«Книга»

Пятеро дружинников в доспехах из чёрного магического кристалла, окружили меня. Моё тело наполняла энергия, и я был готов дать отпор. Задача не из простых. Эти латы сложно сломать. Даже мне. Они выдерживали, как стихийные техники, так и мою силу. Но всё же разрушить их можно. Да, не с первого удара, да, для этого требовалось попотеть, но шансы имелись. Вопрос лишь в том, сколько я продержусь…

На меня смотрели глухие чёрные маски с прорезями для глаз. Я не видел лиц, прячущихся за ними, но знал: противники настроены серьёзно. Жалеть не станут – это уж точно.

Первым ринулся в атаку здоровый десятник Гаврила. Его латы выглядели массивнее и тяжелее, чем у остальных, но двигался он не менее резво. Магический доспех не отягощал его владельца и почти не сковывал движения.

Я увернулся от устремлённого мне в голову кулака, поставил блок, потом ещё один. Блокировал удар ноги и, нырнув от очередного хука, сам провёл ему удар ногой в корпус. Десятник отлетел на несколько шагов, покатился кубарем по траве. Однако доспех его не пострадал.

Едва десятник упал, остальные четверо набросились на меня. Прямым с ноги я отшвырнул одного, потом с разворота – другого. Оставшиеся же принялись меня немилосердно колотить. Я уворачивался и отбивал удары, но несколько всё же пропустил. Почти не почувствовал их, однако энергия была на исходе, и я всеми силами пытался продлить действие силы, концентрируясь на ней.

Улучив момент, когда один из противников открылся, я снёс апперкотом, но тут на меня ураганом налетел десятник, что уже оклемался от падения. Уклонившись от его удара, я двинул ему коленом в грудь. Кираса разлетелась на чёрные блестящие осколки, и десятник опять оказался на земле в нескольких метрах от меня, но теперь с повреждённой бронёй, которая вмиг исчезла.

Силы покинули меня. Конец сражению. Чувствовал, что сейчас рухну в беспамятстве.

Я поднял руку:

– Стоп! Всё. Больше не могу.

Дружинники замерли. Броня их исчезла, и теперь передо мной стояли четверо молодых парней, одетых в облегающие серые кители, служившие формой для боевых тренировок. На мне был такой же. Десятник поднялся с земли. Он держался за рёбра. Похоже, мой удар всё же оказал некое заброневое воздействие, но очень слабое. На левой руке десятника, как и у остальных, поблёскивал браслет, но теперь он был бесполезен: доспех разрушен, и браслет требовалось отправить на перезарядку нашему артефактору.

Гаврила до сих пор с трудом мирился, что отрок, коим я теперь являлся, может отправить его, да и многих других тренированных дружинников в нокдаун без особых усилий. У нас с самого начала отношения не заладились, с тех пор, как он вместе с Андреем и Катрин приехали в Арзамас, чтобы доставить меня на аудиенцию к Птахиным. Даже несмотря на то, что я убил витязя четвёртой ступени, в его глазах я были всего лишь сопляком, изгнанным из рода за свою никчёмность, на которого ни с того, ни с сего свалилась великая сила. Его самолюбие успокаивало только то, что теперь я был обязан обращаться к нему «господин десятник» и подчиняться приказам, как и остальные отроки.

Впрочем, несмотря на свою внутреннюю силу, которую я активно тренировал последние полторы недели, на подобных тренировках, я сам частенько получал по самое не балуйся. Дружинники хорошо дрались: они были обучены не только боксу, но и каким-то восточным боевым искусствам, включающим удары ногами, захваты и броски. Так что даже с одним дружинником справиться без использования энергии оказывалось порой очень непросто, а против пятерых даже мои уникальные способности не помогали.

Я поймал на себе суровый серый взгляд нашего наставника – Бориса Вениаминовича. Он стоял в стороне, наблюдая за схваткой с недовольным выражением на своём морщинистом бородатом лице. Это был пожилой воин, витязь седьмой ступени – один из немногих в роду Птахиных, достигший таких вершин во владении чарами. Поговаривали, что в одном из сражений он потерял ногу, которую теперь заменял механический протез. Но даже если это правда, железная конечность ничем не выдавала себя. Сейчас же он служил старшим наставником и тренером для боярской дружины. Правда, мало кому выпадала честь обучаться лично у Бориса Вениаминовича. Он тренировал только воинов рода, достигших четвёртой ступени. И меня. Я не знал, чем заслужил такое счастье: мне, разумеется, никто ничего не объяснял. Но так распорядился Арсентий Филиппович.

– Плохо, Михаил, – сердито произнёс Борис Вениаминович. – Результат хуже, чем в последние два дня. Ты расслабился. Ты плохо концентрируешься. Продолжаем. Концентрируй энергию. Сосредоточься, не думай ни о чём другом.

– Надо отдохнуть, – возразил я, пытаясь справиться с безжалостной слабостью, срубавшей с ног. – Ещё немного, и меня отсюда уносить придётся.

– Опять пререкаться?! – повысил голос наставник, и я понял, что ляпнул лишнего. Разговоры и особенно возражения старшим здесь не приветствовались. Это стало мне ясно с первых же дней. Иерархия тут была жесточайшая, и если ты ученик, отрок – ты червь ничтожный, тварь дрожащая и вообще пискнуть не смеешь в присутствии старших. А единственное твоё право – беспрекословно выполнять любые приказы и требования тех, кто выше тебя рангом. Казалось бы, ничего нового, проходили всё, но у меня постоянно вырывалось что-нибудь эдакое, как сейчас, и Бориса Вениаминовича от такой наглости буквально перекашивало. Играла роль и предвзятое ко мне отношение: пока что я был здесь чужаком.

– Тебя следует в услужение отправить годика на три, – сердился Борис Вениаминович. – Чтоб спесь сбить, да уму разуму научить!

– Прошу прощения, Борис Вениаминович, – произнёс я с лёгким поклоном, решив проявить уважение и не накалять обстановку. – Я буду стараться лучше.

– Болтай поменьше. Восстанавливайся и продолжай бой. Иначе отдам приказ тебя измутузить как есть. Надо тебя когда-нибудь проучить хорошенько.

На лицах окружавших меня дружинников застыло довольное выражение. Парни не проронили ни слова, и даже улыбнуться себе не позволили, но чувствовалось, что разнос, устроенный мне наставником, пришёлся им по душе.

И что мне оставалось? Срочно требовалось отойти от нахлынувшей слабости и усилием мысли заново вызвать энергию. И сделать это надо в самое кратчайшее время, что было очень и очень непросто.

Про три года в услужении Борис Вениаминович упомянул неспроста. Таков был традиционный путь отрока.

Как оказалось, отрок здесь являлся обычным слугой, но только давшим клятву роду. Он стоял на ступень выше наёмного слуги и на две – выше крепостных. Данное звание не предполагало возрастные рамки: в отроках многие ходили до старости лет.

А вот юноши и девушки, которых собирались принять в дружину, должны были два или три года отслужить в оруженосцах (точнее, в качестве личной прислуги) у члена дружины, и только после этого поступить на обучение ратному делу. Я же волей Арсентия Филипповича благополучно избежал стадии служения и сразу начал учиться военному ремеслу, да ещё и по особой программе. Не много ли чести парню со стороны? Мои наставники, в том числе Борис Вениаминович, считали, что много.

Одним словом, меня готовили к вступлению в дружину по ускоренной программе. Почему так, никто не объяснял, но не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: Арсентий Филиппович хотел использовать мою силу в своих целях. В каких? Да понятное дело. Тут и разборки с Барятинскими, и близящийся военный конфликт со Священной Римской Империей. В общем, Птахиным нужны бойцы, а я показал, на что способен, когда прикончил своего дядю.

И теперь каждый день в изнурительных тренировках мне приходилось снова и снова подтверждать свои таланты.

Минуты две ушло на то, чтобы справиться с немощью, ещё минуту – чтобы сконцентрироваться на энергии, что сидела в моей груди тяжёлым, но уже привычным, комом.

– Готов, – произнёс я, и сражение продолжилось. Теперь против меня выступили только четверо дружинников. Десятник, лишённый магических лат, наблюдал со стороны. Остальные же снова облачились в кристаллические доспехи, и снова глухие чёрные маски безжалостно таращились на меня узкими прорезями, не предвещая мне ничего хорошего.

Набросились с четырёх сторон. Я, как мог, блокировал удары рук и ног атакующих меня противников, но то и дело пропускал то в голову, то в корпус. Сколь ни была хороша моя реакция, когда бьют одновременно четыре пары рук и ног, уследить за всеми трудновато.

Пропустив несколько ударов, я понял, что энергия снова иссякает. Блокировав очередной хук, я отправил подвернувшегося под руку дружинника кубарем в траву, а потом и другого. Удар локтем с разворота – и третий валяется на земле в нескольких метрах позади меня. Оставался четвёртый, но я понял, что на этого хватит меня.

– Стоп! – снова крикнул я, и в следующий момент силы меня оставили. На этот раз энергия действовала меньше времени.

Дружинник остановился. Голова моя кружилась, и я еле держался на ногах. А потом – стошнило. Этим, как правило, такие эксперименты и заканчивались, но Борис Вениаминович всё равно заставлял меня снова и снова практиковать вызов энергии с минимальным временным отрывом.

– Можете идти, – приказал Борис Вениаминович дружинникам, и те откланялись и, потирая ушибленные бока, удалились, а наставник, заложив руки за спину, подошёл ко мне. – Учись сосредотачиваться на своей энергии. Твоя сила – ничто, если ты не умеешь ей управлять, а управлять ей можно только разумом.

– Прошу прощения, Борис Вениаминович, – произнёс я учтиво, – возможно, я бы лучше понял, что делать, если б мне были доступны хоть какие-нибудь знания, касающиеся моей силы.

– Твоя единственная задача – слушаться наставника, – на меня устремился строгий взор маленьких серых глаз. – Послушание – вот что тебе нужно, а не знания. Будь моя воля, я бы тебя и на шаг к дружине не допустил, пока уму разуму не научишься. Тебя, верно, не научили в семье, что старших должно слушаться? Или ты считаешь себя умнее всех? – Борис Вениаминович некоторое время испепелял меня взглядом, а потом начал ходить взад-вперёд, заложив руки за спину, но говорил он теперь гораздо спокойнее. – Энергетическая техника по своей сути ничем не отличается от стихийной. Всё её отличие лишь в том, что ты управляешь потаённой внутренней силой своего тела, а не явлениями окружающего мира. Но методы управления те же самые. Ты должен уметь сосредотачиваться на своей силе в любых обстоятельствах и удерживать её как можно дольше. Ты не должен думать об усталости, не должен думать о врагах или об опасности – вообще ни о чём другом. Вот какого самообладания следует достичь! Погрузись в свою силу, обрети с ней единство. Сейчас она существует отдельно от твоего разума. Чтобы обрести единство, нужна дисциплина. Порядок в собственной голове. Без этого ты не достигнешь ничего, какими бы силами тебя не наделил Создатель. У тебя есть потенциал, а вот старания мало я вижу. Всё больше – гордыню. Трудись, Михаил. Иначе, для чего тебя призвал род?

– Я сделаю всё возможное, – ответил я. – Но откуда у меня эта сила? Почему я так отличаюсь от остальных? Есть другие такие же, как я?

Я давно собирался навести справки, но пока возможности не представлялось. Мне нужен был доступ к информации, но меня держали в неведении. А сейчас показалось, что момент выдался подходящим, чтобы задать вопросы. Это был первый случай за все полторы недели, когда Борис Вениаминович хоть что-то соизволил мне объяснить.

– Вопросы, одни вопросы, – вздохнул наставник и проворчал себе под нос. – И за что мне под старость лет такое… – а потом пронзил меня взглядом, от которого хотелось провалиться сквозь землю. – Какое это имеет отношение к тренировкам? А? Вот и не забивай голову лишними вещами. Что нужно знать, то узнаешь. В общем, всё, на сегодня достаточно. Иди в крепость, помойся, переоденься и через час чтоб был на крыльце дома. У главы рода к тебе разговор имеется. Свободен.

Пока я шёл в крепость, до которой от поляны, где я тренировался, было около версты, в голове вертелся вопрос: что же понадобилось главе рода? После того разговора, когда меня привезли из Арзамаса, возможности побеседовать с Арсентием Филипповичем больше не представлялось. В особняке я тоже с тех пор не бывал. Вся моя жизнь теперь проходила в крепости и на тренировочных площадках. А сейчас глава рода снова захотел со мной побеседовать. Но зачем? Справиться об успехах? Или имелось более важное дело?

Вся военная сила бояр Птахиных базировалась в крепости, что находилась в паре вёрст от особняка на берегу Оки. Крепость бастионного типа, построенная лет двести назад, одной стороной была обращена к реке, а с остальных – окружёна рвом с водой. Внутри находилась ещё одна крепость, более старая, века четырнадцатого или пятнадцатого, но от неё сохранились лишь несколько стен и башен. Тут же располагались жилища дружинников, хозяйственные и административные постройки, оружейная, церковь, гаражи – настоящий военный городок. А под фортификациями имелись бункер и тайный ход, соединяющий оборонительное сооружение с особняком.

В старину особняки строились в крепостях, в последние же лет двести появилась мода выносить жилища господ далеко за пределы оборонительных сооружений, чтобы военные постройки не маячили в поле зрения. Особняки теперь окружались не стенами, а парками, садами и фонтанами, но крепости так и не исчезли, поскольку войны между родами по-прежнему случались часто. В последнее время всё больше распространения получали подземные коммуникации и бункеры. Туда, как правило, загонялась бронетехника, там же устраивались склады боеприпасов. По крайней мере, у Птахиных было именно так.

Члены младшей дружины имели квартиры внутри крепости. Но чаще всего крепость не являлась их постоянным местом обитания. Если присутствие дружинников не требовалось в поместье, те жили в собственных квартирах в городе. Старшие дружинники (которыми становились только носители родовой фамилии) обычно держали дома на территории имения или неподалёку в своих владениях, дарованных им за службу.

Отроки, причастные тем или иным образом к военной службе, тоже проживали в крепости. Но в отличие от дружинников, они пользовались меньшей свободой, и жизнь их была регламентирована гораздо строже. Особенно это касалось тех, кто готовился к принятию в дружину (я их для себя сразу обозвал «курсантами»). Эти сидели в крепости безвылазно, занимаясь дни напролёт всевозможными тренировками или изучением военного дела, обычаев и истории рода.

Вот и я сейчас являлся таким же «курсантом». Жили мы в казарме, расположенной в одной из крепостных стен, по четверо в комнате. Всего отроков, готовящихся стать дружинниками, насчитывалось почти сорок человек. Большинство – мои ровесники, но были и парни постарше. Девчонки тоже имелись в наших рядах – целых три. Они проживали отдельно, но занимались вместе со всеми. Если молодого человека или девушку желали принять в дружину, его начинали учить лет с шестнадцати-семнадцати, и продолжалась учёба два-три года. Впрочем, чёткие временные рамки отсутствовали: всё отдавалось на усмотрение старших. Посчитают, что готов и что роду требуется новый дружинник – примут. А нет – так до седых волос просидишь в отроках.

Когда я пришёл в казарму, тут никого не было, кроме прислуги: ребята ещё не вернулись с тренировки. Я редко посещал совместные мероприятия. Увидев мои навыки рукопашного боя и результаты стрельбы, Борис Вениаминович освободил меня почти от всех общих занятий (за исключением теоретических, по военному делу и истории рода) и устроили мне особую программу. Теперь я проводил большую часть дня на отдалённых площадках, предназначенных для магических упражнений, и время от времени участвовал в учебных боях, подобных сегодняшнему.

Приняв душ и надев вместо тренировочного костюма повседневный – простенький серый сюртук и брюки – какой полагалось носить отрокам и который мне сшили по приезде сюда, я отправился в особняк на разговор с главой рода.

Когда я пришёл к особняку, Борис Вениаминович уже ждал меня на крыльце.

Он провёл меня через парадный вход. Это было странно: насколько я знал, простолюдинам полагалось входить только через чёрный.

В большом кабинете за лакированным дубовым столом восседал Арсентий Филиппович собственной персоной. У стены, под огромным портретом какого-то родственника, развалился в кресле высокий мужчина. Закрученные вверх усы лоснились на его строгом надменном лице. «Вылитый гусар», – подумал я при первом же взгляде на этого молодца.

Я поклонился, поздоровался.

– Привёл, – коротко сказал Борис Вениаминович. – Мне остаться?

– Да, останьтесь. Присаживайтесь. Ты тоже садись, Михаил, – Арсентий Филиппович жестом указал на стул.

Наставник мой устроился в кресле подле «гусара». Я буквально кожей ощущал цепкий взгляд трёх пар устремлённых на меня глаз, и от этого чувствовал себя неуютно.

– Я слежу за твоими тренировками, – проговорил Аресентий Филиппович после некоторой паузы, – и впечатлён успехами. Всего неделя, а ты уже далеко продвинулся в своём мастерстве.

– Стараюсь, – сказал я.

– Это достойно похвал, – согласился глава рода. – Надеюсь, ты понимаешь, почему род призвал тебя на службу? Сейчас, в эти трудные времена, как никогда ранее, нам нужны способные, талантливые люди, – Арсентий Филиппович сделал паузу, побарабанил пальцами по столу. – Знаю, о чём ты думаешь. Издавна в умах культивировалось множество предрассудков, будто простолюдин не должен обладать силой, и будто чары, отличные от закреплённых обычаями – есть зло и должны быть искоренены. Даже мой батюшка, можешь себе представить, был подвержен этим устаревшим взглядам. Я же считаю по-другому. Если человеку дана сила, она дана ему не для того, чтобы подавить её в зародыше или скрывать до конца дней. Она дана нам, чтобы мы применяли её на благо чего-то большего и великого. Зачем зарывать талант, так ведь? – Арсентий Филиппович растянул рот в фальшивой улыбке. – Старики порой слишком консервативны и многое упускают. Барятинские не оценили твои способности, и каков итог? Но здесь, в этом доме, ты нашёл друзей, Михаил, и мы позаботимся о том, чтобы твой потенциал не пропал даром. Разумеется, если ты отплатишь нам верной службой.

– Благодарю за доверие, – произнёс я. – Сделаю всё, что в моих силах.

– Ты славный малый. Признаться, прежде я был о тебе иного мнения. Ты повзрослел за это время, а кто из нас в молодости не совершал ошибок? Кто старое помянет, как говорится… Полагаю, ты уже догадался, что я собираюсь принять тебя в дружину? Но прежде хочу попросить тебя кое о чём.

«Попросить? – усмехнулся я про себя. – Интересно, о чём же может «просить» боярин отрока? Вслух же я произнёс очередную учтивую фразу:

– Чем могу послужить семье?

Арсентий Филиппович перешёл на торжественный тон:

– Ты будешь участвовать в битве родов плечом к плечу с нашими лучшими воинами.

– Почту за честь, – сказал я и вопросительно посмотрел на главу рода. Вопросы задавать не полагалось, но мне же должны объяснить, что к чему?

– Тебе выпала особая честь, которой ни один простолюдин не удостаивался, – грубо и отрывисто добавил «гусар».

– Вкратце обрисую ситуацию, – сказал Арсентий Филиппович. – Вижу, ты не в курсе последних событий. Барятинские обвинили нас в подлом убийстве члена семьи. Представляешь? Эти-то убийцы и обвиняют нас! Верх наглости! Разумеется, мы настаиваем на том, что Василий Барятинский повержен в честном бою, и что они сами должны ответить за совершенное ими злодеяние, факт которого они упорно отрицают. К сожалению, конфликт этот приобрёл такие масштабы, что вызвал интерес государя нашего, и он потребовал решить наш спор согласно давнему обычаю – в битве. Чтобы Господь рассудил, на чьей стороне правда. Я подумал, что ты, как непосредственный участник конфликта, будешь рад проучить убийц твоих родителей и выйти на поле брани против нашего общего врага.

– Это противоречит обычаю, – добавил «гусар», – но мы согласны сделать исключение. Так что будешь драться в наших рядах. В броне тебя никто не узнает.

– Это… большая честь, – снова произнёс я, обдумывая сказанное. – Конечно, я жажду мести. Но мои силы ничтожны по сравнению с чарами, которыми владеют воины рода.

– Не прибедняйся, – сказал Арсентий Филиппович. – Я знаю, на что ты способен. Ты в поединке убил витязя четвёртой ступени. Это что-то да значит. Будешь сражаться на левом крыле – там обычно дерутся самые слабые бойцы третьей-четвёртой ступени. Естественно, мы не отправим тебя с пустыми руками. Борис Вениаминович обучит тебя владению некоторыми артефактами: броня, оружие – всё это будет. Битва назначена на начало сентября, у тебя есть почти три недели, чтобы совершенствоваться в своих навыках.

– Счастлив служить роду, – произнёс я с лёгким поклоном. – Сделаю всё, что требуется.

– Иного ответа я и не ожидал, – улыбнулся Арсентий Филиппович. – Значит, решено: ты выйдешь на битву. Но есть у меня к тебе ещё вопрос. Во время вашей стычки с Барятинским одну из моих дружинниц ранили. Десятник Гаврила утверждает, что рана была очень серьёзная, и шансов выжить дружинница почти не имела. Но та медсестра, которая находилась в доме во время перестрелки, к утру излечила её. Ты знаешь эту девушку? Как у неё это получилось?

Вот этого-то я и боялся. Я надеялся, что про Таню давно забыли, но оказалось, нет. Вспомнили. А мне теперь надо её отмазывать:

– Я её знаю. Она была медсестрой в арзамасской больнице. Она очень талантлива, и я не удивлён, что она помогла Катрин. Вероятнее всего, ранение оказалось не столь опасно, как утверждает десятник. Он не сведущ в медицине, и вряд ли мог поставить точный диагноз. Если бы рана действительно была серьёзная, Катрин не выжила бы.

– Видишь ли, дело в том, что мой врач, который лечил Катрин, в медицине разбирается хорошо, и он согласен с десятником: рана была не совместима с жизнью, но несмотря на это, зажила очень быстро, что невозможно, если не допустить, что к ней приложил руку врачеватель. Не знаешь, как такое могло получиться?

– Мне это неведомо, – покачал я головой. – Девушка та – очень хорошая медсестра, но не более.

«Отмаза» не прокатила. Тут были свои спецы, которые слишком хорошо понимали, что к чему.

– Что ж, жаль. В любом случае, придётся пригласить ту медсестру на разговор.

– Позвольте попросить вас, Арсентий Филиппович, – произнёс я.

– Только одну вещь. Позвольте мне поехать за ней. Если я объясню ей, что к чему, вести не столь сильно напугают её.

– Напугают? – усмехнулся боярин. – Её приглашает великий род. Это – честь!

– Это так, и всё же я прошу позволения лично сообщить ей вести.

– Вы близко знакомы?

– Мы – хорошие друзья.

Арснентий Филиппович подумал немного.

– И ты точно ничего не знаешь о её способностях?

– К сожалению, об них мне ничего неизвестно.

– Что ж, позволяю. Ты должен уверить её, что бояться нечего. Если у неё действительно имеются способности, им нельзя пропадать в безвестности. В моём доме им найдётся применение.

– Я передам. Но не могут ли эти способности относиться к тёмным чарам? – осторожно спросил я.

– О, нет! Конечно же нет! Тёмные чары – совсем другое. Воскрешать мертвецов из могил и духов вызывать – это тёмные чары. Дар же, служащий помощи ближним, не может быть порождением Диавола, хоть многие, к сожалению, до сих пор этого не понимают. Завтра утром поедете вместе с Андреем. Ты с ним уже знаком. К обеду жду обратно, – затем глава рода обратился к моему наставнику. – Борис Вениаминович, освободи парня от всех занятий. Эти недели он должен посвятить развитию своего искусства и обучению работе с артефактами.

Когда Борис Вениаминович и Михаил ушли, Арсентий Филиппович снова остался наедине со своим братом, Дмитрием Филипповичем, который служил воеводой при покойном отце их, Филиппе Андреевиче, а теперь – при старшем брате.

По обычаю воеводой назначался один из сыновей главы рода, но сыновья Арсентия Филипповича не могли принять на себя такие обязанности: один ещё не достиг совершеннолетия, а другому лишь недавно исполнилось семнадцать, он учился в столице и не мог участвовать в делах рода. Так что до поры до времени должность воеводы оставалась за Дмитрием.

– Скажу честно, Сеня, – произнёс Дмитрий, как только дверь кабинета захлопнулась. – Рискованное  предприятие затеял. Ты знаешь, что думаю я и другие старшие члены рода по поводу парня: его надо отправить в услужение, а ты хочешь его за месяц в дружинники возвести. Где такое видано? Этот молодой человек ненадёжен. И нет, я не считаю, что его понесёт обратно к своим, но он заносчив, безответственен, и никогда ни о чём не думал в жизни, кроме как о гулянках, да о бабах. И ты полагаешь, что за два месяца он изменился?

– Вот и посмотрим, – пожал плечами Арсентий Филиппович. – Пока он показывает себя с лучшей стороны.

– Пусть так, но участвовать простолюдину в битве – это слишком.

– Я придерживаюсь иного мнения. В парне течёт кровь знатных людей, и хоть он изгнанный, он, как и все мы, имеет право участвовать в битве. И самое главное, у него есть сила! Понимаешь? Он убил Барятинского! А мы в таком положении, когда каждый человек на счету. Нас слишком мало. И почему бы в данных обстоятельствах не пойти на... скажем так, небольшую хитрость?

– Ты вольнодумец, Сеня, – укоризненно произнёс Дмитрий. – Вольнодумие не доведёт до добра. Сколько раз тебе повторял, чтобы выбросил из головы эту чушь, которой нахватался в своих европах? У государя и церкви однозначная позиция: любая сила у простолюдина – есть порождение Диавола. Если узнают, что ты покровительствуешь подобному бесчинству, жди беды. На нас, по меньшей мере, будут косо смотреть. Да и откуда ты знаешь, что из парня получится в будущем? Он уже сейчас раскидывает одной левой дружинников в латах. Эти игры до добра не доведут.

– А ты в плену устаревших догматов, братец. В Европе передовые умы уже говорят о том, что сила у простолюдинов – не всегда есть зло, что её можно использовать. А мы всё никак не справимся с закостенелостью и невежеством. Я держу ситуацию под контролем. Пойми же, это прямая выгода! Михаил окажет нам большую помощь, а если и его девка, медсестра эта, обладает навыками врачевания, ты представляешь, сколько сэкономим? Врачеватели совсем зажрались в последнее время. Знаешь, сколько я плачу им? Цены, что они заламывают, просто не лезут ни в какие ворота. Скажу тебе так: долой предрассудки. Поменьше оглядывайся на заветы старины и побольше смотри вперёд.

– С огнём играешь, – Дмитрий поджал губы. – Будь по-твоему. Ты же у нас – глава рода. Но если из-за твоих экспериментов мы окажемся в опале, я сам избавлюсь от проблемы.

– Дима, не забывайся!

– Слушай, Сеня. Ты не маленький, должен понимать, что опасно, а что нет. Я забочусь о репутации семьи. Для меня это превыше всего. Сейчас нам остаётся только молиться, чтобы твои нововведения не имели тяжёлых последствий для всех нас. А за мальчишкой я пригляжу. Если что пойдёт не так, ему тут не бывать.

Просьба, а точнее, приказ Арсентия Филипповича стал для меня полнейшей неожиданностью. Я мало что слышал про битвы родов. Насколько я понимал, это была разновидность судебного поединка – древний варварский способ решения споров между враждующими сторонами. Так же было ясно, что участвовать в битве разрешалось только членам рода. Но то ли Птахины находились в тяжёлом положении и испытывали нехватку персонала, то ли имелась ещё какая менее явная причина – так или иначе, они решили слегка нарушить правила, и заставить меня – простолюдина, который даже младшим дружинником не являлся – сражаться на их стороне.

Не скажу, что меня обрадовало это поручение. Цели мои были просты: развивать способности и устроиться в жизни. На службе у Птахиных открывались неплохие перспективы по обоим направлениям. Но вот помереть в неравной схватке в планы мои не входило. Однако избежать участия я теперь никак не мог, а значит, предстояло использовать эти две недели по максимуму, чтобы подготовиться и по возможности овладеть нужными навыками.

К этому добавлялось беспокойство за Таню. Что ждёт её в поместье? Если боярин не соврал, если он действительно хочет найти применение её способностям, это откроет для девушки путь к лучшей жизни. По крайней мере, лучшей, чем в Арзамасе. И всё же тревожно было на душе от осознания того, что род дотянул до неё свои скользкие пальцы, и теперь Таня находится у Птахиных на крючке. Хотелось, конечно, надеяться на лучшее, но кто знает, как всё сложится?

В крепость я поспел как раз к ужину.

Как всегда, «курсанты» собрались за длинным столом в трапезной – просторном помещении в отдельном доме. Во главе стола восседал один из наставников, что курировал нашу группу – мужчина лет сорока с механическим протезом вместо левой руки. Звали его Матвей Александрович, он был членом младшей дружины, жил в крепости со своей семьёй и уже лет пять, с тех пор, как получил увечье, тренировал подрастающее поколение.

На улице было тихо, ветер шелестел в кронах берёз, которые уже проредились первыми жёлтыми листьями, предвещая скорое наступление осени. Редкие выстрелы доносились со стороны стрельбища в дальнем конце крепости.

Матвей Александрович, как полагается, произнёс молитву перед едой, и мы принялись трапезничать. Ели молча, только стук ложек наполнял помещение. Пара крепостных служек суетились вокруг стола, принося и относя тарелки. Болтовня за трапезой не приветствовалась.

Рядом со мной сидел Сашка – круглолицый крепкий парень, на год моложе меня. Он, как и большинство «курсантов», являлся сыном одного из младших дружинников. Мы с ним жили в одной комнате и практически с первого дня нашли общий язык. Сашка – один из немногих, кто относился ко мне без предупреждений. Он был прост, как валенок, и крайне болтлив.

– Чего такой хмурый? – шепнул он, толкнув меня в бок.

– Ерунда, – так же шёпотом ответил я. – День не задался.

– Сильно муштруют?

– Есть немного.

– Здорово! Тебя, наверное, в дружину скоро примут.

– Посмотрим, – я налёг на щи, давая понять, что болтать желания не имею. Мне, и правда, было не до разговоров. Да и отругать могли.

После ужина у отроков имелось часа полтора свободного времени перед отбоем. Чаще всего я проводил их за чтением книг из местной библиотеки – пополнял запас знаний об этом мире, чем удивлял всех трёх соседей по комнате. Обычно парни либо играли в карты и кости (как правило, на деньги), либо занимались какими-нибудь бытовыми делами. Имелось у ребят и ещё одно развлечение: бегать к флигелю у озера, где жили несколько девушек-служанок. Некоторые даже ночью туда хаживали. Конечно, такое не приветствовалось, но, как я понял, наставники на подобные «шалости» смотрели сквозь пальцы. Чем бы дитя не тешилось, что называется.

С другими двумя соседями по комнате, да и прочими "курсантами" у меня сложились не столь тёплые отношения. Все знали, что я – из Барятинских, и что я – изгнанный. Вот только принадлежность к боярскому роду не добавляло мне веса в их глазах, скорее наоборот, я ощущал злорадство по отношению к себе и презрение.

Особенно не задались отношения с Фомой – здоровым малым, что был на год старше меня. Его со дня на день собирались принять в дружину. Он с большим презрением относился ко мне, и я опасался, что конфликт может перерасти в открытое противостояние. А враждовать с местными я не хотел.

Моя кровать находилась на нижнем ярусе этажерки. В единственное окно, выходящее во двор крепости, проникал тусклый вечерний свет. В полумраке горела электрическая лампа под потолком (в боярских домах с электрификацией был полный порядок). На столике рядом со мной лежала стопка книг – все по истории и военному делу. Но сейчас было не до чтения: я думал о предстоящей битве и завтрашнем дне, сулящем встречу с Таней. Но Сашка даже не собирался оставлять меня в покое.

– Так тебя скоро в дружину примут? – спросил он, забравшись на верхний ярус.

– С чего ты взял? – удивился я.

– А с чего тебя отдельно тренируют? Ты, конечно, хорошие результаты на стрельбах показал, но я ещё не видел, чтоб кого-то отдельно тренировали.

Мои индивидуальные тренировки для ребят были загадкой, ведь никто здесь не знал о способностях, коими я владел, а я не торопился раскрывать свою тайну.

– А чего это ему чести столько? – буркнул Фома. – Меня третий год обучают, и только в этом году в дружину примут. А этот что? Явился сюда неделю назад – и на тебе. Сразу в дружину. Какого хрена?

– Так ты видел, как Мишка стреляет? И в рукопашную уделывает любого, – встал на мою сторону Саша. – Впрочем, я тоже удивлён. Так расскажешь, что у тебя за тренировки? Чего всё секретничаешь? – опять обратился он ко мне.

– Ничего особенного. Тренировки, как тренировки, – ответил я. – И не знаю я, как скоро меня примут. Придумали вы всё.

– Ну да, ну да, – ухмыльнулся Сашка. – Конечно! Примут. А меня вот нескоро ещё возьмут. Через год, а может – два. Жаль.

– Чего жалеешь-то? – спросил я. – Какая разница? Годом раньше, годом позже. Не торопись. Время и так слишком быстро летит.

– Ну как же?! Так ведь скоро война будет с Фридрихом! А пока меня примут, она и закончится.

– Тебе-то зачем туда? – поинтересовался я.

– Как зачем? Каждый же мечтает сражаться вместе с воинами рода. Тут – такая возможность, а я в отроках сижу.

– Всё равно регулярная армия воевать будет, – со знанием дела проговорил Фома. – Боярам от войны проку мало. Наберёт царь мужичья из крестьян, да рабочих, и погонит. А бояре не станут впрягаться.

– Много ты понимаешь, – возразил Саша. – Если царь-батюшка прикажет, все роды пойдут воевать. А что мужик на поле боя делать будет? Соображаешь хоть?

– Уж соображаю поболее твоего, – парировал Фома.

Мне, как человеку, прошедшему горячую точку, были непонятны эти юношеские порывы, я уже миновал стадию, когда война казалась чем-то романтичным, и хорошо понимал, что ничего там прекрасного и благородного нет: только грязь, смерть и тяжёлый изнурительный труд денно и нощно. Но парни мало того, что не видели настоящих боевых действий, так ещё и воспитывались весьма специфическим образом. Им с детства внушали, что чем грандиознее война, на которой они погибнут за честь своего рода, тем круче. А смерть  в бою – это сразу в рай без пропуска, где они будут служить великим предкам.

– Война войной, – вдруг сказал третий сосед по комнате, чернявый паренёк Богдан – а мы вообще-то в западный флигель собирались. Забыли что ли?

– Действительно, – согласился Сашка. – Э, Миха, погнали с нами девок помацаем. Нечего тут валяться, как покойник в могиле.

– Нет, – покачал я головой, – не пойду. У меня девушка есть.

– И кто она? Ты не рассказывал.

– А ты не спрашивал. Так, простолюдинка. Она не отсюда.

– Как хочешь, – махнул рукой Сашка, спрыгивая с верхнего яруса. – Ну и сиди тут один. А мы пошли.

Рано утром за мной заехал Андрей на старом тёмно-зелёном фаэтоне, на котором меня доставили сюда из Арзамаса. Погода стояла прохладная. Последние недели уходящего лета выдались не самыми тёплыми: было пасмурно, временами накрапывал дождь. Вот и сейчас он зарядил, стоило нам покинуть поместье.

Андрей, одетый в недорогой сюртук и кепку, совсем не походил на боярского дружинника. Мы не хотели привлекать к себе лишнего внимания.

– Как Катька поживает? – спросил я, решив, что дружинник может иметь какую-то информацию. – Оправилась от ранения? Не вижу её в крепости.

– С Катрин всё хорошо, – сказал Андрей. – Она выздоровела и сейчас дома на отдыхе.

– Хорошо, что так. Вот же ж засада! С этими тренировками даже нет времени зайти проведать. А когда она выйдет на службу, не в курсе?

После сражения с Капитаном и моим дядей я даже не знал, что сталось с Катрин. То, что её поставят на ноги, я не сомневался. Когда мы уезжали, жизнь девушки была вне опасности, но всё равно неизвестность не давала покоя. Несмотря на страсть, которой я воспылал к Татьяне, с Катрин мы тоже успели сдружиться за время, пока были вместе, и я немного скучал по этой черноволосой красотке, которая постоянно пыталась вести себя со мной, как старшая сестра с нерадивым братцем.

– Подробностей не знаю, – ответил Андрей.

Некоторое время мы ехали молча.

– Слышал, у вас прежде отношения были до твоего изгнания. Так вот, отроку не положено находиться в любовных отношениях с представителями дружины, – вдруг сообщил мне Андрей ни с того ни с сего.

– А тебя каким боком касается моя личная жизнь? – поинтересовался я, слегка обескураженный такой постановкой вопроса.

– Твоя, как ты выразился, личная жизнь касается рода. Как тебя соизволили принять на службу, так запросто и выкинуть могут. Твои подвиги в бою не имеют никакого значения. Пренебрежение обычаями неприемлемо. Знай своё место.

– Обычаи… – хмыкнул я. – Я и без ваших обычаев неплохо справлялся. Так что не пугай ежа голой жопой.

– У тебя нет ни капли благодарности.

Я промолчал. Меня раздражали бесцеремонность и надменность младшего дружинника. Он-то кто такой, чтоб мне подобные вещи высказывать? На место бы поставить, но я знал, что пререкания до добра не доведут. Он дружинник, а я отрок. Если дело дойдёт до драки, для меня это хорошо не кончится. И вопрос не в том, что мне с ним не справиться. В этом-то как раз я проблемы не видел. Проблема была в другом: если дружинник убьёт или покалечит отрока, ему полагался штраф, а вот если отрок дружинника – тут уж смертная казнь без разговоров.

Оставалось ждать, когда меня самого примут в дружину, чтоб с остальными (по крайней мере, младшими) говорить на равных. И рассчитывал, что примут меня после битвы родов, если, конечно, жив останусь.

И всё же не совсем ясно было, почему Андрей завёл разговор на эту тему. Формально-то он, конечно, прав, вот только на практике кто вообще задумывался о таких вещах? Насколько я знал, дружинники заводили любовниц и среди простолюдинок, и среди отроковиц, хотя в последнем случае всё было чуть сложнее. Ведь человек, давший клятву верности, принадлежал душой и телом своему роду, и бояре могли запросто вмешаться в личную жизнь подданных. Но если нежелательные отношения не представляли угрозы роду и чрезмерно не афишировались, то чаще всего, на них закрывали глаза. И какое дело моему спутнику до моих отношений с Катрин, я понять не мог.

– Когда приедем, – сказал я, – давай не как тот раз? По-человечески чтоб. Я поговорю с Таней, объясню ситуацию. Хорошо? А то чуть ли не под дулом пистолетов меня тогда притащили. Я-то ладно, а тут – девушка, всё-таки, поделикатнее надо.

– Мы к обеду должны вернуться, – произнёс Андрей, не отрывая взгляда от дороги. – Некогда рассусоливать.

– Не беспокойся. Мы за сколько доедем? Час сорок? И обратно – столько же. В запасе около двух часов. Всё успеем, и даже раньше вернёмся.

– Ладно, разрешаю. Делай, как считаешь нужным. Но если что пойдёт не так, хватаем девчонку – и едем обратно без лишних разговоров. Уяснил?

Первым делом мы направились к Лаврентию Сергеевичу, где последний раз видели Таню. Тот, как обычно, работал в кузнице. Увидев меня, старый кузнец растянул рот в улыбке, пожал мне руку и хлопнул по плечу.

– Вот так гости! – воскликнул он. – Знатные люди к нам пожаловали!

– Да какие знатные? – улыбнулся я в ответ. – Пока знатностью даже не пахнет. Так, в слугах, считайте, хожу.

– Ну ничего, всё у тебя впереди. Так коли зашёл, давай к столу. Чаю жена сделает с баранками. Ты надолго к нам?

– На часик-другой буквально. Дело кое-какое надо уладить – и обратно.

– Ну дело делом, а на чай зайти не откажи.

– Не откажу, Лаврентий Сергеевич. Спросить только хочу: не знаете, Таня где сейчас? У меня, главным образом, к ней дело.

– И какое же? Неужто, свататься приехал? – подмигнул мне кузнец. – Да дома Таня. У меня теперь живёт и работает. Её навыки врачебные мне сейчас очень пригождаются.

Мы пошли к дому. Андрей сидел в машине. Я ему махнул рукой, приглашая в избу.

– Придётся мне её у вас забрать, – сказал я. – Её Птахины требуют к себе. Скорее всего, службу предложат.

Лаврентий Сергеевич недовольно крякнул:

– Ну дела! Печально, конечно, но если уж род требует…

Навстречу вышла Таня. Увидев меня, она потупила взгляд.

Я предложил ей прогуляться во дворе, пока жена Лаврентия Сергеевича суетилась на кухне, накрывая на стол. Дождь прекратился, но земля ещё не просохла от влаги. Мы прошлись по тропинке через сад. Я спросил, как поживает, Таня только плечами пожала:

– Помаленьку. Вот, работаю теперь у Лаврентия Сергеевича. Работы, не как в больнице, но тоже много, – вздохнула она. – За последнюю неделю три огнестрела. А ты как?

– Я сейчас в отроках хожу, у Птахиных, у родственничков своих. По этой-то причине я и приехал. Тебя боярин требует, – огорошил я девушку.

– Но… зачем? – она уставилась на меня. – Это из-за…

– Да, это из-за способностей. Но ты не переживай. Арсентий Филиппович лояльно относится к подобным вещам. Он знает о моих талантах, и, кажется, о твоих тоже догадался. Тоже хочет на службу пристроить. Ты не подумай, я всё отрицал до последнего, а он от врачей и дружинников узнал, так что отмазать не вышло. Прости.

– Что ж, пусть так. Но я не хочу служить боярам.

– Зато возможности, перспективы… Так или иначе, отказаться нельзя.

– Понимаю. И всё равно боюсь.

– Придумаем что-нибудь, не переживай. Я рядом буду. А теперь пошли к столу, попьём чай и – в Нижний. Нам к обеду велено вернуться.

Андрею, кажется, было не по душе чаепитие. Он почти не притронулся к стоявшим на столе угощениям, постоянно доставал из кармана часы и бросал на меня взгляды с немым напоминанием, чтобы я не засиживался.

Я же не сильно обращал внимания на его жесты. Пока пили чай с баранками и вареньем, расспросил Лаврентия Сергеевича, как дела идут. Оказалось, неплохо. Кузнец собирался открывать литейный цех, уже купил землю и в ближайшее время планировал начать строительство.

– Будем производство расширять, – подытожил он. – Хватит ерундой заниматься, пора и за серьёзные дела браться. У меня в планах заводик небольшой обустроить. Котельный. Котлы производить думаю. Кстати, спасибо тебе, Миша, что Николая ко мне отправил. Толковый литейщик оказался, работящий. Как цех запустим, его и поставлю управляющим. Тут ведь дело какое: главное, правильные кадры приманить. С завода вон много кого гонят. Есть, конечно, бестолочь, а есть работящие мужики, кого за участие сходках и стачках попёрли. Ну я их – к себе, понятное дело. О себе-то расскажи, как устроился?

– Пока нечего рассказывать, – ответил я. Не хотелось мне при Андрее о своём житье-бытье распространяться. – Помаленьку, потихоньку ползёт жизнь своим чередом. Глядишь, куда и выползет.

– Ну ты там смотри: Таньку не обижай. Она мне как дочь уже стала. Эх, жаль, конечно, что увозишь… Но что делать? Воля рода, туды его в корень.

Андрей недовольным взглядом стрельнул в старого кузнеца, но ничего не сказал. Лаврентий Сергеевич совсем не следил за словами в присутствии дружинника.

Таня ушла собираться, а когда вернулась, на ней было то же нарядное голубое платьице, что и в первое наше свидание. На плечах – накидка, в руках – небольшой саквояжик.

– Посидели, пора и в путь, – сказал я, глядя на то, как Андрей нервничает из-за затягивающейся беседы. – Спасибо хозяевам за гостеприимство. Может, свидимся ещё когда-нибудь, когда времени выдастся побольше.

Вышли из дома. Андрей и Таня отправились к машине, а мы с Лаврентием Сергеевичем задержались у ворот. Имелись у меня к нему и другие вопросы, которые в кругу семьи обсуждать не следовало.

Кузнец первым завёл разговор.

– Подумал я тут о твоей доле, – сказал он негромко, убедившись, что нас никто не слышит. – Видишь ли, тяжёлые времена сейчас. Дела ещё не перешли полностью под наш контроль. Кое-что прикрыть пришлось. В общем, прибыль маленькая. Пока тебе только пятьсот рублей ежемесячно смогу отдавать, а там посмотрим. То, что ты в технику вложил, выплачу за минусом издержек. Две восемьсот. Если дальше будешь участвовать в делах, приезжай, обсудим. Заняться тут есть чем.

– Что ж, и на том спасибо, а то я практически на мели, – сказал я. – Но не думаю, что у меня будет время в этом участвовать.

– Понимаю, твоя жизнь теперь посвящена служению роду. Благородное дело, не то, что тут, – усмехнулся Лаврентий Сергеевич. – Рад за тебя, с одной стороны: в люди выбьешься.

– А вы не думали прикрыть лавочку? – спросил я. – У вас теперь завод будет, крупная коммерция, всё легально. Зачем с подпольными делишками возиться?

Лаврентий Сергеевич скривил рот:

– Э нет, Миша, не всё так просто. Не буду заниматься я – другие придут. Какая разница? Есть те, кому это выгодно, кто от этого денежку имеет. И те ребята повлиятельнее нас с тобой будут.

– Загорские?

– Больше  нет. После того случая нас твой род покрывает, Птахины. Вот с тем молодым человеком я дела веду, – он кивнул в сторону машины, где сидел Андрей. – Так что теперь не отвертеться. В городе в любом случае появится новый «капитан». А уж я им буду или ещё кто – вопрос  десятый.

– Птахины, значит, теперь тут хозяйничают. И сюда лапы запустили. А Загорских не у дел оставили. Ловко они.

– Ну ещё бы! Им-то не впервой. Тут за каждую дыру влиятельные люди борются. Дворяне, бояре и все иже с ними. Ничем не гнушаются. А ты что думал? Нет праведного ни одного, как в известной книге сказано. Так что, если повезёт оказаться подальше от всей этой параши – хорошо. Но не слишком надейся. Служба роду – тоже не всегда чистое занятие. Вся их дружина чёрными делишками заправляет, пока старшие друг другу хлебальники начищают.

– А вообще, много проблем в городе? Таня тут сболтнула, что три огнестрела на прошлой неделе?

– Мелочи житейские. Не забивай голову. Остатки додавливаем, – поморщился Лаврентий Сергеевич.

Андрей посигналил мне, дабы я поторапливался.

– Ладно, Миша, в ближайшие дни жди деньги на счёт, – кузнец протянул мне руку. – Таньку береги, присматривай за ней. Ну а мы тут уж как-нибудь сами. Удачи.

Почти всю обратную дорогу молчали. Дождь больше не шёл, но солнце по-прежнему пряталось за тучами, лишь временами стыдливо выглядывая в редкие бреши серой пелены.

Я был доволен тем, что, наконец, съездил в Арзамас и договорился с Лаврентием Сергеевичем о моей доле. Деньги у меня ещё имелись в наличии, но вот прибыли пока не предвиделось. «Курсантам» давали сто рублей в месяц на карманные расходы, а у меня на счету осталось менее трёх тысяч. Понятное дело, что кузнец от меня просто отмахнулся этой пятихаткой (совсем кинуть он меня не мог, я ж теперь роду принадлежал, который его бизнес крышует), но влезать снова во всю эту подпольную возню я не имел никакого желания. Дружинники получали хорошие деньги, а за долгую и верную службу род мог даже подарить землю.

Я сидел рядом с Таней на заднем кресле. Держал её за руку. Девушка волновалась. Да и я тоже: я же не знал, что ждёт её в поместье. Тон и слова Арсентия Филипповича вызывали доверие, он хотел выглядеть человеком передовых взглядов, но какие истинные помыслы прятались за этой маской, было неясно. Знал я одно: оказаться на службе боярского рода – всё равно, что попасть на крючок. И Таня на него попала, как и я. И если у неё отношения с родом не заладятся, я даже не представлял, как её вытаскивать из беды.

– Всё будет хорошо, – я сжал руку девушки. – Я, как видишь, жив-здоров, и у тебя всё сложится. Главное, не вздумай упрямиться. Если предложат принести клятву – соглашайся, – повторил я.

– Сама знаю, – вздохнула Таня. – Просто не предполагала, что так получится. Хотя после той перестрелки, следовало ожидать.

– Служить роду – великая честь, – произнёс Андрей, услышав наш разговор. – Редко какому простолюдину её предлагают.

С этим не поспоришь. У простолюдина в этом мире действительно было мало шансов выбиться в люди. Кое-какие дороги в жизни открывались, только если станешь отроком, принеся клятву роду, иначе по службе далеко не продвинешься. Ни позиции в обществе, ни богатства – ничего не будет. Но в отроки кого попало не  брали, только за особые заслуги. И дружина, и отроки являлись довольно замкнутыми коллективами, а социальные лифты если и работали, то медленно со скрипом и с серьёзными перебоями.

Больше мы не проронили  ни слова за всю дорогу. Таня задумчиво смотрела в окно.

Жалел ли я, что вынудил её открыть свои способности? На самом деле, нет. Конечно, в иных обстоятельствах я бы сделал всё, чтобы не позволить дотянуться до неё загребущим лапам рода, но в тот момент я просто не мог поступить иначе, не мог дать Катрин умереть. Пусть даже такой ценой. И если бы мне довелось пережить подобное ещё раз, зная о последствиях, я бы сделал то же самое.

Мы подъехали к особняку со стороны чёрного входа. Таня смотрела на огромное пышное здание, напоминающее дворец, со смесью страха и восхищения. Простолюдинке из провинциального городка прежде не доводилось созерцать столь величественные архитектурные формы и такое великолепие садов, раскинувшихся вокруг дома.

Я попросил Андрея, чтобы он подождал пару минут, а сам отвёл Таню в сторону.

– Короче так, запомни: всё будет хорошо. Ясно? – сказал я, глядя ей в глаза. – Уверен, ничего плохого не случится.

– Мои способности… Если о них узнали, это уже плохо.

– Согласен, но могло быть хуже. Я живу здесь, в имении, в крепости, в двух вёрстах отсюда. Тебя не брошу. Да и потом, это обычные люди, как я или ты, только одеты в богатые шмотки. Так что выше нос и ничего не бойся. Поняла?

– Я постараюсь, – кивнула девушка, но я видел, что она нервничала.

Таня с Андреем скрылись за дверью чёрного входа. А я пошёл в крепость. Время близилось к обеду. После приёма пищи Борис Вениаминович собирался обучить меня владению артефактами, с которыми я выйду на битву против Барятинских.

Я поплотнее запахнул сюртук, поправил котелок на голове. Погода по-прежнему не радовала.

Я шёл по брусчатке по направлению к крепости. Слева от меня простирался сад с клумбами, ровно подстриженным кустарником и большим фонтаном по центру, слева за рощицей располагался длинный флигель, где проживали слуги. За ним находился ещё один флигель, поменьше.

Позади я услышал цокот копыт. Обернулся: прямо перед моим носом промчалась белая лошадь. Всадница натянула поводья. Это оказалась девица лет пятнадцати. Она была облачена в костюм для верховой езды: брюки, малиновый жилет и шляпу, из-под которой на круглое личико с пухлыми губами выпадали вьющиеся локоны. Ноги были обуты в короткие элегантные сапожки.

Девица оглядела меня каким-то презрительным высокомерным взглядом и многозначительно хмыкнула.

– Кого я вижу! – воскликнула она со злорадством в голосе. – Михаил Барятинский собственной персоной! С чего это мне выпала честь лицезреть вас в поместье?

Что от меня хотят на этот раз? Чем я провинился? Я пребывал в полнейшем непонимании. Спросить бы девицу прямо, какого рожна она ко мне прицепилась, и послать подальше, чтоб под ногами не путалась, когда люди на обед торопятся. Но нет, похоже, передо мной опять какая-то важная птица, а значит, пение её придётся терпеливо выслушивать.

– А что это на тебе надето? – поинтересовалась всадница с сарказмом, что лился бурным потоком из её прелестного ротика. – Да ты никак в слуги к нам устроился? – она расхохоталась. – Точно! Вот незадача-то, да? Тебя ж изгнали! Чего вылупился, будто первый раз видишь?

– Не ожидал встретить, – пожал я плечами.

– Да неужели?! Не ожидал? Это в моём-то родовом имении? А чего это ты не кланяешься, простолюдин? – язвительно заметила девчонка. – А ну кланяйся!

– Слушай, мне некогда, – я еле сдерживал раздражение, вызванное столь наглым обращением этой соплячки. – Пока.

– Куда же это ты собрался? Я тебя никуда не отпускала. Ты же теперь у нас прислуга. Отрок! Позволения должен спрашивать.

– И всё же придётся отпустить, мне не до болтовни сейчас. Так что извиняй, – сказал я, и просто пошёл дальше.

– Ах так? Ну и вали! И на глаза мои чтоб больше не попадался! – крикнула мне вслед девица и, пришпорив лошадь, поскакала обратно.

«Интересно, что же ты, Мишка, натворил тут, пока меня не было», – раздумывал я. Много тёмных пятен лежало на моём прошлом, и я чувствовал, что с последствиями этого самого прошлого придётся столкнуться ещё не раз.

После обеда мы с Борисом Вениаминовичем отправились на поляну, где я обычно упражнялся. Когда пришли, он мне выдал браслет, похожий на те, какие я видел у дружинников. Восемь камней, закреплённых на основании из приятного на ощупь сплава, были исчерчены символами, напоминающими древние руны.

– Умеешь пользоваться артефактами? – спросил Борис Вениаминович, когда я застегнул браслет на руке. Я покачал головой:

– Нет, меня этому не обучали.

– Странно это, конечно, но дело поправимо. Пользоваться ими легко. По крайней мере, легче, чем управлять стихиями. Даже простолюдин в состоянии овладеть этой наукой. Ты должен обрести ментальную связь с артефактом. Сконцентрироваться на нём, прочувствовать его своим разумом. Нужна некоторая практика, но надеюсь, ты быстро освоишься.

За эти полторы недели я уже понял, что основой всех чар является так называемый ментальный контроль. Чем он сильнее, тем мощнее и разнообразнее чары, которые можешь сотворить. Именно в его развитии состояла главная цель магических тренировок. Это же было и самым сложным. Чтобы достичь высокого уровня ментального контроля, требовались годы. У меня он оказался развит слабо, поэтому я тратил так много времени, чтобы зарядить себя энергией, и поэтому её действие было столь непродолжительным. Я не имел достаточно гибкости, чтобы управлять своей силой и, скорее всего, не знал и десятой доли способов её применения.

Ментальную связь с артефактом получилось наладить не сразу. Первые полчаса вообще ничего не выходило. Борис Вениаминович всё это время стоял неподалёку и терпеливо наблюдал за моими потугами. Не вмешивался. Наконец, спустя минут сорок моих ментальных мучений, руны на одном и из камней браслета засветились холодной синевой. В следующий момент передо мной начал материализовываться чёрный кристалл с острыми шипами, торчащими во все стороны. Постепенно он обрёл чёткие очертания.

– Запусти снаряд в тот дуб, – велел Борис Вениаминович. – Метни его. Сосредоточься и сделай движение рукой в нужном направлении. Потом движения не понадобятся, но поначалу так проще.

 Я выполнил всё, как сказал наставник, кристалл пулей полетел к указанной цели и вонзился в ствол дерева.

– Слабо. И соображаешь долго, – оценил результат Борис Вениаминович. – Неделю попрактикуешься, глядишь и научишься чему-нибудь. В браслете восемь пластин – восемь зарядов. Истратишь все – больше не будет. Нужно отдавать артефактору. Так что, используй с умом. Продолжай.

Я выпустил остальные семь кристаллов. На этот раз материализовать их получилось быстрее. А последний с такой силой ударил в дерево, что ствол раскололся, а снаряд пролетел насквозь.

Лично я результатом был доволен, а вот наставник, кажется, не очень.

– У тебя, парень, разум не гибкий, – произнёс Борис Вениаминович. – Его тренировать и тренировать ещё. Не знаю, почему тебя Арсентий Филиппович хочет отправить на битву. Как по мне, это плохая затея. Но не мне судить главу рода. Так что тренируйся. От этого зависит твоя жизнь. От остальных занятий ты освобождён. Обед тебе будет приносить слуга, чтобы ты не отвлекался лишний раз на походы в крепость.

Когда сила первого артефакта иссякла, мне были продемонстрированы возможности ещё двух. Все они представляли собой браслеты из прочного сплава (полученного, скорее всего, магическим путём), с добавлением камней разных форм, исчерченных символами, похожими на рунические, которые порой напоминали китайские иероглифы. С помощью одного артефакта можно было выставлять каменный щит, второй же позволял метнуть град острых осколков.

Весь следующий день я упражнялся с артефактами и занимался тренировкой ментального контроля – это походило на медитацию: требовалось избавляться от всех мыслей в голове, обрести тишину, а в добавок – соединяться разумом с потоками энергии, которые я ощущал в своём теле, когда входил в такое состояние.

А утром следующего дня Борис Вениаминович повёл меня не на тренировочную площадку, а в артефакторскую – белокаменный дом на территории старой крепости, в котором когда-то давно располагались боярские палаты.

Наш старший артефактор был дряхлым седовласым стариком, посвятившим всю жизнь этой профессии и достигшим в ней больших высот. У него в подчинении находились трое младших артефакторов и четверо учеников. Создавать артефакты и заряжать их – занятие не из простых. Этому мастерству обучались с ранних лет, и те, кто попадал в артефакторы, до конца дней своих занимались только этим.

Старик-артефактор отвёл меня в просторную комнату, приказал встать посреди помещения.

– Нужна сильная защита, – сообщил ему Борис Вениаминович. – Четвёртой ступени или выше.

– Ты же знаешь, Борис, как это тяжело. Зачем отроку такая броня?

– Приказ Арсентия Филипповича, – мрачно ответил мой наставник. – Сможешь сделать?

– Попробую. Но артефакт пятой ступени – задача не из лёгких даже для меня. И времени на этой уйдёт ого-го сколько. Ты уверен, что это нужно?

– Абсолютно.

– Что ж… Посмотрим, что можно сделать.

Старик сосредоточился, и моё тело начала обволакивать кристаллическая броня. Пластины то появлялись, то исчезали, потом появлялись снова и так до тех пор, пока я не оказался в глухом панцире. Броня почти не соприкасалась с телом, а пластины обеспечивали неплохую подвижность суставов. Доспех этот казался произведением искусства: настолько точно сочленялись все его элементы, настолько продуманной выглядела  конструкция. Ушло на его создание часа два.

А потом ещё несколько часов мне пришлось стоять, облачённым в броню, пока артефактор силой мысли вычерчивал символы на каменном браслете, лежавшем перед ним на столе. Когда процесс завершился, старик выглядел уставшим, словно весь день кирпичи таскал. Да и у меня всё тело затекло от неподвижного многочасового стояния.

Зато теперь я имел свой собственный магический доспех. И не какой-нибудь, а пятой ступени!

– Броня настроена индивидуально под твоё тело, – объяснил Борис Вениаминович по дороге на тренировочную площадку. – Больше никто не может её использовать, а ты не можешь использовать чужую броню. Это частица силы рода, которую тот дарует своим верным подданным. Гордись тем, что тебе так скоро доверили её. Доспех прослужит тебе всю оставшуюся жизнь.

На площадке я снова примерил латы. Вызвал я их быстро, хоть и недостаточно быстро для боевой обстановки. Затем Борис Вениаминович вручил мне ещё один артефакт, с помощью которого в моей ладони материализовался массивный бердыш с короткой рукояткой, целиком состоящий из того же непонятного то ли сплава, то ли кристалла, что и доспехи.

– Битва начинается на дистанции шагов в сто, – объяснил наставник, – а потом обе стороны сближаются и идут в рукопашную. Ты должен выдержать чары дальнего действия, а когда произойдёт контакт с противником, победить его в ближнем бою. Битва будет на смерть. Если защита окажется разрушена, жалеть никто тебя не станет. Энергию вызывай только в крайнем случае. Твоя сила имеет слишком кратковременное действие, и откат очень тяжёлый. Если используешь не вовремя – ты покойник. Противник в качестве защиты будет применять преимущественно воздушную оболочку. Но она слабее, чем наша броня. В этом основной недостаток воздушной школы. И мы должны использовать их слабость. Нас на поле боя выйдет меньше, чем Барятинских. Шансы не в нашу пользу. На каждого воина ляжет большая ответственность. И на тебя род рассчитывает особенно. Ты в состоянии легко уничтожить защиту врага. Но если ошибёшься, сделаешь что-то не так или не вовремя, толку от тебя будет мало.

Борис Вениаминович оставил меня упражняться, а когда вернулся, с ним шагал дружинник из тех, с которыми я тренировался прежде.

Когда подошли, дружинник облачился в броню, а в руке его оказался такой же инструмент, как и у меня.

– Что ж, посмотрим, на что ты способен без своей энергии, – сказал Борис Вениаминович и приказал дружиннику нападать.

Я тоже облачился в доспех и материализовал бердыш. И вот тут-то я понял, что начались проблемы. Не считая штык-ножа, я не имел прежде дела с холодным оружием. А ведь основная часть сражения пройдёт именно на этих штуковинах.

Противник мой, ловко вращая в руке бердыш, обходил меня по кругу, выжидая момент для атаки. Сделал пару обманных выпадов. Я же стоял, вцепившись мёртвой хваткой в рукоять, и готовился отхватить звездюлей.

Дружинник ринулся на меня. Два удара крест-накрест – от них я уклонился, а потом удар с разворота. Его я блокировал бердышом. И ещё одни – сверху вниз. Такой мощный, что, наверное, припечатал бы меня к земле, не уйди я в сторону.

А дружинник продолжил наступать, нанося удар за ударом. Некоторые я отбивал, от других уклонялся. Наконец, уйдя в очередной раз от острия вражеского оружия, я попытался достать соперника, но тот парировал и с разворота нанёс мне сокрушительный удар в голову. Я оказался на земле, в башке звенело, но броня выдержала, и я не пострадал. Если бы не магический доспех, от такого удара черепушка бы на части разлетелась. Даже в железном шлеме, как минимум, сотрясение получил бы.

Я вскочил на ноги и, увидев, как в меня летит бердыш, схватил своё оружие обеими рукам и поставил блок, а затем прямым ударом с ноги оттолкнул дружинника. Тот даже не почесался – снова ринулся в атаку, сыпля серии своих стремительных ударов, от которых я едва успевал отскакивать.

Наконец, противник допустил ошибку. Нанеся очередной удар, он подался слишком сильно вперёд, и я, увернувшись, рубанул его в бок. Но тут же получил обратку в голову. На этот раз я устоял и хотел дать сдачи, но мой удар парировали, и бердыш мой попал остриём в землю, а дружинник шибанул мне по ноге. В следующий миг я обнаружил себя лежащим на спине; сквозь прорези шлема я видел, как надо мной взлетел бердыш противника, готовый обрушиться на меня сокрушительной мощью.

– Стоп! – крикнул Борис Вениаминович. – Плохо. Очень плохо, Михаил! Тебя вообще ничему не учили? Кто так оружие держит? Что это за беспомощные махания? Без доспехов ты уже трижды был бы покойником. Никуда не годится!

Я поднялся. Да, в этом наставник был прав до последнего слова: никто меня подобному не учил. Или учили? В прошлом. Я ожидал, что будет хуже, но тело словно вспоминало движения и давно забытые рефлексы: удалось же, в конце концов, продержаться некоторое время.

– Прошу прощения, я плохо обучен обращению с холодным оружием, – сказал я.

– Вижу, не слепой, – недовольно буркнул наставник. – Что ж, придётся тебя поднатаскать, хотя я даже не знаю, чему можно научиться за пару недель.

Остаток дня я отрабатывал приёмы с дружинником. Несмотря на то, что в прошлой жизни фехтованием я не занимался, моё здешнее тело уже имело некоторые закреплённые рефлексы, так что я быстро освоился с бердышом, хотя уровень владения им всё ещё был довольно низок.

На ужин я опоздал, поел отдельно от остальных. А когда вернулся в комнату, парни что-то обсуждали.

– А какие у неё глаза! – говорил Саша. – Большие, зелёные! И откуда такая взялась у нас? Кто она хоть такая?

– Да пёс её знает, – усмехнулся Фома. – Медсестра, вроде… Я ни черта не понял. Недотрога только. Простая служанка, а гонору выше крыши.

– Что, не далась? – подкольнул приятеля Богдан.

– Отчего же? Просто вопрос времени. Знаем мы таких. Быстро приструню. Ни одна баба мне не перечила. А тут нашлась важная краля. Да я её…

– О ком речь-то? – насторожился я.

– Служанка новая появилась во флигеле, – объяснил Саша. – Фома глаз на неё положил, а она ломается.

– А звать как? – нахмурился я, предчувствуя неладное.

– А кто её знает…

– Вроде Таня, что ли, – сказал Богдан. – Что-то мне подсказывает, непростая она какая-то. Простые служанки так себя не ведут, без уважения.

– Простая, не простая. И не таких раком ставили.

– Короче так, пацаны, – объявил я. – Эта девушка – моя знакомая. И если кто-то из вас её хоть пальцем тронет, если хоть посмотрит кто косо, зубы в глотку вобью. Всем понятно? – меня разозлило услышанное, поэтому я говорил жёстче, чем следовало.

– Ты, Миша, не дерзи, – лениво ответил Фома. – Думаешь, ты тут весь из себя такой важный? Думаешь, если ты – боярский ублюдок и любимчик местный, так можешь нос задирать? Договоришься ты когда-нибудь.

– Посмотрим. Но я предупредил насчёт Тани. Если я хоть одну жалобу услышу на вас, можете гроб себе заказывать.

Не дожидаясь ответа, я побежал к флигелю у пруда, где, по словам ребят, поселили Таню. До отбоя оставалось меньше часа, но мне хотелось увидеться с ней хоть на минуту. С тех пор, как мы с Андреем доставили её в поместье, я не получил от неё ни одного известия. Всё думал, у кого о ней разузнать. Беспокоился. А теперь оказалось: Таня тут, практически под боком.

Малый флигель представлял собой двухэтажный каменный дом, что притаился среди берёз на отшибе недалеко от большого флигеля. За зданием находился пруд, скрытый от глаз зарослями кустарника и прибрежными ивами.

В саду возле флигеля возились две служанки: молодая и постарше. Я спросил, тут ли проживает Таня, новенькая. Мне сказали что тут. Я попросил позвать её.

Когда Таня вышла вслед за молодой служанкой, лицо её озарила улыбка.

– А я уж подумала, ты про меня совсем забыл, – сказала она, подходя. Выглядела она более раскрепощённой, чем в тот день, когда мы приехали, вернулся прежний задор во взгляде. Значит, ничего плохого не случилось.

– Ни на минуту не забывал. Только сегодня узнал, где живёшь. Как всё прошло? Как сама?

– Бывало и лучше. Но вообще хорошо. Поселили меня пока сюда, во флигель, с другими девчонками. Арсентий Филиппович узнал, что у меня способности, предложил работу и обучение врачебному делу. Только я вначале должна клятву роду дать.

– Ага, и тебя, значит, в отроки записали. И ты согласилась?

– Ещё спрашиваешь! Попробуй не согласиться, – тут Таня погрустнела и поджала губы. – Хоть и не об этом я мечтала.

– Это лучше, чем должность фельдшера в захудалой больничке, – пожал я плечами.

– Лучше. Вот только я хочу людям помогать, а не на господ работать. Им-то зачем? У них и так всё есть. На них вон врачеватели. А бедняки мрут в бесплатных клиниках, потому что им никто помощь не может оказать квалифицированную.

– Что правда, то правда, – согласился я, понизив голос и оглянувшись, – но лучше об этом помалкивать. Мало ли тут ушей праздных бродит.

– Да знаю я, – махнула Таня рукой. – Не маленькая, поди. Тебе только говорю. Ты же и сам знаешь, как оно.

– Когда в жизни устроишься, сможешь благотворительностью заняться, – предложил я. – Всё равно больше возможностей будет, чем работая медсестрой.

– Время покажет. Ну а ты-то что намерен делать? Хочешь продолжать служить роду?

– А какие варианты? Я уже дал клятву. К тому же, здесь я могу посвящать много времени развитию своей силы. И безопасно тут. Пока что…

– А тебе кто-то угрожает?

– По крайней мере, Барятинские меня в покое точно не оставят. Вляпался я со своей роднёй по самые гланды. И как-то надо с этим жить. Но хотя бы мы теперь рядом. Чаще видеться будем. Я рад этому.

– Я тоже рада, – сказала Таня. – Только вот ты два дня пропадал где-то, и я даже не знала, что думать. И дальше так будешь пропадать?

– Что ты! Я теперь сюда каждый день буду приходить: у меня как раз свободное время вечерами.

– Ну тогда ладно, – улыбнулась Таня, – тогда я спокойна.

– То-то же. И ещё. Если кто приставать будет, тут же мне сообщай, поняла? Знаю я местных. От них всякого можно ожидать. Договорились?

– Да я и сама разберусь.

Я взял девушку за руку и посмотрел ей в глаза:

– Никаких сама. Это тебе не Арзамас. Тут всё серьёзнее. Мне говори, даже если не понравится, как на тебя посмотрит кто. Уяснила?

– Ну ладно, ладно, если уж так просишь...

– Вот и славно. Ну мне, кажется, пора. Отбой у нас скоро. До завтра?

– Буду ждать.

На этом расстались. Домой я шёл в приподнятом настроении. Я не сказал Тане о предстоящей битве. Об этом даже из старших мало кто знал, а ей – и подавно ни к чему. Зачем девушке лишние волнения?

Вот только беспокойство вызывали Фома и другие отроки, кто частенько наведывался во флигель. Я знал, что молодые парни не слишком церемонятся с простолюдинками и крепостными, и решил каждый день приходить сюда, чтобы по возможности оградить Таню от нежелательных контактов до того дня, когда она даст клятву роду.

На следующий день сразу после тренировки, даже не поужинав, я побежал к флигелю у озера. Таню там не застал. Поинтересовался у старой служанки, что возилась на кухне, где девушка. Оказалось, что та, как ушла утром, так ещё не приходила.

Решил подождать. Расхаживая туда-сюда перед домом, я размышлял о том, всё ли в порядке, и не случилось ли чего дурного. После вчерашнего разговора с парнями, меня начало знатно параноить.

Спустя полчаса ожидания Таня появилась на дороге, и я понял, что переживал напрасно. Как и вчера, девушка была в хорошем настроении и, увидев меня, обрадовалась ещё больше. Оказалось, её отправили на практику в барскую клинику на территории поместья. Я не стал докучать вопросами: времени до отбоя оставалось мало. А потому мы условились, что завтра встретимся снова, и Таня расскажет в подробностях, что и как.

Мне не терпелось снова увидеть её, но тренировки были важнее, а потому на следующий день пришлось отбросить лишние мысли и посвятить себя душой, разумом и телом подготовке к битве. Полдня я занимался магическими практиками, тренируя свою силу, а после обеда, который мне принёс слуга, Борис Вениаминович привёл троих дружинников. Среди них был здоровый белобрысый десятник Гаврила.

– Лучшая тренировка – это сражение, – сказал наставник. – Посмотрим, как ты управляешься с артефактами в условиях боя.

Он выдал мне четыре артефакта: доспех, бердыш, щит и ещё один – дальнего действия. Использовать энергию запретил. Мои противники были вооружены похожим образом только без щитов. Мне предстояло применять разные артефакты в зависимости от необходимости. Проблема была лишь в том, что переключался между ними я пока с трудом.

Началась схватка. На меня тут же посыпался град кристаллических снарядов. Я попытался выставить щит, но не успел: три кристалла ударили разом, сбив меня с ног. Я поднялся, выпустил снаряд в ближайшего дружинника, и только потом поставил щит, приняв в него ещё дюжину кристалов, от чего тот раскололся. Мозг кипел от череды действий, что я совершал усилием мысли. Это была не простая рукопашная драка, где все удары отработаны до автоматизма и производятся рефлекторно, тут приходилось контролировать каждое движение, и из-за этого всё выходило медленнее, чем нужно.

Закончив метание магическими снарядами, дружинники ринулись на меня врукопашную. Десятник держал бердыш – как у меня, только массивнее. Остальные двое были вооружены топориками. Я пульнул последний кристалл в ближайшего противника, сбив с ног, материализовал в своей руке бердыш и еле успел перекатом уйти от топора, нацеленного мне в голову. Затем, увернувшись от бердыша десятника, я рубанул того по ноге, свалил на траву, и тут же отбил топор второго противника. Парень принялся наносить короткие скоростные удары. Топорик был легче, чем бердыш. Я же уклонялся и парировал, несколько раз блокировал рукой.

Улучив момент, я рубанул дружинника в живот, сбив с ног. Но тут подоспел третий, и моя голова вновь ощутила на себе тяжесть вражеского топора. Броня выдержала, но из глаз посыпались искры.

Борис Вениаминович остановил сражение и устроил мне выволочку. Судя по его словам, я дрался хуже, чем десятилетний ребёнок, который меня прибил бы деревянной палкой. Затем наставник снова заставил отрабатывать основные стойки и удары. Я смиренно принял разнос: сам прекрасно понимал, что в мероприятии, в котором предстоит участвовать, придётся столкнуться с гораздо более умелыми и опытными бойцами.

Когда вечером уставший и вымотанный я доплёлся до флигеля, Таню опять там не нашёл. Со стороны пруда шла группа девушек-служанок. Увидев меня, они захихикали меж собой и принялись строить мне глазки. Не обращая внимание на ужимки, я спросил, не видел ли кто Татьяну.

– А она у озера осталась, – сказала одна. – Там что-то случилось. Ребята позвали помочь. Кто-то поранился.

– Какие ребята?

– Так из ваших же.

– Да только что.

У меня внутри всё похолодело. Я ринулся к пруду.

Недалеко от флигеля имелся спуск к воде. Тут летом прислуга часто стирала бельё. Но сейчас на берегу никого не было. Я огляделся по сторонам и пошёл вдоль воды, прислушиваясь и вглядываясь в заросли.

И тут – голоса. Далеко, еле слышные, из прибрежный рощицы. Не чуя ног, я помчался в ту сторону. Когда подбежал ближе, услышал, о чём говорят.

– А ну иди сюда, чего ж ты такая упёртая, – послышался знакомый голос.

– Оставь меня, скотина! – это был голос Тани, я тут же узнал её.

– Ты, шалава, кого из себя строишь? На кого пасть разинула?

– Отпусти! – крикнула девушка, а потом, судя по звуку, ей заткнули рот.

Это безлюдное место находилось в удалении от центральных аллей. Сюда редко кто забредал, особенно в вечернее время, когда большинство обитателей поместья уже готовились ко сну.

Под сенью крон стояли пятеро парней. Одного я узнал сразу. Это был Фома. Он держал Таню, зажимая ей рот, чтобы та не кричала. Остальных четверых я тоже видел на трапезах и общих занятиях – «курсанты». Все – в одинаковых серых сюртуках, здоровые и крепкие, как на подбор. В дружинники дохляков не готовили.

При моём появлении все пятеро устремили на меня взгляд.

– Ты, мразь, отпусти её! – процедил я; меня распирало от ярости.

Фома отшвырнул Таню в сторону и двинулся на меня:

– Что, защитник, тебе тоже отвесить?

Другие тоже пошли ко мне, но Фома остановил их:

– Сам разберусь.

Я принял стойку. Энергию не вызывал. С радостью бы поломал гадам все кости, но нельзя. Если кто-то из них помрёт, проблем не оберёшься.

Фома налетел на меня принялся сыпать удары. Три я отбил. Потом удар ногой – я поставил голень, и проведя в голову двоечку, от которой противник закрылся, я нанёс хук в челюсть, и коленом саданул в грудь. Фома оказался на земле. Тогда остальные четверо ринулись на меня.

Нырнув от летящего в голову кулака, я саданул первого в печень и в ухо, а потом на развороте локтем двинул второго в нос. Третий парень блокировал мой удар ноги, и сам провёл боковой ногой, но я сделал захват, ударил локтем в бедро, и оттолкнул на четвёртого. Они оба завалились на землю, но первые двое уже оклемались и снова вступили в драку.

Ногой в грудь я остановил одного, и поставив блок, нанёс удар локтем другому. Удар заблокировали, но левым локтем я двинул снизу вверх в челюсть. Парень пошатнулся, и я с вертушки отправил его в нокаут.

Меня схватили сзади. Резким движение головы я расквасил нос нападавшему – нападавший ослабил хватку. Двинув пару раз локтём, я вывернулся, вошёл в клинч и несколько раз пробил коленом по рёбрам. Четвёртый хромал, но сдаваться не собирался. Он тоже напал сзади.

Я поразился тому, с каким упорством парни лезли в драку. Они получали травмы, но продолжали биться, как ни в чём не бывало. Именно так и воспитывали будущих дружинников: идти до конца, невзирая на боль, не сдаваться, даже если силы на исходе.

Я нанёс удар ногой назад, оттолкнув парня, а затем коленом в голову опрокинул того, которого держал. Четвёртый устоял и снова атаковал, но я, отбив пару его хуков, двинул обоими кулаками в корпус, а потом – локтем сверху вниз в основание шеи и в голову, отправив отрока в нокаут.

Тут мне прилетел удар ногой по рёбрам, я обернулся и еле успел нырнуть от кулака, нацеленного мне в лицо. Передо мной стоял Фома. Следующий удар в корпус сбил меня с ног. Фома хотел меня добить, но я с перекатом поднялся, и заблокировав его руку, двинул ему в челюсть локтём. Парень отступил на шаг, но не упал, снова попёр на меня, нанося удары руками и ногами. Я ставил блоки, уклонялся и бил в обратку. Несколько моих ударов не прошло, но одним я всё же достал ему до головы, а когда Фома попытался провести контратаку, я захватил его руку и с локтя пробил в плечо. Раздался лёгкий хруст, и Фома захрипел от боли сквозь стиснутые зубы. Следующим ударом в челюсть я отправил несостоявшегося насильника на землю, а потом, пнув несколько раз, забрался на него и начал мутузить, вымещая скопившуюся злобу. Бил, пока парень не потерял сознание.

– Хватит! Оставь! – донёсся до меня голос Тани сквозь пелену затмившей мой разум ярости.

Остановился. Фома валялся подо мной без чувств, с окровавленой физиономией. Я поднялся, пытаясь отдышаться и утирая рукавом пот с лица. Руки и рёбра болели, кулаки были в крови. Остальные четверо парней лежали на земле, кто-то – без сознания, кто-то – уже приходя в себя.

Таня сидела под деревом, ворот её платья был порван. В глазах – ужас и недоумение.

Я подобрал свой котелок, который свалился во время драки, подошёл к ней, присел рядом.

– Всё в порядке? – спросил я спокойно. – Ты не пострадала?

Таня только головой покачала, а потом разрыдалась, я обнял её и прижал к себе, гладя по волосам.

– Всё хорошо, – тихо произнёс я. – Тебя больше никто не обидит. Я тут, с тобой.

Парни оклемались и поковыляли прочь, потирая ушибы. Фома тоже поднялся. Он сидел на земле, стиснув зубы, и держался за повреждённую руку.

Но оставлять их в покое я не собирался. Хотел призвать к ответу по всей строгости местных обычаев. Их следовало наказать официально, чтобы и им неповадно было впредь, и другие знали, какие последствия влекут подобные поступки. И я намеревался добиться своего.

– Поднимайся, – приказал я Фоме. – Пойдёшь со мной к наставнику.

– Падла, ты мне руку сломал, – прохрипел он, сплёвывая кровь. – Тебе хана, ублюдок. Знаешь, кто мой батюшка?

– Знаю, знаю, – сказал я. – Двигай давай, пока вторую не сломал, насильник недоделанный.

Я прекрасно знал, что отец у него – один из десятников, но почему-то это меня вовсе не пугало. Единственное, о чём я беспокоился – это о безопасности Тани. А что со мной будет… А что будет? Я чувствовал за собой правоту: пресёк преступление, защитил девушку. А этих надо пинками воспитывать. Дружинники будущие, блин. Наберут по объявлению.

Таню я сопроводил до флигеля, а Фому отвёл к порогу жилища Матвея Александровича. Наш младший наставник в это время обычно уже был у себя, в двухэтажном домике на территории крепости.

Увидев нас, Матвей Александрович нахмурился.

– Что случилось? – строго спросил он.

– Вот этот с дружками пытался девушку изнасиловать, – сказал я. – Требую суда.

– Это правда? – обратился Матвей Александрович к Фоме.

– Нет. Врёт всё. Он сам на нас напал. Сломал мне руку, – не моргнув глазом, соврал парень.

– Так, – наставник выглядел очень недовольным. – В мой кабинет быстро!

Через час я и пятеро виновников инцидента стояли в кабинете перед Матвеем Александровичем, который расположился за столом и, постукивая пальцами своей механической руки, испытывающе глядел на нас. Борис Вениаминович тоже был здесь. Заложив руки за спину, он расхаживал по комнате с крайне недовольным видом и время от времени бросал на меня гневный взгляд.

Фоме досталось больше всего. У него оказалась сломана рука в локтевом суставе, но наш штатный врач зафиксировал её на первое время. Лицо же у парня распухло так, что и узнать было трудно. Для врачевателя вылечить такие травмы – раз плюнуть, но кажется, папаше Фомы придётся раскошелиться, чтоб подлатать нерадивого сынка.

– Значит ты, Михаил, утверждаешь, что эти пятеро отроков пытались изнасиловать девушку-простолюдинку. Верно? – спросил Матвей Александрович.

– Верно, – подтвердил я.

– А вы утверждаете, что Михаил напал на вас просто так и избил?

– Да, господин наставник, – произнёс Фома. – Именно так и было.

– И зачем же он на вас напал?

– Не имею представления, господин наставник. Покуражиться, видать, хотел.

– Мать вашу, – себе под нос процедил Борис Вениаминович. – И это будущие дружинники! Впятером одного не могут одолеть. Тьфу. Позор.

– Кто может подтвердить твои слова, Михаил? – спросил Матвей Александрович. – Имеются ли свидетели сему инциденту?

– Татьяна может подтвердить, – сказал я. – Больше никого рядом не было.

– Татьяна – твоя знакомая?

– Да, – коротко ответил я.

– Ладно, – Матвей Александрович поджал тонкие губы, раздумывая о чём-то. – Акт насилия свершился? Есть следы побоев или ещё что-то, что может подтвердить факт нападения.

– Нет, я пресёк его. Они не успели ей ничего сделать. Кажется, синяк на лице остался.

Матвей Александрович вопросительно взглянул на Бориса Вениаминовича.

– Вы, пятеро, пошли вон, – приказал старший наставник, – а ты, Михаил, останься.

Отроки, хромая и кряхтя, покинули помещение.

– Всего две недели, – произнёс Борис Вениаминович, прожигая меня насквозь взглядом своих серых глаз. – Две недели! А уже вляпался. Пятеро сынов наших дружинников избиты. И почему? Да просто так!

– Я защищал честь девушки, – настойчиво повторил я.

– Честь? Ты чего мелешь? Речь идёт о простолюдинке. Какая, к чёртовой матери, честь? Это первое. Второе. Факта насилия нет, свидетелей нет, а пятеро покалеченных отроков – есть. Это скандал. Их отцы – уважаемые воины, служащие роду. Что ты себе позволяешь?

– Тогда их отцам должно быть стыдно за поступок сыновей. На территории поместья творилось бесчинство. Честная девушка, что приехала служить роду, не может тут находиться в безопасности. Или я должен был просто смотреть, как эти подонки творят, что хотят?

Я говорил без какого-либо почтения, глядя прямо в глаза старшего наставника. Понимал, что за такое поведение меня самого могут наказать, но негодование кипело.

– Ты с кем разговариваешь, сопляк? – тихо произнёс Борис Вениаминович. – Да я тебя велю прутьями пороть. Как рот смеешь открывать без дозволения?

– Прошу прощения, – сказал я, но это снова прозвучало не слишком уважительно.

– Борис Вениаминович, – осторожно произнёс Матвей Александрович. – Простите за мою дерзость, но Михаил в некотором роде прав. Если всё случилось так, как он утверждает, ситуация скверная. Даже если речь идёт о простолюдинке, нельзя попустительствовать насилию в поместье. Надо допросить девушку и других слуг в ближайшем флигеле, кто мог что-то видеть или слышать.

– Я не вчера родился, сам знаю, – осадил его Борис Вениаминович, а потом тяжело вздохнул. – Но это скандалом попахивает. Задета честь дружины. И кем? Из-за чего? Обычная драка между отроками, какие случаются регулярно. Просто прими дисциплинарные меры. Никакого изнасилования не было, и упоминать об этом ни к чему, особенно сейчас.

– Если отроки действительно пошли на такое, – возразил Матвей Александрович, – необходимо, по крайней мере, отсрочить их принятие в дружину. Случай этот неприятный. Одним сойдёт с рук, другим, а что потом? Поместье превратится в бордель? Вам виднее, конечно, но я бы настаивал на расследовании.

– Проклятье! И ты туда же. Это мальчишки! Хочешь сказать, ты сам в юные годы служанок не щупал? И девка даже не отроковица – простолюдинки! О чём вообще разговор?

– Прошу прощения, Борис Вениаминович, – повторил младший наставник, – но моя задача – следить за моральным обликом моих подопечных. Есть обычаи и есть честь дружины, которую может задеть данный инцидент. Если Михаил заявляет иск другому отроку, мы не должны оставлять это без внимания.

Борис Вениаминович, тяжело вздохнув, посмотрел на меня:

– Откажись от иска. Тебе проблем мало?

– Нет, – сказал я. – Попытка изнасилования была, и я от своих слов не откажусь. Если вы полагаете, что у девушки-простолюдинки чести быть не может, то я заявлю о том, что была задета моя честь, как служителя рода.

– Ох, дурак… И ты, Матвей, тоже намерен упорствовать?

– Я лишь желаю, чтобы в этом доме не совершалось беззакония. Если подобный случай всплыл, я не имею права его замалчивать. Должен принять меры.

Наступила тишина. Раздавался только звук шагов Бориса Вениаминовича, что ходил взад-вперёд, заложив руки за спину.

– Вы не понимаете, сколько мороки этот доставит. У нас и так... – проворчал он. – Ладно! Значит, будем разбираться и решать, что делать, раз все такие упёртые и не хотите по-хорошему. Тебе, Михаил, лучше тут глаза всем не мозолить пару дней. Завтра езжай в город, сними квартиру, отдохни, а во вторник, чтоб здесь был рано утром. А я подумаю, как уладить вопрос. Свободен.

– Могу ли я быть уверен, что Татьяне ничего не грозит? – спросил я.

– Ничего с твоей девкой не случится, – снова повысил голос старший наставник, но в нём уже не чувствовалось прежней злобы. – Уйди с глаз моих долой, пока высечь не велел.

Я пошёл в свою комнату. Была уже ночь, и двое моих соседей беззаботно храпели в кроватях. Фому я тут не застал: его, скорее всего, отправили в больницу.

Всё тело болело, да и настроение было скверное. Следующие два дня мне предстояло провести в городе, вдали от имения Птахиных. Что без меня нарешают, я не знал. Хотелось надеяться на лучшее. А ещё Таня останется тут одна. Эти-то пятеро, скорее всего, к ней больше не сунутся, но могут придти другие. Тут даже отроки считали простолюдинов какой-то более низшей формой жизни, что и было причиной подобных инцидентов, которые чаще всего не получали огласки.

С другой стороны, за два дня я мог отдохнуть и развеяться. Хотел навестить Катрин, но вряд ли мне сказали бы её адрес, так что я выбрал иной способ провести досуг: съездить в Москву и посмотреть, какой дом оставил в наследство мой покойный отец. В глубине души я лелеял надежду найти там нечто важное, хоть и слабо представлял, что именно. Возможно, какое-то послание или даже что-то, касающееся моей силы.

Когда ещё выдастся свободное время, я не знал, а посетить отчий дом хотелось уже давно, так что я решил завтра с утра пораньше сесть на поезд и отправиться в Москву.

Проснулся я рано, до общего подъёма. Доспать надеялся в поезде. Мой старый угольный паромобиль всё это время, пока я жил в крепости, стоял в местном гараже. Топливо ещё оставалось, я развёл в котле огонь, подождал, пока прогреется, и покатил к городскому вокзалу. С собой я не брал ни вещей, ни оружия (которое мне пока полагалось иметь) – только небольшой саквояжик на всякий случай.

Самое простое, что можно сделать с домом – сдавать в аренду. С него я бы мог получать рублей сорок в месяц или даже больше – зависело от состояния. Но на это тоже требовалось время: прибрать его, отремонтировать (семь лет простоя наверняка не прошли бесследно), найти арендаторов. Но с деньгами я сейчас проблем не испытывал, а вот время было ограничено. Так что пока думал просто съездить и посмотреть, не оставил ли мне отец чего интересного.

Машину загнал на платную стоянку рядом с вокзалом, а сам отправился за билетом. Вокзал имел два входа: один – для господ, другой – для простолюдинов. Разумеется, я пошёл во второй. Первый пока нам был не по статусу.

В двери сплошным потоком пёр народ с чемоданами и баулами, зал ожидания был забит. А перед входом стояли несколько паровых извозчиков, и шофёры зазывали выходящих из здания пассажиров.

Ближайший поезд на Москву отходил через полтора часа. Оказалось, что Москва – это небольшая станция, на которой поезд стоял пару минут. Время в пути – почти девять часов. Это значило, что на место я прибуду лишь вечером. Впрочем, на машине получилось бы гораздо дольше, учитывая состояние здешних дорог. Обратный билет я купил на вечер следующего дня. Таким образом, в моём распоряжении были всего сутки, чтобы найти то, что я хотел.

Пока ждал поезд, сходил в продуктовую лавку, купил еды в дорогу, а заодно приобрёл свежую газету и какой-то детективчик, чтобы убить время.

Билет я взял в вагон третьего класса. Классов всего было четыре. Четвёртый – сидячие места, в третьем имелись лежачие. Второй и первый предполагали больше комфорта, но шиковать я не стал.

Народу ехало много. В основном – простые мужики и бабы. Все – с баулами, чемоданами, саквояжами и мешками, что складывались преимущественно в проходе. Пассажиры побогаче, похоже, предпочитали более высокий класс. В вагоне воняло, было душно, а полки располагались в три этажа. И, конечно же, никакого постельного белья. Сервис не на высоте, одним словом.

Забравшись на свою полку, я проспал половину пути, затем перекусил и остальное время скоротал за чтением. В газете писали о ситуации на границе, которая день ото дня становилась только хуже, о подорожании хлеба и о крестьянском бунте где-то на Урале. Затем шли новость о влиятельных родах и царской семье – но там ничего интересного я не обнаружил.

Около пяти вечера подъехали к моей станции. На фасаде обшарпанного здания вокзала значилась надпись: Москва. Перед вокзалом – неасфальтированная площадь, по которой разгуливала домашняя птица, вокруг – дворы, откуда доносилось мычание коров и ржание лошадей. Деревня деревней.

– Э, парень, куды надоть? – окликнул меня извозчик, что дремал пригретый солнцем на облучке коляски – вовсе не паровой, а обычной, на лошадиной тяге. Я назвал адрес, и всего за пятнадцать копеек ямщик неспешно докатил меня до места назначения.

Центр города находился далеко от вокзала. Ближе к центру попадались каменные домики, но в основном, застройка была деревянная, одноэтажная. Москва оказалась значительно меньше Арзамаса. Если в Арзамасе проживало почти сто тысяч человек, то тут – тысяч пятнадцать-двадцать от силы.

Дом, который мне был нужен, стоял на одной из центральных улиц среди частного сектора. Это оказалось двухэтажное здание с кирпичным первым этажом и деревянным вторым. Выглядел дом заброшенным, на втором этаже пара окон были забиты досками. На первом – все окна закрыты ставнями.

За ключами пришлось идти в городской банк. Они хранились в ячейке. Банк находился в десяти минутах ходьбы, рядом с земской управой, так что вернулся я быстро.

И вот, получив ключи, я, наконец, смог попасть в отцовский дом. За оградой раскинулся сад, но зарос он кустарником так сильно, что без топора не пролезть. Дом же меня встретил запустением и толстым слоем лежащей повсюду пыли. Жилище оказалось довольно просторным: внизу – столовая, кухня и пара комнат. Наверху – спальни. Да и мебель приличная, хоть и старая. Сразу видно: человек тут жил состоятельный. Только коммуникации отсутствовали: ни воды, ни газа, ни электричества. Зато имелся собственный колодец во дворе.

Первым делом я отворил все ставни, впустив солнечный свет. Потом осмотрел комнаты. На втором этаже в одной из спален (в той, где были заколочены окна) царил бардак: на полу, среди осколков стекла, валялись пара сломанных стульев, у шифоньера были оторваны двери. Тут явно что-то произошло.

Лампы в комнатах висели керосиновые. Пришлось сбегать в магазин за топливом, чтоб вечером не остаться во тьме. Вернувшись, я занялся тщательным обыском комнат.

Почти сразу нашёл фотоальбом и кое-какие личные вещи: мундир, медали, книги, старые пожелтевшие газеты, письменные принадлежности. Всё это пребывало в беспорядке, словно кто-то в них уже успел покопаться.

Посмотрел фото. Отец мой, Николай Семёнович Савин, оказался статным офицером с тонкими благородными чертами лица и небольшими усиками. Судя по снимкам, он был некоторое время женат, но детей (кроме меня), кажется, не имел.

В личных вещах я не обнаружил ничего примечательного: того, что я хотел найти, тут не оказалось. Впрочем, если дом кто-то прошерстил до меня (а всё указывало именно не это), то тут и не должно было остаться ничего важного.

Нахлынуло разочарование. Я ожидал найти информацию, но взамен – только старый фотоальбом, книжки и пыль. Единственным результатом моего путешествия стал просмотр фото покойного родителя.

«Да нет же, не может быть всё так просто», – убеждал я себя. Что-то должно найтись, обязательно должно. Мой отец обладал силой, он знал об этом, и даже не попытался оставить хоть какую-то весточку своим потомкам? Задыхаясь и кашляя от пыли, я принялся двигать мебель и тщательно осматривать полы и стены каждой комнаты.

Уже стояла глубокая ночь, когда за шкафом в гостиной на первом этаже я обнаружил шатающийся кирпич. Найдя нож, я его поддел и вытащил. В стене оказалась пустое пространство. Просунув руку в дыру, я нащупал железный ящик. Вынул, открыл. Сверху лежал короткоствольный револьвер с массивным гладким барабаном, украшенным гравировкой. Это была старая модель раздельного заряжания: спереди в барабан закладывались порох и пуля, а в задней части крепились капсюли. Такие револьверы в моём мире были в ходу в середине 19 го века и являлись переходной формой между капсюльным оружием и оружием под унитарный патрон. Видимо, в этом мире подобные пистолеты использовались ещё совсем недавно. К нему прилагался мешочек с капсюлями и пара коробок с патронами в бумажной гильзе, в которую заворачивался порох и пуля.

Под револьвером покоились пять толстых исписанных тетрадей – дневники. Вот оно! Это наверняка именно то, что я искал! Не зря же отец так хорошо спрятал их. В записях обязательно должна иметься информация, которую он хотел скрыть от посторонних глаз.

Я тут же принялся просматривать тетради, устроившись за столом в гостиной. Чтоб прочитать всё, понадобилось бы несколько дней. Сейчас я не имел столько времени, но, несмотря на это, был полон решимости найти хоть какую-то зацепку и полезную информацию.

Большинство записей касались армейского быта. Сделаны они были лаконично, но иногда поражали скрупулёзностью, с которой отец описывал самые обыденные вещи. Имелись упоминания и о паре сражений, в которых ему довелось участвовать. Но в целом, тут не было ничего интересного, так что большую часть я просто пролистывал.

И вот, наконец, в третьей тетради я наткнулся на запись, повествующую о встрече моего отца в Крыму с некой Еленой, с которой у него был давний роман. И тут всю чёткость и лаконичность словно рукой сняло. Последовал ряд расплывчатых формулировок. В нескольких местах говорилось о ребёнке, который должен быть зачат и вырасти в знатном семействе, и о том, что это очень важно для Отечества. Почему, сказано не было. Отец побоялся доверить это даже дневнику. Да и вообще, всё, что связано с этой Еленой (видимо, моей матерью) и ребёнком, упоминалось лишь вскользь. Основную же часть записей по-прежнему занимали скучные бытовые дела.

Больше ничего необычного я не нашёл (или не заметил в куче ненужной информации). Под конец дневника во многих записях чувствовался страх. «Они придут за мной и убьют, – писал отец. – Они узнали, теперь остаётся только ждать смерти». Почти год отставной офицер жил, предчувствуя собственную кончину. И, как оказалось, не напрасно. И снова никакой конкретики. Кто придёт? За что убьют? Впрочем, ответы на эти вопросы я уже знал. А вот почему рождение ребёнка (то есть меня) было так важно для Отечества, я не понял. Отец знал о пятой школе? Он был из тех, кто желал возродить её? Это его инициатива, или кто-то стоит за этим всем? Очень мутная история, одним словом.

Уже светало, когда я закончил просматривать дневники. Стряхнув пыль с кровати, я лёг и уснул. А когда проснулся, в окна било полуденное солнце. Я решил перед отъездом прогуляться по городу, проветрить голову и обдумать всё, что узнал.

Дневники и оружие я сложил обратно в ящик, а ящик – в тайник. Брать с собой ничего не стал. Пока я обитал в поместье и не имел собственного жилья в городе, нельзя держать при себе такие вещи. Если всё пойдёт по плану, если я выживу в битве, стану дружинником и получу некоторую независимость, обязательно вернусь и подробно изучу все записи строчка за строчкой и придумаю, что делать с домом. А пока пусть остаётся, как есть.

Едва я вышел из калитки, как ко мне подошёл мужчина. Одет он был неброско, по-простому: коричневый сюртук, сильно поношенные штаны, кепка-восьмиклинка. Невысокий, с худым тревожным лицом он производил впечатление человека болезненного и замкнутого.

– Здравствуйте! – произнёс он с вежливой натужной улыбкой. – А вы, наверное, наш новый сосед? Позвольте представиться, Георгий.

– Михаил, очень приятно, – ответил я, пожимая протянутую руку.

– Этот дом долго простоял без хозяев, семь лет уже как. Здорово, что тут снова будут жильцы: хороший дом. Его бы в порядок привести только.

– Да, если прибраться и отремонтировать, жильё очень даже ничего, – согласился я.

– Слушайте, а вы случаем не родственником будете покойному Николаю Семёновичу?

– Состою в некотором родстве, верно.

– Я знал покойного. Хороший человек был. Офицер в отставке. Судьба у него только сложилась трагически. А вы, Михаил, надолго к нам?

– Нет. Заехал не денёк имущество глянуть. Вечером уезжаю. Дела зовут.

– Жаль. А то бы заскочили в гости. Про родственника вашего поведал бы. Мы ж с ним знали друг друга. В одной части служили. Ну да ладно. В другой раз, значит. Приедете же ещё.

Человек этот мне показался странным и подозрительным. Но он знал что-то о моём отце, и я подумал, что шанс упускать не стоит.

– У меня есть несколько часов до отъезда, – сказал я. – Я мало знаю о своём родственнике. Было бы интересно о нём послушать.

– Что ж, тогда пойдёмте. Вон мой дом.

Дом находился ниже по улице на противоположной стороне – обычная, ничем не примечательная изба. Георгий, судя по всему, жил один: ни супруги, ни детей, ни родственников. Он пригласил меня за стол, поставил самовар, баранки и печенья.

– С Николаем Семёновичем я служил в Казахстане, – начал он рассказ. – Он был капитаном, а я в денщиках у него ходил. А как в отставку после ранения Николай Семёнович вышел, я служил ему ещё почти пять лет. Под Боранкулом он был ранен в Казахстане. Меня тогда тоже слегка задело. Николай Семёнович был особенным человеком, необычным. И такого человека сгубили.

– Что вы подразумеваете под словом особенный?

– А то и подразумеваю. Да ты лучше сам расскажи, в каком родстве состоишь с покойным? Похожи вы чем-то. Сын у него вроде как есть твоего возраста и зовут так же. не он ли?

Тон Георгия изменился. Прежде он говорил слегка заискивающе, а сейчас я ощутил себя, словно на допросе. Но ещё больше поразило, что он знал о сыне (обо мне, то есть), хотя эта информация скрывалась даже от членов рода, в котором я рос. Никто об этом не должен был знать. А Георгий знал.

– Вы правы, я и есть сын покойного, – признался. – Что ещё вы знаете?

– Немного, очень немного, к сожалению… Но почему ты здесь? Насколько мне известно, ты рос в боярском роду. Но ты не выглядишь, как знатный человек.

– Скажем так, обстоятельства сложились не лучшим образом.

– Понимаю… Главное, что тебя не убили. А вот Николая Семёновича сжили со света.

– И меня пытались.

– Вот как? Что ж, значит, тебе повезло. Пока что.

– Что вы имеете ввиду?

– Знаешь, почему отца твоего убили?

– Знаю. А вы?

– Это касается его силы. Чар пятой школы. Он владел ими. Из-за них весь сыр бор.

– Расскажите поподробнее. Что вы знаете об этих чарах?

– А что я могу знать? Я мелкий человек, слугой почти всю жизнь ходил. Знаю только, – тут Георгий понизил голос, словно нас кто-то мог услышать, – что это – спасение для всех нас.

– Для кого? Выражайтесь яснее.

– Для России! Ты же тоже владеешь ими? Должен владеть. Для этого всё было. Понимаешь? – во взгляде Георгия появился безумный огонёк.

– Простите, мне мало что известно, – сказал я, решив не выдавать свои способности. – Я слышал легенды о пятой школе, но не более.

– Нет, это не легенды, – замотал головой Георгий. – Пятая школа была уничтожена. Намеренно. Она была слишком сильной. Ни один род не устоял бы перед мастером этих чар. Пойми, её существование стало нежелательным. Стихийники истребили всех её представителей. Подло, хитростью взяли. Это был мировой заговор!

Слушая Георгия, мне стало казаться, что мужик слегка поехал крышей. Мировой заговор в условия нескончаемой вражды всех со всеми, когда две стороны порой даже о перемирии не могут договориться? Чушь какая-то…

– Что ж. Жаль, конечно, что так сложилось, – сказал я, – но теперь ничего не поделать.

– Нет, не всё потеряно. Ты просто многого не знаешь. Есть люди. Они хотят вернуть пятую школу. Если найдётся тот, в ком есть сила, его поддержат и направят на путь истинный.

– И кто же эти люди?

– Они желают оставаться в тени до поры до времени. Даже я не знаю их. А отец твой знал. Но однажды всё откроется, однажды обман падёт. Нас столетиями вводят в заблуждение, понимаешь?

– Пока я не понимаю ровным счётом ничего, – честно ответил я.

– Нас обманывают! Всех. Они, – Георгий показал пальцем вверх. – Они закабалили нас. Объявили вне закона. Пойми, способности есть у многих.

– Я это знаю, – сказал я.

– Вот! Ты уже в курсе. У тебя уже глаза открыты. Беда в том, что мы вжились в шкуры рабов, привыкли считать себя низкими, недостойными, привыкли пресмыкаться.

– К сожалению, помочь ничем не могу, – пожал я плечами. – Я обычный человек.

– Не верю. Отец твой надеялся на тебя, матушка надеялась. Всё было запланировано. Неужели ты не владеешь силой? Неужели всё напрасно?

– Жаль вас разочаровывать, но я ничего об этом не знаю. Что и кем было запланировано?

– Не знаешь. Не знаешь... Я – тоже мало чего знаю, я маленький человек, – Георгий покачал головой и как-то обречённо посмотрел в кружку. – Твой отец держал всё в тайне… Когда стало известно… Когда он понял, что его убьют, он меня отослал… Но ты угощайся, чего сидишь?

Дальнейшая беседа не клеилась, Георгий замкнулся в себе. Попив чаю, я попрощался и пошёл бродить по городу. После разговора меня не покидало чувство, словно я пообщался с сумасшедшим. Какие-то мировые заговоры, тайные общества… Бред какой-то. И всё же не давала покоя мысль, что он и правда что-то знал, просто говорить не хотел. Я тоже не сказал ему о своей силе: этот тип не вызывал доверия. И всё же я собирался его расспросить. В следующий свой приезд, если он состоится. Появилась ещё одна зацепка, и надо было её раскрутить любыми способами. А сейчас времени до поезда оставалось не так много.

Побродив по маленькому городку, который в моём мире был огромной столицей, я вышел на берег Москвы-реки. На склоне раскинулись дворы. Сев в траву, я стал смотреть на воды, что мирно текли куда-то по своим делам, не обременённые заботами людскими. Поездка не дала ответов, только ещё больше запутала. Оказалось, что у моих родителей был какой-то план, и за всем этим стояли какие-то загадочные личности. А может, это – просто бред сумасшедшего? Может, мой папаша головой тронулся на почве обладания тайной силой и напридумывал всякого? Но ведь Катрин тоже говорила, что есть люди, желающие возвращения пятой школы. Знал ли о них Георгий? Да что мог знать этот денщик, проживший полжизни в деревне?

Устав от раздумий, я попытался отогнать мысли и обрести тишину в голове. Посидел так с часок и пошёл домой. Взял саквояж, закрыл ставни. До поезда оставалось мало времени, надо было спешить, а все лишние заботы – выкинуть из головы. Самое главное сейчас – битва, в которой мне предстояло участвовать уже совсем скоро.

В крепости ждал сюрприз: оказалось, меня переселили. Теперь я жил отдельно от остальных отроков, в тесной комнатушке в доме прислуги. Матвей Александрович сообщил, что мне не надо больше являться на общие трапезы, еду мне будут приносить.

– Было расследование? – спросил я. – Что решили?

– Всё расскажет Борис Вениаминович, – сказал младший наставник, – теперь тебя только он курирует, я тобой больше не занимаюсь. Кстати, через полчаса он ждёт тебя в своём кабинете.

Перекусив тем, что осталось с поезда и переодевшись в тренировочный костюм, я пулей помчался к старшему наставнику.

– Отдохнул? – сходу спросил Борис Вениаминович, после моего приветствия. – Оставшиеся дни будешь тренироваться так, что пар из ушей пойдёт. С шести утра до обеда ты должен заниматься с энергетическими чарами и ментальным контролем, оставшиеся полдня – упражняться с артефактами и холодным оружием. Надеюсь, за это время хоть какой-то прогресс будет. Твои мысли должны быть полностью посвящены предстоящей битве.

– Слушаюсь. Но, что решено по поводу… – хотел я спросить, но строгий взгляд оборвал вопрос.

– Так, по поводу недавнего инцидента, – продолжил Борис Вениаминович. – Расследование не дало доказательств твоей правоты. Другая сторона по-прежнему отрицает свою вину, за парней вступились их семьи, выдвинули встречное обвинение. В связи с неоднозначностью ситуации глава рода велел устроить суд поединком. Против тебя выступит отец одного из отроков. Само собой, поединок должен проходить честно: использование энергии тебе запрещено. В остальном – как обычно, в соответствии с обычаем.

– Разве может отрок драться с дружинником? – спросил я.

Несмотря на то, что я не так давно приобщился к местным обычаям, я уже знал о судебных поединках, а так же знал, что в них могли решать споры только члены рода и младшие дружинники, и только с человеком равным себе по статусу.

– Не может. Поединок назначен на день после церемонии принятия тебя в дружину – таково распоряжение Арсентия Филипповича.

Я поклонился, сказав, что это честь для меня. Я ожидал, что в дружину меня примут после битвы. Но похоже, глава рода решил, что выпускать на битву отрока – это для рода полный зашквар и решил меня хотя бы дружинником сделать.

– Оставь любезности, – недовольно буркнул Борис Вениаминович. – Тренируйся. Усердно тренируйся! От этого зависит твоя жизнь и, возможно, исход битвы.

Весь день я тренировался самостоятельно. Я хорошо знал упражнения, которые полагалось выполнять для развития ментального контроля и энергетики. Мотивации же было хоть отбавляй. Наставник знал это и, вероятно, поэтому не сильно вмешивался в учебный процесс. А может, он и сам был плохо осведомлён в вопросах тренировки моей силы – такое я тоже допускал.

То, что меня скоро примут в дружину, стало хорошей новостью, но сейчас это не имело значения. Если битва будет проиграна, если род уничтожат, а меня убьют – какая разница, отроком я помру или дружинником? Возможно, поэтому Птахины и пошли на этот шаг – шаг отчаяния. Они хватались за последнюю соломинку, понимая, что обречены.

Во второй половине дня пошёл дождь, который закончился только к вечеру. Я тренировался при любой погоде. В холодное время года тренировки проходили в помещениях, ну а пока на улице стояло лето, я занимался под открытым небом и в дождь, и в жару. При этом следовало настолько очистить свой разум, чтобы на существующие неудобства даже внимания не обращать.

Когда я закончил тренировку, уже темнело. Теперь – ужинать, спать, а завтра – опять за работу. Я устал, вымок и был голодный, как собака. Но первым делом я решил сходить во флигель проведать Таню, поинтересоваться, как она себя чувствует, и не случилось ли неприятностей за время моего отсутствия.

Однако Тани во флигеле не оказалось. Служанки сообщили, что позавчера её переселили, а куда – никто не знал. И я, не солона хлебавши, побрёл обратно. Может, оно и к лучшему. Узнав об инциденте, род позаботился о том, чтобы поселить девушку в безопасном месте. Ну а мне стоило поменьше отвлекаться: чем меньше посторонних мыслей, тем разум более сфокусирован.

Но не успел я отойти от флигеля, как увидел уже знакомую белую лошадь с юной всадницей. «Принесла нечистая», – подумал я, когда девица направилась ко мне.

– Кого я вижу! – воскликнула она, преградив дорогу. – Михаил Барятинский собственной персоной. Или как там тебя называть сейчас?

Девушка спешилась. Она оказалась невысокой, но хорошо сложенной, довольно фигуристой и развитой не по годам.

– Пойдём, – велел она, протягивая мне поводья.

– Я тороплюсь, если что.

Приставания неизвестной особы меня совсем не радовали.

– Это приказ, – грозно взглянула на меня девица. – Хочешь ослушаться приказа боярской дочери, простолюдин?

– Ладно, как скажешь, – произнёс я. Подумал: может, разузнать что получится.

Взяв поводья, я побрёл за девицей к пруду. Если она так себя назвала, значит, передо мной – дочь либо Арсентия Филипповича, либо одного из его братьев. «И чем же я тебе насолил, дочь боярская?»

– Зачем ходил к флигелю? – девица шагала впереди меня и, задав вопрос, даже не обернулась.

– Были дела.

– Что же за дела такие?

– Это важно?

– Отвечай! – властно повторила она.

– Знакомого ходил проведать.

– Знакомого или знакомую? Опять новую девку завёл?

Я промолчал.

– Кто она?

– Давняя приятельница.

– Давняя? Ах вот как? И какая же по счёту?

– Не помню, забыл сосчитать, – мрачно произнёс я.

Подошли к пруду и остановились на живописной прибрежной лужайке. У самой воды росли две берёзы, свесив к воде ветви.

– Помнишь это место? – спросила девушка.

– Помню, – естественно, я ничего не помнил, но, видимо, должен был.

– Мне тут нравилось раньше…

– Чем я тебе насолил? – спросил я прямо, устав от этих непонятных игр.

– Чем?! – девушка обернулась ко мне в ярости. – И ты ещё спрашиваешь?! А сам не догадываешься? Кто мне клялся в любви, а?

Ну в принципе, я догадывался…

– Слушай, мы родственники, какая любовь? – пожал я плечами. – Это ж детские шалости, сама должна понимать.

– Детские шалости?! Ах вот ты как заговорил? – боярская дочь приблизилась ко мне вплотную. – А хочешь, мои батюшка с матушкой узнают о твоих выходках? И вообще, я тебе запросто голову камнем раскрою, если пожелаю! Так что думай, что говоришь, отрок!

Я сосредоточился, вызывая энергию. Боярская дочь была настроена как-то уж очень враждебно: вдруг и правда попытается притворить угрозы в жизнь? От этой взбалмошной девчонки можно ожидать чего угодно.

В целом, мне уже стало ясно, из-за чего сыр-бор. Передо мной оказалась очередная пассия Михаила из прошлой жизни. И чем дольше разговор затягивался, тем больше меня брала досада на то, что мне приходится с этим разбираться. Я устал и хотел есть, завтра – снова тренировка, а тут – выясняй отношения со своими бывшими. Делать нечего, ага.

– Извини, – сказал я примирительным тоном. – Да, обидел тебя. Да был дурак дураком. Но сама понимаешь, всё течёт – всё меняется. Меня изгнали, моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я теперь отрок в вашем доме. Какое у нас будущее?

– Что, думаешь отбрехаться? Что мне твои извинения? Ты со всеми так? Наобещаешь кучу всего, а потом – извиняться? Я что, тебе просушка какая-нибудь, с которой подобные фокусы пройдут? – девица скрестила руки на груди, а над моей головой завис небольшой острый булыжник.

– Что-то мне подсказывает, что родители тебя не похвалят, если ты пришибёшь меня камнем, – заметил я, покосившись на летающий объект у моего виска.

– А мне плевать! Кто ты? Отрок безродный? Ублюдок? Кто тебя хватится?

Энергия наполнила моё тело. Я вздохнул с облегчением: что бы она теперь не вытворила, я – в безопасности.

– В любом случае, нехорошо камнями кидаться по чём зря, так что завязывай, – произнёс я с невозмутимым видом. – А мне пора. Прощай.

Я развернулся и пошёл. Признаться, ожидал, что камень полетит мне в спину, но боярская дочь зашвырнула его в реку – я это понял по всплеску.

– Да будь ты проклят! – воскликнула она. – Когда-нибудь, я тебя обязательно пришибу!

«Ну да, ну да, попробуй», – только и подумал я, решительно шагая прочь.

Следующий день прошёл по намеченной схеме: первую половину дня я занимался ментальными тренировками. Но когда пришло время обедать, слуга, что обычно приносил еду, почему-то не явился. Я был голоден, как чёрт, и уже думал, что устрою парнишке разнос за такую возмутительную задержку поставок продовольствия.

Но тут среди деревьев показалась знакомая фигура.

– Катя? А ты откуда тут? – удивился я, когда девушка приблизилась. На лице моём сама собой расплылась довольная улыбка.

– Да так, проведать решила, – в руках Катрин держала корзину, в которой мне приносили еду. – И обед тебе доставила. А то проголодался, поди.

– Не представляешь, как я рад тебя видеть. Хотел навестить, да не знал, где живёшь. Как чувствуешь себя?

– Превосходно! Всё благодаря твоей девушке. Она – сильный врачеватель. Если б не она, тот бой стал бы для меня последним. И где ты её откопал?

– А вот! Места надо знать. Полна земля русская самородками.

– Признаться, я удивлена, что Арсентий Филиппович взял её в услужение. Он человек… слегка неординарных взглядов. Многие годы провёл за границей. Некоторые члены рода осуждают такие взгляды, но надеюсь, решения его дадут хорошие плоды, иначе, род будет очень недоволен. Но ты, наверное, рад, что твоя девушка теперь в поместье?

– Как сказать. Ты слышала о том, что произошло три дня назад? А теперь я даже не знаю, где она. Поместье большое, не найдёшь, да и времени нет.

– Насколько я слышала, Таня на днях должна принести клятву – она станет отроковицей. Если её способности род оценит высоко, в обиду её никто не даст. Слушай, не знаю, как ты, а я ужасно проголодалась, так что давай за обедом поболтаем.

Усевшись под развесистой берёзой неподалёку, Катрин расстелили на траве полотенце и вытащила два железных походных котелка с супом, ещё один – с картошкой, краюху хлеба, овощи, две здоровые поджаристые рыбины, термос и две кружки.

Мы налегли на провиант и некоторое время ели молча.

– Как вообще тебе в поместье? – спросила Катрин. – Я понимаю, тебе, наверное тяжело. Ты раньше сам был членом рода, а теперь… Но это лучше, чем в Арзамасе.

– Хрен его знает, где лучше, – я выхлебал котелок щей и принялся за второе. – Но мне нравится тренироваться. Чувствую, что занимаюсь тем, чем следует. Правда с недавних пор одна молодая особа докучает.

– Елизавета? – Катрин улыбнулась. – Ну а что ты хотел? После того, что у вас было…

– Да уж, ошибки молодости.

– Кто б говорил!

– Меня жизнь за эти месяцы многому научила.

– Ладно, ладно, верю. Ты и правда изменился. Ну тебе недолго мучиться осталось: скоро Дмитрий Филиппович отправит её на Урал к родственникам. Он полагает, что большой город дурно влияет на неё.

Мы ещё некоторое время ели молча.

– Ты же знаешь, что мне скоро предстоит? – спросил я. – Я буду участвовать в битве родов.

Катрин так и застыла с набитым ртом, озадаченно глядя на меня, а потом, дожевав картофелину, спросила:

– Но как такое возможно? Ты же не член рода. Тебе не положено сражаться. Даже младшая дружина не может участвовать в битве, а ты и вовсе в отроках ходишь.

– Знаю, что не должен. И всё же буду. Арсентий Филиппович хочет использовать мою силу.

– Но это очень опасно! Битва родов – это кровавая бойня, в которой многие погибают. Поэтому их так редко устраивают, – в глазах Катрин была тревога.

– Что будет, то будет, – пожал я плечами. – В конце концов, за последние две недели я достиг некоторого прогресса в своих навыках. Так что надежда есть.

– Хотела бы я драться рядом с тобой, но, к сожалению, мне этого не позволят, – дружинница опустила взгляд и нахмурилась.

– Тебе ни к чему. У тебя же нет способностей.

– Да. Значит, ты должен помочь роду одержать победу, раз тебе оказали такую честь. Любой дружинник желал бы быть на твоём месте и погибнуть за род в столь грандиозном сражении.

– А я, признаться, не очень рад. У меня цели другие. Вас вон как воспитывают: за род свой копыта двинуть – самое великое счастье на земле. А для меня – нет.

– И всё же память о тебе останется в веках.

– Даже никто не узнает о моём участии. Я буду в броне. Меня не должны видеть. Но я вот о чём с тобой поговорить хотел. Меня сейчас тренирует Борис Вениаминович, но он крайне мало рассказывает об энергетических чарах. А мне нужна информация. Наверняка, в имении есть книги по этой технике. Достать бы их.

– Не надо! – строго предупредила Катрин. – Тебе только начинают доверять. Гляди, не испорти всё! И я тебе в этом не помощник. Возможно, после битвы наставник с больше охотой поделится с тобой знаниями, но к книгам доступ нам запрещён, как ты не поймёшь?

Закончив с картошкой и рыбой, мы принялись за чай.

– Что ж, как хочешь, – пожал я плечами. – Просто это странно: меня пытаются чему-то учить, но знания дают лишь урывками, скрывают всё.

Катрин не успела ответить. На дороге показались пятеро: Борис Вениаминович и дружинники, и я понял, что мне предстоит очередная взбучка. Теперь, похоже, меня поставят против четверых. Ну ничего: как говорится, тяжело в учении, легко в бою. Хотя, если учитывать, какой бой грядёт, там будет ещё тяжелее.

Мы с Катрин вскочили и поклонились Борису Вениаминовичу.

– Что, молодые люди, трапезничаем? – спросил тот весьма добродушно вопреки своему обыкновению. – Ну всё, довольно, пора продолжать тренировку. Ступай, Катрин.

Наставник вручил мне артефакты. Я приготовился биться. На этот раз один из дружинников оказался членом рода. Это был молодой худощавый парень с надменным остроносым лицом.

Борис Вениаминович велел нам драться один на один и разрешил мне применять энергию.

Парень оказался весьма ловок. Он тут же сбил меня с ног кристаллическим снарядом, а потом набросился с двумя топорами в обеих руках. Причём вместо одного он иногда использовал щит, отражая мои атаки. Я же уворачивался и отбивался, как мог, но парень был весьма хорошо обучен.

– Скорость включай, – приказал Борис Вениаминович.

Я послушался. Движения противника замедлились. Я, не напрягаясь, ушёл от его очередного рубящего удара и подсечкой сбил его с ног. Сосредоточившись, я переключился на силу. Парень уже поднимался, он поставил щит, который я разнёс ударом кулака, а следующим – отправил его в полёт на десяток шагов. Едва парень поднялся, как я подбежал и пробил ему в голову, расколов броню. Она замерцала и исчезла. Парень оказался на некоторое время лишён магических сил, которые ушли на отражение ударов, моя же энергия всё ещё держалась. Но секунд через пять и она схлынула, а я почувствовал усталость.

Это был первый раз, когда в боевых условиях я смог переключать свои способности. Что ж, неплохая комбинация получилась, эффективная.

Дружинник поднялся, с недоумением поглядывая то на меня, то на Бориса Вениаминовича, а тот лишь одобрительно хмыкнул, и я понял, что наставник доволен результатом.

– Даниил недавно достиг четвёртой ступени, – объяснил Борис Вениаминович. – Что ж, ты справился. Это обнадёживает. А теперь сражайся с остальными тремя без использования энергии.

И на меня снова посыпались удары. Я по кругу отбивал их, уклонялся, ставил блоки. Пару раз получил по голове, и несчётное количество – по корпусу и рукам. То одному, то другому я умудрялся заехать по закрытой шлемом физиономии, но в целом битва оказалась не в мою пользу.

Я не заметил, как моя броня, не выдержав такого количества ударов, начала трескаться, потом почувствовал, что часть доспеха осыпалась, и моё плечо оказалось беззащитно, но я не прекратил сражение, отбил очередной удар, и тычком в голову свалил одного из нападавших. А в следующий момент мою ключицу пронзила острая боль – туда попало остриё топора.

Вот так я потерял ещё два дня. Удар топором в ключицу – вещь не из приятных, но врачеватели меня залатали, быстро срастив кости и мышцы. Зато какой разнос устроил мне Борис Вениаминович! Мол, я невнимателен, не уследил за состоянием доспеха, рисковал без причины – в общем, опять я не угодил своему тренеру.

Мои ментальные тренировки начались с третьего дня, а ещё через пару дней, когда организм полностью восстановился, возобновились учебные бои.

Вскоре, вечером, после тренировки, Борис Вениаминович вызвал меня к себе в кабинет и огорошил новостью, что завтра меня примут в дружину, а послезавтра состоится судебный поединок.

Всю ночь провёл в храме на бдении, что являлось частью ритуала принятия в боярскую дружину. К религии я относился равнодушно, но такова традиция, ничего не поделать. Вместе со мной бдели ещё трое отроков – они тоже завтра должны были стать дружинниками.

А утром нас отвели на площадь перед длинным домом, в котором находился пиршественный зал. Собралось много народу. Отдельно стояла младшая дружина, отдельно – члены старшей, отроки тоже присутствовали. Тут я увидел и Бориса Вениаминовича, и того «гусара» с закрученными вверх усами (как я узнал, это был воевода Дмитрий – один из братьев Арсентия Филипповича), и артефакторов, и много кого ещё.

Глава рода вышел вперёд и подозвал меня. Подойдя, я преклонил колено. Арсентий Филиппович треснул мне по затылку ладонью, а потом надел мне на руки два браслета-артефакта – те, что позволяли призывать доспехи и бердыш. Прежде артефакты мне выдавали только на время тренировки, а потом Борис Вениаминович их забирал. Став членом дружины, я получал в постоянное пользование броню и оружие и обязывался хранить их до конца дней своих или до тех пор, пока не выдадут новые.

– Михаил Петров, отныне ты являешься приближённым рода Птахиных, членом младшей дружины, – торжественно произнёс Арсентий Филиппович. – Прими же частицу силы рода в знак величайшего доверия, оказанного тебе. Служи верой и правдой, и да ляжет вечное проклятье на тебя и на твоих потомков в день, когда ты нарушишь данные тобой обеты.

Остальные двое отроков прошли ту же процедуру.

Затем все разошлись по своим делам, и я отправился на тренировку, а вечером меня позвали раньше обычного. Оказалось, в честь новобранцев устраивался пир – он тоже был частью древней традиции.

Прежде мне не доводилось бывать в пиршественном зале. Это было большое помещение выполненное в древнерусском стиле. Столы располагались буквой П: два длинных тянулись через весь зал, а один стоял поперёк на небольшой возвышенности. На стенах висели чучела голов животных, щиты, мечи и другое средневековое оружие.

Собрались члены рода, младшая дружина и отроки. Столы ломились от яств, нам наливали пиво, мёд  и ещё какую-то брагу; выступали гусляры и скоморохи – одним словом, царила атмосфера древнерусского празднества. А потом устроили состязания по борьбе и стрельбе.

Мы, четверо новоиспечённых дружинников, как виновники торжества, сидели среди старших недалеко от главы рода и его братьев, которые расположились за столом на возвышенности. Остальные члены младшей дружины занимали срединные места, а в самом конце зала находились отроки. Уж не знаю, все ли обитатели крепости явились на пир, но народу собралось более сотни человек.

Закончилось мероприятие лишь к ночи. С тех пор, как я сюда попал, даже капли спиртного во рту не было, а тут наклюкался так, что еле стоял на ногах. Впрочем, остальные воины тоже знатно надрались. В обычное время в крепости не очень приветствовалось питие, но на праздниках народ отрывался вовсю.

Когда мы начали расходиться по домам, ко мне подошли десятник Гаврила, Андрей, Катрин и ещё несколько парней из дружины, которых я знал и с которыми тренировался. Все они были изрядно подвыпившие.

– Что ж, теперь ты – один из нас, – усмехнулся пьяной усмешкой Гаврила. – Принимай поздравления, парень, – он пожал мне руку своей мощной лапой и хлопнул по плечу. – Хоть ты и ублюдок Барятинских, раз уж глава тебе такое доверие оказал, буду рад тебя видеть в наших рядах. Служи достойно и не подведи. Смотри у меня!

Затем ко мне подошла Катрин.

– Поздравляю, – сказала она, обняла меня и чмокнула в щёку. Остальные рассмеялись.

– Что, Андрюха, – ухмыльнулся десятник, – Увёл у тебя Мишка подругу?

– Вот не надо тут. Я теперь женатый человек, между прочим, – промямлил Андрей заплетающимся языком, подошёл и тоже пожал мне руку. – Достойно служи! Тебе дана сила, и ты её должен применить, куда следует, – он меня ткнул пальцем в грудь. – Всё, давай.

Не успел я принять поздравления от своих новых коллег, как подошёл Борис Вениаминович. Он хоть и пил наравне со всеми, но выглядел трезвее всех.

– Так, Михаил, – сказал он. – Поздравления поздравлениями, а тебе завтра предстоит важный день. Выспись, а завтра в десять жду у себя.

На следующее утро я проснулся с ужасной головной болью. На столе в моей коморке уже стоял завтрак – слуга принёс, даже не разбудив меня. Испугавшись, что опоздал на встречу с Борисом Вениаминовичем, я схватил карманные часы: нет, всё в порядке – ещё только девять. Умывшись, одевшись и закинув в себя завтрак, я пошёл к дому старшего наставника. Тот меня принял в своём кабинете.

– Тебе предстоит суд поединком, – сказал Борис Вениаминович. – Раз уж ты настоял, то и получишь, что хотел. Шансы у тебя есть, но небольшие. Десятник Семён, против которого ты выйдешь, имеет за спиной многолетний опыт. У тебя преимущество в том, что доспех твой – пятой ступени, и рукопашная техника неплохая. Но вот в остальном ты слабее. Чары использовать запрещено. Нарушишь запрет – потерпишь поражение и дурную славу обретёшь в самом начале жизненного пути. Так что не вздумай! Но скажу вот что: победишь или проиграешь – сейчас это не имеет значения. Проиграешь – извинишься и выплатишь штраф. Всё. Главное для тебя – это грядущая битва. Рассматривай поединок, как ещё одну тренировку. Правила обычные: бой идёт до тех пор, пока один из противников не лишится брони.

– Я сделаю всё, чтоб виновник ответил по заслугам, – сказал я.

– Опять за своё, – устало покачал головой Борис Вениаминович. – Раздул проблему на ровном месте. Сам глава рода кумекал, что с вами всеми делать. Твою девку, медсестру, в отроки взяли, ты сам дружинником стал. Понимаешь, как всё запутанно? Когда потерпевший простолюдин – это одно, когда отрок – другое. Совсем по-разному вопросы урегулируются. Вот ты нам задал задачу. В архивы пришлось лезть искать прецеденты.

Борис Вениаминович говорил мягче, чем прежде. Складывалось ощущение, что став дружинником, я тут же заслужил к себе более лояльное отношение со стороны старших.

– В общем, Михаил, поступай, как знаешь. Если победишь – молодец. Иди к себе и готовься. Через два часа чтоб был на площадке у восточной стены.

Мне предстояло драться со здоровым усатым мужиком, который занимал должность десятника и являлся отцом Фомы. Было Семёну уже за сорок, и я не сомневался, что он мастерски владел оружием. У меня же имелись лишь те навыки, которым обучили Михаила в юные годы, хорошая реакция и, конечно же, броня, способная выдержать больше ударов, чем доспех противника.

Не густо, но легко отдавать победу я не собирался. Как сказал Борис Вениаминович: если проиграю бой, должен буду заплатить пострадавшей стороне некоторую сумму и принести извинения. А вот если выиграю, тогда виновников побью розгами, а их поступление в дружину отсрочат. Я всем своим естеством желал, чтобы эти пятеро понесли наказание. На моей стороне была правда, и за эту правду я зубами собирался рвать.

Вокруг площадки собрались многие воины из старшей и младшей дружин. Пятеро несостоявшихся насильников стояли в стороне, ожидая исхода поединка. Судя по их насмешливым взглядам, парни не сильно переживали за свою участь. Сотник, который сейчас выполнял обязанности судьи, объявил условия.

Десятник Семён вышел против меня, облачённый в кристаллический чёрный доспех, в руках он держал алебарду с пикой на конце и короткой рукоятью. Оружие было довольно массивным, но десятник легко вращал его в руке, демонстрируя свою ловкость. Я тоже облачился в доспех.

Некоторое время мы кружили, выжидая момент для нападения. Выпад. Я парировал. Ещё один – я ушёл с линии атаки, рубанул с разворота, но напоролся на блок, мой бердыш звякнул об алебарду Семёна, а тот, воспользовавшись случаем, снова сделал два выпада, от которых я едва успел уклониться, и в прыжке нанёс рубящий удар. Я увернулся, и алебарда вонзилась в грунт.

Семён бросился на меня. Я парировал его первый удар, второй скользнул по моему наплечнику. Противник на миг открылся, и я попытался достать до его головы. Промахнулся, и тот контратаковал. Я поставил блок, но десятник с разворота пробил мне по ногам, и я шлёпнулся спиной в песок. Семён снова занёс алебарду. Лёжа на земле, я отразил удар, перекатом ушёл от третьего и, поднявшись, встал в стойку.

У меня никак не получалось перехватить стратегическую инициативу. Противник атаковал с дичайшим напором, а я преимущественно защищался, будучи не в силах перейти в наступление. Я снова принялся парировать удары и уклоняться, получил в шлем остриём пики, а потом подсечку. Опять я на земле, и опять еле успел увернуться от добивающего удара; поднялся, поставил блок и с разворота треснул локтем. Противник слегка опешил. Я попытался свалить его коленом в корпус, но лишь оттолкнул, и с разворота ударил ногой, а потом алебардой – в голову. Семён упал, но поднявшись перекатом, выставил вперёд пику алебарды, остановив моё наступление, а потом ткнул ей меня в шлем. И теперь уже я чуть не потерял равновесие.

Мы опять стали кружиться, готовясь атаковать. Энергия моя зарядилась, но я её пригасил, помня, что свою силу ни в коем случае применять нельзя. Не так страшен был факт поражения, как нарушение правила судебного поединка, которое ложилось пятном на репутацию воина.

После пары обманных выпадов, Семён снова атаковал. Чередуя колющие и рубящие удары, он принялся наступать. Остриё угодило мне в нагрудник, я в ответ двинул противника бердышом в шею, мы пошли в размен. Мне по броне прилетали несильные удары, некоторые удавалось парировать, я же в свою очередь тоже бил, куда придётся: по туловищу, по голове, по плечам, но такие тычки вряд ли могли причинить серьёзный вред панцирю моего соперника.

Выдержав натиск, я сократил дистанцию и несколько раз двинул кулаком, рукоятью и локтем по шлему десятника, а потом – коленом по кирасе. Семён отпрянул назад, опустил алебарду, а я нанёс сильный рубящий удар в корпус, от чего десятник шлёпнулся на землю. Я ещё раз рубанул, но тот увернулся, бердыш мой вонзился в грунт, а соперник, вскочив на ноги, попытался достать меня алебардой. Я отклонился, и острие пролетело у меня перед носом.

Мы снова схлестнулись, оружие опять громыхало друг о друга и о доспехи. Я несколько раз пробивал лоукик, сближался и бил с локтя в голову, но ничего не помогало: доспех держал удары, а противник пёр, как танк.

Драка затягивалась, мы оба устали, но продолжали мутузить друг друга. У меня не осталось сил уворачиваться от атак, и я просто принимал на себя удары и наносил ответные. Семён тоже вымотался: его движения замедлились. Казалось, он с трудом поднимал алебарду. Да и мой бердыш делался всё тяжелее и тяжелее с каждым взмахом.

Я получал всё новые и новые удары. Казалось, доспех вот-вот развалится, и я проиграю. Но я собрал последние силы, и улучив момент, оттолкнул противника ногой. Семён еле устоял, опустил алебарду, и тогда я с размаху рубанул ему в голову. Десятник оказался на четвереньках, попытался подняться, но я ударил снова. Десятник перекатился, заблокировал следующий удар и опять хотел подняться, я же пинком отправил его на землю и рубанул ещё раз.

Я видел, что Семён не может сопротивляться, он устал. У меня тоже силы были на исходе. Но я стоял на ногах, а он лежал на земле. И я рубил со всей дури, желая поскорее сломать доспехи и закончить затянувшуюся драку. Один удар, другой, третий… Руки ослабли и с трудом удерживали бердыш, но я понимал, что давать слабину сейчас нельзя. Иначе инициатива вновь окажется у соперника, и тогда я уже не смогу ничего сделать.

Очередной удар – мой бердыш раскололся. Я остался безоружен.

Выругавшись про себя на столь ненадёжное магическое оружия, я ринулся на соперника, схватил его алебарду, пытаясь вырвать из рук, и мы покатились по земле, мутузя друг друга как придётся. Наконец, Семён ослабил хватку, и оттолкнул меня ногой, я упал рядом, алебарда оказалась в моих руках.

Мы поднялись одновременно. Я хотел замахнуться, но не тут-то было: алебарда исчезла и снова появилась у  десятника. Мысленно я ещё сильнее обложил магическое оружие. С обычным такой фокус не прошёл бы.

На меня обрушился удар алебарды, я заблокировал плечом, и алебарда раскололась. Теперь мы оба были безоружны. Я бросился на соперника и принялся бить кулаками, локтями, коленями. Семён пропускал удары один за другим, пока снова не оказался на земле, и я, запрыгнув на него начал дубасить по шлему в одну точку.

После пятого удара шлем разлетелся на куски.

Я замахнулся вновь, и тут до меня дошло, что схватка окончена. Я победил.

Поднялся, дематериализовал свою броню. Пока сотник объявлял итоги поединка, я пытался отдышаться и придти в себя. Пот заливал глаза. Я еле стоял на ногах.

Посмотрел на пятерых провинившихся отроков – те удивлённо переглядывались, не веря, что они оказались на проигравшей стороне. Моя задача была выполнена. Теперь парням хорошо влетит, и дружинниками в ближайшие год-два им точно не стать. Пусть ещё в слугах походят, подумают над своим поведением. А прямо сейчас их должны были бить розгами.

Десятник Семён подошёл ко мне и пожал руку:

– Ты храбро сражался, – сказал он. – Господь даровал тебе победу, знать, правда на твоей стороне.

В день перед битвой Борис Вениаминович дал мне полдня отдыха. Послеобеденное время я мог провести, как заблагорассудится.

Недолго подумав, я решил просто поехать посмотреть город.

Некоторые районы в Нижнем принадлежали родам. Они были обнесены оградой, за которую не каждый простолюдин мог попасть. Я, само собой, отправился в район Птахиных. Погулял, потаращился на витрины, на архитектуру, на богатых горожан, что прохаживались в разноцветных пышных нарядах, на люксовые авто в стиле ретро, вальяжно ползущие по улицам в клубах пара. Вспомнил первый день своего пребывания в этом мире. Пришла тяжёлая мысль, что сегодняшний день может оказаться последним.

Постарался отвлечься от мрачных мыслей, развеяться. Сходил в кино (оно тут было чёрно-белое), потом зашёл в ресторан, поел, оставив там почти сорок рублей, и отправился обратно в имение.

Вечер решил провести дома и почитать что-нибудь про битвы родов, если, конечно, такое найдётся в стопке книг, лежащей на моём столе. Но сделать это мне не дали. Едва я зашёл к себе в каморку и уселся на кровать, как в дверь кто-то постучался. Я велел войти, решив, что это слуга с ужином.

На пороге стояла Катрин. Она была одета в бежевый облегающий сюртук, подчёркивающий её стройную талию, волосы чёрной косой спадали на плечо.

Войдя, она закрыла за собой дверь.

– Вот, пришла поглядеть, как устроился, и пожелать удачи в битве, – сказала девушка. – Ну и покои тебе выделили. Не развернёшься.

– Что поделать, – улыбнулся я. – Не заслужил, видимо, лучшие апартаменты. Присаживайся. Жаль, предложить ничего не могу. У меня тут спартанские условия, даже чая с бубликами нет.

– Завтра великий день, – Катрин села на кровать рядом со мной. – Как бы я хотела участвовать в подобном событии! Тебе повезло. В случае победы ты прославишься, – подумав, она добавила, – но если мы проиграем, это станет чёрным днём для рода.

– Что нам грозит в случае поражения? Истребление?

– Уже более трёхсот лет не случалось такого, чтобы один род вырезал другой под корень. Законы это запрещают. Проигравшие окажутся отданы на милость победителям, и те сами решат, какую мзду взять с поверженного противника, вплоть до отъёма всего имущества или непосильной контрибуции. От такого удара род не сможет оправиться даже за сто лет.

– Что ж, значит, сделаем так, чтобы с имуществом расстались Барятинские. Те, кто убили мою матушку и хотели убить меня, должны ответить за свои преступления.

– Мало что зависит от нас, мы – в меньшинстве. Но меня огорчает другое: я поклялась твоей матушке защищать тебя, и не смогу сдержать обещание.

– Не переживай, – я рассмеялся, – нашла повод! Ещё непонятно, кому кого защищать пришлось бы. У меня есть сила, и мне защита не нужна. А если уж суждено погибнуть – так тому и быть.

– Погибнуть в битве – великая честь… – Катрин грустно посмотрела на меня, – но я не хочу, чтобы ты погиб.

Я не ответил. Меня буквально приковал к себе взгляд её карих глаз, смотрящих в самую душу. А дальше всё получилось само собой. Нас словно притянула неведомая сила, и мы, страстно обнявшись, слились в поцелуе.

Опомнился я где-то минут через сорок, когда мы лежали раздетые под одеялом, прижавшись друг к другу. Я смотрел на неё и думал. Думал о том, как же всё непросто у нас оказалось.

– Странные у нас отношения получаются, – вздохнул я. – Вроде у меня девушка есть, а любовью почему-то с тобой постоянно занимаюсь. Нехорошо как-то…

– А тебе не понравилось что ли? – Катрин привстала и с хитрой усмешкой посмотрела на меня.

– Да не, ты просто супер, – я провёл рукой по её лицу, – а вот себя я ощущаю последней сволочью.

Катрин рассмеялась:

– Я уже поняла, что у тебя совесть проснулась после семнадцати лет жизни, но не думала, чтоб настолько.

– Я даже не знаю теперь, как Тане в глаза посмотреть. Хотя, велик шанс, что мы больше никогда не увидимся.

– Вот видишь, не знаем мы, что готовит завтрашний день, – Катрин поднялась. Нащупав на полу своё бельё, она стала одеваться. – Пусть нам обоим этот день запомнится чем-то хорошим.

– Что ж, пускай. В любом случае, рад был с тобой увидеться.

– Я тоже, – одевшись, Катрин поцеловала меня в щёку. – Удачи завтра. Буду молиться за тебя и за всех нас.

Я только усмехнулся. Уж не знаю как насчёт молитв, а вот удача пригодится – это точно.

Завтра предстояла велика битва, к которой я готовился все эти недели.

Длинная колонна лимузинов и авто класса люкс двигалась по направлению к месту назначенной битвы. Утро выдалось прохладное, на безоблачное небо лениво выползало солнце, обогревая остывшую за ночь землю. Было начало сентября, и днём погода стояла по-летнему тёплая, ночи же становились всё холоднее и холоднее.

Я ехал в лимузине воеводы Дмитрия Филипповича. Он сидел рядом. Напротив – два младших дружинника, оруженосцы Дмитрия. В битве им участвовать не полагалось, их функции ограничивались сопровождением витязя до поля боя. За нами катил медицинский паромобиль. Такие были почти с каждым лимузином: все влиятельные члены рода везли с собой врачевателей. Битва ожидалась кровавой, но помирать из-за невозможности своевременно получить помощь, понятное дело, никто не собирался.

Почти месяц с того дня, как была запланирована битва, Птахины и Барятинские съезжались в город со всей страны и зарубежья. В идеале, участвовать полагалось всем членам рода мужского пола, достигшим совершеннолетия. Женщины тоже могли сражаться, но только с дозволения мужа или отца. На практике же народу собралось меньше. Так, например, старший сын Арсентия Филипповича – единственный совершеннолетний наследник главы рода – в битве не участвовал. И причина тому была вполне понятная: если нынешний глава погибнет, кто останется вместо него? Но несмотря на неполную явку, на битву всё равно собралась такая прорва народу, что колонна машин с воинами, врачевателями и прислугой растянулась на несколько вёрст.

Дмитрий Филиппович был одет в парадный китель синего цвета с золотыми пуговицами и высоким расшитым позолоченным орнаментом воротником, на груди красовался герб рода – птица с мечом в лапе. В таком виде Дмитрий ещё больше напоминал гусара. Я же до сих пор носил серый тренировочный китель – другой одежды я себе так и не сшил. Времени не было.

– Будешь в полку левой руки, – ещё раз напомнил мне Дмитрий Филиппович. – Ты столкнёшься с витязями третье или четвёртой ступеней. Один на один ты в состоянии одержать победу. Проблема лишь в том, что силы наши не равны. Барятинских больше.

– Сколько их и сколько нас? – спросил я.

– Нас сто шесть человек. К сожалению, нашлись те, кто не внял зову долга. Барятинских почти полторы сотни.

– Шансы есть.

– У нас мало витязей седьмой ступени. У них больше: четыре или пять человек. Обстоятельства складываются не в нашу пользу. Так что, Михаил, каждый из нас должен драться за двоих, сделать всё возможное и невозможное. Поначалу я сомневался, что отправить тебя на битву – хорошая идея, но я видел твои тренировки: результаты впечатляют. Борис Вениаминович – опытный наставник. Да и твои старания на лицо. Пришло время применить наработанные навыки в деле. У твоей силы только один недостаток или, точнее сказать, особенность: она эффективна лишь в ближнем бою. Так что основная трудность для тебя – сократить дистанцию. А дальше ты сам знаешь, что делать.

Мы свернули с главной дороги и поехали по просёлку, и вскоре мы остановились на опушке леса. Перед нами простиралось поле, за которым виднелась ещё одна колонна машин: Барятинские уже были тут.

Мы вышли. Все представители рода были одеты, как на парад: в основном, в кители, похожие на те, которые носят армейские чины, только пестрее и роскошнее.

Войско имело традиционную трёхчастную структуру: центр и два крыла. Центром командовал глава рода, правым крылом – старший воевода, левым – младший. В центре, в соответствии с обычаем, бились высокоуровневые воины. Более слабых размещали по флангам.

Командующим левого крыла, на котором мне предстояло драться, был высокий лысый боярин с короткой бородкой. Его я прежде не видел и не знал. Впрочем, как и никого здесь, кроме главы рода с его двумя братьями и Бориса Вениаминовича.

Я скромно стоял в стороне, на меня изредка кидали пренебрежительные взгляды. Многие знали, кто я и были в курсе моего участия. На моих запястьях красовались браслеты: именные артефакты, призывающие доспехи и бердыш, а так же щит и два – дальнего действия. Другие воины артефактов с собой не имели: члену рода, владеющими чарами, они ни к чему.

Дмитрий Филиппович подозвал меня к группе бойцов, которым что-то объяснял. Тут толпилось много молодёжи. Особенно в компании выделялись двое: мужчина и женщина – оба лет сорока, высокие, с гордой осанкой и надменным взором. Мужчина носил тонкие бакенбарды и усики, а женщина была одета в красный китель, чуть более приталенный, чем мужские. Женщины тоже присутствовали на поле боя, но в гораздо меньшем количестве.

– Придерживаемся обычной тактики, – сообщил Дмитрий Филиппович. – Самые сильные идут в первой линии, остальные – во второй. Я говорил, что среди нас будет сражаться бывший член рода Барятинских. Вот он, – Дмитрий Филиппович показал на меня. – У парня необычные способности. В ближнем бою он способен быстро уничтожить защиту врага. Следите за ним и прикрывайте, когда начнётся откат. Победа на одном крыле может привести к победе в битве, так что сделайте всё, что в ваших силах.

– Быстро уничтожить защиту четвёртой или пятой ступени непросто, – сказал мужчина с бакенбардами.

– Михаилу на это требуется два-три удара, – объяснил Дмитрий.

Все с удивлением и недоверием посмотрели на меня.

– И всё-таки не нравится мне сей замысел, – покачала головой женщина в красном кителе. – Даже тот факт, что Барятинские могут узнать о его участии, грозит неприятными последствиями. Я не говорю о моральной стороне вопроса: выпускать воина младшей дружины, – она с прищуром посмотрела на меня. – Надеюсь, ты действительно настолько способный, как о тебе говорит Дмитрий.

– Сделаю всё, что в моих силах, – произнёс я решительно. – Я имею личные счёты к своими бывшим родственникам, и благодарен роду за возможность поквитаться. Сделаю всё, чтобы победа досталась нам, а подлые убийцы понесли заслуженное наказание.

– Мы слышали о том инциденте, – произнёс мужчина с бакенбардами. – Верю, что решения главы рода продиктованы благими помыслами. Что ж, в тебе, конце концов, тоже течёт кровь высокородных. Меня больше волнует твоя подготовка. Так что не рвись на рожон и не мешайся под ногами. И всё будет в порядке.

– Уж постарайся. Поражение затронет нас всех, – произнесла женщина. – Хоть я до сих пор не понимаю, при чём тут наша ветвь? Как нас касается ваш конфликт с Барятинскими?

– Такова воля государя, – сказал мужчина, – и таков обычай.

– Именно. На кону – честь рода, – в голосе Дмитрия зазвучали железные нотки. – Или для вас это пустые слова?

– Честь честью, но как можно дойти до такого? Из-за чего? Всего лишь из-за подозрений? Уже погибли глава рода и его старший сын, а сегодня ещё больше воинов сложат головы, – женщина устремила недовольный взгляд на Дмитрия.

– Дорогая, сейчас не время вести об этом разговоры, – остановил её мужчина с бакенбардами, который, по-видимому, являлся её мужем.

– Можете покинуть поле боя, Ольга, – сказал Дмитрий, – если не желаете сражаться за честь рода. Зачем вы здесь? Ваши предки получили землю и всё, что у вас есть, за верную службу. Вы забыли о долге?

Ольга хотела возразить, но супруг остановил её:

– Достаточно. Какой смысл в пререканиях, когда на кону наши жизни? Я помню о долге и готов отстаивать честь рода до последней капли крови.

– Что ж, рад слышать разумные слова, – произнёс Дмитрий прежним холодным тоном.

Я стоял, ощущая себя лишним в этой семейной разборке. Кажется, не все члены рода одобряли конфликт с Барятинскими.

Хотел отойти, чтобы не мешать беседе, но тут протяжный звук трубы возвестил о начале битвы.

Воины выстроились в две линии в шахматном порядке. Я, как и велел Дмитрий, шёл во второй. По правую руку шагал какой-то молодой парень, по левую – девушка. Передо мной шли Ольга с мужем и старшие воины. Нам навстречу двигалась другая толпа – это были Барятинские. Как я понял, битва должна происходить методом «стенка на стенку», без всяких тактических манёвров.

Бойцы вокруг меня облачились в доспехи. Кристаллическая и каменная броня, которую могла создавать магия земли, поражала причудливостью форм и разнообразием оттенков. Чем более сильными чарами обладал воин, тем более замысловатый и прочный доспех он мог себе создать. Бойцы послабее имели броню, похожую на ту, что я видел у дружинников. Ольга облачилась в панцирь из минерала бордового цвета, а её супруг – в массивные матово-чёрные латы с остроконечным шлемом. В руках мужчины материализовалась большая односторонняя секира, у Ольги – алебарда с длинной рукояткой. Командующий крылом, младший воевода, вызвал каменный доспех с изумрудными прожилками и вооружился таким же бердышом.

Я тоже облачился в броню. Сквозь узкие прорези в шлеме я видел, как приближается противник.

– Готовьсь! – раздались команды.

И тут земля затряслась под ногами. В центре нашего войска возникли три огромные, высотой с двухэтажный дом, каменные глыбы, напоминающие человеческие фигуры, и ринулись на врага, громыхая сочленениями конечностей. Я опешил от изумления, и во все глаза таращился на этих громад, которые шагали вперёд, как живые. После того, что я повидал в этом мире, меня, казалось, ничего не удивит, но ходячие каменные фигуры – это уже слишком!

Навстречу глыбам поднялись смерчи и разметали по округе двоих великанов. Третий дошёл до строя врага, но вскоре тоже разлетелся на куски от мощных воздушных ударов.

А мы продолжали идти, сокращая дистанцию. И вот до противника оставалось уже менее ста метров.

– В бой! – крикнули несколько голосов.

И воздух вокруг зарябил от всевозможных магических снарядов. Наши воины метали кристаллы, копья, град осколков. А в нас полетели воздушные лезвия, стрелы, кулаки. Я даже пару огненных вихрей видел, что метнулись в нашу сторону. Мы ринулись вперёд.

Я выставил щит. Несколько раз в него что-то ударило. Потом меня снесло будто взрывной волной. Я вскочил. Эта магическая содомия вокруг не прекращалась ни на миг. Земля под нашими ногами разлеталась клочьями ударов. Я ринулся вперёд, швыряя один за другим кристаллы, вызванные с помощью артефакта. В довершение я выпустил град каменных осколков. Вряд ли кому-то это причинило вред, разве что слегка ослабило защиту – не более. В мою броню тоже постоянно что-то ударялось.

Нам противостояли воины без доспехов. У воздушной школы имелся собственный вид защиты: каждого бойца окружала воздушная плёнка. Вот только она была почти незаметная, и противник выглядел беспомощным на фоне тяжеловесных рыцарей в массивных кристаллических латах. Но впечатление это оказалось обманчивым: воздушная броня была не на много слабее нашей. Я убедился в этом, когда увидел, как каменные секиры и алебарды врезаются в защитный кокон, словно в стену.

Завязалась схватка. Воины, что шли в первой линии набросились друг на друга и принялись отчаянно рубиться. Противник тоже имел магические аналоги холодного оружия, но, в отличие от нас, он использовал в основном мечи и копья, что имели воздушную природу и казались чем-то призрачным и нематериальным, хотя в прочности не уступали металлу.

Дерущиеся разбились на пары и тройки. Некоторые из наших оказались вынуждены противостоять одновременно двум противникам. На нас, тех, кто шёл позади, ринулись бойцы из второй линии вражеского войска.

Молодой парень, что бежал мне навстречу, метнул воздушный кулак, и мой щит, который и так уже выдержал огромное количество попаданий, разлетелся вдребезги. Я остался с бердышом в руке. Моя энергия пульсировала во всём теле, готовая обрушиться на головы врагов, но я сдерживал её. Вначале я должен использовать потенциал своего магического оружия. Энергию следовало разрядить в самую последнюю очередь.

В руках парень держал два воздушных клинка. Рядом бежал ещё один воин – в стеклянных доспехах. Я пригляделся – оказалось, это женщина. Должно быть, она тоже владела земляными чарами. Вооружена она была алебардой из прозрачного, как и броня, кристалла.

Девушка, что шла рядом со мной, ринулась на женщину, на меня же налетел боец с клинками. Я выставил бердыш, парировав один клинок, от второго уклонился. А первое лезвие уже снова летело мне в глухую маску шлема, я опять увернулся, ткнул бердышом противнику в голову, а затем принялся наступать, нанося удары то лезвием, то рукоятью своего оружия.

Противник парировал и уходил от атаки, пару раз его воздушные клинки бились о мою кирасу, я его тоже доставал, но мой бердыш натыкался на едва видимую оболочку, что окружала тело воина. Отбив очередные два удара, я с разворота пробил противнику в голову – тот упал и по инерции откатился в сторону.

Я ринулся его добивать, но мне наперерез метнулась женщина в стеклянной броне. Её алебарда встретилась с моим бердышом, а следующим ударом, нацеленным в голову, она чуть не отправила меня в нокдаун. Уклонился и одновременно сделал подсечку – женщина оказалась на земле.

Я почти не видел, что происходит вокруг. Шлем мешал обзору. Где-то впереди мелькала фигура в бордовых доспехах – Ольга крошила своей длиной алебардой направо и налево. Спиной к спине с ней сражался супруг в тяжёлой чёрной броне. Чуть в стороне младший воевода схлестнулся с тремя вражескими воинами. Несколько человек неподвижно валялись на земле, но я не видел, свои это или чужие.

У парня, что сражался неподалёку с двумя противниками, разрушилась броня. Один из воинов метнул в него воздушное копьё, и то пробило дыру в груди. Брызги крови и обломки костей разлетелись вокруг. Оба врага повернулись ко мне. Они были с копьями. С другой стороны уже поднималась воительница в стеклянной броне, а с третьей – парень с воздушными клинками.

Я оказался один на один против четверых бойцов.

В меня полетела воздушная стрела – я отбил её бердышом. Затем парировал удар стеклянной алебарды, и блокировав клинок, с разворота треснул парня в голову, отчего тот опять оказался на земле. И в следующий миг на мои латы обрушились сразу два воздушных копья. Удары были столь мощными, что я едва удержался на ногах. «Доспех долго не протянет», – мелькнула мысль.

И тогда я решился. Момент казался подходящим. Я прекрасно понимал, что если сейчас же не активирую энергию, эти четверо меня порубят на кусочки в буквальном смысле слова. И я ускорился.

Один из противников метнул в меня воздушный сгусток – я увернулся, как увернулся и от копья, которое кинул в меня другой воин. Я рубанул ему по ногам, и пока он падал, ударил в корпус, прибив к земле, а потом тычком алебарды отправил в траву второго. Воительница даже не успела подняться на ноги: я приложил мощным рубящим ударом. Остался боец с двумя клинками.

Теперь предстояло переключиться на силу, и удерживать её как можно дольше. Я помнил, чему учил Борис Вениаминович: концентрироваться на своей энергии. Забыть обо всём, очистить разум, что бы вокруг ни творилось.

Противник, что метал в меня воздушные копья, вскочил на ноги, выставил щит, но я левым кроссом разбил его, а бердышом сломал его защитную оболочку. Ещё один взмах – голова воина отлетела в сторону и упала в траву рядом с чьим-то разорванным на куски телом.

Следующим ударом я сбил с ног второго с копьями. Его защита пропала, но мой бердыш тоже разлетелся на части. Противник не успел вскочить на ноги, как мой кулак с треском проломил его грудную клетку.

Сконцентрировавшись, я старался удержать свою силу ещё хотя бы несколько секунд. Бой был не окончен, и когда он завершится, я не знал. Если же ослабну, он закончится очень быстро. Для меня.

Я отбил кулаком стеклянную алебарду, и та разлетелась мелкими осколками. И тут сила ушла. У воительницы в руке возникла двусторонняя секира, и она одним ударом сбила меня с ног. Оказавшись на земле, я понял, что латам моим скоро конец: пошла трещина. Секира вновь взметнулась надо мной. Но тут на воительницу обрушился удар другой секиры. На мою защиту встал воин в массивных чёрных доспехах – супруг Ольги.

– Держись за мной, парень! – крикнул он, и отразил удар воздушного лезвия, что метнулось в него.

Он бился сразу с двумя, а у меня в мыслях было только одно: срочно зарядить энергию и продолжить бой. Я смотрел, как воин получает удар за ударом. Хотел помочь, но ноги и руки тряслись от слабости. Оружия никакого у меня не было, а броня дышала на ладан.

Через несколько секунд благодаря чудовищному усилию воли слабость прошла. И тут от доспеха моего защитника начали отлетать осколки при каждом ударе. Воительница в стеклянной броне обрушила свою секиру ему на голову. Шлем разлетелся на куски, а второй боец вонзил один клинков мужчине в горло.

Воин рода пожертвовал жизнью, давая мне восстановить силы. Я поднялся с земли и тут же получил стеклянной секирой в грудь, и моя кираса раскололась. От следующего удара я кое-как увернулся. Рядом с ногой попало воздушное копьё, которое метнул боец с клинками, и клочья дёрна разлетелись, как от взрыва.

Второе копьё угодило мне в плечо, и доспех окончательно развалился и пропал. Теперь я остался беззащитен. Уворачиваясь от сыплющихся на меня ударов, я пытался сосредоточиться на энергии.

Женщина в очередной раз замахнулась своей секирой, я выставил вперёд руку, лезвие ударило в предплечье. Но ничего не произошло. Я снова обрёл силу. Разбив на куски секиру рукой, я нанёс второй удар воительнице в голову. Женщина покатилась по траве. Её защита пропала.

На пути встал боец с воздушными клинками. От одного я уклонился, другой же ударил мне в лоб и рассыпался, я же лёгким тычком в подбородок сломал парню шею, мышцы порвались и голова его неестественно запрокинулась назад.

Воительница сидела на земле. В её глазах читалось недоумение: похоже, никогда прежде она не видела такую невероятную мощь. Она была безоружна.

И тут сила снова меня оставила. Второй раз она всегда действовала меньше времени, чем первый. Меня одолела дикая слабость, ком тошноты подкатил к горлу. В глазах потемнело.

Вокруг шёл бой. Много убитых и раненых валялись в траве, оставшиеся же рубились из последних сил. Возле меня лежали девушка и парень, что шли со мной в бой. Теперь они были мертвы. Тут же – супруг Ольги с перерезанной глоткой.

Воительница поднялась, в руке у неё снова оказалась стеклянная секира. Теперь меня уже никто не защитит: все наши воины увязли  в поединках.

И тут крик огласил поле брани:

– Прекратить сражение!

Следом раздался звук трубы – последнее, что я услышал пред тем, как потерять сознание.

Очнулся я на кожаном кресле в незнакомом лимузине, что катил куда-то по асфальтированной дороге; перед нами ехала ещё одна машина. Напротив сидела Ольга. Она мельком кинула на меня взгляд, в котором больше не чувствовалось презрения – только равнодушие и грусть. Она не проронила ни слова. Её худощавое лицо осунулось, и скорбная маска застыла на нём. Женщина была уже немолода, но сейчас казалась ещё старше.

– Что случилось? – произнёс я, оглядываясь и судорожно прокручивая в памяти последние события. – Куда мы едем? Кто победил в битве?

– Барятинские, – сухо произнесла Ольга, не отрывая взгляд от окна. – Глава рода погиб. Ещё один. Остальные сдались. Мы в имение едем.

– И что теперь?

Ольга пожала плечами:

– Дмитрий и другие старшие члены рода сейчас у Барятинских. Наша судьба скоро решится.

Удивительно, но женщина не плакала по потере близкого, её глаза были сухи. Ощущались лишь фатализм и покорность судьбе, нанёсшей удар.

– Соболезную вашей утрате, – произнёс я.

– Не стоит слов. Они не имеют значения. Мой дражайший супруг погиб смертью храбрых, как настоящий воин. Это лучшая смерть, которой может удостоиться человек благородных кровей. И слава Богу, он не увидит нашего позора. Вот только ради чего? Ради мелкой возни, которую вы здесь устроили? – она помолчала, а потом добавила. – Спасибо, что отмстил за смерть моего мужа. Ты храбро сражался. Род не зря призвал тебя на битву.

– Сделал, что мог, но, к сожалению, этого оказалось мало.

– Вот только Барятинские узнали о твоём участии. Тебя видели. Будет скандал.

– И чем это грозит? – я внутренне напрягся. Ещё этого не хватало. И так всё пошло под откос.

– Ничем хорошим. Штрафы, порицания, позор... Я не знаю, что решит государь, узнав о нарушении правил.

У меня болела голова, подташнивало. Тело разламывало на куски, да и соображал я с трудом. Одно было понятно: всё плохо.

– Что у тебя за сила такая? – спросила Ольга после некоторой паузы. – Никогда не видела ничего подобного.

– Хотелось бы мне самому знать, – усмехнулся я, решив не вдаваться в подробности.

– Тебе не рассказали?

– Урывками. Я мало что знаю, к сожалению.

Машины въехали на территорию особняка.

– Если нужна медицинская помощь, мой врачеватель осмотрит тебя, – предложила Ольга.

Я отказался. Чувствовал себя паршиво, но после двух подряд вызовов энергии это было в порядке вещей. Прежде я ни разу не терял сознание, но сегодня я выложился больше обычного, поэтому закономерно, что и откат оказался тяжелее, чем раньше. Единственное, что я сейчас хотел: закрыться в своей комнатушке и поспать.

Ольга вышла у особняка и велела водителю отвезти меня в крепость.

Как оказалось, крепость была переведена на осадное положение. Гарнизон находился в полной боевой готовности, наёмники заняли оборонительные позиции, ворота были закрыты. Но меня впустили. Я дотащил ноги до своей каморки, шлёпнулся, не раздеваясь, на кровать и уснул.

Проснулся от того, что меня тряс за плечо какой-то парень.

– Просыпайся, – сказал он, – тебя срочно требуют в особняк.

– Что случилось? – я продрал глаза. В комнате царил полумрак. Вечерело. Целый день проспал! Зато чувствовал себя гораздо лучше, хоть и продолжало мутить.

– Приказано привести, – повторил парень. – Дмитрий Филиппович требует. И одень что-нибудь поприличней.

На мне до сих пор был тренировочный китель, весь испачканный землёй и травой. Пуговица оторвалась, шов на плече разошёлся. Видок, похоже, у меня тот ещё.

– Я сейчас… приведу только себя в порядок, – пробубнил я.

– Поторапливайся. Буду ждать на улице, – сказав это, парень вышел.

Умывшись и переодевшись в свой отроческий костюм, я спустился вниз. Молодой человек ждал меня в большой дорогой машине, принадлежавшей, похоже, кому-то из членов рода. Пять минут – и мы уже возле особняка.

Перед зданием толпилось множество вооружённых людей – дружина. Они были на крыльце и даже в холле. Складывалось впечатление, что война не закончилась, что всё только начинается, и Птахины к чему-то готовятся.

Меня объяло беспокойство. Зачем я понадобился роду? Не из-за того ли, что о моём участии стало известно Барятинским? Что меня теперь ждёт?

Когда мы вошли в огромную гостиную, за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью, уже собрался народ – человек пятьдесят, не меньше: мужчины, женщины, одетые в пышные сюртуки и платья. Все эти люди являлись членами рода Птахиных, в основном, старшими. Молодёжи не было. Во главе стола сидел воевода Дмитрий Филиппович.

Я поклонился. Парень, что привёл меня, быстро исчез, а я остался в зале, съедаемый взглядами знатных особ.

– Присаживайся, Михаил, – кивнул Дмитрий Филиппович на свободный стул в дальнем конце стола.

Я сел на предложенное место, пытаясь не обращать внимания на недобрые взгляды, устремлённые со всех сторон.

– Итак, все в сборе, – произнёс Дмитрий. – Я должен довести до вашего сведения требования победившей стороны. Они утверждены государем императором через его представителя и обжалованию не подлежат.

Дмитрий замолк. В гостиной царила гробовая тишина, только слышались покашливания и шорох одежд.

– От лица всего рода я принёс извинения Барятинским, – продолжил Дмитрий Филиппович, – и отказался от любых обвинений в их адрес. Условия нашей капитуляции таковы: все фабрики, заводы, шахты и прочие промышленные и торговые предприятия стоимостью дороже пятидесяти миллионов рублей переходят в собственность Барятинских. Так же на нас наложена контрибуция в размере ста миллионов рублей в год в течении следующих двадцати лет. Так же наложен запрет на владение бронетехникой: колёсной, гусеничной и шагающей, имеющей пушечное вооружение. Разумеется, требования касаются, как главной, так и побочных ветвей рода. В качестве гаранта соблюдения условий, Барятинские взяли под свою опеку Александра – наследника покойного Арсентия Филипповича. Александр уже отбыл в имение Барятинских. В отсутствии наследника обязанности главы рода временно переходят ко мне.

Весть о том, что наследник взят в заложники, вызвала обеспокоенный ропот среди собравшихся.

– И мы просто так это оставим? – возмутилась Ольга. – Неужели род стерпит такое?

Несколько голосов поддержали её.

– Мы не можем нарушить волю государя, – Дмитрий Филиппович повысил голос. – Договор о капитуляции обжалованию не подлежит.

– Что насчёт скандала? Вы уладили этот вопрос? – спросил какой-то мужчина.

– Эта проблема решена. – продолжил Дмитрий Филиппович. – Сын покойной Елены Филипповны, Михаил Петров, ранее носивший фамилию Барятинских, но изгнанный по достижении своего семнадцатилетия, отныне является полноправным членом рода Птахиных.

По залу снова пробежал ропот, все оглянулись на меня, а я даже не знал верить ли своим ушам. Как-то слишком стремительно пошёл карьерный рост.

– Спокойно дамы и господа, – возвысил голос Дмитрий Филиппович, и зал поутих. – Не удивляйтесь. Это был единственный способ избежать скандала, который чуть не разгорелся из-за участия в битве Михаила. Арсентий Филиппович предвидел, что план может провалиться, а потому заранее подготовил все необходимые бумаги, которые были бы уничтожены, если бы участие Михаила удалось бы сохранить в тайне. Но поскольку нашу хитрость раскрыли, пришлось продемонстрировать Барятинским и государеву представителю документы, подтверждающие то, что Михаил – часть нашей семьи. Обычай допускает возможность принять представителя родственной семьи, прецеденты такие имелись, так что можете быть спокойны – всё в рамках традиции. Более того, в свете минувших событий Михаил доказал, что достоин носить фамилию Птахиных. Сегодня на поле боя от его руки пали три противника, все – витязи четвёртой ступени. Встань, Михаил. Добро пожаловать в семью!

– Благодарю за оказанные мне честь и доверие, – произнёс я, поднявшись.

Кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то, как мне показалось – с враждебностью. Но возражать никто не решился.

Обо мне очень скоро забыли, переключившись на другое: принялись обсуждать вопросы, связанные с передачей имущества победившей стороне. Я хотел уйти, но не знал, под каким предлогом это сделать и насколько это прилично с точки зрения этикета. Да и куда?

Так что сидел и слушал. Меня несколько коробила ситуация. Ведь что получалось? Барятинские подло убили мою мать (пусть, я её не знал, но тем не менее), хотели убить меня, а теперь Птахины вынуждены извиняться и отдавать имущество. И всё из-за дурацкой битвы, победить в которой не было никаких шансов. Насколько же всё-таки нелепы порой местные обычаи! Средневековье какое-то...

Когда собрание окончилось, было уже совсем темно. Я хотел спросить Дмитрия Филипповича о дальнейших планах, но тот первым подошёл ко мне и пригласил проследовать за собой.

Мы поднялись на второй этаж. Миновав два больших зала, оказались в просторной комнате, уставленной мебелью из дорогих сортов дерева. Дмитрий Филиппович предложил мне присесть, а сам достал из шкафчика графин с виски и два стакана. Налил себя и мне.

– Трудный день выдался, – сказал исполняющий обязанности главы рода, – но завтра предстоит ещё труднее. Барятинские прибудут с ревизией, начнут описывать имущество.

– Жаль, что так вышло, – сказал я, – это не должно было случиться. Виноваты они, а не мы. И мы теперь всё им отдаём? Как это называется? Где расследование, честный суд?

– Таков обычай, Михаил, и приказ государя императора. Как ты знаешь, результаты поединка не оспариваются. Значит, такова воля Всевышнего. Однажды мы возьмём своё, восстановим справедливость. Когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас нам придётся склониться перед врагом, смириться со своей участью. А ты, должно быть, не ожидал, что окажешься частью рода? – перевёл разговор Дмитрий.

– Если бы не угроза скандала, вы бы уничтожили бумаги, – усмехнулся я. – Так что, чести мало. Всего лишь случайность.

– Но-но, – нахмурился Дмитрий Филиппович. – Я только начал менять о тебе мнение в лучшую сторону. Не заставляй жалеть об этом. Да, я был не согласен с намерением моего брата взять тебя в услужение, но после сегодняшней битвы я и сам, признаться, поверил в то, что он не ошибся на твой счёт. Для всех нас наступили непростые времена. Погибли многие славные воины. Ты их не заменишь, но всё же люди, наделённые способностями, пусть и не совсем обычными, сейчас на вес золота. А способности у тебя есть. Убить троих опытных бойцов рода под силу не каждому. Я рад, что ты теперь с нами.

– А я рад, что сразил врагов в бою, – я отпил из стакана. – Что ж, надеюсь, сработаемся, и вы не пожалеете.

Дмитрий достал из кожного портфеля, что стоял на столе, папку с бумагами и передал мне:

– Тут документы, подтверждающие факт твоей принадлежности семье. Искренне надеюсь, в будущем тебе удастся отомстить за свою матушку, ровно как и нам – за это унижение. Но пока тебе предстоит кое-что другое. Ты должен уехать из Нижнего Новгорода. На время. Ситуация, как видишь, сложная: мы под пятой Барятинских. Тебя они дважды пытались убить, попытаются и третий, и тебе пока опасно находиться в этом доме.

– Барятинские не остановятся, не получив своего – это точно. Но куда мне ехать? Опять скрываться от всего мира?

– Надеюсь, до этого не дойдёт. Я всего лишь хочу отправить тебя подальше отсюда, туда, где у них меньше влияния. Ты уже знаком с Ольгой Павловной. Её супруг погиб сегодня в битве. Он возглавлял одну из наших младших ветвей. У них вотчина под Оханском. Пока поживёшь у них, а дальше посмотрим. Дам тебе пяток дружинников для охраны. Выезжаете сегодня ночью. И да, девчонку эту, медсестру, отправлю туда же. Тут она пока без надобности: я не хочу, чтобы о её способностях поползли слухи. Нам это сейчас нужно меньше всего. Она поедет поездом вместе с Ольгой Павловной и её людьми. А тебе, Михаил, я дам одно поручение, – Дмитрий Филиппович выдержал паузу. – У нас есть кое-какая техника в бункере, и отдавать её Барятинским я не намерен. Часть её уже продана Бобриковым. Они с Барятинскими вражду не прекращали и вряд ли скоро прекратят. Остальные машины я хочу переправить в Оханск. Ольга Павловна дала добро и уверила, что найдёт, куда их спрятать. Ну а твоя задача – сопроводить машины, доставить их в целости и сохранности. Надеюсь, справишься со столь несложным заданием?

– Сделаю, – кивнул я.

– Ну тогда не стоит терять времени. Колонна должна выйти до рассвета, – Дмитрий Филиппович поднялся со своего кресла. – Идём в крепость, Михаил.

– Только один вопрос, – сказал я, – могу ли я сам выбрать тех пятерых дружинников, кто поедет со мной?

– Можешь, только со мной согласуй. Постой, я догадываюсь: ты, вероятно, хотел бы забрать с собой Катрин? Верно? – Дмитрий Филиппович скривил рот в ехидной усмешке.

– Её, в том числе. Хочу, чтоб со мной поехали те, с которыми я уже имел дело в Арзамасе.

– Катрин – лучший стрелок у нас. Впрочем, ладно, забирай. Пускай теперь тебе служит, так и быть. Назови имена остальных, я велю вызвать их.

Я сообщил, что желаю взять Гаврилу и троих бойцов из его десятки. Дмитрий Филиппович согласился.

Через полчаса мы с заместителем главы рода уже находились в крепости и наблюдали за погрузкой. У ворот, ведущих в подземелье, стояли три тягача с прицепами для перевозки тяжёлой техники. Это были здоровые восьмиколёсные машины с большими котлами в задней части длинной кабины и спальными местами. Экипаж такого колёсного паровоза составляли два человека: водитель и кочегар. Рядом стояли ещё два грузовика – трёхосные бортовые, с тентованным кузовом. В них наёмники загружали ящики со снарядами и оружием. Эти грузовики тоже имели большие котлы за местом водителя. Ещё одна машина везла уголь.

Один за другим из ворот выползли два танка и заехали на платформы. Каждый имел круглую башню с короткоствольным орудием. Другое орудие, калибра покрупнее, было установлено в передней части корпуса рядом с местом мехвода, две пушки мелкого калибра торчали из бортовых спонсонов. В целом, конструкция, была похожа на ту, что я видел в Арзамасе, но немного посовременнее.

Следом вышел шагоход. Он был крупнее того, с которым мне довелось иметь дело, был вооружён спаркой скорострельных орудий, установленной во вращающейся турели, которой управлял отдельный член экипажа. Шагоход забрался на платформу и сел в транспортировочном положении. Затем начался процесс закрепления машин. Сверху их всех укрыли тентом от посторонних глаз.

– К сожалению, в Оханск скоро прибудут Барятинские, – объяснял мне Дмитрий Филиппович, пока происходила погрузка. – Младшая ветвь держит четыре крупных завода в окрестностях и ещё кое-чего по мелочи. Сам понимаешь, это всё отойдёт во владение Барятинским. Надеюсь, не пересечёшься с ними. В любом случае, там сейчас безопаснее, чем здесь. Будем на связи, и когда буря уляжется, я тебя вызову снова.

– Так чем мне заниматься до тех пор?

– Отдохни, развейся. Считай – заслуженный отпуск. И да, постарайся поменьше демонстрировать свою силу. Не светись почём зря. Кроме Барятинских есть и другие люди, кому это не понравится. Твоя сила – штука крайне сомнительная. Мы почти ничего о ней не знаем, а многие считают её разновидностью тёмных чар. Будь благоразумен. Надеюсь, ты и правда взялся за ум, а не просто научился крушить головы. Род доверяет тебе, помни!

– Я понимаю всю серьёзность ситуации, – заверил я Дмитрия. – Сделаю всё возможное. Но если мне будет угрожать опасность, силу придётся применить. Да и после битвы о моих способностях узнает вся страна.

– Пусть слухи остаются слухами. Главное, держи меня в курсе всего. И без самодеятельности. Понял? В Оханске проживает одна из ветвей рода Воротынских. С ними будь осторожен. Есть дворянские семьи – с ними подавно. Ты теперь не можешь вести себя, как заблагорассудится, ты должен думать о своих словах и поступках. Они касаются не только тебя. Это политика. И куда не надо, не лезь без моего дозволения.

Подошли пятеро дружинников, которые должны были ехать со мной в Оханск: Гаврила, Катрин и ещё трое рослых парней лет двадцати пяти.

– Вызывали, Дмитрий Филиппович? – спросил десятник Гаврила.

– Вызывал. Вы пятеро поедете с Михаилом в Оханск. Берите только самое необходимое. Отбываете перед рассветом. Доношу до вашего сведения, что отныне Михаил – член рода Птахиных. Вам поручаю честь сопровождать его и защищать в пути и по приезде. Остальное он вам сам объяснит.

Ярослав Всеволодович не находил себе места. Он вышагивал из угла в угол по своему кабинету, иногда подходил к окну и подолгу стоял, наблюдая за тем, как колышется листва на ветру, и хмурил брови. Сегодня боярин был не в духе.

А причины для недовольства имелись и не малые. Ещё месяц назад выяснилось, что Михаил жив, а теперь оказалось, что он принят в род его матери. По словам воинов, участвовавших в битве на правом крыле, Михаил убил то ли троих, то ли четверых человек каким-то очень странным способом: на некоторое время он обрёл невероятную силу и принялся ломать защиту голыми руками. Никто не мог противостоять ему.

Определённо, он владел чарами, но не теми, что были у Барятинских или Птахиных, да и на чары остальных двух школ они не походили, а походили скорее на энергетические чары, которые приписывают давно забытой пятой школе – чары, доставшиеся Михаилу от его биологического отца. Как и многие другие бояре, Ярослав Всеволодович был уверен, что нельзя допустить возвращения пятой школы, а потому сильно досадовал на то, что несмотря на все усилия, Михаил по-прежнему оставался жив. Казалось бы, что проще: убрать семнадцатилетнего паренька, но с этим не справился даже сам глава тайного приказа. А уж на него-то старый боярин полагался, как на себя

– Никто работать не умеет, бездари, – ворчал Ярослав Всеволодович в очередной раз подходя к окну.

Войны с Птахиными он тоже не желал. И без них врагов хватало. Хотел всё сделать чисто, чтобы смерть Елены выглядела естественной, но кто ж знал, что Птахины так уверуют в то, что это было убийство, ведь никаких доказательств тому не имелось. И вот итог: сам государь вмешался и велел устроить битву, на которой пало так много воинов с той и с другой стороны. Барятинские, как и Птахины, понесли невосполнимые потери. Погиб старший сын, тяжёлое ранение получил младший, погиб один из пяти витязей седьмой ступени. Ярослав Всеволодович не сомневался, что государь именно этого и желал: ослабить оба рода.

Боярин взял трубку и набрал номер – номер, который не набирал уже много лет. А через час он уже прохаживался по безлюдной и тёмной, едва освещённой парой тусклых фонарей, набережной вместе с маленьким пожилым человеком в чёрном дорогом костюме. Боярин приехал одни, даже шофёра брать не стал – такие дела требовали особой конфиденциальности.

Пожилой человек в чёрном был молчалив. Прямая складка рта, обрамлённая глубокими морщинами, выдавала его угрюмый характер, а в бесцветных глазах застыло полнейшее равнодушие к окружающему миру.

– Наверное, вы догадались, зачем я снова вышел на связь с вами, – произнёс Ярослав Всеволодович вежливо. Говорил он учтиво, как с равным себе.

– Не имею ни малейшего понятия, – произнёс сухо старичок. – Я полагал, проблема давно решена.

– Возникла новая, обстоятельства снова требуют вашего вмешательства. Я тоже думал, что всё закончилось тогда, семь лет назад.

– Это никогда не закончится, – отстранённо произнёс пожилой мужчина в чёрном.

– Мне требуется услуга.

– Что ж, не проблема. Вопрос цены. Кто на этот раз?

– Разве он ещё жив?

– К великому сожалению. И не только жив, но и принят в семейство Птахиных, а значит, находится под их защитой. Он владеет энергетическими чарами, как и его отец, и уже сейчас обладает огромной силой. Сложно представить, что станет через год или два. Мы вырастили чудовище, которое не должна носить земля русская.

– Вот как… – старичок о чём-то задумался. – Я понял вас. Какова цена?

– Двадцать тысяч. Но это не всё. Я желаю, чтоб не осталось никого, кто хоть что-то об этом знает. Семь лет назад дело было незакончено. Закончим сейчас.

– Это будет стоить дорого.

– Знаю, но вы ведь исполните это?

– Исполню. Иначе, зачем я приехал?

– Вы окажете великую услугу. Не только мне. Отечеству!

Дорога вилась жёлтой лентой. Я вместе с Катрин, десятником Гаврилой и молодым дружинником Витей, который управлял машиной, ехали впереди колонны грузовиков. Закопчённые железные монстры уверенно пёрли по узкой грунтовке, извергая в воздух клубы дыма. Замыкал колонну легковой паромобиль, в котором сидели четверо вооружённых до зубов дружинников. Экипаж грузовиков составляли простые наёмники, но и они имели при себе оружие. В пути могли поджидать неприятности: считалось, что чем дальше от столицы в сторону Сибири, тем больше лихих людей на дорогах. Впрочем, я сомневался, что найдётся безумец, что решится напасть на колонну, охраняемую двадцатью вооружёнными бойцами, восемь из которых – боярские дружинники.

В моей поясной кобуре лежал массивный воронёный револьвер с переломной рамкой и барабаном на семь патронов. Рядом стоял карабин с рычажным затвором. У Катрин был свой с гравировкой, с которым она почти не расставалась. Похожим образом были вооружены и остальные мои спутники. У десятника оказалсяинтересный образец: что-то среднее между пистолетом с магазином обойменного заряжания, расположенным перед спусковой скобой, и карабином. Оружие имело длинный ствол, дюймов пятнадцать или больше, складной приклад и регулируемое прицельное приспособление для стрельбы на дальней дистанции. Я поинтересовался, что за зверь такой. Оказалось – английская модель, новинка, последнее слово в оружейном деле. Кроме огнестрела, у дружинников, естественно, имелись при себе магические артефакты для вызова брони и холодного оружия. Мои тоже были при мне.

Перед нами стояла задача добраться до Оханска, избегая крупных городов. Путь был неблизкий, почти тысяча вёрст, а ехали мы медленно: в лучшем случае, вёрст тридцать в час, а порой и того меньше. Иногда приходилось ползти чуть ли не с пешеходной скоростью. Паровые тягачи с многотонной бронетехникой на прицепах не могли развить большую скорость по грунтовым дорогам. Я рассчитывал управиться за неделю, но это в том случае, если в пути не произойдёт непредвиденных задержек.

Об Оханске я прежде не слышал. Судя по карте, он стоял на реке Каме недалеко от Перми (которой тут не было). Близ него находилось поместье Берёзовка – родовое имение одной из младших ветвей бояр Птахиных. Туда-то мы и держали путь.

Как оказалось, младшей (или побочной) ветвью назывались бояре, владеющие собственной вотчиной, носящие фамилию рода и находящиеся в вассальной зависимости от главы этого рода. Как правило, вотчину с правом полного владения и передачи её по наследству, а так же титул младшего боярина мог получить носитель фамилии, у которого подряд семь поколений предков находились на службе у главы рода. Такая ветвь становилась практически независимой, но имела некоторые обязательства перед главой рода: присылать воинов по требованию и платить денежные повинности. Побочная ветвь, к которой я ехал, носила фамилию Птахины-Свирины – это была одна из древнейших ветвей (насчитывалось ей лет четыреста) но при этом не самая богатая и многочисленная. Зато они жили дальше всех от столицы.

Не удивительно, что младшая ветвь была недовольна участием в битве: их не касались разборки старших, происходящие за тысячу вёрст. С другой стороны, вассальная договорённость требовала встать на защиту рода.

Нижний остался позади, а впереди нас ждали долгие нудные вёрсты. Я, хоть и проспал весь вчерашний день, чувствовал себя разбитым. Глаза слипались, тело ломило после битвы. Мы выехали затемно через задние ворота усадьбы. Имелись некоторые опасения, что Барятинские могут прознать о нашем мероприятии и попытаться задержать нас, но пока всё шло гладко.

Поначалу ехали молча. Дружинники были шокированы моим взлётом из полнейшей безызвестности до положения члена семьи. Всего месяц назад я был отроком, слугой, едва ли не пустым местом, а теперь вдруг оказался выше их в иерархии, практически небожителем, которому полагалось служить. Хотя по факту ничего не поменялось: я и прежде обладал силой, но тогда большого пиетета она ни у кого не вызывала. А стоило главе рода подписать какую-то бумажку – и всё, ты – царь и бог, тебе ноги целовать готовы те, кто ещё вчера относился с пренебрежением.

Я и сам не мог свыкнуться со своей новой позицией и той бездной, которая внезапно пролегла между мной и младшими дружинниками. Я не желал таких отношений, не желал быть небожителем. Мне нужны были боевые товарищи, а не слуги. Я, как мог, пытался показать, что всё осталось по-старому, но дружинников словно подменили. Даже Катрин, с которой меня связывали отношения гораздо более тесные, чем полагалось, внезапно дистанцировалась и стала вести себя чрезмерно учтиво. А мне оставалось только дивиться воспитанию дружинников и той иерархичности, которой было насквозь пронизано здешнее общество.

– Кто-нибудь бывал в Оханске? – спросил я, устав от напряжённого молчания. – Большой город?

– Город большой, промышленный, – ответил Гаврила. – Раза в три больше Арзамаса. Но мне не доводилось там бывать. Говорят, места там – глухие. Урал близко.

– Не знаю, как там, но за Уралом, рассказывают, всякая бесовщина творится, – добавил Витя.

– Что за бесовщина? – поинтересовался я.

– Да многое болтают, – сказал десятник. – Говорят, колдуны водятся в лесах сибирских, куда цивилизация не дошла. С давних пор там живут. Говорят, колдуны эти и мор могут наслать, и мертвецов воскрешать, и много всяких ужасных безбожных дел творить.

– Даже интересно посмотреть, – произнёс я, удивляясь тому, сколько всяких тайн таит этот мир. Жизни не хватит, чтобы всё узнать.

– Ох, не советовал бы, Михаил Ярославович, – покачал головой десятник. – Даже на храбрых воинов вещи эти ужас наводят. Так что не стоит соваться в такие места.

– Какой я тебе Михаил Ярославович? – нахмурился я. – Я моложе тебя в два раза. Какие «вы», едрёна вошь? Никаких «вы», понял? Обращайся, как и раньше.

– Хорошо, как скажешь, Михаил, – вежливо ответил Гаврила.

– То-то! Устроили тут институт благородных девиц. Мы же ещё три дня назад мутузили друг друга на тренировках.

– Виноват. Привычка. Положено так.

Я уставился в окно, прислонив голову к стеклу. Наш большой автомобиль потряхивало на неровностях. Позади выли и пыхтели тягачи. Я вспомнил о Тане. Наконец-то увижу её после столь долгого перерыва. Но какой в этом прок? Нас теперь разрывает огромная социальная пропасть. Как она это воспримет? Да и что нас ждёт в будущем?

Под эти мысли уснул. Организм требовал отдыха.

Когда проснулся, наша колонна стояла возле моста, перекинутого через мелкую речушку. Экипажи машин набирали воду. Дружинники о чём-то болтали меж собой. Я тоже вышел размять затёкшие конечности. Ощутил, как желудок жалуется на снедающую его изнутри пустоту, или проще говоря, дико хотелось жрать.

Катрин стояла, прислонившись к машине, и смотрела на течение реки.

– Есть охота, – сказал я. – Ты не проголодалась?

– Если прикажешь, отправим машину до ближайшей деревни, – предложила дружинница.

– Не нужно. Время только потеряем. Доедем до следующего населённого пункта, там перекусим, – я пристально посмотрел на Катрин. Её лицо не выражало никаких эмоций, кроме какой-то выученной почтительности. Я усмехнулся, – да что с вами со всеми сегодня? Ты-то, Кать, чего, как не родная? Ну? Я не понимаю. Приняли меня в семью. И что? Я теперь другой человек что ли? Ведите себя нормально.

– Хорошо, – улыбнулась Катрин, – я постараюсь. Просто это как-то… неожиданно.

– И не говори. Сам в шоке.

– Что ж, скоро привыкнешь к своему прежнему положению. Всё будет по-старому.

– Э нет. Тогда у меня не было ни сил, ни ответственности, а теперь всё серьёзно. Я в старшей дружине, и я должен думать о благополучии рода. А теперь мы ещё и в такой плачевной ситуации оказались. В общем, надо выбираться из ямы, куда нас Барятинские загнали.

– Это мудрые слова, – произнесла Катрин склонив голова.

«Блин, опять рисуется тут, – я поджал губы и осуждающе посмотрел на девушку. – Как же их снова научить вести себя по-человечески?» Субординация субординацией – понятное дело, но не до такой же степени!

Баки с водой были наполнены, и один из шофёров – наёмник, одетый, как и все мы, в гражданское, доложил о готовности двинуться в путь.

И тут я увидел, как на дороге со стороны Нижнего показались несколько легковых машин. Они мчались на полной скорости, и я на всякий случай отдал приказ приготовиться к бою. Наёмники ринулись к грузовикам, и схватив оружие, пристроились за кабинами. Чуяло сердце, что мчащиеся за нами по просёлку легковушки – это не к добру. И я не ошибся.

Обогнув колонну грузовиков, три машины остановились перед нами, развернувшись поперёк дороги так, чтобы загородить путь. Одна затормозила позади.

Выскочили люди с оружием и, заняв позиции за машинами, наставили на нас стволы. На запястьях нескольких бойцов я заметил браслеты-артефакты. Всё ясно: боярская дружина. И не надо быть гением, чтобы сообразить, чья именно.

Наши тоже заняли позиции.

Из первой машины вылез человек, одетый в длиннополый сюртук светло-коричневого цвета и котелок.

– Кто тут главный? – рявкнул он, выходя вперёд.

– В чём дело? Кто такие? – ответил я вопросом на вопрос, двинувшись навстречу. Правой рукой я откинул полу сюртука так, чтобы в случае чего быстро выхватить револьвер, и сосредоточившись, призвал энергию. Нас разделяли шагов тридцать.

– Дружина Барятинских. Вы везёте технику, которая отныне принадлежит нашему роду. Требую немедленно сложить оружие, развернуться и проследовать с нами. В случае неповиновения будет применена сила.

Принесла-таки нечистая! А я уж подумал, что легко отделались.

– Вы ошиблись, – сказал я. – Техника эта не принадлежит ни Птахиным, ни Барятинским. Этими машинами владеют дворяне Бобриковы. Так что вы посягаете на имущество государевых людей и, если сейчас же не уберётесь, будете отвечать перед законом.

Мы с Дмитрием Филипповичем условились, что в случае неприятностей, я должен буду сказать именно это, и я просто следовал намеченной стратегии.

– Сегодня ночью эти машины покинули поместье Птахиных, а значит, должны быть возвращены и подвергнуться описи в соответствии с соглашением о капитуляции. Сложите оружие и подчинитесь приказу.

– Техника выкуплена до подписания соглашения. Если свяжетесь с Бобриковыми, они подтвердят это.

– В городе разберёмся. Если всё так, как вы говорить, сможете продолжить путь беспрепятственно.

– Мы не сдвинемся с места. Ваши действия противозаконны, – не унимался я.

Ехать с Барятинскими я точно не собирался. Если попаду в их лапы – это конец. Но что-то мне подсказывало, что взывание к авторитету Бобриковых не сработает. Разговор заходил в тупик, и самый главный сейчас был вопрос: кто первым выстрелит.

– Последний раз предупреждаю: сложите оружие, – рука вражеского дружинника потянулась к кобуре под расстёгнутым сюртуком.

Я видел, как вокруг него образовалась едва заметная призрачная оболочка. Артефактов на запястье не наблюдалось (или их так хорошо прятали рукава), значит, это член рода. За машинами я насчитал ещё четырнадцать человек. И человек пять были позади колонны. А вот сколько среди них дружинников – непонятно.

Я последний раз предупреждать не стал. Просто включил ускорение, выхватил револьвер из кобуры, и взводя курок левой ладонью, выпустил все семь пуль, шагая вперёд. Противник едва успел вытащить ствол, а я уже был рядом. Перехватил его руку с оружием. Несколько ударов локтями в корпус и голову и завершающий – коленом в живот. Когда я включал ускорение, удары мои были не сильнее обычного, зато, прежде чем противник опомнился, в него попало семь пуль, ослабив защиту, которую я уничтожил врукопашную.

Я вызвал броню и бердыш. Как раз вовремя: вокруг засвистели пули. Едва дружинник Барятинских оказался на земле, как я ударом бердыша прикончил его. И тут же метнулся к тем, что стреляли из-за машин.

Ускорился я настолько, что видел, как летят пули. От трёх кое-как увернулся, несколько ударили в доспех. С каждым попаданием моя защита слабела, и я не знал, как долго она продержится под обстрелом.

Я ворвался в ряды врагов. Рубанул одного. Другой наставил на меня ствол, я отбил его ладонью, и пуля полетела мимо. Бердышом я ударил врага в шею, разрубив её до половины.

Сила моя ушла, но я по-прежнему оставался на ногах. Чувствовал слабость, но драться ещё мог. И дрался. Делать это было уже не так сложно, как поначалу. Слабость удавалось преодолевать.

Второй противник наставил на меня пистолет, я отбил его бердышом, и ударил остриём в ключицу. Следующий оказался в защитной оболочке, я два раза рубанул его, и третьим ударом сбил с ног.

Я находился в тылу врага. Бойцы противника не знали, что предпринять. С нашей стороны по ним вели огонь мои дружинники, а рядом был я с бердышом в руке, готовый крушить всех на своём пути. Некоторые замешкались, и пули сражали их одного за другим. Кто-то снова выстрелил в меня. Потом ещё. Броня моя треснула, но я рубанул по ногам следующего противника, а потом добил его, когда тот упал на землю. Ещё одно попадание – и панцирь рассыпался. Из рук дружинника, который имел магическую защиту, я выбил карабин, и принялся рубить парня бердышом.

В глубине души понимал, что меня сейчас пристрелят. У меня больше не осталось защитных чар – это конец. Но я вошёл в раж и просто не мог остановиться. В руках дружинника материализовалось воздушное копьё, я отбил его, и нанёс мощный удар в голову. Защита выдержала, но враг оказался повержен.

И тут я увидел, как рядом появились четыре фигуры в чёрных кристаллических доспехах. Они тоже набросились на вражеских дружинников. Я сразу узнал Гаврилу по его более массивной, чем у других, броне. Он оттолкнул меня и, приняв на свой доспех пулю, выбил револьвер из рук противника. Вторым ударом парировал появившийся у того воздушный клинок.

Я же видел, как поднимается боец, которого я сбил с ног. Я с размаху приложил его ещё раз, и тот отлетел к машине, ударившись о дверь. Следующий удар разрушил его защиту, а третий – раскроил череп.

Сражение закончилось. На земле – двенадцать трупов в лужах крови. Трое вражеских бойцов (скорее всего, наёмники) сдались. Я тяжело дышал, унимая дрожь в руках. Мои дружинники стояли рядом, утирая пот со лба.

– Ты в порядке? – поинтересовалась Катрин. – Не ранен?

– Кажется, нет. А вот доспех каюк. Что с остальными?

В результате перестрелки мы потеряли двоих убитыми и четверых ранеными, в числе последних оказался один дружинник. У противника тоже были раненые, и шесть человек сдались – все простые наёмники, не желавшие расставаться с жизнями из-за такой ерунды.

Своих раненых мы загрузили в одну из наших легковушек, и дружинник повёз их обратно в Нижний. Сдавшихся мы не убили, просто оставили на дороге, а у машин вывели из строя котлы, чтобы наёмники вернулись в Нижний как можно позже, а мы выиграли бы время. Нам же следовало убираться отсюда и поскорее.

Двух убитых сложили в кузов, решив их похоронить по пути. Места выбывших членов экипажей грузовиков заняли дружинники. Катрин тоже села за баранку тягача, оставшегося без водителя. Котлы растопили на полную, и валящий из труб дым чёрной пеленой заволок небо. Колонна поползла дальше, выжимая всю скорость, на которую были способны машины.

Мы с десятником теперь ехали вдвоём: он за рулём, я на заднем сиденье. Стрелка спидометра временами упиралась в отметку сорок вёрст. Я поторапливал Гаврилу, но тот уверял, что быстрее ехать нельзя с таким грузом.

Я был уверен, что нас нагонят. Оставленные в живых наёмники скоро доберутся до ближайшего населённого пункта, где есть телефон, сообщат Барятинским о происшествии, а те вышлют погоню. И тогда нам точно несдобровать. Кроме того я опасался, что стычка на дороге может иметь последствия для Птахиных. Узнав, что мы перебили их людей, Барятинские не обрадуются.

Мы гнали, как сумасшедшие, до самой ночи, потом завели технику в лес и там заночевали. Так закончился первый день пути. Погони не оказалось, и я временно вздохнул с облегчением. Но расслабляться было рано: впереди нас ждали ещё шесть или семь дней.

На следующий день у нас начал заканчиваться уголь. Пришлось сделать незапланированную остановку и поехать вместе с Гаврилой до ближайшего населённого пункта, дабы пополнить запасы. В местном отделении  связи нашёлся телефон, я созвонился с Дмитрием Филипповичем и сообщил о минувшей стычке. Оказалось, он в курсе, и проблема улажена. Бобриковы вступились, и Барятинские были вынуждены отказаться от своих претензий. Так что нам ничего не угрожало, ну или, по крайней мере, не должно было угрожать. А как оно получится на самом деле, никто не знал.

В дальнейшем я старался следить за запасами угля и докупал его в населённых пунктах, которые мы проезжали, так что в дальнейшем обошлось без заминок.

Вопреки опасениям, ничего плохого (не считая пяти пробитых шин), в дороге не случилось, и вечером седьмого дня мы, уставшие и измученные, добрались, наконец, до Оханска, а точнее, до поместья Берёзовка, что находилось в окрестностях города.

Поместье было не столь огромным, как у старшей ветви. Особняк – длинный, двухэтажный – вместе с другими домами по соседству образовывал целый архитектурный ансамбль, но выглядел он куда скромнее, чем дворец Птахиных под Нижним Новгородом, да и сад вокруг был проще. От всего тут веяло провинциальной глубинкой, но несмотря на это, здесь мне нравилось гораздо больше.

На подъезде к усадебному комплексу моё внимание привлекли круглые холмики недалеко от дороги. Темнело, и я не разглядел, что это такое. Понял только на следующий день: это оказались ДОТы. Они ещё раз напомнили о том, сколь часто знатные семьи вели друг с другом войны.

В особняке меня встретили с показным радушием. Главой младшей ветви оказался парень на вид не старше меня – полноватый малый с надменным взором, зачёсанными на бок лоснящимися от помады волосами и циничной улыбкой, не сходящий с лица. Величали его Григорием. В битве он не участвовал, как единственный совершеннолетний наследник, и после смерти отца стал новым главой. Его мать, Ольга Павловна, теперь была его правой рукой, а должность воеводы занимал младший брат покойного главы – Аристарх Петрович, мужчина представительный, видный, имеющий, в свои тридцать с лишним лет лысину и солидный живот. Так же у покойного остались две дочери – девочки восьми и двенадцати лет и два сына-подростка, которые учились в столице. Но вот что меня неприятно удивило, так это присутствие здесь Елизаветы. Как оказалось, именно сюда её направил Дмитрий. Она вышла навстречу, когда я знакомился с обитателями особняка, и я мысленно выругался. Одно успокаивало: если буду жить, как и планировалось, в городе, то мне нечасто доведётся с ней пересекаться.

Молодой наследник радушно поздоровался со мной, но я сразу отметил, сколь деланным было это радушие. Да и остальные члены семьи смотрели на меня с каким-то пренебрежением, словно говоря взглядами: «пусть ты и носишь теперь нашу фамилию, и этикет обязывает держаться с тобой вежливо, ты для нас ты по-прежнему пустое место». Однако я не придал этому значения, всех поприветствовал, поулыбался для приличия, а потом отправился отвозить технику с Аристархом Петровичем, который лично занялся этим вопросом.

Гараж находился на окраине промзоны, на охраняемой территории с двумя складскими ангарами, на вид заброшенными. В один из них мы и загнали машины. Даже разгружать ничего не стали, оставили, как есть.

По возвращении в поместье наёмников и дружинников разместили на ночь в казарме, в которой сейчас почти никто не жил, а мне предоставили гостевую спальню в главном доме. Утром бойцы, которые сопровождали груз, должны были отправиться обратно поездом, а пятерым дружинникам предстояло остаться в Оханске вместе со мной до следующего распоряжения Дмитрия Филипповича.

После восьми дней в дороге моё измученное тело обрадовалось мягкой перине, и я отрубился, стоило только голове коснуться подушки.

Утром меня пригласили к столу. Я помылся, привёл себя в порядок и надел второй комплект одежды, который вёз с собой – всё тот же серый костюм, сшитый при поступлении в отроки. Собрались тесным семейным кругом в пятнадцать человек, включая детей – все, кто жил в главном доме.

Беседа протекала чинно и степенно. У меня ради соблюдения этикета спросили, как я доехал и как спалось. Разумеется, о стычке я ничего рассказывать не стал, отделался парой вежливых фраз. Чувствовал я тут себя не в своей тарелке. Люди эти были мне чужды, да ещё приходилось выносить презрение, сквозившее в каждом их взгляде. Так что с нетерпением ждал момента, когда завтрак закончится, и я свалю отсюда подальше. Сегодня предстояло снять жильё для себя и пятерых дружинников.

Григорий сидел во главе стола, разговаривал мало, лишь иногда отпускал едкие комментарии по разным поводам. На меня внимания почти не обращал. Елизавета тоже была за столом, весь завтрак сидела набученная и с ненавистью поглядывала в мою сторону.

А после завтрака Ольга Павловна пригласила меня на разговор. Мы прошли в просторное помещение с большими окнами и верандой. На стенах, как и полагалось, висели портреты предков. Стоящие у стен античные статуи буравили нас холодным гипсовым взором. Двери на веранду были открыты.

– Последние тёплые дни, – сказала Ольга, присаживаясь за кофейный столик воле окна. – Скоро наступят заморозки. Не Сибирь у нас, конечно, но холода тоже порой ударяют сильные.

Я тоже устроился за столом. Теперь мне хотя бы не приходилось спрашивать разрешения  сесть или раскрыть рот в разговоре.

– Да, чувствуется дыхание осени, – произнёс я. – Ночами уже холодновато.

– Дорога прошла гладко? – поинтересовалась Ольга Павловна, словно понимая, что за завтраком я не всё рассказал.

– Была стычка с Барятинскими в первый день. Те хотели вернуть технику, но, как видите, у них ничего не вышло.

– Барятинские... Отбиться бы нам от этих стервятников. Боюсь, они будут требовать всё больше и больше, пока не выжмут из нас всё до копейки. Что ж, Дмитрий Филиппович знал, кому доверить сопровождение столь важного груза. Эта техника нам ещё послужит. Ещё ничего не закончилось.

– Дмитрий Филиппович думает иначе, – пожал я плечами. – Если мы и дадим опор, то очень и очень нескоро.

– Что ж, время покажет... – задумчиво произнесла Ольга Павловна и перевела разговор на другу тему. – Ты где хочешь снять квартиры для себя и своих людей?

– К сожалению, я не знаю город, поэтому придётся обратиться к вам за советом.

– Можешь снять у нас. Мы несколько доходных домов держим. Я дам распоряжение, чтобы тебе подыскали что-нибудь.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны. Как обстановка в городе? Есть что-то, что я должен знать?

– Места тут спокойные, тихие по сравнению со столицами вашими. На том берегу – усадьба Воротынских, они в городе несколько предприятий держат и шахты на Урале, так что даже сам глава их рода тут появляется изредка. Есть с десяток дворянских семей. Генерал-губернатор иногда балы устраивается, да и Воротынские часто к себе приглашают на приёмы. Если ты тут надолго, со всеми познакомишься. С Воротынскими у нас хорошие отношения, мы издавна с ними заключаем браки. И с Барятинскими были хорошие отношения, да вот, Арсентий Филиппович, царствие ему небесное, с ними войну развязал. Теперь мы, выходит, враги.

– Они сами виноваты. Они убили мою матушку, – напомнил я.

– Есть ли тому доказательства? Не Бобриковы ли напели вам? У Бобриковых давние счёты с Барятинскими. Вот они и стравили наши роды.

– Меня они тоже собирались убить, так что...

– Да, понимаю, это тяжело, когда твоя семья поступает с тобой таким образом. Тебе многое пришлось вынести. И ты, конечно же, жаждешь мести. Но теперь мы на одной стороне: мы тоже хотим вернуть своё.

– Мы отомстим.

– Я бы тоже хотела в это верить, но нынешний глава рода – в заложниках, Дмитрий Филиппович вряд ли пойдёт на решительные шаги. Боюсь, придётся думать самим, что делать дальше. Что ж, не стану тебя задерживать. Приезжай к нам в семь часов на ужин. Тут соберутся все члены семьи. А ты же теперь тоже член семьи, так ведь? – Ольга Павловна растянула рот в вежливой улыбке.

– С радость приму ваше предложение. Но у меня есть два вопроса. Я желал бы изучить кое-какую литературу, касающуюся истории рода, и прошу вашего разрешения посещать библиотеку вашего имения. И второй вопрос: где сейчас девушка, которая приехала с вами?

– Татьяна? Она во флигеле. Мы её пристроили в горничные. Насколько я знаю, она совсем недавно принесла клятву, так что со временем ей доверят более ответственное дело. Правда, мне она показалась слегка строптивой. Но, не будем загадывать. Если хочешь повидать её, велю найти. А по поводу библиотеки... Что ж, стремление к знаниям похвально для юноши твоего возраста. Признаться, удивлена, что тебя не направили учиться. Разумеется, наша библиотека для тебя всегда открыта.

Ольга Павловна позвала лакея – пожилого слугу в тёмно-синей ливрее – и приказал ему найти Таню и показать мне библиотеку.

Таня убиралась на кухне, расположенной в отдельном корпусе, соединённом с особняком длинным коридором. Увидев меня, она чуть тряпку из рук не выронила.

– Миша?! Ты откуда здесь? – воскликнула она.

Старый лакей осадил девушку, напомнив, что та говорит с представителем рода, но я сказал, что всё в порядке. Таня же от этой информации оказалась в ещё большем замешательстве.

– Да не волнуйся ты так, – постарался я её успокоить. – Сейчас сбегаю кое-куда, а потом приду и всё расскажу. Хорошо?

Затем лакей показал мне библиотеку. Она находилась в отдельном здании буквально в пяти минутах ходьбы от особняка. Это был небольшой двухэтажный дом с портиком и колоннами. Как объяснил лакей, тут же проживал хранитель библиотеки и артефактор, Прокопий Иванович, и если я желаю воспользоваться книгами, то должен обратиться к нему.

Поблагодарив лакея, я чуть ли не бегом ринулся обратно. Не терпелось поговорить с Таней. Уж очень давно я её не видел и ужасно соскучился. Всё думал, как она тут? А оказалось: в горничные пристроили. Неужели Дмитрий Филиппович никаких распоряжений по её поводу не дал? Возможно, он хотел до поры до времени хранить её способности в тайне? Это единственное объяснение, которое приходило в голову.

В дверях нос к носу я столкнулся с Григорием, который спускался по лестнице к белому четырёхдверному кабриолету, что стоял у крыльца. Парень был одет в бархатный малиновый сюртук молодёжного фасона и цилиндр. На губах его, как обычно, играла циничная, наглая усмешка.

– Сад смотрел? – поинтересовался он у меня. – И как? Не то, что у вас, конечно, но тоже ничего.

– Всего лишь сходил узнать, где находится библиотека, – сказал я.

– Читать любишь? – усмехнулся молодой глава. – Ну удачи. Как по мне, лучше провести время в городе за чем-нибудь более интересным.

– И много чего интересного в городе?

– Да как сказать... Оханск – это большая деревня с заводами. После Нижнего тебя тут скука съест. Я бы сам свалил отсюда, но я же теперь – глава! Придётся торчать тут. Хотя, тут тоже неплохо. Смотря как подойти. И рестораны есть, и кабаре, и девочки, и рулетка. Заняться есть чем. Какие планы на ближайшие дни?

– Квартиру снять. Там посмотрим.

– У нас собираешься арендовать? У нас хорошие квартиры есть, не то, что у Воротынских. У тех даже смотреть нечего. Кстати, ты же, как я слышал, из Барятинских? Тебя изгнали, что ли, или чего там стряслось?

– Да, было дело. Но теперь я – Птахин.

– Из-за ваших склок, мы всех предприятий лишились. Впрочем, хрен что Барятинским достанется. Мы все заводы взорвали к чертям, – Георгий рассмеялся. – Фигу получат жирную. Ты бы видел их лица: приехали за своими заводами, а тут – руины. Уроды, блин. Всех их скоро положим, выждать только чуть-чуть надо. Ладно, давай, увидимся вечером. И да, оденься поприличнее. А то на слугу похож, в самом деле.

Григорий залез на заднее сиденье своего кабриолета. Всё более неприятное впечатление производил на меня этот напомаженный франт. Но самое забавное, исходя из того, что я слышал, Михаил до моего вселения в его тело, не сильно от Гришки отличался: думал только о развлечениях и женщинах, как и этот паренёк, ставший главой младшей ветви.

Заправляла же всем тут, похоже, Ольга Павловна. Наверняка, была её идея взорвать предприятия перед тем, как они достанутся врагу. Что ж, Барятинские этому точно не обрадовались.

Таня ещё убиралась на кухне, когда я пришёл. Вывел её на улицу. С кухни имелся отдельный выход во двор, где на верёвках висело бельё: неподалёку находилась прачечная.

– Что вообще происходит? – спросила Таня, едва мы оказались во дворе. – Я ничего не понимаю. Меня запихнули сюда, в поместье, пристроили... горничной! А тебя, говорят, приняли в семью. Это правда? Я все эти дни просто не знала, что думать. Извелась вся! Подумала, что тебя больше никогда не увижу.

– Спокойно, – я обнял её. – Всё хорошо. Я тебя отсюда вытащу. Не знаю, почему тебя записали в горничные. Дмитрий Филиппович хотел, чтобы ты была подальше от Нижнего, и чтобы никто пока не знал о твоих способностях. Птахины проиграли битву. У нас сейчас большие проблемы.

– Но что случилось? Ты же был отроком? И что за битва? Я видела, сколько народу поступило в лечебницу с тяжёлыми травмами, но мне никто ничего не объяснял.

Я рассказал о том, что случилось, о том, почему Барятинским и Птахиным пришлось сражаться,  о своём участии в битве и о том, как меня приняли в семью. Таня слушала с застывшим на лице удивлением, и когда я закончил, воскликнула:

– И ты мне ничего не сказал?! Ты же мог погибнуть! А я даже не узнала бы об этом!

Тут из кухни  вышла служанка.

– Таня, тебя где носят? А ну быстро за работу, – крикнула она с пороге, но увидев меня, осеклась: – Ой, простите, господин.

– Всё нормально, – сказал я. – Таня скоро придёт.

Служанка удалилась, а я предложил пройтись по саду, где нам не будут мешать.

– Вот так всё и получилось, – подытожил я, пока мы шли.

– Погоди. Так ты же теперь... – Тане замолчала. – Ты же теперь член рода. А я простая служанка...

– И какое это имеет значение? Я каким был, таким и остался. И чувства мои к тебе не изменились. И я плевать хотел на здешние предрассудки. Все эти титулы ничего не значат.

– Да? – Таня грустно усмехнулась. – Вот только интересно, что твой теперешний род на это скажет? И как быстро тебя женят на какой-нибудь знатной особе. А мне что, служанкой быть у бояр и оставшуюся жизнь пыль стирать с полок? Мне на кой они сдались? Не для того я из Арзамаса уехала. Я совсем другим должна заниматься.

Таня говорила прямо, не стесняясь резких слов, в голосе её чувствовалось возмущение. Это дружинники начали передо мной по струнке ходить, стоило только главе рода бумажку подписать, а простая девушка, которая выросла в бедной семье и всю жизнь переносила тяготы, лишения и несправедливость, особого благоговения к аристократам не испытывала.

– Об этом рано думать, – сказал я. – Обещаю: сегодня же вечером тебя здесь не будет. Я знаю, что ты хочешь людей лечить, и мы что-нибудь с этим придумаем. Так что будь здесь, жди. Как только разберусь с делами в городе, вернусь за тобой.

– Естественно, я буду здесь. Куда денусь? Я тут теперь всё равно, что пленница.

Во время разговора я совершенно не обращал внимания на то, что происходит вокруг, и даже не заметил Елизавету, что внезапно оказалась перед нами. «Тебя ещё тут не хватало», – подумал я, понимая, что очередной словесной баталии не избежать.

Боярская дочь стояла, скрестив руки на своей пышной груди.

– И это твоя новая подружка? – язвительно заметила она. – С простолюдинками теперь якшаешься? Почему тебя вообще приняли в семью?

– Елизавета, – сказал я, строго посмотрев на племянницу. – Сгинь с глаз моих долой. И не мешай людям разговаривать. Что за манеры?

– А что это мы раскомандовались? Думаешь, раз тебе сделали одолжение, приняв в род, так всё можно? Мой папенька тебе голову снесёт, если я ему хоть слово скажу про то, как ты ко мне подкатывал?

– Я тоже много чего могу рассказать, и что-то мне подсказывает, что тебе Дмитрий Филиппович взбучку устроит первой. Короче, ты в курсе, что старших надо слушаться? Вот и топай своей дорогой.

– Да что вы говорите? Тоже мне, старший выискался! Ну и гуляй со своими простолюдинками. Очень уж ты мне нужен! Я теперь знаешь с кем? С главой местного рода! Вот. И мы с ним поженимся.

– Боюсь, ты выйдешь за замуж за того, за кого велит твой отец, – насмешливо произнёс я.

– Да неужели?! А ты мне надзирателем что ли поставлен?

– Слушай, Лиза, скажу тебе честно, – снова перешёл я на серьёзный тон, – мне всё равно, с кем ты встречаешься. У нас всё давно закончилось, и если ты не в состоянии не попадаться мне на глаза, так хотя бы веди себя прилично и не встревай  в то, что тебя не касается. Уяснила? Вопросы есть? Тогда шагом марш отсюда.

Елизавета покраснела от гнева, она сжала кулаки и процедила:

– Вот сволочь!

И гневно потопала прочь.

Обернувшись к Тане, я наткнулся на взгляд её зелёных глаз, в которых читалась... ревность?

– Так, ты её знаешь? – упёрла руки в бока Таня.

– Ошибка молодости, – виновато пожал я плечами. – Но я тебя уверяю, это всё уже в далёком-далёком в прошлом.

– Ну ладно, – сказала Таня недоверчиво, – поверю, так и быть.

Снова уверив девушку, что вечером заберу её отсюда, я отправился за своими дружинниками, и мы поехали в город.

Семейство Птахиных-Свириных имело несколько доходных домов в Оханске. Ольга Павловна связалась с управляющим одного из них, и через полчаса я со своей командой уже подъехали к парадному входу длинного пятиэтажного здания, построенного на одной из центральных улиц недалеко от дворца генерал-губернатора.

Управляющий встретил меня и сразу же повёл на третий этаж показывать квартиру. Она была просто огромна! Я насчитал десять комнат: три спальни, передняя, гостиная, столовая, просторный кабинет, проходная комната, кухня и смежная с ней каморка для прислуги. И это не считая ванной, двух уборных и подсобок. Квартира имела два входа: парадный и чёрный. Парадный – для хозяев, чёрный – для слуг. Тут было и отопление, и электричество, и даже телефон – всё по последнему слову техники.

Стоило эта роскошь всего-то каких-то триста пятьдесят рублей в месяц. Управляющий извинился за то, что более удобные апартаменты сейчас заняты. А жаль, мне же в десяти комнатах будет так неудобно. Прям не развернуться.

Как я понял, подобная квартира вполне приличествовала аристократу с не самым высоким достатком или госслужащему средней руки. А я, хоть и являлся теперь членом рода, был, прямо скажем, не такой уж и важной птицей.

– Мне подходит, – согласился я

Решил не заморачиваться с выбором квартиры. Тут имелось всё необходимое, и, что греха таить, ни в прошлой, ни в этой жизни, я ещё не жил в более роскошных условиях, если не считать те апартаменты, из которых меня выперли в самом начале моего пути.

– Очень рад, что господину понравилось, – заулыбался управляющий. – Вашим людям, полагаю, найдётся жильё здесь же, этажом выше, или в соседнем доме.

Я не очень понимал, зачем им отдельные квартиры. Пятерых человек в десять комнат распихать несложно. Но с другой стороны, если мы тут надолго, и сюда приедут слуги моих дружинников, пространства понадобится побольше.

– Пока мы обойдёмся этой квартирой, – удивил я управляющего. – Ну не одному же мне жить в десяти комнатах, в самом деле? Если понадобится ещё одна, дам знать.

– Как будет угодно господину, – снова заулыбался управляющий. – Я подготовлю документы.

Мы с дружинниками перетаскали из машин оружие. У нас имелось шесть карабинов, более десятка револьверов и ручной пулемёт, похожий на ружьё, но с тяжёлым стволом, сошками и магазином, примыкающим сверху ствольной коробки. Довеском шли три ящика патронов и пятнадцать ручных гранат на деревянных рукоятках. Моё новое жилище превратилось в что-то среднее между казармой и арсеналом.

Мы решили, что первое время будем жить тут, а если кому-то понадобится отдельная квартира – снимет себе сам.

Спальни заняли я, Катрин и десятник. Остальным пришлось устраиваться в гостиной.

Кабинет мне понравился. Тут были книжные шкафы, правда, почти пустые, стол, удобное кресло, часы с огромным маятником, картины на стенах, а приглушённый тон обоев создавал уютную атмосферу. Два больших окна выходили на главную улицу. На столе, поблёскивая диском для набора, стоял телефон с хромированной трубкой.

После того, как я подписал договор аренды и выложил деньги, я попытался связаться с Дмитрием Филипповичем, но не дозвонился. Дозвонился только до его секретаря, который сообщил, что Дмитрий уехал на важную встречу и вернётся лишь вечером.

Я велел Катрин приготовить обед, и во время еды мы обсудили планы на будущее. Которых не было. Что тут делать, я не знал. Оставалось ждать указаний из центра.

Впрочем, у меня-то как раз планы имелись. Перво-наперво я собирался засесть в библиотеке и изучить всю литературу, касающуюся чар, как стихийных, так и энергетических. А потом, если не найдётся никаких важных дел, хотел совершить очередное путешествие в Москву, снова посетить отчий дом и тщательно, без спешки прочитать все записи моего покойного родителя, а потом побеседовать с бывшим денщиком Георгием. Выжать из него всё, что он знает, если понадобится –надавить. И может быть, даже выйти на других, кому известно то, что мне нужно. Расследование могло затянуться надолго, но я надеялся, что Дмитрий Филиппович ещё не скоро позовёт нас обратно в Нижний, и времени будет достаточно. А вот дружину требовалось чем-то занять, ибо солдат без дела морально разлагается. Конечно, они были не совсем солдаты, но болтаться без дела им всё равно не стоило. Однако куда их пристроить, я пока не представлял.

Магазин одежды находился напротив дома, где мы поселились. Это был дорогой бутик, как бы его называли у нас, ориентированный на состоятельных горожан. Прежде чем являться на званый ужин, я должен был сменить свой отроческий прикид на что-то более респектабельное. За новый наряд я отвалил круглую сумму, зато у меня появился выходной костюм, в котором в высшем обществе на меня не будут косо смотреть. В повседневной же жизни я собирался и дальше носить свой отроческий наряд, который не так сильно привлекал внимание, был удобнее и практичнее. На осень я приобрёл пальто. Близились первые заморозки, а одеть было нечего.

На ужин заявился, как и полагалось, при полном параде. Народу собралось гораздо больше, чем за завтраком. Присутствовали не только жильцы особняка, но и обитатели соседних домов (тоже, разумеется, родственники) и те, кто проживал в городе.

Меня представили всем. Ольга Павловна рассказала о моём участии в битве. Когда она упомянула о том, что я – именно тот, кто убил троих витязей четвёртой ступни, интерес ко мне тут же повысился.

– Троих воинов рода?  – удивился седовласый старик, высокий, но сгорбленный, с тяжёлыми бровями и орлиным носом. – Это не шутка? Не может быть!

– Я видела собственными глазами, Прокопий Иванович, – уверила Ольга Павловна. – Мы сражались плечом к плечу. Видели и другие. Именно за свои заслуги на поле брани Михаил принят в семью.

Побеседовали о битве, вспомнили воинов, что пали от рук врага, в том числе супруга Ольги, потом разговор зашёл о Барятинских и тех санкциях, которые они наложили на нас.

– Барятинские по-прежнему возмущаются из-за сгоревших заводов? – спросил Аристарх Петрович Ольгу. – Пора бы им смириться.

– Они хотят компенсацию, – ответила боярыня. – Требуют возмещения ущерба.

– Они воистину дураки, если рассчитывали на то, что мы им преподнесём нашу собственность на блюдечке с голубой каёмочкой, – сказал Аристарх Петрович. – Пусть довольствуются тем, что есть. Они и так получили слишком многое.

– Правильно, дядя, – согласился Григорий. – Хрен им. Почему вообще я должен отдавать своё имущество. Обойдутся.

– Именно, – заворчал Прокопий Иванович. – Пусть валят к чёртовой матери отсюда. На кой чёрт они нам тут сдались? Приходят в наш дом, забирают последнее. И ещё недовольны! Ишь супостаты! Будь я помоложе, сам бы на битву вышел, показал бы кузькину мать! Надо гнать их вшивыми тряпками.

– Всё верно, – подтвердил кто-то из мужчин. – Следует дать отпор. Надеюсь, глава рода не собирается спускать им такое?

– Боюсь, глава рода пока не настроен на решительные действия, – произнесла Ольга Павловна. – Наследник в заложниках, и в Нижнем опасаются идти на прямую конфронтацию.

– Дмитрий Филиппович тоже желал бы вернуть наше положение, – вступился я. – Но всему своё время.

– Разумеется, – фальшиво улыбнулась Ольга Павловна. – Всему своё время.

Разговоры, которые я сегодня слышал в этом дома, всё больше и больше наводили на мысль, что младшая ветвь что-то затевает. И затевает явно без ведома главы рода (точнее его исполняющего обязанности). Младшая ветвь вела себя довольно независимо и, похоже, не очень-то желала считаться с боярами в Нижнем.

Едва закончился ужин, я подошёл к Ольге Павловне, чтобы решить вопрос насчёт Тани. Однако Григорий, увидев, что я обратился к его матери, тоже решил поучаствовать.

– У тебя какое-то дело? – спросил он.

– Верно. Это касается служанки, которая приехала с вами из Нижнего. Я должен забрать её с собой.

– Так, погоди, – сказал Григорий. – Ты хочешь забрать мою прислугу?

– Она из дома Дмитрия Филипповича, – напомнил я.

– И что? Теперь она служит у нас. Это та девчонка с миленькой физиономией? Нет, точно не отдам, – усмехнулся он, – даже не проси.

Вступилась Ольга Павловна:

– Гриша, не упрямься, эта девушка – не наша собственность.

– А с какой это стати? – возмутился парень. – Она дала клятву роду, её отправили к нам служить. Я здесь старший, и я распоряжаюсь прислугой.

– Не глупи, – Ольга Павловна осуждающе посмотрела на сына, – это всего лишь девка-простолюдинка. Нам в имении достаточно слуг, как бы своих не пришлось увольнять в свете сложившихся обстоятельств.

– А ты всего лишь советчица. Главный теперь я, – огрызнулся Григорий. – Он не заберёт девчонку – и точка. С остальным сам разберусь.

Женщина поджала губы, но возражать не стала.

– А если я скажу, что это приказ исполняющего обязанности главы рода? – решил схитрить я.

– Ну вот пусть он и сообщит его лично.

Вежливо попрощавшись с Григорием, Ольгой и остальными членами семьи, я покинул особняк. Но домой не поехал. Точнее поехал, но не сразу.

Разузнать у прислуги, где проживает Таня, труда не составило. Её поселили в один из флигелей рядом с особняком. Я не собирался бросать её тут. Обещал забрать вечером – значит, заберу, и точка. Я даже не сомневался, что Дмитрий Филиппович дал бы добро, если б я дозвонился до него днём.

Таня чаёвничала на кухне вместе с остальной прислугой. Я велел ей собираться как можно быстрее. Она удивилась такой спешке, но возражать не стала. И вскоре мы уже мчали по ночной дороге в направлении города.

– Что-то случилось? – спросила Таня, видя мой напряжённый вид.

– Местный глава не хотел тебя отпускать.

– И мы уехали без разрешения?

– Да уехали, а ты хотела ещё денёк тут отдохнуть?

– Чем скорее, тем лучше. Просто беспокоюсь, что тебе за это будет.

– Ничего не будет, – отрезал я.

– И всё же боязно немого, – призналась Таня.

Я повторил, что всё будет хорошо, и остаток дороги мы ехали молча. Меня снедали недобрые мысли и смутные подозрения. Про себя я задавался вопросом, почему Григорий не хотел отпускать Таню, не было ли у них чего? Но вслух спрашивать не стал: ей и без моего допроса стресса сегодня хватило.

По приезде я познакомил Таню со своими бойцами и устроил её в комнате для прислуги: остальные комнаты были либо заняты, либо совершенно не подходили для ночёвки.

Сам же я пошёл в кабинет и снова позвонил Дмитрию Филипповичу. На этот раз успешно. Я доложил о прибытии и вкратце рассказал о сегодняшнем дне. Умолчал лишь о том, что увёз Таню из поместья.

– Ты познакомился с их новым главой? – спросил Дмитрий Филиппович. – Что о нём думаешь?

– На мой взгляд слишком ветреный молодой человек, – прямо ответил я. – Все мысли о развлечениях, и заносчивости хоть отбавляй. Они с матерью вместе пытаются рулить. Но как мне кажется, делами заправляет по большей части Ольга Павловна, а сынок только главного из себя строит. Впрочем, я слишком мало с ними знаком, чтобы разобраться, что у них происходит на самом деле.

– Понял тебя, Михаил. Значит так, если будут снова звать на ужин или на приёмы – иди. Смотри и слушай внимательно. Если что не понравится, докладывай мне.

– Что, например?

– Всё, что угодно. Вообще, всё докладывай. Передача собственности прошла успешно?

– Я ничего об этом не знаю. Судя по разговорам, они подожгли несколько предприятий, и Барятинским остались лишь руины.

– Что ж, надеюсь, они понимают, что новая война нам сейчас не нужна. А дочь мою ты видел? Она в поместье?

– Елизавета в полном здравии. Проживает в особняке.

– Арендуй ей отдельную квартиру и перевези в город. Хочу, чтоб она держалась подальше от местного главы. И присматривай, чтобы не якшалась с ним. Понял? Ещё скандалов не хватало в роду!

– Хотите, чтоб я нянькой подрабатывал? – усмехнулся я.

– Нужно будет – будешь нянькой. Только гляди у меня, Миша. Если узнаю, что у вас с Лизой шашни какие, тебе не поздоровится. Ни за что бы не доверил тебе дочь, учитывая твоё прошлое, но Григорию этому доверия ещё меньше. Так что не подведи, – последнее прозвучало довольно угрожающе.

– Не подведу, Дмитрий Филиппович, – сказал я, внутренне досадуя на то, какая обуза мне свалилась на плечи. От этой Елизаветы можно было ожидать чего угодно, и мне теперь предстояло с ней возиться. – Имею лишь одну просьбу. Разрешите Тане переехать ко мне.

– Тебе зачем? Я попросил Ольгу пристроить её в усадьбе, пусть там и остаётся.

– Сами говорите, что мне угрожает опасность. Если Таня будет рядом, она может, случись чего, меня вытащить. В общем, считайте, ради моего спокойствия. У каждого дружинника есть личный слуга. Закрепите Таню за мной.

– Правилами это не допускается. Не может оруженосец быть иного пола с тем, кому он служит. Если тебе требуется слуга, я пришлю кого-нибудь из отроков. Но девушку я не могу назначить на эту должность.

– Но мне не нужен слуга, мне нужны способности Тани. В поместье от неё толку нет. Неужели нельзя сделать исключение хотя бы на тот период, пока мы здесь?

Дмитрий Филиппович задумался секунд на десять, и на том конце провода воцарилось молчание.

– Нет, – проговорил Дмитрий, – оруженосцем при тебе она не сможет состоять. Впрочем, если согласен сам платить ей жалование, пусть переезжает. Но помни, что я говорил: о её целебной силе никто не должен знать. Ясно?

Мы обсудили выплаты: мне полагалась «минималка» для старшего дружинника в семьсот рублей. Квартиру же предстояло арендовать на свои деньги. Дмитрий обещал переслать жалование в ближайшие дни, так что насчёт средств я теперь был спокоен.

Я повесил трубку и откинулся в кресле, раздумывая насчёт завтрашнего дне, как вдруг в передней раздался звонок. А вскоре в кабинет постучался Витя и сообщил, что явились люди Григория и срочно требуют меня к молодому боярину.

– Ты какого хрена творишь? – набросился на меня Григорий, стоило мне переступить порог его приёмной. – Ты кого из себя возомнил? Приходишь в мой дом и уводишь слуг? Ничего не попутал? Думаешь, мои повеления можно безнаказанно нарушать? Я тебе ясно сказал, что девчонка – наша.

– Дмитрий Филиппович велел мне перевезти Татьяну в другое место, – ответил я. – Всё согласовано с вышестоящими инстанциями.

– Да мне плевать! Чтоб вернул её сегодня же, ясно?

– Этого не будет, – покачал я головой. – Татьяна дала клятву старшей ветви, следовательно, должна подчиняться требованиям главы рода. Ты не можешь распоряжаться нашими слугами.

– Но её передали нам.

– А теперь исполняющий обязанности главы рода поменял решение. И мы должны подчиниться.

– Враки! Ты просто глаз положил на нашу горничную и упёр её. Так ведь? Так что не надо тут про главу рода заливать.

– Думай, что хочешь. Мне всё равно. Есть указ. Ты можешь лично связаться с Дмитрием Филипповичем и получить подтверждение.

Георгий кипел от злости, и это отражалось на его лице. Он плохо умел скрывать эмоции. Я проигнорировал его повеление, и это так задело самолюбие парня, что он перестал что либо соображать. Он устремил на меня полный гнева взгляд. Вокруг него образовался рой каменных осколков, готовых вонзиться в меня.

– Ты так уверен, что напасть на старшего дружинника главы рода – это хорошая идея? – поинтересовался я, мысленно сосредотачиваясь на энергии. – Подумай о последствиях.

– Мне плевать! Ты смеешь перечить мне в моём доме. Тебя следует проучить, – процедил парень сквозь зубы. Хотел ещё что-то добавить, но тут в приёмную вошла Ольга Павловна.

– Что случилось? – строго посмотрела она на сына. Каменные осколки сразу исчезли.

– Он увёл служанку из флигеля. Ту, которая приехала с нами, – пожаловался Григорий.

– Это распоряжение Дмитрия Филипповича, – повторил я. – Мы с ним созвонились, и он приказал Татьяне переехать в город.

– Но когда мы вчера разговаривали, ты не упоминал об этом? – с прищуром посмотрела на меня Ольга Павловна. – Почему?

– Я говорил.

– Но мы просили передать это повеление лично.

– Дмитрий Филиппович посчитал это излишним. В любом случае, вы всегда можете связаться с ним лично. Так же Дмитрий Филиппович велел перевезти в город Елизавету. Я заеду за ней завтра после обеду, просьба поставить её в известность.

– Что ж, указ есть указ, – пожала плечами Ольга Павловна. – Я скажу Елизавете о решении её батюшки. Ещё имеются вопросы? – женщина строго взглянула вначале на сына, потом на меня, словно на двух нашкодивших детей.

– Никаких, – буркнул Георгий.

– Вот и славно. Не будем задерживать Михаила. Верно? – она повернулась ко мне и растянула рот в улыбке, но во взгляде читалось: «проваливай побыстрее отсюда».

Когда я вернулся домой, уже была почти полночь, но Катрин и Таня не спали – сидели на кухне и о чём-то мило беседовали.

– Гляжу, вы нашли общий язык, – сказал я, внутренне напрягшись от того, что Катрин могла сболтнуть что-то лишнее о наших с ней отношениях. Но по взгляду Тани понял, что всё в порядке.

– Да, заболтались, – сказала Таня. – Как всё прошло? Чаю не желаешь? Небось проголодался, пока ездил туда-сюда?

– Не, я пас, – отказался я. – На ужине так обожрался, что пузо до сих пор к земле тянет. Как я и говорил, всё в порядке, вопрос улажен, и Григорий не имеет к нам никаких претензий. Так что можешь расслабиться. Мне с тобой надо твоё жалование обсудить. Но это завтра, хорошо? В то с ног валюсь.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я отправился почевать.

Следующий день начался с того, что я связался с управляющим доходными домами и попросил его подыскать для Елизаветы подходящую квартиру. Хоромы оказались чуть попросторнее моих и стоили более четырёхсот рублей, но цена меня не волновала, ибо аренда лежала на родителях девушки. Квартира находилась в соседнем доме – угловой пятиэтажке с двором-колодцем. Оба эти здания проектировались похожим образом: на первом этаже располагались магазины, на втором-третьем – элитные квартиры, на четвёртом-пятом – жильё попроще, а на мансардах – комнатушки для бедных.

Когда после обеда я приехал в поместье за Елизаветой, я ожидаемо получил от неё кучу помоев в свой адрес.

– С чего это папенька велел меня увезти в какой-то клоповник? – спросила она с подозрением, едва выйдя из дома и увидев меня. С ней было четыре служанки и множество вещей. Я предусмотрительно взял оба наших авто, предвидя, что в одну машину свита и все вещи боярской дочери не поместятся.

Я пожал плечами:

– Не имею ни малейшего представления.

– Врёшь! – Елизавета посмотрела на меня испепеляющим взором. – Небось, ты всё разболтал? Да? Вот ты сволочь! Я когда-нибудь тебя прибью.

– Ну попытайся. Рискни здоровьем, – усмехнулся я, и добавил строго. – Никому ничего я не говорил. У меня своих дел по горло и возиться с твоим переселением мне не в радость. Но такова воля Дмитрия Филипповича, и я ничего не могу с этим поделать так же, как и ты. Так что закрой свой прелестный ротик, залазь в машину, и поехали. Надоело мне с тобой пререкаться. Может, договоримся соблюдать молчаливый нейтралитет, раз у нас всё так сложно? Нам обоим это облегчит жизнь.

Елизавета хмыкнула и села в машину. Но едва мы выехали за пределы поместья, она снова пристал ко мне с расспросами:

– А праву говорят, что ты четырёх витязей сразил в битве?

– Трёх, – поправил я.

– Но ты же никакими чарами не владел. Как ты это смог сделать? – в голосе её уже не ощущалось прежней агрессии, только любопытство.

– Всё тебе расскажи? Повезло.

Она попыталась продолжить расспросы. То ли любопытство мучило её, то ли желала вновь ко мне подкатить, но я отвечал редко и односложно.

Новая квартира Елизавете понравилась, и я вздохнул с облегчением. Теперь предстояло поскорее свалить отсюда.

Перед уходом поговорил наедине со служанками. Оказалось, две женщины – из младшей дружины, приставлены Дмитрием Филипповичем охранять дочь. Я передал пожелание заместителя главы рода и велел сообщать мне, если возникнут проблемы, и особенно, если будет иметь место конфликт с Георгием или ещё кем-то из младшей ветви.

Своим дружинникам я тоже нашёл занятие: приказал выгрузить оружие, боеприпасы и снять технику с прицепов, а потом провести инвентаризацию всего имущества и тщательно проверить каждую винтовку, что мы с собой привезли. Подумал, что на пару-тройку дней работы хватит. А Тане и Катрин я поручил приготовление пищи и прочий быт. Помимо этого Таня должна была обзавестись медикаментами и инструментами, а так же узнать насчёт медицинского института или училища в городе. Поступить она туда по понятным причинам пока не могла, но вот в качестве вольного слушателя посещать лекции была в состоянии.

По оплате мы договорились на две с половиной сотни в месяц. Это меньше, чем получали врачеватели при поместье главы рода, но больше я не мог себе позволить. И без того аренда квартиры и танина зарплата практически обнуляли весь мой заработок. Хорошо, что из Арзамаса выслали средства, так что какая-то копейка оставалась.

Вообще, жизнь боярского дружинника (особенно члена рода) была не самой дешёвой. Слишком много полагалось тратить на соответствующие статусу вещи: приличное жильё, машину, одежду, слуг, оружие, дорогостоящие развлечения и званые приёмы. Если чего-то из этого нет, коллеги просто не поймут. А выглядеть в глазах окружающих подобающим образом считалось чуть ли не основной задачей любого аристократа.

Решив даром времени не терять, я отправился в родовую библиотеку.

Прокопий Иванович был дома.

– Что тебе требуется, молодой человек? История рода? Или ещё что-то? – спросил он, когда мы поднимались на второй этаж, где находилась библиотека.

– Мне нужны книги про чары. Любые, какие есть.

– А тебе на кой? Не обучали что ли?

– В общем-то нет. Способности у меня появились только после изгнания, так что я слабо осведомлён в этом вопросе. К знаниям меня не допускали.

– Так что у тебя за чары? – прямо спросил Прокопий Иванович. – Говорят, ты убил трёх витязей, но что-то мне не верится. Это невозможно.

– Самому не верится. Насколько я знаю, у меня энергетические чары, – я скрывать не стал, всё равно семейство уже было в курсе моих способностей. – О них-то и хочу узнать.

– Энергетические чары – большая редкость, – заметил старик, – и сведений о них мало. Сколько прожил, первый раз сталкиваюсь с человеком, владеющим ими. Они же вроде бы колдовством считаются.

– А вы что считаете?

– Кто знает... В мире существует очень много разных чар, но только четыре школы одобрены государем и церковью. А почему? Да потому что в своё время представители этих четырёх школ пришли к власти вначале на Западе, потом у нас, и узаконили свои привилегии. Когда на втором Латеранском соборе западная церковь запретила остальные чары, многим пришлось залечь на дно. Потом и до нас докатилась эта волна, тоже стали бороться с неугодными техниками. Так сложилось исторически. Что тут поделать?

– И у вас найдётся, что почитать обо всё этом?

– Самом собой. Вот только про энергетические чары здесь мало. В Нижнем большая библиотека. Там поищи, когда поедешь. А у нас в основном родовые книги, биографии.

Библиотека состояла из пары небольших комнат с полками, уставленными толстыми томами в дорогих переплётах, многие книги оказались рукописными и хранились с незапамятных времён. В одной из комнат находился стол, за которым можно было посидеть почитать. Выносить литературу без крайней необходимости запрещалось.

Домой я вернулся поздно. Все мои дружинники уже храпели после долгого трудового дня, а вот девушек я опять застал на кухне. Увидев меня, они обе засуетились, положили мне ужин (Катрин сегодня приготовила жаркое с овощами), посадили за стол, а сами уселись рядом. Таня почти сразу принялась меня расспрашивать, что я делал.

– Ничего интересного, – ответил я. – Елизавету отвёз на новую квартиру тут по соседству, потом в библиотеку заскочил, пообщался с Прокопием Ивановичем. Жаль у них информации мало про мои способности. В Нижнем больше, но когда я теперь туда попаду?

– Вот как? – нахмурилась Таня. – И зачем же боярской дочери переезжать?

– Приказа Дмитрия Филипповича. Что могу сделать? Меня надзирателем ей назначил. Надеюсь, хлопот больших не доставит. И зачем только он её сюда отправил? Держал бы у себя под боком, в поместье. Не понимаю.

– Должно быть, Дмитрий Филиппович желает уберечь её, – предположила Катрин. – Возможно, он что-то задумал, и не хочет подвергать дочь опасности.

– Думаешь, война продолжится? – удивился я. – Мне казалось, он наоборот, пытается снять напряжение между родами. И как же наследник? Он в заложниках. Барятинские его просто напросто прикончат, если мы опять пойдём против них.

– В открытую точно не пойдём. Но поддержку Бобриковым или другим дворянам, что с Барятинскими враждуют, наверняка окажет. А может, Дмитрий Филиппович опасается войны с западной империей. Если императоры задействуют регулярную армию, война будет такой, какая прежде не случалась. И столица, и Нижний Новгород окажутся под ударом. Сейчас у обоих сторон есть паролёты, которые переносят бомбы за тысячи вёрст!

– Такого не может быть! – изумилась Таня. – И они могут прилететь даже сюда?

– Нет, так далеко противник не долетит, – со знанием дела объяснила Катрин, – если только на дирижабле, но дирижабли медленные и легко сбиваются. Так что здесь мы в безопасности.

– Всё равно боюсь, – вздохнула Таня. – Все только и говорят о войне. С Уральских заводов идут поезда с танками. Слухи недобрые повсюду.

Поев и попив чай, я поблагодарил девушек за вкусный ужин и пошёл к себе в комнату. Скинул сюртук, плюхнулся на кровать. После разговора меня никак не покидала мысль о том, что мир этот скоро расколется на части. Мой прежний мир уже пережил две мировые войны, а тут всё ещё было впереди. Здесь цивилизация только-только достигла того уровня, при котором человечество могло развязать глобальную бойню, и, кажется, правительства не собирались откладывать её в долгий ящик.

Но несмотря на близость катастрофы, кланы по-прежнему занимались мелкой грызнёй, не видя или не желая видеть ту глобальную угрозу, которая нависла над всеми ими. Слишком уж привыкли они жить каждый сам по себе, в своих вотчинах, занимаясь мелкими интригами, и явно были не готовы выступить против врага единым фронтом.

Я валялся на кровати в темноте и размышлял обо всём этом, когда дверь тихонько скрипнула. Я вскочил и интуитивно потянулся за револьвером, что висел в кобуре на поясе. На пороге стояла Таня.

– Напугала меня, – сказал я. – Ты так не подкрадывайся больше. Я ведь при оружии. Не спится? Мне тоже. Мысли тяжёлые.

Закрыв дверь, Таня подошла и села рядом.

– Я скучала, – она взяла мою руку. – Больше тебя никуда не отпущу.

Она положила голову мне на плечо. Сердце моё забилось чаще, и все мрачные мысли, что грузили меня до сих пор, словно испарились.

– Я тоже тебя не оставлю, что бы ни случилось, – проговорил я, заглянув девушке в глаза.

Я осторожно прильнул к её губам, она охотно поддалась. Я обхватил её за талию и прижал к себе, на меня нахлынула страсть. Я принялся расстёгивать застёжки на её платье, понимая, что этой ночью вряд ли удастся выспаться.

Не вся литература в библиотеке рода представляла для меня интерес: хранилось тут много книг, но большинство из них были о чём угодно, но только не о том, что нужно.

Меня интересовала лишь магия. Порывшись в картотеке, я нашёл несколько подходящих  книг. К сожалению, некоторые из них оказались на старославянском, так что их тоже пришлось отбросить. Но даже тех томов, которые остались, хватило бы для того, чтобы заточить меня в стенах библиотеки месяца на два.

Изучение я начал с основных вопросов, касающихся четырёх стихийных школ. О них информации было в достатке. За время моего пребывания в этом мире я уже многое узнал, сейчас же мне выдалась возможность систематизировать знания.

Как оказалось, магические способности у ребёнка, в котором течёт кровь великих воинов, обычно проявлялись в 10-11 лет. Как только это происходило, его начинали обучать владению чарами. Период ученичества продолжался два-три года, после чего юноше или девушке присваивалась первая ступень. При регулярных тренировках к наступлению совершеннолетия человек мог достичь третьей ступени, а годам к двадцати пяти – четвёртой, на которой большинство и оставалось. Дальнейшее развитие навыков требовало много времени и сил: чем выше уровень, тем труднее было его достичь, поэтому витязями пятой и шестой ступеней становились лишь самые упорные и способные, а седьмая и вообще являлась редкостью.

Тренировки заключались в медитативных упражнениях, позволяющих наладить связь с энергетикой окружающего мира (или внутренней, как в моём случае) и эффективно ей манипулировать, и в практическом применении чар. Это чем-то походило на тренировку мышц: прикладываешь регулярные усилия – становишься сильнее. Правда, имелись и свои нюансы. Вообще, развитию боевых стихийных чар были посвящены целые фолианты, но вдаваться в подробности я пока возможности не имел.

Каждой ступени соответствовали определённые навыки и для перехода на следующую ступень, воин был обязан исполнить некоторые требования. На шестой-седьмой ступенях витязю оказывали доступны чары, которые могли атаковать по большой площади и которые делали его практически неуязвимым к обычному оружию. К чарам седьмой ступени относились смерчи, каменные существа, управляемые человеческой волей, гигантские огненные вихри, метеоритные дожди и много чего ещё. Те каменные фигуры, которые так поразили моё воображение на поле битвы, были созданы как раз таки витязями седьмой ступени, поэтому я уже имел некоторое представление о том, как это выглядит.

Откаты и перезарядка были присущи не только энергетическим чарам. Основой любой техники, как стихийной, так и энергетической, являлся ментальный контроль, а он сильно жрал ресурсы физического тела. Поэтому, применив способности, воин слабел на некоторое время и оставался беззащитен, но восстановив силы, снова мог продолжать управлять стихиями.

У витязей высоких ступеней после сотворения слабых чар отката практически не было, а вот на низких уровнях даже простые магические действия влекли за собой серьёзные последствия вплоть до слабости, тошноты, потери сознания (всё это я уже на себе испытал) и  даже комы (это «счастье» меня обошло). Так что на начальных этапах тренировка должна была проходить только под пристальным наблюдением наставников.

Чем выше уровень, тем сильнее и сложнее чары были подвластны витязю. Если на первой ступени маг земли мог материализовать камень по свойствам ничем не превосходящий природные минералы, то на третьей-четвёртой создаваемые магические предметы обладали уникальными свойствами и особой энергетикой, отличающейся от физических. Отсюда и каменная броня, которая не прибивалась пулей, и воздушные лезвия, способные разрубить человека пополам. Подо всем этим имелась серьёзная теоретическая база, которую каждый воспитанник изучал так же, как в моём мире школьники изучают физику или химию. Техники эти в современном их виде являлись результатом длительного развития на протяжении многих столетий, но заточены они были в основном под военное дело.

В подробности создания предметов, брони, оружия, снарядов и прочих магических вещей я углубляться не стал. Кое-что уже видел, остальное мне было ни к чему.

По вопросам энергетических чар нашлась только одна книга. Она повествовала о том, как эта техника была запрещена после нескольких вселенских соборов, на которых её вначале исключили из списка «благородных», а потом и вовсе осудила. Это случилось, как и говорил Прокопий Иванович, на втором Латеранском соборе в начале 12 го века. Вскоре восточная церковь тоже запретила энергетические техники. Объяснялось тем, что способности эти часто возникали у людей неблагородного происхождения. Суть этих чар заключалась в управлении внутренней энергией, присущей некоторым людям. Но она почему-то заведомо считалась слабее, чем энергия природных стихий.

И вот-то это меня удивило больше всего. В официальных легендах, которые я читал, пятая школа представлялась чем-то невероятно могущественным, а тут значилось, что энергетические чары – вещь слабая и недостойная того, чтобы человек, владеющей ими, назывался великим воином. Источники явно расходились во мнениях.

За разъяснениями я обратился к Прокопию Ивановичу, но старик только плечами пожал:

– А кто тебе сказал, что пятая школа как-то связана с энергетическими техниками?

– Так многие говорят... – озадаченно произнёс я. – А что тогда есть пятая школа?

– Да мало ли что говорят? Кто ж знает-то? Это было тысячу лет назад! А письменные источники поздние. Когда их писали, никто уж и не помнил, что там было. Люди не хотят оставаться в неведении, вот и сочиняют всякое. Вот что тебе скажу: не верь легендам. Хоть на них всё прошлое наше строится, мало в них истины.

– Но ведь моя техника действительно очень сильна. Я могу легко уничтожить защиту четвёртой ступени. А тут написано, что энергетические техники слабее стихийных.

– Ну значит, ты особенный такой. Я-то по чём знаю? Я вообще этим вопросом не интересовался.

– Может быть, вы знаете, где это изучается более подробно?

– В императорской академии, разве что. Но тебе туда лучше не соваться со своими способностями. И вообще, поменьше о них распространяйся – вот мой совет. Мне-то всё равно, но кто-то может и доложить, куда следует. Так что осторожнее.

Это был вечер второго дня моего корпения над книгами. Дело шло к ночи, голова трещала от переизбытка информации, и я, окончательно запутанный противоречивыми сведениями, отправился домой.

Ехал по одной из центральных улиц. Было темно, только фонари бросали на дорогу жёлтые пятна света.  Вдоль улицы теснились серые двухэтажные дома.

Я подъезжал к пустому перекрёстку, когда мне наперерез выехала машина. Я едва успел затормозить, чтобы не врезаться. Двери распахнулись, и из салона выскочили люди с оружием. В меня целились из револьверов. Я даже не успел призвать энергию, как тишину вечернего города огласил беспорядочные хлопки выстрелов.