«Мистер Кольт»

Василий Лой Мистер Кольт Серия «Аранский и Ко»

Борис встал с кресла, по диагонали пересек комнату и подошел к окну. Там, за окном, с высоты двадцать четвертого этажа, хорошо были видны привокзальные высотки новостроев, блистающий своей современностью ДТЭК, и облака — серые, неуклюжие и в то же время стремительно несущиеся, догоняя, напирая и обгоняя друг друга, в сторону Днепра. А потом, опускаясь ниже к земле и цепляясь за нее своими косматыми рваными клубами, направлялись дальше, размазываясь над Русановкой, над аляповато разноцветным «Комфорт Тауном», и вдруг, словно ослабев и обессилев, уже тащились дальше, уходя грязно-серой бесконечной чередой в сторону Броваров.

Ветер неистово свистал на лоджии, шурша и поскрипывая в стопке оставшегося после ремонта и отсыревшего за зиму хозяйского строительного хлама, а где-то рядом на крыше грохотал открепившийся кусок жестяного листа — тревожно, напористо и беспокойно.

Далеко внизу двор казался уже не жуткой пропастью, а наоборот, вполне обыденной и привычной законной картинкой. Детские качели и горки разноцветно пестрели среди песочниц, а разлетевшийся беспорядочно и неаккуратно по бетонной плитке дорожек серый песок периодически кружил с порывами ветра небольшими вихрями-вьюнками.

Двор был небольшой и неуютный: десятка полтора автомобилей теснились на парковке у двух парадных, остальные искали пристанище за его пределами, на обочине проезжей части Соломенской улицы, где нескончаемый поток машин, казавшийся спокойным и размеренным, бесшумно лился, как река, строго соблюдая свои границы и правила, вот только сразу в дух направлениях.

Для Киева была обычная весенняя пора, начало апреля. Ветер то вдруг налетал, хулиганя меж городских зданий, то отступал, неохотно усмиряясь и таясь, то неожиданно срывался в холодный дождь вперемешку со здоровенными хлопьями мокрого снега, захватывая врасплох зазевавшихся прохожих и тут же мгновенно прекращался. Облака, тяжело и низко летящие, цепляясь и спотыкаясь о верхушки высоток, вдруг, словно сговорившись разбегались по сторонам, оголяя солнечный свет, яркий и задиристый.

Борис посмотрел на часы: десять минут одиннадцатого утра. Еще раз окинул взором городской простор, приподнялся на носках и, качнувшись несколько раз вперед-назад, повертел головой, разминая шейные позвонки, вздохнул, задумчиво прошел обратно и сел в широкое кожаное кресло. Хотя, скорее всего, это был кожзам, квартира была съемная. Включил телевизор, новостной канал. Картинка была идеальной, может, поэтому он частенько смотрел именно этот канал. А может, нравились ведущие? Да, наверное, нравилось ему все: немного политики, новости, анализ событий и рассуждения приглашенных гостей. Борис закрыл глаза и откинул голову назад на спинку кресла, затем протянул руку чуть в сторону и взял со стеклянного журнального столика пистолет Макарова.

Пистолет был потрепанный просто на редкость. Почти вся вороненка на нем стерлась, то ли от времени, то ли специально, поэтому смотрелся как обыкновенная железка. Запиленный грубым напильником заводской номер, неумело и неосновательно, делал как оружие его совсем неприглядным. Но не это главное. Состояние оружия говорило о другом — паленым был ствол. Неизвестно, в скольких руках побывал этот металлический предмет, согреваясь в чьих-то грубых ладонях, а сколько раз чей-то указательный палец давил на спусковой крючок, а дикая сила порохового газа, загнанная в гильзу — маленький латунный стаканчик, вышвыривала наружу из ствола металлический цилиндрик, способный уничтожить все живое на своем пути, и сколько жизней оборвал этот небольшой металлический предмет — это было покрыто тайной. А может, и нет. Потаскали его менты лет двадцать по кобурам своим шершавым, а если где и стрелял, то только в тире по мишеням.

Борис вздохнул и подумал: «Хорошо бы». Как бы там ни было, но другого не было. Точнее, за те деньги, которые мог отдать он за оружие, причем с глушителем, не нашел бы. Он надавил большим пальцем на скобу. Обойма с патронами высунулась из рукоятки и брякнулась на стол. Второй рукой передернул затвор, оторвал голову от спинки кресла, посмотрел на телевизор и зачем-то прицелился в дикторшу. Может, ему показалось, а может, что-то в эфире произошло, только замерла она на полуслове, словно ощутила на себе холодное отверстие ствола — черное, бездонное, неотвратимое, буквально на секунду… Улыбнулась, повернулась к собеседнику и продолжила свой разговор дальше… Борис нажал на спуск, ударник звонко клацнул, затем еще несколько раз подряд.

Опять посмотрел на часы, опять вздохнул, взял мобильный, набрал номер. Ответили ему быстро. Сразу узнал по голосу, это был он — Герман Валентинович.

— Добрый день. Я вам вчера звонил, договаривались на сегодня. Как и обещал, три. Да, буду один.

И в этот момент в трубке зазвучал зуммер параллельного вызова, Борис посмотрел на дисплей, звонила мама, переключать на нее не стал, продолжил разговор:

— Хорошо, подъеду и сразу наберу вас. Да, Герман Валентинович, всего. Кстати, какой курс на сегодня?

— Пока тот же, двадцать шесть и два. Если изменится, то после обеда, в какую сторону, не знаю. — На этом телефон Германа Валентиновича отключился.

Зуммер параллельного вызова продолжался, Борис ответил:

— Да, мама, привет.

— Здравствуй сыночек. Ну как ты там?

— Да нормально.

— Точно? Кушать есть что? На выходных приедешь?

— За питание не беспокойся, насчет приехать пока не знаю. Дел полно.

— Что с работой?

— Ищу, мама, ищу. Ты же знаешь, сейчас это сложно. Как вы? Как папа, сестра?

— Папа на работе, Варя тоже. У Вари сейчас работы много, на дом берет почти каждый день, сидит до часу ночи, на машинке своей строчит. А так все как обычно.

— Понятно. А ты?

— Да все так же, то давление, то ноги. Может, отца в выходные к тебе отправить, из продуктов что завезет?

— Пока не надо. Если что, скажу, а скорее всего, подъеду.

— Хорошо, сынок, смотри сам, как лучше. А у нас тут снег только что пошел, ну нет тепла, зима и зима.

— Я видел, мам, на Бровары к вам такие тучи пронеслись, просто жуть. Ну все. Привет всем, пока.

Борис положил телефон на столик, закрыл глаза и опять откинул голову на спинку кресла. Нужно было собраться с мыслями. Итак, ехать! Его ждут, все готово, он тоже готов. Значит, он решился?

Вспомнил сестру — мать сказала работает Варька не покладая рук. Да и как тут замуж выйдешь. Сколько ей сейчас? Ему тридцать два — значит, Варе тридцать четыре. После школы как закончила швейное училище, так лет десять уже не разгибается. И не устроит она свою личную жизнь, сама уже не устроит. А время летит. Себя он чувствовал виноватым.

Значит, решился. Сейчас на маршрутке до ЖД вокзала доберется, а там на метро до Майдана Незалежности, на синюю ветку перейдет и до Петровки.

Борис посмотрел на пистолет. В карман, за пояс класть не стал: в метро менты могли остановить, на вокзале тоже. В прихожей взял барсетку, убрал все из нее, положил туда оружие, застегнул молнию: пистолет впритык, но зашел. Ремешок барсетки надел на руку, посмотрел в зеркало — со стороны маленькая сумочка для документов, не более. Надел кепку, куртку, вдруг вспомнил и вернулся в комнату, сдвинул стекло шкафа и вынул небольшую пачку долларов, пролистал — принтер хорошо передавал цвета — казались настоящими, положил их во внутренний карман, закрыл за собой входную дверь и вызвал лифт.

На Майдане Незалежности зашел в предпоследний вагон. Людей было не так чтобы много, но и не пустой вагон, пришлось стоять. На Петровке из вагона вышел и сразу направился сквозь упругий встречный поток воздуха приточной вентиляции и тяжелых стеклянных выходных дверей на книжный рынок.

Герман Валентинович опять ответил сразу, спросил где и сказал, что сейчас подойдет. В лицо Бориса он уже знал, три раза менял у него Боря доллары на гривны. Курс у менялы этого всегда был немного выше, чем в обменниках, возле которых обычно и крутился Герман Валентинович, здесь же и менял. Два раза сделка совершалась на улице, на третий почему-то провел в магазинчик на вещевом рынке. Вчера Борис позвонил ему, это был уже четвертый заход, на этот раз по-крупному: если прошлые разы менял по сотке, сейчас заказал на три штуки «зелени» сразу, но с условием: не на улице — в уединенном помещении, а Борис будет один.

Неожиданно и непонятно откуда возник Герман Валентинович, не особо приветливый и разговорчивый, поздоровался, мотнул головой, словно говоря «Ходи за мной», пошел в сторону магазинчиков вещевого рынка. Борис последовал за ним. Метрах в двадцати от входа в крытых павильонах в первом же ряду вошли в уже знакомую кожно-галантерейную лавку. Герман Валентинович закрыл дверь на защелку и задвинул непрозрачные розовые занавески на стеклянной стенке. Магазинчик был полностью заставлен кожаным товаром: сумки, портфели, кошелки, ремни — все это висело, лежало и даже валялось где только можно. В дальнем углу стоял небольшой шкафчик и стол, за которым сидела женщина.

— Моя жена, — кивнув на нее сказал мужчина. — Наш общий бизнес, можно сказать, основной вид деятельности. Так что ничего, при ней можно.

Он подошел к шкафу, открыл дверцу, вытащил несколько пачек денег и бросил их на стол.

— Три? — меняла вопросительно посмотрел на клиента и кивнул на стол с деньгами. — Здесь семьдесят восемь тысяч шестьсот.

— Три штуки баксов, как договаривались, — Борис достал из кармана пачку фальшивых долларов, перетянутых резинкой, и тоже бросил их на стол, рядом с горкой гривен. Затем расстегнул барсетку и вытащил пистолет, передернул затвор. — А теперь на пол, быстро. Пикнете — убью.

Так с протянутой рукой к долларам Герман Валентинович и замер:

— Ты серьезно, парень? — только и спросил он.

— Я сказал, молчать. На пол быстро, харями вниз, не шучу, убью.

Борис устрашающе тряхнул пистолетом и вдруг, его словно водой окатило: глушитель, вот так промашка, он не успел накрутить на ствол глушитель, разумеется, в вагоне сделать этого не мог, когда вышел на улицу — тоже, теперь в магазинчике пока было не до этого, да и просто забыл. Теперь понимал: если выстрелит — конец, на громкий звук хлопка сбежится народ из соседних лавочек, и ему не уйти. Патронов всего шесть, народу полно, станция метро под боком, менты там вооруженные, так что если парочка эта успеет сообразить, то шансы его на то, чтобы забрать деньги и благополучно ускользнуть, были невелики. Значит, не дать им подумать и сориентироваться! Борис был выше и крепче мужчины, да и моложе, должен был справиться, легко, даже с двумя. Он неожиданно резко ударил рукояткой пистолета менялу по голове и тут же двинул ногой под коленку. Тот вскрикнул от боли и упал на пол. Схватил женщину за волосы и швырнул рядом, затем быстро достал глушитель и так же быстро накрутил его на ствол. Теперь все, он облегченно вздохнул. Присел рядом и уже размахивая перед их носами пистолетом с глушителем спокойно объяснил:

— Мне ваши жизни не нужны. Деньги нужны. Это понятно? Поэтому сейчас свяжу, заберу бабки и уйду. Если потом выяснится, что вы меня сдали и будут искать менты, убью: подкараулю и убью. Где меня найти, вы не знаете, где вас — я знаю. Деньги еще есть?

Мужчина с женщиной молчали.

— Повторяю, деньги еще есть? Если найду, убью. Лучше скажите, — он подошел к мужчине и ударил его ногой в бок, тот застонал, но стерпел, затем в живот ударил женщину, тоже ногой, она не сдержалась и заголосила вполсилы, Герман Валентинович ее стал успокаивать.

— Ну как знаете, — Борис открыл шкафчик и стал из него все выбрасывать.

— В столе, — мужчина, лежа на полу, приложил руку к разбитой голове и застонал.

Борис выдвинул ящик стола, там лежали два пакета. В пакете поменьше находилось на вид две-три тысячи долларов, в другом, объемном и увесистом, гривны, навскидку — сумма, раза в три больше той суммы, которая лежала на столе.

— Неплохо, — налетчик окинул взглядом лавку: из тех сумок, которые были товаром, выбрал средних размеров, бросил в нее гривны, доллары положил в карман, свои, фальшивые, тоже.

Зазвонил телефон, Борис вопросительно посмотрел на пленников:

— Чей? — и не дожидаясь ответа, определил, звук исходил от мужчины, вытащил из его кармана телефон, выключил и бросил в сумку, затем, вытряхнул все из женской сумочки, нашел ее телефон, тоже выключил и бросил в сумку с деньгами.

— Ну что, ведете вы себя хорошо и дальше так же продолжайте. Сейчас руки за спины, смотреть в пол. Свяжу вам руки, ноги, и все на этом. Смотреть в пол, сказал!

Герман Валентинович и его супруга лежали молча и спокойно, денег они уже лишились, теперь главное было не лишиться жизней — пусть забирает все что хочет и уходит, только побыстрее.

Борис еще раз посмотрел по сторонам, сумка была упакована. Собственно, на этом и все. Поднял пистолет, прицелился в голову женщине и нажал на спуск, раздался негромкий хлопок, быстро перевел прицел на голову мужчины и еще раз нажал на спуск.

Умерли они практически мгновенно. Борис не хотел к ним прикасаться, прощупывать на шее пульс, просто стоял и смотрел, как они неподвижно лежали рядом. Две небольшие кровавые струйки из простреленных в головах отверстий стекали на пол и, соединившись, где-то под их телами, крохотным ручейком медленно приближались к ножке стола, но, не достигнув ее, ручеек отвернул в сторону, коснувшись и охватив островком латунную гильзу. Борис наклонился и поднял еще теплый от пороховых газов металлический цилиндр, пальцами вытер кровь и сунул в карман, прикинул, куда могла залететь вторая гильза, опустился на колени, заглянул под стол и не ошибся. Оставлять следы, а тем более гильзы, никак нельзя было, хватит прошлого раза.

В самом нижнем ящике стола виднелись какие-то бумаги, торговые документы, он порылся, нашел чистый лист, фломастер, рулончик узкого скотча и крупными буквами написал «Закрыто. Переучет», подошел к двери, чуть отодвинул занавеску и посмотрел наружу: ходили немногочисленные покупатели, а главное, продавцы не стояли у дверей своих лавочек. Прилепил к стеклянной двери лист бумаги и вернулся обратно к столу, снял кепку и вытер ею все места, где могли бы остаться отпечатки его пальцев. Теперь все, он еще раз посмотрел на неподвижные тела, хотел уже уходить, но все же, подумав, присел рядом на корточки и приложив пальцы к шейной артерии, сначала женщины, потом Германа Валентиновича, убедился, что пульс у них отсутствовал. В сумку положил барсетку с пистолетом и, повесив ее на плечо, подошел к двери, отодвинув слегка занавеску, выглянул наружу — торгаши сидели по своим магазинчикам — повернул щеколду и вышел, прикрыв за собой дверь, неторопливо прошел до конца секции крытых павильонов и вышел на улицу. Перешел через дорогу, напоследок оглянулся назад.

Теперь все позади, дело сделано, он был еще слегка на взводе, немного возбужден, но это скоро пройдет, уляжется и успокоится, он это знал. Как спланировал, так и получилось, это очень важно, незначительные ошибки были, потом их оценит и проанализирует, но в основном остался доволен, а пока уходить отсюда подальше, потом анализ, разбор, выводы, потом.

У «Макдоналдса» он остановился, достал телефон набрал «2323», через пару секунд перезвонил колбек, диспетчер поинтересовалась, откуда и куда ехать, брякнул первое, что на ум пришло:

— К Палацу «Украина».

— Ожидайте у «Макдоналдса», — сказала девушка. — Машина будет со стороны «книжки», стоимость поездки — восемьдесят четыре гривны.

Ветер на улице стих как-то незаметно и сам по себе, железо на крыше уже не стучало, за окном вечерело и темнело, постепенно в соседних домах напротив вспыхивал свет за окнами, жильцы возвращались домой после работы поужинать, отдохнуть, пообщаться и спать, а завтра опять на работу… а завтра все сначала.

Борис сел в кресло, включил телевизор, опустил голову на спинку, закрыл глаза. Был трудный день, но не пустой. Что теперь?

Теперь он возьмет Варю, и они поедут в «Дрим Таун», и пусть она приоденется, пусть покупает, что захочет. Она ведь красивая, просто тихая, скромная, а потому незаметная. А потом они в ресторан пойдут, хороший, дорогой, или на концерт, или в клуб какой. Нет, если Варя будет с ним, то ни с кем не познакомится. Или, может, съездят они в аквапарк? Точно. Он купит ей путевку в Турцию, в Анталию, пусть поедет отдохнет, может, там с кем и познакомится, но это чуть позже, летом, а пока приоденется и в ресторан они сходят.

Это хорошо, так они и сделают, а сейчас — возвращаясь к делам сегодняшним — все ли он сделал как надо, без проколов. А то ведь как с глушителем получилось, можно сказать, на грани провала. А что можно было сделать, везде народ? Нет, можно было. Туалет там рядом, зайти, приготовить оружие, а потом уже и меняле звонить. Впредь думать, ошибок не повторять. Отпечатки пальцев свои удалил? Удалил. Да, и кепку завтра уничтожить. Ничего своего там не оставил? Да вроде нет. А гильзы, гильзы? Гильзы забрал, в кармане куртки. Хорошо, расплющить и в мусор. Так, сумку порвал, на мусор выбросил, симки телефонные уничтожил, телефоны разбил и тоже в мусор, все как надо сделал. А ведь пистолет, бродяга старый, не подвел, без осечек отработал. Почисть и смазать как следует, патроны тоже. Да, патронов четыре осталось — не густо, нужно что-то думать. По деньгам для начала неплохо получилось, долларов насчитал четыре тысячи двести и гривен двести пятнадцать тысяч — неплохой улов, почти пятнадцать тысяч баксов.

Риелтора звали Коля, он был небольшого роста, щуплого сложения, длинноносый, с редкими светлыми волосами на голове, но достаточно активный. В первую же неделю забросал Бориса вариантами. Сами по себе квартиры были хороши, в местах интересных, с неплохой транспортной развязкой, но дороговаты, за пять тысяч. Для себя Борис решил: пять тысяч в месяц — это предел. Может, Коля в конце концов понял, что за пятерку не пройдет или и правда неожиданно свежий вариант проклюнулся, только Борис согласился на просмотр и остался доволен.

Встретились у главного входа ЖД вокзала. Добирались на маршрутке минут пять, ну десять от силы — недолго. За это время Коля раз десять напомнил, что тут совсем рядом, почти приехали, сразу за поворотом, можно пешком дойти, гуляя. То ли деньжат больше положенного срубить хотел, то ли ему самому вариант этот нравился.

Дом оказался недалеко от остановки, точнее остановка у дома, вот только этаж двадцать четвертый — высоковато, но, как оказалось, вода без перебоев, три лифта ну и вид из окна — птичий полет. Поддакивать Коле, прихваливая квартиру, было нельзя. Борис просек это сразу: когда Коля слышал одобрительные «Мне нравится» или «Планировка удобная», глаза у него округлялись, а нос начинал по орлиному хищно кивать. Коля был простывшим, периодически неожиданно чихал, из носа у него постоянно свисала капля, поначалу он ее убирал рукой, незаметно, потом заметно, так как следующая тут же появлялась опять, а затем и вовсе перестал, роняя капли по квартире где попало.

Борису все понравилось: в квартире находился весь необходимый для жизни набор мебели — раскладной диван, большое кресло, столик журнальный, телевизор, шкаф для вещей и мелочей, кухня, укомплектованная необходимым набором, даже тарелками, кастрюлями, вилками и ножами, а главное — холодильник, стиралка, ну и цена приемлемая — четыре с половиной тысячи гривен в месяц. Получалось, заплатить нужно было сразу тринадцать с половиной: за первый, последний месяцы, и Коле.

Деньги он занял у родителей, тридцать тысяч, а если точнее, у Вари — основной доход в семью приносила она. Сказал, помощь от них потребуется максимум на три месяца, за это время устроится на работу и постепенно отдаст.

Вариант на Соломенской и правда оказался неплохим — и центр города рядом, до вокзала рукой подать, да и район сам по себе неплохой, рядом рынок, магазины.

На третий день после заселения пошел прогуляться после обеда по окрестности, дошел почти до Воздухофлотской, взял чуть правее к вокзалу и вдруг прямо перед собой увидел оружейный магазинчик. Решил зайти. Окинул взглядом зал, торговые прилавки и остановился у пневматики. Продавец оказался приветливым, готов был и рассказать, и показать, и посоветовать:

— Пневматикой интересуетесь?

— Да вроде того, — Борис не знал пока, с чего начать и что ответить.

— Выбор большой. Наше, импортное, российское производство. Может, что-то конкретное интересует?

— Интересует, — продавец ему импонировал, как-то сразу расположил к беседе, в зале никого больше не было, ни покупателей, ни продавцов, только этот парень. — Интересуюсь редкими образцами оружия, коллекционного плана.

Продавец усмехнулся:

— Мушкеты, пистоли?

— Да нет, более современное, что-то вроде вальтер, смит вессон, браунинг, кольт интересной модели.

— Я вас понял, но у нас пневматика, назвать ее коллекционной нельзя. Макарова, ТТ, беретта не оригиналы, это копии.

Борис понимающе кивнул:

— А… где? Кто? Все-таки в этой сфере вращаетесь.

Продавец задумался:

— Точно, конечно, не скажу, но посоветовать могу: посетите оружейник на Маяковского, там хороший, большой магазин, ассортимент широкий, есть что посмотреть, выбрать. Ну а с кем там можно побеседовать? Спросите Сергея, продавец-менеджер, может, что-то и посоветует, — немного подумав, добавил: — Потом еще, как вариант, на Святошинский рынок подъехать можете.

— Прямо на рынке?

— Не скажу, где точно, какой номер, но павильончик там есть один, по ремонту пневматики, всякую всячину туда тащат, может, что и коллекционное попадается, не знаю.

— Спасибо, помогли, конечно…

— Да, собственно-то, и ничем.

— Знаете, хороший совет дорогого стоит. Ничего, если я на Маяковского Сергею на вас сошлюсь?

— Можно, — продавец беспечно улыбнулся. — Скажите, от Олега.

Борис вышел на улицу, пешком дошел до вокзала и на маршрутке вернулся домой.

Нет, на Маяковского к менеджеру Сереже он пока не поедет, даже если что-то и выгорит, то недешево будет стоить, а денег у него не густо. Вариных на три месяца за квартиру, да своих, вернее, почти своих сбережений шестьсот долларов, а вот на Святошино можно было и прокатиться.

Найти кого-то, кто знал о павильончике по ремонту пневматики на Святошинском рынке, оказалось делом непростым. Одни вообще об этом ничего не знали, другие что-то слышали, третьи советовали узнать поточнее где-то там у Коли, которого, как потом оказалось, звали Ваней, ну а Коля, который Ваня, торговал поясами, заклепками, зонтиками и предложил свои услуги, сказал, что тоже ремонтирует зонтики и пневматическое оружие в том числе. Пришлось ему объяснять, что поломка серьезная, деталь редкая и уже договорено с мастерами. Ваня долго не хотел упускать клиента, но все же сдался и рассказал, как пройти в мастерскую. Это было непросто: рынок — своего рода небольшой городок, со своими улицами, перекрестками, «площадями», увеселительными заведениями, со своими районами, центральными, с приличными, добротными павильонами и окраинами, с перекошенными, старыми постройками магазинчиков и ларечков, еще девяностых.

Оружейная мастерская оказалась в одном из таких захолустий. Хорошо ориентир был — пивнушка рядом, это и помогло Борису окончательно выйти на искомую точку. Он изрядно находился по торговым закоулкам-переулкам и, уже не думая, с чего начнет и как спросит, вошел в мастерскую.

Оружейников было двое. Один сидел за ремонтным столом, склонившись над разобранной винтовкой, другой за письменным что-то писал в тетради в крупную клетку. На вошедшего они не отреагировали и, похоже, реагировать не собирались. Борис это понял и потому вынужден был заявить о себе сам.

— Здравствуйте. Вы оружием занимаетесь?

Тот, который писал, так же, не переставая писать и не отрывая головы от строчек, ответил:

Было ясно: своим вопросом Борис собеседников не раскачал к диалогу. Не делая паузы, он продолжил:

— Пистолеты продаете?

И опять последовало лаконичное:

— Мне нужен пистолет и патроны. Боевой.

Вот теперь, можно сказать, он и дождался, сдвинул процесс с мертвой точки, это было видно по тому, как оба замерли, затем после короткой паузы переглянулись, и тот, который писал, уже с интересом посмотрел на вошедшего:

— А вы откуда? Кто?

— Да как бы сам по себе.

— Кто нас посоветовал?

— Нашлись добрые люди.

— Мы не торгуем, как вы говорите, боевым оружием и никогда не торговали. Ремонтируем пневматику, не более.

— Значит, напрасно я два часа колесил по рынку, разыскивая вас?

— Выходит, что да, — оружейник выпрямился и расправил плечи, видно, поза с авторучкой над тетрадью слегка притомила его. — Но может, кто-то и торгует, рынок большой, народу всякого хватает.

— Был бы благодарен за совет, — Борис понял, дело дохлое: какой дурак ему вот так продаст ствол с патронами. Ну, ничего, попробовал, других вариантов все равно не было.

— Совет? Советом помочь можно. Совет — всего лишь совет, — как бы сам себя успокаивая заметил оружейник.

Борис только пожал плечами:

— Понятное дело, за этим и пришел.

— Тогда так, совет будет стоить сто гривен. Получится там у вас, не получится, нас не касается. Согласны? Буду звонить?

— Конечно.

— Попрошу подождать на улице, — оружейник взял со стола мобильный. — Звонок, сами понимаете, не публичный.

Борис вышел из павильона и отошел чуть в сторону, осмотрелся. Сразу почему-то этого не сделал, а следовало — не колбасу пришел покупать. Если ребята эти вызовут ментов, надо бы знать, куда бежать. Теперь, конечно, поздно: разобраться в этих рыночных лабиринтах вот так вот сразу нереально, придется рвать куда попало. Хотя если менты нагрянут, они дело свое знают, обложат все входы-выходы. Может, валить, пока не поздно?

В Броварах, скорее всего, он нашел бы ствол, решил бы этот вопрос наверняка, там было к кому обратиться, но светиться в родной округе не хотел, за ним там присматривали. Был еще вариант: Студебеккер, кореш по зоне, дал наводочку, но ехать для этого в Херсон он не захотел. А может, и надо было.

Дверь лавочки открылась, оружейник вышел на улицу, посмотрел на экран телефона, положил аппарат в карман и подошел к незнакомцу.

— Я позвонил тут некоторым людям, сами они такими вещами не занимаются, но сказали, пришлют человечка, может, что-то у вас с ним и получится, — оружейник посмотрел по сторонам. — Это все, что я смог.

— Куда пришлют? — Борис тоже посмотрел по сторонам.

— Да нет, в этом плане не переживайте. С нашей стороны подставы не будет. Я ведь тоже не знаю, кто вы?

Борис понимающе кивнул:

— Ждать-то где?

— В кафе. Вот в этом кафе, в пивнушке. Садитесь за столик, можете покушать, пивка выпить. Хотя я бы не рекомендовал.

— Что именно?

— Кушать там и пить.

Борис пять кивнул:

— Тогда я пошел?

Оружейник смущенно улыбнулся, на пальцах показал, а словами добавил:

— Сто гривен.

Возможно, это был не тот вход, потому что внутри явно на кафе похоже не было, помещение не имело окон, свет исходил от матового стекла межкомнатной двери. Резкий запах гнили, испорченных продуктов и еще непонятно чего ударил в нос и заставил Бориса остановиться. Через несколько секунд глаза стали привыкать к темноте, и невнятные очертания каких-то нагромождений постепенно превратились во вполне различимые предметы. Похоже, это была кладовка или склад, стулья и столики для летнего кафе стопками поднимались до потолка, кое-где валялись просто так, вперемешку с зонтами от солнца. Старая мойка, покосившись, стояла на трех ножках, на ней лежало несколько расслоившихся деревянных полок, почерневших от влаги и времени, а из дальнего угла помещения доносились звуки возни, сопение, приглушенный смех. Там были люди, у которых можно было спросить, куда он попал. Борис подошел ближе и теперь рассмотрел. На старом топчане бородатый мужик пытался взобраться на лежащую на спине женщину, периодически отталкивая ногой другого мужика, пытающегося ему в этом помешать, второй падал, кряхтел, шатаясь, долго вставал на ноги, и не сдавался, женщина тихо хохотала низким просевшим голосом, периодически повторяла: «Прэзент. Победителю прэзент».

Борис понял, что его не замечают и на вопросы тоже не ответят, вышел на улицу и замер, зажмурившись от внезапного солнечного света и свежего воздуха. Обошел вокруг кафе, нашел еще одну дверь, с небольшой малозаметной вывеской над ней «Солод», открыл ее и оказался там, где надо.

Посетителей было мало, свободных столиков несколько, сел за один так, чтобы была видна входная дверь, и тут же к нему подошел официант. От еды и пива отказался, попросил сигарету, спички и маленькую бутылочку воды. «Миргородской» не было, «Моршинской» тоже. Попросил принести, какая есть. От стакана отказался — в то, что их здесь как следует моют, он не верил.

Обещанный человечек появился, не успел Борис и полбутылки воды выпить, уверенно подошел и сел за стол напротив. Попросил закурить.

Борис курил мало, изредка, под настроение, привыкания к табаку, как у настоящих курильщиков у него не было, потому сигареты постоянно и не покупал, и не носил с собой. Он подозвал официанта и попросил принести сигарету для его собеседника.

Человек закурил не торопясь, жадно заглотнул дым и так же не торопясь выпустил его в потолок, затянулся еще и только потом произнес:

— Сто грамм нальешь?

— Не налью, — коротко ответил Борис.

— Жаль, — человек покрутился на стуле, склонился ниже к столу и негромко продолжил: — То, что тебе надо, люди сказали, есть. Просили уточнить, с глушилкой?

— С глушилкой двести баков, без — сто пятьдесят.

— С глушилкой.

— Бабки с тобой?

— Обойдешься.

— Хорошо, так и передам.

— Когда и где? — Борис уже начинал жалеть о том, что приехал сюда и связался с проходимцами, иметь дело с подобными типами не хотелось и не имело смысла, становилось понятно, со стволом здесь ничего не получится, потраченное время и нехорошие впечатления были гарантированы, но хочешь не хочешь, а начатое теперь нужно было доводить до какого-то конца.

Человек подозвал официанта и попросил налить ему сто грамм, опять затянулся сигаретой, да так, что закашлялся и выбросил окурок под стол. Официант принес рюмку с водкой поставил на стол и остался стоять рядом.

Не поднимая глаз человек произнес:

— Больше ничего не надо.

— Заплатить бы…

— На мой счет запиши, — человек был явно недоволен и, может, даже раздражен, цыкнул зубом и казалось, что сейчас сплюнет на пол, посмотрел вслед уходящему официанту и добавил: — Наглый. Стал как столб. Может, у нас разговор конфиденциальный.

Что дальше, Борис не знал, или разговор на этом можно было считать законченным, или продолжение следовало?

— Так где и когда? — на всякий случай повторил он свой вопрос.

Человек сделал ладонью знак паузы, взял рюмку и опрокинул содержимое в горло, закрыл глаза и сморщил свою небритую физиономию, глубоко втянул ноздрями воздух и неприлично громко крякнул, затем протянул к собеседнику руку и попросил:

— Загрызнуть дай.

Борис окинул взглядом перед собой стол и непонимающе развел руками…

— Дернуть дай?

Теперь он понял, чего хотел этот пройдоха, и отдал ему свою недокуренную сигарету, человек несколько раз глубоко затянулся и опять бросил окурок под стол.

— Теперь слухай меня, я банкую, — незнакомец опять склонился над столом и негромким голосом пояснил: — Через полчаса подойдешь к мосту. Как выходишь из метро, идешь к мосту и направо вдоль моста, там под эстакадой дверь железную увидишь, череп на ней нарисован, электрическое помещение, вот туда и заходи, я там буду с товаром. Лады?

Борис согласно кивнул. Человек встал из-за стола, большим пальцем назад через плечо указал в сторону барной стойки:

— Заплати за меня, — и направился к выходу.

В пластиковой бутылочке еще оставалось немного воды, Борис не торопясь допил ее, затем тоже вышел на улицу, покинув наконец это затхлое, прокуренное помещение. Идти и искать железную дверь, как объяснил ему человек из кафе, он не стал, сделал это иначе, вышел к мосту, уходя правее сквозь рынок, петляя по улочкам, натыкаясь неожиданно на тупики и закоулки. У последнего ряда магазинчиков, которые заключительной чередой тянулись вдоль дороги, он остановился и занял наблюдательную позицию, прильнув плечом к рельефной стенке павильона. Там, на другой стороне дороги, и была дверь под эстакадой, ведущая, скорее всего, в электротехническое помещение. Как ни странно, но все же он дождался, минут через пятнадцать, совершенно незнакомый ему тип мужской наружности подошел к щитовой, оглянулся по сторонам и прошмыгнул за дверь, а минут через пять показался уже знакомый ханыга из кафе. Борис подождал некоторое время, по его прикидкам, в общей сложности прошло минут сорок, выждал промежуток в автомобильном потоке и перебежал через дорогу, подошел к металлической двери, правую руку опустил в карман куртки, нащупал кастет, надел его на пальцы и несколько раз крепко сжал, укладывая плотно в ладонь, левой рукой приоткрыл дверь и вошел в помещение, оставив дверь чуть приоткрытой. Разумеется, окон там не было, сбоку прямо из стенки торчала покрытая толстым слоем пыли лампочка, тускло освещая щитовую. За небольшим столом, накрытым листом темного текстолита, сидел человек, и, хотя глаза у Бориса к темноте еще не привыкли, похоже, что это был тот, из кафе.

— Пришел? — ханыга положил на стол перед собой пистолет Макарова и рядом глушитель. — Все, как договаривались. Думал, кидану? Все по-честному. Бабло принес?

Борис, не поворачивая головы, окинул взглядом щитовую: серые бетонные стены, бетонный потолок, своего рода бункер, кроме них двоих, больше никого не было, хотя третий где-то находился наверняка, а вот в то, что перед ним на столе лежал пистолет, не верилось, но действительно было так, ханыга не соврал.

— Обойма с патронами?

Человек повернулся к нему вполоборота:

— Я на лоха похож? Все есть. У меня в кармане. Бабки где? Двести баков, как договаривались.

Борис опустил левую руку в боковой карман, достал двести долларов по сотке и положил на стол рядом с оружием, и вдруг мелькнула тень справа, у него за спиной. Машинально он чуть присел, и над головой просвистела чужая рука, это определило местоположение противника, и Борис воткнул кулак левой руки куда-то в туловище, незнакомец вскрикнул схватился за живот и опустился на пол. Затем, увидев, что ханыга встает из-за стола, видимо, в надежде что-либо предпринять, правой коротко замахнулся и ударил кастетом его в висок, тот даже не дернулся, медленно повалился набок и, соскользнув сначала на стул, упал на пол, другой к этому времени уже очухался, удар был не сильный, и, смекнув, что дело его дрянь, бросился к двери, но не сделал и двух шагов, левой рукой Борис перехватил его ударом в горло и тут же изо всей силы добавил кастетом сверху по голове куда-то в темечко, после чего тот рухнул на бетонный пол, как подкошенный, возможно замертво.

Обойма с патронами действительно оказалась в кармане человека из кафе и еще два патрона в придачу просто так. Борис вставил обойму в рукоятку пистолета, навинтил на дуло глушитель, передернул затвор и выстрелил в голову сначала одному, затем другому торговцу оружием, забрал со стола свои деньги, плечом открыл дверь, перебежал через дорогу и углубился в рыночные лабиринты.

Пришлось опять плутать среди павильонов, не запомнил он дороги к оружейной ремонтной мастерской, да и как можно было запомнить, если все вокруг одно и то же. Толку от того, что павильоны были под номерами, не мог он сориентироваться ни по номерам, ни визуально. Вспомнил про кафе, вот название кафе он помнил — «Солод», и только после того, как спросил и объяснили в какую сторону идти, нашел; не сразу, но нашел.

Оружейных дел мастеров застал он в том же положении и состоянии, в котором и оставил час назад. Колокольчик отреагировал на открывание двери жалобным перезвоном, заставив старшего по бизнесу оторваться от записей в тетради и посмотреть на посетителя. Увидев вошедшего, он выпрямился, положил ручку и скрестив руки на груди заметил:

— Это вы? Что-то не так?

— Да нет, наоборот. Удачно все, зашел сказать спасибо, — Борис достал из-за пояса пистолет, с глушителем.

— А? Это лишнее, — оружейник, привстав на стуле, вытянул вперед ладонью руку. — Вот это нам видеть не надо.

Борис поднял оружие и прицелился оружейнику в лоб, тот, что-то хотел сказать или крикнуть, но не успел, пуля пробила ему череп, голова чуть откинулась назад, затем плавно опустилась вперед, на тетрадь, заливая строчки красным цветом. Другой просто сидел и смотрел на Бориса, он не стал, кричать, убегать, прыгать куда-то в сторону, падать на пол, просто сидел и не моргая смотрел широко открытыми, от удивления глазами. Он смотрел в глаза незнакомца, словно искал в них ответ на простой, но очень значимый вопрос — за что? Борис нажал на спуск.

До Соломенской он добирался на маршрутках. Вышел на одну остановку раньше, зашел в магазин, купил продуктов.

Дома пожарил яичницу с колбасой, закипятил воду для чая, поужинал и только потом, усевшись в кресло, разобрал пистолет. Оружие, затертое от времени и старости, с изрядно изношенными деталями, не внушало доверия, каждый последующий выстрел мог быть последним, понятно, что это риск для любого дела, осечка в самый неподходящий момент или заклинивание механизма могли привести к последствиям просто непоправимым. Но другого пока не было. С патронами тоже ситуация выглядела не лучшим образом: оставалось шесть — негусто. Возможно, раздобыть боеприпасы было и легче, чем оружие, но в любом случае требовался надежный, отработанный канал. Пока такого не было. И хотя в Киеве сейчас подобного добра хватало — тащили из Донбасса чуть ли не тоннами: и пистолеты, и автоматы, и пулеметы и даже гранатометы — опять же требовался канал. Много ему не надо, но вот что-то понадежнее, поновее, да патронов в достаточном количестве — это да.

Итак. Наследил на рынке он, что называется. А что было делать, отыскать гильзы в щитовой не имея фонарика, просто не реально, в мастерской лазить по заваленным всяким хламом углам не было времени, в любой момент кто-то мог войти, и тогда еще одна жертва, да и патроны — на счету каждый, и потом, долго ствол этот держать при себе он не будет, еще одно, от силы два дела — и избавится. Менты будут пытаться как-то свести эти убийства между собой, но кроме того, что гильзы из одного оружия, больше ничего не увяжут, как бы ни старались. Спишут на местную разборку. Не ожидал он, что прокатит так легко со стволом, хотя по большому счету не стоило затевать все это, тем более на рынке. Но все уже, ствол — вот он перед ним на столе, патронов негусто, но пока хватит. И впредь не оставлять гильзы, это закон. Что еще? Особого внимания к себе на рынке он не привлекал, как и все там по рядам шастал. Хотя нет, официант из кафе «Солод» видел его с тем ханыгой за столиком, а ведь не подумал как-то сразу. Видел. А значит, проблема, и решать ее надо. Или плюнуть и забыть? Можно всю жизнь прожить и больше нигде с ним не встретиться, а могут завтра лбами столкнуться. Вероятность ничтожна, но есть. Что бы сказал Студебеккер? Сказал бы — подчищай.

От метро «Выдубичи» до Чапаевки ехал минут тридцать на автобусе.

Бродил по авторынку, не понимая, какую машину хотел бы купить. Выбор был большой. Водительское удостоверение Борис имел с двадцати лет. Отец тогда сам предложил и выделил для обучения на курсах деньги. Дальше учиться Борис не пошел, как он считал, способностей не было, школу и ту с большим натягом закончил. В армию не взяли — с рождения у него были проблемы с почкой, получил права профессионального водителя, и вперед, трудиться.

После окончания курсов работал сначала на бортовом «газоне», устроился в «Горзеленстрой», недолго поработал, с полгода, потом знакомые по курсам предложили в частную фирму перейти на «камаз», зарплата там была значительно выше и возможности получше. Возил стройматериалы непосредственно с заводов-изготовителей, в основном цемент, который затем расфасовывали по различным упаковкам и опять развозили, уже по торговым точкам. Потом… Потом попал в тюрьму, через два года вышел на свободу, и вскоре опять посадили, уже надолго.

Борис не знал, какую машину хотел бы купить, но понимал, исходя из той суммы, которая была у него после ограбления менялы на Петровке, недорогую. Все деньги потратить на автомобиль он, конечно, не мог, но машина была нужна. На одной из площадок стояли недорогие иномарки. Разные. Были и японские, и корейские, и европейские — весь автопром мира. По цене, году выпуска, состоянию, мощности, остановился на «форде-фокусе». Несколько автомобилей посмотрел досконально, насколько это было возможно, послушал, как моторы работали, в салонах посидел, ходовую покачал и на этом остановился почти окончательно. Продавец просил за машину три тысячи триста долларов, за три сто сговорились. На всякий случай Борис походил еще по рынку, посмотрел другие автомобили, пока не забрел к павильончикам запчастей, повеяло откуда-то дымком шашлыков, и резко захотелось мяса. Пошел на запах и вышел к небольшому кафе. Заказал гриль из курятины и стакан сока. Посетителей было много, однако ему повезло: когда входил, компания из трех человек освободила места. Затем подсели к нему еще два посетителя. Друг другу не мешали, проблема у соседей одна обсуждалась — покупка стального коня, даже кстати послушать было.

Что ел, что не ел, двести грамм оказалось мало, но больше заказывать не стал. Еще раз взвесил свое решение по «форду»: как ни крути, а вариант был самый подходящий, со всех сторон. Конечно, машину придется отогнать в мастерскую, досконально проверить у профессионалов. На скатах продавец хорошую скидку делал — все четыре покрышки менять нужно, возможно, аккумулятор тоже, ходовую уж точно перебрать придется, так что затраты будут, машина не новая, 2004 года выпуска, а хотелось, чтобы была в идеальном состоянии.

Нотариальных киосков на рынке было несколько, однако пришлось походить между ними в поисках того, в котором очередь была меньше. Оформление генеральной доверенности заняло около часа. Для Бориса это был лучший вариант покупки. Переписывать на себя машину он не хотел, тогда регистрировать пришлось бы в Броварах, а это, во-первых, дополнительные расходы, время, а во-вторых, светиться своим именем не хотел.

Рассчитывались в машине, ему достались доверенность и техпаспорт и, конечно, автомобиль с ключами, бывшему хозяину авто — деньги, и на этом распрощались.

На удивление, машина резво катила по Академика Заболотного, двухлитровый мотор работал ровно и негромко, подвеска мягко амортизировала на неровностях дороги. В салоне было достаточно тихо, окна Борис не открывал, с улицы веяло свежестью. Хотя автоматические стеклоподъемники работали исправно, все же проверил: опустил немного стекло и, поежившись от холодного потока, закрыл обратно. Кондиционер не включал, прежний хозяин говорил, что работает, но пока необходимости в нем не было, а вот печка грела, и очень кстати. Покупкой Борис был доволен, за такие деньги — неплохой автомобиль.

На Теремках проскочил развязку и дальше уже ехал по Кольцевой. Включил радио, и оно тоже было в исправном состоянии, спокойная, отдыхающая музыка расслабляюще зазвучала из динамиков, как заметил ведущий, радиостанция называлась «Лаунж ФМ».

Перед Жулянами повернул направо на Воздухофлотскую, и теперь эта дорога должна была вывести его Соломенскую. Местами асфальт был разбит после зимы, местами плохо залатан, узкая и с плотным движением дорога в обе стороны уже не давала расслабиться за рулем и получать должного удовольствия от вождения. Зато у аэропорта и дорожное полотно, и разметка были безукоризненны, да и вообще сами Жуляны отремонтированы, отделаны по последнему слову — радовали и не только пассажиров.

Борис один раз был в аэропорту — просто так, посмотреть. Все там сверкало, блестело, светилось, звучало, двигалось и поднимало настроение. А главное — самолеты: они стояли за окном — турбореактивные, крылатые красавцы, а люди не спеша шли на регистрацию, проходили контроль, а затем в пахнущих отделкой салонах усаживались в кресла, пристегивались ремнями и взмывали высоко в небо, за облака, вверх к ослепительному солнцу. Он тоже полетит когда-то, обязательно, и тоже почувствует, как, последний раз вздрогнув на бетонной полосе, самолет оторвется колесами от земли и, взяв круто вверх, устремится ввысь.

Не доезжая Севастопольской площади, слева увидел автомастерскую. Решил заехать. Кататься по городу в поисках чего-то особенного не собирался, на любом СТО могли быть хорошие мастера, а тут еще и рядом с домом. Перед въездом в мастерскую на небольшой площадке уже стояли две машины, Борис припарковался рядом, закрыл дверь и вошел в помещение.

Один из подъемников уже был занят автомобилем, внизу под ним работали два мастера, второй — свободен. За стеклом отдельного помещения, отгороженного от ремонтной зоны частично фанерной, частично стеклянной перегородкой, перед монитором компьютера сидел мастер. Увидев Бориса, он оставил на столе очки и вышел на встречу:

— Здравствуйте. Что-то интересует?

— Да, день добрый, — и недолго думая Борис продолжил: — Машину сегодня купил. По моей оценке, неплохое состояние, но хотелось бы знать и мнение специалистов.

— Какая машина?

— «Форд-фокус». 2004 год выпуска.

— Можем провести диагностику?

— Да. Полную. Если потребуется ремонт — ремонтировать.

— Детали чьи?

— Если можно, и работа, и запчасти ваши. Я бы хотел прийти и забрать уже в отличном состоянии автомобиль. Это возможно?

Мастер усмехнулся:

— За ваши деньги из «форда» сделаем «мерседес». Шучу, конечно, но в порядок приведем. Машина здесь?

Борис кивнул на ворота:

— По времени как будет?

— Если ничего серьезного, дня два, от силы три, — предположил мастер. — Диагностику проведем, детали закажем, когда все доставят, поставим, отрегулируем, и забирайте.

— По деньгам?

Мастер опять не задумываясь ответил:

— После диагностики составлю калькуляцию, позвоню вам и скажу, сколько будет стоить и работа, и детали. Что точно, то цены у нас умеренные, я бы сказал — демократичные, а работу делаем на совесть.

Борис согласно кивнул:

— Когда можно?

— Да хоть сейчас, — мастер указал на подъемник. — Пока свободен.

Следом за ним в лифт вошла молодая женщина лет тридцати. Борис нажал кнопку своего этажа, дверь захлопнулась. Девушка смотрела на него, он в потолок. Смотрел на лампочку. За стеклом матового плафона светила только одна лампа из трех предусмотренных. Светила слабо, должно быть, уже на последнем издыхании, и в любой момент могла перегореть, и тогда темнота полная. «Только не сейчас», — почему-то подумал он.

Зачем она так явно на него смотрела? Он ведь это видел боковым зрением достаточно хорошо. И было это не то чтобы совсем неприятно, но и не в удовольствие уж точно. Во всяком случае откровенный и пристальный взгляд было трудно и понять, и расценивать. Он ее не знал и уж точно видел в первый раз. Так рассматривать незнакомого человека по крайней мере было неприлично, если не дерзко, более того, далее она вдруг подняла руку, указывая пальцем ему в грудь. Борис был просто вынужден перевести взгляд с потолка на девушку. Неожиданно он понял в чем дело и отодвинулся в сторону, освобождая доступ к кнопкам.

— Живете здесь? — спросила девушка и нажала кнопку девятого этажа.

Борис согласно кивнул. Складывалось впечатление, что она знала всех жильцов в доме, по крайней мере в этом подъезде.

— Далеко забрались, — она продолжала смотреть на попутчика.

Борис опять кивнул.

— Наверно, вид из окна хороший?

Он хотел сказать ей, что да, отличный, не хотите ли полюбоваться, но вовремя себя одернул, а вдруг девушка откликнется на его приглашение, и что тогда? Нет, все же промолчал. Не дождавшись ответа, она отвернулась, лифт остановился, дверь открылась, незнакомка вышла, повернулась напоследок и заметила:

— А я вас запомнила, — створки дернулись, и дверь закрылась.

С какой стати запомнила? Даже как-то немного ему стало не по себе. Зачем ей его запоминать? Просто брякнула? Да, но смотрела-то как! Он что, подозрительно выглядит? Не внушает доверия? При чем здесь доверие?!

Борис открыл дверь, вошел в квартиру, в прихожей посмотрел на себя в зеркало. Лицо как лицо — не красавец, не уродец, на лбу шрам, на верхней губе тоже, нос кривоват, был поломан, но все равно не уродец, а шрамы — они ведь, как известно, только украшают, мужчину. На голове несколько отметин — сколько, он не помнил и не знал, были скрыты под короткими светлыми, чуть вьющимися волосами. Сложение у него было покрупнее среднего, даже где-то атлетическое от природы. И что ей не понравилось? Как для себя, с его точки зрения, выглядел он ничего, и доверие внушал, и положиться можно, он бы положился, а выражение лица спокойное, уверенное, располагающее. Странная. Зачем так смотреть?

От станции метро «Лесная» до Броваров ехал на маршрутке. Автомобиль был в ремонте. Мастер позвонил после одиннадцати дня, сказал, что «форд» будет готов завтра к вечеру. Скаты, аккумулятор и другие запчасти закупило СТО, за опт еще и скидку получили. Ремонт действительно выходил не очень дорого: как говорил мастер, цены у них были демократичные. Какие демократичные, а какие нет, Борис не знал, но общая сумма с деталями и работой составила семнадцать тысяч гривен, в долларах примерно шестьсот пятьдесят.

На машине домой, в Бровары, Борис все равно не поехал бы. Не время. Значило бы только на лишние вопросы натолкнуться да сомнения заронить у родных. Хорошо, не с пустыми руками в дом родной шел — уже не стыдно. Нет, позволить, чтобы думали, что на Вариной шее сидеть собрался — он не допустит. Варя, конечно, не против… Да и родители, пока могут помогать, возражать не будут. А вот он — нет! Да и нелегко им, наверное, сейчас. Отец уже три года как ушел из автопарка после перенесенного инфаркта. Теперь не пил совсем. Долго восстанавливался. Только года полтора назад устроился в супермаркет на легкий труд — тележки собирать на парковке, так пока там и трудился. А вот мать никогда и нигде не работала, всю жизнь ее суставы мучали, по инвалидности копейки платили, но, как могла, домашнее хозяйство тянула. Варя — молодец, умница! Благодаря ей относительно спокойно и уверенно жили они. Как пчелка трудилась, с утра на работе, в цеху швейном, вечером дома строчила, неплохо зарабатывала, а вот личной жизни никакой. Почему? Не хотела? Не стремилась? А может, в нем все дело? Его вина? Видимо, да. А ведь знал, понимал: один раз попадешь на зону — и все.

Борис смотрел в окно — они въезжали в город. Замелькали бетонные высотки новостроев, магазины, магазинчики, киоски, торговые павильоны, рекламные плакаты, вывески, баннеры. Быстро так все расстроилось, преобразилось, и как быстро привыкаешь к этому, как будто так и надо, как будто так все и было прежде. А ведь когда на второй срок пошел, когда пятнашку дали, думал о том, как все изменится, когда вернется домой: чужим все станет, не его… Пятнадцать лет — это ведь срок!.. И будут ли живы родители… И не постареет ли Варя, сестричка… И вот приехал. Правда, раньше на шесть лет и один месяц. Неделька прошла, и привык, словно и не покидал родной городишко.

Вон там, за киосками, вдоль тротуара, на Семенова, чуть ближе к дворам овощная сетка была. Теперь ее нет… За ней, за сеткой, все и произошло. Они встретили его случайно, того крепыша из столицы. Он приехал и через полгода уже права качать стал. Слышал Борис, как по районам прозвище его зазвучало, подминал он пацанов местных, и стая вокруг него уже сбивалась нехилая. То, что сойдутся они скоро, было понятно, только где, при каких обстоятельствах — вопрос.

Это вышло случайно. Нет, не искал тогда крепыш с Борисом встречи, это факт, хотя бы потому, что было их трое, а Борис с корешами — вчетвером. Случайно встретились за сеткой овощной, а значит, и решать вопрос, кто круче, нужно было там и в тот момент.

Они пили вино с горла, по кругу пуская бутылку. Для этого хорошее там было место: рядом гастроном, парковка, автомобили у обочины дороги, народ, снующий по пешеходному тротуару, а за павильоном — тишина и покой; со всех сторон деревья и кустарник, а дальше — забор из стальной сетки — районного детского сада.

Вечерело. Собрались, скинулись, взяли вина. Водку не пили. Пили, конечно, но редко, если праздник какой, за столом, под закуску, а так, за углом, без закуси особой, вино хорошо шло, с горла. А что потом? Слонялись по улицам. Хорошо было, весело, настроение — блеск. Смеялись по любому поводу: палец покажи — до слез ржали, вот дебилы были! Слонялись не просто так: искали, так, между делом, между веселухой, лохов и виноватых. Своих не трогали, а незнакомых цепляли. Особо не наглели, предлагали добавить на пиво. Обычно не отказывали, а если кто возражал — наказывали. Тоже не сильно: два, три удара и пинок под зад. Деньги при этом не забирали, ума хватало, в случае чего могло потянуть на разбойное нападение. Если через время наказанного опять встречали, уже сам на пиво предлагал. А вот своим доставалось иногда по полной, но это уже за дела, за грехи или долги, если мотив был, вина висела. Таких били, причем порой безжалостно, потому как было за что, и они это понимали. Короче, нормально было, для тех, кто не хотел учиться и работать — самое то.

Странно, раньше он и не задумывался, но как-то все это само собой работало, организовывалось, развивалось. Да не думали они о том, что район контролировать нужно, кого-то на бабки садить, над кем-то суд вершить. Просто жили, вино пили, на пиво брали, ну и били. Хотя и проблемы иногда возникали с парнями из других районов. Было дело, случалось, разбирались потом, но так, чтобы толпа на толпу, не было: то ли бабками решали, то ли спиртным, но утрясали конфликты.

Борис опять посмотрел на то место, где раньше овощной ларек был, а теперь стоял большой торговый павильон с детскими товарами.

Не хотел крепыш выяснять на тот момент отношения и уже почти ушел: повернулся, и пацаны его за ним двинулись, но Борис не дал, остановил, слегка унизив:

— Куда, Бессарабка, штаны менять? Обделался?

Прозвище у крепыша была Бессараб. Жил он раньше в центре Киева, в районе Бессарабки, потом с родителями переехали в Бровары. Почему оставили столицу, он не знал, да и не интересно это было.

Борис был спокоен, может, потому, что с горла бутылки вина уже хлебнул, может, потому, что численностью их было больше, а может, потому, что желал он этой встречи, а значит, и готов к ней был, а вот крепыш дрогнул — он это понял. И не только он, все поняли, потому и был спокоен.

Умел Бессараб держаться, это факт. Голова чуть приподнята, губы ниточкой, глаза прищурены, а взгляд колючий, как укус, осанка чуть ли не царская. За это уважуха. И молчал. И будет молчать, первым и слова не промолвит.

— Чужой ты здесь Бессараб. Чужой. Это наш город. Выросли мы здесь. Наши районы, наши улицы. Мы тут порядки устанавливаем, — Борис передал бутылку с вином назад, товарищам, опустил руки в карманы джинсов, правой ощутил холодную сталь кастета. — Я не хочу слышать здесь твое имя. Понял? Не хочу. Исчезни. Ты должен отвалить.

Бессараб не торопился с ответом, хотя что-то сказать нужно было, отмолчаться все равно не получится.

— А я разве тебе мешаю? Пацанов твоих тронул?

— Пока нет. Но это пока. Что завтра будет — не знаю. Два района подмял ты уже под себя. Не так, скажешь?

Крепыш промолчал. Что правда, то правда. Два района были его, и то, что останавливаться на этом он не хотел, тоже правда, и претензии со стороны Ковы, Бориса, он тоже понимал. Если толпа на толпу, Кова проиграет: их и по численности меньше, и бойцы сами по себе у него не те, да и не бойцы они вовсе, какие они бойцы, ни дисциплины, ни порядка, ни подготовки, так, хулиганье, шпана местная. Но сейчас другое, и вопрос иначе стоит. Не может Бессараб уйти, вот так взять повернуться и уйти — это поражение, потеря авторитета, крах, да и не в его это правилах. Но один на один — результат под вопросом. Кова дерется как зверь, ходят слухи — непобедим, во всяком случае, пока в Броварах его еще никто не одолел. Бессараб тоже не подарок — и силен, и смел, и удар держит, как говорят, и боли не чует. И если Кова в бою безбашенный, то Бессараб расчетлив, рассудителен и хитер. А значит, исход под вопросом. Да и не готов был сейчас Бессараб к поединку, не готов в первую очередь морально: не думал он об этом, не анализировал, не просчитывал, не обыгрывал варианты. А зря, ведь понимал: в городе только Кова и был для него серьезным противником.

— А что делать, если люди ко мне тянутся, — Бессараб еле уловимо ухмыльнулся.

Еле уловимо, но Борис просек издевочку. Нет, не отвертится Бессараб, драке быть, и сейчас! То ли вино долбануло по мозгам, то ли ухмылочка эта задела, то ли бес взыграл, озлобился Борис, кулаки сжались, и только силясь сдерживал себя от броска на противника.

— Так что скажешь, Бессарабка? Что пацанам твоим передать? Другое занятие ты нашел, чем с ними по улицам болтаться? Так, что ли?

— Я с пацанами своими сам разберусь. Для них ты никто.

Борис усмехнулся:

— Что еще скажешь?

— А для меня не указ. А если в рожу хочешь, готов помочь.

— Ну вот и поглядим, — Борис снял куртку и отбросил ее на ближайший куст.

Бессараб же не стал свою снимать, остался в курточке, короткой и легкой, из темно-синего кожзама, видно, не боялся попортить. Пацаны отошли подальше, освобождая место для драки, мешать, помогать запрещалось категорически — один на один в чистом виде.

Противники сблизились до дистанции, с которой уже полшага было достаточно для того, чтобы удар мог достичь цели. Руки в кулаках держали по-боксерски перед собой. Правил никаких не было. Бей как хочешь, куда хочешь и чем хочешь, ногами, руками, но только не ножом. На ножах — это уже совсем другой уровень, это отдельный договор и означало бой насмерть. Сейчас была просто драка, кто победит — остается, кто проиграет — уходит! Все просто и на равных.

Борис знал, Бессараб будет стараться перевести поединок в борьбу, в его арсенале было несколько хорошо отработанных борцовских приемов, захватов, мог поломать руку, или ногу, захватить шею и удушить, Борис знал это и периодически делал выпады вперед с отвлекающими ударами то с правой, то с левой, тут же отходя в защиту. От природы Кова был не по возрасту силен, крепок и ловок. От природы он обладал чутьем, чутьем предвидения поведения и действий противника. Он знал, что думал противник, знал, что замышлял, куда нацеливался и в какой момент готов был к действию. Как это получалось, объяснить не мог, но пользовался способностью этой умело и выгодно.

Несколько раз уже Бессараб, низко наклонившись, шел вперед, пытаясь захватить ногу соперника, но получал по затылку и отходил назад, поднимая руки к голове для защиты, на случай последующих ударов.

Предпоединочное состояние казалось Борису более волнительным, тревожным и напряженным, чем сам поединок. Обычно с первых же секунд драки ему становилось понятно, с кем имел дело. Если на обманном движении противник тушевался, вдруг закрывал глаза запаздывая с отходом в защиту, становилось понятно: был легкий вариант, и тогда все шло в удовольствие, в развлекуху, в кошки-мышки, и выбор, когда ударить, куда и как, оставался за ним. Но если противник не моргающим, цепким взглядом следил за малейшим движением соперника и на удар мгновенно отвечал ударом, задача осложнялось, и выманить, оттянуть на ошибку и точно ударить, да еще и самому не получить становилось непростой задачей.

Крепыш опять сделал два выпада, Борис только ушел. Он специально выставлял то левую, то правую ногу вперед и затем с небольшим запаздыванием, отходя, убирал их. Крепыш клюнул, и уже в который раз. Собственно, другого варианта у Бессараба и не было. Он не доставал кулаком, длина руки не позволяла, пару раз попробовал, но вхолостую, подойти ближе — означало подставиться, Борис превосходил его ростом, и рука была длиннее, но захватить ногу и перевести поединок в борьбу — это то, на что он сейчас нацеливался, он смотрел в глаза Кове, но видел его ноги, и Кова это чувствовал.

Бессараб опять попытался броситься к левой ноге Бориса, но на этот раз получил удар навстречу, снизу, прямо в нос, ноги в коленках дрогнули, но устоял, отпрыгнул назад, тряхнул головой и злобно ухмыльнулся и тут же опять бросился к ноге Бориса, и опять получил удар, уже сверху по затылку, упал грудью на землю, мгновенно перекатился в сторону и вскочил на ноги. Теперь Кова, не дожидаясь, пока соперник окончательно придет в себя, подсел, пошел вперед и вынырнул уже на ударной дистанции, воткнув кулак правой руки куда-то под левый глаз, затем левым крюком очень сильно ударил по печени Бессараба, но оказалось — мимо: крепыш успел отпрянуть назад и опять злобно ухмыльнулся, под глазом начинал проявляться синяк, из носа чуть сочилась кровь. Наверное, он понимал, что проигрывает, не достанет Кову, не втянет в борьбу, а значит— конец. Проиграть — это потерять все, авторитет, уважение, власть, пацанов, районы, и казалось, что терялся в этот момент смысл всей жизни, потому, что жить ему здесь дальше, в этом городе, ходить по этим улицам, гулять в парках, отдыхать в кафе, встречаться с девчонками. Но как, если будет побит, унижен и осмеян. А пацаны его стоят и все видят, и надеются, и верят в него. А может, еще не все потеряно, а может, еще получится срубить этого Кову? И откуда он взялся на его пути, да кто же он такой, этот Кова, почему так дерется? И ведь никто из себя, шпана, неуч, бездельник, архаровец. И Бессараб бросился вперед, нанося удары без разбору, прямые, боковые, затем вперемешку прямой, боковой, апперкот, прямой, боковой. Несколько ударов достигли цели, Борис просто не ожидал такой прыти, он по-прежнему ждал борцовских захватов и слегка просчитался, затяжная серия посыпалась на него неожиданно и довольно беспорядочно, ничего не оставалось, как уходить в глухую защиту, а затем резко в сторону и опять в сторону, затем в другую, назад и потом, улучив момент, присев, он словно выстрелил, правый прямой, точно в подбородок. Удар был вразрез, сильный, неожиданный и точный. Бессараб как-то вдруг обмяк, удары наносить продолжал, но вяло, по инерции, эти удары уже ничего не значили для Ковы, коротко, не замахиваясь, Борис нанес правый боковой в челюсть и затем в другую, тоже боковой, но слева, ударил, что называется, изо всей силы.

Бессараб упал на спину. Пытаясь поднять голову и как-то приподняться, беспорядочно шаря вокруг себя руками и дергая ногами, словно ища опору под собой.

— Все. Сдулся Бессараб, — констатировал один из корешей Бориса, Витя Малек.

Малек был альбиносом. Очень светлые волосы, почти белого цвета, прямые и удлиненные, опускались чуть ли не до плеч, бесцветные брови и ресницы и неопределенного цвета глаза, это все выделяло его из толпы и бросалось в глаза. Под стать как своей кликухе, так и фамилии, был и мелкого роста, и мелкого сложения, но горд, заносчив и колок на слово, что порой приводило к щекотливым ситуациям, из которых выпутываться приходилось не ему, а уже всем вместе. За остроумие, сообразительность, гибкость ума и фантазии, а также смелость, отчаяние и самоотверженность его любили и поэтому все прощали.

Кова постоял немного над Бессарабом, подождал, когда тот наконец приподнялся и, сидя на земле, периодически потряхивая головой и почесывая затылок, старался прийти в себя, затем подошел к товарищам, взял у Малька бутылку вина отпил несколько глотков, промочив горло.

— Да, похоже на то, — Борис сделал еще глоток и вернул бутылку.

Малек тоже отпил из горлышка и добавил:

— Товарища можно вычеркнуть из списка, — посмотрел на корешей Бессараба. — Эй, пацаны. Вы это чучело знаете? Мы нет. Как тебя зовут, неудачник? Мусор. Он мусор. Предлагаю поставить окончательную точку на карьере этого придурка, выбросить его в мусорный бак, его место среди мусора и дерьма. А? — Малек вопросительно посмотрел на Кову.

— Да ладно, пошли, — Борис снял куртку с веток куста, отряхнул ее и надел.

Они уже подошли к углу ларька, еще секунда, и скрылись бы за поворотом, когда сзади вдруг злобный, приглушенный голос Бессараба остановил их:

— Постой, Кова. Разговор не окончен.

В это было трудно поверить, после такого нокаута продолжать поединок было просто невероятной глупостью, но то, что это прозвучало, все слышали. Кова остановился и повернулся. Бессараб уже стоял на ногах, пригнув голову и злобно улыбаясь, сунул руку в боковой карман куртки, и, описав короткую дугу, раскрывшись в его ладони, сверкнуло лезвие ножа. Теперь стало понятно, почему Бессараб остался в куртке, в кармане был нож, и он намеренно оставил этот вариант на крайний случай, который теперь для него и наступил. Значит, не исключал применение ножа с самого начала драки.

Бессараб уже летел на него, выставив вперед лезвие, благо расстояние было между ними достаточным и Кова успел достать из кармана кастет, надеть на кисть, успел отвести левой рукой нож в сторону, а правой кастетом вмазать Бессарабу под глаз. Было видно, как кожа на его лице от глаза и почти на всю щеку лопнула, и из раскрывшейся раны брызнула кровь. Бессараб вскрикнул и выронив нож, схватился за щеку. Борис ударил кастетом еще раз и еще, Бессараб рухнул на землю без сознания, повалившись набок, Кова склонился над ним продолжал бить кастетом по голове, потом ногами по туловищу, потом опять по голове. Бессараб приходил в сознание, что-то бормотал, двигал беспорядочно рукам, ворочался на земле, а Кова опять бил кастетом по голове, и опять, пока тот не затих без движения. Малек оттащил Кову в сторону, забрал кастет:

— Все, все, — он перепуганно смотрел на неподвижного Бессараба. — Хватит. Остынь. Убьешь ведь.

Борис отдышался, посмотрел по сторонам, его пацаны стояли возле киоска, ошеломленно глядя на происходящее, кореша Бессараба чуть поодаль, перепуганно созерцая поверженного ватажка, не зная, что делать и предпринять.

— Вина глоток дай? — Борис посмотрел на Малька.

Тот только развел руками:

— Да все. Нету. Валим.

— Тогда уходим?

Когда вышли из гастронома, рядом с овощным павильоном стояла «скорая помощь». На носилках санитары принесли Бессараба, закатили в машину и повезли в больницу.

Далеко уходить они не стали, в сетке забора была дырка, пролезли сквозь нее на территорию садика, устроились в деревянном домике рядом с песочницей, открыли вино. Кто-то притащил гитару, стемнело, подтянулись еще пацаны. Бренчали по струнам, что-то хором подвывали. Потом послали еще за вином. Борис пил, но немного, тяги к спиртному у него никогда не было, так, чуток, за компанию, для настроя, под базар легкий и непринужденный, но сейчас настроения не было, даже больше, состояние душевное было просто паскудное. Пока было неизвестно, жив ли Бессараб вообще. Борис понимал, что перестарался, переборщил, тем более кастетом. Но Бессараб на него с ножом пошел, значит, сам и виноват. Да, но Бессараб уже был не боец, мозги поплыли после нокаута. Дурак, зачем нож достал!

Малек разливал портвейн по бумажным стаканчикам, ржал и нес белиберду. Это было нормально, но сейчас раздражало, Кова ткнул локтем его в бок:

— Малек, нож Бессараба где?

Тот замолчал, задумался:

— Да там, кажись, остался.

— Кастет мой где?

— Сюда давай. Спрячу.

Бессараб не умер, но в реанимацию попал. Несколько дней там пробыл, пока перевели в общую палату. Сначала сняли побои, потом менты пришли — написал заявление, отец его настоял. А потом суд был. В деле ни нож, ни кастет не фигурировали — так решили обе стороны, так было лучше для всех. Потом судья зачитала обвинительный приговор. Как-то не торжественно это выглядело, но тревожно до дрожи в коленках, а судья читала с листа сбивчиво, без выражения, временами теряя в словах буквы и окончания. В зале людей было мало, чуть в стороне от других сидели его родители и Варя. Мама плакала тихо и незаметно, Варя перепуганными, полными слез глазами смотрела на судью, как на бога, теребила в руках платочек, судорожно всхлипывала, роняя на юбку слезы, часто и глубоко вздыхала, словно ей не хватало воздуха.

— …За нанесение тяжких телесных повреждений, приведших пострадавшего к длительной нетрудоспособности, Коваль Борис Сергеевич приговаривается к двум годам лишения свободы, с отбыванием…

Автобус остановился Борис вышел на остановке и направился в сторону своего родного дома. Затем вдруг остановился, подумал развернулся и пошел обратно. Метров на триста вернулся, к тому месту где раньше стоял овощной павильон, к тому месту, где много лет назад и произошел поединок с Бессарабом, к тому месту, от которого жизнь сделала крутой поворот и теперь несла его неизвестно в какую сторону, так случилось, и уже ничего не изменишь. А может, не тогда, так в другой раз произошло бы что-то подобное, и загремел бы он на нары при любых стечениях обстоятельств. Как ни банально звучало, но это называют судьбой.

А время течет, все меняет, и даже здесь, возле детского садика, как-то все выглядело уже не так, как раньше, хотя те же кусты, деревья, но не такие, и сетка забора, может, сильнее пожелтела от ржавчины, да дыр в ней стало значительно больше, а деревянные домики, скамеечки, песочницы от пожухлой облезлой краски выглядели неухоженно и старо: все меняет время, что-то вытесняет и чем-то другим заполняет, где-то лечит, а где-то убивает.

Дверь открыл своим ключом — домой ведь пришел. Целовались, обнимались, словно сто лет не виделись, хотя всего месяц, как дома не был, скорее оттого, что очень надеялись и верили в то, что все же завязал Борис с прошлым. Мать с Варей на кухню ушли стол готовить, они с отцом на балкон. Отец закурил.

— Батя, не бросишь никак?

— Да вот, сын, никак. Пить завязать куда проще оказалось, а курить не получается, понимаю, что надо, что вред большой, а тянет, и все, так тянет, не передать.

Борис смотрел во двор, в котором прошло его детство: словно все, как вчера. Вон там — садик, в который мальцом его водили, чуть дальше, за девятиэтажками — школа, в которой рос и взрослел от года к году, в которую с такой неохотой по утрам тащился и радостный галопом мчался после занятий домой. Потом чуть постарше стал — уроки прогуливал, задания не выполнял, потом драться стал и всех побеждал, даже старшеклассники его уважали и конфликтов с ним избегали.

— На работе как, батя?

— Нормально на работе. Тележки собираю, не спеша, до кучи. Работа не сложная, правда, и платят соответственно, зато для здоровья не вредная.

— Курить, конечно, бросай.

— В этом вопросе ты в мать пошел, — отец усмехнулся. — Курить не любитель, да и к спиртному особо никогда ты не тянулся. А вот силушкой в меня, правда, не тот я уже, что прежде.

— Молодец ты батя, молодец, выкарабкался, уважаю.

— Да, нелегко было, думал — конец. Пронесло, значит, нужен пока я тут.

— Нужен, конечно. Все мы друг другу нужны.

Потом сидели за столом, обедали, и без спиртного. Соскучился Борис по домашней еде, почти всухомятку каждый день, а тут на первое суп с галушками, на второе вареники с картошкой и луком в масле! Он только ел да вздыхал от удовольствия. Он ел, родные тоже, но больше ждали. Борис вздохнул опять, положил вилку, выпрямился и расправил плечи:

— Все, больше не могу. Ну накормили, ну спасибо. На месяц вперед.

Мать с Варей только благодарно улыбались, смотрели на него и ждали. Борис понимал, достал из кармана небольшой сверточек, положил на стол:

— Это деньги, спасибо, очень помогли, возвращаю, — и, видя, что напряжение не спадает, продолжил: — На работу устроился.

Наконец-то они услышали то, чего ждали, и облегченно, чуть ли не хором, вздохнули. Варя вспорхнула со стула, обошла вокруг стола и сзади обняла брата:

— Мы так рады, Боря. Ну, говори, рассказывай.

— Небольшая фирма по изготовлению металлоконструкций. Я занимаюсь продажей металла: уголок, арматура, у них и склад есть тоже. Вроде как менеджер по продажам я. Уже недели две, как работаю. Вот вроде как получается. Зарплату дали, ну и аванса взял немного наперед, вам вернуть, не хочу на шее сидеть, да и так, купить себе кое-что надо.

— В Киеве? — отец понимающе кивнул головой.

— Да. На Куреневке, за Подолом.

— Значит, нормальная жизнь налаживается, вот как надо понимать, — и отец посмотрел на родных так, словно чудные предсказания его начали сбываться. — Квартиру снимает, работа есть, а там, глядишь, и женится. А? Борька?

Борис, только пожал плечами:

— Другое сказать хочу.

Все вдруг, настороженно затихли.

— Посмотрите на Варю. Посмотрите, — он лукаво усмехнулся. — А ведь красивая какая она у нас. Из себя вся ладная. И по дому хозяюшка. Вот такую найду, женюсь. Мам, что не так разве?

Мать только бросила на дочь беглый взгляд да на сына:

— Красавица Боря, мы знаем, только не вылезает из-за своей машинки, как прикованная, сколько лет кряду подряд. Мы уже отчаялись.

— Вот и я об этом. Спасать Варю надо.

У Вари удивленно округлились глаза, слегка смутилась она, но не растерялась:

— Вот у кого не знаю, а у меня как раз все как надо, и не хочу я ничего другого, привыкла я уже так, и нравится мне все, как есть. И к чему эти все разговоры? Мы о тебе, Боря, сейчас.

— Мы о всех нас, Варя. У меня предложение.

Она вернулся и села на свой стул:

— Давай в следующие выходные как-то культурно проведем время с тобой, не дома. Например, кафе, магазины, кино?

Варя, конечно, не ожидала подобного поворота, ну не о ней сегодня речь, другие в центре внимания, за него, за Борю все переживают, о нем мысли у всех, и покоя не дают, причем уже более десяти лет. И так все надеются, так хотят верить, что изменилась у него жизнь, наладилась, и теперь заживут они одной большой и дружной семьей. Об этом хотелось думать, но она боялась, боялась спугнуть то крошечное и, казалось, такое уязвимое и хрупкое верование в ту новость, которую принес он сегодня, потому что это было важно, это было главнее. А что кафе, кино, так это неожиданно и необычно, конечно, приятно, конечно, радует, хотя, если честно, и дожилась, и досиделась.

— Например, в субботу, созвонимся и встретимся. Хочешь, давай в «Дрим Таун», — Борис посмотрел на мать.

— Она поедет, сынок, — и положила свою маленькую и очень теплую ладошку на его огромный кулак. — Обещаю.

— Мама… — Варя возразила в голосе, но как-то не совсем твердо.

Они сидели в кафе японской кухни, безнадежно неумело оперируя палочками. Варя сдалась первая, отложила в сторону деревянный инструмент и жалобно проныла:

— Я есть хочу.

Борис пытался не сдаваться, смотрел по сторонам на соседей, экспериментируя, по-всякому меняя положение и хват непослушных деревяшек. Вот у других получалось, у них нет, и хотя ничего там мудреного не было, но не давались, как ни крути, как ни вставляй их между пальцами, не слушались они. Оставался последний вариант: в каждую руку Борис взял по палочке и опять только приподнял, ролл выскользнул и шмякнулся в соус, развалившись на куски и разбрызгав темно-бурую жидкость по столу.

— Все, сдаюсь, — он тоже отложил в сторону палочки и посмотрел на пробегающую мимо официантку.

Варя только усмехнулась:

— А вдруг вилок здесь не дают?

— Тогда будем есть руками, — и Борис прицелился пальцами.

Через минуту подошла официантка с вилками, она по опыту знала, с какими трудностями иногда сталкивались клиенты в их заведении, и поинтересовалась, когда нести кофе и пирожное.

Вот теперь они облегченно вздохнули, привычный инструмент позволил оценить все достоинства японского блюда, правда, не хватало еще хлеба, но просить уже не стали. Когда с роллами было покончено, Борис достал телефон, включил камеру и навел на сестру.

— Хочу тебя сфотографировать. Ты сегодня обалденно выглядишь.

— Думаешь?

— Просто сияешь.

Борис сделал несколько кадров, отложил телефон в сторону:

— Хочу, чтобы фотка твоя всегда со мной была.

Варя достала из сумочки и свой телефон:

— Я тоже хочу, чтобы ты со мной был.

Борис отрицательно покачал головой:

— Давай потом, позже, пусть волосы немного отрастут, а то как зек.

Они почему-то рассмеялись и продолжали смеяться, глупо и беспричинно, а Варя потрепала его по коротко стриженным волосам:

— Ну не болтай, не болтай…

Они шли по «Дрим Тауну» в направлении выхода ближе к станции метро «Оболонь». Вечер удался. Купили много. Костюм Варе, джинсы, кроссовки, туфли, босоножки, платье, юбку, кофточки самые различные, и духи не забыли, много разного накупили. Борис шел обвешанный, как Дед Мороз, пакетами и коробками. Вот как желал он, так и получилось, шопинг удался, а Варя — она осталась не то что довольна, пожалуй, даже была немного потрясена! Правда, устала, заметно, но это была приятная усталость, и даже кухню японскую, несмотря на некоторые трудности, с удовольствием они отведали, особенно когда в руках вилки оказались. А кофе — не пил Борис такой кофе никогда раньше! Какой аромат! А какой вкус — насыщенный, изысканный, может, потому, что дорогой — Борис так официантке и сказал: самый дорогой и со сливками.

Он нес покупки и вертел головой по сторонам, если честно, то от магазинчиков и нескончаемого холла между ними в глазах уже рябило, ноги у Вари ныли от усталости, а примерять что-либо уже не то что не хотелось, одна мысль об этом приводила в уныние, Варя устала, наверно, никогда в жизни за один раз она так много не проводила времени в магазинах и не перемеряла такого количества одеяний.

И все же у сувенирной лавочки Борис остановился, сложил пакеты у двери, попросил Варю постоять рядом, а сам вошел в магазин. Он не знал, что хотел, ощущение было, что чего-то не хватает, но чего именно, даже какой категории, не понимал. Пробежал взглядом по прилавкам, полкам — товара много было разного, но все не то, уже собрался уходить, когда на столике, накрытом золотистым бархатом, среди костяных шахматных фигурок, латунных кубков и прочей мелочевки и побрякушек бросилась в глаза небольшая композиция величиной с пол-ладони, из двух фигурок. Борис попросил посмотреть. Две фигурки, девушка в цветастом длинном испанском платье, причем из натуральной материи и парень в костюме тореро с гордо поднятыми головами застыли в танце, плотно прижавшись спина к спине.

— Варя, это тебе, небольшой сувенир, — Борис показал ей испанскую композицию. — Я хочу, чтобы у тебя было такое же платье. Ну как?

— Мне нравится, — Варя повертела в руках фигурки. — Какой гордый. Такой же широкоплечий, как ты.

— И такая же хрупкая, как ты, — добавил он. — Это брат и сестра.

— Правда брат и сестра, посмотри, как похожи.

Варя только усмехнулась и добавила:

— Как мы с тобой. А платье не сегодня будем покупать?

— Нет, ну если ты скажешь…

— О нет, если мы сейчас не уберемся отсюда, будешь нести меня на руках, ноги просто отваливаются, — Варя вставила фигурки в коробочку и спрятала в своей сумочке. — А по большому счету, Боря, я потрясена. Ты мне устроил праздник! Нет, это просто карнавал! Ну а что, столько нарядов! Спасибо, братик.

Ей не хотелось говорить на эту тему, болезненно острую, неприятную, но понимала, что не удержится, особенно сейчас. Не удержалась и сказала:

— Борь, ты такой хороший! Мы тебя так любим, так ждали. Не оставляй нас. Держись! Пожалуйста. Забудь и не возвращайся туда никогда. Не оставляй нас больше. Не оставляй меня. Обещаешь?

— Варя, ну что ты. Я ведь работаю уже, как самый нормальный и обыкновенный человек. Конечно, обещаю, сестричка.

Такси подъехало чуть ли не мгновенно, видимо, дежурил неподалеку. Боря усадил Варю на заднее сиденье, разместил покупки в багажнике, дал таксисту четыреста гривен и наказал пакеты девушке до квартиры помочь донести.

«Форд» стоял почти у самой станции метро «Оболонь», забравшись правыми колесами на тротуар, у киоска по ремонту часов. О машине Варя не знала, и правильно сделал он, что не сказал, она и так в то, что на работу устроился, где-то там, на каком-то подсознательном уровне под сомнением оставляла, а потому и была эта вера хрупкой такой, он это чувствовал, просто на грани. И перевалить за грань, на ту сторону, очень просто было малейшим неосторожным словом, действием или поступком. Автомобиль пока оставался в тайне, как и многое другое тоже было скрыто от родных, да и как им можно было объяснить, что другого уже быть не может и никогда не будет. Десять лет тюрьмы вот так вот просто не проходят, тем более строгача. Возврата в этот простой и обыденный мир у него не было. И это правда.

Он сел за руль, запустил мотор, соскочил с тротуара, за вторым «Дрим Тауном» развернулся и поехал через Оболонь в сторону Московского проспекта. К себе на Соломенскую можно было добраться несколькими путями. Решил по набережной. Домой не торопился, а там и с ветерком прокатиться можно было вдоль Днепра, и свежего воздуха глоток вдохнуть, простор речной глади охватить, ну, и подумать. А подумать было о чем.

Деньги таяли, оставалось после всех расходов покупок и возврата долгов примерно если в долларах, то чуть больше пяти тысяч. Где взять деньги, что провернуть, он пока не знал, и Студебеккер молчал. Как с зоны он вернулся, так от него ничего и не было, хотя одно сообщение все же прислал, интересовался как Кова обустроился, велел ждать. С оружием тоже проблема, ствол ненадежный, сильно изношенный, патронов всего четыре осталось, ехать в Херсон не хотелось. Вариант на Маяковского — к продавцу Сереже по рекомендации Олега неплохой: это — не просто с улицы. Тогда на Воздухофлотской, да и на Святошинском рынке просто в лоб пошел, повезло, прокатило, а ведь могли и стукануть. Хотя тоже не так уж и гладко там все сложилось, вспоминать не хотелось: четыре трупа, и свидетель официант нерешенным остался. Ханыга тот из кафе, ведь рубль за сто, велели ему босы ствол продать, а он, дурила, решил Бориса обидеть и пару сотен за просто так срубить. А может, не случайно прокатило и там, и там, не стуканули на него, может, действительно в связи с событиями на Донбассе полно оружия сейчас гуляет по стране, и товар в избытке, а значит, и покупатель каждый ценен и не лишний? Может, следовало рискнуть еще раз и подъехать в оружейный магазин на Маяковского?

Лейтенант Кордыбака Валентин ехал на своем «сузуки SХ4» по проспекту Перемоги в сторону Святошинского рынка. Общение со следователем районного РОВД ничего ему не дало. Нового ничего не узнал и не услышал.

После того как выяснилось, что на вещевом рынке Петровки двойное убийство было совершено предположительно из того же оружия, что и на Святошинском, Аранский отправил его в Святошино, потоптаться там на месте, носом повертеть по ветру, с людьми потолковать тамошними. Ни Аранский, ни Кордыбака связать между собой эти убийства не могли. Идентичность мотивов не просматривалась. Если на Петровке как-то еще понять можно было — вооруженное ограбление частного менялы валюты, то на Святошинском — полная непонятка. Два трупа в электрощитовой и два на самом рынке в оружейной лавке. Связать там эти два объекта не получалось, ничего общего как по содержанию, так и по положению. Ну ничего общего, кроме оружия. Если брать по убитым, то ситуация аналогичная, в электрощитовой — скользкие личности, босота, пьянчужки, в киоске — мастера оружейники, причем один из них владелиц павильона, другой его работник, специалист своего дела. Деньги и ценные вещи остались нетронутыми на местах преступлений как в одном, так и в другом случае.

Валентин понимал, что его появление на рынке ситуацию не прояснит, с другой стороны, если приказано — нужно выполнять. А то, что оружие в преступлениях этих одно фигурировало, так тоже с большой натяжкой определялось. Пятьдесят на пятьдесят давали криминалисты по исследованиям пуль. Гильзы на Петровском рынке не нашли, забрал их преступник, позаботился об уликах. Грамотно сработал, если можно так сказать, не только гильзы, убрал за собой все, кроме деформированных пуль в жертвах, ни пальчиков, ни следов оружия, даже телефоны убитых с собой забрал. А ведь в тех телефонах мог быть и его собственный номер, сукин сын. Да и по действиям преступника лично он, Кордыбака, не очень-то связывал эти преступления. На Святошинском, в электрощитовой, сначала избил жертвы, затем застрелил. Почему избил? Так поступают, когда хотят наказать. А кого наказывают? Провинившегося. Обычно подобная босота в чем-то да провинившаяся и ходит, но интересно другое, выходило так, что знал их преступник раньше, избил за дела какие-то прошлые, а затем застрелил. Ну и последнее, был ли преступник один? Говорят, что один. Кто говорит? Реально свидетелей нет. А как говорят? Примерно так: «Вот если бы чужой кто болтался здесь, а тем более группа, уж точно обратили бы внимание». Но это же рынок, кто тут только не шляется.

В оружейной мастерской оружейников, можно сказать, просто уничтожил, с ходу вошел и застрелил, они как сидели на своих местах, так там и легли. Гильзы остались на месте, из одного оружия были стреляны, что в электрощитовой, что в оружейной мастерской, тут уж факт стопроцентный, а вот на Петровском рынке ситуация была иная: вооруженное ограбление там было спланировано, причем заранее и подробно, с подготовкой, после чего преступник устранил все следы, гильзы в том числе, и ушел, тихо, никем не замеченный. Вот только одна общая идентичность у всех этих преступлений и присутствовала: все жертвы были застрелены в голову, и одним выстрелом. Случайность, совпадение или правило у него такое, шаблон.

Машину Валентин оставил у рынка на стихийной парковке, решил в первую очередь наведаться с визитом к Сипе. По неофициальным данным Сипа контролировал рынок. В каких пределах, объемах, Валентин не знал, но то, что имел там авторитет и вес, это точно. Собственно, Аранский сам сказал, чтобы проведал Сипу, с него начал. Может, что знает, как-никак на его территории бойня разыгралась. Районные оперативники беседовали с ним, сразу, еще по горячему, сказал тогда, что и сам не понимает, кто и за что, а поскольку уже почти две недели прошли после преступления, может, и всплыли какие детали, подробности. Сам Сипа не придет и не расскажет, ехать надо, ходить по рынку, высматривать, выспрашивать, вынюхивать. Где искать его, Валентин знал — в ресторане «Фудзияма», тем более время подходило обеденное.

Столик Кордыбака выбрал в полусумрачном и дальнем углу зала. Ждал недолго, только и успел достать телефон, просмотреть пустые сообщения, как подошел официант, предложил меню, но, с ходу оценив посетителя, сукин сын, добавил:

— Или комплексный обед? Бизнес-ланч?

Изучать меню Валентин не стал: в еде не то что привередлив не был — в «Фудзияме», он знал, что ни возьми, все вкусно будет. Меню даже смотреть не стал:

— Можно ланч, комплекс.

— Комплексов три вида, есть борщ, картофель с крылышками…

— Любой давай, без разницы.

Официант одобрительно кивнул, развернулся уходить, но Кордыбака придержал:

— И Сипу позови.

Официант пожал плечами.

— Позови-позови. Скажешь, от Аранского.

Быстро как-то здесь все работали: официант еще не принес обед, а Сипа уже появился, подошел к столику и замер в ожидании. Кордыбака кивком указал на стул напротив:

— Если Сипа, присаживайся.

Сипа отодвинул стул на почтительное расстояние от стола и сел, удобно устроившись.

— С кем имею честь?

Авторитет был небольшого роста, щуплого, сухого сложения, коротко подстриженный, но не лысый, лицо обыкновенное, жизнью тертое, выражение сдержанное, но не равнодушное, знал и цену себе, да и место. Смотрел почти не моргая, глазами во взгляде пустыми и прохладными. Гостю явно рад не был, но внимание уделить мог. Интерес был, а какая именно оказия подбросила мента к ним, не понимал. Но уж точно хорошего ничего это не сулило. Голос был сиплым, но не по природе, крайне низкой тональности. С его фигурой это плохо вязалось, а вот с лицом — вполне.

Кордыбака на всякий случай достал блокнот и ручку, положил на стол рядом с телефоном.

— Я лейтенант Кордыбака Валентин. По поводу убийств на вашей территории. Четыре трупа.

— Товарищи ваши из РОВД были, интересовались. Что знал — сказал. А точнее ничего не знаю. Самому интересно.

Что мог сказать Кордыбака этому мужику лет пятидесяти, тертому жизнью калачу, а может, и стреляному да травленному, чем взять — не то что не знал, представления не имел: ни предъявить, ни выудить, ни надавить. А взгляд у мужика был тяжелый, вязкий, неуютный, и ведь не нарочито, ну просто вот такой сам по себе.

— Я знаю, что вы не знаете. Ну а вдруг. Может, за это время что-то вспомнили, или с рынка что дошло?

Сипа словно замер, смотрел то ли на Валентина, то ли рядом. Разговор не вязался, застывшая обездвиженная позиция собеседника на Кордыбаку действовала магически: неосознанно поменял он свое положение тела, но ощущение некомфортности не проходило. Было ясно: эта встреча смысла не имела, и хотел он уже сказать «Ну нет так нет…» да заняться обедом, но Сипа словно очнулся.

— Может, что даст, — он отмер и, казалось, даже немного задумался.

— Что именно?

— Официант у нас тут есть в пивной, на территории рынка, как раз у лавки той оружейной. Где-то за час до мочилова встречался Букет с чужаком в пивной, обслужил официант их. Не было его раньше на рынке нашем чужака того и потом тоже. Он положил народ, или кто другой, точно не известно, но то, что Букет с чужаком встречался — факт.

Кордыбака открыл блокнот и крупными печатными, каллиграфически правильными буквами написал: «БУКЕТ. ЧУЖАК». Понятно, что не вдруг вспомнил Сипа факт этот, а сидел и думал, отдать ниточку эту следаку или нет, все же решил поделиться, значит, резон для него был.

— Ну вот. Уже что-то. А Букет это кто?

— Один из тех, кого в щитовой положили.

— Так, — Валентин одобрительно закивал головой. И вот так всегда, по опыту, пусть небольшому он уже знал. Сначала, кажется, дело гиблое, и никто, и ничего, и ловить нечего, а начинаешь щупать одного, другого, и что-то да выплывает, вот как сейчас — прямо сразу, на первом, да еще на каком! Угрюмый до безобразия, а порадовал, и вопросы возникать начали. — Я так понимаю, Букет — это прозвище? Кто такой, чем занимался, как с рынком связан был, что о нем рассказать можете?

Сипа недовольно хмыкнул:

— В ваших следственных бумагах все значится — и фамилия Букета, и всех остальных тоже. И чем занимались.

— И все же?

Сипа ничего не ответил. Достал из кармана телефон, встал со стула и отошел в сторону. Набрал номер, что-то, кому-то сказал, затем вернулся к столу, но садиться уже не стал:

— Официант сейчас придет из забегаловки той. На все вопросы по поводу Букета и корешей его ответит. Он публику эту лучше знает, чаще с ней сталкивается и дела имеет. Больше ничего сказать не могу. Самому интересно, кто это сделал. Хотел бы знать, а еще больше увидеть, — и кивнул в сторону выхода. — Я пошел?

Кордыбака решил не возражать — что мог или хотел, Сипа сказал.

— Ну все, так все. И на том спасибо.

Авторитет хмыкнул, повернулся и неторопливо удалился.

Тут же был подан обед. Как и ожидалось, приготовлено все было лучше, чем просто хорошо, Валентин покушал и вкусно, и с удовольствием, дополнительно к комплексу заказал сладкого и чашечку американо. Посмотрел в блокнот: Чужак и Букет. Новые детали. Про Букета кое-что было известно: в протоколе указывались его фамилия, имя, а вот то, что встречался он с кем-то неизвестным в пивнушке незадолго до кровавых событий — деталь новая и весьма интересная, настолько интересная, что захотелось ему позвонить Аранскому и порадовать, но не стал — успеет. Не исключено, что и другие частности всплыть могли. Делать какие-либо предположения по той встрече даже и не пытался: пока не имело смысла.

Кордыбака съел добротно наслащенное шоколадное пирожное и сидел теперь, просто потягивая кофе, не менее приторное, чем кейк: по своей неопытности он не рассчитал сахар из дозатора. Керамическая чашка была неудобной — широкая, толстостенная и без ручки, раскрашенная яркой светло-зеленой глазурью японской вязи. В зале было мало посетителей — еще пять человек на другой стороне зала. Опять пролистал сообщения, все пустые, посмотрел в окно, на часы, повертел телефон в руках, положил рядом с блокнотом. Наконец появился тот, кого он ждал. Это был молодой парнишка, лет двадцати пяти. Официант в зале беглым взглядом указал ему на Валентина.

Он сидел на том месте, где только что угрюмо смотрел и сипел севшим горлом на Кордыбаку святошинский авторитет, и выглядело это несколько символически, как ему казалось: вот оно, новое поколение, которое займет место прокуренного, пропитого, засиженного по тюремным и лагерным нарам старого племени преступного мира. Проще будет с ними? Легче, доступнее? Кордыбака повнимательнее присмотрелся к официанту: нет, из этого авторитета не выйдет, нет, не его явно это было место — нервно ерзал на стуле, шмыгал носом, беспокойно моргал и вертел глазенками.

— Имя твое, фамилия, — Валентин придвинул к себе блокнот и взял ручку.

— Дима. Дмитрий. Желудько.

— Я — следователь из городского управления, Кордыбака Валентин, лейтенант. По какому делу позвал, догадываешься?

Официант Дима понятливо закивал.

— Расскажи мне, Дима, что знаешь о Букете.

Дмитрий еще немного поерзал на стуле, пожал плечами:

— Я знаю немного: иногда заходил он в кафе — водки выпьет, пива, закусит чем. Иногда в кредит брал, в тот день тоже водку в кредит заказал, хотя за прошлые пора уже было расплачиваться.

— На рынке чем занимался? Официально у кого работал?

— Нет. Так, на подхвате. Шестерил, можно сказать.

— На кого?

— Да много на кого, в основном на администрацию.

Вот с этим свидетелем Валентин чувствовал себя спокойно и уверенно. Это не Сипа, который сто раз подумает и хорошо если скажет, а то ведь так и не скажет, а если что и поведает, ушлый, то не за просто так.

— Почему Букетом называли? — и хотя вопрос этот ценности не имел, все же спросил.

— Разило от него всегда одинаково.

— А именно?

— Несло водкой, пивом, луком одновременно и еще непонятно чем постоянно изо рта.

Кордыбака поморщился и посмотрел в блокнот:

— С этим понятно. Переходим дальше. Встреча.

— Да, встречался он в тот день, ну перед убийствами, — Дмитрий напрягся. — С человеком одним.

— Это уже интересно. С каким человеком?

— Незнакомый. Раньше у нас не бывал, это точно. Пришел незнакомец один, сел за столик, я подошел, он заказал бутылочку минеральной воды и сигарету.

— Одну, что ли?

— Да, бывает, своих сигарет не имеют, а курят, только когда выпьют.

— Ну, а этот, — Кордыбака посмотрел в блокнот. — Чужак. Он ведь спиртное не пил?

— Не пил, но сигарету заказал. Минут через пять Букет вошел, окинул зал взглядом и сразу к нему подсел, словно знали они друг друга. Хотя нет. Когда Букет вошел, Чужак видел его, лицом ко входу сидел, но никак не отреагировал. Возможно, Букет знал Чужака, а тот его нет. О чем говорили, не знаю, не слышал. Незнакомец заказал Букету тоже сигарету, Букет себе — сто грамм водки. Опять говорили, затем Букет встал, велел незнакомцу расплатиться за него и ушел. Чужак посидел еще некоторое время, допил воду, оставил деньги, но только за себя, и тоже ушел. Вот и все.

Кордыбака аккуратно и подробно внес услышанное им в блокнот и, почесав ручкой за ухом, предложил:

— Ну, а теперь самое интересное.

Дмитрий непонимающе пожал плечами:

— Так вроде все?

— Портрет. Подробный портрет Чужака.

Дмитрий задумался, но ненадолго, после чего информацию выдал всю и одним махом. У Валентина даже сложилось впечатление, что делал он это уже не в первый раз.

— Мужик, лет под тридцать пять. Высокий, крепкого сложения. Лицо нормальное, светлые волосы, коротко стриженые. Одет был — кожаная куртка, черная, не длинная, с капюшоном, темно-синие джинсы, кроссовки.

Дмитрий остановился предсказуемо вдруг и смотрел теперь на Кордыбаку покорными глазами. Все же Валентин обождал некоторое время и только потом удивился:

— Как бы да.

— А портрет?.. Это же не портрет. Это так, в общих чертах. Портрет — это значит глаза какие, нос, губы, шрамы на лице, может, усы. Ну ты понимаешь.

Дмитрий отрицательно покачал головой:

— Такого не помню. Не присматривался. Да и сидел он как-то боком ко мне, и рука была — локоть на столе, ладонь на голове, наполовину закрыт. Если бы заранее сказали рассмотреть, конечно, присмотрелся бы, запомнил бы и губы какие, и нос, а так что — посетитель, как и остальные.

Кордыбака только вздохнул:

— Если бы…

— Кому еще давал описание портрета?

— Да никому, — неуверенно ответил официант.

— Сипе? Сипе да.

Кордыбака недовольно покачал головой:

— Сипа сам попросил?

— Ну, типа того, — Дмитрий с трудом проглотил слюну и вытер рукой пересохшие губы, острогорбый кадык на его гортани медленно поднялся вверх и затем быстро вернулся обратно, похоже о Сипе у него были не самые лучшие воспоминания.

— Я так понимаю, после случившегося на рынке Сипа негодовал и допросил всех, кто хоть что-то видел или знал?

— Вроде того.

— Слушай, не в службу, а в дружбу: что-нибудь у Сипы есть на этого стрелка, какие-то результаты?

Дмитрий пожал плечами:

— Не знаю. Своим он наказал найти и к нему притащить, но о том, отыскали, или нет — не слышал.

— Хочу попросить тебя, — Валентин достал из кармана визитку и протянул официанту. — Звони, если что будет. Может, вспомнишь детали какие, вдруг его увидишь где. Кстати, узнать сможешь, если на улице встретишь?

— Думаю, да.

— Хороший ты парень. Простой, без заморочек. Молодец. И еще, — Кордыбака хищно прищурил глаза. — По возможности за Сипой присмотри. Лады?

Дмитрий неуверенно поморщился:

— Это как?

— Ну как. Учить тебя, что ли. Может, выйдет Сипа на стрелка того — дашь знать.

— Да кто же мне скажет об этом.

— Слушай, ты серьезно, что ли? Ну в кафе твоем разговоры разные бывают и об этом деле, и о Сипе, и о многом другом. Ты прислушивайся, запоминай, о чем люди говорят, а я уж сам потом отфильтрую.

Дмитрий кисло, с натугой улыбнулся и кивнул.

— А лучше продиктуй-ка мне свой телефон, а то, я смотрю, парень ты стеснительный, а я нет. А вообще могу мыслями своими поделиться. Будь моя воля, обязал бы вашего брата, всех официантов во всех кафе Киева, фотографировать своих клиентов незаметно и хранить базу в течение месяца, потом можно удалить. Как считаешь?

— Ну если надо… Я могу…

— Да ладно, — Кордыбака махнул рукой и улыбнулся, записывая телефон официанта Дмитрия в свой блокнот. — Давай-ка мы сейчас пройдем к тебе в кафе, поглядим на месте, как и где наблюдал ты собеседника Букета.

Оружейный магазинчик активно разоружали. После неожиданной и трагичной смерти хозяина павильона и его сотрудника, очевидно, помещение было продано, прежнее содержимое из него вывозилось, и теперь новый хозяин переоборудовал магазинчик на свое усмотрение. Внутри что-то сверлили, пилили, прибивали, тянули провода, крепили новую вывеску.

— И что теперь? — то ли спросил, то ли сказал Кордыбака, и сам не знал зачем. И так было понятно, пустовать не будет. А вот почему он их убил? Мыслей по-прежнему не было. В электрощитовой как-то еще объяснялось, пусть с трудом, с натяжкой, но вязалось, за что-то избил, потом убил, была, видимо, причина, но оружейников просто зашел и застрелил. Ну никаких зацепок, ни намека, ни подсказки, пустота, словно вакуум.

Дмитрий посмотрел на бывшую оружейную мастерскую:

— В смысле что здесь будет? Не интересовался.

— Да так, вообще.

Они вошли в кафе. То, что это не был «Фудзияма», стало досконально понятно с первой же секунды пребывания там. Кордыбака замер и поморщил нос:

— Чем у вас тут кормят и поят?

Дмитрий даже не стал отвечать, указал рукой на стол, за которым Букет встречался с Чужаком:

— Вот там сидел незнакомец, а напротив него Букет.

— Да уж, — Валентин обвел неторопливым взглядом помещение. За сизой пеленой табачного смога и бледного, «а-ля интим» освещения смутно просматривались полутрезвые физиономии немногочисленных клиентов за кружками пива и горками разбросанной по столам шелухи от пересушенной тарани. — Заведеньице не первый сорт. И клиентура соответствующая, надо так понимать.

Дмитрий опять промолчал, затем кивнув в сторону барной стойки неуверенно спросил:

— Ну, я все? Пойду?

Кордыбака повернулся к двери:

— Давай выйдем на пару слов.

Официант вздохнул и пошел следом.

Вот когда с полной глубиной понимания, ощущения и осязания можно было оценить чистоту и свежесть воздуха даже на Святошинском рынке, особенно для такого человека, как Кордыбака Валентин, который не пьет, не курит и подобные заведения не посещает.

Они вышли из кафе. Отпускать официанта он пока не хотел — не все было сделано, проверено, осмотрено. Да и потом, ходить самому по незнакомой территории, не имея в наличии такого помощника, было не то что не обязательно, но и неправильно. И рациональнее и разумнее было до конца воспользоваться услугами Дмитрия, тем более что тот особо не возражал.

— Давай, чтобы я не плутал, пройдем к электрощитовой, хочу своими глазами посмотреть, ощутить на местности. Не откажешь следственным органам? А, Дмитрий?

Дмитрий согласно вздохнул.

— Вот и хорошо. — Кордыбака посмотрел вокруг. — Буду только благодарен. Да, что еще хотел сказать. Мысль возникла у меня насчет тебя не совсем хорошая.

Официант вытянул лицо, не столько от удивления, сколько от интереса:

— А то, братец ты мой. Выходит, практически только ты видел преступника, вот как меня сейчас, и запомнил его внешность. Скажем так, теоретически запомнил.

Лицо у Дмитрия вытянулось еще сильнее, теперь уже скорее от испуга:

— Что значит — теоретически? Вы хотите сказать, искать он меня будет? Захочет убрать как свидетеля?

— Не то что захочет, а, я думаю, уже давно хочет. А что тебя искать, вот он ты, тут весь. Ну веди.

Они шли через рынок кратчайшим путем в сторону автоэстакады. Дмитрий впереди, Валентин чуть позади, иногда немного отставал, заглядывая на прилавки торговых павильонов, да и так, по сторонам, в проходы между рядами и улочек, заодно запоминая дорогу. У последнего ряда перед выходом на дорогу Дмитрий остановился. Кордыбака тоже, вопросительно глянув на парня.

— Вон электрощитовая, — официант Дима указал рукой на другую сторону дороги, где в бетонную стену эстакады была вмурована с первого взгляда малоприметная ржавая металлическая дверь. — Спросить можно?

— Вы действительно думаете, может убрать меня как свидетеля?

Кордыбака посерьезнел, ответил, но не сразу. Теперь, после посещения рынка и общения сначала с авторитетом, а затем и с этим пареньком, понял, что была такая вероятность. Более того, возникал вопрос, почему преступник до сих пор этого не сделал? Или уже и не сделает? А может, просто по каким-то причинам пока исполнить это у него не получалось. Официант реально был в опасности, это факт. Что-то нужно было предпринимать для его безопасности, и, похоже, еще вчера. Конечно, надо доложить и обсудить с Аранским, но главное понять, насколько вопрос критичный.

— Исключать подобное, конечно, нельзя, но, с другой стороны, если бы хотел, уже пришел бы. Подумаем об этом обязательно.

Дмитрий подошел к ближнему к ним павильону и оперся левым плечом о ребристый профиль боковой стенки, посмотрел на Валентина и кивком головы предложил подойти:

— Вот так стоял он минут пятнадцать, наблюдая за дверью в электрощитовую.

Кордыбака подошел и стал рядом, оценивающе прострелив взглядом впереди себя пространство. Для наблюдательного пункта место было выбрано правильно, объект просматривался хорошо, при этом наблюдатель оставался оттуда, с другой стороны дороги, незамеченным, эта деталь была неожиданностью и, насколько помнил Кордыбака, нигде в следственных материалах не упоминалась.

— Ты что, следил за ним?

Дмитрий казался немного возбужденным:

— Брать его надо.

— Нет, погоди, с чего ты взял, что он здесь стоял, да еще и пятнадцать минут?

— Видели его.

Дмитрий кивком головы указал назад, за спину. Кордыбака повернулся: в третьем от них ряду рядом с проходом в открытом павильоне за прилавком с разложенным товаром сидела девушка, периодически посматривая в их сторону.

— Так, так. Вот так дела… И кто такая?

— Девушка твоя?

— Вроде как, — неуверенно ответил Дмитрий.

— Так да или нет?

— А вам зачем? Иногда встречаемся.

— Где живет?

— Здесь недалеко квартиру снимает с подружками, тоже на рынке работают, втроем живут. Сама из Коростеня.

— Почему раньше молчал?

— Не думал, что важно, — Дима замялся и потупил взгляд. — Да и впутывать не хотел ее.

— Конечно, важно, все важно, любая мелочь. Ну-ка напрягись, может, еще что вспомнишь?

— Да нет, — Дмитрий беспокойно топтался на месте. — Брать его надо.

— Это понятно, — Валентин похлопал его по плечу. — Ты не волнуйся, никуда он не денется. Возьмем. Пойдем с Олей побеседуем.

Девушкам Кордыбака нравился, причем всем, ну почти всем. Во-первых, молодой, двадцать семь лет. Выглядел, правда, года на три-четыре старше. Высокий, даже более чем — долговязый, худощавый, но жилистый и широкий в кости. Ноги длинные, руки длинные, ладонь примерно с суповую тарелку. С собеседниками обычно был улыбчив и приветлив. В целом несколько нескладный, но приятный. Лоб высокий и открытый, волосы темные, прямые, как росли, так и укладывались сами по себе. Достаточно хорошо был образован, разговор поддержать мог во многих направлениях, при необходимости метко сострить, для него труда не составляло пошутить, подтрунивать над собеседником, но не зло. Со слабым полом держал себя умело, учтиво, корректно, где надо — поделикатничать мог и обходительность в нужном месте проявить, не стеснялся, чувствовал ситуацию и легко менял ее в нужном направлении. Безусловно, Оле он тоже понравился, она смотрела на него с интересом и уважением.

— Ничего, если я вас немного оторву от трудовой деятельности? — Кордыбака улыбнулся, положив свою широченную ладонь на плечо Дмитрия. — С вашим приятелем Димой мы уже подружились. Вас зовут Оля? Меня — Валентин. Следователь.

Девушка улыбалась в ответ просто и открыто:

— Да разве мешаете? Стою, скучаю. Нету покупателя. Туда-сюда ходят, и нету. Вы первым будете. А это примета хорошая.

— Да как не купить у такой гарной дивчины. Покажите, что?

Дмитрий попытался перевести разговор в другое русло, эти взаимные улыбочки были ему не совсем по душе:

— Оля, следователь интересуется тем типом, который в день убийств возле павильона стоял.

— Да, очень был бы рад услышать? — Кордыбака кивком подтвердил просьбу Дмитрия.

— Помню, конечно. Стоял там мужчина минут пятнадцать, может, двадцать, потом дорогу перешел и исчез, мне отсюда не видно было, но говорят, в щитовой под мостом. Потом вернулся, минут через пять примерно, и вот так вот через рынок швыденко и подался. Быстро шел, торопился.

— А в каком направлении? Не в сторону кафе Дмитрия?

— Вы имеете в виду оружейную мастерскую? Ну, так в том направлении.

Кордыбака удовлетворенно улыбнулся, но не только девушке, Дмитрию тоже:

— Вы чудная девушка. Скажу больше, вы мне понравились. А як выглядел тот мужчина, запомнили?

— Конечно. Высокий такой, справный. Правда, спиной стоял, лицо не видела. Куртка на нем была черная, капюшон поверх головы, джинсы синие.

Валентин достал блокнот и все услышанное записал, больше она ничего не знала, и пытать вопросами не имело смысла:

— Спасибо, очень помогли. — Опять положил ладонь на плечо Дмитрия и добавил: — У вас гарный парень, берегите его.

Кордыбака сказал и тут же понял: последние слова были лишними, Дмитрий глянул на него снизу вверх глазами, полными вопроса и тревоги, однако, спохватившись, по-дружески потрепал того по плечу и как-то неуверенно, кисло улыбнувшись, заключил:

— Так мы пошли? Еще раз спасибо. — И галантно склонил голову.

— А купить не купили ничего? — девушка досадливо развела руками.

Собственно, что они могли купить, товар у нее был специфический, нитки, пряжа, резинки, иголки, молнии, клепки, заклепки и прочие несессеры.

— Обязательно, в следующий раз, — с таким же пониманием пообещал Кордыбака.

Дмитрий проводил следователя до машины, он уже не торопился с ним расставаться, нехорошее чувство тревоги поселилось в душе глубоко и основательно. Теперь ему требовалась защита, он понимал это крайне отчетливо, и уверенность в том, что не оставят, не бросят на растерзание зверю, так легко и хладнокровно завалившему четырех человек на рынке и теперь бродившему где-то рядом кругами, словно алчный зверь в ожидании удобного случая уничтожить и его, ощущалась только в непосредственной близости с таким человеком, как Кордыбака — представителем силы и мощи всей государственной системы правопорядка.

— Как же мне теперь быть? — чуть ли не хныкал Дмитрий.

Кордыбака подошел к машине, нажал кнопку на брелоке, разблокировав замки и открыл дверь.

Его небольшой автомобиль в тандеме с его фигурой смотрелся еще меньше, чем был на самом деле, это бросалось в глаза, непроизвольно наводя на вопрос, как он там помещался, а если и помещался, то как умудрялся управлять в подобных стесненных условиях, контролируя дорожную ситуацию и маневрируя в плотном городском трафике.

— Начеку, — Валентин и сам не знал, что конкретно и гарантированно можно было посоветовать парню. Успокоить уж точно должен был. Но, кроме общих фраз, что еще сказать, не знал. — Постоянное внимание. Среди людей он тебя не тронет, новые свидетели ему не нужны, поэтому избегай подозрительных мест, не ходи поздно в безлюдных местах и на все обращай внимание. Домой десятой околицей добирайся. Где-то что-то не так как обычно или кто-то незнакомый подозрительно долго находится в непосредственной близости от тебя — принимай меры, меняй быстро ситуацию, блокируя таким образом его действия. Например, в двух автобусах одно и то же лицо заметишь, домой не иди, звони мне, а сам в ближайшее кафе заворачивай и жди нас. Ну, а так что делать?.. Изолировать полностью мы тебя не можем, оснований пока нет, да и потом, возможно, все эти опасения напрасны, не нужен ты ему. Ведь что знал, ты давно нам рассказал. А самое главное, сразу звони мне, тем более если где увидишь его, это очень важно! Сразу звони! Брать его надо, бандюка!

Кордыбака катил по проспекту Перемоги, резко подергивая рулем, пропуская небольшие выбоины, ямки, трещины то между колес, то справа, то слева. После зимы дороги разочаровывали в который раз, и никак к этому привыкнуть не получалось. На улице потеплело, послеполуденное солнце, удачно маневрируя между облаками, ярко светило в глаза и радовало пока еще несмелым, но долгожданным теплом, высушивая остатки сырости на асфальте. А в салоне автомобиля и вовсе было жарковато, несмотря на отключенный отопитель и слегка приоткрытое стекло окна.

Аранский по телефону наказал ему на Петровку не ехать. Сказал, ждет у себя, и попросил не задерживаться. Валентин нажал на красную кнопку и бросил телефон рядом на сиденье. А ведь он запланировал сегодня побывать как на Святошинском рынке, так и на Петровке. Это было важно — окончательно разобраться, связаны как-то все эти преступления или нет, одна ли рука нажимала на спусковой крючок пистолета или нет. То, что ехать нужно, сомнения не было, этому свидетельствовали и результаты посещения Святошинского рынка. Теперь совершенно точно выяснилось, что преступник там был один, встречался с Букетом, затем проследил за ним и, когда Букет с приятелем вошли в электропомещение, проследовал за ними, избил и застрелил, после чего покинул помещение, прошел к оружейной мастерской, причем торопился и застрелил оружейников. Прямых свидетелей этих двух преступлений, совершенных примерно в течение минут двадцати, не было, но вот из показаний косвенных свидетелей картинка вырисовывалась достаточно понятная. Если честно, то ему хотелось найти доказательства того, что убийства на Петровке никак не связаны с убийствами на Святошинском рынке. Хотелось потому, что в его рассуждениях, анализе и отсутствии веских фактов, если не считать пуль, где вероятность совпадения исчислялась как пятьдесят на пятьдесят, все говорило о том, что общего там ничего не было. Совершенно разные мотивы, разные преступники и оружие, вот по оружию единственно требовалось доказать, что оно было разным, или наоборот.

Кордыбака посмотрел на телефон, ну почему не заскочить ему на Петровку, почему? Поговорил бы с соседями убитых валютчиков, что-то бы да и всплыло. Должен преступник где-то след оставить, пусть маленький, незначительную, но зацепочку. Может, еще где-то была видеокамера, на которой запечатлелся преступник. А как этого хотелось, хоть краем глаза, хоть со спины, хоть кусочек, но увидеть, ощутить его как реальное, материальное существо.

Валентин взял телефон и набрал Аранского. Тот ответил на первом же гудке.

— Сергей Викторович, я опять.

— Да вот все голову ломаю, думаю, сопоставляю, анализирую по поводу Петровки.

— Ты где сейчас? — Аранский явно к длительной беседе не был расположен.

— К Шулявке подъезжаю.

— Хорошо, я жду тебя.

— Сергей Викторович, может, все же заскочить на Петровку? Потолкую с людьми там…

Аранский перебил его:

— Кордыбака, ты почему такой упрямый. Я ведь сказал, дуй в управление.

— Что-то серьезное?

— Ну а ты как думаешь?

— По Святошескому рынку?

— Возможно.

— Понял. Еду.

За окном была ночь, но свет в окнах соседних домов давал знать о том, что утро уже наступало. На часах была половина шестого, солнце всходило значительно позже, около семи. Вчера утром оно взошло незамеченным из-за плотной пелены облачности, да и за целый день его так никто и не увидел. По прогнозу обещали, что заладиться сегодня могло только к вечеру, хотя апрельская погода со свойственной по-весеннему непостоянностью за день могла меняться несколько раз, а потому надежда на солнечный и приветливый день впереди оставалась.

Город просыпался, это было уже не только видно, но и слышно: из квартир снизу доносились звуки кухонных хлопот вперемешку с полусонными неразборчивыми голосами, а за стенкой слева иногда злобно тявкала собачонка, реагируя на движения лифтов и возню с утра голодных голубей на балконе.

Далеко внизу на Соломенской изредка, со своей пока еще не частой периодичностью, шурша шинами по асфальту, проносились авто, с каждой последующей минутой сокращая периодичность, чтобы через полчаса уже слить этот шум в единый поток.

Борис проснулся и больше уснуть не мог, как ни силился и ни старался, переворачиваясь с боку на спину, со спины на живот. И это несмотря на то, что лег спать около двух часов ночи. Вечер вчера неожиданно приятно удивил одним непредсказуемым событием, внезапно окунув его в атмосферу другого, необычного, не свойственного для его существования, кусочка жизни. В этом было что-то и притягательное, и соблазнительное, завлекающее своей сказочной и природной обыденностью и в то же время пугающее и чуждое, не свойственное его образам, понятиям и целям, но так случилось.

Домой возвращался уже после восьми вечера: пока заехал в супермаркет за продуктами, потом место для стоянки машины пытался найти. Во дворе не парковался априори, в чужом мог, в своем — никогда. По дворам ездить не стал — смысла не было, приткнулся на Соломенской, метрах в двухстах от дома.

Он увидел ее издали — ту молодую женщину из лифта. Она сидела на скамейке возле подъезда, курила, обхватив свои плечи руками, поеживаясь от прохлады в легкой, пока еще не по погоде курточке. Он ее увидел и узнал и теперь, приближаясь, думал: поздороваться или пройти мимо. Если поздороваться, то она могла опять начать задавать вопросы, а этого не хотелось. После последней их встречи ощущение осталось не вполне приятным. А ведь и сейчас она могла пойти следом за ним в лифт, чтобы потом стоять рядом, сверлить назойливым взглядом и дурные вопросы задавать. Да, не совсем кстати сидела она у подъезда… Оставался вариант поздороваться и пройти мимо.

Однако получилось так, как, видно, желала женщина: она тоже еще издали его заприметила и, когда между ними оставалось несколько шагов, повернула голову в его сторону, близоруко прищурила глаза и небрежно проронила:

— А, соседушка. Вечер добрый. Не проходите мимо.

Все точки над «и» были расставлены, причем одной короткой фразой.

Борис остановился:

— Здравствуйте. Да вот с работы. Не холодно?

Она не ответила, указала на место рядом с собой:

— Присаживайтесь, — и добавила: — Если не торопитесь.

Три секунды он думал, не более. Не огорчать же! Огорчать, конечно, не стал — положил пакет на скамейку, сел рядом. Женщина протянула пачку с сигаретами.

— Не курю.

— Спортсмен? — полушутя спросила она.

— Типа того.

— Не видела, чтобы утром бегал.

Как-то незаметно и даже не задумываясь она перешла на «ты».

— Люблю поспать.

— Вечером, кстати, тоже не видела.

— Рано ложусь.

Женщина опять прищурила глаза:

— На все ответ имеешь?

— Типа того.

— А пиво будешь?

Не ожидая ответа, она достала из пакета пол-литровую банку «Пилснера», открыла и протянула Борису:

— Зовут как?

— Боря. — Он сделал несколько глотков и поставил банку между ними на лавку.

— Что хорошо.

— Все хорошо, — она опять поежилась. — Погода хорошая, вечер весь такой, зовут тебя тоже неплохо.

Борис не совсем понял, но согласился.

— А меня Люба, — она взяла банку, сделала несколько глотков и поставила опять между ними. — Значит, с работы?

Борис согласно кивнул.

— Я тоже. В «Сильпо» работаю. Домой идти не хочется.

— Бывает, — Борис поднял банку с пивом, сделал пару глотков. — С мужем поссорились?

— Нет. Просто настроение такое. Дом, работа, дом, работа — серость сплошная. А мужа нет. А ты где работаешь?

— Металлом торгую.

— Это как?

— На складе. Менеджер.

Женщина оценивающе окинула его взглядом:

— По тебе так не скажешь.

— Не похож на офисного работника. Больше на спортсмена.

— Одно другому не мешает.

Она тоже отпила из банки:

— Каким спортом увлекаешься?

— Плаванье.

— В «Спорт Лайф», что ли, ходишь?

Борис согласно кивнул. Некоторое время сидели молча, по очереди прикладываясь к банке, пока она не опустела.

Люба посмотрела на свой пакет:

— Еще пиво будешь?

Борис пожал плечами.

— Здесь нет. Дома есть. Пойдем ко мне?

Они поднялись к ней на девятый этаж. Обстановка в квартире ему понравилась уже с прихожей. Мебель небогатая, но подобрана была со вкусом: ничего лишнего и в то же время все, что нужно было. Их встретил мальчишка лет двенадцати. Люба потрепала его по волосам на голове:

— Уроки сделал, чадо?

— Познакомься, это дядя Боря.

Мальчик по-взрослому протянул руку:

— Кушал? — материнские заботы проявлялись в первую очередь.

— Да, мам, поел.

— Чем занимаешься?

— За компьютером.

Люба сняла курточку, поежилась — все же продрогла пока на лавочке сидела:

— Точно уроки сделал?

— Точно, точно.

— Еще двадцать минут в игрушки свои играешь — мыться и спать. Понял?

— Включи дяде Боре телевизор, а я пока ужин приготовлю.

Виталий включил телевизор, дал Борису пульт, а сам сел за компьютер. Борис полистал каналы, остановился на музыкальном. Окинул взором комнату. Все хорошо смотрелось, свежо, просторно, качественные отделочные материалы. Похоже, ремонт недавно делался, неплохая мебель, музыкальный центр «Панасоник», большой телевизор «Самсунг». Встал с дивана подошел к Виталию:

— Какая игра?

— «Колл оф дьюти».

— Не знаю такой. Получается?

— Конечно. Обычная стрелялка. Вы тоже играете?

— А в какие?

— Люблю полетать.

— На самолетах, что ли?

— Да, — Борис смотрел как Виталий перемещался по монитору поливая врагов из автомата.

— Симуляторы?

— И симуляторы тоже.

— Нет. Мне не нравятся. Танки не пробовали?

— Это, что?

— Сейчас популярная, по сетке. Хотите, могу показать?

— Да ладно, не отвлекайся. Играй.

Люба позвала на кухню. Почему-то стол был накрыт чуть ли не празднично. Борис почесал затылок:

— Я с пустыми руками. Кое-что купил, в пакете, но не к такому столу. Может, сгонять в магазин?

Люба удивленно посмотрела на ужин:

— Разве чего-то не хватает? — и, спохватившись, открыла дверцу шкафчика. — Водка? Коньяк? Я — вино.

— Я тоже. — Даже от той банки пива, которую они выпили, удовольствия он не получил, крепких напитков тем более не хотел.

— Тогда вино, — Люба достала из шкафчика бутылку «Киндзмараули», штопор и два бокала, поставила все на стол. — Открывай.

— Даже не знаю, — Борис откупорил бутылку и наполнил бокалы. — Как-то все неожиданно и так празднично. Я в легком замешательстве, а по большому счету — обескуражен.

Люба взяла бокал:

— Ерунда, накрыть стол — дел на пару минут. Забыл, где я работаю?

— Ну, тогда за этот дом, — и он тоже поднял свой бокал.

Они выпили, потом закусили. Она умела готовить, это было понятно. Еда была вкусной, домашней и умело приготовлена. Еще выпили, потом еще. Немного захмелели. Борис понимал, ей хотелось рассказать о себе, о своей жизни, немного пожаловаться, немного поругать, дать понять, кто виновен во всем и кого обидели, как бы невзначай намекнул, заметил о ее ребенке, отце Витальки, и не ошибся.

— Да нормально жили, семья как семья. Сын родился и рос. Квартиру эту купили. Муж тоже менеджером работал. Да и сейчас работает. В большой компании. Последнее время часто в командировки его отправляли. Очень часто. Я чувствовала, что добром не кончится, менеджерша с ним тоже по этим командировкам ездила. Не заставлять же его было увольняться с работы и другую искать. Хотя, наверно, надо было. Таки увела она его от нас совсем, сучка. Развелись, поделили имущество, ему дача и машина его, у нас две было «мицубиси аутлендер» и «ниссан микро», нам с сыном квартира осталась и «микро» моя.

— И давно расстались?

— Окончательно, по суду, полтора года уже.

— Смотрю, неплохо зарабатывал он.

— Хорошо. Только сейчас для других, — Люба убрала со стола пустые тарелки. — Кофе, чай?

— Лучше кофе.

— Ну, а ты как? Вижу, один?

Борис понимал, что от подобного опроса не уйти, коли согласился присоединиться к ней на лавочке, затем прийти в дом, сидеть, пить вино и ужинать, рассказать о себе придется.

— Да, один.

— И что, женат ни разу не был?

— Пока не встретил, — Борис улыбнулся. — Ну, ту, которая…

— Бывает, — Люба разлила по чашкам кофе. — Квартиру, так понимаю, снимаешь? Сам откуда, если не секрет?

— Из Полтавы.

— В столицу подался?

— Выходит, что, да.

Было слышно, как сын ее Виталий пошел готовиться ко сну, в ванной зашумела вода.

— Он у меня самостоятельный, сейчас помоется, спокойной ночи пожелает и спать, — заметила она о сыне, посмотрев на часы.

Закончив с кофе, они перешли в комнату, потягивая вино, смотрели телевизор на слабой громкости, тихо говорили, старались не шуметь, в соседней комнате засыпал ребенок.

Борис приподнялся, затем сел. Она лежала, рукой чуть прикоснулась к его спине:

Светящийся циферблат часов показывал половину второго ночи. Борис пошарил ногой около дивана — где-то там была его одежда:

— Домой, наверно, поднимусь, — он знал, сделать нужно было именно так. — Витальке утром в школу собираться, тебе на работу, мне тоже. Я домой лучше пойду.

Она, засыпая, полусонным голосом пробормотала:

— Как знаешь…

Борис оделся, присел на край дивана:

— Люба, я что хотел сказать…

— Надеюсь, это не будет нас к чему-то обязывать.

— Я провожу тебя, — она встала, накинула халат и вышла с ним в прихожую. — Я тоже хотела это сказать. Спасибо за вечер.

— Тебе тоже.

Спать Борис не хотел, хотя и лег уже после двух ночи, вставать тоже. День сегодня намечался напряженным. По-хорошему, нужно было как следует выспаться и отдохнуть.

Вчера он все же решился и после обеда проехал в оружейный магазин на Маяковского. Нашел Сергея без труда. Как и задумывал, объяснил, что от Олега, ищет интересное коллекционное оружие, боевое, в рабочем состоянии, с патронами. То, что он от Олега, имело большое значение. Одно дело зайти с улицы и сказать, что ищешь ствол, и совсем другое, что от человека, который тоже занимается оружием. Это означало, что Олег уже имел дела с ним, то есть с Борисом, и доверять ему можно. О глушителе заикаться не стал, хотя нужен был, и очень. Обычно глушители не коллекционируют, и это был бы явный намек, что пистолет приобретается совсем для других целей. А продаст сейчас пистолет, потом, позже, можно будет поговорить и о глушителе, пройдет первая сделка нормально, уже будут доверять друг другу.

Сергей переспросил только:

— Олег на Воздухофлотской?

Борис согласно кивнул. Недолго думая продавец оружия предложил подождать его на улице, а он через пару минут подойдет. Свою машину Борис не стал светить, припарковался во дворе у жилых домов, метрах в ста от магазина. Сергей вышел, как и обещал, через несколько минут, зашли за угол здания.

— Из неходового, редкого, можно сказать, коллекционного, сейчас есть только парабеллум, четырнадцатого года, — Сергей достал пачку сигарет, предложил Борису, тот отрицательно кивнул головой, закурил сам. — Устроит такой вариант?

— А состояние оружия какое? Лет ведь не мало.

— Состояние хорошее, знаю точно, отстрел не большой. Да и хранение, можно сказать, домашнее, в тепле и сухости.

— Патроны есть?

— Да. Сколько надо?

— С полсотни хватит. Когда-никогда пострелять по бутылкам.

— Один патрон — один доллар, пистолет — шестьсот. Устроит?

Борис согласился. Он предполагал, что стоимость оружия будет в этих пределах, а с глушителем потом разберется:

— Задаток нужен?

Сергей на секунду задумался:

— Нет. Нужен ваш номер телефона, я позвоню, где и когда. Ориентировочно завтра, по телефону сообщу все подробности встречи.

Борис продиктовал свой резервный номер, и на том расстались.

Как не хотелось вставать, но поднялся — все равно уже не спал. Размялся, умылся, в прихожей увидел пакет с продуктами — как пришел ночью от соседки Любы, так в прихожей и оставил. Опять вспомнил ночное любовное событие. Хорошо это было или нет, пока не задумывался и не анализировал, и потом, никто ведь никого ни к чему не обязывал, так и договорись, а главное, до утра у нее не остался. И второе: она не должна к нему приходить в эту квартиру. Никогда! А это решаемо.

Сегодня должен был позвонить Сергей оружейник с проспекта Маяковского. Проверил телефон — был включен, поставил на зарядку. Включил компьютер, сообщений от Студебеккера не было. Приготовил завтрак, с экрана кухонного телевизора слушал новости и ел яичницу, полистал каналы и выключил. Ждать — это хуже всего. Неопределенность — скверное состояние. Позвонит ли Сергей, или пустая была встреча, а еще хуже, если ментам сдаст. Такая вероятность была, верить в это не хотелось, но исключать тоже не стоило, а значит, обязательно должен был подготовиться.

Борис позавтракал, помыл посуду, затем постелил на столе полотенце, достал из ящика стола ПМ, разобрал, проверил все детали и смазал. Патронов мало — четыре, на крайний случай, случись худшее, хватит. Нож большой, с откидным на пружине лезвием, был хоть и китайский, но неплохого качества, с широким, крепким, острым лезвием, а надежное его крепление к рукоятке и прочная фиксация при открывании полностью удовлетворяли как для холодного оружия подобного типа. А вот кастет, старый закадычный товарищ, всегда готов был послужить верой и правдой в рукопашной. Вот и все, он готов.

Оружейник Сергей позвонил уже после обеда, в половине первого дня.

И все же Борис поспал. После завтрака, часов в десять прилег на диван, включил канал «Дискавери» и не заметил, как уснул. Проснулся в двенадцатом часу так же неожиданно. Сон был крепким, снов не помнил, час пролетел, даже не заметил, поэтому еще некоторое время лежал на диване, приходя в себя. Открыл балкон и вышел на свежий воздух. Посмотрел вниз и поежился. Вниз смотреть не стоило, тревога и сумбур в голове только увеличивались, перевел взгляд на соседний дом. В голову пришла бредовая мысль: если бы пришлось уходить от преследования, смог бы он по канату перебраться на крышу соседнего дома? Перевел взгляд в небо, глубоко вздохнул и задержал дыхание, слегка закружилась голова, выдохнул, еще раз набрал воздух и задержал дыхание, и опять закружилась голова, но меньше, задержал дыхание примерно на минуту — полторы. Опять поежился, но уже от прохладного воздуха.

Машину с балкона видно не было. Стоило сходить проверить ее, завести прогреть. Борис вернулся в комнату, балкон оставил открытым.

Встречу Сергей назначил в парке «Победа» в половине четвертого дня. Сказал, будет прогуливаться у центрального входа. С выбором места было более-менее понятно: магазин находился относительно недалеко от места встречи, а вот время не требовало ни объяснений, ни догадок, причин могло быть множество. Так было назначено, а значит, из этого и следовало исходить. Подъехать туда Борис должен будет как минимум за два часа до встречи, на дорогу уйдет минут тридцать. Он посмотрел на часы, было без пятнадцати минут час дня. Пора было собираться.

Одеться решил не как обычно. Вместо джинсов и кроссовок надел черные брюки и туфли, вместо куртки — демисезонное короткое пальто серого цвета, шарф и шляпу с узкими полями. Оружие распределил по карманам. В портфель положил журнал «Мен», посмотрел на себя в зеркало — выглядел представительно, пересчитал деньги, отделил шестьсот пятьдесят долларов и спрятал в заднем кармане брюк.

Машина завелась легко и быстро, включил радио, съехал с бордюра, вклинился в общий поток автомобилей, еще до первого светофора перестроился в левый ряд и на перекрестке развернулся. Через центр города решил не ехать, в это время на дорогах начинали возникать пробки, особенно в центральной его части. По его соображениям, лучше всего было добраться до бульвара Дружбы Народов, на набережную и до моста Метро, а там на левый берег до Дарницы было рукой подать. Правда, круг небольшой получался, но зато по времени надежнее выходило. Горючки было полбака, удобная АЗС подвернулась уже только на Дружбе Народов. Заехал, заправился до полного бака.

У парка «Победа» был уже в час двадцать пять. Автомобиль припарковал подальше от места встречи на улице Андрея Малышко. Запер машину, по кривой, через дворы вышел на территорию парка. Не углубляясь далеко, осмотрелся: ничего особенного пока не наблюдал. Кто-то прогуливался по дорожкам, кто-то сидел на скамейках. Надолго задерживаться там не стоило: территорию осмотрел, теперь нужно было где-то залечь в безопасном и укромном месте и понаблюдать за дорожками парка. После звонка оружейника мысль возникла о гостинице «Братислава». Сейчас, присмотревшись поближе, решил зайти и осмотреться там. К гостинице пошел опять через дворы.

В ресторане отеля никого не было из посетителей, совершенно никого. Только официанты в фирменных бордовых рубахах иногда появлялись в зале, ходили между столиками, что-то поправляя, что-то убирая — готовились к вечерней работе. Борис пересек зал и занял стол у окна. Официантка подошла только минут через десять — заказал чашку кофе, сказал, что у него здесь назначена встреча, и пока этого будет достаточно.

Это было то, что надо: вид из окна был просто замечательный! Центральный вход и часть парка просто как на ладони! Сергея он узнает, как только тот появится, расстояние было небольшое — сто — сто пятьдесят метров. И не только Сергея: если оружейник сдал его, то менты будут где-то рядом, и будет их много, не меньше пяти — шести человек, и засечь их он сможет. Они должны будут перекрыть ему все отходы из парка, а именно к гостинице «Братислава», к станции метро, в жилой массив и вглубь парка, причем по всем этим направлениям будут находиться по два — три человека. Так что около десятка будет их точно. Одним словом, если придут брать, то компания будет приличная, а значит, скрыть свое присутствие они не смогут.

Он устроился в кресле поудобнее, щель между белыми полупрозрачными шторами увеличил до трех сантиметров, с улицы его не увидят, это факт, а вот для него позиция оказалась просто как на заказ, оставалось ждать. Наконец официантка принесла кофе. Достал из портфеля журнал, посмотрел на часы, было без двадцати минут три часа — до встречи оставалось меньше часа.

За окном автомобили потоком проносились по улице Строителей, в один момент вдруг сбавляя ход, останавливаясь, набивая хвост на красном свете у светофора, затем, на желтом, дружно срывались с места и неслись дальше, словно соревнуясь, кто быстрее домчит до Перова, и затем дальше, до самой Троещины.

А рядом в парке протекала своя, обыденная, неторопливая, спокойная и размеренная жизнь. Молодые мамаши прогуливались с колясками по дорожкам парка, парами и поодиночке на скамейках коротали время пенсионеры, чуть поодаль, в глубине парка, гулко раздавались голоса детворы, неутомимо снующей среди качелей и лабиринтов развлекательных площадок. День был будний, самый обычный, и немногочисленные посетители зоны отдыха умиротворенно и безмятежно проводили время на свежем воздухе, пользуясь моментом, пока еще солнце, пусть и не вполне теплое, не закатилось за городские высотки правого берега.

Сергей появился в назначенном месте раньше на семнадцать минут, чем ожидалось. Более того, еще за пятнадцать минут до этого Борис обратил внимание на некоторые изменения в месте прилегания улицы Строителей к парковой зоне. Во-первых, появился микроавтобус «газель» с затемненными стеклами, остановился метрах в пятидесяти от светофора и, хотя место это для остановки и стоянки было не из лучших, из микроавтобуса никто не вышел. Во-вторых, к парку напротив гостиницы, откуда вел Борис наблюдение, подкатил белый «хендай соната», припарковалась, причем задком к бордюру, так, что в случае необходимости сразу могла сорваться с места и ехать в любом направлении, и опять из машины никто не вышел, и в-третьих, самое главное, появились подозрительные типы. Для людей, отдыхающих в парке, ничем они подозрительны не были, люди как люди, кто-то из них прогуливался на небольшом, коротком отрезке в определенном месте, некоторые парами просто стояли в специальных местах, беседуя и поглядывая по сторонам, может, и обыденно выглядело это для посторонних, но не для него. Его ждали. Он даже не заметил, как они там оказались. Тогда для себя Борис решил: если сейчас между одним из этих наблюдательных пунктов, где-то в середине дорожки появится оружейник, значит, засада. И еще на скамейке, в средней части дорожки сидел пенсионер, причем давно, с самого начала, еще с того момента, как Борис прибыл в парк. Он на него сразу обратил внимание, но определиться, случайный это человек или засланный, не мог, хотя больше склонялся к тому, что случайный.

Оружейник возник из глубины зеленой зоны, прошел мимо пенсионера, сидящего на скамейке, затем дошел до края парка, миновал первый наблюдательный пункт из двух человек, затем второй и остановился, не доходя до третьего. Посмотрел на часы, по сторонам, повернулся, опять посмотрел вокруг. Явно волновался.

Значит, его ждали. Теперь уже Борис посмотрел вокруг себя. Мимо пробежал официант в черных брюках-дудочках и темно-красной в обтяжку рубахе. Прическа необычная, не мент, точно. Еще минут пятнадцать назад, когда сидел в ожидании кофе, захотелось ему есть: как-никак место было для еды, да и временами из кухни доходили соблазнительные запахи. Теперь аппетит пропал, даже про кофе забыл. Посмотрел опять за окно: оружейник Сергей топтался на месте, из точки между наблюдательными пунктами группы захвата не выходил.

Это нельзя было назвать волнением, скорее оправданный испуг, осмысленный, и обоснованный. Уходить, но осторожно и без суеты. Инстинктивно сделать это хотелось как можно быстрее, но холодный рассудок предлагал не спешить, сначала допить кофе, расплатиться, сказать, что, к сожалению, на встречу к нему не пришли, и потом на выход. Скорее всего, здесь, в ресторане, ментов не было, а вот там, на улице, могли и были. Борис окинул взглядом пустой зал, официантки не было, опять осторожно посмотрел за окно, на Сережу оружейника, оперативников неподалеку. А может, поиграть, в голову вдруг пришла мысль, немного шалая, но интересная, все же убедиться, удостовериться окончательно в том, что там засада, обложили место встречи, и не только. А потом и пятки смазывать.

Борис достал телефон, пролистал контакты, нашел оружейника номер и нажал на вызов. Он увидел, как Сергей вздрогнул, извлек телефон из кармана, посмотрел по сторонам и приложил трубку к уху.

Звонок могли прослушивать, говорить нужно было быстро и конкретно:

— Я приехать не смог, но сделка не отменяется. В назначенном для встречи месте сидит человек на скамейке в черной шляпе, он там один в такой шляпе. Это мой человек. Пакет с товаром отдайте ему, он с вами рассчитается.

Борис выключил телефон полностью, даже если разговор прослушивали, местоположение его вычислят не мгновенно, несколько минут понаблюдать за развитием дальнейших событий у него было.

Оружейник повернул голову, посмотрел на пенсионера, затем опять по сторонам. Он явно не знал, что делать, данный поворот был не спланированным. Для принятия решения требовался или совет, или указание, которые получить от ментов он не мог. То, что за ним наблюдают, оружейник уже понял, а значит, действовать решил исходя из собственных соображений. Он подошел к пенсионеру, мирно почивавшему на скамейке, еще раз посмотрел по сторонам извлек из кармана сверток, сунул тому в руки и сел рядом.

То, что произошло далее, уже было как логическое заключение предположений Бориса. На пенсионера в один момент налетело несколько человек, повалили его на землю, заломили за спину руки, защелкнули наручники, затем подхватили и понесли в сторону микроавтобуса. Что в этот момент чувствовал пожилой человек, Борис понимал, потому что на его месте должен быть он, и был бы, не прояви элементарную бдительность и осторожность. Оружейник Сергей подбежал к белой «сонате» и сел на заднее сиденье. Микроавтобус с пенсионером и группой захвата покатил в сторону моста через Днепр, «соната» взвизгнула шинами на асфальте и, сорвавшись с места, понеслась следом. Все произошло так быстро, слаженно и тихо, что отдыхающие в парке не то что не поняли — не обратили внимание на произошедшее, разве что за исключением двух-трех человек, находившихся совсем рядом, ну и Бориса.

К машине шел дворами и кругами, незаметно поглядывая вокруг и оценивая ситуацию. На первый взгляд все было спокойно. На полпути к машине изменил планы, решил домой добираться на такси.

Время пролетело незаметно и быстро. Пока приехал на Соломенскую, поднялся к себе, перекусил, принял душ и опустился в дерматиновое кресло, пошел одиннадцатый час вечера. Включил телевизор и полистал новостные каналы: нигде не говорили о сегодняшней поимке преступника в парке «Победа». Это не удивило — менты сработали вхолостую. Борис переиграл их. Сегодня да, но что будет завтра? А вот зачем оружейник сдал его, почему — объяснить не мог. Кроме нерешенной проблемы с официантом пивнушки, теперь появилась и вторая заноза. Он ими займется, чуть погодя, как только волнения улягутся. Включил компьютер, проверил почту: Студебеккер молчал. После того как Борис поставил его в известность о том, что снял квартиру, Студебеккер ответил почти сразу, но кратко: «Жди. Не высовывайся». Что он понимал под выражением «не высовывайся», не уточнил. Операцию на Петровке и Святошинском рынке Борис провернул, еще до этого сообщения-предупреждения. Распространялось ли указание не высовываться на сегодняшнюю попытку покупки оружия, он не знал и, понятно, задавать подобные вопросы Студебеккеру не собирался, тем более тот предупредил, писать ему на электронку только в самом крайнем случае. Студебеккер молчал уже около месяца. Деньги у Бориса заканчивались, пора было что-то предпринимать. Для серьезного дела как минимум требовалось надежное оружие, в потрепанный «макар» он не верил, старье есть старье, хорошо — прокатило на Петровке. Сегодняшний прокол ставил крест на поисках оружия в Киеве как минимум в ближайшее время. Значит, Херсон: поднимать канал Студебеккера и ехать. Прав был Романыч, Борис к Студебеккеру иногда обращался по отчеству, когда сказал, что, если понадобится ствол, звонить на номер его херсонского кореша, канал там был надежный. Может, с самого начала так и нужно было поступить.

В прихожей неожиданно прозвенел колокольчик. Это было впервые за время проживания его в этой квартире, пока еще никто не приходил и не звонил во входную дверь. Борис даже вздрогнул от неожиданности. Взял пистолет с журнального столика, оружие было в боевом состоянии, только передернул затвор и воткнул сзади за пояс трико, прикрыв сверху футболкой. Вставать с кресла и идти к входной двери не торопился, подождал, может, ошибся кто. Входная дверь его квартиры не имела общего тамбурочка с соседом, выходила сразу на площадку, его это устраивало, сталкиваться лицом к лицу с чужими людьми, даже изредка, не хотел. Взглядом пробежал по комнате, с журнального столика убрал под кресло масленку и клочок ветоши.

Это была Люба. Не ожидал, но факт. Несмотря на то что дал понять ей, вчерашняя встреча не к чему не обязывала их, все же пришла, и так скоро. Она вопросительно смотрела, просто и без эмоций, Борис молчал, стоял, перекрыв своим телом проход в квартиру. Что сказать, он пока не знал, но и впускать ее в апартаменты свои не хотел.

— Так и будем стоять? — свой молчаливый вопрос она подтвердила словами.

Борис не ответил. Впускать в квартиру не хотел. Люба легонько, словно шутя попробовала плечом отодвинуть его в сторону, но Борис не поддался. Она уже удивленно посмотрела на него:

— Ты серьезно? У тебя там кто-то есть?

— Я сам, — Борис продолжал стоять в проходе скрестив руки на груди.

— Так в чем дело?

— Мы же договорились.

— О чем? — Люба словно вспомнила. — Ах да. Я как-то не придала значения. Хотела просто посмотреть, как ты живешь.

— Ничего интересного.

— Значит, не пустишь?

Борис не знал, что делать: с одной стороны, ничего криминального в его квартире не находилось, во всяком случае не лежало просто так, и такая принципиальность в этой его позиции могла быть непонятной и более того — подозрительной, и все же впускать в квартиру ее он не хотел, ну не хотел, может, понимал, нельзя приучать к этому, нельзя делать нормой и обычным делом, захотела — пришла, захотела — ушла. Нет, даже не поэтому. Это ведь не просто квартира, это спецпомещение, база, лежка, схованка, и неизвестно, как распорядится этим помещением Студебеккер, когда появится. Деньги на аренду квартиры и на первое время жизни выделил для него Романыч. Правда, хватило этих денег только за первый и последний месяц аренды, и, если бы не дело на Петровке, как бы он жил до сих пор, Студебеккера, видно, не тревожило, а значит, все эти предупреждения не высовываться — до одного места.

— Так как… — Люба тоже скрестила руки на груди. — Не пустишь?

— Извини, — Борис сочувственно вздохнул. — Не сейчас. Пока нет. Давай немного подождем. Не хотел бы объяснять, да, собственно, и объяснять нечего, я ведь попросил тебя вчера…

— Сегодня.

— Пусть сегодня.

Люба только развела руками:

— Нет так нет, — и со словами «Заходи на чашку кофе» нажала на кнопку вызова лифта.

Ничего удивительного, он подозревал, что вчерашнее похождение этим и закончится, но не думал, что так быстро. На какое-то время ее он отвадил, но не навсегда, и тема эта обязательно всплывет, как только опять он окажется у нее дома, а это не исключалось. Понятно, что обиделась, но на кофе пригласила.

День сегодня оказался отвратительным, причем с самого утра. Можно сказать, как встал не стой ноги, так наперекосяк все и прошло. Машину оставил на Дарнице. До утра постоит. Но это мелочи, а вот то, что засветился он уже конкретно с оружием — плохо. С другой стороны, может, и не все так страшно. Ну, скажем, хотел кто-то приобрести коллекционное оружие — не такое уж и событие: оружие сейчас в Киеве как бы не у каждого третьего было. Все равно стремно, ведь была охота на него. Составлять фотопортрет и подавать на него в розыск никто не будет, не такое уж и преступление хотеть купить оружие. Описание его внешности оружейник Сережа, конечно, предоставил ментам, где-то зафиксируют, это и все. Главное, на глаза не попадаться официанту и оружейнику, а лучше, конечно, не иметь живых свидетелей. Что завтра? Забрать машину, позвонить в Херсон. Что еще? Да, позвонить родителям и Варе, давненько не звонил, а может, и съездить на выходные.

Борис еще раз проверил почту, Студебеккер молчал. Жив ли он? Если нет, что тогда? А вот что тогда, никто не знает. Значит, рассчитывать только на себя.

За окном давно стемнело. Из открытой форточки тянуло свежестью, а иногда, вместе с порывами ветра на улице, ощутимой прохладой, это бодрило, но не вдохновляло. Луч автомобильных фар опять ударил по стеклу окна, оживив и задвигав тени комнатных предметов. Почти каждый второй автомобиль поворачивал на перекрестке влево, это можно было легко определить, постояв у окна и уставившись на перекресток в течение минут пяти, однако свет от фар проникал в помещение только от некоторых автомобилей.

Аранский ходил из угла в угол кабинета, иногда останавливался посреди комнаты прикладывал к носу сигарету, глубоко и шумно вдыхал, затем тихо, долго и незаметно выдыхал, разминая, вертел ее пальцами, роняя на пол высыпающийся при этом табак, затем, выбросив полупустую сигарету в урну, опять начинал ходить из угла в угол. Через некоторое время останавливался, доставал из пачки очередную сигарету, прикладывая ее к носу и опять глубоко вдыхал дух табачного бленда. Таким образом Аранский курил или, вернее, бросал курить уже около двух месяцев, вдруг приняв такое решение после последнего, серьезного ранения в обе ноги одной пулей из ТТ.

Кордыбака сидел за столом. Старательно на белом листе А4 рисовал, что-то вроде схемы. Вверху он написал «Тактический принципиал», ниже были треугольники, кружочки, прямоугольники, а меду ними ни линий-связей, ни каких-либо подписей на геометрических фигурах не присутствовало — картинка ни о чем. Сначала он начал это делать от скуки, Аранский домой не отпускал, кружил по комнате, вытряхивая табак из сигарет на пол, и громко дышал, а самое неприятное — молчал.

Пенсионера они отпустили, шеф извинился, но пенсионер остался недоволен, правда, не сказал, что будет жаловаться, но ушел злой. Его можно было понять. Кроме потрясения морального, еще и физически ощутил работу оперативной группы. Жаловался на боль в плечевом суставе и в ребре. С рукой понятно, подвернули, когда наручники одевали, а вот ребро точно Тимохин не удержался и кулаком старика пощупал, не мог он без этого.

Аранский остановился у стола Кордыбаки, посмотрел на лист:

— И что из этого следует?

— Ну, это из того, что нам известно, — Валентин повернул лист к Аранскому. — Схемка для простоты.

— Вижу. Глубоко изобразил. Пройдись-ка по квадратикам.

Кордыбака вопросительно посмотрел на шефа.

— Я, что ли?

— Не я же рисовал.

— Да, — Валентин наморщил лоб и согласно хмыкнул. — Некто, к примеру, назовем его Коллекционер, пришел в оружейный магазин к продавцу Сергею с просьбой подыскать ему что-то из старого, но в боевом состоянии оружия и патроны к нему. Сергей предложил парабеллум, договорились о цене и встрече. После чего продавец позвонил нам, разумеется, заметив при этом, что реально пистолета у него нет.

— Мне уже тогда показалось это странным, вот так сразу взять и сдать ментам, — Аранский достал из кармана упаковку жевательной резинки, выковырял из нее сразу три подушечки и положил их в рот. — А парабеллум у него есть, врет торгаш. А теперь выясняется, когда задержание Коллекционера провалилось, что в этом деле был замешан еще один продавец, другого оружейного магазина, по имени Олег. Сдрейфил Сережа, Коллекционер на свободе остался, и сразу вспомнил о приятеле своем Олеге, по рекомендации которого к нему, собственно, Коллекционер и пришел… Что там у нас дальше по квадратикам?

Не глядя на лист Кордыбака продолжил:

— Ждем, Сергей Викторович, этого самого Олега.

— Это я знаю, а мысли…

— Боюсь делать выводы, но вы и сами видите…

— Что я вижу? Пока ничего не вижу.

— Так я это и имею в виду. Ну это с одной стороны, а с другой — квадратики превращаются в реальные фигуры. Центральный квадратик — Коллекционер, так и подпишем, затем стрелочка — продавец Олег и далее стрелочка продавец Сергей, объединяем это в один блок пунктирной линией и ставим стрелку в направлении кружка, который назовем — оружие.

Кордыбака удовлетворенно посмотрел на Аранского, тот задумчиво покивал головой и отошел к окну. Желваки на его скулах заиграли, задвигались, запах леденящей мяты густо распространился по комнате, Аранский так интенсивно работал челюстями, что Валентин и сам подвигал своей, вдруг почувствовав в суставах скул немоту и неудобство, не намеренно скорчив при этом гримасу незаметно в затылок шефу. Еще некоторое время пожевав резинку, Аранский подошел к урне и попытался ее выплюнуть, но не получилось, жвачка крепко прилипла к нижней губе, он взял ее пальцами и бросил в урну, но и тут не получилось, тогда он с силой тряхнул рукой, пролетев через всю комнату, резинка благополучно прилипла к стеклу окна.

— Вот, зараза, прицепилась, — ругнулся Аранский и прикасаться к ней больше не стал. Сел за свой стол, выдвинул нижний ящик, извлек оттуда банку колы и поставил на стол, затем повертел в руках, рассматривая со всех сторон так, словно видел ее впервые, положил набок и стал ждать, куда она покатится. Но банка не покатилась.

— Есть охота, — Валентин и правда уже давно был голоден. Настроение у Аранского портилось, это было заметно, с ним такое бывало, причем на мелочах, а в данном случае из-за жвачки — мелочь, но из-за нее. Желательно было отодрать от стекла строптивую резинку и выбросить, и сделать это незаметно, но так как Аранский сидел за столом и смотрел в ее сторону, пока это было невозможно, а потому оставался другой вариант — оставить шефа на время в уединении.

— Я в буфет сгоняю, куплю чего?

— Уже закрыт.

Кордыбака посмотрел на часы:

— Тогда в кафешку.

— Перекусите тоже?

— Можно. От этого бросания постоянно голодный как собака, а мысли, будь оно неладным, только об одном.

Валентин не стал спрашивать, о чем, и так понимал — о курении, это сильно раздражало шефа, а любая мелочь в дополнение только окончательно выводила его из равновесия.

Ну вот и замечательно, теперь Валентин мог пойти в кафе, которое через дорогу, напротив управления, выпить чашку нормального кофе, съесть бутерброд и позвонить Юле. Той, которая маленькая и пышненькая, с короткой стрижкой и светлыми, с запахом какой-то свежести завитушками на голове. Она позвонила ему утром, пожаловалась, интернет пропал еще с вечера — пообещал, что приедет. Юля жила отдельно от родителей, на Кловском спуске, в однокомнатной квартире, которая досталась ей в наследство после смерти бабушки, и училась в университете на матфаке, на последнем курсе. Математические ее способности как-то не вполне вязались, в понимании Валентина, с ее внешним видом. В особенности бедра, округлость и совершенство обворожительных линий которых его просто и восхищали, и искушали, с такими формами не рождаются, нет, наделяются свыше. Он не смог бы на ней женится. Хотя жениться смог бы, но вот жить, видя изо дня в день мелькающее перед ним это математическое создание в упоительно елейном образе Венеры, — нет, это не жизнь, это любовь на истощение. Возможно, потому и виделись они не часто, но густо. И если Юла позвонила, а он так называл ее, когда они оставались наедине, то ехать не то что нужно было, а он только об этом целый день и думал.

Валентин вошел в кафе и окинул взглядом помещение. Свободных столиков не было. В дальней стороне зала у барной стойки за четырехместным столом было одно место не занятым, там сидели две девушки и парень, но не исключалось, что четвертый приятель их компании с минуту на минуту мог подойти и занять его, еще одно место было свободным сразу у входа, но за двухместным столиком. Молодой человек, за чашкой напитка неудобно задрав голову вверх к телевизору на стене, смотрел музыкальный канал, но как-то рассеянно, невнимательно, явно мысли были заняты чем-то другим.

— Не помешаю? — Валентин решил расположиться у входа, скорее всего, молодой человек никого не ждал, а коротал время в одиночестве, даже курточку не снял, несмотря на то что в помещении было тепло, даже душновато.

— Нет… Нет, — молодой человек ответил так, словно ему пришлось отвлечься от серьезного занятия, но не раздраженно.

Валентин расположился за столом, положив перед собой телефон, сделал заказ: чашку американо и два бутерброда, один с собой, один на месте. Пока все готовилось, наконец набрал Юлю, которая Юла.

В девичьем голосочке чуть заметно звучали нотки легкого огорчения и досады, он даже представил себе, как она сидит на диване, скрестив ноги в позе лотоса, обиженно надув нижнюю губку, говоря в телефон и отрешенно глядя перед собой.

— Извини, пожалуйста, ну часик еще, не больше, так получается, начальство держит. Ну? — оправдывался он.

— Валя, я понимаю, но и не понимаю. А вдруг интернет заработает?

— Нет. Только не это. Я тебя прошу, не заработает. Я очень хочу приехать и починить.

— Правда хочешь?

— Неужели ты не чувствуешь это в моем голосе?

Девушка наверно задумалась, слышала ли она в его голосе еще что-то, кроме сказанного, и ответила не сразу:

— Я думаю, часик еще интернет не заработает.

— Спасибо. Целую тебя в щечку, розовую и сладкую. Может, заехать купить что вкусненького?

— Особо ничего не надо. Смотри сам, если вложишься в оставшиеся шестьдесят минут.

— Не говори так, мне становится страшно. Еще раз целую, до встречи.

Принесли кофе и бутерброд, тот, который с собой, сказали минут через десять будет готов. Учуяв запах мяса, сдобы и какой-то зелени, Валентин, уже не думая, до какой степени он был голоден, вцепился в хот-дог своими молодыми и крепкими зубами, действительно как горячая собака. Горячая, это, скорее всего, так понимали голодную собаку фастфудовые американцы. Почти не пережевывая, он глотал еду, очевидно, организм таким образом стремился инстинктивно к быстрому насыщению, поглядывая на чашку кофе, хотелось запить, хотя напиток еще был чрезвычайно горячим. Молодой человек напротив скосил на него свой взгляд, но только на пару секунд, и опять уставился в экран телевизора. Валентин понимал, кого в этот момент он мог напоминать. Если посмотреть со стороны, а на нем был свитер с вытянутым и бесформенным горлом, темного цвета, крупной ручной вязки и как минимум на размер больше, чем надо, и заросшей физиономией, возможно, напоминал бомжа, у которого вдруг оказалась некоторая сумма денег, или как минимум нашкодившего главу семейства, временно лишенного в наказание домашнего крова. Нет, он просто выскочил из управления без курточки, ну сколько тут, двадцать — тридцать метров до кафе, а свитер еще был почти новый, он купил его в конце осени, три — четыре месяца назад, просто фасон у свитера был такой, свободный, а вот бриться, то, по-хорошему, чтобы прилично выглядеть, требовалось ему два раза в день. А в целом ему наплевать, что думал этот клипоман напротив, он просто хотел есть и кофе, ароматного и свежезаваренного.

Вот и все, бутерброд был съеден, второй упакован для голодного Аранского. Оставалось еще немного допить кофе и обратно в управление. Зазвонил телефон. Зазвонил в полном понимании этого слова, как старый, советский домашний телефон. Для родных и самых близких знакомых у Валентина были установлены в телефоне определенные сигналы, кому трель соловьиная, кому марш победный, кому бой барабанный, а для Аранского сухой, конкретный и отчасти тревожный звонок — телефонно-аппаратный.

— Ну ты поел?

Непродолжительное отсутствие Валентина нервозность с шефа так и не сняло.

— Бутерброд доедаю.

— Меня начальство вызывает, минут на десять. Олег этот так и не появился, набери-ка его, узнай. А то, может, оперативную группу за ним посылать, так дорого потом ему это обойдется. Давай, разберись.

— Есть. Понял. Сделаю.

Аранский сбросил вызов. Валентин отхлебнул уже почти остывший остаток напитка и, пролистав список абонентов, нашел нужного. «Олег. Оружейник. Воздухофлотская». Нажал вызов, приложил телефон к уху, пошел зуммер. Молодой человек напротив вздрогнул, достал из кармана телефон, тоже приложил к уху и осторожно сказал:

Через секунду телефон Валентина эхом также повторил: «Алло».

Валентин повел взглядом вокруг и, уставившись на клипомана, спросил:

Молодой человек напротив опустил телефон и тихо, обреченно подтвердил:

— Так-так, — Кордыбака сбросил вызов и положил телефон перед собой. — Мы, значит, ждем его уже битый час, а может, и больше, а он сидит тут, прохлаждается, музычкой наслаждается. Ты знаешь, что мне начальник сейчас сказал? Группу захвата к тебе высылать будет.

— Зачем захвата?

— Сам не понимаешь? Игрушки, что ли? Почему здесь?

— Испугался. Боязно заходить в контору вашу. Можно не выйти.

Валентин промолчал на это, похлопал себя по карман брюк, ручки с собой не было:

— А что, можно и здесь побеседовать. Не возражаешь?

Олег пожал плечами, он не возражал.

— Ручка есть? Свою в кабинете оставил, перекусить выскочил.

Валентин положил перед собой салфетку и ручку оружейника.

— Тогда не будем терять время, выкладывай все, что знаешь, только по порядку.

Олег, посмотрел по сторонам, на экран телевизора, затем на Валентина:

— А вы действительно тот, к кому я ехал?

— А откуда у меня номер телефона твой. Я лейтенант Кордыбака, занимаюсь расследованием убийств на Святошинском рынке, мой начальник Аранский Сергей Викторович. Удостоверение? И удостоверение, и ручка в кабинете остались. Хочешь, пойдем в управление.

— Да ладно, — махнул рукой оружейник. — Можно и здесь.

— Тогда приступим. Где, когда и как познакомился с покупателем оружия, о ком говорю понимаешь?

Олег слегка прокашлялся и начал:

— Это было недели три — четыре назад. Примерно после обеда в магазин зашел приличного вида человек. Прошелся по торговому залу и остановился у пневматического оружия. Я скучал уже часа два, покупателей не было, в зале из продавцов я один находился, два других в подсобке чай пили. Как в таких случаях бывает — разговорились, человек неплохо в оружии разбирался, оказалось, коллекционером был, собирал интересные образцы пистолетов. Я не спрашивал, было у него на это разрешение или нет, не моего ума это дело. Человек интересуется, я отвечаю. Разумеется, ничего подходящего для него у нас не было, тогда он спросил, не могу ли кого посоветовать? Я подумал о Сергее. Сергей начинал продавцом работать в нашем магазине, в помощниках у меня был, потом зарплату больше пообещали в магазине на проспекте Маяковского, он и ушел. Я предложил обратиться к Сергею и даже на меня сослаться при необходимости.

Кордыбака слушал, иногда на салфетке делал пометки.

— Ну, и еще, — Олег замялся, почесал затылок. — Не знаю, зачем и почему, посоветовал я ему, проехаться на Святошинский рынок, найти павильон по ремонту пневматики и спросить тамошних мастеров.

— Это которых потом там и положили?

— Выходит, да.

— Так это по твоей наводочке он туда поехал, на Святошинский рынок?

— Он туда поехал, или кто другой, не знаю, но посоветовал я.

— Так-так, — Валентин опять сделал пометки на салфетке. — Высокий, крепкого сложения, светловолосый, стрижка короткая, голубоглазый. Короткая, кожаная, черная куртка с капюшоном, синие джинсы, кроссовки.

Олег с грустной гримасой кивнул головой:

— Да, это он.

— А что, в ремонтной мастерской на рынке торговали боевым оружием?

— Только слухи.

Валентин посмотрел на часы:

— Минут пять у нас еще есть.

— А потом что?

— Как начальство прикажет. Излагай дальше.

— Собственно, и все. Вчера позвонил Сергей, спросил, действительно ли я направил к нему коллекционера оружия? Сопоставив последние события на рынке, я понял, что не коллекционер это на самом деле, а преступник, бандит, и не посоветовал, а настоял, чтобы Сергей сообщил в органы. Ну, вам.

— Хорошо, ума хватила сопоставить, ну и не скрыть причастность свою.

— Какую причастность? Я-то при чем здесь? Он спросил, я ответил. Или на каждого зашедшего в магазин в милицию сообщать?

— Разберемся. Каждый, не каждый, а человек боевым оружием интересовался, купить хотел. Мало этого, что ли.

— Да, мало. Может, у него разрешение было.

— Олег, какое разрешение, ну что ты мне втираешь? Хорошо, скажи мне, Букета знаешь такого? На рынке шестерила тамошний был, уже нет, замочил его твой Коллекционер.

— Какой Букет, о чем вы, я там вообще никого не знаю.

— А оружейников из павильона?

— Да что же вы на меня давите, какие оружейники?

— Придуриваться только не надо. Тех, которых положили, так же, как и Букета.

— Я-то здесь при чем?

Валентин бросил ручку на стол, выпрямился, недобро посмотрел на собеседника:

— Ты меня начинаешь утомлять. Я вопрос задал, оружейников с рынка знал?

— Нет, не знал.

— Может, раньше в магазин твой заходили, покупали что?

— Может, и заходили, я не спрашиваю у посетителей, кто они и откуда.

— А то, что оружием торговали, знал ведь?

— Да не знал я ничего. Слухи были, не знаю откуда. Кто-то говорил, может, где-то прозвучало, не помню, не знаю.

Опять зазвенел телефонный звонок. Звонил Аранский.

— И где ты пропал? — было понятно по тону, настроение у Аранского не изменилось. — Бутерброд прожевать не можешь? Олег где, выяснил?

— Так точно Виктор Сергеевич. Здесь он, рядом со мной, по дороге сюда в пробке застрял, потому и задержался. Поднимаемся к вам.

— Понял. Давай его сюда.

Олег пересказал уже изложенное им несколько минут назад, учел возможные вопросы, которые могли возникнуть у Аранского по ходу рассказа, в конце добавил, что с оружейниками с рынка никогда не встречался и не имел дел, о том, что, возможно, приторговывали боевым оружием знал не точно, понаслышке, от кого не помнил и Букета, кстати, тоже никогда не знал.

Аранский посмотрел на Кордыбаку:

— Уже успели побеседовать?

— Ну, не то чтобы нет. Так, вкратце.

Аранский некоторое время сидел молча, думал, затем снял трубку с аппарата, набрал номер.

Олег знал, в таких случаях обычно происходило следующее: через некоторое время после звонка, дверь открывалась, входил охранник, и следователь говорил ему: «Уведите арестованного».

— Я могу быть сводным? — на всякий случай осторожно спросил он.

Аранский посмотрел на Олега, в трубку сказал:

— Палыч, проводи ко мне юношу, — после чего продолжил, но уже оружейнику. — Ты считаешь, вот так вот можешь спокойненько встать и уйти домой?

— А что я сделал? В чем я виноват? Я ничего…

— Что ты сделал? Девственный ты наш. А кто спокойно обсудил с покупателем ствола нюансы сделки и отправил его на Святошинский рынок и даже в другой оружейный магазин? А кто ничего не сделал для того, чтобы не убили на том самом рынке четырех человек? Четыре трупа сразу, в течение часа. Что ты сделал? Вот сам себе и ответь. Святоша.

В дверь постучали и в комнату вошел Сергей. Аранский кивнул на стул у стола Кордыбаки:

— Ну вот и все в сборе, — он вышел из-за стола на середину комнаты, посмотрел на одного продавца, затем на другого. — Подельнички.

Молодые люди сидели молча.

— Друг друга признаете?

Оба одобрительно кивнули и почти в унисон подтвердили словом «да».

Аранский прошелся по комнате, вернулся и сел за свой стол. Достал из ящика протоколы и стал писать.

Протоколы он заполнял сам. Делал это очень грамотно, излагал все четко и ясно, причем без грамматических ошибок и помарок, не упуская ни малейшей детали из хода следствия. Линию фактов, предположений, выводов выстраивал так и в такой последовательности, что вся картина преступления и расследования легко вырисовывалась и становилась понятна даже человеку несведущему. Писал он быстро, каллиграфически правильно и, казалось, не задумываясь, но это только казалось, все кирпичики в его голове уже были давно сложены в строгом и верном порядке, оставалось их только разместить в определенном виде на обыкновенном листе бумаги. Закончив один протокол, он перешел к другому, затем, справившись и со вторым, посмотрел на торговцев оружием, затем на Кордыбаку:

— Сегодня у нас какое?

— Семнадцатое.

— Ознакомьтесь, распишитесь, — и, развернув листы, пододвинул их к краю стола.

Олег и Сергей подошли к столу наскоро просмотрели протоколы и поставили свои подписи. Откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди руки, Аранский уже пристально оглядел парней. Они вернулись к своим стульям, сели и, опустив головы, дружно и виновато принялись взглядами сверлить линолеум на полу перед собой.

— Вы мне глазки тут обиженных не стройте, — Аранский не притворялся, был действительно зол. — А ведь торгуете запрещенным оружием и боеприпасами. Благодаря вам и таким, как вы, что в Киеве творится, да и вообще по стране. Там полицейских подстрелили, там драка перестрелкой закончилась, на обменники, на ювелирки вооруженные нападения, даже на банки идут и грабят, людей при этом убивают.

Аранский посмотрел на Валентина, но говорить о том, как сам гонялся за преступником, ограбившим банк, был ранен, причем серьезно, не стал. Вот только нога побаливала еще у него да ныла на погоду скверную.

— А коли так, то сидеть будете. Не потому, что я так хочу, а потому, что заслужили. А мое дело доказать, что такие же вы преступники, как и те, которые по городу с пистолетами бегают, — Аранский постепенно заводился, он действительно был зол, каким-то образом ему необходимо было разрядиться, и он это делал. Короткий его ежик на голове торчал в разные стороны, глаза светились, лицо краснело. — Так и зарубите у себя на носу, под колпаком вы у меня, надежно, а это значит — недолго гулять вам осталось на свободе, зону топтать пойдете, ждут уже вас там, красавчиков. Жить хорошо хотите, денег много хотите, девушек красивых любить хотите? Вот там вам все это и будет. Обещаю… а теперь валите отсюда, пока не передумал.

Аранский посидел некоторое время молча, убрал ненужные бумаги со стола и запер их в сейфе. Валентин закончил со схемой, подписал последний квадратик и поставил ручку в стаканчик:

— Думаете дойдет?

— Не знаю, Валя. Дело завести, конечно, можно, а возможно, и нужно, а с другой стороны, ну посажу я их сейчас, кем они выйдут года через три? У нас ведь исправительные учреждения только называются исправительными, а на самом деле что они делают, изолируют на некоторое время от общества опасных, неугодных этому же обществу элементов. А выйдут они на свободу уже настоящими, полностью сформировавшимися уголовниками, ворами, бандитами, а того и гляди — убийцами. На зоне свои университеты, не хуже меня знаешь. А потому, Валя, мы не только ловим, садим, караем, а еще и при случае исправлять стараемся вместо тех же исправительных учреждений. Ну не исправлять, а подсказать, подправить, подкорректировать. Они ведь сейчас на грани оказались, на краю балансируют, а мы тут как тут. Возможно, после сегодняшней беседы оставят это дело, не будут в это лезть, потому как почуяли запах, гнилостный душок зоны. Это мы с тобой рассуждениями занимаемся, а они ведь реально только что почувствовали всю серьезность своего положения. Тюрьма, суд, зона — и все, считай, на этом нормальная жизнь нормального человека закончена. А я думаю, они все-таки нормальные ребята.

Аранский подошел к столу Кордыбаки:

— И что у нас теперь получается по картинкам твоим?

— Да все тоже. Убил четыре человека, зачем, почему, нет ясности.

— Почему нет, — Аранский сел на стул. — Буду говорить, а ты можешь дорисовывать. Думаю, так. Насколько нам известно, Коллекционер поехал на Святошинский рынок за оружием. Там он встречался с Букетом, это известно точно, есть свидетель. Очевидно, договорились они и через час встретились в электрощитовой, где Коллекционер и уложил Букета вместе с напарником из купленного пистолета, предварительно отметелив их. Почему он так поступил, не могу сказать, только предположения, то ли деньги решил сэкономить, то ли свидетеля убрать, а может, и то и другое.

— Хорошо, а оружейная мастерская, их-то за что?

— Мастерская… — Аранский задумчиво достал из пачки сигарету, но нюхать не стал. — Изначально Олег направил его не к Букету, с Букетом он не был знаком, если ему верить, а в мастерскую, значит, приехав на рынок, Коллекционер сначала зашел к оружейникам.

— Те отказали.

— Возможно, Валя. И он стал искать другие варианты, там же, на рынке, и, можно сказать, повезло, каким-то образом вышел на Букета.

— Тогда зачем убил оружейников? Они ведь не были свидетелями сделки, ну интересовался кто-то, это же не повод убивать?

— А здесь вопрос, — Аранский понюхал сигарету и положил ее обратно в пачку. — Но убиты все четверо, и из одного оружия. Даже гильзы не забрал.

— Получается, пока на этом все, тупик, немногое прояснилось, — Валентин не знал, что еще дорисовать или куда поставить стрелку. — Кстати. А Петровка? Там ведь, предположительно, пятьдесят на пятьдесят, то же самое оружие фигурировало.

— А здесь, если принять за факт то, что оружие одно и то же и Коллекционера это рук дело, все как-то на свои места и становится.

— Смотри, Валя, что я думаю по этому поводу. Изначально все началось с Петровки. Видно, немалые суммы проходили через менялу, и убийца об этом знал. Продумал план, но остановка была за оружием. Начались его поиски, которые затем закончились событиями на Святошинском рынке. Даже по хронологии получается, сначала Букет с приятелем, оружейники в киоске и только через три дня на Петровке меняла с супругой, причем все жертвы убиты выстрелом в голову, назовем это вроде как один почерк. Теперь дорисовывай свою схему.

— Да… — Валентин покачал головой. — Коллекционер этот людей убивает, прямо как дрова рубит.

— А что, так на схеме своей и отметь — Дровосек. Никакой он не коллекционер, фигня все это, повод для поиска оружия. Будем называть его для ясности — Дровосек.

Валентин посмотрел на часы. Аранский понял и согласился:

— Да, ты прав. Голова уже не варит, пора закругляться.

Они вышли на улицу. Вот и день пролетел, стемнело, и не вечер был уже вовсе, а ночь, ну, начало ночи. Вот что касалось ночи, то она еще вся была впереди, и это Валентина радовало. И не только. От мысли этой как-то и усталость, накопившаяся за день, отступала, и настроение поднималось, и проблемы трудовые уходили на второй план, теплело по всему организму, а где-то в глубине еще и таяло. Валентин повел носом, нет, теплело не оттого, просто ветерок повеял южный, ласковый, приветливый, обнадеживающий — все-таки наступала весна, и уже вовсю.

Подошли к белой «сонате».

— Может, подкинуть? — Аранский открыл дверь машины. — Или ты на своей?

— На своей.

— Не домой?

— Да нет пока.

— Тогда удачи.

— Спасибо. Вам тоже.

— Мне-то чего?

Аранский уже почти сел в машину, но вышел обратно:

— Я вот не пойму, и что они в тебе находят? Вот не знай тебя, прошел бы мимо и не заметил. Ладно, не обижайся, это я так, здоровая зависть. Потому как время мое прошло. Да, что еще, — он подошел к Валентину и слегка похлопал ладонью по его плечу. — Завтра, прямо с утра, езжай на Петровку, а то вчера ведь так и не добрался. С этим задержанием еще сегодня. Взять бы этого Дровосека, все точки бы расставили.

— Возьмем, Виктор Сергеевич, не долго бегать будет.

Валентин гнал как мог. Благо дело, дороги уже давно опустели. Некоторые светофоры, любезничая между собой и бесполезно перемигиваясь своими желтыми моргалками, перешли в режим беспечного равнодушия, учтиво давая возможность таким же, как и он, запоздало спешащим, но не теряющим надежды и притопить и добавить газку, беспечно пролетая перекрестки, и только потом, туго соображая, глупо вращая головой по сторонам, задаваться уже бесполезным вопросом: «А по главной ли я еду?» Часы на торпеде неумолимо отсчитывали минуты. За вкусненьким он уже не успеет. Осталось семь минут. Можно, конечно, и опоздать, но лучше вовремя, лучше успеть, так он хотел. По Грушевского доехал почти до Арсенальной, ушел вправо во дворы. Теперь припарковать машину. С трудом нашел где воткнуться, благо автомобиль не большой. Ну вот и прибыл. Запер дверь, достал телефон набрал номер.

— Юль. Я тут, у подъезда. На моих еще четыре минуты. Впустишь?

— А на моих две минуты осталось.

— Ну так я их то же починю.

Девушка только хихикнула:

— Ах, Валя, Валя. Хорошо, набирай на домофоне.

Это было неожиданно, как снег на голову. Несмотря на то, что ждал, знал и готовился. Два месяца безделья закончились. Пролетели, не заметил. Даже привык уже ни фига не делать. Но когда-то все заканчивается, и этот в некотором смысле отпуск тоже подходил к концу.

Письмо Борис обнаружил вчера утром, когда проверял почту от Студебеккера. Как и было велено, он делал это два раза в день: в восемь утра и десять вечера. Романыч писал: «Завтра в 11–00 на Подоле в кафе «Трюм». Подойдет человек. Что скажет — выполняй. Ты в их команде. Начинаем работать». Звучало тревожно и загадочно.

Завтра — это уже, значит, сегодня. Борис нашел на карте кафе «Трюм»: от Контрактовой площади оно было пару кварталов в сторону набережной. На всякий случай запомнил адрес. До железнодорожного вокзала доедет на машине, оттуда на метро. Для себя определился окончательно — машину не светить, ни при каких обстоятельствах. Ничего лишнего с собой брать не будет. О том, что пистолет имеет, тоже промолчит — кто они такие, на кого работать придется, пока неизвестно.

Надел черные джинсы, темно-синий велюровый пиджак и кремовые туфли. После Петровки кожаную куртку с капюшоном уничтожил, синие джинсы не выбросил, но носить старался реже. В прихожей посмотрел на себя в зеркало: усы, которые решил отпустить с целью хотя бы незначительного изменения внешности, за две недели заметно подросли, а из-под черной вельветовой кепочки, которую случайно купил на Соломенском рынке, уже уверенно выбивались светлые завитки. Закрыл за собой дверь и вызвал лифт.

До кафе «Трюм» добрался за тридцать пять минут и без пятнадцати одиннадцать вошел внутрь заведения. Время было давно не утреннее, но еще и не обеденное, свободных мест и столиков оказалось в достаточном количестве. Выбрал у окна. Заказал чашку кофе. Просто сидел, пил кофе, смотрел в окно. О том, как и что будет дальше, думать не хотелось, да и смысла это не имело. За него и думали, и решали, и понятно кто. Как бы там ни было, но Романычу он доверял: основания для этого были, и железобетонные. Значит, будет работать, с кем прикажут, с Романычем ни проколов, ни подстав быть не могло.

Человек подошел раньше на пять минут — подошел и сел напротив. Протянул руку:

Борис согласно кивнул.

— Меня Виктор.

Было ему лет под сорок, может, и больше. То, что многое прошел на своем веку, бросалось в глаза сразу. Лицо без эмоций, глаза усталые, но бесстрашные, взгляд цепкий, прохладный и малоприятный. Некоторое время молчал, только смотрел на Кову, может быть, оценивающе. Имел право, им ведь работать. Скосил взгляд на чашку с кофе:

Кофе еще оставался, но допивать Борис уже не стал:

— Тогда пойдем?

Виктор встал и направился к выходу, Борис последовал за ним. Прошли чуть более квартала, но уже обратно, в сторону Контрактовой, наконец остановились у БМВ пятерки лет тринадцати. Виктор кивнул на заднюю дверь: «Туда садись». Сам обошел автомобиль и сел на место водителя. Впереди на пассажирском кресле сидел еще один человек, он подождал, пока Виктор занял свое место, и, повернувшись к Борису вполоборота представился:

— Степан. Степа. Или Стэп. Ты — Кова, знаю, — и протянул свою ладонь.

Степан был постарше Виктора с виду лет на десять, несколько поприятнее внешностью, но не так чтобы уж совсем. Может, чуть разговорчивее, приветливее, но все равно бандит. Верхняя часть левого уха у него отсутствовала, может, где оторвал, может, кто откусил, нос был немного длиннее средних размеров, но толстый, в глубоких оспинах и кривой. Почти от темечка и до середины лба пролегал широченный шрам, ровный и гладкий, возможно, память от чьего-то пивного бокала или толстостенной бутылки. Волосы по шраму не росли, поэтому брился он наголо и напоминал отдаленно Фантомаса.

— В команде нашей я старший. Поэтому слушать меня и делать, как скажу, — Стэп улыбнулся.

Виктор сидел не шевелясь, держа руки на баранке, не моргая смотрел вперед за ветровое стекло, казалось, что на бабульку с горячими пирожками в большой эмалированной кастрюле, торговавшей на тротуаре прямо перед капотом их автомобиля. Возможно, Виктор был голоден.

— Ты, говорят, боец классный? — Стэп посмотрел сначала на Бориса, затем перевел взгляд на Виктора, потом на бабульку.

— Говорят, — Борис не хотел обсуждать свои способности.

— А я вот не очень. Или не везет. Как заваруха какая, так башка вся в крови.

— Я заметил. Это плохо.

— Ну да, — Стэп толкнул Виктора в плечо. — Мы чего, жрать сюда приехали?

Подождав немного, махнул рукой на товарища и опять вполоборота повернулся к Борису:

— Дело намечается, может, завтра, может, послезавтра, а может, погодя чуть… Короче, сидишь на стреме, ждешь звонка. Номер твой у меня есть. Как дам знать, берешь такси и мчишь, куда скажу. С этим ясно?

— Пока да, — Борис кивнул.

— Оружие есть?

— Стрелять умеешь?

— Я все могу.

Стэп еще больше повернулся к Борису и, чуть помедлив, заключил:

— Поглядим, поглядим, — затем достал из бардачка два пистолета. — Предлагаю пистолет Макарова, оружие для нас привычное, удобное в обращении, ношении, небольшое, надежное, безотказное, но патрон слабоват, ну и дальность соответственно не велика. Второй вариант, кольт 1911. Калибр сорок пять. В ношении оружие неудобное, потому как большего размера и тяжелое, также сильная отдача при стрельбе, ну и шумное, дымное, но мощное, дальнобойное по сравнению с «макаром» и не менее надежное.

— Кольт. У меня рука крепкая, — Борис протянул свою ладонь. — И глушак, если есть?

— Есть. Потом. С собой не взяли.

— Патроны?

— Две обоймы и коробка. Держи.

— Годится.

Стэп опят ткнул Виктора в плечо:

— Ну что, братан, как ты и хотел, тебе «макар» достался.

Кова повертел в руках пистолет, передернул затвор, взвесил на ладони:

— Стэп, а ты чешешь, прям как инструктор по стрельбе.

— А то как. Живу долго. Повидал немало, учителей было много. Ствол воткни лучше сзади за пояс. Патроны по карманам распредели. Домой на такси езжай, с оружием по городу не таскайся. Да, вот еще что. Люди попросили бабло тебе передать, — Стэп, не глядя назад, протянул бумажный сверточек. — Полштуки «зелени». Ты как вообще, не бухаешь?

— Нет, а что?

— Мало ли, в кабак потянет, в кармане ствол и бабки, сам понимаешь.

— Не боись. А тебя что, за мной присматривать поставили?

— Да нет, братан. Не обижайся. Это я так, по своему разумению.

— Ладно. Спасибо передай за бабки, кому надо.

— Так ты сам это сделай.

— Кому и как?

— Сказали, сам знаешь.

Борис и так понял — деньги передал Студебеккер, больше было некому:

— Хорошо, поблагодарю.

Стэп посмотрел на Виктора, скосился назад:

— Тогда все на сегодня. Разбегаемся. Тебе куда, кстати, а то подкинем?

— На Соломенку.

— Нет, не по пути, мы на Оболонь.

— Тогда минут пять еще погодите, такси вызову.

— Лады. Ну и ждешь звонка — не сегодня, так завтра.

На такси поехал сразу домой. Оставил оружие и маршруткой на вокзал к Южному входу за машиной. На обратном пути заехал в гастроном, машину пристроил через два двора от своего, рабочий день еще не окончился, свободных мест было предостаточно.

Дома, провалившись в дерматиновое кресло, первым делом разобрал пистолет. Разложил детали на столе, затем каждую внимательно осмотрел, смазал, протер тряпочкой и опять смазал. Нагара нигде не было, даже в стволе — за оружием ухаживали. Еще раз осмотрел детали в тех местах, где могла быть выработка. Стрелял пистолет мало, потертости были, но минимальные, люфты в пределах нормы.

Оружие, конечно, было не ходовое. Американский кольт 1911 тридцать пятого года выпуска. Как он здесь, в Киеве, оказался, рассказать сам, конечно, не мог, но то, что историю имел, и, возможно, достаточно занятную, факт был бесспорный. Патроны тоже извлек из магазинов и выстроил в ряд, как четырнадцать солдатиков. Патрон сорок пятого калибра размер имел нешуточный: макаровский по сравнению с ним казался просто малышом. Протер их, смазал, снабдил в магазины, коробку с патронами и одну обойму положил в стол, другую вставил в рукоятку пистолета. Опять взвесил пистолет на ладони, с полным боекомплектом приличная была игрушка, раза в полтора и тяжелее и больше «макара».

Вечером, как обычно, проверил почту, поблагодарил Романыча за передачку и доложил, что инструкции и инструмент получил.

Подготовил одежду: Стэп мог позвонить в любое время дня и ночи. Черный теплый байковый спортивный костюм, зеленая ветровка, глубокая, тоже черная, с вырезом для глаз вязаная шапочка и серые кроссовки, легкие, на толстой подошве — все это было приготовлено и сложено в прихожей на стуле; оружие — в столе и заперто на ключ. Да, и еще неширокий кожаный ремень был немаловажным атрибутом в его деле. При помощи куска проволоки и изоленты получалось устройство для крепления пистолета с внутренней стороны ремня, оружие таким образом плотно прилегало к телу, всегда надежно удерживалось и при этом легко и быстро извлекалось.

На следующий день была суббота, выходной. Чтобы поменьше мелькать перед глазами соседей, решил с утра пораньше сходить в магазин за продуктами, а в течение выходных из квартиры уже не выходить. У входной двери в подъезд сначала столкнулся с соседом из трехкомнатной квартиры, потным и мокрым после пробежки, но, как обычно, улыбчивым и радушным, а за дверью, уже на улице, неожиданно — с Любой. После последней их встречи, когда она безуспешно пыталась проникнуть в его жилье и, обидевшись, уехала к себе в лифте, не забыв, правда, пригласить на чашку кофе, они больше не виделись. Скользнув по нему взглядом и ничего не промолвив, кроме сухого «здрасте», быстрым шагом удалилась в сторону троллейбусной остановки. День был выходной, но, видимо, она работала. Борис постоял немного, глядя ей вслед, и неторопливо направился в другую сторону, к гастроному.

Стэп позвонил после одиннадцати вечера. Назвать неожиданным этот звонок уже нельзя было. Ждал, а потому стало даже легче. Если ехать — значит ехать, он готов.

— Где и во сколько? — Борис уже прикидывал, сколько времени ему понадобится, чтобы вызвать такси, собраться и выскочить во двор.

— Завтра. Рано утром. В семь утра на станции метро «Дружба Народов», в сторону моста Патона подберем тебя. Готов будь. Полностью. Телефон не брать.

Быть полностью готовым, означало — при оружии.

Вот и определилось все. Весь день слонялся по квартире в ожидании, как неприкаянный, сам не свой был, то оружие проверял, то патроны пересчитывал, кроссовки обул, попрыгал, присел. «Вот если бы на дело самому идти, не волновался бы так, а тут в команде. Ошибок не должно быть, показать себя на уровне, это важно, остаться при делах и дальше, Романычу ведь доложат, облажаться нельзя. И вот наконец звонок от Стэпа, уже поздно вечером. Ну, что же, он готов. Ложиться спать, подъем в половине шестого утра».

На «Дружбе Народов» был без десяти семь. Кремовая пятерка БМВ подкатила, как и было договорено, ровно в семь. Борис запрыгнул на заднее сиденье почти на ходу, и помчали в сторону моста Патона.

— Здорово! — Стэп даже не повернулся. — Давно стоишь?

Виктор не поздоровался, сидел, держась за руль, смотрел на дорогу впереди.

— Минут десять.

— Старайся быть ровно в срок. На минуту, две раньше, не больше. Мы лучше постоим недалеко, подождем пока ты появишься. Патрульные машины одна за одной разъезжают. Что у них в башках, не известно, остановятся тебя пощупать и кранты.

— Так и вас пощупать могут?

— Могут, но мы готовы, нычка у нас в машине. Давай ствол пока сюда.

Борис достал из-за пояса пистолет и передал Стэпу, тот открыл бардачок, потом внутри еще какой-то лючок и спрятал там оружие.

— И куда едем? Что за дело?

— На Березняки. Сейчас прибудем на место, станем как надо и ждать будем. Машинка должна одна подъехать, а точнее микроавтобус «фольксваген», за деньгами, мешком с деньгами, вот мешок этот отбить у них мы и должны. Все просто, как пять копеек.

— Что с пассажирами? Сколько будет?

— Пару человек. Ну три от силы. Работать будем по ситуации и обстановке, — Стэп был спокоен, держался уверенно, Виктор тоже, казалось думал совершенно о чем-то другом.

Возможно, они знали больше, что-то еще кроме того, что было сказано, ну а Борису что услышал, значит, то и было позволено знать. Ну, что же, будет делать, что прикажут.

Замелькали опоры моста, заблистал Днепр легкой рябью утреннего бриза в несмелых лучах восходящего солнца, а далеко внизу, чуть ниже по течению, одинокая старая баржа, дымя и кряхтя дряхлыми, изможденными дизелями, устало тащилась против волны и течения.

Дорога неожиданно сузилась, сбавили скорость, знаки указывали на временные неудобства ремонта, это означало, что в будние дни по утрам и вечерам в часы пик, движение замедлялось здесь, мгновенно перерастая в бесконечную пробку. Впереди справа появились высотки набережной Березняков, а слева — старой и уютной островной Русановки.

Не доезжая до Ленинградской площади, по проспекту Воссоединения ушли вправо и по кольцу опять вправо, затем, проехав еще немного, остановились у края дороги. Стэп открыл бардачок, достал и раздал оружие:

— Машину оставляем здесь, дальше пешком.

Один двор прошли, во втором остановились. Стэп подошел к старенькой пятерке жигулей, стиснутой в ряду припаркованных автомобилей вдоль девятиэтажки, ключом открыл дверь, сел за руль, Борис с Виктором на заднее сиденье.

— Минут двадцать у нас есть, — Стэп вставил ключ в замок зажигания. — Вчера с Витьком целый день проторчали здесь, место караулили, чтобы пятерку воткнуть. Получилось. План дальше такой. Вон к тому дальнему подъезду мимо нас микроавтобус должен подкатить к восьми часам. Там в полуподвальном помещении что-то вроде офиса или склада. Когда деньги загрузят и с места тронутся, я выеду и заглохну, перекрою проезд, вы налетаете, охрану на землю и обездвижить, мешок забираем и к БМВ.

— Микроавтобус бронированный?

— Нет, обыкновенный. Я не знаю, кто такие они, но не государственная структура. Что-то левое.

— Охрана вооружена?

— Да, но максимум травматики. На серьезное оружие свои пукалки они даже поднимать не станут.

Пока было время Борис пытался хотя бы вкратце уяснить все вопросы:

— Обездвижить — это как?

— Ну как, вырубить. Чтобы не орали, на помощь не звали. Что еще?

— Заглохла пятерка, и когда, в какой момент бусик вскрывать?

Стэп пожал плечами:

— Когда? Сориентируемся, — достал из пакета две бутылки пива одну дал Виктору другую Борису. — Вон там, за кустарником, беседка доминошников, барыжная, там стол и лавки, идите туда садитесь и, типа местные, пивком с утра лечитесь. Я выеду, заглохну, они засуетятся, а тут и вы. Примерно так.

«Фольксваген» появился без пяти восемь. К подъезду сдавал задом, проезд был не сквозным, выехать можно было только туда, откуда заезжал. Проехал мимо пятерки и у крайнего подъезда остановился. Вышли двое с большой брезентовой, но пустой сумкой, на входной двери набрали код и скрылись за ней.

Прошла минута, две, пять, никого, еще пять, никого, еще минуты три. Наконец дверь открылась, высунулась голова одного охранника, повертев ею по сторонам и убедившись, что все спокойно, он открыл дверь шире, пропуская второго, с сумкой, уже не пустой.

Было слышно, как неуверенно завелась пятерка, прогазовав, тронулась с места, вырулила в проезд и, дернувшись, заглохла. Несколько раз, с перерывами, неуверенно повизжал стартер, но машина не завелась, водитель вышел и открыл капот. Один из охранников остановился, посмотрел на товарища с сумкой, на микроавтобус и, выкрикнув «Эй! Ты чего там?», направился в сторону пятерки.

— Пора, — Виктор вскочил и через несколько секунд оказался уже около охранника с сумкой, ударил его пистолетом по голове, тот вскрикнул, выронил сумку и, присев схватился руками за голову. Второй и третий удары он уже не видел, второй, возможно, еще почувствовал, третий уже нет. Водитель микроавтобуса завел автомобиль, но тронуться с места не успел, Борис подбежал к двери и ударом рукоятки пистолета разбил окно, стекло разлетелось на мелкие кусочки, засыпав и водителя, и салон осколками, затем изнутри открыл дверь и, схватив водителя за ворот, вырвал его из салона и бросил на дорогу, склонился и несколько раз ударил пистолетом по голове. Водитель, завалившись набок, отключился. В это время Стэп бил последнего охранника, который сначала направился к пятерке, но, быстро смекнув, в чем дело, решил удирать. Стэп догнал его и, повалив на землю, стал бить, пытаясь попасть по голове, тот вертелся, как юла, уворачиваясь от ударов, отмахивался и руками, и ногами, сопя и выкрикивая изредка: «Сюда! Помогите!» Вывернув рядом из клумбы половинку кирпича, Стэп с короткого замаха ударил им охранника, тот заорал, что есть силы, но после второго удара затих. Где-то за соседним домой пронзительно закричала женщина, громко пробасил мужской голос, сверху, с балкона кричал другой: «Убивают! Убивают! Милиция! Бандиты!»

Виктор с сумкой бежал к «бэхе», Борис периодически смотрел на охранников, держа их на контроле, те пока не шевелились. Стэп отбросил в сторону кирпич и подбежал к Кове:

— Вали их.

— Кого? — не понял Борис, то ли охранников, то ли свидетелей.

— Охранников мочи. Быстро! Кому сказал?! — и кивнул на кольт.

Борис передернул затвор, вскинул пистолет и нажал на спуск, мощный хлопок эхом отбился между домами, пуля с невидимой и огромной силой ударила в висок жертвы, проломив в черепе отверстие, из которого тут же, еще пульсируя, хлынула кровь, подошел к другому охраннику, прицелился в голову и нажал на спуск, затем к третьему. Орали уже неизвестно с каких домов и каких балконов, везде вокруг, где-то рядом между деревьями и кустарником замелькали фигуры. Стэп побежал следом за Виктором, Борис, окинув взглядом место преступления, сунул пистолет за пояс на спине и тоже рванул к БМВ.

Машина, взвизгнув колесами, сорвалась с места и понеслась вперед. Стэп правильно рассудил, когда машину оставил не во дворе, а на обочине дороги. Со двора они быстро и без помех сюда добежали, сели в машину, завелись и теперь беспрепятственно ехали. Ехали пока прямо. Полицию свидетели уже вызвали наверняка. Шума было много, возни тоже. Хуже всех сработал Стэп, он это понимал, но пока молчал, повернулся назад к Борису, кулаком утер свой нос, размазав по лицу кровь:

— Что видишь?

Борис, когда бежал к микроавтобусу, на ходу надел шапочку, закрывавшую все лицо, кроме глаз, так и сидел теперь, не снимая ее. Стэп посмотрел на вырез для глаз, на его глаза и повторил вопрос:

— Что там у меня?

— Похоже, ноздрю порвал.

— Вот зараза! — вскипел Стэп. — Ну не ублюдок?! Верткий, как уж! Опять мне досталось. Витек, в конце квартала давай влево.

Было ли это решение повернуть влево в конце квартала запланированным и правильным, неизвестно, только сразу после маневра навстречу им оказалась полицейская машина.

Все замерли, поравнявшись, молча проводили ее взглядом.

— Ну а как иначе, — Стэп оторвал клочок салфетки и приложил к ноздре. — Их сейчас здесь будет вагон и маленькая тележка. Другой вопрос, успел ли кто из свидетелей засечь, на какой машине мы уехали?

Удалившись от них метров на триста, полицейская машина вдруг резко развернулась и, включив в добавок к световому сигналу еще и звуковой, устремилась следом.

— Значит, засек кто-то из зрителей машинку нашу.

— Еще бы, домов вокруг было сколько, — буркнул Виктор.

— Ну да, ну да, — Стэп сунул салфетку в карман и ткнул водителя в плечо. — Теперь посмотрим, на что способна старушка наша.

Виктор придавил на педаль газа, машина легко набрала обороты.

Стэп посмотрел назад, на полицейскую машину и недовольно покачал головой:

— Теперь уж точно они поняли, что мы это мы. Надо отрываться, пацаны.

Виктор догонял и обходил попутные машины то слева, то справа, полицейская «тойота приус» держалась метрах в двадцати сзади, вперед не заходила, видимо, решение приняла для начала плотно сесть на хвост. Виктор добавил газку, «приус» не отставал. Борис посмотрел на спидометр, стрелка уже колебалась в районе девяносто. Больше разогнаться не давали попутные машины, Виктор выругался:

— Или тупые, или глухие, неужели не видно проблесковый полицейской?

Он сигналил, наступал на пятки, отодвигал упрямцев в сторону. Неожиданно сзади появилась вторая полицейская машина. Стэп вертел головой, то назад смотрел, то вперед, он нервничал, на дело шли под его руководством, дело сделали, но вот уйти по-хорошему не получилось. Может, что-то не додумал, не досмотрел он? А что еще можно было? Как отход обеспечить средь бела дня, когда людей вокруг полно. Три машины задействовал он в нападении, а толку, до третьей добраться еще нужно было, а полиция на хвосте. Еще немного, и очередная полицейская нарисуется. Сдаваться ему совсем не хотелось. На Кове три убийства уже висело, причем по его приказу. Он посмотрел опять назад, потом вперед, потом на Виктора:

— Так и будем тащиться? Водила хренов.

Виктор стряхнул пот со лба, перевел взгляд с бокового зеркала вперед и включил правый поворот:

— Кольцо впереди, вправо уходим?

— Влево, Витек, какое право.

От резкой перекладки руля влево машину занесло, наклонило вправо, колеса завизжали, но удержалась старушка заднеприводная, с трудом, но вошла в поворот.

А вот «приус» сплоховал, видимо, поверил им служивый, что вправо уйдут, и взял увереннее, да так, чтобы подрезать на выходе из поворота «бэху», и сплоховал, обманула, ушла «бэха» влево, и он за ней попытался, но поздно, с лихвой не вписался. Завертелась «тойота», полетела со скрежетом и металлическим стоном, закручивая и разбрасывая вокруг себя осколки разбитого стекла, деталей кузова и красно-синего пластика проблескового полицейского навеса на крыше.

— Я не верю, — Стэп даже открыл рот, то ли от удивления, то ли от восторга. — Красота-то какая. Витек, неужели это ты так? Ну мастер, ну красава! — Он не отрываясь смотрел назад, наблюдая, как «тойота» наконец прекратила кувыркаться и замерла, лежа на крыше, только колеса продолжали вращаться. Из капота что-то полилось, и густо запарило.

Вторая полицейская машина легко прошла поворот, притормозила сначала, словно не понимая, остановиться у терпящего бедствие побратима или продолжить погоню, но, быстро определившись, прибавила газку и понеслась за БМВ, завывая сиреной на все Березняки.

Стэп смотрел назад, нервно подергивая пистолетом в руке:

— Ты понял? — к кому он обращался, было не ясно. — Нет, ну ты понял?

На всякий случай ответил Кова:

— Пока нет.

— Своих спасать не остановились.

— Ну, и?..

— А то, что следом еще идут машины. Вот попали! — он раздраженно ударил пистолетом по спинке кресла. — Суки! Как выбираться? Отрываться надо, пацаны, отрываться, иначе — хана!

Пронеслись кольцо, затем под эстакадой проспекта Воссоединения, опять кольцо и дальше в сторону Левобережной. «Приус» не отставал.

Борис достал пистолет, оттянул чуть затвор, патрон был в патроннике, заткнул обратно за пояс:

— Предлагаю вариант.

— Ну, — Стэп просто горел от нетерпения услышать хоть что-то дельное.

— Ныряйте в первый же удобный переулок, я вывалюсь на ходу и возьму легавых на себя. Вы с бабками уходите, я сам как-то выкручусь. Вечером созвонимся.

— Лады. Давай, Витек, сейчас влево, в переулок. Готовься, брателла.

Машина влетела в левый поворот, чуть сбавив скорость, из распахнувшейся двери Кова вылетел на тротуар, перекатился три раза через голову, поцарапавшись и изрядно помяв бока, подхватился на ноги, выхватил пистолет, снял с предохранителя и навел туда, откуда должна была появиться «тойота».

«Приус», закинув от резкого поворота задок, завывая и сверкая фонарями на крыше, въехал в переулок. Борис выскочил на середину дороги, вскинул оружие и прицелился в водителя: метры быстро сокращались… нажал на спуск… Было видно, как пуля ударила в лобовое стекло, от образовавшегося отверстия трещинки веером разбежались вокруг, выстрелил еще и еще раз, затем перевел прицел на пассажира, левее и опять нажал на спуск, стекло уже полностью покрылось трещинами, прогнулось от ударов пуль, но не вываливалось, нажал опять на спуск, но оружие только звонко клацнуло. Борис успел отпрыгнуть в сторону, он видел, как водитель уронил голову на баранку, а напарник отчаянно пытался со своей стороны как-то удержать руль, машина пронеслась мимо, затем, сбавив ход, ушла вправо, запрыгнула на бордюр и с грохотом врезалась в столб.

Борис бежал дворами, на ходу снял зеленую ветровку и шапочку и выбросил их в первый же мусорный бак. Пересек пару двориков, но уже не так быстро, теперь со стороны он был похож на жителя района на утренней пробежке — по крайней мере он старался таким казаться — восстановил дыхание, унял дрожь, в таком легком темпе пробежал метров пятьсот. Наконец, впереди и Левобережная. Перешел на шаг. Такси, где таксисты? А вот и они. Поздоровался, сел в машину:

— ЖД, Южный вход.

Стэп потер ладони, потряс кулаком воздух:

— Ай да Кова. Что скажешь, Унылый?

Виктор только одобрительно кивнул:

— Молоток паря.

— Так бы смог?

Виктор опять одобрительно кивнул.

— А я не знаю. Прыти уже той нет. Вот так выпал бы из машины на ходу, и уже не поднялся. Костей бы не собрал. Вот что значит молодость. Сейчас налево давай, на Русановскую набережную. Помнишь, машину где оставили, у канала, ближе к мосту Патона.

Виктор опять одобрительно кивнул.

— Нам бы набережную по-быстрому проскочить, на ментов не нарваться. По всем раскладам, они если рыщут, но пока не здесь, сбросим старушку и… — и поправился: — Не будем загадывать.

Проехали набережную, ни одной патрульной машины: ни навстречу, ни по ходу. Ушли влево на канал, через двести метров остановились, осмотрелись, подчистили все следы в машине, вышли, взяли сумку с деньгами, перешли на другую сторону дороги и к девятке светло-зеленого цвета. Виктор опять за руль, Стэп рядом.

— Может, поджечь ее? — Унылый кивнул в сторону БМВ, вставил ключ в замок зажигания и, повернув, завел мотор.

— Ну конечно! Чтоб народу набежало! Конспиратор!

— Жаль «бэху», верой и правдой отслужила нам.

— Это да. Как там Кова, интересно? — Стэп уложил сумку сзади между сиденьями. — Выкарабкался?

— А куда он денется? Прыткий хлопец, — Виктор включил заднюю передачу, вырулили на дорогу и поехали они в сторону моста Патона.

Сначала Аранский с Кордыбакой заехали на Левобережную — так, получалось, было ближе. Водитель полицейского «приуса» был убит двумя пулями в грудь и пока оставался в машине, с ним работали криминалисты. Его напарница, девушка-полицейский, к счастью, получила легкое пулевое ранение и куда более серьезные от удара автомобиля в столб. До приезда «скорой помощи» она сидела в одной из полицейских машин, подоспевших на помощь, с трудом унимая периодически охватывавшую ее тело дрожь, и, судорожно всхлипывая, рассказывала о том, как все произошло.

После того как одна полицейская машина оказалась на обочине дороги кверху колесами, она с напарником, который был за рулем их «приуса», продолжали преследовать кремовую БМВ. Старались не отставать. На Левобережной преступники резко ушли влево в один из переулков, как-то пытаясь оторваться от полицейской машины, но они, не отставая, следовали за ними. И вдруг неожиданно, словно из ниоткуда, впереди по движению прямо перед их автомобилем возник человек. Он твердо стоял посреди дороги, чуть наклонившись и выставив вперед пистолет. И, хотя пролетело всего несколько секунд, она его хорошо рассмотрела и запомнила. Он был в черном спортивном костюме, легкой зеленой курточке и шапочке с вырезом для глаз, высокий, крепкого сложения, стоял на середине дороги очень уверенно и, когда до машины оставалось метров тридцать, начал стрелять, прицельно, размеренно и спокойно, как в тире. Когда она дошла до этого места, не выдержала и расплакалась, никак не могла успокоится и только говорила, что запомнила его на всю жизнь и о том, как было страшно и ужасно осознавать, что ты — мишень, жертва, и вот сейчас смертельный кусочек металла оборвет твою жизнь навсегда. Первая пуля пролетела между ней и напарником, продырявив лобовое стекло автомобиля, обдав резким движением горячего воздуха и осознанием зловещего предчувствия — она ощутила ее совсем рядом у самого уха. Вторая попала в грудь Леши, так звали полицейского, он вскрикнул, схватился руками за место ранения, затем опять за руль, и следом еще одна, уже, наверное, прямо в сердце, Леша сначала откинулся назад, на спинку сиденья, а затем грудью навалился на руль. Девушка пыталась как-то удержать машину на дороге, четвертая пуля больно обожгла ей плечо, автомобиль подпрыгнул на бордюре и врезался в столб.

Как преступник там оказался, на дороге, она не знала, скорее всего, выпрыгнул из БМВ, таким образом дав возможность уйти другим бандитам.

Гильзы нашли все четыре, их количество совпадало по количеству пулевых попаданий в лобовое стекло «тойоты приуса», калибр — сорок пятый.

Затем Аранский с Кордыбакой поехали на Русановский канал, туда, где была найдена брошенная преступниками кремовая БМВ. Поверхностное обследовании автомобиля спецами ничего утешительного не дало: ни отпечатков пальцев, ни личных вещей, ни предметов, документов, идентифицирующих личности преступников, в автомобиле не нашли, оставалась надежда на более тщательное обследование в лаборатории, но только надежда. Оттуда отправились на Березняки.

Белый «хендай сонату» Аранского оставили на обочине дороги, проезд во двор, да и сам двор — все было заставлено оперативным транспортом. Аранский запер машину, и они с Кордыбакой прошли к месту преступления пешком.

Картина во дворе между двумя подъездами девятиэтажки была удручающей. В глаза сразу бросался микроавтобус, выглядел он пугающе с распахнутыми дверями и разбитым стеклом, рядом были разбросаны мертвые тела, лужи крови, и народу полно вокруг: оперативные работники, криминалисты, свидетели, ну, и зеваки. Увидев Аранского с помощником, местный сыскарь оставил свидетеля и пошел им навстречу. Еще издали поздоровался и представился:

— Капитан Дрозд, добрый день.

— Да уж, добрый. Аранский, — кивнув на Валентина, добавил: — Кордыбака, лейтенант. Многого не требую, пока хотя бы в общих чертах, что можете рассказать?

Капитан чуть задумался:

— Вооруженное ограбление. Как говорят свидетели, преступники завладели сумкой, после чего удрали. Исходя из этого можно сказать, было организовано и проведено вооруженное нападение и ограбление. Вот на этих «жигулях» пятой модели преступники перекрыли им выезд. Вроде как заглохла она, видите, капот даже открыт.

Аранский понимающе кивнул.

— Потом, — продолжил капитан, — на них напали, применив боевое оружие. Преступников было трое.

— В сумке известно, что было?

— Предположительно, деньги.

Аранский посмотрел вокруг:

— А что за двор такой знатный — деньги сумками носят?

— Двор как двор, самый обыкновенный, жилой массив. Здесь, в первом подъезде, в полуподвальном помещении, что-то вроде офиса. Жильцы говорят, не более месяца, как в аренду кто-то взял, вот с тех пор и обратили внимание, бусик этот то приедет, то уедет, сумки то в машину, то из машины, сопровождение — два охранника и водитель, у одного охранника оружие при себе осталось, травматическое. Законно или нет, пока сказать не могу.

— Не так уж это сейчас и важно. Я так понимаю, все равно не воспользовался.

— Да куда там, против стволов боевых.

— А офис что за организация?

— Пока неизвестно.

— Надо сходить, допросить. Разобраться.

— Так нету там никого.

— Что, совсем никого?

Аранский посмотрел на Валентина:

— Сбежали?

Кордыбака кивнул в сторону подъезда:

— Вскрыть дверь! Нет людей, но техника, компьютеры, документы, печати, должно что-то быть.

— А дверь открыта была.

— Ну да? — Аранский пока не мог осмыслить услышанное. — Они же и работники офиса, так, что ли? — И кивнул в стороны убитых.

— Да нет, это только водитель и охранники.

— Хорошо, офис осмотрели? Что интересного обнаружили?

— Вы знаете, ничего не обнаружили. Пусто.

— Что это значит? — Аранский наморщил лоб.

— Абсолютно ничего. Нет, ну мебель там есть, три стола, пять стульев, шкаф и сейф. Столы пустые, шкаф тоже, сейф не заперт и гол как сокол. Ни компьютеров, ни бумаг, ни документов.

— Очень интересно, — Аранский посмотрел на Кордыбаку. — Ты что-нибудь понимаешь?

— Пока нет.

— Из криминалистов Егорыч, что ли? — прищурившись, Аранский глянул в сторону оперативников, осматривавших тела погибших.

— Да, Сергей Егорович, из управления.

— Хорошо, пока спасибо, — и посмотрел на Кордыбаку. — Пройдем туда. Да, капитан, и разобраться надо, кто в аренду помещение сдавал и кому.

— Конечно, Сергей Викторович. Выясним, — Дрозд отошел и вернулся к свидетелям.

Аранский с Кордыбакой прошли по месту происшествия и ближайшей территории. Зашли в беседку доминошников. Две бутылки пива так и стояли нетронутыми, даже открыты не были. Аранский взял одну из них за пробку приподнял посмотрел на свет, затем на Кордыбаку:

— Тут ждали, в засаде. Лежка была.

Проходя мимо, заглянули в микроавтобус и подошли к криминалистам.

— Егорыч, приветствуем вас, — руку Аранский подавать не стал, Егорыч был в резиновых перчатках, присев на корточках и склонившись над одним из убитым, осматривал труп. — Просто заваливают бандюки нас работой.

— Та не кажы, теза. — Егорыч поднялся и выпрямился во весь свой невеликий рост. — Рад тебя бачыты и нашу молодую смену.

— Егорыч, знаю, не любишь. Не буду давить, есть что сказать — говори. Нет — подожду, пока будет. — Аранский улыбнулся, затем, словно вспомнив, спохватился, достал из кармана упаковочку жвачки, протянул, предлагая. — Закуришь?

— Ты же знаешь, не балуюсь.

— А я позволю себе, — достал одну подушечку и бросил в рот.

— Да, не бережешь ты себя, — Егорыч тоже улыбнулся. — Хотя сколько той жизни? — И посмотрел многозначительно на усопших. — А если по делу, то стрелял один, из одного оружия, предположительно, это кольт сорок пятого калибра, судя по найденным гильзам, причем стрелял в лежачих. Все убиты с одного выстрела в голову, других ранений на телах нет. Ушибы есть, пулевых — нет. Свидетели говорят примерно то же, тем самым подтверждая сказанное. Сам понимаешь, более точные результаты будут позже.

— Спасибо, Егорыч. Там в беседке две бутылки пива, думаю, они принадлежали преступникам, даже не открыты, может, отпечатки остались.

— Хорошо, посмотрим, но такое счастье маловероятно.

— Да, кстати, ничего не можешь сказать, как выглядел тот, который стрелял? Свидетели что говорят?

Егорыч посмотрел по сторонам:

— Капитан. Дрозд. Можно вас на минутку.

Капитан опять оставил свидетеля и подошел к ним.

— Майор интересуется как выглядел тот из преступников, который стрелял?

— Да кое-что есть, как говорят свидетели…

Но Аранский перебил его:

— А можно я, так сказать, предположить позволю? Черный спортивный костюм, зеленая ветровка, шапочка с вырезом для глаз, высокий, крепкого сложения.

— Абсолютно, — капитан картинно развел руками.

— Я пойду?

Криминалист Егорыч посмотрел вокруг себя:

— Неужели это где-то здесь можно прочитать?

— Из других источников.

— И когда, Викторович, ты все успеваешь?

— Работа такая. Кто раньше, тот и на коне.

— Ну да, ну да. — Егорыч, бегло осмотревшись, присел у другого трупа, приподнял и повернул его голову рассматривая место выхода пули.

Аранский поморщился от увиденного и отвернулся:

— И как ты можешь?

Криминалист только пробормотал чуть слышно:

— Работа такая…

Они отошли в сторону, нужно было спокойно собрать мысли в кучу, подумать, обсудить и слепить что-то из них для начала.

— Что скажешь? — Аранский ненамеренно дохнул на Валентина освежающей порцией мяты.

Нет, нормально жевать резинку Аранский не умел. Он не замечал, как скорость движения его челюстей постепенно возрастала, а лицо приобретало выражение раздраженной озабоченности, словно он старался зажевать ее насмерть, но это не удавалось, и он нервничал и продолжал делать это еще активнее. Кордыбака неосознанно двинул своей челюстью, и потянул в гримасе губы, Аранский его понял, посмотрел по сторонам, хотел выплюнуть жвачку, но передумал, взял ее двумя пальцами, раскатал в шарик, опять посмотрев по сторонам, отшвырнул в сторону кустарника.

Валентин собрался с мыслями.

— Да как-то резанул меня тот факт: убиты все выстрелом в голову, одним. Совпадение? Опять же: убивал, не дрогнув.

— Думаешь, наш Дровосек?

— Не знаю, но напрашивается. Очередная бойня. А вообще, Чикаго какое-то, боевик американский, и кольт еще этот.

— Да, Мистер Кольт получается, — задумчиво произнес Аранский. Четыре человека уложил в течение получаса, да еще несколько раненых и травмированных в придачу. Зверь какой-то. — И опять, некоторое время подумав, добавил: — Одна ли это гадина, Дровосек и Мистер Кольт, не знаю, не хочу быть голословным, но то, что сволочь конченая, и один и другой — очевидно.

— Так что, Сергей Викторович, предлагаю, назовем его для себя условно Мистером Кольтом?

— Да хоть горшком, что от этого меняется, — и все же согласился: — Хорошо, пусть Кольт, Мистер. Излагай свою мысль.

— Начнем из того, что известно. Преступники с утра пораньше прибыли сюда, откуда — пока неизвестно, и некоторое время караулили свои жертвы. Одну машину оставили у обочины на дороге, для быстрого отхода по завершении операции, вторая была здесь, у подъезда, возможно, на двух приехали, а может, заранее у дома была припаркована, например вчера. Когда приехал микроавтобус, дали ему подъехать к офису, а затем перекрыли выезд «жигуленком».

— Думаю, выезд перекрыли в последний момент, когда те собирались в машину сесть с деньгами.

— Согласен, Сергей Викторович, и вот тогда, кто из укрытия, доминошная беседка, в которой, судя по количеству пивных бутылок, двое было, кто из «жигуленка», набросились на охранников. Под дулами пистолетов уложили их на землю, забрали сумку, затем Мистер Кольт расстрелял всех в упор, и к БМВ. К этому времени жильцы домов вызвали полицию. Сначала им на хвост села одна полицейская машина, затем другая подоспела. Все же одну машину им удалось отправить в кювет, другая продолжила преследование. Тогда на повороте, это уже в районе Левобережной, один из преступников выпрыгивает из БМВ и в упор расстреливает преследовавшую их полицейскую машину. Убив водителя, благополучно уходит. Поскольку стрелял преступник из кольта, и, судя по описаниям внешности, это один и тот же человек, который расстрелял и охранников, а именно Мистер Кольт.

— Да, Валя, похоже, что так. К операции готовились по-серьезному. Три машины задействовали. Кстати, третья, на которой они окончательно ушли, нам неизвестна осталась. Это плохо. Теперь что по поводу офиса скажу — темная конторка. То, что не появятся они здесь больше, хозяева конторки, сомнений нет. Но выяснить надо, ниточка отсюда прочная может потянуться, только нащупать ее и ухватиться как следует.

— Что скажешь?

Трое суток. Три дня и три ночи тянулись так долго, так противно и нескончаемо, что казалось, еще сутки, и терпение, раздувшись до немыслимых размеров, лопнет громко и окончательно. Но это только казалось. Нужно — терпел бы и дольше. Поганое это занятие: сидеть просто и ждать, прекрасно зная и понимая, чего ты ждешь. О плохом думать не хотелось, да и что о нем думать, оно и так лезло в голову, рисуя всякие страшилки и неутешительные картинки, а если включать логику, как любил говорить Студебеккер, и анализировать, начиная с конца, то получалось следующее: лицо его никто не видел, отпечатки пальцев нигде не оставил, оружие ранее засвечено не было, и ниточки от него не тянулись, во всяком случае Стэп обнадеживал, и последнее — ушел незамеченным. Работал бы один — красота. Но подвязали его к коллективу, вот и ломай теперь голову, ушли остальные или взяли их. Если ушли, то почему молчат, если повязали, то что делать: или уходить по-тихому из этой хатки, или не колотиться, переждать, как-то все и разрулится. А вот интересно, Стэп знает о его берлоге или нет? Скорее всего да. Это значит, если повязали их, гости из ментовки могут пожаловать в любой момент. Что делать, так и не решил. Вот и получалось, что ничего не оставалось, как периодически маячить между стенами комнаты, валяться на диване, изучая побелку на потолке, и смотреть новости, исступленно тыча в сторону экрана пультом, беспрерывно перескакивая с канала на канал, в тщетной надежде услышать еще хоть что-то, кроме того, что преступники с места происшествия скрылись. И пока все, за три дня никаких дополнений больше! Но так ли? Все ли? Следаки работают, ищут, роют, а дело они свое знают.

Молчал не только Стэп, но и, как обычно, Романыч. Вот и приходилось ждать, просто сидеть, никуда не выходя из своей берлоги. Хорошо продуктов было дней на несколько.

Стэп позвонил поздно вечером уже на четвертый день безотрадных ожиданий. Судя по голосу, настроение у него было бодрое, а по тону — даже праздничное, явно слегка навеселе находился, и как-то сразу сошло, оттаяло, улетучилось беспокойство, тревога рассеялась, легче стало.

— Здорово, Кова. Чертяка! Ты как там, не прокис еще?

— Я в норме, что у вас?

— Мы тоже с Витьком не ржавеем. Такое дело, давай завтра к пяти в «Трюм» подъезжай. Повидаться надо. Лады?

— Ну до скорого.

Ух, значит, все нормально, ушли они тоже, несколько дней отсиделись и объявились. Уже легче, как-то все на свои места и стало, а что дальше, уже, наверное, известно, завтра и для него прояснится. Борис оделся и вышел на улицу, вдохнул свежего весеннего воздуха, прошел по Соломенской метров пятьсот сначала в сторону рынка, затем вернулся обратно, заглянул в киоск, купил батон, уже не вполне свежий, утренний — ну хоть такой.

Стэп и Виктор сидели за столиком в дальнем углу зала. Стол был накрыт на троих. Еще издали увидев Кову, Стэп привстал и кивнул на свободный стул, поздоровались.

Ужин был по полной программе: бутылка коньяка, шашлык, картофель в глечиках, салаты. Стэп открыл бутылку и наполнил бокалы, поднял свой:

— Что хочу сказать? Повод есть, сами знаете. Дело сделали! Нелегко было, но справились! Особых замечаний нет, и хорошо, это значит — сработались. Предлагаю выпить за то, чтобы не последнее.

Выпили, закусили, Стэп опять наполнил емкости:

— Тебе, Кова, отдельная благодарность, и не только от меня. Как, кстати, тогда добрался?

— До Левобережной легким бегом, как на утренней пробежке, оттуда на такси.

— Хвостов не было?

— Нет, все чисто.

— Что с оружием?

— Оружие дома. Может, уничтожить надо?

— Нет, не надо, пусть будет. Я этот вопрос уточнял, не выбрасывай. Патроны остались?

— Да, обойма и пачка.

— Хорошо, пока хватит.

Борис был голоден, но есть не спешил, по крайней мере поступал, как остальные.

Выпили еще, слегка закусили, теперь и Кова осмелился спросить:

— А вы, без осложнений ушли?

— Скажем так, благодаря тебе без осложнений. На Русановке «бэху» скинули, в девятку пересели, и привет легавым.

— Да, я по телеку видел, нашли ее там.

— Машину мы чистую оставили, без следов. Пусть копаются в ней сколько хотят, ничего не найдут. Теперь выпьем. — И Стэп опять поднял бокал.

После третьей закусили основательно: шашлык съели полностью, и почти весь картофель, и салаты. Стэп разлил поровну оставшийся коньяк, достал из бокового кармана сверток и протянул Борису:

— Держи, брателла. Деньги. За работу. Три штуки «зелени» плюс штука — это премия! За что — сам знаешь, молоток! Вижу, про сумку спросить хочешь?

Борис посмотрел по сторонам, как бы ища официанта, ему хотелось пить, кроме конька других напитков почему-то на столе не было:

— Да. Пить охота.

Стэп кивнул Виктору и в сторону барной стойки:

— Сгоняй за компотом.

— Про сумку тоже интересно.

— Сам понимаешь, не наша сумка, мы только работу выполняли. Ушла по назначению. Сколько в ней денег было? Не считал. Как была, так и отгрузил. Поэтому доли нашей там нет и не было. Что причитается, то получили.

Борис пожал плечами:

— Понимаю, спасибо, конечно.

Виктор вернулся с бутылкой спрайта, распечатал и налил в стаканы. Стэп повертел в руках пустую бутылку конька, поставил на пол:

— Не доза. Как считаешь? Но больше брать не будем. По последней и разбегаемся.

Допили остаток, закусывать уже не было чем. Борис опорожнил стакан спрайта, потом еще один:

— Вот теперь порядок! Что дальше? Какие указания?

— Пока ничего, отдыхай. Бабло есть у тебя, но сильно не увлекайся тратить. Сколько ждать придется, не знаю, может, месяц, может, два, а может, завтра звонок поступит, и вперед. Так что держи оружие чистым и в смазке, а порох, как говорят, сухим. Примерно так. Да, что еще спросить хотел. Машину водишь? Права есть?

— И права есть, и езжу неплохо. А что?

— Просто знать должны. Для Витька, как запасной вариант, мало ли что. Держи права при себе.

— Без проблем.

Стэп улыбнулся:

— Рад, что работаем вместе, парень ты что надо. Разбегаемся, — и, видя, как Кова полез в карман за деньгами, остановил его: — Я заплачу, не суетись.

Борис отложил две сотни долларов в отдельный карман:

— Поменять надо, на мелкие расходы.

Вышли на улицу. Попрощались.

— Мы тут недалеко, — Стэп указал рукой куда-то в сторону Петровки. — Ты как, на такси?

— Пройдусь немного, подышу, погода хорошая, дома насиделся.

Борис дошел до ближайшего обменника, на табличке у входа курс был двадцать шесть и три за один доллар, зашел поменял две сотни. До Почтовой площади решил прогуляться пешком. Шел, не обращая внимания на названия улиц, перекрестков, просто двигался в нужном направлении, не спеша, опустив глубоко руки в карманы джинсов, подняв воротник на мастерке и надвинув низко на лоб кепку.

Он так и не знал, на кого работал, на кого работали Стэп с Виктором. Может, на Студебеккера, а может, и нет. А если отдал его Студебеккер кому-то другому, временно или навсегда, а может, вообще продал, и такое могло быть, и ничего не сделаешь, будешь работать, сколько придется, таковы правила, не хозяин он себе. Да что об этом думать. Ну и ничего. Он такой же солдат, как и тот, который служит в настоящей армии, только живет, как нормальный человек, в квартире, деньги получает приличные, имеет кучу свободного времени, ну, и личные дела не запрещены. Не так уж и плохо, а зависимость, так в этой жизни все как-то в чем-то где-то зависимы, кто-то в большей мере, кто-то в меньшей, кто-то головой отвечает, а может, даже и семьей. Не так уж все и плохо у него. Ну, и главное — не зарываться, исполнять, что скажут, меньше думать и рассуждать, сказали — сделал, отдыхай. А повяжут — тоже не исключено — так полное отрицалово, пусть доказывают, попадет на зону, там свои, в обиду не дадут, не впервой: зона, она ведь как дом родной.

Опять захотелось пить, от коньяка явно сушило, насколько был он армянским, вопрос явно риторический, Борис слабо разбирался в спиртных напитках, особенно в крепких, ни по вкусу, ни по привкусу, ни по запаху не мог отличить оригинал от подделки, а вот то, что сушить так достойный напиток не должен был, это факт. Зашел в первый же на пути подвальчик. Оказалась наливайка с претензией на кафе с дизайнерским подходом в духе времени, но наливайка и по сути, и по факту: и запах соответствующий витал, и народ в тему терся, а прокурено было до слез, ну и сервис надлежащий — у стойки получай свою порцию водки, пива или еще какой гадости, иди за столик и травись. Выходить уже не стал, поскольку зашел: попросил стакан воды. Впереди человек, чуть повернув голову в его сторону, пробормотал недовольно:

— Я ведь тоже не просто так стою!..

— Да пожалуйста, — Борис не стал возражать. — Просто стоите вы, молчите, не заказываете.

— Вам какой воды, с газом или без? — Бармен снял с полки бутылку «Миргородской». — А молчит, потому что денег нет, а в долг не дам. Кредитная линия для него закрыта, банкрот. Проходи, Малек, не тормози.

Борис посмотрел на человека у стойки, может, он ослышался, не так понял, неужели это Витя Малик, тот самый Малек из далекой юности. Да нет, это был человек уже в возрасте, изрядно поседевший, осунувшийся, морщинистое лицо и шея в болезненной коже. Но что-то еле уловимое все же было от того веселого, остроумного и отважного дружка.

— Витек? — Осторожно спросил Борис.

— Отстань, — не глядя в его сторону, бросил человек.

— Малик. Ты ли?

Человек наконец посмотрел на Бориса и замер, жадно всматриваясь в лицо незнакомца, чуть отошел назад, прищурился, присел и наконец тихо, завороженно промолвил:

— Боря! Кова!

Затем подался вперед, обнял его, уткнулся головой в грудь и вдруг заплакал.

Борис положил руки ему на плечи, слегка похлопал ладонью:

— Ну, ну. Витя. Я это! Я!

Малек опять отпрянул чуть назад, со слезами на глазах, но сияющим лицом, окинул полумрачный подвал:

— Ну и кто мне не верил, босота, и ты, Заноза, тоже, — он посмотрел на бармена. — Кова. Вот он, тот самый, знаменитый. Вернулся!

Бармен указал рукой на свободный столик:

— Может, присядете? Я принесу. Что будете?

— Мне воду. Бутылку. Вите?.. — он посмотрел на товарища.

— Водку и пива, — заявил Малек.

— Стакан водки и закуски побольше, — подправил заказ Кова.

Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга. Бармен принес в запотевшем графинчике водку, закуску, бутылку воды и стаканы. Глядя на минералку, все же спросил:

— Может, что посерьезнее?

— Все хорошо. Спасибо. Сыт, — и налил Мальку грамм тридцать. — Давай я дозировать буду. Не возражаешь?

Малек махнул рукой:

— Валяй! — и поднял рюмку. — Ну что, как положено, за встречу! — Поставил рюмку обратно. — Погоди, давай еще раз обнимемся.

— Давай за встречу.

Встали, обнялись, сели, выпили. Малек откусил бутерброд, запил водой:

— Борь, может, водочки, ну за встречу?

— Нет. Спасибо. Ты пей, если хочешь.

— Я-то да. Наливай еще!

— Погоди. Поешь сначала. Ну и давай, начинай.

— Рассказывай. Как живешь? Вижу, не шикуешь.

Витя посмотрел на пустую рюмку и несколько задумчиво отметил:

— Не шикую, верно, но и не бедствую.

Борис как бы согласился:

— Вижу, тоже верно. И все же… Семья, дети?

— Семья. Что-то вроде. Потомства нет, но живу, есть женщина. Как это сейчас называют — гражданский брак. В таком браке.

— Работаешь?

— С этим не совсем. Со специальностью в свое время не получилось… Нет, работаю, конечно, когда надо, свои люди, связи, один звонок — и машину разгрузить, погрузить всегда пожалуйста, наличманом получил и гуляй. Шура тоже работает, в подъездах убирает, жильцы хорошо платят, ну и пенсия, вторая группа у нее — тоже плюс, неплохо получается, жить можно, так что не бедствуем, квартирка у нее… у нас, тут на Подоле, небольшая, полуподвальный этаж, так что устроен. Ты-то как? Давно откинулся?

— Ух ты, откуда жаргончик? Сидел, что ли?

— Да нет, бог миловал.

— Пару месяцев как вернулся.

— Это получается пятнадцать лет прошло, тебе ведь пятнашку впаяли?

— Да, но отсидел десять. Раньше вышел.

— Ты-то как, Борь? Осматриваешься пока?

— Можно так сказать.

— Жить как планируешь?

— Не знаю пока. Сложно все тут. Вот у тебя, видишь, жизнь сложилась. Как-никак, жена, квартира, работа, сам себе хозяин, а я пока не знаю, смотрю, как-то сложно все вокруг.

Малек проверил взглядом рюмку:

— Еще по чуть-чуть?

Борис отмерял тридцать грамм:

— Хочу за тебя, Боря, чтоб нашел себя здесь. Может, и не просто тут у нас, не знаю, думаю, это только так кажется, но порешается как-то, вот увидишь. А вообще обращайся — чем смогу, помогу, сдохну, но не откажу.

— Я знаю. Спасибо, Витя. Буду иметь в виду, конечно. Ты закусывай, на еде не экономь, все съесть должен. Оплачено.

— Борь. Можно спрошу? — Малек отложил бутерброд, рукой вытер губы.

— Почему нет. Можно.

— Про Бессараба.

Борис посмотрел по сторонам. Народ вокруг на них внимания не обращал, был занят собой: кто пил водку, кто пиво, чем-то закусывали, курили, отправляя к приземистому потолку с выпуклыми тесаными поперечинами, сизые струи дыма. Налил полстакана воды, выпил:

— Хочешь, могу рассказать. Дело прошлое.

Малек промолчал, но было ясно, хотел услышать, очень хотел, причем уже много лет.

— Ты ведь помнишь, когда я ему возле садика бока помял, и меня после этого посадили первый раз, ему словно руки развязали.

— Помню. Подмял под себя город, и быстро, сначала территорию расчистил, затем подмял.

— Вот-вот, — Борис снял мастерку и повесил на спинку стула, в помещении было и душно, и жарко, и муторно. — Ты лучше меня знаешь, я ведь в это время сидел.

— Знаю. Нашу банду он тоже быстро ликвидировал. Нескольких избили они, поодиночке, тебя не было, меряться силой с ним не рискнули, пацаны постепенно уходить стали: кого в армию забрали, кто учиться пошел, некоторых Бессараб к себе переманил, из тех, кто бойцы были. Отряд он сколотил, в городе таких еще не было. Бойцы отменные, спортсмены, дисциплина железная и материальная заинтересованность. Крышу ему папаша обеспечил. И потекло бабло, рынки, киоски, магазинчики. Не поверишь, уже через полгода поднялся. «Тойота прадо», личный водитель, охрана, дом — дворец, а еще через год уже «хаммер», несколько ресторанов, что еще, просто не знаю, поднялся Бессараб так, сука, что скрылся в облаках.

— Я помню, Витя, когда вернулся, так и было, высоко взлетел, не ровня мы ему стали. Ну да и ладно. Если честно, зла я не держал, от меня ему тогда тоже крепко досталось: в больнице недели две провалялся, сам помнишь. Но он первый решил былое вспомнить, видно, обида в нем на меня крепко засела. Около месяца прошло, шел я как-то по улице, сзади «хаммер» подкатил, чуть вперед проехал, тормознул. Два жлоба вышли, ко мне подошли, поздоровались. Один говорит: «Кова, Бессараб привет передает, побазарить хочет, мировую распить. Не откажи». Сел в машину, один из них ствол достал, к горлу приставил, другой наручники защелкнул. Вот и все. Куда привезли, не знаю, сарай какой-то, на голову мешок надели. Там били долго и по-всякому, потом Бессараб приехал, по голосу его узнал, даже не поздоровался, сказал только, тварь, что долго момента этого ждал. Тоже бил и наслаждался, плоскогубцами на груди и на спине кожу с мясом рвал, шрамы по сей день. Измывался, как хотел. Одним словом, попал я по полной. Скажу честно, кричал я сильно, и не стыдно сказать, слезы текли ручьем, очень больно было, Витя, и не кончалось это никак, на зоне такого зверства не видел, боялся — не выдержу, кончусь от боли. Потом наконец сказал он мне: «Решил не убивать, хотя лучше было бы грохнуть. Так что слухай меня, красава, раны залижешь, и чтобы духу твоего не было в городе. Поступишь иначе, благополучно сдохнешь». И напоследок так ударил чем-то в печень, что потерял я от боли сознание.

Очнулся в лесу, выкинули, как собаку, подыхать, твари. Хорошо, весна была, зимой замерз бы. Идти не мог, мышцы на ногах отбиты были, дышать нормально тоже, воздуха не хватало, в легких при дыхании кровь хрипела и клокотала. Долго полз, всю ночь, терял сознание, приходил в себя и дальше полз. Утром к дороге добрался, там меня и подобрали. Я потом вернулся на то место, и куда выполз, и куда выбросили, километра два на брюхе карабкался, как смог, сам удивляюсь, вот что значит жажда жизни.

В больнице почти месяц провалялся, из них три дня в реанимации, ты это и сам знаешь, приходил ведь, проведывал.

Малек только согласно кивнул.

— Печень, почки поотбивали уроды, ребра сломали, но самое плохое, легкое травмировали, отек был, после больницы еще потом месяц долечивал. Да, менты приходили, интересовались, нацеленно, может, побил кто, спрашивали. Сказал, что нет, сам на мотоцикле разбился. Уточнять не стали, только предложили, что нетрезв был, я согласился. Не хотел я огласки, замять хотел, не знаю почему, но чувствовал, что сделать так надо. Да и не мог тягаться я с Бессарабом по судам, добил бы он меня и уничтожил. Нет, тем путем бороться с ним я не мог, но и простить тоже не в правилах было. А менты в ГАИ сообщили, так те меня потом оштрафовали, хотели и права забрать, но я не отдал, сказал, что где-то дома они, найти не могу. Вот так было, Витя.

Некоторое время сидели молча. Борис взял графинчик, повертел в руках, налил Мальку в рюмку, затем подумал — и себе, в стакан.

— Вспомнить пришлось не самое приятное. Запомнил я, Витя, на всю жизнь боль ту. Ну давай, не приведи повториться такому, врагу не пожелаю.

Они выпили, Малек закусил, Борис запил водой, опять помолчали.

Витя вопросительно посмотрел по сторонам:

— По-прежнему не куришь?

Борис жестом указал бармену, тот понимающе поднял руку, а через пару минут принес пачку «ELEM» и зажигалку. Малек с удовольствием проглотил порцию дыма и опять посмотрел по сторонам.

— Что еще? — Не понял Борис.

— Пивка бы.

— А вот это нет. Я ведь водки тебе взял.

— Хорошо, Борь, — Малек стряхнул пепел на салфетку и затянулся дымом так, что закашлялся, Борис, усмехнувшись, постучал его по спине. — Так я же не поперхнулся.

— Дымом тоже можно.

— Хорошо, Борь, но ведь не все это. И добавить есть что.

— Ты о чем?

Малек опять крепко затянулся и опять закашлялся бы, но сглотнул, сдержался, задавил.

— Хочешь дальше? Да, продолжение было, но воспоминания тоже не из лучших. Может, в другой раз?

Малек грустно посмотрел на товарища:

— А он будет?

— Ты о чем, Вить?

— Другой раз.

— Да ты что, как можешь. Мы ведь встретились, нашли друг друга. Не оставлю я тебя, поверь. Будем видеться, вот так сидеть иногда, за чарочкой, не часто, но будем. Ну, не кисни! — И потрепал его по плечу. — Хорошо, тогда слушай. Как ты помнишь, уехал я из Броваров.

— Да, помню, исчез после больницы.

— Оставаться нельзя было, уехал к тетке в Васильково. Лето тогда было, самое начало, тепло, тихо, спокойно, хорошо, одним словом. Помогал тетке по хозяйству, барахтался в озере, загорал на солнышке, а по ночам звезды в небе считал. Было в твоей жизни такое? А вот в моей случилось, вот примерно так. Одним словом, восстанавливался после падения с мотоцикла. Месяца полтора бездельничал, потом в Киев стал наведываться. Знал, что в Киев перебрался он, где-то в районе Подола квартирку прикупил, Бровары для него стали чем-то вроде предприятия для бизнеса, бабки там делал, а жил в Киеве, и нашел я его. Еще месяц отслеживал, где бывал, гулял, куда ходил, чем и как развлекался. Что с этой информацией буду делать и как действовать, не знал. В Киеве обходился он в основном без охраны, я думаю, врагов особо-то и не было, если меня не считать. А в Броварах, там для статуса, положение, видимо, не позволяло без водителя и охраны по городу мотаться, дела решать. Три раза в неделю теннис посещал он, около станции Шевченко, там же рядом, кстати, и квартира была. Официально женат не был, да вот как ты примерно, в гражданском браке с подружкой жил, мамзель из тех была, которые в породистых кобылках ходят, смазливая, ну и кичливая не в меру, думаю, не от высокоумия. Домработница к ним каждый день приходила, с утра и до вечера оставалась. По городу на машине сам ездил или с подружкой, без охраны имею в виду, но был еще один момент интересный, любил по Днепру он носиться, когда на глиссере, когда на скутере. Разумеется, присмотрел я где парковался — в Рыбальской заводи среди речных трамвайчиков, пароходиков, барж и прочего железного хлама. В выходные не решался подступиться к нему, не один Бессараб там скутер свой парковал, вот и ждал более удобного момента. И дождался, не поехал как-то в будний день на работу он в Бровары, а смотрю, в шортах из дома вышел, в футболке, со спасжилетом в сумке и в сторону Днепра направился. Подождал я, пока налетался он на скутере своем и к причалу наконец подрулил. Не было никого рядом, до причальной охраны неблизко, метров пятьсот, и получалось так, что все складывалось для меня, ну если можно так сказать, удачно, к развязке все клонилось. Не хочу сказать, что очень ждал я этого, хотел, мечтал или еще чего, просто надо было так, когда-то и в чем-то должна ведь быть справедливость, и, если я мог ее восстановить, а я мог, значит, тому и быть. Заглушил Бессараб свой скутер, посадил на цепь, переоделся, в сумку уложил гидрокостюм и жилет и на причал поднялся. Ты знаешь, Витя, не удивился он, увидев меня, словно знал, что встретимся, видно ждал, разжал только пальцы, упала сумка, руки на груди скрестил. Молча стоял, что думал, не знаю, не на меня смотрел, куда-то чуть в сторону, на Днепр. Потом сказал, не знаю, мне или больше себе: «А ведь знал, не стоило в живых оставлять». Затем стрельнул взглядом вокруг, отошел немного назад, подцепил ногой кусок трубы, подбросил вверх, рукой подхватил и крепко пальцами обхватил, слегка подвигал ее, как бы взвешивая, замах примеряя: «Умрешь сейчас ты, Кова, на этот раз окончательно. Я ведь обещал». Поднял я руки, кулаки крепко сжал, и понеслась. Пытался он железякой той меня зацепить, справа, слева, тяжеловата она была, уходил я легко, да и пространства вокруг хватало, знал я, помашет минут несколько он ею, уставать начнет, вот тогда-то в вперед я и пойду. Стал понимать и Бессараб это, изменил тактику, словно пикой, трубой той действовать начал, вперед выбрасывать, в грудь мне целил, в голову. И тут тоже безуспешно, не попадал, отводил я трубу, то вправо, то влево, чувствительно правда было, но терпимо, один раз даже почти ухватился я за край железяки, но выдернуть он успел. Кружили мы так минут десять, и я не поддавался, и он достать не мог, и понимали оба, как-то к завершению уже пора было двигаться, да и случайно мог кто-то появиться, или охрана увидеть. Я должен был что-то придумать, и вдруг как-то само все сложилось, ногу неуверенно я поставил, сообразил мгновенно и продолжил это движение, словно подвернул ее, чуть качнуло меня, и воспользовался Бессараб этим, замахнулся, насколько мог, и с силой опустил оружие свое вниз. Но я ждал этого, был готов, отпрыгнул в сторону, и со свистом пролетела труба мимо, с искрами вонзившись в бетон и в обратку саданув Бессараба по ладоням, да так, что вскрикнул он от неожиданности и боли, а труба, отпрыгнув от причала, со звоном улетела в сторону, покатилась и упала в воду. И пошел я в перед, нанося удары, правой, левой, боковой, прямой. Защищался он как мог, руками, уклонами, но попадал я, кулаками чувствовал, в основном прямые проходили, нос у него уже был разбит, кровь размазал по лицу, левый глаз постепенно заплывал, губа нижняя раздулась и лопнула, он только закусил ее, периодически сплевывая кровью. Не знаю, Витя, почему, но остановиться не мог я, зверел, то ли от вида крови, то ли от ощущения наступавшего возмездия, но только не рассчитал, уставать стал, удары ослабли, неточными становились, и почувствовал Бессараб это, подловил меня и с правой снизу въехал мне в челюсть, видно, не растерял за последние годы навыки рукопашной, мог еще ударить гаденыш, ощутимо получилось, забил мне памороки, может, на секунду, может, на две — не знаю, только было этого достаточно, пропустил я удар и еще, поднял я руки прикрывая голову, он под мышку, что есть силы, застонал я от пронзительной боли и упал на колени, в ребро попал, в сломанное и на сросшееся до конца. Ударил он ногой, кое-как прикрылся я рукой, хорошо, сознание не потерял, но повалился на бок, он опять ногой и опять в живот попал, ощутимо, Витя, очень, но успел схватить я ногу его, всем телом навалился на нее, он и сел на бетонку. И пошла борьба в партере, кувыркались мы по причалу, изорвав одежду в клочья, локти, колени в кровь, болело ребро у меня очень, дышать не давало, слабел я, поторопился, видно, еще не полностью готов был к поединку. А Бессараб наседал, на меня взобраться пытался, за горло схватить. Не знаю, Витя, откуда взялась она, не видел я ее, под руку попала, схватил я проволоку эту, момент улучил и на шею Бессарабу накинул, затянул, что было сил. Он бил меня в лицо, в горло, опять в лицо, руки мои заняты были, не защищался уже, он бил, а я терпел, но не ослаблял удавку, и наконец почувствовал, обмяк удар его, следующий еще больше, я приподнялся, быстро обернул еще два — три раза проволоку вокруг его шеи, поджал ноги, упер ему в живот и что было силы оттолкнул от себя. Полетел Бессараб с причала, было слышно, как заскрипела проволока, натянувшись, ударилось тело его о бетонную стенку, но всплеска воды не было. Приподнялся я, сел, приходя еще некоторое время в себя, подобрался к краю причала и глянул вниз. Перекрутилась проволока на шее у Бессараба так, что обратно раскрутится уже не могла, натянулась, под тяжестью тела и впилась в шею, да так, что вздулись вены и кожа пузырем чуть ниже удавки. Дергал Бессараб из последних сил ногами, пытаясь хоть какую-то опору под ними почувствовать, хватался руками за проволоку, но тщетно, а глаза его дико таращились в беспомощном отчаянии, и не знал я, что делать. И вдруг лопнула кожа у него на шее под удавкой, и вонзилась проволока в плоть, и брызнула во все стороны кровь, окрасив мгновенно воду и бетонную стенку причала в красный цвет. Я ухватился за проволоку, подтянул его немного, намотал на руку, еще подтянул выше, опустил руку, насколько мог, схватил его за ворот рубахи и потащил, наконец перевалил через край причала и затащил на бетон. Я стоял перед ним на коленях и не знал, что делать, глаза его так и остались открытыми, в диком ужасе предсмертной агонии. Бессараб был мертв. Я не видел, как бежали к нам охранники причала, вдруг откуда-то появившиеся люди, я не слышал, как подъехал милицейский «бобик», меня швырнули на бетонку лицом вниз, сломав при этом нос и ободрав до кости всю правую часть лица, заломили руки назад и защелкнули наручники, били дубинками по спине, потом ногами по ребрам, потом потащили к «бобику», ни идти, ни сопротивляться я уже не мог. Мне стало уже все безразлично, неосознанно восприятие окружающего мира просто отключилось.

Малек как-то тупо смотрел перед собой на стол, местами облезлый и затертый временем, стаканами, тарелками, локтями, сигарета, дымилась сама по себе, он забыл, что ее надо курить, пепел вытянулся, изогнувшись чуть ли не крючком, наконец отвалился и упал на стол, частично рассыпавшись. Рассказ его впечатлил, что сказать, он не знал, и потому посмотрел на рюмку. Борис вылил остатки из графина ему и себе немного, выпили.

Малек вздрогнул, глаза у него уже блестели, веки потяжелели, спиртное действовало:

— Я не знал этих подробностей. Жуть. Страшная смерть. Хотя, может, и заслужил такую. Не знаю. Борь, скажи, чтобы Заноза еще налил. А?

— Все, Витя, достаточно на сегодня. Схожу в туалет, и по домам.

Когда Борис вернулся, склонив голову, Малек сидел, качаясь над столом, его совсем развезло. Борис посмотрел на бармена, тот виновато развел руками, значит, выпросил его товарищ у Занозы еще грамм сто.

Малек положил руки на стол, опустил на них голову, затем поднял, посмотрел на Бориса глазами мутными и замысловатыми:

— Борь, ты извини. Я вздремну, на пару минут, не больше. Ну очень хочется. А ты не уходи. Слышишь, посиди со мной, я сейчас, скоро, — голова его опустилась на руки, он уснул почти мгновенно, похрапывая и посвистывая воздухом в глубоком дыхании.

Борис подозвал бармена.

— Посчитайте, сколько я должен и долг его.

Заноза даже не задумался:

— Пятьсот гривен всего. Четыреста был должен.

Борис отсчитал полторы тысячи, положил на стол:

— Тысячу на его счет запишите, будет приходить, водки наливайте не более ста граммов в день. Через неделю я наведаюсь.

Бармен согласно кивнул:

— Хорошо. Как скажете. Кова, да? Заходите, всегда рады.

Борис вышел на улицу и замер, перехватило дух, он даже задержал дыхание, нет, там был не воздух, в кафе этом, газ неизвестного состава, годный для употребления только частично, в небольших дозах и не более часа по длительности, дальше наступала интоксикация организма. Наконец, чуть адаптировавшись, дохнул полной грудью, и закружилась голова. Посмотрел время. Половина седьмого. Значит, брать такси. Набрал номер.

У Соломенского рынка попросил таксиста притормозить. В цветочном киоске купил хороший букет тюльпанов.

Дверь открыла Люба. Посмотрела на букет, затем медленно перевела взгляд на Бориса.

— Тебе, — протянул цветы. — На кофе приглашала?

Любо по-прежнему молчала, что-то по-своему, по-женски, взвешивая, оценивающе соображала. Нет, еще секунда, и рука его с букетом опустится вниз, пауза, конечно, хороша, но передерживать тоже не стоило, посмотрела опять на цветы и приняла, взяла их, отступила чуть в сторону:

— Я помню. Проходи.

Прошел в прихожую, из комнаты вышел Виталька, подошел поздоровался за руку:

— Привет, дядя Боря.

Борис потрепал его волосы на голове:

— Привет, Вит. Вот думал, все голову ломал, что купить, подарить тебе. Может, игру какую?

— Этого добра хватает. Не оторвешь от монитора, — Люба посмотрела на сына и улыбнулась: — Спортом бы каким занялся.

— Дельная мысль, — Борис тоже посмотрел на Виталия и тоже улыбнулся: — Подумаю.

— Так что? — Люба посмотрела опять на букет и кивнула в сторону кухни. — Варить кофе?

— Да нет. Я домой.

И хотя она пыталась скрыть, но все равно изменилась в лице, пожала плечами и промолчала.

— Я домой. Душ приму, переоденусь и через полчаса вернусь. Хочу пригласить тебя в ресторан.

— В ресторан. Можем мы себе позволить?

— Я и забыла уже когда последний раз там была.

Виталька подошел к матери взял за руку, да только и сказал:

Минут через сорок они вышли из подъезда на улицу. Борис посмотрел на часы:

— Может, ты знаешь, где неплохое заведеньице есть, я как-то не очень в этом деле?

— Времени сколько уже?

— Девятый час.

— Далеко ехать — не поедем. Я знаю, здесь недалеко, пешком дойти можно, есть отель и ресторан на первом этаже. Даже свадьбы там проводят. Со стороны симпатично. Пойдем?

— Пойдем, — и она взяла его под руку.

От Студебеккера опять ничего не было. Ну да и ладно. В любом случае за последнее время хоть что-то, но определилось, теперь Борис работал в группе Стэпа, а значит, был при деле. Это хорошо, это лучше, чем сидеть, утонув в дерматиновом кресле, или слоняться из угла в угол комнаты, находясь в состоянии полной неизвестности. То, что Студебеккер рано или поздно объявится, сомнений не было. Подаст весточку, просто пока рано. А может, соскучился Борис за ним? И это тоже возможно. Столько лет рядом были. Конечно, не ровня он Студебеккеру, но почему-то тот приблизил к себе, выделил из прочих равных Кове, и если бы только это… Когда в первый раз они встретились? Года три назад, ну, может, чуть больше.

Он тогда на зону к ним прибыл, и словно ждали его, готовились к этому. Нет, тихо все было, никаких объявлений, предупреждений, просто велено было место приготовить, вот и приготовили: отдельную койку с занавеской, тумбочку и лампу настольную. Потом и сам жилец появился. Кто такой, за что и по какой статье — никто не знал. То, что особа эта не из простых была, сомнений не возникало. Если сам Рым его посещал — в первый день после прибытия навестил — значило это многое.

Он просто спросил тогда: «Хочешь на меня работать?» А кто бы не хотел? Конечно да! Борис не думая согласился, просто сказал: «Да. Хочу». А Студебеккер добавил: «Не тороплю с ответом, подумай, потому как надолго это: и здесь, и на свободе потом. Что надо для этого? Верным надо быть, преданным! Не буду лукавить, как собака: скажу наказать кого — наказать! Скажу пытать — пытать! Убить скажу — убить, и не думая. Жестко, у меня такая работа. И еще: злоупотреблять твоим положением не буду, поверь на слово. Сам честность люблю и в других ценю, справедливость на первом месте, быть человечным в определенном смысле — значит и к себе уважение питать. Может, не к месту все это, не та обстановка, но даже по «понятиям», это тоже правила, рамки и где-то законы. Это надолго, Кова, я уже сказал, как здесь, так и на свободе, очень надолго, а потому — подумай. Заявление писать не будешь, сам понимаешь, достаточно слова, одного, мне».

Борис протянул руку: «Я согласен».

Чтобы что-то изменилось после этого — пожалуй, нет. Ну позволил Студебеккер обращаться к себе по отчеству — Романыч, уважительнее это выглядело, да и старше по возрасту был лет на десять, заходить к нему, когда потребуется, случалось, услугу какую по мелочи мог попросить выполнить — вот и все. О себе рассказывать не любил, а может, не хотел, уходил сразу легко в сторону, уводил на другую тему. Хотя со временем в беседах, вечерних разговорах очень медленно и постепенно что-то вырисовывалось, очень смутно и приблизительно, но все равно не конкретно и неясно. А вот сам послушать был не прочь чужую исповедь, не преминул, конечно, поинтересоваться и историей Ковы.

Вот чего-чего, а историй здесь хватало, сколько сидящих, столько и историй, хотя нет, у некоторых их было по нескольку.

Рассказал Кова и свою, про Бессараба, про вражду давнюю между ними, про ту боль физическую, моральную, перенести которую пришлось, про встречу последнюю и, конечно, ждал реакции, ждал понимания, ждал сочувствия и одобрения, но оказалось, что напрасно. Только вздохнул Студебеккер в конце рассказа да затылок почесал, и обидеть не хотел, видно, но и мнение имел свое, хотя нет, оценку: взвешенную, верную и нелестную. И сказал тогда так: «А сам как считаешь, это стоило того?»

— Чего? — не понял Кова.

— Того, чтобы на зоне оказаться. Приличный кусок жизни оставить за забором этим. А кого порадовал поступком своим, или возгордился кто тобой? Кто оценил твои действия? Да никто! Причем, что интересно, даже здесь, ну не интересен им твой подвиг — у каждого своих хватает. Другое дело самолюбие свое потешил — это да, самоутвердился, вроде как сказал — сделал. Родные-то есть? Есть. А им каково такое пережить? До сих пор переживают! Задумывался? Вот то-то и оно, слишком любим мы себя одного. Не от этого ли и все беды? В жизни нужно быть готовым ко всему и, если надо, пойти на все, это да, и многое можно совершить тогда и сделать, и убить в том числе, но цель и средства — каковы они? Ради чего? Я тоже здесь оказался, но поверь, это стоило того. Да, стоило!

И запали слова его. Студебеккер был прав, причем, как оказалось, всегда. И знал он, наверное, тоже все. И сидел он, срок отбывал, ну не так как остальные, как-то по-своему, не ныл, не жаловался, не оправдывался, а словно работу выполнял, раньше была одна работа, пришло время — другая теперь — на зоне сидеть. И делал он ее как надо, как положено. Так никогда и не узнал Кова, за что Студебеккер срок отбывал, из философствований его только понял — за дела мутные и темные. Рассказывал, что там, на самом верху, большие люди находятся, делами занимаются важными, нужными, полезными для всех нас, для общества. Но среди дел этих светлых и другие дела закрадываются, не вполне чистые. Обратная сторона медали, так сказать. И дела эти тоже кто-то делает, потому как должны они делаться — без них никак! Вот так и получается, стремились вверх, боролись, побеждали, а там, у Олимпа, — кому что досталось. А ведь с какой стороны лучше находиться, сказать тоже не смог, сегодня с парадной, а завтра, может, лучше уже и с черного входа.

Вот так они и жили, день прошел — вычеркнули и забыли, новый наступил — и его пережили. Но один момент оставил осадок неприятный для Ковы и запомнился, да и как такое мог он забыть.

Забежал как-то к нему Мурик, человек Рыма, на пару слов попросил, вышли на воздух свежий — ну и огорчил. Плохую принес весточку, просьба в ней была, и отказать Кова, конечно, не мог. Кто был инициатором просьбы этой, Мурик не сказал, но догадаться можно было: или Рым, или Студебеккер, или оба.

— Ты в курсах Кова, через две недели бои гладиаторские?

— Боксер драться будет.

— Это из свежих? Ну и?..

— Тебя с ним поставили.

Это было неожиданностью, причем большой. Уже несколько лет Кова не принимал участия в поединках. Считал, свое отвоевал. По началу срока приходилось, но потом то ли авторитет появился, то ли свежие силы народ стремился понаблюдать, да и сам поостыл, не рвался, словом отошел от этого и, главное, со стороны не настаивали:

— Что так вдруг? Я забыл уже когда в ринге стоял.

Мурик только хихикнул:

— Главное, чтоб не лежал. Так вспоминай, время есть, две недели.

— Кто поставил?

— Вопрос не ко мне, я только передать.

— У Студебеккера могу подтверждение получить?

— А что Студебеккер? Он кто на зоне?

— Мурик, ты так сказал или пошутил?

— Конечно, можешь. Я только к слову.

— Тогда бывай и будь здоров!

Мурик опять хитро усмехнулся:

— Так ведь не все это.

— Так не тяни за хвост. Что еще?

— Ничего особенного. Замочить его надо.

— Мурик, опять шутишь?

— Говорю тебе, замочить!

— Кто сказал?

— Передать велели.

Кова расстроился еще больше. Бывало на зоне такое — не часто, но случалось, могли приговорить за проступки, косяки, но это если очень серьезные, да и делалось все по-тихому, ни следов, ни свидетелей и под самогубство, как правило. А тут на глазах у всех, в поединке, как-то не верилось.

— Ты ничего не перепутал?

— Кова, я тебе больше скажу, чтоб совсем уж поверилось, зрелище должно быть в ринге, понял, не просто умереть он должен.

— Это за что же его так?

— Не знаю. Оттуда пришло, — Мурик кивнул в сторону забора. — Говорят, дел он там наворотил неправильных очень много.

— Почему прилюдно? Да еще и я?

Мурик только развел руками.

Студебеккер тоже и руками развел и плечами пожал. Значит, Мурик не врал, значит, предстояло ему готовиться.

Поединки обычно проводились в цеху изготовления нестандартных железобетонных перекрытий. Последние две недели Кова готовился к бою, отнесся к этому серьезно и хоть как-то, но подтянул свою физическую форму. Две недели маловато было, но все же хоть что-то, потому что расслабился за последние годы. А ведь был период, и железо тягал он здесь, на зоне, и в рукопашной разминки проводил, физическая сила, выносливость и мышечная масса всегда в почете были на зоне и впереди многого ставилась, но потом постепенно снизил темп, разленился, а когда со Студебеккером союз заключил, так и вовсе неприкасаемым себя почувствовал. А зря, получалось, что не так, расслабляться не время было. Поэтому волновался, переживал, ведь неизвестно, каков из себя Боксер был в ринге, как поединок пойдет, и потом — не просто ведь победить требовалось, зрелище им подавай.

Но, как оказалось, волновался зря. Не боксером Боксер оказался, так, кликуха одна. Кова почувствовал это сразу, на первых же минутах боя. Стойка не боксерская, удары дворовые, реакция никакая, и кто сказал, что он боксер. Да, некоторые удары отработаны были, попадать под них не стоило, но это было решаемо. Дальше просто пошла игра. Несколько раз отправил он Боксера на песочек полежать, для зрелищности, пару раз сам подставился и тоже прилег ненадолго, быстро поднимался и в стойку. Бить старался сильно, но не по ответственным местам, выглядело со стороны это жестоко, но впечатляюще, после чего звучало как правило общее одобряющее «ух». Боксер терпел, боль переносил достойно, отвечал, но, скорее всего, уже понял, что победы ему не видать. Другое дело, знал ли он, что приговорили его? Здесь умели хранить тайну заговора. Даже если что-то и дошло до него, краем уха услышал, то вряд ли подозревал, что случиться могло это во время поединка, обычно это делалось проще — или нож в спину, или удавка сзади на шею.

После шестого раунда Кова решил заканчивать этот спектакль. По правилам количество раундов не лимитировалось. Обычно если один из бойцов чувствовал себя слабее соперника, пропускал подходящий удар, падал и уже больше не поднимался, но до этого момента зрелище должно было быть реальным, если толпа уходила недовольной, если явно видели подвох и то, что один из бойцов поддался, могли и наказать, причем обоих. Так что биться приходилось в любом случае.

Несколько отвлекающих ударов провел в голову, затем сильным и точным с левой достал по печени, Боксер охнул и наклонился вперед, тогда Кова провел апперкот правой снизу в челюсть, Боксер качнулся и до того, как рухнуть на землю, получил еще несколько ударов по затылку. Кова перевернул бессознательное тело лицом вниз, обхватил правой рукой шею и зажал в смертельном замке, прижал к себе что есть силы. Боксер очнулся, задергал руками и ногами, пытаясь освободиться, но безуспешно. В голове и глазах его постепенно мутнело, силы покидали, и тело слабело. Кова подержал шею противника еще некоторое время и, убедившись, что Боксер мертв, отпустил и ушел с ринга.

Обычно зрители в этот момент ликовали, восторженно орали, кто показывал большим пальцем вниз, кто вверх, танцевали, а кто пел всякую чушь, сейчас толпа ошеломленно молчала. Значит, о приговоре знали только несколько человек. Не думая о том, чем все это закончится, что будет с ним, ведь это было элементарным убийством на глазах у многочисленных свидетелей, Кова помылся из шланги холодной водой, переоделся и ушел к себе, что будет, то и будет, он должен был так сделать.

Рым сидел за столом в окружении трех своих вассалов, рядом с ним на койке Студебеккер, пили водку, закусывали колбасой, селедкой и магазинной квашеной капустой. Рым налил в свободный стакан и указал пальцем на табуретку:

— Присаживайся. Не откажи, выпей с братвой.

Кова сел за стол, поднял стакан. За что пьет не знал, сказал:

— За всех! — И выпил содержимое. Зацепил вилкой кусочек селедки и закусил.

— Дело ты сделал, — Рым налил ему еще полстакана. — Претензий нет. Но крови хотелось. Ты это знал?

— Знал. Нос сломал ему.

— Да. Это так. Смертельной крови, люди так хотели.

— Рым, ну как получилось. Голыми руками. Не зубами же его было рвать?

Пахан рассмеялся:

— А что, неплохо выглядело бы. А, пацаны?

Вассалы одобрительно поддакнули и закивали.

— Ну, да ладно. Дело сделал. Можешь быть спокоен, тебя отмазали, — он посмотрел на Студебеккера. — На всех уровнях. Боксер с крана упал мостового, без страховки дурила работать полез. Оттуда, из-за забора, хлопцы благодарят тебя и выставляются. Водка, пиво, сигареты, закусон, может, еще что?

— Ты же знаешь, Рым, я к этому спокоен. Если можно, пацанам выкати выпить, закусить, сигарет, пусть расслабятся.

— Хорошо. Свободен.

Потом был разговор со Студебеккером. Несколько дней Кова не наведывался к нему, он сам позвал:

— Ты что, обиделся?

— С чего бы это.

— Да я вижу, — Студебеккер закурил, и положив под голову руки вытянулся на койке. — Не моя это была идея. Но так надо было. Я не просил. Так ведь?

— Я только дал понять, что отказываться не надо. Ну, хорошо, молодец, справился, выполнил. Все, это в прошлом. Хочу поговорить о будущем. А будущее-то у нас заманчивое вырисовывается.

— Вы так думаете?

— Знаю, Боря. Знаю. Я думаю, примерно через полгодика, а может, и раньше, досрочно на свободу ты выйдешь.

— Шутите, Романыч. Мне шесть лет еще париться.

— Слушай меня, Кова. Такое решение принято. Утвердили тебя.

— Куда утвердили?

— Куда надо. Придет время, узнаешь. Ты на меня работаешь. Это все, договор подписан, контракт не меняется. Так?

— Ну вот и слушай. Начнут к тебе скоро адвокаты всякие наведываться, посещать. Бумаги подскажут, какие надо писать, что говорить, где подписи свои ставить. Слушай и делай, как скажут. Позже, туда ближе, к освобождению, инструкции еще кое-какие дам, ну и меня ждать будешь. Дела будем вместе делать большие. И не бесплатно, это называется — работать будем.

Как сказал Студебеккер, так и получилось, новые свидетели в деле с Бессарабом появились, новые показания, пересмотр дела и срока наказания. Получалось так, что пересидел даже один год Кова.

Последние дни перед выходом на свободу много времени проводили они вместе, Кова и Студебеккер. Первое, что должен был сделать Кова на воле, позвонить в Киеве нужному человеку и получить у него деньги — четыре тысячи долларов, на первое время. Снять однокомнатную квартиру недалеко от центра и недорогую. Купить ноутбук, принтер и сканер, телефон, несколько симок разных операторов. Зарегистрировать почтовый ящик на адрес, полученный от Студебеккера, и отправить ему номера купленных симок. Романыч напишет ему пару писем для проверки. Потом просто ждать, проверять почту от Студебеккера два раза в день, утром и вечером. Указания могут быть самые разные и в любой момент — выполнять не раздумывая. Работать будет как сам, так, возможно, и с кем-то. При получении по электронной почте условного сигнала, а именно в тексте фразы «необходимо изготовить зеркало», приступать к реализации обговоренного и детально продуманного между ними плана под названием «Зеркало». И ждать Студебеккера, воля — это неизбежно.

Возможно, без дела сидеть придется месяц, два, а то и три, деньги будет получать в обрез на оплату квартиры, скромное питание, шиковать не получится, поэтому что-то провернуть свое разрешается. Но осторожно, продумано, чтобы чисто было, не подставляясь и не рискуя, а лучше сначала посоветоваться. Вот только с кем?..

Как и в прошлый раз, Борис ушел от Любы в шесть утра. Она набросила халат и вышла проводить до прихожей:

— К тебе не приду. Пока сам не позовешь.

Борис улыбнулся и только тихо, почти на ухо ей заметил:

— Ты умная. Я знал.

Дома включил компьютер и проверил почту. Еще вечером пришло письмо от Студебеккера.

«Жена заказала шкаф. Необходимо изготовить зеркало, специальное, небьющееся. Надеюсь, справитесь».

Ну, вот и поступило указание. Он перечитал письмо еще раз.

К Святошинскому рынку добирался маршрутками. Мотаться по станциям метро с пистолетом в кармане было опасно, пристанционная охрана могла остановить и обыскать, такие случае были, попадались лихие головы.

Не давал покоя ему официант, не выходил из головы. Во-первый, не один теперь работал Борис, в боевой группе состоял, и любой прокол мог сказаться на всей команде, своего рода ответственность ощущалась, а во-вторых, появились еще две закавыки, небольшие, но были — оружейники Олег и Сергей. Сами по себе эти два приятеля опасности не представляли, ведь мало ли кто мог болтаться по оружейным магазинам со всякими вопросами о боевом оружии, и потом, спросил — еще не значит купил, а вот вкупе с официантом из кафе рыночного представляли опасность. Одно дело описания внешности только со слов и другое — опознание вживую. Не будет официанта — не будет звена, явно указывающего на то, что трупы на рынке его рук дело — Ковы.

Вот и получалось, что основной свидетель, который должен был исчезнуть, причем не вчера, а еще позавчера, это официант. Конечно, убивать его на рынке он не будет, не то место, и в кафе или возле кафе тоже не станет, но старичка «макарушку» с собой прихватил, мало ли, вдруг момент и подвернется.

А расклад был такой: последить за парнем, узнать, где живет, где бывает после работы, чем вообще живет и дышит, а там, глядишь, и возможность для задуманного невзначай подвернуться. Тем более время поджимало, Стэп работой в любой момент загрузить мог, и «Зеркало», Студебеккер ясно дал понять, операция «Зеркало» — начинается, значит, подчищать после себя огрехи и забыть об этом неприятном моменте.

Как оказалось, ничего сложного в ориентации на рыночной местности среди павильонов, ларьков и магазинчиков не было. Это в первый раз как попал туда, чуть ли не заблудился, но сейчас уже быстро сориентировался, знал, где что находится и как туда двигаться.

Сначала прошел к оружейной лавке, теперь там висела свежая вывеска «Садовый инструмент», и товар разложен был соответствующий. Посмотрел в сторону кафе. Разумеется, заходить туда не будет, ограничился осмотром территории, сделал несколько кругов по рядам, не углубляясь далеко, а в одном из павильончиков спросил, в котором часу «Солод» обычно закрывается. Сказали, что примерно часа в четыре дня, посмотрел на часы, было одиннадцать.

Борис сделал еще несколько кругов вокруг кафе, выбирая удобное место для наблюдения. Практически везде, с любой позиции попадал под случайные, перекрестные взгляды продавцов, застаиваться на одном месте нельзя было, с другой стороны, находясь постоянно в движении, мог прозевать, упустить объект.

И все же одну точку присмотрел. Более-менее подходила для этой цели, находилась между ларьками, причем с тыльной их стороны, так что на глаза рыночникам он не попадался, а если и могли обратить на него внимание, то не сразу. Но был и минус: входной двери в кафе оттуда видно не было. Если официант выйдет и повернет сразу влево — хорошо, попадет в поле зрения, если пойдет вправо, тогда неизвестно, какой путь дальше выберет, возьмет левее — неплохо, а если правее — была вероятность, что исчезнет незамеченным. Но лучшего или подобного для наблюдения места он пока не видел. Кроме всего прочего, больше одного раза маяковать там в любом случае нельзя было, если официанта не дождется, неизвестно, как потом действовать. Может, повременить придется, а затем опять на это место наведаться. В любом случае на операцию требовалось время, которого теперь становилось все меньше.

Борис еще раз посмотрел на часы, затем в сторону кафе. Вот бы вышел сейчас официант на улицу покурить, свежим воздухом подышать, увидеть бы его, убедиться, что тут он, на месте, жив-здоров и подозревать не думает о том, что интерес к его персоне кое у кого большой наметился.

Возможно, Борису показалось, но чья-то физиономия мелькнула, скрывшись, в тот момент, когда он посмотрел в сторону небольшого сарайчика, словно почувствовал взгляд на себе и повел головой в ту сторону. Разве кто-то мог за ним следить, наблюдать, подсматривать? Разве было такое возможно? Кто мог знать, что он сюда пришел? Невероятно. Тогда проверить, убедиться и, если это так, действительно хвост — уносить ноги, но не торопясь, без суеты, сквозь людные проходы двигаться по направлению к выходу из рынка.

У овощного киоска Борис задержался, купил пару бананов, съел один, ища урну покрутился вокруг, незаметно присматриваясь к торговому проходу. Все же показалось, не заметил никого и ничего подозрительного. Прошел ближе к выходу из рынка, съел второй банан, опять в поисках урны осмотрелся. Есть! Та же физиономия мелькнула за четвертым павильоном от него, в глубине рынка. Хвост. Невероятно, но факт. Что дальше, идти к безлюдному месту? Туда тип этот не рискнет соваться. А может, наоборот, в толкотню, где народу побольше, и делать вид что слежки, не заметил и по ходу определить, сколько на хвосте следопытов сидят? Тогда к подземному переходу, в сторону станции метро!

Борис спустился в переход, но к станции метро решил не идти. Вышел на платформу пригородных электричек. Хорошо, на перроне людей было много, прошел до его конца, незаметно скользнул взглядом назад: хвост не отставал, держался метрах в ста. Один был, уже легче. Теперь главное не спугнуть, пусть идет, очень ему хотелось выяснить, кто такой, от кого и с какой целью шел следом. Борис знал: в заборе должна была быть дырка, нет, раньше он здесь не был, но по опыту жизненному знал — в таком заборе дырка должна была быть.

Забор был кирпичный, старый и заброшенный, а значит, не ремонтировали его давно, то ли хозяина не было, то ли руки не доходили, а если так, то точно где-то обвалился или обсыпался. И он оказался прав: вот и проход, часть отвалившейся стены образовывала лазейку шириной около полуметра, но не до самой земли, пришлось взбираться на выступ, а, спрыгнув с него, уже оказался на другой территории.

Борис спрыгнул на землю и быстро пробежал к ближайшей такой же, как и забор, заброшенной одноэтажной постройке, обогнул ее и осторожно выглянул из-за угла. Он видел, как следопыт остановился, видимо раздумывая над тем, как ему поступать дальше: перелазить через выступ или не рисковать. С одной стороны, то, что было ему поручено, он выполнил, засек того, кто вертелся около кафе «Солод». Засек-то он засек, но похвалят ли его, когда узнают, что собственно, кроме того, что засек, больше ничего не выяснил. Все же решившись, он осторожно перебрался на другую сторону забора, подкрался к постройке, осторожно стал ее обходить и не заметил, как сзади подошел к нему тот, кого он преследовал.

Подхватив с земли кусок кирпича, Борис не сильно, но достаточно, чтобы отключить сознание, ударил сзади по голове своего шпиона, тот качнулся и опустился на землю. Схватив крепко за ворот двумя руками усадил его, оперев спиной о сырую и поросшую грязно-зеленым мхом стенку постройки, похлопал ладонью по щекам, шпик стал приходить в себя. Борис ударил его кулаком по темени, человек окончательно очнулся, испуганно завертел глазами и попытался встать, но, получив еще два раза по голове, прикрывшись руками, жалобно заскулил.

— Ну вот я тебя и взял сыскарь хренов, — процедив сквозь зубы, Борис достал из-за пояса пистолет и накрутил на ствол глушитель. — А теперь быстро выкладывай, кто послал, зачем, что обо мне знаешь? Менты или от кого другого? А может, сам мент? Хотя нет, на мента не похож, там таких не держат. Время пошло на секунды. Не услышу ответа, здесь и останешься с дыркой в башке.

Человек готов был заплакать, одной рукой прикрывал макушку, другой лицо:

— Я случайно. Я по нужде сюда зашел. Я не знаю вас.

— Тогда рот открыл, — Борис ткнул концом глушителя ему в зубы, человек открыл рот. — Считаю до трех, и ты труп. Раз…

Следопыт согласно закивал головой, Борис вытащил ствол из его рта и приставил к горлу.

— Рассказывай. У меня нет времени.

— А вы меня не убьете?

— Сказал же, нет.

— Да на кой ты мне нужен. Мне нужен, тот кто послал тебя.

— Сипа. Послал Сипа. Сказал, посматривай вокруг кафе, может, кто вертеться там будет, интерес проявлять, приказал проследить, если такое окажется, хорошо проследить, так, чтобы знали, где искать.

— И давно сказал?

— Давно. Каждый день, как на работу, хожу.

— Кто такой Сипа?

— Ну как. Сипа главный.

— Смотрящий, что ли?

— Типа того, на рынке нашем.

Борис посмотрел по сторонам, никого вокруг не было:

— Как выглядит? Где искать его?

— Вы правда не убьете меня?

— Сказал, нет! Ну! Быстро!

— Лет под полтинник ему. Худощавый, небольшого роста. В ресторане обычно находится, «Фудзияма».

— Еще что? На какой машине ездит?

— Машина? «Лексус», джип, черный, номер не помню, возле ресторана обычно стоит.

Борис отвел ствол пистолета от шеи незнакомца:

— Вот видишь, знаешь много интересного. И обо мне, наверно, тоже? Что можешь рассказать?

Человек опустил руки, немного успокоился, поджал под себя ноги:

— Можно я встану, земля холодная?

— Сидеть! Не простудишься.

— Сипа сказал, придет он.

— Кто он? — Борис немного нервничал, как-то не задумывался он о той стороне, на которой трупы остались, от которой, оказывается, исходила для него опасность и угроза, искали его, думали о нем и жаждали встречи. И нашли, как ни странно, вот этот жалкий и нечастный человечек с той стороны и нашел.

— Тот… — человек опасливо посмотрел на Бориса и отвел глаза в сторону. — Который убил Букета с корешком и мастеров из оружейки. Сипа сказал, дело в кафе у него незавершенное осталось. Возле кафе его ждать надо.

— Это меня, что ли?

— Я так не сказал.

— Но подумал.

— Мало ли кто у кафе крутится.

Борис согласно поддакнул:

— Вот именно. А Букет это кто?

— Которого в электрощитовой с корешем уложили.

— А статус у него какой на рынке был? Должность какая?

— Да никакой. Так, на подхвате.

— Хорошо. Молодец. Верю тебе. А дело какое в кафе незавершенное осталось?

Человек вздохнул и вытер пот со лба:

— Официант его видел. Вроде как свидетель.

— Свидетель чего?

— Как с Букетом о чем-то тот базарил.

— И на кого похож?

Человек опять посмотрел на Бориса и опустил глаза:

— Я откуда знаю. У официанта спрашивать надо.

— Зовут официанта как?

— Хорошо. Живет Дима где?

— Не знаю.

— Район хотя бы.

— Тоже не знаю.

— Менты были?

— Да, сразу после убийств, много понаехало.

— Спрашивали, записывали.

— Что потом?

— Ничего. Не было больше их. Можно я пойду?

— Куда пойду. Сидеть. Это я пойду. Глаза закрой.

Человек всхлипнул:

— Вы же обещали. Не убивать.

— Глаза закрой, чтобы не видел, куда я пойду. И сиди тихо. Минут через двадцать уйдешь.

Человек послушно закрыл глаза и опустил голову к коленям:

Борис выпрямился, передернул затвор и выстрелил незнакомцу в голову, тот откинулся назад, ударившись затылком о стенку, и уже мертвый медленно, окончательно сполз на землю и замер. Как гильза, звякнув ударилась о стенку постройки Борис хорошо слышал, отыскал ее и положил в карман. Перебрался обратно сквозь забор и пошел в сторону подземного перехода. На платформе никого не было, совсем недавно прошла электричка.

На удивление, пистолет опять отработал без нареканий. Рухлядь полная, но пока без единой осечки. Патронов осталось три. Но это уже не важно, было у него еще и другое оружие, посерьезнее «макара», и пачка патронов к нему, так что теперь с этим проблемы не было.

В кармане завибрировал телефон, на дисплее высветился Стэп. Борис ответил.

— Ты где, брателла? — Стэп даже не поздоровался.

— Прогуливаюсь. Дышу, — почему-то каждый звонок от Стэпа получался волнительным моментом. Это начинало слегка раздражать.

— Все верно, за здоровьем следить надо. Права с собой?

— Подъехать бы надо, помочь. Покататься немного на машине.

— На Олимпийскую. С собой ничего не бери. Через сколько будешь?

— Минут тридцать — сорок.

— Выйдешь из метро, я в кафе возле касс ждать буду. Все, до встречи.

Стэп пил кофе и жевал какой-то фастфуд. Поздоровались, Борис сел рядом, посмотрел на очередь у стойки:

— Взять кофе?

— В другой раз. Сегодня на машине покататься надо. Сейчас у нас сколько? — он посмотрел время на телефоне. — Без двадцати час. Еще не обедал?

— Пока нет.

— Хорошо. Сделай так. Возьми с собой поесть. Кататься будешь часа три точно. Задача такая: сядешь на хвост одной машинке. Старайся, чтоб не засекли, глаз зорче, держись подальше и все фиксируй — где остановились, куда заехали и в конечном итоге куда прибыли. Иногда позванивай мне, держи в курсе. Потом скажу, что делать дальше.

— А если засекут меня?

— Не критично. Думаю, если почуют хвост, вида подавать не будут, предпринимать тоже ничего не будут. Делай свое дело, как я сказал. Иди, бери перекус и пойдем к машине, там Витек пока дежурит, оставим тебя, а сами другими делами займемся.

Зеленая девятка стояла в переулке перед выездом на улицу Ивана Федорова. Увидев идущих Стэпа и Кову, Виктор вышел из машины. Борис поздоровался и сел за руль, Стэп с Виктором на заднее сиденье.

— Документы на машину, ключи в замке, — Виктор протянул пластик, посмотрел на Стэпа. — Что делать, знает?

— Я рассказал. Видишь джип белый, «ренж ровер», во дворе припаркован? — Стэп указал рукой на внедорожник в глубине двора. — Минут через двадцать отчалит, ты за ним. Вот и все. Удачи.

— Машина как? — Борис постучал по баранке. — Причуды есть?

— Да нормально все. Рабочая лошадка, послушная, не подведет, — Виктор опять посмотрел на Стэпа. — Валим?

Тот кивнул головой, они вышли, дошли до конца квартала и, повернув влево, пропали из вида, не обернувшись назад.

Борис завел мотор, немного поиграл педалью акселератора, включил первую передачу, на полметра продвинул вперед автомобиль, почувствовав для себя работу сцепления, и заглушил мотор. Посмотрел на пакет с бутербродом, распечатал, извлек и откусил биг-мак, отпил кофе, сделав пару глотков, посмотрел, куда пристроить стаканчик. В этой девятке такого места предусмотрено не было, а раз так, значит, доесть бутерброд и допить кофе, если ничего не помешает, конечно.

Как и обещал Стэп, минут через пятнадцать из подъезда дома вышли три человека и сели в белый джип, водитель и два пассажира. Выехали со двора на улицу Ивана Федорова, затем петлей, через Деловую на Большую Васильковскую. Отпустив их вперед метров на пятьдесят, Борис двигался следом.

Это было несложно: сидеть на хвосте, держать определенную дистанцию, не выпускать из поля зрения, а главное светофоры, успевать проскакивать следом. Застрять на красном свете — значит потерять «ренж ровер» и не справиться с задачей. Пока получалось. Джип двигался спокойно, в общем потоке, не нарушая правил, заблаговременно предупреждая о маневрах, что давало возможность Борису так же заблаговременно перестраиваться, менять полосы движения, благополучно проходить под светофоры.

С Большой Васильковской ушли влево на Саксаганского, проехали пару кварталов, не доезжая улицы Симона Петлюры, припарковались у тротуара. Из машины вышли двое с рюкзаком и поднялись вправо вверх по улице. Выходить из машины Борис не стал. Что тут за игры шли, ему не было известно, и потом, джип мог уехать и без пассажиров, а задача была следить за машиной.

Пассажиры вернулись не скоро, минут через двадцать, Борис успел доесть бутерброд, а вот запить уже было нечем, и отзвонился партнерам. Стэп сказал, чтоб так и действовал, из машины не выходил по дворам и переулкам ни за кем не шастал, задача — маршрут джипа.

Следующая остановка была на проспекте Победы, недалеко от Дворца бракосочетаний. И опять пассажиры минут на двадцать исчезли с рюкзаком.

Прежде чем выехали на Кольцевую, были еще две остановки: на Нивках — там они все оставались в машине, а к ним подъехала «тойота камри», из которой вышел водитель и сел в «ренж ровер» минут на десять, и последняя около станции метро «Житомирская», где пассажиры опять оставили свой джип почти на сорок минут.

Позади осталось Святошино, а ведь Борис был уже там сегодня. Вспоминать и думать о том, что произошло около остановки электрички Святошино, не хотелось. Нашли того типа, шпионившего за ним, или нет, не столь важно. Найдут безусловно, а вот то, что с официантом по-прежнему вопрос открытым остался, плохо, даже очень. Где его искать, этого Диму, неизвестно. На рынке нельзя появляться, как оказалось, посты выставляли около «Солода», ждали, а теперь и подавно соваться туда заказано было. Не знал он, что на рынке серьезная организация существовала. Ну да ладно. Вот Сипу найти он смог бы, но не нужен ему авторитет святошинский. Хорошо, Студебеккер ничего знал об этом, да и как сказать, так накосячил, самого коробило. Но вот Диму где искать? А ведь надо.

Выехали на Кольцевую и сразу оказались в безнадежной тянучке. Грандиозный ремонт дороги тянулся почти до Академгородка, зато на хвосте сидеть было легко и удобно, клиентский джип тащился, как и все вокруг, не более двух километров в час, и в таком темпе находились примерно минут тридцать.

Потом как с цепи сорвались, ремонтный участок закончился, пробка мгновенно рассосалась, и напрягалась старушка девятка уже как могла, отстать, а тем более потерять клиента нельзя было. Так до Пущи-Водицы на надрыве и ревел вазовский движок, не давая белому джипу исчезнуть с поля зрения. На посту ГАИ опять влево ушли и на Гомельскую трассу. Не доезжая Бучи, взяли правее, через лесочки, и выехали к небольшому поселку из двухэтажных коттеджей в два ряда. В третьем с краю поднялись ворота, и, не сбавляя ход, «ренж ровер» въехал во двор.

Борис позвонил Стэпу, доложил результаты, спросил, что дальше.

— Все на этом. Давай обратно через Оболонь, будешь подъезжать, набери — Витя выйдет встретит.

Виктор довез Бориса до метро на Петровке, а сам развернулся обратно, сказал, что на Оболонь сначала за Стэпом заскочит, потом на Подол.

Добираться домой на метро Борис не стал, оружие было при нем, а потому решил на такси. Зашел сначала в «Макдоналдс». Взял перекусить и вышел к столику на улицу, в помещении все места были заняты, к вечеру посетителей становилось больше.

Незаметно день пролетел, и так же незаметно стемнело, зажглись огни на фонарных столбах, а на противоположной стороне Московского проспекта засветились рекламные вывески гипермаркета «Городок», фирменных магазинов «Самсунг», «Фокстрот». Бесконечный поток людей двигался в различных направлениях: кто к автобусным остановкам, кто в магазины, кто в сторону станции метро. Петровка была в своем роде пересечением людских и транспортных потоков: прямо — Оболонь, вправо — Троещина, влево — Куреневка, сзади станция метро, и кати на все четыре.

На такси добрался прямо домой. Зашел сначала в «Сильпо», в «Копи центр», на второй этаж. Два дня уже флешка лежала в кармане. Варина фотография там была, это еще когда в «Дрим Тауне» они были, сфотографировал ее в кафе за ужином японским.

Передал флешку девушке за стойкой, та вставила в компьютер и открыла файл:

— Что делать будем?

— Эта девушка, конечно, хороша собой, — Борис имел в виду свою сестру Варю на снимке. — Но можно сделать ее полной красавицей, ну и не перестараться при этом, в рамках реальности, конечно?

— Почему нет? Все можно. Сорок гривен будет стоить и минут двадцать подождать.

— Всего-то, — Борис усмехнулся, расплатился и спустился на первый этаж в торговый зал. Купил хлеб, картофель, лук, мясо, фастфуды все еще комом в горле стояли, решил завтра картошки с луком пожарить да мясо в соусе приготовить.

Когда вернулся в «Копи Центр», фото сестры уже было готово, посмотрел — понравилось, красивая, привлекательная девушка жизнерадостно смотрела с экрана монитора, видно, что определенных правил красавица была, добрая при этом и умница.

— Мне нравится, — Борис положил флешку в карман. — А ведь она такая и есть на самом деле.

— Да, конечно, — девушка приветливо улыбнулась на прощание.

Есть не хотелось, даже чай пить не стал. Но все равно воду вскипятил и пошел к компьютеру. В «Гугле» набрал слово «знакомства». Выплыло бесконечное количество сайтов. Ставку решил делать на те, которые шли первыми, они, скорее всего, были наиболее ходовыми, сразу исключил киевские, также которые были с регистрацией пользователя и легкого направления — сексуальные. Фотография у него уже была, оставалось подготовить текст, а с этим обстояло все немного сложнее. Даже мелькнула мысль, может, нужно было девушку ту попросить, из «Копи Центра» которая? Нет, чушь, конечно. Надо самому. Открыл вордовскую страничку и задумался.

«Мне 34 года, зовут Варя. Никогда не была замужем. По характеру скромная, не сварливая, трудолюбивая, вредных привычек не имела и не имею (не курю и практически не пью). Друзей и подруг почти нет, все женились или вышли замуж, заняты своей жизнью. Увлекаюсь катанием на велосипеде и плаванием в бассейне. В свободное время люблю почитать книгу, посмотреть хороший, душевный фильм. Жилье имею, двухкомнатная квартира в Киеве, не в центре. Работаю в текстильной промышленности, финансово обеспечена в определенных рамках. Хочу познакомиться с человеком моего возраста с такими же жизненными критериями для создания хороших отношений с перспективой на дальнейшее будущее. Прошу прислать краткую информацию о себе и несколько фото в разных вариантах для более полного представления о вас».

Борис перечитал несколько раз свое творение, как для него, так очень даже не плохо получилось. Да, добавил он немного от себя: финансово обеспечена, жильем тоже, а как иначе — писать, что ни того ни другого? Нет, все правильно.

До часу ночи рассылал по сайтам свое сочинение с Вариным фото, потом устал, шея заболела, глаза переутомились. Наконец попил чаю. Пробежал в мыслях по событиям дня. Насыщенным день оказался на редкость, и хорошо. Пора было и спать ложиться.

Неделя прошла при активной работе за компьютером. Результат был не сразу. Первые ответы стали поступать через три дня. К концу недели некоторые варианты уже можно было выделить, и Борис отправлял адресантам дополнительные вопросы, касающиеся их родственников, друзей, коллег по работе.

Неделя прошла, сколько получил и отправил за это время посланий, не считал, порядка трех сотен точно. Как оказалось, работа была эта непростой, достаточно утомительной, рутинной и, мягко говоря, туповатой. Перечитывать всякую возвышенную белиберду поначалу было как-то свежо, ново, завлекательно, но через пару дней уже просто тошнило от этих слащавых строк, исходящих от непризнанных даровитостей, жизненных неудачников, а то и просто без пяти минут алкоголиков. А еще хуже были пошлые намеки с неприкрытой сексуальной озабоченностью. Борис представлял, как они только и видели в своих постелях его сестричку Варю, причем как-то все сразу. Он раздраженно вставал из-за стола, ходил по комнате и злился, иногда коротко, но вслух ругался, затем немного успокаивался и опять садился за компьютер.

Нет, вот так взять и собственными руками бросить в эту кучу дерьма это божественное, нежное, трогательное, наивное и доверчивое создание! Борис только вздыхал от осознания происходящего, вздыхал и продолжал разгребать весь этот мусор интернетовского сватовства в поисках достойного для него варианта.

И все же, а как же девушки? Честные, порядочные девушки — они ведь верили и надеялись, что откликнется тот единственный, неповторимый и исключительный, подхватит и понесет на своих сильных руках, как в сказке из далекого незабываемого детства, к белому роскошному автомобилю в свадебном кортеже, конечно, принц в лазурном костюме и лакированных туфлях, который так часто, так явно и желанно возникал в беспечных девичьих головках, ночных видений.

И вполне возможно, что уже буквально через пару лет забудется и лазурный костюм, и лакированные туфли, и возвращаться с работы принц будет все чаще к полуночи, и пахнуть от него будет пивом или водкой, в лучшем случае коньяком, а иногда и еле уловимо, но все же уловимо, неизвестными духами, а кормящая грудью принцесса только иногда, в самый горький, тяжкий и унизительный момент, незаметно всхлипнет, смахнет одинокую слезу, потому что нужно терпеть, потому что нужно растить детей, нужно жить.

Борис встал, расправил плечи, потянулся, тряхнул головой, словно сбросил с себя все эти чуждые ему мысли, зашел в кухню, выпил стакан крепкого чая и только потом подумал: «А если все проще? А может, в этом-то как раз и заключается жизнь?»

И все же подходящий вариант определился. Прислал «вариант» этот и фотографии свои, и о себе и о близких написал. Звали его Вадим — хорошее имя, а фамилия Мельник — звучная. Лет было тридцать семь, по виду, исходя из фотографий, то, что надо. Постепенно, в течение нескольких дней, из переписок выяснилось, что жил он в Харькове, в своей однокомнатной квартире, правда, не в центре города, но и не далеко от станции метро. Родители обитали где-то под Харьковом, что интересно, с ними он не общался, так сложилось, по причине неудовлетворенной имущественной ситуации. Как понял Борис, был у Вадима еще и младший брат, который, когда подрос, не покинул родителей, остался жить в деревне с ними, а когда женился, то дом, который начинали строить давным-давно, еще когда братья босиком по деревне бегали, отдали меньшему, поскольку старший как-то и сам определился, в городе жил, работал, квартиру имел. И Вадим обиделся, причем сильно, поскольку не первый раз уже перепадало только меньшенькому, и любили больше того, и наделяли больше, и жалели тоже.

Работал Вадим инженером в строительном проектом бюро, небольшим начальником. Из увлечений написал, что на велосипеде не катается, поскольку в детстве упал, сломал руку, достаточно серьезно и проблемно, с тех пор велосипедов боится. На это Борис, то есть Варя, ответила, что это неправильно, свои страхи надо уметь преодолевать. Когда они встретятся, то обязательно будут кататься вместе на велосипедах, тем более сейчас для защиты при падениях применяются и шлемы, и наколенники. Вадим согласился, только написал, что, возможно, придется заново учиться, поскольку последний раз ездил очень давно. На что Варя заметила, что она хороший учитель.

Итак, вариант был неплохой, Борис уже в который раз просмотрел все фотографии Вадима, их было немного, около десяти, но и этого хватало, чтобы сделать вывод — вариант был подходящий. На следующий день с утра позвонил Стэпу, спросил, как дела, что нового, намечаются ли какие дела? По какой причине — неизвестно, но в интонации Стэпа прозвучало раздражение, а еще больше недовольство:

— Тебе что, дома не сидится? Или сказано было не совсем понятно? Когда нужен будешь позвоню. Еще что есть?

— Отлучиться мне надо из города, дня на три. Дела не личные, указание поступило. Оттуда.

— С этого и начинал бы. Не люблю вокруг да около. Когда собираешься?

— Хочу завтра или, если успею, то выеду сегодня.

— Билета пока нет?

— Хорошо. Разберешься с билетом, позвони, скажи, когда и во сколько. Вдруг указания какие будут срочные. Телефон работать будет?

— А куда едешь?

— Харьков. На пару дней, три от силы.

— Тогда удачи, — Стэп сбросил вызов

Вот и решено. Ехать на вокзал за билетом.

Билет купил быстро и без проблем. Поезд отправлялся поздно вечером, приходил в Харьков утром. Были еще пару вариантов с поездами, но этот казался Борису наиболее приемлемым: лучше приехать утром и в течение дня заниматься делами, чем на ночь глядя, неизвестно где и как провести ночь и потом целый день с недосыпа маяться. Позвонил опять Стэпу, доложил, что билет куплен на сегодня, а потому и выезжать будет сегодня вечером. Тот молча выслушал и недовольно буркнул:

— Понял. Телефон не выключай.

Приехав домой, Борис опять сел за компьютер, с отъездом вопрос был решен, теперь нужно было подготовить Вадима к их встрече. Написал, что ее, то есть Варю отправляли на несколько дней в командировку в Харьков, это была удача, и у них появилась возможность повидаться, провести время вместе, пообщавшись поближе и вживую. Договорились встретиться завтра в пять часов вечера у центрального входа в железнодорожный вокзал. Номерами телефонов пока не обменивались, это потом, возможно, после первого свидания, если понравятся друг другу, если почувствуют искорку, способную разжечь костер взаимных отношений.

Собрался быстро: особо-то и брать нечего было — пару футболок, свитерок да зубную щетку с бритвой. Другое дело оружие. Долго вертел то один, то другой пистолет у разных частей тела. Кольт отпадал по причине большого размера и веса. Как оказалось, ПМ в данной ситуации тоже был не крохотным, но все же поменьше. Остановился на том варианте, что примотал его изолентой с внутренней стороны лодыжки и прикрыл носком. Глушитель симметрично расположил на другой ноге. Надел джинсы, покрутился, походил у зеркала. В глаза еле заметная выпуклость под штаниной не бросалась, другое дело если знать, что человек вооружен, то тщательно обшарив его взглядом, можно было бы предположить, где замаскирован ствол. Проверил почту. Вадим ответил, написал, что очень рад и готов к встрече.

Точно в указанное время поезд тихо и незаметно тронулся, и позвякивая сцепками, стал набирать скорость. Борис лежал на верхней полке, спать не хотелось, не мог уснуть, наверное, с непривычки. Хорошо, если завтра все порешает и можно будет ехать обратно, не хотелось задерживаться в Харькове. Может, город и хороший, раньше никогда не приходилось ему там бывать, но дома и уютнее, и комфортнее, и спокойнее.

За окном проплывали в свете уличных фонарей городские постройки, грязные бетонные заборы, мелькающие столбы железнодорожного электропитания и совсем незнакомые места. И вдруг, блеснув иллюминацией и знакомой голубой расцветкой — «Океан Плаза», и опять серость, темнота, столбы. А вот и Днепр, зашумели, замелькали переплетения конструкций Дарницкого моста, и казалось, словно добавив газку, электровоз помчал состав быстрее, а потом вдруг резко мост закончился, и опять, сбавив ход, поезд неторопливо и уверенно, продолжая перестукиваться стыками на рельсах, мчал по левому берегу Киева.

Проснулся Борис рано, за окном еще было темно, вагон покачивался, наклонялся из стороны в сторону, поскрипывая рессорами и тормозами на поворотах. На время смотреть не стал, то, что наступало утро, и так было понятно. Спустился с полки и пошел в туалет. Очереди еще не было, Борис был первым. Не торопясь умылся, почистил зубы, побрился, привел себя в порядок, вернулся в купе и обратно забрался на полку. Была половина шестого утра, поезд прибывал в семь.

Выйдя из вагона, зашел в здание вокзала, прошелся по залам. Билеты в Киев были, покупать не стал, вероятность того, что придется остаться в Харькове еще на день, или два, была большой. Хотел зайти в общественный туалет и снять с ноги оружие, за ночь изолента изрядно надавила, хорошо, ступня не затекла, хватило ума не перетягивать слишком сильно, но решил повременить, узнать сначала за жилье. Поинтересовался в «справке», где можно было недалеко от вокзала поселиться в недорогом и приличном отеле. В каком районе города жил Вадим, он не знал, а поскольку встреча была назначена у вокзала, то и номер следовало искать где-то рядом. Таких отелей было несколько. Решил идти селиться, а там и с оружием разберется, потерпеть еще с полчаса мог.

У выхода из вокзала, неожиданно остановил Бориса полицейский патруль. Вот чего боялся, остерегался и так не желал, все же случилось. Полицейских было трое и все вооружены. Хорошего мало. Мысли в голове завертелись, лихорадочно запрыгали, пытаясь настроиться на самую верную, анализируя и оценивая все варианты просто с лету. Пистолет быстро не достанешь, изолентой надежно примотан к ноге, по-походному. Значит, бежать? Сразу бежать тоже нельзя. Пусть отвлекутся, документы его посмотрят, а начнут обыскивать, и если нащупают оружие, сможет одного, потом другого отключить, если удастся, то и третьего как-то притормозит, ребята обыкновенного сложения, не качки, а потом уже и бежать, правда куда, город незнакомый совершенно.

— Доброе утро, — разговор начал старший наряда. — Позволите взглянуть на документы?

Борис достал из кармана паспорт и дал старшему.

— Откуда, куда, если не секрет?

— Из Киева. В гости. К девушке. В институте учились когда-то вместе.

— Можно рюкзак ваш посмотреть? Запрещенного ничего нет?

— Вещи, личные.

Старший расстегнул молнию, заглянул в рюкзак, встряхнул его содержимое и опять заглянул внутрь, затем провел рукой по курточке Бориса в районе пояса. Борис развел руки в стороны.

— Все нормально, — старший протянул паспорт и рюкзак. — Доброго дня.

— Вам тоже.

Они повернулись, потеряв к нему всякий интерес, и пошли дальше по вокзалу. Борис забросил лямку рюкзака на плечо и вышел на улицу. Пронесло! А если бы расчехлил оружие и воткнул за пояс? Пронесло! Вот бы еще справку дали: «Проверку прошел, ничего запрещенного при себе не имеет». Шутка, но болтаться с пистолетом по улицам, да еще и в чужом городе, опасное занятие, деваться некуда, но пока придется таскать его привязанным к ноге.

Шок от неожиданного столкновения со стражами правопорядка быстро прошел, Борис осмотрелся, вокзал, привокзальная площадь, все как и положено, троллейбусы, маршрутки, такси с приставучими таксистами, все так же, как и в любом другом городе. Итак, где, в какую сторону до ближайшего отеля? Если спросить у таксистов, ребята ушлые, час могут по городу катать, а привезут в соседний квартал отсюда. Чуть поодаль заметил группку женщин с табличками на груди. Квартиры сдавали. Немного подумав, решил все же подойти и спросить. Не ожидал, но цены оказались вполне доступными. Из однокомнатных квартир была только одна, за триста гривен в сутки, Борис предложил двести пятьдесят, хозяйка недолго думая согласилась.

— Вот за этим зданием, — рассказывала она на ходу, указывая на фундаментальную постройку времен пятидесятых. — Во дворе в пятиэтажке. На втором этаже. Все есть. Телевизор, мебель, душ, кухня, холодильник. Хотите, сами готовьте, хотите, в кафе питайтесь, тут рядом, недалеко от дома, кафе есть, и не одно, и при вокзале, разумеется.

Квартира соответствовала описанию, Бориса все устраивало, заплатил за одни сутки, получил ключи. На прощание хозяйка предупредила:

— До двенадцати дня завтра определяйтесь, если остаетесь, позвоните мне по этому номеру, если нет, все равно позвоните и ключ оставьте под ковриком перед входной дверью, я потом подъеду за ним.

Принял душ и еще раз почистил зубы. Продуктов в холодильнике не было. Нашел начатую пачку зеленого чая в пакетиках и, хотя предпочитал черный, закипятил воду и опустил пакетик в кружку. Включил телевизор, не торопясь попил чай, прилег на диван и незаметно, слушая местные новости, уснул.

Проспал часа три, и достаточно крепко. Проснулся неожиданно, так же, как и уснул, от непонимания, где находится и как здесь оказался, мозг охватила легкая паника, вязкая и мгновенная, вскочил с дивана посмотрел вокруг и быстро все вспомнил, успокоился, опять сел на диван, заглянул в кружку, там оставался недопитый, но уже холодный чай, допил, открыл балконную дверь и вышел на свежий воздух.

Внизу старый, еще совдеповской планировки дворик замыкался с четырех сторон унылыми «хрущевками». Чудом сохранившаяся полузаброшенная детская площадка с песочницей без песка маячила прямо под балконом, рядом с перекошенными и явно дико скрипучими качелями. У подъездов сохранились несколько давно не крашеных, почерневших, щербатых скамеек между островками некогда ухоженных и благоухающих цветочных клумбочек, а ныне местами затоптанных домашними животными, поросших неизвестной, неполезной травкой и густо засеянных окурками и прочей всячиной.

Заныло в лодыжке. Борис вспомнил о пистолете, вернулся в комнату, размотал изоленту, покрасневшие места на коже растер рукой, посмотрел, куда можно было спрятать оружие. В его отсутствие хозяйка могла наведаться и порыться в вещах. Подходящее место нашел в кухне. Выдвинув кухонный ящик и просунув глубоко руку, определил: оружие можно было оставить под нижним ящиком. Так и сделал. Времени было уже полдвенадцатого.

Недалеко от дома, как и сказала хозяйка, было кафе. Сразу и позавтракал, и пообедал самобытной украинской кухней по-харьковски. Погулял по улицам, далеко не углубляясь в городские дебри: города не знал, достопримечательностей тоже, да и не за этим приехал. Гулял, чтобы время убить, да тело размять после проведенной ночи на узкой, твердой и неудобной вагонной полке. Часа в четыре он поужинает, затем вернется в квартиру за оружием и на вокзал — в пять часов встреча с Вадимом. Но до этого прошелся к вокзалу. В станции метро купил несколько жетонов, и занялся выбором места для наблюдательной позиции.

Здание вокзала отпадало сразу, там полиция патрулировала. Присмотрелся к нескольким местам на улице, остановился на одном. Троллейбусная остановка подходила для этого лучше всего: и главный вход в вокзал хорошо просматривался, и стоять якобы в ожидании нужного транспорта можно было на одном месте сколько угодно, не вызывая подозрения и вопросов.

Вадима он увидел и узнал еще издалека. Без двух минут пять занял позицию на остановке. Раньше не имело смысла — Вадим уйдет минут в пятнадцать шестого, а может быть, и позже. Позиция для наблюдения была просто идеальной. Борис позволял себе не стесненно смотреть по сторонам, выходить к приближающимся троллейбусам, разглядывая номера маршрутов, возвращаться на свое место, посматривать в сторону Вадима, одним словом мог вести себя непринужденно.

В двадцать минут шестого стало заметно: молодой человек терял терпение, смотрел по сторонам, на время, опять по сторонам, затем сделав несколько кругов, отошел от главного входа вокзала, вернулся обратно, подождал еще десять минут и наконец, потеряв уже надежду, медленно направился в сторону станции метро. Отойдя метров на сто, опять остановился, посмотрел в сторону главного входа вокзала — девушки по имени Варя на условленном месте по-прежнему не было.

Борис подумал, что неплохо было бы сейчас отправить Вадиму сообщение о том, что она, Варя, сегодня не смогла выехать, но в ближайшие дни с поездкой все определится точно, и она приносит свои глубочайшие извинения. Но номера его телефона Борис не знал, компьютера с собой не было. А вот о чем в данный момент думал расстроенный Вадим, догадывался. По каким-то причинам девушка не смогла выехать, но это ничего, хуже, если что-то случилось в дороге или уже по приезду в Харьков. В любом случае ему, Вадиму, следовало поторопится домой, возможно, на компьютере от нее уже было сообщение с объяснениями происшедшего недоразумения.

Следить, вести человека, оставаясь при этом незамеченным, Борис умел. В вагон поезда метро он зашел через другую дверь. Сначала стоял, а когда освободилось рядом место, сел. На Вадима не смотрел, только иногда, перед остановками. Ехали долго, к объявлениям станций не прислушивался. Когда Вадим приготовился выходить, Борис продолжал сидеть, пока поезд не остановился и не стала открываться дверь, только тогда встал и вышел на перрон. Дистанцию держал метров пятьдесят — этого было достаточно, чтобы не потерять парня из виду, ну и не рассекретить себя. От метро шли долго, минут пятнадцать, прошли один жилой комплекс, подходили к другому. Наконец Вадим свернул во дворы и пошел по направлению ко второму подъезду девятиэтажки. Борис достал из кармана свои ключи от квартиры. Пока шло все, как он рассчитывал. По всей стране одни и те же домофоны и типовые электронные ключи шайбочкой от дверей. Теперь правильно разыграть ситуацию, прибавил скорости и уже у самой двери догнал Вадима и в тот момент, когда тот приставил к домофонному замку ключ, протянул свой, как бы демонстрируя, то, что тоже хотел открыть дверь, но не успел, только сказал:

— Спасибо. Вы раньше.

Вадим, не глядя на соседа, кивнул и открыл дверь. Поднялись по ступенькам к лифту.

Неизвестно почему, но иногда любил Борис импровизировать, поработать на авось, вернее на продуманный авось. Заранее просчитывая, прогнозировал ситуации и двигался затем в определенном направлении, учитывая возможные случайности, и ощущал затем удовлетворение, когда случайность хорошо вписывалась в планы и оказывалась только на руку либо просто не вредила общей задумки.

У лифта стояла женщина в ожидании кабинки. Они с Вадимом подошли и поздоровались. Подъехал лифт, дверь заскрипела, лязгнула и отворилась, первой зашла женщина, затем мужчины. Борис занял место у кнопок и повернувшись спиной к попутчикам, вопросительно занес указательный палец:

— Кому на какой?

— Седьмой, — первой откликнулась женщина.

— Мне на пятый, — попросил Вадим.

— Тогда я первый выхожу, — заключил Кова и нажал нужные кнопки, начиная с номера четыре.

На четвертом этаже лифт остановился, открылась дверь, и Борис вышел, тряхнув ключами, как бы машинально. Подождал пока лифт поднялся выше на этаж и там остановился. Было слышно, как вышел Вадим из лифта, клацнул замок и, скрипнув, открылась входная дверь. Теперь пора. Борис за секунду взбежал на следующий этаж и подпер ногой входную дверь, уже на половину, закрывшуюся за Вадимом. Почувствовав сопротивление двери, тот оглянулся, но, получив неожиданно удар в нос, упал и потерял сознание.

Распластавшееся в коридоре тело Борис немного оттащил в сторону, закрыл входную дверь, на глаза попался утюг, отрезал от него шнур и связал руки и ноги своей жертве, затем затащил его в комнату и похлопав по щекам привел в чувство. Тот пришел в себя и испуганно заморгал глазами:

— Вы кто? Что это значит? Что вам надо?

— Ничего особенного. Просто ограбление.

— Но у меня ничего нет. Я не богатый.

— Так не бывает, — Борис сел на диван. — Что-то да есть.

— Из-за какой-то мелочи человека убивать будете?

— Если честно скажешь, где что лежит, жить будешь — на кой ты мне! Не скажешь — зарежу. Нож в доме есть? Уверен, на кухне найдется. Как думаешь, наточить сначала, или так, тупым горло резать?

— Да берите, что хотите.

— Вот и я о том же. Где деньги лежат, драгоценности?

Вадим кивнул на дверцу в мебельной стенке:

— Там, в ящике.

Борис выдвинул ящик поднес его к столу и высыпал все содержимое. Рассовал рукой содержимое и отложил в сторону две золотые цепочки, перстень, извлек из кошелька деньги. Пересчитал, было пять с половиной тысяч гривен:

— Это все?

— Я обыкновенный инженер. Работаю от зарплаты до зарплаты.

Борис сочувственно вздохнул:

— Готов поверить, но сейчас перерою всю квартиру, время у меня есть, спешить некуда, если найду хоть гривну, убью.

Прозвучало это убедительно, Вадим словно задумался.

— Вспоминай, вспоминай, потом поздно будет.

— Хорошо, — Вадим поменял немного позу и головой оперся о край дивана. — И вы уйдете?

— Я честный человек.

Услышав это, Вадим криво усмехнулся.

— Да. Несмотря на то, что вор и бандит, держу свое слово.

— Я понял. Надеюсь, что так. В кухне. В вентиляции, все мои сбережения. На женитьбу собирал.

Подставив стул, Борис добрался до вентиляционного отверстия, вытащил защитную решетку и извлек оттуда сверток. Спустился, развернул, в полиэтиленовом пакетике была пачка долларов. Пересчитал, одиннадцать с половиной тысяч долларов, вернулся в комнату:

— Да, на свадьбу хватит, пусть на скромную, но свадьбу.

— Это все. Можете уходить.

— Скоро уйду. Еще один вопрос. Документы где?

— Какие документы? — удивился Вадим.

— Твои документы. Свидетельство о рождении, например.

— Вам-то зачем?

— Знать хочу, когда ты родился, где родился.

— Я и так скажу, если надо.

— Отвечай! Документы все где лежат? Я не шучу.

Вадим пожал плечами:

— В следующем ящике. Выше.

Борис вытащил верхний ящик и вернулся с ним на диван, вывалил бумаги рядом с собой.

Паспорт, свидетельство о рождении, диплом об окончании института, военный билет отложил в сторону, различные платежки, договора, счета отложил в другую сторону. Открыл паспорт, посмотрел фотографию, прописку, идентификационный код:

— Компьютеров в доме сколько?

— Один. Ноутбук.

Борис посмотрел на журнальный столик, подошел, открыл ноутбук и включил его:

— А что, пароля никакого?

— От кого?

— Тоже верно, — открыл электронную почту, отыскал Варины письма, все были на месте, выключил компьютер.

Все, что намечал и планировал, выполнил, пора было заканчивать и уходить:

— Давай так договоримся, сейчас ты ложишься лицом вниз, закрываешь глаза и считаешь до тысячи, а я ухожу. Если раньше времени бучу поднимешь, я все равно уйду, но тебе после этого не жить. Согласен?

— Начинай считать, чтобы я слышал.

Борис вышел в кухню, отмотал от ноги пистолет и глушитель, накрутил его на ствол, тихо передернул затвор и вошел в комнату. Вадим лежал вниз лицом и считал, когда досчитал до семидесяти шести, Борис нажал на спуск. Пуля ударила в затылок. Он умер практически мгновенно, так и не поняв отчего, зачем и почему.

При выстреле Борис заметил, как гильза ударилась о стенку, затем упала на журнальный столик и улетела за диван. Опустился на колени, пошарил под диваном, отодвинул диван в сторону, гильзы не было, проверил под креслом, там тоже, посмотрел вокруг, по углам — как в воду канула. Собрал документы и положил в свой рюкзак, компьютер тоже, деньги — в карман, пистолет и глушитель примотал на прежние места к ногам. Прошелся еще раз по комнате, в надежде все же найти гильзу, но тщетно. Тряпочкой вытер все возможные места, где могли остаться его отпечатки пальцев, напоследок окинул взглядом квартиру и захлопнул за собой дверь.

К восьми вечера добрался Борис к своей съемной квартире на улице Чеботарской у Харьковского вокзала. Проходя мимо мусорника, остановился, достал ноутбук, посмотрел на него, затем с силой ударил о край металлического бака — компьютер разлетелся на три части — подобрал их и выбросил в бак.

В Киев вернулся на следующий день вечером. Прямо с вокзала позвонил Стэпу, доложился, что прибыл. Тот был в хорошем настроении, похвалил Бориса, в связи с чем — непонятно и пошутил в адрес Виктора. Борис не понял, в чем сегодня протупил Виктор и зачем ему это было знать, но уточнять не стал и заострять внимание тоже. Вопросов не задавал, один раз обжегся — было достаточно, только добавил:

— Я домой. Звони, ежели что, буду на телефоне.

Сначала зашел в гастроном: дома — шаром покати, потом домой. Поужинал, заварил чаю свежего и только потом сел за компьютер и отправил Студебеккеру письмо: «Все нормально. Зеркало изготовили. Получил, доставил».

Следующие три дня Борис отдыхал. Странно, но после поездки в Харьков почувствовал себя уставшим. Неужели так сказывалась неделя ударной работы за компьютером? Тогда не завидовал он офисным трудоголикам, прозябавшим изо дня в день за пыльными и засаленными клавишами компьютеров, щурясь перед мониторами и потирая воспаленные веки. А может, с непривычки, за пару последних дней жизнь колесная так сказалась, по вокзалам да поездам скитаться — тоже не прогулка по ботаническому саду, ну и потом, чего стоило пообщаться со стражами порядка — незабываемая встреча, после которой седин прибавилось, как лет за пять прожитых. Словом, оправдания или объяснения можно находить при желании где угодно и в чем угодно, но факт оставался фактом — устал и два дня, просто кряду провалялся на диване, пялясь безучастно в бесчувственный экран телевизора, отсыпаясь до обеда и каждые полчаса промывая почки черным чаем до вяжущей топи на языке и признаков болезни Боткина в глазах.

Но это все так, трудовые перипетии, а вот толстенькая пачка американских купюр радовала и возмещала все те неудобства и неприятные ощущения прошедшей недели, и даже воспоминания об утерянной гильзе как-то блекли и казались несущественными в свете зеленых банкнот и ощущений собственной финансовой состоятельности и достатка. Деньги, конечно, не бог весть какие великие, но для человека с небольшими запросами и скромными расходами подобная сумма давала повод ощутить себя почти благополучным.

Правда, существовало одно но — доложить об этом Романычу или все же разделить эту тайну с бывшим владельцем свадебного состояния Вадимом из Харькова на двоих, что вселяло уверенность в сохранности ее практически до гробовой доски, хотя, с другой стороны, возникал вполне резонный вопрос: мог ли одинокий мужчина, много лет работающий, занимающий некую должность, имеющий возможность копить и собирать, что немаловажно, оказаться нищим. Конечно нет! Борис отсчитал три с половиной тысячи долларов и вложил их между страничками паспорта Вадима.

Два дня Борис делал все возможное, чтобы отлежать свои бока наверняка, а может, и жирок нагнать, и наконец устал уже от самого процесса, так что на третий день безделья уехал в Бровары, прямо с утра пораньше — проведать родных и сестренку Варю.

Вот что от души, так это наелся домашней еды вдоволь, наговорился тоже, оставил денег немного и ближе к вечеру вернулся домой. Зашел к Любе, предложил развеяться, быстро собрались и втроем поехали в Оболонь на набережную.

И погода выдалась, и настроение под стать, людей — почти не протолкнуться, пахло водной близостью Днепра, где-то немного жареным мясом и чем-то сладким, может, сладкой ватой. Скорее всего так, дети постоянно вертелись под ногами с воздушными сахарными шарами на палочках. Купил, как положено для начала Витальке мороженое, затем велосипед ему взял напрокат, а сами с Любой — под ручку — вдоль да по набережной.

— А как насчет партии в гольф? — проходя мимо зеленой лужайки гольф-клуба, предложил кавалер.

— Ты думаешь?

— Почему бы и нет.

— А по карману ли? — Люба лукаво улыбнулась.

— Деньги не вопрос, было бы желание.

— Да, ты прав, желания нет.

— Люба… — он хотел что-то сказать, только осуждающе посмотрел, покачал головой.

Находившись, зашли в кафе. Столик заняли на улице, и, несмотря на то, что лето уже началось, было еще не совсем тепло, а потому, слегка поеживаясь, взрослые пили кофе с фирменными кексами, говорили ни о чем и обо всем. Виталька пил кока-колу, слушая и не слыша старших, на своей, одному ему понятной волне.

Борис вдруг вспомнил про машину Любину, забыл он как-то совершенно, она ведь говорила, что была машина.

— Была и есть, — удивилась Люба. — Что это ты вспомнил?

— А как же. Лето наступает. Отдохнуть на выходные можно поехать. Права у меня есть. Я, кстати, не видел. Где она стоит?

— В «Сильпо» на заднем дворике разрешили поставить. Уже больше чем полгода не заводилась. Не знаю, заведется ли?

— Я разберусь. Не проблема. И Витальку с собой возьмем.

— Ну а как же. Обязательно.

Вздохнула и подумала: «Хорошо, когда рядом мужик, — посмотрела в голубые глаза кавалера и еще подумала: — Надолго ли?»

Звонок от Стэпа на сей раз не был неожиданным. Во-первых, ждал, во-вторых, отдыхал долго, а в-третьих, хорошо провел вчера время, настолько хорошо, что после этого, как правило, приходила обратка такой же величины, но только с обратным знаком.

Какое у Стэпа было настроение, он не понял. Плевать! Надоел, но то, что подлянку нацеливал, Борис понял сразу. Сопел в трубку, спрашивал, как дела, чем занимался вчера, не устал ли отдыхать, короче, выуживал на вопрос, пытался хихикать, но только прерывисто сопел. А спросить, конечно, хотелось: «Ты дурак или только прикидываешься?» Борис убеждался все больше, Стэп для него никогда не будет своим, да что там своим, дела закончат, разойдутся и забудет навсегда.

— У тебя что-то есть? — все же не выдержал Борис.

— А как ты думал?

От ответа Борис воздержался, манера отвечать вопросом на вопрос удел высокомерных придурков, лучше помолчать, пусть и отвечает сам.

— Как считаешь, если звоню, значит, есть? — опять спросил он. — Или так, поговорить с тобой захотелось? Так было бы о чем.

Борис опять промолчал, не мог он поддерживать подобную беседу, боялся потерять вдруг контроль над собой и вспылить, держался, несмотря на то, что хотелось и уколоть, и поддеть, и поставить на место. А может, Стэп — величина, просто Борис об этом не знает? Да и кто ему расскажет? Студебеккера нет, а приказ был подчиняться.

— Ладно. Шуток не понимаешь. К делу перейдем. Работа намечается, завтра. С собой берешь все. Встречаемся там же, на «Олимпийской». — Стэп сменил тон и тональность. — Работы будет много, батарейку хорошо заряди. И права не забудь. Все понял? Права возьми.

— Да. Во сколько?

— Дома сиди наготове. Как позвоню — бери такси и на место.

— Тогда до завтра, — и Стэп отключил телефон.

Вот и опять работа. Значит, подготовиться сегодня, завтра с утра быть в форме.

Достал кольт, проверил. Одну обойму вставил в рукоятку пистолета, вторую с собой приготовил — сказал Стэп, работы будет много. Война какая-то, что ли? Если война, то плохо, солдаты в сражениях гибнут, это удел их, а ему не хотелось. Да нет. Не слышал он, чтобы конфликт какой-то в преступном мире затевался. Завтра все покажет. Спортивный костюм, кроссовки, пояс — все на месте, все готово. Хорошо, оружие у него достойное, с таким не то что на дело, в атаку ходить можно. Вот что правда, то правда, оружие досталось на редкость, просто мечта, так что он еще повоюет.

Ждал и маялся почти целый день. Позвонил Стэп уже около трех, сказал только одно слово «Гони» и положил трубку. Пока одевался, такси уже подъехало к подъезду. Может, до ближайшей станции на такси, а потом на метро было бы и быстрее, но велено на такси — значит, на такси. В это время пробки начинали возрастать, но пронесло, за пятнадцать минут долетели, может, таксист свое дело знал, а может, так сложилось, Стэп даже удивился:

— Ты что, не дома был?

— Это важно? — вопросом на вопрос тоже решил ответить Борис.

И правильно сделал, Стэп промолчал, пожал плечами, и они пошли к машине. Девятка стояла на том же месте, что и в прошлый раз, Виктор сидел за рулем, поздоровался с Борисом.

— Что скажешь? — обратившись к Виктору, Стэп уселся на переднее сиденье и посмотрел в сторону «ренж ровера».

— Пока все то же. Как вошли в помещение, так и не выходят.

— В машине никого?

— Хорошо, пацаны. Задача у нас такая. Перед входом в помещение оружие наготове, патрон в стволе, снято с предохранителя. Да, глушители не забудьте. В доме люди живут, услышат выстрелы — через пять минут полиция будет. — Стэп передал Борису глушитель. — Ты спрашивал? Ну, вот, получи. Там что-то вроде офиса, в жилом доме, с отдельным вход на первом этаже. Как подойдем, жму на кнопочку и говорю заветное слово, дверь открывается, и мы заходим. Дальше все просто, валим всех, кто там окажется. Затем у водителя находим ключи от машины и едем дальше, я с Ковой на «ренж ровере», Витя на девятке. Куда ехать, потом скажу, а Витек знает.

Он вздохнул, словно собираясь с духом, как показалось Борису, волновался, нервничал, напряжен был по-особому, как будто на подъеме, периодически поглядывал в сторону предполагаемого офиса, отводил взгляд, решаясь внутренне, на что-то важное и ответственное.

Достал свой ТТ, повертел в руках, как бы приноравливаясь к рукоятке, весу, целику, оттянул чуть затвор, клацнул обратно, положил пистолет в карман, затем вытащил и вставил за пояс.

— Все, пошли.

К дому шли не кучно, на расстоянии друг от друга, рассредоточившись. В компании так не ходят. Так идут менты на задержание, на операцию, бандиты на дело. Получилось это не специально, как бы само собой, на подсознании, хотя не следовало — сведущему человеку в глаза бы бросилось. У двери остановились, Стэп нажал на кнопку звонка. В динамике долго пиликало и клацало, наконец далекий и фальцетный голосок, явно женский, спросил: «Кого?»

В немом вопросе Борис посмотрел на Стэпа: «Женщина?» Тот только непонимающе сгримасничал в ответ, пожал плечами и, подойдя ближе к металлической коробочке с микрофоном на дверях почти в плотную, сказал:

— От Серафима.

В двери что-то напряглось, загудело, щелкнуло, и она чуть приоткрылась, Стэп достал пистолет и шагнул вперед, Борис с Виктором последовали за ним. Оказались в полутемном тамбурочке. Стэп резко распахнул следующую дверь, и они ворвались в помещение.

— Стоять всем! — заорал дико Стэп и с ходу выстрелил в стоявшего метрах в четырех от него мужчину, тот схватился руками за грудь в районе сердца и рухнул на пол. Виктор два раза пальнул в рослого парня лет тридцати у окна с кружкой в руке, скорее всего, пил кофе — в комнате стоял запах кофе до того, как выстрелы наполнили ее пороховыми газами. Борис навел пистолет на третьего, сидевшего на стуле, приставленном к краю стола, за которым сидела женщина, и сверявшего с ней какие-то бумаги. Они одновременно подняли головы и замерли, в глазах у них мгновенно возник и тут же застыл ужас, затем отчаяние и безысходность, женщина закрыла глаза. Борис выстрелил, мужчину отбросило назад вместе со стулом, он с грохотом упал и тут же, путаясь в стуле, попытался подняться, Борис выстрелил еще раз, сверху вниз, и человек затих. Женщина бросилась на пол, всхлипывая и причитая, опустила голову на колени, обхватив ее руками:

— Нет… Нет… Не надо. У меня дети. Прошу, — тонким и жалким голосом сквозь слезы бормотала она.

— Твоя, — Стэп кивнул в сторону женщины.

Приподняв дымящийся ствол пистолета вверх, вращая головой, Борис несколько раз окинул взглядом помещение, никак не отреагировав на сказанное.

— Твоя, твоя. — спокойно повторил Стэп и указал пистолетом на женщину.

Виктор подобрал пустой мешок, валявшийся в углу комнаты на полу и стал собирать в него деньги. Денег было много. В основном валюта, количество на глаз определить было трудно, пара миллионов долларов точно. Несколько стопок было на среднем из трех столов, остальные аккуратно разложены на полу у дальней и пустой стены. Лежали стопками различной величины, около каждой стопки несколько бумажек — документы.

Стэп окинул взглядом комнату:

— Документы не берем, только бабки. Витя, если все деньги в мешок не поместятся, тут есть еще сумка.

— Утрамбую, — Виктор аккуратно укладывал пачки, плотно заполняя и распределяя их по мешку.

Стэп вопросительно посмотрел на Бориса. Кова подошел к женщине прицелился в голову, отвел взгляд в сторону и выстрелил, затем к мужчине, вытащил из-под него надломанный стул и отбросил в сторону, сделал шаг назад, прицелился в голову и нажал на спуск.

Парень у окна был еще жив, сидел на полу оперившись о батарею спиной, тяжело дышал, глаза потухшим взглядом смотрели перед собой, но мало что видели, пытался поднять правую руку к груди под пиджак, очевидно, там было оружие. Стэп обратил на него внимание, быстро, не целясь вскинул пистолет и два раза подряд выстрелил, одна пуля попала в живот, другая, пробив кисть руки, в грудь. Парень застонал и повалился на бок. Стэп подошел ближе и еще раз выстрелил в голову. Пошарил у него под пиджаком, извлек ПМ, оттянув затвор, посмотрел на пулю и со словами «Травмач» бросил на подоконник. Рядом лежала маленькая сумочка, открыл ее и вытряхнул содержимое рядом с пистолетом, отобрал документы на «ренж ровер» и ключи от зажигания, посмотрел на пластиковое удостоверение и прочитал вслух:

— «Охранная компания «Стэлс». Личная охрана и сопровождение ценных грузов», — и со словами «Думаю, еще пригодится» положил все в карман.

По комнате ходили осторожно, иногда переступая через быстро распространявшиеся по полу лужи густой и вязкой крови. Гильзы не собирали, это и не планировалось: их было много и разлетелись они в разные стороны. Своих отпечатков пальцев никто нигде не оставил, действовали в перчатках.

Окинув еще раз взглядом помещение, оценив размеры мешка с деньгами в руках Виктора, Стэп указал на дверь. Проходя мимо лежащего на животе мужчины, которой первым был застрелен, Стэп остановился перевернул его на спину, посмотрел в лицо, хотел снять перчатку и прощупать на шее пульс, но не стал, опять быстро, не целясь, выстрелил в лоб и пошел к выходу.

Мешок с деньгами положили на заднее сиденье «ренж ровера». Виктор запрыгнул в девятку и, ни говоря ни слова, уехал. Борис занял место водителя в «ренж ровере», Стэп рядом, окинул взглядом салон:

— Ничего вроде аппарат, — и кивнув на заднее сиденье продолжил: — К таким деньгам и машинка должна быть соответствующая. Как считаешь, брателла? Посмотрим еще, как водила к ней тулится? А?

Борис вставил ключ в замок зажигания, повернул, неслышно заработал мотор:

— Погоди, — достал из кармана документы на машину, пластиковое удостоверение охранника, посмотрел на фотографию: — Что-то я тут на себя не похож. Держи, пусть у тебя будет. Может, сгодится. А теперь гони на Заболотного, академика.

— Теремки, что ли?

— Они самые. Поглядим, кто раньше будет на месте. Как считаешь, Витьку фору дали справедливо?

Борис промолчал, была пустая болтовня, поставил передачу на «драйв» и тронул с места.

Девятка уже стояла припаркованная в последнем автомобильном ряду. Борис посмотрел на Стэпа:

— Куда ставить?

— Рядом с Витьком не становись. Скорее всего, девятку оставим здесь, уходить будем на этой. Если все пройдет нормально, то просто уедем, — поправил он себя. — Машину ставь подальше от входа в здание и боком, так, чтобы охрана номера машины не видела. Я думаю, с этого расстояния их и так не разглядишь, но лучше все равно боком. Бери с собой балаклаву на всякий случай, народу здесь полно, как все пойдет, не знаю, глушак тоже. Телефона с собой нет?

— Нет, не брал.

— Хорошо. Поставь свежую обойму, один патрон в патронник загони и глушак сразу. Все должно быть готово, там времени не будет.

Борис, передернул затвор, плавно, придерживая большим пальцем, спустил боек, поменял магазин в пистолете, накрутил глушитель.

— Патронов сколько осталось?

— Всего десять.

— Хватит. У меня примерно столько же, и у Витька не меньше. Хватит. Все вместе не пойдем. Первым идет Унылый, потом я, ты последним, через пару минут после меня. Слева вверху над охраной камера, помни об этом, опускай и держи голову так, чтобы на записи потом не разглядели тебя. Над записью потом будут менты работать сто процентов. Если все нормально пройдет, уходить будем опять же не толпой, но это потом. Что еще? Да, на входе охранник спросит куда, скажешь в «КомСервиТэк». Проходишь от охраны в конец коридора, справа будет лестница, поднимаешься на второй, мы с Витьком будем тебя там ждать. Лестница и возле охраны, но по ней будем уходить, спускаться. Все запомнил?

— Да вроде.

— Вроде не катит. Повторить еще раз все сначала?

— Нет, не надо.

Стэп достал свой ТТ, сменил магазин и установил глушитель, приспустил тонированное стекло и выставил наружу руку. Через пару секунд из девятки вышел Виктор, закрыл машину и направился в сторону входа в здание.

— Витек пошел, скоро я, — Стэп хотел воткнуть пистолет сзади за пояс, не получилось, с глушителем слишком длинным оказался, посмотрел на оружие, на Бориса, усмехнулся. — Буду выходить, пристрою. Ну все, я пошел. «КомСервиТэк». Запомнил?

Через минуту Стэп исчез за входной дверью. Борис выждал некоторое время и тоже пошел к зданию.

На проходной сказал куда идет, наклонил голову, почесывая макушку и прошел сквозь вертушку. В конце коридора повернул направо к лестнице, поднялся наверх. Виктор со Стэпом ожидали его около торцевого окна здания у входа в курилку. И первый и второй этаж здания были полностью заняты под офисы, остальные четыре, возможно, тоже.

Борис посмотрел на Стэпа, потом на Виктора, опять на Стэпа. Он не думал, что они все втроем самоубийцы, но выходило, что так. Людей в здании было просто не счесть, на выходе охрана, не исключено, что где-то рядом за углом полицейское отделение. Как здесь можно было открывать пальбу и надеяться благополучно уйти? Борис отвернулся к окну. Там внизу, в последнем ряду, была видна припаркованная их девятка, а на тротуаре ни души, не ходили здесь люди, только по Кольцевой, чуть дальше за деревьями, сплошным потоком проносились машины.

Стэп легко ткнул Бориса в плечо:

— Я понимаю, но дело делать надо. Стены здесь толстые, кирпичные, атмосфера вокруг шумная, надеюсь, не услышат. Быстро все порешаем, есть вероятность, что красиво уйдем, — Стэп замолчал, из курилки два человека вышли, одна женщина вошла, затем чуть подождал и продолжил: — Действуем так же, как и на «Олимпийской». Подходим к двери, говорю заветное слово, дверь открывается, заходим. Виктор последним, хорошо закрывает дверь за нами, и работаем. Предположительно будет три, четыре человека, максимум пять. Денег там не будет, в основном за компьютерами сидят и на телефонах, поэтому тратить время на паковку бабок не придется. На всякий случай шапка-маска есть у каждого, но думаю, не понадобятся. В живых никого не оставлять. Ну все. Пора.

Стэп резко вздохнул, как перед прыжком в воду, и пошел по коридору, остальные за ним. Повернули направо и перед широкой металлической дверью, декорированной под черное африканское дерево, остановились. Как и на «Олимпийской», на стене рядом с дверью была закреплена металлическая коробочка с кнопкой, Степ нажал, пропиликала незатейливая мелодия и мужской, с металлическим призвуком голос спросил: «Да. Вам кого?»

— От Серафима.

— Секунду.

Стэп напрягся, посмотрел на Кову, в затылок ему дышал Виктор, все тут, все вместе. Клацнул замок, дверь открыл незнакомый, лет тридцати пяти мужчина крепкого сложения, чуть отодвинулся в сторону, давая возможность пройти. Все трое мгновенно просочились в помещение, Виктор слегка оттолкнул мужчину и захлопнул дверь.

— Стоп. Стоп. — Из-за стола приподнялся другой мужчина, постарше, в очках, удивленно глянув на вошедших. — Всем сразу нельзя. Все от Серафима, что ли?

— Нам можно. — Стэп выхватил из-за спины пистолет и два раза выстрелил ему в грудь, человек навалился все телом на стол, ударившись головой о монитор ноутбука, опрокинув его на пол, съехал на стул и распластался на полу. Женщина за соседним столом вскрикнула и тоже привстала, Стэп перевел на нее оружие, но выстрелить не успел, вдруг сзади раздался оглушительный хлопок, Стэп вскрикнул и выронил свой ТТ. Борис обернулся, молодой человек, который открыл им дверь, держал на вытянутой руке пистолет и, пятясь назад, наводил его на Виктора. Вкинув свой кольт, Кова, не целясь, несколько раз нажал на спуск, парень дернул рукой, пистолет вылетел и грохнулся на пол, пятясь, он сделал еще шаг назад и упал на спину. Два других клерка вскочили со своих мест и, пытаясь спрятаться, присели за столами. Виктор подбежал к ним и в упор сверху вниз стал расстреливать их, по очереди переводя оружие с одного на другого, и так раз пять или шесть, затем разъяренным взглядом обвел комнату и выстрелил в женщину.

Кто-то сначала стучал в дверь с криками «Что у вас там происходит? Вы что, с ума посходили?», потом стали бить ногами, требуя открыть дверь. Стэп стоял, опираясь спиной о стенку, и держась левой рукой за правое плечо:

— Все, уходим. Наденьте мне шапочку, рука не работает.

Борис вытащил из его кармана шапку, как мог натянул на голову, свою тоже, подхватил с пола ТТ:

— Идти сможешь?

— Пока да.

Виктор оттянул защелку, распахнул дверь и выставив пистолет вперед заорал:

— Назад! Всем назад! Буду стрелять»

Несколько человек сначала попытались прорваться в помещение, но, увидев вооруженных людей с закрытыми лицами, отпрянули прочь. Виктор выскочил первым, за ним Стэп и замыкал группу Кова. Если Виктор кричал «Прочь с дороги, не подходить», то Кова «Всем стоять, кто пойдет следом, убью», и пару раз все же стрельнул в потолок, с глушителем, особого эффекта это не имело, но окружающим все равно стало понятно, оружие боевое и лучше не соваться. Один охранник, очевидно, выполняя свой долг, бросился к ним навстречу. Виктор выстрелил рядом с ним, убивать не стал, ощутив полет пули у своего уха, тот отступил в сторону упал на пол и, прикрыв голову руками, замер, второй просто исчез из виду, закрыв вахтовое окошечко и низко пригнувшись в своей каморке. Кова с Виктором перепрыгнули через вертушки, помогли перебраться Стэпу и выбежали на улицу. Теперь было проще, метров двести до машины — и все позади. Кова периодически останавливался, поворачивался назад, вскидывал пистолет, пугая некоторых смельчаков, продолжавших пытаться их преследовать, но соблюдающих необходимую при этом дистанцию и осторожность, на рожон не лезли.

«Ренж ровер» завелся с пол-оборота, и, рванув с места, они выскочили на Кольцевую. Управление машиной Виктор взял на себя, Кова сел рядом, раненого усадили на заднее сиденье.

— Хреново мне, пацаны, — Стэп время от времени закрывал глаза, закусывая губу, сдерживал стон, на сиденье не ложился: — В спину попал, гад, а рука не работает.

— Может, ляжешь? — Кова не знал, чем и как помочь.

— Ложиться не буду, только крови больше потеряю.

— Рану есть перевязать чем? — Кова открыл бардачок и вывернул оттуда содержимое.

— Издеваешься? — Стэп криво усмехнулся. — Забыли аптечку с собой прихватить. Я раной к спинке сиденья прижался. Хотя до одного места все это. Плохо, пуля не вышла. Из «макара» стрелял, паскуда, ТТ прошил бы насквозь.

— Ты меньше говори, силы береги, — аптечки не было, содержимое бардачка Кова запихнул обратно. Едем куда? К врачу бы надо.

Стэп задержал дыхание, со стоном выдохнул:

— Больно-то как! Витек знает. По проспекту Науки. Там на слободке, есть наш человек. — Опять задержал дыхание и тяжело выдохнул. — Доктор наш. Давай, Витя. Давай. В глазах темнеет уже.

Минут через десять свернули со Столичного шоссе и выехал на проспект Науки. Еще через десять сбавили ход. Место было незнакомое, раньше Борис здесь не бывал: частный сектор, улочки, ухабы. Возле одного из домов остановились, Виктор вышел из машины побежал звать хозяина.

Стэп открыл глаза, посмотрел вокруг:

— Приехали, кажись. Бабки в хату забираем. Возьмешь у Витька документы на девятку, дня через два заберешь ее, пристроишь где-нибудь. А тачку эту отгони куда подальше, оставь в любом дворе и запри, а домой на такси чеши. Потом свяжемся.

Виктор вернулся не один, наверное, с доктором, тот бегло взглянул на место ранения и кивнул в сторону калитки.

Утренний кофе к завтраку был горячий и очень крепкий, а также слегка пережаренная глазунья с беконом и еще хрустящие гренки уже минут десять, как были готовы, пусть не изысканно все, но вкусно. Юля сначала суетилась у плиты, потом занялась собой, потом опять на кухне, потом бегала по квартире, с какой целью — непонятно. Несмотря на то что была она в делах быстрая, по натуре активная и заводная, в квартире у нее отсутствовало понятие бардака, поскольку состояние это было естественно перманентным.

Валентин ходил по кухне босой и в розовом халате, коротком и узком, особенно в плечах, из-под которого торчали длинные, худые и волосатые ноги, уперев в бока руки и с задумчивым видом. Подумать ему всегда было о чем.

— Черт те что, — не глядя на него, сказала Юля. — Ну правда. И чем тебе так нравится мой халат?

— И сам не знаю, — Валентин вывернул набок голову и понюхал свое плечо. — Может, запах твой. Хожу везде и ты везде.

— Извращенец.

— Я в хорошем смысле.

— Садись уже завтракай. Мед будешь?

— Сладкого и так хватает.

— Где ты видишь сладкое? Яичница соленая, гренки тоже подсоленные, правда, кофе немного. Может, варенье дать?

— Разве не сладкая?

— Я же говорю, извращенец! — Юля налила себе из заварника полкружки зеленого чая. Кофе она не пила по причине его пагубного воздействия на молодое девичье тело, особенно личико, и организм в целом, но заваривать умела, и очень неплохо, готовить, надо отдать должное — тоже. — Маячить долго будешь?

— Предвкушаю момент.

— Поедания этой изумительной яичницы, — Валентин подошел к столу, наклонился и втянул носом еще легко парующую глазунью. — И пития столь божественно приготовленного напитка.

Юля поставила на стол свою чашку и испытующе посмотрела на Валентина.

— Я понял, уже не отказываюсь, извращенец, — он сел за стол, отхлебнул немного кофе, подержал во рту, проглотил, покачал головой и причмокнув протянул: — М-да. Сила! Знаю, не научишь, потому и не прошу.

— Отчего же? Научу! Будешь в постель мне подавать.

— Ну вот, я так и знал, кругом только корысть.

— Я вот что думаю, — Юля допила чай, отодвинула чашку. — На море хочу.

— Думаешь или хочешь?

— Не придирайся к словам, и думаю, и хочу. Лето уже. Давай съездим. В Одессу, на «Аркадию».

Валентин доедал глазунью, кофе не пил, на потом оставил, чтобы сесть в кресло поудобнее и насладиться ароматом:

— Прохладно еще. Море и вовсе холодное.

Юля встала из-за стола:

— Я сейчас, секунду, — и вышла в комнату.

Минут через пять вернулась в купальнике, приняла грациозно-статную позу и соответствующее выражение лица.

Валентин перестал есть, так было надо, он знал, долго изучающе смотрел, ощупывая взглядом все тело, попросил повернуться, наконец изумленно заключил:

— Что бомба?

— Смотришься — сила.

— Я про купальник. Новый. Еще осенью купила.

— Купальник тоже.

Смотрелась Юля, а для себя называл он ее Елка, Елочка, просто замечательно, причем в любом купальнике и не только: хорошо была сложена, стройная, высокая, крепкая, спортивная, мало того, что от природы она просто излучала силу, энергию, темперамент, радость жизни, так еще и спортзал посещала как минимум один раз в неделю. Пройтись по пляжу с ней для ухажера и в радость было, но и где-то расстройство. Нет, удержаться и не проводить ее взглядом задача для мужественной половины «Аркадии» или какой-нибудь «Станции Фонтана» в Одессе была просто невозможная. При этом и взгляды бывали разные, да и действия иногда предпринимались тоже всякие, а это совсем не радовало. Находиться рядом, а более того — владеть такой роскошью — непростое удовольствие. Поэтому Валентин не очень любил подобные публичные показательные выступления, да и смотрелся он рядом с ней уж как-то совсем не симметрично: долговязый, нескладный, ширококостный, жилистый, длиннорукий, короче, не вполне еще сформировавшийся, но перспективный в этом плане молодой человек.

— Так как? — Юля села за стол, прямо в купальнике рядом с ним.

— Яичница очень вкусная!

Девушка ждала.

— И потом, у меня нет такого купальника.

— Я тебе старый отдам.

— Я подумаю, — наконец почти согласился Валентин.

— Да, подумай, в какой день лучше ехать.

Валентин на это промолчал, рано или поздно в течение лета все равно придется съездить, вот только в отношении «Аркадии», он действительно подумает, уж очень там народу много, а глаз пытливых еще больше.

Юля придвинулась к нему ближе:

— Валь, только вдвоем, Софу твою Ковалевскую, давай не возьмем?

Валентин тяжело вздохнул, вот уж действительно, как-то не подумал он, а Юла, это божественное создание, у которой в симбиозе с вычислительным складом ума незабываемо чарующие формы юношеского тела. И он не виноват. Но с двумя, о нет, тут за одной бы уследить.

— Я подумаю, — опять повторил он.

В отличие от студентки Юли, которая Юла, Юля Елка была постарше и уже работала архитектором в крупной строительной компании. На работу сегодня собиралась к десяти утра, Валентин тоже решил не торопиться, завести сначала ее, а потом уже и в управление.

Аранский приехал еще позже, к одиннадцати, и сразу ушел к начальству. Валентин сел за свой стол, достал из ящика список дел, которыми они занимались, и положил перед собой. Как ни работали, как ни старались, но список нераскрытых преступлений только увеличивался. Нет, руки не опускались, но протест внутренний возникал, только против чего и кого, неясно. Работать по ним и можно было и нужно было, вот только времени не хватало. Во-первых, добраться надо, чисто физически, посмотреть, опросить, подумать, может, надавить на кого или заинтересовать чем — на все это требовалось время.

Отсутствовал Аранский недолго, вернулся от начальства, как и следовало ожидать, в дурном настроении. Сел за свой стол, некоторое время сидел с окаменело застывшим лицом, затем понемногу, постепенно оттаял, а затем и поздоровался.

— Вчера на Левобережной перестрелка произошла. Началось с того, что в кафе две компании повздорили, вышли на улицу, драка завязалась, кто-то выстрелил, подкрепление прибыло, и тоже с оружием, перестрелка уже групповая, подъехала полиция, они по машине палить, полиция по ним, разбежались, в результате двоих взяли, трое ранены, один серьезно. Бытовуха в чистом виде. Вот ты, что скажешь? — Аранский посмотрел на Кордыбаку.

— А мотивы?

— Да какие там мотивы, кто-то кому-то что-то не то сказал или ответил! Скоро в маршрутке на ногу нечаянно наступишь, а в ответ пальнут.

— Да, бытовуха.

— Вот и я о том же, а он мне: там огнестрел. Да сейчас каждая вторая бытовуха с огнестрелом, где раньше был утюг или сковородка, теперь пистолет. Ну не можем мы все это охватить и переварить!

— И что? Результат каков?

— Отбился пока, районные занимаются.

— Я вот тоже смотрю, — Валентин приподнял над столом листочек со списком дел. — Как нам со всем этим справиться?

— Да половина там не наше с тобой, — Аранский вдруг изменился в лице, словно что-то вспомнил важное. — Сядь, чтобы не упал, если стоишь.

— Сижу я, Сергей Викторович.

— Да вижу. Это я так к слову. Новость, Валя, есть.

Аранский прямо повеселел, весь как-то подтянулся, собрался, загадочно протянул паузу.

— Может, помнишь, должен помнить, недельки полторы назад, около Святошинского рынка, недалеко от остановки электрички, труп обнаружили?

— Конечно, помню.

— Огнестрел там был, в голову, одной пулей. Момент интересный, не правда ли? — Аранский загадочно улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— Да. Мне тогда тоже так показалось. Но, насколько я знаю, на месте преступления ничего не нашли, гильзу тоже. А что с пулей?

— Пулю извлекли, но ничего определенного, деформировалась.

— И что? Глухарь? — Кордыбака развел руками.

— Как сказать… Не знаю, но не давало мне все это покоя, одна пуля, в голову, да и рынок этот рядом. И что я сделал?

— А поехал я, Валя, в те края, зашел в ресторан «Фудзияма», покушал мясо на гриле с овощами, стаканчик вина выпил хорошего, грузинского, да побеседовал с человеком одним, занятным. Догадываешься с кем?

— Конечно! С Сипой! Как я сам не сообразил? И что? — Кордыбака почесал свою макушку.

— А Сипа-то не промах оказался. Хитер, чертяка, оказывается, организовал ежедневное наблюдение за кафе тем, где официант работает, который стрелка в тот день видел, Дровосек который, а может, и Мистер Кольт.

— Так. И что?

— То ли знал Сипа, то ли чувствовал, что волчара вернется в курятник, и не ошибся. Пришел гаденыш.

— Жаль, — Кордыбака постучал костяшками пальцев по столу. — Почему не мы, Сергей Викторович?

— Мы-то как раз это и не потянули бы, где людей столько взять, а вот Сипа мог бы и сообщить сразу. Хотя нет, быстро там все произошло. Скорее всего, заметил этот Дровосек слежку, но вида не подал, завел олуха Сипиного в глухое место и грохнул. Пистолет с глушителем, в стороне от остановки, за забором, рядом автострада шумная, никто и не видел, и не слышал, сделал дело, забрал гильзу и ушел. А самое хреновое, знаешь что?

Валентин промолчал.

— Спугнули его. Больше не придет. Но есть и хороший момент: знаем, будет искать официанта, ох как будет. Как зовут его, Дима? Если Дима и торгаши наши оружейники на опознании укажут, что один человек это, а мы почти уверены, что так оно и есть, все, считай дело закрыто. И пусть по Петровке доказательств никаких: чисто там сработал, ему все равно хватит, чтобы мотать по полной. А может, и Петровку признает, для него трупом больше, трупом меньше, роли никакой. Представляешь, Валя, далеко-то как зашел человек. И человек ли он вообще. И как таких уродов земля только носит?!

— И что дальше?

— Пока не знаю. Вот вместе подумаем. Список у нас большой, как-то распределять будем. Хотя по большому счету те, что в списке нашем, дела решаемые, рутинные, в основном времени требуют, а вот с Дровосеком и Мистером Кольтом головоломка еще та, и решить ее очень хочется.

— Согласен. А с официантом что делать, ведь убьет парня?

— Это тоже решать нужно. Причем еще раньше. Получается, Сипа, можно сказать, парня спас. Поговорю с начальством, что-нибудь придумаем. На рынок он уже не сунется, другие варианты искать будет. А по большому счету этим даже воспользоваться можно, выманить волчару в заранее подготовленное место.

— Официанта как приманку?

— Можно и так сказать, но это лучше, чем сидеть и ждать, когда отыщет парня и дырку в голове сделает, а на это он мастер, — Аранский прошелся по кабинету, постоял у окна, опять сел в кресло. — Кстати, по конторке, которую грабанули на Березняках, что-нибудь свежее появилось?

— Пока все то же: левая фирма, зарегистрирована незаконно, спектр деятельности широкий, но основной и фактический — обналичка безналичных средств, конвертационный центр. Связи с нападавшими никакой. Но кто-то навел их безусловно, может, охранники, которых уже нет в живых, может, служащие фирмы. Их не нашли, и, боюсь, не найдем, липа везде. Больше ничего. Финансисты наши работают, но это так, бумажные дела.

— Это я все знаю, — Аранский поморщил лицо, повернул голову влево и вверх так, что звучно хрустнул шейный позвонок. — Соли, будь они неладны. Вот уже и курить бросил, а чтобы явно лучше себя почувствовал — не сказал бы.

— Так не молодеем же, Сергей Викторович.

Аранский на это промолчал, но по делу продолжил:

— Ну, а по поводу Дровосека Святошинского, он был на Березняках, или другой отморозок? Твое мнение?

— Не знаю. Не могу сказать уверенно. Может, и он.

— О доказательствах говорить не буду, рано, да и нет их, а вот фактик получить, хотя бы один, маленький, но убедительный и явный для нас, пока только для нас, чтоб знать, чтоб убедиться, что это он, гаденыш, а дальше — дело техники, докажем! — Аранский встал из-за стола, опять подошел к окну. — Что там у нас по списку? Хочешь не хочешь, а работать надо. Помнится мне, дня полтора назад на Куреневке с огнестрелом был доставлен в больницу некий Александр Васильевич Терехов, а через небольшой промежуток времени, буквально километрах в двух от того места, где истекал кровью Терехов, вызвал по телефону «скорую помощь» сам себе таксист Науменко, ножевое ранение в грудь, пробито легкое. Так вот, дело это одно и то же. Что один, что другой находятся в разных больницах и дуру гонят. Ни тот ни другой правды не говорят. А что там произошло, я знаю. Наркоман Терехов сел в машину к Науменко и с ножом стал требовать наркотики, тот не дал, Терехов и ударил его, после чего таксист выхватил пистолет, Терехов удирать, Науменко и пальнул вслед. Попал в задницу, повредил кость таза, сам тоже удирать, но через несколько минут почувствовал себя хреново и вызвал «скорую». То, что таксист Науменко приторговывал наркотой, мы знали, но иногда он был полезен нам, потому пока не закрывали. Пистолет успел где-то сбросить, но думаю, неокончательно, раскрутим — скажет. Начинай с Терехова: наркоша, слабак, скажешь, Науменко признался, валит все на него, на Терехова, думаю, расколется, и быстро. Ситуацию я тебе обрисовал, осталось правильно поработать, езжай, прямо сейчас. На обратном пути заедешь по другому делу, скажу куда…

— Сергей Викторович, к таксисту я еще заеду, к Науменко, — перебил его Кордыбака.

— Хорошо, созвонимся, если что.

Лечащий врач Терехова пригласил Кордыбаку в свой кабинет не сразу, пришлось посидеть на некогда лакированной, облезло-рыжей скамейке в коридоре, изучая на грязно-голубых крашеных панелях напротив манускрипты и фрески не только современности, но и прошлого столетия. Муниципальные больницы были не подвержены времени, смене эпох, поколений и прочему сентиментализму. Хочешь оказаться назад во времени лет так эдак на тридцать, приходи в районную больницу или поликлинику. Те же, что и десятки лет назад, громко хлопающие сидушками гнутые фанерные сиденья, по три — четыре штуки вместе скрепленные, те же затертые спинами посетителей панели у врачебных кабинетов, недружелюбные медсестры и особенно санитарки с теми же ведрами и тряпками, окончательно дотирающие скрипучий, рассохшийся, не имеющий цвета, местами цепляющийся за ботинки проходящих оборванными кусками линолеума пол. А пучки проводов под потолком в углах коридоров просто завораживали своей хитросплетенностью, невероятной мозговитостью сотворившего подобные чудеса технической головоломки мастера: как можно было разобраться в том, какой провод куда идет и что по какому течет, Валентин побоялся об этом даже подумать.

Начал врач с того, что предложил сесть, затем загадочно улыбнулся, открыл ящик стола, достал небольшой пластиковый контейнер, а из него извлек пулю и положил ее перед Кордыбакой. Валентин взял пулю, провернув пальцами осмотрел вокруг:

— ПМ. Не повредилась?

— Практически нет, — резюмировал доктор.

Затем встал из-за стола, поднес пленку к лампе и зачем-то показал Валентину рентгеновский снимок таза потерпевшего с пулевым отверстием и недостающим отвалившемся кусочком кости. Сказал, что снимок можно приложить к делу, Кордыбака поблагодарил, но пока решил повременить с этим, достаточно было пули и заключения с подписью и печатью. Пообщаться с потерпевшим врач разрешил, сказал, что операция прошла успешно, больной чувствует себя хорошо, общение со следователем ему не навредит, разумеется, в разумных пределах, вызвал медсестру и попросил проводить к раненому.

Только после того, как они вышли в коридор из кабинета врача, незаметно, из-за спины, возникла моложавая и розовощекая медсестра. С нескрываемым интересом окинула она взглядом молодого человека, игриво усмехнулась и вильнув бантом, свисающим сзади и ниже пояса на бледно-розовом халате, легко и невзначай коснувшись своим округлым бедром следователя, повела по коридору за собой.

Терехов Александр для раненого и перенесшего совсем недавно операцию выглядел неплохо. Рядом на тумбочке стояла тарелка из-под супа и пустая кружка: отсутствием аппетита пациент явно не страдал и отсутствием внимания персонала, похоже, тоже. Игривая медсестра забрала пустую посуду и молча удалилась из палаты, на выходе еще раз прострелив посетителя взглядом.

— Лейтенант Валентин Кордыбака. — И, слегка улыбнувшись и указав пальцем на больного, предположил: — Терехов Александр?

Раненый согласно кивнул. Валентин достал блокнот и ручку, посмотрел вокруг, с соседнего столика взял дощечку, подложил ее под блокнот, поудобнее устроился на стуле и, опять улыбнувшись, предложил:

— Ну, рассказывай.

— Все. Например, как попал сюда.

— Если вам это интересно…

Терехов облизал губы, взял с тумбочки полупустую бутылочку с водой, сделал пару неторопливых глотков и нехотя начал свой рассказ:

— Я шел по улице, вокруг ни души…

— Так. Начало предвкушающее, — перебил его Кордыбака. — По какой?

— По какой улице?

— Не знаю, рядом с Фрунзе.

— Навстречу машина, окна открыты, музыка орет…

— Какая машина? Марка? — опять перебил Кордыбака. — Я ведь все записываю.

— Не знаю, иномарка. Черная. Когда со мной поравнялись, что-то нехорошо крикнули в мою сторону и банку пивную бросили, по ноге попали.

— Как называлось?

— Пиво. Банка от пива.

Терехов удивленно округлил глаза:

— Не заметил. А это что, важно?

— Важно, конечно. Любая деталь — годом меньше, годом больше.

— А как же! В нашем деле так. Что дальше?

— Я им «фак» показал. Смотрю, машина остановилась, в окно ствол высунулся, я удирать, а сзади бах, я и упал, а они по газам.

— Номер запомнил?

— Да какой там номер? Черная иномарка.

— Что потом?

— Кто-то мимо проходил, увидел меня раненого, «скорую» вызвал. Вот тут теперь нахожусь.

Кордыбака старательно записал услышанное в блокнот, некоторое время посидел подумал:

— Грустная история, — заключил наконец он.

— Невеселая, конечно, но доктор обещает, все заживет и будет в норме.

— Будем надеяться. Я слышал, там же, недалеко от Фрунзе, практически в то же время еще одна история приключилась, таксиста подрезали.

Терехов лежал молча, лоб покрылся испариной, губы опять пересохли.

— Наркоша таксиста вызвал. Иногда приторговывал таксист наркотой. Стал наркоша дозу просить, тот не дал, тогда начал требовать, тот опять не дал, тогда ножом он его под ребра пнул и наутек, таксист пистолет достал и вслед наркоше пулю и послал. Прямо в задницу попал. Таксист тоже удирать, но недалеко уехал, хреново ему стало, сознание потерял. Сейчас тоже в больнице, в критическом состоянии, но показания дал правдивые. А твою историю я сейчас в протоколе оформлю, и ты подпишешь, а потом, — Кордыбака достал из кармана пулю и показал раненому, — вот эту пулю, которую у тебя из задницы достали, на экспертизу отдам, и если окажется, что она выпущена из пистолета таксиста, как минимум лет восемь светит тебе, это как минимум, дача ложных показаний, нанесение тяжких телесных повреждений, а может, он и не выживет еще, ну и на закуску наркота.

Валентин достал из папочки бланк протокола и приготовился заполнять.

— А еще варианты есть? — неуверенно спросил Терехов.

— Варианты всегда есть. Чистосердечное признание, содействие следствию, ну и не больше трех лет я тебе обещаю.

Терехов прерывисто вздохнул, облизал губы, отхлебнул воды из бутылочки и согласился на содействие следствию.

В хорошем настроении Валентин вышел из палаты, заглянул по пути в кабинет доктора, поблагодарил еще раз за пулю, и в сестринскую, там поблагодарил медсестру с бантом за заботу, трогательный и теплый уход за больными, а на прощание заметил, если вдруг попадет в больницу, то обязательно попросится в ее отделение.

На улице остановился у машины, посмотрел на часы, еще было время заехать в другую больницу к таксисту, нажать на того тоже, получить признание и выяснить, куда сбросил ствол. Имея на руках протокол допроса Терехова, сделать это уже не составляло труда, а затем и доложиться: дело закрыто, причем в течение нескольких часов.

Валентин открыл машину, сел за руль, когда зазвенел колокольчик телефона. Звонил Аранский. Кордыбака достал телефон, посмотрел на дисплей — точно, звонил Аранский. Нажал на кнопку. Аранский был взволнован, говорил быстро и кратко:

— На Куреневке, в больнице.

— Бросай все и дуй как можно быстрее ко мне.

— Теремки. Нападение на офис. Четыре трупа. Похоже, опять работал Мистер Кольт. Улица Академика Заболотного, будешь подъезжать — уточню.

Еще издали Кордыбака заметил справа от Кольцевой у шестиэтажного кирпичного здания несколько служебных автомобилей, оперативных и медицинских. Некоторое время искал, где пристроить свою машину, проехал вправо почти в конец парковки и остановился за зеленой девяткой, запер машину и пошел к проходной. У входа в здание дежурила полиция показал удостоверение и прошел вовнутрь. Не пряча удостоверения, показал его охранникам на проходной, толкнув вертушку, спросил на ходу:

— Второй этаж.

Служащим первого и второго этажа выходить из своих офисов запретили, с других этажей попросили освободить кабинеты и покинуть здание. Несколько рабочих групп ходили по комнатам, опрашивая возможных свидетелей случившегося. На втором этаже несколько молодых людей группкой стояли в коридоре, негромко обсуждая трагическое событие. Кордыбака остановился около них и вопросительно указал на дверь, они согласно закивали: «Да, да, здесь».

Как только вошел в помещение офиса, с ходу в нос ударил резкий запах еще не рассеявшегося дыма пороховых газов и крови. Крови было много, большими темно-красными лужами она распределилась по всему полу и свободному пространству, стесняя не просто в движениях, но и в работе оперативных бригад и сыскарей.

Слева от входа, почти у стены, на боку неподвижно лежал человек. Правая рука его была вытянута вперед, левая заломлена под тело и прижата к полу, рядом в луже уже загустевшей крови валялся пистолет Макарова.

Справа, ближе к стене, стояли в ряд три стола. На двух крайних были ноутбуки, третий ноутбук, со среднего стола, валялся на полу с отломленным монитором и треснутым экраном. Чуть дальше за столами среди других оперативных работников, склонившись, Аранский что-то фотографировал на свой телефон. Увидев Кордыбаку, он на секунду отвлекся, досадливо качнул головой и продолжил свое занятие. Валентин осторожно, перешагивая через кровавые разливы, подошел ближе к столам, за которыми, как оказалось, лежали еще три трупа, два рядом, третий чуть подальше, все мужчины, один из них в очках в металлической исковерканной оправе, кое-как державшейся у него на одном ухе.

Атмосфера в помещении царила спокойная, рабочая, каждый присутствующий выполнял строго отведенную для него задачу, криминалист Егорыч, присев на корточки, по очереди осматривал трупы, кто-то, не торопясь, тщательно ощупывая взглядом пол, собирал гильзы, кто-то занимался документами, перебирая бумаги в ящиках столов и шкафу. Все делалось уверенно, размеренно и без суеты, с пониманием важности главного результата. Информация, следы, предметы, вещи — ничего не оставалось без внимания, все приобщалось к делу, ведь, как известно, любая мелочь вдруг неожиданно могла сыграть решающую роль в раскрытии преступления.

Аранский в который раз окинул взглядом помещение, на всякий случай сфотографировал стены и потолок, еще раз посмотрел вокруг и, кивнув Кордыбаке, пошел на выход. Валентин последовал за ним. Вышли в коридор, Аранский повернулся и сфотографировал входную дверь.

— Не знаю, что пригодится или понадобится. А по большому счету, — Аранский выключил камеру и положил телефон в карман, — я в отчаянии. И не только я. Это просто плевок всем нам в лицо, наглый и открытый. Твари, у меня нет слов.

Кордыбака промолчал, тех слов, которые сказал начальник, было достаточно.

— Но эмоции эмоциями, а делать что-то нужно, как-то действовать. Но что и как? Где их искать? Кто они?

Кордыбака опять промолчал, ему нечего было добавить.

— Просто руки опускаются, с чего начинать? Мы не продвинулись ни на йоту, топчемся на месте.

— Сергей Викторович, остынем, подумаем.

У Аранского зазвенел телефон, он достал его из кармана, посмотрел на дисплей, хотел положить обратно, но потом передумал, отошел в сторону и приложил к уху. Кордыбака понял, звонил полковник Тополев, а проще говоря, начальство. Аранский молчал, иногда кивал головой, иногда менялся цветом в лице, что говорил полковник, Валентин не слышал, но то, что ничего хорошего, так уж это точно. В конце беседы Аранский сказал: «Есть, так точно», — и положил телефон обратно в карман.

— Ну что, этого и следовало ожидать: срок — неделя. Не разберемся с этим Кольтом и его командой — рапорта об увольнении на стол.

— Я тоже? — на всякий случай спросил Кордыбака.

— И ты. Какие мысли?

— Мысли? — Кордыбака поморщил лоб. — Для начала интересно, откуда известно, что Мистер Кольт здесь поработал?

— Весь пол гильзами усеян. Из ТТ стреляли, из «макара» и кольта. Егорыч без экспертизы на гильзу от кольта глянул и заключение дал: ствол тот же, что и на Березняках отличился. Экспертиза, конечно, будет, но я ему и так верю, он это, наш клиент.

— Судя по гильзам, трое были?

— Да не только по гильзам. То, что уже известно, расскажу. Зашли они через проходную, охрана внимания на них не обратила, проходили по отдельности, называли, куда идут, это несложно, подозрения не вызвали. В офисе входная дверь закрывается на защелку, самостоятельно, не имея ключа, не войдешь. Они позвонили, назвались, им открыли дверь и впустили, это о чем-то говорит, но о чем, мы пока не знаем. Вошли и с ходу пальбу открыли. Пистолеты с глушителями, выстрелов особо слышно не было, но вот когда один из работников офиса, тот, который дверь открыл и по сути сзади них оказался, успел выхватить пистолет и один раз выстрелил, ты видел его, недалеко от входной двери лежит, и пистолет рядом, в соседних комнатах не только услышали, да и просто опешили от звука выстрела, ну и бросились в дверь стучать и тарабанить. Бандюки перестреляли оставшихся и в масках на выход, угрожая оружием, вниз по лестнице. По ходу движения несколько раз пальнули в потолок, припугнули охрану, затем на улицу, в машину и по Кольцевой в сторону набережной. Вот так.

— Машина какая?

— «Ренж ровер» белого цвета.

— Номера запомнили?

— Номера не видели, машина стояла далеко от входа в здание и, говорят, боком, так, что номера все равно не было видно, людей они не подпускали к себе на близкое расстояние, несколько человек пытались идти следом, но они отпугивали их оружием. А вот из того, что нас могло бы порадовать, так это то, что один из преступников ранен, и еще женщина была в комнате, в нее тоже стреляли, но, к счастью, осталась жива, в критическом состоянии, но жива, а потому есть надежда, что-то расскажет. Будем ждать, может, в какой больнице раненый в спину объявится, хотя надежда невелика, думаю, не настолько дураки, а главное, женщина, пойдет на поправку, описания даст преступников.

— А что народ рассказывает?

— Пока опрашивают. Но это пустое. Входили в офис они без масок, в тот момент на них никто внимание не обратил, а выходили уже в масках. На вахте камера есть, сейчас с ней тоже работают, но думаю, лиц мы там не увидим, знали они о камере и как от нее отвернуться тоже.

— А что за офис, вид деятельности?

— Хороший вопрос. Сам догадаешься?

— Конвертцентр?

— Именно. Что-то вроде головного офиса.

— Уже хоть что-то. Сначала Березняки, теперь здесь мясорубка. Что-то происходит в этой преступной отрасли. Война? Нанятые киллеры? Искать заказчиков?

— Возможно, Валя. Не исключено, еще жертвы будут, а вот как предугадать, не допустить, а еще лучше опередить. Бесит меня все это, словно по рукам-ногам связаны, ничего сделать не можем. Да, совсем забыл, что на Куреневке?

— Там неплохо. Терехов признался, готов сотрудничать со следствием, подписал протокол. Теперь и для Науменко ничего не остается, как сознаться и оружие сдать.

— Хорошо, хоть где-то у нас получается. Вот таким макаром по списку нам и надо двигаться.

У Аранского опять зазвонил телефон, он посмотрел на дисплей:

— Из управления.

Приложил телефон к уху. Было видно, как с первых же услышанных слов он изменился в лице, закрыл глаза и задержал дыхание.

— Черт, — на выдохе простонал он. — Едем.

Сунув телефон в карман посмотрел на Кордыбаку:

— Не поверишь. Вооруженное нападение на офис. Да что за день такой. Едем, Валя, едем. Остальные здесь закончат — подтянутся.

Почти на бегу запрыгнули в «сонату» Аранского, выскочили на Кольцевую, метров через тридцать развернулись, включили маячок и помчали в сторону развязки на Теремках.

— На Олимпийской. Есть жертвы. Думаю, картина та же, — Аранский похлопал себя по карманам, достал пачку с сигаретами, тряхнул ее, несколько сигарет выдвинулись наружу, губами отделил одну, вытащил, пачку бросил на полочку в дверях, опять похлопал себя по карманам, кивнул в сторону бардачка. — Посмотри прикурить.

— А прикуриватель?

— Выбросил.

Валентин пошарил в бардачке — на самом дне лежала зажигалка, подумал и не стал доставать, обратно присыпал различной всячиной, говорить ничего не стал, просто закрыл ящик

Ехали молча. Думали об одном и том же. Задачка им выпала не из легких. Этот Мистер Кольт со своей бандой немало бед наделал и ни остановиться, ни угомониться пока не собирался. Говорить о своей слабости им не хотелось. О своем бессилии перед этими отморозками не то что не хотелось, это выглядело бы как оправдание своей беспомощности, а хуже того — неспособности найти, обезвредить и, если нужно, уничтожить. Никто не хочет, да и не любит быть слабым, а тем более признавать это.

Если Аранский думал, что стареет, теряет чутье, сообразительность, гибкость логики и быстроту мышления, и в этом причина, а значит, пора уходить, искать другую работу — и попроще, и спокойнее, и комфортнее, то Кордыбака, наоборот, приходил к мысли, что молод еще, не дорос до подобных дел и заниматься ему пока надо, такими как Терехов и Науменко, а значит, переходить в другой отдел, а Аранскому другой нужен помощник — и старше, и энергичнее, и опытнее, поинициативнее и оперативнее, короче, где-то так. И все же сдаваться не хотелось ни одному, ни другому.

Аранский вытащил изо рта сигарету, посмотрел не нее, приоткрыл окно и выбросил на дорогу. Проехали ВДНХ, Голосеевский парк, Демеевку, оставалось минут десять до цели.

Не доезжая до Олимпийской, Аранский свернул на улицу Федорова, сбавил скорость. Среди домов во дворе увидели несколько полицейских машин. Не заезжая далеко во двор, остановились, до офиса метров сто прошлись пешком.

Входная дверь была приоткрыта, на входе в офис дежурил полицейский, Аранский показал удостоверение, и они вошли. И опять та же картина: лужи крови, неподвижные тела на полу и оперативные работники, скорее всего, районные, неторопливо выполнявшие свою работу. Один из них, увидев вошедших, подошел ближе, взглянул на удостоверения и представился:

— Капитан Орехов. Ваших не было еще, где-то на Теремках, там тоже нечто подобное произошло.

— Я в курсе, только оттуда, — согласился Аранский. — Если можно — хотя бы вкратце, что известно.

— Разумеется, — капитан снял резиновые перчатки, они были испачканы кровью, посмотрел, куда их положить, но, не найдя, продолжил держать двумя пальцами. — Позвонил неизвестный дежурному по городу и сказал, что по этому адресу совершено вооруженное нападение на офис, и, не представившись, положил трубку. Сообщение было передано ближайшей патрульной машине к этому месту. Приехали, дверь была не заперта, ну и эта картина.

Аранский окинул взглядом вокруг себя. Прямо перед ними на спине лежал мужчина с темной точкой во лбу, из которой уже не стекала кровь, а присохшей полоской спускалась по виску к полу. У дальней стены, под окном, лежал другой мужчина на боку и, припав спиной к отопительному радиатору, неестественно вывернувшись, склонил голову к полу, с открытыми глазами и застывшей болезненной гримасой на лице.

Справа, ближе к стене, стояли в ряд два стола, за ними, склонившись, что-то фотографировал один из оперативных работников. Аранский с Кордыбакой подошли ближе к столам, за ними были еще два трупа, мужской и женский. Мужчина лежал лицом вниз, без пиджака и обуви, а молодая женщина на боку с поджатыми к груди ногами, словно за секунду до того рокового выстрела сидела она на корточках, пряча голову, прижав к коленям и закрываясь руками, осознавая вдруг тот ужас, перед которым внезапно оказалась.

— Все в голову застрелены?

— Ну как? — капитан не сообразил, как сразу и правильно ответить. — Застрелены по-разному, добивали в голову.

— Гильзы остались?

— Да, полно. Предположительно ПМ, ТТ и сорок пятый калибр, возможно, кольт.

— Знакомая техника, — Аранский поднял с пола некоторые из них, посмотрел на ладони. — Думаю, Егорыч не удивится. Какие-то бумаги, документы?

— Ничего. Столы, шкаф, все чисто.

— Компьютеры? — Аранский посмотрел на столы, затем на Кордыбаку и сам же ответил: — Были ноутбуки, но кто-то все зачистил, или убийцы, или кто-то потом и документы, и компьютеры. Говорите позвонил неизвестный?

— Да, в дежурку.

— И кому это надо было?

Капитан пожал плечами.

— Свидетели случившегося были?

— Самого преступления — не могу сказать. Выстрелов никто не слышал, очевидно, оружие было с глушителями, но как отсюда уходили люди, то есть, думаю, преступники, видели соседки из соседнего подъезда, они на скамейке сидели.

— Опросили?

— Да. По их показаниям, из офиса вышли три человека, с мешком, метров сто отошли, сели в машину и уехали.

— Какая машина?

— В моделях они не разбираются, сказали белая, джип.

Аранский посмотрел на Кордыбаку:

— «Ренж ровер».

Капитан покачал головой:

— Не могу сказать.

— А по времени примерно, когда все произошло?

— По показаниям свидетелей, часа три назад.

— А в дежурку позвонил неизвестный?

— Минут тридцать, сорок назад. Если надо, можно узнать у дежурного, когда точно был звонок.

— Пока достаточно и этого. Да, еще такой вопрос, раньше этот джип белый соседки здесь видели?

— Последние две — три недели каждый день здесь появлялся, приезжал, уезжал, стоял тоже бывало долго.

— Хорошо. Если понадобятся, где их найти?

Капитан открыл свои записи, назвал адреса и имена свидетелей.

Аранский опять посмотрел на Кордыбаку:

— Записал?

— Я вообще все записал.

— Хорошо, Валя. Я сейчас сфотографирую здесь все, потом будем думать.

Аранский достал телефон, включил камеру и стал снимать достаточно подробно, меняя ракурсы, Валентин тоже включил камеру на своем телефоне и сделал с полсотни снимков.

Когда вышли из офиса на улицу, заметно стемнело, подъехала одна оперативная машина, следом другая, со своим чемоданчиком вышел на встречу Егорыч, увидев Аранского, развел руками:

— Викторович, у меня нет слов. Ты хоть можешь объяснить, что происходит?

— Потом, Егорыч, не сейчас.

— И так все, потом, не сейчас, — криминалист махнул рукой и вошел в помещение.

— Что получается, если события происходили здесь порядка трех часов назад, то сначала поработали они в этом офисе, а потом на Теремках.

— Быстрые ребята.

— Быстрые или нет, не знаю, но озверели точно. — Аранский опять достал из пачки сигарету. — Как я понимаю, задача перед ними была поставлена наказать два офиса, причем как можно быстрее, желательно сразу оба. Но, видимо, так, чтобы одновременно — не хватало людей, поэтому действовали быстро и жестко. Сначала этот офис уничтожили, потом рванули на Теремки и продолжили там. Машину взяли здесь, но была еще и другая, на которой сюда приехали, возможно, та же, на которой с Русановки ушли, когда БМВ оставили. Скорее всего, все эти три офиса к одной конторе относятся, и контора с кем-то уж очень сильно поссорилась. А значит, выходить надо на контору эту. Работа для финансистов наших, и срочная. Думаю, найдем контору — найдем и врага их. Что касается банды этой, то, скорее всего, киллеры, профессионалы, работают по контрактам, их тоже найдем, только зацепиться: размотаем и найдем.

Теперь по документам. Кажется мне, не киллеры документы и компьютеры подчистили, не их это профиль, вряд ли в бумагах они разбираются, тем более в чужих, хотя с мешком уходили. Не с собой же они его сюда притащили, здесь мешок был! А не такой же это был мешок, как и на Березняках? Тогда с деньгами ушли. Что молчишь?

— Слушаю, за ходом мысли слежу.

— Видно, не сразу в конторе узнали, что нападение на этот офис было, иначе предупредили бы на Теремках, а может, и подумать такое не могли, в одном расстрелять всех и тут же, через полчаса, в другом… Не знаю, но, когда поняли это, следы по возможности заметать стали, как и на Березняках. Я думаю, этот момент стоит выяснить. Свидетели у нас есть, две соседки, давай-ка смотай, спроси.

Пока Валентин пошел беседовать со свидетелями, Аранский вернулся в офис. Как и предполагал, Егорыч подтвердил его догадки — стволы те же, что и на Теремках, ну и кольт тот же, что и на Березняках. Одна банда. Дел наворотили — не переварить! Проверил ящики столов, шкаф — ни одной бумажки не было. Среди личных вещей убитых, документов и ключей на «ренж ровер» не оказалось. На подоконнике лежала сумочка, из которой было вывалено все содержимое, скорее всего, там ключи от машины и были. Аранский проверил содержимое: ни документов на «ренж ровер», ни ключей.

Валентин вернулся в слегка приподнятом настроении. Аранский вопросительно посмотрел на него и указал на сумочку:

— Скорее всего, ключи от «ренж ровера» здесь были. Что у тебя?

— Были тут люди. Минут через тридцать — сорок после того, как тройка та с мешком на белом джипе укатила. На микроавтобусе приезжали, что-то выносили, складывали, потом уехали.

— Теперь понятно, кто звонил и почему. Из конторы звонок был. Думаю, они тоже заинтересованы в том, чтобы преступников мы задержали, а лишнее сами отсюда и убрали. Подсуетились, возможность была, тревогу никто не поднял. Вот так, Валя, остается думать, думать и еще раз думать, как выйти на них. Честно, не знаю как. Не знаю, и все.

Звонок в дверь был настолько неожиданным, что Борис вздрогнул, побледнел и только потом понял, насколько испугался. Люба была на работе, это точно, Виталька в школе, да и не приходил он к нему пока еще ни разу. Кроме них заявиться сюда больше никто не мог, разве что из домоуправления, или телефонограмма какая? Бред! Сначала хотел взять оружие, потом передумал, если менты — не имело смысла. Воевать — лучше сразу прыгать с двадцать четвертого этажа, или пулю в висок. Нет, если менты, то сдаваться, спокойно, с улыбкой на лице, послушать что предъявят.

Звонок повторился. Борис встал с кресла, прошел в прихожую, подошел к двери, посмотрел в глазок — никого не было. Тот, кто звонил, зачем-то спрятался. Это становилось совсем непонятным, или все же менты? Повернул защелку открыл дверь.

Вот так новость! Перед ним собственной персоной стоял Студебеккер!

Совсем не изменился, может, даже посвежел, черные волосы с заметной проседью чуть подросли и легко вились в допустимых пределах последней стрижки. Светло-серый костюм сидел неброско, свободно и к лицу. Он улыбался, лукаво прищурив левый глаз.

— Позволите, молодой человек?

Борис отступил чуть назад и в сторону. Студебеккер вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Обнялись, похлопав ладонями друг друга по спине.

— Хорошо выглядишь, чертяка, — Студебеккер, склонив голову, окинул взглядом Бориса. — Конечно, так жить я бы тоже хотел. Позволишь, взгляну на апартаменты?

Он прошел по квартире, сначала комнату осмотрел, пощупав дерматиновое кресло и присев на диван, затем кухню, оценив электроплиту, духовую печь и микроволновку, затем и ванную комнату со стиральной машиной.

— Ну, что, устроился неплохо! Присядем? — и указал на диван.

— Акерман Романыч, и давно на воле? Если честно, очень рад вас видеть! Заждался. Мысли всякие посещали, думал, уже не свидимся.

— Но-но, не рано ли? Понимаю. Да, месяц уже, как гуляю. По УДО вышел. Сколько надо было, отсидел, пришло время — на УДО подал.

— Так почему раньше, если месяц уже?

— Так надо было, Боря. Дела были другие, все утряс, порешал, причесал, и вот пришло время с тобой повидаться. Тоже рад тебя видеть. У тебя сегодня останусь, не возражаешь?

— О чем речь, конечно, и потом, не моя ведь квартира, ваша.

— Да ладно, брось, наша, но поскольку ты живешь, значит, твоя. Накормить-то меня будет чем?

— Такого нет, конечно, — супы, борщи. Но картошечки с лучком пожарить сможем, мясо тоже приготовлю, не обижу. А может, как следует пообедать хотите? Кафе недалеко неплохое есть, хорошая кухня, большой выбор, мясо гриль?

— Нет. Этого добра хватает, хочу с тобой в домашней обстановке посидеть, поболтать, может, вспомнить, если что хорошее было.

— Да, Романыч, насчет вспомнить даже не знаю, много ли хорошего там было?

— Ну почему, даже в самом плохом при желании хорошее найти можно. Ну, да ладно, об этом потом. Давай лучше займемся обедом, я картошку чищу, ты жаришь, я мясо на куски рублю, ты готовишь, идет?

— Как скажете.

— Так и скажу. Переодеться есть во что — спортивный какой-нибудь?

Студебеккер переоблачился в домашнее, засучив рукава, достал из пакета бутылку «Метаксы», поставил на стол:

— К мясу. А как же без этого. Знаю, не большой любитель ты спиртного, но сегодня никак. Что скажешь?

— Согласен, сегодня никак.

Пока чистили картошку да жарили мясо, хотели, не хотели, ненадолго, но вспомнили годы, понапрасну прошедшие, и, хотя хорошего практически там ничего-то и не осталось, какие-то моменты все равно запомнились, задержались в памяти и теперь возникли из глубины заколючного прошлого, напомнили о себе, всплыли невольно.

Золотистая, местами до корки прижаренная мелко нарезанная картошечка приятно дымилась, томясь в большой сковородке, доходя до кондиции, а рядом мясо, обжаренное с лучком и в специях на мелкой сковородке, распространяло аромат неописуемого благовония, дразня и раздражая в унисон урчащие, проголодавшиеся желудки.

Студебеккер двумя пальцами зажал свой нос и демонстративно отвернулся от яств:

— Нет, видеть не могу, вдыхать тем более, это выше моих сил. Какое кафе, какой ресторан, разве там приготовят вот так, по-домашнему, по-нашему! Наливай, не могу терпеть больше.

Кова откупорил бутылку, достал из шкафа рюмки, наполнил, посмотрел на сковородки и на Студебеккера:

— По тарелкам? Или так?

— Так будем, из сковородок горяченьких.

Выпили, хорошо закусили, выпили еще, легко закусили, Студебеккер откинулся на спинку стула, удовлетворенно вздохнул, первое насыщение наступило и приятно распространилось по телу:

— Капустки бы еще. Молодец Боря, не ожидал, не знаю, сумел бы я приготовить так же, боюсь — нет. Может, у тебя талант?

— Все проще, Романыч, несколько месяцев сам себе поготовишь, не так мастерство отполируешь.

— Не знаю, а за тебя рад. Давай еще по рюмочки, и я буду слушать, а ты рассказывай.

— Что именно?

— Все. Начиная с того момента, как сюда вселился.

Борис задумался, отмотать назад ленту памяти — это одно, но не мешало бы и отфильтровать нужное от ненужного, знал бы — заранее подготовился. Не все стоило рассказывать Студебеккеру, появился он внезапно, и теперь Борис не совсем готов был к изложению, оставалось ориентироваться на ходу.

— Нашел квартиру эту, заселился, труда это не составляло, что у меня, пара брюк, куртка, несколько футболок. Осмотрелся, купил ноутбук, принтер, телефон, настроил почту.

Студебеккер взял со стола телефон Бориса повертел в руках.

— Самая рядовая трубка, позвонить, сообщение написать, правда, на две симки.

Студебеккер согласно кивнул.

— Так и жил, сообщений от вас никаких, а деньги заканчивались. Решил дельце какое провернуть. На Петровке меняла валютный приглянулся, присмотрелся я к нему, пару раз по сотке поменял, а потом на крупную сумму сделку заказал, но так, чтобы не на глазах у прохожих, он согласился. Оказалось, был у него еще магазинчик свой, там же, на Петровке, туда и привел меня. К сожалению, жена его там тоже находилась, пришлось и ее.

— Обоих порешил?

— А что делать было, Акерман Романыч, в лицо он меня знал, мой номер телефона тоже, а тут еще и жена его.

— И сколько взял?

— Около восьми штук, если все в баксах считать, — первый раз соврал Борис. Машину свою светить он не хотел, эту сумму отнял.

— Оружие какое и откуда?

— ПМ, был у меня еще с времен давних, сохранил, — опять соврал Борис.

— Взглянуть можно?

Борис принес пистолет, Студебеккер повертел оружие в руках, выдвинул обойму, вставил обратно:

— И где же ты его затаскал так?

— Что делать. Какой есть.

— Патронов не густо.

— Два осталось.

— Где, Боря, еще ствол поработал?

— Да нигде больше. Хотя в Харькове. «Зеркало».

— Конечно, — Студебеккер улыбнулся. — Как там все прошло, расскажи.

— Как и планировали, нашел на сайте знакомств подходящую кандидатуру, встречу назначил на харьковском вокзале в тот же день, как приехал, с полчаса он помаялся у входа и, не дождавшись суженой, домой поехал, я за ним. Главное было в квартиру попасть. Получилось, остальное, сами понимаете, труда не составляло.

— Гильзу не оставил?

— Все чисто, — в очередной раз соврал Борис.

Студебеккер положил пистолет на стол, посмотрел вокруг, на окно, встал, принес из комнаты сигареты, закурил. Борис, звякнув тарелками, достал из шкафа блюдце вместо пепельницы, поставил на стол, приоткрыл окно.

Что думал Студебеккер, неизвестно, только молчал и курил, аккуратно стряхивая пепел в блюдце. Наконец затушил окурок, размазывая жар по белому фаянсу, взял рюмку двумя пальцами повертел на свету:

— Наливай еще по маленькой, выпьем, закусим, и чайник включай на десерт.

Пока закипала вода, потом чай заваривался, вышли в комнату. Акерман Романыч попросил документы харьковской жертвы, устроился удобно на диване, разложил бумаги на столике. Каждый документ просмотрел внимательно: паспорт, код, свидетельство о рождении, диплом об образовании, школьный аттестат. Открыл опять паспорт, посмотрел на фотографию, на Бориса, опять на фотографию:

— А другие снимки есть?

— Да, в компьютере, по интернету он присылал. — Борис включил ноутбук, отыскал снимки повернул экран к Студебеккеру. — что-то не так?

Студебеккер подошел к компьютеру, сел рядом, полистал фотки:

— Поразительно, если бы не знал, не отличил. Вот только знаешь, что я думаю, сбрей-ка усы, сбрей. А вообще молодец, хорошая работа. Одобряю. — Затем встал, вышел в прихожую, вернулся с небольшим свертком. — Деньги, за последние две операции. Четыре штуки. Понимаю, должен больше, но не могу. Это максимальная сумма. Что касается последней работы. Что могли — вы сделали, как требовалось, в одном месте и тут же в другом. Ко второму офису добрались быстро, застали врасплох, предупредить их никто не успел к тому моменту. Ну а почему действовали так жестко?

— Акерман Романыч, я не задаюсь таким вопросом.

— Все равно объясню. Люди эти чужое место заняли, пока я на нарах парился, неплохо развернулись, раскрутились, и бабло пошло им немалое. Пришло время подвинуться — отказались, припугнуть нас попытались, а в игрушки играть и канат перетягивать ни времени у нас нет, ни желания. На Березняках мы заявили вполне доходчиво, они нам ответку, ты не знаешь об этом, мы тоже пострадали, вот и пришлось еще раз, дуплетом. Да, жестко, много жертв, но это бизнес, это деньги, причем большие. А сказал «а», говори и «б», назад дороги нет, смалодушничаешь — слабину учуют, уничтожат и сожрут. Мы победили, ушли они и больше не сунутся, и вопрос решен сейчас на всех уровнях. Это я к чему?

Борис покачал головой:

— Не знаю.

— А к тому, что должен ты купить себе костюм, туфли, несколько рубашек, ну и галстук, естественно. А почему?

Борис промолчал, Студебеккер сам же и ответил:

— Потому что новая жизнь у нас с тобой начинается, и очень скоро, возможно, даже с понедельника. Сегодня что, среда? Ну вот и прибарахлись за эти дни. Ну что молчишь?

Борис пожал плечами:

— Пока не понимаю.

— Объясняю, в ближайшие дни начнет работать одна из небольших фирм нашей компании, так вот, директором этой фирмочки будет не кто иной, как Мельник… — Студебеккер взял со столика паспорт и открыл на первой странице. — Вадим Андреевич, то есть ты.

Студебеккер бросил паспорт на стол, посмотрел на Бориса, тот молчал, сидел в кресле, чуть подавшись вперед, и молчал.

Не ожидал Борис такого поворота… Да, подозревал, что где-то будет использовано его сходство с Вадимом, так задумывалось, понимал, возможно, даже для убедительности придется предстать перед каким-нибудь чиновником банка или государственным служащим, но директором фирмы — это ведь не просто купить и носить костюм и туфли, это значит работать, руководить. Нет, что-то здесь было не так, ну какой с него директор, если для фикции, то да, это возможно, но если рассматривать реально — нет, пока до него не доходило.

— Ну, что молчишь, брателла? Не рад, что ли?

— Не знаю, что сказать, уж очень неожиданно.

— Вся наша жизнь сплошная неожиданность. Что тут непонятного — директор. В костюме ходить будешь.

Борис вздохнул и почесал затылок:

— В костюме ходить-то можно, но у директора еще есть и другие обязанности. Потяну ли я?

— Посмотри на меня, — Студебеккер наморщил лоб и сменил позу. — Тебе об этом думать не надо, за тебя уже подумали, и, как ты понимаешь, давно. Ты сколько не досидел?

— Я понял, Романыч, справлюсь, не сомневайтесь.

— Ну вот, совсем другое дело. Сейчас сделаем копию паспорта той страницы, где подпись Мельника, себе оставишь, а документы я все забираю. С регистрацией фирмы практически все готово, кое-какие мелочи остались, в частности, — Студебеккер вопросительно посмотрел на Бориса. — Директора вписать, данные его и подписи, где надо, он должен поставить. Да, кстати, за эти дни отработай подпись Мельника, потренируйся как следует расписываться, до автоматизма доведи, теперь ты другой человек.

— Понял. Сделаю. Если не секрет, Романыч, надолго это?

— Не секрет. Примерно месяц, максимум два.

— Всего-то?

— Хотел больше?

— Так директор же!

— Во вкус входишь?

— Да нет, шучу. Как там Стэп? Что известно? Обойдется?

Студебеккер не ожидал подобного вопроса, на секунду задумался:

— Стэп? Пока лечится. Пуля плечевой сустав зацепила, операция сложная была. Заживает. Думаю, все обойдется, и достаточно скоро. Наливай еще понемногу.

Работу деятельности фирмы планировалось начать с понедельника, но что-то не так сложилось, и первый рабочий день в качестве директора у Бориса наступил в среду. Все необходимое он купил еще в воскресенье в «Океан Плазе».

До среды несколько раз примерял атрибуты директорского обличия, распространяя по квартире специфический запах галантерейной обновки, крашеной кожи и складского трикотажа, подходил к зеркалу в прихожей и осматривал себя с ног до головы. Светло-коричневый костюм из натурального легкого материала смотрелся на нем в меру гармонично. Сидел хорошо, нигде не топорщился, не обтягивал, вот если брать как сидел, то без замечаний, но в одном из ракурсов напомнил он себе не директора предприятия, а больше качка телохранителя из американского боевика. Нет, но он ведь директор! Борис повернулся боком, затем другим, ну не виноват же он, что так сложен. Неужели об этом стоило пожалеть? А что, директор не может иметь атлетическое сложение тела? Нет, замечательно! Темно-синяя рубашка и такой же галстук в мелкий горошек хорошо вписывались в цветовую гамму с костюмом, а кожаные кремовые туфли на тонкой эластичной подошве и легкой дымкой растушевки в местах шнуровки и на кончиках носков благополучно завершали гардеробный ансамбль директора.

В половине девятого утра позвонил Виктор, сказал, что подъехал на «коробочке» — черном, наполовину бронированном «мерседесе»-внедорожнике и ждет у дома.

Вот и первый выход на службу. Ну кто бы мог подумать, и сам знал ли Борис, что жизнь так усмехнется, подмигнет и пошлет вдогонку воздушный поцелуй. Он взял портфельчик для бумаг, еще раз перед зеркалом наскоро окинул себя взглядом и вышел из квартиры.

Теперь главное — не столкнуться с Любой, она не знала о его столь быстром перевоплощении и карьерном росте. Вот так вот взять, да в таком наряде и предстать перед ее взором — нет, только не сейчас. Почему он не подготовил ее раньше, ведь могли они вместе за костюмом поехать? И потом, взгляд со стороны в этом деле не помешал бы, а женский вкус, пытливый и самобытный с характерной и только им свойственной исключительностью, очень бы пригодился. Но почему-то не решился. А может, и правильно, не стоило торопиться — всему свое время, поруководит сегодня, а вечером возьмет бутылочку хорошего ликера да заглянет на огонек, так, к слову, и поведает о повышении по службе, не до директора, конечно, а, скажем, до старшего менеджера, и задача теперь его была не металлопрокатом торговать, а за сотрудниками поглядывать да указания важные и ценные раздавать.

Двадцать четыре этажа, почти как вечность, как пропасть, это точно — столько всего передумать можно! На удивление, по пути никого не подхватил, вышел из лифта, с Любой не встретился.

Виктору не сиделось в машине, топтался рядом, увидев Бориса улыбнулся, что интересно, без натуги, первым протянул руку. Сел Кова впереди, рядом с водителем, окинул взглядом салон машины, приборную панель — как-то даже не по себе стало. Виктор завел мотор, посмотрел на Бориса:

— Ну что, шеф, едем?

— Да ладно, не подначивай. Я даже не знаю куда ехать.

— Зато я знаю. Тут недалеко. На Борщаговку.

Виктор срулил с бордюра и спокойно влился в поток.

— Как Стэп?

— Будет жить.

— Я слышал, с рукой проблемы?

— Были. Сейчас порядок. Заживает.

— Привет передавай.

— Если увижу.

— А вы что, не вместе живете?

— Сейчас нет. В больнице он.

— Ну да, я не подумал.

— Если увижу — передам. Работа началась, мотаться придется за баранкой с утра до ночи, как-то, думаю, заеду.

Борис постучал ладонью по торпеде:

— Классная тачка. Специально под меня, что ли?

— Не знаю. На офис. Машина — бомба! Можно сказать, я тоже на повышение пошел.

Борис только согласно кивнул.

К чему все шло, куда катилось, пока было неясно, и настроение, соответственно, под стать, то ли радоваться следовало, то ли призадуматься. Студебеккер сказал — максимум на пару месяцев, а что потом? Понятно, директором хочется быть всерьез и надолго. Костюм и туфли — это хорошо, а вот дела как пойдут и вообще в чем работа его будет заключаться — пока непонятно, но очень скоро все определится. И потом, почему именно он, почему, скажем, не Виктор или Стэп. Стэп точно потянул бы, была у него жилка руководящая. Да нет, это их со Студебеккером дело, столько обсуждали, думали, прорабатывали, на него нацелен Студебеккер был.

Некоторое время попетляли по Борщаговке, заехали во дворы и около двухэтажной постройки, среди старых тенистых деревьев и густо разросшегося кустарника по периметру сетчатого забора, у ворот остановились. Подошел охранник, заглянул в салон и открыл ворота.

Когда-то здесь был детский сад, но очень давно, еще в советские времена, а после развала Союза строение перешло в частные руки. Второй этаж был полностью заперт и изолирован, все входы и выходы к нему заколочены. Виктор сказал, это оттого, что здание старое, крыша негодная, местами протекала, на ремонте хозяин экономил, кое-как от зимы до зимы подлатывал, чтобы на первый этаж вода не попадала. Уже две недели, как три комнаты они снимали, меблировали их и слегка обжили.

Машину оставили у входа на парковке, рядом с несколькими подобными джипами. На входе стоял еще один охранник, Виктор представил ему Бориса:

— Директор, Вадим Андреевич.

Тот уважительно поздоровался и пропустил их. Сразу повернули налево и метров через пять вправо вошли в кабинет.

В комнате стояло три стола, два рядом у одной стены, третий у противоположной. За одним из тех, которые стояли рядом, сидел Студебеккер, за другим неизвестный Борису человек — мужчина лет сорока пяти, совершенно седой и, как казалось, давно не стриженный, небольшого роста, но очень крепкого сложения, и, хотя костюм сидел на нем свободно, складывалось впечатление, что все же где-то жмет. На каждом столе было по настольной лампе и стаканчику для ручек и карандашей, кроме того, на двух столах по ноутбуку. Еще был шкаф, возможно, для документов, у третьей стены и рядом с ним огромный сейф, почти под потолок высотой, а на противоположной — большое окно, за которым чернела массивная кованая решетка из частых гнутых прутьев. Увидев вошедших, Студебеккер встал и вышел на встречу, мужчина последовал за ним, при этом пол под их шагами слегка поддался и, попискивая, заскрипел. Приближаясь, Студебеккер развел руки в стороны и засиял в улыбке:

— Наш директор, Вадим Андреевич Мельник. Прошу любить и жаловать, — пожал руку и представил Борису седоволосого мужчину: — Стреляный Александр Федорович, мой заместитель.

Седоволосый Александр Федорович тоже пожал руку Борису, на удивление, несмотря на его тяжелоатлетическое сложение, ладонь оказалась маленькая, почти как женская.

— Вадим Андреевич, — Студебеккер продолжал улыбаться, — поздравляю вас с первым рабочим днем. — И пару раз они негромко хлопнули в ладоши.

Борис промолчал, он не знал, как быть, на что и как реагировать, но то, что теперь при наличии его босса все начнет становится более-менее понятным, не сомневался.

— Я постараюсь ввести нашего директора в курс дел и его обязанностей, — Студебеккер посмотрел на своего заместителя. — Познакомить со спецификой, задачей и условиями нашей работы. Начнем с помещений. Вот эта комната — кабинет для директора и ведущих представителей нашей компании. — Студебеккер обвел взглядом окружающих.

Виктор, поскольку он понимал, что не попадает в этот круг, отступил назад, обращая при этом на себя внимание и вопросительно глядя на Студебеккера, тот заметил это движение и согласно кивнул головой:

— Виктор, вы можете быть свободны, — и, словно объясняя окружающим, добавил: — Наш водитель.

Стреляный вернулся и сел за свой стол.

— Это ваш рабочий стол, Вадим Андреевич, напротив мы с Александром Федоровичем, рядом, в соседней комнате, наша бухгалтерия, собственно, и все, да, еще есть одна маленькая комната для водителя и охраны. Я вас сейчас провожу в бухгалтерию: нужно будет подписать все необходимые документы и начинать работать.

Они вышли в коридор, Студебеккер толкнул локтем его в бок:

— Расслабься, Боря, успокойся, возьми себя в руки, ты же директор.

— Стараюсь, Романыч.

— Старайся. Ничего, что я к тебе на вы?

— Да как-то не совсем по себе.

— Привыкай, такова наша работа.

— А Стреляный это кто?

— Извини, но это знать тебе не обязательно. Я же сказал, мой заместитель.

— Я понял.

— Сейчас, Боря, я тебя оставлю в бухгалтерии, подпишешь все необходимые бумаги, там скажут какие, и приходи обратно.

— Вот когда так, Романыч, то как-то и проще, и легче, правда.

— Да брось ты, Боря, — Студебеккер ткнул его кулаком в плечо. — Мы с тобой не через такое проходили.

— Это да, но через такое не проходили.

— Заходи-заходи.

Они вошли, и Студебеккер представил его присутствующим.

В соседней комнате работали три женщины — главный бухгалтер Ирина Степановна, лет пятидесяти, и две ее подчиненные лет по тридцать — тридцать пять, Тамара и Вероника, так женщины были ему представлены, без фамилий, так он и постарался их запомнить. Студебеккер ушел к себе, а Ирина Степановна предложила Борису сесть за ее стол и положила перед ним стопку бумаг, Борис проверил ручку на отдельном листочке и не торопясь поставил подписи, где указала ему главный бухгалтер. Атмосфера при этом была достаточно сдержанной и рабочей, ему даже понравилось. Расписавшись, Борис тоже вернулся в свой кабинет. Студебеккер ходил по комнате из угла в угол, поскрипывая при этом столетним паркетом под ногами. Борис сел за свой стол. Кроме стаканчика с ручками, стопки чистых листов бумаги и настольной лампы, на его столе больше ничего не было — значит, этого было достаточно. Студебеккер походил еще минут пять и наконец остановился:

— Пожалуй, мы сейчас с Александром Федоровичем уедем, у нас есть еще масса других дел, а вы, Вадим Андреевич, останетесь здесь до конца рабочего дня, мало ли, вдруг какие документы подписать нужно будет, Виктор завезет вас потом домой. Теперь завтра. Что у нас на завтра? А на завтра у нас намечается поездка на базу за товаром, на какую базу и за каким товаром, это вы завтра узнаете. Сопровождать вас будет Александр Федорович, брать оружие с собой вам, Вадим Андреевич, не нужно, пока не нужно, если понадобится, я дополнительно сообщу, лишний раз подставляться нам ни к чему, а у Александра Федоровича есть официальное разрешение на ношение.

Как и планировал, по дороге домой Виктор по его просьбе тормознул у супермаркета, а Борис заскочил взял бутылку ликера и коробку конфет.

К Любе зашел уже после восьми вечера, она сегодня работала, раньше не имело смысла. Хотел надеть костюм и заявиться в директорском одеянии, но потом передумал, мало ли, еще подумает — жениться пришел, а потом окажется, что совсем и не по этому поводу, неловко будет, спустился к ней в спортивном, с ликером и конфетами.

Дверь открыла Люба, приходу не удивилась, уже недели полторы, как он не появлялся, взяла бутылку и конфеты и отнесла на кухню:

— Проходи. Голодный?

— Да есть немного. А Виталька где?

— На фехтовании.

— На каком фехтовании?

— Ты не знаешь?

— Уже второй раз, как пошел. Друзья его занимаются, все звали приглашали, он не решался, а это уже второй раз пошел, не знаю, понравилось или нет, но пошел. Ну садись, поужинаем, я тоже только пришла. Ты это как, — она указала на бутылку, — с поводом или без повода?

— На работе повысили, старший менеджер теперь, решил отметить. Не возражаешь?

Люба достала из шкафа бокалы:

— Извини, не ждала, особенного ничего не готовила, пельмени сварила. Поздравляю, конечно. Это хорошо или так себе?

— Пока не понял. Если брать по зарплате, то тоже неясно. Раньше на процентах сидел: чем больше реализовывал, тем больше получал. Теперь на ставке, возможна премия, но это все зависит от того, как другие отработают, поэтому пока не знаю.

— Все равно приятно.

Борис на треть наполнил бокалы. Люба покрутила напиток в бокале, размазывая по стенкам стекла, понюхала:

— Хорошо пахнет. К пельменям как-то не совсем подходит, не считаешь?

— Не считаю.

— Тогда поздравляю.

Они чокнулись и выпили.

— Я рада за тебя. Это называется — карьеру делаешь?

— Да о чем ты говоришь! Все очень шатко и хрупко. Строительства сейчас сокращаются, цены на материалы снижаются, а будут обороты падать — вообще закроемся.

— Пока ведь работаете?

— Пока — да. Кстати, в костюме обязали приходить на работу. Хотел с тобой поехать купить, но не сложилось, ты на работе была, заскочил в «Океан Плазу», взял, что более-менее приглянулось.

— Конечно, надо было. Хоть покажись, почему не надел?

— Да как-то мне в нем не совсем удобно.

— Не тот размер?

— Да нет, непривычно, как не в своей тарелке.

— Это бывает поначалу, свыкнешься постепенно. Тоже мне, проблему нашел.

— Надеюсь. Я хотел посоветоваться с тобой, Витальке что лучше купить, ролики или велосипед?

— Я не думала. Может, у него спросить?

— Неплохо было бы. Узнай как-то, а то ведь одно куплю, а ему другое хотелось бы.

— У друзей его некоторых и то и другое есть, а может, и еще чего.

— Да это понятно. Ты узнай все же. Давай выпьем. У меня есть еще что сказать.

— Говори. Накопилось, что ли?

— Может, на выходные шашлык организуем, как на это смотришь?

Люба пожала плечами:

— Нормально, уже ведь говорили на эту тему.

— Я помню, вот и предлагаю конкретно — в выходные.

— Конечно! К выходным заодно и куплю подарок Витальке.

Утро следующего дня оказалось не таким, как прошлое. Нет, встал Борис, умылся позавтракал оделся и вышел так же, как и вчера, но вот лифт останавливался почти на каждом этаже, уже был забит до основания, но продолжал останавливаться и хлопать издевательски дверью жильцам очередной площадки. Борис даже подумал, что зря не устанавливают в лифтах датчик переполнения кабинки.

Виктор был на месте, гулял около машины.

Полдня до обеденного перерыва Борис практически ничего не делал. Ирина Степановна периодически заносила ему документы, не глядя, он подписывал их, потому что гляди не гляди — все равно ничего не понимал в этих бумажках. Часов в десять утра Студебеккер укатил по другим делам, напомнив перед этим Стреляному, что к двум часам дня едут они на базу за товаром с директором, то есть с Борисом.

В двенадцать Борис сбегал в ближайшее от садика кафе, наскоро перекусил: официально обеденного перерыва не было, но обеденное время все же оставалось, а ровно в час дня они с Александром Федоровичем и Виктором на «мерседесе» отправились, как было сказано, за товаром на базу.

Базой оказалось небольшое здание между Лабораторным переулком и улицей Щорса. Вход в полуподвальное помещение был отдельным. Стреляный перед массивной металлической дверью сказал, от кого они, нажав на кнопочку небольшой коробочки микрофона. Это было уже Борису знакомо, такие же кнопочки нажимал и Стэп. В двери щелкнуло, и она приоткрылась. Александр Федорович потянул ее, и они вошли в помещение. За крохотным столиком сидел охранник, он указал на диванчик и кресло у стены и предложил подождать, когда их вызовут. Стреляный сел в кресло, Борис с краю, на диванчик, Виктора они оставили в машине. Ждали минут десять, но Борису показалось, что долго: как-то было не вполне комфортно, что-то беспокоило и заставляло слегка нервничать, может, потому, что он вдруг почувствовал себя на месте тех жертв, которые остались лежать в офисах на Олимпийской и Теремках, а может, потому, что было это все впервые, незнакомо и даже где-то загадочно, а неизвестное всегда волнует. Наконец, мужской голос из динамика на стене около столика охранника разрешил гостям пройти в комнату. Охранник встал из-за столика, Стреляный последовал его примеру, Борис тоже.

Это была большая комната, практически пустая. Почти посредине стоял огромный стол, за ним сидела женщина крупных размеров, но благодаря столу такой не казалась. Справа от нее на столе стоял аппарат для счета банкнот, слева лежала горка американских долларов. Вокруг стола свободно располагалось четыре стула, у одной стены еще два, а у противоположной ей — сейф, примерно таких же размеров, как и в их офисе. Женщина поздоровалась и предложила сесть, открыла розовую тетрадочку в твердом переплете и протяжно произнесла:

— Мельник. — И вопросительно посмотрела.

— Да, мы, — ответил Стреляный, Борису велено было в диалоги не вступать.

Женщина взяла одну пачку купюр, освободила ее от резинки и вставила в аппарат, нажала кнопку: деньги шумно перелистались, она снова скрепила пачку резинкой и отложила в сторону, затем проделала то же с остальной горкой долларов. Отложив последнюю пачку в сторону, посмотрела на дисплей:

— Семьдесят восемь тысяч.

Александр Федорович согласно кивнул:

— Все верно.

Женщина развернула и протянула им тетрадь и ручку:

— Расписаться надо напротив «Мельник» и суммы. Имя, отчество, фамилия и подпись того, кто будет расписываться?

Борис оторвал от стола руку:

— И паспорт ваш прошу.

Пока Борис расписывался, она пролистала паспорт, сверила подпись, посмотрела на фото и вернула документ.

— Очень хорошо, сам Мельник и расписался. Тогда всего хорошего, — она сделала вид, что улыбнулась, и слегка приподняла ладонь над столом, словно указывая на дверь. Это означало, что можно забирать деньги и уходить. Пока Стреляный укладывал пачки в сумку, женщина, сложив руки как ученица за школьной партой и навалившись на них грудью, сдержано наблюдала за его действиями, слегка покусывая внутреннюю сторону своей левой щеки.

К четырем вернулись в офис. Александр Федорович положил деньги в сейф, запер его на ключ и, оставив Бориса одного в кабинете, уехал. Похоже, директорские обязанности на сегодня у Бориса заканчивались. Ирина Степановна не заходила, Виктор тоже не показывался, некоторое время посидел он за столом своим, погулял по кабинету и вышел на крыльцо. «Мерседеса» на парковке не увидел, значит, Виктор был в разъезде, перекинулся парой фраз с охранником — о пустом, о погоде, о кустарнике, густо и неухоженно разросшемся вдоль забора, но дальше беседа не развилась, то ли охранник был недостаточно разговорчив, то ли должностной барьер сказывался, а потому вернулся обратно в кабинет и, удобно вытянувшись в кресле, заскучал.

Виктор приехал в половине шестого, Борис уже подумывал о том, что, возможно, придется вызывать такси, но Виктор заглянул в комнаты и сказал, что бухгалтерия сегодня минут через десять сворачивается и можно будет ехать, на что Борис ответил:

— Я готов хоть сейчас.

Женщины из бухгалтерии устроились на заднем сиденье «мерседеса», ехали молча, а минут через десять, на конечной остановке трамвайного маршрута, они, попрощавшись, вышли. Около Соломенского рынка Борис попросил остановить и сказал, что выйдет здесь. Во-первых, хотел пройтись, погода была летняя, причем пока еще не жаркая, а во-вторых, недалеко от рынка он уже не раз видел, проезжая мимо, веломагазин. Решил купить велосипед, когда еще Люба определится с выбором покупки, а он решил, ждать не будет, к выходным этот вопрос закрыть, и на пикнике Виталька уже будет на колесах, лето ведь идет. Окончательно рассудив, решил купить велосипед: все-таки ролики вещь достаточно специфическая, а велосипед — и просто, и привычно. Поскольку сам в велосипедах сведущим не был, да и кто сейчас мог с уверенностью себя таковым считать, среди великого разнообразия моделей, марок, видов и цен при этом, только специалист, а потому доверился продавцу, указав основные параметры: асфальт, иногда легкая пересеченная местность, надежные тормоза, хорошая управляемость, достаточное количество передач и для парня возрастом двенадцать — тринадцать лет, слегка на вырост, ну и цена в пределах четырех — пяти тысяч гривен. Две минуты раздумий — и четыре варианта на выбор. Разница была только в цвете и небольших конструктивных, но практически равнозначных особенностях. Недолго думая выбрал Борис чемпионский раскрас — ярко-желтого красавца, а в дополнение попросил шлем и наколенники с налокотниками — атрибут не то что нужный, а необходимый: вспомнил, сколько в детстве было свезено колен и локтей да шишек на голове набито.

Заплатил Борис за все четыре семьсот и покатил сверкающую свежей заводской краской и никелированными ободами двухколесную педальную технику. Сам бы прокатился, будь лайба под стать, да не при костюме директорском.

И опять утро, и опять лифт, и — о Боже! — в кабинку вошла Люба, вошла и замерла, неморгающим взглядом уставившись на галантного мужчину в костюме напротив.

— Не может быть, ты ли это? Или я ошиблась лифтом?

Борис смущенно двинул плечами и слегка прокашлял горло.

— Не простыл часом?

— Да нет, нормально.

Люба покачала головой:

— Гляжу и думаю, видать, высоко подпрыгнул и взлетел. Обманул меня, чует мое сердце, обманул.

— В чем обманул? — Борис не знал, что лучше: доехать им наедине до первого этажа, или чтобы кто-то сейчас вошел и компанию им составил.

— Да какой ты менеджер! Посмотри на себя: президент компании, не ниже!

— Старший менеджер.

— Слушай, Боря, а может, ты женился? А это свадебный костюм? А меня, дуру, за нос водишь?

— Я так и знал, — Борис вздохнул и положил свои ладони на ее плечи.

— Что знал?

— Что расстроишься.

— Да как же, наоборот, рада.

— Я велосипед вчера купил.

— Какой еще велосипед?

— Витальке.

— А. — Люба быстро сообразила и решила соврать: — А он сказал, ролики хочет.

— Значит, еще и ролики сегодня куплю.

— Президентская зарплата позволяет, понимаю.

— Нет, просто потому, что хочет.

— Убедительно.

Лифт остановился на первом этаже, и они вышли.

— Что убедительно?

— Значит, не женился.

— Ну, что за глупости! Придумала.

Они вышли на улицу, ей на работу нужно было направо идти, ему — налево к машине. На прощание что-то нужно было ему еще сказать, отвлеченно, обыденное, для них общее:

— Я вечером зайду, обсудим, что купить к шашлыку. Лады?

Люба согласно покивала головой:

— Хорошо. До вечера.

Дойдя до угла здания, она все же остановилась и посмотрела назад: Борис садился в большой черный джип, и что-то кольнуло в сердце, заныло под ложечкой и как-то стало нехорошо, тоскливо и обидно. Нет, это было не предчувствие, это была уверенность!

— И что это значит? — Виктор кивнул в сторону подъезда.

— Соседка. Не более.

— Верю, шеф. Вперед?

С утра Студебеккер сделал несколько звонков по телефону, затем принес из бухгалтерии аппарат для счета денег и поставил на свой стол, достал из сейфа мешок с деньгами, которые получили вчера на так называемой базе, и занялся пересчетами купюр. В результате получилось три горки долларовых пачек, каждую он уложил в отдельный пакет, приложил туда записку с указанием суммы и, чтобы не развернулись, залепил концы пакетов кусочками скотча.

— Машинка пусть у нас остается, — Студебеккер отодвинул ее на край стола и посмотрел на Стреляного. — Нам нужнее. Сейчас Ирина Степановна подготовит бумаги, едете на три адреса, рассчитаетесь, подпишете накладные и акты.

Александр Федорович сложил пакеты с деньгами в сумку, взял со стола Студебеккера лист, на котором были указаны адреса, телефоны и суммы и примерное время встречи с клиентами.

— Сначала заедете на Шулявку, — глядя в монитор своего компьютера, сказал Студебеккер, — затем у нас Лукьяновка и Троещина. Правильно?

Стреляный сравнил со своими записями и согласился.

— Что у нас со временем? — Студебеккер посмотрел на часы. — Без десяти десять. Пойду потороплю Ирину Степановну. Подготовит документы, Вадим Андреевич подпишет, и можете ехать.

На Шулявке были около одиннадцати, ехали недолго, но пока отыскали офис, немного поблудили: получилось, что проскочили мимо, потом пока перестроились в нужный ряд, нашли, где развернуться, вернулись обратно.

Стреляный позвонил, их уже ждали. На встречу пошли Стреляный с Борисом, Виктора оставили в машине. Уединились в директорском кабинете, директор лично сам пересчитал деньги, сразу расписался в договоре, накладной и приемо-сдаточном акте.

Офис на Лукьяновке нашли быстро: Виктор хорошо ориентировался в городе, навигатор помогал ему, но, как правило, уже на заключительном этапе поиска — расположения по номеру конкретного здания. Так же, как на Шулявке, рассчитались с директором в кабинете, обменялись подписями и документами и вышли к машине.

По дороге на Троещину Стреляный предложил заехать пообедать, время позволяло. Виктор сориентировался по ходу маршрута и сказал, что удобнее всего это будет сделать, если заехать в «Скай Мол»: и по пути, и, насколько он помнил, поесть можно было недорого. Все согласились. Может, вечером в «Пузатой Хате» расценки были и повыше, но в обеденное время вполне приемлемые.

В последней точке маршрута на улице Теодора Драйзера были уже около трех часов дня, рассчитывались с клиентом в машине. Такие варианты были возможны: не всегда в офисах были отдельные кабинеты, а возможно, иногда офисов и вовсе не было, такое тоже практиковалось, все только на бумагах, мистические компании, бутафорские организации. Счетной машинки у клиента не было, деньги пересчитывал вручную, сидя на заднем сиденье рядом с Борисом, слюнявя пальцы, раскладывая рядом с собой по стопкам, они разъезжались на неровности сиденья, он их собирал обратно в кучку, перетягивал резинками, пока наконец не спрятал в карманах, затем на коленках подписал бумаги, попрощавшись, вышел из машины, пересел в другую, рядом стоящую, и уехал. Все вздохнули, по времени сделки последний клиент оказался самым длительным, хотя по финансам наиболее щуплый.

Александр Федорович посмотрел вслед укатившему «ниссану», взглянул на автомобильный дисплей, оценив время, и набрал Студебеккера:

— Акерман Романович, все нормально, мы закончили с последним клиентом, время четвертый час, какие будут указания?

Выслушав распоряжения, согласно поддакнул и положил трубку.

— На сегодня все. В офис не едем, по домам. Завезешь сначала меня, — он посмотрел на Виктора и опять на автомобильный дисплей, — потом Вадима Андреевича. Или, может, наоборот?

— Нет, все правильно, сначала вас.

— Хорошо, поехали. Два дня выходные, в понедельник к девяти. Вперед!

К Любе Борис зашел опять после восьми вечера: весь этот день она работала, а следующие два очень удачно попадали как выходные. Торжественное вручение велосипеда хотел провести завтра, в субботу, но, подумав, решил все же сегодня: во-первых, Витальку порадовать не терпелось, и потом, утром расстались они с Любой уж как-то напряжно. Как и ожидалось, в костюме он ей не понравился, можно сказать, озадачил. Хотя если рассматривать в целом, независимо от эмоций и неожиданного женского воззрения к его новому облику, то к костюму, а тем более к тому, как он на нем сидел, претензий не было. Другое дело неожиданное перевоплощение из скромного простого менеджера в старшего, с невероятно высоко взлетевшим статусом, в частности требующем черного бронированного «мерседеса» и бог знает еще чего, очевидно, закрадывало в щепетильной и чувственной женской душе массу непонятностей и загадок, и с этим что-то нужно было делать.

Дверь открыла Люба, перекрыв собой проход, долго и испытующе глядя то на него, то на велосипед, наконец отступила и со словами «Почему не в костюме? Очень подошел бы к желтому цвету велосипедной рамы» пропустила в квартиру.

— Я, кстати, когда купил, так и катил его, можно сказать, при параде. И потом, не сильно ли много мы уделяем внимания моей одежде?

— Разве дело только в ней?

— Я не понимаю, в чем еще?

— А черный «мерседес»?

— Это машина директора, он, когда утром на работу едет, мимо проезжает, а после того, как меня повысили, забирать стал.

Некоторое время подумав и взвесив услышанное Люба негромко крикнула в сторону Виталькиной комнаты:

— Виталя. Иди сюда.

И хотя реакция мальчугана, никогда не владевшего велосипедом и вдруг получившего в подарок сие чудо, вполне могла быть предсказуема, наблюдать живую, откровенно трогательную радость от неожиданно свалившегося счастья — великое удовольствие! Виталька забыл и про компьютер, и про компьютерные игры, да и как иначе: видя, ощущая, прикасаясь, вдыхая еще не выветрившийся запах лака, краски, смазки, новеньких чернющих, в глубоком протекторе резиновых покрышек — впору не только забыть все на свете, но и вовсе обалдеть от свалившегося невесть откуда неожиданного «Джек Пота».

Похлопывая по кожаному сиденью, нажимая на рычаги тормозов и покачивая рулем, покатил он железного коня чемпионского цвета в свою комнату.

— Виталь, — окликнула его Люба. — А спасибо?

— Да брось, — махнул рукой Борис. — То, что у него на лице написано, лучше всякой благодарности. Посмотри. Это надо видеть!

— Дядя Боря, у меня нет слов! Просто спасибо — это ничего!

— А ты говоришь, ролики — велосипед парню нужен был.

— Хорошо, угадал. Пойдем ужинать.

А ведь ждала, это видно было по сервированному чуть более чем для простого ужина столу, и когда только успела, сама ведь недавно пришла. И ликер посреди стола, не допитый с прошлого раза, и нарезочка, конфеты, оливки, и на плите что-то еще парилось, попыхивая парком. Выпили по рюмочке, чуть закусили, молчали, наконец первой сдалась Люба:

— Ну и что скажешь?

— На шашлык едем или как? Выходные ведь.

— Давай у Витальки спросим, — Люба хотела позвать сына, но Борис остановил ее:

— Мы его вместе с велосипедом возьмем. У тебя ведь багажник на крыше машины, как-то пристрою.

— Если завтра, то мы не готовы. В воскресенье?

— Думаю, да. Завтра куплю мясо и все, что надо к нему, замариную. Мангал нужно посмотреть и шампуры. Напиши список, что из продуктов купить, заодно и куплю, и документы на машину свою дай, с утра завтра заведу да прогрею.

Проснулся Борис рано, в половине седьмого, с полчаса еще повалялся, встал, умылся, сделал зарядку. После завтрака пошел Любину машину смотреть. Последний раз заводил ее недели две назад. Одна клемма от аккумулятора была отключена, поэтому не боялся, что разрядится, а вот когда первый раз завести пытался, так стартер даже не дернулся, полностью аккумулятор был севший, пришлось просить таксиста дать «прикурить», после этого стал клемму отключать.

Завелась «микро» с пол-оборота, прогрел и выехал с внутреннего дворика «Сильпо», объехал квартал и вернулся обратно к супермаркету. Купил мангал, шампуры, мясо, то, что к нему, и все по Любиному списку. Сначала занес к Любе пакет с продуктами, остальное — к себе.

Мясо к шашлыку готовить Борис умел. Последний раз это делал на зоне. Что за праздник тогда был, уже не помнил, но заказали они охране все, что купить надо, на следующий день те принесли, немного дороже, правда, но и на том спасибо. Мясо со Студебеккером готовили, потом через день или два за котельной жарили, получилось как надо.

Начал с того, что помыл мясо, порезал на куски средних размеров, затем лук приготовил, почистил и напополам разрезал. На дно кастрюли сначала мясо уложил, солью и специями пересыпал, затем ровным слоем лук распределил, после этого еще слой мяса и лука получился. Лимоны разрезал напополам и выдавливал в кастрюлю, пока сок полностью не заполнил мясо с луком. Понюхал, обмакнул в маринад палец, лизнул языком — угадал, всего в меру оказалось, закрыл кастрюлю крышкой и выставил на балкон, до утра замаринуется.

Вечером отогнал машину к «Сильпо» на стоянку, на обратном пути зашел к Любе. Ужинали вдвоем, Витальки не было, целый день с велосипеда не слазил, уже переживать начали, не случилось ли чего, но к половине девятого заявился — усталый и довольный. Решили часов в десять, в половине одиннадцатого утра выезжать, к пикнику все было готово.

Уже в лифте Борис вспомнил: а ехать-то куда, не определились! Ну да ладно, главное, мясо в маринаде томится, а где пожарить, завтра и решат.

Утром опять пошел за машиной, пригнал под подъезд, выкатил велосипед и привязал его на крыше к багажнику. Мясо, продукты, подстилки, уложили все в машине, расселись по местам, Борис завел мотор, включил передачу, посмотрел на Любу:

— Как куда? Мы что не договаривались?

— Нет. Забыли вчера.

— В парк «Победа».

— А мы были там, правда, давно. Нам понравилось, скажи, сынок!

Виталька не знал, что сказать, он уже не помнил, давно было:

— А на велосипеде там есть где погонять?

Борис отпустил сцепление, и машина плавно тронулась с места:

— Это я тебе гарантирую. «Победа» так «Победа».

Припарковались на Перова, у заправки. Дальше шли пешком. Витальке было проще, он ехал на велосипеде. Прошли подальше, вдоль озера людей было уже много, нашли свободное место под соснами, расположились, постелили покрывала, установили мангал. Борис разжег угли. Подождал, пока угли жар набрали, и мясо на шампуры нанизывать стал. Все делал сам, пока Люба прогуливалась по окрестностям, а Виталька обкатывал дорожки парка.

Отдыхающих было много, но друг другу не мешали, да и как-то относительно прилично все выглядело, без диких криков и полупьяного дурачества. В основном держались компаниями, многие были с детьми, играли в бадминтон, футбол, волейбол, а счастливчики, успевшие завладеть плавсредствами, наслаждались водной гладью озера, неторопливо подгребая веслами на лодочках и нежась под лучами летнего и даже жаркого солнца.

Наблюдать и контролировать процесс жарки шашлыка — особое удовольствие. Вовремя прокрутить шампур, обмакнуть веточку в маринад и смочить им уже румяное мясо, не давая ему пригореть… И вдыхать, вдыхать волнительно чарующий запах жаренного на углях мяса.

Он видел, как Люба гуляла по берегу озера, иногда закрывая глаза и поднимая голову, подставляя лицо под лучи солнца, пользуясь моментом, минуткой, чтобы впитать ультрафиолет и, оставив на коже легкий оттенок загара, может быть, завтра или послезавтра глянув на себя в зеркало, вспомнить и это озеро, и сосны, и шашлык, и его ведь тоже.

Между деревьями промелькнул Виталька на велосипеде и защитной экипировке, увидев Любу у озера, промчался по берегу и эффектно тормознул около нее, что-то сказал — она только махнула рукой и посмотрела в сторону Бориса. Он сделал ей знак и на пальцах показал, что через десять минут пора к столу, она опять махнула рукой, теперь уже ему, и отвернулась к воде, уперев одну руку в бок, другую сзади под голову, а грудь осанисто и грациозно изогнув вперед, знала, что смотрит.

Студебеккер сказал, через месяц, максимум два его директорские обязанности будут окончены. Если сказал, значит, так и будет. Получалось, что те задачи, которые ставились еще на зоне, были подготовлены и сейчас выполнялись. А что потом? То, что Студебеккер будет в этом направлении работать и дальше, понятно — это его бизнес, а вот как с Борисом, что с ним будет? Опять убивать? Он вдруг поймал себя на мысли, что думать об этом не хотелось. Прикажут — придется, но не хотелось. А если скажет Студебеккер, на этом все, живи как знаешь, на вольные хлеба отпустит!

Борис последний раз провернул шампуры: еще пять минут и снимать — пережарятся, пересушатся, уже не то будет.

Отпустят ли его? Вероятность была, но какая? Он опять посмотрел на Любу и вдруг вспомнил Варю. А ведь давненько уже не ездил к ним, по телефону говорил, два — три раза в неделю точно, но давно уже не проведывал. Как там Варя, на работе шьет, домой приходит — опять шьет, когда у нее отпуск будет, ведь обещал путевку он купить ей в Турцию. Обещал! Нет, о домашних не стоило думать, во всяком случае сейчас. Почему-то болела душа за них, за себя никогда, а вот за них — да.

Ну наконец собрались, и шашлык подошел, и проголодались уж точно. Люба разложила пластиковые тарелочки, вилки, ножи, выложила хлеб, соус. Борис взял первый шампур, снял с него мясо распределил по тарелочкам, затем второй:

— Прошу оценить!

Виталька просто сказал, что ему нравится, и быстро съел свою порцию. Люба с оценкой не торопилась: только после третьего кусочка удовлетворенно покачала головой и спросила:

— Поваром раньше не работал?

— Не приходилось. И потом, шашлык — единственное, что я умею готовить. Если это можно назвать готовкой.

— Не верю, — сказала Люба. — Или к тебе кто-то приходит и еду готовит?

— Сам, конечно, но не многое и очень примитивно. А вообще, как вам тут?

— Неплохо, — Люба доела свою порцию и посмотрела на мангал.

— Не объедитесь? — Борис взял еще один шампур и разложил мясо по тарелкам. — Виталя, ты тут уже все объездил, что интересного видел?

— Большой парк. До конца доезжал. Аттракционы там, сюда ближе танки стоят.

Люба даже есть престала:

— О Боже, какие еще танки?

— Настоящие.

— Как памятники. Парк-то Победы, — объяснил Борис.

— Да ну тебя, — вздохнула она. — Испугал.

Люба посмотрела вокруг:

— Бадминтон не купил?

— Не подумал.

— Зря. После такого обеда подвигаться не мешало бы. Витальке хорошо, сейчас опять педали крутить будет.

— Нет. Полежать надо, — и он разлегся на подстилке. — Мне ожирение не грозит.

— Это точно, дохлый, как… — она не знала с чем сравнить и потрепала его тощий живот, он хихикнул от щекотки, поджал коленки и перевалился на бок. — Может, самой прокатиться?

Теперь уже Виталька рассмеялся:

— Представляю!

— Неужели я такая толстая? Вот уж не думала!

— Да нет, — Борис успокоил ее. — Велосипед-то не взрослый, подростковый. А Виталя преувеличивает, очень даже неплохо мама смотрится.

— Ну спасибо, а то почти расстроилась.

Борис обмахнул лицо кепкой:

— Жарковато. Сниму футболку!

Он снял футболку, встряхнул ее и повесил на ветку ближайшего кустарника. Виталька нечаянно глянул на него и задержал внимание, Люба только чуть улыбнулась.

Может, лучше не стоило раздеваться даже по пояс: этим он только вызвал к своей персоне определенный интерес окружающих, а это было и не обязательно. Крепкое, атлетическое телосложение бросалось в глаза, а тем более такое, не искусственно выращенное в спортзалах и на различных препаратах, а природное, натуральное — оно притягивало внимание. Кому хотелось смотреть — смотрел, не всегда вызывая у него ответной положительной реакции, а скорее и чаще — неловкость, неудобство, смущение, а для бандита, преступника с большой буквы эта любознательность окружающих и вовсе становилась лишней. Но одеваться уже не стал.

Две молодые девушки из компании, которая расположилась совсем рядом, теперь иногда постреливали взглядом в его сторону. Они были привлекательны, это тоже бросалось в глаза, и каждая по-своему. Пришли и расположились они здесь недавно, причем, как сразу выяснилось, забыли спички, попросили у Бориса огонька разжечь мангал, пожарили мясо и теперь, сидя на стульчиках вокруг разборного столика, ели шашлык запивая сухим вином.

Люба оценила соседскую экипировку:

— Может, и нам такой столик и стульчики купить, а то лежим на земле, как-то мне не очень.

— Надо — значит, купим.

Соседи закончили с едой, достали мяч, и самый старший из них, подошел к Борису и предложил составить компанию, поиграть в волейбол. Борис согласился, Люба тоже, сказала, что умеет, стали в круг, но прежде, чем начать играть, мужчина представил членов своего коллектива:

— Предлагаю познакомиться: две молодые девушки — Юля и Юля, моя жена Светлана, молодой человек — Валентин, и я, уже не молодой человек — Сергей Викторович. Можно просто Сергей.

Он вопросительно посмотрел на Бориса.

— Очень приятно. Это Люба, Виталя и я, Борис.

— Ну, что же, нам тоже. Начнем? Только вы уж сильно не тушуйте по нашим хрупким женщинам.

Оказалось, что Люба играла в волейбол более чем хорошо! Остальные девушки просто составляли компанию и общее настроение. О мужчинах можно было не говорить: демонстрировали класс почти на одном высоком уровне. Играли аккуратно, старались не бить по мячу сильно, избегать неудобных подач, а побольше давать прочитываемых пасов и плавных, затяжных свечей. А приемы мячей, вытягивая и спасая практически безнадежные удары, по очереди делали им честь, одобрения и всеобщую похвалу. Так что в конечном итоге задача игры сводилась к тому, чтобы не заставить кого-то потерять мяч, а наоборот, помочь продержать его в воздухе как можно дольше и не дать коснуться земли.

Наигравшись и напрыгавшись, оставили в покое мяч, соседи расселись за столом утолить жажду, а Борис с Любой пошли прогуляться по парку. Виталька носился на велосипеде, то мелькая где-то вдали между деревьями, то проезжая рядом.

— Не ожидал, — лукаво глянув на Любу, сказал Борис.

Он не решался как-то предложить ей взять его под руку. И хотя сделать это можно было не нарочито, между прочим, он не спешил. Не то что не решался, сделать он это мог, но не знал, стоит, ли. Отношения между ними как-то постепенно и сами по себе все более углублялись и крепчали, незаметно, от встречи к встрече, понимали это оба. К чему это могло привести и как закончиться, думать Борису не хотелось. Их либо нельзя было поддерживать, не позволяя не то что развиваться, а даже оставаться на прежнем уровне, либо поступать как поступается, собственно, что он и делал.

— Что не ожидал?

— То, что в волейбол так хорошо играешь.

— Да. В школе, начиная с седьмого класса, в школьной команде почти во всех соревнованиях участвовала. Не разучилась.

— Видишь, как удачно: хотела подвигаться — и соседи помогли. Симпатичная компания.

— Я видела, как на тебя те две девицы поглядывали, Юля и Юля. Не думаю, что они сестры, уж очень непохожи, да и сестер одинаково не называют, и долговязого — кажется, Валентин — обхаживали тоже не по-сестрински. Что скажешь?

— Не присматривался я к ним до такой степени. А может, они двоюродные сестры?

Борис посмотрел на солнце, и хотя до заката было далеко еще, уже вечерело. Они шли в сторону центрального входа в парк. Приятно было погулять среди людей теплым хорошим днем, но по мере приближения к тому месту, где чуть более месяца назад намечалась у него встреча с оружейником и был схвачен и повязан пенсионер на его глазах, становилось не совсем комфортно и даже немного тревожно. С одной стороны, гулять среди людей было в удовольствие. С другой — не для него людные места, опасно это.

Незаметно, он попытался увести Любу с центральной дорожки.

— И куда мы? — все же заметив это, спросила она.

— Думаю, пора возвращаться и собираться домой. Шашлык съели, погуляли, подышали… Пока до машины дойдем, домой доедем… Машину еще поставить надо, да и вещи мы свои бросили.

— Соседи там остались. Присмотрят.

— Мало ли.

— Ну хорошо. И на этом спасибо.

Аранский разлил остатки вина по пластиковым стаканчикам опорожнив бутылку:

— Давайте пару слов скажу. Давно мы не собирались, больше года уже — все некогда, не до этого, работа, учеба, дела различные… И наконец вырвались! А хотелось бы чаще. И пусть не далеко — прямо в городе, но это и не важно — главное деревья вокруг, озеро. Земля под ногами — не асфальт, а земля, самая обыкновенная, с травой и в сосновых иголках. Выпили вина, поели мяса, пообщались, порезвились. Не знаю, как вы, а я словно мешок с плеч сбросил, легче стало, свободнее и лучше. Хочу выпить за нас всех. Собираться бы вот так почаще, но понимаю, не всегда получается.

В управление приехал Валентин минут на пятнадцать раньше. Припарковался рядом с «сонатой» Аранского. Последнее время место это уже никто не занимал, это радовало и говорило о некотором негласном уважении к его персоне. Заходить в управление не стал, было о чем подумать, оставаясь некоторое время в машине. Почему-то думалось здесь лучше и значительно продуктивнее, чем в кабинете. Может, потому, что не сновали перед глазами и не дергали с различными вопросами, личными соображениями и мнениями сослуживцы, не доставало раздраженное, а то и обозленное вечно чем-то начальство. А подумать было над чем.

За последние три недели резко и неожиданно пошли подвижки в деле Дровосека, причем так успешно, что поначалу просто не верилось, а потому и подумать над чем было, и, что интересно, результаты это давало. А поскольку не звонил Аранский, Валентин мог спокойно сидеть в машине и размышлять, смотреть и видеть при этом, как кто-то выходит из управления, садится в машину и уезжает, кто-то приезжает и входит в управление, кто-то проходит мимо. Движение, движение!.. Может, именно это движение и толкало, разгоняло, раскручивало его мысли, и они трогались, бежали, летели — одним словом работали.

А все стронулось с практически мертвой точки, когда пришло сообщение из Харькова. Да, именно тогда, когда уже не знали, что делать, опускались руки и одолевало отчаяние, потому что залег Дровосек Святошинский, залег, как пудовый сом на дне пруда, в глубокой яме под корягой в зимней спячке, и не шевелился. И не выманить его, и не растормошить! Пропал — в воду канул! А если уехал, улетел, покинул страну, исчез навсегда? Нет, даже думать о таком не хотелось.

Эта сводка дня три гуляла по управлению, пока на нее случайно не наткнулся Аранский. Он и сам обалдел, прочитав заключение экспертов. А говорилось в заключении о том, что в Харькове в своей квартире был застрелен одним выстрелом в голову некий Вадим Мельник, что сразу привлекло внимание — одним выстрелом в голову. А вот дальше был отмечен факт еще интереснее: на месте преступления была найдена гильза от патрона к пистолету Макарова, данные исследования которой, то есть гильзы, были запущены уже в общую базу, и оказалось, что тот же ствол поработал и на Святошинском рынке в Киеве, в апреле месяце сего года, с уже известным результатом — четыре трупа. Это было нечто: они смотрели на выписку из заключения, как на волшебную эпистолу, послание свыше, древний манускрипт танзанийских пиратов. Читали, перечитывали, вчитывались, и оба понимали, что ничего не понимали.

Аранский хотел немедленно отправляться в Харьков — было основание думать, что преступник перебрался туда, и теперь искать его нужно в Харькове. Однако чуть поостыли, успокоились, все обдумали, взвесили и пришли к выводу — да, появились некие подвижки в деле, дал о себе знать новой жертвой Дровосек, промелькнул и затих. И опять все заново, оружие одно и то же, и действовал в своей, свойственной ему манере, и, разумеется следов не оставил, если не считать гильзу. Гильзу, скорее всего, искал, но, к счастью, не нашел, криминалисты случайно обнаружили ее среди подушек дивана. А если допустить, что это вовсе и не он был, мог ведь кому-то пистолет свой продать? Мог. Нет, почерк его, он это.

Решили с поездкой повременить и запросили все материалы по этому убийству у харьковских товарищей. И что вскоре выяснилось? А тот факт, что забрал с собой преступник из квартиры все личные документы жертвы и, очевидно, деньги, потому что в квартире их найдено не было. Деньги — это понятно, за ними и приходил, а вот с документами возникал вопрос: на всякий случай прихватил или все же намерено? Проанализировав, пришли к мнению, что все же намерено, так как изъяты были документы абсолютно все. Зачем? Опять вопрос. Где используют ворованные документы? Да мало ли где, но сразу, что приходило в голову, это банковские операции, к примеру — оформление кредита по подложным документам, регистрация предприятий. Это могли быть реальные предприятия, с реальной деятельностью, но зарегистрированные на мертвую душу, либо фиктивные — для фиктивных, незаконных, а то и преступных видов деятельности.

И что дальше? Дальше все просто: запрос в службу регистрации предприятий, немного ожидания и приз в виде информации о том, что на имя Вадима Мельника совсем недавно в Киеве было зарегистрировано предприятие с очень широким спектром деятельности: скажем так — от уборки улиц, программного обеспечения, продуктов высоких технологий до финансовых операций. Причем для деятельности получены были все необходимые лицензии, и как учредителем, так и директором этого предприятия выступало одно и то же лицо — Вадим Мельник! Случай не частый, но допустимый.

После всего этого Аранский вместе с Кордыбакой сидели в кабинете рядом за одним столом, смотрели на записи собственных выводов и анализов, взволновано чесали затылки и тихо дышали, наверное, чтобы не спугнуть удачу, которая, казалось, была уже совсем рядом! И решение задачи этой, казалось, скрывалось тоже рядом! Ну просто ведь все: если есть предприятие, то и находиться где-то оно должно, а значит, и начальство должно быть в виде реальных личностей — директор, который руководит, документы подписывает, бухгалтер и мало ли еще кто, как-то так понималось.

— Вот смотри, — Аранский пытался думать, рассуждать и предполагать одновременно. — Зарегистрировали предприятие. Кучу бабла туда вложили: сама регистрация, лицензии, аренда помещения, штат сотрудников — не просто так, не для удовольствия ведь, для работы, деятельности. А поскольку мы знаем, кто за этим Мельником стоит, то не иначе, как для преступной деятельности. Тут тоже момент непонятный, что за птица этот Дровосек Святошинский? Ведь бандит, отморозок, убийца — и вдруг директор! А почему именно он — совсем не обязательно. Пусть документы он забрал, но под видом этих документов кто угодно работать может.

— Возможно, что так, — Валентин пока только больше слушал.

— Хорошо, давай не будем забегать вперед, гадать, кто теперь Мельник Вадим, и кто на самом деле директор этого предприятия, — Аранский сделал паузу. — Как оно, кстати, называется?

Валентин перетасовал листы на столе, нашел нужный:

— «ПромСэт».

— «ПромСэт». Отбросим все неопределенное и сконцентрируемся на конкретике. Мы не знаем, чем именно занимается это предприятие, но чем-то занимается, это факт. Адрес регистрации нам ничего не дал. Такой адрес есть, но, проверяли, предприятия там нет.

— Не удивительно. Лишний раз подтверждает то, что деятельность незаконная, во всяком случае местонахождение предприятия скрывается.

— Но искать его надо, — Аранский вопросительно посмотрел на Кордыбаку. — Найдем фирму, многие вопросы отпадут сами собой, а вот как ее найти, мысли есть?

Как это сделать, Кордыбака тоже не знал, по виду деятельности — нереально: во-первых, спектр очень широкий, во-вторых, в Киеве предприятий с подобного рода видами деятельности просто не счесть, а отследить тем более.

— Может, через банк? — неуверенно предложил Кордыбака.

— Банк. Банк, — дважды, задумчиво произнес Аранский. — В каком они банке?

— Это известно, — Валентин опять нашел нужную бумажку. — «ТаурБанк».

Аранский встал из-за стола подошел к окну, некоторое время постоял, глядя куда-то вдаль, может, в безоблачное небо или на верхушки ближайших зданий, или вовсе никуда не смотрел, просто так стоял в задумчивости… Повернулся на каблуках, прошел из угла в угол комнаты, остановился около Валентина и, ткнув пальцем в стол, произнес:

— А что, тут стоит поработать. Покопаться в банковских проводках, как минимум за пару последних недель, а вдруг что-то да засветится. Что скажешь, Валя?

— Согласен, Сергей Викторович.

Кордыбака посмотрел по сторонам — метрах в десяти от его машины стояла передвижная кофейня на колесах, автомобиль «таврия пикап». Он сразу понял, что хочет кофе, причем очень сильно. Даже в очереди пришлось постоять, но купил за двенадцать гривен отличный, горячий, тут же на глазах сваренный, из свежесмолотых зерен, крепкий эспрессо. Сел в машину, сначала понюхал, поглощая ноздрями легко вьющийся дымок из стаканчика, затем отхлебнул, чуть коснувшись губами. Хороший кофе. Почему в последнее время преследовали пикапчики эти по всему городу? Была б его воля, да пусть работают, и так люди выживают, кто как может, а тут такие затраты — купить машину с оборудованием, копейки в день зарабатывать, а им еще и палки в колеса. Нет, кофе хороший, еще и за такие деньги.

А вот и Аранский — зазвенел телефон. Валентин сделал еще один небольшой глоток и ответил шефу.

— Кордыбака, ты где?

— Вхожу в управление.

— Почему так долго? Входи быстрее, новости есть.

— Хорошие или… — Кордыбака не решился сказать плохие. — Или не совсем?

— А ты давай двигайся, придешь — узнаешь.

Валентин поднялся на третий этаж, прошел по длинному коридору и вошел в их с Аранским кабинет. Шеф его ждал, в глаза это бросилось сразу, и новости, скорее всего, ждали хорошие, так как настроение у Аранского было приподнятое — вместо того, чтобы отчитать за опоздание, наоборот позволил себе пошутить.

— Юли, не юли, а на какой из Юль застрял — не спрашиваю.

Кордыбака поморщился, с его точки зрения, это было плоско, не смешно, более того, неумно. На шутку не ответил, поздоровался и сел за свой стол. Аранский с небольшим опозданием, но это понял, кисло улыбнулся и ретировался:

— Извини, сморозил.

— Рад что понимаешь, — Аранский поспешил сменить тему. — Могу порадовать, имеем результат, даже несколько, один лучше другого. Но все по порядку, не возражаешь?

— Сергей Викторович, издеваетесь, да?

— Смакую, удовольствие растягиваю.

— Я бы вам сказал, как говорит в таких случаях одна моя знакомая, но воздержусь.

— Догадываюсь, о ком идет речь, но, Валя, я не извращенец.

Кордыбака усмехнулся:

— В самую точку.

— Можешь усмехаться, но новости уж больно хороши.

— Сергей Викторович, да не тяните уже!

— Ну хорошо, поделюсь, проблема-то общая. Работает «ПромСэт» со своим банком, и очень активно, практически каждый день поступают денежные средства на его счет за выполнение самых различных работ. Далее, что скажу, не успели они открыться, а подрядов выше крыши, проще сказать, что не делают, чем то, за что берутся. Суммы в день проходят приличные, от около миллиона гривен до двух. На основании вышеизложенного и после детального изучения деятельности организации «ПромСэт» нашими ребятами из финотдела было сделано заключение: это не что иное, как конвертационный центр, причем с высокой вероятностью в девяносто девять процентов. Вот так.

— Теперь понятно, почему прячутся.

— И почему скрываются, и многое другое. Скажем, зарегистрировано предприятие на мертвую душу, хотя непонятно, причем даже очень, почему именно Вадим Мельник из Харькова, за тридевять земель. Убили. Неужели специально для этого? В чем такой интерес именно к нему был?

— Придет время — выяснится.

— Хотелось бы. Но, Валя и это не все. Найти должны мы их, этот «ПромСэт»! Мысли на этот счет есть, и поработать в этом направлении придется достаточно активно. Есть план, и он такой. Вот на этом листе, — Аранский приподнял над столом лист бумаги, — у меня записаны несколько организаций, которые в течение последних трех дней перевели на банковский счет «ПромСэт» некоторые суммы. Какие величины — это сейчас не важно. Важно то, что сделано это было в течение последних трех дней, а значит… Что значит, Валя?

— Пока не догадываюсь.

— А то, что «ПромСэт» еще не успел расплатиться с ними наличными, но в ближайшие дни, очень возможно, это сделает. Улавливаешь?

— Пока в общих чертах.

— Тоже хорошо. Что важно. Фирмы эти, которые деньги перевели, вполне реальные, ни от кого не скрываются, работают открыто, иногда даже налоги платят, искать их не надо, адреса их на этом листе указаны, а потому план такой, выбираем из этого списка организацию, которая нам приглянулась, и садимся ей на хвост. Как мы знаем, конвертационный центр — конторка временная. По срокам — один, два месяца работы, потом закрывается, создается новая, опять на пару месяцев, и так далее. Физическое место нахождение конвертационного центра обычно держится в секрете, поэтому ни одна из тех фирм, которые перечисляют им деньги, за наличкой в этот центр не поедет, потому что не знают, куда ехать, передача денег обычно происходит или в офисе получателя, или где-то в другом условленном месте, вплоть до того, что на улице, в машине. Ну как, все интереснее?

— Не то слово Сергей Викторович, все более интригующе.

— Ничего, поязви, разрешаю. Теперь — наша задача! Выбираем из списка организацию — получателя налички. Скажем, ту, которая пожирнее. Почему так — по моим соображениям, чем больше сумма, тем выше вероятность, что передавать ее будут в офисе получателя. Как ты себе представляешь передачу, скажем, ста тысяч долларов на улице или в машине, сколько потребуется времени проверить и пересчитать все купюры, как минимум нужен аппарат для счета денег, я не знаю, может, есть какие-то небольшие портативные на батарейках, но, как правило, это приличная штука, стоит на столе и в розетку включается, поэтому фантазировать не будем, а на вещи смотрим реально. Принимаем, что деньги считать будут в кабинете. Может, я и ошибаюсь, но не думаю, что кардинально, но, если с одной фирмой не получится, тут же на другую переключимся, каждый день все новые и новые появляются, называется, выбирай — не хочу.

Аранский закончил свой монолог, взволнованно, еще на остатках некоего подъема, по инерции сделал несколько диагональных переходов из угла в угол комнаты и наконец сел за свой стол, почти артистично, пальцами сдвинул воротник рубашки назад, некоторое время просто глядя в никуда перед собой, затем медленно перевел взгляд на Кордыбаку.

Буквально в течение пары минут Валентин получил такую порцию информации, на обработку которой времени могло потребоваться в несколько раз больше, и потому возникали вопросы. С фирмой понятно, скорее всего, Аранский уже определился, а что дальше? Наружка. Кто этим будет заниматься? Один и даже два человека это не потянут, это, как правило, и ведение автомобиля объекта, и на улице пешее наблюдение, и квартирная, телефонная прослушка, и ротация групп или сотрудников, и масса всяких других нюансов. А как вычислить того, кто деньги привезет, на лбу у него, что ли, написано. И что потом? Группа захвата? Брать всех и по допросам затаскать? Ответов на эти вопросы не было. Валентин тоже посмотрел на Аранского.

— И кто этим будет заниматься? — пауза затянулась, что-то нужно было сказать и Валентин спросил просто так, задал общий и ничего не определяющий вопрос.

Аранский еще некоторое время молча смотрел на Кордыбаку и затем коротко, но очень доходчиво ответил:

— Я тебе пытаюсь втолковать план наших дальнейших действий и мне не до шуток.

— Тогда я не представляю, как один это потяну.

— Надо, значит, потянешь.

Кордыбака только пожал плечами:

— Как прикажете.

— Так и прикажу. С фирмой я уже определился, должны получить сразу около шестидесяти тысяч долларов. Думаю, рассчитываться будут в офисе, надеюсь, как уже говорил, если не так, переключимся на другую фирму, все равно будет так, как я думаю. Адрес фирмы здесь, — он постучал пальцем по листу.

— И когда?

— Тогда я пошел? — Кордыбака демонстративно поднялся с кресла.

— Давай-ка не юродствовать. И потом, я не закончил.

— Хорошо, — Валентин послушно опустился в кресло. — Какой адрес?

— На Васильковской, в районе Выставочного центра.

— Я понял, Сергей Викторович, но как я определю, кто деньги привезет?

— Думаю, будет это не так уж и сложно. Приедут на машине, это понятно, не пешком придут, причем, скорее всего, машина будет хорошая, что-то вроде джипа, в офис пойдут минимум два человека, один кассир и охрана. Шестьдесят тысяч — сумма не маленькая и объем определенный имеет, значит, сумка, портфель, саквояж, это бросится в глаза. Но самое главное — потом, когда выйдут, сесть им на хвост и аккуратно, очень аккуратно, не раскрыв себя, вычислить место их базирования, — Аранский на некоторое время задумался. — Этот момент очень серьезный и важный, и действительно не знаю, потянешь ли? Подобную работу ты не выполнял, здесь опыт нужен, профессионализм определенный. А с другой стороны, мы ведь не знаем, может, сегодня никто и не приедет, и завтра тоже, а держать при тебе неопределенное время группу слежения никто не будет, с другой стороны, если все сложится удачно, курьеры прибудут, ну вызовешь ты группу… Пока до тебя доберутся, тех и след простынет. Спугнуть их тоже нельзя, когда такой случай еще представится, не знаю. Что скажешь?

— Надо ехать. Справлюсь. Машина у меня неприметная, держаться буду максимально дальше, не заметят. А вдруг сегодня деньги привезут?

— Вполне возможно, но если это и произойдет, то не раньше, чем к обеду, а то и после. Успеешь.

— Оружие брать?

— Не думаю, что понадобится, как хочешь, но по офисам крутиться будешь, смотри, чтобы в глаза не бросалось. И все время на связи.

— Я поехал. — Кордыбака опять поднялся с кресла.

— Погоди. Сейчас поднимешься на пятый этаж, я уже звонил, ребята проконсультируют тебя как грамотно на хвосте сидеть и максимально долго незамеченным продержаться, но думаю, если подобное начнется, подъедут и сменят тебя уже на ходу, главное на связи будь. Давай Валя, держи адрес, и удачи.

Припарковался Кордыбака недалеко от станции метро «Выставочный Центр», у цветочного киоска. Останавливаться точно по адресу и смысла не имело, и необходимости тоже. Осмотрелся, перешел на другую сторону дороги, подошел к бизнес-центру. Здесь, в семиэтажном здании, и находилась нужная ему организация. По времени было десять сорок пять утра. Аранский сказал, что если подъедут курьеры, то уже к обеду, а скорее всего после. К обеду — это, значит, около часу дня. Удобнее всего было бы ждать их на улице в машине, но если бы знать, на какой машине подъедут, а еще — какие они из себя, тогда конечно, но таких данных не было. Ориентироваться на то, как сказал Аранский, хорошая машина будет, кассир с охраной, сумка приличных размеров, можно и нужно, но куда пойдут после того, как войдут в здание, на какой этаж, в какой офис, в тот, который им нужен или какой другой? Значит, идти за ними следом, сопровождать до самой двери? Нет, рискованно, обратят внимание, заметят, значит, спугнуть, и все на этом, конец операции, залягут на дно.

Валентин вошел в здание, спросил у охраны, где находится нужная ему компания, поднялся на третий этаж, прошел по коридору. В середине коридора был небольшой холл, два лифта, пара кресел с журнальным столиком и деревянная кадушка с диковинным стволовым растением почти под потолок. Дошел до конца коридора: справа вниз и вверх уходила лестница. Нужного ему офиса не увидел, может, пропустил, вернулся обратно, уже внимательно рассматривая таблички на дверях. «Транстил» — наконец-то! И как пропустил — почти рядом с холлом. Проходящих по коридору практически не было.

Вот уже несколько минут в одиночестве бродил Валентин из конца в конец коридора. Наконец вдалеке открылась дверь, вышли два человека и скрылись на лестничной площадке. Через время остановился лифт, вышли двое мужчин и женщина, некоторое время постояли в холле у окна, что-то обсуждая, и вошли в один из офисов. Какое-то движение в коридоре было, но слабое.

Валентин достал телефон набрал Аранского:

— Сергей Викторович, я на месте. В двух метрах от меня «Транстил». Если появятся — не замеченными не пройдут, но есть одно но.

— Что тебя смущает?

— Не могу я с утра до вечера здесь по коридору слоняться, у меня на лбу написано, что не просто так здесь хожу. Надо что-то делать. Что-то придумать. Тем более сколько дней придется торчать тут, неизвестно.

— Я понял. Обрисуй что вокруг.

— Коридор, длинный, по обе стороны двери офисов. В каждом конце коридора лестница, а посередине — холл небольшой, два лифта там и кресла с журнальным столиком. Охраны на этаже нет, только внизу на входе. Движения в коридоре никакого, редко кто проходит. Думаю, утром и вечером поживее, но сейчас, можно сказать, один я. Приметный я сильно, спалюсь.

— Валя. Говорю тебе, понял. Буду думать. Надеюсь, не появятся они сию секунду. Веди себя спокойно, непринужденно, ты просто ждешь кого-то. Ну все, буду думать.

Валентин сел в кресло, журнальный столик был, но журналы отсутствовали. В таких случаях выручал телефон, занять себя можно было, но, с другой стороны, при активном его использовании могла быстро сесть батарейка, поэтому просто листал адресную книгу, надоело, стал просматривать фотки, последние были с пикника в парке «Победа». Вот одна Юля, вот вторая, мангал с шашлыком, Аранский рядом, понятно, никому не доверил жарку мяса, жена его Светлана, а вот сразу обе Юли, смеются, это когда он пытался сделать стойку на руках. Чуть дальше соседи, в волейбол вместе играли, крепкий малый, как его звали уже, не помнил, а потом ракурсы, как мясо они ели и вином запивали. Было и видео, но включать не стал, батарейку беречь нужно было.

Примерно через час позвонил Аранский, по тону, сразу стало понятно, что-то придумал:

— Ну как ты там, скучаешь?

— Я не знаю, как назвать то, что делаю в данный момент. В основном переживаю и хочу только одного, чтобы сегодня курьеры не появились. Не готов я. Все дело испортить можем, увидят меня — заподозрят неладное. Ситуация патовая, Сергей Викторович, и уйти не могу, и оставаться — большая вероятность завалить все, — почти шепотом, но на повышенной интонации заключил Валентин.

— Успокойся, не паникуй, потерпи еще часик, решаем вопрос твой, решаем.

Аранский не обманул, примерно через час с небольшим в конце коридора показалась девушка не хрупкого сложения с большой полосатой сумкой в одной руке и раскладным столом самобранкой в другой. Она уверенно подошла к Кордыбаке и назвала его по имени:

— Валентин?

— От Аранского.

Разложила стол и начала доставать из сумки и раскладывать на столе, очевидно, товар.

— Это канцтовары, — пояснила она. — Будете торговать канцтоварами, прямо здесь. С администрацией здания согласовано, беспокоить никто не будет.

— Я на другой объект.

Валентин взял со стола блокнот, повертел его в руках:

— А если реально кто-то купить захочет?

— Очень хорошо, продавайте, с выручкой потом разберемся.

— Да я не о том, а цены, я не знаю, что сколько стоит.

— Здесь на каждой единице ценник приклеен, смотрите и предлагайте. Этот блокнот, например, — она перевернула его посмотрела на небольшую зеленую наклейку, — тридцать пять гривен.

— Я понял.

— Тогда все, удачной торговли.

Валентин разложил такой же раскладной, как и стол, матерчатый стульчик и сел рядом, порылся в сумке, товар еще был, но места свободного на столе уже не оставалось. Как бы там ни было, но уже хоть что-то, такое вполне могло прокатить, ни вопросов, ни подозрений у проходящих мимо подобное не вызывало.

Уже третий день Валентин приезжал в бизнес-центр, как на работу, к девяти утра и уезжал около шести вечера. Решили с Аранским еще этот день, ну максимум завтра — и переходить на другой объект. Возможно, передача наличных денег в «Транстил» уже произошла где-то в другом месте. У «Транстил» могли быть партнеры, и сделка могла произойти у них, в совершенно другом офисе, а может, на квартире, в отеле и даже в машине.

А вот с торговлей дела шли неплохо, несмотря на то, что движение в коридоре было умеренным, Валентин уже начал беспокоиться, товар заканчивался, пополнять никто и не думал, в крайнем случае решил завтра заехать на рынок возле дома, там был киоск с канцтоварами, на вырученные деньги можно было подкупить товара и для количества, и для ассортимента.

И все же, несмотря на то, что ждал, появились они неожиданно. Просто открылась дверь, и вышли из лифта два человека, высокие, крепкие, один в руке держал дорожную сумку, холщовую, светло-зеленого цвета, другой налегке, не обратив на Валентина внимания, повернули влево, прошли по коридору метров десять и вошли в «Транстил».

Валентин словно впал в какой-то ступор, сидел и пошевелится не мог, все произошло так нежданно и негаданно, что поверить пока не мог. Нет, все реально, они вошли в офис. Причем тот, который шел налегке, показался Валентину знакомым. Где-то видел он его и недавно. Но это потом, сейчас некогда ломать голову. Это не ошибка, точно курьеры, с сумкой охранник, рядом с ним кассир. И на вид не офисные работники явно, несмотря на то, что в пиджаках: на лица их лучше было не смотреть, сердце замирало. Особенно тот, который с сумкой: голова бритая, с широким шрамом от темечка до лба, и выражения никакого, ни у одного, ни у другого, нет, не офисные работники, вышибалы как минимум.

Все, значит, действовать. Валентин быстро сгреб со стола в сумку весь товар, сложил стол и стульчик, подхватил все это в обе руки и на выход. На улице сбавил темп, спокойно пошел в сторону, противоположную той, где стоял его автомобиль. Краем глаза окинул парковку около бизнес-центра, без сомнения, этот черный джип «мерседес» был их. Стоял так, что перекрывал собою выезды сразу нескольким автомобилям. Значит, водитель оставался в машине, ждал курьеров.

Он не привлекал к себе внимания, полосатая сумка торгаша, стол под мышкой были хорошим прикрытием, вел себя спокойно, непринужденно, без суеты и видимых нервов, перешел на другую сторону дороги и только потом вернулся к своей машине. Он успел дойти до машины, сесть в нее еще до того, как курьеры вышли из здания. Хотелось верить, что они с Аранским не ошиблись, произошло именно то, чего так ждали.

Стол с трудом поместился в багажнике, несмотря на то, что был раскладным, сумку бросил на заднее сиденье, сел за руль. Сердце стучало сразу в нескольких местах, там, где оно должно было быть, в груди, в висках и под ложечкой — в районе солнечного сплетения, сильнее всего именно там, вспотел лоб, ладони и пальцы ног в кроссовках. Это все происходило впервые, подобных ощущений Кордыбака до сих пор не испытывал, потому что впервые выходил на опаснейших преступников, и только от него одного сейчас зависел дальнейший ход операции. Поэтому волновался. Справится ли? Что теперь, звонить Аранскому, или подождать, когда сядут в «мерседес»? Нет, потом может быть поздно, куда они поедут и с какой скоростью — неизвестно, звонить.

Аранский как-то неуверенно отозвался, видно, с кем-то беседовал, а тут Кордыбака, можно сказать, не вовремя. Да как не вовремя, если дела такие?! Несколько раз Валентин сказал алло, но было слышно, как отдаленно Аранский с кем-то говорил, Валентин громче назвал его по имени и отчеству, но тот не ответил, тогда Кордыбака приставив телефон к губам прокричал:

— Сергей Викторович, алло, Сергей Викторович!

— Ты чего орешь? — недоуменно, на повышенных нотках спросил Аранский.

— Они пришли.

— Что?.. — почти шепотом произнес Аранский. — И уже раздраженно прокричал. — Да что ж ты мямлишь, Кордыбака? Когда? Ты где? Где они?

— Я в машине своей. Они зашли в офис. Сижу и жду, когда выйдут из здания. Здесь «мерседес» стоит у входа, черный джип, предполагаю, что это их, через несколько минут это выяснится точно.

— Куда поедут, конечно, не знаешь?

— Пока нет.

— Какой номер машины видишь?

— Отсюда нет, но, когда проходил мимо, запомнил. — и Кордыбака назвал госномер «мерседеса».

— Молодчина. Значит, так, слушай внимательно. Держись от них как можно дальше, пяти — шести машинам дай между вами воткнуться, телефон включи на громкую связь и не выключай, постоянно по ходу движения сообщай, где едешь. Я сейчас организую мобильную группу слежения, считай, что они уже выехали, ты на Васильковской, у ВДНХ?

— Так точно.

— Как хоть выглядят, видел их, хорошо рассмотрел?

— Да как вас. Одеты прилично, но морды бандитские.

— Отморозки?

— Я бы не сказал. Матерые, продуманные, тертые калачи, одному лет под полтинник, другой моложе, лет тридцать ему с гаком, — Валентин на секунду замялся. — Не знаю, Сергей Викторович, но момент тут один интересный, ощущение у меня такое, что видел я где-то, того, который моложе, причем недавно.

— Брось пока, не ломай голову, потом разберемся, сейчас задача на логово их выйти. Все на этом, отправляю к тебе группу, как поедут курьеры, сразу звони.

Ну вот и вышли они наконец, сбежав по ступенькам на тротуар, остановились, стрельнули взглядами по сторонам и направились к «мерседесу». Сумка была пустой, это сразу бросилось в глаза, во-первых, сложена была по длине пополам, а во-вторых, лысый держал ее не за ручки, а просто пальцами, полегчала основательно, значит, рассчитались с клиентом, дело сделали, все, как они с Аранским и предполагали. Сели в джип, развернулись и поехали в сторону Одесской трассы, Валентин запустил мотор и двинул следом, дав при этом возможность нескольким автомобилям занять место между ними. Теперь пора было и звонить, набрал Аранского:

— Еду за ними по улице Академика Глушкова в сторону Одесской трассы. Держусь метрах в пятидесяти от них. Что дальше?

— Так и продолжай, держи дистанцию, не высовывайся, прячься за другими машинами, но и не выпускай их из поля зрения. Нам сейчас надо выяснить, куда поедут дальше, на Кольцевую вправо или влево, или прямо по Одесской. Группа из трех автомобилей уже на подходе к тебе, пока будь на связи, говори, рассказывай, что проезжаешь. Кстати, они на «мерседесе»? Опиши вкратце.

— Да, на «мерсе». Черный джип, большой, коробка, может, бронированный, не знаю, так не определишь. ВДНХ проехали, подъезжаем к ипподрому. Повезло, на светофоре они остановились, хорошо, не поперлись на завершающийся желтый.

— Им нарушать правила резона никакого, не исключено, с оружием катаются. Ты, кстати, с пистолетом?

— Первые два дня брал, потом перестал, какой смысл карандашами и блокнотами торговать с пистолетом в кармане. Зеленый впереди загорелся, мы дальше поехали.

— Хорошо, Валя.

— Дельфинарий слева проехали, заправка справа. Перестроились в правый ряд, поворот правый включили, вправо уходят, Сергей Викторович, на Кольцевую вправо.

— Молодец, Валя, еще немного, пару километров от силы, и тебя сменят. Конец связи, через минуту — две наберу.

Плавно выехали на Кольцевую, теперь задача облегчалась здорово, поток машин в четыре ряда, светофоров на Кольцевой немного, сделать так, чтобы тебя засекли, наверно, постараться надо. Хорошо, «мерседес» «коробочка», просматривался из любого ряда, теперь не уйдет. Слева показался «Эпицентр», зазвенел звонок от Аранского.

— На связи, Сергей Викторович.

— Ну что, Пинкертон, твоя миссия на сегодня закончилась, свободен, твое место уже заняли профессионалы, будут клиентов вести до конца. Видишь наших?

Валентин посмотрел по сторонам:

— Да как тут определишь, Сергей Викторович, сплошной поток.

— А ты думал, профессионалы ведь!

— Я куда, домой?

— А канцтовары сдать? Все под расписку, принял — сдал.

— Так я продал больше половины, вы серьезно?

Аранский рассмеялся, настроение у него было лучше, чем хорошее, и ведь было с чего:

— Шучу. Завтра в управлении, не опаздывай. Большое дело сделал, отдыхай. А что, на выручку и проставиться можешь. До завтра.

Действительно, большое дело было сделано. Довели опера «мерседес» до конца, до самого логова. На Борщаговке офис оказался, в бывшем детском саду. Круглосуточное наблюдение за садиком не устанавливали, смысла не было: вечером, кроме охраны, все работники разъезжались по домам, поэтому работали оперативники с восьми утра и до шести вечера. Всю информацию, какую можно было получить, за три дня с небольшим получили. Сделали снимки всех сотрудников офиса и установили их личности, пробили автомобили по базе. На четвертый день наблюдение сняли, дальше следить за ними необходимости не было. Деться они никуда не могли, а вот почуяв слежку, наоборот, могли исчезнуть и на дно залечь, поэтому было принято решение наблюдение снять, но на контроле держать.

Один раз и Аранский с Кордыбакой приезжали туда, уже после семи вечера, когда кроме охраны в офисе уже никого не было, своими глазами посмотрели на садик, правда, издалека, осмотрелись на местности. На ближайшие дни готовилась и продумывалась операция по аресту всех сотрудников офиса. А поскольку преступники были матерыми уголовниками, вооружены и слыли отчаянными отморозками, то к операции следовало готовиться тщательно. То, что базировались они на территории бывшего детского сада, было только на руку силовикам. Жилые дома и пешеходные тропинки находились на некотором расстоянии от садика, это повышало безопасность для окружающих при штурме офиса, правда, для надежной блокады по всему периметру территории требовалось и немалое количество сотрудников, но это было решаемо.

На работу в управление Валентин приехал к девяти утра, но Аранского не было до одиннадцати. Звонить Кордыбака ему не стал, занялся бумагами, пересмотрел все материалы, касающиеся дела Дровосека. Белых пятен пока еще оставалось немало, но это ненадолго, во всяком случае, так ему хотелось думать.

В кабинет Аранский вошел в неплохом настроении, поздоровался, опустил пару угловатых шуток и сразу приступил к делу. Рассуждать он любил в паре, возможно, это и правильно, друг друга контролировали, поправляли, дополняли по ходу рассуждений.

— Итак, друг мой юный Валентин, что на сегодняшний день мы имеем? — спросил и сам же ответил: — А то, что со дня на день ждет нас очень большое и ответственное дело, брать будем эту банду, а потому предлагаю еще раз пройтись по нашим мыслям.

Кордыбака собрал бумаги в стопку, выровнял, постучав торцом пачки по столу:

— Я готов еще с девяти утра.

— Намек понял, хочешь сказать, сегодня на работу вовремя пришел? — Аранский устроился в своем кресле удобнее. — А если честно, надоел уже мне этот Дровосек, который Святошинский, вот где сидит, быстрее бы взять, закрыть и забыть. Ну да ладно, забывать пока рано, а вот мысли свои будем сгущать. Практически нам известна вся их компания. Старший у них Беккер Акерман Романович, кличка Студебеккер, что-то вроде мозгового центра и со связями где-то в верхах, в банковских сферах точно. Как высоко связи эти витают и где именно, пока не известно, надеюсь, возьмем — все выяснится. Образование высшее, экономическое, судимый за достаточно серьезное экономическое преступление, на зоне вел себя примерно, вышел по УДО. Далее, Стреляный Александр Федорович, его правая рука, заместитель и помощник. Раньше работал в органах МВД, но как-то и где-то замарался контактами и даже дружбой с преступным миром, вовремя уволился, пользуясь старыми связями и прежним опытом оперативника, работал в нескольких фирмах начальником службы безопасности, сейчас с Беккером. Судимостей пока не имел, но это пока. Степной Степан Юрьевич, кличка Стэп, рецидивист, уголовник с большой буквы. Тут все: и вор, и убийца, и палач, если надо, и мать родную закатует, рука не дрогнет. Один не работает, обычно в группе, и, как правило, старший. Опасный тип. Будем брать — на него особое внимание. Далее по списку, Стожко Виктор Викторович, кличка Унылый. Этот тоже уголовник со стажем: и вор, и убийца, но не лидер, исполнитель, причем старательный, местами даже слишком, от этого не менее опасен, последнее время в основном у них за водителя. Женщины. Сейчас у них в бухгалтерии работают три женщины, судя по всему, случайные люди, для нас они никто, единственная проблема, когда будем садик брать, чтоб не пострадали, потом, конечно, разберемся, как там оказались. И на закуску директор и вроде как собственник конторы, Мельник Вадим Андреевич. В нашем расследовании проходит под условным именем Дровосек Святошинский. Что скажешь?

— С Мельником не совсем понятно.

— Что именно?

— С кем сейчас имеем дело, Дровосек или Мельник?

— Тут ты прав. Фотографии из Харькова мы получили. Сравнивая снимки, сделанные у садика и присланные из Харькова, это один человек, кстати, из отдела регистрации предприятий тоже получили скан паспорта — лицо одно. Ты прав, вопрос возникает резонный, так кто же это? Мельник или Дровосек?

— Сымитировал свое убийство?

— Возможно, Валя. Можно допустить как вариант.

— Сергей Викторович, а вы вообще верите, что простой инженер вдруг превращается вот так легко и просто в отпетого преступника?

— Честно? Не знаю. В жизни иногда происходят удивительные и невероятные вещи, но в данном случае не знаю, пока полагаюсь на факты. Может, надоела ему зарплата инженера, потянуло на большие и шальные деньги, а может, в душе авантюристом был, устал от тихой и спокойной жизни. Если это настоящий Мельник, то что привело его на эту тропу и почему приехал в Киев, мы не знаем, нет даже догадок. После совершенных преступлений, скорее всего, уезжал домой в Харьков, некоторое время отсиживался там, потом опять возвращался.

— А может, и не только в Киеве гастролировал?

— Возможно, данных не имеем, но не исключается такая вероятность, опять же, повторюсь, если это реальный Мельник, и в этом случае, убей, не пойму, просто взрывает мой мозг — это его собственное убийство в харьковской квартире. Уже и себя на его место ставил, и так рассматривал, и эдак анализировал — убей, ни понять, ни осмыслить так и не смог. Согласен? Если можешь — объясни.

Объяснений этому Кордыбака тоже пока не имел, вопросов было больше, чем ответов, даже не ответов, так, предположений, потому только неопределенно пожал плечами.

— Вот и я так же, — Аранский, задумавшись, на несколько секунд посмотрел в потолок. — В его квартире нашли труп с простреленной головой. Родители опознали в трупе своего сына Вадима Мельника. Я просматривал материалы, и как-то мне там не все убедительным показалось. Пуля вошла со стороны затылка и вышла в лицевой части, повредив значительную часть лица. Как думаешь, насколько точно в таком случае можно установить личность убитого?

— Я видел фото, скажу за себя, по лицу я бы не установил. Мое мнение, в этом случае нужна была бы дополнительная экспертиза, но таковой не было, ну и как минимум опознание по отдельным, известным родственникам некоторым признакам на теле убитого: родинки, родимые пятна, татуировки, шрамы. Просто признали родственники и все.

— Признать-то признали, но тело родне для похорон не выдали. Нет документов усопшего, нет и свидетельства о смерти, а значит, под вопросом остается установление личности убитого, — Аранский взял со стола фотографию Мельника, в костюме, у дверей черного «мерседеса», посмотрел и отбросил обратно. — Предположим, решил Мельник всех перехитрить, после того, как наломал дров на Святошино и Петровке, решил следы замести и определить себя к уже почивающим в другом мире. Как он это технически сделал, не хочу сейчас фантазировать, нашел кого-то, отдаленно похожего на себя, по габаритам, цвету волос, привел в квартиру, выстрелил специально так, чтобы лицо повредилось. Ни денег, ни документов в квартире не нашли, значит, первое, что могли подумать — элементарное ограбление.

— Достаточно серьезный шаг: для родных ушел из жизни, для себя потерял квартиру, имущество, имя, можно сказать, себя потерял, ради чего?

— Ну как, Валя. Ты посмотри, какими они сейчас бабками ворочают, да квартирка его в Харькове — это копейки по сравнению с теми деньгами, которые через их фирму проходят и, конечно, же частично оседают. А будет достаточно денег, будут и новые документы, и имя, и дом, может, здесь, а может, и за границей. Это другой мир, Валя, там другие ценности, не всегда понятные для нас и принимаемые нами. И потом, каким он был мальчиком в школе, с кем водился, когда постарше стал, какие наклонности были, темперамент, характер, мысли и стремления, это не к нам, пусть в этом психологи разбираются, это их хлеб, а наше дело — факты: пришел, убил, завладел, подстроил, совершил, а потом, на досуге, можно о характере и склонностях пофантазировать. А вообще, поймаем, все точно знать будем. Я прав?

— Хорошо, допустим так. И что дальше?

На столе Аранского зазвенел телефон, сделал пальцем знак паузы и снял трубку:

— Так. Хорошо. Я понял, проводите до моего кабинета и там подождите, — посмотрел на часы. — Совсем забыл. Вовремя, ничего не скажешь.

Кордыбака вопросительно посмотрел на шефа.

— Сюрприз хочешь? — Аранский лукаво усмехнулся.

От сюрприза отказываться Валентин не стал:

— Хочу, конечно.

Аранский встал с кресла и подошел к двери:

— Я пригласил официанта Диму и друзей оружейников на опознание Дровосека — Мельника, пусть по фотографиям, но это пока, надеюсь, будет и вживую. Разложи красиво картинки по столу, все, и харьковские, и которые у детсада сделали.

Аранский вышел из комнаты и через секунду вернулся с официантом. Тот, увидев Кордыбаку, сразу повеселел, обрадовался знакомому лицу в стенах этого похмурого здания. Валентин поздоровался и указал на стол.

Дмитрий бегло пробежал взглядом по фотографиям и кивнул головой:

— Этот говорил с Букетом. Сто процентов он.

— На всех он фотографиях?

Дмитрий еще раз просмотрел снимки, уже более внимательно:

— Он везде.

— Здесь распишись, — Аранский указал на бумагу, лежащую на его столе. — И свободен. Спасибо. Пусть те двое тоже заходят.

Оружейники гуськом вошли в комнату, наверно, не знали, зачем вызвали, выглядели плохо, испуганно глянули на Кордыбаку, на Аранского виновато, но к сценарию были готовы самому худшему.

— Страшно, да? — Аранский сказал так, что у Валентина самого морозец пробежал по коже. — На фотографии посмотрите. Может, узнаете там кого.

Оружейники подошли к столу Валентина, долго изучали каждый снимок и почти одновременно подтвердили, что это тот человек, который оружие коллекционное у них спрашивал, а у Сергея почти купил.

— Ну вот и молодцы. Распишитесь и пока свободны. Прошу заметить, пока.

Аранский собрал фотографии в стопку, положил в свой стол, сел в кресло:

— Вот и внесли ясность, окончательную, — произнесено это было как-то без особого энтузиазма.

— Что, так, Сергей Викторович?

Аранский промолчал. Как пройдет операция по задержанию, он не знал. Неизвестность всегда и настораживала, и немного пугала. Банда опасная, вооружены, отпетые преступники, ни перед чем не остановятся. Не хотелось очередных жертв, очень не хотелось. Задумки были по общему плану, детали прорабатывались. Все склонялись к тому, что брать их надо на офисе, так будет и проще, и безопаснее, Аранский не возражал.

Кордыбака словно читал его мысли:

— Наружка установила, где проживает Мельник?

— Да. На Подоле с Унылым живет в съемной квартире, а Степной на Оболони.

— Как брать будем? Каждого по отдельности?

— Нет. Скорее всего, всех сразу на офисе. Вопросов, конечно, еще много, но в целом, как общая задумка, уже имеется. Детсад обособленно от жилого сектора находится, даже если палить начнут, вероятность мала, что с нашей стороны потери будут или случайные жертвы. С хозяином постройки пообщались, что тоже на пользу, если на штурм детсада пойдем, есть места с мертвыми зонами, не просматривается с их стороны как следует территория. На чердак наши ребята проникнуть смогут. Одним словом, есть надежда, что все получится.

На столе у Аранского зазвонил телефон, он вопросительно посмотрел на Кордыбаку и снял трубку, некоторое время слушал, поглядывая на Валентина, и, одобрительно кивнув, добавил:

— Так точно, все понял, иду… Ну вот, Валя, что я говорил. На завтра планируется. Готовься. Я к Тополеву, всех собирает.

Борис лежал на узкой, старой, облезлой, с провисшей, скрипучей и неудобной сеткой кровати. Обстановка в комнате была не то что скромной, она была бедной как в понимании разнообразия, так и в ценностном смысле. Кроме кровати из мебели, был небольшой стол, не письменный и не обеденный, неопределенного предназначения, на шатающихся ножках и со столешницей в раковинах, глубоких царапинах и сколах. Стол не годился для того, чтобы на нем писать, а если рассматривать как обеденный, то был слишком мал, тем более что трапезничали они с Виктором в кухне, такой же невзрачной, убогонькой, как и все остальное в этой квартире. Но это так, к слову, а писать ему было нечего и некому, компьютер тоже остался на Соломенской, забрал с собой только одежду, деньги и оружие. Хорошо оружия не лишили, а вот почему, можно было только догадываться.

Первое время, когда отлучался из этой квартиры, стволы оставлял в своей комнате, но потом, когда выяснились некоторые обстоятельства, стал забирать с собой, несмотря на то, что постоянно таскать железяки по городу было небезопасно.

Уже больше двух недель прошло, как переселился он с Соломенской сюда, на Подол, в двухкомнатную квартиру пятиэтажной хрущевки. В одной комнате жил Виктор, в другой он. Раньше в этой комнате обитал Стэп, теперь Борис. С Виктором они практически не общались, даже завтракали и ужинали в разное время, каждый сам по себе.

Разумеется, произошло это по указанию Студебеккера, и для Бориса было большой неожиданностью, хотя по большому счету не век же ему было жить на Соломенской, когда-то да должно было это случиться. Решение это Студебеккер никак не объяснил, просто поставил перед фактом. Все к тому и шло, Борис это не только чувствовал, но и понимал, поэтому переселение без должного объяснения шефа и в столь убогие условия воспринял спокойно.

А вот то, что в последнее время отношение Студебеккера к нему заметно изменилось, причем в какой-то момент и как-то сразу, было очевидно и бесспорно. Анализировать это не особо Борису хотелось, но пришлось.

Случилось это уже вскоре после того, как деятельность на их офисе, можно сказать, набрала обороты полным ходом. Но не по причине выполнения или не выполнения Борисом своих директорских обязанностей, здесь он откровенно и на совесть старался и работу свою делал. Причина была в другом, знать, конечно, хотелось, но явное беспокойство проявлять не торопился, думал, может, само как-то все разрешится и прояснится. Не разрешилось, а только, наоборот, отстранялся от него Студебеккер, как ему казалось, все больше. Значит, что-то было не так, где-то или прокололся он, как-то не так повел себя, или хуже того, указание Студебеккеру поступило свыше. А вот это могло быть очень нехорошим моментом для Бориса, а потому и мысли в голову стали приходить нехорошие. А вдруг и правда что-то замышлялось против него? Знать бы причину смены расположения к нему Студебеккера, тогда и оценить можно было бы величину проблемы. А главное, чувствовал Борис нутром, нехорошим чем-то веяло. Может, и ошибался, не исключено, но как выяснить? Вот и пришлось задуматься, поломать голову и выход нашел, на удивление, достаточно простой. Не сразу решился, еще некоторое время прислушивался к Студебеккеру, внутренне анализировал, оценивал и только потом стал действовать.

Это был диктофон, небольшой, размером чуть больше флешки. На Караваевых дачах этого добра хватало. Хорошо, за Ковой не следили, и отчетов, куда и когда из квартиры отлучался, никому не давал, потому в один из выходных съездил на радиорынок и купил сразу два.

К корпусу диктофона, как одного, так и второго, приклеил по кусочку небольших магнитов, это давало возможность легко устанавливать их к любому металлическому предмету в комнате, а задумал крепить к сейфу. В какое именно место, он знал — снизу, изнутри к ножке. Так и сделал.

Обычно после трех часов дня Студебеккер и Стреляный заканчивали работу в офисе и уезжали. Борис с Виктором и Стэпом возвращались в офис к пяти, а то и к шести вечера. Недели три уже, как Стэп заменил Стреляного, дела у него пошли на поправку, и везде на сделках сопровождал Бориса. Если в бухгалтерии еще оставались женщины, то Борис сдавал им документы, если не было, оставлял в своем столе до завтра. Стэп и Виктор, как правило, в это время находились в машине. Диктофоны старался менять если не каждый день, то раз в два дня точно, максимально памяти в устройствах хватало на трое суток. Результат получил не сразу, только на пятый день, но какой…

На работу Стреляный приехал позже, часам к одиннадцати. Сначала на записи были слышны звуки, издаваемые только Студебеккером, он шуршал бумагами, часто выходил из комнаты, возвращался обратно, иногда вздыхал, открывал закрывал сейф, работал с деньгами, финансовыми документами, потом, позже, зазвучали диалоги, уже с приездом Стреляного, и почти сразу по делу. Говорили спокойно и обыденно, но о вещах не обычных, а для Бориса и вовсе судьбоносных.

Несколько раз Стреляный молча прокурсировал из угла в угол комнаты, это было понятно по шаркающему звуку его босоножек, он почти не отрывал штиблеты от пола при ходьбе, затем грузно и шумно опустился в свое кресло, включил компьютер, через некоторое время непродолжительно поскрипел колесиком мышки и наконец то ли спросил, то ли предположил:

— Так, что Акерман Романович, завтра большой день у нас намечается?

Студебеккер помедлил, не сразу ответил, очевидно в дела погружен был, потом переключился на вопрос и ответил:

— Я бы сказал, решающий.

— А что сегодня?

— Заканчиваем с клиентами. Парни поехали с последними рассчитаться.

— Главная транзакция сегодня или завтра?

Студебеккер опять помедлил с ответом, мягко прощелкала клавиатура компьютера, очевидно, его, и несколько задумчиво сказал:

— Судя по всему, уже прошла.

— Значит, сегодня?

— Сумма не изменилась?

Студебеккер опять на некоторое время потянул с ответом:

— Сумма та же, триста сорок миллионов.

— И что дальше?

— Как и планировалось, бросаем на офшор. На этом наша задача будет выполнена.

— А наличка?

— Завтра Мельник с утра подпишет документы, и на базу за наличкой, обещали, что будет, уже сейчас вся сумма практически приготовлена к выдаче, правда, не два миллиона, как планировалось, а полтора.

— И закрываемся?

— И закрываемся.

— Что с братвой?

— Ничего, как и планировалось. Виктор со Стэпом о директоре позаботятся.

— Убираем? Свою задачу выполнил?

— Конечно. Концы рубим, других вариантов нет.

— Не жалко?

Студебеккер опять помолчал, ответил не сразу:

— Нет. Это бизнес, а Мельник — одна из комбинаций в нем.

— Не жестковато, Акерман Романович?

— Не знаю. После тех дров, которые он наломал, уже давно закопать пора было, но пришлось потерпеть, до поры до времени, разумеется.

— Если честно, не в курсе. По мне, так работу свою он неплохо выполняет. Исполнительный, на операциях боевых хорошо себя проявил, я думал, перспективный боец.

— Я тоже думал. О разборке на Святошинском рынке слышал?

— Это где несколько трупов?

— Четыре. Если не пять. Его рук дело. Накосячил — будь здоров, менты на хвосте уже давно висят, рядом рыщут, того и гляди, накинутся. Можно было бы отдать его тамошнему смотрящему, порвали бы на куски.

— Это Сипе?

— Знаком, что ли? — в голосе удивился Студебеккер.

— В некотором роде.

— Да, ему. Только нужен был мне Кова здесь, не мог на тот момент пацанам отдать. А все из-за ствола, я говорил ему, нужна будет волына, вот телефон, канал надежный, отработанный, звони. Не послушал, по-своему сделал. На Петровке, там — да, вопросов нет, чисто сработал, а на Святошино так наследил, постараться надо, еще и свидетелей оставил. А самое скверное, от меня скрыл. Знал бы я, наверняка что-то придумал, во всяком случае имел бы в виду, а так… — Было слышно, как Студебеккер огорченно вздохнул.

— И ничего сделать нельзя?

— А ничего и не надо делать. Косяков много, исправить их уже невозможно. В Харькове с Мельником тоже все плохо получилось, причем так, что хуже некуда.

— А я думал, там как раз хорошо сработал.

— Нет. То, как он вышел на него, спору нет, хорошая работа, а дальше опять косяк будь здоров, Мельника убрал, а след в квартире оставил, причем какой. Нашли менты гильзу, увязали ее со святошинскими гильзами, и в результате я не знаю, как это назвать. И опять этот момент скрыл от меня. А я ведь спрашивал, все ли там чисто прошло, не оставил ли следов, и про гильзу спросил, как чувствовал — обманул. Как солдат он хорош, ничего сказать не могу, а вот там, где мозгами поработать, слабоват.

— Может, Сипе отдадим?

— Я думал, но не получается, во-первых, это моя проблема, я его породил, а во-вторых, хочу, чтобы Мельником он оставался, сами вопрос закроем, а труп ментам подбросим, как Мельника. Ну а Сипа? Я Кову на Святошинский рынок не посылал, это его личная инициатива была, узнает, что Кову мы наказали, расстроится, конечно, но не до слез, думаю. Такая задумка у меня.

Некоторое время они помолчали, затем Стреляный заключил:

— Может, не стоит усложнять?

— Я так не думаю. Не хотел я, чтобы менты на Коваля выходили. Последние годы, он со мной был связан, мой человек, и знают менты это. Если выйдут на Коваля, выйдут на меня. Теперь понятно?

— Да понял я. Хорошо, а если бы Кова не накосячил, как тогда с ним поступили бы?

— Как, как, я же сказал, это бизнес, а Мельник, то есть Кова, всего лишь одна из комбинаций в нем, к чему клонишь?

— Никуда не клоню. Решение вам принимать.

— Это не решение. Так должно быть. Нет других вариантов.

— Понимаю.

— Ну вот и хорошо.

Борис остановил воспроизведение на диктофоне и отбросил в сторону наушники. Он прослушал этот диалог Студебеккера со Стреляным уже, наверное, в пятый раз. То, что завтра попытаются его убрать, было понятно, но вот деталей, как это будет делаться, когда и где, к сожалению, не было. Хорошо, оружие не забрали и не заберут скорее всего, давать ему лишний повод для подозрений не станут. Если исходить из прослушанной записи, то завтра с утра поедет он на базу за наличкой, значит, устранять его будут уже после обеда. С клиентами они закончили сегодня, рассчитались, значит, с последними, выходит, на этом и завершалась его директорская деятельность, а ведь Студебеккер ничего не сказал. Жаль.

За стенкой комнаты было слышно, как работал телевизор, Виктор смотрел фильм, Борис даже знал какой — комедию. Виктор любил комедии, причем любые: старые, новые, отечественные, зарубежные — главное, комедии.

А эмоции были, после того как первый раз прослушал он запись разговора Студебеккера со Стреляным, хотел взять кольт войти в комнату к Виктору и разнести ему башку на мелкие кусочки с превеликим удовлетворением. Разумеется, делать этого не стал, прослушал запись еще раз, немного остыл и спокойно подумал.

О том, что на руках у него оказался такой козырь, Студебеккер, конечно, не знал, а значит, преимущество на его стороне, и он этим воспользуется на все сто. Недооценил его великий комбинатор — сам себе смертный приговор и подписал. Как завтра все пройдет, он, конечно, планировать не мог, но свой шанс уже не упустит, как-то сложится, тем более оружие осталось при нем.

Борис достал из-под подушки кольт, извлек обойму, проверил патроны, была еще пачка, он обязательно завтра возьмет ее с собой. ПМ тоже был в полной боевой готовности, правда, патронов только два осталось, но для шефа, иуды, и этого хватит. Вот так и получилось, обманул его Студебеккер, как выяснилось, изначально к смерти готовил, еще с зоны, использовать планировал и на убой.

Борис спрятал оружие, вышел в коридор, у дверей комнаты Виктора остановился, там, громко работал телевизор, иногда надрывно и взахлеб смеялся Виктор. В кухне открыл холодильник и сам не знал зачем. Есть не хотелось, сидеть в своей комнате тоже, открыл и захлопнул обратно, кроме куска вареной колбасы, остатков сливочного масла и нескольких яиц, там ничего не было. Вернулся в свою комнату, еще раз достал оружие, решил выйти на улицу прогуляться, пистолеты взял с собой, оставлять не стоило — Виктор мог изъять. Проходя мимо комнаты Виктора, постучал к нему в дверь, подождал некоторое время, тот никак не ответил, постучал еще раз и пошел к выходу. Звук телевизора за дверью поутих, она заскрипела и приоткрылась, высунулась голова Виктора, посмотрел сначала в одну сторону, затем на Бориса:

— Прогуляюсь. Погода хорошая.

Виктор согласно кивнул и опять закрыл дверь.

Вышел из дома, у подъезда сел на скамейку. Мысли в голове вращались просто роем. Во-первых, или решать и предпринимать что-то сегодня, или ждать до завтра. Если сегодня, то валить Виктора, ну и валить самому. А можно Виктора не трогать, забрать только деньги и исчезнуть. Деньги были, немного, но на первое время могло хватить. Уехать, только куда? К тетке? Может, куда подальше? Но куда? Харьков, Днепр, Львов, Одесса? Нигде его не ждали, и это понятно. А если остаться, тогда завтра война, будет много крови и трупов. А если все же уехать? Уехать можно, куда — не важно, сесть в вагон ближайшего поезда и забыть их навсегда. Как говорится, начать новую жизнь, с чистого листа. Но опять же, а как тогда Варя, родители, их тоже вычеркнуть, и причем на годы, и никакой для них весточки от себя. А если отморозки эти пытать их будут, ведь не оставят они его просто так, искать будут. И потом, найти могут, причем где угодно. Нет, уезжать нельзя, решать нужно проблему, решать, тем более имея на руках такие козыри. А пока прогуляться, развеяться.

Борис шел по улице в сторону Контрактовой площади. Уже давно стемнело, но улицы не опустели, люди проходили мимо, обгоняли, спешили — кто домой, кто на встречу, но таких, как он, праздно гуляющих было мало, а может, и вовсе на весь Подол не отыщешь. Машинально провел рукой по рубашке сзади, в районе пояса, там был кольт, от которого все и зависело, не подкачает завтра, не подведет, поможет справится с задачей, да и Кова постарается. Он чувствовал, получится.

Кондиционера в комнате не было. Окна выходили на юго-запад, и за день воздух, да и само помещение прогрелось основательно, так что несколько струек пота, скатывавшихся по лицу Акермана Романовича, выглядели вполне логично.

Студебеккер сидел за своим столом, опустив голову и глядя на свои руки, сложенные перед клавиатурой компьютера. Он молчал. Где были Стэп и Виктор, он не знал, что с ними тоже, спрашивать у Ковы не хотел, хотя мог, Борис бы сказал, потому что знал: они лежали в гостиной дачного домика на Осокорках, плечом к плечу, тихо и безмятежно. Борис уложил их рядом не специально, так получилось, когда забирал оружие и проверял их карманы.

Это оказалось не сложно. Они сами пришли и привели его в тихое и укромное место, оставалось только достать из-за пояса кольт и выстрелить им в головы. Он так и сделал, сначала убил Виктора, потом Стэпа. Ни один, ни другой при этом ничего не сказали, да и что говорить, и так все было понятно — они облажались, и по-крупному. Интересоваться, выяснять, как Борис раскусил планы их, уже не имело смысла. Облажались по полной, как птенцы желторотые повели себя, даже в домик дачный Борису последним зайти позволили. Первым шел Виктор, потом Стэп, последним Борис, почему? Ну не знали они, что был он в курсе планов их, не знали. А он знал, и когда вошли в гостиную и обернулись назад, на них уже был нацелен ствол пистолета.

Сначала он выстрелил в Виктора, метил в лоб, но попал в щеку, рядом с носом, может, потому, что поторопился, их ведь было двое, а он один, если бы быстро и одновременно что-то предприняли, мог бы и не отреагировать как нужно, поэтому сразу выстрелил, получилось не точно. Виктор отшатнулся назад, но не упал, и правая рука его потянулась к пистолету, Борис выстрелил еще раз, на этот раз точнее, пуля попала чуть выше левой брови, проломив большую часть лобной кости, и быстро перевел прицел на Стэпа, тот тоже сначала хотел выхватить оружие, но понял, что не успеет и поднял руки вверх. Борис нажал на спуск.

Сделал то, что должен был сделать. Чувства удовлетворения не было, может, потому, что легко все получилось, без борьбы, трудностей, переиграл моментально и уничтожил.

При осмотре домика выяснилось, что принадлежал он, скорее всего, Стреляному, в шкафу оказались кое-какие документы на его имя, дачные квитанции, несколько фотографий. Борис поднялся на второй этаж, осмотрел на всякий случай и помещения там. Из окна были видны ворота, за воротами стоял их «мерседес», немного дальше виднелись разноцветные крыши соседских домиков, а еще дальше высотки недостроенного жилищного комплекса.

Плохо, если вдруг появится здесь Стреляный, убивать его Борису не хотелось, это была бы лишняя и никому не нужная жертва. Так получилось, что он о нем практически ничего не знал, роли его в их организации тоже, отношений между ними никаких не было, чувств тем более.

Гильзы собирать не стал, теперь это не имело значения, то, как увяжут их менты с прошлыми и к какому делу подвяжут, уже было не важно для него. Скорее всего, до этого и дело не дойдет, вызывать полицию Стреляный не будет, своих позовет, по-тихому трупы уберут, а что потом, никто не знает.

Борис вышел во двор, закрыл за собой входную дверь домика на ключ, затем калитку на воротах, ключи перебросил обратно во двор через забор. ТТ Стэпа и ПМ Виктора запихал под сиденье водительское, телефоны их рядом с собой положил, Студебеккер пока не звонил, ждал доклада от Стэпа. Сумка с деньгами лежала на полу автомобиля, между сиденьями лежала, повернув назад голову, Борис посмотрел на нее, чуть приоткрыл молнию, закрыл, вздохнул.

О том, что деньги они получили, Стэп доложил сразу же, как вышли с базы и сели в машину, а когда закончил разговор с Романычем, сказал Борису, что велено им бабло отвести не на офис, а в другое место. Что это означало, Борис сразу понял, только пожал плечами — в другое так в другое, виду не подал, только понял, в планах Студебеккера ничего не изменилось, ну что ж, пусть будет так, он готов.

Выбрасывать или отключать телефоны Борис не стал. Не дождавшись сообщения от Стэпа, Студебеккер сам начнет звонит, Борис отвечать не будет, пару раз прокатит, «мало ли, не отвечают бойцы, значит, заняты, освободятся — перезвонят», а там, глядишь, Борис уже и на офис прибудет.

Стреляный так и не появился на работе, Кова посмотрел на часы, висевшие на стене между двумя окнами, было пятнадцать минут четвертого. До конца рабочего дня оставалось около двух часов. В здании бывшего садика, кроме охранника, трех женщин в бухгалтерии и Студебеккера с Борисом, больше никого не было.

— Где Стреляный? Я его сегодня не видел, — Кова подошел к столу заместителя Студебеккера, выдвинул верхний ящик, периодически поглядывая в сторону шефа.

Он не надеялся увидеть среди вещей Стреляного что-либо интересного, ценного или нужного, он должен был это сделать, просто проверить помещение и все столы, и он это делал. Студебеккер, оторвал взгляд от стола и скосил в сторону Ковы, Борис это заметил:

— Руки держать на виду и не двигаться. Спуск у кольта легкий.

— Я понял, закурить можно?

Ящики в столе Стреляного были практически пусты, и понятно — работали последние дни. Борис отошел на середину комнаты переложил пистолет в правую руку:

— Пересядьте, — двинул стволом в сторону только что проверенного им стола.

Студебеккер послушно встал, некоторое время постоял, как-то по-старчески сгорбившись и оперевшись двумя руками о столешницу, словно ему было трудно стоять, не держали ноги. Может, так и было. Затем подошел к столу своего зама, опустился в кресло и замер в прежней позе.

— Так что со Стреляным? — опять спросил Кова.

— Я не знаю. Скорее всего, уже сегодня не будет.

Теперь Борис проверил стол Студебеккера, затем его портфель, достал ключ, посмотрел в сторону металлического шкафа:

— От сейфа?

Студебеккер согласно кивнул:

— Что так?

— Мы ведь закрываемся.

— А полная сумка, в машине которая, полтора ляма?

— Это чужие деньги. Я отдать их должен.

— Кому? — Борис спросил просто так, по ходу диалога. Чьи это деньги и кому предназначались, его не интересовало, они лежали в машине, значит, сам с ними и разберется, вроде как его добыча.

Кому принадлежали деньги, Студебеккер не хотел говорить, более того, как Борису показалось, не сказал бы и под пытками, только заметил:

— Больших людей бабки, тебе лучше не знать о них. Тронешь деньги — пожалеешь.

Борис открыл сейф, он действительно был пуст, бросил ключ внутрь и прикрыл скрипучую дверь. Достал из кармана глушитель, накрутил на ствол пистолета. Студебеккер по-прежнему сидел не двигаясь, глядя перед собой на свои руки, он не только хорошо понимал, но и знал о том, что сейчас должно было произойти.

— Я бы так не хотел.

— А что, есть выбор? — Борис подошел к шефу и приставил дуло пистолета к его затылку.

— Крови не хочу. Можно как-то иначе?

Кова отвел пистолет от затылка Студебеккера, на пару секунд задумался, затем выдернул шнур электропитания из компьютера, посмотрел на Студебеккера, тот согласно кивнул.

— Тогда на пол, лицом вниз, — Борис остановился по середину комнаты со шнуром в руках, посмотрел вокруг себя.

Студебеккер медленно встал с кресла, вышел из-за стола, подошел к окну, на некоторое время замер там, глядя во двор. О чем думал Студебеккер, почему молчал, почему ничего не спрашивал, ничего не просил, ничего не пытался изменить, предпринять? Не хотел и не пытался.

— Можете закурить, я ведь сказал.

— Сигарет нет. Бросил. Думал, дольше поживу.

Последняя фраза Борису не понравилась:

— Тогда пора. На пол или я буду вынужден стрелять!

Студебеккер отошел от окна на середину комнаты, сначала стал на колени, затем лег на пол на локти рук, лицом вниз держа голову на весу. Кова склонился над ним, уперся коленом в его спину и обернул шею шнуром. Студебеккер глубоко вдохнул и задержал дыхание, Борис с силой затянул удавку. Студебеккер не сопротивлялся. Вены на его шее вздулись, лицо побагровело, через минуту руки ослабли, и голова опустилась на пол.

Вот и все, теперь он свободен. Не он стремился к этому, его вынудили, других вариантов уже не было. Завтра здесь будет паника и большой чес, перероют весь город, значит, уходить нужно сегодня. Загранпаспорта у него не было, но это ничего: в Украине тоже можно спрятаться, а самое главное — для этого были деньги. Сейчас из офиса уедет на машине, на Теремках пересядет в такси, «мерседес» «коробочку» оставит на Одесской трассе, пусть думают, что скрылся, где-то в Одесском направлении, а сам на ЖД вокзал, там, как и думал, на ближайшем поезде в один из крупных городов страны. В большом городе проще затеряться и спрятаться. Снимет квартиру, с такими деньгами о работе можно вообще забыть, со временем сделает новые документы, потом видно будет, каким образом, опять же, деньги для этого были.

Ментов он не боялся, как говорил Студебеккер Стреляному, для ментов он Мельник, Коваля Бориса искать не будут, а вот братва, те, конечно, в курсе дела, озвереют. За себя Кова не переживал, спрячется, тем более с такими бабками, а вот за родных был неспокоен. А может, не уезжать, остаться, при необходимости защитить родителей и Варю? Нет, нельзя, тогда уж точно всех их уничтожат. Уехать и о себе ни слова, тогда была надежда, может, и не тронут родных. Хотя самый лучший вариант, это было бы сымитировать свою смерть. Но для этого требовалось время, некоторые приготовления и задумка хорошая.

Борис еще раз окинул взглядом комнату, неплохо было бы спрятать труп, но некуда, в сейф не поместится, тащить из комнаты опять же некуда, да и женщины из бухгалтерии могут заметить или охранник. Кова посмотрел в окно: машина Студебеккера стояла рядом с «мерседесом». Для того чтобы паника и поиски его начались как можно позже, желательно было спрятать труп Студебеккера и убрать машину со двора. Но ни одно, ни другое он не знал, как исполнить, да и время поджимало. Единственное, что мог, это запереть кабинет на ключ.

Ключ от комнаты висел на гвоздике около двери. Обычно, кто последним уходил домой, закрывал дверь и ключ относил в бухгалтерию. Значит, закрыть дверь, а ключ забрать с собой, тогда женщины сегодня уже не попадут в комнату, труп обнаружат только завтра, после того, как взломают дверь.

Борис сел в «мерседес», завел мотор, посмотрел на сумку, пока не верилось, что он миллионер, не ощущал этого. Опять приоткрыл молнию, пачки с долларами, аккуратно и рационально были распределены по всей сумке — полтора миллиона. Пожалуй, только этот факт и не позволял терять надежду на благополучный исход.

К нему бежал охранник, он увидел, как директор садился в машину и завел мотор, еще издали замахал рукой, не позволяя выехать со двора:

— Вадим Андреевич, подождите, — он был не то что взволнован — напуган, указал в сторону ворот, а затем вокруг. — Там что-то неладное, менты, полиция, вооруженные, везде вокруг. Что случилось, не пойму.

Борис заглушил мотор и вышел из машины. Подошел к воротам. Охраннику не показалось, по всему периметру детсада, метрах в ста, было выставлено полицейское оцепление. Вооруженные люди в черной форме с автоматами прятались за деревьями, кустами, мусорными баками, немного дальше стояли полицейские машины, с включенными мигалками, рядом с ними тоже ходили люди в форме и вооруженные. С другой стороны садика картина была аналогичная. Охранник ходил следом за Борисом, испуганно заглядывая ему в лицо и постоянно повторяя одну и туже фразу:

— И что теперь? И что теперь?

— Что, что. Разберемся сейчас. Ошибка, я так думаю.

Охранник продолжал нервничать и только раздражал Бориса сбивая с мысли своим состоянием, он не верил в то, что это ошибка, такое количество полиции не могло быть ошибкой, просил спросить у Акермана Романовича, может, тот мог как-то все объяснить.

— Я вижу, — Борис не знал, что ответить ему, он и сам не понимал, что происходило. Неужели женщины из бухгалтерии обнаружили труп Студебеккера и вызвали полицию? Он ведь закрыл дверь на ключ. Может, у них был другой? И все равно так быстро и такое количество ментов, что-то невероятное.

— Давайте вы пройдете в свою комнату, — предложил Борис. — Подождете там, пока я наведу справки.

Сам зашел в бухгалтерию, о том, что женщины ничего не знали и ничего не подозревали, понял сразу и прошел в свой кабинет. Тело Студебеккера так и лежало посреди комнаты. Пока полиция не пошла на штурм здания, но начаться это могло в любой момент. Сопротивляться он, конечно, не будет, один против такой армии — глупость полнейшая, уж лучше застрелиться. Стоп, а может, представить смерть Студебеккера как самоубийство? Выстрелить в висок ему и пистолет в руку положить? Да, но след от шнура на шее остался, нет не прокатит. Откуда менты, такая армия, почему обложили, в чем причина? Явно не за ним, не за Борисом, Студебеккер накосячил, возможно, но это уже ничего не меняло. А ведь обложили профессионально, пешком не проскочишь, на машине не прорвешься. Деньги тоже никуда не спрячешь, перероют весь садик.

Сдаваться тоже нельзя, на зоне не жить ему. Нет, туда он не вернется. Борис сел за свой стол, достал из-за пояса кольт, проверил патроны в магазине, передернул затвор и положил пистолет рядом с собой. Взял лист бумаги и ручку. Написать Варе и родителям пару слов на прощание или позвонить? Нет, звонить все же он не будет, что скажет маме, что все хорошо, живет, работает, сыт, в выходные к ним приедет? А что Варе скажет, как с ней будет говорить? Написать? А что писать? Нет, не будет. Недолго осталось ему ждать, сейчас пойдут на штурм, подойдут ближе, предложат сдаться, а это исключено, вот тогда кольт и скажет свое последнее слово.

Заиграл телефон, не его, Студебеккера, Борис пробежал глазами по комнате, звук исходил от тела шефа. Посмотреть, кто звонит? А надо ли? Студебеккер мертв, через несколько минут будет мертв и он. Тогда звонок в пустоту, в этой комнате, уже живых не было.

Мелодия продолжала звучать, кто-то настойчиво требовал ответа. У Студебеккера не было семьи, друзей, насколько он знал, тоже. А может, звонили те, загадочные, которые свыше, которым подчинялся Студебеккер? Борис достал у него из кармана телефон, на дисплее высвечивался только номер без имени, нажал зеленую кнопку.

— Алло, алло. — Незнакомый голос пытался определить, слышат ли его.

Борис некоторое время молчал, наконец решил ответить от имени Студебеккера:

— Акерман Романович?

— Да, — повторил Борис.

— Наконец-то. С вами говорит майор Аранский, у меня к вам есть предложение.

— Да, — опять сказал Борис.

— Как вы уже заметили, вы окружены. Сами понимаете, сопротивление бесполезно, уйти вы не сможете, отбиться тоже. А поэтому предлагаю сдаться.

Борис молчал. Он пока не сообразил, насколько важно или нужно было ему это слышать. Собственно, он и так это знал, не уйти ему, не отбиться. Хотя говорили-то не с ним… они думали, что Студебеккер жив, ну, конечно, для них он жив, тогда это означало, что их как бы двое. Стоп, а кто сказал, что Стэпа и Виктора здесь нет? Что им об этом известно? Аранский, кто это такой? Сказал, майор. Может, не стоило отвечать? Им Студебеккер нужен, а он Мельник. Что им известно о Мельнике, может, ничего? Узнать бы как-то. Тогда их уже четверо, женщины и охранник не в счет.

— А в чем, собственно, дело?

Нужно было потянуть время, подискутировать, в ходе беседу многое могло выясниться и уже тогда принимать решение, как поступать дальше.

— Вы подозреваетесь в нарушении законов Украины, а точнее, финансовой деятельности.

— Ну и что? К чему весь этот цирк? Могли бы просто вызвать.

— Я вас понимаю, — Аранский пока не давил, деликатничал, хотел склонить к добровольной сдаче. — Нам известно, вы недавно были освобождены, причем по УДО, и срок отбывали за аналогичные нарушения. Это только усугубляет ваше положение. Сдадитесь добровольно — учтем, это обещаю.

— Хорошо, с этим понятно. Вам нужен только я?

— Все это кто?

— В первую очередь вы, Акерман Романович, ну и остальные сотрудники вашей организации, Степной, Стожко, Мельник, Стреляный. Так как?

Значит, они не знали, кто точно находился на территории садика. Борис сделал паузу в разговоре, ему хотелось знать больше. То, что директором фирмы был Мельник, безусловно менты знали, как и то, что фактически головой организации был Студебеккер, как использовать это с пользой для себя, пока не сообразил.

— Если не секрет, в чем нас обвиняют, конкретно меня?

— А вы не знаете?

Борис промолчал.

— Создание и управление деятельностью конвертационного центра, грубо говоря — уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах.

— И это все, господин майор?

— Пока да.

Если речь шла только о финансовой деятельности компании, то о причастности группы Стэпа к зачистке конкурентов менты не имели сведений, это уже было неплохо. Во всяком случае, майор об этом не упомянул. Конечно, для него, как для Мельника, ничего хорошего в перспективе не светило, и несмотря на то, что директор он был подставной, юридически вся ответственность ложилась на него, так могли думать и менты. На самом деле в живых, остался только он да Стреляный, кстати, который на работе сегодня не появился, и этот факт был тоже интересен. Требовалась пауза, он должен был подумать, поискать какой-то выход.

— А как, майор, насчет подумать?

Хотя и был готов Аранский к подобным заявлениям, с ответом не спешил:

— Подумать, конечно, можно, но вот вариантов у вас нет. Хотите потянуть время? А стоит ли?

— Стоит. На зону уж как-то не очень хочется, дай лишних десять минут волей подышать.

— Хорошо, — согласился Аранский. — Вот десять минут вам и даю. Не больше, затем выходите по одному. Оружие сложите в пакет, и первый, кто выйдет, оставляет его на земле, на виду. И без шуток, все оружие в пакет. Первым идете вы, и руки на виду.

— Вы думаете, у нас оружие есть?

— Знаю. Время пошло.

Десять минут. Что можно было придумать за это время? Первое, что приходило в голову, это брать заложников, а они были — женщины из бухгалтерии. Заложники — значит, прорываться, не сдаваться, играть ва-банк, идти на обострение. Идти на обострение, значит, пощады не будет, или пан, или пропал. А какие еще были варианты? Прорываться с боем просто самоубийство… Здесь выбор между самому пустить пулю в висок или получить в перестрелке. Что, конечно, лучше в бою. Какие еще варианты могли быть? Спрятаться в здании? Найдут, и очень быстро. Вариант с заложником казался наиболее приемлемым, был шанс, какой-никакой, но был.

Борис взял со стола пистолет, выходя из комнаты, еще раз посмотрел на Студебеккера, закрыл дверь на ключ. По дороге в бухгалтерию заглянул в комнату охраны.

Как звали охранника, Борис не знал, тот сидел на топчане, прильнув к стене спиной и запрокинув вверх голову. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, ничем хорошим для него это не закончится, только беспрерывно повторял про себя: «Влип, влип по полной, влип…» Увидев Бориса немного приободрился, как-никак директор, не исключено, порешает как-то.

Борис сел в кресло у стола с монитором камер слежения:

— Ну что, приятель, попали мы с тобой. Десять минут нам дали, потом начнется. Знаю, не при делах ты, ни у меня, ни у ментов, думаю, тоже претензий нет к тебе, а что делать, как поступить — не знаю.

Охранник посмотрел на Бориса, на пистолет, затем спросил, неуверенно:

— Может, я пойду?

— Туда, — мотнув головой указал в сторону ворот. — К ним.

— Думаешь?

— Так не приделах ведь я?

— Не получается, — и пробежав взглядом по картинкам видеокамер, спросил. — Что видно? В атаку не пошли?

— Не знаю.

— Понятно. Думаю, поступим мы таким образом, свяжу тебя, комнату закрою и лежи отдыхай, придут менты, отвечай, что спросят. Веревка есть?

Женщины уже заканчивали рабочий день и начинали собираться домой, они пока еще не знали, что фирма со дня на день сворачивает свою деятельность, Студебеккер не поставил их в известность, поэтому работали как обычно, до половины шестого вечера. Так, с кольтом в руке, Борис и вошел в бухгалтерию.

Они удивились. Главный бухгалтер Ирина Степановна даже улыбнулась и наивно поинтересовалось:

— Вы с оружием, Вадим Андреевич? От кого защищать будете?

Времени было мало, поэтому сразу перешел к делу:

— Прошу занять свои места и руки держать на столах, так, чтобы я их видел. Телефоны сдать мне.

— Тренинг, небольшая лекция, вы хотите рассказать нам, как устроен пистолет? — опять пошутила главбух.

— Давайте оставим шутки, — директор выглядел не как обычно, был напряжен, немного возбужден и резок. — Возможно, вы знаете, а может, нет, или не все, о том, что компания наша занималась противозаконной финансовой деятельностью, причем в особо крупных размерах. Думаю, Ирина Степановна в курсе. Так вот, здание окружено полицией, нас хотят арестовать, если не сдадимся, пойдут на штурм. Я принял решение прорываться, но для этого мне нужен заложник. Может, кто-то из вас добровольно желает выступить в этой роли?

— Вы шутите? — Ирина Степановна даже пристала из-за стола, она не находила слов тому, что вдруг увидела, услышала.

— Я сказал, всем сидеть и руки на столе.

— А не пошли бы вы куда подальше? — главбухша была возмущена, она вышла из-за стола и демонстративно набросила на плечо сумочку.

Борис передернул затвор пистолета и выстрелил в потолок. Сверху, на женщин посыпалась штукатурка, от оглушительного хлопка они нагнули головы и закрыли уши руками, Ирина Степановна незамедлительно заняла свое место за столом.

— Вот так будет лучше. Предупреждаю, следующий выстрел будет не в потолок, убью, рука не дрогнет, да и терять мне нечего. Я так понимаю, добровольца в заложники нет.

Борис выдернул шнур питания из одного компьютера, затем из другого:

— Со мной поедет… — он окинул взглядом женщин. — Вот эта. Как тебя зовут?

Девушка не успела ответить, зазвенел телефон Студебеккера, Борис посмотрел на дисплей, это был майор, затем на часы — десять минут истекли.

— Ну так как, Акерман Романович? Вижу, свободой вы никак не надышитесь, время вышло. Мы вас ждем. Вы первый, потом остальные, — Аранский торопил, и его можно было понять.

Кова опустил телефон, посмотрел на главбуха:

— Ключ от комнаты? Быстро, времени нет.

Ирина Степановна достала из ящика стола ключ и протянула Борису. Не раздумывая, он шнуром обмотал ей руки, завязал на несколько узлов, затем ее сотруднице и велел женщинам сидеть на местах, вытащил из их телефонов батарейки, положил в карман, взял под руку ту, которую выбрал в заложницы, кажется, ее звали Вероникой, и вышел с ней из кабинета. Закрыл дверь на ключ, приложил к уху трубку:

— Я подумал, майор, вариант один пришел в голову, заманчивый для нас получается, трудно не воспользоваться.

— Вариантов нет, господин Беккер. Окажете сопротивление — печально все закончится, сами понимаете, будем работать на поражение.

— С этим согласен.

— Ну вот и хорошо.

— А женщины? — Борис посмотрел на девушку. Он думал, как лучше поступить, выйти с девушкой во двор или оставаться в помещении, показать ее собеседнику, или так поверят.

— Что вы этим хотите сказать? — В голосе майора почувствовались нотки беспокойства.

— Заложники они. Пойдете на штурм — убьем. — Приставил телефон к уху девушки и велел и дать понять, что она заложница.

Теперь паузу взял майор, связь оборвалась в трубке зазвучали короткие гудки, Аранский сбросил вызов.

Руководить операцией было поручено Аранскому. Несмотря на то, что последний случай из опыта его работы по освобождению заложника назвать удачным можно было с натяжкой — тогда благодаря своей находчивости и смекалке преступник, сымитировав захват заложника, попытался скрыться на полицейской машине, правда, неудачно — все же остановились на кандидатуре Аранского. Предложить другую кандидатуру никто не решился, хотя бы потому, что уже давно он вел это дело, что, пожалуй, и было основным аргументом для этого решения, ему, как говорится, и карты в руки.

Со временем начала операции определились просто: нужно было дождаться, когда все члены преступной группы соберутся в своем офисе, и только тогда выводить оцепление. Предположительно, по результатам наблюдений, это могло быть после обеда, когда «мерседес» «коробочка» возвращался на офис, примерно начиная с трех часов дня и ближе к пяти.

Наружное наблюдение в этот день выставили раньше обычного, с семи утра, все передвижения у детсада и на его территории отслеживали, а информацию передавали Аранскому.

Подъехал Кордыбака к условленному месту после обеда, так было велено. Машину припарковал у маленького и невзрачного на первый взгляд кафе. Почему Аранский назначил именно сюда, голову не ломал. Осмотрелся. Солнце не то что грело, — жарило, тем более в машине, поэтому спрятался от испепеляющих все живое лучей в кафе, там был кондиционер и кофе. Заказал американо, сел за столик и положил перед собой телефон.

Кафе было маленькое и тесное, переоборудованное из ранее жилой квартиры на первом этаже шестиэтажного дома. Внутри заведения помещалась небольшая барная стойка, три столика и стулья, втиснувшиеся между ними уже с трудом, еще один столик стоял на улице, на тротуаре под небольшим полосатым зонтом от солнца.

Окинув взглядом помещение, сквозь тонированное стекло окна посмотрел на улицу. О том, что где-то здесь, рядом, в самое ближайшее время должна была начаться крупная полицейская операция, пока никак не ощущалось. За окном было все тихо и спокойно, а редкие прохожие, неожиданно появляющиеся на тротуаре, незаметно исчезали, словно растворялись в послеобеденной, белесой дымке зноя.

Аранский позвонил примерно через час, поинтересовался, на месте ли Валентин, сказал, что минут через десять подкатит.

Свою «сонату» он припарковал рядом с «сузуки» Валентина и тоже вошел в кафе. Настроение у него было хорошее, это сразу бросилось в глаза, не поздоровавшись, с ходу попытался сострить:

— Вижу потеешь.

— А ты не волнуйся.

Валентин не сообразил сразу, что ответить. Во-первых, было жарко, кондиционер работал так себе, и потом, волнение тоже было. Шутка ли, не в кафе посидеть приехал. Приподнятое настроение Аранского его немного удивляло, скорее всего, тоже нервничал, может, от этого.

— Шутите, Сергей Викторович. Да, переживаю, не погулять собрались. И жарко тоже.

— Не спорю, жарковато, а будет еще жарче. Обедал?

— Еще нет.

Аранский проявил инициативу, подошел к стойке, к его удивлению, кроме кофе, можно было заказать еще пиццу и блинчики ни с чем. Остановился на пицце на двоих и большой бутылке пепси.

— Предлагаю прохладительное.

Валентин пил уже вторую чашку кофе, периодически добавляя в него сахар, но кофе по-прежнему казался несладким, то ли сахар был такой, то ли таким образом сказывалось волнение, от пепси не отказался, от пиццы тоже. Нервозность усиливала аппетит.

— Новостей никаких?

Аранский посмотрел по сторонам, вернулся к стойке, взял два пластиковых стакана для напитка:

— Новости? Какие новости. Ждем. Сейчас бандюки в кучу соберутся, и начнем. Сам ведь знаешь.

Валентин поморщился:

— Вы так говорите, словно каждый день подобные операции проводите.

— Не каждый, конечно, но доводилось.

Кордыбака отпил пепси и отодвинул от себя чашку с недопитым кофе:

— Не сладкий.

— Может, это и не сахар вовсе? — Аранский посмотрел на бумажную горку от разорванных сахарных пакетиков.

Валентин промолчал.

— Пепси-то хоть сладкий?

— Сладкий. А что? — после короткой, настороженной паузы ответил Кордыбака.

— Переживать уже начал, — Аранский откусил почти половину от треугольного куска пиццы и запил напитком. — Случается, от чрезмерных треволнений вкусовые качества некоторые теряют, а потом…

Зазвонил его телефон, посмотрел на экран, отложил на салфетку оставшуюся пиццу:

— Вот и новости.

Говорил недолго, в основном слушал, машинально поглядывая то на Кордыбаку, то на остаток пиццы. Положил телефон на стол, салфеткой старательно вытер руки:

— Ну, что, Валя, все в сборе. Начинаем?

— Как скажете, — момент был тот, которого ждали, волнительный, ответственный, тревожный.

— Давай-ка ты.

— Отмашку дай. На удачу.

— Думаете?

— Может, рука у тебя легкая.

Валентин выпрямился весь, промокнул салфеткой пот на лбу, посмотрел сквозь окно на улицу, потом на Аранского, тот натянуто улыбнулся и кивнул.

— Начинаем.

Майор взял телефон, набрал номер:

Это был условный сигнал, операция началась.

Аранский наполнил стаканчики, поднял свой:

— Ну, что, за удачу. Сегодня нам она не помешает. Как считаешь?

Кордыбака поднял свой:

— Согласен.

Выпили. Аранский доел пиццу, опять старательно вытер салфеткой пальцы рук, посмотрел на часы:

— Думаю, уже пора. Пойдем.

Они вышли из кафе, обогнули здание, прошли через небольшой, небрежно поросший нестриженной травой сквер и оказались на открытой местности перед пересечением двух асфальтовых дорожек и метрах в ста от начинавшейся и обнесенной старым, давно не крашеным сетчатым забором территории бывшего детсада.

Спецназ сработал быстро, по всему периметру офиса конвертцентра уже успешно было выставлено оцепление, кроме поощрительной похвалы по этому поводу, можно было еще как-то одобрительно высказаться, но Аранский воздержался. Целенаправленно и сразу подошли к автомобилю «фольксваген» белого цвета и полицейского раскраса, с мигалками на крыше. Увидев приближающееся начальство, из машины навстречу им бодро выскользнул, несмотря на свои значительные габариты, командир спецподразделения капитан Тимохин, поздоровался с Аранским, кивнул Кордыбаке:

— Мы готовы, Сергей Викторович.

— Вижу. Где Григорьев и Мовчан?

— На местах. Григорьев со своими на противоположной стороне, Мовчан справа от нас расположился. Позвать, они на связи?

— Пока не надо. Как думаешь, оцепление уже заметили?

— Да, мы ведь не прячемся.

— Согласен. Тополев не приехал?

И хотя Аранский что-то говорил, спрашивал, отдавал указания, в мыслях он уже отсутствовал, причем кардинально, с ним такое бывало, особенно в ответственные и особо важные моменты, словно нажимал на кнопочку автоуправления, и все катилось и двигалось само по себе, только наблюдал со стороны и удовлетворенно соглашался, почему бы и нет, если получалось. Зачем-то обошел машину сначала справа, потом слева, приподнялся на носках, вытянув по-орлиному шею и прищурив глаза:

— Движения во дворе не вижу. Бинокль есть?

Капитан открыл заднюю дверь машины и воткнулся в салон, вынырнул уже с биноклем:

— Движение не наблюдается. Минут тридцать назад «мерседес» во двор заехал, и пока все.

Аранский покрутил настройку резкости в окулярах бинокля, опустил прибор посмотрел на объект без него, потер кулаком левый глаз, поднял бинокль, опять подстроил резкость. Его левый глаз страдал близорукостью еще с детства, а так как резкость в бинокле регулировалась одним колесиком сразу в двух окулярах, достичь нужного результата не удалось:

— Во дворе «прадо» Беккера и «мерседес». Машины Стреляного не вижу.

Последнее было сказано с такой интонацией, словно можно было подумать, что не видел из-за дефектного бинокля, а не потому, что ее там просто нет.

Капитан наблюдал за действиями Аранского, ему хотелось помочь шефу, но другой оптики не было, если не считать оптический прицел на винтовке, предлагать воспользоваться которым не стал:

— Стреляный сегодня вообще на работе не появился. Не мог ли кто его предупредить?

— Исключено, — Аранский машинально предал бинокль Кордыбаке. — Предупредить. Нет, ну теоретически, конечно, возможно.

С настройками Валентин справился быстро и просто, дефектами зрения он не страдал. В этот момент, отчетливо увидел, как открылась дверь, из здания вышел Мельник, сел в «мерседес»:

— Сергей Викторович, Мельник на «мерседесе» уезжать собирается.

Аранский выхватил у него оптику, приставил к глазам, энергично повращал колесико настройки, недовольно буркнув при этом:

— Успел уже резкость сбить, — и добавил через пару секунд: — Не уехал. Охранник остановил его, рукой в нашу сторону указал, ушли оба в помещение.

— Значит, оцепление заметили, — капитан посмотрел на бойцов вокруг себя, на Аранского. — Что теперь, Сергей Викторович, какие указания будут? Начинаем?

Валентин тоже вопросительно посмотрел на шефа. Нет, торопить того не следовало, давать советы тем более, надоедать вопросами, только лишний раз нарываться на грубость — просто подождать.

Аранский еще раз обошел машину, достал из кармана телефон, пролистал номера, остановился на нужном, нажал кнопку. Ждал долго, уже хотел сбросить вызов, но наконец ответили, отошел в сторону.

Говорил Аранский минут пять, затем вернулся к машине, телефон не прятал:

— Все там, — он кивнул в сторону детсада. — Десять минут взяли подумать. Как насчет в помещение незамеченными проникнуть?

Капитан приободрился, это был его хлеб, деловито почесал то место, где у нормальных людей был затылок, а у него спина сразу переходила в голову:

— Как и планировали. С торца здания ими ничего не просматривается, к окнам подхода нет, видеокамеры там тоже не установлены. Мои ребята на исходной.

— Сколько времени понадобится, чтобы вовнутрь попасть?

— Секунды, может, минута, полторы от силы.

— Хорошо. Подождем, что скажет Беккер. Хотелось бы без боя и стрельбы. Как думаешь, капитан?

— Не знаю. Я готов.

Аранский махнул рукой:

— Спросил не подумав.

— Сергей Викторович, конечно, под пули лезть никто не хочет, но, если нужно, с задачей справимся.

— Там женщины в бухгалтерии, помнишь?

— Конечно.

Аранский опять обошел капитанский «фольксваген», подошел к Кордыбаке, сказал тихо и неуверенно:

— Что-то, Валя, не спокойно мне.

— Сергей Викторович, думаю, ничего удивительного.

— Не знаю. Как-то не так. Закурил бы сейчас. Нет сигареты?

— Я ведь не курю.

— Знаю. А вдруг завалялась.

— Сергей Викторович, что Беккер? Если не секрет?

— В тюрьму не хочет, резину тянет. А может, задумал что. Все в сборе они там сейчас, — посмотрел на часы. — Может, не стоило время им на раздумья давать? Тимохин прямо землю копытом роет, руки чешутся. Может, зря я у Беккера на поводу пошел?

Валентин посмотрел на капитана, вот уж действительно не человек, гора мышечной массы, терпеливо поглядывая по сторонам и машинально легко похлопывая ладонью по открытой рукоятке пистолета на бедре, ждал команды фас. Аранский опять посмотрел на часы:

— Ну все, время вышло, — нажал на кнопку в телефоне и отошел в сторону.

На этот раз говорил и слушал недолго, посмотрел на Кордыбаку, разочарованно качнул головой, что-то, видимо, произошло или пошло не так, но разговор был закончен, затем опять, набрал на телефоне номер:

— Максим Юрьевич, — Аранский звонил Тополеву. — Произошло то, о чем я думал, и чего очень не хотелось — женщины в заложниках. Только что говорил с Беккером, сдаваться они не собираются. Остается штурм. Работаем по плану. Что скажете?

Валентин не знал, что ответил ему Тополев, по выражению лица Аранского это нельзя было понять.

— Есть, — Аранский положил телефон в карман, посмотрел на Тимохина, тот казалось, понял его и без слов.

— Да. Но не торопись, капитан. Давай бойцов запускай с торца здания, через чердак проникнут, на месте сориентируются, на себя внимание отвлекут, тогда и на штурм.

— Как по нотам зробымо, — Тимохин взял из машины рацию, подмигнул Аранскому, всем своим видом давая понять — теперь все дело за ним, а уж он не подкачает.

Кордыбака первым заметил движение во дворе детсада. Он не успел взять бинокль у капитана, поэтому не определил, кто именно вышел во двор и скрылся за густо тонированным стеклом двери «мерседеса», что понял точно — это были мужчина и женщина, толкнул Аранского в плечо и указал рукой в сторону «коробочки»:

— Уходят, Сергей Викторович. Мужчина с женщиной в машину сели.

— Этого нам только и не хватало.

Аранский извлек из кармана телефон, набрал номер, ответили почти сразу:

— Господин Беккер. Как это понимать?

И опять разговор оказался коротким и малоприятным для Аранского, связь оборвалась, он хотел набрать еще раз, но не стал. «Мерседес», набирая скорость, ударил хромированной дугой кенгурятника в шлагбаум, свернув его набок, выехал за ворота и, насколько возможно ускоряясь среди деревьев и некошеной травы, уверенно приближался к бойцам оцепления в районе расположения группы Мовчана.

Тимохин вопросительно смотрел то на Аранского, то на «мерседес».

— Не стрелять, капитан. Пропустить. Да, уходит, но не один, заложница с ним. Остаешься за старшего капитан, отрабатывай здание детсада, там остальные, а мы за Беккером, похоже, это он, нельзя отпускать.

Девушка вела себя смирно, предусмотрительно пристегнулась ремнем безопасности, машинальным движением руки поправила мнимый ремешок сумки, которой при ней не было, Борис не позволил ей взять с собой сумочку, с интересом смотрела перед собой на дорогу и даже посоветовала во время движения взять немного левее, там, где явно образовывалась прореха в оцеплении. Когда они шли к машине, она никак не выразила свое отношение к тому положению, в котором оказалась, не сопротивлялась, не кричала, не ругалась, сама села в «мерседес», захлопнула дверь. Борис не стал ее связывать, вела себя она послушно, не паниковала, ему даже показалось, с пониманием и к обстановке, и к своей роли, на всякий случай только заблокировал двери автомобиля.

— Вероника? — поинтересовался он.

Она промолчала.

Проскочили оцепление, Борис круто взял влево, спрыгнули с бордюра, не вписавшись в радиус поворота, правым передним колесом машина ударилась в противоположный бордюр, автомобиль подпрыгнул так, что они стукнулись головами в потолок, девушка схватилась рукой за ручку вверху дверного проема и от неожиданности вскрикнула.

— Виноват, — ничего не оставалось, как пошутить, Борис мельком глянул на заложницу. — Но это только начало. Вероника?

На этот раз девушка ответила. Посмотрела в окно на промелькнувших мимо бойцов спецподразделения, затем на Бориса:

— А вы что, не знаете? Вы же директор. Да, Вероника.

— Был директором. Костюм да туфли только и остались.

Что делать дальше, куда ехать, как выкручиваться из этой ситуации, Борис не знал. Пока просто ехал. Пересек один двор, затем другой, выскочил на какой-то проспект, повернул направо, поддал газку. Сзади пристроился белый «хендай». Не отставал, но и вперед не прорывался, пока осторожничал, сел на хвост и прилип. Телефон звонил беспрерывно, Борис знал, донимал все тот же мент, отвечать не хотел, слушать его не имело смысла, выбор он сделал, заложница в салоне, а так как вела себя хорошо, была надежда, что проблем не доставит. Борис посмотрел на девушку, зачем-то заметил:

— Менты на хвосте. Как думаешь, оторвемся?

Вероника, склонив голову, посмотрела в боковое зеркало, затем на Бориса:

— Может, и оторвемся, — и, немного подумав, добавила: — Но не от дяди моего.

Борис не понял о каком дяде шла речь, сообразил только через некоторое время:

— Дядя это кто? Студебеккер, что ли?

— С огнем играешь. Директор.

Последнее слово прозвучало презрительно насмешливо Борису это не понравилось:

— Так ты племянница, значит. Ай да Студебеккер, везде своих людей рассадил. Стреляный тоже родственник?

— Тебе какое дело. Что могу сказать с уверенностью, положение твое, парень незавидное, причем со всех сторон.

— Я бы такие громкие заявления не делал, пока по одной дорожке мы с тобой катим, и чем закончится она, не могу сказать.

— Зато я могу.

Борис опять посмотрел на девушку ее активность и самоуверенность его немного настораживала. То, что оказалась племянницей Студебеккера — было неожиданно, но и ничего уже не значило. Ее дядя был мертв, она этого пока не знала, потому так и держала себя.

— Не ту в заложницы ты взял. Имей в виду, каждый упавший волос с моей голову только в копилку твою предсмертную и ложится.

Борис незаметно улыбнулся, притормозил перед выездом на более оживленную дорогу, посмотрел в боковое зеркало: «хендай» последовал его маневру, вперед не вырывался, еще две полицейские машины с мигалками на крыше пристроились сразу за ним:

— Так, может, вернемся, поменяю на другую, не племянницу? Или такой нет, одна родня?

— Тебя, директор уже ничего не спасет. Пока дров не наломал, тормози, выходи из машины, руки за голову и на асфальт ложись.

— А ты, часом, в полиции не служила? Со знанием излагаешь.

Девушка на это промолчала.

Сдаваться он не собирался, причем ни властям, ни соратникам Студебеккера, а значит, нужно было отрываться, во дворах этого сделать не мог, теперь на дороге, это было возможно:

— Тогда держись.

«Мерседес» резко ускорился, взвизгнув резиной и оставив на время позади своих преследователей. Девушка опять ухватилась рукой за ручку, она понимала, плевать он хотел на ее высказывания, попала, что называется. Исход этого неожиданного приключения был пока неясен, от нее ничего не зависело, как-то повлиять на ход событий не могла, оставалось только взять себя в руки, запастись терпением и ждать.

Обгоняя попутные автомобили, Борис неожиданно из левого ряда повернул вправо на улицу Симиренко, затем по кольцу и в сторону Кольцевой.

По Кольцевой сплошным потоком автомобили двигались в сторону Одесской трассы. Без проблем уступили «коробочке» место, втиснулся и, не уходя из крайнего левого ряда, стал понемногу теснить впереди идущих. Борис видел, как слева от него к Кольцевой подъехал «хендай» и полицейские «приусы». У него была фора. Пока они доедут до разворота, затем вольются в поток, было время, хотя не столько время, сколько запас по расстоянию, протиснуться в таком потоке не так-то просто, будут тянуться как все. Метров четыреста в общей сложности у него было, да, но если менты воспользуются своим преимуществом, включат сирены и мигалки, тогда смогут и добраться, опять же не сразу, все же была фора.

Где-то позади завыли полицейские сирены. Борис стал легонько напирать в бампер движущего впереди него автомобиля. Почувствовав толчок, водитель удивленно посмотрел назад, в боковое зеркало, на давивший на него «мерседес», хотел остановиться, выйти и устроить разборку по поводу образовавшейся вмятины и царапины на бампере его автомобиля, но «мерседес» стал напирать еще сильнее, понимая, что остановиться не получится, водитель опустил стекло и, выставив руку, стал требовать непонятно чего, Борис опустил стекло в своем окне и рукой посоветовал водителю принять правее.

Ничего не оставалось, как надавить в задний бампер сильнее. Несмотря на то что водитель пытался тормозить, «мерседес» был значительно мощнее, автомобиль уткнулся передним бампером в впереди идущий и, наконец был вынужден взять правее, зацепив при этом соседнюю машину. Борис рванул в образовавшуюся расщелину, оттолкнув по сторонам автомобили, как справа, так и слева дружно загудели клаксоны, некоторые машины остановились. Не обращая на это внимания, Борис принялся за следующий впереди него автомобиль, опять получилось. Разогнаться, к сожалению, он не мог, каждый автомобиль был препятствием, но других вариантов не было.

Водитель «мицубиси аутлендера» оказался достаточно упертым и строптивым малым, сопротивлялся как мог, дорогу не уступал, да и понятно, сделать это можно было, только примяв бок соседнего автомобиля, ну и своего тоже. После третьего, уже достаточно ощутимого удара в его задний бампер и безуспешных попыток притормозить или остановиться, похоже, в безнадеге, резко повел руль вправо, машину развернуло, отрезав Борису путь к движению вперед. По инерции надавил на «аутлендер», заднее крыло у того с хлопком, а затем скрежетом смялось, машина под давлением «мерседеса» наклонилась, и казалось, при дальнейшем напоре перевернется на бок, а затем на крышу. Борис чертыхнулся, нажал на педаль тормоза и остановился, не катить же «аутлендер» впереди себя. «Вот и все, — досадливо подумал он, — не стоило выезжать на Кольцевую». Борис теперь это понял, но, к сожалению, поздно. Пешком ему не уйти, не вариант — не догонят, так подстрелят, посмотрел на девушку, та молчала, опустив глаза, получилось по ее, теперь боялась, мало ли что на уме у этого парня, обвинит, что накаркала, да злость свою на нее выплеснет.

Водитель «аутлендера» ко всему прочему оказался еще и со слабыми, неуравновешенными нервами, а в дополнение к своему грузному, крупному телу и несколько самоуверенным, из машины вышел, под стать сложению, неторопливо, но уверенно, посмотрел на помятый бок своего внедорожника и соседнего справа автомобиля, водитель которого, изумленно вращая глазами, тщетно пытался открыть ободранную и заклинившую дверь, затем осмотрел задок своей машины, безобразно скошенный слева, попытался открыть заднюю дверь, она не поддалась, приложил силу, но опять никак, ударил снизу по ней, как кувалдой, тяжелым кулаком, не поддалась, затем еще раз, после чего его, видимо, взорвало, он на удивление достаточно резво отпрыгнул чуть назад и с размаху ударил по ней, словно средневековым тараном, ногой, потом еще два раза, уже в приступе легкого бешенства, затем опять рванул дверь, и она вдруг пошла, нехотя, с трудом и скрипом поднялась вверх. Здоровяк выхватил из багажника монтировку и, не снижая уровня своего исступления набросился на «мерседес». Два раза ударил монтировкой по лобовому стеклу, но, толстое, пуленепробиваемое, оно только слегка выщербилось и оцарапалось. Не получив подсознательно должного удовлетворения, здоровяк переключился на капот, фары, боковые зеркала, здесь, его разрушающие действия оказались более продуктивными, а поскольку увлеченность процессом могла затянуться и иметь в результате нехорошие последствия для «мерседеса», Борис тяжело вздохнул, посмотрел на девушку, отстегнул свой ремень безопасности и со словами «С этим надо что-то делать» вышел из машины.

Увидев перед собой виновника всего этого безобразия, здоровяк, в надежде справедливого удовлетворения, отвел для замаха монтировку, но получив в тот же момент два сногсшибательных удара в челюсть, оказался в горизонтальном положении раньше, чем металлический прут несколько раз со звоном подпрыгнув на асфальте, успокоился под колесами соседнего автомобиля.

Борис посмотрел вокруг. Если впереди автомобили медленно, но как-то двигалось, то сзади, благодаря ему, замерли основательно, образовалась пробка. Менты, завывая сиренами и моргая маячками, все же умудрялись продвигаться, но медленно. Только справа, выезжая на обочину можно было хоть как-то двигаться вперед, некоторые, так и делали, вот туда Борису и нужно было, но мешал «аутлендер». Он сел за руль чужого автомобиля, включил передачу и, надавив на газ, впечатал внедорожник в металлическое ограждение разделения трассы, теперь путь для «мерседеса» был свободен. Водитель «аутлендера» очнулся и, поднявшись на колени, принялся разыскивать утерянную монтировку. Недолго думая Борис извлек из-за пояса кольт, ударил неугомонного здоровяка рукояткой по темечку, тот, рухнув, окончательно потерял сознание, затем передернул затвор и выстрелил в воздух. Клаксоны стихли, те из водителей, кто пострадал и проявлял активность недовольства, быстро сникли, Борис опять окинул вокруг взглядом, неожиданно навскидку выстрелил нескольким автомобилям по колесам, не пряча пистолет, достаточно громко крикнул:

— Заткнулись все и дорогу дали мне к обочине.

Несмотря на вечер, жара на улице не спадала, в салоне автомобиля это не ощущалось, кондиционер свою функцию выполнял исправно и добросовестно. Борис сел за руль «мерседеса», посмотрел вправо рядом с собой, девушки Вероники на пассажирском сиденье не было. Закрыл глаза, затем открыл, посмотрел на заднее сиденье, там тоже никого, вернее ничего, опять закрыл глаза глубоко вдохнул воздух и медленно сдерживая крик отчаяния и безысходности с тяжелым хриплым стоном выдохнул. В машине не было ни девушки, ни сумки с деньгами.

Нет, не могла она далеко уйти, где-то рядом, вот же сучка. Борис выскочил из салона, всматриваясь в пространства между машинами и поверх крыш, оббежал вокруг «мерседеса», нигде, как в воду канула, и вдруг увидел, она уходила уже за Кольцевой, через полоску зеленой зоны в сторону жилого массива, то шагом, то легкими перебежками, удалялась, с сумкой, для нее большой и тяжелой, изредка поглядывая назад. Бежать за ней, но куда, менты увидят. Стрелять? Нет, не достанет, не попадет, для пистолета расстояние большое, метров триста — четыреста. Как же он так, не привязал, не предусмотрел. Все, значит, ушла, вот стерва студебеккерская. Уходить, прорываться, шкуру, спасать свою шкуру, это все, что осталось.

К обочине пропустили, попробовали бы нет, минут через пятнадцать добрался до развязки, ушел вправо, на восьмерку и в сторону города.

На Воздухофлотской движение тоже было плотным, но не в сравнении с Кольцевой. Ехал максимально быстро. Правильно ли сделал, что возвращался в город? До Одесской трассы не дотянул бы, менты настигли бы, в Вишневом делать нечего, там не спрячешься, значит, обратно в город, там надежда была. Хорошо, Студебеккер машину добротную для него выделил, другая не выдержала бы той толкотни и боданий в пробке. Посмотрел назад в боковое зеркало, вот и нарисовались, однако не заставили долго ждать, уже не две полицейские машины, завывая, неслись по Воздухофлотской, больше, не считал, «хендай» впереди, остальные за ним.

Справа, слева складские помещения, ангары, заборы, уйти бы в переулок какой, но знать надо, может быть тупиковым, один железнодорожный переезд, второй, поворот вправо, поворот влево, Борис гнал, насколько мог, если попутные не торопились уступать дорогу, толкал в сторону, нагло и жестко, в ответ возмущенно сигналили, тормозили, останавливались, плевать, «мерседес» почти что танк.

И все же, какой выход, как, куда? И вдруг шибануло, молния, вспышка, как там еще бывает — Жуляны, через несколько сот метров, аэропорт. Значит, и приехали. Самолет. Другого варианта просто и не найти, и не придумать, захватывать самолет, будут пассажиры, еще лучше, брать в заложники. Оружие у него было, под сиденьем пистолеты Стэпа, Виктора и ПМ его, а главное, кольт при нем, и патронов достаточно. Значит, Жуляны.

Не сбавляя скорости, «мерседес» ушел вправо, еще сто метров, и полосатый пластиковый шлагбаум разлетелся на куски, Борис вдавил педаль газа до пола, мотор взревел, отдавая лошадиные силы до последней. Услышав шум непонятного происхождения, встречающие прилетающих на парковке обратили свои удивленные взоры к автоматическому въездному шлагбауму, остатки которого разлетелись и рассыпались в мусор от удара о кенгурятник ворвавшегося на территорию аэропорта черного бронированного «мерседеса».

Мысли работали быстро, четко и лаконично. Впереди был прочный сетчатый забор и такие же ворота. От удара тяжелого «мерседеса» забор мог устоять. Наклониться, но устоять, а вот ворота, замок на воротах мог не выдержать сильного удара и разлететься, тогда ворота просто распахнутся, и дорога к самолетам свободна. Борис так и сделал, въехал на полной скорости в ворота, те наклонились, закачались, но не распахнулись, сбросил газ, включил заднюю передачу, отъехал метров десять назад, педаль в пол и в ворота. И опять те не поддались, еще раз сдал назад и ударил машиной по воротам, те устояли и на этот раз. Борис выскочил из машины посмотрел назад: мимо разбитого шлагбаума уже пронеся «хендай», а следом вереница завывающих «приусов». Вскочил на капот «мерса», оттуда на край ворот и спрыгнул на бетонку аэропорта. А вон и самолеты, один, чуть дальше другой, еще дальше третий. Бежать к ним, но добежит ли? Менты уже рядом. Слева, в пятидесяти метрах топливозаправщик, в него садится водитель, открыл дверь и поставил ногу на подножку. К нему. Быстрее.

Водитель бензовоза не успел закрыть дверь, как Борис уже оказался около него, схватил того за ворот и выбросил из кабины, запрыгнул на сиденье, завел машину и включил передачу.

Кордыбака оказался проворнее, на капот «мерседеса» забрался первым:

— Сергей Викторович, это Мельник, не Беккер! Будь он неладен!

— Вижу, Валя, — Аранский спрыгнул с ворот на бетонку рядом с Кордыбакой, выхватил свой любимый, пристрелянный ПМ и навел прицел на бензовоз. — Бей по колесам, пешком не догоним, не просто уйдет, улетит гад.

Валентин передернул затвор короткоствольного полицейского автомата и одиночными несколько раз выстрелил по колесам.

Бензовоз уходил, летел на своей предельной скорости в сторону самолета, Аранский выпустил всю обойму, но бензовоз уверенно мчал к воздушному лайнеру

Кордыбака опустил автомат, посмотрел вдоль забора, где-то должен был быть еще въезд на летное поле. Но пока получат команду, найдут ключи от ворот, откроют:

— А что, самолет готов к вылету?

— Да бес его знает, куда он прет.

И вдруг бензовоз завилял, затем его понесло влево и прямо на самолет, на полной скорости он снес переднее шасси лайнера, медленно наклонился, сокращая радиус поворота и вдруг, с грохотом и скрежетом завалился на бок, вращаясь на бетонке и разбрасывая вокруг себя пучки искр и стеклянную крупу разбившихся окон, протащился юзом еще метров десять, пока не зацепил шасси под левой плоскостью самолета. Нос самолета склонился вниз, крыло опустилось на бетонку, прогнулось, напряглось и с треском переломилось сразу в двух местах, из баков хлынуло топливо обильно поливая бензовоз, и летное поле.

— Только этого нам и не хватало, — Аранский выхватил из кармана рацию. — Срочно пожарные бригады на поле. Срочно.

Кордыбака не знал, что делать, смотрел то на развалившийся самолет, то на Аранского:

— Может, успеем Виктор Сергеевич, вытащим Мельника?

— А если жахнет? Думаешь, можно рискнуть, думаешь успеем?

Метров двести они не добежали, огонек возник небольшой и незаметный в поломанном крыле, затем, в один момент, сразу охватил всю поврежденную половину самолета и бензовоз. Раскаленный пожаром воздух жаром ударил в лицо, резко и плотно. Закрываясь руками, Кордыбака с Аранским попятились назад. Огромный, серый шар дыма поднялся вверх и устремился в небо. Языки пламени быстро охватили весь самолет, бензовоз скрылся в огне, легко и быстро распространявшемся вместе с растекающимся по бетонке керосином. Воздух гудел, неистово, ужасающе, в пожаре что-то трещало и свистело, разбрасывая густые снопы искр и пламени. Пожарные машины уже мчались по полю, огонь бушевал вовсю.

Тополев вышел из-за стола и прошел Аранскому на встречу, крепко пожал руку:

— Поздравляю, сказать больше нечего. А где молодое поколение?

Аранский кивнул в сторону двери:

— В коридоре.

— Пусть заходит, — вернулся к столу и сел в кресло.

Майор вышел из кабинета, вернулся с Кордыбакой.

— Молодцы, — Тополев снял очки, вытянув руку посмотрел на стекла и положил их на стол. — Хорошо поработали. Присаживайтесь, не топчитесь.

Валентин сел с одной стороны совещательного стола, Аранский с другой, достал из кармана блокнот и положил перед собой.

— Вижу, не терпится поделится. Ну порадуй, — Тополев откинулся на спинку кресла. — Делись.

Аранский прочистил горло слегка кашлянув:

— Поделюсь, конечно, тем более есть чем. И начну сразу с главного, Дровосек Святошинский, Мельник и Мистер Кольт — одно и то же лицо. Студебеккер, Стреляный, Стэп, Унылый и Мистер Кольт — одна банда. Разбойные нападения на Березняках, в офисе на Олимпийской и на Теремках их рук дела, конвертационный центр, разумеется, тоже.

— Догадываюсь, как все это вскрылось, но хочу послушать из первых уст, так сказать.

— По оружию в первую очередь, Максим Юрьевич. Стволы их в «мерседесе» нашли с отпечатками пальцев их хозяев. Экспертиза подтвердила, ТТ, ПМ и кольт поработали в упомянутых разбойных нападениях. Сотрудница офиса на Теремках, которая в живых осталась, опознала всю тройку, правда, только по фотографиям, вживую, как вы понимаете, уже не получится, ну не на все сто процентов, состояние в тот момент у нее, мягко говоря не то было, чтобы бандитские физиономии рассматривать, и все же опознала.

— В живых плохо никто не остался.

— Стреляный. В день операции он на работу не вышел. Как позже выяснилось, улетел в Белоруссию, оттуда, скорее всего, в Россию. Думаю, предупредил его кто-то, и вовремя, возможно, из наших. Старых связей у него здесь много осталось.

Тополев поморщил лоб, не совсем ему хотелось с этим соглашаться, но вероятность такая была.

— Трупы Степного и Виктора Стожко обнаружили на даче Стреляного. Застрелены были из кольта. Что-то у них произошло, этих двоих Мистер Кольт застрелил, Студебеккера задушил электрошнуром в офисе перед побегом.

Аранский пролистал блокнот, нет добавить пока ему было нечего:

— Если вкратце, то ситуация такая. Да, ПМ, который поработал на рынке Святошинском и в Харькове, тоже в «мерседесе» нашли, отпечатки пальцев на нем, думаю, легко догадаться чьи — Мистера Кольта. Вот и получается, Дровосек Святошинский, Мельник и Мистер Кольт — один человек.

Тополев поднялся из-за стола, как бы намекая, что разговор закончен, Аранский с Кордыбакой тоже встали. Начальник подошел и пожал им еще раз руки:

— Хорошо поработали. Молодцы. Буду ходатайствовать, — и, уже обращаясь к Валентину, добавил: — Повезло тебе, есть у кого опыта поднабраться, лови момент.

Уже в коридоре, Аранский задумчиво посмотрел на Валентина:

— А ведь Тополев не понял.

— Что именно?

— Если Мельник — присвоенное имя, то должно быть и настоящее.

— Валентин промолчал, это оставалось загадкой и будет ли она разгадана?

С утра прошел небольшой дождь, но уже через полчаса асфальт стал таким же светло-серым и сухим, каким выглядел под изнурительными лучами солнца и вчера, и позавчера, да и вообще всю последнюю неделю, сухую и жаркую, только трава еще оставалась росисто мокрой, это было видно на выгуливаемых во дворе соседских собаках, по слипшейся шерсти на груди и брюхе.

День синоптики наконец обещали и не жаркий, и не прохладный, временами могли быть тучки, но больше солнце, и небольшой краткосрочный дождик, он был возможен, не более того. А может, этот, который только что прошел, как раз, он и был?

Вставать не хотелось, потому что просыпаться тоже не хотелось. Не двигаясь, не меняя положение головы — лежал именно так, как надо — Валентин приоткрыл один глаз и, чтобы не спугнуть зыбкое и непрочное желание еще поваляться, тут же его закрыл. 08–08 проинформировал его о текущем состоянии временного периода электронный циферблат часов. Столбик по шкале настроения несколько сполз вниз. Не потому, что было еще рано, или уже поздно, а потому, что 08–08. Улетучилось желание как поспать, так и поваляться. А ведь открой глаз на минуту позже, или раньше и все было бы в порядке, так нет. Не любил он подобную фантасмагорию, 11–11, 17–17, или 21–21, нехорошие предвестья, как ему казалось.

Не глядя больше на часы, Валентин встал с дивана и вышел на балкон, прищурился. Солнце только краешком высунулось из-за крыши соседнего дома. Пару минут, и выкатится полностью, ударит своими яркими лучами, играя по разноцветным квадратикам черепиц на крышах домов, витражей, узорчатых окон мансард.

Посмотрел на пятилитровую эмалированную кастрюлю, стоявшую на старой, облущенной табуретке, уже давно не годившейся даже для роли замещения верхолазной стремянки, в углу балкона. Открыл крышку, наклонился, пошевелив ноздрями смачно втянул воздух, удовлетворенно выдохнул, столбик шкалы настроения дернулся и слегка приподнялся. Мясо было готово, это и радовало, и возбуждало, и отодвигало на дальний план предрассудки, суеверия и глупость, такую, как магия цифр. Этим хотелось с кем-то поделиться, но звонить Юлям, а тем более Аранскому в выходной день и столь ранний час он, конечно, не будет, еще раз понюхал мясную закваску, накрыл кастрюлю крышкой и пошел умываться, через несколько часов долгожданный пикник.

Как и обещали, к обеду, с северо-запада натянуло облачностью, но не дождевой, больше легкой, размазанной по небу дымкой.

Аранский, как обычно, не поленился тащить от автостоянки раскладной столик и четыре кресла до места назначения. Валентину тоже потрудиться пришлось: кастрюля с мясом, угли, мангал, воду, овощи — практически сам все нес, но это мелочи, этот день наступил, когда облегченно вздохнуть можно было, ну и расслабиться.

Девушки, две Юли и Светлана — супруга Аранского, прогуливались у водоема, в то время как Валентин с Аранским занялись делом сугубо мужским, установили мангал, разожгли угли, приготовили к жарке мясо.

— Может, по грамм пятьдесят? — Аранский лукаво подмигнул Кордыбаке.

— Сергей Викторович, я, может, и не против, так ведь правило у нас, не более чем сухое.

— Да знаю, — Аранский достал из пакета чекушку коньяка. — Представь себе, хочу, и пока половины наши отсутствуют, — он на секунду запнулся и опять лукаво посмотрел на Валентина. — Ну ты понял меня, пока наши девушки гуляют, давай по чуть-чуть.

Кордыбака поставил на столик пластиковые стаканчики, Аранский прицелился и все содержимое бутылочки аккуратно распределил поровну.

— Тут явно не по пятьдесят.

— Да брось, для нас это не доза.

— Предлагаю сначала пристроить мясо, — Кордыбака кивнул на мангал.

Выпили, закусили овощами. Мясо томилось на мангале, стол был накрыт, а кресла распределены по периметру. Помолчали, встретились взглядами, Валентин посмотрел на сосну, которая росла рядом, метрах в пяти от них.

— Хочешь сказать? — Аранский выпил залпом газировку, смял стакан и бросил его в пакет для мусора.

— Он там сидел, на клетчатой подстилке под этой сосной, с женщиной своей и парнишкой лет тринадцати. Как назвался, не помню.

— Не ломай голову Валя. Даже если вспомнишь, неизвестно, было ли то имя настоящим.

— Найти бы женщину ту.

— Может, и неплохо, только не думаю, что она что-либо знает о нем. А вот что действительно надо, так это поднять всю базу данных уголовного мира и тщательно прошерстить ее.

— Реально ли, Сергей Викторович, это десятки, сотни тысяч фотографий?

— Понимаю, непросто, нет ни имени, ни фамилии, — Аранский на несколько секунд задумался. — Давай-ка для начала поднимем все зоновское окружение Беккера, хотя бы потому, что с чего-то начинать нужно. Согласен?

— Пожалуй, да.

— Вот завтра с утра этим и займись. У тебя сигареты нет?

— Вы опять, Сергей Викторович, никак не бросите?

— Бывает, редко, но бывает, как подкатит, так затянуться хочется, а чуток переждал, и отпустило.

Кордыбака встал с кресла, проверил на мангале мясо, вернулся к столику:

— Не знаю, Сергей Викторович, вот закончилось все, получил свое и Беккер, и Мистер Кольт, и Стэп с Унылым, а как-то не так, нет ни радости, ни удовлетворения, ни чувства, наконец наступившего справедливого возмездия. И хотя есть повод и посидеть на природе, и пятьдесят грамм выпить, но что-то не так.

Аранский легко похлопал себя по груди:

— Отпускает. Вот уж гадость эта. Привычка к курению. — Сделал паузу небольшую и продолжил: — Понимаю, Валя, понимаю. У самого такое чувство. И основания к подобным ощущениям есть. Не нашли Мельника, вернее останков его. Не нашли.

— Так ведь полыхало как, потом бензовоз взорвался, разнесло все в пух и прах, сами видели.

— Вот, вот, — Аранский посмотрел на мангал. — Мясо готово?

— Нет еще.

— Кольт нашли, а его нет, — Аранский посмотрел на пустую бутылочку, повертел в руках и выбросил в пакет с мусором. — Что пил, что не пил. Из чего ее сейчас делают? А Мистер Кольт… А что, отдыхает он сейчас где-нибудь на Канарах или, больше того, здесь ошивается.

— Где здесь?

— Здесь. Рядом, среди нас. Может, даже в парке этом.

У Кордыбаки по спине пробежали сначала мурашки, потом легкий холодок, он поежился, непроизвольно повернул голову и посмотрел назад…

— Да ладно, не робей. Это я так, для колориту.

— Однако шутки у вас, Сергей Викторович, — Кордыбака нарочито усмехнулся, но посмотреть назад ему все же опять захотелось.