сюрприз ждет меня завтра.

Утром, выйдя на балкон, я с ужасом обнаружил, что наш бассейн, видимо повинуясь весенним законам, тоже зацвел. Вода в нем из голубой стала темно-зеленой.

— Что произошло? — спросил я у Пятницы, копошившегося в соседнем саду.

— Я и сам не пойму, — пожимая плечами, ответил он.

— Может, вы забыли вовремя бросить в бассейн обеззараживающие таблетки?

— Вроде регулярно бросал.

— Так «вроде» или «регулярно»?

Пятница не удостоил меня ответом, а лишь хмуро сообщил, что придется поменять воду.

Вызванный на следующий день специалист огорчил еще больше: оказалось, что загрязнение такое застарелое, что одной только сменой воды уже не обойтись и необходима специальная химическая чистка. Выяснилось, что стоимость такой чистки сравнима со стоимостью замены пластиковой обшивки бассейна и грозит вылиться в копеечку.

Я пришел в ярость. Так ни разу и не искупавшись, мы тем не менее уже заплатили за обслуживание бассейна немалые деньги, а теперь будем вынуждены раскошелиться на совсем уж неприличную сумму.

Пожалев о том, что не уволил Пятницу сразу же после потопа, я решил срочно исправить ошибку и тут же рассчитал его. Какое же это было приятное событие! Я настолько бурно отметил его в нашей деревенской таверне, что поутру проснулся с квадратной головой. Зато такого облегчения от расставания я не испытывал со времен развода с первой женой.

После того как я сообщил о случившемся Кузе, мы поразмыслили и решили, что уж коли нам все одно светит капитальный ремонт бассейна, имеет смысл отложить эту дорогостоящую операцию до лучших времен и потратить деньги на более срочные нужды.

Поскольку слив воды из бассейна штука недешевая — необходимо вызывать специальную машину, — мы прикинули, что жаркое греческое солнце, скорее всего, и так испарит воду, так что на дорогостоящий слив можно не тратиться. Как показала практика, расчет оказался ошибочным.

На следующий день заехал Йоргос с образцами мрамора. Я отобрал понравившиеся, и мы отправились на фабрику, с тем чтобы сделать заказ.

Когда через пару дней все было готово, Йоргос снова вернулся, но уже в сопровождении своего напарника Макиса и юного подмастерья, в обязанности которого входил распил камня. Выяснилось, что фабрика наотрез отказалась снимать фаску с заказанных нами блоков, поэтому ребята прихватили с собой специальную пилу. И хотя мрамор, безусловно, один из самых красивых природных материалов, голос у него на редкость противный и немузыкальный.

Слушать вой пилы, вгрызающейся в каменную глыбу, то еще удовольствие. А еще через пару дней мне стало казаться, что мрамор разных цветов давал едва уловимые различия в тембре звука. Возомнив себя Градским, я, на манер известного телешоу, послушав визг пилы, пытался вслепую угадать цвет камня. И иногда у меня получалось!

Слава богу, стояла весна, и никого из наших ближайших соседей не было, разумеется, за исключением постоянно проживающих в Эпидавре Фёклы и Ги. Вот им-то пришлось помучиться.

В этой связи мне вспомнилась история, рассказанная Гилом. Дело в том, что метрах в семидесяти от нас стоит заброшенный дом. Он очень добротно построен: прекрасно сложенная каменная ограда, очень качественный мрамор, большой участок с оливами, отменный вид. Несмотря на все свои достоинства, дом необитаем. Местный грек строил его для своей новой семьи, но, согласно молве, в процессе строительства супруги рассорились и в итоге развелись. И я их очень даже понимаю: мы с Кузей в свое время тоже чуть не перегрызли друг другу глотки, планируя пространство и выбирая цветовые решения для будущего жилья. А ведь это был всего лишь ремонт в квартире. Если бы мы, как те греки, строили дом с нуля, все наверняка закончилось бы смертоубийством.

Так вот, когда строился этот дом напротив, резчики мрамора работали от рассвета до заката, чем совершенно сводили с ума Гила и Джуди. В какой-то момент их сын, гостивший в Эпидавре, не выдержал и решил провести со строителями мирные переговоры, призывая их сократить продолжительность работы или хотя бы соблюдать подобие тихого часа.

Бригадир албанских камнетесов на соглашение не пошел и снова принялся, визжа пилой, резать камень, несмотря на поздний вечер. Англичанин был вынужден вернуться и выдернуть провод из розетки, чем здорово разозлил бригадира со товарищи — те пустили в ход кулаки.

Завязавшаяся потасовка показала, что английские джентльмены владеют боксом куда лучше албанских. Это и неудивительно: сын Гила состоит на службе в гвардии ее Величества, куда традиционно отбирают крепких, рослых молодцов и соответствующим образом их готовят.

Уже через четверть часа к дому Гила подкатила полицейская машина, из которой вышли два стража порядка и арестовали сына вместе с отцом. После воспитательной работы в участке их отпустили, но намекнули, что в следующий раз на такую мягкость они могут не рассчитывать. Выяснилось, что хозяином строящегося дома был один из Бекасов — представитель влиятельного семейства, в собственности которого находится чуть не вся прибрежная недвижимость в округе.

Помните песенку из мультика «Кот в сапогах»? Ну ту, где на вопрос короля, чья это земля, все кругом отвечают: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса». Вот и с Бекасами то же самое. Только у них, в отличие от героя мультфильма, все по-настоящему.

По этому поводу некоторые Бекасы могут позволить себе вообще не работать и коллекционировать дома по всей Греции и за ее пределами, другие же, кто в силу дальней степени родства занимают в семейной иерархии более низкое положение, скрепя сердце вынуждены встать на скользкий путь труда.

Короче говоря, памятуя об этой назидательной истории, мы с Йоргосом заключили «соглашение о гуманности»: работы велись с утра и до обеда. Затем каменщики разъезжались по домам, и кругом снова наступало полное безмолвие.

Поскольку мраморные плиты, выбранные Йоргосом, были очень массивными, как я уже сказал, установить их в стену можно было одним-единственным способом — выбив глубокую нишу. Очень скоро дом стал выглядеть так, будто подвергся массированному артиллерийскому обстрелу — на нем не было живого места.

Несмотря на побочные разрушения, внешний вид нашего жилища преображался на глазах. Стараниями Йоргоса и Макиса, а также благодаря хаотичному сочетанию мраморных блоков трех цветов — серого, бежевого и красно-бордового — безликая бетонная коробка стремительно приобретала начатки будущей индивидуальности.

А когда дело дошло до обкладки камнем колонны, удерживающей вес козырька над крыльцом, мои рабочие и вовсе вошли в раж, до хрипоты споря, какой блок куда класть, чтобы добиться наилучшего визуального эффекта. Закончив колонну, они, чрезвычайно довольные результатом, захотели сфотографироваться на ее фоне, а я с удовольствием поработал фотографом.

Вечером один из снимков я отослал Кузе. Обновленные виды дома и высокохудожественная колонна привели ее в полный восторг. Впрочем, в связи с нехваткой средств, мы решили на какое-то время остановиться на достигнутом в тревожном ожидании неизбежного начала самого трудного и дорогостоящего этапа — ремонта на хозяйских этажах. Ведь кроме штукатурных и малярных работ нам светила полная замена всех коммуникаций и окон, а это серьезные деньги.

29. Фёклины рассказы

Как же я люблю тишину нашего хутора! Особенно по утрам, пока не проснулись ни горлицы, ни цикады, ни, самое главное, Макис с Йоргосом. В эти часы ни один звук не нарушает покоя здешних мест, кроме разве что методичного «клик-клик», издаваемого секатором моего соседа Ги, который по обыкновению начинает работать в саду с первыми лучами солнца.

Явление меня миру в трусах, каждое утро происходящее на балконе, где я, тщетно пытаясь проснуться, делаю зарядку, служит Ги верным сигналом к действию. Дав мне время привести себя в порядок, сосед частенько делает перерыв в беспрестанных философских размышлениях и сельскохозяйственных хлопотах, чтобы забежать на кофе и походя осеменить вышеупомянутым «логосом сперматикосом».

Своей гипертрофированной харизмой и своеобычностью Ги иногда чем-то напоминает мне Ивана Охлобыстина в лучшие годы. Как-то я пригласил его в телеэфир моей программы. Ваня, в ту пору находившийся в самом зените славы, одновременно имевший сан священника и при этом активно занятый в шоу-бизнесе, был, наверное, единственным в стране человеком, о котором можно было без натяжки сказать, что он поп-звезда, и не погрешить против истины, независимо от того, какой смысл вы вкладываете в первую часть этого слова.

Отчетливо помню, что Ваня весь лучился и что бы он ни говорил, все воспринималось телеаудиторией ни дать ни взять как откровение святого Иоанна. Я никогда в жизни не слышал такого количества звонков в студию и не видел такой лавины народной любви, нисходящей на одного человека. Складывалось ощущение, что даже если бы мой гость не проронил в студии ни слова, зрители все одно возлюбили бы его за свет, исходящий откуда-то изнутри.

Как я уже сказал, Ги очень похож на Ваню в этом смысле, с той лишь разницей, что в отличие от Охлобыстина Ги законченный интроверт. Только представьте, отвечая на мой вопрос, что он нынче читает, Ги, не смущаясь, а даже с некоторой гордостью ответил:

— Как это? Почему?

— Не хочу, чтобы чужие мысли сбили меня с собственных.

Только не торопитесь смеяться. Я на полном серьезе считаю, что мудрецов сегодня так мало именно потому, что по вине информационного бума даже самые светлые умы тратят слишком много часов своей жизни на изучение чужой мудрости, совсем не оставляя времени на генерирование собственной. Так что Ги в чем-то прав. Может, его суждения потому столь любопытны и оригинальны, что не замутнены банальщиной телеэфиров и газетных станиц?

Несмотря на очевидную обращенность внутрь себя, мой сосед превосходный рассказчик, и я обожаю его слушать. Хотя признаю, что рассказы его матери нравятся мне ничуть не меньше. Фёкла умеет держать аудиторию не хуже Ираклия Андронникова, а забавных воспоминаний в духе Василя Аксенова у нее столько, что их с лихвой хватило бы на несколько книг.

В частности в Фёклиных рассказах неоднократно фигурирует имя знаменитого пианиста и дирижера Владимира Ашкенази, некогда обосновавшегося в Эпидавре. В свое время он купил землю в самой отдаленной и живописной части бухты, сразу над симпатичной церквушкой, стоящей у кромки воды. Позднее архитектор Николай Пити́дис, чьим именем названа улица, ведущая к церкви, к слову, единственная улица с названием на всем хуторе, построил по заказу Ашкенази весьма необычный и, пожалуй, самый красивый дом в округе.

Что интересно: метрах в двухстах, тоже на скале, только на противоположной стороне пляжа, стоит самый неуклюжий дом на всем побережье. Кому бы, вы думали, он принадлежит? Архитектору Питидису.

Большинству людей очертания виллы Ашкенази, как до сих про называют этот дом местные, напоминают корабль. Однако Ги, близко друживший с сыном великого музыканта — Вовкой, который, пойдя по стопам отца, и поныне выступает с концертами под именем Вовки Ашкенази, утверждает, что до того, как дом подвергся переделке при новом владельце, он больше напоминал рояль, нежели корабль. Жаль, что мне не удалось застать этакую красоту.

Ги с видимой ностальгией частенько рассказывает, как под звуки репетиций Ашкенази-старшего возился с Вовкой на пляже, расположенном сразу под домом и имеющем форму правильного полукружья. По словам Ги, музыка в исполнении маэстро звучала в этом сложенном самой природой амфитеатре поистине божественно. Однако все, как известно, дело вкуса. И на этот счет у Фёклы есть замечательная история.

Дело было в шестидесятые годы. В единственной гостинице Эпидавра появился рояль. За инструмент ежедневно садился молодой заезжий музыкант и несколько часов репетировал, услаждая слух ценителей произведениями Прокофьева, Рахманинова и Скрябина.

Покойный муж Фёклы Анри до того полюбил слушать талантливого пианиста, что ежедневно повадился бриться в цирюльне, что располагалась в доме напротив. Через растворенные настежь окна можно было абсолютно бесплатно часами наслаждаться концертом победителя конкурса имени Чайковского и будущего обладателя семи премий «Грэмми» Владимира Ашкенази.

И вот однажды приходит Анри к цирюльнику, а в вестибюле гостинцы мертвая тишина.

— Что случилось? — спрашивает расстроенный Анри.

— Пианиста убрали.

— Постояльцы гостиницы подали жалобу хозяину.

— Жалобу? На что?

— На неприятный шум.

30. Лягушачья ферма и сбежавший маляр

На майские праздники Кузя на неделю составила мне компанию. Мы вместе осмотрели загнивший бассейн. Вопреки нашему предположению о том, что греческое солнце живо его осушит, этого не случилось уже хотя бы потому, что нежданно пошли дожди. Вместо того чтобы идти на убыль, уровень воды в бассейне заметно прибывал, а вместе с ним росла и степень загрязнения — вода полностью утратила прозрачность и стала почти черной. На поверхности образовался толстый слой тины, а потом откуда ни возьмись появились лягушки. Поначалу их было немного — пяток от силы. Затем лягушки то ли стремительно размножились, то ли бросили по округе клич, не знаю, но уже через пару недель чаша бассейна кишела земноводными.

Поначалу это нас даже забавляло. Сидя с бокалом вина на балконе и глядя на образовавшееся в саду мини-болотце, мы строили шутливые планы устроить лягушачью ферму и таким образом разбогатеть. Помню, как мы, весело хохоча, обсуждали идею совместного российско-английского СП с Котиками, рассуждая, каких именно лягушек нам выгоднее выращивать: тех, что идут в пищу, или тех, что служат в качестве декоративных домашних животных.

Между тем слой тины становился все толще, лягушачье поголовье росло день ото дня, и вечерами кваканье становилось столь громким, что заглушало даже мириады окрестных цикад, а это очень непросто.

Представьте, громкость голоса цикады может достигать ста двадцати децибел! Если это насекомое по какой-то причине захочет нежно спеть прямо вам в ухо, это может привести к полной и необратимой потере слуха. Так что, желая познакомиться с цикадами поближе, не забудьте захватить беруши.

Что касается самого насекомого, то оно, очевидно, должно быть тугим на ухо. В свое время известнейший французский энтомолог Жан-Анри Фабр, заподозрив цикаду в глухоте, проделал следующий эксперимент. Он договорился со знакомым артиллеристом о том, что тот разместит прямо под деревом с цикадами несколько пушек, которые используются для праздничных салютов, и устроит пальбу, что и было сделано. Несмотря на оглушительные залпы, цикады преспокойно продолжили пение.

А кстати, знаете ли вы, что в оригинальной басне Эзопа, которую без стеснения передрали Лафонтен с Крыловым, роль стрекозы исполняет цикада? Оно и понятно: вы когда-нибудь встречали поющую стрекозу?

Но вернемся к лягушкам, тем более что они, не уступая цикадам голосом, существенно превосходят их разнообразием экстерьера. Вечерами лягушки нашей будущей фермы помимо борьбы за звание лучшего вокалиста, еще и состязались в конкурсе красоты. Наиболее самоуверенные из них вылезали их воды и нарочно заползали прямо под лампы садовых светильников, чтобы члены жюри имели возможность рассмотреть их во всей красе. Скажу, что такого разнообразия раскрасок я не видел с тех времен, когда жил в тропиках.

Мы наперебой фотографировали самых красивых конкурсантов и с гордостью выкладывали снимки в интернете. Точнее, этим занималась жена, поскольку я, будучи по ее меткому определению «интернет-бирюком», ни в каких социальных сетях не числюсь.

Вопреки курортной обстановке, особо расслабиться не довелось, поскольку, едва закончив с декоративным камнем, я позвонил маляру, тому самому, с которым еще по осени договорился о восстановлении гостевого этажа. Кроме того, нам нужно было срочно найти приличного поставщика окон и жалюзи. Памятуя о том, сколько всего довелось натерпеться с Лазарем, мы дали себе слово не повторять ошибок в выборе подрядчика и затратили уйму времени на поиски достойного кандидата.

Мы без конца мотались по строительным выставкам, но так и не определились. Наконец нам в голову пришла идея узнать у хозяина виллы, которую мы в свое время чуть не купили, кто был поставщиком его окон. На первый взгляд остекление в том доме выглядело весьма презентабельно. Получив адрес поставщика, которого звали Паносом, мы отправились на его фабрику, расположенную в известном курортном местечке Лутраки.

Вид цехов, выставочный зал, представленные образцы, а также харизма Паноса произвели на нас самое благоприятное впечатление. После некоторых колебаний мы решили нанять его на замену наших «одноразовых» окон и жалюзи, а также заказали новую входную дверь.

— Это всего лишь установка готовых окон, ну что может пойти не так? — принялась рассуждать Кузя по дороге из Лутраки в Эпидавр.

— Ты абсолютно права, — согласился я. — Тем более что после Лазаря нас с тобой уже ничем не удивишь.

О, как жестоко мы заблуждались!

Довольно быстро выбрав алюминиевый профиль очень красивого цвета с благородным бронзовым оттенком, мы полагали, что с такой же легкостью выберем и дверь, но не тут-то было. Оказалось, что в Греции в принципе не существует дверей, которые открывались бы наружу. И после этого греки еще удивляются числу квартирных краж!

Мало того, само наше желание иметь дверь столь необычной конструкции, поставило поставщиков в тупик.

— Как это наружу? Вы уверены? Но она же в таком случае не будет захлопываться!

— Вот именно. Этого-то мы и хотим.

Затем я в шутливом ключе рассказал про то, как наша соседка Мэри и некоторые другие знакомые, живущие по соседству, периодически остаются на улице перед захлопнувшейся дверью. Мэри, правда, придумала действенный способ борьбы — она постоянно носит на шее ожерелье из ключей, что, надо сказать, не особенно ее портит. Однако моя жена почему-то наотрез отказывается ходить в ошейнике, увешанном ключами.

Выслушав мои аргументы с кривой ухмылкой и тем выражением лица, какое бывает у взрослых, уставших от нечленораздельной детской болтовни, Панос спросил:

— А вы понимаете, что даже если такая дверь и существует в природе, в чем я сомневаюсь, то, установив ее, вам придется каждый раз закрывать замок ключом!

— Ну да. А что тут такого? Автоматические защелки ненадежны и вылетают от одного хорошего пинка. Поэтому замки у нас обычно закрывают вручную.

— Вы хотите сказать, что у вас дома в России это нормально? — спросил ошарашенный Панос.

— Абсолютно. Так поступают те, кто заботится о безопасности.

Переварив эту не поддающуюся пониманию информацию, Панос пообещал обыскать всю страну, но найти нужную дверь к моменту нашего возвращения.

Почти сразу после приезда Кузи случилось очередное неприятное приключение. Дело было так. Пока я торчал в одиночестве, сантехника функционировала на «отлично». Однако с приездом жены, любящей долгие водные процедуры, произошло ЧП.

После того как Кузя вдоволь постояла под душем, я обнаружил, что наша спальня по щиколотку залита водой — почти так же, как и в тот раз, когда мы лишились всего имущества. К счастью, мое быстрое вмешательство и интенсивная уборка позволили избежать катастрофы. Стало ясно, что наша канализация не справляется с обильным сливом воды.

Этот случай заставил нас задуматься. По ходу размышлений мы припомнили любезное предложение Пятницы, сделанное им в дни предыдущего потопа, о том, что он с радостью позволит нам помыться в душе дома Роузенов, благо они в то время пребывали в Англии. Стало понятно, что причиной первого потопа, как это обычно и бывает, стал человеческий фактор. Судя по всему, наш доброхот-смотритель, не зная о дефекте канализации, радушно предоставил ключ от нашего дома кому-то из соседей или знакомых, пока мы были в отъезде. Те всласть помылись, не ведая, что на корню губят нашу собственность.

Разумеется, никаких доказательств того, что все было именно так, у нас не было, но подозрения остались.

Договорившись с оконщиками, мы сосредоточились на ремонте многострадального гостевого этажа. Маляр с негреческим именем Лале в назначенный день явился не один, а с целой бригадой соотечественников-албанцев. Ребята привезли с собой компрессор, отбойный молоток и не мешкая приступили к ремонту отмостки.

По большому счету отмостка с виду ни в каком ремонте не нуждалась — сменить ее меня уговорила Мэри, обладающая большим даром убеждения. Дело в том, что влажность действительно представляет серьезную проблему для таких домов, как наш, стоящих на крутом скалистом склоне, поскольку дождевая вода не впитывается, а потоками сходит вниз, застаиваясь всякий раз, когда находит ровную поверхность. По словам Мэри и примкнувшего к ней Лале, строители кондоминиума по ошибке придали камню неверный угол. Его-то и предстояло изменить. Немного посопротивлявшись, я сдался перед неудержимым напором Мэри, искренне желающей осчастливить окружающий мир, пускай даже насильно.

Подручные Лале довольно быстро раздолбали весь камень, и, видимо, войдя в раж, до кучи разбили еще и мраморное крыльцо, выложенное с большим изяществом. Я рассвирепел, но Лале успокоил меня:

— Не волнуйся, я все отремонтирую.

Надо сказать, к этому времени я уже знал, что Греция — край узких специалистов и найти здесь человека, способного быть одновременно и хорошим маляром — а именно так Хелиотис отрекомендовал мне Лале — и приличным каменщиком, ничтожно мала, но тем не менее позволил усыпить себя обещаниями.

Дальнейшие события показали, что Лале и в самом деле оказался неплохим маляром, но и только. Какого черта он сам взялся перекладывать отмостку и ремонтировать разбитое крыльцо, я так и не понял. Не понял я и того, зачем Лале на мой вопрос, знаком ли он с техникой патинирования дверей, ответил «да».

В итоге двери он просто зашкурил, а затем покрыл лаком, отчего они оказались не состаренными, а изуродованными, а это не одно и то же. Возьмись я за покраску и патинирование сам, результат был бы куда лучше.

С отмосткой Лале тоже справился на «троечку», ну а ремонт крыльца откровенно завалил. Да и с оплатой его услуг вышла довольно странная история.

Когда до окончания работ оставалось уже не так много: починить разбитое крыльцо да перекрасить неудавшиеся двери, позвонил Лале и срывающимся голосом сообщил:

— У меня заболела дочь. Сегодня срочно везу ее в Афины. Я сейчас пришлю к тебе человека, пожалуйста, отдай ему все, что ты мне должен.

— Минуточку! Но ты же не закончил работу! Я не могу с тобой расплатиться.

— Ты что, не понял? У меня больная дочь.

— А что с ней?

— У нее температура. Тридцать семь и семь.

— Ну не переживай, это не смертельно.

— А ты что, доктор? — сердито спросил Лале.

— Значит, так, — подумав, сказал я. — Сегодня могу отдать тебе только часть. А затем, когда ты вернешься, чтобы устранить недоделки: четыре двери и разбитое крыльцо, — выплачу остальное. Идет?

— Нет, мне нужно все и сегодня.

Ситуация складывалась как-то по-дурацки. Дома в России за подобные требования подрядчика просто посылают куда подальше, но мы не в России. Чтобы понять, как поступить, я набрал номер Хелиотиса и описал ему, что произошло. Рекомендация юриста меня удивила:

— Расплатись с ним полностью, и дело с концом.

— Но он же не закончил работу?

— Да, но у него заболела дочь.

— По словам Лале, у девочки температура тридцать семь и семь. Это вряд ли серьезно.

— А ты что, доктор?

В итоге я счел за благо прислушаться к совету юриста и рад, что поступил именно так. В конце концов есть Йоргос, который легко исправил крыльцо, пускай и за отдельные деньги, а местный маляр быстро привел двери в божеский вид. Зато я не восстановил против себя моих греческих знакомых и друзей и, как показал последующий опыт, поступил абсолютно правильно. Отношение греков к собственному здоровью и здоровью близких я, не погрешив против истины, назвал бы «болезненным».

Хотите верьте, хотите нет, но даже Илиас, который, кажется, даже естественные надобности справляет, не сходя с дивана, а на просьбы жены свозить ее в путешествие неизменно отвечает: «Дай мне спокойно помереть дома!» — и тот в случае болезни какого-нибудь троюродного дяди тут же отрывает задницу от телевизора, садится за руль и везет больного в Афины, а иногда даже в другие европейские столицы!

Это, кстати, еще одно проявление коллективного бессознательного. Хотя неподалеку от нас, в Лигурьё, находится весьма приличный медицинский центр, который в случае необходимости охотно посещают проживающие в округе немцы, англичане и голландцы, греки, что случись, сразу везут пациента к столичным профессорам. По их мнению, спасти больного, даже если речь идет всего лишь о банальной простуде или фурункуле, можно только в Афинах и более нигде.

31. Кошка-вуайерист

Сразу после неожиданного исчезновения Лале Кузя вернулась в Москву, а мне выпало задержаться, чтобы пронаблюдать за укладкой новых водопроводных труб и электропроводки. Поскольку и сантехник, и электрик не только крепкие профессионалы, но и люди с совестью, я позволил себе немного расслабиться, насладиться жизнью, спокойно оглядеться вокруг и вдосталь поваляться на пляже.

Помню, как, отдыхая от трудов, лежа в теньке с айпадом, я одновременно любовался видами природы и тайком разглядывал молоденьких туристок, щеголяющих в едва заметных глазу стрингах. Это приятное занятие я перемежал чтением греческих философов, благодаря чему натолкнулся на парадоксальный совет, приписываемый Пифагору: «Уступай похоти зимой, но не уступай летом!».

Еще раз украдкой взглянув на хорошеньких купальщиц, чьи наряды ничего не оставляли моему воображению, я подумал, что в самой идее Пифагора может и есть рациональное зерно, но вот с сезонностью философ явно что-то напутал.

Вечером я поспешил обсудить это дело с Ги. Тот не согласился со мной и, припомнив, что зимняя одежда древних греков практически ничем не отличалась от летней, предположил, что Пифагор, должно быть, ратовал за гуманное отношение к половому партнеру, которого могли отпугнуть эманации человеческого тела, вызванные жарой. Спорить я не отважился, а про себя отметил, сколь увлекательным может оказаться изучение древнегреческой философии при правильном подходе к делу.

Несмотря на обилие бродячих кошек, что шныряют возле нашего дома, я долго ни с кем не сближался. Во-первых, я бываю в Эпидавре наездами, а во-вторых, не люблю навязываться. Однако в какой-то момент я все же положил глаз на одну весьма привлекательную особу. У нее был элегантный двухцветный окрас, так любимый профессиональными дизайнерами, уставшими от ярких тонов — темно-серые пятна на светло-сером фоне. Причем, что фон, что пятна были не черно-белые, а очень удачно оттонированы бежевым, что зрительно утепляло традиционно холодную гамму. Единственное, что портило картину, так это дурная привычка все время почесываться, за что я немедленно прозвал незнакомку Блошкой.

Кошка показалась мне весьма смышленой. Дело в том, что ее более тупые сородичи, приходя на водопой к нашему заросшему тиной бассейну, неизменно выбирали ближний к дому угол, и всякий раз, когда я выходил из двери, они опрометью кидались кто куда. А эта умница сразу догадалась, что если пристроиться с противоположного угла, то наслаждаться деликатесной водой с привкусом благородной гнили можно не в напряженном положении низкого старта, а в обстановке полного комфорта, свесив вниз лапы и хвост в придачу.

Оценив сообразительность Блошки, я стал регулярно предлагать ей угощение.

Кошка принимала его спокойно, из чего я заключил, что, несмотря на межсезонье, от голода она не страдает.

От всех других кошек Блошку отличала одна странная привычка. Надо сказать, что обычно я держу дистанцию и, за редчайшим исключением, не приглашаю бродячих животных в дом. Да и осторожная Блошка тоже не горела желанием ко мне приближаться, когда я выходил на улицу. Зато вечером, когда я после дневных трудов зажигал свет в спальне, отделенной от внешнего мира лишь стеклянным окном во всю стену, кошка садилась вплотную к стеклу и внимательно наблюдала за происходящим. Признаться, этот животный вуайеризм меня порядком смущал — я и сам любитель подсмотреть, но при этом, представьте, ненавижу, когда за мной подглядывают другие. А возможностей для подглядывания у Блошки было море, поскольку мы в свое время решили, что божественный вид из нашего дома ничто не должно заслонять, а значит, никаких штор и занавесок у нас не будет, как в Голландии.

Впрочем, я постепенно привык машинально прикрывать срам рукой и относиться к кошачьему силуэту, притаившемуся за стеклом, как к неотъемлемой детали пейзажа, тем более что особого выбора не было: вечернее созерцание многочисленных островов, медленно растворяющихся в лиловых морских сумерках, было и остается моим самым большим развлечением.

Близились длинные выходные, и, помня о том, что супермаркеты будут закрыты, я закупил солидный запас самой разнообразной кошачьей еды, предвкушая радость кормления. К моему удивлению, Блошка не объявилась ни в субботу, ни в воскресенье. Зато на все выходные из Пирея нагрянула Мэри с компанией родственников.

Поначалу я немного встревожился, но затем успокоил себя мыслью о том, что бродячая кошка тем и отличается от домашней, что владеет стратегией выживания, а раз так, с Блошкой, скорее всего, ничего не случится.

В понедельник вечером перед самым отъездом Мэри, забежав к ней на огонек, я застал там Блошку, за обе щеки уплетающую что-то столь вкусное, что заставило ее на три дня позабыть о моей спальне. Хм, последняя строчка может показаться несколько двусмысленной, если не хвастливой, но я не об этом. Хотя признаюсь, я страшный ревнивец. Да, я знаю, что это плохо, пережиток и все такое, но справиться с собой не могу — ревную, и все тут. Ну, то есть с женщинами еще туда-сюда, а с кошками совсем беда. Я же к Блошке со всей душой, а она?

В общем, когда во вторник неверная подружка наконец вернулась, я уже был на взводе. Зная, что она и так обожралась у Мэри — по себе знаю, моя соседка, кого хочешь насмерть закормит, — я, поджав губы, предложил гостье сухой корм и не более того. Тут настал черед Блошки не на шутку обидеться. Она, конечно, не забыла, что в пятницу я кормил ее куда более аппетитными кошачьими консервами, и не без основания подозревала, что та банка была отнюдь не последней. Однако я из вредности, явно нарываясь на конфликт, на перемену блюд не согласился.

Ответная реакция не заставила себя ждать. Демонстративно «закопав» миску с кормом, Блошка бросила в мою сторону презрительный взгляд и, перемахнув через забор, отправилась в сторону дома Мэри.

«Ну-ну, дорогуша, долго же тебе придется ждать», — злорадно подумал я и поплелся в спальню, с горечью сознавая, что срам сегодня вечером можно и не прикрывать.

Спал я в ту ночь неважно — со мной так всегда случается перед дальней дорогой. Поутру обнаружились недвусмысленные признаки эскалации конфликта. Оказалось, что Блошка нагадила прямо на коврик под дверью, о чем я догадался сразу, как только наступил на коварно подброшенную «мину».

Не без труда очистив обувь и коврик, я перед самым отъездом в аэропорт все-таки успел полазать в интернете и вычитал, что если кошка оставляет свои экскременты непокрытыми, то это признак агрессии — дескать знай, что я тебя не боюсь. Хм, я уже и сам допёр, что Блошка меня ни в грош не ставит.

В Москве я узнал о том, что пришел ответ от второго издательства. Там сказали, что книги им понравились, и твердо пообещали в ближайшее время подыскать для них достойную серию.

Опять эти чертовы серии! Тем не менее, обрадовавшись, я рассказал об этой удаче Кузе, и в тот же вечер мы, в который раз опережая события, закатили праздничную пирушку. Как и в предыдущих случаях, радовались мы преждевременно. Оказалось, что «в ближайшее время» в терминологии издательства означает что-то вроде «может быть когда-нибудь».

Примерно через месяц-полтора после моего возращения домой раздался звонок, и в телефоне послышался бодрый голос Паноса, нашего поставщика окон и дверей:

— У меня хорошая новость. Мы нашли именно такую дверь, какую вы хотите.

— Прекрасно. А где?

— В Германии.

— Да практически везде. Ее можно заказать и в Мюнхене, и в Штутгарте, и в Гамбурге, и в Берлине…

— А поближе нельзя? Вы хотите сказать, что во всей Греции ничего похожего не нашлось?

— Именно так.

— Ну и во сколько нам обойдется это немецкое чудо?

— Вот тут я вынужден вас огорчить…

Услыхав цену и посовещавшись, мы с болью в сердце дали согласие на установку самой обычной металлической двери, открывающейся вовнутрь. Мы прекрасно понимали, что вскрыть ее будет легче легкого, но делать было нечего. В свое оправдание мы вспомнили поговорку «В Риме поступай как римлянин» и подумали, что в наших условиях она вполне может звучать как «В Греции поступай как грек». Этому правилу мы стараемся следовать до сих пор.

Посчитав смету работ, Панос сообщил нам стоимость. Неприятно удивившись, мы еще немного поторговались и в итоге дали добро в надежде на то, что за оставшееся время успеем что-нибудь скопить.

32. Смертью храбрых

Предваряя установку окон и входной двери, я отправился в Грецию на неделю раньше срока, чтобы проверить готовность Паноса и его команды к началу работ, а заодно привез из Москвы любовно выбранную дверную ручку и особо прочный цилиндр для замка. Все это добро я сдал подручным Паноса, чтобы они аккуратно, не торопясь, установили оснастку на дверь в фабричных условиях, а не тогда, когда она окажется у меня дома. Панос пообещал все так и сделать.

Кроме того, заметив, что готовые окна стоят без упаковки, я строго предупредил Паноса, чтобы тот не забыл дать распоряжение все тщательно обернуть защитной пленкой и пригрозил, что если в процессе транспортировки проявятся царапины и прочие дефекты, я такой товар не приму. Панос только рассмеялся в ответ, процитировав греческий эквивалент известного фразеологизма:

— Фирма веников не вяжет.

Я уже давно перестал дуться на Блошку за ее хулиганские проделки. Поводом к примирению послужили котята, которых она родила на участке Мэри. Я, конечно, понимаю Блошку: Мэри бывает на даче много чаще, чем мы, и потому шансы на выживание потомства куда выше. Однако все равно обидно.

Когда моя жена, пожелавшая лично присутствовать при смене окон, приехала в Эпидавр, я сразу показал ей трех народившихся котят, отцом которых, судя по окрасу, был не кто иной, как Томми-Джерри.

Двое — те, что были помельче, — трусливо прятались под кустами и тряслись мелкой дрожью при моем приближении. Третий же оказался настоящим смельчаком. По этому поводу я уже успел прозвать его Тесеем, или попросту Тёсей, и ведь как накаркал — бесстрашное создание закончило свои дни точь-в-точь как его мифологический прототип, но все по порядку.

Однажды ближе к вечеру, лежа на кровати и лениво поглядывая на смену цветовых оттенков закатного солнца, я услыхал громкий кошачий гвалт. Больше всех стенала Блошка. Она стояла на краю бассейна и верещала как ненормальная. По бокам к ней в ужасе прижались двое «трясунов», которые тоже истошно пищали.

Подойдя ближе, мы поняли, в чем дело. Оказывается, любопытный и лишенный всякого страха Тёся прыгнул в воду и, отчаянно загребая лапами, словно пес, нарезал круги в поисках места, где мог бы вылезти. Но такого места в бассейне тогда не было. К слову, теперь в наш бассейн ведут пологие ступеньки, так что в случае чего животные могут без труда выбраться из воды.

Тёся, надо сказать, уже был на последнем издыхании, и не подхвати я его тогда на руки, он бы вскорости пошел ко дну. Вытащив мокрое тельце из бассейна, я положил его перед счастливой мамашей, которая тут же перестала верещать и кинулась облизывать свое бесстрашное чадо. Сам же Тёся вел себя примерно так, как будто был первым космонавтом, благополучно вернувшимся из исторического полета. Он с величайшим достоинством и как бы нехотя позволял себя облизывать, понимая, что подобные почести — неизбежный атрибут жизни героев.

Иногда, на мгновение оторвавшись от слюнявых почитателей, Тёся со значением поглядывал то на меня, то на трясущихся родственников. И в его пронзительном взгляде мне вдруг почудился Тараторкин в образе Раскольникова, объясняющий словами Достоевского причину столь безрассудного поступка: «Мне надо было узнать, тварь ли я дрожащая или право имею».

После этого случая я еще больше зауважал Тёсю, а его трусоватые братья с тех пор в дань уважения к Федору Михайловичу получили собирательное имя «твари дрожащие», которое затем само собой усеклось до просто «твари».

Все шло к тому, что конец у Тёси будет печальным. Страх ведь дается нам неспроста, он — основа инстинкта самосохранения. А потому существа, неспособные бояться, обречены на вымирание. Жизнь героев, как известно, ярка, но непродолжительна. Так случилось и с Тёсей.

Это произошло от силы дней через пять после описанного выше спасения на водах. Как-то утром, открыв дверь, я увидел, что на пороге с выражением непередаваемого кошачьего ужаса на мордах стоят обе «твари» и трясутся пуще обычного. Сразу заподозрив неладное, я кинулся к бассейну. В дальнем углу на поверхности воды плавал темный предмет. Это был мертвый Тёся.

То ли он уверовал в собственное бессмертие, то ли подумал, что я снова вовремя приду на помощь, не знаю. А может, он случайно поскользнулся, как это некогда произошло с бесстрашным Тесеем, что нечаянно оступился, стоя на роковом обрыве? По другой версии, Тесея обманом сбросил со скалы в море подлый завистник, но я, ей-богу, смутно представляю себе кого-то из «тварей» в этой роли.

Похоронив бесстрашного котенка со всеми подобающими почестями, мы после этого почти год не купались в бассейне. Впрочем, тому были и другие причины. Что касается Блошки, то после той трагедии ее словно подменили. Кошка совсем перестала заходить в наш двор, видимо, сторонясь болезненных воспоминаний.

33. Кошмар по имени Яннис

Когда алюминиевые окна, жалюзи и двери привезли к нам домой, они, как я и боялся, оказались сильно поцарапанными — несмотря на мою просьбу и очевидную необходимость, работники Паноса забыли обернуть их пленкой, а алюминий при всех своих достоинствах, как известно, очень мягок. Поскольку я предупреждал о последствиях такого разгильдяйства, Паносу ничего не оставалось, как заказать новый профиль.

Будете смеяться, но новые окна тоже пришли без упаковочной пленки. Правда, было видно, что обращались с ними куда аккуратнее, но и тут не обошлось без царапин. Я опять с полным правом отказался принимать часть товара. С третьей попытки окна прибыли целыми, что не помешало рабочим Паноса впоследствии поцарапать каждое второе окно в процессе установки. Впрочем, Панос раз за разом безропотно менял испорченные детали.

— Господи, да какую же маржу он заложил? — ужасалась Кузя.

Мне нечего было ей ответить, хотя я и предполагал, что внакладе Панос все равно не останется, пусть даже и потеряв по собственной безалаберности немалые деньги.

Не буду подробно описывать леденящие душу события той недели, а лишь расскажу о последнем дне работы бригады оконщиков, который мне особенно запомнился. Дело было как раз перед нашим возвращением в Москву. Тогда мы в своей наивности еще не ведали о существовании чрезвычайно действенной военной хитрости, когда на вопрос греческого подрядчика, когда вы уезжаете домой, нужно указывать срок минимум на неделю раньше реального. В противном случае рабочие ни за что не уложатся в отведенное им время, даже если в последний день, поняв, что пахнет жареным, будут честно пытаться выполнить стахановскую норму.

Для примера приведу, как выглядела пятница накануне нашего возвращения в Москву, день, когда люди Паноса по плану должны были закончить установку окон. В то утро рабочие приехали неожиданно рано — в восемь утра вместо обычных двенадцати — и лихорадочно принялись за дело. Паноса с ними, ясное дело, не было, он у себя в офисе очаровывал очередного незадачливого клиента.

Спешка, как известно, не способствует достижению быстрого результата, а даже наоборот. Помните лингафонный курс новогреческого, который я упоминал раньше? Ну, тот, где урок, посвященный ремонту, назывался «ущерб дому»? Так вот, жизнь еще раз подтвердила справедливость этого названия.

Для начала бригадир по имени Яннис — толстый и очень шумный парень — презрев все правила техники безопасности, уронил тяжеленное окно прямехонько себе на колено, после чего минут пять орал как резаный. И было отчего: колено распухло, посинело и вообще имело ужасный вид.

Я предложил съездить в больницу, но Яннис наотрез отказался. Несмотря на травму, он лихорадочно руководил работами. Итак, это был ущерб номер один. И я имею в виду вовсе не колено, а окно, которое, повредив ногу Янниса, затем последовательно пробило заметную выбоину сначала в нашем мраморном полу, затем в стене спальни и уже только после этого разбилось.

Эта неудача, однако, совсем не смутила рабочих, и они продолжили работать в сумасшедшем темпе. Ближе к обеду люди, понятное дело, стали уставать, но возможности толком передохнуть у них не было, ведь Панос строго-настрого наказал Яннису без денег не возвращаться. А расплатиться я, естественно, намеревался только по окончании всех работ.

Урон номер два не заставил себя ждать — огромное четырехсоткилограммовое окно гостиной, превратившее комнату в гигантский аквариум с видом на море, дало трещину и теперь подлежало полной замене. Тут-то парням и остановиться бы, ведь понятно же, что при таком раскладе оплата им сегодня не светит, а штрафы перекроют всякую прибыль, но, очевидно, эти обстоятельства в расчет приняты не были.

Урон номер три случился к вечеру, когда вконец измученные работяги принялись при помощи веревок спускать с балкона предварительно демонтированные старые окна. Видя, что люди утратили концентрацию, я кинулся им на выручку, но было уже поздно: окна с неимоверным грохотом упали вниз, расколотив отделочный камень и расцарапав жалюзи гостевого этажа. Как ни странно, я в тот момент каким-то чудом удержался от вспышки гнева, видимо потому, что сам был участником процесса, а значит, косвенно повинен в катастрофе.

Пришло время установки двери, которую отчего-то оставили на самый последний день. Когда дверь выгрузили из машины, я заметил, что ручки, привезенные мною из Москвы и отданные Паносу еще две недели назад, так и не установлены.

— А почему дверь без ручек? — возмутился я.

— Так их надо было установить заранее? — прикинувшись дурачком, с непонимающим видом спросил Яннис, держась обеими руками за колено. — Ну ничего, это мы сейчас мигом исправим. — Он послал подручного-пакистанца в машину за дрелью, а сам принялся примерять ручку. Покрутив ее и так и сяк, Яннис весело сообщил: — Ой, а она не подходит.

— То есть как это не подходит? Я же специально привез ее две недели назад, то есть сильно заранее, чтобы у вас было время и на примерку, и на установку.

— Ничего не знаю, дверью занимался не я.

— Послушай, я завтра утром улетаю домой. И как я, по-твоему, открою эту ср…ную дверь, когда вернусь?

— Никак, — честно ответил Яннис.

Дело было на улице, мы стояли на крыльце, рядом с какими-то банками из-под краски. На несколько мгновений потеряв контроль над собой, я принялся что есть силы пинать ни в чем не повинные банки. Яннис на всякий случай рефлекторно отстранился.

А ведь это был еще не конец. Около одиннадцати вечера, погрузив длинномерные конструкции в грузовик и уже покидая наш двор, рабочие Паноса напоследок нанесли урон номер четыре. Они умудрились оборвать висящий высоко на столбе кабель, в одночасье лишив не только нас, но и всю округу телефонной связи и интернета.

Понимая, что перспективы невелики, Яннис, набравшись наглости, напоследок все же спросил, не желаю ли я расплатиться. Захлебываясь от бешенства, не в силах что-либо ответить, я молча повернул к Яннису растопыренную ладонь. Сверкнув глазищами, Яннис пошел к грузовику.

Тут мне снова придется сделать отступление. Дело в том, что мундза — то бишь демонстрация раскрытой ладони — считается в Греции чрезвычайно неприличным жестом и тяжелейшим оскорблением. По этой причине греки, прощаясь или приветствуя друг друга издалека, прежде чем помахать рукой, из соображений приличия разворачивают ладонь к себе. Аналогичным образом приветствует своих подданных английская королева. Да и участницы конкурса «Мисс Вселенная», кстати, тоже машут публике похожим манером. Почему они так поступают? Хм, не знаю. Возможно, опасаются смертельно обидеть случайно затесавшихся в толпе греков.

Как бы там ни было, а, несмотря на объем разрушений, нанесенных нашему дому Яннисом и его людьми в тот день, мне стало мучительно стыдно за мою несдержанность, но исправить что-либо было уже невозможно.

Я был так измотан, что в ту ночь не сомкнул глаз до самого рассвета. Сидя в самолете, увозящем нас в Россию, мы с Кузей, взявшись за руки, с ужасом осознали, что следующей весной нам снова придется иметь дело с Паносом. Кроме устранения недоделок, заключенный с ним контракт предусматривал установку балконных заграждений, а также лестничных перил. Ужас-ужас!

Заприметив наше состояние, сердобольная стюардесса несколько раз кряду щедро обнесла нас вином. Седативный эффект не заставил себя ждать — меня отпустило уже в небе над Болгарией.

34. Архив господина Савнатсоса

Вы спросите, а как же бассейн? Конец лягушачьей фермы был печальным. В конце лета Мэри, на беду, вывезла на дачу кучу родственников с малыми детьми. Всерьез озаботившись тем, что наше «болото» может стать рассадником комаров, которые, в свою очередь, не дай бог ужалят кого-то из ее близких, она вызвалась осушить бассейн в наше отсутствие, разумеется, за наши же деньги.

Противостоять напору сверхэнергичной, почти юной пенсионерки не способен ни один человек в мире — нам тоже пришлось уступить, хотя и не без сожаления. Котики, прознав про закрытие «совместного предприятия», помнится, тоже не на шутку расстроились. От светлой грусти нас отвлекла радужная перспектива наконец перейти к заключительной стадии ремонта, а именно обсуждению колера стен и конструкции забора.

После долгих колебаний за основу был взят весьма броский цвет, который с одинаковым успехом можно назвать лососевым или апельсиновым. В нашей московской квартире все комнаты выкрашены в разные цвета — так вот лососевый из них самый красивый. От него исходит ощущение тепла. Кроме того, стены окрестных домов традиционно покрашены в разные оттенки бежевого и зеленого, а вот лососевого ни у кого нет.

Всякий раз по пути в аэропорт или возвращаясь из Афин в Эпидавр, мы прямо с дороги, серпантином спускающейся от трассы, специально сделав остановку на смотровой площадке, сощурив глаза, стараемся разглядеть на противоположной стороне бухты наш дом среди других дач. В этой затее нам всегда очень помогает вилла Роузенов, которая благодаря своему нетривиальному цвету служит прекрасным ориентиром. Однако нам очень хотелось, чтобы и наш собственный дом был столь же хорошо заметен. Следует признать, что яркий колер очень этому поспособствовал.

Как выяснилось позднее, выбранный нами цвет обладал весьма неожиданным побочным эффектом, о чем мы, к сожалению, узнали только год спустя.

Собираясь с силами в преддверии очередного этапа ремонта, я с надеждой ждал известий, связанных с изданием моих книг. Поскольку никаких новостей ни от одного из издательств не поступало, я периодически звонил туда сам. В какой-то момент и там, и тут мне сказали одно и то же: произошла большая реорганизация и теперь не до меня.

Выяснилось, что издательство номер один, на мою беду, то ли слилось с издательством номер два, то ли поглотило своего ближайшего конкурента. Как бы там ни было, а в результате этой реорганизации мои рукописи и там, и тут, похоже, отправились в мусорную корзину. Разочарованный бесконечным ожиданием впустую, посылать книги в те же издательства еще раз я не стал.

Вернувшись в Эпидавр, мы в тот же день пошли засвидетельствовать почтение Фёкле. Как вы уже знаете, наша соседка превосходная рассказчица, и что немаловажно, ей есть что рассказать. Вот какую любопытную историю мы услышали в тот вечер, потягивая предложенные хозяйкой узо и метаксу.

Отчим Фёклы, а точнее, третий муж ее матери и бабушки Ги, носивший фамилию Савнатсос, во время Второй мировой войны занимал высокий банковский пост. Так вышло, что поиздержавшиеся в войне нацисты решили, что оккупированная Греция должна немедленно предоставить захватчику крупную денежную помощь, поделившись своим золотовалютным запасом.

Другими словами, все содержимое тогдашней казны победитель выгреб подчистую. Завуалированный грабеж прикрывался договором займа, копию которого и сохранил для потомков педантичный Савнатсос, благо был его непосредственным подписантом.

Семейное предание гласит, что Савнатсоса усадили в самолет, отвезли в Берлин, где чуть ли не под дулом пистолета указали место в договоре, куда нужно было поставить подпись, после чего полуживого от страха вернули домой.

После войны разрушенная, обнищавшая Германия оказалась не в силах выплатить долг и наотрез отказалась это делать. Что немаловажно, США в расчете на верность нового союзника поддержали отказ немцев от выполнения обязательств.

В итоге выплаты ограничились лишь семью процентами от номинальной суммы долга в 476 миллионов рейхсмарок, да и то в виде станков, машин и прочих материальных ценностей. О процентах и репарациях американцы тогда грекам и думать запретили, хотя те и требовали аж десять миллиардов долларов.

В дальнейшем, по мере развития германской экономики, вопрос о возврате долга поднимался не раз, но безрезультатно.

Прошли десятилетия. Когда кредиторы, в том числе и немецкие, в кризисную годину стали требовать, чтобы Греция не только продолжала расплачиваться по счетам, но и исправно платила проценты, греки снова вспомнили про так и невозвращенный кабальный заём.

И вот тут-то на историческую сцену вновь выходит господин Савнатсос, а точнее, его персональный архив, где, сохранившись в первозданном виде, семьдесят лет пропылившись в ящике письменного стола, ждал своего часа договор о насильственной ссуде в полмиллиарда рейхсмарок.

И хотя формально к тому моменту ничего получить с заемщика было уже нельзя, Савнатсос, а вместе с ним и Фёкла на какое-то время превратились в народных героев, а греки получили еще одну возможность потрепать нервы партнерам по переговорам посредством неожиданного контраргумента: «А вы должны нам больше, чем мы вам!»

Предприимчивые журналисты даже рассчитали, сколько евро, с учетом инфляции и набежавших процентов, должен внести в казну Греции каждый гражданин Германии, с тем чтобы отдать старый должок. Точно уже и не вспомнить, но получалось что-то в районе трехсот-четырехсот евро. Самое любопытное, что нашлись немцы, которые пришли в горсовет Нафплиона и уплатили нужную сумму.

35. Легализация: наш дом выходит из подполья!

С той кошмарной пятницы, к тому же пришедшейся на тринадцатое число, когда мы в последний раз видели Паноса и его рабочих, минуло немало времени. С одной стороны, наши нервные системы с тех пор почти полностью восстановились, а с другой — оттягивать встречу дальше не было никакой возможности. Скрепя сердце мы договорились о возобновлении работ.

Напомню, что в плане стояло устранение недоделок, замена всех окон, которые горе-установщики умудрились повредить или испортить, и монтаж перил на балконах. Работа должна была идти параллельно.

К моему огромному облегчению, бригадиром на этот раз оказался не Яннис, справедливо затаивший обиду после моего оскорбительного жеста в его адрес, а очень спокойный и куда более квалифицированный поляк, которого звали Арек. Оказалось, что в бригаде был еще один его земляк, тоже очень толковый работник. В четыре руки они взялись за ограждения.

Судя по тому, как лихо эти парни читали техдокументацию и ставили задачи остальным, я сделал вывод, что в прошлой польской жизни они оба были инженерами. Впрочем, несмотря на несомненный профессионализм поляков, не обошлось без курьезов. Когда Арек и его товарищ споро собрали и установили балконные перила, выяснилось, что, несмотря на то что все было сделано в точном соответствии с инструкцией по монтажу, перила свои функцию не выполняли. При попытке слегка опереться на них, я чуть было не опрокинул всю конструкцию и не сорвался вниз на камни моего патио. Вот тебе раз! Ничего себе конструкция!

Почесав в головах, поляки предложили изящное решение, до которого не додумались инженеры, разработавшие проект ограждений. Вместо хлипких алюминиевых колонн, опорой которым служили два винта, вкрученные в пол, бригадир придумал упереть верхнюю планку перил в бетонные торцы балкона и закрепить невидимыми глазу анкерными болтами, что дало искомую жесткость и надежность. Точно так же без шума и пыли было сделано и все остальное.

Ближе к концу работ я позвонил Паносу и напрямик спросил его, какого черта он не прислал ко мне этих потрясающих парней еще в прошлом году, а направил бестолкового Янниса, в результате попортив нервы мне и потеряв кучу денег на переделки. Панос честно ответил, что Арек с товарищем тогда работали на более выгодном заказе. М-да, приходится признать, что произнесенная еще в далеком тридцать пятом сталинская мысль о том, что «кадры решают все», не утратила своей актуальности и сегодня.

В итоге, несмотря на самые пессимистические ожидания, второй сезон риалити-шоу «Панос и К°» оказался куда успешнее первого. Однако напоследок замечу, что, даже несмотря на это обстоятельство, за все годы, что длился ремонт, Панос так и остался абсолютно худшим подрядчиком, перещеголяв самого Лазаря. Единственным человеком, способным оказать Паносу адекватную конкуренцию, как я теперь понимаю, был легендарный Манолис, с которым мне, по счастью, так и не довелось познакомиться. Как говорится, Господь упас.

Незадолго до нашего возвращения домой Мэри рассказала о том, что греческое правительство, заинтересованное в дополнительных денежных поступлениях, одобрило закон, по которому владельцы недвижимости, построенной с нарушениями строительных норм, могут задним числом за плату легально зарегистрировать то, что не соответствует планам и документам. Напомню, что и дом самой Мэри, и наш дом усилиями Ангелики с Илиасом почти полностью нелегальны. Вместо одного дома на нашем участке зарегистрированы два таунхауса, их общая площадь занижена в два с лишним раза, гостевой этаж по проекту является сугубо нежилым, а гаража с бассейном вообще нет на плане.

Мэри и ее муж Яннис — не путать с тем чудовищем, что ставило нам окна, — приняли решение немедленно приступить к легализации, тем более что временное окно, позволяющее это сделать, закрывалось уже к началу следующего года, после чего купить себе амнистию будет либо невозможно, либо придется оплатить дополнительные штрафы.

С одной стороны, никто из опрошенных нами греков в затратную историю с легализацией пока не ввязался. С другой стороны, Яннис — опытный афинский юрист, и уж если он готов расстаться с деньгами, то и нам не мешало бы прислушаться.

По совету Янниса мы наняли инженера — ключевое лицо в процессе легализации недвижимости. Приехавшего из Афин специалиста звали Адонис, и он вполне в духе своего имени оказался писаным красавчиком.

Из объяснений Адониса следовало, что легализация будет проходить в несколько этапов. Сначала отдельным законом разрешат зарегистрировать неучтенную площадь, затем следующий закон позволит перевести нежилую площадь в жилую, после этого появится специальный закон о бассейнах и так далее. Разумеется, на каждом этапе придется платить, и платить немало. Была, однако, и хорошая новость — платить позволялось в рассрочку. Если же вы были готовы платить сразу, государство давало существенную скидку, что тоже не могло не радовать. Как бы там ни было, а отныне часть денег, отложенных на ремонт дома, будет регулярно уходить на покрытие расходов, связанных с легализацией. А денег ведь и без того всегда не хватает.

Поскольку бассейн был напрочь загублен, да и смотреть за садом необходимости не было — деревья давно превратились в дичок и не требовали особого ухода, — мы из экономии средств не стали нанимать смотрителя как минимум до следующей весны. А там видно будет.

Напоследок мы купили несколько банок краски с различными оттенками апельсинового тона и раскрасили ими фасад. Определившись с колером и договорившись с местным маляром по фамилии Дзанос о том, что он в наше отсутствие покрасит дом в сочный апельсиновый цвет, мы отбыли на зимовку в Москву.

V. Год третий: Сплошные напасти

36. Афинский отравитель и пять стаканов ципуро

Весна в Греции выдалась необычайно теплая. Уже в апреле стояла такая жара, что мы без содрогания купались в море, которое обычно прогревается лишь к середине, а то и к концу мая. Все кругом цвело и пахло, словно в ботаническом саду.

Вообще если попытаться описать здешнюю природу одним словом, то я бы назвал ее буйной или даже буйнопомешанной, если речь идет о весне. К сожалению, каждая весна кроме благоухания флоры в качестве побочного эффекта приносит невероятное размножение фауны, причем далеко не всегда приятной.

Какая все же хрупкая вещь экосистема, скажу я вам. Пока наш дом долгие годы стоял под солнцем с выгоревшими остатками бежевой краски на стенах, все было тихо и спокойно. Но стоило выкрасить его в апельсиновый цвет, как тут такое началось!

Собственно, поначалу ничего не предвещало беды. В апреле в саду и по периметру дома во множестве появились красные паучки крохотного размера — около миллиметра в длину, не больше. Ну и что такого, подумаешь паучки, эка невидаль.

Со временем пауки постепенно переместились из сада на стены дома и одновременно невероятно выросли в числе. С каждым днем их становилось все больше и больше. В какой-то момент нам стало не по себе, когда в одно прекрасное утро, выйдя за дверь, мы обнаружили, что весь дом стал снаружи ярко-алым. Стало понятно, что вторжение неизбежно и это всего лишь вопрос времени. Предчувствия нас не обманули.

После долгой осады пауки прорвались в дом, и тут выяснилась одна пугающая особенность: их едкую кровь, словно чернила вечного маркера, не брало ни одно моющее средство, она упорно не желала смываться ни с одной поверхности. И если стены теоретически еще можно было перекрасить, хотя перекрашивать новый дом очень обидно, то свести красные пятна с мрамора можно было только посредством шлифовки, а перешлифовывать пол мне категорически не хотелось.

Самое удивительное, что эти подлюги, похоже, были прекрасно осведомлены о свойствах своей крови и никого по этому поводу не боялись. Пауки бесчисленными толпами нагло кочевали по всему дому, а нам только и оставалось что позорно отступать.

Вместе с нами приехали друзья, часть из которых остановилась в гостинице, а часть сняла дом по соседству. Что интересно, ни там, ни тут не было даже намека на паучье нашествие. Похоже, эти красные дьяволята облюбовали исключительно одно только наше жилище.

Забаррикадировавшись на верхнем этаже, мы призвали на помощь соседей. Я позвонил Лефтерису и сообщил о напасти. Тот любезно дал мне телефон крупного специалиста по дезинсекции по имени Васи́лис. Я тут же связался с этим человеком. Оказалось, он жил в Афинах, а значит, вряд ли скоро доберется до нас, если вообще согласится. Когда я уже морально приготовился к отказу, Василис неожиданно пообещал приехать уже на следующее же утро — оказалось, его мать живет вблизи Эпидавра и он с удовольствием ее посетит.

За ночь пауков стало еще больше. Они укрыли плотным красным ковром все доступное пространство и продолжали прибывать. Казалось, эти твари собирают силы для решающего штурма, после которого места в доме хозяевам уже не останется. Успеет ли спасти положение «афинский отравитель», как заочно назвала дезинсектора Кузя?

Утреннюю тишину разорвал громкий сигнал клаксона, вслед за которым во двор вкатился фургон, очень напоминающий тот, на котором разъезжал переселившийся в тело человека жук-инопланетянин из кинофильма «Люди в черном». Микроавтобус был красочно разрисован гигантскими изображениями самых мерзких насекомых, каких только можно представить.

Наконец появился и сам Василис. Увидев его, мы с Кузей дружно ахнули: внешность, комбинезон и даже походка дезинсектора были почти точь-в-точь такими же, как у того «жука» из голливудской киноленты. По идее пауки с тараканами должны были разбежаться от одного только его вида. Однако «красных» появление грозного противника нисколько не смутило.

Хмуро оглядев масштаб бедствия, господин Василис по-военному коротко оценил обстановку:

— Обложили?

— Ага. Справитесь? — с сомнением спросил я.

— О чем вы говорите? И не таких морили. Тут, знаете ли, самое сложное — не извести хозяев, — честно признался дезинсектор и направился к фургону за инструментом.

Не сказать чтобы последняя ремарка вселила в нас уверенность в успешном исходе операции, но отступать было поздно.

— А нам-то как быть? — с тревогой спросил я вдогонку.

— Не дышать.

— Как это?

Выждав паузу, которой позавидовал бы Смоктуновский, господин Василис обернулся, и прежде чем натянуть противогаз, выдавил из себя подобие улыбки:

— Шучу. Можете дышать. Но не глубоко! Иначе…

Для большей доходчивости «афинский отравитель» провел ладонью возле шеи, затем картинно выкатил глаза и принялся ловить ртом воздух, весьма артистично изображая муки удушья. Впрочем, мы уже и сами смекнули, что наши жизни в тот момент висели на волоске.

Запершись в спальне, до которой чудом не добрались пауки, видимо невзлюбившие прохладу кондиционера, мы отчаянно пытались снизить частоту вздохов посредством самовнушения. Судя по всему, нам это удалось, иначе чем еще объяснить тот факт, что двумя часами позднее, когда дезинсектор пришел за честно заработанным гонораром, мы все еще были живы.

Несмотря на массированную химическую атаку, пауки ушли не сразу. Сохраняя достоинство, они организованно отступили, постепенно покидая наше жилище в течение трех дней, после чего окончательно исчезли, как в свое время исчезли орды гуннов и вандалов, прежде наводившие страх на полмира.

День рождения Кузи, а заодно и победу над пауками было решено отметить в Нафплионе, в нашей любимой таверне «Василис», столики которой, заботливо укрытые солнечными зонтами, стоят прямо на мощенной мрамором улице близ центральной площади города.

Мне пришлось немного задержаться — надо было забрать только что доставленные светильники. Со своей задачей я справился довольно быстро и опоздал к началу праздничного обеда на каких-то пятнадцать минут.

Я появился в таверне аккурат в тот самый момент, когда официант принес заказ, рассчитанный на пять человек. Вид у парня был при этом совершенно обалдевший. И было от чего. На блюде красовались пять стаканов виноградной водки и одна порция жареных анчоусов. Оставив принесенную снедь на столе, официант встал поодаль и с любопытством наблюдал за развитием событий.

Одна из наших подруг, не кто иной, как Ленка, — а с кем еще происходят приключения? — мучимая жаждой, тут же одним глотком маханула объемистый стакан до дна, приняв его содержимое за воду, да так и застыла с открытым ртом, ловя воздух. А между прочим, была ее очередь сесть за руль и везти нас домой по окончании праздничного обеда.

— Не жарковато ли для аперитива? — осторожно поинтересовался я, присаживаясь к столу.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотала Кузя. — Я на чистом греческом языке заказала пять порций дорады и одну порцию анчоусов. А они все перепутали.

Ах, вот оно что? Тогда все понятно. Выпендриваясь перед друзьями, Кузя решила блеснуть лингвистическими способностями. Вместо пяти порций дорады, которая по-гречески звучит как ципура, она по ошибке заказала пять порций виноградной водки ци́пуро. Согласитесь, обмишулиться не так уж и сложно.

Кстати, застолью этот курьез пошел только на пользу, ведь стакан ци́пуро, да еще выпитый натощак в жару, наполняет организм жаждой деятельности и негой одновременно. К слову, большинство других напитков, по моему опыту, если и воздействуют на человека подобным образом, то делают это сугубо последовательно.

Вдоволь повеселившись по поводу происшествия и дозаказав еды, гости по очереди принялись воздавать заслуженные хвалы новорожденной, делая особый упор на ее успехи в изучении иностранных языков.

37. Каверзы высокого давления

Следующее утро ознаменовалось новым чрезвычайным происшествием. Выйдя во двор, я обнаружил, что из-под лючка, прикрывающего канализационный колодец, мощным фонтаном бьет буро-зеленая жидкость с характерным запахом. Поняв, что привычный вантуз в этой ситуации не поможет, я сообщил об очередной неприятности Кузе и отправился в дом Мэри, чтобы посоветоваться с остановившимся там Серегой. Каждый раз, отправляясь по весне на «дальнюю дачу», расположенную в шестистах верстах от Москвы, он привычно чинит поврежденные морозом трубы и, что называется, съел на этом собаку. Cepera пообещал прийти взглянуть, как только сможет.

На обратном пути я столкнулся с Котиками. Род тут же вызвался помочь. Он пришел уже через несколько минут вместе со Сью и инструментом. На руки мой сосед надел резиновые перчатки по локоть. Этими перчатками он держал длинный пластиковый стержень.

— Род, ты мой герой! — восхитился я. — Неужели и впрямь собираешься ковыряться в моих какашках?

— Я же архитектор.

— Но это ведь не совсем то же самое, что золотарь. Или я чего-то не понимаю?

— Вообще-то разгребать чужое дерьмо мне, как главному архитектору, не впервой, — с достоинством ответил Род. — Ты позволишь?

— Be my guest[7], — с легким сердцем ответил я.

Вставив стержень в трубу, Род долго и энергично вращал им в разные стороны, но искомого результата не достиг, несмотря на подбадривающую его Сью.

— Чертовщина какая-то, — утирая пот, констатировал Род. — Придется искать сантехника.

Пришедший чуть позже Cepera тоже не справился с проблемой и подтвердил опасения Рода насчет того, что тут не обойтись без серьезного специалиста с серьезным инструментом. Это я уже и сам понял, но положение осложнялось еще и тем, что дело было в воскресенье — хуже не придумаешь. По выходным в Греции никто не работает, за исключением мелких лавочников вроде булочника, кондитера или хозяина табачного киоска.

Больницы и те по выходным закрыты, и чтобы понять, куда обратиться с острым приступом смертельной болезни, вам прежде придется найти газетный киоск и приобрести там сегодняшнюю газету, если, конечно, она еще не закончилась. Затем вам нужно будет найти в газете список дежурных аптек или больниц, выбрать ближайшую, позвонить туда, убедиться, что нужный вам специалист действительно на месте, и лишь после этого обратиться за помощью.

По этому же принципу в воскресной газете крупного города вроде Афин можно встретить объявление, размещенное сантехником или электриком и сообщающее о том, что последний, утеряв остатки уважения в глазах коллег по цеху, готов пойти на сделку с совестью и ликвидировать протечку в собственный выходной, пожертвовав самым сокровенным — таверной и футболом. Но такое чудо возможно лишь где-нибудь в Афинах да Салониках, а в нашей глуши ничего подобного нет. Однако есть сильное подозрение, что случись такая же беда с Мэри, она бы наверняка нашла выход.

Расчет оказался верным — Мэри несколько раз подряд набрала мобильный номер Згуроса. Скажу честно, мне бы такая идея и в голову не пришла, поскольку Кудряшка и в будни-то приезжает, мягко говоря, не сразу — день на второй-третий — и то если сильно повезет. Но, как объяснила мне мудрая Мэри, проблема проблеме рознь. Одно дело, когда ты прихоти ради желаешь поменять капающий кран — с точки зрения истинного профессионала, эта причуда вполне может подождать неделю-другую, — и совсем другое дело, когда отходы твоей жизнедеятельности рвутся наружу мощным фонтаном. Это же беда, не правда ли? А попавший в беду нуждается в помощи, причем незамедлительно.

Когда Згурос наконец ответил, Мэри, не рассусоливая, обрисовала ему ситуацию в нескольких словах:

— У Артуроса с Ирини в доме серьезная проблема — засорилась канализационная труба. Тебе надо приехать. Срочно!

К моему удивлению, Кудряшка примчался уже через пятнадцать минут — именно столько занимает дорога от его дома близ Нового Эпидавра, и то при условии, что ты все время вжимаешь педаль газа в пол.

Судя по внешнему виду, мы сорвали Згуроса с какого-то семейного торжества: вместо привычного комбинезона на нем была стильная фирменная футболка, новые с иголочки джинсы и весьма крутые солнечные очки Ray Вал.

Открыв задние двери своего огромного микроавтобуса, сантехник с помощью специальных салазок выкатил оттуда агрегат с надписью Karcher. Я, разумеется, знаком с изделиями этой фирмы и храню в гараже мойку высокого давления, способную снять не только грязь, но даже краску со стен. Однако мой аппарат при всей его мощности очень компактен, а тот монстр, что выгрузил из машины Згурос, кажется, весил больше его самого.

— Труба, говоришь, засорилась? Сейчас прочистим.

Предвкушая занимательное шоу и понимая, что Кудряшке необходимо время, чтобы подготовить суперагрегат к работе, Мэри рысью метнулась к себе домой и уже через пять минут вернулась с огромной сумкой. Вытащив оттуда необъятную скатерть, Мэри, призвав на помощь Ленку, накрыла поляну прямо на камнях, которыми вымощен наш двор, и мгновенно уставила всю образовавшуюся площадь едой и напитками. Я вынес стулья и на всякий пожарный поставил их на безопасном удалении. Женщины — Кузя, Сью, Ленка и Мэри — радостно уселись, взяв в руки по бокалу с вином и тарелке с закуской.

Открыв крышку люка и почувствовав себя актером на сцене театра, Згурос приосанился и обратился к залу со вступительным словом:

— Не знаю, как там в России, а мы такие вещи решаем с помощью аппарата высокого давления.

И он нежно похлопал своего «монстра» по холке.

— Думаешь, пробьет? — усомнился я, памятуя о неудаче Рода.

— На р-раз, — твердо ответил сантехник и даже позволил себе снисходительно улыбнуться. — Моща-то видишь какая!

Надо сказать, что улыбается Кудряшка чрезвычайно редко, но если уж такое случается, то любо дорого посмотреть: улыбка у него замечательная, как и он сам, — широкая, добрая и открытая.

— Стин ия́ мас![8] — предложила Мэри и подняла свой бокал. Остальные, включая меня, дружно присоединились.

Перед тем как включить машину, Кудряшка, полностью войдя в роль, отвесил зрителям преисполненный достоинства поклон.

Осторожно погрузив массивную форсунку в колодец и введя ее в трубу, идущую к септику, Згурос повернул рубильник. Взревел мотор, и содержимое колодца заходило ходуном, но из берегов все же не вышло. Как я понял, хитрость состояла в том, чтобы очень точно чувствовать минимальную глубину, позволяющую, не выплескивая содержимое, приводить его в интенсивное движение.

Сантехник принялся ловко орудовать агрегатом, методично двигая могучую струю вперед-назад, создавая эффект раскачки. Дамы с интересом наблюдали за происходящим, не забывая подливать друг другу.

Прошло несколько томительных минут. Наконец Згурос остановил машину, а затем извлек форсунку наружу.

Дамы остались сидеть, а я кинулся к люку, посмотреть на результат. Он оказался нулевым. Уровень жидкости остался прежним, а значит, прочистить трубу не удалось.

Сняв очки, Кудряшка, почесал дужками в курчавой голове.

Немного поразмышляв, он снова надел очки, погрузил форсунку в наши непослушные фекалии и включил рубильник.

Жидкость в колодце заволновалась сильней прежнего — это Згурос пошел на рискованный шаг и еще больше увеличил амплитуду движений.

Происходящее стало напоминать цирковой трюк: форсунка с каждым разом поднималась все выше и выше, но уровень жидкости при этом, повинуясь какому-то мудреному физическому закону, неотрывно следовал за ней как приклеенный.

Дамы от напряжения даже бросили выпивать. Я тоже замер.

Развязка, как это обычно и бывает, наступила неожиданно. То ли Згурос утратил концентрацию, то ли силы поверхностного натяжения дерьма оказались небезграничны, но форсунка в какой-то момент, утеряв свое чудесное сцепление с жидкостью, на долю секунды показалась на поверхности. Этого крохотного мгновения оказалось достаточно для широкомасштабной катастрофы — содержимое колодца, не задев более никого, целиком без остатка выплеснулось на сантехника. Его футболка мигом оказалась окрашена в классические камуфляжные цвета — местами зеленый, местами коричневый. Нетронутым осталось только небольшое пятно в районе поясницы.

Ну да бог с ней футболкой. Самым печальным зрелищем были волосы Згуроса. Жесткие и курчавые от природы, они наподобие игл ежа, что может запросто тащить на себе яблоко, оказались способны удержать поистине невероятный объем того, что, щадя самолюбие Кудряшки, можно было бы дипломатично назвать последствиями выброса или, точнее, его… э-э… твердой фракцией.

К волосам сантехника прилипло абсолютно все, что может прилипнуть, образовав что-то вроде лыжной шапки с не в меру пышным помпоном. По первое число, конечно, досталось и шикарным очкам Ray Ban. Проклятая «твердая фракция» полностью залепила стекла, причем так основательно, что в итоге уподобилась этаким сталактитам, вопреки природе произрастающим не вертикально, а горизонтально. И эти сталактиты под тяжестью собственного веса мало-помалу предательски съезжали к нижнему обрезу стекол, грозя обрушением.

Наступила долгая немая сцена, в ходе которой никто из присутствующих не только не рассмеялся, но даже не проронил ни слова. Наконец послышался сдавленный шепот Мэри:

— Панаги́я му![9]

Згурос очнулся от шока и очень вовремя снял очки — еще мгновение и «сталактиты» обрушились бы ему на грудь. Улыбнувшись, как ни в чем не бывало, он почти весело сказал:

— Артуре, как здорово, что я успел отремонтировать тебе все туалеты. Самое время воспользоваться плодами трудов.

Пока Кудряшка приводил себя в порядок, мы в качестве посильной помощи многократно выпили за его здоровье.

Тщательно вымыв голову, отчистив очки и достав из машины заранее припасенную свежую футболку — похоже, этот инцидент был в его карьере далеко не первым, — Згурос снова принялся задумчиво чесать дужкой в волосах.

— А давай поспорим.

— На что? — не понял я.

— Ну, например, на «двадцатку».

— На «двадцатку»? Ладно. А каков предмет спора-то?

— Спорим, что эта чертова труба слепая.

— Но этого просто не может быть.

38. Убить Манолиса!

Существовал только один способ выяснить, кто же выиграл пари — разбить декоративный камень, которым замощен наш двор, и шаг за шагом исследовать трубу в поисках злосчастного препятствия, что и было сделано уже утром. Благодаря дорожно-строительной бригаде, мгновенно откликнувшейся на просьбу Згуроса, мой некогда столь красивый двор за каких-то два часа превратился в груду строительного мусора. Пригнав тяжелую технику, рабочие с азартом раздолбали в два раза большую площадь, чем было нужно. Однако обнаруженная под камнем труба оказалась в полном порядке.

— Может, засор образовался в той части, что проходит непосредственно под домом? — с затаенной надеждой спросил предводитель дорожников, бросая хищные взгляды на мое жилище. Я категорически запретил трогать стены, что заметно расстроило бригадира.

Параллельно с исследованием трубы мы принялись искать септик. Любопытно, что по-гречески канализационный отстойник называется «восрос». Согласитесь, так и веет родной речью — о смысле можно догадаться и без перевода.

Как ни странно, несмотря на все усилия, обнаружить этот чертов «восрос» мы так и не смогли. В отчаянии я отправился за помощью к Ангелике с Илиасом. Это же они построили дом и по идее должны знать, есть тут септик или нет.

К сожалению, мне не повезло — спортивный канал транслировал на редкость увлекательные состязания по шахматам, и отрываться от дивана Илиас по этому поводу не захотел. Он вообще не очень любит двигать ногами: даже проведывая пчел на своей пасеке, расположенной метрах в тридцати от гостиницы, Илиас отправляется туда исключительно на мотоцикле.

— Хотя бы скажи, где искать, — взмолился я.

— Септик-то? — переспросил Илиас, не отводя глаз от телеэкрана. — Во дворе, наверное.

— Но где именно?

— А я почем знаю, — ответил Илиас с видимым раздражением.

Домой я вернулся ни с чем. Начинало смеркаться. Рабочий день заканчивался. Было решено возобновить поиски утром.

Голосование показало, что большинство едоков на ужин желают мяса, а лучшая мясная таверна в городке это, конечно «Болбос». Заведение бесхитростно названо по фамилии его хозяев. Этой семье также принадлежит примыкающий к таверне мясной магазин, где можно приобрести свежайший товар на любой вкус и кошелек. Но давайте сосредоточимся на таверне.

Грилем занимается отец семейства, а мать стоит у плиты, совмещенной с кассой. Меню тут нет, и хозяйские дети — два крепко сбитых молодца, которых я помню еще детьми, — чинно перечислят по памяти все, что в этот день есть на кухне. При этом выражение лиц у всех представителей клана Болбосов иначе как угрюмым не назовешь.

— А что вы хотите? Они ж мясники! — заметил по этому поводу Cepera.

Поскольку мой друг понимает толк в том, о чем говорит — в последние годы он не на шутку увлекся сельским хозяйством и даже завел собственную ферму, — семью Болбосов мы с тех пор иначе как Мясниками не зовем.

— Пойдем сегодня к Мясникам? — спросит меня Кузя.

— А пойдем, — с готовностью отвечу ей я.

Но бог с ней с внешней хмуростью, в конце концов с лица и воду не пить, да и мяса не есть. Зато в своем деле Мясники неподражаемы, а приготовленные ими блюда выше всяческих похвал. Не случайно афинские дачники, приезжающие по субботам, первым делом спешат именно сюда. В иные выходные, несмотря на большое количество посадочных мест, тут не сыщешь свободного столика.

Из всех яств, предлагаемых заведением, я больше всего люблю приготовленные на гриле домашние колбаски. Похожее с виду блюдо можно найти практически в любой греческой таверне, но такого вкуса, какого добиваются Мясники, не встретишь нигде.

Помимо прекрасного мяса «Болбос» радует посетителей приятными ценами. Наесться и напиться вдвоем до отвала тут можно за какие-то двадцать евро, включая щедрые чаевые, что, понятное дело, только добавляет таверне популярности.

Что касается вина, то признаю, выбирать его тут нужно с осторожностью, а еще лучше прежде попробовать. Не забывайте, что вы пришли в гости к мясникам, а не виноделам.

Вместе с рабочими я спозаранку перерыл лопатами весь сад, уничтожив львиную долю и без того немногочисленных декоративных растений и фруктовых деревьев, поскольку найти этот чертов септик стало делом принципа. Ближе к вечеру лопата одного из рабочих, вяло копавшего в том месте, где никакой психически вменяемый строитель ни за что не стал бы размещать резервуар отстойника, ударилась обо что-то твердое. Неужели? И действительно, это был септик, отчего-то закопанный в самом неудобном углу и на глубине, приличествующей атомному убежищу.

Но что самое удивительное, та труба, по поводу которой Згурос заключил со мной пари, заканчивалась буквально за полметра до септика. Ее конец какой-то негодяй аккуратно замазал строительным раствором и в довершение с особым цинизмом заткнул пластиковым стаканчиком из-под кофе. Снова треклятый Манолис?

Поскольку Илиас наотрез отказался обсуждать со мной тему септика, я опросил соседей и узнал то, о чем смутно уже догадывался. К концу строительства между Илиасом и его сантехником возник конфликт по поводу оплаты работ. Илиас не дал оговоренной суммы, и Манолис, судя по всему, решил ему отомстить.

Теперь жаждой мести был охвачен и я. В тот момент я с наслаждением набил бы морду этому негодяю, подвернись он под руку. К счастью, я до сих пор не знаю, как он выглядит — Манолис уже много лет не показывается в наших краях, и понятно почему. Когда я сгоряча сказал местным грекам в таверне, что мечтаю отдубасить нерадивого сантехника, одновременно три, а то и четыре человека — видимо из числа бывших клиентов — с готовностью вызвались держать его, чтобы не убежал.

Наш безжалостно разгромленный двор производил угнетающее впечатление. Вдобавок я заметил, что весь чудом уцелевший камень был залит какой-то дурно пахнущей гадостью. И вот тут я хотел бы поделиться одним любопытным наблюдением.

Всякий раз после того как к нам во двор заезжают автомобили, на камнях остаются лужи горюче-смазочных материалов. Тут вам и бензин, и тосол, и масло, и все что угодно. Причем лужи остаются как после грузовой и строительной техники, так и после личных автомобилей. Если сомневаетесь в моих словах, присмотритесь к тому, как выглядит парковка возле любого крупного греческого супермаркета — на асфальте живого места нет.

Складывается впечатление, что техобслуживание в Греции проводится не по расписанию, а лишь тогда, когда автомобиль отказывается ехать или не заводится. Исключение, похоже, составляет лишь парк прокатных автомашин — видимо, страховые компании отказываются выплачивать компенсации без регулярно заполняемой сервисной книжки.

Тяжело переживая экологические мини-катастрофы, которыми неизбежно заканчивается каждый заезд автотранспорта на мою территорию, я пожаловался на это дело Йоргосу.

— Что больше тебя волнует: состояние греческого автопарка или масляные лужи на дворе? — неожиданно спросил он.

— Конечно, лужи, — честно ответил я. — Мне приходится тратить уйму времени на то, чтобы сначала засыпать их песком, потом подметать, а затем еще и мыть камень с щеткой с мылом.

— А вот это ты зря. Оставляй все как есть. Можешь мне поверить, солнце все выжжет.

— Может, и выжжет, но сколько лет на это уйдет?

— Лет? Да ты что! Вот взгляни. — И Йоргос указал мне на лужу какой-то жутко пахнущей смазки, пролившейся из недр грузовика, днями доставившего мне кресло из Нафплиона.

— Ну, вижу. И что?

— Мой тебе совет: ничего не трогай. Спокойно поезжай домой в Москву. Ты, кстати, когда возвращаешься?

— Через месяц.

— Помяни мое слово, через месяц ты не сможешь найти даже следов этой лужи.

— Поверь, я знаю, что говорю.

Послушав совет знающего человека, мы не стали тратить драгоценное время на уборку, а постарались провести его с толком: таскались по тавернам, валялись на пляже и занимались прочими важными делами.

В день отъезда в аэропорт я окинул лужу прощальным взглядом. Похоже, что, вопреки заверениям Йоргоса, она не собиралась исчезать сама по себе.

Когда я в следующий раз вернулся в Эпидавр, добраться до дома удалось только поздно вечером, а потому осмотр масляной лужи пришлось отложить до утра. Подскочив с первыми лучами солнца, что мне совершенно несвойственно, я спустился на нижний двор и… не смог найти того места, где всего четыре недели назад грязное масло, казалось, навечно впиталось в пористый известняк и цементные швы между каменными плитами.

Я опустился на четвереньки, изучил каждый сантиметр и даже сбегал за увеличительным стеклом — все тщетно. Ни следа! Это любопытное открытие заставило меня задуматься. Выходит, что каждый раз, роняя на мрамор балкона еду — по возможности мы стараемся принимать пищу на воздухе — или проливая напитки, мы совершенно напрасно бросаемся замывать пятна моющими средствами? Я-то по наивности ставил царящую под столом чистоту в заслугу себе и Кузе. А оказывается, это не так?

И действительно, перестав хвататься за тряпку каждый раз, как что-нибудь прольется, мы очень скоро убедились, что пятна самым чудесным образом исчезают на солнце. Эх, если бы то же самое происходило внутри гостиной! Но, увы, в отсутствие солнечных лучей любая бяка насмерть въедается в мраморную поверхность.

Надо признать, мрамор как женщина: насколько он красив, настолько же и капризен. И если масло ему хоть бы хны, то вино, кофе и даже капли пота тут же проникают в самую глубину пористого камня, и их оттуда уже ничем не вытянешь.

Но особую опасность для мрамора представляет апельсиновый сок. Коварнейшая жидкость! Как-то раз жена случайно пролила стакан свежевыжатого сока. И хотя мы сразу же замыли пол водой, это не помогло. Сок непостижимым образом полностью удалил полировку с трех, а то и четырех квадратных метров мрамора! Ничего не оставалось, как вызвать Йоргоса со шлифмашиной.

Впрочем, это я зря ворчу. Как бы там ни было, а ничего красивее «живых» мраморных полов мне видеть не доводилось. Да и цена на местный камень, как я уже говорил, не просто радует, а прямо-таки ошеломляет.

39. О вреде синего цвета

Кузя вернулась в Москву, оставив меня на хозяйстве. Надо было заняться восстановлением бассейна и доделать канализацию. И если с первой операцией все было более или менее ясно — только и знай, что плати, — то Згуроса для начала предстояло уговорить.

Насколько наш сантехник высоко ценит свой собственный труд, настолько же он ненавидит переделывать плохо сделанную чужую работу. Мне пришлось потратить несколько дней на увещевания и уговоры. В итоге Кудряшка все-таки согласился, пусть и неохотно. Отныне я спокоен: буро-зеленый фонтан никогда больше не забьет посреди моего двора.

По прошествии времени описанные мною события уже не вызывают былого ужаса, тем более что приключения с септиком еще крепче сдружили меня с Кудряшкой, оказавшимся очень интересным и глубоким человеком. Только подумайте, хобби нашего сантехника — поиск древних дорог и троп, упомянутых в античных источниках! Кстати, теперь это и мое хобби тоже.

Поскольку у меня в избытке появилось свободное время, я поровну делил его между купанием в море и созерцанием природы.

Разумеется, я честно пытался заставить себя работать над новой книгой, но получалось со скрипом. И это еще мягко сказано. Что за ерунда? У меня же здесь прекрасный кабинет с фантастическим видом — вдохновляйся и пиши, — однако же не идет, и все тут.

Я решил разобраться и в ходе изысканий наткнулся на любопытную статью о влиянии цветов на психику человека. Выяснилось, что голубой и синий цвета — то есть небо и море, или, другими словами, девяносто процентов того, что видно из наших окон, — «снижают активность человека, вызывают ослабление и замедление жизненных процессов».

Ну, теперь все понятно. За моими окнами целыми днями сплошная гамма синего цвета. С таким видом много не наработаешь. Кстати, Джон Фаулз тоже обратил внимание на упадок творческих сил, постигший его во время пребывания в Греции. Вот его точные слова: «Очень трудно писать — как нигде: в этой сказочной стране постоянно хочется бездельничать». Про «хочется бездельничать» Фаулз, надо сказать, очень талантливо подметил.

Хм, а может, у рабочих, занятых в ремонте нашего дома, от того все и валится из рук, что за окном, куда ни глянь, одна расхолаживающая синева? Интересная гипотеза. Разумеется, я далек от того, чтобы оправдать Лазаря, Янниса и остальных, но, похоже, в их деле имеются смягчающие обстоятельства.

Впервые за долгое время я прокатился в Нафплион не в связи с ремонтом, а просто так: прогуляться, отобедать в городской таверне, поиграть в туриста и заодно получить лицензию на подводную охоту. Дело в том, что Ленка подарила мне на день рождения подводное ружье. Ну очень крутое. Оплатив пошлину и получив удостоверение подводного охотника, я приготовился настрелять рыбы. Была у меня, правда, с этим делом — я имею в виду «настрелять» — одна небольшая загвоздка.

Как-то мой отец — заядлый охотник и превосходный стрелок — взял малолетнего меня на охоту. Обнаружив тетеревиный ток, мы залегли. Отец протянул мне мелкашку — незаменимое оружие для такого случая, поскольку едва слышный звук выстрела не отпугивает птиц. Я прицелился в самца покрупнее, но промахнулся. Повезло, наверное.

Забрав у меня винтовку, отец первым же выстрелом подбил тетерева. Обрадованный удаче, я подобрал еще живую птицу и, устроившись в машине, усадил к себе на колени.

Сердце тетерева учащенно билось, бедняга был до смерти напуган. Я попытался успокоить животное и стал поглаживать теплый, влажный от крови бок.

Внезапно раненая птица задрожала и забилась, будто пытаясь взлететь. А потом сердце тетерева перестало биться. Он умер прямо у меня на руках. Всю оставшуюся дорогу до дома я с ужасом чувствовал, как с каждой минутой остывает лежащее на моих коленях тело.

В общем, с тех пор я не охочусь, да и к охотникам у меня по вине того происшествия сложилось особое отношение. «Но рыба это же совсем другое дело, — уговаривал я себя. — Это же не лось и даже не глухарь, а несмышленая тварь с одной извилиной. Ее же совсем не жаль, так ведь?»

Напялив на себя «выдрокостюм», как называет его моя жена, и зарядив ружье, я направился на поиски дичи. Новичкам, как известно, везет. И очень скоро из глубины прямо на меня поднялась рыбина колоссальных размеров. Я не очень разбираюсь в породах, но, судя по форме тела и хвоста, это был тунец.

Застыв в паре метров от меня, рыбина с любопытством разглядывала незнакомое существо, видимо, пытаясь на глазок прикинуть количество содержащихся во мне калорий. Разумеется, стрелять в тунца я не стал. И дело не в его колоссальных размерах и силе, а в том, что красоту нельзя убивать.

Как бы там ни было, а фейсконтроль я завалил. Разочарованный тем, что подвернувшееся кушанье оказалось далеко не первой свежести, тунец описал круг и исчез в глубине. Думаю, направился на поиски более здоровой пищи. Что до меня, то с тех пор я лишь наблюдаю за подводной живностью, не уменьшая ее поголовья.

Под впечатлением от предательства Блошки и трагической гибели Тёси я долго не желал знаться с местными кошками. Однажды эта искусственная полоса отчуждения была в одностороннем порядке нарушена очень громким и чрезвычайно жалобным писком новорожденных котят.

Звук исходил из верхней части сада, но мне никак не удавалось его локализовать. Наконец я определил, что писк лучше всего слышен, когда стоишь под оливой. Это старое дерево, которому не меньше двухсот-трехсот лет. Раньше оно росло на участке Роузенов, ровно в том месте, где теперь стоит их дом. Когда встала необходимость расчистить строительную площадку, Гил и Джуди пожалели оливу и заплатили рабочим за то, чтобы те пересадили ее на соседний участок, то есть к нам.

Старая раскидистая олива, которую я красоты ради специально не стригу, — мое любимое дерево, и я очень благодарен Роузенам за его спасение. Так вот, в этой оливе аж три дупла, уходящих глубоко внутрь мощного ствола, каждое размером с кофейное блюдце. Эти полости, подобно органным трубам, многократно усиливали писк, и расслышать его можно было, даже находясь наверху с закрытыми окнами. Я еще, помнится, задался тогда вопросом, что заставило кошачью маму распихать приплод по дуплам: соображения безопасности или возможность естественного звукоусиления, облегчающая коммуникацию с владельцем участка? Теперь я точно знаю, хитрющая мамаша использовала мое дерево и для того, и для другого.

Ремонт бассейна, пустая чаша которого вот уже столько месяцев мозолила мне глаза, поначалу представлялся не особо сложным делом. Совершенно неожиданно и тут тоже — кто бы сомневался — обнаружилась серьезная проблема.

Еще до отъезда Кузи мы с ней выбрали цвет пластиковой мембраны — подложки, отделяющей чашу бассейна от собственно воды. Нам обоим понравился узор в синеголубую шашечку. Так вот, когда эту самую шашечку установили на место и, аккуратно склеив швы, заполнили наш бассейн водой, стало заметно, что геометрия чаши сильно нарушена: один край оказался сантиметров на пять ниже остальных. Похоже, бетонное основание от чего-то просело и завалилось набок, что не бросалось в глаза, пока бассейн имел одноцветную окраску да к тому же не был наполнен до краев. Все это показалось мне очень странным, учитывая, что дом стоит на скале и проседать, по идее, нечему и некуда. В расстроенных чувствах я вызвал представителя компании, занимавшейся ремонтом бассейнов.

Выяснилось, что исправить положение можно, но для этого придется вновь ободрать только что установленную подложку. Посовещавшись, мы решили оставить все без изменений. В конце концов, если дзен-буддизм издревле призывает видеть красоту в несовершенстве, значит, в этом что-то есть, так ведь? Чем мы хуже дзен-буддистов?

40. Тетя Мотя, калокагат Ги и принцип no name

Наше знакомство состоялось у свеженаполненного бассейна — кошка с классическим трехцветным эгейским окрасом: белый, черный и красно-коричневый — жадно пила воду, не обращая на меня никакого внимания. А я этого не люблю. Если уж вы без спроса пьете из моего бассейна, будьте любезны, хотя бы сделайте вид, что понимаете, кто тут главный.

Поскольку непрошеная гостья проигнорировала установленные мною порядки, я со всей строгостью, на какую способен, весьма сухим тоном предложил ей оставить бассейн в покое и пить, а заодно и есть из отдельной керамической миски, для наглядности наполнив ее водой из шланга. В ответ кошка посмотрела на меня так, как здоровые люди смотрят на больных — сочувственно и в то же время брезгливо.

Я уже подумывал, не обидеться ли мне, как вдруг снова услышал отчаянный писк с верхнего яруса сада и отправился туда. Кошка пошла рядом. При ближайшем рассмотрении оказалось, что шкура у нее довольно потрепанная, а морда — жутко замурзанная, хотя и неглупая. И походка была какой-то расхлябанной. В общем, мне показалось, что моя новая постоялица вполне заслуживает зваться Тетей Мотей — этот ярлык очень любила навешивать моя бабушка и пользовалась им направо и налево, клеймя неуклюжих и неопрятных товарок.

В тот день мне в первый раз довелось рассмотреть пятерых малышей, которые при моем появлении спешно укрылись в дуплах. По аналогии с живущими в тростнике камышовыми котами, обитателей нашего дупла я прозвал оливковыми котятами.

Выяснилось, что представители оливковой породы довольно пугливы — прячутся в дупло, едва заслышав звук шагов. Слава богу, у меня был фотоаппарат с телеобъективом, и я смог наснимать кучу забавных кадров с самыми разными частями кошачьих тел, торчащими из отверстий в оливе.

Результат фотосъемки был тут же отослан Кузе — она просила держать ее в курсе наиболее важных событий. Изучив фото и подписи к ним, жена предложила укоротить Тетю Мотю до просто Моти. Возражать я не стал.

К слову, несмотря на вечно замызганную морду, выражение этой морды у Моти всегда оставалось хитрющим. Строго говоря, никакой Тетей Мотей она и близко не была, но встречают, как говорится по одежке, да и переименовывать временно прибившуюся кошку — много чести, знаете ли.

Довольно скоро выяснилось, что Мотя — единственная из всех бездомных кошек, которая не только не боялась людей, но и беспрепятственно позволяла себя гладить. Прикосновение руки к ее клочковатой шерсти давало ни на что не похожее ощущение.

Кстати, вы слышали версию о том, что Алексей Алехин своими победами над лучшими шахматистами мира, включая великого Капабланку, обязан своей кошке по имени Chess[10], которую он в поисках вдохновения периодически тискал в перерывах? И хотя Капабланке, к примеру, тоже было кого потискать — кубинец всегда пользовался обвальным спросом у женщин, — это ему не особенно помогло. А знаете почему? Совсем другая тактильность.

Совершенно очевидно, что бездомной Мотя стала не от хорошей жизни и что когда-то она была домашней. Как вышло, что это ласковое, дружелюбное создание оказалось на улице, неизвестно. Может, она приехала из Афин вместе с хозяевами-дачниками и потерялась?

Тех котят, что Мотя регулярно приносила непосредственно на нашем участке, мы стали звать «участковыми» и чувствовали себя в ответе за них. Поскольку у нас не было никакой возможности облагодетельствовать всех без исключения кошек в округе, мы сосредоточились на «мотинятах», считая их своими.

Заболтавшись о кошках, я отказал во внимании людям и совсем позабыл описать вам внешность моего соседа Ги. Знаете, у древних греков существовало такое понятие, как калокагати́я. Так называли гармоничное сочетание физических и нравственных достоинств человека. И родись Ги двумя тысячелетиями раньше, он вполне вписался бы в эту картинку образцового гражданина, если бы не слишком крупная голова. В остальном — статями, лицом и в особенности сократовским лбом — Ги вылитый калокагат. И хотя по-русски это, по правде говоря, звучит так себе — начальный слог сразу наводит на мысль о человеке со скверным характером, а ругательное окончание «гат» и вовсе расставляет все точки над ¿, — тем не менее, прошу поверить, что речь идет об искреннем комплименте моему соседу.

В его крепком, закаленном теле глубокий мыслитель преспокойно уживается с заядлым спортсменом, как оно обычно и бывало во времена Золотого века афинских мудрецов. Ги великолепно играет в футбол и теннис. Пару раз в неделю они сражаются на корте с Кузей, и хотя моя жена ненавидит проигрывать, она, как правило, вынуждена уступить, несмотря на отчаянное сопротивление. Мало того, Ги с особым цинизмом включает второе дыхание в самый последний момент. А для темпераментной Кузи проиграть на тайбрейке — все равно что для какого-нибудь менее чувствительного человека потерять близкого родственника или даже всех родных разом. То есть ей становится настолько плохо, что она потом в сердцах отыгрывается на семье.

Впрочем, предусмотрительная семья заранее готовится к послематчевому возвращению прекрасной половины, загодя принимая позу зародыша — стюардессы не зря рекомендуют ее пассажирам в случае опасности.

Забавная штука: когда Ги играет с противниками посильнее моей жены, а с началом дачного сезона из Афин приезжает резвая и отменно тренированная молодежь, происходит то же самое. Поначалу Ги бесконечно долго заманивает противника, вызывая у того ощущение скорой победы, а затем заканчивает матч тогда, когда посчитает нужным.

Причем в интересах зрелища в ход идет весьма широкий арсенал артистично исполненных приемов: Ги начинает жаловаться на поясницу, прихрамывает, берет тайм-аут или прибегает к фирменному трюку Пита Сампраса, делая вид, что его сейчас стошнит прямо на корт.

Этот спортивно-театральный антураж Ги шутливо называет greek drama и в отличие от того же Сампраса использует не для того, чтобы коварно ввести соперника в заблуждение насчет собственных кондиций, а исключительно из соображений гуманизма, с целью дать тому хоть какой-то шанс побыть в игре, а не позорно слить все геймы под ноль.

Но довольно о спорте, давайте сосредоточимся на голове моего соседа, так выбивающейся своими размерами из идеальных античных пропорций. В этом гипертрофированном — по крайней мере если судить по диаметру черепа — мозгу запрятана многая мудрость, которая, как я уже говорил, мелкими порциями снисходит на меня во время долгих разговоров, о чем бы они ни были.

Передвигается Ги исключительно на велосипеде. Он вынослив как черт и даже способен прокатиться в Нафплион, а это почти пятьдесят километров в одну сторону, да еще с затяжными подъемами.

Кожа у Ги дубленая как у моряка и загорелая дочерна, что неудивительно, если учесть, что он целыми днями торчит в саду. Кстати, сад этот достоин отдельного описания.

В моих глазах участок Ги представляется совершенным идеалом. С одной стороны, он не зализан сверх меры и сохраняет здоровую толику дикости, а с другой стороны, этот сад без натяжки можно приравнять к живописному полотну великого мастера. Соединив собственные таланты архитектора и художника, Ги сотворил свое самое необычное произведение, в котором грани между естественным и рукотворным так мастерски скрыты незаметными глазу лессировками, что абсолютно невозможно догадаться, что именно из получившейся красоты сделано руками Ги, а что сотворено главным действующим лицом Книги Бытия.

Уж коли мы вспомнили о Ги, расскажу о том, как, зайдя к нему в гости, я стал свидетелем кормления многочисленных кошек Фёклы: как сейчас помню, их было тринадцать. Почти все они в той или иной степени рыжие — соседство с Томми-Джерри не прошло даром.

Поразительная штука: общаясь с кошками, греки тоже используют наше привычное «кс-кс-кс», но совсем не по назначению. Этими звуками в Греции кошку не подманивают, а прогоняют! И что самое странное, кошки это понимают. А в качестве того, что под «кс-кс-кс» привыкли понимать мы с вами, они используют что-то вроде «пс-пс-пс». Чудно, не правда ли?

В процессе кормления я поинтересовался у Ги, как ему удается не запутаться в именах. Обратив внимание на одного кота, вальяжно развалившегося в кресле на веранде, я спросил, помнит ли Ги, как его зовут.

— No name, — с улыбкой ответил Ги.

— Смешное имя. А вон того?

— No name.

— Хм. И его тоже? А вот этого?

— Ты не понял. Мы с Фёклой не даем кошкам имена.

— Как это? Почему? Оттого что их слишком много?

— Дело не в этом. Кошки имеют свойства умирать или исчезать без следа.

— Это правда, и что с того?

— Не давая им имен, мы избегаем болезненных эмоций.

Ух ты! И это при том, что Фёкла и Ги — сумасшедшие кошатники. Чего стоят только их попеременные ночные дежурства в те дни, когда кто-то из их питомцев заболевает. С другой стороны, при таком-то количестве это и в самом деле практично.

Позже, вспоминая об этом случае, я стал размышлять о том, насколько сподручно было бы применить принцип no name не только к кошкам, но и к людям, тем более что последние способны причинить куда больше болезненных эмоций.

Признайтесь, разве вам не доводилось жалеть о том, что иногда, в силу обстоятельств, приходится сближаться с кем-то, чье существование вы в иной обстановке с удовольствием проигнорировали бы? Но, увы, вас официально представили друг другу, деваться некуда, и это ненужное знание имен заставляет при встрече из соображений приличия вступать в дурацкие разговоры, вместо того чтобы ограничиться сухим кивком или вовсе отвернуться. Но говорить вам абсолютно не о чем, и вы оба это прекрасно понимаете. Так не лучше ли было бы остаться друг для друга no name? А возьмите, к примеру, нашего бывшего сантехника Лазаря. Не знай я, как его зовут, сейчас не вздрагивал бы всякий раз, когда наталкиваюсь на упоминание о приснопамятной библейской легенде.

41. Биоробот

Выполнив плановый объем работ, я на какое-то время вернулся в Москву, однако в последние дни лета вновь отправился в Эпидавр. На этот раз мне предстояло заниматься забором и установкой алюминиевого каркаса для будущего парусинового навеса. Кроме того, исходя из ложной предпосылки о том, что ремонт вот-вот подойдет к концу, я в преддверии поездки решил, что пора наконец-то заняться декорированием жилища.

Собственно, мы с женой с самого начала договорились о том, что в качестве декора используем исключительно живопись. Выкрашенные в белую краску стены как нельзя лучше подходят для этой цели. Осталось только притащить из Москвы что-то из нашей скромной коллекции, значительную часть которой составляют натюрморты — идеальная основа для оживления стерильных интерьеров.

Да, я обожаю натюрморты и считаю, что композиционно им нет равных, как, впрочем, и в плане выразительности, игры света и цвета. Да и эмоциональная заряженность отдельных работ, по моему разумению, вполне может поспорить с «Криком» Мунка или «Герникой» Пикассо. Взгляните на «Персики и груши» Сезанна, «Голубую скатерть» Матисса, «Подсолнухи» Ван Гога или «Синие сливы» Машкова и поймете, что я нисколько не преувеличиваю.

Друзья нещадно подтрунивают над этой моей страстью и, намекая на мою гастрономическую озабоченность, утверждают, что, прикрываясь любовью к изображению «мертвой природы», я на самом деле коллекционирую «мертвую еду». Если вдуматься, то правда в этом есть. На многих полотнах действительно изображены садовые дары. С другой стороны, что может быть живописнее, чем затейливые рельефы айвы, разрубленный напополам гранат или треснувший от спелости инжир? А если все это к тому же выписано талантливым художником?

В общем, отобрав часть холстов и получив соответствующее разрешение на вывоз «культурных ценностей» за границу, я потащился в Шереметьево, чтобы отправить самому себе художественный авиагруз. По плану, я через несколько дней должен был самолично получить его в Афинах.

Прилетев в Грецию, я направился в грузовой терминал, где предъявил документы на получение объемистого ящика, под завязку набитого рисованными фруктами. Тут выяснилось, что разрешение на вывоз является внутри-российским документом и никого не интересует. Таможне было важно знать только одно: почем были куплены полотна. По неопытности никаких чеков я с собой в тот раз не захватил.

Несмотря на то что почти все картины были датированы последним десятилетием, греки, придерживаясь буквы закона, арестовали мою коллекцию и отправили ее на специальный склад, в то время как мне вменялось в обязанность вступить в переговоры с Национальным министерством культуры. Заполнив кучу бумажек и потеряв два дня, я смог подготовить надлежащий документ, принятый к делопроизводству.

Самое неприятное в этой истории заключалось в том, что мне приходилось ежедневно мотаться в Афины, после чего времени ни на что уже не оставалось. Кроме того, каждый день хранения арестованной коллекции на складе вылетал в немалую копеечку. Хотя винить в происшедшем кроме себя было некого.

Дней через десять я получил уведомление о том, что министерство приняло решение по моему вопросу. Эксперты оценили примерную стоимость картин, и таможня на этом основании выставила соответствующую пошлину.

Расплатившись с греческим государством и подсчитав финансовые потери, я решил, что в следующий раз втихаря провезу работы размером поменьше, чтобы влезли в чемодан. Тогда, возможно, придется потратиться только на оформление разрешений и не более.

Вернувшись домой, я сразу же развесил картины по стенам. И — о, чудо! — скромное внутреннее убранство моего жилища в одно мгновение преобразилось!

Переходя от стены к стене, я видел знакомые полотна в совершенно новом свете: яркие солнечные лучи, голубая подсветка, отбрасываемая небом и морем, и кипенно-белый фон стен кардинально изменили цветовые ощущения по сравнению с нашей московской квартирой, пребывающей в полумраке большую часть дня, несмотря на обилие окон.

Не успел я приехать, как Мотя тут же притащила в сад подросших котят. Спасибо ей за компанию — будет не так одиноко. Впрочем, скучать долго не пришлось — уже через неделю в целях надзора за работами, да и за мною тоже, прилетела Кузя.

Надстраивая каменное основание для забора, мы решили заодно удлинить гараж, тоже сложенный из камня. До этого туда влезала лишь крохотная малолитражка, да и то с трудом. А вдруг в прокате нам дадут машину нормального размера?

Идея с расширением сама по себе, конечно, хороша, но как сделать так, чтобы не было видно шва между новой кладкой и старой, которой уже шесть лет? В разговоре с Илиасом выяснилось, что мастер, построивший каменные стены в нашем кондоминиуме, живет в Албании, но при желании его можно вызвать. Ему-то уж точно не составит труда сделать так, чтобы шов между кладками не был заметен.

Сразу признаюсь, что кроме эстетической ценности в отсутствии шва было и другое достоинство. Дело в том, что любое изменение конфигурации жилища ведет к потенциальному конфликту с контролирующими органами. А в тот момент полной уверенности в том, что нам в будущем удастся легализовать расширение гаража, у нас не было. И свежий, заметный шов в кладке выдал бы нас с головой. Не скажу, что власти Греции подобно российским прямо-таки охотятся на нарушителей строительных норм и правил, но слухи о том, что кого-то где-то оштрафовали, появляются регулярно. В общем, мастер, сделавший оригинальную кладку, стал бы для нас находкой.

Приехавший из Албании каменщик, оказавшийся невысоким, коренастым мужчиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти, представился Петросом. Не знаю, псевдоним ли это или реальное имя, но подходило оно идеально, ибо по-гречески означает не что иное, как «камень». И с камнем Петрос творил, что хотел.

Обычным молотком за несколько минут бесформенную каменную глыбу весом в полцентнера он превращал в идеальный куб. При этом камнетес трудился под палящим солнцем практически без отдыха, не считая пятнадцатиминутного перерыва на стакан растворимого кофе.

Под впечатлением от невероятной работоспособности албанца, Кузя прозвала его биороботом. Как мы и надеялись, никакой границы между старой и новой кладкой заметно не было. Вот это работа!

Когда мы бываем в Эпидавре вдвоем с женой, то обычно чередуем дальние автомобильные поездки и трудные пешие маршруты с ленивым времяпрепровождением на пляже или с книжкой на диване. Активное проведение досуга в терминологии Кузи называется вести себя «как животное», а пассивное — «как овощ». Отсюда отпускные дни соответственно подразделяются на «животные» и «овощные».

Устроив один из таких «животных» дней, мы отправились в относительно далекий от нас Коринф, чтобы обойти не осмотренные нами руины, оббежать хозяйственные магазины, а заодно заглянуть в багетную мастерскую по поводу нескольких натюрмортов.

Багетчик — что нехарактерно для греков — с порога начал плакаться незнакомому человеку на жизнь и на то, что вот-вот разорится из-за кризиса. Из его слов следовало, что не случись сегодня-завтра приличный заказ, они с женой закроют мастерскую, исправно кормившую их более сорока лет. Мне было жаль беднягу, и я какое-то время покорно выслушивал его сетования, пока он всуе не упомянул Ангелу Меркель как виновницу обрушившихся на него невзгод. В этом месте я резко — даже резче, чем следовало, — оборвал багетчика словами:

— Далась вам эта Меркель!

Дедушка удивленно вскинул не меня печальный взгляд, но стенания прекратил. И хотя я, думается, мог временно спасти его бизнес, если бы заказал несколько рам, но не сделал этого, о чем до сих пор жалею.

Раздосадованный нападками на канцлера, я по неведомой причине, точно так же, как во время той давней Масленицы, снова вступился за руководителя абсолютно чужой для меня страны. Что мною двигало? Наверное, память о словах вернувшегося с войны деда о том, что если где в мире и существует порядок, то только в Германии.

Закончив с кладкой, Петрос приятно удивил меня еще раз. Поскольку каменные глыбы были свалены на границе чужого участка, тут же объявился его хозяин с требованием немедленно очистить территорию. Разумеется, мы так и собирались сделать, но чуть позже. Однако хозяин участка, к слову, никогда там до этого момента не появлявшийся, поставил ультиматум — камни нужно было убрать немедленно. Пока я размышлял, как быть, албанец вызвал грузовик и словно пушинки в одиночку закинул в кузов стокилограммовые глыбы.

Во бляха-муха! Я полжизни провел в спортивном зале, но мне и не снилась такая силища и выносливость! Должен заметить, что отношение Петроса к делу и его невероятная работоспособность на корню разрушили сложившийся в моей голове стереотип албанца. Что за стереотип, спросите вы?

Ну, начнем с киноленты «Заложница», где мой любимчик Лиам Нисон, залив пол-Парижа кровью, вырывает свою дочь из лап жутких албанских мафиози.

Что касается греков, то в большинстве своем они относятся к своим северо-западным соседям, десятки тысяч которых проживают на территории страны, весьма настороженно. Из соображений политкорректности об этом не принято говорить во весь голос, что не мешает многочисленным доброхотам шепотом призывать вас быть настороже, к примеру, при найме албанской рабочей силы. Что за этим стоит — здоровый протекционизм или оголтелый шовинизм, мне неведомо, но факт остается фактом.

Ну а уж если оглянуться назад в прошлое, то складывается любопытная картина. За те бесчисленные века, что Албания является частью Европы, ее народ дал миру целую плеяду легендарных воителей, стяжавших славу под знаменами Греции и Рима, Генуи и Венеции, выпестовал блестящих дуэлянтов и неуловимых корсаров, отважных наемников и непобедимых полководцев, практически полностью презрев всяких там художников, музыкантов и поэтов.

У человека, интересующегося историей, невольно создается впечатление, что албанцы тысячелетиями воспитывали исключительно воинов, сознательно сторонясь созидательных ремесел. Вы, конечно, можете возразить: а как же голливудские звезды братья Белуши или, к примеру, мать Тереза, что была наполовину албанкой? Ну да, все правильно, однако, куда ни кинь, в этом статистическом противостоянии солдаты, очевидно, берут числом. Но как бы там ни было, а знакомство с Петросом перевернуло мое представление об албанских поденщиках, ибо большего пахаря и виртуоза в своем деле, «ИМХО», еще не видел свет.

Остальные задуманные нами операции также прошли относительно успешно, не считая того, что алюминиевый навес для будущего тента оказался не того цвета и разительно отличался от жалюзи, заказанных на той же фабрике чуть раньше.

Когда я предъявил претензии хозяину мастерской, занимавшейся покраской, тот не моргнув глазом сообщил, что поставщик краски прямо-таки на днях изменил ее состав, отсюда и разница в оттенке. А каталог де прошлогодний, потому и не отразил нововведение.

Поскольку к этому времени я уже достаточно поднаторел в изучении греческой души, на поверку ничуть не менее загадочной, чем русская, то, конечно, не поверил пройдохе и отправил конструкцию на перекраску в другое место. Как и следовало ожидать, цвет на этот раз точно соответствовал образцам в каталоге. Вот теперь можно перевести дух, посетить какие-нибудь живописные развалины и разведать новые таверны.

42. Гид по тавернам

Кстати, о злачных местах. Лучшим из сезонных заведений, на мой вкус, стоит признать «Посейдон» — семейную таверну, стоящую прямо на причале, в паре метров от воды, что помимо вкусной еды позволяет насладиться запахом моря и видом снующих туда-сюда яхт.

Это туристское место, и мы обычно заглядываем сюда, если начинаем тяготиться уединением, свойственным тихой и размеренной жизни нашего хутора. А расположенный в городке «Посейдон» полон жизни, разноязычного гомона и прочей движухи.

Мое самое любимое время в этой таверне наступает, когда по окончании трапезы официанты, каждый из которых нуждается в отдельном рассказе, выбрасывают остатки хлеба в море, вызывая его кипение — десятки рыб всех мастей и размеров мгновенно сплетаются в клубок, вращающийся с огромной скоростью.

А еще каждый поход в «Посейдон» заканчивается нешуточной порцией моей любимой пахлавы, которую нам с Кузей всякий раз подают в качестве комплимента. Зачастую я испытываю неудобство, когда иду туда с друзьями, поскольку хлебосольный Павлос — сын хозяина, владеющий по этому поводу половиной таверны, каждому из друзей тоже приносит по большущей пахлаве. Перемножая цену десерта на число друзей, я осознаю, какие убытки несет Павлос, и даже временами прошу его воздержаться от столь разорительного жеста, но он остается непреклонен.

Если грек причислил вас к друзьям, он в лепешку расшибется, но сделает приятное. Между прочим, Павлос — выпускник университета, он прекрасно образован и хорошо эрудирован. Общаться с ним одно удовольствие. Даже в межсезонье, когда его таверна закрывается, мы иногда вместе ходим в рекомендованные им злачные места или тихо выпиваем дома, обмениваясь новостями и историями из жизни.

Бывает, к нам с Павлосом присоединяется и шеф таверны, а точнее, шефиня, наша бывшая соотечественница по имени Аня. Она прекрасно освоила греческую кухню, и я просто мечтаю пройти кулинарную стажировку под ее руководством. А еще Аня замужем за дядей Павлоса, Ставросом, ясное дело, тоже прислуживающим все в той же таверне. Несмотря на внешнюю суровость, Ставрос добрейшей души человек, не без чувства юмора. В ответ на мои слова о том, как сильно подросла за лето их с Аней дочка, помогающая родителям накрывать столы, Ставрос с каменным лицом заметил:

— А то! Зря, что ли, при таверне держим?

И конечно, не могу не упомянуть Кирьякоса, отца Павлоса. Кирьякос целыми днями торчит в таверне, потягивая виски, но в случае особого наплыва туристов он, засучив рукава, тут же бросается помогать сыну и брату. Но мы любим Кирьякоса совсем не за это. Дело в том, что в одно прекрасное воскресное утро много-много лет назад маленький Ги, тогда еще не умевший плавать, на глазах Фёклы и остальных посетителей «Посейдона» свалился с причала в море и камнем пошел ко дну. Не растерялся один только Кирьякос — как был в костюме, так и сиганул в воду. Если бы не эта его самоотверженность, кто знает, может, у меня сегодня не было бы соседа-философа.

Картина будет неполной, если я не упомяну про то, что в «Посейдоне» есть прекрасное разливное мосхофилеро, хотя и несколько отличное от того, что подают в «Калогериконе». А еще это единственное место в городке, где к рыбе полагаются рыбные ножи.

Ну и что тоже немаловажно, счет, который выставляет нам Павлос, несмотря на укоризненные взгляды рачительного Кирьякоса, всегда меньше цены, означенной в меню. Иногда разница составляет до тридцати процентов от реальной суммы, что временами заставляет меня испытывать жуткую неловкость.

Совершенно незаслуженно мною оставлена без внимания таверна «Мурайо», с которой, собственно, и начался мой рассказ. На первый взгляд вроде забегаловка забегаловкой, но не спешите с суждениями. Главным достоянием заведения является ее хозяйка, которую зовут Ди́митра. Много лет назад она приехала сюда отдохнуть, влюбилась в местного паренька да и осталась навсегда. Димитре чрезвычайно импонирует моя чистая и неизбывная любовь к еде, поэтому она всякий раз старается как можно достойнее ответить на мои чувства. Несмотря на то что ассортимент блюд рассчитан на туриста, что неудивительно, ведь таверна стоит рядом с причалом, тем не менее сюда регулярно заглядывают и местные, что, без сомнения, можно рассматривать как знак качества подаваемой стряпни.

Димитра очень симпатичная, веселая женщина и большая кокетка. Она любит и умеет стрелять своими огромными глазищами и даже немного флиртует с посетителями. Флирт этот, впрочем, сугубо гастрономического свойства. Например, зная о моей страсти к оливкам, засоленным по ее собственному рецепту, Димитра всякий раз затевает такую игру: принеся блюдо с оливками, она через паузу как бы невзначай пытается унести его недоеденным. Я по сценарию должен тут же всем своим видом выказать глубокое возмущение. Чем достовернее я сыграю свою роль, тем больше огня засверкает в ответ в прекрасном взгляде Димитры.

Второй по важности персоной в таверне заслуженно считается повариха, которую зовут Арети́. Одно из моих любимых блюд в «Мурайо» — приготовленный на гриле кальмар, фаршированный фетой и овощами. И вот что удивительно, этот кальмар всегда идеален — он полон сока внутри и имеет нежную хрустящую корочку снаружи. Всякий, кто любит это блюдо и пробовал готовить его на открытом огне, знает, как это невероятно сложно. Все дело в том, что щупальца доходят до готовности гораздо раньше самой тушки, и сохранить их сочными архисложная задача. О, сколько раз что в Греции, что в других странах мне подавали это блюдо пересушенным. Совсем другое дело Арети, у нее всегда все под контролем, а ее кальмары лучшие во всей округе.

Хочу рассказать о еще одной прекрасной портовой таверне с отменной итальянской кухней — «Парафин-алос». Это классическое название прибрежных заведений по всей Греции не имеет ничего общего с парафином и в переводе с древнегреческого означает «на берегу» или «на пляже». Излюбленное место сбора шумных итальянских отпускников и постоянно проживающих в Эпидавре экспатов из стран Северной Европы. В отличие от итальянцев, что мгновенно уставляют столы горой тарелок, северяне, в особенности голландцы, до того рачительны, что регулярно высиживают тут по полдня с одной газировкой или чашкой кофе, стоически снося искушения умопомрачительными ароматами, доносящимися с кухни.

Пицца и паста в этой таверне выше всяческих похвал. И то и другое, разумеется, готовится на греческий манер, но при этом невероятно вкусно.

Если вы постоянный посетитель и потому точно знаете на память все ингредиенты любимого блюда, то в межсезонье, когда число едоков спадает и, соответственно, падает объем закупок, на всякий случай имеет смысл поинтересоваться, есть ли на кухне все необходимое для полного счастья, как, например, аутентичная пармская ветчина. В противном случае ее впопыхах могут заменить каким-нибудь там «жамбоном», а для настоящего «гастронавта» это не одно и то же.

Что до напитков, то хозяйка относится к их выбору с большим вкусом. Гвоздь программы — отменное розовое вино с ягодным букетом.

43. Не кот, а сволочь

Я уже говорил, что начало осени — мое любимое время года в Эпидавре? По ощущениям, лето все еще в разгаре, а туристов уже совсем нет. Я обожаю это сочетание невыразимой красоты и полной тишины. Все кругом дышит гармонией. Как сказал бы Камю, окажись он на моем месте: «Звезды мерцают в том же ритме, в каком стрекочут цикады».

Вечерами эти самые цикады поют так громко, что даже шум листвы оливковых деревьев, раскачиваемых бризом, не в силах их заглушить. А огромная оранжево-красная луна, выкарабкивающаяся из-за отвесных скал Метаны, не просто высвечивает рыжую дорожку на воде, а пытается замостить терракотой чуть ли не ползалива.

Сквозь арии цикад и шелест листвы время от времени доносится истошный кошачий визг. Это не знающий ни устали, ни пощады Томми-Джерри насилует очередную жертву, беспечно забредшую в его сексуальные владения. Иногда, судя по леденящим душу крикам, надругательство происходит в особо извращенной форме.

Кроме кошачьего визга тишину временами нарушает собачий лай. Вообще-то я с огромным пиететом отношусь к греческим обычаям, но есть одна традиция, которая мне категорически не нравится.

Опасаясь непрошеных гостей, некоторые афинские дачники, уезжая, оставляют во дворе собак. Уж не знаю, откуда греки добывают в таком количестве невоспитанных, беспородных псов, но факт остается фактом: эти вечно голодные и чрезвычайно брехливые твари злобно гавкают сутки напролет, не умолкая ни днем, ни — что особенно неприятно — ночью.

По этой причине отчаявшиеся соседи, устав от беспрерывного лая, периодически предлагают изголодавшимся охранникам отравленное угощение. Что происходит потом? Без всяких почестей похоронив павших часовых, дачники не моргнув глазом завозят новую партию смертников, и описанная выше военно-спортивная игра продолжается с еще большим азартом.

Не стану скрывать, когда я ночь напролет слышу беспрестанный лай оставленной во дворе собаки, у меня порой тоже возникает предательское желание присоединиться к этой старинной греческой забаве.

Порочность Томми-Джерри не исчерпывается одним лишь сексуальным насилием. Этот негодяй еще и объедает всех кошек в округе. Всякий раз, прежде чем насыпать корм в миску для Мотиных малышей, я внимательно озираюсь по сторонам и смотрю, не шныряет ли поблизости голландский хулиган. Но как бы бдительно ни проводил я разведку, Томми-Джерри все равно тут же выныривает из-за кустов, стоит мне только отойти. Поэтому отлучаться в процессе кормления нельзя, иначе котята останутся голодными. Надо сказать, что, даже несмотря на мое присутствие, обнаглевший Томми-Джерри, расталкивая своих голодных собратьев, без труда прорывается к миске, чтобы урвать самый жирный кусок.

Меня бесит его самоуверенность и очевидная неуязвимость. Этот кот до того хитер и проворен, что дать ему пинка не представляется возможным. Да и идея с метательным оружием тут тоже не срабатывает. Как только я нагибаюсь к земле в поисках камешка, Томми-Джерри мгновенно исчезает. Но стоит мне отвернуться, он снова тут как тут у кошачьей миски.

В какой-то момент я вскипел и решил устроить засаду. С трудом отогнав от себя кровожадные мысли об охотничьем капкане, я в итоге остановился на том, что заранее приготовил дюжину увесистых голышей, специально принесенных с пляжа, и спрятал их в стратегически важных местах. Кроме этого я взял за правило, вынося корм, прихватывать с собой еще и камешек — а ну как застану эту рыжую морду врасплох.

Где уж там. Томми-Джерри мгновенно почуял подвох и несколько дней подряд издали вел скрытое наблюдение, не покидая безопасного места. Примерно через неделю мне надоело впустую оттягивать карманы камнями, и я вышел покормить кошек безоружным. Томми-Джерри каким-то шестым чувством тут же проинтуичил, что опасность миновала, и хладнокровно сожрал весь корм, несмотря на мои крики и угрозы.

Покончив с ограблением, этот кошачий Макиавелли демонстративно отвесил котятам пару оплеух, чтобы показать, кто тут хозяин, и гордо удалился, оставив меня вне себя от бешенства.

44. Затопленный город

Параллельно с ремонтом дома, мы задумались о том, что пора что-то сделать с нашим садом, производившим жалкое впечатление. Одной из причин этого стал все тот же Пятница, в чьи обязанности входил полив растений.

Еще до печальной истории с бассейном, положившей конец деловым отношениям между нами и смотрителем, Мэри как-то в разговоре похвалила его, сказав, что ей очень нравится рачительное отношение Пятницы к воде. Она объяснила, что в то время, когда в саду работал компьютерный полив, расход воды был в разы больше, чем теперь, когда это делается руками.

Мы возразили, посчитав, что дело вовсе не в рачительности, а в халатности Пятницы, однако Мэри с нашим мнением категорически не согласилась. Тем не менее перед очередным отъездом на длительное время мы записали показания водяного счетчика.

Каково же было наше удивление, когда, вернувшись, мы узнали, что расход воды в наше отсутствие составил всего шесть литров за целых три летних месяца! Это многое объясняло. Теперь стало очевидно, отчего те несколько деревьев, что достались нам от предыдущих владельцев, имели столь чахлый вид. Мы поняли, что нам срочно нужен автополив и услуги профессионала, который помог бы нам спланировать, чем еще засадить участок.

Вот тут-то и выяснилась диковинная вещь: оказалось, что в Греции практически не существует института профессиональных садовников. А все дело в том, что среднестатистический грек традиционно обрабатывает землю сам, не прибегая к посторонней помощи. И делает это так, как делал его пращур — мотыгой, орудовать которой, к слову, куда удобней, чем лопатой.

И даже не пытайтесь выспросить у грека, имеющего в своем распоряжении огромный по нашим меркам сад, — триста-четыреста деревьев — советов по садоводству. Если вы все же поинтересуетесь, какие удобрения он применяет: калийные, азотные или фосфорные, — хозяин только бросит на вас удивленный взгляд и промямлит что-то насчет «синего порошка», который покупает у деревенского агронома.

Отправившись к указанному «агроному», вы довольно быстро убедитесь, что он никакой не агроном, а просто торговец удобрениями и ни бельмеса не понимает ни в растениях, ни в удобрениях, ни в методах и сроках их применения. Впрочем, если вы проявите настойчивость, «агроном» достанет с полки пыльный справочник и, покопавшись, найдет правдоподобный ответ на ваш вопрос.

То же самое касается и тех людей, кто, назвавшись садовником, ухаживает за участками бесчисленных дачников. Как правило, это самозванцы, не имеющие ни подготовки, ни знаний, лишь одержимые идеей легкого заработка. Но беда в том, что других-то нет. Тем не менее мы упрямо приступили к поискам.

Не надеясь на удачу, мы расспросили знакомых и попросили их порекомендовать нам настоящего специалиста. Большинство опрошенных сошлись во мнении, что лучшим выбором станет некто Тасос Биньярис, офис которого находится неподалеку, в Лигурьё.

Надо сказать, что при первой встрече Биньярис произвел на нас благоприятное впечатление. Начнем с того, что в отличие от Пятницы он вовсе не говорил по-английски.

«Ага, значит, как минимум, не пытается нажиться на доверчивых иностранцах. Это хороший знак. Грека-то провести куда опаснее — молва сразу разнесет дурную славу», — наивно подумали мы тогда. Нас, помнится, даже не насторожило то обстоятельство, что знатный «агроном» совершенно не ориентировался в греческих названиях цветов и деревьев, а с умным видом именовал их по-латыни. Но, черт возьми, у парня же живая очередь из клиентов. Значит, мы наконец-то нашли настоящего профи!

Проговорив с Биньярисом почти час и вдоволь полистав красочные альбомы с видами потрясающе ухоженных английских парков в далеком Йоркшире, мы договорились о том, что будем ждать от него подробного плана будущего сада нашей мечты.

В досужие часы мы изучали окрестности Эпидавра, поражающие воображение скоплением древностей: от микенских гробниц времен Троянской войны до римских вилл. Кстати, как ни странно, но среди микенских построек не было найдено ничего, похожего на храмы. Еще одно государство победившего атеизма? Не это ли время имел в виду Марциал, когда писал: «Нигде нет бога, и небеса пусты»?

Как бы там ни было, а тут каждый камень, валяющийся в придорожной пыли, дышит историей. Только представьте, как это приятно, сидя на балконе с «Илиадой» Гомера в одной руке и бокалом вина — в другой, и натолкнувшись во второй песне на строчку: «…в богатом вином Эпидавре», оглянуться на забитый бутылками винный шкаф, чтобы с тайным удовлетворением осознать себя достойным наследником древнейшего эпоса. Это ли не повод налить еще?

Но вернемся к виллам. Оказалось, что наш хутор спокон веку был дачным местом. В то время как греки всегда селились там, где и поныне стоит Эпидавр, римские патриции строили свои дворцы аккурат под моим домом.

Причиной тому высоченная гора, сокращающая световой день почти на час. Для грека, возделывающего огород и заботящегося о том, чтобы овощи и фрукты получали как можно больше солнца, гора была большим минусом, для дачника же — спасением, ибо давала лишний час тени и прохлады.

Каждый день по дороге на пляж мы проходим мимо развалин такой древнеримской дачи. А одна из вилл превратилась в местную достопримечательность. Из-за того что за долгие века море местами надвинулось на сушу, усадьба римского богача, ориентировочно построенная в самом начале первого тысячелетия, оказалась под водой, на глубине около полутора метров. И теперь вы можете преспокойно постоять на том, что две тысячи лет назад служило стеной или крышей, а также заплыть в гигантские амфоры, некогда хранившие вино и масло.

Кстати, благодаря этой вилле, которую путеводители напыщенно именуют «Затопленным городом», мы познакомились с замечательной семейной парой.

Англичанин по имени Роджер и его жена-француженка, которую зовут Глэдис — как оказалось, это имя популярно не только в Уэльсе, но и среди бретонцев, — каждый год в сентябре приезжают в Эпидавр, чтобы исследовать «Затопленный город».

Исследование по большей части происходит не в море, а в прибрежной таверне, расположенной буквально в пятидесяти метрах от подводных руин. Эта заведение открыто только в сезон и не имеет официального названия. Распоряжается тут невероятно расторопный и очень дружелюбный представитель клана Бекасов по имени Дими́трис. Для того чтобы успеть обслужить как можно больше народу, он перемещается по таверне бегом. А дабы обеспечить лучшее сцепление с мраморным полом и избежать заносов, Димитрис передвигается исключительно босиком. С легкой руки наших друзей, визит в эту таверну мы между собой называем «сходить к Димке». В жаркую летнюю пору неформальная пляжная атмосфера, столы, стоящие на влажном от прибоя песке, и порция дорады ценою в пять евро придают «Димке» особое очарование.

Пока мы с Рождером увлеченно спорим на историко-археологические темы, Глэдис без конца прикладывается к бокалу. Интересное дело, сколько ни закажи вина, а Глэдис все равно все выпьет. Мы так и прозвали ее — «бездонная Глэдис».

Не знаю, как вы, а я уже давно подметил, что выпивка, за которую платит кто-то другой, по какой-то неведомой причине не так сильно пьянит, а потому можно легко выпить раза в полтора-два больше обычного. Даже странно, что ученые почему-то игнорируют этот загадочный феномен, достойный пристального изучения.

Интересно, что у Роджера свой взгляд на происхождение «Затопленного города». Невзирая на то что конфигурация подводных сооружений чрезвычайно походит на классический план римской усадьбы, он уверен, что это не летняя резиденция древнего богатея, а греческий храм. Свои выводы Роджер основывает на расположении стен относительно сторон света. Греческие храмы, имевшие форму вытянутого прямоугольника, длинной стороной ориентировались на восток-запад. Именно по этому принципу построен и «Затопленный город».

Каждый сентябрь Роджер и Глэдис возвращаются в Эпидавр, чтобы найти новое подтверждение своей теории, а мое дело — с жаром эти аргументы оспорить. Особую прелесть нашей многолетней дискуссии придает тот факт, что ни один из нас не является профессионалом ни по части истории, ни по части археологии.

Москва встретила меня бесконечными пробками, судорожной необходимостью срочно заработать и прочей суетой. Писать приходилось урывками.

Отчаявшись найти издательство, я тем не менее закончил третью книгу из задуманного цикла. Сюжет весьма забористой, на мой взгляд, интриги развивался то в Москве, то в Мадриде, то в Толедо, то снова в Москве. Писать было одно удовольствие.

Прочитав книгу, жена произнесла пламенную речь о том, что я де обкрадываю широкого читателя, лишая его той радости, которую она только что получила сама, и что я не должен сидеть сложа руки, а просто обязан сломя голову носиться по издательствам.

Носиться мне, по правде говоря, совсем не хотелось, но и обкрадывать широкого читателя тоже несправедливо. А еще Кузя строго-настрого наказала мне завязать с отправкой рукописей наугад и предложила сосредоточиться на друзьях, у которых есть знакомства в издательском бизнесе. Вы спросите, отчего эта простая мысль не пришла мне в голову раньше? Ну не люблю я просить, и все тут. Не люблю и не умею.

В ноябре нам удалось выкроить несколько свободных дней и посетить Виндзор, где живут Джуди с Гилом. Как я уже говорил, уйдя на покой, мой сосед, дабы быть поближе к ее величеству, подрядился работать экскурсоводом в тамошнем королевском замке. Он по-свойски устроил для нас персональный тур.

Раздвинув под завистливыми взглядами экскурсантов бархатные веревки, закрывающие вход в королевские покои, Гил провел нас в святая святых. Оказавшись рядом с троном, на котором в свое время короновалась Елизавета II, я не удержался и попытался втихаря присесть. Когда до встречи моего зада с британской историей оставались считаные сантиметры, я увидел полные ужаса глаза Гила и в последний момент чудом успел затормозить, о чем до сих пор в тайне жалею. Вы слышали про теорию шести рукопожатий? Вот и меня от личного знакомства с британской королевой сегодня отделял бы всего один присест.

После бесконечно долгого ожидания, когда в соседских окнах уже зажглись новогодние елки, наш агроном Биньярис прислал по электронной почте первые эскизы. Они, признаться, нас здорово озадачили.

Внешне план выглядел весьма эффектно — чувствовалось, что агроном в совершенстве овладел фотошопом. Все смотрелось невероятно красиво. Прямо ботанический сад! Но вот смысловая часть огорчила. Биньярис то ли все перепутал, то ли забыл то, о чем мы с ним говорили. Деревья, цветы и кусты не только были расположены не там, где надо, но еще и не соответствовали нашему выбору.

В результате длительной переписки нам все же удалось прийти к консенсусу и даже назначить сроки посадки — апрель следующего года. Ждать чудесного преображения нашего сада оставалось недолго — весна уже не за горами.

VI. Год четвертый: Летучие гады

45. Воскрешение Лазаря

В Грецию в тот год мы приехали в первые дни января — насладиться ароматом розовых кустов в саду, несмотря на зиму усыпанных бутонами, погулять вдоль пустынного берега, посидеть у камина и вручить мелкие новогодние подношения, которые в память о греческом Деде Морозе Ай-Васи́лисе так и называются «айовасилья́тика».

Погода в это время года неустойчива, но январь обязательно побалует вас чередой теплых дней, да так, что температура может подняться до двадцати градусов, а то и выше. Эти погожие январские дни, обычно случающиеся после Рождества, греки поэтично называют Алкионидами — так собирательно звали дочерей гиганта Алкионея, убиенного Гераклом. Эта смерть, кстати, стала причиной гигантомахии — мифологической войны между богами и гигантами.

Войдя в дом, мы сразу учуяли повышенную влажность и затхлый запах плесени, очень похожий на тот, что встретил нас в тот ужасный день, когда затопило гостевой этаж. Опять проклятая «мукля»? Вот невезуха! Ну сколько можно?

К счастью, обошлось без особых разрушений, поскольку протечка случилась внутри технического помещения, расположенного под лестницей. Стало ясно, что вода вытекает из лючка, в котором спрятался водопроводный коллектор. Слава богу, что в этой небольшой по размеру подсобке мы храним лишь тряпки да швабры, не боящиеся влаги.

Осмотр показал, что вода одновременно вытекала то ли из двух, то ли из трех патрубков, внутри которых были проложены водопроводные трубы. Неужели во время нашего отсутствия вышли из строя сразу несколько труб? Очень странно. Надо было что-то срочно предпринять, и я позвонил Кудряшке. Тот обещал скоро приехать, чем тут же нас успокоил. Мы-то знаем, что если за дело берется настоящий мастер, можно спать спокойно.

Поскольку речь идет о праздновании Нового года и январских каникулах, хочу сделать небольшое отступление по поводу греческого игристого. Скажу, что вина Греции хоть и не дотягивают до французских и испанских с итальянскими, тем не менее достойны отдельной книги, которую я обязательно напишу. А пока замечу, что местный брют, производимый на острове Родос, очень неплох, хотя и есть в нем один существенный изъян. Причем я не о вкусе, а об избыточном давлении жидкости. При желании родосский брют можно запросто использовать в качестве дуэльных пистолетов: огневая мощь такова, что с десяти шагов можно легко выбить противнику глаз.

Мой друг Леха — хирург-офтальмолог, доктор наук, профессор и все такое прочее — неспроста утверждает, что новогодние дежурства для его коллег это один сплошной кошмар. Помня об этом, я даже приобрел специальный штопор, удерживающий пробку на месте. Но вот сдержать струю родосского игристого ничто не может. Напор так силен, что открыть бутылку и не угваздать всех гостей до единого, абсолютно нереально. Поэтому я приноровился откупоривать этот прекрасный напиток на балконе — заодно и розы полью.

Прошли сутки после моего звонка «гидравликосу», но он так и не появился.

Поскольку возможности намертво перекрыть все трубы у нас не было — без воды ведь не обойдешься — приходилось беспрестанно открывать и закрывать целых три крана в коллекторе, для чего нужно было каждый раз на карачках ползти по мокрому полу сначала к коллектору, а потом обратно. Устав от этой неприятной процедуры, к исходу второго дня я снова позвонил сантехнику, однако тот трубку не взял. А это дурной знак. Либо у Кудряшки полно другой работы, либо нет настроения возиться с опостылевшей паклей и гаечными ключами.

Пролетели еще одни сутки. Сантехник по-прежнему не выходил на связь, а вода все продолжала заливать подсобку, отчего избавиться от запаха плесени было совершенно невозможно. Не помогали ни распахнутые настежь окна, ни регулярные манипуляции с тряпками.

На четвертый день мы начали не на шутку нервничать и после долгих споров решили, что если Кудряшка не приедет и на следующее утро, мы, засунув гордость в одно место, призовем на помощь Лазаря. «Соглашатели!» — наверняка заклеймите вы нас, и поделом. Но что поделаешь — лучше плохой сантехник, чем никакого, тем более что водопад, омывавший подсобку, постепенно усиливался. Ну не Манолиса же приглашать?!

На пятый день, в очередной раз не достучавшись до Кудряшки ни утром, ни вечером, я не выдержал и позвонил Фани.

— Так значит, Лазарь не так плох, как вы утверждали, если вы просите его к вам приехать? — с плохо скрытым торжеством в голосе спросила Фани.

— Выходит, так, — нехотя ответил я. А что мне оставалось делать?

— Ну не знаю, не знаю, захочет ли Лазарь помогать вам после всего, что вы ему тогда наговорили.

— Поймите, до нашего отъезда остается всего два дня. Не можем же мы оставить дом в таком состоянии! Пожалуйста, передайте Лазарю, что я доплачу пятьдесят евро вдобавок к тому тарифу, что он назначит.

— Пятьдесят евро? Хорошо, я передам. А я могу также передать ему, что вы берете все свои слова обратно?

Фани явно наслаждалась разговором, в то время как я был готов откусить собственный язык от душившей меня ярости.

Наступил шестой день наших каникул, если, конечно, эту нервотрепку можно было так назвать. Никто из двух сантехников так и не появился. А ведь завтра в аэропорт. Я еще раз тщетно набрал Згуроса, а потом перезвонил Фани.

— Как дела? Когда мне ждать Лазаря?

— Даже не знаю. Он никак не может забыть обиду.

— Нам завтра утром в Москву, — обреченно напомнил я.

— Так и быть, переговорю с Лазарем еще раз.

Как я того и боялся, до самого нашего отъезда никто из сантехников так и не появился. Предусмотрев такую возможность, я по старой памяти на всякий случай оставил ключи Пятнице — после нашей размолвки его микроавтобус все одно каждое утро торчит по соседству возле дома Роузенов.

Мы уже проехали полпути до Афин, когда зазвонил телефон, вселив в нас надежду на лучшее. Это была Фани.

— Я уговорила Лазаря приехать и даже составила ему компанию.

— Прекрасно! — обрадовался я и показал Кузе поднятый кверху большой палец.

— Тут такое дело… — замялась Фани. — Вышло так, что одновременно с нами приехал и Згурос.

— Ну, ничего страшного, пусть сами решат, кому браться, — рассудил я.

— В том-то и дело, что Лазарь, увидав Згуроса, обиделся, развернулся и уехал домой.

— Да, некрасиво получилось, — признал я. — Но я обязательно заплачу вашему сантехнику за хлопоты, как и обещал. Пусть не волнуется.

— Э-э… боюсь, волноваться нужно вам.

Насторожившись, я сбросил скорость, поплотней прижал трубку к уху и спросил:

— Это почему же?

— Завидев Лазаря, Згурос тоже обиделся, развернулся и уехал.

Услыхав это и совершенно потеряв самообладание, я, наплевав на правила дорожного движения, с визгом покрышек остановил автомобиль в правом ряду скоростного шоссе и, к изумлению жены, принялся что есть силы биться головой о руль.

46. Метаморфозы сада и призрак Еврипида

В первых числах апреля мы снова на неделю нагрянули в Эпидавр, чтобы отпраздновать день рождения Кузи и своими глазами увидеть, как наш сад из неуклюжей куколки превращается в прекрасную бабочку. И если день рождения удался на славу, то с посадкой деревьев все оказалось не так просто.

В означенный день в нашем саду появилось человек десять с мотыгами, а вслед за ними во двор въехал огромный грузовик с саженцами. Затем началась череда не особо приятных сюрпризов. Во-первых, Биньярис на участке так и не появился, а вместо него процессом руководил некто Баломёнос. Судя по всему, это был невероятно занятой человек. Все те четыре часа, что длились работы, он не отнимал телефон от уха. «Надо же, клиенты прямо-таки рвут парня на части», — с затаенной завистью подумал я тогда.

Во-вторых, выяснилось, что красочный план с точным указанием будущего расположения каждого растения был сделан исключительно для того, чтобы порадовать глаз заказчика, и никаких других функций не выполнял, хотя бы по той причине, что существовал только на жестком диске в компьютере Биньяриса. А та грязная бумажка с грубым карандашным рисунком от руки, что небрежно мусолил в кулаке Баломенос, к плану, на согласование которого ушли долгие месяцы, никакого отношения не имела.

В-третьих, стало понятно, что тщательно перечисленные в спецификации растения это не догма и даже не руководство к действию, а этакая несбыточная фантазия. В реальности же почти треть площади оказалась засажена культурами, которые мы не заказывали по той простой причине, что они были нам абсолютно не нужны, поскольку не давали ни цветов, ни плодов.

На все вопросы и возражения Баломенос, не отнимая телефона от уха, бодро отвечал, что де сам не в курсе, а Биньярису виднее, и что плохого нам никто не посоветует. Махнув на все рукой, мы решили расслабиться и посмотреть, что же вырастет.

Особенный интерес вызывала судьба той части, что расположена между домом и бассейном. Прежние хозяева посадили там банан, который нам сразу не понравился. Поэтому первостепенная задача заключалась в том, чтобы полностью выкорчевать донельзя разросшийся банан, что и было сделано, хотя и с огромным трудом.

Наконец наступила очередь верхнего яруса сада, где росли одичавшие фруктовые деревья. На мое предложение выкорчевать наш «дичок», а именно два мандариновых дерева, одно лимонное, два апельсиновых и один грейпфрут, Баломенос вытаращил глаза:

— Вы с ума сошли!

— А вы попробуйте, — настаивал я. — Они же совсем невкусные.

Пожевав сморщенный мандарин, садовник констатировал:

— Ваши деревья совершенно здоровы и еще дадут прекрасный урожай, надо их только регулярно поливать.

— Всего-то?

Мы с сомнением переглянулись, но тем не менее решили прислушаться к совету. Надо признать, что Баломенос оказался абсолютно прав. Независящий от человеческого фактора компьютерный полив сотворил чудеса: фрукты получились такие, что хоть посылай на сельхозвыставку.

Техническую часть проекта, а именно оросительную систему я, естественно, поручил Кудряшке. Почему «естественно»? Ну, во-первых, он все-таки смирил уязвленную гордость и ликвидировал протечку в подсобке в наше отсутствие. А кроме того, я давно учуял в этом парне собрата-эстета, которому не нужно объяснять, что такое bello и с чем его едят. К этому моменту я уже понял, что специализацию Згуроса, по сути, было бы правильнее классифицировать как «сантехник-художник», но тут получил еще одно яркое тому доказательство.

Сдавая сделанную работу, Кудряшка с гордостью распахивал передо мною люки колодцев, внутри которых было установлено оборудование для автополива. А там и впрямь было на что посмотреть. Электрические клапаны, задвижки, провода и трубы не просто обыденно выполняли положенные функции, но самым живописным образом покоились на декоративной подушке, любовно выложенной из кипеннобелой гальки, местами высокохудожественно разбавленной камушками потемнее.

— Ух ты! — вырвалось у меня.

— Я знал, что ты оценишь, — довольно ухмыльнувшись, сказал Згурос.

Растроганный, я обнял моего сантехника. Ну где еще найдете такого?

Благодаря земляным работам, связанным с прокладкой труб, я узнал, как выглядит земля в моем саду. Оказалось, что это сплошные отходы строительства: несметное количество гравия, бетонная крошка, а сверху сантиметров десять-пятнадцать землицы, не более. И несмотря на это, овощи и фрукты безо всяких удобрений наливались соком и росли как на стероидах.

Хотя дом стоит на скале, деревья, посаженные предыдущим хозяином, вымахали так, что их впору уполовинить, а то неровен час завалятся от шквального ветра в сезон зимних штормов. Для меня остается большой загадкой, за что же, черт возьми, цепляются корни?

Чтобы посадить очередной куст роз, мне всякий раз приходится упорно вгрызаться в каменистую почву тяжеленной киркой. Тем не менее оно того стоит. Как я уже говорил, розы в местном климате цветут круглый год. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что, приехав в Эпидавр тридцать первого декабря, застаю сад в цветах. И это после серых, обледенелых московских улиц!

Кстати, об улицах. Это больная тема. Так вышло, что в Греции больше половины домов не имеют почтового адреса, поскольку в тамошних деревнях и поселках не принято давать улицам названия. Оттого мой дом в реестре местной водопроводной компании до сих пор числится как «Вилла Келли». Если помните, так звали первого хозяина недвижимости.

Короче говоря, в какой-то момент мне жутко надоело быть мистером Келли. Ну вот надоело, и все. Собственно, ничего против самой фамилии я не имею. В конце концов ее носила принцесса Монако Грэйс, непревзойденный исполнитель Singirí in the Rain Джин Келли и целая куча других приличных людей. Я уж молчу о классических киноперсонажах: «Пулеметчике Келли» в исполнении Бронсона и «Героях Келли» во главе с Иствудом. Казалось бы, я в прекрасной компании, грех жаловаться, ан нет.

В общем, я заупрямился и решил во что бы то ни стало обзавестись либо внятным почтовым адресом, либо на худой конец сменить название с «Виллы Келли» на «Вилла Ирини». Дело в том, что название «Вилла Кузя» хоть и ласкает слух, но совершено непроизносимо для местных. А поскольку мою жену по паспорту, как ни странно, зовут Ириной, у нас всегда есть запасной вариант.

Короче говоря, через Мэри удалось забросить в головы членов местного поселкового совета идею о том, чтобы дать нашей улочке название. Пока поссовет уже второй год пережевывает эту мысль, мы с Мэри спорим о названии. Моя соседка отчего-то ни в какую не хочет жить на улице Марии Каллас, как предлагаю я. Ну и бог с ним, поскольку встречное предложение Мэри — назвать улицу именем Еврипида — тоже неплохое. Начнем с того, что я глубоко уважаю греческих трагиков, даже несмотря на то, что само слово «трагедия» в переводе с древнегреческого означает не что иное, как «песнь козла». Как вам это нравится?

Существует несколько версий происхождения названия жанра. Одна группа исследователей полагает, что козел мог быть призом победителю в соревновании поэтов за лучшую драму, вторая считает, что речь идет о жертвоприношении: когда козла вели на ритуальное заклание, траурную церемонию сопровождал хор, исполнявший жалостливые куплеты. Есть и третья точка зрения, указывающая на тот факт, что трагедия выросла из комедии и фарса, где некогда хору сатиров — вот вам и «козлы» — отводилась первостепенная роль.

Но оставим в стороне вопросы этимологии и вернемся к Еврипиду, чьи трагедии вот уже две с лишним тысячи лет заслуженно составляют основу репертуара Большого эпидаврского театра. Чего стоит одна только прочувствованная строка классика: «Кто радостей не любит хмеля, тот безумец!». Не стану скрывать, мы с Кузей прилежно, а главное, регулярно следуем этому завету. Я бы даже сказал, пугающе регулярно.

Не имея особых возражений против предложения Мэри, я тем не менее залез в интернет, чтобы перечитать что-нибудь из Еврипида, абсолютно уверенный в том, что смогу найти его в свободном доступе. К моему удивлению, при том, что наш народ самым бессовестным образом тоннами скачивает книги ныне живущих авторов, трагедии Еврипида оказались удалены по просьбе правообладателя.

Помню, пока я читал это сообщение, по моей коже поползли мурашки. Интересно, кто из двух правообладателей подал жалобу: автор перевода Иннокентий Аненнский, умерший еще до начала Первой мировой, или, бери выше, призрак самого Еврипида решил наконец взыскать недополученные за две с половиной тысячи лет роялти? Большая загадка, согласитесь. В духе классика, утверждавшего, что «рукописи не горят», прямо-таки напрашивается следующий афоризм: «авторские не тухнут». Ну, в смысле не портятся со временем.

Разговаривая с Мэри, мы снова вернулись к обсуждению кандидатуры Еврипида в качестве названия для нашей улицы. Меня разобрало здоровое любопытство, и я спросил соседку, почему она так настойчиво предпочитает автора «Вакханок» Софоклу и Эсхилу?

— Скажи честно, может, ты внутренне ассоциируешь себя с кем-то из еврипидовских персонажей? — в шутку предположил я. — Нос кем именно?

Затем я принялся не особо серьезно рассуждать о том, что чадолюбивая Мэри уж точно не станет равняться на детоубийцу Медею. Значит, речь идет о Гекубе? Но это имя в Греции используется в качестве нарицательного для женщины, чья семейная жизнь превратилась в одно сплошное несчастье, а значит, тоже не наш случай. Кассандра? А вот это куда больше похоже на правду уже хотя бы потому, что Мэри как-то раз с пугающей точностью предсказала день смерти близкого родственника, хотя от печальной даты нас на тот момент отделяли многие месяцы.

Выслушав мои дурашливые гипотезы, Мэри от души расхохоталась:

— При чем тут литература? Еврипидом звали моего первого парня. Мне тогда едва стукнуло двенадцать. Ах, какой это был красавчик!

Признаюсь, я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что имена греков за последние две с лишним тысячи лет несильно изменились, и всякий раз удивляюсь, когда вспоминаю, что знакомого парковщика зовут Телемахом, жену электрика — Афродитой, что имя инженера, курирующего легализацию нашей недвижимости, Адонис, а гостиница, стоящая наискосок от нашего дома, называется «Аристотель» вовсе не в память об античном мыслителе, а в честь ее нынешнего хозяина Аристотеля Бекаса.

Иногда я от души завидую грекам. Ведь если подумать, они от рождения до самой смерти так и живут в неком интермундиуме — междумирье, затерявшемся на границе между мифом и реальностью.

47. Искусство пожеланий

Я пошел отнести мусорное ведро на помойку, предварительно захватив с собой метательный снаряд. Не застав врасплох вовремя скрывшегося Томми-Джерри, в ожидании второго шанса я разговорился с Ги, по обыкновению работавшим в саду.

В ходе разговора я решил развеселить соседа, пересказав ему следующий анекдот, показавшийся мне забавным:

— Вы слыхали, Петров-то — амбидекстр!

— Да Петров же!

Как ни странно Ги, обладающий тонким чувством юмора, даже не улыбнулся. Поначалу я поторопился списать эту мою неудачу, как рассказчика, на счет межкультурных различий, но, как оказалось, напрасно.

Буквально на следующий день, когда настало время очередного теннисного матча, выяснилось, что наш сосед, играя накануне в футбол, повредил правое плечо, да так сильно, что не может держать ракетку.

— Значит, матч отменяется? — расстроенно спросила Кузя.

— Отчего же? Я сыграю левой рукой, — твердо заверил ее Ги и пошел переодеваться.

Подозревая, что Ги согласился отыграть сугубо из вежливости, я не поехал на стадион, полагая, что стану свидетелем жуткой картины тотального избиения больного инвалида здоровым соперником. А человек я чувствительный, вот и решил поберечь нервную систему.

Когда моя жена вернулась домой после игры, на ее лице застыло выражение крайнего изумления.

— Не поверишь, я еле-еле выиграла, и то на тайбрейке. Он играет левой почти так же, как и правой! Это невероятно! Ги реальный амбидекстр!

И нас обоих разобрал приступ безудержного хохота. А забавный все же анекдот, разве нет? Мне даже немного жаль, что «двурушнику» Ги так и не суждено понять, в чем там соль.

Хочу рассказать об одной очень приятной моему сердцу привычке, свойственной всем грекам без исключения. Стоит мне сделать покупку в лавке, поболтать с соседями или столкнуться со знакомым на улице, разговор или даже сиюминутный обмен репликами традиционно заканчивается пожеланиями.

Греки большие мастера пожелать друг другу что-нибудь приятное. Начнем с итого, что в зависимости от времени суток тебе всегда желают «хорошего дня!», «приятного полудня!», «приятного послеобеденного отдыха!», «доброго вечера!» и, конечно, «спокойной ночи!».

Кроме «суточных» пожеланий, существует масса календарных. Греки в обязательном порядке обмениваются пожеланиями хорошей недели, хорошего месяца, года, а также лета, весны, осени и даже зимы. Но это еще цветочки. Поверьте, нет такого вида деятельности или времяпрепровождения, к которому греки не придумали бы соответствующее пожелание.

Молодым людям желают «хорошей карьеры!», «приятного начала пути!» и даже «светлого и созидательного будущего!». Тем, кто уже закрепился в профессии, желают «постоянной работы!», «больших денег!» и «быстрого роста по служебной лестнице!».

Праздники — это отдельная песня. Тут тебе целая куча пожеланий на Рождество и Новый год, и «Кало Пасха!», и «приятного Первомая!» и даже «счастливого пятнадцатого августа!» — имеется в виду День Успения Богородицы.

Надо сказать, пожелания, связанные с религиозными праздниками и обрядами, чрезвычайно распространены. Среди них встречаются и весьма любопытные, если не сказать двусмысленные, такие как: «счастливого Воскресения!» или «приятного Великого поста!».

А уж о свадьбе и говорить не приходится. Количество традиционных пожеланий новобрачным так велико, что на их перечисление понадобилось бы несколько страниц.

Существуют и совсем уж экзотические пожелания, например: «хорошего сорокодневия!». С такими словами обращаются к молодой матери, пока ребенку не исполнится сорок дней. В течение этого времени, которое отводится женщине на «очищение» после родов, ей запрещено приходить в церковь. Кроме того, греческие суеверия предписывают новоиспеченной матери по возможности вообще не выходить сорок дней из дому, дабы не навлечь на себя несчастье.

Что касается лично меня, то первым номером в моем хит-параде греческих пожеланий было и остается следующее: «Кали́ синэхья! — «приятного продолжения!». Гениально, правда?

Чем бы ни был занят человек — партией в шахматы, работой в саду, рукоблудием или иной созидательной деятельностью, — это универсальное пожелание всегда придется кстати. Поэтому всякий раз, завидев, что я сижу на балконе и завороженно смотрю на ежесекундно меняющееся море или просто подсчитываю в уме пролетающих мимо чаек — они с успехом заменяют греческому наблюдателю ворон, — Ги чинно и со значением произносит: «Кали синехья!»

Услыхав эти волшебные слова, я еще глубже проникаюсь благолепием момента и важностью моего занятия, сокрушаясь про себя от того, что в родном русском языке нет аналога столь приятному и всеохватному пожеланию.

С гордостью осматривая похорошевший дом, я заметил, что на стенах появились какие-то мелкие пятна. Форма пятен была самой разнообразной, а цвет варьировался между желтым, коричневым и зеленым. Пятна появились как на стенах, так и на мраморном полу наших балконов.

Я попытался оттереть несколько пятен, но они оказались устойчивы к воде и мылу. Хм, может, какое-то дерево зацвело? Если так, то оно скоро отцветет, и конец проблеме. Тем временем пятен становилось все больше. Сначала их число перевалило за десятки, затем за сотни и наконец за тысячи. Недавно покрашенный дом уже не выглядел красивым и аккуратным. Причем львиная доля пятен приходилась на стену, выходящую на море. Другими словами, эту гадость откуда-то приносило дневным бризом. Но откуда?

Из любопытства я осмотрел дома соседей. К моему изумлению, все они пребывали девственно-чистыми. Неизвестной напасти снова подвергся исключительно наш дом.

Ситуация с пятнами стремительно ухудшалась, причем атаке подвергались не только стены и полы. Вывешенное белье тут же приходилось перестирывать. Но даже стирка не справлялась с некоторыми пятнами — несколько наволочек и простыней оказались полностью испорченными, прежде чем мы догадались сушить белье внутри, что вызывало массу неудобств и отнюдь не украшало интерьеры. Надо было что-то срочно предпринять.

Сразу же после нашего возвращения мы обнаружили во дворе новую порцию «участковых» котят. Только на этот раз ясли разместились не в дупле оливы, а в ближнем к дому углу верхнего яруса сада. Как я понял, место было выбрано исходя из того, что необходимость в звукоусилении, которое сообщало дупло оливы кошачьему писку, уже отпала. Еще бы, я приносил еду еще до того, как котята начинали плакать.

Едва завидев нас, Мотя принялась ластиться. Надо сказать, что у этой кошки была одна замечательная черта, отличавшая ее ото всех других сородичей.

Всякий раз при встрече или в процессе кормления Мотя норовила подпрыгнуть повыше, чтобы потереться мордой о мои колени. Что бы это значило? Надо будет выяснить в интернете.

Поиски в Сети показали, что кошки трутся о людей с единственной целью — пометить их как свою территорию.

Ну что же, быть Мотиной территорией в каком-то смысле для меня честь. Мало ли кого еще она могла бы пометить? Но нет, метит исключительно меня, реже — Кузю. Я даже почувствовал себя избранным — весь из себя такой Нео.

48. Моя Пелопоннесская война

Взяв наш сад на абонентское обслуживание, Баломенос обязался раз в неделю привозить бригаду для ухода за участком. И действительно, каждый четверг, минуя калитку и дружно сиганув через забор, во двор заваливало человек пять. Все они говорили по-гречески с заметным акцентом, явно не сильно разбирались в садоводстве и в основном сосредоточивались на сборе палой листвы. Надо признать, это получалось у них довольно ловко — на все про все уходило едва ли минут пять. За этими манипуляциями рассеянно надзирал Баломенос с телефоном, приклеенным к уху, лишь изредка неслышным шепотом отвечая собеседнику.

Мало того, у меня сложилось ощущение, что садовник нарочно что есть силы прижимал аппарат к щеке да еще и по возможности держал дистанцию, дабы окружающие не дай бог не поняли, о чем разговор, и не догадались о личности абонента, долгими часами вещавшего в ухо Баломеносу.

Меня прямо-таки раздирало от любопытства. Хм, к чему такая предосторожность? Что есть в работе садовника такого, о чем не следует знать никому другому? Как и положено автору детективов, я не мог не задаться вопросом: «А садовник ли Баломенос?»

На пути к разгадке стояла преграда чисто лингвистического свойства. Признаюсь, я до сих пор испытываю трудности в понимании отрывочного разговора между греками, особенно если не знаю контекста. А тут положение осложнялось еще и тем, что я едва слышал весьма тихие и редкие ответные реплики Баломеноса, совсем не зная, что говорят его собеседники.

Несмотря на очевидные препоны, я решил не сдаваться. Подобно пану Вокульскому, герою книги «Кукла» Болеслава Пруса, поклявшемуся научиться понимать язык, на котором его возлюбленная вела сомнительные разговоры с тайным ухажером, вот так и я дал себе слово пуще прежнего засесть за лингафонные курсы, дабы побыстрее понять, о чем безостановочно перешептывается по телефону таинственный Баломенос.

Мне кажется, пришло время исправить одну оплошность. Рассказывая о соседях, я все время забываю упомянуть о том, что прямо под нашим домом располагается сад Рулиса, который раньше был засажен старыми оливами. С каждым дуновением ветерка листья этих олив разворачивались разными сторонами, вызывая дивную игру цвета: от зеленого до почти серого. Невероятно красиво — глаз не оторвать! Но потом Рулис зачем-то выкорчевал свои шикарные оливы и засадил сад лимонами.

Я с трудом представляю себе, зачем одной семье столько лимонов, ведь продать такой урожай на рынке — архисложная задача, поскольку в огороде среднестатистического грека обычно уже растет как минимум пара лимонных деревьев.

Забегая вперед, скажу, что кроме чисто эстетического аспекта эта резкая смена плодовых культур позднее аукнулась самым неожиданным образом, сыграв не последнюю роль в осквернении моего дома загадочными пятнами. Будто чувствуя свою вину, Рулис время от времени делает мне фруктово-овощные подношения. Я принимаю их, хотя и с опаской, памятую о предостережении Вергилия насчет греков-данайцев с их каверзными дарами.

Кроме ежедневной возни с садом Рулис периодически подряжается в качестве маляра. Однажды я чуть было не нанял его на покраску забора, но, слава богу, передумал. Когда же пришло время подновить фирменный ярко-розовый цвет дома Роузенов, Гил опрометчиво поручил это дело Рулису, а сам укатил домой.

В отсутствие заказчика Рулис решил смухлевать и на моих глазах покрасил дом не валиком, а из краскопульта, да еще и безбожно разведя краску водой то ли из экономии, то ли для лучшего разбрызгивания.

В результате дом Роузенов после первого же сезона зимних дождей пошел пятнами и стал выглядеть хуже, чем до покраски. Увидав, что стало с домом и узнав от меня причину случившегося, обиженный Гил предложил Рулису переделать дурно сделанную работу, но тот — прямо-таки в стиле Томми-Джерри — в свою очередь, предпочел затаиться.

С тех про всякий раз после приезда англичан, дабы не дай бог не попасться Гилу на глаза и как бы продолжая дело неуловимых клефтов, вошедших в греческую историю этакими полуповстанцами-полуразбройниками, чьи сомнительные подвиги и по сей день служат неиссякаемым источником сюжетов народных песен, бедолага Рулис пробирается в свой сад исключительно под покровом темноты. Шелест оросительных установок раздается не в восемь вечера, как обычно, а к полуночи, лишь после того, как в доме Роузенов погаснут все окна.

Эта бурная ночная жизнь длится все те несколько недель, что Гил с Джуди проводят в Эпидавре. На следующий же день после их отъезда Рулис с видимым облегчением выходит из подполья. Хороший вопрос: а что он будет делать, когда, уже начиная со следующего лета, вышедшие на пенсию Роузены останутся безвылазно жить в Греции большую часть года?

Между прочим, незаметно для себя я постепенно перенял у Гила привычку одеваться в цвета собственного дома. В моем гардеробе появился оранжевый, до этого мне совсем несвойственный. И если когда-нибудь, оказавшись в Эпидавре, вы встретите на улице конопатого типа с обгоревшим на солнце лицом, щеголяющего в штанах или майке апельсинового цвета, знайте — это я. Подайте мне тайный знак, например, помашите тыльной стороной ладони, как это принято у греков, и я пойму, что не зря написал эту книгу.

Помните, в школьном учебнике по истории Древнего мира был параграф, посвященный так называемой Пелопоннесской войне? Ну, той самой, в которой Спарта и Афины, разделив Грецию на два враждующих лагеря посредством противоборствующих военных союзов, отчаянно боролись между собой за гегемонию в регионе? Так вот, Эпидавр тоже оказался втянут в военные действия. Благодаря знаменитым лечебницам, город какое-то время, наподобие Швейцарии, соблюдал нейтралитет, оставаясь реабилитационным центром для раненых всех без исключения воюющих сторон, но затем опрометчиво присоединился к Спарте.

Афиняне не смогли снести обиду. Скрытно высадившись на полуострове Метана, они воспользовались фактором внезапности и, застав гарнизон врасплох, разрушили Эпидавр до основания, навсегда лишив его былого могущества.

Короче говоря, позаимствовав у античных стратегов победоносную идею внезапного удара, я задумал подловить врага в момент, когда он меньше всего был готов отразить нападение. С этой точки зрения наилучшим вариантом было бы застать Томми-Джерри непосредственно в момент надругательства над очередной кошечкой. Увлекшись процессом, он, предположительно, мог утратить бдительность и подпустить меня поближе. Остальное — дело техники.

Этот изящный с виду план, к сожалению, не сработал. Застукать насильника в момент преступления, несмотря на все старания, не удалось, хотя видит бог, я честно пытался. Едва учуяв мое «скрытное» приближение, Томми-Джерри хладнокровно, можно сказать, без отрыва от дела, хватал жертву за шкирку и утаскивал в безопасное место, где, судя по долетавшим до меня крикам, демонстративно продолжал начатое.

Как человек, одержимый античной историей, затяжной военной кампании против Томми-Джерри, приобретающей все более эпический размах, я по аналогии с гигантомахией — мифологической войной богов с гигантами — дал высокопарное название айлуромахия.

Термин происходит от древнегреческого слова «айлу-рос», обозначавшего и кота, и кошку. Разумеется, существует и современное слово «гата», но оно — редкий случай — является заимствованием, а потому на лексическую основу для эпоса никак не тянет. Да и общепринятые научные названия патологической любви к кошкам и крайней степени кошкобоязни неспроста звучат как айлурофилия и айлурофобия соответственно. А потому мне тоже пристало держаться в русле традиции.

Кстати, а давайте-ка проверим, как вы усвоили пройденный материал. Я имею в виду правило Крупенина, помогающее при расстановки ударений. Не поверите, но оно волшебным образом подходит и к древнегреческому языку тоже. Итак, подумайте хорошенько, куда бы вы в последнюю очередь поставили ударение в слове «айлурос»? Если ваш выбор пал на первый слог, вы угадали. Поздравляю!

Для придания боевым действиям максимального сходства с мифологическими противоборствами, отгоняя обнаглевшего кота от миски с едой для Мотиных детишек, я стал использовать древнегреческий боевой клич «Элелеу!» — античный аналог нашего «ура!».

Любопытная штука: у Эсхила этот же возглас используется для передачи скорби, что-то вроде нашего «увы». Странное у греков было «ура!», вы не находите? Может, именно поэтому оно совсем не испугало Томми-Джерри, а даже наоборот. В самом деле, некогда повергавший врага в ужас клич эллинов нынче звучит не особо устрашающе и сильно смахивает на гаденькое улюлюканье. Однако эпос есть эпос — из него, как из песни, слова не выкинешь.

Но вернемся к войне, которую я отчаянно проигрывал. Подобно тому, как в свое время Спарта с Афинами сочли, что на Пелопоннесе не хватает места им обоим, так и мы с Томми-Джерри прекрасно понимали, что из нас двоих рано или поздно должен остаться кто-то один. Временами у меня возникало предательское ощущение, что это буду не я.

Что до Томи-Джерри, то он будто издевался надо мною. Если этот хитрюга и появлялся на открытом месте, то лишь на заборе соседского сада, очевидно спевшись с Рулисом. Нагло свесив вниз свои огромные лапы и хвост и прекрасно понимая, что находится в полной безопасности, мерзкий кот брезгливо взирал на меня сверху вниз, взглядом, которым мы смотрим на кружащую возле тарелки муху, неспособную причинить серьезного вреда, но тем не менее вызывающую раздражение.

Ну, ничего, ничего. Кутузов тоже поначалу отступал. Зато потом…

49. Небесная диарея

Пытаясь определить природу появления пятен не стенах, я поочередно призвал для консультации наших соседей. Пожимая плечами, все они сказали, что ничего подобного в жизни не видели. Тогда я позвонил Биньярису и попросил его заехать — уж агроном-то точно должен знать, что происходит.

Обойдя дом, Биньярис тут и там поскреб стены ногтем, осторожно обнюхал палец, потом почесал им в голове и сказал:

— Похоже на пыльцу.

— Но почему она такая клейкая?

— Наверное, потому, что дерево, с которого она слетела, выделяет смолу.

Действительно, вдоль самой кромки моря протянулась стена из высоченных сосен, но до них не менее трехсот метров. Далековато, однако.

— Но тогда пятна были бы на всех домах, а они только на моем, — возразил я.

— М-да, непонятно. Ну, хорошо, давай мыслить логически. Что-нибудь подобное уже случалось в прошлом?

— Нет, пока дом стоял некрашеный, на нем не было ни одного пятнышка.

— Что ж, в таком случае дело в краске. Возможно, апельсиновый цвет стен сбивает с толку каких-то насекомых и они ошибочно принимают твой дом за что-то другое.

— Например?

— За большой цветок.

— Какой еще на фиг цветок?

— Да какой угодно. Оранжевыми бывают и розы, и герберы, и бегонии, и еще бог знает что.

— Ну, хорошо-хорошо, а что за насекомые-то?

— Вот этого я не знаю.

— А откуда они прилетают?

— Скорее всего, из того сада, что внизу.

— От Рулиса? — ужаснулся я, вспомнив, что пока его участок был засажен оливами, ничего подобного не происходило.

— Может, и от Рулиса, почем я знаю.

— А что, если это связано с одним из моих собственных деревьев? Я ведь посадил некоторые из них совсем недавно.

— Говорю же, не знаю, — вздохнув, признал агроном и, поглядев на часы, дал понять, что консультация закончена.

Следующим утром мы недосчитались одного из Мотиных малышей. Чтобы избежать излишней привязанности, я, по примеру Ги с Фёклой, с самого начала решил никому из народившихся котят имен не давать и как в воду глядел.

Мы поискали в округе, но котенка не нашли. «Ну мало ли что? — подумал я. — Машиной переехало или какая другая напасть. Всякое бывает». Однако через пару дней пропал еще один котенок, и тоже ночью.

Не зная, что и думать, я обратился за советом к Рулису, когда он под вечер приехал, чтобы полить деревья.

— Это совы, — уверенно сказал сосед.

— Совы? Но почему я никогда не вижу этих птиц в округе?

— Неудивительно, они же охотятся по ночам, — объяснил Рулис и отправился поливать свой необъятный сад.

В ту ночь я плохо спал. Просыпаясь каждый час, все выходил на балкон, пытаясь разглядеть в темном небе крылатых хищников, но безрезультатно. Так кто же тогда охотится на котят?

Несмотря на неудачи, я продолжал упорствовать в борьбе с пятнами и даже вызвал того «афинского отравителя», что так лихо разобрался с красными пауками. Осмотрев дом, дезинсектор поцокал языком и предположил, что виной всему летучие мыши.

Эта неожиданная версия заставила меня призадуматься. Мышей в округе действительно полно, но летают-то они, как и совы, по ночам, а пятна, как я успел заметить, множатся исключительно в светлое время суток. Что за ерунда?

Разгадка пришла совершенно неожиданно. Поскольку арендованный автомобиль все эти дни стоял рядом с домом, то его стекла тоже покрылись плотным слоем клейких пятен, что сильно затрудняло обзор при движении.

Я отправился на мойку в соседний городок Лигурьё. Перед тем как загнать машину в автомойку, хозяин с огромным трудом вручную соскоблил пятна со стекол.

— Что это за фигня такая? — из любопытства поинтересовался кто-то из тех, что ждал своей очереди.

— Пчелы, — ответил мойщик.

— Вы в этом точно уверены? — встрепенулся я.

— Абсолютно. Где-то рядом с вами живут больные пчелы.

— Больные?

— Ну да. У них же понос, разве не видите?

— Понос? У пчел?

Неожиданное открытие заставило меня полночи лазать в интернете в поисках сведений о пчелиных болезнях. Чем дольше я изучал пчел, тем больше изумлялся тому, что эти чахлые создания не умирают сразу же при рождении. Выяснилось, что в отличие от, например, мух, пчелы настоящие хлюпики. Они болеют ничуть не реже людей, и число пчелиных недугов не уступает человечьим.

К примеру, углубленные исследования показали, что понос может быть симптомом несметного числа заболеваний: нозематоза, гафниоза, сальмонеллеза, колибактериоза, варроатоза и десятков других.

Хорошенькое дельце! Даже захоти я за свой счет подлечить больных пчел, я все равно никогда не докопался бы до правильного диагноза.

Что же касается технического аспекта, то если верить ученым, диарея начинается при условии аномального заполнения задней кишки пчелиного брюшка на тридцать три процента, в то время как для того, чтобы пчела могла нормально сходить по большому, эту самую кишку необходимо заполнить на целых сорок пять процентов.

Ну и что с того? Не стану же я бегать за каждой пролетающей над домом пчелой, с тем чтобы дозаправить ее заднюю кишку недостающими двенадцатью процентами? Да и где ж мне их взять-то? Из-за межвидовых различий, человек на донора в этом смысле при всем желании не тянет.

Тем не менее на всякий случай я решил научиться определять больных пчел на глаз. Руководством к поиску стало описание, найденное опять-таки в интернете. Там было сказано, что тело пчелы, страдающей жидким стулом, приобретает «темный, лоснящийся вид». А еще такую пчелу выдает «брюшко, увеличенное почти вдвое, и внешняя вялость». Ну все, можно вздохнуть спокойно: теперь найти разносчиков заразы будет легче легкого.

Утром спозаранку я отправился на пасеку Илиаса, благо идти до нее от силы метров пятьдесят. Там я с пристрастием принялся рассматривать пчел, что вылетали на сбор пыльцы или возвращались обратно.

Первое, что бросилось в глаза, это то, что у всех пчел Илиаса был вполне себе лоснящийся вид. При этом их тела были темными, а брюшки увеличенными! Единственный симптом поноса, которого я не обнаружил, была вялость. По моему разумению, все насекомые вели себя очень даже активно, а одно из них даже ужалило меня в руку. Но самым странным открытием стало то, что сами ульи были совершенно чистыми! Это полностью противоречило науке, ведь в случае диареи помет в первую очередь должен скапливаться именно там.

Поняв, что чего-то недопонял, я вернулся домой и снова углубился в чтение.

На этот раз мне удалось найти хорошую новость. Оказалось, что понос может быть как заразным, так и психогенным. Например, если в улей проник грызун, это может вызвать панику, а вместе с ней и медвежью болезнь пчел. Аналогичный эффект может вызвать вредная птица, если, к примеру, примется регулярно издевательски стучать клювом по улью, грозя его разрушением.

Хм, а вот с этим можно и нужно бороться. С верой в лучшее, я взял пчел под личную охрану и принялся наблюдать за пасекой. Грызунов мне обнаружить не удалось, зато те птицы, что имели неосторожность приблизиться к ульям или даже наглость усесться на них, стали моими личными врагами. Криками и малоприличными жестами я, как мог, отваживал пернатых прочь от зоны отчуждения. Как ни обидно, искомого результата это не принесло.

Едва почувствовав, что задняя кишка заполнилась на роковые тридцать три процента, пчелы Илиаса без объявления войны тут же с лета вероломно облегчались на мою несчастную недвижимость. Эти авиаудары безостановочно следовали от рассвета до заката, и забегая вперед, скажу, что продолжались они не только всю весну, но и лето.

Между тем котят день от дня становилось все меньше. Нам так и не удалось разгадать тайну этих загадочных ночных исчезновений. Скоро из пятерых Мотиных детей остались лишь двое. Потом исчезли и они. Бедная кошка не находила места, изводя себя, а заодно и нас. Слава богу, подошло время отъезда в Москву, а к нашему возвращению Мотя как пить дать снова будет на сносях, и может быть, судьба ее будущих котят окажется счастливее.

50. Как я извел Васю

Приехав в Грецию в середине лета, мы с замиранием сердца ждали встречи с обновленным садом. Какие сюрпризы нас ждут? Предчувствия не обманули. Во-первых, мы с удивлением обнаружили, что полностью выкорчеванный на наших глазах банан снова возродился. И не просто возродился, а с десяток толстенных стволов вымахали аж до третьего этажа!

— Что это? — спросил я Баломеноса.

— Чудеса! — пожав плечами, ответил тот.

Во-вторых, выяснилось, что лаванда, по прихоти Баломеноса посаженная вместо запланированных петрушки, укропа, базилика и прочих вкусностей, разрастается быстрее любого сорняка и заполонила половину площади, отведенной под огород. Причем Баломенос с особым цинизмом засадил наши владения не той лавандой, что благодаря цветам придает Провансу характерный вид фиолетового рая, а каким-то весьма противным сортом, имеющим крохотные белесые цветы, далеко не самого привлекательного вида.

— Ну и что мне делать со всеми этими кустами? — спросил я.

— Как что? Будешь перекладывать веточками одежду. Вся моль тут же передохнет. — Для наглядности Баломенос сорвал ветку, размял ее в руках и сунул мне под нос.

Осторожно обнюхав растение, я засомневался:

— Как бы мы сами не задохнулись!

— От лаванды-то? Ну ты рассмешил.

Я беспомощно оглядел промышленный объем лавандового производства:

— Вообще-то у меня дома нет ни моли, ни такого количества одежды.

— А вот на этот счет беспокоиться не стоит, — заверил меня садовник. — Со временем появится и то и другое. Вот тогда и вспомнишь меня добрым словом.

В логике Баломеносу было трудно отказать, и я переключился на другие темы.

— А почему там, где по плану должны были расти базилик, петрушка, укроп, кориандр и розмарин, все засажено какой-то фигней?

— Это тимьян, — обиженно засопел Баломенос.

— Но зачем он мне?

— Зачем тебе тимьян? Но это потрясающее растение. Его обожают пчелы, и их мед в результате приобретает очень приятный привкус.

— Ноу нас нет пчел.

Садовник похлопал меня по плечу и не моргнув глазом заверил, что мы еще будем прыгать от радости, до того сильно нам понравится тимьян. А самое главное, это растение не хуже лаванды подходит в качестве ароматической отдушки.

— У нас же тут не прачечная! — теряя терпение, снова возразил я.

— Э-э, никогда не знаешь, что будет с тобой завтра, — глубокомысленно заметил Баломенос и еще плотнее прижал телефонную трубку к уху, давая понять, что должен переключиться на другой разговор.

Что касается чертового банана, то его корни оказались абсолютно неубиваемы, и скоро мы оставили всякие попытки избавиться от неугодного растения. В итоге мы нашли применение его огромным листьям: они прикрывают наш бассейн так, что его не видно с дороги. Это позволяет купаться нагишом, что очень даже здорово. Так и быть, пусть себе шелестит покуда.

Бездетная Мотя на этот раз не жила у нас постоянно, а заходила лишь иногда. Вид у нее был потерянный и печальный. Впрочем, намечающийся животик — опять Томми-Джерри подсуетился? — вселял надежду на то, что к осени жизнь Моти уже не будет столь одинокой и безрадостной.

Как когда-то заметил Аристотель: «Целью войны является мир». Эта парадоксальная мысль — нам ли, однако, спорить с великими? — была вполне применима и к айлуромахии, проистекавшей между мною и Томми-Джерри. Я устал и хотел мира. Но мой оппонент, похоже, только-только начал входить во вкус.

Должен сказать, что Томми-Джерри далеко не первый кошачий противник в моей жизни. Так вышло, что когда мы с Кузей только начали женихаться, она жила не одна, а с Васей. Вася был упитанным угольно-черным красавцем, своенравным и, что немаловажно, некастрированным.

«Как можно? — всплеснула руками любимая в ответ на мое конструктивное предложение свозить Васю к ветеринару и тем самым умерить его пыл. — А представь, если бы так поступили с тобой!»

Тут-то я и смекнул, что Вася куда более серьезный конкурент, чем думалось. В условиях полного невмешательства Кузи, а местами при ее полном попустительстве, болезненно ревнивый Вася перешел в нападение и начал регулярно писать мне в ботинки. Пришлось проявить выдержку.

Поняв, что издевательство над моими ботинками не помогает, Вася в порыве отчаяния обписал жутко старинное зеркало в стиле жакоб, доставшееся жене в наследство от прабабушки. И хотя зеркало до того успешно пережило три войны и две революции, Вася таки умудрился нанести раритету существенный ущерб. Его моча не только повредила стопятидесятилетний лак на подзеркальнике, но и местами разъела амальгаму с обратной стороны зеркала!

Как бы там ни было, а в итоге с Кузей с некоторых пор живу я, а не Вася. Это я к тому, что Томми-Джерри по идее должен меня побаиваться, но этого почему-то не происходит.

Что-то я давно не вспоминал о тавернах. Сейчас исправлюсь. Я уже говорил о том, что, выбирая между брюхом и духом, грек неизбежно склоняется к первому? В то время, как мы, собирая компанию друзей, привычно предлагаем «пойдем выпьем», греки в аналогичной ситуации говорят «пёмэ на фёмэ», что значит «пойдем поедим». Чувствуете разницу?

Говоря о еде, замечу, что мы с женой искренне считаем себя завзятыми ихтиофилами. Прошу не путать с ихтиофагами — если верить Страбону, в Древней Греции так называли приморские племена, питавшиеся главным образом рыбой. Другими словами, ихтиофаги — это те, кто бездумно пожирают рыбу, в то время как ихтиофилы ставят целью не столько набить желудок, сколько получить удовольствие от процесса. Я к тому, что отведать свежей рыбы можно где угодно, а вот чтобы насладиться ею, нужно знать места.

Афинские дачники утверждают, что пальму первенства в этом смысле на нашем побережье оспаривают две таверны. Первая из них называется «Клвос», то есть «мыс». Она расположена совсем рядом с Коринфским перешейком и стоит на въезде в городок Jlyrpá Орэас Элёнис, где, кстати, нынче проживают те самые Лена с Женей, что некогда подвигли нас купить дом в Греции. Место выбрано ими не случайно. В переводе с греческого полное наименование городка звучит как «Источники Елены Прекрасной», однако местные в обиходе обычно пользуются сокращенной версией названия — «Елена Прекрасная», что, несомненно, приятно слуху красавицы Лены, в свое время вскружившей немало голов.

В «Кавосе» всегда прекрасный выбор рыбы, но лично мне более всего импонирует блюдо, отсутствующее в меню других заведений, — паста с ракушками, которые, если я правильно помню, в Испании благодаря их вытянутой форме называют navaja, то есть «нож». Интересно, что те же самые ракушки итальянцы романтично именуют «длинно-полым плащом», или cappalunga. Но еще любопытнее то, что Карл Линней, явно обладавший нездоровым воображением, неожиданно, хотя и нежно классифицировал этот моллюск как vagina. Впрочем, ученым виднее.

Напоследок замечу, что в Греции этот во всех смыслах тонкий деликатес приземленно зовут «трубками», а в России, где одна из разновидностей моллюска обитает в Черном море, на ракушку навесили какой-то уж совсем рабоче-крестьянский ярлык, обозвав «черенками».

Вторая рыбная таверна, обычно нахваливаемая афинянами, расположена непосредственно в Эпидавре и называется «Мурья», что означает «шелковица». Заведение и в самом деле устроилось под кронами шелковичных деревьев, стоящих на берегу неподалеку от Малого амфитеатра. Мы не раз тут бывали и смогли по достоинству оценить рыбную кухню. Но, признаюсь, я недолюбливаю это место, и вот почему. Всякий раз, когда мы туда заходим и садимся за столик, хозяин спрашивает:

— Впервые в Греции, да? Ну и как вам у нас в Эпидавре?

Опять двадцать пять! Давясь от смеха, мы с Кузей снова и снова напоминаем толстяку, что мы тут далеко не впервые и зовут нас так-то и так-то. Однако в следующий раз этот диалог слово в слово повторяется вновь, в точности как в «Дне сурка».

По моему глубокому убеждению, человек, страдающий тотальной амнезией и полным отсутствием памяти на лица, в принципе способен принести родной таверне немало пользы. Он с успехом может разжигать угли для гриля, сидеть на кассе, протирать столы, выносить помои и выполнять другую важную работу. Вот только к посетителям подпускать его нельзя. Почему? Потому что для таверны клиентская база это все: основа сегодняшнего процветания, гарантия завтрашнего дня и залог будущего долголетия. А как, скажите на милость, создать эту самую базу, если ты не в силах опознать того, кто по идее мог бы стать завсегдатаем? По этой причине мы категорически расходимся с афинянами в части ресторанных рейтингов, с легким сердцем отдавая рыбное первенство «Посейдону», столь удачно сочетающему хорошую еду и дружественную атмосферу, напрочь отсутствующую в «Мурье».

Кстати, вы знаете о том, что аромат свежей рыбы и морепродуктов, так волнующий наши ноздри и желудки, с точки зрения сухаря-химика представляет собой всего лишь летучие соединения бензола и его производных? Фи, как прозаично!

Несмотря на все мои усилия, никакого противодействия пчелам оказать не удалось. В какой-то момент я перестал отслеживать ущерб, нанесенный мрамору и стенам, поскольку никакого практического проку в этом не было — дом давно поменял свой восхитительный апельсиновый цвет на камуфляжную расцветку.

Переговоры с хозяином пасеки, как я и предполагал, ни к чему не привели.

— Мои пчелы здоровы. Оставь их в покое! — бросил мне Илиас, не отрываясь от телевизора, транслировавшего любительские состязания по метанию дротиков в каком-то замызганном пабе.

Скажу честно, от жестокой расправы обитателей пасеки в этот момент спасла лишь моя глубокая любовь к меду. Дело в том, что я не употребляю в пищу сахар, и мед не только важнейшая часть моего рациона, но и самое любимое лакомство.

Есть! Тайна, окружавшая Баломеноса и мучившая меня в течение нескольких месяцев, раскрыта! Вот как это произошло.

В очередной четверг рано утром Баломенос, как обычно ни на миг не отрываясь от телефонной трубки, приветственно кивнул мне и жестом полководца направил своих людей в разные концы сада. На этот раз я старался ни на шаг не отходить от объекта слежки, чтобы не упустить ни одного слова.

Следуя как тень за ничего не подозревающим Баломеносом, я в какой-то момент оказался так близко, что смог расслышать звуки, исходившие из динамика, несмотря на то, что садовник в целях конспирации самым тщательным образом прижимал телефон к уху.

Какое разочарование! Прислушавшись, я понял, что Баломенос не вел никаких деловых переговоров и уж тем более не торговал государственными секретами.

На самом деле в тот день, а скорее всего, и во все остальные, он безостановочно слушал какой-то интернет-портал, транслировавший футбольные матчи. А редкие ответные реплики предназначались тем, чьи назойливые звонки нарушали гармонию мира, вынуждая Баломеноса на несколько досадных секунд отвлечься от игры. Что правда то правда: футбол в Греции культовый вид спорта, почти как в Бразилии.

Что касается лаванды, с таким упорством насаждаемой Баломеносом, ее плантации оказались настоящими хищниками почище иных сорняков и почти полностью задушили все, что росло вокруг. Поначалу я пытался их пересаживать, но где бы я ни вкопал лаванду, она тут же шла войной на соседей и одерживала быструю победу.

В конце концов я выкорчевал сначала один куст, потом два, потом три, а потом и все сразу. Та же судьба вскоре постигла и тимьян — то-то пчелы расстроятся. Зато на их месте очень скоро выросли посаженные моими руками душица, руккола, базилик, розмарин, перец, мята и еще куча всего вкусного и полезного.

А немного погодя мы и вовсе отказались от услуг команды Биньяриса-Баломеноса, посчитав ее работу неэффективной. Впрочем, иногда, когда возникает такая необходимость, я по старой памяти приглашаю Баломеноса для разовых операций. Дозвониться до него, как вы понимаете, чрезвычайно сложно. Если соединение все-таки происходит, садовник сдавленным шепотом обещает перезвонить — видно, опасается пропустить голевой момент.

51. Тридцать тысяч вторников

Тем временем пришла долгожданная кухня, заказанная тремя месяцами раньше, и мы по старой памяти отправились в магазин «Атланди́с» к тому самому Панделису, у которого покупали всю сантехнику, включая несчастливую дверь для душевой кабины.

На нашу удачу, одна из коллекций плитки, представленных в «Атландисе», оказалась ровно тем, что надо, и мы довольные заторопились домой, поскольку начинал накрапывать дождь. Услыхав от меня о том, что предстоит проехать по дождю «минимум три четверти часа», Панделис стал хохотать, да так безудержно, что не смог устоять на ногах и без сил плюхнулся в кресло.

— Сколько, сколько? Сорок пять минут, говоришь? Ну ты и водила! Лично я это расстояние, даже болтая по мобильному, проезжаю минут за двадцать пять, от силы полчаса.

Признаю, я не самый крутой водитель, хотя быстро ездить по серпантину привычен. И быстрее чем за полчаса до Нафплиона мне удается с гарантией доехать только теперь, когда построили скоростную дорогу, по которой ввиду отсутствия полиции можно гнать со скоростью сто пятьдесят километров в час. Но это сейчас. А в те времена, когда Панделис, чуть не падая от хохота, срамил мои водительские навыки, автобан еще не был построен, и ехать по круто петляющей двухрядке можно было в лучшем случае на скорости шестьдесят, местами восемьдесят километров в час, и то если сильно лихачить. И даже сам Шумахер ни за что не уложился бы в эти мифические полчаса. Так быстро умеют ездить одни только греки-киприоты.

Распаковав дома плитку, мы обнаружили, что она в жутком состоянии. Такое впечатление, что ее уже использовали ранее, затем спешно отодрали, пока она не присохла намертво, и снова разложили по коробкам, лишь слегка отчистив. В итоге нам пришлось потратить почти три дня, чтобы в четыре руки привести плитку в божеский вид. По уму, надо было бы вернуть некачественный товар супергонщику Панделису, но уж очень понравился цвет. Он как нельзя лучше подходил к нашей новой кухне.

Хочу сразу предупредить того, кто, как и мы, бесстрашно ввяжется в греческий ремонт: порядок некоторых строительных работ в Греции в корне отличен от нашего. Возьмем, к примеру, «фартук» на кухне.

У нас мастер сначала укладывает плитку, а затем к полностью законченной стене придвигается или привешивается кухонная мебель. В результате глаз видит абсолютно идеальную поверхность. А если кого смущает возможная щелка между столешницей и стеной, в которую может устремиться жидкость в случае, если что-то прольется, то это решается установкой специального плинтуса, существующего в десятках, если не сотнях самых разнообразных расцветок и фактур.

Как я уже говорил, греки сторонники, если не сказать рабы традиций, в том числе и нездоровых, а потому очередность действий при монтаже кухни у них строго противоположна. Они сначала монтируют кухню на необработанную бетонную стену и только потом кладут плитку!

В итоге мастер вынужден поочередно закладывать плиткой все пространства и щели, образующиеся между мебелью и стеной. Причем эти пространства, в зависимости от модели вашей кухни, зачастую имеют неправильную форму и довольно сложную конфигурацию, от чего нарезать плитку идеально ровно бывает практически невозможно. Поэтому вынужденные огрехи резки греки пытаются спрятать под затиркой, но тщетно. Каков бы ни был класс плиточника, стена при таком способе работы выглядеть на «пятерку» по определению не может. Поскольку мне все это стало ясно заранее, я попросил Йоргоса поступить по-нашенски и начать укладку со стены.

Тот вытаращил на меня глаза:

— Но так не делают!

— Так не делают у вас, а у нас это общепринятый порядок вещей. Уверяю тебя, получится гораздо лучше.

— Неужели?

— Точно говорю.

— Извини, но я так делать не буду.

— Почему? Объясни мне, — настаивал я, — чем твой способ лучше?

— Ну, во-первых, это красиво, — с убеждением в голосе загибая палец, ответил Йоргос, не подозревая, что слово в слово цитирует известный анекдот.

— Чем красиво-то? — простонал я.

— Во-вторых, щель между стеной и кухней должна быть загерметизирована, а это по-хорошему можно сделать только затиркой, — не обращая внимания на мои стенания, продолжал загибать пальцы Йоргос.

— Да ты сначала попробуй…

— В-третьих, я даже и пробовать не хочу.

Ну что ты с ними поделаешь? В итоге Йоргос с Макисом все сделали по-своему. И это единственная вещь, сделанная их по большому счету весьма умелыми и опытными руками, которая отсутствием правильной геометрии мозолит мне глаза всякий раз, когда я что-нибудь стряпаю, а стряпаю я минимум дважды в день.

Хорошо еще, что прямо напротив моего рабочего места находится окно, сквозь которое видна раскидистая бугенвиллия, лежащий в отдалении городок и кусочек моря, что, естественно, скрашивает картинку.

Подошло время установки кондиционеров. Как сейчас помню, дело было во вторник. Когда выяснилось, что бригадира зовут Панос, я сразу насторожился — после жуткой эпопеи с окнами это имя стало вызывать у меня самые неприятные ассоциации. Как оказалось, насторожился я не зря.

— Я двадцать лет занимаюсь кондиционерами и знаю, что делаю, — заявил Панос, словно почуяв мою озабоченность. Замечу, что всякий раз, когда кто-то произносит нечто подобное, я тут же внутренне напрягаюсь и жду подвоха, ибо воспринимаю эту фразу как самозащиту невежи и неумехи, догадывающегося о собственной некомпетентности.

Предчувствие меня не обмануло. Уже через минуту из просверленной в стене дыры забил фонтан воды.

— Хм! — удивился Панос.

— Что значит «хм»? — уточнил я.

— Здесь не должно быть водяных труб.

— А что же это тогда?

— Боюсь, мы повредили трубу отопления.

— Насколько это серьезно?

Панос пожал плечами:

— Не знаю. Лучше спросить об этом сантехника. А нам, пожалуй, стоит закончить на сегодня.

С последней мыслью нельзя было не согласиться, и я распустил бригаду по домам. Уходя, Панос, чертыхаясь вполголоса, костерил незадавшийся день и все вторники разом. Не удержавшись, я поинтересовался причиной такой нелюбви ко второму дню недели. Оказалось, что вторник считается в Греции несчастливым днем. Так повелось аж со времен взятия турками Константинополя в тысяча четыреста пятьдесят третьем году, поскольку падение города пришлось как раз таки на вторник.

Весьма обременительная традиция, я вам скажу Получается, что за истекшие пять с лишним веков греки пережили без малого тридцать тысяч черных вторников! Другими словами, этот несгибаемый народ прошел сквозь тридцать тысяч дней, в каждом из которых мелкие и крупные напасти поджидали его за каждым углом, но выстоял. Поразительная жизнестойкость!

Вызванный мною Кудряшка приехал уже на следующий день, что по его стандартам, можно сказать, мгновенно. Направив в отверстие яркий луч фонаря, он припал к стене.

— М-да, уж лучше бы они водопровод повредили, — цокая языком, проворчал сантехник. — Тут в стену заложена медная труба, и в этом месте у нее колено. Придется паять.

— Но это же не очень сложно? — с надеждой спросил я.

— Паять-то? Нет, не особенно. Трудность в другом — нам придется разобрать стену.

— Как разобрать?

— По кирпичику.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Ну что, приступаем?

Я нехотя кивнул. Подмастерье тут же приволок тяжеленную кувалду и под чутким руководством Кудряшки принялся с дикой силой крушить мою стену.

— Может, достаточно? — взмолился я, когда дыра достигла метрового диаметра.

— Нет, надо еще, — не отвлекаясь от процесса, ответил Згурос. — Мне нужен подход к трубе как изнутри, так и снаружи.

— Так дыра будет сквозная?!

Заметив выражение ужаса на моем лице, Кудряшка ободряюще улыбнулся:

— Да не переживай ты так. Дело житейское.

Дыра вскоре разрослась то таких размеров, что через нее стало возможно беспрепятственно входить в комнату с улицы, не пригибая головы.

— Ну вот, — удовлетворенно потер руки Згурос. — Теперь можно приступить к делу.

Наблюдать за тем, как работает наш сантехник, — сплошное удовольствие, пускай и редкое. Вскоре разрыв трубы был полностью ликвидирован.

— Скажи, а кто поможет мне заложить брешь в стене?

— Понятия не имею, — весело ответил Кудряшка, по праву любуясь результатами собственного труда.

Проводив сантехника и его подручного, я в полной беспомощности уставился на бугенвиллию, во всей красе проступившую сквозь гигантскую дыру. Надо срочно кого-то найти, а времени снова в обрез — завтра уезжать.

Приглашенный для консультации маляр Дзанос меня совсем обескуражил:

— Не повезло тебе. Каменщики в большом дефиците и обычно соглашаются, только если есть приличный фронт работ. Боюсь, на такую мелочовку никто не позарится.

— И что же делать?

— Даже не знаю. Но постараюсь найти человека.

— А сам не возьмешься?

— Что ты, я же маляр! — со смесью гордости и возмущения ответил Дзанос.

— В таком случае, можно я на всякий случай оставлю ключ, и если что…

— Ключ? Помилуй! Зачем он мне? — рассмеялся Дзанос, указывая на дыру, размером превосходящую входную дверь.

Оставшись одни, мы порядком пригорюнились. Вот незадача. Попробовать заложить дыру самим? Но штука в том, что у нас нет ни опыта, ни времени, ни кирпича.

Как же быть? Как долго после нашего отъезда дом будет стоять открытым настежь? Брать у нас, правда, нечего, если не считать новенькой кухни и любимого кухонного гаджета моей жены, который она ласково называет «посудопомоечной» машиной. Но все одно неприятно. Очень не хотелось, чтобы наш дом стал приютом для всех бездомных тварей, живущих в округе, не говоря уже о цыганах, что иногда объявляются в городке с наступлением туристического сезона.

Возвращаясь к черным вторникам, скажу, что, немного пожив в Греции, я автоматически подпал под их зловредную юрисдикцию и в полной мере прочувствовал на себе тяготы и лишения, причиняемые вторым днем недели.

Что удивительно, как только покидаешь территорию страны, вторники тут же теряют свою магическую силу. В Москве в эти дни я чувствую себя прекрасно и ничего дурного со мной не происходит. Однако стоит вернуться в Грецию, и вторничное проклятие тут как тут.

52. Глаз от сглаза

Великолепная новость! В сентябре, буквально накануне нашего приезда, маляр Дзанос, сжалившись над нашей бедой, собственноручно заложил дыру, о чем и сообщил мне по телефону. Какое облегчение! Теперь в наш дом можно проникнуть только через дверь.

Осеннее возвращение в Грецию принесло очередную неприятную неожиданность. Осмотрев гостиную, мы обнаружили многочисленные серые холмики, расположенные вдоль стен и по углам. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это муравейники.

Вообще-то к этому времени мы уже знали, что муравьи не приходят просто так, они приходят на запах. Например, если у вас под диваном сдох какой-нибудь особенно вкусный жук или червяк, ждите гостей. Причем догадаться, какая именно мертвечина привлечет муравьиное внимание, невозможно. Иной раз видишь, как, устав от мирских забот, где-нибудь в углу отдает богу душу жирная, мясистая гусеница — с виду такая аппетитная, что у самого слюни текут, — и думаешь, ну вот сейчас накинутся. Но нет, ее сочная тушка никого не интересует. А в другой раз, бывает, откинет лапки худенький комарик, и толпы шестиногих гурманов тут как тут.

Короче говоря, никогда не знаешь, что считается у них деликатесом. Но известно, что муравьи не оставят без внимания не только лакомую дохлятину, но и всяческие сладости, не убранные в герметично закрытый контейнер, к примеру, холодильник. Поэтому, уезжая, мы всегда тщательно прячем съестное. Однако на этот раз, как ни странно, пришли не за едой.

Оказалось, что во время нашего отсутствия в дом пробрался какой-то неведомый вид муравьев, которые охотились не за падалью, а за… цементом.

Именно его они используют в качестве строительного материала для своих домов, что по человеческим меркам довольно логично.

Так вот, эти паршивцы проели огромное количество дыр в цементных швах между бетонными стенами и мраморными полами и как ни в чем не бывало заселились в свое новое жилье. И что самое обидное — муравьи попытались устроить домики в фасадах нашей новой с иголочки кухни.

Слава богу, дерево, в отличие от цемента, не такое вкусное. А еще нам крупно повезло, что мы прозорливо заказали искусственно состаренную модель. Перед покраской итальянские рабочие для пущей винтажности от души отдубасили деревянный массив молотками, стамесками и прочими орудиями, оставив великое множество выбоин и сколов. Так что по здравому размышлению мы успокоили себя мыслью о том, что нанесенный муравьями ущерб в итоге весьма органично вписался в общий дизайн.

Заделав дырки в цементе и тем самым заживо замуровав тысячи непрошеных гостей, мы в полном отчаянии поделились новостью об очередной напасти с нашим соседом Лефтерисом.

Выслушав леденящий душу рассказ о трех пережитых потопах, нашествии красных пауков, муравьях-сквоттерах, пчелах, страдающих недержанием стула, и прочих бедах, сосед, подумав, рассудил:

— Ваш дом определенно кто-то сглазил.

— И что же нам теперь делать? — растерянно спросил я.

— У вас два варианта. Первый — упросить местного батюшку освятить дом и второй — приобрести что-нибудь действенное от сглаза.

Надо сказать, что для глубоко верующего народа, греки на редкость суеверны. Сложно встретить ребенка, на которого заботливая мамаша не навесила бы оберег от сглаза или даже несколько.

Поблагодарив Лефтериса, мы решили, не откладывая в долгий ящик, сразу начать с варианта номер один. Раздобыв телефон священника, я изложил ему суть вопроса.

— А вы крещеные? — первым делом спросил отец Йоргос.

— Ну как вам сказать, — промямлил я, размышляя, надо ли с ходу признаваться, что мы оба, как и наши родители, в силу исторических причин всю жизнь прожили убежденными атеистами.

— Если не крещеные, ничем помочь не могу, — строго сказал священник.

Я пустился в уговоры:

— Но речь ведь не о нас, а о доме. Его-то мы как раз с радостью готовы окрестить.

— Услуга оказывается не дому, а человеку, — отрезал отец Йоргос, давая понять, что дальнейший торг неуместен.

Вечером того же дня на семейном совете, проходившем в таверне «Мурайо», мы решили, что пришло время отработать второй вариант, предложенный Лефтерисом, а именно обзавестись оберегом. Ясное дело, уж коли мы не верим в Бога, то и всякие там суеверия тем более ни в грош не ставим. Но делать-то что-то все равно надо, иначе этот дом сведет нас с ума.

Ладно, оберег так оберег. Но как сделать так, чтобы он в соответствии с рекомендацией Лефтериса оказался «действенным»? Не иначе как придется обратиться к соседу за повторной консультацией. Поскольку Лефтерис приезжает на дачу только по выходным, ждать пришлось целую неделю.

— Какой именно оберег ты рекомендуешь? — хором спросили мы у соседа, когда он следующим субботним утром отправился за свежей выпечкой в местную пекарню.

— По моему опыту, лучше всего работает «глаз». Вот посмотрите. — И Лефтерис показал на стену своего дома, где красовался стеклянный оберег, который у нас в народе называют «турецким глазом». — Когда-то я мучился, как и вы: то штормовым ветром козырек снесет, то воры через окно залезут. А после того, как повесил эту штуку, все стало тишь да гладь. — Лефтерис снова показал на оберег. — Глаз-то работает!

Воодушевленные соседским примером, мы тотчас отправились в Нафплион, где, пройдясь по лавкам, купили самый дорогой и изящный «глаз», какой только смогли найти. Торжественно повесив оберег на стену рядом с дверью прямо накануне отъезда, мы почувствовали необъяснимое облегчение, как будто сделали что-то очень важное.

С тех пор, забегая на огонек, Лефтерис периодически спрашивает, кивнув в сторону нашего оберега:

— Литурги́ то ма́ти?[11]

Не поверите, но глаз и в самом деле отводит от нашего дома любую напасть. Кроме пчелиного поноса, конечно.

53. Раб и работа

По поселку пошел слух, что у «Виллы Ашкенази» сменился хозяин и что новый владелец родом из России.

— Негодяй Филимонов? — дежурно пошутил я.

Немного погодя, прогуливаясь по излюбленному маршруту вдоль бухты, мы заметили, что на балконе некогда принадлежавшей Владимиру Ашкенази виллы показалась женщина лет пятидесяти, энергично орудовавшая шваброй.

— Домработница, наверное, — предположил я.

— Хозяйка собственной персоной, — внимательно изучив женщину и по каким-то только ей одной известным признакам вычислив владелицу недвижимости, возразила Кузя. Затем она неожиданно предложила: — А пойдем познакомимся.

— Вот так, с бухты-барахты?

Мы беспрепятственно прошли через открытые настежь ворота и подошли к дому. Навстречу вышел хозяин. Мы представились. В ответ хозяин, сказав, что его зовут Сергеем, радушным жестом пригласил нас присоединиться к столу.

Сергей и Маргарита оказались выпускниками МГУ и легкими в общении людьми. В какой-то момент в разговоре прозвучало, что фамилия хозяев Филимоновы.

Мы с женой переглянулись.

— А у вас часом нет другого дома в Греции?

— Имеется.

— Да тут рядышком, под Нафплионом.

— Негодяи Филимоновы! — в полном изумлении одновременно выдохнули мы с Кузей.

Поскольку на лицах хозяев появились признаки явного замешательства, нам ничего не оставалось делать, как пуститься в пространные объяснения. Оказалось, что мир не то чтобы тесен, а прямо-таки ничтожно мал.

Хотя и с большой опаской, я все же пригласил Паноса с подручными для завершения процедуры установки кондиционеров. К счастью, на этот раз обошлось без эксцессов. Ну, почти.

Когда все кондиционеры были установлены, что случилось ближе к обеду, Панос, который, помня о предыдущем фиаско, волновался не меньше моего, поняв, что все прошло удачно, попросил разрешения отлучиться на часок.

Судя по состоянию бригадира в момент возвращения и источаемому аромату, весь прошедший час Панос бурно отмечал удачный исход дела, причем каким-то жутким самогоном. Впрочем, я и сам на радостях позволил себе расслабиться и значения этому обстоятельству не придал, а зря.

Паноса так развезло от жары и выпитого, что он споткнулся на лестнице и уронил на мраморные плиты все до единого новенькие с иголочки пульты от кондиционеров, после чего часть из них навсегда перестала выглядеть новыми. Я злобно прикрикнул на него, но было уже поздно.

Вообще слухи об умеренности греков относительно спиртного оказались сильно преувеличенными. Начнем с того, что Саллюстий еще двадцать веков назад, размышляя об упадке Греции, подметил, что греков погубили amare и potare, то есть любовь и пьянство, хотя, на мой взгляд, трудно придумать кончину прекраснее, чем эта. Ну а если античный историк вам не указ, приведу аргумент посвежее: греки недавно вышли на первое место в мире по душевому потреблению виски. Заметьте, не Шотландия с Ирландией, а Греция! А ведь виски далеко не единственный крепкий напиток в стране. Не станем забывать про вино, узо, раки, ципуро и прочие вкусности. Можно только догадываться, насколько же велика совокупная годовая нагрузка на среднестатистическую греческую печень.

Интенсивность пчелиных налетов к осени заметно снизилась, но это уже ничего не меняло. Летняя кампания была безнадежно проиграна. Главный вопрос, который мучил меня тогда: что случится с наступлением холодов и повторится ли этот кошмар в будущем году?

Тем временем назрела необходимость нанять нового смотрителя. По наводке соседей — афинских дачников — я взял на работу того же человека, что следит и за их домом. Как я понял, особых нареканий на его счет у соседей не было.

Сухощавый мужчина представился Димитрисом, хотя я не уверен, что это его настоящее имя, поскольку наш новый смотритель албанец.

В продолжение рассуждений на алкогольную тему, замечу, что Димитрис почти всегда подшофе, зато мужик он более ответственный и работящий, чем Пятница. По крайней мере мне так показалось поначалу.

Слово «работящий» навело меня на мысль о необходимости очередного отступления. Не могу не поделиться одним любопытным наблюдением. Дело в том, что в греческом, как и в русском, слово «работа» происходит от слова «раб». Кстати, ни у англичан, ни у французов, ни у немцев этой демотивирующей ассоциации в языке нет.

Другими словами, труд в двух наших так похожих между собой культурах на языковом уровне подсознательно воспринимается как рабская повинность. Естественно, с таким подходом много не наработаешь. Не зря же, по данным агентства Bloomberg, Греция и Россия замыкают список стран Европы, расставленных в соответствии с эффективностью труда. Оказывается, россияне с греками проводят на работе больше времени, чем любой другой народ в Европе, но при этом они именно «проводят время», а не собственно работают, то бишь производят ВВП.

Тем не менее, несмотря на этимологический барьер между греком и работой, исключения случаются. В то время как госслужащие в Греции могут позволить себе, не особенно напрягаясь и строго придерживаясь расписания, просиживать штаны и юбки в бесчисленных конторах, занимаясь бог знает чем, частный сектор трудится не покладая рук.

Возьмем, к примеру, Ангелику. Несмотря на сложности в наших отношениях — я не могу забыть ей и Илиасу беспредел, допущенный при строительстве нашего дома, — должен признать, что эта женщина большой труженик.

Судите сами, рабочий день хозяйки гостиницы начинается в шесть утра. Уже в шесть тридцать она начинает готовить завтрак для постояльцев. Затем вместе с помощницей Ангелика самолично убирается в номерах, а в промежутках в качестве смены рода занятий встречает и расселяет вновь прибывших.

Целый день крутясь как белка в колесе, она отправляется домой только после одиннадцати вечера. Элементарный подсчет показывает, что рабочий день Ангелики в среднем длится не менее семнадцати часов. И так весь сезон без выходных. А сезон, в свою очередь, длится с Пасхи по Рождество. Да и в остальное время гостиница тоже не пустует.

Рейтинг отеля на сайте booking.com уже многие годы держится на уровне «девять и шесть» — «девять и восемь». Чтобы обеспечить столь высокие отзывы постояльцев, Ангелика из кожи вон выворачивается, только бы клиент был счастлив. Я много раз останавливался у нее и всякий раз был очень доволен уютными номерами, благоухающим садом и отменными завтраками.

Казалось бы, наградой за самоотверженный труд и качество предоставляемых услуг должен стать немалый доход, честно заработанный собственными мозолями. Но не тут-то было. В связи с необходимостью возвращать огромный государственный долг, у греков по части взимания налогов случилось то, что в советские времена у нас было принято дипломатично называть «перегибами на местах».

Вот вам пример. Приходит в гостиницу налоговый инспектор и объявляет о том, что налоги в текущем году снова вырастут. Ангелика с ужасом узнает, что придется отдать государству половину всего, что удалось заработать.

— Но это еще не все, — сообщает инспектор. — По решению правительства, в связи с кризисом в этом году принято решение взимать налог дважды!

— Как это дважды? — не веря ушам, переспрашивает Ангелика.

— Ну, в счет следующего года. Зато в будущем году можете не платить.

— Постойте, но откуда вам известно, каким будет мой доход в следующем году? А вдруг я заболею, слягу и вообще не смогу работать?

— Я человек маленький, только сообщаю решения руководства, — оправдывается инспектор.

— Но ведь эти деньги, которые вы собираетесь забрать, все, что у нас есть, — в отчаянии пытается усовестить чиновника Ангелика. — Как же нам дожить до следующего года?

— А про это вы лучше у Евросоюза спросите, — вежливо рекомендует инспектор и удалятся восвояси.

Стоит ли удивляться, что греческие предприниматели сегодня массово разоряются. И это происходит прямо на моих глазах. Вот и знакомая француженка, много лет содержавшая милейший сувенирный магазин на центральной площади Эпидавра, и та не выдержала.

— Как же так? — спрашиваю я. — Туристов ведь меньше не стало.

— Зато налоги стали такими, что я впервые за семнадцать лет не смогла оплатить аренду, — отвечает она, с печальным видом вывешивая в окне объявление о тотальной распродаже.

54. Субботний лекторий

Наступил конец недели. По выходным греческие газеты обычно выходят с приложениями: книги, путеводители, диски с музыкой и кинофильмами. Причем такое приложение обычно предлагается по бросовой цене. Я стараюсь не упускать эту возможность и каждую субботу и воскресенье отправляюсь в газетный киоск.

Поскольку киоск расположен в городке, жена иногда дает мне поручения. Не обошлось без хозяйственных хлопот и в эту субботу: нужно было сдать в стирку махровую простыню. Стирать ее дома мы не решились — побоялись, что ворсинки забьют фильтр в машине, как это уже случалось раньше.

В прачечной я, как это обычно и бывает, встретил Пятницу со стаканом в руке. Напряженность в наших отношениях, возникшая из-за потопа, загубленного бассейна и последующего увольнения, давно рассеялась, и временами мы как ни в чем не бывало мило болтали обо всем на свете.

— Судя по запаху, это узо, верно? — спросил я.

— А вот и нет, — хитро прищурившись, ответил Пятница. — Это ци́пуро.

— Но я же чувствую запах аниса.

— Как же так? В чем же разница? И, кстати, я давно хотел спросить: по какому принципу вы выбираете, что именно будете пить и когда?

Мой бывший смотритель существенно старше меня, и поэтому я всегда говорю ему «вы».

Пятница, кажется, первый раз в жизни взглянул на меня с симпатией:

— Удивительное дело, мы знакомы столько лет, а ты только теперь сподобился задать толковый вопрос. — Мне даже показалось, что глаза бывшего смотрителя в этот момент чуть-чуть увлажнились. — Молодец, что интересуешься. Поясню на примерах.

Пятница сделал знак хозяину, и тот послушно отправился вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. Через несколько минут хозяин вернулся, прижимая к груди три одинаковых с виду литровых бутыли.

Пятница отпил из бокала и спросил:

— А знаешь ли ты, который теперь час?

— Двенадцать дня. А что?

— Что значит «что»? Тебе знакомо слово аперитив?

— Обижаете.

— Вот и славно. Ты ведь еще не обедал, так?

— Не обедал.

— Отлично. — И Костас щедро налил мне в стакан. — На-ка, попробуй. Ципуро с анисом перед едой самое то.

— А я обычно пью без аниса и до и после еды, — вмешался в наш научно-познавательный разговор хозяин прачечной.

— Это потому что ты с Крита, у вас там не только не принято добавлять анис в ципуро, но даже законодательно запрещается это делать, насколько я помню. И вообще, не отвлекай меня. Видишь, я делом занимаюсь. — Пятница снова повернулся ко мне. — В принципе мой друг прав касательно последовательности приема. Тут действительно существуют две школы мысли. Кто-то пьет анисовый ципуро до, а кто-то после еды — каждый решает сам. Ну, а ты-то что скажешь?

Я отхлебнул из стакана:

— В самом деле, смахивает на узо, но букет немного другой.

— Немного? — возмутился Пятница. — Я бы сказал, совсем другой. Вот сравни. — И он налил мне почти полный стакан из другой бутыли.

— А это уже стопроцентный узо, — догадался я.

— Ты даже не знаешь, насколько точно угадал. Это «Барбаяни». Его действительно на все сто процентов производят из продуктов перегонки винограда, в то время как в большинстве других сортов узо этот процент сводится к минимальному, разрешенному законом, а именно к двадцати.

— Вот хапуги! — распалился я, допивая напиток.

Пятница снова бросил на меня одобрительный взгляд:

— При этом, заметь, ципуро, в отличие от узо, всегда на сто процентов продукт перегонки жмыха. Тебе повторить?

Проснувшегося во мне исследователя было уже не унять.

— Есть ли разница между ципуро и раки́?

— Никакой. Это синонимы.

— А какая закуска идет под ципуро?

— В идеале что-нибудь пикантное, типа пастромы.

Услыхав ключевое слово «закуска», хозяин прачечной опрометью метнулся на кухню и тотчас вернулся с парой тарелок со всяческой снедью.

Пятница похлопал меня по плечу:

— Вот, закуси оливкой и представь, что мы уже поели. Представил?

— Представил.

— Молодец. Переходим к диджестиву.

Щедрая порция ципуро вновь наполнила мой стакан.

— Хм, а без аниса тоже неплохо, — признал я.

— А то. Тебе повторить?

Не успел я кивнуть, как мой стакан снова наполнился.

— А не будет ли считаться дурным тоном, если и до, и после еды выпить один и тот же напиток? Ну, скажем, исключительно узо или только ципуро с анисом? — забеспокоился я.

— Отнюдь, — воодушевился Пятница и, сделав глубокий вдох, приступил к развернутому ответу.

Я так много полезного узнал в ту субботу, что до газетного киоска так и не доехал. Самое смешное, что в пылу учения я еще и позабыл сдать в стирку привезенную из дома простыню, за что получил нагоняй от Кузи.

Утром в воскресенье, проснувшись с тяжелой головой и все еще ощущая во рту послевкусие вчерашней лекции, я подумал, что совершенно зря в свое время нанял Пятницу в качестве смотрителя. Что смотритель, что садовник из него, признаться, никакой. Вместо этого надо было просто болтать с этим невероятно эрудированным человеком за стаканчиком ципуро или узо. О, как многому я мог бы научиться!

Отложив очередной этап ремонтных работ до следующего года, мы упивались долгожданной свободой, в полной мере отдавая должное тому, что итальянцы со свойственной им меткостью выражений называют dolce far niente[12]. Что до меня, то стараясь как можно больше узнать об окрестностях Эпидавра и Пелопоннесе в целом, я целыми днями перечитывал Павсания. Этот греческий географ в первом веке нашей эры пешком обошел полстраны и оставил бесценные описания исчезнувших статуй, утраченных картин и разрушившихся ныне храмов. Его «Описание Эллады» хорошо еще и тем, что автор очень подробно рассказывает о маршрутах, привязываясь к хорошо заметным элементам рельефа: горам, ущельям, рекам и неровностям береговой линии. И хотя упомянутые Павсанием рукотворные шедевры давным-давно канули в Лету, ориентиры, которыми он пользовался, сохранились. Таким образом, въедливый читатель может и сегодня довольно точно определить места, где под слоем земли и пыли покоятся бесценные исторические памятники. Складывается ощущение, что Павсания, похоже, читаю не я один — мне на глаза неоднократно попадались следы нелегальных раскопок.

Кстати, металлоискатели в стране строго запрещены. За их использование светит тюремный срок, что неудивительно, ведь греческие недра нашпигованы сокровищами, как, впрочем, и морское дно.

Как-то я попал в дом одного рыбака. Узнав о моем интересе к античной истории, хозяин, взяв с меня клятву хранить тайну, отвел в подвал, где показал коллекцию артефактов, выловленных из моря неводом. Это были фрагменты древнегреческих статуй: пара ног, пара рук, торс и огромное ухо, некогда бывшее частью какого-то колоссального монумента. По словам этого человека, почти у каждого греческого рыбака в чулане хранится похожая коллекция.

По правилам, находки нужно сдавать государству, но, поскольку премиальные за редчайшим исключением не выплачиваются, никакого стимула расставаться с ценностями у рыбаков нет. Вот они, как Кащей, втихаря и чахнут над златом. Надо сказать, что легальных коллекционеров в стране, несмотря на бессчетное число древних артефактов, немного. Дело в том, что владелец обязан не только задекларировать все свое собрание, но и доказать его законное происхождение посредством соответствующих документов. Но откуда им взяться, если старинные вещи обычно приобретаются с рук.

Погружение с аквалангом вблизи объектов, представляющих историческую ценность, тоже под запретом. Однако в межсезонье, когда пляж становится безлюдным, я частенько замечаю, как в съемных домах, стоящих на отшибе, в укромных уголках сушатся гидрокостюмы — верный признак появления черных археологов.

Что до Павсания, то повторюсь — это невероятно увлекательное чтиво, похлеще иного детектива. Представьте, благодаря Павсанию я обнаружил развалины храма Геры, некогда украшавшего мыс, что выдается далеко в море с левой стороны нашей бухты, и древние жертвенники, посвященные Зевсу и опять-таки Гере, на вершине одной из близлежащих гор.

А сколько еще всего интересного мне предстоит найти, ведь облюбованная нами часть Пелопоннеса, называемая Арголи́дой, невероятно богата древностями. Кроме Эпидавра тут вам и златообильные Микены с маской Агамемнона, и Немея, где Геракл удавил горного льва, и Лерна, где он же расправился с гидрой, и, конечно, Аргос, по имени которого и назван этот край, кишащий мифологическими чудовищами. Помните Персея, спасшего Андромеду? Он, между прочим, родом из Аргоса.

Кроме того, Аргос славен еще и тем, что именно здесь бодрая безымянная старушка, взобравшись на крышу дома во время штурма города неприятелем, завидев, что ее сына в бою одолевает более ловкий противник, схватила черепицу и метким броском в голову проломила врагу череп. Поверженный воин оказался не кем иным, как царем Пирром — грозным завоевателем, которого сам Ганнибал считал лучшим полководцем всех времен и народов.

Странное дело, всякий раз, когда я попадаю в Аргос, Коринф и прочие города, некогда составлявшие славу и гордость Эллады, я не могу отделаться от мысли о том, что чем богаче и могущественнее был город в древности, тем большим захолустьем он стал в наши дни.

Интересная деталь: дополняя рассказ Павсания об Аргосе, Страбон упоминает протекавшую рядом реку с агрессивным для русского уха названием Инах, отчего-то опущенную в повествовании коллеги. Видимо, из целомудрия.

В духе академика Фоменко предположу, что реку аргивяне так назвали нарочно, дабы отвадить наседающих с севера русичей. Подходит наш предок к Аргосу, видит реку, читает табличку и сразу смекает, — безо всякого, заметьте, кровопролития, — пора в обратный путь.

Прежде чем поднимать меня на смех, задайтесь вопросом о происхождении несметного числа древнеславянских захоронений, пачками обнаруживаемых археологами практически повсюду на Пелопоннесе. Ученые до сих пор толком не объяснили, почему их так много.

Признаюсь, мое отношение к Павсанию можно смело назвать смесью любви и ненависти. С одной стороны, чтение чрезвычайно увлекательное. С другой стороны, текст Павсания иногда доводит меня до белого каления. Особенно такие вот ремарки: «…в этом городе есть еще одна интереснейшая достопримечательность, но я вам о ней не расскажу».

Блин! Какого хрена! Что значит, не расскажу? По какой такой причине? В интересах сохранения военной тайны? Из соображений приличия? Или из вредности? Вот и получается, что читать Павсания это как любить Кузю: сегодня наслаждаешься каждой минутой, проведенной вместе, а назавтра в ее голове щелкнет невидимый глазу выключатель, и глядь — ты уже строишь планы как бы половчей удавить эту грымзу.

Между прочим, Павсанием увлекаюсь не я один — Кудряшка полностью разделяет мою страсть к древностям. К слову, вы можете себе представить, чтобы российский сантехник свободное от ремонта унитазов время проводил за чтением книги, написанной двадцать веков назад? А в Греции и не такое возможно.

Хотя регулярное осквернение пчелами нашего фасада с понижением температуры несколько замедлилось, этот больной вопрос по-прежнему не давал мне спокойно спать. При любой возможности я судорожно искал, что еще можно предпринять. В одной из статей, посвященных волнующей меня проблеме, удалось вычитать следующее: «Зимой слабая пчелиная семья может полностью погибнуть от поноса еще до наступления весны». Хм, не то чтобы я желал этим засранцам смерти, но и каждый год заново перекрашивать дом мне тоже не по карману. Как бы там ни было, а в преддверии зимы и я, и пчелы затаились.

Дня за три до отъезда, ближе к обеду я застал Гила за странным занятием: он отгонял водой из шланга ватагу кошек от кормушки.

Заметив мое недоумение, Гил пояснил:

— Это я, понимаешь, чужих гоняю.

— А какая из них твоя-то? — поинтересовался я.

— Дав том-то и дело, что я ее по ошибке тоже облил. Вот она взяла и обиделась. Ушла куда-то. Она часто пропадает. Между прочим, очень смышленое создание. Мы с Джуди называем ее Танцующая кошка.

Имя показалось мне необычным и здорово смахивало на индейское — ну там «Ястребиный коготь», «Сидящий бык» и все такое.

— А почему ее так назвали?

— О, эта кошка настоящая балерина. Джуди даже сняла ее танцы на видео. Как-нибудь покажем.

По техническим причинам в тот раз до просмотра снятого Джуди сюжета руки у нас так и не дошли.

Мы уезжали с тяжелым сердцем. Постоянных жителей на хуторе совсем мало, да и те из-за тяжелейшего кризиса утеряли возможности подкармливать бездомных животных — дай бог выжить самим.

Мотя, будто почувствовав наше настроение, тоже выглядела встревоженной. Кузя так прониклась симпатией к этому вечно извозюканному в грязи, но очень ласковому созданию, что за несколько дней до отъезда начала канючить, предлагая забрать Мотю в Москву. Я представил, что остаток времени мне придется провести, таскаясь по Афинам, судорожно пытаясь собрать бумаги, необходимые для вывоза живности, и отказал в грубой форме. Кузя надулась, но потом и сама поняла, что успеть к сроку было уже нереально.

Предложение жены поискать подходы к читателю через друзей оказалось мудрым и своевременным. К концу декабря, будто в подарок к моему дню рождения, первая часть моего детективного цикла, подготовленная к выходу московским издательством «Арбор», была отправлена в печать. Свершилось!

VII. Год пятый: Западня для Томми-Джерри

55. Реквием по Танцующей кошке

В начале февраля книга Ave, Caesar! наконец попала в магазины. И, о чудо! По прошествии нескольких недель, после того как первые читатели, купившие мой детектив наобум, ориентируясь скорее на броскую обложку, чем на имя автора, рассказали о своих впечатлениях друзьям и знакомым, книга начала неплохо расходиться и довольно долго — аж до конца весны — продержалась в списке наиболее горячих новинок книжного дома «Москва», что на Тверской, где поднялась до шестого места в разделе наиболее продаваемых отечественных детективов.

Моему ликованию не было предела. Однако затем случилось сезонное падение спроса — похоже, люди почти ничего не читают летом, — и мой «бестселлер» уступил позиции произведениям более маститых литераторов, чьи книги, как оказалось, не подвержены прихотям календаря.

По сложившейся традиции весной мы приехали в Эпи-давр на ставшее ритуальным празднование дня рождения Кузи. Как всегда после долгого отсутствия, я пошел осматривать владения.

Выйдя в сад, я остолбенел. Примерно половина цветника оказалась разгромлена. Кругом валялись кусты роз, срезанные почти под корень. Кроме растений неведомые вредители еще и подстригли под ноль пластмассовые разбрызгиватели, лишив меня автополива. Кто мог сотворить такое? Зачем? Чья-то месть? Происки завистников? Но почему Димитрис ничего не сообщил мне о погроме?

В срочном порядке вызвав смотрителя, я спросил его:

— Ты знаешь, кто это сделал?

Все пять с половиной литров моей крови мгновенно устремились к голове.

— Ты? Каким образом?

— Решил траву покосить.

— Какого хрена? Посмотри, что ты наделал! Небось, пьяный был?

— Чтобы я нетрезвым да на работу? Как можно? — обиженно засопел смотритель. Затем, уловив недоверие в моем взгляде, он мгновенно переменил линию защиты. — Ну разве что совсем чуть-чуть. Именины жены — святое дело, сам понимаешь.

Что верно, то верно, именины в Греции куда боле значимый праздник, чем день рождения, но при чем здесь уничтожение моего имущества? Немного поостыв, я спросил:

— Автополив исправить сможешь?

— Сегодня же, — клятвенно пообещал Димитрис и вприпрыжку отправился в магазин за запчастями.

Еще раз оглядев последствия садового вандализма, я принялся утешать себя мыслью о том, что розы рано или поздно отрастут. Елки-палки! А не погорячился ли я, уволив Пятницу?

Отойдя от шока, вызванного разгромом моего сада, я кинулся проверять, как там ведут себя пчелы, не нарушили ли они зимнего перемирия.

Надо сказать, что в тот год мы приехали раньше обычного и застали самый пик цветения цитрусовых. Должен вам сказать, это что-то. В свое время большинство местных селян, сетуя на перепроизводство масла и прельстившись иллюзорной перспективой плодовой диверсификации, повырубили оливковые деревья и почти полностью засадили свои наделы цитрусовыми. Процветание, однако, оказалось скоротечным. Жесткое квотирование производства фруктов в рамках европейской интеграции спровоцировало очередной кризис перепроизводства. И теперь добрая половина местных садов так и стоит круглый год в апельсинах с мандаринами, которые никто не собирает. Есть, правда, в этом своя нега. Во-первых, ландшафт в любое время года радует оранжевым окрасом: шаровидные кроны плотно усыпаны плодами, а вся земля — неисчислимыми паданцами.

Во-вторых, ранней весной окрестности Эпидавра пахнут так, как будто их с неба густо-густо облили одеколоном «Жасмин». Да-да, не удивляйтесь, по моему ощущению, апельсиновый цвет пахнет никаким не «флердоранжем», а именно жасмином, точнее, его куда более нежной средиземноморской разновидностью. И в целом мире нет ничего прекраснее этого всепроникающего букета, способного опьянить не хуже вина. Мы часами бродим по долине или торчим на балконе, упиваясь разлитым в воздухе ароматом.

Ну а теперь о грустном. Беглый осмотр фасада показал, что пчелы существа коварные и вероломные. Пользуясь нашим отсутствием, они до крайности загадили жалюзи, стены и полы на балконах. И если на стены мы давно махнули рукой, то балконы было решено отмыть. Убив на это два дня из отведенной на отдых недели, мы вконец озверели и дали себе слово в следующий раз нанять для этой цели уборщицу.

Наведя порядок, я тут же отправился на пасеку в поисках улик. К моему удивлению, ульи оказались чистыми. А тут еще из разговора с кем-то из соседей я выяснил, что совсем неподалеку от нас, оказывается, проживает еще одна пчелиная семья. Так вот где окопались враги?!

Регулярно прочесывая местность, мне через пару дней удалось обнаружить пасеку, скрывшуюся за высоченными кустами так, что ее совсем не было видно с дороги. Однако осмотр ульев снова ничего не дал — никаких следов диареи.

Еще в день приезда, едва распаковав чемодан, жена вышла в сад и стала звать Мотю. Однако та не появилась ни к вечеру, ни к утру следующего дня. «Ну мало ли что? Может, у нее срочные дела?» — подумали мы и решили, что волноваться еще рано.

День рождения Кузи мы с друзьями праздновали в «Петрино». Я уже говорил, что это волшебное место. Мы еще не успели перейти к горячему, а я уже сорвал со стены гитару — верный признак того, что последний бокал был лишним, — и заорал:

«Он капитан, и родина его Марсель.

Он обожает пьяные ссоры и драки,

Он курит трубку, пьет крепчайший эль

И любит девушку из Нагасаки…»

Почему заорал? Ну, чтобы полнее раскрыть заложенный в песне драматизм. Однако компания французских туристов, сидевших за соседним столиком, мою манеру исполнения, кажется, не оценила.

Когда Мотя не появилась и на третьи сутки, на душе стало тревожно, тем более что за три дня мы не встретили не только Мотю, но и других знакомых кошек, традиционно столовавшихся у нас при первой же возможности. Стало ясно, что голодная зима истребила почти все кошачье поголовье.

Мы решили поделиться нашими опасениями с соседями. Оказалось, что зиму не пережила не только Мотя, но и любимая кошка Роузенов. Когда мы зашли к ним в гости, безутешная Джуди включила для нас видеофильм, где была запечатлена их любимица, та самая Танцующая кошка, о которой мы столько раз слышали.

Во время просмотра ближе к финалу бедная Джуди чуть было не расплакалась. Да и мы с Кузей тоже сидели едва сдерживая слезы, поскольку главной героиней фильма оказалась… наша Мотя!

Хм, так вот где она вечно пропадала вместе с котятами в дни приезда Роузенов! Подобно профессиональным нищенкам на базаре Нафплиона, что бьют на жалость, суя под нос туристам обдолбанного наркотой краденого ребенка, вот так и Мотя умильным видом своих вечно сонных деток регулярно выжимала из Джуди вторую порцию Вискаса.

У меня впоследствии даже промелькнула дикая мысль: а что, если Мотиных котят воровали вовсе не совы, как думает Рулис, а бездетные кошки, чтобы потом было сподручнее побираться? Знаете, кошки ведь так похожи на людей.

Кое-кто из мотиных детенышей все же выжил, а одна кошечка превратилась в настоящую красавицу. Абсолютно черная шерсть, огромные раскосые глазищи ярко-зеленого цвета, невероятная грация и утонченные, можно сказать модельные стати. Красотку прозвали Наоми.

Несмотря на щедрые угощения, Наоми остается недотрогой, и прикоснуться к ее безупречной спинке нет никакой возможности. Впрочем, даже наблюдение за этой кошачьей дивой со стороны приносило массу удовольствия. Мы по очереди фотографировали «кошкомодель» и сравнивали, у кого вышло лучше.

К слову, Наоми так хороша со всех ракурсов, что не провалила ни одного кадра. Мало того, эта красотка, видимо из соображений фотогеничности, постоянно держит пасть слегка полуоткрытой. Готов поспорить, она слямзила этот прием у Киры Найтли.

56. Болезнь уборщиц

Помимо пчелиного помета, наш дом регулярно накрывало мелкой красной пылью, которую, по словам местных, ветер приносит аж из самой Африки. А поскольку окна в теплую погоду всегда открыты, пыль мгновенно заполняла все жилое пространство. Смертельно устав от постоянной возни с тряпками и швабрами, мы ускорили поиски уборщицы.

Первой свою кандидатуру предложила жена нашего албанского смотрителя. Она пришла уже на следующее утро, и не одна, а с подругой. В отличие от привычной для нас сдельщины, уборщицы в Греции придерживаются почасовой оплаты. Ну и пускай, тем более что цена часа показалась мне вполне разумной.

Вооружившись необходимым инвентарем, женщины приступили к работе. И тут произошло нечто очень странное. Как будто чья-то рука, нажав кнопку на невидимом пульте, включила режим просмотра в замедленном темпе.

Вам доводилось видеть ленивцев? Эти милые с виду животные чрезвычайно проворны, когда передвигаются по деревьям. Однако, спустившись на землю, они становятся совершенно беспомощными — средняя скорость передвижения ленивца по ровной поверхности не более ста пятидесяти метров в час! Впрочем, албанки двигались еще медленнее. «Может, чем-то болеют?» — с опаской подумал я тогда.

После того как эта невыносимо долгая уборка наконец завершилась, случилась еще одна странность. Как только деньги из моего кошелька перекочевали в руки уборщиц, их члены, как по волшебству, обрели былую прыть. Хм, что это было?

Разговорившись со знакомым голландцем, я узнал, что в Эпидавре проживает некая немка, подрабатывающая уборщицей. Немка? Ух ты! Теперь у меня дома полы будут сиять почище солнца! Раздобыв контакты, я пригласил Габриэлу — кажется, так звали женщину — к нам домой.

— Вообще-то я не только уборщица, — с порога начала она. — Я также занимаюсь тем, что даю уроки греческого языка, как очно, так и онлайн. Кроме того, я подыскиваю клиентам оптимальные варианты на рынке недвижимости и помогаю с оформлением бумаг, причем не только до сделки, но и после. А еще я подрабатываю экскурсоводом — рассказываю о местных древностях на немецком, английском и греческом. Могу предложить пеший вариант, а могу и отвезти куда угодно на собственном микроавтобусе. Вдобавок я веду кулинарные курсы, где делюсь рецептами греческой кухни. Да, чуть не забыла, я обучаю иностранцев греческим танцам.

— Круто! А насчет уроков чечетки не задумывались? — ошалев, спросил я.

— Уроков чего?

— Извините, глупая шутка.

— Понимаю. У моего греческого мужа с чувством юмора тоже неважно. Так вас что-нибудь заинтересовало из моего списка?

— Да, конечно. Вы не против, если мы начнем с уборки?

— У меня почасовая оплата, — строго предупредила немка.

— Хорошо, приступайте.

Облачившись в безупречно отглаженный передник, женщина взялась за пылесос. И в ту же секунду на нее нашла та же странная болезнь, что несколькими днями ранее поразила уборщиц-албанок, только случай оказался еще более запущенным. По моим ощущениям, замедление было как минимум троекратным.

Любопытно, что, несмотря на то что тело женщины было сковано тяжелым недугом, на ее речи это обстоятельство никоим образом не сказалось. Она продолжала говорить по мобильному в нормальном темпе. Невероятно! Впрочем, еще Гиппократ когда-то с удивлением воскликнул: «Как же многообразны болезни!»

К исходу дня я стал свидетелем установления небывалого рекорда: то, с чем я справился бы за полтора часа, немка проделала за пять с половиной! И что интересно: как только работа была завершена, а деньги получены, тело Габриэлы, как и в случае с албанками, немедленно стало функционировать в обычном ритме.

Совершенно сбитый с толку, я задумался о причинах случившегося. И тут меня осенило. Вы когда-нибудь слышали про легочную хворь, которую еще называют болезнью легионеров? Так вот, у уборщиц, судя по всему, тоже существует свое собственное профессиональное заболевание, во время приступов которого происходит частичный паралич конечностей. Будучи человеком мнительным и боясь заразиться, я решил поберечь здоровье и дал себе слово, что впредь до полного выяснения эпидемиологической обстановки займусь уборкой сам.

57. Зуб философа

— Представляете, у меня расшатался зуб, — сообщил зашедший на кофе Ги. Словно пятилетний ребенок, что со смесью потаенной гордости и страха показывает окружающим молочный зуб, готовый выпасть, Ги продемонстрировал нам обреченный на скорую смерть передний верхний резец и для наглядности пошатал его двумя пальцами.

— Тебе срочно нужно к врачу! — всполошилась моя жена.

— Уже поздно.

— И что же ты намереваешься делать?

— Ждать развязки, — ответил Ги тоном персонажа греческой трагедии. — Осталось немного.

Допив кофе, он пару раз щелкнул нам на прощание секатором и вернулся к своим сучьям. Буквально серез пару дней Ги снова появился у нас на пороге. Вид у него при этом был загадочный. Устроившись за столом и отхлебнув кофе, он вытащил из кармана тряпицу и положил ее на стол.

— Как твой зуб? — участливо спросила Кузя.

— Какая жалость!

— Ага. Показать?

Ги ощерился и продемонстрировал дырку вместо переднего резца.

— А это что? — с легким содроганием спросил я, указывая на тряпицу и уже догадываясь об ответе. Предчувствие меня не подвело.

Церемонно развернув тряпицу, Ги поочередно сунул ее содержимое нам под нос.

— Вот, посмотрите.

— Ух ты! — выдавил я из себя за нас обоих, поскольку обалдевшая Кузя напрочь лишилась дара речи.

— Подумать только, этот зуб был частью меня столько лет, и на тебе. Странно все это, вы не находите?

Мы неуверенно кивнули.

— И что же ты собираешься делать с зубом? — спросила Кузя, потихоньку приходя в себя.

— Его можно засеять в саду и вырастить помощника по хозяйству, — весело предложил Ги, прекрасно ориентирующийся в мифологии, намекая на легенду о Кадме, который вырастил из драконьих зубов пятерых подручных, что впоследствии помогли ему построить Фивы.

— Я про другое. Ты же не собираешься ходить с этой ужасной дыркой? Тебе срочно нужен протез.

— Протез? — скривившись, переспросил Ги, и к моему огромному облегчению, завернув зуб в тряпицу, сунул в карман. — Во-первых, это противно природе, а во-вторых, это очень дорого. И потом, я нахожу очень забавным разглядывать нового себя.

В этом месте Ги разыграл забавный актерский этюд, в котором представил себя бреющимся у зеркала и разглядывающим изменившийся прикус. Вдоволь посмешив нас, сосед с довольным видом отправился восвояси вместе с зубом.

Вы скажете, что Ги большой чудак? А разве не был чудаком Диоген? Простакам вроде нас с вами не дано постичь души мудрецов.

58. Похмелье как наука

Наше возвращение в Эпидавр пришлось на Пасху, точнее, мы сами так подгадали, поскольку давно мечтали справить этот праздник в Греции, где он, без сомнения, является главным событием года. Но сначала позвольте короткое вводное слово.

Мы с греками очень похожи, это правда: та же широта души, то же разгильдяйство, которое обе нации впитывают с молоком матери. Но есть между нами и существенные отличия, одно из которых представляется мне настолько серьезным, что я просто обязан заострить на нем внимание.

Вы не поверите, но в греческом языке нет слова «похмелье»! Ну вот нету, и все тут. Подумать только, это понятие, известное на моей родине даже младшим школьникам, в русско-греческом словаре описательно дается как «неприятные последствия опьянения». Как вам это нравится? А еще в качестве альтернативного словарного эквивалента я наткнулся на слово «понокёфалос», что дословно означает «головная боль». Какое лицемерие! Только представьте, какой простор этот шитый белыми нитками эвфемизм открывает для возможных злоупотреблений. Звонит, к примеру, утром в понедельник ваш подчиненный и сообщает, что не может выйти на работу по причине сильной головной боли. И что вы после этого должны подумать?

В общем, я серьезно заинтересовался проблемой и стал копать глубже. Пару раз в греческих СМИ мне встретилось заимствованное из английского слово hangover — точный аналог нашему «похмелью». Оно и понятно, англичане в теме не хуже нас с вами. Возьмите хотя бы моих соседей: после некоторых совместных посиделок я, признаться, испытывал нешуточную «головную боль» — предположительно и они тоже.

В общем, в какой-то момент я почувствовал что-то наподобие миссионерского зуда с той лишь разницей, что не собирался никого обращать в чужую веру, а из самых лучших побуждений решил при случае поближе познакомить греческих друзей с неизвестным им медицинским феноменом. Заодно хотелось окончательно прояснить, нет ли у них не этот счет природного иммунитета. А вдруг? Чем черт не шутит?

Случай выдался аккурат на Пасху. Праздновали, как водится, у Лефтериса со Стеллой — по уже сложившейся традиции они пригласили к себе всех «дачников». Я специально закавычил это слово, ибо оно требует разъяснений.

Речь о том, что деревенский греческий менталитет, возводя соседа в ранг родственника — местная поговорка неспроста гласит: «Сначала Бог, потом сосед», — при этом очень четко делит соседей на своих и чужих. И как ни парадоксально, Фёклу, еще в семидесятых построившую дом в ста метрах от Angelica Villas и с тех пор проживающую там постоянно, Ангелика до сих про считает «дачницей» и знать ее не знает. Ровно так же думают и остальные коренные хуторяне.

Любопытно, что жители городка, до которого можно за полчаса дойти медленным шагом, при всей их малочисленности куда более свободны от условностей типично деревенского герметизма.

Но мы-то живем на выселках и благодаря этому обстоятельству в глазах местных попали в ту же условную категорию чужаков, куда угодили и все остальные наши пришлые соседи, будь то иностранцы или афиняне, а значит, и попали в одну с ними дачную тусовку.

Однако довольно предыстории, вернемся к Пасхе. Я уже говорил, сколь значим этот праздник для грека и как широко он отмечается.

Будучи атеистами, мы манкировали всю происходившую в храме религиозную часть, с самого раннего утра концентрируясь на обонянии.

Дело в том, что по прямой от дома Лефтериса, стоящего на противоположной стороне дороги, до нас метров тридцать, не более. Поэтому сумасшедший аромат, долгие часы источаемый двумя тушами — барана и козла, которые к тому же зажариваются параллельно, в какой-то момент становится нестерпимым. Есть в этом, правда, и положительный момент: мы одними из первых абсолютно точно понимаем, когда именно нужно все бросать и опрометью мчаться в гости.

Итак, нагруженные сувенирами и прочими дарами, мы отправились к соседям, где со стаканами в руках уже сидели Фёкла и Ги. Оно и понятно: жаровни Лефтериса почти вплотную примыкают к их участку, и терпеть такую пытку нет никакой мочи.

Очень скоро к нам один за другим присоединились и остальные дачники. Любопытно, что, несмотря на масштабность праздника, в греческом застолье тосты совсем не приняты. И мне от этого становится жутковато. Эти ощущения однажды очень точно передал Михаил Туркевич — легенда отечественного альпинизма. Мы, помнится, только-только сели за стол и, завершая последние приготовления, немного подзатянули с первым тостом и, соответственно, с первой рюмкой.

— Как собаки едим! — мрачно заметил Туркевич, в одиночестве опрокидывая стопарь.

Мне, как и Мише, не по душе тихие, молчаливые застолья. Гулять так гулять. Одно дело бессмысленно накачивать себя алкоголем и совсем другое — делать то же самое, но с глубоким смыслом и даже философской подоплекой. Как говорится: рюмка без тоста, что речка без моста.

Снова позволю себе небольшое отступление. Известный ритор древности Афиней Навкратийский оставил нам полезнейшее сочинение под названием «Дипнософисты». Если с «софистом» все более или менее ясно — это слово означает и мудреца, и мастера своего дела, и художника-творца, — то первая часть, а именно «ди́пно», требует пояснений.

В то время как в современном греческом слово «дипно» означает «ужин», в гомеровскую эпоху оно использовалось применительно к «обеду». Чем обусловлена такая эволюция, мне неведомо, да и не в этом суть. В понимании Афинея, дипнософисты — это те, кто ведут ученую беседу за едой, этакие «пирующие мудрецы». Впрочем, возможен и следующий вариант перевода: «художники застолья». Эта последняя версия мне особенно близка.

Дело в том, что я обожаю застольные разговоры и, думается, знаю в них толк. Сразу признаюсь, что, несмотря на относительно высокие рейтинги, я никогда не считал себя крутым телеведущим и все такое, но застолье — моя родная стихия. То ли благодаря генам, доставшимся мне от грузинского деда, то ли по какой-то иной причине, но в застолье я по-настоящему расцветаю. И хотя в последние годы такое, к сожалению, случается далеко не каждый раз, но уж если я расцвел, то расцвел, и нет такой силы, способной «уцвесть» меня обратно.

К слову, я и на телевидение в свое время попал исключительно благодаря застольному трепу. Так вышло, что мы отмечали день рождения друга, и я со стаканом в руке, как обычно, весь вечер разливался соловьем. А среди приглашенных оказался мегапопулярный в ту пору телеведущий и продюсер Александр Любимов. Уже на следующее утро он сделал мне предложение попробовать себя на телевидении. Это я к тому, что правильный и своевременный тост способен оказать куда большее влияние на нашу жизнь, чем все звезды и планеты, вместе взятые.

Но не будем отвлекаться от Пасхи. Лефтерис невероятно хлебосольный хозяин и большой гурман. Он выставил огромное количество вина, причем вина первосортного, а не какого-то бочкового пойла.

Не знаю, что стало тому виной — качество напитка или его объем, — но что-то меня подхлестнуло, и я в тот день отважился произносить тосты по-гречески. Раньше в столь ответственный момент я всегда переходил на английский, благо гости Лефтериса народ разноязычный и образованный. Получилось у меня, надо сказать, до крайности топорно, но аудитория в итоге втянулась и не без удовольствия приобщилась к заданной частоте возлияний.

Заметим, застолье, как и сердце, серьезно страдает от нарушения ритма.

Более того, хорошее застолье напоминает правильно выстроенную тактику бега на длинные дистанции, когда опытный спортсмен каждый следующий круг пробегает чуть-чуть быстрей предыдущего. Другими словами, промежуток между тостами у грамотного тамады тоже должен постепенно сокращаться, а не наоборот.

Уничтожив немеряные запасы вина, гости перешли на узо. Затем в ход пошла принесенная мною бутылка «Белуги», на которую хозяева вежливо ответили «Столичной».

В то время как старшее поколение не выказало к водке особого интереса, молодежь, преимущественно представленная университетским студенчеством, с удовольствием прослушала краткую лекцию о том, как и с чем нужно пить этот напиток. А еще ребята задали мне вопрос, какая из этих двух водок лучше.

Имея за спиной педагогический опыт — в свое время мне довелось преподавать в Московском институте международных отношений, — я, как и положено профессионалу, сделал ставку на наглядность. Кратко остановившись на общей иерархии водочного царства, я для доходчивости водрузил пустую бутылку от «Белуги» на верхнюю полку буфета, а остатки «Столичной» пристроил полкой ниже. Поочередно поднимая ладонь к одной полке, затем опуская ее к другой и произнося соответствующее название, обучаемые быстро и прочно усвоили азы академических знаний. Что ни говорите, а мнемотехника реально работает. Отныне при встрече юное поколение дачников приветствует меня тайным масонским знаком — подняв ладонь, они с чувством произносят: «Белуга», а опустив ее, тихонько шепчут: «Столи».

На водке мы в тот день, естественно, не остановились и не медля перешли к ципуро, а завершили дивный праздник Воскресения Христова трехлитровой бутылью забористого критского самогона с певучим названием цикудья. Этому последнему напитку я вынужден попенять: судя по моему состоянию на следующее утро, цикудья была несвежая.

Короче говоря, в сухом остатке от той Пасхи имеем следующее: слова «похмелье», несмотря на все мои усилия, в греческом словаре по-прежнему нет, однако с медицинскими симптомами этого феномена я всех, кого смог, ознакомил. Для меня, как просветителя, это большая честь.

59. Браво!

После того как в ходе ремонта санузлов в хозяйской части дома поставщик мрамора любезно заменил часть плитки, поскольку она оказалась темнее, чем следовало, мы договорились, что по окончании работ я выставлю излишки на крыльцо, а работники фабрики в удобное время их заберут.

Честно выполнив свою часть уговора, я уведомил фабрику и с чистой совестью улетел в Москву. Вернувшись, я нашел упаковки с плиткой на том же месте, где и оставил.

Многомесячные переговоры с фабрикой ни к чему не привели. Ящики с мрамором украшали крыльцо дома около года, после чего я перенес их в гараж, где они благополучно пропылились еще пару лет. Окончательно поняв, что поставщик не больно-то заинтересован в моей плитке, мы задались целью найти ей применение, благо мрамор, несмотря на темно-серый оттенок, смотрелся по-своему неплохо. В итоге было решено обложить им гостевой санузел, а заодно и полностью поменять его конфигурацию.

Дело в том, что бывший хозяин — тот самый загадочный мистер Келли — не только выбрал для своего дома самую некрасивую плитку в мире, но и спланировал санузел наихудшим образом из всех возможных.

Например, сидя на унитазе, ты обязательно упирался какой-то своей частью либо в несоразмерно большой умывальник, либо в душевую кабину, либо в оба препятствия одновременно. А ведь мы с Кузей стройные, спортивные ребята.

Вызванный для консультаций Згурос с ходу предложил установить навесной унитаз и приобрести умывальник меньшего размера. Прекрасная идея, но этого было катастрофически мало. Мы хотели, чтобы наши гости чувствовали себя совершенно вольготно, в том числе и в ходе гигиенических процедур. Для этого было необходимо свежее архитектурное решение.

Надо сказать, что мы не в первый раз столкнулись с похожей трудностью, и опыт поиска вариантов у нас был. Как и в предыдущих случаях, я изготовил макет унитаза и раковины в натуральную величину и, бессчетное число раз передвигая их от стены к стене, судорожно искал подходящее место для душа, для чего пришлось пригласить Йоргоса, нашего мастера мраморных дел.

Поскольку в его задачу входило построить душевую кабину по месту, он высказывал критические замечания в адрес той или иной конфигурации. Остальные, включая Кудряшку, в это время задумчиво фланировали из угла в угол с картонными макетами в руках. Проведя два дня в постоянных спорах, мы так и не пришли к общему мнению.

Поскольку последнее слово оставалось за хозяевами, мы в конце концов навязали наше собственное видение консультантам, на чем и успокоились.

После того как Йоргос построил из кирпича кабину и обложил стены мрамором, санузел полностью преобразился. Настал черед сантехника. Несогласный с выбранной нами конфигурацией, он тем не менее честно и качественно выполнил свою работу.

Когда все было готово, Кудряшка, Кузя и я решили опробовать эргономику. Мы по очереди склонялись над умывальником, садились на стульчак и залезали в душевую кабину. Как ни странно, по субъективному ощущению, везде было просторно.

Кудряшка пришел в такой восторг, что долго тряс мою руку, как будто это я тут все сделал, а не он сам с Йоргосом на пару. На прощание, сфотографировав интерьеры в различных ракурсах и удовлетворенно поцокав языком, сантехник подытожил:

— Ох, и нравится мне твой санузел!

Часа через два Кудряшка неожиданно вернулся.

— Что-нибудь забыл? — спросил я.

— Нет, просто хотел еще раз взглянуть на ванную комнату.

Я нисколько не возражал, тем более что и сам последние два часа только и делал, что бегал вниз на гостевой этаж полюбоваться получившейся красотой.

Вновь насладившись метаморфозой некогда самого депрессивного помещения в мире и нежно огладив новый с иголочки фаянс, Кудряшка на этот раз так расчувствовался, что только и смог воскликнуть срывающимся голосом:

После чего мы, как и положено, перешли к братанию.

Вечером в гости зашла Мэри. Во-первых, ей не терпелось взглянуть на разрекламированный Згуросом санузел, а во-вторых, она сообщила, что вынуждена срочно уехать из-за болезни близкой родственницы, и принялась рассказывать о трудностях, связанных с лечением.

Греки вообще любят пожаловаться на свою медицину, но лишь потому, что не имели возможности посетить российскую районную поликлинику, особенно с серьезным диагнозом.

Рассудительные англичане, напротив, в один голос утверждают, что греческое здравоохранение организовано куда лучше их собственного. Что же касается Кузи и меня, то наше пока единственное столкновение с местным медицинским обслуживанием выглядело следующим образом. Как-то раз жена разбудила меня в три часа ночи и испуганным голосом сообщила:

— Арчи, у меня инфаркт!

Надо заметить, что Кузя, мягко говоря, склонна к ипохондрии и, подобно герою известной книги Джерома Джерома, способна найти у себя симптомы практически любой болезни. Ограничусь одним-единственным, но показательным примером.

Как-то, начитавшись страшилок в Сети, Кузя на раз диагностировала у себя не что-нибудь, а СПИД. В срочном порядке сделав необходимый анализ, она замерла в напряженном ожидании. Утром на второй день после анализа, еще до получения результатов, жена обнаружила в телефоне сообщение о пропущенном звонке. Номер, с которого был сделан звонок, совпадал с номером поликлиники, где брали анализ. Поскольку наш российский менталитет устроен таким образом, что мы точно знаем: с хорошей новостью из поликлиники не звонят, то Кузя за то время, что пришлось ждать, пока откроется регистратура и недоразумение прояснится, уже успела попрощаться с жизнью и даже составила список дел, которые нужно закончить до того, как пробьет ее последний час.

Памятуя об этом случае, а также впомнив, что накануне вечером жена жаловалась на слишком сильную струю воздуха из автомобильного кондиционера и, догадываясь, что ее, скорее всего, не более чем просквозило во время поездки, я не воспринял историю с инфарктом всерьез и попытался заснуть, но тщетно. Обвинив меня в бездушии, Кузя уже к семи утра заставила отвезти ее в приемный покой поселковой больницы в Лигурьё.

Клиника оказалась упакованной техникой по самое не балуй, но дело тут даже не в приборах, а в людях. Едва услыхав про подозрение на инфаркт, врачи забегали вокруг Кузи примерно с той же скоростью и сноровкой, что и персонаж Джорджа Клуни из сериала «Скорая помощь» в процессе отчаянной попытки спасти безнадежного пациента. Ничего подобного я в своей длинной жизни не видел, разве что в кино. Жена тоже обалдела, но с перепугу отнесла всю эту суету на счет тяжести собственного случая и еще больше приуныла.

В то время как специалисты наперебой брали анализы и гурьбой проводили исследования, я неоднократно пытался всучить кому-нибудь из них страховое свидетельство, пока один из врачей со словами «это больница, а не бухгалтерия», вежливо, но настойчиво выдворил меня из кабинета.

Довольно быстро поняв, что дело не в сердце, а в невралгии, врачи, облегчено вздохнув, сделали жене какую-то инъекцию — подозреваю, что успокоительную, — прописали положенные лекарства и, напутственно похлопав по плечу, отправили домой безо всякого намека на оплату их усилий по спасению умирающей.

Несмотря на все мои попытки пристроить страховку в администрацию клиники, документ никакого интереса не вызвал и там. Нарвавшись на очередную отповедь вроде «мы тут людей лечим, а не бумажки собираем», я наконец успокоился.

Судя по летописям, с таким же священным трепетом относились к своему делу и асклепиады — жрецы, что исцеляли пациентов в лечебнице Асклепия, некогда стоявшей всего в километре от этого места. И вполне возможно, врачи, осматривавшие Кузю, — их прямые потомки. Во всяком случае, это бы многое объяснило.

Пораженные до глубины души, мы еще долго вспоминали тот случай, так до конца и не поняв, что же это было: обычный рутинный прием или снятое скрытой камерой реалити-шоу, восхваляющее профессионализм и безупречное этическое воспитание местных врачей? Боюсь, лишь будущие хвори — будь они неладны — когда-нибудь подскажут правильный ответ.

60. Как я стал голландцем

Для того чтобы аккуратно разложить абсолютно ненужные вещи, которыми рачительные натуры вроде меня обычно захламляют гараж, я решил построить стеллажи от пола до потолка и нанял для этой операции рукастого голландца по имени Юджин, живущего со своей семьей в соседнем Лигурьё.

Его дом стоит на вершине живописного холма, а в конструкцию жилища весьма оригинальным образом вписано огромное дерево, которое теперь произрастает сквозь крышу. У голландца есть прекрасно оборудованный столярный цех, и вообще он мастер на все руки.

Пока Юджин делал свою работу, я с интересом расспрашивал его о причинах переезда в Грецию и о том, как ему удалось в зрелом возрасте адаптироваться к чужой стране, освоить новые обычаи и все такое. Голландец с удовольствием отвечал на мои вопросы.

Он рассказал, что основным мотивом для переезда послужила забота о детях. Им с женой очень хотелось, чтобы они росли в обстановке безопасности и в окружении правильных моральных ценностей. Этот последний аргумент меня порядком удивил, я всегда считал Нидерланды комфортной страной для проживания, отнюдь не лишенной этих самых моральных ценностей. Оказалось, что не все думают так же.

— А что стало для тебя самым сложным во всей этой истории с переездом? — продолжал я пытать моего подрядчика.

— Не поверишь, но труднее всего было избавиться от моей голландской пунктуальности.

— И как же тебе это удалось?

— Долгими упражнениями.

— Ну, например?

Понимая, что в двух словах не расскажешь, Юджин отложил шуруповерт в сторону и присел на здоровенную канистру, которую я храню в гараже в качестве стула.

— Ты, наверное, уже заметил, что, договариваясь о встрече, греки назначают время от фонаря?

— Это точно.

— Так вот, для меня это поначалу стало настоящим шоком. Они не просто задерживаются, а могут легко опоздать на три-четыре часа!

— Я в курсе. Ну и как же ты приноровился?

— Волевым усилием заставил себя приезжать позже.

— Что, сразу на три часа? — с сомнением спросил я.

— Да нет же. Вначале на минуту, потом на пять, затем на десять, на полчаса и так далее.

— И как успехи?

— Теперь я, как настоящий грек, сам научился опаздывать, — с гордостью сообщил мне Юджин.

«Тоже мне, достижение, — подумал я про себя. — Я и без тренировки неплохо с этим справляюсь».

Закончив со стеллажами, голландец приготовил немного цементного раствора, для того чтобы закрепить основание получившейся конструкции.

Тут мне в голову пришла мысль попросить о небольшом одолжении.

— Дружище, а ты можешь в качестве бонуса заложить вон ту щель между каменной кладкой и стойкой ворот, а еще заделать выбоину во внешней стене сада, ну и напоследок загерметизировать пару дырок на крыше, что над крыльцом?

Юджин косо посмотрел на меня:

— Бонус, говоришь? То есть за те же деньги?

Надо признать, что когда дело доходит до финансовых расчетов, во мне откуда ни возьмись просыпается недюжинный дар убеждения.

— Ну да. С твоей-то сноровкой это максимум на двадцать минут работы. Тем более что ты уже и раствор развел, не выбрасывать же его?

Голландец с сомнением поглядел на ведро с цементом:

— Хм, выбрасывать и в самом деле жалко.

Без видимой охоты взявшись за мастерок, Юджин приступил к выполнению поставленной задачи. Прежде чем расплатиться, я по обыкновению придирчиво оглядел результаты труда. Осмотр показал, что в отличие от безупречного качества обустройства гаража, в истории с «бонусной» допуслугой мой подрядчик явно смухлевал.

— Да ты, как я погляжу, стал настоящим греком, — разочарованно сказал я.

— Зато ты стал настоящим голландцем! — недовольно буркнул Юджин в ответ.

Пересчитав деньги и все продолжая ворчать, он направился к своему фургону.

Зря Юджин так раскипятился. Я глубоко уважаю голландцев. Ведь помимо целой толпы приличных живописцев они дали миру Рутгера Хауэра и «шизгару», а самое главное, легализовали дурь — одним словом, вклад Голландии в мировую культуру трудно переоценить.

А чего стоит их деловая хватка? Когда-то голландцы умудрились купить у индейцев остров Манхеттен всего за шестьдесят гульденов! Страшно подумать, какой кусок Америки эти ушлые ребята смогли бы скупить за пару сотен.

С другой стороны, та же самая нация, что родила Спинозу, Эразма Роттердамского и того гениального торгаша, что урвал Манхеттен практически даром, в то же время произвела на свет мрачную, неприветливую семью, проживающую совсем недалеко от нас в доме, украшенном парой деревянных башмачков — кломпов, прибитых к стене гигантскими гвоздями.

Дом этот стоит на дороге, ведущей к церквушке, спрятавшейся в самом дальнем конце бухты. Хозяева целыми днями торчат на балконе и с подозрением рассматривают редких полуголых прохожих, бредущих к «церковному» пляжу.

По благоприобретенной деревенской привычке мы всякий раз вежливо здороваемся с хозяевами раскрашенных кломпов. Те же в ответ только хмурятся пуще прежнего.

За это, желчно перефразировав расхожее искусствоведческое понятие, мы прозвали их «милыми голландцами».

Кстати, на калитке у «милых голландцев» висит табличка: «Осторожно, злой кот!». Правда, я не шучу. Неужто второй Томми-Джерри? А что, если голландцы и впрямь вывели специальную породу котов-изуверов?

Ввиду отсутствия денег нам опять пришлось сделать паузу в дальнейшем обустройстве жилища и отложить оставшиеся работы на потом. В ознаменование окончания очередного этапа, а также в благодарность за многолетний вклад в дело нашего нескончаемого ремонта, мы пригласили на торжественный ужин Аргириса и Кудряшку с женами.

— А в котором часу? — уточнил Аргирис.

— Часов в семь?

— В семь? Но это слишком рано.

— Хорошо, выбери время сам.

— Давай-ка лучше в десять.

— Хм, идет.

В десять так в десять. Поздновато, конечно, но мы же в курсе, что греки ужинают довольно поздно. Впрочем, это, слава богу, не испанцы, которые запросто могут собраться вообще далеко за полночь.

Я приготовил барашка в печи и всякие салаты. Поскольку в Греции приходить на вечеринку вовремя считается дурным тоном — я на полном серьезе, — гости подтянулись лишь к половине одиннадцатого, что скорее привычно для новогоднего застолья.

Как и положено, визит начался с экскурсии по дому для никогда не бывавших у нас Афродиты — жены Аргириса и Катерины — жены Згуроса.

Аргирис с довольным видом, явно подкалывая друга, все время нахваливал свою работу, поочередно показывая то на светильники, то на розетки.

В какой-то момент сантехник не выдержал и громко предложил электрику:

— А ну-ка пойдем выйдем!

Не подумайте плохого, Кудряшка с Аргирисом лучшие друзья и никогда не ссорятся, тем более не дерутся. Просто так вышло, что все самое лучшее, что сделано в нашем доме руками Згуроса, находится либо в саду, где он прокладывал автополив, либо на гостевом этаже.

Шелестя вечерними платьями, женщины с гордостью осмотрели места мужниных трудовых подвигов и преисполненные важности вернулись к столу. Из городка донесся отдаленный звон колокола. На часах было ровно одиннадцать — время подавать остывшую баранину.

61. Воспоминания очевидца

Когда я в начале июля вернулся в Эпидавр, вся страна была взбудоражена назначенным на ближайшее воскресенье референдумом, который должен был определить, останется Греция частью объединенной Европы или нет. На улицах и в тавернах люди только об этом и говорили. Впрочем, обстановка была спокойной вплоть до пятницы. Затем началось.

Я поехал в супермаркет за продуктами и впервые на моей памяти обнаружил там длиннющую очередь. Заминка объяснялась тем, что клиенты никак не могли оплатить выбранный товар кредитными картами — система отказывалась их принимать. Совершив две-три неудачных попытки, нахмурившиеся покупатели лезли за наличными, а если денег в кошельке не хватало, просто бросали нагруженные продуктами тележки у касс.

Смутно догадываясь, что тотальный сбой в работе карт — чего раньше никогда не случалось — каким-то образом связан с намерением страны оставить Евросоюз, и испугавшись, что трудности с оплатой могут оказаться продолжительными, греки принялись закупать еду впрок, что им, надо признать, абсолютно несвойственно.

Поскольку моя греческая карта была отвергнута терминалом, я, позабыв про российскую кредитку, полез за наличными и, дав слабину, тоже купил больше провизии, чем нужно.

Вечерние новости европейских СМИ, почему-то опустив техническую причину, по которой возросло потребление, на разные голоса смаковали ситуацию, показывая пустые полки одного и того же магазина в Афинах. И хотя закрома нашего супермаркета по-прежнему ломились от продуктов и никакого повода для беспокойства не было, следующим утром я решил съездить в магазин еще раз. Для этого у меня имелась еще одна причина: московские друзья сказали мне, что, находясь в другом месте и в другом магазине, они беспрепятственно расплатились картами российских банков.

Очередь в супермаркете была еще длиннее вчерашней. Насмотревшись страшилок в новостях, люди делали запасы. Греческие карты, как и днем раньше, не работали. Тогда я достал российскую карту, и, к моему изумлению, платеж тут же был успешно принят. Охваченный смутными подозрениями, я оглянулся на соседнюю кассу. Там в очереди оживленно болтали трое итальянцев. На моих глазах они без проблем оплатили покупки картами различных итальянских банков. Вот тебе раз!

Получалось, что платежные системы были кем-то избирательно заблокированы исключительно для совершения транзакций по счетам греческих банков, в то время как держатели зарубежных карт не испытывали никаких затруднений. С одной стороны, грекам выламывали руки, а с другой стороны, эти драконовские меры совершенно не затронули туристов-иностранцев. Хитро придумано, ничего не скажешь. Но кто может за этим стоять? Кто обладает в Европе достаточной властью, чтобы сговориться с Visa, Master card и еще бог знает кем?

Как бы там ни было, а возникшая паника, без сомнения, сделала свое дело, но совсем не так, как рассчитывали те, кто заблокировал работу платежных систем. Если за неделю до референдума опросы показывали примерный паритет: порядка сорока двух с половиной процентов «за» и сорок три «против», то после того как партнеры по Евросоюзу решили показать грекам, кто тут главный, «нет» Евросоюзу сказали уже шестьдесят один процент голосовавших. Оно и неудивительно. Уж если туркам не удалось сломить греков за целых четыре века, то сделать это за два дня вообще никому не под силу.

Помню, как я смотрел на происходящее вокруг и не верил глазам. А ведь я к этому моменту вот уже почти пятнадцать лет был постоянным зрителем Euronews и наивно верил тому, что говорилось в эфире про равноправие народов объединенной Европы, а тут на тебе, практически сентябрь тридцать девятого, только без пальбы.

«Но как немцы с французами будут теперь смотреть в глаза грекам?» — спрашивал я себя. А те, представьте, и бровью не повели по той простой причине, что им так никогда и не сообщили, что же на самом деле произошло в Греции.

Никогда не забуду ощущение шока, когда я, щелкая кнопками пульта, пытался поочередно найти правду на британском ВВС, немецком Deutsche Welle, французском TV5 Monde, испанском Canal 24 Horas и итальянском RAI 24, но все было тщетно. Вы не поверите, но о том, что суверенное государство накануне референдума подверглось беспрецедентному финансовому шантажу, не сообщил ни один европейский телеканал! А ведь международные корреспонденты, аккредитованные в Афинах, безусловно, всё видели и прекрасно понимали, что происходит, но смолчали. Или им заткнули рот?

Несколькими месяцами позднее мне довелось лично спросить Янниса Варуфакиса, ушедшего в отставку с поста министра финансов Греции на следующее утро после референдума, о том, почему Греция не покинула Евросоюз сразу же после подведения результатов голосования.

Варуфакис — вы наверняка помните этого харизматичного политика с выбритым черепом и вечно поднятым воротом сорочки а-ля Джеймс Дин, — отвечая на мой вопрос, припомнил события, сопутствовавшие референдуму, и признался, что не мог поверить в то, как европартнеры обошлись с его страной. Он подтвердил факт выкручивания рук накануне голосования и даже назвал того, кто за этим стоял. Впрочем, я уже и сам догадался.

По правде говоря, я до сих пор недоумеваю, как мог так обмишулиться, ведь обычно я неплохо читаю людей. Хотя политик на то и политик, чтобы быть на голову хитрее обывателей вроде нас с вами. А может быть, во времена той Масленицы, что случилась четырьмя годами ранее, когда я так рьяно защищал честь Меркель от нападок карнавальной толпы, госпожа канцлер еще не успела стать тем, кем стала в дни греческого референдума?

62. Некрасивая история

Не оставляя поиски виновных и даже проштудировав пару книг о пчелах, я так и не сподобился поймать хулиганов с поличным. Да, представьте, всякий раз, когда я стою на балконе и на мои одежды сверху падает коричнево-зеленая гадость, я тут же поднимаю взгляд в небо, а там никого!

Продолжая расследование, я взялся за «Историю животных» Аристотеля и вычитал следующее: «Пчела очень чистоплотное животное, поэтому она часто выделяет экскременты на лету по причине их дурного запаха».

Так вот в чем дело! Пчелы не желают смущать товарищей неприятными ароматами. Это благородно. Но почему они облегчаются исключительно на мою недвижимость? На нашем хуторе полно других домов. Почему страдаю только я? Кроме того, если верить Аристотелю, речь идет не о поносе, а скорее о стеснительности.

Хм, что за чертовщина! Я же в конце концов автор детективов, а значит, в душе немного сыщик. Так почему же у меня не получается раскрыть это осточертевшее «Дело о жидком стуле»? Всего-то и надо, что хорошенько подумать.

Кстати, если кто-то из тех, кто читает эти строки, знает, как поймать злодеев с поличным, или хотя бы подскажет способ отучить распоясавшихся пчел справлять нужду на мое жилище, дайте знать, благо найти контакты автора в интернете несложно. А уж я, поверьте, в долгу не останусь.

На кошачьем фронте без перемен. Война с Томми-Джерри приняла затяжной, позиционный характер. Каждый из нас оставался при своем: голландский кот-террорист по-прежнему сжирал чужой корм, а я продолжал вынашивать планы страшной мести.

Так продолжалось до тех пор, пока не случилось одно событие, еще более подхлестнувшее волну моего гнева — Томми-Джерри обрюхатил малолетку Наоми. А бедняжке, между прочим, не исполнилось еще и полугода. Каков негодяй!

Эта вынужденная подростковая беременность стала последней каплей. Глядя на разом подурневшую красотку, я дал себе слово, что отомщу за попранную честь моей любимицы и обязательно засвечу в толстую ряху Томми-Джерри увесистой галькой. Но как же мне перехитрить эту скотину?

И вот однажды вечером сама природа вознамерилась помочь мне отомстить, разразившись нежданной грозой. Мокрая, перепуганная Наоми забилась в самый дальний угол сада. Несмотря на ливень, я решил ее покормить. И тут краем глаза я заметил в сгущающейся темноте спрятавшегося под ближайшим деревом заклятого врага. Видимо, внезапно налетевшая стихия застала его врасплох. Во всяком случае, раньше Томми-Джерри меня так близко к себе никогда не подпускал. Сердце бешено забилось. Это мой шанс!

Высыпав в миску корм, я демонстративно удалился, усыпляя бдительность противника. Тот, к моему изумлению, заглотил наживку и, привычно оттолкнув Наоми, пристроился к миске.

Шум дождя и раскаты грома — Зевс в этом сражении явно принял мою сторону — замаскировали шаги и позволили подкрасться к неприятелю почти вплотную. С такой дальности я не имел права промахнуться. Чтобы не спугнуть мою цель во время замаха, я коварно бросил камень снизу, так, как подают в софтболе.

Бросок оказался сверхточным. Галька угодила рыжей гадине точно в нос, да так сильно, что опрокинула кота на спину. Захваченный врасплох Томми-Джерри до того опешил, что даже не пытался улизнуть, а так и остался лежать распростертым навзничь под струями дождя, словно тяжело раненный воин. В этот момент мне даже стало жаль его.

Отбросив сантименты, я грозно и одновременно торжествующе навис над поверженным врагом с единственной целью заглянуть ему в глаза. Я ждал, что, оказавшись целиком в моей власти, Томми-Джерри наконец признает свое безоговорочное поражение и капитулирует.

Дело в том, что, самым серьезным образом готовясь к военной кампании, я прочитал любопытное исследование зоологов и выяснил, что все без исключения представители кошачьих боятся пристального человеческого взгляда. Оказывается, если в зоопарке подойти вплотную к ограде и бесстрашно уставиться тигру в глаза, тот, по словам ученых, «приходит в смятение» и отходит от решетки.

Памятуя об этом, я во что бы то ни стало вознамерился привести в смятение Томми-Джерри и навсегда заставить его отступить. Но для этого, как я уже сказал, мне обязательно нужно было заглянуть этой твари в глаза. Причем, согласно вышеописанному исследованию, сделать это нужно было не абы как, а пристально.

Стремительно темнело, и, чтобы осуществить задуманное, мне позарез был нужен свет. Присев на корточки возле парализованного страхом кота, я стал ждать очередного разряда. Наконец в небе грянуло, и поле брани озарилось сполохом молнии.

О боже! Вместо гнусного Томми-Джерри на меня в ужасе глядел один из ноунэймов Фёклы! Это был крупный, но совершенно безобидный увалень, который, говоря языком фейсбука, давно числился у меня во френдах.

Надо же было впотьмах так лопухнуться! Оно, впрочем, и немудрено, ведь кот Фёклы, естественно, тоже приходится Томми-Джерри внебрачным сыном и был очень похож на своего папашу, только размером помельче да характером помягче.

М-да, некрасивая история. Я сконфуженно попытался помочь старому приятелю встать на ноги, но тот только фыркнул и, боязливо оглядываясь в мою сторону, во всю прыть кинулся наутек.

Глядя вслед перепуганному животному и сгорая от стыда, я вспомнил о том, как Ленка спасала «Серегу» от хулиганов. В целом эти две истории были очень похожи, за исключением того, что Ленке противостояли три здоровенных жлоба, а я мерился силами к домашним котиком.

С тех пор из соображений гуманизма я дал себе слово больше не искать мести, подстерегая врага в темном углу. Но что самое любопытное, с того дня, будто отвечая любезностью на любезность, Томми-Джерри перестал вторгаться в мои владения. А может, он просто стал делать это не столь явно?

63. Лужа и другие достопримечательности

В Москве ждали отличные новости. В издательстве «Арбор» вышла моя вторая книга «Энигматист», которая сразу поднялась в рейтингах книжного дома «Москва» на четвертую позицию среди детективов. Вау!

Этот скромный успех не остался незамеченным. Очень скоро стараниями издательства «1С-Паблишинг» в магазинах появились аудиоверсии обеих изданных книг. Надо отдать этим парням должное: текст начитан просто блестяще. Слушая аудиозапись собственного детектива, я никак не мог отделаться от мысли о том, что знакомлюсь с произведением какого-то куда более талантливого рассказчика, чем я сам.

Кроме того, после выхода второй книги меня наконец стали приглашать выступить перед публикой не как бывшего телеведущего, а как автора детективов. Признаться, ярлык экс-шоумена мне жуть как надоел.

Особенно запомнилось одно из таких приглашений. Как-то поутру зазвонил мобильный.

— Артур Борисович, здравствуйте! Вас беспокоят из московского зоопарка.

У меня внутри все похолодело:

— Хотите сказать, что у вас появилась свободная клетка?

— Э-э… нет. У нас планируется мероприятие под названием «Зоочтения».

Оказалось, что в рамках этого проекта зоопарк предложил ряду авторов подготовить небольшое литературное произведение на животную тему и представить его приглашенной публике. Я с радостью согласился и, не изменяя избранному жанру, с увлечением накропал небольшой зоодетектив, действие которого, понятное дело, происходило в московском зоопарке. Кроме меня в проекте приняли участие Борис Акунин, Виктор Ерофеев, Сергей Лукьяненко, а также другие зубры отечественной словесности, и оказаться в одной компании с ними было очень лестно.

Кроме того, благодаря второй книге я попал в поле зрения пиратов. Но, прежде чем рассуждать на эту тему, сделаю небольшое историческое отступление. Дело в том, что во время раскопок в Помпеях было обнаружено огромное количество настенных надписей. В двух из них фигурирует одно и то же изречение, что позволяет сделать вывод о том, что мы имеем дело с расхожим афоризмом: amat qui scribet, paedicatur qui leget.

В значительной мере смягчив смачность оригинала, общий смысл можно передать следующим образом: тот, кто пишет, активен в любви, тому же, кто читает, уготована роль пассивного партнера. При этом текст недвусмысленно указывает на гомосексуальный характер отношений между писателем и читателем.

К чему это я клоню, спросите вы? А к тому, что, наблюдая за тем, как в интернете множатся краденые копии моих книг, я не могу отделаться от мысли о том, что электронное пиратство развернуло древнеримский афоризм на сто восемьдесят градусов, кардинально поменяв автора и читателя сексуальными ролями.

Новость о том, что ремонт гостевого этажа полностью закончен, заинтересовала, если не сказать взбудоражила наших друзей. Один за другим они принялись записываться в очередь, чтобы лично поучаствовать в сдаче-приемке строительного объекта.

Очень скоро в Эпидавре снова собралась развеселая компания. Кроме Ленки с Серегой, которые по уже сложившейся привычке сняли полдома у Мэри, к нам в гости приехала семья нашего общего институтского друга, еще со студенческих времен прозванного Шоном.

Шон невероятно остер на язык и постоянно производит на свет новые слова, которые я вместе с окружающими тут же начинаю использовать, удивляясь, как мог обходиться без них раньше. Этих слов великое множество, приведу лишь один пример. Уже многие годы с легкой руки моего друга, кусок, идущий сразу после горбушки, следует называть «подгорбушьем». И если раньше борьба за торец свежего батона вызывала постоянный конфликт в семье и даже грозила привести к ее полному развалу, то теперь, благодаря словотворчеству Шона, мы с Кузей снова живем в мире и согласии, благостно уступая друг другу право на хрустящий кончик, поскольку знаем, что следующий за ним кусок также относится к премиум-сегменту булки и ничьего достоинства не унижает.

А еще Шон заядлый рыбак. Естественно, не смог он отказать себе в удовольствии порыбачить и в Эпидавре. Один из его трофеев оказался весьма необычным, если не сказать большего. На крючок клюнул толстенный морской червь размером с батон краковской колбасы, только выглядел он при этом куда менее аппетитно: ярко-красная кожа и сотни иголок, сочившихся какой-то гадостью, явно опасной для нормального человеческого организма. Снимая диковинную добычу с крючка, Шон с любопытством долго вертел червя в руках и так и сяк, не обращая никакого внимания на иголки.

Когда мы вернулись домой, я порылся в интернете и нашел, что животное, добытое Шоном, называется «бородатым огненным червем». Название объясняется не столько цветом, сколько тем фактом, что ядовитые иглы вбрасывают под кожу человека мощный нейротоксин, который, как было указано в справочнике, «вызывает сильнейшее жжение, по ощущениям схожее с ожогом, головокружение и тошноту». В качестве способа облегчить страдания несчастного, ужаленного ядовитым червем, предлагалось «нанесение изопропилового спирта, а также многократное наложение и последующее удаление клейкой ленты, с тем чтобы извлечь остатки иголок, застрявших в коже пострадавшего».

Встревоженный прочитанным, я поспешил проведать друга. Услыхав про нейротоксин, Шон с сомнением оглядел свои руки. На них не было заметно никаких следов. Ни тебе красноты, ни раздражения. Ничего!

Я так и не понял, заслуга ли это дубленой кожи на ладонях моего друга, чего только не повидавших на долгом рыбацком веку, или ядовитый червь ему попался какой-то на редкость гуманный. Как бы там ни было, а сделанная мною фотография «эпидаврского чудовища», послушно позирующего в руках Шона, на какое-то время стала хитом интернета.

На следующий день мы с друзьями осмотрели величественные развалины древнего Коринфа, того самого, жителям которого апостол Павел направил аж целых два послания. Кстати, есть мнение, что до коринфян и поныне с первого раза не доходит, но я про другое. В этом городе отменный археологический музей, пусть и небольшой, но очень информативный. В одном из залов есть витрина, заставленная фигурками, которые представляют собой части человеческого тела, подносимые богам, чтобы те исцелили соответствующий орган.

Так вот, судя по фигуркам, древние коринфяне в основном страдали мастопатией и импотенцией. А может, в свойственном им стремлении к прекрасному, греки, на двадцать с лишним веков опередив рождение эстетической медицины, просто просили богов об увеличении мужских и женских достоинств?

Любопытно, что этот древний обычай сохранился до нашего времени. Не полагаясь на одни лишь слова, греки и сегодня предпочитают наглядно иллюстрировать обращенные к Небесам просьбы. А потому в местных церковных лавках в изобилии можно найти серебряные и золотые изображения как частей тела, так и внутренних органов. Самое смешное, что рядом с анатомическим каталогом преспокойно соседствует luxury секция, где можно купить изображения шикарной виллы, дорогого внедорожника или престижной яхты. Как там в Евангелии от Матфея: «Просите и дано вам будет»?

Покончив с древностями, мы заспорили, на какой стороне будем купаться. Дело в том, что Коринфский перешеек, насквозь просверленный одноименным каналом, омывают воды двух заливов: Саронического и Коринфского.

Признаюсь, у меня сложное отношение к Коринфскому заливу. Несмотря на его живописность, мы отчего-то прозвали его Лужей — местами он и в самом деле мелковат. В этом названии, впрочем, нет ничего обидного, простая констатация.

Любопытно, что, хотя на глаз море в Сароническом заливе выглядит чище и прозрачнее, большая часть пляжей, обозначенных на карте фирменным знаком blue flag[13], по какой-то загадочной причине сконцентрировалась именно в Луже. Я полагаю, основанием тому служат авторитет и вытекающие отсюда пиар-возможности старинного курорта Лутраки, с древности известного лечебными водами.

Так или иначе, но я пока еще не выработал четкой позиции по отношению к купанию в Луже. С одной стороны, на берегу Патрасского залива, являющегося непосредственным продолжением Коринфского, в местечке Миссолонги кончил свои дни снедаемый лихорадкой автор «Паломничества Чайльд-Гарольда» — невосполнимая утрата для мировой литературы. За это Луже жирный минус.

С другой стороны, здесь же в колоссальном морском сражении при Лепанто пуля из турецкой аркебузы навечно обездвижила левую руку лихого испанского рубаки, которому ничего не оставалось, как уйти в отставку и найти себе ремесло, требующее только одной здоровой конечности. По собственным метким словам искалеченного в той битве ветерана, так и вошедшего в историю под именем Manco de Lepanto[14], он «потерял дееспособность левой руки ради славы правой». Таким образом, благодаря печальным с виду обстоятельствам, мир прочитал «Дон Кихота», за что Луже жирный плюс.

Короче говоря, не совсем ясно, губительно ли это место для литераторов или, наоборот, служит кузницей новых авторов. Поэтому я хотя и не отказываюсь омывать тут мою писательскую тушку, но делаю это с известной опаской.

По схожей причине я, кстати, довольно долго избегал купаний вблизи острова Спеце, того самого, который Фаулз называл «драгоценным камнем», «раем» и «островом сокровищ». По его словам, «пейзаж, открывающийся с западных холмов Спеце, самый красивый в мире». Соглашусь, ведь это вид на мой любимый Пелопоннес.

Что касается моих опасений насчет Спеце, то суть в следующем. Я всегда старался держаться подальше от острова, поскольку был уверен, что в этих кристально прозрачных водах утонул Шелли — еще один великий литератор и известный эллинофил, любить которого нужно уже только за одну эту строчку: «Все мы греки».

Позже выяснилось, что я по рассеянности дал маху, перепутав греческий Спеце с итальянским островом Специя, где на самом деле утонул Шелли. Отныне, восполняя потерянное, я без страха рассекаю волны залива, столь милого Фаулзу.

64. Спектакль в Большом театре и концерт в Малом

Каждый раз, когда кто-то из друзей приезжает к нам в гости, мы везем их в Большой эпидаврский театр. Я обожаю это место. Сооружение, возведенное Поликлетом и рассчитанное на четырнадцать тысяч зрителей, поражает размерами и невероятной акустикой. Если встать в центре сцены, отмеченном круглым камнем, и мять в руках бумажку, то шелест будет прекрасно слышен на самых верхних рядах! Что интересно, даже когда все места заполнены людьми, четкость звука от этого ничуть не страдает. Шепот актера долетает до каждого зрительского уха.

Если не ошибаюсь, первым представлением, которое нам довелось посмотреть в Большом эпидаврском театре, был «Ричард III». Узнав о том, что грядет громкая постановка, я зашел к Гилу, чтобы пригласить его и Джуди сходить на спектакль вместе с нами, совсем упустив из виду, что имею дело с завзятым монархистом.

— «Ричард III»? Ну что вы! — В голосе Гила послышалась обида. — Я бы никогда не пошел смотреть столь низкопробную пьесу.

— А почему?

— В угоду тогдашнему правителю Шекспир беспардонно очернил доброго и мудрого короля. Это возмутительно!

Уж не знаю, была ли шекспировская трагедия всамделишным политическим заказом, как считает мой английский сосед, но его темпераментная отповедь послужила прекрасной рекламой, и мы тут же заказали билеты.

Поскольку постановщиком был Сэм Мендес, а главную роль исполнял Кевин Спейси, все четырнадцать тысяч мест были забиты до отказа. Помню, как меня поразило то обстоятельство, что, несмотря на огромное число зрителей, в паузах между репликами стояла полная тишина. «Надо же какие воспитанные люди! — удивлялся я тогда. — Никто не ерзает на сиденье, не перешептывается с соседями. Даже кашлянуть и то боятся. Европа, однако».

Позднее я узнал, что согласно исследованию, проведенному командой британских физиков, дело не столько в вышколенной публике, сколько опять-таки в потрясающей акустике. Ученые установили, что известняк, выбранный Поликлетом для строительства мегазала, обладает крайне любопытными свойствами: звуковые колебания на частоте ниже пятисот герц чудесным образом отфильтровываются и затухают, а все, что выше, остается без изменений. Таким образом, свойственный большой аудитории гул весьма эффективно гасится благодаря пористой структуре камня и многочисленным ступеням, работающим как низкочастотные акустические ловушки.

Но это еще не все. Голоса актеров также подвергаются фильтрации, благодаря чему начинают звучать намного четче. Я и по своему опыту знаю, что элементарная фильтрация басовых частот с помощью эквалайзера, как по волшебству, улучшает прозрачность всего микса. Но вот откуда об этом было известно древнегреческим зодчим?

Рядом с театром находится уже упомянутый мною Асклепион — святилище, посвященное Асклепию. Оказывается, кроме компрессов, микстур и прочих снадобий жрецы-асклепиады лечили пациентов при помощи зрелищ. Именно для этого и был построен театр.

Кроме того, считается, что в Эпидавре врачевали еще и природной красотой. Что до меня, то я полностью разделяю идею о терапевтической мощи греческих раздолий. А Фаулз идет еще дальше: «Возможно, Древняя Греция — всего лишь результат воздействия пейзажа и света на чувствительных людей, это объяснило бы свойственную им мудрость». Любопытное предположение. В этой связи, проснувшись поутру в моей эпидаврской спальне, но все еще лежа в постели, я подолгу разглядываю в одном окне море, а в другом — горы. Невероятное ощущение! Как все же прав Фаулз, когда говорит, что: «Греческие пейзажи бесконечно способствуют росту человеческой личности». Особенно приятно, что личностного роста я отныне могу добиться, не вставая с кровати.

Только прошу, не поймите меня превратно и не принимайте мои восторги за агитацию. Если я безостановочно долдоню про красоты Эпидавра, это вовсе не означает, что вы должны все бросить и сломя голову мчаться сюда. Здешние места потому и прекрасны, что практически безлюдны, особенно в межсезонье. А вы же не хотите заскучать в отсутствие шумной толпы, дискотек и ночной жизни, верно? Кроме того, давайте вспомним слова Миллера про то, что «географический Эпидавр — просто символ: подлинный Эпидавр находится в сердце каждого человека, надо только остановиться и вглядеться в себя». Ну? Вгляделись?

Что же касается целительной силы местных красот, то, сдается мне, у этого явления должно быть какое-то разумное объяснение. Лично я считаю, что причина заключается в природных особенностях этой части Пелопоннеса. Если вдуматься, на одном лишь полуострове Метана, отстоящем от Эпидавра всего на пятнадцать километров, насчитывается целых тридцать два вулканических жерла, через которые раскаленная лава в древности выходила на поверхность, что, несомненно, говорит о присутствии множественных трещин в земной коре. Между тем, известно, что через щели, возникающие в литосфере, на поверхность земли помимо магмы также проникают и мощные электромагнитные поля, природа которых до сих пор малоизучена.

Для примера приведу выдержки из доклада, сделанного группой исследователей при Военно-медицинской академии имени Кирова. Изучая то, как функционирует организм человека — читай солдата, — находящегося в районе, обозначенном учеными как «зона повышенной проницаемости литосферы», исследователи установили, что электромагнитное излучение, пробивающееся сквозь щели в земной коре, вызывают в теле испытуемых «биоритмологические сдвиги». Например, частота пульса в среднем снижается почти на двенадцать процентов. А самое главное — военные медики обнаружили, что у человека в такой зоне происходит «значимая релаксация».

Собственно, это я и по себе знаю. Релаксация, которая наступает сразу после приезда, не просто значимая, а такое ощущение, что ты все время под кайфом. Ну в хорошем смысле слова. Похоже, что древние обитатели Эпидавра издавна подметили это уникальное свойство родной природы и даже умудрились построить на нем свое благосостояние, тысячелетия назад став всегреческой здравницей.

Недалеко от Асклепиона видны руины Толоса — круглого сооружения с лабиринтом, на котором я не могу не остановиться подробнее. Любопытно, что Павсаний, оставивший детальные описания картин, украшавших Толос, ни слова не говорит о лабиринте. Странно, правда? Асклепиады держали его в секрете? От кого? Что происходило в темноте лабиринта, высота потолка которого не позволяет выпрямиться в полный рост? Кому было дозволено туда входить, а вернее, вползать на четвереньках?

А может, в лабиринт вталкивали насильно? Мне как-то встретилась гипотеза немецкого археолога, предположившего, что замкнутое пространство да еще вкупе с запущенными туда змеями — у немца поистине больная фантазия, — вызывало у попавшего внутрь человека нервный приступ и в итоге искомый катарсис, призванный излечить пациента от душевных недугов. Похоже, древние греки придумали шоковую терапию задолго до нас.

В обязательную экскурсионную программу для друзей также входит посещение острова Порос — не путать с кикладским Па́росом!

Порос, который в древности назывался красивым именем Калаври́я, кроме прочего, приятен еще и тем, что переправа на пароме длится считаные минуты, ведь в узких местах ширина пролива, отделяющего остров от континента, не превышает двухсот метров.

В остальном это самый настоящий остров с неторопливой — словно в замедленной съемке — жизнью, невероятным обилием посредственных харчевен, рассчитанных на случайного туриста-однодневку, бесчисленными магазинами с пляжным шмотьем, сувенирными лавками и прочими атрибутами типично островной жизни.

А еще Порос привлекает безлюдными бухтами и могилой Демосфена, принявшего здесь ядовитое зелье, дабы не угодить в руки подосланных тираном убийц. Хорошенькое дельце: Демосфен предпочел самоубийство насильственной смерти, Сократа силой заставили выпить чашу цикуты, а Цицерону отрубили голову. Вот и подумаешь вслед за Грибоедовым, а хорошо ли быть шибко умным?

Начался летний Эпидаврский фестиваль, что позволило нам с друзьями несколько раз кряду ударить по культуре. К примеру, в Малом театре, расположенном всего в трех километрах от нашего дома, отчего он прекрасно виден с балкона, состоялся великолепный концерт, на котором в два рояля сыграли Владимир и Вовка Ашкенази.

Зрелище вызвало немалый ажиотаж не только потому, что Ашкенази один из самых известных пианистов в мире, но и по той причине, что он много лет прожил в Эпидавре и куча народу его прекрасно помнит — взять хотя бы Фёклу и Ги, которые в качестве почетных гостей важно устроились в первом ряду. Вдобавок, тот вечер был благотворительным — все сборы от концерта Ашкенази по старой дружбе собирался перечислить местному муниципалитету на городское благоустройство.

Как это часто бывает перед знаковым спектаклем или концертом, в нашу бухту зашли несколько роскошных яхт. Элегантно одетые пассажиры одной из них сначала повстречались нам в таверне «Мурья», а затем оказались на соседнем ряду в театре.

Когда по окончании концерта поклонники принялись за кулисами возносить хвалы исполнительскому мастерству отца и сына Ашкенази, искренне взволнованный музыкой Ги в состоянии аффекта машинально принялся говорить комплименты другу детства на родном языке. Вовка, который уже давно превратился в убеленного сединами Владимира Владимировича, конечно, разумеет по-французски, но не так лихо, как Ги, поскольку живет в италоговорящей части Швейцарии. Впрочем, в какой-то момент Ги спохватился и снова, как ни в чем не бывало, перешел на английский.

А еще выяснилось, что центром импозантной компании, что в тот вечер сидела рядышком с нами, был король Нидерландов Виллем-Александр. Но больше всего меня поразило то, что, покинув амфитеатр, государь без лишней помпы усадил красотку-королеву в автомобиль, сам сел за руль и укатил.

Ни тебе роты ОМОН с автоматами, ни контрольно-пропускных пунктов с металлоискателями, ни кортежа из мерседесов, ни хотя бы пары полицейских машин с мигалками. Вот чудные!

65. О свойствах инжира

Поскольку древнеримское название богов-покровителей домашнего очага мало что говорит уху моей жены, она, видимо, отдавая должное урожайности нашего огорода, ловко переиначила известный фразеологизм таким образом, что каждый приезд в Эпидавр теперь стал называться возвращением к «родным шпинатам». В силу благодатного средиземноморского климата «родные шпинаты» и впрямь колосились самым образцовым образом.

Пожиная в прямом смысле слова плоды нашего садоводства, а также следуя одному из основных постулатов эпикурейства о том, что «невозможно жить достойно, не живя приятно», мы регулярно баловали себя и друзей новыми блюдами, активно экспериментируя с различными вкусовыми сочетаниями.

К примеру, заменив растущий у нас в огороде базилик, значащийся в классическом рецепте капрезе, на нашу же душицу, я получил прелюбопытную версию любимого салата, мало чем уступающую итальянской. Рецепт по месту происхождения получил название «эпидаврезе».

Кстати, о душице или, иначе говоря, орегано. В Греции существует поверье, что если срезать ри́гани — так здесь называют это растение — двадцать четвертого июня, в день Рождества Иоанна Крестителя, то урожай приобретает целебные свойства. Хоть я и не верю во всякую мистику, придется признать, что листья, сорванные в это время, и вправду самые вкусные и душистые.

Но вернемся к нашим гастрономическим изысканиям. Не посрамив честь семьи, жена ответила на мой вызов авторской версией нисуаза, который назвала салат «несураз».

В ходе этих кулинарных опытов мы освоили массу новых вкусов, но наибольший восторг вызвало самое простое, но при этом невероятно изысканное блюдо: на одной тарелке вместе с нежным инжиром подавался пикантный сыр вроде горгонзолы. Оказалось, что вкупе с добрым вином такое сочетание волнует вкусовые рецепторы не меньше, чем чередование пиано-фортиссимо будоражит уши. Отведав вышеописанного «горгонжира», я было подумал, что лучшего применения фигам вовек не сыскать, но оказался не прав.

Воспользовавшись паузой между отъездом одних гостей и приездом других, мы открыли для себя радость ночного купания в бассейне. Собственно, прелесть заключалась не столько в купании нагишом, сколько в том, чтобы, растянувшись на лежаке с бокалом вина в руке, в четыре глаза уставиться в ночное небо.

Поскольку Ги с Фёклой ложатся рано, уже после десяти вечера на расстоянии нескольких сотен метров от нас нет ни одного зажженного окна, а значит, и никакой засветки. Видимость такая, что можно разглядеть не только светила, но и звездную пыль, причем каждую пылинку в отдельности.

В свое время я состоял в кружке «Юного астронома», куда записался исключительно с целью охмурить симпатичную одноклассницу по имени Таня. Поскольку я, мягко говоря, не пользовался у девочек обвальным спросом, мне подумалось, что совместное разглядывание ночных созвездий — верный путь к успеху. План тогда с треском провалился, зато теперь осколки былых познаний пришлись очень кстати.

Завернувшись в полотенце, я с важным видом поименно называл Кузе небесные тела, а она старательно делала вид, будто видит их впервые. И это было совершенно упоительно.

Кстати, в силу своеобычной мифологии греческие названия планет отличаются от тех, что приняты в других странах. Меркурий тут по традиции называют Гермесом, Венеру, ясное дело, — Афродитой, Юпитер — Зевсом, Сатурн — Кроном, Нептун — Посейдоном и так далее. И вот что любопытно: кто бы что ни говорил, а в сравнении с Венерой Афродита, на мой невооруженный взгляд, и светит, и звучит куда приятнее.

Буквально через день-другой, в самый разгар инжирного сезона, в гости к нам приехал еще один близкий друг — потрясный фотограф и вообще натура невероятно творческая и разносторонняя. Чтобы не было путаницы с Ленкиным мужем Серегой, назовем нового гостя Сережкой.

Доехав до нас рано утром, Сережка оказался настолько измотан работой, бессонной ночью и оставленной вдалеке московской суетой, что категорически отказался от предложения сходить искупаться, а желал только одного — как можно быстрее расслабиться, благо рецепт того, как это можно сделать, был нам обоим хорошо известен.

Я достал из холодильника первоклассную цикудью с Крита — между прочим, подарок Мэри, — и мы уютно устроились в теньке под навесом, в непосредственной близости от фруктовых деревьев. Поскольку я позабыл про закуску, пришлось сымпровизировать и заесть виноградную водку свежесорванным инжиром.

Подозреваю, что это был далеко не первый случай в мировой истории, когда по-настоящему великие открытия делались по чистой случайности. Короче говоря, мы выпили по рюмашке ледяной цикудьи и заели нагретыми августовской жарой фигами.

Мать честная! Эти две вещи просто созданы друг для друга! Похоже на первый секс с девчонкой, только лучше: ощущения острее, эмоции ярче.

А что будет, если сравнять температуру цикудьи с температурой фиги? Для достижения искомого эффекта я притащил набор стопок для саке и прилагающуюся к ним горелку. Немного подогрев цикудью на японский манер, мы снова выпили. И тут я впервые в жизни понял, что, собственно, означает слово «нирвана», до этого момента представлявшееся мне сказкой, выдуманной индусами.

Счастливые и просветленные, мы так и просидели за столом до самых сумерек, не спеша перемежая разнотемпературную цикудью, инжир и глубокие мысли.

Позднее, уже после Сережкиного отъезда, я, кажется, нашел объяснение снизошедшей на нас благодати, когда вычитал о том, что откровение к Будде пришло не абы где, а под фиговым деревом. Да и само слово «Будда» с санскрита переводится как «просветленный». А что, если в инжире и в самом деле есть нечто божественное?

66. Ужин с цикадами

Помню, как в один из дней, пока Сережка гостил у нас, мы втроем отправились отужинать в городок и остановили выбор на «Мурайо». Было душно — бриз совсем не чувствовался, — и мы сели не внутри, а за теми столиками, что стоят прямо на причале.

Цикады в тот вечер пели так громко, что какая-то особо чувствительная гречанка пожаловалась на них своему кавалеру. Тот проявил галантность и, встав на цыпочки, дотянулся до ветки, на которой сидело обреченное насекомое. Безжалостно раздавив певицу пальцами, кавалер вернулся на свое место.

Признаюсь, на счет «певицы» я немного приврал, что называется, для красного словца. Наука говорит, что стрекотать умеют лишь самцы полужесткокрылых, самки же такой способностью, как правило, не обладают. Обратите внимание, как это разительно отличается от людей, у которых по большей части все происходит строго наоборот.

Как бы там ни было, а со смертью цикады, пострадавшей за искусство, тут же наступила полная тишина. Оказалось, что это невероятно громкое иллюзорное многоголосие исходило от одного-единственного насекомого!

Кстати, вы знаете, что слово «насекомое» вошло в обиход с легкой руки Аристотеля? Наблюдая за всякими жучками да мухами, он заметил, что их тела имеют что-то вроде надрезов или насечек. «Насечка» по-гречески звучит как «энтоми». Смекаете? Вот так и родилась наука энтомология.

Кстати о стрекотании. Не знаю, правда это или нет, но кто-то из местных рассказывал, что некие немецкие туристы, остановившиеся в кемпинге «Бекас», что находится в двух шагах от нашего дома, подали властям Эпидавра жалобу на слишком громкое пение цикад, помешавших им как следует отдохнуть и восстановить силы в отпуске!

Представляете, древние греки употребляли цикад в пищу! Вот что пишет в «Истории животных» Аристотель, похоже, серьезно подсевший на жареных букашек: «Цикада бывает вкусной, пока не лопнет оболочка. До спаривания самцы вкуснее самок, а после — наоборот». Гм, оставлю без комментариев.

А вам, кстати, когда-нибудь доводилось видеть, как происходит линька у цикад? О, это потрясающее зрелище. В ходе последней трансформации насекомое из уродливой личинки превращается в оперного певца, в полном соответствии с избранным сценическим ремеслом одетого во фрак.

Про отталкивающую внешность личинки я нисколько не преувеличиваю. Хотя энтомологи почему-то называют личинку цикады нимфой, она на деле гораздо больше смахивает на уменьшенную копию инопланетного монстра из кинофильма «Чужой».

Как только эта страхотина, выбравшись из-под земли, взбирается на дерево — в наших краях это преимущественно оливы, — в ту же минуту начинается чудесное превращение. Подсмотреть за этим событием большая удача, поскольку, как я уже сказал, нимфа не склонна рассусоливать и, едва взгромоздившись на ветку, тут же замирает, готовая к финальной метаморфозе, которая больше всего смахивает на примерку костюма, когда он отчаянно мал заказчику. В какой-то момент швы на спине расходятся, дырка становится все шире и шире, и наконец на свет появляется то, что энтомологи называют малопонятным, но звучным словом имаго. Собственно, это и есть взрослое насекомое в своем окончательном виде. Расправив крылья, это самое имаго не мешкая улетает на распевку, оставив после себя опустевшее тело нимфы.

Однако благодаря острым коготкам мертвая тушка вцепляется в стебли и ветки так крепко, что даже ураганные ветра не способны ее сдуть. А потому окрестные оливковые рощи при всей их небесной красоте в период массовой линьки цикад усыпаны шкурками нимф так густо, что напоминают не столько райские кущи, сколько гигантские кладбища, где по прихоти природы умершие служат посмертными памятниками самим себе.

Поскольку Пятница срезал огромную ветку с соседской бугенвиллеи и бросил ее у дверей, стало понятно, что со дня на день приедут Гил и Джуди. Вещее знамение не подвело — вечером следующего дня в доме Роузенов зажегся свет.

Устроив вечеринку, мы обменивались новостями. В ходе застольной беседы я обмолвился, что после длительного пребывания гостей научился ценить те немногочисленные дни, когда, оставшись в одиночестве, мы с Кузей можем расслабиться и, к примеру, поваляться у бассейна без трусов.

— Да, уж мы тебя понимаем как никто, — с сочувствием сказала Джуди, уныло ожидая наплыва толпы очередных родственников.

Кивнув в знак согласия, Гил со знанием дела резюмировал суть проблемы:

— Guests are like fish, after three days they go off[15].

Эти замечательные слова на поверку оказались парафразом старинного крылатого изречения, что отнюдь не преуменьшило их глубины и мудрости. Впрочем, все это, кажется, неприменимо в нашем случае. Три дня, говорите? Но штука в том, что отпускники традиционно мерят время неделями.

Буквально через пару дней после разговора с Роузенами Пятница демонстративно свалил груду свежесрезанных сорняков прямо на пороге дома Котиков, косвенно дав понять, что вот-вот случится незаурядное событие: жильцы всех четырех домов впервые за все годы существования кондоминиума одновременно соберутся в Эпидавре. Это ли не повод устроить вечеринку?

Общесоседский корпоратив состоялся в «Петрино» и сопровождался обжорством, обильными возлияниями, а также бесчисленными трагикомическими рассказами, связанными со строительством и ремонтом греческой недвижимости.

Узнав о том, что я пишу книгу на эту тему, где упоминаю соседей, обе английские пары с самым серьезным видом поинтересовались, не пора ли им подключать к делу адвокатов. А пышка-Мэри, вечно пытающаяся сбросить пару лишних кило, умоляла только об одном — чтобы я описал ее более худой, чем на самом деле. Поэтому очень прошу, если вы, будучи в наших краях, столкнетесь с моей замечательной соседкой, пожалуйста, сделайте доброе дело и как можно более естественным тоном скажите ей что-нибудь вроде:

— Госпожа Муратиду, а в жизни-то вы, оказывается, еще стройнее, чем в книге.

Тем самым вы окажете мне неоценимую услугу, а Мэри сделаете счастливейшей из смертных.

67. Утечка мозгов и превратности автополива

Каждое утро еще до завтрака мы ходим купаться. В это время, независимо от сезона, пляж всегда пустынен, и ты оказываешься наедине с морем.

Из-за перенесенной когда-то травмы, одно из моих ушей не продувается. И хотя я приличный пловец и неплохой ныряльщик, но из-за проклятого уха не способен комфортно нырнуть глубже чем на три-четыре метра. Однако в одно прекрасное утро я каким-то шестым чувством почуял, что начавший сдавать позиции организм меня не подведет, и отважился нырнуть. Как ни странно, мне удалось продуться.

Это нежданное счастье продолжалось всего каких-нибудь минут десять, после чего ухо снова отказалось пропускать через себя воздух, но за эти короткие минуты я в упоении успел довольно глубоко нырнуть несколько раз подряд с короткими передышками.

Завтракал я в приподнятом настроении. Еще бы! Проблемы с ухом случились еще лет пятнадцать назад, и с тех пор я толком не нырял, разве что с аквалангом. Но там идешь под воду очень медленно и можно позволить себе погружаться вверх головой — в таком положении продуваться куда легче. А тут на тебе, такое счастье!

Задумавшись о своем, я пропустил какую-то реплику Кузи, что, к слову, происходит довольно часто.

— Ты меня не слушаешь, — обычно укоряет меня жена.

— Что ты, дорогая, конечно, слушаю, — оправдываюсь я.

— Повтори, что я сказала.

И хотя я и в самом деле временами отвлекаюсь и витаю в облаках, благодаря многолетним тренировкам оперативной памяти я на автомате способен повторить две-три последние фразы, что тут же успокаивает Кузю и создает полную иллюзию моего участия в разговоре.

Однако в то утро память меня подвела. Жена раскусила, что я пропустил ее фундаментальный монолог мимо ушей, и от возмущения в сердцах двинула меня в одно из этих ушей кулаком. И хотя удар был задуман как шутливый — по крайней мере мне хочется в это верить, — Кузя не рассчитала силы и врезала мне довольно крепко.

От удара у меня из носа полилась жидкость. Много жидкости. Ну просто очень много. В мою тарелку вылилось никак не меньше пол-литра морской воды, набравшейся в меня во время утреннего ныряния. Впрочем, о том, что это всего лишь соленая вода, знал только я. Кузя же замерла в ужасе от содеянного.

Дабы усилить драматический эффект, я решил подыграть и, обхватив голову руками, принялся нечленораздельно мычать:

— Д-д-дорогая, что это со м-м-мной? Из меня что-то в-в-вытекает. Это м-м-м-озги?

Жена побелела и со слезами на глазах трясущимися руками потянулась ко мне. Терпеть дальше не было никаких сил, и я затрясся от хохота. Кузя поначалу жутко обрадовалась моему чудесному спасению, но затем ее охватило негодование.

Рассердившись на то, что я понапрасну напугал ее и заставил нервничать, Кузя в отместку саданула меня по уху еще раз, и довольно чувствительно. Однако вода из меня почему-то не потекла. Наверное, я был уже пуст.

Как только появились свободные деньги, мы снова вспомнили о незаконченном ремонте. На этот раз предстояло обзавестись въездными воротами с дистанционным управлением — в нашем случае и в самом деле удобная вещь. Дом стоит на очень крутом косогоре и, если остановиться, чтобы открыть замок вручную, сдвинуться вверх будет уже невозможно. Придется скатиться вниз до ближайшего пологого места и начать разгон сначала. А уж если идет дождь, то даже притормаживать не стоит, потом ни в жизнь не доедешь до верха.

Короче говоря, ворота, открывающиеся с пульта — дело хорошее, но, как оказалось, хлопотное. Думаете, в Греции все происходит, как у нас: заплатил в одни руки и жди себе бригаду? А вот и нет. Металлические ворота тут устанавливает один человек, радиоуправляемый электропривод поставляет другой, подключает его третий, замок в калитку врезает четвертый, а красит всю эту конструкцию пятый. И с каждым из них вам приходится договариваться отдельно.

Поверьте моему опыту: какими бы посулами вы ни соблазняли участников этой цепочки, объединяться ради вашего удобства они ни за что не станут. Поэтому операция, на которую по идее должно было уйти несколько часов, растягивается на несколько недель, а то и месяцев. Однако если взглянуть на ситуацию с другой стороны, то, как считает Кузя, трудно представить себе лучший тренажер для нервов, чем ремонт в Греции. После этого уже ничто не раздражает. Даже теленовости.

Закончился очередной квартал, а значит, подошло время платить за воду. С этой целью я с самого утра отправился в местный муниципалитет — обитель прохлады, тишины и неспешности.

Я уже говорил, что, несмотря на мои просьбы зафиксировать меня в списке плательщиков как Артура Крупенина или на худой конец как Кузю, я так ничего и не добился, а потому меня уже который год настойчиво идентифицируют здесь как «мистера Келли».

Судя по всему, предыдущий хозяин моего дома был фигурой необычайно колоритной, раз память о нем абсолютно неискоренима. Ну да ладно, я не гордый: Келли так Келли. Хотя, признаю, что эти регулярные напоминания о том, что я, судя по всему, ни лицом, ни характером ни в какое сравнение не иду с прежним владельцем недвижимости, настроения не поднимают. Но делать нечего, и на кличку Келли я, как хорошо выдрессированная собака, отзываюсь без проблем.

Стандартный размер счета в моем случае обычно колеблется в пределах пятидесяти евро за три месяца, что вполне терпимо, учитывая постоянно действующую систему автополива. Однако в этот раз, покопавшись в компьютере, служащий государственной водопроводной компании озабоченно покачал головой:

— Что-то вы много воды израсходовали.

— Насколько много?

— А вот, посмотрите.

Взглянув на квитанцию, я выпучил глаза:

— Как это восемьсот евро?

— Не знаю. У вас автополив есть?

— Вот и разгадка. Ищите неполадку. И не переживайте, вы не первый. Одна английская семья вчера заплатила за тот же период две с половиной тысячи евро. Оказалось, у них вышел из строя таймер автополива.

Неприятность, приключившаяся с англичанами, конечно, утешила, но не сильно. Когда я рассказал о счете за воду жене, та, как обычно в случае утраты большой суммы денег, даже бровью не повела:

— То-то я гляжу: розы так и прут.

Мы сели на балконе отобедать и для поднятия настроения раскупорили бутылку вина. Осушив пару бокалов, скоро мы уже со смехом оглядывали необычайно пышно цветущие растения и поочередно выпивали за каждое из них.

— Как тебе вон тот голубой жасмин?

— Смотрится шикарно.

— Как думаешь, насколько он потянет?

— Из тех восьмиста?

— Полсотни минимум.

— За жасмин!

Надо признать, древние греки не зря назвали это место Эпидавром, что дословно можно перевести как «врачующий ауру». Созерцание прекрасных ландшафтов вкупе с видом буйно цветущего сада сделало свое дело: расстройства как не бывало. Однако надо все же разобраться, в чем причина непомерного расхода воды, чтобы избежать переплаты в грядущем квартале.

Приглашенный Кудряшка, деловито подергав трубы и краны, определил, что подтекает электронный клапан автополива. Похоже, что кто-то активировал его вручную и потом не полностью закрыл. Хм, я даже знаю кто. Димитрис по моей просьбе проверяет в наше отсутствие работу оросительной системы, видимо, это он и набедокурил на целых восемьсот евро. Господи, ну когда уже вместо «смотрителя» я наконец найду «ухаживателя»?

68. Подражая Павсанию

Позвольте мне, подобно Павсанию, столь подробно описавшему свое пешее путешествие по древней Элладе, в деталях рассказать о моих регулярных походах в городок. Для того чтобы придать этим прогулкам смысл, я совмещаю их с продуктовым шопингом, поскольку больше всего на свете обожаю закупать еду. В этом смысле греческие продуктовые лавки просто праздник какой-то. Но начнем мы не с них, а с торговцев, расположившихся вдоль дороги, ведущей из дачного поселка в городок. Это местные крестьяне, предлагающие урожай прямо с собственных наделов, подступающих к обочине.

Ближе всех к нашему дому торгует улыбчивая женщина по имени Мария. И если мне нужны лишь первоклассные помидоры, огурцы да зелень, дальше можно уже и не ходить. И пускай Мария по забывчивости почему-то настойчиво зовет меня Марко, я не обижаюсь. Если подумать, и имя вполне благозвучное, да и овощи у нее что надо.

Следующей за Марией стоит палатка Алёкоса — осевшего в Эпидавре албанца. Узнав, откуда я, Алекос практически без акцента принялся сыпать словами вроде «товарищ», «коммунизм», «интернационал» и прочими архаизмами. Оказалось, что изучение русского языка в албанских школах когда-то было обязательным.

Как и многие другие, кроме фруктов и овощей Алекос с сыновьями торгует еще и домашними консервами, в основном вареньем. В отличие от даров греческой природы, только что сорванных с дерева или собранных с грядки, выставленные на продажу домашние заготовки зачастую сделаны наспех и оттого не особенно хороши. Поэтому если мы иногда и покупаем варенье на дороге, то делаем это исключительно в благотворительных целях. Однако в случае с Алекосом, вишневое варенье, приготовленное его женой, оказалось поистине великолепным — сваренным вместе с косточками, густым и чрезвычайно ароматным. Теперь мы оптом скупаем у него весь «тираж», тем более что окрестные греки традиционно сосредоточиваются на черешневых джемах, обходя мою любимую вишню стороной.

Если, чуть не доходя до городка, свернуть на дорогу, ведущую к шоссе, наталкиваешься на огромный сад старика Йоргоса, у которого мы покупаем апельсины с мандаринами, после того как иссякнет наш собственный урожай. Пятикилограммовый пакет отборных цитрусовых в зависимости от конъюнктуры рынка он продает по цене от трех до четырех евро. Апельсины имеют довольно посредственный вид, но дают невероятно вкусный сок с тонким ароматом. Говорят, что этот букет объясняется близостью к морю. Причем чем ближе сад к берегу, тем слаще апельсины.

Добравшись наконец до Эпидавра, обнаруживаешь целых две рыбные лавки. В одной из них торгует парень, больше десяти лет рыбачивший на испанском траулере. Поскольку я единственный житель Эпидавра, с кем можно потрепаться по-испански, Хорхе, которого, как нетрудно догадаться, на самом деле зовут Йоргосом, всякий раз преподносит мне подарок в виде дармовой рыбины или осьминога. Интересно, что подарок размером и весом нередко превышает то, что я приобрел за свои кровные. И кто после этого посмеет утверждать, что знание языков не обогащает личность?

Следующей точкой маршрута обычно бывает магазинчик, стоящий на углу центральной пощади, где, чередуясь с сестрой и родителями, торгует Михалис. Несмотря на то что фрукты и овощи, представленные на витрине, и так первоклассные, мне, как постоянному покупателю, каждый раз с заговорщицким видом предлагают суперсвежую снедь из подсобки. Эта торговля «из-под полы» сильно отдает забытыми советскими временами и вызывает во мне прилив ностальгии.

Закупившись у Михалиса, я перехожу дорогу и заглядываю в булочную, расположенную в здании бывшего городского кинотеатра. Представьте, когда-то кинотеатров в крохотном Эпидавре с его полутора тысячами жителей было целых два. Со временем телевидение, а потом и интернет мало-помалу отвадили зрителей, что и привело к столь необычной конверсии.

Поскольку булочная новая, в нее ходят исключительно дачники да туристы. Местные же отовариваются в старой булочной, стоящей неподалеку. Интересно, что хотя ассортимент в новой булочной шире, а хлеб и выпечка даже вкуснее, никакая сила не заставит коренного эпидаврийца туда зайти. Почему? Возможно, в силу традиции, а возможно, из боязни обидеть хозяина старой булочной, верой и правдой прослужившей горожанам много лет. Как это мило и смешно одновременно.

Вообще, ритуал покупки свежего хлеба — это настоящий праздник. Никакие рассказы не заменят дегустации еще теплого деревенского хоръятико — хрустящего снаружи и невероятно мягкого внутри. А в новой булочной его еще и обсыпают кунжутом. На мой взгляд, нет ничего вкуснее ломтя теплого хлеба, только-только вынутого из печи и обмакнутого в свежеотжатое оливковое масло. М-м-м! Зимой, в сезон работы маслобоен, не встретишь лучшего лакомства не только в Греции, но и, думаю, в целом мире.

Кроме лавок, разумеется, существует еще и расположенный за пределами городка большущий гипермаркет, представляющий старейшую в Греции продуктовую сеть «Василбпулос». Чего тут только нет — от прошутто до саке. Начертанный над входом девиз недаром гласит: «И птичье молоко тоже».

Хозяин магазина большой любитель собак и кошек, поровну поделивших автостоянку. Когда идешь к входной двери или возвращаешься с покупками к машине, приходится быть предельно осторожным и совершать чудеса эквилибристики, дабы не наступить на безмятежно спящую живность.

Особой наглостью, ясное дело, отличаются кошки. Зная, что находятся в полной безопасности и под охраной хозяина, бдительно следящего за обстановкой, сидя в кафе подле входа, они временами откровенно зарываются.

Бывает, выходишь из магазина, а на капоте автомашины, неприлично развалившись, спит кошка. Ты думаешь, что звук заведенного мотора ее спугнет, ан нет. Делать нечего, приходится вступать в переговоры, взывать к совести, отвлекать угощением и прибегать к прочим хитростям. Короче говоря, целый процесс.

Но продолжу о закупках еды. Лучшее и самое дешевое место для этого, конечно базар. Там и только там в сезон можно купить шикарные помидоры по сорок евроцентов за кило. Базарные дни организованы таким образом, что позволяют увлеченному покупателю вроде меня последовательно перемещаться из города в город: в среду можно закупиться в Нафплионе, в пятницу — в Лигурьё, а в субботу появляется счастливая возможность выбрать между рынками Нафплиона и стоящего неподалеку Аргоса.

Почему базары не устраивают в другое время? Я думаю, потому что для этой цели традиционно используются только короткие дни. Но при чем здесь среда, недоуменно спросите вы? А вот при чем. Согласно греческому распорядку, рабочий день в среду, как, впрочем, и в понедельник, длится до обеда. И в самом деле гуманно: начал рабочую неделю, отпахал полдня — расслабься, продержался еще полтора дня — снова расслабон.

69. Африканский жук

Как-то ближе к вечеру, относя мусор в помойный бак, стоящий на дороге тридцатью метрами ниже, я столкнулся с Лефтерисом.

— Как поживают твои пальмы? — озабоченно спросил он.

— Прекрасно.

— Это хорошо. А вот мою пришлось срубить. Садовник сказал, что в ней завелись то ли мыши, то ли змеи, то ли еще какая-то гадость. Короче говоря, эти паразиты сожрали дерево изнутри. Так что держи ухо востро. Как услышишь, что внутри пальмы кто-то копошится, пиши пропало.

Встревоженный новостью, я обошел обе наши пальмы и о, ужас! — изнутри явственно доносилось чье-то чавканье. Кроме того, я заметил, что ствол в некоторых местах выглядел более рыхлым. А еще пальма начала источать такое зловоние, как будто внутри нее разлагался бог весть как попавший туда покойник.

Вызванный на подмогу Димитрис, услыхав мои слова про рассказ Лефтериса, сильно удивился:

— Говоришь, то ли мыши, то ли змеи? Быть того не может. А ну-ка проверим.

Он достал из багажника машины мотыгу и, размахнувшись, проделал глубокую дыру точно в том месте, откуда сыпалась труха и исходил неприятный гнилостный запах. Затем Димитрис отставил мотыгу в сторону и что есть силы по локоть запихнул свою руку в образовавшееся отверстие.

Я аж подпрыгнул. Это ж надо, у человека полностью отсутствует воображение. Мало ли какой ядовитый гад затаился внутри? С минуту пошарив в чреве пальмы, Димитрис, не вынимая руки, доложил:

— He-а, ни змей, ни мышей не нащупал. Хотя какая-то жизнь там действительно есть. Давай-ка посмотрим.

Вынув руку, он продемонстрировал мне добычу. Это была гигантская личинка белого цвета, размером с большой палец взрослого мужчины.

— Какие же размеры у того чудовища, которое из этого родится? — с содроганием спросил я.

— Не знаю. Но этих тварей там полно.

Бесстрашно поковырявшись в недрах пальмы еще, Димитрис достал крупного ярко-красного жука с черным узором. Как потом оказалось, он-то и стал причиной напасти. Самка Rhynchophorus cruentatus — так зовут паразита — настоящая мать-героиня, она откладывает в мягкую древесину двести-триста яиц, и привет: гибель пальмы всего лишь вопрос времени.

Что же делать? Я залез в интернет и нашел несколько вариантов лечения. Успех сильно зависел от стадии заболевания и степени заражения. Самым радикальным из предложенных способов борьбы был следующий. Зная, что у Rhynchophorus cruentatus есть природный враг, а именно паразитические черви нематоды, автор смело предлагал искусственным путем заразить пальму этими самыми паразитами, а уж они потом разберутся и с личинками, и со взрослыми насекомыми.

План сразу понравился мне своей эффективностью и коварством. Итак, я заражу подлых тварей глистами, и мало им не покажется! Когда первая эйфория начала спадать, возникли вопросы технического свойства. Где взять нематоды? Как заставить их залезть на пальму? Затем накатилась вторая волна сомнений: да я же сам заражусь быстрее, чем этот чертов жук! Вспомнив, с каким трудом мама в детстве выводила у меня остриц — самый распространенный род нематодов, — я окончательно понял, что это не вариант.

Все разрешилось само собой. Буквально в ту же ночь неожиданно подул сильный ветер, и могучие пальмовые ветви, до этого запросто сносившие жестокие зимние шторма, к утру плетьми повисли вдоль ствола. Моя пальма умерла, а вернее, была убита.

Одержимый жаждой мести, я послал Димитриса за мотопилой. Мы принялись пилить пальму, но та, однако, не поддавалась. Мотопила скоро вышла из строя, и в ход пошли мотыги. С трудом добравшись до середины ствола и зажав носы от нестерпимой вони, мы обнаружили сотни личинок. Безжалостно истребив убийц моего дерева, окропленный их кровью я отправился в душ. Никакого облегчения месть не принесла. На том месте, где ласково шелестела ветвями моя пальма, теперь зияла унылая пустота.

Я попытался спасти оставшуюся пальму — вылил на нее десять литров яда, рекомендованного мне нашим деревенским агрономом, но все напрасно. Подлый жук, окопавшийся внутри, ни на секунду не перестал чавкать. А немногим погодя и эта пальма, покорившись своей печальной участи, опустила вниз некогда тянувшиеся к солнцу ветки и в одночасье превратилась в мумию. Ничего не оставалось, как спилить и ее тоже.

Оказалось, что «красная зараза» поразила не только нас, но и прекрасные пальмовые аллеи в Нафплионе. Поговаривали, что жука в здешние края занесли вместе с саженцами, прибывшими из Северной Африки. Может быть, это очередные происки джихадистов?

Осенью, после долгих споров о том, какое дерево надо посадить в том углу, где раньше стояла первая из почивших в бозе пальм, мы решили, что это будет апельсин, и не просто апельсин, а тот, что плодоносит летом. Зимних апельсинов у нас уже и так с избытком. За саженцем поехали в Нафплион, однако нужного сорта не оказалось, и мы заказали его доставку. На мой вопрос, как с ней связаться, хозяйка магазина вручила мне визитку. Увидев на карточке мужское имя, я удивился. Заметив мою реакцию, хозяйка объяснила, что это фамилия мужа. Сама же она представляться почему-то не стала.

Буквально через пару дней зазвонил телефон.

— Здравствуйте, это Аспаси́я.

— Какая Аспаси́я? Извините, а откуда вы звоните?

— От растений, — без тени юмора уточнила собеседница.

— А, так вы хозяйка цветочного магазина?

— Ну, я и говорю. Пришло ваше апельсиновое дерево. Забирать будете?

— Непременно.

— Вот и славно. А вам случаем хороший садовник не нужен?

— Хороший? А как же. Нужен позарез, — обалдев от счастья, ответил я.

— Отлично, я пришлю его вместе с деревом.

Хотя садовник, рекомендованный «Аспасией от растений» поначалу произвел неоднозначное впечатление, я все-таки нанял его. Признаюсь, что сделал это по двум причинам: во-первых, из-за имени Вангелис, поскольку я обожаю музыку одноименного композитора, а во-вторых, за подкупающую честность. Одним из первых вопросов, который я ему задал, был следующий:

— Как ты смотришь на то, чтобы вместо второй погибшей пальмы посадить персиковое дерево в северном углу сада?

По большому счету решение я к тому моменту уже принял и лишь боялся, не помешают ли моим планам невероятно живучие корни пальмы.

Реакция «хорошего садовника» меня сильно озадачила. Услыхав вопрос, он достал из кармана телефон и, набрав номер, спросил у кого-то:

— В Эпидавре растут персики? — Заметив мою отвисшую челюсть, он широко улыбнулся и добавил: — Если не знаешь, лучше подстраховаться, чтобы не наломать дров.

— А еще подскажи, пожалуйста, когда персик плодоносит? — спросил я.

Вангелис с каменным лицом снова набрал таинственный номер и проконсультировался у неведомого знатока:

— Слышь, а в каком месяце собирают урожай персиков?

Такое прямодушие меня совершенно обезоружило, тем более что оно приятно контрастировало с апломбом других садовников и агрономов, по большей части лишь делавших вид, что понимают толк в своем деле.

Вы будете смеяться, но в итоге мы убедились, что по счастливой случайности заполучили неплохого работника, который в корне отличается от абсолютного большинства своих товарищей тем, что честно признает свое невежество и искренне хочет чему-то научиться.

Рвение — большая редкость в южных широтах. Оно и понятно: людям тут и так многое дано — восхитительная природа, плодородная земля, солнце круглый год, ласковое море и все такое прочее. Напрягаться по большому счету совсем не обязательно. Но если кто-то вопреки разлитой в воздухе неге все же к чему-то стремится, то почет ему и уважуха.

VIII. Год шестой: Мечты сбываются?

70. Теория заговора

Встреча Нового года в Эпидавре была как всегда приятной, но с привкусом грусти. Закрылась таверна «Петрино». А ведь ровно год назад мы вместе с Афанасием, Натасей и всей их семьей весело встречали там бой московских курантов, вселяющих надежду на будущую удачу. Какая жалость!

Причем виной тому стал вовсе не кризис, а банальный имущественный спор дольщиков. Оказалось, что апельсиновым садом, составлявшим две трети площади таверны, Афанасий с Натасей владели не в одиночку, а на пару с компаньоном, который по неизвестным причинам пожелал расторгнуть деловые отношения.

Как ни печально, но я никогда больше не смогу отужинать в прекрасном саду, где, скинув обувь и елозя босыми ступнями по прохладной от росы траве, напрочь забываешь не только о летней жаре, но и обо всем на свете. И никогда уже я не сорву со стены старую, раздолбанную гитару Афанасия, чтобы распугать посетителей «Девушкой из Нагасаки». Все эти счастливые моменты, увы, уже в прошлом. Как обидно, когда на твоих глазах рушится кусочек рая!

Еще в день приезда, не успели мы открыть калитку, как на звук наших голосов прибежала Наоми. Стати у нее, правда, уже не те, да и на некогда безупречно-черной шерсти откуда-то появились уродливые подпалины. Впрочем, утеряв былую красоту, Наоми вовсе не утратила нашего расположения — корма мы закупили столько, что ей хватит на полжизни. Хотя кто возьмется предсказать, сколько продлится жизнь бездомного животного?

Кстати, мне уже давно пора признаться, что общение с эпидаврскими кошками сделало меня сторонником теории всемирного кошачьего заговора. Если вы еще не в курсе, сейчас расскажу.

Все мы знаем, что паразиты используют другие организмы в качестве источника питания и среды обитания. Если паразит живет внутри другого организма, ему не нужно искать пищу, защищаться от врагов и вообще взаимодействовать с окружающей средой — обо всем этом позаботится хозяин, не догадывающийся о том, что сдает себя кому-то в аренду.

Многие паразиты бывают настолько изобретательны, что, воздействуя на мозг хозяев, начинают управлять их поведением. В качестве примера такого программирования могут служить муравьи. Попавший в их организм паразит под названием ланцетовидная двуустка вынуждает насекомых вести себя на первый взгляд очень странно: вместо того чтобы по окончании трудового дня вечером, как положено, вернуться в муравейник, зараженные муравьи забираются на верхушки стеблей растений и ждут, пока их вместе с травой проглотит овца, поскольку ее желудок идеальное место для выведения будущего потомства двуустки. Хитро, правда?

Нечто похожее происходит и с токсоплазмой. Этот одноклеточный, но при этом хитрющий паразит подавляет у грызунов центр страха и заставляет зараженных им мышей и крыс самим искать встречи с кошками. То есть крысы специально дают кошкам себя съесть, поскольку именно кошка служит токсоплазме окончательным домом.

И вот тут-то напрашивается мысль: а что, если тяга кошек к людям — это не более чем программа, заложенная в их мозг той же токсоплазмой? Уж не паразит ли манипулирует кошками, заставляя их искать встреч с человеком? Не от того ли токсоплазмозом заражена половина всех жителей земли? И эти рекордные показатели достигнуты исключительно благодаря кошкам.

Но давайте копнем глубже: а не способен ли паразит манипулировать и людьми тоже? Может, именно благодаря ему нас так и тянет потискать урчащую кошечку? Что ж, вполне возможно. С одной стороны, обидно, конечно, когда тобой манипулируют, это факт. С другой стороны, я где-то вычитал, что люди, у которых есть кошки, более счастливы в любви, чем, например, собачники или те, кто вовсе не общается с животными. Вот и подумаешь, стоит ли строить преграды собственному счастью.

А еще я слышал, что среди любителей кошек людей с ученой степенью почти на двадцать процентов больше. Не то чтобы я всерьез подумывал о диссертации, но, знаете, приятно ощущать себя без пяти минут доктором наук или хотя бы кандидатом. Кроме того, ученые утверждают, что кошатники в среднем живут на десять лет дольше, а это, согласитесь, серьезная мотивация.

Только не подумайте, что я какой-то шизик, помешанный на кошках. Вовсе нет. Я и женщин гладить люблю — взять хотя бы Кузю. Тут главное — не терять бдительность и, несмотря на ее мурлыкание, всегда помнить, что перед тобою дикий зверь.

71. Сила традиций и турник с подвохом

Согреваясь горячим чаем после прогулок у моря на свежем январском ветру, мы распробовали всю прелесть бергамота, того самого, что англичане в сушеном виде подмешивают в Earl grey. Только вот его вкус в этом чае практически не ощущается. Зато если положить в чашку дольку свежего фрукта вместо лимона, то даже посредственный чай обретает неповторимый букет.

Плоды бергамота цветом и формой очень напоминают помесь апельсина с лимоном. Мы запасаемся ими у того же придорожного торговца по имени Йоргос, у которого обычно покупаем цитрусовые после того, как иссякнет наш собственный урожай.

Удивившись объему закупок, Йоргос поинтересовался:

— Зачем вам столько бергамотов? Варите варенье?

— Нет, — ответил я.

— А что вы с ними делаете? — насторожился торговец.

У Йоргоса отвисла челюсть:

— Ага. Кладем в чай.

— Серьезно?

— Ну да. Получается очень вкусно. Попробуйте, вам понравится.

Йоргос недоверчиво покачал головой и с опаской посмотрел на нас, как на двух психов. Самое смешное, что наши соседи-англичане тоже были поражены, узнав о том, как мы распоряжаемся свежим бергамотом, и признались, что употребляют этот фрукт исключительно в виде джема. Надо же, и эти люди изобрели Earl grey?!

В свое время, занимаясь модернизацией санузлов, мы с самого начала хотели повесить в ванных комнатах электрические полотенцесушители. Помнится, эта идея у нашего поставщика сантехники Панделиса вызвала приступ хохота — его вообще легко рассмешить:

— Электросушилка? Гы-гы-гы! На кой черт она вам? Вы же не в Сибири. А у нас тут и без этого все мгновенно сохнет.

— И зимой тоже? — засомневавшись, спросил я.

— В любое время года, это же Греция, — ответил киприот, все еще борясь со смехом.

Даже Згурос — человек куда более передовой в смысле технологий по сравнению с Панделисом, и тот, услыхав про нашу идею, с недоверием принялся чесать в голове:

— Хм, если по отдельности, то все слова более или менее понятны: «полотенце», «сушитель» и «электрический». Но вот представить все это вместе никак не могу. А вы точно уверены, что такая штука существует?

— Абсолютно.

— Нов санузлах уже есть радиаторы отопления. Зачем вам что-то еще?

— Отопление ведь не будешь гонять целыми сутками — разоришься, — возразил я.

С последним аргументом Кудряшка спорить не стал — цена дизельного топлива в Греции самая высокая в Европе. А поскольку газа тут нет, дома традиционно обогревают дорогостоящей соляркой. Поэтому батареи в лучшем случае включают только на ночь или и того меньше — на пару часов перед сном. Но даже при такой жесткой экономии средняя семья за отопительный сезон тратит несколько тысяч евро. А тем временем электрическая сушилка для полотенец потребляет столько же энергии, сколько лампа накаливания мощностью шестьдесят ватт, что совсем немного. Тем не менее в Греции не сыщешь подобное устройство.

Пожив в нашем доме зимой, мы убедились в том, что из-за высокой влажности полотенца сутки напролет остаются мокрыми, поэтому в этот раз приперли электрический полотенцесушитель из Москвы. Купили такой, чтобы точнехонько влез в чемодан.

Как только я повесил прибор в ванной, пришел Кудряшка, а за ним и соседи — посмотреть на диковинку.

— Классная штука! — искренне восхитился полотенцесушителем сантехник. Остальные тоже принялись на разные голоса громко расхваливать чудо техники, но никто из них не попросил привезти такой же. В итоге сухие полотенца зимой во всем Эпидавре можно найти только в нашем доме и более нигде. Приверженность традиции — страшная сила.

Хлопоты по хозяйству на этот раз были исключительно приятными — предстояло оборудовать мой мини-спортзал. Наибольшие трудности вызвал монтаж турника. Я заказал профессиональную модель, которой оснащаются большие тренажерные залы. Конструкция, снабженная шестью различными хватами и выполненная из цельных стальных балок, весила почти сорок кило, и устанавливать ее одному было крайне неудобно. Тем не менее я попытался обойтись без посторонней помощи.

Тщательно рассчитав точки на стене, так, чтобы не повредить проложенные внутри провода, я приступил к сверлению. Уже через пару секунд из-под сверла вырвался сноп пламени и свет в доме погас. Ничего не оставалось, как позвонить Аргирису. Тот тут же приехал в сопровождении своего помощника Димитриса — крепко сбитого, почти двухметрового парня, в свободное от работы время крушащего соперников на соревнованиях по кикбоксингу. По аналогии с Маленьким Джоном из баллад о Робин Гуде, здоровяка зовут уменьшительным именем Ми́цос.

Увидав следы копоти на стене, в том месте, где я пытался ее просверлить, Аргирис покачал головой:

— Ну зачем ты взялся за это сам? Наверняка повредил центральный провод. Просверли ты дырку хотя бы сантиметров на десять ниже, ничего такого бы не случилось. Я же собственноручно клал тут провода, хоть спросил бы.

— Извини, не хотел тебя тревожить, — оправдывался я.

Починив проводку, электрик собственноручно взялся за перфоратор.

Заметив, что, презрев тщательно выверенную мною разметку, Аргирис ориентируется исключительно на показания спиртового уровня, а не на реальные установочные отверстия, просверленные в основании турника, я попытался предупредить его о превратностях такого метода, но безуспешно. Одарив меня фирменной жерарфилиповской улыбкой, Аргирис снисходительно бросил:

— Смотри и учись.

Не успело сверло с грохотом углубиться в бетон на сантиметр-два, как из дырки полыхнуло пламя и свет снова погас.

Я дипломатично воздержался от комментариев, а электрик, по обыкновению устранив неисправность с быстротою молнии, как ни в чем не бывало вновь приступил к сверлению. На этот раз сверло вошло в стену без приключений. После того как были сделаны восемь дырок, мы приступили к установке турника. Сразу стало ясно, что он висит криво.

— Ничего страшного, это мы мигом, — с той же фирменной улыбкой успокоил меня Аргирис и мгновенно просверлил в моей стене еще восемь дыр. Затем мы снова водрузили турник на стену.

Оглядев результаты совместного труда и стряхнув с себя бетонную пыль, мы с азартом кинулись соревноваться в подтягивании. Порядком вспотев и полностью насладившись всеми шестью хватами, я бросил взгляд на часы. Оказалось, что на все про все на установку турника и попеременную ликвидацию ее последствий у нас ушло два с половиной часа.

— Ребята, сколько я вам должен?

— Ты с ума сошел? — с возмущением воскликнул Аргирис. — Вот если бы ты попросил меня установить новую розетку, повесить люстру или хотя бы поменять лампочку, тогда я оставил бы тебя без штанов, даже не сомневайся. А турник — это совсем другое дело. Спорт — это святое.

— Даже не вздумай!

— Послушай, на дворе кризис, у тебя мало заказов, позволь мне заплатить, — умоляюще просил я, размахивая портмоне.

— Иди на фиг! — с обезоруживающей улыбкой отрезал электрик и знаком дал понять не слезавшему с турника Мицосу, что День физкультурника подошел к концу.

Наш электрик и в самом деле заядлый фанат спорта и очень расстраивается оттого, что его сын — натура мечтательная и романтичная — не унаследовал эту любовь. Как-то встречается нам Аргирис и жалуется:

— Представляете, намедни предлагаю Никосу пойти погонять мяч. «Не хочу», — говорит. «Ну хорошо, тогда давай на великах прокатимся, кто быстрей». А он мне: «Не, не пойду». «Что так?» — спрашиваю. А он отвечает: «Не видишь, книжку читаю». Представляете? Вот шалопай!

С тех пор не расстающегося с книгами очкарика Никоса мы с подачи Аргириса между собой нежно зовем «наш оболтус».

72. Тяжелый случай

Ранним утром приехал смотритель Димитрис и принялся чистить бассейн. Парень он неотесаный, но честный.

— Я тут заходил к тебе домой, пока ты был в отъезде, и нашел пиво в холодильнике, — с обезоруживающей улыбкой сообщил он. — Ну я его и выпил. Это ничего?

— Ничего, — зачем-то ответил я, хотя по уму надо было бы поставить Димитрису на вид, чтобы в следующий раз не шастал в мой холодильник.

Вообще-то еще Генри Миллер предупреждал о том, что «грек не окружает себя стеной: он и дает от души, и берет не чинясь». Насчет «берет ни чинясь» полностью согласен. И хотя Димитрис не совсем грек, местные обычаи он вполне усвоил.

Как бы там ни было, а осадок от того происшествия остался. Эта история меня почему-то задела. Конечно, мне не жалко пары банок пива, просто я не люблю, когда нарушаются границы моего личного пространства. В общем, я посопел-посопел и не долго думая под благовидным предлогом забрал у Димитриса ключ от дома, еще толком не решив, кому же его передать.

На следующий день после этих событий к нам зашел Ги. Пока мы болтали и пили кофе со свежим курабье, я вспомнил про запасной ключ и поспешил пристроить его в новые руки.

— Дружище, мы хотели бы оставить тебе ключ от нашего дома. Ты не против?

Услыхав про ключ, Ги мгновенно переменился в лице и как-то съежился.

— Ключ? От вашего дома? Но зачем он мне?

— На всякий случай.

Ги съежился еще больше, отставил в сторону чашку с кофе и отложил недоеденный кусок курабье.

— Но что такого может случиться?

— В том-то и дело, что ничего.

— Вот именно. Зачем же мне тогда ключ?

— А вдруг, уезжая, мы забудем выключить бойлер? Или отопление? Или еще что? В этом случае я всегда смогу позвонить и попросить тебя забежать к нам, чтобы ликвидировать последствия.

Ги упер руки в бедра и напряженно выпрямился на стуле.

— Ликвидировать последствия?

Было невооруженным глазом видно, что он не задумался, а именно напрягся. Так напружинивается кошка во время дефекации, когда все ее мышцы — от хвоста до кончиков ушей — дружно сокращаются, очевидно, помогая проталкивать непослушные шлаки поближе к выходу из организма.

С минуту молча просидев в позе опорожняющейся кошки, Ги вдруг обмяк, потом неловко засуетился и, сославшись на неотложные дела, с несвойственной ему поспешностью отправился к себе в сад.

За всю следующую неделю Ги ни разу не зашел к нам. Ни разу! Он продолжал играть с Кузей в теннис, но всеми правдами и неправдами избегал нашего дома, ссылаясь на дела одно срочнее другого. Стало понятно, что владение ключом, пускай даже и не влекущее за собой никаких обязанностей, уже само по себе в глазах Ги представлялось серьезнейшим обременением, омрачающим все его существование.

Вот так эмпирическим путем мы выяснили, что наш сосед страдает тяжелой формой гипенгиофобии — патологической боязни ответственности. В итоге мы решили, что не будем оставлять ключ Ги, раз это его так удручает, но из вредности не стали сразу объявлять ему об этом, а сделали это только тогда, когда мучения соседа вместо приступов смеха стали вызывать у нас острую жалость.

Слава богу, этот трагикомический инцидент не омрачил нашей дружбы и никоим образом не преуменьшил симпатий к этому дожившему до седин вундеркинду, наотрез отказавшемуся взрослеть.

За отпускную неделю произошло еще одно событие, чуть было не лишившее нас монополии на эпидаврский рай. Дело в том, что вместе с нами приехал наш друг — энергичный белозубый красавчик Алексей.

Куда мудрее разложив силы на жизненной дистанции, он, будучи моложе нас, тем не менее уже успел стать довольно обеспеченным человеком. Эпидавр настолько вскружил Леше голову, что уже на следующее утро он неожиданно объявил:

— Я хочу купить здесь дом.

Затяжной кризис в Греции и не думал идти на убыль, что, конечно, сказалось на стоимости недвижимости, так что с финансовой точки зрения момент был идеальным.

Мы тут же позвонили хозяйке дома, который в свое время хотели купить сами, но не смогли из-за непомерной цены. Как мы и предполагали, цена с тех пор сильно припала. Оказалось, аж вдвое.

Вид, открывавшийся из окон, до того потряс Лешу, что он тут же сел обсуждать с хозяйкой детали сделки. Единственным минусом, усмотренным Лешей, была дорога, ведущая к участку. Она была грунтовой и нуждалась в покрытии. Хозяйка побожилась, что закончит дорогу одновременно с отделкой дома.

Будучи искушенным в коммерции, наш друг для начала еще чуть-чуть сбросил цену, а затем договорился о порядке оплаты. Дабы подстраховаться, он предложил разбить деньги на две части: дай бог памяти, восемьдесят процентов сразу, а оставшаяся сумма должна была поступить на счет продавца после того, как обещанная дорога будет закончена. Стороны ударили по рукам и договорились о дате сделки, после чего мы сопроводили друзей в Нафплион к Хелиотису. Заплатив юристу аванс за предварительные хлопоты, Леша с семьей вернулся в Москву.

Ну а дальше все случилось в точности как с тем домом, что первоначально хотели приобрести мы, или с уже упомянутом мною холмом на Крите, который тщетно пытался выкупить Генрих Шлиман. Месяц спустя владелица недвижимости по старой греческой традиции — вновь начать торговаться после закрытия торгов — сообщила Леше о том, что дезавуирует их договоренность насчет дороги, а заодно поднимает цену дома до первоначальной.

Мы было подумали, что объявился альтернативный покупатель, но ошиблись. Хозяйка подняла цену просто так, в расчете на удачу. В итоге Леша, встревоженный непредсказуемостью продавца, счел за благо отказаться от сделки, а дом этот до сих пор стоит пустой и простоит так еще очень и очень долго.

Но вот что интересно: получив известие о том, что наш друг отказывается от покупки, мы почему-то вздохнули с облегчением и втайне даже обрадовались этому. Таким образом, Эпидавр в каком-то смысле по-прежнему остался нашим, если, разумеется, не брать в расчет пристроившегося на отшибе «негодяя Филимонова». Но того извиняет обособленность и необыкновенно красивый дом, давно ставший неотъемлемой частью берегового ландшафта.

73. Неоконченная дуэль

Когда я в разгар лета снова приехал в Эпидавр, то неожиданно для себя понял, что впервые за многие годы никаких дел по ремонту у меня нет.

Неужто закончили? Неужели я наконец могу насладиться ленивой дачной жизнью, походя собирая урожай да обрезая отцветшие розы?

Очень скоро, однако, выяснилось, что даже на этом, казалось бы, благостном пути встречаются свои тернии. Так вышло, что в те дни подоспел инжир.

Осмотрев дерево, я с удивлением убедился в полном отсутствии плодов, несмотря на то что сезон был в разгаре. Уцелела одна-единственная фига, наполовину объеденная птицами. Расстроенный, я принялся вслух сетовать на невезение Димитрису, оказавшемуся рядом.

— Надо же! В прошлом году как раз в это время все дерево было усыпано плодами. И какими плодами! Ты помнишь?

— Да, да, — с готовностью кивал Димитрис в такт моим причитаниям.

— А теперь ничего. Ни одной инжиринки. Как обидно-то!

— И не говори.

— Больше чем уверен, это подлые птицы сожрали мой урожай.

— Да, да… — в этом месте Димитрис вдруг перестал мне поддакивать. — Постой-ка! Что ты такое говоришь? Какие еще птицы? Это же я все съел. Думал, ты не приедешь, не пропадать же урожаю. Кстати, у тебя были тааааакие фиги!

Обычно я с удовольствием выслушиваю дифирамбы моим садоводческим успехам, но не в этот раз. Хмуро покосившись на смотрителя, я поплелся в дом. А вообще сам виноват. Какого черта я заранее не предупредил Димитриса о том, что собираюсь приехать? Он практичный деревенский парень и совершенно справедливо рассудил, что добро не должно пропасть. Ладно, в следующий раз буду осмотрительнее.

Грандиозное известие! Моя третья книга под названием «Каникула» в магазине «Москва» в рейтинге российских детективов заняла второе место! Хм, и подумать страшно, какая судьба ждет следующий роман.

Вскоре пришла еще одна приятная новость: солидная кинокомпания пожелала приобрести права на экранизацию всего моего детективного цикла. А жизнь-то налаживается!

Глядишь, если так пойдет и дальше, когда-нибудь я и впрямь смогу позволить себе жить в Эпидавре не в отпускном режиме, а сколько захочу. Детективы ведь можно пописывать где угодно, в том числе лежа с ноутбуком у моря. Ужель абсолютное счастье возможно?

Буквально вчера я решил отвлечься и для разнообразия навести порядок на гостевом этаже. Подметая, я обратил внимание на кучку странного вида крошек под дверью, ведущей в одну из спален. Это что еще такое?

Осмотр показал, что крошки представляют собой мелкую древесную стружку. Откуда она здесь? Пытаясь тщательнее изучить дверь, я оперся на нее рукой и… мои пальцы свободно прошли насквозь! Вместе с кучей трухи на пол высыпались сотни мерзких червяков, продолжающих лениво жевать древесину.

Ёпрст! Но мы же только-только закончили!

С легким сердцем сообщаю, что, сделав над собой усилие, я сбросил камень с души и простил Ангелику с Илиасом. Я простил им и неподключенный септик, и одноразовые окна, и злостное нарушение всех мыслимых строительных нормативов, от чего все дома нашего кондоминиума оказались почти полностью незаконными, и то, что легализация впоследствии стала для нас весьма обременительной статьей расходов.

Однако если взглянуть на все это с другой стороны, то дом ведь в конце концов построили пускай и криво, но в одном из красивейших мест, какие мне довелось видеть. А кроме того, после пяти с лишним лет беспрерывного ремонта наша недвижимость превратилась в почти идеальное жилище, ни дать ни взять дом мечты. И хотя эта мечта далась нам нелегко, мы ни о чем не жалеем.

Ангелика как-то призналась, что мои соседи Род и Сью так обиделись, что не разговаривают с ней и даже отворачиваются при встрече. Еще бы! Кому понравится, когда его облапошивают, да еще на такую сумму? Уж я-то понимаю разъяренных англичан как никто. Однако по трезвому размышлению я понимаю и то, что родовая земля с видом на море для Ангелики с Илиасом была единственным шансом раздобыть деньги на строительство гостиницы, которая сейчас позволяет им держаться на плаву и содержать детей, ни один из которых, видя как мать до смерти упахивается на работе, не горит желанием поучаствовать в семейном бизнесе.

В общем, приходится признать, что у Ангелики с мужем были весьма веские причины выжать из своей земли все до капли, и я им не судья. По правде говоря, я не раз спрашивал себя, как бы поступил, окажись на их месте. И внутренний голос так и не удостоил меня однозначным ответом.

Пришло время подвести итоги без малого шестилетних усилий. Несмотря на бесчисленные трудности, нам все-таки удалось привести и дом, и сад в божеский вид. Даже бесконечные протечки, несколько лет державшие нас в постоянном страхе, и те чудесным образом прекратились. И хотя приходится признать, что война с пчелами с треском проиграна, муравьев с пауками мы вроде бы одолели.

А еще мы с Кузей, словно две оливы, пустили корни в благодатную средиземноморскую землю, обросли новыми знакомствами и потихоньку встроились в другую реальность, параллельную московской.

Отныне мы, как и мечталось вначале, одновременно проживаем две совершенно разные и такие несхожие между собою жизни: одну — в головокружительном водовороте бессердечного мегаполиса, другую — в благостной тиши греческой глубинки. Остановимся ли мы когда-нибудь на какой-то одной из них? Не думаю. Ведь от полноты счастья никто еще не отказывался, по крайней мере по своей воле.

Что касается незаконченной дуэли с Томми-Джерри, то мы оба по-прежнему начеку, хотя и не форсируем события. Понимаем, что рано или поздно нам суждено сойтись в решающем поединке. Кто выйдет победителем? Не знаю, время покажет. Мой противник дьявольски коварен, силен и непредсказуем. Но в конце концов я тоже все еще в неплохой спортивной форме. Да и продолжительность жизни кота, по идее, короче моей. А уж с дряхлым стариком я как-нибудь справлюсь. Верно же?

74. На прощание

Помнится, этот длинный, сбивчивый рассказ начался со слов соседа голландца о том, что облюбованный нами уголок Пелопоннеса лишь на первый взгляд кажется раем, однако на самом деле это лишь иллюзия, красивый сон.

Но знаете что? Если это и в самом деле иллюзия, то она абсолютно неотличима от реальности. Не зря же Шопенгауэр — между прочим, мой тезка — говорил, что сон и явь — страницы одной книги: читая ее, мы живем, перелистывая — грезим.

Всякий раз, возвращаясь в наш эпидаврский дом и постепенно забывая о бесчисленных перипетиях большого греческого ремонта, я первым делом выхожу на балкон, где, по-хозяйски пересчитав разбросанные по заливу острова, на манер моей английской соседки Джуди Роузен тайком от Кузи щиплю себя за разные мягкие места, которых с возрастом на моем некогда железном теле становится все больше. К моему удивлению, как бы сильно и долго я себя ни щипал, этот сон не проходит. Ни-ко-гда!

В такие моменты я начинаю понимать неоднократно процитированного мною Генри Миллера, утверждавшего, что смысл слова «покой» стал ему понятен лишь здесь, в Эпидавре, где он «в застывшей тишине услышал, как бьется сердце мира».

Временами я, не поверите, и сам чувствую этот исполинский ритм. И порой, устроившись в таверне «Мурайо» или в «Посейдоне» с видом на изумительную бухту, которая, кажется, еще помнит корабли ахейцев, что некогда отправлялись отсюда на штурм Трои, и предусмотрительно раздвинув границы сознания очередной порцией ледяного мосхофилеро, я совершено явственно ощущаю, как наши с миром сердца, заходясь от благоговейного восторга, бешено колотятся в унисон.

Москва-Эпидавр,

Примечания

Белая горячка (лат.).

Ни дня без строчки (лат.).

Сантехник — ущерб дому (англ.).

Наше море (лат.) — древнее название Средиземного моря.

Смотритель (англ.), дословно означает «заботящийся».

В современном греческом языке сохранился звательный падеж, утраченный в русском, как, например, отче или старче.

Милости просим (англ.).

За здоровье! (гр.)

Матерь Божья! (гр.)

Шахматы (англ.).

Глаз работает? (гр.)

Сладкое ничегонеделание (ит.).

blue flag — Международная награда, вручаемая пляжам, которые отвечают самым высоким стандартам чистоты и безопасности купания.

Искалеченный (дословно однорукий) при Лепанто (исп.).

Гости как рыба — на третий день тухнут (англ.).